Николай Сергеевич Щеглов решил составить завещание. Откуда взялось столь нелепое решение? Николаю Сергеевичу приснился странный сон. Вроде как он летит над волнами, а кругом белые создания. Может быть, и ангелы - кто их знает? А потом Щеглову было столь хорошо в полете, столь он себя комфортно чувствовал, что забыл спросить, кто и зачем его сопровождал. В газету после завтрака глянул, а там известный астролог заявляет - сон для Николая Сергеевича с пятницу на субботу непременно будет вещим. На здоровье наш герой не жаловался и, тем не менее, загрустил. И чем дольше он размышлял, тем более мрачными становились думы. Затем Щеглов сходил к соседу, взял у того умную литературу, где и вычитал, как полагается составлять завещание. Оказалось, завещание может быть закрытым. И даже нотариус не вправе ознакомиться с его содержанием. Главное требование - передать запечатанный конверт в присутствии двух свидетелей, которые ставят на конверт свои подписи. Нотариус лишь обязан предупредить, что завещание должно быть составлено собственноручно. Вот и все хитрости.
Приступить к задуманному Николай Сергеевич решил с поиска свидетелей. С завещанием он как-нибудь справится - невелика наука. Прикинув в уме возможных кандидатов, остановил свой выбор на Ване Стародубцеве, Леше Рыбникове и Сене Артюхове. Хотя все же Сеня был под большим вопросом.
- Привет, - сказал Щеглов, набрав номер Стародубцева.
- Привет, - ответил Ваня.
- Как дела?
- В целом неплохо. Только голова болит, и в боку стреляет. У нас печень где - слева или справа?
- Справа. Слева находится желудок. Еще там, если не врут, сердце.
- Сердце у меня крепкое, - успокоился Ваня.
- В свидетели пойдешь? - спросил Щеглов.
- Без проблем. Опять в историю вляпался?
Было дело - крайне неприятный случай. В прошлом году Николай Сергеевич уронил с балкона таз с бельем. Вышел на балкон и вроде как отвлекся. Ну таз и уронил. Как на грех, на голову гражданину. Другой встал бы и дальше пошел, а этот скандал учинил и бегом требовать компенсацию морального ущерба. Ваня - молодец, свидетелем выступил. Заявил, что Николай Сергеевич отродясь белье не стирал, а прежде таз как улику к себе забрал. Надежный товарищ, хотя таз так и не вернул, хитрец.
- Завещание хочу написать, - сообщил Щеглов.
- А чего так?
- На всякий случай. Вдруг мне какой-нибудь придурок на голову что-нибудь уронит?
- И что завещать собираешься? - уточнил Ваня.
- Ничего особенного, по мелочам, ерунда всякая.
- Ерунда? Хитришь, брат. Ерунду в завещание не пишут. Я, конечно, согласен, однако сам понимаешь... процентов десять-пятнадцать меня бы устроили.
- Какие десять-пятнадцать? - удивился Щеглов.
- Для лучшего друга пятнадцать процентов - тьфу! - не сдавался Ваня, - или лодку с мотором дай. К чему тебе на том свете лодка с мотором? Что ты с ними делать будешь?
- Я еще не умер!
- Вот и впиши в завещание, а то забудешь. Разволнуешься и забудешь. Да и мне гора с плеч - не нужно денег на мотор копить. Иначе куплю себе мотор, а тут еще один - твой. К чему мне два мотора?
- Я хотел тебе дождевик подарить, - признался Щеглов.
- Дождевик? Нет, лучше мотор. Дождевик мне тесть обещал. Могу завтра после работы заехать.
- Зачем?
- Мотор забрать. Пусть у меня полежит. Если вопросы возникнут, скажу, мотор мой. Коля, ты от жизни отстал. В прошлом году Костя умер, помнишь?
- Ну?
- Чего - ну? Его тут же недееспособным объявили, мол, не осознавал, что при жизни творил, а тебе это надо? Справку принесли. У тебя справка есть?
- Какая еще справка!
- Здрасьте! А вдруг ты - того. Не в своем уме мне мотор завещал. И деньги заставят платить, типа пошлины. Поэтому, Коля, я завтра приеду и без всяких справок и пошлин твой мотор забираю.
Леша Рыбников удивил не меньше.
