Бороздин Эдуард Константинович : другие произведения.

Судьба

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  

Э.К.Бороздин

  
  
  
  

СУДЬБА

"Мы забыли, что эта земля предназначена для того, что бы стать дисциплиной, школой, тренировкой, обучением, ученичеством"

Ошо Раджниш [1]

"Как уйти мне с миром и без печали"

Ошо Раджниш [1]

ОГЛАВЛЕНИЕ

  
   Судьба
   Вступление 3-11

ЧАСТЬ1. ВСЕ НА СВЕТЕ БЫЛО НЕ ЗРЯ, НЕ НАПРАСНО БЫЛО...... 12-62

   Глава 1 Военное детство....................................12-29
   Размышления. 27-29
   Глава 2. И дальше не лучше................................30-36
   Размышления 34-36
   Глава 3 Самые тяжелые времена.........................36-48
   Размышления 44-48
   Глава 4 Американские горки 48-58
   Размышления 58-62

ЧАСТЬ 2 ТРУС НЕ ИГРАЕТ В ХОКЕЙ 63-100

Глава 5 Блеф 67-74

   Размышления 72-74
   Глава 6 Пьянящая свобода 74-81
   Размыщления 79-81

Глава 7 История любви 82-90

   Размышления 89-90

Глава 8 Быть или не быть 90-100

   Размышления 94-100
   ЧАСТЬ 3 ДАЛЕКО, ДАЛЕКО 101-122
   Глава 9 Таймыр - край удивительный 107-122
   Ссыльные 115-120
   Размышления 120-122
   Глава 10 За круглым столом 122-128
   Расстрел 123-124
   Летчики 124-126
   Ни за что 126-127
   Учитель 127-128
   Глава 11 И все пешком 128-138
   Размышления 135-138
   Глава 12 Северная наука 138 149
   Размышления 144-149
   ЗАКЛЮЧЕНИЕ 149-151
  
   СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
   БЕЗ ПЛАНА И БЕЗ ТЕМЫ
   Дороги, дороги
   Люблю я Север
   Мертвый каюр
   Шальная песня
   Женщина из тумана
   Мы в чуме сидели четвертые сутки
   Кладбище в далеком Заполярье.
  
   Расцветают цветы мимолетные.
   В память Борису Маслухину
   Женам тундровиков
   Шаман
   Б. и М. Войцишс.
   Ночь
   Осень
   Эх, рыбалка!
   Ширина дороги в три оленя
   Ты не знаешь, что ты герой.
   Ночь. В вагоне очень душно,
   Лязг гусениц о снежные заструги.
   Пляска шайтана
   Моя рогатая родня
   Сон 1
   Сон 2
   Сон 3
   Сон 4
   Когда луны манящий свет
   Россия
   На Кавказе
   Бахчисарай
   Херсонес
   Гори
   Тиль
   Неужели Боги смертны?
   Волшебное зеркало с неба упало
   Ненавижу войну. Ненавижу
   В сорок пятом, с ватагой мальчишек
   Говорят, что мы "идем с базара",
   Циклон
   Одиночество
   Охотник и воробей (Авганская сказка)
   Спи мой сын.
   Тополиный снег кружится за окном,
   Гордиться критикой лихой писака.
   С тех пор как Бог дал человеку речь
   Знать правду нелегко, увы.
   При жизни памятник заслуживает тот,
   Что ясность разума, без тела, без души,
   У счастья, знай, короткий срок.
   Каким я был до своего рожденья?
   Все люди мы!
   Религия! А что это такое?
   Девушка
   Горбатый мальчик с репейником не кепке
   Упала звезда, оставив огненный след
   Пьяный хмель меня тревожит
   Серая собака ищет в помойке счастье
   Человек на фоне серой стены
   В жизни везде перекрестки дорог
   Мысль и плоть
   Человек ушел из больницы без рук
   Дайте для папы водки
   Женщина у ограды детского сада.

ВСТУПЛЕНИЕ

  
   "Однажды Бахауддин эль-Щах, великий учитель дервишей ордена Накшбанди, встретил на большой площади Бухары собрата.
   Незнакомец был скитающимся монахом из ордена Маламати "Заслуживающих Осуждения".
   Бахауддина окружали его ученики.
   - Откуда ты идешь? - обратился Бахауддин к путнику с обычным суфийским приветствием.
   - Понятия не имею, - глупо улыбаясь ответил тот.
   Услыхав этот неучтивый ответ, ученики Бахауддина принялись неодобрительно перешептываться.
   - Куда ты идешь? - спросил Бахауддин.
   - Не знаю, - воскликнул дервиш.
   - Что есть Добро? - к этому времени вокруг
   собралась толпа.
   - Не знаю,
   - Что есть Зло?
   - Понятия не имею
   - Ч то Правильно?
   - То, что хорошо для меня,
   - Что Неправильно?
   - То, что плохо для меня.
   Раздраженная словами дервиша толпа принялась отталкивать его прочь. И он ушел, упрямо двигаясь в
   том направлении, что, как было всем известно, никуда не вело.
   - Глупцы! - промолвил Бахауддин Накшбанд. - Этот человек разыграл роль человечества. Вы отнеслись к нему с презрением, но он намеренно показал то невежество, какое любой из вас, ничего не осознающих, проявляет каждый день в течение всей своей жизни." [2]
  
  
  
  
   Мы плывем между Стиллой и Харибдой,
   Нас раздирает и засасывает, бьет о скалы!
   Но те, кто реализует свою Судьбу,
   Пройдут свой Путь -
   Проплывут между скалами, не погибнут в водоворотах!
   Кто они - эти счастливцы:
   Те кто живет рядом с нами?
   Наши современники или наши потомки?
   Они завершат свой Путь в спокойствии и умиротворенности.
   На прекрасном Острове посреди Течения Вечности.
  
