Александр Васильевич стоит у изгороди и, вероятно, над чем-то размышляет. По крайней мере, его лицо выражает именно тот процесс, когда говорят - в голове зреет мысль. Лицо у Александра Васильевича, несмотря на возраст, не несло отпечатка прожитых лет, если только морщинки - крохотные канавки, что появлялись в уголках глаз. Александр Васильевич щурится, и солнце, забравшись на высшую точку небосклона, внимательно изучает его морщинки, пытается разгадать, о чем же он думает...
Изгородь явно свое отслужила - она не только подкосилась, но и покрылась серой коркой лишая. Придется менять, - соглашается Александр Васильевич и прикидывает возможный фронт работ.
- Саша, - раздается женский голос, - иди помоги.
- Иду, - отвечает он и хлопает себя по лбу. Затем на секунду замирает и вновь хлопает и вновь по лбу.
- Саша!
Александр Васильевич сосредоточился и на сей раз хлопнул себя уже по уху, после чего разжал кулак и улыбнулся - здоровенная рыжая муха была мертва.
- Веревка порвалась, - сообщила ему жена - крепкая розовощекая женщина.
- А как ей не порваться? Я тебе что в прошлом году говорил? Всего и делов-то, снять и вновь повесить, а ты?
- Сгнила веревка, только белье повесила, а она и того - порвалась.
- Порвалась,... а как ей не порваться, я же тебе говорил - сними веревку-то, - продолжая ворчать, Александр Васильевич принимается за дело. Берет два конца и ловко их связывает между собой. - Ты, Таня, меня никогда не слушаешь, ворчу, говоришь, а как не ворчать... давай помогу...
Вместе с Татьяной он развешивает выстиранное белье.
- Погода сегодня замечательная, просто удивительная погода, а синоптики обещали дождь. И за что им деньги платят? Белье в миг высохнет, не успеешь оглянуться... твою мать!
Белье вместе с веревкой оказывается на земле - упала жердь, на которой держалась хрупкая конструкция.
- Сгнила, - сердится Александр Васильевич.
- Веревка?
- И веревка, и жердь, - констатирует он и принимается собирать белье. - Сейчас я ее того, к сараю приделаю, ты пока белье-то ополосни, да осторожней, не видишь, все опять уделала! Что за народ - ничего без меня не могут!
Огромный ржавый гвоздь сопротивляется и не желает вылезать из доски, однако и Александр Васильевич не собирается сдаваться - так они оба и сражаются, демонстрируя твердость характера до тех пор, пока один из них не летит на землю.
- Говнюк! - говорит Александр Васильевич, потирая ушибленное место, - Таня, ты молоток не видела? Какой молоток? Ну ты даешь! У меня один молоток, он на верстаке лежал. Не брала? И я не брал. Он что, по-твоему, сам ушел? Кому нужен мой молоток? Как кому? Мне нужен! Таня, ты мне глупых вопросов не задавай,... так я и знал, ты его в ведро положила.
Александр Васильевич выкатывает из сарая чурбак, устанавливает его, проверяя устойчивость, и несколькими точными ударами загоняет гвоздь в стенку сарая.
- Давай, - кричит он, - веревку тащи. Да не могу я сам! Я же на чурбаке стою,... что за глупая женщина.
Татьяна, вытирая мокрые руки, протягивает мужу конец веревки, который он ловко фиксирует и вновь стучит молотком. Дело сделано - можно и перекурить. Александр Васильевич достает слегка помятую пачку "Примы", чиркает спичкой и с удовольствием присаживается на чурбак, поглядывая, как женщина заканчивает полоскать белье.
Не забыть изгородь, напоминает себе Александр Васильевич и принимается считать в уме возможное количество строительного материала. Если заборчик пустить небольшой, можно воспользоваться старыми досками. Как в воду глядел, в прошлом году у соседа обрезки забрал... а потом покрасить. Точно! Небесно-голубой краской или лучше темненькой? Не получится - нет небесно-голубой краски, есть желтая... или он ее уже выбросил? Совсем памяти не стало - она же засохла еще прошлым летом! Погоди, погоди, засохла зеленая, а где тогда желтая?