- Чего? К нотариусу? Свидетелем? Коля, да он тебя как липку обдерет! Тут сто рублей, там триста. У тебя что - деньги лишние? Поступим проще - слушай сюда. Ты меня знаешь не первый год, поэтому готов выступить твоим душеприказчиком. Кто такой? А хрен знает - Нинка знает. Она у меня головастая, может, чего другого не хватает, а здесь без вопросов. Плату возьму символическую, а уж потом сам твое завещание к нотариусу отнесу и скажу, мол, умер на моих глазах - не сомневайтесь, мертвей не бывает. Ванька, поди, звонил? Что за человек! Вот прохвост! Мотор, подлец, просил? Я так и знал. Не спеши, Коля, решение ответственное. Как только ты ему мотор отдашь, жизнь твоя в опасности. Он же тебя вечером в подъезде по голове и тукнет. Ванька за твой мотор родину продаст. Он мне как-то говорил: эх, и мотор у Коли! Мне бы такой! А квартира? Она же у тебя не приватизированная! Вот беда какая... рано тебе, Коля, умирать. Приватизировать нужно срочно, а потом, как говорится, с чистой совестью... хочешь, кредит возьмем? Тебе же все равно - умер ты и хлопот никаких. Пятьсот тысяч возьмем. Пятьсот они сразу дадут - не глядя.
- К чему мне кредит? - не понял Щеглов.
- Отдавать не нужно - вот к чему! Это же шанс! Другого не будет. И застраховаться немедленно! Срочно! Миллиона на два. Больше не нужно. Больше - подозрительно. От жизни, Коля, полагается брать все. Часть денег мне отдашь, на тот же монумент. Памятник отгрохаю в полный рост - как живой будешь. Пятнадцать процентов возьму... хорошо, десять. Честно - ты меня знаешь.
Вот такой разговор - с ума сойдешь. Однако Николай Сергеевич не успел переосмыслить сказанное, как Леша вновь перезвонил.
- Слушай, тут такое дело. Мне сейчас Нинка сказала, короче, на следующей неделе к ним на склады приходит фура...
- И что?
- Фура с водкой, - голосом заговорщика сообщил Леша, - Нинка договорится по оптовой цене. Возьмем два ящика. Двух-то хватит?
Николай Сергеевич уже давно к спиртному относился с холодным презрением.
- Хлопот никаких, - после паузы продолжил Леша, - можно у меня в гараже оставить до лучших времен.
- Каких, каких времен?
- Девятый день, потом сороковой, - подсказал Леша и вновь перешел на шепот, - имеется достоверная информация - опять вводят монополию на спиртное. Уже ввели. Ты газеты читаешь? И новости не смотришь? У тебя на раздумье - четыре дня. Потом будет поздно.
- Что поздно? - возмутился Щеглов, - умирать будет поздно?
- Ты не понял. Умирай, когда пожелаешь. Никто тебя не торопит. Хочешь - на следующей неделе, хочешь - после праздников. В гараже поставлю - никаких проблем.
Сеня Артюхов так и остался под вопросом. В бане он, - сообщила супруга и повесила трубку. Удивительный человек Сеня. Когда бы ни позвонил, он всегда в бане. Либо он там живет, либо у него с "легендой" для супруги совсем плохо. Неужели она верит, что все эти годы он пропадает в бане?
Что за жизнь вредная! Единственный раз с просьбой к друзьям-товарищам обратился, и что? Одному - мотор, другому - кредит, а третий с банной полки вылезти не может.
Заходил Николай Сергеевич расстроенный по квартире, как дикий зверь в клетке. А жизнь и есть клетка. И выбраться из нее - никаких сил и ума не хватит. Хотя квартира - грех жаловаться. Соседи - люди воспитанные, культурные. Когда таз с балкона упал, минут десять прошло, прежде чем Николай Сергеевич из подъезда выскочил. Думал, украдут белье. Сознательность у нашего населения крайне низкая. А тут таз с бельем выстиранным - надевай и носи в свое удовольствие. Не украли! А там и рубашки две штуки, одна, к слову сказать, импортная в мелкий горошек, и носки, майки, трусы - простите - хлопчатобумажные. А что? Жизнь - есть жизнь. А без трусов жизни не бывает... то есть она, конечно, бывает, только это уже иная - интимная жизнь. Поэтому можно смело утверждать, население на близлежайшей территории вполне сознательное. Николай Сергеевич, обрадовавшись чрезвычайно, что белье не сперли, вступил в диалог с гражданином, желая таким образом в досудебном порядке разойтись с пострадавшим мирным путем. Какое там! Тридцать тысяч! - орет гражданин, - иначе попытка преднамеренного убийства со злым умыслом. Идиот! Где вы видели, чтобы столь глупо покушались на жизнь совершенно постороннего человека? Логика, извините, где? А если аффект или другое помешательство нервного характера, так Николай Сергеевич доску из забора бы вырвал, а уж потом этой самой доской... или другим каким в хозяйстве не нужным, либо общественным, на правах общей собственности, инструментом.