   Люди все больше хотят понять, что такое Судьба? Как узнать предначертанное Судьбой? Может ли желание человека изменить Судьбу в лучшую сторону?
   "Мне довелось встречать людей, которые, следуя своей Судьбе, оказывались буквально в двух шагах от заветной цели, к которой стремились всей душой, но в последний момент делали массу глупостей и в результате их цель, до которой, казалось, было подать рукой, так и оставалась недостижимой.
   И только когда человек осознает, что достоин того, за что он так страстно боролся, он становится орудием в руках Господа, и ему открывается смысл его пребывания здесь, на Земле."[3].
   Время движется от будущего, через настоящее, постепенно растворяясь в прошлом. Вселенная живет по сложным и не всегда понятным людям законам. Для Вселенной цель ее существования определена четко и безусловно. Бог откроет еще одну страницу вечности и завершит очередной этап мироздания. За этот невероятно длительный период пройдут свой путь Миры и планеты, цивилизации и культуры, народы и индивидуальности. Это грандиозное строительство Вселенной захватывает все более глубокие слои материальности, определяя каждой сущности свою роль и свое место в этом созидательном труде. Каждая частица Мира, большая или маленькая, имеет свою задачу, свой план в этом процессе, и этот план мы называем СУДЬБОЮ.
   Мы не знаем свою Задачу, свой Путь, мы не имеем права выбирать свою Судьбу, но каждому человеку дана свобода реализовать свою Судьбу или отступить от нее.
   А если отступить от Судьбы? Не надо думать, что это может сорвать какую-то важную историческую миссию. Ученые, работники искусства знают, что наступает момент, когда одна и та же идея появляется в сознании многих людей. Кто-то выскажет эту идею раньше, другие ее подхватят, разовьют, применят на практике. Всегда существует избыточная информация, которая не дает исчезнуть идее. Идея как бы витает в воздухе, и обязательно найдется человек, который ее поймает и отдаст людям.
   Идея может появиться задолго до возможности своего практического воплощения, -- как говорится, опередить время. Но это тоже не случайно, так как общество должно к такой идее привыкнуть, постепенно повернуться к ней лицом.
   Такое многократное повторение идеи происходит потому, что большинство людей не реализует свою Судьбу, не выполняет свое предназначение. Где-то, на каком-то этапе своего жизненного пути они решают остановиться, прекратить тратить усилия на преодоление препятствий.
   Может быть, я как-то иначе воспринимаю жизнь, чем другие люди, но с молодости я наблюдаю, как вокруг меня и со мной сходятся и расходятся люди. Как на спортивных соревнованиях - сначала нас много, но с каждым кругом, кто-то сходит с дистанции и к концу остается несколько человек, которые находят свои места в жизни, хоть и продолжают соревнования уже в другой команде. И так всю жизнь. Отставшие или переходят на другой путь - наши судьбы разошлись, - или впадают в полусонное состояние. Находиться в полусне физически гораздо удобнее, чем пробивать "окно в Европу". Многие меняют романтику побед на уют мещанства. Но кто-то всегда подхватывает факел прогресса и обеспечивает дальнейшее развитие человечества.
   Надо знать, что Судьбой предначертаны и отрицательные действия, представляющие препятствия на пути создания и утверждения нового. Но это не зло, это не трагедия. Судьба предусматривает трудности, которые должны укрепить человека, сделать его борцом за новую идею. В книгах Карлоса Кастонеды такую функцию выполняют мелкие мучители [4]. Но Судьбой никогда не предусматривается зло. Зло создает человек, отступая от своей Судьбы, забывая о своем духовном предназначении и опускаясь в пучину удовлетворения своих низменных потребностей.
   Реализовать Судьбу любому человеку помогает Душа Мира [3], и желание выполнить свое предназначение, во что бы то ни стало, у человека обретает могучую силу.
  
   Проходит эпоха "Силы". Человечество училось выживать в суровых земных условиях. Оно училось, накапливало знание, наращивало энергию и сознание. Но главенствовал тот, кто был сильнее физически, умственно, по праву рождения. За долгий исторический период скопилось много мусора, много зла, много того, что мешало и мешает переходу в новую историческую эпоху. Но этот переход не связанный с какой-то определенной датой, все-таки происходит. В христианстве имеет место переход от второго к третьему тысячелетию. В других религиях другое летоисчисление. Просто пришло время перемен, которое совпало с переходом в христианское третье тысячелетие.
   Человечество в наше время как бы разделилось на две части. Одна часть стремится к духовности, воспринимает культуру и сознание нового периода, другая - удовлетворяет только свои материальные потребности и создает культ зла. Это напоминает демонические стихалии Даниила Андреева "Дуггур" [5], мир которых - урбанизированный бардель.
   Все ненужное, отмирающее, вредное тормозит дальнейшее развитие человечества, и, как старую кожу змеи, необходимо выкинуть весь этот хлам на "помойку" истории.
   Но процесс этот не простой. Он очень болезненный. Человечество должно пройти в узком проливе между Стиллой (раздирающей) и Харибдой (засасывающей) [6] и очиститься от всего, что нельзя перенести в новую эпоху. Таким очистительным периодом стал ХХ век, и неизвестно, сколько еще продлится это сложное время.
   Сейчас все зависит от каждого из нас. Сможет ли каждый человек реализовать свою Судьбу и тем самым приблизить новую эру, или он погрязнет в материальности и хоть на мгновенье, но задержит переход в новую эпоху?
   "Каждый человек на земле, чем бы он не занимался, играет главную роль в истории мира. И обычно даже не знает об этом". [3]. Все мы центры Вселенной, боги, способные влиять на Судьбу Мира. И как было бы хорошо, если бы мы об этом не только помнили, но и чувствовали ответственность. Говорит Ошо: "Все эти десять тысяч лет человечество живет в настоящем кошмаре, и теперь этот кошмар достигает своего пика; что-то действительно надвигается - вскоре произойдет нечто невероятно важное. Человек либо окончательно вымрет - если вы будете продолжать цепляться за свое прошлое, вы обречены, - либо остаются все шансы на то, что человечество решит избежать самоубийства, остается вероятность, что сейчас все дойдет до такого состояния, что люди решат испробовать новый путь.
   Мы так долго шли по горизонтали - сейчас нам пора сделать шаг ввысь. Мы так долго двигались во времени, что нам пора перейти к вечности. Мы так долго желали и страдали от честолюбия, что теперь нам пора отбросить эти желания и мечты и направить все свои силы в текущее мгновенье, чтобы превратить его в праздник...
   Я могу видеть новый рассвет, он уже близко. Ночь очень темна, это правда, но то, что тьма сгущается, означает приближение рассвета. Я готовлю вас к этому рассвету. Худшая часть путешествия уже позади".[6]
  
   Все живое проходит свой Путь.
   Или только маленький отрезок Пути.
   Ничего в мире не пропадает зря:
   Атомы собираются в молекулы,
   Молекулы образуют вещество,
   Из веществ формируется организм,
   Все усложняется и совершенствуется!
   А дух, о котором мы так мало знаем?
   Каков его Путь? И какие вехи его совершенства?
   Почему некрасивая куколка не знает, что скоро станет прекрасной бабочкой?
   А может быть это мы так думаем?
   А куколка знает, стремится и с нетерпением ждет своего звездного часа!
   Кому что дано знать на этом Пути!?
  
