Сразу отметим, четвертый день мог и вовсе не состояться. Гена отдал пятьдесят рублей - без сдачи. Достал и отдал наличными. А куда денешься? Верку жалко. Где Верка? - спросил Ничаев. А мне, откуда знать? Вот у Верки и спроси, - ответил водитель.
Ехал Гена тридцать километров, еще три шел пешком - было холодно.
MTV - вещь. Тарелка настоящая, круглая и большая. Гена оценил - плюнул три раза. Сателлит, - объяснил Гарик, - весь мир в кармане.
Обратно Гену подвезли - холодно не было, было тошно. Звезды зажигают. Встали на обочине. Дул ветер. Так и до Нового года недалеко, подумал Ничаев и застегнул ширинку. До выступления группы " Smokie" оставалось две недели. Пол на велосипеде катался, - сообщил Гарик, - по Москве катался. Сел и поехал. Как тебе?
- Не ковырял? - спросил дядя Коля. У Гарика сателлит, через спутник в каждый дом, - ответил Геннадий, - связь стабильная. Я его, Коля, выдавил в тот же день - надоел он мне. Ну, и правильно, я бы тоже выдавил, - согласился ветеринар. - Верку сократили, вспомнил Геннадий - Не нужна теперь Верка. Сателлит. Ага, пятьдесят рублей в один конец. Дорогу делают - три километра положили, говорят, асфальт. Харрисона помнишь?
- А как же! Очень хорошо помню, - честно признался дядя Коля. - Он мне больше всех нравится. Умный и человечный. Как погляжу на него, душа радуется.
- Умер он, - поделился новостью Ничаев и показал, как умер Джордж Харрисон.
- Что же это творится! А молодой вроде был... беда, однако, совсем худо. Другие, понимаешь, живут себе и живут. А этот, как ты говоришь, умер - ничего не понимаю. Что-то все-таки у них там происходит - в бухгалтерии небесной.
- Светка с Ольгой " Акацию" открыли, - вспомнил Ничаев. - Тебе подушки не нужны?
Зиновий Пашков зашел к Геннадию под вечер - тот лежал на кушетке и слушал новости из столицы. Пошли, - сказал Зема, - ты такого еще не видел. Зема, конечно, парень нормальный, но порой вообще не думает, о чем говорит. Не пойду я, - отвечает ему Ничаев, - тебе надо, вот ты и иди. Я радио слушаю. Ну и дурак, этот Ничаев, размышляет Пашков, с ним как с человеком, а он - "иди". И что твое радио? - спрашивает Зиновий, - чего ты там нового услыхал? И вообще, где ты шляешься?
Сережа Ковалев целый день принимал поздравления - сработала бабья почта. Еще Сережа понял, что он, если не знаменитость, так личность крайне популярная в народе. Мама принесла Сережи новые трусы. Тридцать рублей. На трусах три пуговицы и большая буква "Н". Хорошие трусы - мягкие, в них хочется жить. С утра хочется и днем тоже. По ночам Сережа спит. Мама улыбалась и махала Сереже рукой через окно. У мамы трусы ужасные - Сережа их видел, на веревке висели во дворе. Сережа их боится. Маму не боится, а вот трусы...это жизнь, понял Сережа. В жизни всегда страшней - реализм. Папа у Сережи обходчик. У него желтая жилетка, и он постоянно чем-то пахнет, а чем именно - непонятно.
" Психология обучения неродному языку" оказалась классной книгой. Так сказал дядя Коля. В определенном смысле ветеринар для Уницкой дистанции пути и Аристотель, и Ницше, и этот, который самый главный в дзен-буддизме. Вся проблема, - говорит дядя Коля, - в том, что ты в книге ищешь. Желаешь провалиться в проблему - провалишься. А если ты дурень, никуда проваливаться не желаешь, провалишься еще глубже. Нет там дорог и тропинок, ничего там нет - один, одинешенек. За руку взять некому, ну чтобы как в детстве. Детство-то помнишь? Напрасно. Всякий уважающий себя должен помнить.
