Володя Грановский за свою жизнь (она, надеемся, будет ещё долгой) попробовал жениться два раза. Первый раз он буквально сбежал из-под венца. А второй получилось сложнее.
В детстве он любил книжки, театр и возиться с разной техникой. В пионерлагере торчал целыми днями в радиорубке и сыграл роль Старика в спектакле "Сказка о рыбаке и рыбке". С девочками Володя в школьном возрасте не слишком дружил. Скорее приглядывался.
После школы Володя поступил в институт, правда не сразу. Первый раз он ещё был Грановским, и один доброжелательный профессор объяснил, что с такой сомнительной фамилией в данный институт можно по конкурсу не пройти.
Володя был смышлёный молодой человек, взял фамилию матери - Григорьев и поступил на следующий год на выбранный факультет. Он усердно учился, участвовал в научной работе при кафедре, а в общественной участвовать не захотел. Ему было уже объяснили, что если он и дальше не захочет, то об аспирантуре придётся забыть, но тут грянула перестройка.
А потом Володя и сам расхотел идти в аспирантуру. Родители у него были уже немолодые, зарабатывали мало. К тому же брат Володи - инвалид I группы, конечно, тоже содержать себя не мог.
Володя пошёл трудиться в НИИ. Его начальник, большой оптимист, занимался астрологией и курил "Беломор". Он высчитал по положению звёзд, что их НИИ развалится, и тот, действительно, вскоре благополучно развалился. Но немного раньше Володя понял, что от астрологии, которой было увлёкся, и табачного дыма он сам развалится, и ушёл преподавать математику в православную гимназию.
Когда Володя ещё трудился в НИИ над турбинами, то однажды случайно услышал, как за его спиной две лаборантки шептались: "Вот жиды, сидят на тёпленьких местечках, пока мы, православные, на них вкалываем. Креста на них нет!".
Действительно, крестов никто из Володиных близких не носил и церковь не посещал. Родители были обычными советскими людьми, а бабушка до самой смерти оставалась убеждённой атеисткой, и, помирая, всё твердила: "Ничего там нет!" Но иногда в дом приходили знакомые, которые рассказывали о церкви, и говорили, что настоящая - одна катакомбная, и то хороших служителей мало. Но всё же есть. Вот, к примеру, отец Александр Инь, - очень душевный батюшка.
Настал момент, когда Володя решил окреститься. Перед этим он собрал все свои астрологические книги и бросил в мусоропровод. Хотя к любой литературе Володю в семье с детства приучали относиться уважительно.
Так раб Божий Владимир начал в некотором смысле новую жизнь. В гимназию его пригласили всё те же старые знакомые. Они наконец решили, что пора выходить из катакомб и заниматься воспитанием подрастающего поколения. Дети Володе нравились, с ними было легко. Немного сложнее оказалось с православными матушками-учительницами. Они, в отличие от лаборанток из НИИ, совершенно не замечали во внешности Володи семитских черт и любили в его обществе посетовать на засилье в стране еврейского элемента. "Только мы с вами, Владимир Аркадьевич, и печёмся о благе отечества...".
Отец-настоятель к Володе тоже благоволил. Сам он разрывался между приходом и гимназией, и со временем получилось так, что Володя из учителей перекочевал в замы.
Так что работы хватало. Но однажды Володя понял, что с личной жизнью тоже пора что-то делать.
В ранней юности он безрезультатно ухаживал за своими ровесницами, в меру чувствительными, в меру меркантильными еврейскими девицами. Одна из них как-то сказала, глядя в его карие близорукие глаза: "Ты - тонкий, умный, трогательный, - но я тебя никогда не полюблю. Понимаешь, это от Бога, этого нельзя заслужить".
Позже её взял в жёны зубной протезист.
2.
По долгу службы, хотя и не всегда по велению сердца Володя продолжал общаться с педколлективом. Он давно заметил, что православные матушки, хотя и строго придерживаются постов, но по праздникам столь же свято блюдут традицию винопития. Сам Володя к древним установлениям приобщался с трудом. Батюшка Георгий его не раз журил за уклонение. Однажды в святую неделю стойкий трезвенник сподобился на пару рюмок водки и стал оживлённее обычного.
Рядом с ним за столом сидела молодая учительница из начальной школы. Володя всё вспоминал: как же её зовут? Девушки с такими плавными чертами и румяными лицами обычно носят имя Настя.
Выяснилось, что Лена. Соседка оказалась словоохотливой, и во время разговора всё время прикасалась к руке собеседника. Обычно Володю такие фамильярности раздражали, но в этот раз - нет.