   М хочется сказать каждому человеку:
   Не проходи мимо своей Судьбы.
  
   Сейчас появились книги нескольких писателей, которые учат человечество жить так, как предначертано судьбой. Можно назвать Ричарда Баха и Пауло Коэльо. Их повести просты, чудесны и доступны пониманию каждого человека. И в то же время в них раскрывается великая загадка жизни - как реализовать свою Судьбу, как пройти свой Путь по дорогам этой непростой жизни.
   Однако для большинства эти книги в лучшем случае современные сказки, а для некоторых - просто скучные повести.
   Прежде всего, надо желать и стремиться реализовать свою Судьбу. Ошо говорит: "Да, люди гибнут задолго до того, как умирают на самом деле. Человек умирает уже годам к четырем. С этого момента он начинает просто повторять, все входит в привычку, становится обыденным. И вся его последующая жизнь - просто долгая история неосознанности."[7].
   Это надо разъяснять детям с самого раннего возраста. Я на собственном опыте знаю, что жизнь постоянно подсказывает, где нужно повернуть на свой Путь, но одни люди пропускают эти мгновения по незнанию, другие - с гневом или презрением отворачиваются, зная, что Путь Судьбы не усеян сплошными удовольствиями. Трудности пугают.
   А потом! Что ждет потом? Какие сожаления будут терзать душу в конце жизни - об этом не думают. Большинство людей начинает охватывать зависть и злоба. Эти чувства съедают человека в течение многих лет - люди вновь гибнут задолго до того, как умирают на самом деле.
   И почему-то не передается из поколения в поколение желание идти правильным Путем и опыт прохождения правильного Пути. Почему? Ведь во всем и у всех накапливается опыт. Пусть это называется инстинктом или условным рефлексом.
   "Памар, человек рождается похожим на зерно. Он рождается как потенциальная возможность; он не появляется на свет как нечто уже существующее. В этом его особенность, его необычность, потому, что среди всего сущего только человек рождается как потенциальная возможность - все прочие животные рождаются как нечто уже существующее.
   Собака рождается собакой; она остается собакой всю свою жизнь. Лев рождается львом. Но человек не рождается человеком, человек появляется в этом мире как зерно; он может стать чем-то, но может и не стать. У человека есть будущее; ни у одного из животных будущего нет. Все животные рождаются с совершенными инстинктами. Человек - просто несовершенное животное, но именно поэтому возможен рост, эволюция.
   Обучение - это мост между потенциальными возможностями и реальными способностями. Обучение позволяет человеку стать тем, что он несет в себе как зерно" [7].
   Каждый обречен делать ошибки. Ошо говорит, что человек растет только благодаря ошибкам. Надо набить себе массу шишек и только тогда появляется разумность, появляется что-то вроде интуиции на ошибки. Так мы устроены! Но если мы стремимся идти своей Судьбой, то не надо бояться сломать себе шею. Душа Мира не позволит это сделать. Она оградит и спасет в самый критический момент.
   Уже ребенок чувствует свое предназначение. Мы часто спрашиваем у него, кем он хочет стать? И если в 10-12 лет он отвечает бездумно "не знаю", -- это уже вселяет тревогу. Ребенок чувствует, кем и чем он должен стать. Сначала это выражается в самых общих чертах - "хочу стать моряком", "хочу стать шофером", а с годами все конкретизируется и принимает форму Пути на котором реализуется Судьба.
   Нельзя мешать ребенку "хотеть стать". Наоборот, его стремления и увлечения надо поддерживать, а в дальнейшем необходимо всячески помогать его усилиям реализовать свою Судьбу.
   Посмотрите. У артистов - дети артисты, у политиков - дети политики, у ученых - дети ученые. И, как правило, эти дети талантом не отличаются. Выше родителей поднимаются только единицы. Потомки процветают только, пока живы родители, а как только родители уходят в лучший мир, проявляется вся серость отпрысков и их карьера заканчивается. Это происходит только потому, что родители своим авторитетом ломают Судьбы детей, закрывают Путь, который им определен. Детей увлекает обеспеченная жизнь и слава. Но при отсутствии таланта все это превращается в химеры.
   Да, мы взрослые часто ошибаемся, часто навязываем детям надуманные нами Пути. Но из этого, как правило, ничего хорошего не получается. Ребенок сам должен стать взрослым и выбрать свой путь, а не ждать готовых решений от своих родителей и учителей.
   Вспомните, как семьдесят лет нас направляли и дома и в школе, как лепили из нас глиняных болванчиков? И что из этого вышло? Мы все вновь пытаемся встать на свой Путь. Но у многих сил уже нет, многие не способны перестроиться. Трудно даже предположить, как будет оценен Путь миллионов несчастных людей, у которых не хватило решимости сопротивляться и не хватило сил перестроиться.
   "Ваши дети - не дети вам.
   Они сыновья и дочери тоски Жизни по самой себе.
   Они приходят благодаря вам, но не от вас,
   И хотя они с вами, они не принадлежат вам.
   Вы можете дать им свою любовь, но не ваши мысли,
   Ибо у них есть свои мысли.
   Вы можете дать пристанище их телам, но не их душам,
   Ибо их души обитают в доме завтрашнего дня, где вы не можете побывать даже в мечтах.
   Вы можете стараться походить на них, но не стремитесь сделать их похожими не себя.
   Ибо жизнь не идет вспять и не задерживается на вчерашнем дне." [1]
  
   ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВЯТОГО ДУХА.
   АМИНЬ.
  