- Пошел ты, - говорит Гена. - Какое твое дело, где я шляюсь? К Гарику ездил. Замерз, как черт. Он и самом деле замерз. А прежде - никогда. Ну, чтобы вот так, чтобы признаться. Вопрос напрашивается, а почему? Хорошо, - говорит Зиновий, - не хочешь - не ходи. Есть тема.
Как он Ничаева достал! Саша Кокачев ему сразу сказал. Вот, что, - сказал Саша, - у меня на тебя, Зема, аллергия. Думай, прежде чем говорить. Кому твои балконы нужны? Что людям с балконом делать? Скидки? Ты что - совсем? Какая, на хрен, автомастерская? Да я лучше буду рыбу коптить. И Саша Кокачев отправился коптить рыбу. Они с Аликом на рыбалку поехали. А что? У Алика мотор и сети, а у Саши лодка. Да и веселей вдвоем. А тут Зиновий приходит и снова здорово - кто выдержит?
Оля очень странная девушка. Ходила, значит, ходила и все молчит. Ты с подругой поделись, выскажись. Ну, чтобы по-женски, ты - мне, а я - тебе. Ни в какую. Молчит себе и молчит. А потом бац - и разделась. Надоело ей, видите ли, все. Другим, получается, не надоело, а ей надоело. И что? Снимок, конечно, получился замечательным. А потом тираж сумасшедший. Вы только представьте - Оля представила. Газету открываешь с обратной стороны, и пожалуйста. На всю страну. В каждый дом. В каждые руки. Время-то иное. Это прежде, а сейчас иное - прогресс.
Мать - в слезы. Отец рукой махнул. Делайте, - говорит, - что хотите. Вот вы у меня все где, - и показал, где они у него все.
Конечно, драма. Он же, хотя и мужчина, прежде всего, отец. Ему, может, еще больней. Ушел в себя и молчит.
- Нормально, - говорит Алик. - Я и не думал, что у Ольги все в порядке. С виду так себе, и не скажешь никогда. А тут Светка ему бац, и пошло-поехало. Странные существа женщины. Ему что - газеты не читать, телевизор не смотреть? К слову сказать, дядя Коля тоже отметил. Молодец, говорит, Ольга. Так им всем и надо. Кому? - спрашивает Алик. Всем! - отвечает ветеринар. Мне, конечно, это не надо. Поздно мне, вот чтобы лет так двадцать назад,... а сейчас, честное слово, если только посмотреть.
Участковый смотрит - матерь божья! А Гурий Ковалев ему - ты мой сапог не видал? Куда он, зараза, подевался? Слушай, Казимир, продай мне свой сапог - левый. Понятно, что у человека радость, но чтобы продать сапог! Нет у меня, - говорит Гурий, - сигналов. Где я тебе сигналы возьму? Сам-то подумай, - и газету Казимиру сует, чтобы тот, значит, отвязался.
- Матерь божья! Тайский массаж! - читает участковый, - совсем с ума сошли. Ничего не боятся. Хорошо. Подумаю я, но только пару. Договорились?
- Хрен с тобой, - говорит Гурий Максимильянович, - Сережку моего в Москву забирают. Телеграмму ждем. Сережка - парень головастый. А эта ихняя учительница за дурака держала - сейчас, поди, ногти себе кусает. Он же - Сережка наш - гордость всего района. Прочитают люди, а там написано - Уницкая дистанция пути.
- С Михаилом Алексеевичем как? - уточняет участковый.
- А что с Михаилом Алексеевичем? - явно не понимает Ковалев, - я его и не помню, когда последний раз видел. Пассатижи принес? Они у меня казенные, чтобы ты знал. Как я без инструмента работать буду?
Было дело. Взял Казимир у обходчика пассатижи, а вернуть забыл. А может, и не захотел вернуть - пассатижи-то новые. Да если и током ударит, все одно живой останешься - противоударные они.
Тимофей Соровский лежит и брелок жмет - не работает. Вот, думает, окошко и пригодилось - Генка заходит. Тимофей, конечно, обрадовался, хотя и лежал он в гробу. Ситуация больно неоднозначная - крикнуть, либо иной знак подать - человека напугаешь. Можно и до смерти. Генка глаза таращит и гроб рукой гладит - понравился, видно. Ручная работа все же. Цвет - перезрелая вишня. Сверху лаком в три слоя - глаз не оторвать. В целом неплохо получилось, вот только автоматика, в чем вины Соровского никакой. Все дело в батарейке, хотя и тут Тимофей проверял - срок годности до 2011 года.
