Борзов Анатолий Анатольевич : другие произведения.

Вечный вопрос Часть1 (5)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
   ВЕЧНЫЙ ВОПРОС
   Анатолий Борзов
  
  
  
  
   - 5 -
  
  
   Палец уперся в крохотную кнопку звонка, и наступила пауза. А затем стало слышно, как забилось сердечко - негромко, подсказывая своему владельцу, что тот явно волнуется. Дверь отворилась не сразу, и он уже решил, что напрасно не предупредил о своем визите. Появившееся в дверном проеме лицо не прибавило ни радости, ни вдохновения.
  - Ты?
  - Я.
  - Ну что, проходи.
   И он прошел, еще больше смущаясь, раздувая ноздри, как настоящий жеребец, преодолевший десятки, а, может, и сотни миль изнурительного пути.
   Ничего не изменилось! Прежде всего, тот же знакомый запах, что не в состоянии выветрить время. Да и как его выветрить? Как выветрить самого себя? Возникло странное чувство, словно он пребывал в музее.
  - Когда приехал?
  - Сегодня и приехал.
  Все - таки выдержка у нее, надо признать. И ему вдруг стало стыдно за свое волнение, однако ноздри все равно раздувались, и во рту пересохло.
  - Чай будешь?
  Он был готов выпить что угодно - все, кроме уксуса!
  - Нет, спасибо, я ненадолго.
  Интересно, поверит?
  - Его еще нет, будет поздно.
   Он кивнул, впервые оглядевшись вокруг и не заботясь о том, что это не ускользнет от ее внимания. Плевать! Обычное человеческое любопытство, когда, перехватив взгляд, ты сам смотришь на привычную обстановку по-иному. И они смотрели. Сначала, с некоторым опережением следовал его взгляд, и тут же секунду спустя - ее. Все-таки перемены есть. Обои другие. Неплохие. Со вкусом у нее и раньше не было проблем. И поклеены ровно. Неужели сама? Вряд ли. А в остальном, все осталось по-прежнему. Сколько лет прошло, а диванчик как стоял в углу, так и стоит. Неожиданно он улыбнулся. И она улыбнулась тоже! Значит, помнит! Невероятно!
  - Лучше места не найти, и с прихожей не видно.
  - А причем здесь прихожая?
  - Как причем? Зайдет кто-нибудь, а я, предположим, в этот момент отдыхаю или книжку какую читаю.
  - Так ты одну и ту же книжку уже целый год читаешь!
  - Маша, я не могу вот так...
  - Как?
  - Как ты - раз за вечер и все.
  - Может, все же поставим к окну?
  - Зимой дуть будет.
  - Будет, если ли ты опять поленишься заклеить щели.
  - Зачем их клеить, если весной отдирать придется? А здесь - прекрасно, - он опустился на диван. - Иди ко мне.
  - Это еще к чему?
  - Проверим.
  - Что?
  - Скрипит он или нет.
  - До вечера потерпишь...
  - Не скрипит, - словно прочитала его мысли Мария Сергеевна и глянула с вопросом в глазах.
   Как это у нее замечательно получается! Глянет и спросит, без слов - ну, рассказывай.
   - Нормально все, - Толик закинул ногу на ногу. - Работаю, зарплата неплохая, в прошлом году ездил на курорт.
  - А где работаешь?
  - Инженером на ТЭЦ, заместителем начальника участка.
  - У вас там ТЭЦ есть? - удивилась она, - построили что ли?
   Толик работал оператором в котельной, но только зимой, а так как летом делать было абсолютно нечего, он и приехал. Бродил по городу, а затем неожиданно для себя принял решение.
   Она вновь посмотрела, и он вновь понял вопрос.
  - Знаешь, все как-то некогда.
  - Понимаю, если бы не женила в свое время на себе, так бы и ходил бобылем, не знающем женской ласки.
   Толик стал напряженно вспоминать, в чем именно выражалась это ласка. Портки свои сам стирал, завтрак или обед? - Нет. Ужинали вместе, это точно. Но уж больно странный ужин. Мясо - вредно, да и где это мясо взять? Исхудавшая синяя кура, с облегчением испустившая последний вздох, прежде чем отправиться в лавку, что с боем брали многочисленные посетители. Борщ подавался раз в две недели - столько времени было необходимо, чтобы скопились необходимые составляющие, которые просто сваливались в кучу, заливались водой и ставились на медленный огонь. Такой медленный, что Толику самому хотелось " сесть на плиту". Вероятно, по этой причине, он иногда вставал по ночам и устраивал ревизию. Иногда - почти каждую ночь. Скользил, как приведение, не включая свет и по запаху, а порой на ощупь определял пригодность продукта. Откушавши какой-то гадости из банки, с утра выяснял, а что же он, собственно говоря, накануне съел?
   - Ты когда-нибудь себя отравишь, - замечала Мария Сергеевна, обнаружив очередную пропажу.
   - Маша, я, вероятно, раньше был ответственным за огонь.
   - Какой огонь?
   - Да тот самый, огонь раньше поддерживали постоянно, круглосуточно. Мне, похоже, выпадала всегда ночная смена.
   Еще большим испытанием представлялся " разгрузочный " день. Ладно существовал рыбный, так еще " разгрузочный"! Нет, поймите правильно, не хлебом единым жив человек, но к чему все эти эксперименты? Если ты и в самом деле талантливый врач и разработал удивительную методику очищения организма, так держи ее при себе! Очищайся хоть каждый день. Понятно, что в магазинах жратвы нет, кроме банок с кислой капустой, за которой нужно записываться с утра - ничего другого не подвезли. Вероятно, не успели. Однако сколько успели налепить танков! Слов нет, и танки нужны, и самолеты, но жрать же хочется! Ой, как хочется! Так хоть бы выдали потом вместо ваучера каждому по танку! Никто же ракету, к примеру, не требовал! Но танки! Их же завались! Некуда девать! Толик сам видел, лично, и не на параде, а в реальности. Такой длиннющий эшелон - устал считать, сбился со счета. И мысль в голову пришла - антипатриотическая! Вот если вместо прославленных боевых монстров завезли этих бритых кур - синих и вечно голодных. Голодные для голодных! Это какой бы народный праздник произошел! И сказали: бери - сколько унесешь.
   - Можно две?
  - Бери две.
  - А три - можно?
  - Давай свою котомку, следующий...
   Жизнь познается в сравнении, и семейная жизнь исключением не является. Мария Сергеевна, если вы помните, отправляя мужа на побывку к свекрови, не выдвинула никаких ультиматумов и претензий, и уже через неделю - именно столько потребовалось, чтобы, исчез, как она считала, запах Толика - забыла, что когда- либо состояла в законном браке. Штампик в паспорте, конечно, остался, но по большому счету она им пользовалась крайне редко, и страничку, где отмечался социальный статус его владельца, вообще не открывала. Сейчас женщина пыталась понять, а с какой целью прибыл этот уже постаревший и явно утративший всякий интерес для нее мужчина. Нет, даже не мужчина, потому что он ее не только не волновал, но даже не затрагивал и крохотной доли или песчинки, что должны существовать в любой женщине, если она женщина. Господи, как она могла им увлечься? До какой степени нужно быть наивной и легкомысленной, чтобы едва не связать свою судьбу с этим невыразительным..., как его хоть назвать-то? Инженером! Точно - инженером! Потому что он такой же инженер, как она...
   А Толик сидел напротив и тоже думал, но, естественно, о своем. Для него эта поездка - импульсивное желание, непродуманное и, безусловно, глупое, - представлялась попыткой заглянуть в прошлое. Физически увидеть и сверить, насколько он ошибался и в своих мыслях и в чувствах.
   Есть такие миниатюрные женщины, которые не спешат распрощаться с девичьим обаянием. Словно всю жизнь, не взирая на возраст, им суждено оставаться девочками. Даже не девушками, а именно девочками - крохотными и забавными существами. Мария Сергеевна как раз и была такой - время, как и невзгоды, оказались бессильны перед ней. И если Толик выглядел постаревшим и отшлифованным теми испытаниями, через которые прошел, то сидящая напротив его женщина ну никак не была похожа на одинокую мать, поставившую на ноги сына. Как это ей удалось? Невозможно прошагать по извилистой дороге, при этом единожды не споткнувшись! Где морщины и усталость в лице? Где бессонные ночи и тревожные дни? Или же она так холодна и бесчувственна, когда все проблемы - не проблемы, а мир в душе - тот островок в океане, куда никогда не долетают бури и шторма?
  - Маша.
  - Да?
  - Неужели ты, в самом деле, не понимаешь?
  - Почему - понимаю.
  - И не боишься?
  - Боюсь, - призналась она.
  - Так в чем же дело? - с надеждой в голосе воскликнул Толик.
  - Вот этого я и боюсь.
  - Он уже взрослый и он мужчина.
  - Я знаю.
  - Поверь мне, но тебе он никогда не скажет.
  - Я почувствую, потому что он - это я.
  - Маша!
  Молчание.
  - Все равно это случится, не сегодня, так завтра - но случится!
  - Я почувствую, - упиралась на своем Мария Сергеевна.
  - И я почувствовал, поэтому и не звонил.
  - Это твоя версия? - с некоторой иронией в голосе произнесла Мария Сергеевна, не ожидая такой проницательности от бывшего мужа.
  - Инициатива чья?
  - Давай не будем. Я не желаю говорить на эту тему.
   Безусловно, это была неправда. Мария Сергеевна все прекрасно поняла и удивилась, и у нее где-то в глубине проснулось уважение к Толику, что заставило по иному на него взглянуть. Оказывается, не такой он и серый. Жертвоприношение или эгоизм?
  - Я и самом деле скоро уйду, - заявил Толик.
  - И ждать не будешь?
  - Не буду.
  - А почему? - еще больше поразилась Мария Сергеевна.
  - Я приходил к тебе, а его уже видел.
  