  
  
  
  
  
  

Часть 1. ВСЕ НА СВЕТЕ БЫЛО НЕ ЗРЯ, НЕ НАПРАСНО БЫЛО

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Глава 1. ВОЕННОЕ ДЕТСТВО

  
   Дети погибают во время войны,
   Не увидев свой мир,
   Не познав удовольствия жить, любить и творить!
   Кто дал на это право?
   Кто благословил солдат на войну?
   Кто создал средства убийства людей?
   Кто строит свою жизнь на крови людей?
   Нет справедливых воин!
   Убийцы - святые, убившие хоть одного человека!
   Убийцы - великие оружейники и полководцы!
   Убийцы - правители посылающие солдат на войну
   И кровь невинных людей сжигает души их!
   Всех тех, кто переступил завет:
   "НЕ УБИЙ"
  
   Вся жизнь состоит из встреч и расставаний. Кажется, что это движение хаотично. Люди не знают, с кем встретятся завтра, с кем расстанутся или кого потеряют. Кто поверит, что через месяц встретит человека, который изменит всю его жизнь: не будущего мужа или жену, не учителя, у которого надо будет учиться в школе или институте, а случайного человека, с которым Судьба свяжет на несколько минут или на всю жизнь.
  
   Теперь мне хочется рассказать о себе.
   Я родился и прожил в ХХ веке - в том переходном периоде о котором я хочу писать и на примере которого хочу понять свою Судьбу и Судьбу современного человечества. Как это нелегко, но я очень надеюсь, что мне поможет Ошо, как он помогал мне в предыдущей работе.
   Судьба формируется еще до рождения человека. В какую семью попадет ребенок? Желанный он или нет? Каковы Судьбы окружающих его родных и близких? И так далее?
   События быстро сменяют друг друга. Сначала Путь в большей степени выбирают окружающие, затем все больше мы сами, и, наконец, наша Судьба целиком переходит в наши руки, и мы идем по ней или каверкуем ее в силу своего неразумения.
   Я родился в 1933 году в семье бывших дворян, которых советская власть не жаловала. Отца не было. Мы, с матерью, бабушкой и маминым младшим братом, дядей Леней, жили в городе Пушкине, бывшем Царском селе, - городе дворцов и парков. Все в семье меня любили и по возможности баловали. Мать работала заведующей детской районной библиотекой и всегда приносила домой самые интересные детские книжки. Мне очень много читали, развивали во мне воображение, любовь к добру и уверенность, что зло победимо. Я сразу полюбил сказки, особенно русские, и они стали для меня столь же реальны, как вся окружающая действительность. В семь лет я был пухлый, хорошо развитый мальчик, который любил все на свете и в душе которого мир расцветал, как волшебный сад - интересный, добрый и в котором каждая тропинка вела к какому то прекрасному будущему. А мне надо было выбрать, по какой тропинке идти и что сделать в этом саду невероятно хорошего.
   Я жил в великолепных Царскосельских парках, ничем не отличающихся от сказочных и отделить действительность от сказки ни в реальном мире, ни в свой душе мне никогда не хотелось, да и теперь не хочется.
   Но надвигались тяжелые дни. В семилетнем возрасте я начал познавать суровые будни войны.
   Мы с мамой гуляли в парке, когда по громкоговорителю объявили, что немцы напали на Советский Союз. Людей охватила паника. Толпы гуляющих побежали к выходу из парка, бросая на лужайках свою еду, а иногда и вещи. Солнце сияло по-прежнему, но стало как-то зябко и тревожно. Смех смолк, улыбки будто стерло с лиц людей грязной тряпкой. Взрослые знали, что такое война, и нам, детям, передались их смятение и страх.
   Незадолго до начала войны я видел страшный сон. Будто ночью по центральной аллее Екатерининского парка, меня несет дядя Леня, которого я очень любил. Я сижу у него на загривке и со страхом смотрю вокруг. Все деревья с обрубленными верхушками, а на месте верхушек сидят всякие страшилища и тянутся к нам. Дядя Леня спокоен и успокаивает меня. В парке почти светло от лунного света, и мы благополучно выходим в город около Екатерининского дворца, к которому примыкает парк. Страшилищам не удалось меня забрать. Утром я рассказываю свой сон маме и на всю жизнь запоминаю эту кошмарную ночь.
   В августе немецкие войска уже оккупировали наш город Пушкин - город, где жили или хотя бы бывали все великие люди России и многие исторические личности других стран. Но солдаты этого не знали, и каждый тянул из дворцов и музеев в свой мешок любую историческую ценность, даже не подозревая, что она историческая. Так была растоптана и растащена не только история России, но и прекрасный сад, который цвел в моей душе.
   Каждый день стал судьбоносным для меня, для моей семьи, для моей страны. Падали бомбы и снаряды, летели осколки и пули, нечего было есть, не было дров, чтобы согреть квартиру. Но самое главное - наступила эпоха бесчеловечности в самом уродливом ее проявлении. Жизнь и смерть перестали иметь цену и ценность.
   Тогда не была написана книга Коэльо "Пятая гора", и не были известны слова, которые я воспринимаю в свой адрес: "Все сражения нужны в жизни для того чтобы чему-то нас научить. Даже те, которые мы проигрываем. Когда ты вырастишь, то поймешь, что защищал ложные идеи, обманывал себя или страдал из-за пустяков" [8 с.145]
   И еще:
   "Нет трагедий, есть только неизбежное. Все в жизни имеет свой смысл, тебе надо лишь научиться различать, что проходящее, а что вечно
   - Что проходяще? - спросил Илья
   - Неизбежное.
   - А что вечно?
   - Уроки неизбежного.
   Сказав это ангел исчез" [8]
   Каждую ночь горели дома в моем городе, хотя казалось гореть уже нечему. С вечера начинался артобстрел - по городу стреляли со стороны Пулковских высот, и говорят, даже с Кронштадта. А из каждого двора по Ленинграду били немецкие дальнобойные орудия. Мы так привыкли к этой "музыке", что под звуки выстрелов и рвущихся снарядов спали всю ночь.
   Я почти ничего не понимал. Я хотел только есть. Голод довел нас до того, что я уже не мог встать с постели. Мама в 40-градусный мороз ходила на поля, где еще можно было выковырять неубранную картошку или собрать капустные листья. Но это уже не спасало. Заходили к нам немцы. Бабушка прекрасно владела немецким языком и просто грабить, нас было не легко. Другое дело, если за красивую вещь предложить пачку табака, стоимостью 50 пфенингов. Все выглядело очень прилично, хоть обмененная вещь стоила в Германии десятки тысяч марок. Но это считалась честной сделкой.
   Мама мерзлыми пальцами скручивала для меня сигарету и говорила:
   - Покури, говорят, что когда куришь, есть не хочется .--
   Так в восьмилетнем возрасте я начал курить. Иногда на табак можно было выменять хлеб.
   Днем по улицам ходили только немцы. Немногие оставшиеся пушкинские жители вылезали на улицы под вечер, и то старались проскакивать так, чтобы быть незамеченными. Щеголеватые офицеры кутались в женские шубы, спасаясь от 40-градусных морозов. Зачем им нужно было покидать свой родной Faterland? Даже повешенные на фонарных столбах русские мужики, выглядели лучше живых перемерзших немецких солдат.
   Неужели кому-то из них нужно было мировое господство - Doichland, Doichland uberales? Ради чего надо было в тронном зале Екатерининского дворца устраивать конюшню, отрывать с царских кресел бархат, чтобы подтереть свой зад, ломать и крушить бесценные сокровища мировой культуры. Ведь русские цари были наполовину немцы (большинство цариц были немки) и воспринимали европейскую культуру, прежде всего из Германии. Я уверен, что ни одна собака, даже немецкий пес не поднял бы ногу на ножку царского трона. Даже собаки умнее тех людей, которые годами шагали по Европе, разрушая и убивая, каждый день страшась своей смерти, и не имея от этого ничего, даже высокой зарплаты. О чем думал "культурный" европеец ХХ века, одетый в военную форму?