Дверь открыла Оля. Здравствуйте, проходите. Казимир опешил - а вдруг ошибка? В газете опечатки случаются довольно часто. Сам неоднократно читал - редакция приносит извинения за допущенную в прошлом номере опечатку. Информацию не проверили, либо спешили. У них же постоянный аврал.
Смотрит - все культурно и, главное, чтобы признаков каких - не увидишь. Комната и комната. Сел участковый, фуражку с головы стащил - приказа о переходе на зимнюю форму одежды еще не поступало. А тут Света выходит, и тоже вроде не к чему прицепиться. По объявлению, - говорит Казимир. - Какому объявлению? Ах, по объявлению, - улыбается Оля и скидывает с себя халатик.
Снимок в газете хорош - ничего не скажешь, однако в действительности... действительность всегда какая-то иная, реализма в ней больше.
У Казимира Афанасьевича жена и сын Леня. Третий класс. А тут - первый класс. Участковый и вовсе забыл, с какой целью он к девчатам пришел. Выветрилось у него как-то все из головы, и голову он потерял. То есть голова, конечно, у него осталась, а вроде, как ее и нет. Вот скажем, кино он смотрит - фильм какой-нибудь с хорошими артистами, где реализма, кажется, выше крыши. Порой - а что скрывать - Казимиру неудобно было, как-то не по себе. Особенно, где любовь и прочие чувства интимного характера. А тут явно черт в него вселился - Казимир Афанасьевич портупею отстегнул, и сапоги принялся стаскивать. Была - не была! Хоть разок в жизни, ну, чтобы как в кино.
Женщина заходит - не видели, куда я плойку положила?
Какая плойка? У Казимира Афанасьевича отродясь волос на голове не бывало. А тут - плойка!
Света говорит: только нам без сдачи. У вас без сдачи найдется? Мы кредитные карточки не принимаем, по ним из банкомата, хрен, что получишь. А у нас и банкоматов нет.
- Как вам не стыдно, - возмутился участковый, - и сапоги обратно натягивает. - Массаж, да к тому еще и тайский. Откуда вам знать? Оля халатник запахнула, - а вы, собственно говоря, по какому вопросу? Мы портфолио готовим. Без фортфолио документы не принимают. И действительно люди какие-то выходят - не местные, точно. Почему посторонний в студии? Товарищ, выйдите немедленно из кадра. Оля ты готова? Тогда продолжим.
- А что дальше было? - спрашивает дядя Коля.
- Сапоги он надел, а вот портупею не успел, - сообщил Алик, - выскочил пулей прочь. Хрен старый. У него жена и пацан - звать Леонидом, в школу ходит, рыжий такой. А потом заявляется, как ни в чем не бывало. И, представь себе, выносит нашим девкам административное предупреждение. Мол, бордель тут устроили. Порнографию снимают. А они искусством занимаются в чистом виде. Я что, жену на панель отправлю? Коля, я что - совсем того, чтобы на панель? Да и где у нас панель возьмешь? Это же портфолио, типа дефиле.
Крайне возмутительно. Ты в дело прежде вникни, а уж потом права качай. А тут, значит, Залыгин приходит к Тимофею и заявляет, что сделку он аннулирует и тачка ему с дисками на шестнадцать дюймов не нужна. Другой аргумент - мыться в бане невозможно и сидеть в парилке на стуле ему надоело. Хорошо, - отвечает Тимофей, - забирай гроб и мойся себе на здоровье в своей бане. В гробу? - одурел Залыгин. - А в чем еще тебе мыться? Я из твоих досок гроб сделал. Крышка-автомат.
Залыгин решил, что Соровский над ним смеется. Глянул - е-мой! Точно гроб! Нет, - говорит Тимофею, - я еще с ума не сошел, чтобы в бане в гробу мыться. И ушел совершенно из себя никакой. А тачку у крыльца оставил - забыл, видно.