   У каждого земного существа должна быть цель в жизни - сугубо личная, что и определяет в конечном итоге всю его деятельность. Тип тоже мечтал - перейти на работу в Департамент Стратегического Планирования - подразделение, требующее от пребывающих в нем сотрудников действительно творческого подхода, а подчас и личной инициативы. Из всех запланированных моделей (а их имелась не одна тысяча) испытуемый иногда умудрялся действовать по одно тысячи первому варианту, внося полную неразбериху и ставя под сомнение конечный результат. Состояние аврала - при таких условиях зачастую приходилось трудиться работникам, и особенно данное обстоятельство касалось региона, расположенного в центре материка. Тщательно анализировался проходящий через Департамент человеческий материал, составлялись прогнозы относительно прогресса общества, который, как известно, зависит, прежде всего, от количества в нем образованных особей. Такие понятия, как менталитет, интеллект и мышление в целом и определяют уровень умственного развития человека. Именно над этими тремя составляющими и бились многочисленные сотрудники Департамента - вернее, над теми трудами, что появлялись в последнее время, как грибы после теплого летнего дождика. Однако тип неожиданно для себя открыл новую составляющую прогресса - эмоциональное переживание! Венцом любого умственного труда, несомненно, является мысль. Это конечный продукт, тот незримый кирпичик, что позволяет подняться на более высокий уровень. Эмоции, как источник мысли, рождающиеся при совсем невероятных обстоятельствах. Эмоции - как кладезь творчества также принадлежат к явлениям интеллектуального порядка! Невероятно! Но к такому заключение пришел наш новый герой.
   Как в споре рождается истина, так и эмоции не могут существовать без спора. Обрабатывая полученные материалы, тип спорил сам с собой - в противном случае он бы лишился той объективности, что необходима в любом, мало-мальски научном исследовании. Со стороны картина выглядела чудовищно прекрасно! Принимая образ одного из только что "отработанных" особей, тип начинал яростно доказывать, а иногда и показывать, что собственно он имеет в виду. И тут же в одно мгновение превращался в своего оппонента - к примеру, флегматичного и усталого доцента, который считает себя умудренным и грамотным настолько, что вынести бред, представленный на рассмотрение просто невозможно. Этот выглядело как театр одного актера, облачающегося в маски и образы в одну секунду. И когда он добивался нужного эффекта, тут же бросался к компьютеру и начинал судорожно стучать клавишами. Конечно, клавиши прыгали сами по себе, безошибочно выполняя мысленно посланную команду.
   Однако случалось, когда клавиши не поспевали за мыслями, появляющийся на мониторе тест - за клавишами, а монитор не поспевал сам за собой. Короче, работа кипела!
  
  ... жизнь подопытных обуславливается образом мыслей и чувств - прежде всего, и в самом ближайшем будущем их менталитет будет определяться признанием силы власти, при полном отсутствии уважения к закону, парадоксальное сочетание рабской зависимости в одних обстоятельствах и откровенного разгула - в других. Мифологическое мышление - один из рычагов управления разума в прошлом, вновь успешно использует в своих корыстных целях правящая элита, вступив в альянс с реакционной частью православной церкви, такой же оторванной от жизни и часто непонятной обывателю со своей запутанной ритуальностью.
  
   Доцент вяло кивал головой, даже не следуя за мыслью и безразлично глядя куда-то в сторону.
   - Однако интеллект, - здесь тип принял образ Лидочки и выдержал легкую паузу, - это не только система качеств познавательной деятельности, это...
   Доцент неожиданно вздрогнул, а в глазах блеснуло что-то, похожее на заинтересованность.
   - ... это, - продолжала уже Лидочка, махнув ногами точно так же, как сделает много лет спустя в " Основном инстинкте" Шерон Стоун, - и эмоциональное состояние, порождающее мысль.
   - Потрясающе! - взвизгнул доцент и сглотнул слюну, не в состоянии оторвать от докладчика своих уже помутневших глаз.
  
   - Но какая же тьма и безумие, какая немощь и насилие ужасное - грех! - пропела Лидочка и погладила, неизвестно откуда появившуюся, небольшую бороденку, - прелюбодействуем внутренне, мы взираем на лица, потому что лица прекрасны, и ненавидим человека, потому что он не по нашему нраву, не по нашим страстям, не по нашему настроению духа, часто не безгрешному, страстному и порочному. В чем блуд? - Красота? А кто, как не Творец создал красоту? Или все же по причине иной - невозможностью признать личную свободу всякого? Господь и тот уважает личную свободу, - какой бы она не была, - пропела, растягивая слова полу Лидочка, полу отец Сергий.
  
   Дождавшись, когда мини-юбка девушки достигнет требуемой длины и превратится в рясу, а Лидочка обрастет бородой в полной мере, чтобы в ней можно было легко узнать священника, доцент перестал быть доцентом, и, показав желтые прокуренные зубы, вдруг заметил голосом наставника с курсов по вождению:
  
  - Нет, батюшка, очень не убедительно, так, на троечку с длинным минусом. А вот еще чего хочу спросить. Слыхал, небось? Неужели не слыхал? Весь город об этом только и говорит. Злыдень объявился в человеческом облике, и, знаешь, что творит? К девкам в трусы лазит. Как заприметит девку, что покраше, так к ней в трусы и прыгает. А девки визжат, но не от страха, - от восторга ведьмами воют! Неужели не слыхал?
   А батюшка задрожал - как не слыхал! Он, напротив, одним из первых, кто прознал про сие безобразие! К кому Леша Константинов заходил? Как, говорит, религия на это смотрит? Это же самый настоящий вызов! Как может быть то, чего не может быть! А вдруг это мессия? Кто!!! - Анафема! Пшел вон!
  
   Клавиши вновь застрекотали, а буквы, словно солдаты, загремели сапогами, а во главе Паша Волнухин - равнение на середину! А тут и девки подолами затрясли, и офицеры закрякали, и Андрей Владимирович станком по щеке - опа - и безголосым голосом:
   I want you I want you I want you...
   А ветеран по столу костяшкой - хлоп - и пионеру: не робей, у тебя все впереди! А тот не растерялся - рукой махнул, как учили, - всегда готов! Как Гагарин и Титов!
  
   И тут случилось ужасное - в городе выключили свет, то бишь прекратили подачу электропитания, или электроснабжения. Враз все и обесточили, и окна вмиг потемнели, а за ними и голубые экраны погасли. Час - ничего не происходит, два - опять ничего! И началось! Загудели дрели и бросились сверлить скважины. Вой поднялся - сил нет терпеть! И весь этот многотысячный стон через аэродинамическую трубу (ее еще озоновой дырой называют) как вверх сиганет!
   А тип тоже как заорет:
  - Что я вам говорил! Не верили? Вот теперь поверили?
  - А почему все одновременно? - кричат в Департаменте Стратегического Планирования.
  - Это вам не Нью-Йорк, - отвечает тип, - это у них намечено после 2000 года, семечки это, баловство одно.
  - Срочно электриков, - кричат в поднебесной, - мы же все оглохнем! Нам даже компенсация не полагается.
   А самый, что ни на есть, шустрый из департамента подскочил к щитку и говорит сам себе: была - не была, и рубильником шасть! Замкнул контур, короче. Вот тут все в норму и пришло. Вопли, что аккумулировали энергию, и направили на подачу электроэнергии в дома в качестве временной, но необходимой меры.
   Думаете, последовала свежее решение? - Последовало. Старое, как Ноев Ковчег решение. Заседание на скорую руку провели и резолюцию утвердили, а потом сверху штамп - к исполнению, незамедлительно. Даже гриф поленились поставить. Не засекретили вообще! Что за решение? - Мартышек! Наслать им всем мартышек! И СПИД, расправив крылья, полетел по планете. Хотя бы на пару десятилетий, а там что-нибудь придумаем, более эффективное.
  