Пасха в том году была ранняя, но апрель выдался мягкий. Случилась обыденно-романтическая вещь: вскоре молодой мужчина пригласил молодую женщину на свидание.
Общаться с ней было так же просто, как с гимназистами: Лена всё время что-то говорила, но за словами не скрывались глубокие смыслы. С такой девушкой можно просто идти рядом, держать её тёплую руку в своей руке, ощущать вблизи молодое тело...
Когда началось лето, оказалось, что они настолько близки душевно, что дальнейшее развитие событий казалось естественным. В это же время в распоряжении Володи оказалась однокомнатная квартира в Чертаново, и он решил сделать Лене предложение.
Пришла совершенно райская пора. Стоял московский июль с его жарой, доводящей до полного одурения. Володя и Лена плечом к плечу выносили старый хлам из маленькой квартирки, белили потолок, клеили обои. После вместе пили чай с домашними пирожками. Лена выросла в Сергиевом Посаде и стирала, гладила, варила борщи с провинциальной русской основательностью. Впрочем, выяснилось также, что она трепетно относится к вопросу о добрачных связях. Посему ненастойчивому Володе после ремонтных работ приходилось оставлять невесту в квартире, и, скрепя сердце, ехать ночевать к родителям.
Впрочем, мягкие отказы Лены вполне вязались со всем остальным её устройством и даже добавляли прелести. До тех пор, пока однажды, после сложных переделок, затеянных в ванной, сидя на застеленном старыми газетами полу, она не сказала: "А вообще, знаешь, насмотрелась я на них в нашем Загорске".
Несколько шокировав Володю, она стала говорить о наглости нищих, беспардонных монахах, верховной братии, разъезжающей на иномарках. "У них архиерейские обеды с икрой и семужкой, - помнишь, отец Георгий рассказывал, - а нам всю жизнь молитвы да молитвы. Хочется иногда просто пожить по-человечески, а не таскать до старости на морозе вёдра с водой и не стирать в полынье, пока руки не отвалятся!"
После этого признания что-то оборвалось в груди у Володи. Не то чтобы он перестал верить в Ленины чувства. Нет. Просто стал замечать новые знаки.
О знаках он знал ещё с детства. Знак - это когда Высшая Сила подсказывает тебе, как лучше поступить или, наоборот, не поступать. Ведь она знает, что таит будущее, а ты - нет. Добрая Сила хочет тебе помочь, главное - не ошибиться в интерпретации.
Вот, например: торопишься на свидание, и долго нет автобуса. А почему? Вариантов, как минимум, два. Или лукавый строит козни, а ты должен преодолеть все препятствия, или Сила говорит: "Незачем тебе соваться в это дело!"
Володя отчётливо восстановил в памяти то пасхальное застолье, когда всё началось, и поймал себя на том, что в самом начале поделился с Леной новостью о неожиданно доставшейся по наследству квартире. Батюшка Георгий шутил ещё: "Теперь-то вам, Владимир Аркадьевич, самое время вить гнездо!" "Просто пожить по-человечески, - повторял мысленно Володя, - просто пожить...". Были и другие знаки, совершенно уже иррациональные, но не менее саднящие душу. Невеста носила те же имя и отчество, что и его мама - Елена Антоновна. Две близких Елены Антоновны - это же какое-то двойничество. Они даже похожи немного. Но двойники не могут сосуществовать долго, кому-то придётся уйти.
Был назначен день венчания. В числе приглашенных, к новой досаде Володи, оказались какие-то странные молодые люди, по неуклюжему объяснению Лены, - больше, чем братья.Один из этих типов как-то зашёл в гимназию, и его взгляд на Лену показался Володе вызывающе интимным. Однако та и не думала смущаться.
Упорство возлюбленной грозило явиться Володе в новом свете. "Уж не разоблачения ли она боится?" - так подумал бы человек поциничнее. Но интеллигентный Володя продолжал считать приборы к столу, лишь сделался немного мрачнее.
Ночи становились более холодными. На утро молодых ждали в храме у отца Георгия. Ровно в семь слегка озябший священник увидел на крыльце церкви бледного, хотя по обыкновению тщательно выбритого Володю. Одетый в повседневный шерстяной пиджак и серую рубашку жених попросил разрешения исповедоваться.
В полвосьмого Володя покинул полутёмный придел, получив официальное разрешение отложить венчание.
За невестой надо было ехать в квартиру одной из подруг. Сунув в чью-то широченную улыбку, перед которой маячил огромный поднос, смятую десятку, Володя наугад вошёл в первую же комнату. От волнения у него резко упало зрение, и он не сразу различил среди теснящихся лиц встревоженное Ленино.