Вечером клиент к Тимофею. Мужчина лет сорока в избу заходит и сразу вопрос - мол, кто тут объявление давал? Я, говорит Соровский, давал, а в чем собственно дело? Вам для кого? Если для себя, боюсь, тесноват будет, особенно в плечах, хотя, если постараться... А мужчина ему отвечает, мол, слушай сюда, дед. Мне типа подарка, вроде как для друга, сюрприз нужен. Карельская береза, - объясняет Тимофей, - редкая порода дерева. Контрабанда? Мне по барабану, главное, чтобы понравилось. Автомат и четыре батарейки типа "АА", - продолжает Соровский. Какого типа? "АА"? Странный какой-то тип, никогда не слыхал, - признался клиент. И оба пошли гроб смотреть.
- Вещь, - говорит мужчина, - сам делал? Честно скажу - не ожидал. Я же, дед, сорок верст отмахал. Похож, очень похож. Эксклюзив, говоришь? Отдавать не жалко? А мне жалко.
Генка мазью помазался и дядю Колю спрашивает. Слушай, говорит, а где ты в войну был? Тут и был, - отвечает ему ветеринар, я, дорогой ты мой, всю свою сознательную жизнь никуда не уезжал. Патриот я до мозга костей. Интересно. А что ты у нас, Коля, тогда в войну делал? - Коров лечил, - говорит ветеринар. Немецких? Да какие они немецкие! Коровы, Геннадий, чтобы ты знал, национальности не имеют. Корова, она завсегда корова - молоко и мясо. Так ты у нас пацифист, - заявляет Ничаев. Я - ветврач. Это уже потом нас всех ветеринарами сделали. Когда коровы были, коров лечил. Не стало коров, людей лечил. Разница, конечно, имеется, но я бы не сказал, что она существенная. Если взять человеческий организм, у него много общего с коровой. Иногда просто диву даешься, сколько много.
Глупость, конечно, полная. Корова и человек - что их может объединять? Оказывается, многое - больше, нежели вам кажется.
Казимира Афанасьевича, к слову сказать, понять тоже можно. Где ему сигналы взять? А в последнем приказе четко написали - вынь и положи десять сигналов в квартал. Квартал заканчивается, а кроме Михаила Алексеевича с его разбитой головой ничего существенного не произошло. Сигнал, это когда преступление еще готовится, то есть юридически его не существует, а фактически оно уже зреет.
Генка одурел. Что дверь открыта - ерунда. Двери в деревни всегда открыты. Свет горит, а хозяев нет - тоже ерунда. Они вечно где-то шляются, а все, однако, что-то не так. Ничаев сразу фильм вспомнил - хорошее кино. Там мужчина - в целом из себя положительный - по вечерам безобразничал, людей резал. Выйдет из дома и кого-нибудь зарежет. Утром проснется и ничего не помнит, поэтому угрызений своей совести не испытывал. Вот и наш Геннадий решил, что и в него вселился бес, а может, даже и два. Нутром-то он своим чувствует. Что именно - не понять, за гранью реального, на подсознательном уровне дело происходит. Природа человеческая - тайна великая, и что в себе несет генный аппарат - вопрос не менее коварный. В другую комнату заходит, а там гроб-красавец. Геннадий его рукой погладил. Тут он окошко и увидал, а в окошке.... шерсть дыбом встала, оскал чудовищный и зрачки - две точки красные.
Дядя Коля с Аликом беседу ведут. Сидят красиво - не пьют. Следствием разрушения институтов государства и общества, - объясняет ветеринар, - является концентрация власти. Проще говоря, абсолютизация власти. Алик возражает - в школе любимым предметом у него была история. Ерунда, - говорит Алик, - ты вспомни, как ты жил при Сталине.
Было дело - дядя Коля при Сталине жил. Коров пас - ходил в заместителях у пастуха в колхозе. Хорошая профессия, нужная и крайне полезная для здоровья. Постоянно на свежем воздухе.
Аргумент твой хороший, - спокойно возражает дядя Коля, - но не безупречный. Ликвидация традиционных институтов государства таит в себе чудовищную ошибку. Для каждого времени - свои институты, иначе это уже возврат в прошлое.