   Эдик вернулся поздней обычного. Тихо прошел на кухню, пару раз хлопнул дверцей холодильника, а уже потом объявился в комнате.
  - Авария крупная сегодня была, весь город отрубили.
  - Я знаю, - в темноте кивнула Мария Сергеевна, - у нас тоже свет пропал, целый вечер в темноте просидела. Уже разучились, не знала, куда себя деть...
   Наследственность. Куда от нее денешься? Внешняя сторона - тот же не прекращающийся эксперимент, сродни приготовлению борща на медленном огне. А как быть с другими, невидимыми и остающимися вечной тайной процессами, что происходят в голове?
  - У меня, мам, по вечерам страшный аппетит.
  - Аппетит? Так это хорошо, наработаешься за день, вот тебе и аппетит.
  - Нет, здесь что-то иное.
  - Неужели с Толиком встречался? - испугалась Мария Сергеевна.
  - Ты знаешь, с недавних пор я и по ночам стал есть.
   Женщина испугалась еще больше. Нет, не может быть! - А почему не может?
   Все подмечали удивительный факт, даже самые невнимательные. Сын обязательно должен походить на свою мать, а дочь - на отца. Счастливыми будут, говорят.
  Эдик совсем не был похож на своего отца. Ну ничего в нем не говорило и не подсказывало о существующим родстве, что, впрочем, к большому удовлетворению воспринималось Марией Сергеевной как должное.
   И вдруг впервые за многие годы пришла совсем глупая мысль. А почему не родилась девочка? А какая разница? - Большая!
  - У тебя парень есть?
  - Парень?
  - Да, товарищ, то есть друг.
  - Мама, парень или товарищ? Согласись, но это не одно и то же.
  - Значит, есть!
  - Нет, парня еще нет, а товарища, как ты говоришь, друга... тоже нет.
  - Обманывает! Не доверяет! Родной матери не доверяет! А ты сама доверяла? - Так время какое было? Стыдно и страшно не только сказать, так просто подумать!
  - Я так понимаю.
  А вот это крайне интересно!
   - Парень, если он и в правду парень, другом никогда не станет, вероятно, потому что вся его дружба, ты только не сердись, у него в одном месте сконцентрирована.
   - Да как ты можешь? Да ты понимаешь, что говоришь! - возмутилась Мария Сергеевна и взяла себя в руки. - Нет, все же лучше пускай будет тот, кто есть. Пускай останется Эдик.
  - Эдик?
  - Да?
  - У тебя девочка есть?
  - Девочка?
  - Да, девочка, то есть подруга.
  - Есть, - признался Эдик.
  - Правда? - Мария Сергеевна не знала - радоваться ей или огорчаться. - И давно ты с ней встречаешься?
  - Мама, не волнуйся, придет время, я тебя с ней познакомлю.
   Значит, простое увлечение, в противном случае, уже давно бы обратила внимание, - успокоилась Мария Сергеевна, а вслух произнесла:
  - Ложись спать.
  
   Лидочка выскочила из постели настолько стремительно, что, несомненно, уложилась бы в норматив с первой попытки. Тот самый норматив, что удается достигнуть многократными тренировками молодым воинам в первые недели приобщения к солдатским будням.
  - Показываю еще раз.
   Паша Волнухин улегся в сапогах на чужую койку и прикрылся одеялом, а чтобы все окончательно поверили, что он спит - закрыл глаза.
  - Делай раз, - тут он открыл те же самые глаза, - делай два, - одеяло подстреленной птицей отлетело прочь, - делай...
   Однако прежде чем он выполнил первое движение, Лидочка уже смотрела на свое отражение в зеркале ванной комнаты, все еще находясь в объятиях кошмара. Что может быть кошмаром для молодой и симпатичной девушки? - Любые нежелательные изменения ее внешности и не более того! К примеру, легкий прыщик, коварно заявивший о себе и появившийся, не спрашивая на то никаких разрешений. Испорченно все - настроение, планы, день и тот оказывается под большим вопросом.
   У Лидочки тоже появилась, но не мелкий и противный прыщик, а... борода! Густая и волнистая борода - она ее чувствовала, хотя никогда в жизни не имела представления, что это значит - иметь бороду! Приятно лаская нежную кожу, волнистое создание опускалось до уровня груди, вызывая противоречивые чувства. Как же я теперь?
  Лохматое чудище! Коварный монстр! - Сбрить! Срочно сбрить и как можно быстрей! Но чем сбрить? Лидочки никогда прежде не испытывала потребности бороться с проявлением нежелательной растительности...
   - Делай три, - и Паша ловко выпрыгнул из кровати. - Именно на счет три разум освобождается из цепких оков сна.
   Лидочка, если вы могли заметить, выполнила процедуру значительно быстрей, поэтому и пала жертвой злой шутки коварного типа, беззастенчиво вторгавшегося в личные дела обычных смертных, пускай и руководствуясь высокими научными интересами.
   Знакомое личико глянуло тревожно и тут же расплылось в улыбке. Ну, и сон! С ума можно сойти! Худшего не пожелаешь и самому опасному врагу.
   Подобное, близкое к истерическому состоянию, испытал и Отец Сергий, возвратясь из мира грез в реальность. Но в отличие от девушки ему приснилось... так, сколько поклонов требуется, что изгнать беса? Тремя, точно не обойдешься! Рухнул на пол, и голова, словно маятник, но значительно чаще принялась отвешивать поклоны. И даже промелькнувшая в мгновение мысль пришла тоже от нечистого.
  - Срам бы прикрыл, - подсказала мысль.
  - Изыйди!
  - Ладно, ладно, мешать не буду! Зайду потом, как освободишься.
  - Ууууу! - голова замелькала, как молоток, вгоняющий гвоздь в доску, - Прости меня, если согрешил...
   А приснилось батюшке, что стоит он и службу, как - то и положено, то есть чинно и благопристойно - проводит. И голос звучит печально и возвышено, и прихожане уже скоро войдут в транс. Еще секунду - и отворятся врата, и запоют в душе райские птицы, и прольется благодать. И видит тут батюшка вдруг картину омерзительную, если не сказать, вредную - вместо рясы на нем - мини юбка! Ну, не совсем такая, что нынче носят незрелые девицы, но коленки-то торчат! И ноги голые вместе с ними в разные стороны, и тоже торчат!
  Но батюшку все же пощадили, вероятно, тип только на короткое время использовал его образ и тут же полез еще к кому-то в голову. Для диссертации, если вы помните, а если забыли, то подскажу - требуется множество примеров. Чем больше - тем лучше. Вот он и не стал задерживаться, приступил к новому разделу, хотя поставил многоточие, чтобы вернуться на досуге, глянуть, достаточно ли убедительно получилось.
  
