На улице еще тепло. Иду домой, и лето торопливо ставит мне на лоб кленовую печать от растущего перед домом дерева. Это, наверное, сургуч. Он скрепляет мою готовую к полету мысль подобно гербовой марке. Простую мысль: я - дома.
Жирный паук оплел паутиной москитную сетку. Оплел с внешней стороны. "Надо бы прогнать этого гада, - думаю вяло. "Когда-нибудь я точно его кончу, - подвожу итог, готовясь ввалиться в дом.
Но летний вечер не отпускает меня. Пока я колеблюсь на пороге, душный воздух наполняется этой, этой, ЭТОЙ мелодией. - "Хэллоу! - громкий вскрик голосом травести, небольшая пауза, и затем, собственно, музыка. (Напоминает "Ах, мой милый Августин - такая же бездарная чушь). И я опять откатываюсь назад, в сонное марево теплого вечера...
"Хэллоу! - орет мне кто-то прямо в ухо. Резко дергаюсь, ударяясь головой об изголовье кровати. Нет, это был сон, просто сон. Как тогда, когда вырываешься на поверхность воды полузадохнувшимся ныряльщиком, и жадно хватаешь зубами такой необходимый воздух: "Блядь!
Да нет же, ничего не случилось. Трудно даже вспомнить что-либо. Ничего не было. Ничего. Не было самого страшного. Самого страшное - это когда после "хэллоу и - паузы - раздается лязг каких-то металлических челюстей "Уэмб! - и - следует страшный грохот, как будто совсем рядом встает в полный рост какое-то чудище. Встает, чтобы растоптать всех и вся.
"Ах, мой милый Августин, Августин, Августин... "Тьфу ты, блядь; да никакой это не Августин, не милый Августин это, - говорю себе - "...Похоже, но - не то. Это просто месяц сейчас такой - август - месяц умирающих мороженщиков.
(А ведь эта песенка может свести с ума даже безумца. Она дремно колесит по окрестностям вокруг твоего дома, и всплеск истерического "хэллоу" вырывается то из одного, то из другого переулка подобно взрыву вулкана. Нет, это просто тихопляшущий ужас. Пастораль: вроде как невероятно замедленное утро с петушиным перезвоном для побудки личного состава деревни, а на самом деле деле всё - практически все - гипертрофированно противоположно этому).
На улице еще тепло. Иду домой, и лето торопливо ставит мне на лоб кленовую печать от растущего перед домом дерева. Это, наверное, сургуч. Он скрепляет мою готовую к полету мысль подобно гербовой марке. Простую мысль: я - дома.
Покачиваюсь на пороге в готовности ввалиться в дом. Но опять этот мороженщик! Он сменил мелодию - теперь его невидимая будка наигрывает "Я куккарачча". Все ж лучше. "Хэллоу" меня уже просто доконало.
Пытаюсь представить маршрут мороженщика - назовем его условно Джек. - Джек отъезжает от своего дома, где он паркует на ночь фургон. Первая традиционная остановка возле домика этой - назовем ее условно Дорис - девочки с веснушками и бантом за левым ухом.
Подошедшая Дорис привычно спрашивает: "Хау мач". "Она всегда очень серьезная, эта детка. Ей так хочется выглядеть взрослой", - думает Джек, подавая ей перевернутую вафельную пирамидку с избранной начинкой. "Когда-нибудь, через много лет, я, может быть, точно так же подойду к ней, и спрошу: "Хау мач?" Но не для того, чтобы почувствовать себя взрослым, а, скорее, наоборот".
Джек едет дальше по своему маршруту. Каждый раз, когда он запускает руку за очередным мороженым, в темноте фургона - мне кажется - поблескивают глазами странные деревянные человечки - пытаются укусить. "Бац", - это Джек щелкает указательным пальцем вцепившегося деревянного зверька, и доброчинно выносит руку на свет.
"Хэллоу! - орет мне кто-то прямо в ухо. Резко дергаюсь, ударяясь головой об изголовье кровати. Да нет, это был сон, просто сон. Да и потом, условный Джек сменил мелодию своей шарманки. Теперь его будка наигрывает мелодию "Я куккарачча" - правда, в замедленном темпе: вот-вот остановится...
Вот и она, бэ-у-дка, фургон. Ржаво открывается дверь, в проеме - Джек. Он - большой надувной клоун, и, - продолжает надуваться. К нему подходит Дорис. Странно, как это она оказалась возле моего дома?
Мороженщик протягивает Дорис перевернутую вафельную пирамидку с избранной начинкой. Дорис ловко подхватывает мороженное. Огромный Джек так же ловко подхватывает Дорис, отщелкивая пальцем ненужное мороженное. "Хрум", - вгрызается он в хрусткий стаканчик ее тела.
"Уэмб!" - передок машины Джека превращается в огромные челюсти. Машина изгибается в сторону Джека. Челюсти легко перекусывают надувного мороженщика. "Хэллоу", - орет он, сдуваясь, голосом травести.