- Таня, не помнишь, куда ты желтую краску положила? - интересуется Александр Васильевич, с удовольствием загоняя в себя никотин. - Не помнишь? А ты не спеши - вспомни, пожалуйста. Зачем мне краска? Как зачем? Вот заборчик обновлю и покрашу. Хотелось, чтобы смотрелся заборчик-то. Чтобы любо-дорого глянуть было, чтобы эстетическое удовольствие... ты чего, Таня?
Татьяна стояла с тазом чистого белья и как-то непонятно смотрела на супруга.
- Ты чего? - повторил Александр Васильевич, теряясь в догадках, - вешай белье.
- Как?
- Чего как? Может, мне еще тебе показать, как вешают белье!
- Покажи.
- Ну ты, вообще... - сердится Александр Васильевич и медленно поднимается с чурбака. Затем подходит к жене, достает из таза первую попавшуюся вещицу и только сейчас понимает, что при всем желании дотянуться до веревки не может - слишком высоко. Однако и прыгать он не собирается, да и глупо прыгать - он что, жонглер?
- Ну? - спрашивает Татьяна.
- Чего - ну? Ты просила веревку укрепить, я укрепил, а дальше... прояви изобретательность. Не перебивать же мне, в самом деле, ее заново! Стул из дома принеси, а хочешь, я принесу?
Ох, уж мне эти женщины, ворчит Александр Васильевич, ничего без меня сделать не могут. Белье повесить - что может быть легче? Не могут! Ни черта не могут!
Наконец, легкий ветерок играется свежевыстиранными подштанниками Александра Васильевича, рубашкой и прочим гардеробом хозяина.
- Таня! Мы сегодня мыться будем? - кричит Александр Васильевич. Сделано еще одно важное дело - прибит еще один гвоздь, на который повесили таз. Этот дурацкий таз всегда мешался под ногами, и повесить его Александр Васильевич обещал еще в прошлом году... нет, в позапрошлом.
- Будем, - раздается ответ.
- Ну я тогда за вениками сбегаю. Свеженьких, чтобы, как говорится, для души.
Веников у Александра Васильевича - полсарая. Веники - это, конечно, предлог, но бежать все равно придется. Не в лес, а до ближайшей лавки. У Тани, конечно, где-нибудь припасено, женщина она серьезная, не первый год замужем, но для гарантии, чтобы не попасть в глупую ситуации, необходимо подстраховаться.
- Я сейчас, я мигом, - слегка возбудившись, продолжает Александр Васильевич, однако тотчас берет себя в руки. К чему привлекать излишнее внимание - все должно происходить рутинно и без каких-либо признаков, позволяющих вызвать подозрительность супруги.
- А может, не ходить? У нас этих веников - внукам хватит, - как можно равнодушно говорит Александр Васильевич, отсчитывая необходимую сумму.
- Можешь не ходить, - раздается голос.
- Так они все высохли! Что это за баня - старыми вениками? Схожу все же, парочку нарву.
- Нарви, - соглашается супруга, - только водки не покупай.
- Таня! Какая водка! Ты о чем?
- Затопил?
Точно! Он же баню не затопил - памяти совсем не стало. Баня никуда не убежит, а вот лавка... и лавка никуда не убежит, но рисковать нельзя, вдруг товар привезут, переучет или еще какая непредвиденная ситуация? Мало ли чего?
Александр Васильевич идет по дороге. Уверенно идет, со стороны скажешь - по делу шагает мужчина, поступь твердая, взгляд осмысленный. На Александре Васильевиче защитного цвета штаны, ну те, что парни в стройотрядах когда-то носили. Хорошие, крепкие штаны - ни одной дырки, а то, что защитный цвет пропал - не беда, защищать Александр Васильевич никого не собирался. Полуботинки на босу ногу без шнурков, чтобы сподручно было, и футболка импортная. Надпись там какая-то на иностранном языке - все как-то некогда спросить, чего конкретно написано. Приедут Шмелевы, нужно будет спросить. У Шмелевых внук иностранными языками владеет, к нему даже американец приезжал. Вроде как обмен, они к нам, а мы к ним. Они вечером по деревне ходили и на американском языке разговаривали, а внук все популярно объяснял, знакомил с нашей культурой. Славка даже домой сбегал - рубаху переодел. Неудобно, говорит, перед иностранцем в грязной рубахе сидеть. Скажет у себя дома, что рубах у них чистых нет, а кто желает международного скандала? Александр Васильевич на следующий день футболку надел, хотел было спросить американца, чего у него на груди написано - опоздал. Уехал американец и внук Шмелевых вместе с ним - не повезло, так и остался в неведении.