   Да что это за безобразие! Как вообще можно такое допустить? Или просто, без "вообще", разве можно?
  Земля максимально удаляется от солнца, а ее вращение вокруг оси ускорено, но не с целью избежать потоков астероидов, вызывающих напряжение магнитосферы. Новые астероиды (кажется, 2001 СВ. 21, 54 509) и две кометы (Мак Нафа - Хагса и Неуймина 3) должны пролететь на достаточно безопасном расстоянии. Предстоит еще апогей Луны и соединение Венеры с Луной, однако это произойдет поздней...
  Григорий Ильич (если забыли - товарищ Шлямбух) никогда не читал прогнозы астрономического вестника и спал накануне крепким полноценным сном, хотя и оставил на всю ночь отрытой форточку. Гимнастику выполнил от души и песню пропел, точнее первый куплет.
  - Вы согласны, что это настоящее безобразие!
  - А бывает не настоящее? - удивился Григорий Ильич, но промолчал.
  Если и происходят неприятности, так происходят они у всех с некоторой задержкой, особенно при соединении Сатурна с Луной, когда увеличивается количество воды в организме, что снижает содержание кальция в крови. А это уже вызывает спазмы сосудов головного мозга и кровеносной системы в целом. Отсюда до повышенной возбудимости - один шаг, два - до душевного срыва и три - до настоящего стресса.
  Григорий Ильич молчал, а сидящий напротив его товарищ - говорил. Или в очередной раз доказывал, что приливы, вызванные Луной, случаются не только в океанах и морях? Прилив и в самом деле выглядел внушительным. Лицо у товарища налилось чем-то изнутри и изменило цвет на пурпурно-розовый. Как трусики у моей Гали, - вдруг подумал Григорий Ильич. - Нет, - возразил кто-то, - там нежней будет. Да? - удивился главный редактор, - а вы, простите, откуда знаете? - В универмаге видел, завезли партию и все розовые. Десять коробок и все розовые! Что же это получается? - продолжал рассуждать редактор, - у всех женщин розовые? - В этом квартале - да, в следующем - не знаю!
  - Что будем делать?
  - Ждать, - ответил Григорий Ильич
  - Не понял? - товарищ вытер платком вспотевший лоб и поглядел, насколько удачно это у него получилось.
  - Чего ждать?
  - Извините, с головой что-то, спал плохо, вероятно, давление.
   Товарищ еще раз промокнул свой лоб и только затем продолжил.
  - Григорий Ильич, мы же вас рекомендовали! Эх! Просто не знаю, как тут и поступить? Опровержение не пойдет.
  - Не пойдет, - согласился Григорий Ильич.
  - Тираж весь разошелся?
  - Разошелся.
   Товарищ несколько сник или выдохся, все-таки кислородное голодание, а полученная с утра взбучка уже от другого важного товарища не выглядела такой суровой.
  - Будем считать - переговорили. Как же вы проглядели? - и партиец хлопнул пухлой ладошкой по столу, где лежал злосчастный номер газеты.
  - Хотя, - платок на сей раз исчез в кармане, - если откровенно, ничего тут криминального нет.
   - Конечно, нет, - обрадовался Григорий Ильич.
   - Баба доит корову.
   - Действительно, доит корову и все.
   - Но как доит! - не сдавался партиец.
   - Так по- другому никак нельзя! - перешел в наступление главный редактор, - как скажите, по- другому доить?
   - Правда! - согласился товарищ, - как еще ее доить? Вот если, к примеру, там был бык!
  - Корова, самая настоящая корова, - и чтобы еще раз убедить в этом чиновника пододвинул к нему снимок.
   - А что тут глядеть, корова она и есть корова, какие еще могут быть вопросы?
  - Но в чем тогда, простите...
   - Так она - голая! - наконец, сообразил товарищ.
   - Правильно, голая! Но они всегда голые! - привел свой аргумент Григорий Ильич.
  - Так в этом все и дело! У вас же общественно-политическая газета, партийный орган, а тут порнография!
  - Извините, но они, коровы в нашем случае, всегда голые ходят.
  - Вот и пусть ходят там, где их никто не видит! У нас же женщины не ходят голые? Не ходят!
  - Но женщины, простите, не коровы, - не унимался Григорий Ильич, отстаивая свою точку зрения, - а потом как быть с Рафаэлем?
  - Рафаэлем? Он что - коров рисовал?
  - Нет, не рисовал.
  - Вот видите! Рафаэль! Что ему стоит корову, и то не отважился взяться.
  - Но он отважился в другом. Он женщин отважился, - напомнил главный редактор и, опустив глаза, добавил, - голых.
  - Голых? Хм, голых и дурак может. Голых может каждый. Значит так, - решил подвести итог беседы товарищ, - кто фотограф?
  - Миша Беленький.
  - Это что, фамилия такая?
  - Хороший фотограф, выставку готовит, персональную, может, по осени увидим.
  - Мише - выговор.
  - Устный? - с надеждой в голосе произнес Григорий Ильич.
  - Забудет. Письменный, но без занесения в личное дело. Тираж - изъять там, где возможно. За выпуск - кто ответственный?
  - Элеонора Павловна.
  - Это та, что с бюстом и буханкой на голове?
  - С бюстом - Виктория Петровна, а Элеонора Павловна - эта, как вам сказать, с другими достоинствами.
  - Понял, - кивнул чиновник, - в отпуск ее зимой, на Соловки.
  - Хорошо, - обрадовался Григорий Ильич по той простой причине, что бедная женщина уже отгуляла положенные по закону двадцать пять дней за текущий год.
   - Ну, а вам, Григорий Ильич, даже не знаю, - товарищ тяжело вздохнул, - придумайте сами, только чтобы самокритично.
   Он еще раз взял в руки номер газеты и еще раз глянул на снимок.
  - Как звать?
  - Кого? - не сразу проследовал в нужном фарватере мыслей Григорий Ильич.
  - Рекордистку.
  - Не припомню, но там должно быть написано, внизу.
  - Ничего тут не написано, - через минуту подсказал чиновник, - рекорд состоялся и все, а имени не указали!
  - Не может быть! - главный редактор почти выхватил их рук куратора газету и взволнованно бросился изучать текст.
  - Вот! Труженица полей Тамара Сивоконь к очередному пленуму партии надоила рекордное не только в районе, но и области количество молока.
  - Тамара Сивоконь?
  - Тамара Сивоконь.
  - А корова?
  - А что корова? - начал медленно тупеть Григорий Ильич.
   - Рекордистка - кто? Тамара ваша?
  - А кто еще? - Григорий Ильич испытал состояние близкое к маразму и неожиданно для себя сделал важное, если не сказать, научное открытие. Невероятно!
  Оказывается, идиотизм передается также, как и любая вирусная инфекция! Еще десять минут "беседы" - и он точно будет нуждаться в помощи классного медицинского эскулапа. К кому обратиться, и как долго займет курс лечения? А если рецидивы?
  - Кто, по - вашему, Тамара? - повторил вопрос чиновник.
  - Сивоконь.
  - Хорошо, пусть она Сивоконь, - кивнул головой товарищ, - вы мне ответьте, кто она и кто корова?
   Десять минут - это много. Григорий Ильич превратился в идиота значительно быстрей. Это он сообразил, как, впрочем, и то, что в дверь постучали. Не громко, а только чтобы подать знак. Какой?
  - Стучат, - подсказал чиновник.
  - В дверь? - уточнил главный редактор и глупо улыбнулся.
   Стучали в дверь, но с другой стороны, и в этом заключалась интрига. Постучали, и наступила тишина. Оба мужчины повернули головы, однако чиновнику это стоило больших трудов, так как располагался он к источнику звука спиной.
  - А-а-а-а! - обрадовался вдруг Григорий Ильич, - это Виктория Петровна!
  - Та, что с бюстом?
  - И с бюстом и с чаем, - хмыкнул Григорий Ильич, - пусть войдет?
  Чиновник задумался - все же прозвучал вопрос. Всякий уважающий себя человек, прежде чем ответить, должен подумать. А как иначе? Вот товарищ и думал.
  - С чаем?
  - И с бюстом, - напомнил главный редактор.
  Вновь постучали.
  - А как же она, простите, так ловко?
  - То есть? - Григорий Ильич уже стал привыкать к своему новому состоянию, и что самое ужасное - это состояние ему начинало нравится!
  - Как же постучать? Руки ведь заняты чаем!
   Действительно! Как так можно? Если руки заняты подносом, пусть даже без
  подноса, чем стучать-то!
   И тут дверь отворилась. Медленно, как в фильмах ужасов скрипнула и отворилась, и товарищ, кстати, звали его Виктор Николаевич или Николай Викторович? Нет, все же Виктор Николаевич или наоборот? Чтобы его не обидеть, пускай он так и останется товарищем. И вот этот товарищ глядит. И точно: заходит Виктория Петровна и вносит сначала чай, а потом и свой бюст. И чиновник улыбнулся, и женщина улыбнулась, а Григорий Ильич не улыбнулся, потому что уже давно улыбался. Как растянул минут пять назад рот, который занял одну вторую лица, так и продолжал показывать проверяющему верхний ряд своих зубов. Нижний оказался скрыт для постороннего взора - прикус у Григория Ильича был таков, что двери многих военных учебных заведений просто закрывались перед ним. Как будто там собирались готовить профессиональных вампиров!
  - Чай, - говорит Виктория Петровна.
  А что еще сказать? Не кефир же или простокваша?
   И к столу направляется с достоинством, в смысле, не с тем достоинством, на которое обратил внимание Виктор Николаевич, а с другим - внутренним.
  - Вот и хорошо, - говорит Григорий Ильич, - а чай какой?
  - Свежий, импортный, у нас еще и конфетки имеются. Желаете конфетки?
   Виктор Иванович желал. Ох, как сильно желал! Не удержался и крякнул, а Виктория Петровна все поняла и, шурша, как фантик, платьем, вышла прочь.
   А что Григорий Ильич? - Да ничего, как вскоре исчез за дверью Виктор Николаевич вместе с Николаем Викторовичем, обсудив " меры по преодоление всплывших недостатков", так исчезли и симптомы заболевания. Или сближение Земли с пришельцами из Космоса - огромными комитетами - Мак Нафа-Хагса и Неуймина - не состоялось? Или у Григория Ильича была какая-то иная, но только не вторая группа крови? И он не страдал заболеваниями желудочно-кишечного такта, почек и мочевого пузыря? Да и соединение Венеры с Луной, это не соединение с Плутоном! Вот тогда воздействие энергии Вселенной возможно на громадное количество людей и вызывает не только недомогание, но и ведет к ослаблению памяти, нарушению координации движений, бесконтрольной агрессии и проявлению... слабоумия!
  