   "Г-н, фон Мольтке [германский фельдмаршал и военный теоретик - СЭС,1985,с.822], отвечал однажды депутатам общества мира страшными словами: война свята и божественного установления, война есть один из священных законов мира, она поддерживает в людях все великие и благородные чувства: честь, бескорыстие, добродетель, храбрость. Только вследствие войны люди не впадают в самый грубый материализм". [9]. Все это благородство я прочувствовал на себе и очень надеюсь, что фон Мольтке ратует сейчас за войну где-нибудь в нижних кругах ада.
   О чем думают современные военные, на которых никто не нападает и которым никто не угрожает? Тонут корабли, взрываются самолеты, бездна сил и средств расходуется на производство орудий массового убийства людей. Умалишенные в сумасшедшем мире. Даже дети перестали играть в войну, а взрослым все еще нужно воевать за никуда не пригодные территории, за утверждение во всем мире своих религиозных и политических идей. И в результате сотни миллионов молодых и здоровых людей гниют в земле, не поняв, даже в предсмертных судорогах, что они умирают из-за человеческой глупости.
   "Мы разоряемся, говорит F.Passy в записке, читанной на последнем конгрессе (1890 г) всеобщего мира в Лондоне, мы разоряемся для того, чтобы иметь возможность принимать участие в безумных бойнях будущего, или для того, чтобы платить проценты долгов, оставленных нам безумными и преступными бойнями прошедшего. Мы умираем с голода для того, чтобы иметь возможность убивать". [9]
   Я взрослел не по дням, а по часам и слушал разговоры взрослых. Никому из них - ни русским, ни немцам - не нужна была эта война. Но все воспринимали войну как необходимое, и даже разумное зло, без которого человечество себя не могло мыслить. Как же это? Где, в каких генах это заложено в человеке? И когда же люди поумнеют настолько, что поймут очевидное - ни человеку, ни человечеству никакие войны не нужны.
   Нам часто показывают армейских щеголей, ухаживающих за дамами, танцующих старинные бальные танцы. Внешний лоск, выправка, стремление к красивости. А изнутри идет такой гнилостный, могильный запах. Ведь любой из этих молодых офицеров или даже курсантов, не задумываясь, убьют человека. Не врага и даже не чужого, а собственного друга. Их этому учат. Им превозносят романтику убийства, романтику смерти и доказывают, что убийство врага-человека - самое благородное и богоправное дело.
   " Кажется единственным делом человека веками было бороться, убивать, насиловать. Кажется, что-то пошло не так в самом человеческом уме: либо какие-то гайки не завернуты, либо завернуты слишком туго, но что-то определенно нуждается в починке.
   Такой человек, как он есть сейчас, не мог быть создан никаким Богом." [11].
   В феврале 1942 года в теплушках (так называли грузовые железнодорожные вагоны) нас вывезли в Германию, где мы стали Ostarbaiter.
   Как в таких обстоятельствах найти свои судьбоносные знаки? Как найти свой Путь? Жизнь становится не бурной рекой, а горным, сумасшедшем потоком, в котором разобраться и выбрать дорогу невозможно. Может быть помогает Ангел Хранитель? Но сам человек становится игрушкой, щепкой Судьбы и о таких периодах жизни никто, даже, Ошо Раджниш не может философствовать.
   Все в моей жизни завертелось, закрутилось. В Германии в первом лагере у нас брали кровь из пальца. Врачи говорили, что по крови они определяют евреев и коммунистов. И многие не выдерживали, признавались. Их сразу увозили из лагеря. Потом нас развозили по разным местам. Я пас коров, овец, коз, гусей, работал у фермеров, на картофельной фабрике. А зимой даже учился в немецкой школе для русских. Нас продавали, как рабов; разлучали с друг с другом, содержали в лагерях за колючей проволокой. Обо всем этом можно писать и писать до бесконечности.
   Весной 1943 г. я чуть не утонул в маленькой речушке, которая протекала около нашего лагеря. Мы прыгали с льдины не льдину и моя льдина раскололась. Ребята вытащили меня, но не смогли спасти от большой трепки. Ближе к осени мы, лагерные ребятишки, сделали подкоп под колючую проволоку и убежали в лес. Целый день мы дышали свободой. К вечеру мы возвратились домой и нас ждали полицейские с собаками. Разговор был коротким. Немногословное внушение, а потом кованым армейским сапогом под зад. Я был самым маленьким и летел по воздуху метра три. Удовольствие" запомнилось на всю жизнь. Самых старших ребят посадили не наделю в карцер к крысам. Есть давали только черствый хлеб с водой. Если бы не коллективные передачи, которые мы проносили буквально под носом у деда охранника, кто-нибудь из ребят не выдержал бы.
   Дед охранник был из русских и немного чокнутый. Говорили, что в Ленинграде он ел человечину, даже родственников, и от этого сдвинулся. Мама рассказывала, что таких каннибалов теперь много, да и я, возможно, ел в Пушкине, в первые месяцы оккупации человечину. Однажды мама принесла студень, в котором нашла человеческий ноготь. Этот студень специально принесли для меня, потому что я уже умирал от голода.
   Потом нас стали отдавать крестьянам на подработку. Один раз Bauer )немецкий крестьянин) меня чуть не застрелил. Я пас гусят, а один гусенок, уже большой, никак не желал идти домой. Я стукнул его посильнее хворостиной, и шея у него повернулась на 1800. Гусенок побежал, глядя назад. Увидев такое безобразие, хозяин принес ружье и стал гоняться за мной. На шум прибежали женщины. Моя бабушка закрыла меня своим телом. Но это не спасло бы меня, если бы не вмешалась хозяйка. Она заявила, что легче отвести "этих русских свиней" обратно в лагерь и получить назад деньги, чем возиться с покойниками и хоронить их за свой счет. Меркантильные соображения сразу отрезвили крестьянина и на следующий день мы были выдворены обратно в лагерь.
   Нас перекупила картофельная фабрика. У мамы было незаконченное высшее образование и ее сразу стали обучать работать на огромном станке, бабушку определили на кухню, а меня опять в подпаски, так как у многих рабочих была скотина, а подслеповатый дед-пастух часто забывал на пастбище мелких животных.
   Я помню эти годы скитаний как будто все происходило совсем недавно. Именно в эти годы мать где-то достала Евангелие для детей. По нему я учился читать, писать и познавать Закон Божий. Нам разрешалось ходить в церковь и бабушка вновь окрестила меня по лютеранскому обычаю. (Первый раз меня крестили в Пушкине, в лицейской церкви, зимой. Но бабушка решила, что в шубе и на скорую руку крещение не действительно). В это время я узнал, что каждого человека хранит ангел-хранитель, и понял, что мой ангел хранитель любит меня и заботится обо мне.
   Зимой 1945 года, когда мы были разлучены с матерью (ее отправили работать в другой город) и я остался только с бабушкой, наш городок освободили советские войска. В тот момент мы все спрятались в продовольственных подвалах. Военнопленных всех национальностей заранее угнали в сторону Берлина, и в лагере осталось только небольшое число гражданских лиц из России и Украины. Если бы мы не спрятались в подвалах, нас бы просто убили. Немцы вошли в бараки и автоматными очередями "прочесали" все нары и углы.
   Когда все стихло, мы выглянули на улицу и увидели уже советских солдат, спокойно расхаживающих по лагерю.
  
