Солнце пытается пробиться сквозь плотные шторы, заботливо охраняющие мой сон. Хотя сна уже нет, скорее легкое забытье, где картинки из непонятного и странного мира меняются одна за другой...
- Иди разбуди, - это отец, его голос, низкий без эмоций, немного сиплый и такой знакомый.
- Пусть еще поспит, - возражает мать, она всегда знает, что мне нравится. Просто удивляешься порой, как ей это удается!
Встать все равно придется. Тем более что в комнату приникают неповторимые запахи моих любимых блинчиков. Они уже готовы: румяные, кругленькие, как блюдечко, ждут, не дождутся, чтобы окунуться в густую сметану и закончить свою короткую жизнь.
- А им не больно? - я дую на горячий чай и не знаю, какой блинчик взять первым.
- Бери вот этот снизу, - подсказывает мать, читая мои мысли.
- Они точно не живые?
- Живые они были на сковородке, все пищали: когда ты проснешься? - смеется она.
- А мы поедем сегодня? - вспоминаю я отрывки вчерашнего разговора.
- Конечно, поедем, нужно поесть - сил набраться, - она смотрит так, что блинчики становятся еще вкусней.
- А можно я опять порулю? - спрашиваю я, и теряю всякий интерес к своим друзьям, минуту назад вызывавшим мой восторг.
- Там видно будет, - говорит отец, но по тону понятно, что можно.
Окружающий мир несется за окном так быстро, что я не успеваю разглядеть знакомые улицы, здания, скверы..., почему они так быстро бегут?
- Сейчас будет фонтан! - кричу я, и действительно мимо проплывает огромная чаша, из которой, играя всеми цветами радуги, взлетают вверх и рассыпаются серебристые нити.
- А сейчас будет танк! Правда, что на нем настоящая пушка?
- Правда, самая настоящая, - соглашается отец.
- А когда я вырасту, меня возьмут в танкисты?
- Ты же вчера летчиком хотел быть! - замечает отец.
- Можно и летчиком и танкистом, - подсказывает мать, - но лучше в университет.
Большой и невозмутимый красный глаз останавливает всех, и я вижу, как рядом замирают на мгновение другие машины. Как и мне, многим это не нравится - они нетерпеливо фыркают и начинают нервничать.
- А почему на красный все должны остановиться, - задаю вопрос я, - а не на зеленый?
- Красный - это тревога, - говорит мать.
- Он первый сверху, - размышляет отец.
- А снизу первый зеленый, - участвую в разговоре я, ожидая, когда он загорится, и мы продолжим путь.
- А у нас "Москвич"? - это опять я, хотя отлично знаю, как называется наш автомобиль.
- Верно, - соглашается отец, преисполненный гордостью.
- Это потому что его в Москве сделали?
- Верно, в Москве.
- А почему "Волгу" - "Волговичем" не назвали?
- Ума не хватило, - смеется отец и начинает мурлыкать любимую песню:
...А дорога серой лентой мчится,
залито дождем смотровое стекло...
Почему лентой? Как может дорога мчаться? При чем здесь дождь, если от жары уже дышать не чем?!
... шустрый грузовик через бурю прорвется,
я хочу шофер, чтоб тебе повезло.
Вроде, все понятно. Припев подхватывает мать:
не страшны тебе: ни дождь,
ни слякоть, резкий поворот и косогор,
чтобы не пришлось любимой плакать,
крепче за баранку держись шофер...
Тут я замечаю, что отец не только не держит руль крепко, так он вообще ведет машину одной рукой! А вторая занята папироской. Непорядок, надо подсказать ему.
- Пап, а пап, - начинаю я осторожно.
- Ну?
- А разве можно рулить одной рукой?
- А куда она из колеи денется? - смеется он, и тут я действительно вижу, что мы едем как по рельсам. Еще немного и будет поворот. Я отлично помню эту дорогу...
- Эй, ты где? Я тебя уже третий раз зову, - на меня смотрят глаза жены, - пошли, блинчики остынут. А потом нужно успеть до полудня.
- Да, краску на ограду я купил. Хорошая, импортная и не ржавеет...