   Все же дети - это святое, но при условии, когда они не твои. Потому что ребенок, даже когда он уже не ребенок, является не только вашим продолжением, но и наказанием. Во-первых, все время перед глазами. Объясняю. Отражение в зеркале - мимолетный взгляд на себе со стороны не дает в полной мере истинной картины твоего "я". Что ты там увидел? - Ничего! Ровным счетом ничего, даже не физический обман, а холодного и самодовольного призрака! А когда, пускай отдаленно на тебя похожее существо, неожиданно заставляет вздрогнуть, проявив качества, в которых ты узнал себя, - тогда приходит странное состояние. Не всегда радостное и приятное. Что ему достанется в наследство в большей мере? Твоя сообразительность, звонкий юмор, легкая поступь? А если это будут чувство обиды и зависти, высокомерие и эгоизм? Качества необъяснимым образом всегда шагающие в колонне в первых рядах...
   - Да как я туда залезу? - он стоял, задрав голову вверх. Затем задрал руки, вернее поднял их.
  - Странно!
   Действительно, когда последний раз поднимал руки таким образом? Уже забыл. Лет пятнадцать назад.
   - Ну хорошо, пускай допрыгну и залезу, а как же сумка? - Однако уже в следующее мгновение его небольшая поклажа взмыла вверх и исчезла в отверстии.
   - А если не залезешь? - пришла тут же здравая мысль, - как тогда?
   - Вот уж точно идиот! - ноги согнулись в коленях, выполняя функцию ржавой пружины и затем нехотя катапультировали в том же самом направлении, куда пару секунд назад улетела сумка.
   - Все-таки получилось! - осталось совсем немного. Но как всегда бывает, последний шаг к цели и представляется самым трудным. А тут, какой шаг? - Ноги беспомощно болтались в воздухе, а руки...
   Толик отчаянно дрыгал ногами, пытаясь залезть в отверстие люка, что вел на чердак. Паша Волнухин проделал бы это с первой попытки. Он даже и пилотку не стал бы снимать, но Толик... Сколько лет было Толику? Давайте вместе посчитаем. Эдика не взяли в армию - вот уже вам восемнадцать лет. Плюс учеба в институте, не у Эдика, конечно, а у его папаши. Получается двадцать три. В школу он пошел в семь лет - уже тридцать. Окончил десятилетку, так себе - без каких-либо красных или розовых дипломов, но окончил. Теперь самый сложный вопрос. Когда они с Марией Сергеевной сделали Эдика? Об этом знала только Мария Сергеевна.
   Толик все же подтянулся и, кряхтя, бросил свое, скажем, далеко не мускулистое тело в какую-то пыль и неожиданно вспомнил... свое далекое детство. Почему детство?
  Нет, в туалет ему не хотелось, но перья, которые закружились в воздухе, или даже их запах, унесли его в деревню к бабушке.
  - Смотри, внучек, - сказала бабушка, - яичко!
  Толик захлопал в маленькие ладошки.
  - Я очень люблю иичко.
  - Я знаю, - кивнула головой бабашка и поправила платок. Она всегда носила платок. Неизвестно, родилась ли она в платке, но умерла в нем точно.
  - Осторожно! Его сломать можно, они - яички очень хрупкие, - предупредила затем бабушка.
  - Хрупкие, - повторил Толик и осознал, что под угрозой находятся уже его собственные яички, потому что, перевалившись через люк, вся тяжесть тела пришлась как раз на это уязвимое место.
  - А кому они теперь нужны? - продолжал рассуждать Толик, - Маша, вроде, меня выгнала уже давно, Эдик уже сам половозрелый самец, - кому они нужны!
   И продолжал терпеть. Напомним, мужчина он был городской, физической подготовки никакой, дачи, чтобы упражняться и развивать свое тело, также нет. Одно слово - инженер. Вот и замер, набираясь сил, которые его покинули в самый ответственный момент. Безусловно, ситуация интересная. Какая к лешему философия? Какие воспоминания детства? А вот нет! Пришли в голову мысли совсем не кстати! А тут и эти подошли. Сначала один - робко, может, из интереса, а потом и другой. И глядят. Непонятно как-то. Головенку боком повернут, зыркнут и с другого бока подбираются.
  Говорят, глупые. Совсем они не глупые! Скорее наоборот, разумные, а иногда нахальные.
  Толик об этом знал, но что они могут быть агрессивными - никогда!
  - Что же ты, бандит, делаешь?
  А бандит вскочил на голову Толику, повертелся, пользуясь его беспомощным состоянием, и заворковал.
  - Кыш.
   - Это ты у меня сейчас сделаешь - кыш! - вероятно, хотел сказать голубь, продолжая с интересом исследовать шевелюру Толика.
  - Нет там у меня никого! - заорал затем горемыка, почувствовав, что бандит, как курица, стал скрести лапой в поисках живности, и чтобы окончательно проверить свои предположения, пару раз болезненно двинул клювом.
   Конечно, Толик в одно мгновение мог прогнать наглеца, но уже во второе определенно полетел бы вниз, а этого ему не хотелось.
  - Я сейчас сил, - пыхтел Толик, - наберусь и не знаю, что с тобой сделаю!
  Мужчина не врал. Он на самом деле не знал, где провести надвигающуюся ночь. Поступил неразумно, гордо и с поднятой головой покинув Марию Сергеевну. Затем сидел в парке, слушал, как урчит живот, и наблюдал, как последние прохожие спешат по домам. А когда глянул в тоске на уже потемневшее небо, вздрогнул. Небо, как ему показалось, и подсказало решение.
   И вот теперь он висит, а на голове у него хозяйничает символ мира и солидарности трудящихся. Яички тоже болят, и в животе давно перестало урчать, а тут еще бабушку вспомнил. Хорошая была бабушка.
   - Ты, - говорит, - внучок, иди только по тропинке, никуда не сворачивай, тут рядом и обратно по тропинке.
   А он и идет. Сандали новые - бабушка купила, носочки - тоже сама вязала, мягкие такие и в пору, штанишки аккуратные с двумя карманами! Можно что угодно положить. Сейчас там лежал коробок, а в нем жук. Совсем не страшный! Но Толик его туда палкой загнал, так, на всякий случай. Жук тебе же не скажет, что у него на уме, а потом сопротивлялся, не желал в коробку залезать. Толик его и так и этак! Упрямый какой! Что же там плохого? Чистенький коробок, он и травки немного сорвал, листик положил для удобства, а все равно не нравится! Сейчас посмотрим, как там он.
  Ну, вот лапка торчит! Интересно, больно ему? Наверно, больно, а лезет упрямый. Открыть коробок? А если выпрыгнет? Он же шустрый такой, а потом рассердился все же. Может, и цапнуть. Он и тогда, вероятно, сердитый был, когда Толик его палкой загонял, а теперь и вовсе осерчал. Ладно, вечером тебя выпущу. Однако вечером Толик сам сидел в таком же коробке, правда, неуютном и сыром. А все почему? - Не послушался бабушку и пошел напрямки...
   Дядька смотрел пристально. И куда бы Толик ни вставал, печальные глаза тут же следовали за ним. Странный какой-то дядька. Лицо длинное, как огурец, и брови, словно месяц, выгнулись коромыслом. А что там у него за спиной? И в следующую секунду Толик полетел куда-то вниз, а банка со сметаной, что выдала ему соседка, пропала, исчезла тут же!
   - Больно! - сказал сам себе Толик, потому что вокруг кроме темноты не было ни души.
   - Ты куда опять залез? - еще через секунду раздался сердитый голос.
   - Не знаю.
   - Вот те раз, а кто знает?
   - Вы мне поможете? - воспрянул духом Толик, пытаясь привыкнуть к окружающей его темноте.
  - Так сначала определись, - подсказал голос.
  - Как это определись?
  - Да так! Помочь можно, вопрос в другом.
  - Вытащите меня отсюда.
  - Тьфу, бестолочь! Так в этом весь и вопрос! Откуда тебя вытаскивать?
  - Отсюда, - всхлипнул Толик.
  - Откуда? Из- под гнилых досок или с чердака?
  - Каких досок?
  - Вверх глянь, - подсказал голос.
   И точно! Сверху пробивался свет! И торчал тот самый дядька со стены старой и разрушенной церкви, и только сейчас Толик понял, что за спиной у дядьки крылья.
   - Садись, только ногами не болтай, и держись аккуратно... не так, мне же больно, в смысле неудобно, крылья не трогай! Как я полечу, если ты за крылья схватился?
   Толик ощутил знакомый запах, едва уловимый, но не как в курятнике, а нежный и волнующий, похожий скорее на свежую подушку, на которую по вечерам опускал голову.
  - Держись, - подсказал голос, - и ногами не болтай!
  - Не буду.
  - Готов?
  - Еще минутку, - рука полезла в карман и нащупала коробок.
  - Ну?
  - Все! - жук оказался на свободе, а Толик, наконец, на чердаке.
   - Как ты мне надоел! - заявил вдруг голубь, заглядывая себе под крыло, - а тяжелый какой?
   Толик вытаращил глаза, потому что голубь, что инспектировал свое оперение, был как индюк, а может, еще больше. Ладно огромный, так он еще и разговаривает!
   - То, что ты бестолковый, - продолжила птица, - я знал давно, но как так можно, в одну и ту же яму упасть дважды! Первый раз вытащил, даже спасибо не сказал! Бабка за тебя свечку ставила. Хорошо, мальчонка несообразительный, но сейчас? Кто тебя просил вновь отправляться, пусть даже в мыслях? Как тебя прикажешь тащить? Разница все же, пускай небольшая, но разница! Сколько тебе тогда было? Пять. А сейчас сколько? А ты отойди, ищи себе напарника в другом месте, - явно раздраженный заметил то ли голубь, то ли индюк молодой голубке, которой явно понравилась большая и сильная птица.
   Раздражение сотрудника сексуального департамента понять просто. Во-первых, он нарушал (уже неоднократно, а значит, сознательно) инструкцию, что перечеркивало хоть какое-то снисхождение в будущем. Во-вторых, Толик и тогда и сейчас своим поведением ставил под большой вопрос свою регистрацию, потому что отказывался сознательно совершить волевой акт - именно тот необходимый поступок, после которого тут же заносился в регистр и передавался по инстанции в небесной бухгалтерии. А кроме всего прочего, Толик просто отрывал от дела! Тип и так потратил на него столько времени и усилий в прошлом! Честно признаемся - тип ошибся. Чудовищно ошибся в своих планах! Да, Толик в детстве и юности подавал большие надежды, и фантазией обладал колоссальной! Удивительной фантазией, вот тип и взял его под личный контроль, что оказалось ошибкой. Мария Сергеевна не в счет. А как все отлично складывалось! Какие рисовались перспективы и возможности! Может, тогда Эдик? Как ни как сын, одно семя, тот же биологический материал? Первая встреча прошла успешно. Никакой паники, вот только Мария Сергеевна больно настойчивая мамаша, лезет всякий раз. Но ничего, укротим, Эдик ее и укротит, сам - таблетками.
   Тип еще раз глянул на мужчину, который уже давно закрыл глаза и не обращал никакого внимания на ходивших вокруг него парочку сизарей.
   - Пусть будет сон из детства про бабушку, - усмехнулся тип и тут же вылетел через то же самое окно, что и залетел сюда.
   И явилась бабушка, лицо озабоченное, смотрит кругом.
  - Не болит?
  - Не болит.
  - А так не болит? - и внука вертит, велит оборотиться, да ножкой топнуть, а потом и другой.
  - Нигде не болит?
  - Нигде, - плачет Толик, - я банку со сметаной разбил, когда падал.
   - Вот, - говорит бабушка, - счастье-то какое! А разве не счастье? Видишь, Он - для нас все, а мы - ничто! Баночку забрал, а тебя оставил! А ты и впрямь, чадо безгрешное, хоть и земнородное, еще не замаранное миром - тлетворным и полным соблазнов. Баночка! Баночки - нет, а ты есть! Может, ты сейчас и родился. Точно сейчас и родился.
   А дядька на стене совсем грустный стал, и, как только вышли старушонка да несмышленый мальчонка, что угодил подпол некогда бывшего храма, так сразу и отвалился кусок грязной штукатурки, а вместе с ним и одно из крыльев, трепыхающих еще недавно на ветру. Пощадил дядька со стены бабушку, заприметил, как увлажнились у нее глаза, из последних сил держался, крепился, хотя больно было. Где больно? Он и сам был одна сплошная боль, когда комиссары сапогами сначала поддых лупили, а уже потом поволокли изуродованное тело. И руки скрутили. А какая разница - все равно не жить! Кто же будет жить, когда руки сломаны, как крылья - гибкие да податливые. А он не жил, к утру и помер.
  - А по что ты, внучок, ослушался, - бабушка вытерла платком слезы радости, - пошел не туда.
  - Куда?
  - Не по тропинке, как я тебя научала.
  - Так там лошадки были, а мне посмотреть охота.
  - Лошадки?
  - Да лошадки, такие маленькие, они травку щипали.
  - Где щипали?
  - В церкви, бабушка, в церкви.
   Толик спал на удивление крепко. На столько крепко, что и не вспомнит впоследствии ни своих полетов в далекое детство, ни странного типа, который вновь пришел на выручку, втащив в отверстие чердака. Кстати о чердаке. Желание залезть сюда пришло настолько неожиданно, что не поддается не только каким-либо объяснениям, но простой логике. Но все же...залез Толик под деревянные стропила, облюбованные с давних пор крылатыми созданиями, из гордости. Вероятно, из всех немногочисленных пороков, задуманных наверху и утвержденных на совете от Века Древних единогласно в отрытом голосовании (это уже люди придумали тайное волеизъявление), ему достался безобидный на первый взгляд, но не менее разрушительный по своей силе недостаток, с которым он и должен был бороться всю свою сознательную жизнь. И он боролся - иногда успешно, подавляя в себе извечного врага, не спешащего покинуть поле брани и обороняющегося по всем правил военного искусства, но чаще приходилось терпеть поражение, от чего в помощь неприятелю тут же приходило подкрепление - сначала появлялась обида, а порой и злоба. Эти эскадроны обладали чудовищной мощью и подвижностью, и в одно мгновение были способны разнести любые укрепления в щепки, выжечь в пепел и, словно ураган, превратить в пустыню цветущие сады и плодородные земли. Пленных они не брали - обременительное занятие, сковывающее маневр и подрывающее воинственный дух.
   Толик спал, подложив под голову дорожную сумку, и не видел, как высоко вверх взвился флаг неприятеля, известив об очередной победе, пускай, местного значения, но победе! И нет большего и напрасного труда, чем вновь собирать в полки уже познавшие горечь поражения отряды, так как только время способно залечить нанесенные раны и вдохнуть дух реванша.
  