   В небольшом городке никого не осталось. Квартиры, магазины - все было открыто, все никому не нужно. Мы с одним мужчиной из лагеря ходили по квартирам в поисках еды, залезали в подвальчики частных домов, перерывали небольшие склады магазинов. Мы искали продукты, одежду и что-нибудь интересное. Я насобирал три корзины фарфоровых статуэток, подобрал по два полных комплекта одежды бабушке, маме и себе и самое интересное - утащил огромный ящик ниток мулине. Меня просто заворожили мотки цветных блестящих ниток.
   Один раз в какой-то квартире оказалось двое раненых немцев. Я вышел на улицу, нашел нашего офицера и сказал ему об этом.
   - Ну и пусть валяются там! - ответил он не слишком дружелюбно.
   - Но они раненые, беспомощные, - возразил я.
   И офицер чертыхаясь пошел в ту квартиру.
   Другой раз я решил сходить в курятник одного из зажиточных немцев. Там было много птицы. Рядом отдыхали солдаты. Я начал гоняться за курами. Подошел молодой солдат и засмеялся.
   - Так ты много не поймаешь. - Автоматной очередью он уложил сразу десятка два кур, но большинство из них были подранки и сильно трепыхались. Мы собрали убитых и раненых кур и решили отрубить им головы. Рядом лежал убитый немец, в груди которого торчал нож-штык. Парень подошел к мертвому немцу, вытащил из его груди штык, вытер лезвие о голенища своих сапог и спокойно отрубил курам головы.
   - Бери себе половину, а из другой половины мы в отделении сварим суп. Давно не ели курятины.
   Я не знал куда деваться. Мне казалось, что все куры пахнут мертвым немцем. Солдаты вокруг смеялись. Я принес кур в барак, тщательно их обработал и отрезал их шеи до основания.
   Нам приходилось готовить много еды, потому что на ночь останавливались солдаты ехавшие на фронт в сторону Берлина. Они почему-то не желали спать в роскошных немецких домах, а останавливались в наших бараках. Даже какой-то штаб и тот расположился в одном из бараков. Это при том, что рядом пустовал целый город. Я их понимал. Здесь хоть чуть-чуть пахло домашним русским теплом.
   Потом в городе начались пожары, и военные говорили, что поджигают сами немцы.
   Именно в это время я понял, что меня оберегает ангел-хранитель. В один из весенних морозных дней над нами пролетал немецкий самолет. И вдруг посыпались круглые железки, величиной с гусиное яйцо. Солдаты бросились в барак, а я в растерянности остался стоять на месте.
   - Скорей за дверь, - крикнул мне какой то военный.. Как только я захлопнул за собой дверь в барак, по ней забарабанили осколки. Это оказались немецкие противопехотные бомбы. Их мелкие осколки сотнями попадают в людей, и, если человек не погибнет, то надолго будет выведен из строя.
   Уже с раннего детства (с 4-5 лет) я начал замечать, что появляются приметы, которые предупреждают меня о хорошем или плохом. То ли это мелодии песен или просто музыка, то ли это определенные действия окружающих людей, то ли встреча с животным, растением, человеком. Но оказывается, что у каждого человека есть свои приметы. Их надо запоминать и потом или избегать, или наоборот не избегать встречи с ними. Но ничего нельзя делать специально. Все должно происходить случайно.
   Я считаю, что одним из проявлений высших сил, спасавших меня в это время, было то, что какие-то непонятные силы заставляли меня возиться с ящиком мулине. Я был мальчишкой очень практичным, чтобы не понимать бессмысленности таскания лишнего, ненужного груза. Но......
  