- Нам надо поговорить.
Володя старался сдержать эмоции, хотя за всю прошедшую жизнь испытал их не больше, чем минувшей ночью. Попытался пересказать ход мыслей, которые привели его к выводу: создавать семью рано. Да, он виноват, сам поторопился с решением. Но лучше остановиться сейчас, чем спустя несколько часов. "Надеюсь, ты понимаешь, чем нам это грозит, если мы ошиблись?"
На этой фразе он остановился, поняв, что продолжать не стоит. Лена смотрела, по сути, уже не на него, а сквозь. Так нейтрино, микрочастицы, летя от Солнца, свободно пронизывают земной шар.
Странный цветовой контраст составляли пунцовое от возмутившейся крови лицо молодой женщины и её ангельской белизны платье.
- Меня предупреждали... да, да, - произнесла она, помедлив, - предупреждали: не связывайся с евреями!
Странно, но Володя почувствовал облегчение.
3.
Прошло семь лет. Гимназия несколько раз находилась под угрозой закрытия, потому что международное масонство, как известно, не дремлет и освобождает силами ГОРОНО помещения под американские школы. Так что, по долгу службы посещая различные инстанции, Володя в какой-то момент даже поймал себя на вполне антисемитских мыслях. А, хаживая с отцом Георгием на ковёр к православным иерархам, нет-нет, да и обнаруживал задатки антиклерикала. Но, как человек верующий, не спешил давать ход собственным мыслям, зная, что любая из них есть деяние.
Хотя работа отнимала всё больше времени, Володя не утратил природной любознательности: продолжал изучать иностранные языки, познакомился с бельгийцами-гомеопатами. Они оказались классными ребятами, более того, - утверждали, что православие им нравятся гораздо больше католицизма. Володя подрабатывал как переводчик, а бельгийцы помогали с лекарствами для родителей и брата.
Но на личном фронте всё оставалось без перемен. Однажды Володя прямо в метро познакомился с хорошенькой девчонкой, чего от себя не ожидал. Они начали созваниваться, несколько раз встречались и даже залихватски поцеловались во время прогулки в лесопарке. Словно шестнадцатилетние...
Но роман не состоялся. Вскоре девушка призналась, положив ему руки на плечи и пристально глядя в глаза: "Не спрашивай, почему я говорю нет! Всем близким я приношу беду... даже смерть. И не хочу этого тебе".
А Володя подумал, что иногда беда и смерть всё-таки лучше, чем пустота.
Поскольку бельгийцы искренне сходили с ума по всему русскому и православному: разбитым дорогам, грязище, деревенским домам без отопления и сантехники, - после очередной гомеопатической конференции они упросили Володю отвезти их в Ростов Великий. В путешествие собралось ещё несколько наших, среди которых выделялась энергичная черноглазая Инна.
Прежде она работала в нефтяной компании, имела собственную квартиру и машину. Но компания ей осточертела, и в двадцать девять лет Инна поступила на медицинский факультет. В любви ей, как и Володе, не слишком везло - разошлась с мужем и одна воспитывала шестилетнего сынишку.
В Ростове к неописуемому восторгу бельгийцев поселились прямо в Кремле. Синеглазый бородач Кристиан даже заявил, что намерен купить в России деревенский дом и практиковать гомеопатию среди колхозников. Нельзя сказать, чтобы он совсем не знал России, в которую приезжал уже лет десять к ряду, даже научившись сносно выговаривать "Пожалуйста" и "Извините". Но на его заверения довести дело до конца Володя и Инна тихонько заулыбались.
Когда спустились сумерки и пунктуальные бельгийцы уснули в отеле "На погребах", а не менее пунктуальные русские спустились в эти погреба изучать их содержимое, Володя и Инна оказались предоставлены друг другу.
Оделись потеплее и отправились на берег озера Неро. Оно подступало почти к самым кремлёвским стенам и походило на остывший чай в огромном, несколько вытянутом и почти плоском блюдце. Было холодно, как обычно в первую неделю мая. Откуда-то слева доносились нетрезвые возгласы, пахло дымком, на противоположном берегу мерцали на значительном расстоянии один от другого несколько костров. В такие минуты многие души, глохнущие в суете, ощущают единство с мирозданием. Володя и Инна заметили падающую звезду и оба, не сговариваясь, указали на неё.
На следующий день всё, казалось, вернулось на свои места. На обратном пути, сидя в "Газели", готовой оторваться от земли на лихих горках Ярославского шоссе, Володя слышал вокруг себя непрестанное "Superbe!" и краем глаза наблюдал за спокойной Инной. А временами начинал дремать. Тогда ему представлялись падающие звёзды.