  
   То, что противник у Олега Витальевича достойный, следователь понял уже к концу второй недели. Конечно, кроме Лидочки, на которую возлагались определенные надежды, проводились и другие оперативные мероприятия. Какие именно? Простите, но это так банально, да и жанр у нас не детективный. Ну, собирали информацию, архивы трясли, с агентурой работали, и все впустую. Получался, как говорят в нынешние время, "висяк" - дело, не имеющее перспективы. И если первое время энтузиазм сотрудников помогал всем в их непростом занятии, то вскоре исчез и он, превратив работу в унылое и даже скучное мероприятие.
   И если раньше Лидочка появлялась только в парке, то вскоре пошла и в другие (едва не сказал - злачные) места. Не было таких мест тогда! Не было! Вокзал, к примеру, как музей, или еще лучше. Чистота, знаете, поразительная. Не то что бомжа, окурка не найдешь! Плевка не увидишь, все блестит, а милиционер один! Представляете, на весь вокзал один милиционер! И тот, как вы думаете, чем занят? - Ничем! Нет у него работы. В смысле, ходит иногда по перрону, заложив руки за спину. Ни тебе револьвера, ни дубинки. А уж если автомат! Так непременно со всего города на вокзал рванули бы толпы мальчишек, с занятий рванули, с урока физкультуры, но только чтобы глянуть на боевое оружие. Да-с.
   А Лидочка переживает в душе: что же это получается? Оказанное доверие не оправдала? - Не оправдала! Кого выбрали из всех сотрудниц? - Лидочку выбрали! А она?
  Сильно переживает девушка: подвела всех! Перечитала все приказы, устав повторила, утром в тире, в обед - в спортивном зале отрабатывала прием - загиб руки за спину. Сначала с подходом спереди, а потом с подходом сзади.
  - Крепко держи, - говорит наставнику.
  - Так я и так крепко держу, - отвечает тот, слегка робея.
  - Нет, - настаивает Лидочка, - возьмись, как положено.
  - Вот так?
  - Еще крепче!
   У наставника - бывшего мастера спорта по самбо - жена и два сына. В прошлом призер областных соревнований, выступал неоднократно на спартакиаде профсоюзных работников. Попросило руководство, уважь, говорят. Опыт колоссальный! Ну и взял, то есть обхватил Лидочку от души и сразу в партер. Ну, спортсменам объяснять не надо, есть такая позиция. Значит, перевел Лидочку в партер и ждет. Привычка! Автоматизм! Чего ждет? Либо соперник должен сдаться, либо судья свистнуть. А кто свиснет, когда они в зале вдвоем? Я понимаю, что среди читателей не все спортсмены, поэтому требуется объяснение. Так вот партер..., как бы это помягче сказать? Это когда он не сверху, а она не снизу. Ну, сбоку, то есть сзади. Есть другое слово, но уж больно вульгарное, мы его использовать не будем. Так вот, стоят они раком, наставник держит, как просили, а Лидочка не сдается. Характер! В МВД раньше других и не брали, а потом все же доверие, как руководства, так и товарищей!
   Жизнь - это движение, и борьба не исключение, а потом наставник хотя и имел огромный опыт, но весь его спортивный багаж ограничивался мужской половиной. Хват получился железным - с мужиками иначе нельзя! Но это с мужиками, а тут Лидочка! Короче, почувствовал наставник то, что уже давно не чувствовал! И девушка, вероятно, почувствовала, что прежде так желала почувствовать.
   - Я, - говорит самбист, поднимаясь с матов, - сейчас покажу прием, новый и страшно болезненный.
   - Знаю я этот прием, - отвечает порозовевшая девушка.
  - Знаешь?
  - Да.
  - Почему не применила в экстремальной ситуации?
  - Как вам сказать? - собиралась с мыслями Лидочка, поправляя кимоно, которое в ходе схватки вылезло из-под пояса.
  - Ну?
  - Не было экстремальной ситуации.
  - Да? - удивился наставник, - а что было?
  - Хорошо было! Очень хорошо! - хотелось произнести вслух, однако девушка ловко вскочила на ноги и отбросила назад прядь волос.
  - Еще разок?
  - Еще?
  - Да еще, но только крепко, по-настоящему!
   Если бы Олег Витальевич знал, он непременно взял бы еще один выходной, и купил бы уже не пива, а, может, чего покрепче. После захвата руки за спину Лидочка приступила к отработке другого приема - броска через бедро. А так как будра у нее, если вы не забыли, имелись выразительные, то и наставник с удовольствием летал по залу, всякий раз обхватывая, пускай стройную, но все же женскую фигуру и в тех местах, куда обычно позволяли залезть взглядом и то незаметно.
   Самое странное, но дело, еще вчера выглядевшее тонкой папочкой, пухло на глазах! Олег Витальевич не успевал проверять подозреваемых и едва не парализовал работу управления. Задания за его подписью следовали одно за другим, а машинописное бюро явно не справлялось с поступившими заявками, что вызвало настоящую бурю негодования и протеста у начальника хозяйственного отделения. Кончилась бумага! Затем кончилась лента для печатных машинок. И, наконец, две машинки сломались! Немецкие, трофейные машинки, те самые, на которых, по всей видимости, в рейхканцелярии составлялись сводки о потерях на Курской дуге! Тогда выдержали, а сейчас нет! Парадоксально!
  - Олег Витальевич, ты что, в самом деле? - гудел в трубке шеф ХОЗО.
  - Работаем, - скромно отвечал следователь.
  - Я понимаю, что ты работаешь! Но нельзя же так! У меня все лимиты уже
  кончаются, я не говорю о соцсоревновании за экономию. Будь человеком, прошу тебя, от лица всего коллектива.
  - Извините, не понял?
  - Да что тут не понять! Меня же с доски передовиков снимут!
  Надо признать, что хозяйственное отделение неизменно уже в течение многих лет всегда числилось в передовиках, также как и фотография начальника этого доблестного подразделения неизменно украшала доску почета. Как войдешь в центральный вход, слева - бюро пропусков, а справа - передовики висят. И надпись - "На страже общественного порядка".
  