Слов нет - ветеринар мужик подкованный. Когда была на селе библиотека, он перечитал все книги. И газеты он читал. Но! Читал вовсе не так, как многие читают. А потом Николай Степанович по характеру своему был крайне усидчивым. Сядет, бывало, газету в руки возьмет и, знай себе, читает. Там уже и читать нечего, а он сидит. Ребус, скажете, или кроссворд? Бывает и ребус, а бывает и кроссворд. Или вот "Психология обучения неродному языку". Ты и родной язык не знаешь, ну, чтобы в полной мере, чтобы не задумываться над каждым словом. Их же сколько - этих слов? Тьма, а за каждым смысл. Значит, что-то иное, короче, психология.
- И что? - спрашивает Алик.
- Интересно, - отвечает ветеринар, - мне все интересно. Поэтому и прожил я ого-ого сколько и еще полстолька проживу. Интересно мне. Коров вдоль и поперек изучил еще пятнадцать лет назад. А затем гляжу - нет коров. И что? А ничего - за людьми принялся наблюдать.
Генка парень современный. Когда он впервые видик увидал, сразу понял, какие кнопки нажимать следует. У него первым видик появился, из города привез. А знаете, сколько по тем временам видик стоил?
Конечно, нет дыма без огня. Да и человек по природе своей существо сомневающееся. Ты ему одно, а он не верит. Ты ему другой научный аргумент, все равно не верит. Упрямый, зараза.
Струхнул наш Генка здорово - побледнел, во-первых, ну а затем сухость во рту. Что за ерунда? Как, спрашивается, он в гробу оказался? Да и как подобное может случиться, если он в гроб не залезал? Так оно, конечно, так, однако с другой стороны и вовсе не так. Он же себя знает, ну в смысле лицо свое прежде видел и уж с кем другим не перепутает. А тут смотрит на него из гроба никто иной, как сам Геннадий Ничаев!
- Психология, - продолжает дядя Коля, - наука чрезвычайно интересная. А все потому, что объект исследования является и субъектом. Алик ничего не понимает, но вида не показывает, ждет, что последует далее. Возьмем мыслительную деятельность, - говорит ветеринар. Оказывается, это не только сравнение, анализ и синтез. Как быть с абстракцией? Или расстройство мышления. У людей в начальной степени опьянения происходит ускорение мыслительного процесса - не замечал? Как бы одна мысль на другую наезжает. Или вот другой пример - наглядный. Разрушены, вроде, логические связи, смысловое единство отсутствует, но грамматические связи выстроены правильно. Как быть с этим? Ответ довольно прост - привычка к шаблонным решениям лишает способности мыслить самостоятельно. Более того, ты теряешь уже другую способность - находить выход из неожиданных ситуаций.
Молодец дядя Коля - утер им всем нос. Они же слепые. Или нет - ленивые они. Думать не желают. Строчки из газет? Какие это строчки! Это же жизнь наша. Думай крепче. Не понял - вновь перечитай. А потом кто тебе сказал, что все будет понятно?
Генка залетает - дядя Коля о шаблонных решениях говорил, что в психологии называют ригидностью мышления. Бог ты мой! Не узнать Генку - волосы дыбом, глаза стеклянные. Выпить дай! Да сколько можно? Если, скажем, праздник или Рождество, или баба родила, или умер кто... Воды, - говорит Ничаев и воду пьет. Но как он ее пьет! Алик точно прежде не видел, чтобы так воду пили. Ветеринар видел, но уже давно забыл.
Если в пустыне сутки-двое провести и с белым светом попрощаться, родителей вспомнить, друзей, а врагам их зло простить - вот так Гена воду пил. Смотреть страшно. Какое тут, к лешему, кино! Кадр замечательный! Реализм полный - мужикам тоже выпить захотелось.
Термин "комплекс неполноценности" ввели недавно. И вывел его некий ученый по фамилии Адлер. Каждый человек определяет себе в жизни цель - его устремление и достижение. Какую ты себе цель поставил, таким тебе и быть. Хочешь власти? Будешь амбициозным, завистливым и недоверчивым. Человек, по Адлеру, формирует свою личность самостоятельно.