Когда проезжали Сергиев, он неожиданно для себя быстро перекрестился на тонущую в сумерках колокольню.
В конце июня Кристиан пригласил их к себе в Брюгге, уговорив Володю обязательно взять с собой Инну с ребёнком. Дело в том, что Володя, не удержавшись, поведал другу об завязавшемся романе. Зная кое-что о печальных любовных опытах Володиного прошлого, Кристиан несказанно обрадовался и переполошил всё маленькое гомеопатическое сообщество. Все спешили пригласить в гости классных русских ребят и накормить с фламандской щедростью. Кто-то даже предлагал в будущем году всем вместе махнуть на Камчатку.
Но что, собственно, произошло? Позже, восстанавливая цепочку событий, Володя понимал, что после Ростова и падающей звезды их с Инной жизнь устремилась по сужающемуся коридору, выходом из которого почему-то оказалась женитьба.
Инна никогда не привлекала его так, как, например Лена, или девушка из метро, которой он продолжал звонить до недавнего времени. Если сформулировать точнее, очевидной становилась вся нелепость ситуации: в какой-то момент она его даже физически отталкивала - её кожа, манера курить, запах изо рта, от которого Инна не пыталась избавиться...
Но общение с этой женщиной, начиная с прогулки у озера, на некоторое время оказалось источником долгожданной радости. С Инной просто было хорошо вместе - молчать, молиться, смотреть на плывущее облако. Они практически одновременно принимались за одни и те же дела, давали одни и те же оценки людям. Даже мысли им словно бы посылались на двоих.
Да, в сложных ситуациях Инна подчас действовала решительно и жёстко. Если сын начинал капризничать, могла отрезать: "Замолчи! Не хочу тебя больше слышать. Ты мне напоминаешь отца". Это не слишком вязалось со стезёй врача, избранной после бегства из нефтяного рая. Но Инна была уверена: то, что люди называют жёсткостью или даже жестокостью, в небольших дозах - действенное средство добиться нужной цели... Почти гомеопатия.
Что-что, а целей она достигала. Хотела сменить работу - и сменила, пускай пришлось в чём-то себе отказать. Второе образование потребовало времени - ребёнок дольше стал оставаться в саду. Инна говорила ему: "Пойми, обстоятельства всегда подчиняются твоим решениям".
До определённого момента Володя сам думал так. Иначе бы никогда не бросил погрязший в астрологии НИИ, не выволок на своих плечах гимназию, когда отец Георгий уже готов был поставить на ней крест. Но теперь он сам ощущал себя обстоятельством.
В уютном, пахнущим зеленой водой Брюгге, одарив его долгим безвкусным поцелуем, Инна вдруг спросила: "Мы поженимся? В августе!"
Что ж, в августе, так в августе. По всей видимости, это был знак.
Всё шло по знакомому сценарию. Накануне венчания он сидел в заново отремонтированной квартире в Чертаново, которую сдавал жильцам. Здесь оставили следы кавказцы, не желавшие ни платить, ни съезжать, непьющий доцент, распиливший на две части старинный стол, который не удавалось пронести из комнаты в кухню...
Володя ждал первого луча солнца. Но солнце не восходило. Когда светило наконец решилось навестить Землю, он понял, что повторения не будет, что теперь отступать нельзя.
Впервые, бреясь, он очень сильно порезался. Когда остановил кровь, пришлось буквально бежать. Володя захлопнул за собой металлическую дверь и тут же вспомнил, что паспорт остался в другом пиджаке. Попытался повернуть ключ, и тот намертво засел в замочной скважине.
Володя вылетел из подъезда на улицу. Под окнами второй этажа шла газовая труба. Если как следует подпрыгнуть, на ней можно подтянуться (последний раз он это делал на военной кафедре) и добраться до кухни. Обычно, уходя из дома, Володя всегда закрывал фрамугу, опасаясь грабителей. Но сейчас она была распахнута. После нескольких акробатических трюков жених вновь проник в квартиру. Паспорт преспокойно лежал во внутреннем кармане пиджака. Только вот дверь оказалась заблокированной намертво. Пришлось выбираться тем же путём. Уже спрыгивая с трубы, Володя услышал противный треск - над коленом повис кусок ткани из разорванных брюк.
Они встречались с Инной прямо у ЗАГСа. Володя вышел из такси, смешно ковыляя на виду у гостей - вырванный клок материи приходилось придерживать рукой. Прибывший из Брюгге Кристиан потянул товарища за локоть и зашептал на ухо: "Mes pantalons! Если возможно тебе их одолжить?"