   - Григорий Ильич, ну, так как? - Леша Константинов всегда появлялся не вовремя, то есть в такие моменты, когда главный редактор был погружен в другие ответственные дела, требующие уединения.
  - Здрасте, - прозвучал ответ.
  - Извините, здравствуйте, - исправился журналист, нисколько не сробев и не поняв
  истинный смысл этого простого, однако многозначного слова, - ну, так как?
   Молодость, молодость! Почему, спрашивается, умудренные годами сотрудники за версту чувствуют, что руководитель совсем не расположен не только отвечать на глупые вопросы, так вообще принимать посетителей, пускай даже тех, к кому он испытывает симпатию? Одного взгляда хватает, чтобы верно оценить обстановку! Какое там взгляда! Зараженные отрицательной энергией частицы предупредят еще на подходе к двери, и секретаря не нужно. Ты носом покрути, да втяни воздух поглубже, а тут одно слово - нахал!
   - Леша, мы с тобой уже договорились, - Григорий Ильич поднял голову, отложив в памяти параграф, на котором его бесцеремонно прервали. Кстати, изучал главный редактор очередную депешу из горкома, которая называлась так: "Меры по искоренению недостатков и повышению роли средств массовой информации в идеологической работе в свете решения пленума партии". Бумага приходила раз в неделю, и Григорий Ильич вначале изучал послание лично, вооружившись красным карандашом и подчеркивая наиболее значимые, как он сам считал, мысли, именно те, что впоследствии доносил до всех своих сотрудников. И всякий раз, глядя в текст, главный редактор испытывал достаточно противоречивые чувства. Само послание, как впрочем, и бумага с реквизитами настраивали на серьезный подход, но только он приступал к чтению, как тотчас происходило что-то странное. Нет, все было изложено толково и грамотно: предложения выстроились, как солдаты на параде, и форма на них сидит аккуратно, и шаг печатают отменно, отмашка, как полагается от груди, но солдаты-то - оловянные! Внутри пустотелые! Одним словом, фальшивые, хотя вид впечатляет, сбивает с толку и вводит в заблуждение...
   - Григорий Ильич, вот мы тут о коровах - рекордистках пишем, - продолжал Леша, то ли проигнорировав, то ли не поняв блеск в глазах начальника, - а там...
  - Что?
  - Я говорю, о рекордистках пишем, - допустил последнюю и непростительную ошибку молодой журналист. В следующую секунду в глазах у него потемнело, а Григорий Ильич непонятным образом перевалился через стол, задрал ногу и ударил Лешу в лоб копытом! Леша это точно видел, и еще мысль мелькнула: откуда у него копыто?
   На сколько быстро можно открыть дверь? Три секунды или четыре? Леша проделал эту процедуру за одну, вероятно, установив новый неофициальный мировой рекорд. Конечно, в том случае, если подобные мероприятия имели место быть. А почему бы и нет? Проводят же всякие там состязания, к примеру, кто дальше плюнет, больше съест, выпьет, а тут - кто быстрей вылетит из кабинета своего шефа?
   Признаем, Григорий Ильич никаким копытом своего подчиненного не бил. Первый и последний раз непроизвольное и, безусловно, неконтролируемое движение случилось с ним в далеком детстве, кажется, во втором классе. И с тех пор любые чувства всегда находились под тщательным контролем. Однако метнувшийся поверх костяной оправы очков взгляд по своей силе напоминал именно удар копытом. Неожиданный, коварный и разрушительный! А как еще объяснить, что Леша вылетел из кабинета, открыв дверь спиной, и ...приземлился на коленях у Виктории Петровны!
   - Ой! - сказала Виктория Петровна, вероятно, по той причине, что вообще не знала, что сказать.
   На коленях у мужиков ей приходилось сиживать неоднократно, но чтобы мужчины, такого с ней прежде не случалось. Поэтому бедная женщина не понимала: хорошо это или плохо. Леша также был далек, чтобы оценить предоставленную ему возможность более близко познакомиться с коллегой по цеху.
  - Неудобно получилось!
  - Неудобно? - приходила в себя Виктория Петровна и вдруг сообразила, что Леша не только уселся у нее на коленках, так самым неприличным образом задрал ей платье! Спасало то обстоятельство, что Леша не мог наблюдать последствия своего стремительного перемещения из кабинета начальника, но вот Элеонора Павловна, как впрочем, и Григорий Ильич все прекрасно наблюдали.
  - Ну, что я говорил! - раздался торжествующий голос. Раздался в голове у Григория Ильича.
  - Вы о чем? - нисколько не удивившись еще одному свидетелю странного происшествия, подумал главный редактор.
  - Как о чем! В этом квартале только розовые, в следующем - посмотрим.
  - А когда посмотрим? - продолжил мысленный диалог с невидимым собеседником Григорий Ильич, разглядывая групповую композицию из своих сотрудников через распахнутую дверь.
  - Я же сказал: в следующем квартале!
  - Нет, все же придется обратиться к толковому специалисту, может, к Вадиму Леонтьевичу? - и главный редактор опустил глаза, пытаясь вспомнить, на каком параграфе он остановился, прежде чем в кабинете объявился Леша.
  - Так Вадим Леонтьевич скорее по женской части, - любезно подсказал голосок.
  - По женской?
  - Именно, Профессор Зелинский консультирует женщин, а вы, простите, не женщина.
  - ... поэтому всем работникам средств массовой информации необходимо решительно и последовательно бороться за всестороннее развитие личности, воспитание в ней нового человека, гармонически сочетающего в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство, - прочитал Григорий Ильич, уже подчеркнутый им прежде, несомненно, важный абзац, с которым предстояло ознакомить сотрудников.
  - Ну, хорошо, - вновь вмешался голосок, - вы не женщина, но я все же могу договориться!
  - ...задачи всестороннего развития личности, воспитание коллективизма и борьбы с индивидуализмом требуют особенного подхода и изучения проблемы личности и общества, - продолжал читать Григорий Ильич.
  - Вы что, хотите в порядке общей очереди?
  - ... при социализме интересы личности и общества в основе своей совпадают, - бубнил, как молитву, главный редактор, - хотя между ними и существуют противоречия...
  - Ну, так как, договориться? - шепчет в ухо голосок.
  - ... решительно и последовательно бороться, - глаза вновь уперлись в предыдущий параграф, и Григорий Ильич как даст кулаком по столу.
  - Чего ты там расселся? - это, вероятно, Леше, - а вы, Виктория Петровна! Вам же неудобно! Чему учит марксизм - ленинизм?
   Тип, незримо участвующий в разговоре, знал много молитв, но впервые встретился с новой формой устранения, или, если хотите, изгнания из сознания смертных всяческих духов, что порой залезают без разрешения или согласия своих хозяев.
   - Всеобщая закономерность развития всякого познания, как и бытия, - это законы диалектики, переход количественных изменений в качественные, отрицание отрицания, единство и борьба противоположностей, - продолжал Григорий Ильич, чувствуя, как набирается сил. - Общественное сознание, - тут он еще раз треснул по столу, - всегда будет оставаться ареной классовой борьбы! И эта борьба, чаю мне быстро, находит свое отражение не только в политической, я подчеркиваю, но и в идеологической области!
   Виктория Петровна во всей произнесенной речи, поняла лишь слово "чай", и стремительно кинулась исполнять команду, заодно сбросив Лешу.
   - Иди сюда.
   - Я? - испуганно произнес журналист, пораженный одержимостью главного редактора.
   - Да, ты.
   - Значит, в порядке общей очереди? - пытался вклиниться в разговор голосок.
   - Пшел вон! - гаркнул Григорий Ильич, едва Леша переступил порог кабинета.
   - Вон?
   - Это я не тебе, - не моргнув глазом, продолжил Григорий Ильич, - садись и записывай. Начнешь с древнеиндийского материализма. Ты же йогой увлекаешься? - Увлекаешься! А это ничто иное, как древняя философия, а уже потом упражнения. Так, про Конфуция с его Книгой песен, расскажу я сам, Лао - цзы запиши за Викторией Петровной. Поспеваешь, далее возьмем пласт развития общественного сознания в древней Греции, на примере, скажем, - тут он закатил глаза, - Фалеса. Да не фаллоса, а Фалеса!
  - Простите, - вмешался голосок, - Сократа знаю, а вот этого, как вы говорите...
  - Сократ, - это 400-й год до нашей эры, а Фалес конец 5 - начало 6 века до нашей эры, - подсказал Григорий Ильич. - Есть разница?
  - Сократ - умница, - подсказал голосок, - приходилось с ним как-то поспорить. Спрашиваю: а как же, любезный, низменные поступки? А он мне: дурное действие - это простое незнание, невежество или заблуждение. Хорошо, а мудрость? - Совершенное знание! Представляете как просто, я же говорю, умница!
  - Ты еще здесь? - удивился Григорий Ильич.
  - Молчу! - пообещал голосок, - в смысле тут посижу, но мешать не буду.
  - Простите, - не выдержал повисшей в кабинете паузы Леша, - а для чего это все?
  - Леша, ты и в самом деле не понимаешь? - удивился Григорий Ильич, слегка поразившись знаниями неведомого собеседника. - Идеология - это и в самом деле борьба за умы. Так лучше узнать тех, кому действительно обязано человечество в своем развитии. Писать мы обязаны и будем писать. У нас призвание писать, скажут, про коров, напишем и про коров, скажут, про ослов...
  - Напишем и про ослов, - смело продолжил мысль главного журналист.
  - Но! - Григорий Ильич преобразился в лице и в третий раз шлепнул по столу, - так, чтобы все поняли и не перепутали.
  - Корову с ослом? - подсказал Леша.
  - И корову с ослом тоже, - кивнул Григорий Ильич, довольный, что его эзоповский язык так быстро нашел себе поддержку.
  - А это тоже идеология?
  - Любая философия - прежде всего идеология.
  - Чай, - Виктория Петровна вновь проделала свой цирковой номер, открыв дверь, держа на подносе свежезаваренные стаканы и улыбаясь в пол лица.
  - Виктория Петровна, - главный редактор тоже улыбнулся, - к следующему семинару мы записали за вами Лао - цзы, не возражаете?
  - Григорий Ильич, да ради бога, кого надо, того и запишите.
  - Приятная женщина, - подобрел Григорий Ильич
  - Мне тоже нравится, - подсказал голосок и, тут же сообразив, добавил, - ухожу, ухожу, ухожу.
  - Григорий Ильич, - появившаяся на устах главного редактора улыбка вновь придала уверенности Леше, - а, может, рискнем в свете..., - тут журналист бросил взгляд на депешу из горкома, - повышения роли средств массовой информации в идеологической борьбе?
  - В свете? - переспросил Григорий Ильич, хитро сузив глаза.
  - Да, в свете.
  - Дайте парню проявить инициативу, - вмешался голосок.
  - Я не против инициативы, пиши, но цензура будет строгая, лично проверю!
   Безусловно, это была победа! Вернее, только первый шаг в ее направлении. А поставленная перед журналистом задача и в самом деле выглядела как неприступный форт, ощетинившийся жерлами орудий, торчащими из узких каменных бойниц. А планируемый штурм горсткой храбрецов представлялся бы бездумной выходкой, если бы не состав этого малочисленного отряда. Да и руководил группой " смертников" отважный командир по имени литературный талант. Правда, ему и прежде приходилось вести неравный бой с преобладающими силами противника, однако это были небольшие стычки, дерзкие вылазки, лихие и быстрые броски в тыл врага. На сей раз предстояла совсем иная операция, опыт проведения который отсутствовал, и приобрести который предполагалось в момент боя!
  - Справишься? - словно прочитал все опасения Леши главный редактор.
  - Не волнуйся, справимся, - вдруг раздался голосок, но уже в голове у Леши, -
  подскажем, научим...
  - Говорит, что справимся.
  - Кто говорит?
  - В смысле, я говорю, - исправился журналист, приняв вмешательство за излишнее волнение.
  - Пусть парень пишет, там видно будет, - подсказал голосок, но теперь уже Григорию Ильичу.
   - Ты еще здесь? - обращаясь к невидимому доброжелателю, гаркнул главный редактор.
  - Вы о чем? - Леша испуганно вздрогнул, ожидая худшее.
   - За работу! Быстро за работу!
  - А чай?
   Виктория Петровна только что аккуратно разложила конфетки и опустила в стаканчики по кусочку лимона. Женщина умела из ничего сотворить настоящую картинку - не важно чего бы это касалось - сервировать столик или подготовить очередной семинар.
  - Хорошо, пусть будет чай, но потом - все за работу!
  