   Нас стали группами увозить в Польшу в Люблинский распределительный лагерь. На первом же железнодорожном разъезде, при пересадке с одного поезда на другой мне пришлось бросить корзины с фарфоровыми статуэтками. Жалко было, но сил не хватало таскать их по железнодорожным путям. Но мулине я не бросал. Когда нас, наконец посадили в теплушки, которые должны были ехать до Люблина, мы оценили нитки. За моток мулине поляки давали нам хлеб, молоко, а иногда и мясо, ведь нас никто не кормил, а в пути мы были больше недели. Кто воровал, кто продавал вещи, а я менял нитки и все считали это очень выгодным мероприятием. Ящик ниток спас меня и бабушку от голода.
   Люблинский лагерь был фильтрационным лагерем советских органов. Всех мужчин старше 16 лет попавших в этот лагерь, сразу записывали предателями и отправляли в штрафные батальоны. Я знал, что это не так. Я знал, как голодом загоняли во власовскую армию, как людей "ставили" в узкие каменные камеры (метр на метр) и заставляли там стоять по пояс в холодной воде по несколько суток. Не все выдерживали. Людей ломали и заставляли делать все, что приказывало немецкое начальство.
   Люблин знаменит лагерем смерти "Майданек", где были уничтожены более миллиона людей разных национальностей. Во время пребывания в Люблине я был в этом лагере смерти не раз. Немцы ничего не успели уничтожить. Всю лагерную команду - от начальства до последнего охранника повесили не столбах вдоль дороги, ведущей к лагерю.
   В годы войны лагерь смерти работал напряженно день и ночь несколько лет. Немцы привозили людей эшелонами, выгоняли их на площадь, окруженную производственными бараками, и разводили по душевым помещениям. Там их стригли, раздевали до гола, окатывали холодным душем и загоняли в душегубки. В основном убивали угарным газом, но проводили испытания и боевых отравляющих веществ. Военнопленные грузили трупы на вагонетки и везли к печам.
   Трупы из вагонеток выгружали на железные столы, где так называемые "хирурги", выдирали золотые зубные коронки, серьги, кольца, и даже копались во внутренностях, если подозревали, что ценности могли проглотить.
   Потом трупы заталкивали в печи и тут же убивали тех военнопленных, которые привозили трупы. Военнопленных тоже сжигали, поскольку в соседнем лагере их было с избытком. И так печи горели не угасая годами. Человеческий жир полностью не сгорал и стекал по специальным трубам в емкости, из которых его извлекали и увозили. Говорят, делали мыло. Нам рассказывали, что с некоторых людей сдирали кожу для производства оригинальных сумочек и абажуров.
   Трудно представить, что чувствовали жертвы, но мы испытывали ужас. В одном из бараков лежали горы обуви - отдельно детской, женской и мужской; в других - одежда. Самое ужасное впечатление оставлял барак с волосами. Волосы каждого человека были аккуратно связаны в пучки.
   Нас не пускали только в один из секторов Майданека, где немцы проводили медицинские опыты над людьми. Но и того, что мы видели, было больше, чем достаточно, чтобы понять психологию войны.
   И пусть никто, никогда не говорит мне о каких-то гуманных военных подвигах, о справедливых и несправедливых войнах. Все войны гуманны и справедливы у победителей, и ужасны, зверски у побежденных. Победители умеют себя оправдать и все свалить на побежденных. Освенцим, Майданек и другие подобные лагеря - это край, до которого дошла военная фантазия. Но история полна "военных подвигов", приблизившихся к ним по своей жестокости, изощренности и бессмысленности.
   Прошли годы, забылись имена погибших, стерлась острота событий. Многие даже не знают обо всем этом и для них вторая мировая война такое же романтическое событие, как и все предыдущие войны. Я удивляюсь, что войны почему то не остаются в памяти наших генов? Никак невозможно дать прочувствовать современным политикам, генералам, хозяевам военно-промышленного комплекса все то, что чувствовали люди, проходя Майданек, даже зная, что они не станут жертвами этой бесчеловечной машины.
   Я думаю, что самым великим человеком станет тот, кто изобретет тренажер Майданека для всех, у кого хоть на мгновенье появляется желание воевать. Должна быть какая-то виртуальная реальность, где может побывать каждый и, как в проруби, остудить свой пыл, снять свою агрессивность. И надо, чтобы физическая и душевная боль на этих тренажерах приносили настоящие, а не виртуальные страдания.
  