Отец Георгий увидел глаза Володи, растерянные, словно извиняющиеся за что-то, и сразу понял, что ему предстоит сотворить не самое благодатное венчание.
Ещё до начала обряда священник, по обыкновению, стал про себя молиться. И неожиданно вспомнил одного батюшку, с которым был знаком когда-то в юности. Много лет спустя, на смертном одре тот сказал дочери, тоже уже немолодой: "Не беспокойся о будущем. Всё будет хорошо: я вымолил для тебя у Бога страшную смерть".
Рассказывали, что жуткие слова потом подтвердились: женщина и вправду ушла из жизни в мучениях... Но почему этот случай пришёл на ум сейчас?
"Да свершится воля Его, - подумал отец Георгий. - Всё оправдано на небесах!"
Нечто подобное твердил себе и Володя: "Всё-таки брак - подвиг. Надо смириться". Но удушливый страх подбирался к сердцу. Когда он наконец надел кольцо на палец Инны, хор нестройно затянул: "Блажен всякий боящийся Господа...".
В огнях свечей расплывались над головами жениха и невесты два тёмных венца.
4.
Кончался октябрь. Володя вошёл в пустую квартиру. Чемоданы собраны. Вадика еще три дня назад отправили к бабушке. Мальчишка, конечно, переживает, - они успели подружиться. Инна велела забрать вещи в их отсутствие.
- Ты заметил - сказала она накануне, лёжа рядом в огромной холодной постели, - мы даже не скандалили ни разу. Посуды не били, как обычно у людей бывает...
Кончиками пальцев она прикоснулась к его голому незагорелому плечу.
- Как же их всё-таки понимать?
- О чём ты?
--
О знаках... Словно кто-то посмеялся над нами. Ведь нам обоим казалось, помнишь? Видимо, та звезда вспыхнула для кого-то другого!
Дверь за спиной Володи почти бесшумно открылась. Вошла Инна. Села рядом с мужем на новенький, купленный летом чемодан, перегородивший коридор. Они немного помолчали. "Ты забрал всё? Твои кассеты... Фотографии мне тоже не нужны. Можешь оставить только виды Брюгге. И никогда мне больше не звони".
Осталось спуститься вниз в дребезжащем лифте, поймать машину и меньше чем через час оказаться дома. Наконец-то можно будет испытать голод, поесть, ощущая вкус пищи, пусть самой простой. Сесть на старую кушетку, задремать, вдыхая запах знакомой наволочки. Последнее время он словно бы разучился это делать. Но теперь почувствовал: начинается медленное возвращение к жизни.
Недели через две в гимназию зашла Лена. Была в очередном декретном отпуске, забирала какие-то бумаги. Почти не изменилась, лишь все черты немного округлились. "Я слышала - ты наконец-то женился. Поздравляю. И знаешь... Я давно хотела извиниться перед тобой... за то... Ведь все оказалось к лучшему, правда же?".
В тот день Володя поздно ушел из гимназии. Работы как всегда была пропасть. Из департамента явились новые циркуляры, а отец Георгий слёг с ангиной. Придя домой, Володя долго сидел за столом и смотрел на огромный ватман с набросками будущего расписания.
Временами он ловил на себе пристальный взгляд Пантократора с репродукции в церковном календаре. Нет, что-то очевидно не клеится в жизни. И не клеится до такой степени, что впору усомниться... Бесконечный долг, будь он неладен! - и хоть бы капля благодати. Стоило ли ему, Вовочке Грановскому, садиться в чужие сани, принимать крещение? А может, права была бабушка с её неизменным "ничего там нет"?
Он мучительно пытался припомнить пропущенный знак на своём пути. Возможно, его отсутствие тоже можно понимать как указание - но только вот указание на что?
Володя машинально сделал несколько пометок, отодвинул бумаги в сторону и снял телефонную трубку. Еще помедлив, он набрал номер той самой девушки-беглянки, что обнимала его весной в лесопарке. После его свадьбы они несколько раз созванивались.
- Ты знаешь, - сказал Володя решительно. - Нам необходимо встретиться.
- А для чего? - спросила она после долгой паузы. - Что-то случилось?
- Вроде бы ничего... и, в то же время, очень многое. Знаешь, это очень важно.
Почувствовала ли она перемену в его - обычно мягком - голосе? Но сразу задала именно тот вопрос, к ответу на который он готовился, кажется, целую вечность:
- А ты уверен, что не боишься?
Возникла последняя пауза. Отзвуки чьих-то далеких голосов в трубке грозили обрести неожиданную силу. Но, не достигая цели, они рассыпались в пустоте.