Через час вновь звонок.
- Николай Сергеевич? Добрый вечер, я от Нины Рыбниковой. До меня дошла информация, что вы в некотором роде, так сказать, собрались в дальнюю дорогу... Мы, конечно, скорбим, но вмешиваться в частную жизнь не в наших правилах. Николай Сергеевич, для вас от нас уникальное предложение... сосновый бор, земля словно морской песок, до остановки общественного транспорта неспешным шагом десять минут, круглосуточная охрана, соседи очень порядочные люди. Можете сами посмотреть, подъехали бы, выбрали участок, а там и договорились бы.
Щеглов только воздух глотает - нет слов! А до чего оперативно!
Минута не прошла - вновь телефон гудит. На линии Ваня Стародубцев.
- Ты еще живой? Да какие могут быть шутки! Газету нашел - представляешь! "Вырежи и сохрани". Короче, инструкция полезная. Как нужно действовать, если в доме покойник. Все достаточно толково и подробно. Куда звонить, кого приглашать, какие справки собирать, какой протокол составлять - нам это нужно? У тебя медицинский полис имеется? А медицинская карта? Нет? В поликлинике она? Коля, без медицинской карты в морге справку не дадут. А я почем знаю, к чему им карта? Время будет, сходи в поликлинику, пусть хоть выписку сделают. Как куда? Я разве не сказал? В морг. И вот еще... ты там документы в одну стопку сложи, чтобы нам потом не искать. Паспорт у тебя не просроченный? И фото отбери, где ты себе нравишься. Как нет подходящих? Срочно сходи и закажи фото, можно сразу в траурной рамке - только глаза не закрывай!
Следующий звонок сделал уже Николай Сергеевич лично.
- Люба, это я.
- Чего тебе? - ответила трубка женским голосом.
- Ты меня любишь?
- Люблю, люблю, чего тебе?
- Да вроде ничего... тебе квартира моя нужна? А лодка с мотором?
- Щеглов, ты что - пьян? А говорил - не пьешь! Мы же договаривались... с работы это, с работы, - закричала Люба, - не могу я, и не просите, Ираида Степановна, позвоните кому другому, может, и согласятся поменяться, а я не могу...
Дура! Дед у нее все одно глухой и слепой - в койке лежит который год, помереть не желает. Одним глазом на небеса глядит, а вторым дочь соблюдает. А Любаша хороша! Рельеф отменный, а глазища - вот уж где дьявол утонул! Болото, как есть, болото! Трясина! С горки спустился и утонул. Кудри дремучие, а дурман какой! Ну где этот мартовский вечер? Где дыхание весны? Где радость жизни? Пустое - вот как это темное окно напротив.
Телефонная трубка еще не остыла - теплая она.
- Чего молчишь?
- Тошно мне, Люба, ох, тошно. Депрессия, видно.
- Чего ты там о квартире говорил?
- Завещание хочу написать - ты не против?
- Дурак. Мне не квартира нужна, а мужик. Понял, Щеглов? Я тебе в пятницу позвоню. Все - пошла я, опять кряхтит дед, покоя от него нет.
Николай Сергеевич вздохнул и полез туда, куда сто лет не лазил - на шкаф. Вот уж чудо у него Люба. Ничего не сказала - а как приятно! Господи, а пыли-то сколько! Где она?
Не спеша, обретая силу, загорелся зеленый глаз. Где-то в глубине старомодного ящика едва слышно щелкнул механизм, и поехала игла. А затем голос - далекий, молодой, не избалованный, полный надежд - "держи меня соломинка, держи".
Кукиш им, а не завещание! Да мы еще с Любой по волнам навстречу утренней прохладе, - подумал Щеглов. Мотор японский поет. Голова кругом, как в молодости, а вокруг чайки, чайки, чайки, похожие на ангелов...