Геннадий воды выпил и на стул присел - молчит. А потом заявляет вполне серьезно - с головой у меня, парни, какая-то хрень происходит. К Соровкому ходил, а прежде телефон искал. Купил в городе сотовый телефон, так сказать, на перспективу. Да и не было у меня никогда телефона. Вся страна с телефонами, у меня, получается, телефона нет. Потерял, а где - не помню. Захожу к Тимофею - ни души. И погано мне как-то стало, словно я и вовсе не я. Разорванное мышление, - подсказывает ветеринар, - человек с серьезным видом объясняет, а мы не можем понять, в чем дело.
Алик заерзал и про мазь вспомнил.
Тимофей гроб сделал, - продолжает Ничаев. Ну и что? Все знают, Соровский мастерит гробы. Гроб - глаз не оторвать, - говорит Генка. Жить в таком гробу хочется. Подхожу, значит, смотрю... тут наш Генка выругался нецензурно. Однако оба - Алик и дядя Коля - поняли, ругательство к рассказу не имеет никакого отношения, а имеет к душевному состоянию Геннадия.
- Как? - воскликнул Алик.
- А вот так! - не менее эмоционально заявляет Генка, - я же трезвый и в своем уме.
- Ерунда, - говорит Алик, - быть такого не может.
Ветеринар молчит - видно, в памяти своей копается. Анализ и синтез у него в голове на перегонки бегут. Воображение - еще один процесс, позволяющий создать новое в форме образа.
- Похож? - наконец спрашивает ветеринар.
- Кто?
- Ну этот, который в гробу, на тебя похож?
Где-то, когда-то, много лет тому назад - говорит Тимофей, - в этом я уверен - срубили дерево. Может, летом было дело, а может, и зимой. Думаю, скорее все же, зимой. Мужик какой-нибудь, проваливаясь в сугробы, подошел к дереву и приложил лучковую пилу. Однако прежде выбросил "бычок" - ядреный, обжигающий губы самосад - тот в снег упал. Мужик крякнул - произнес хриплым голосом - что именно я не знаю, может, слово грязное, которое для него никогда грязным не было - снег же кругом. Вскоре дерево упало - куда же ему деться? А мужик дальше пошел. Другой мужик, кряжистый и сильный - сучкорез, принялся топором махать и о чем-то своими мозгами думать. К примеру, как ему дадут зарплату, и как он что-нибудь этакое для своей любимой женщины купит, чтобы поразить ее воображение и выразить свою искреннюю симпатию. Слово "любовь" не было тогда в ходу, я так думаю. Его уже потом придумали, чтобы с другими словами не спутать. Чувство-то, конечно, у мужика было, только он не знал, что это, оказывается, и есть любовь.
Везут, стало быть, древесину на подводе, - продолжает Тимофей, - прежде древесина елкой называлась, а как сучкорез поработал, уже, получается, древесина. Везут зимой. Летом тоже возили, но летом худо - гнус проклятый и прочие насекомые. Слово "комары" также не знали, хотя от этого не легче. Слишком он - это гнус кровожадный - до тела и прочей теплокровной субстанции большой охотник. Говорили, находили в тайге останки людей - так это его работа. А тут зима, если помрешь, так от холода - все же разница значительная. Древесина еще живет. Пахнет жизнью - ни за что не спутаешь жизнь со смертью и, вроде как, на морозе звенит. Возница слушает, и лес, что обступил его кругом, слушает, хотя все молчат - они всегда молчат.
Ух, - говорит меж тем возница, - сколько же елок в лесу? И непонятно, что он имеет в виду - сколько елок выросло, либо сколько ему еще древесину возить. Про подарок любимой женщине возница не думает - нет у него женщины, баба с ребятишками есть, а чтобы любить, не умеет он - не научили. Как его звали? Кряжистый такой мужичок, весь из себя корявый, а руки сильные - вскормленные трудом великим.
Древесина - ствол длинный - бьет хвостом, вздымает снежную пыль. И чтобы паразитов в ней гадостных, личинок и жучков - никаких. Зимой они все спят, либо померли до весны. Нечего зимой им делать - кушать нечего, если только себя, но и они не столь глупы. Поэтому древесина чистая, добротная.