   Ангел (или тип - как вам угодно) нисколько не соврал, заявив о том, что встречался с Сократом. Этот удивительный смертный, ваятель по профессии, выдвинул по тем временам истинно революционную теорию, представив философию как учение о том, как следует жить! И поскольку в те далекие годы природа, как и окружающий мир, были враждебными и часто непонятными, предложил весь познавательный процесс направить на самопознание. Истинное знание возможно только познав самого себя! Просто и гениально! Жалко беднягу за столь крамольные мысли и " развращение юношества религиозным вольномыслием" приговорили к смертной казни.
   С Лао-цзы встретиться не удалось в силу разного рода обстоятельств, одним из которых, безусловно, являлся сам Лао-цзы. Вероятно, на тот момент в мире не существовало более великого учителя в области религии, морали и философии. Выдвинутые им постулаты актуальны и по сей день, хотя и претерпели чудовищную интерпретацию. Только один из его тезисов о том, что жизнь - есть ничто иное, как естественный путь - дао, когда в конечном итоге все вещи переходят в свою противоположность, именно то, что стало основой учения о воздаянии добром за зло.
  Поэтому очень странным представлялся тот факт, что Лао также забыли на Востоке, а вот его современника Кун Фу - цзы или Конфуция до сих пор почитают и даже обожествляют.
   Для Ангела указанные исторические персонажи представлялись как алфавит, из которого затем складываются слова и предложения, однако он высоко оценил методические установки Григория Ильича, предложившего своим сотрудникам обратиться к истокам, так как они определяют ход мысли и являются путеводителем в сложном лабиринте человеческого поиска истины. Особенно, когда этот поиск зашел в тупик.
   Вообще-то, раньше служить было интересней, и фантазией в своем познавательном процессе смертные отличались завидной! Куда там нынешним маргиналам, окутанным бреднями лженауки, напоминающей игры в песочнице под присмотром старших. Хотя все же кое до чего, надо признать, додумались. Библейский сатана - это персонифицированный грех утверждают самые начитанные, - Новый завет, где появляется сатана или дьявол можно успешно заменить другими словами. Какими? Ну, например, грех или зло. Но неужели так слабы были в словесности древние летописцы, или же все - таки враг номер один человечества был сотворен Создателем?
  А, может, как это не прозвучит вызывающе, в одно время бывшие единомышленники разошлись во взглядах? Еще более удивительно, но и смертные, сами того не осознавая, пошли по стопам высших сил и наступили на те же грабли, запутавшись в определении свободы истинной и ложной! Камень преткновения, на котором споткнулся и сам Создатель и его "вдруг" ставшие грешными дети.
   Да, Ангел стал свидетелем этого скандала, случившегося на небесах, но не примкнул к рядам восставших, оставшись в списках наставников и опекунов, с полагающимися полномочиями и возможностями. Всем было объявлено о высочайшем повелении - милосердной отсрочке. Терпение, как следовало в постановлении, всегда позволяет в конечном итоге получить добро - результат запрограммированный, а поэтому неизбежный.
   Для смертных такой подход кажется наивным и подвергается постоянной критике в силу временной категории, когда есть, как они считают, начало и конец.
   Пришедшее из ниоткуда новое учение, насаждаемое как прежде мечом и огнем, пожрет сначала своих пророков, а затем и их учеников, тогда как раскаленная масса разнесет внешне стойкую кладку и вырвется наружу, превращая земли в болота, а людей в нелюдей. Человечество, как творение высших сил, не в состоянии вырваться из оков земного бытия, грозное предупреждение - сгинуть во мраке, уже не пугает, так как невежество не знает страха.
   Ангел был свидетелем и не таких крушений, что сотрясали планету время от времени. В откровенно тягостные моменты, когда люди занималось самоуничтожением - жгли, топили, вешали и рубили головы друг другу, просто отходил от дел. Любой контакт означал все то же - смерть, то есть дополнительную работу от регистрации, с предоставлением доклада, предшествующему окончательному перемещению души в пространстве. Далее шла сверка о полноте всех данных умершего или казненного, соответствии полученных материалов с переданными ранее и закрепленными в архивах. Монотонная, скучная, хотя и ответственная работа. И следует признать, что ошибок или накладок не случалось. Никогда! Даже, несмотря на факты группового попечения, разночтения не было. Отдадим должное этим скромным труженикам, известным на земле как серафимы - хранители (или хранители судеб - именно такая должность - неблагодарная и тяжелая достается многочисленной армии ангелов, разбитой на группы, роты, батальоны, бригады и легионы). Однако неужели не происходило исключений?
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"