Лавку открыли в прошлом году, а прежде стояла здесь какая-то конура, окошко на уровне живота. Детям, конечно, удобно конфеты покупать, а взрослым?
- Здравствуйте, - сказал Александр Васильевич, - как здоровье-то?
- Здравствуйте, - ответили ему, - хорошее здоровье, не жалуемся, а вы, получается, в магазин идете?
- Суббота, - говорит Александр Васильевич, - банный день, кваску надо, чтобы жажду утолить.
- Ну-ну, с легким паром.
Что за народ? Все знают! Рот только открыл и зажмурился, а тебе - будьте здоровы. Веников не забыть нарвать! А чего их рвать? Зайду на обратном пути к Косте и возьму в долг. Костя - бизнесмен. Торгует всем, чем может. И навозом торговал, и дровами, а начинал с веников, триста процентов прибыли! Спрашиваю, а почему триста? А потому, что береза зимой не растет. Логично, но в город еще доехать нужно. Эх, говорит, Васильевич, Васильевич, я веники в город летом отвез. Ну разве не бизнесмен? И кто бы мог подумать - в детстве сопли до пупа и вечно голодный. Кусок булки или хлеба в руке, дядя Саша, ты меня возьмешь? Александр Васильевич в то время работал водителем. Персональный автомобиль - куда хочешь, туда и поезжай. Хочешь в соседнюю деревню, хочешь вечером в клуб. В клубе кино показывали, сеанс начинался в девятнадцать ноль-ноль. А киномехаником работал Витька - важная персона. Всегда в белой рубашке ходил, и самое странное - не пил. Вообще ничего не пил! Ни пива, ни самогона, я же говорю, - ничего. Обходительный и не ругался - без отца вырос. Клуб хороший, кресла кожаные - три года назад сгорел. И что удивительно - сгорел-то он зимой. Вся деревня ходила смотреть - последняя, что называется, премьера.
А сегодня и в самом деле жарко, или темп Александр Васильевич взял не по возрасту? Здоровье-то еще ничего - вот, скажем, зубы. Кроме одного, все свои, шевелюра крепкая, а седина - кому какое дело? Танька как-то сказала, мол, ты у меня, как артист. Когда не орешь и молчишь - вылитый артист. Приятно на тебя посмотреть.
- Здравствуйте, - поприветствовал еще одного знакомого Александр Васильевич, - из магазина? Открыт?
- Открыт, - услышал он в ответ и прибавил шага.
Говорят, жить стало тяжело. А когда было легче? Да, было молоко, и картошка была своя, колхоз был - всему свое время. Лето придет - жизни никакой, дома неделями не видел, лицо супруги стал забывать, не говоря уже об интимной стороне. План, план, план - а зимой все равно половину урожая сгноят. Кому это нужно? Партии нужно, передовой общественности. Грамоту вручили в том самом клубе, что сгорел. Александр Васильевич сначала ее в папке держал, затем на стенку повесил, потом вновь в папку убрал. Вся деревня хлопала, и, спрашивается, чего ради? И без того народ знал - Васильевич человек душевный и трудолюбивый. Кто бы не подошел, о чем бы не попросил - никаких проблем. Уважал народ, всегда за руку здоровался, а Зиновий Петрович однажды так и сказал: если бы все, как ты, Голованов, были, мы уже давно построили бы коммунизм. Как вам? Александр Васильевич - человек проницательный. Сказано было от всего сердца, без доли иронии, да и разве можно шутить подобными словами? Это сейчас ни хрена не поймешь, чего говорят, а прежде за каждое слово ответ держали.
А вот и лавка. Дверь настежь и ни души. За прилавком женщина, звать Любой. Хорошая женщина, объяснит и подскажет, какой товар брать, от какого воздержаться. Спрашивается, а ей какое дело? Значит, порядочная, внимательная и сердобольная. Все русские женщины сердобольные.
- Здрасьте вам, - Александр Васильевич вытер вспотевший лоб, - вроде как, успел.
- А чего так? - пропела грудным голосом Люба.
- Жарко сегодня, а синоптики дождь обещали. Может, у них там и дождь, нам отсюда не видать.
- Дождь будет ночью.
- Думаешь, будет? - поддержал разговор Александр Васильевич.
- Думаю - будет. Парит сильно.