А тут и другие люди объявились - работают они. Крюками ухватили, цепями зацепили - прогресс человеческий. А древесина - дура, наконец, в себя пришла. Оказывается, и она спала, думала, что ей снится кошмарный сон. И по весне она проснется, зашумит ветками колючими, с ветром станцует - поздно. Принялась кричать - надрывно, с жалобой в голосе - мужики не слышат. А слышат они, как ползет щепа - шкуру сдирают, обнажая стан белый - ни дать, ни взять, молодуха - кровь с молоком. Стонет из последних сил, чтобы явиться миру в ином образе и замереть на годы, отразиться взглядом фурнитуры, комфортном домашним в виде трухи - платы медленной, ядом незаметным и коварным - сервантом, либо стеллажом пыльным, где выстроились в ряд младшие братья с мыслями умными - все человеческие.
Тимофей в бытность свою в лесу работал. И так ему хотелось кому-нибудь рассказать. А кому расскажешь, если и все остальные в лесу работали? Бригада у них. А потом Соровского в цех перевели. Хотя какой цех? Там и стен не было. Крыша была, чтобы, не дай господь, ящики дождь не попортил. Там уже не бригада, а настоящая артель. С утра до вечера ящики колотят. Говорят - военная тайна. Ну это для чужих, если кто спросит, чтобы с дуру не проговориться. Ящики для винтовок, а может, и для автоматов. Сколько Тимофей ящиков за свою жизнь слепил! Одуреть можно. Если, к примеру, их всех сложить, так никакого воображения не хватит.
Все это Тимофей рассказывал сам себе. Супруга его этот рассказ слышала раз тысячу и, видно, устала. А если первый раз слушать, то можно и до конца дослушать. А Тимофей все рассказывает и рассказывает. Газету очередную прочитает, обсудит проблемы, что в мире с людьми случились, и говорит своей бабке. Ящиков, говорит, наколотил я тьму, а куда они все подевались?
Супруга у Тимофея очень странная - она ничем не интересуется. Только всегда спрашивает, мол, поел. Соровский только из-за стола выйдет, а она спрашивает - поел? Час времени пройдет, вновь тот же самый вопрос. Тимофей хотел, было, в районную больницу ехать, а потом вспомнил - баба его по молодости едва с голодухи не умерла. И в больницу не поехал. Чего, спрашивается, ездить? Проще ответить. Всего-то и требуется, два слова произнести.
Мужик, что приезжал к Тимофею, аванс ему оставил - предоплату внес. Похвалил и обещал товар вскоре забрать. Залыгин, конечно, едва дело не сгубил - мыться, видите ли, ему негде. Раньше нужно было думать. А Генка тот и вовсе дурак -насмотрелся фильмов зарубежных. У него же "Панасоник" и четыре головки. Теперь продать не может. Они с дядей Колей и Аликом вечер думали, решали, как мог Генка в гробу оказаться? Дураки. Не было в гробу Генки, Тимофей там лежал. Залез и лежал тихонько. Оконце тонированное словно зеркало - вот Генка себя и увидал. А день бестолково прошел, одна радость - аванс Тимофею оставили. Четвертый день, к слову говоря, а какой он - четверг или пятница - не вспомнить. Не выходной - точно. По выходным Тимофей в бане моется, а тут не мылся. Вылез из гроба и давай его полировать.
Стресс, - говорит о себе Генка. Ерунда, конечно. Стресс - чрезмерное и главное длительное психологическое напряжение. А тут глянул и сразу стресс? Перегрузка нервной системы? Может, и так. Однако скорей фрустрация, что в переводе с латинского означает обман.
Дядя Коля латынь знает. Всякий уважающий себя медик должен знать латынь. Да только чтобы эрудицию проявить, можно латынь изучить. Прежде, - утверждал ветеринар,- многие на латыни говорили вполне бегло. А к чему ветеринару народ обманывать?
Разошлись парни, когда через Уницкую дистанцию пути проследовал скорый.
И куда они все едут? - спросил себя Тимофей. - Сначала туда едут, а потом обратно. И так каждый день - с ума сойти.