- Хорошая погода, - согласился Александр Васильевич, - Татьяна белье повесила - в миг высохло. У нас сегодня банный день, генеральная стирка, замаялся весь. Как дела? Покупают?
Люба кашлянула.
- Неужели не покупают? Наверно, все уже купили.
- Соки берут. Вам тоже сок? После бани сок - первое дело. Нам как раз свежий завезли, натуральный в литровой упаковке.
Александр Васильевич подтянул штаны и сделал озабоченное лицо.
- Сок, говоришь?
- Апельсиновый, импортный, сейчас я вам скажу... хранить можно год, а еще есть ассорти.
- Тоже в литровой упаковке?
- У нас все соки в литровой упаковке, - подсказала Люба.
- Жалко, вот кабы в пол-литровой, тогда конечно, тогда можно было и подумать, - с озабоченным видом произнес Александр Васильевич и вновь подтянул штаны.
- Совсем недорогой сок, - продолжала рекламную кампанию Люба, - всего-то тридцать рублей.
- А еще чего завезли? - решил сменить тему покупатель.
- Конфеты есть, мороженое.
- Для детей, - нашелся Александр Васильевич.
- Необязательно, женщины охотно берут, да и мужчины случается - погода-то какая.
- Хорошая погода, летняя, - согласился он, - повторяться о том, что Таня выстирала белье, Александр Васильевич не стал, однако других мыслей в голову не пришло.
- Купите мороженое.
Голованов задумался. Мороженое он не пробовал лет тридцать. Сначала по причине его отсутствия - считалось, что народ в деревнях мороженое не любит, а может, решили, что слишком много с ним хлопот. Привези, сохрани, а продукт, как известно, скоропортящийся и не дорогой. Мороженое стоило тринадцать копеек за стаканчик, за вафельный, конечно, а если бумажный - и того меньше. Правда, на праздники привозили - детвора в миг разбирала. Два стаканчика в одни руки, а кто половчей да похитрей и три умудрялся получить.
- Мороженое? - переспросил Александр Васильевич, - наверно, дорогое?
- Есть импортное, а есть наше - отечественное. Нисколько не хуже, а, может, даже и лучше, - разъяснила Люба, - пять рублей.
- Пломбир? - вспомнил знакомое слово Александр Васильевич и вновь подтянул штаны - падали, зараза, а в спешке забыл ремень.
- Пломбир, - улыбнулась женщина. Хорошо улыбнулась - от всего сердца, ну как тут не купить, и всего-то пять рублей.
Несложное математическое действие - от имеющейся в кармане суммы следует извлечь пять рублей, однако Александр Васильевич нахмурился и бросил взгляд на прилавок - простой и доступной бутылки он там не увидел. Вероятно, и Люба проследила за его взглядом, от чего и она опустила глаза.
- Можно в долг, - смутившись, тихо произнесла женщина.
Александр Васильевич смутился еще больше и шмыгнул носом - совсем как пацан, у которого не хватает денег.
- Мимо шел, - через минуту продолжил он, - за вениками отправился, сегодня же банный день.
- Завтра принесете, мы выручку в понедельник сдаем.
- Татьяне куплю, холодненького после бани в самый раз, - повеселел Александр Васильевич и полез в карман.
Высоко в небе порхают ласточки - божьи создания, и Александр Васильевич представляет себя с высоты птичьего полета. Вот он идет по пыльной и изможденной солнцем дороге. В руках - пакет и пара свежих веников. Суббота - прекрасный день, а летом - тем более. Сейчас он наберет в бак воды, затопит баню и будет думать, как поправить изгородь. Нормальная изгородь, зря он - еще годик - другой постоит, ничего ей не будет, а вот крыльцо, с крыльцом посложней. Но это завтра, а сегодня...
Тонкой струйкой взвился в поднебесную дымок, пискнула и загудела топка. Александр Васильевич сидит на чурбаке и смотрит, как его Таня снимает палкой с веревки белье. Иногда Татьяна прикасается к белью лицом, и Александр Васильевич чувствует запах ветра, солнца и внеземной чистоты. В миг высохло, и оглянуться не успели. Жужжит большая рыжая муха, однако он не спешит - спешить уже некуда. Все что осталось - сидеть и ждать.
Александр Васильевич блаженно улыбается и ждет. Немного осталось - может, часок, а может, полтора.