   Мне было тогда 12 лет, и я обладал всеми пороками мальчишки военного времени: курил, участвовал в воровских делах, сквернословил, дрался по любому поводу, неплохо владел оружием и т.д. Папиросу я мог выкурить за 3-4 затяжки, что очень нравилось солдатам.
   В люблинском распределители было много детей, которые возвращались в Россию. Были и мальчишки моего возраста, то же усвоившие все пороки военного времени. Мы часто у местных жителей воровали белье, которое сушилось во дворах, и продавали его на рынке; в ларьках и лавочках воровали продукты; даже в морге, который был рядом с лагерем, умудрялись стащить что-нибудь из одежды покойников.
   Каждую ночь к забору нашего лагеря приходили пьяные люди и стреляли, ругая распущенных хулиганов, к которым без всяких сомнений относился и я.
   Вместе с нами в распределителе жил пожилой мужчина, которого все называли "профессор".
   Однажды мы сидели с ним на скамейке и грелись на весеннем солнышке. Я что-то начал говорить о своем желании скорее попасть на Родину, и в ответ услышал невероятное.
   - Ты там никому не нужен. Там хулиганов и своих достаточно. Родине нужны люди, которые хотят учиться, будут честно жить и работать. А ты, если таким останешься, скоро попадешь в тюрьму и жизнь твоя превратится в существование обычного уголовника. Тебя и там ждут лагеря с колючей проволокой, нисколько не лучше немецких.
   В нашей семье и до войны часто говорили о тюрьмах и лагерях, в которых сидели родственники и знакомые, говорили об уголовниках, из-за которых приходилось страдать людям несогласным с советской властью. Но я не представлял, что это все может относиться ко мне. Я был горд, что родился и вырос в великом Советском Союзе, чьи войска штурмуют Берлин. Мы воровали только у врагов и этим помогали нашим солдатам. Даже в страшном сне я не видел себя таким хулиганом на Родине-победительнице, в любимом Пушкине. Разве я хотел остаться таким же в том довоенном раю?
   Я был потрясен разговором с "профессором". Почему-то, я всему сказанному поверил и запомнил этот разговор на всю жизнь. Я дал клятву, что все свои гадкие черты и поступки я оставлю здесь, в этой ненавистной Германии и приеду в Ленинград человеком, за которого никому не будет стыдно.
   Не знаю ни имени, ни фамилии этого "профессора". Но это было то судьбоносное происшествие, которое повлияло на всю мою жизнь. Этот мужчина, наверно, все сразу забыл и не придал этому случаю большого значения, но дай Бог, чтобы судьба отблагодарила его за его доброе дело.
   Я все время старался выполнить свое обещание, хотя и не стал пай-мальчиком. Но к сожалению, я так и не бросил курить. Я не курил около года, но вокруг все курили, и я вновь пристрастился к этой гадости на долгие годы.
  
   В начале мая 1945 года группу, куда входили я и бабушка, посадили в товарные вагоны и повезли на Родину. В нашем вагоне ехали люди из Ленинградской области. Поезд шел очень медленно. Часто нас цепляли к какому-то воинскому эшелону, вывозившему трофеи.
   В это время произошло великое событие. Мы проснулись рано утром (с рассветом) от невероятного шума. Кругом стреляли, кричали, пели. И сквозь этот невероятный шум мы услышали крики "ПОБЕДА". Кто-то прибежал к нам в вагон и поздравил с окончанием войны, кто-то даже принес бутылку вина. Наш вагон стоял на запасных путях. Не было ни радио, ни газет. Но все поверили, и всеобщее ликование охватило людей.
   Так кончился один из самых тяжелых периодов моей жизни. Потом мне еще не раз приходилось проплывать между Сциллой и Харибдой, и я не знал тогда, что самое тяжелое впереди и надеялся на лучшее. Так, наверное, всегда надо надеяться на лучшее.
   Но это будет уже в другой жизни. А эта жизнь кончилась. И как не странно, я остался жив.
   Во мне была только радость, может быть, детская, может быть, взрослая. Я плясал вместе со всеми и не думал, что где-то в Москве, в Берлине происходят исторические события. Мы просто радовались, что остались живы, что мы свободные люди, что наша страна победила ужасный фашизм, что вернется прежняя мирная жизнь, и еще много - много было причин ликовать и плакать от радости (а некоторым от горя безвозвратных потерь).
   Вокруг были простые люди, с чистыми чувствами. И я сейчас думаю, что на запасных путях какой-то неизвестной станции радость людей была по-настоящему божественна, не загрязненная гордыней, не затуманенная планами наживы и власти. В те минуты мы тоже мечтали о многом. Но это были самые светлые и простые мечты тех, блаженных и нищих духом, о которых говорил Христос в Нагорной проповеди.
  
   Как образумить людей?
   Как доказать, что они не имеют право убивать то, что названо Подобием Божием?
   Как внушить людям, что их жизнь и жизнь всех людей - это великий дар Божий и каждый прожитый день счастье?
   Каму дано право отбирать у людей счастье?
   Никому!
   Каждый человек должен пройти свой Путь, выполнить все предначертанное ему Судьбой.
   И распорядиться своей Судьбой имеет право только сам человек!
   Он отвечает за себя перед Богом!
   А все, кто лишает возможности человека реализовать свою Судьбу,
   совершают смертный грех!
   И безумно тяжело им заработать прощение!
  
  

Размышления

   Война кончилась. Не кончились человеческие несчастья и горести, связанные с войной, не зажили и никогда не заживут раны у людей, которые прошли войну, не вернется то, что потеряно во время войны. И завершая эту, для меня не легкую главу, мне хочется пофилософствовать, подумать о сегодняшнем дне.
   По мнению ученых, наша история родилась из дикости. Облезлая (без шерсти) обезьяна с "куриными" мозгами из года в год точила камни, привязывала их к палке и этим орудием разбивала косточки, высасывая из них вкусное содержимое. Это был нелегкий труд. В процессе этого нелегкого дела у нее развивались руки и мозг. Этот примитивный труд сделал обезьяну человеком и отдал в его распоряжение всю земную природу.
   Но скорее все было наоборот. Например, лев, царь зверей, сам охотиться не любит, он у львицы отнимает еду и, пока не насытится остатки ей не отдаст. Он даже львятам кусочка не оставит. Такими, по мнению других ученых мы были не так давно.
   Зоологический опыт говорит о том, что охотиться надо на слабого, того, кто не может сопротивляться. И, самое удобное - ночью украсть из соседнего племени женщину или ребенка. От женщины можно получить двойное удовольствие. Ее захватывали в плен, насиловали, а потом с удовольствием съедали. Так делали еще несколько десятилетий назад папуасы.
   Есть картинка - люди убивают мамонта. Мне думается, что это был единичный фантастический случай, который нельзя было не запечатлеть.
   Одни стали совершенствовать формы обороны, другие - формы нападения. Для того и другого люди стали объединяться в племена, в племенные союзы, а потом - в государства. Работа никого не привлекала. Все хотели жить хорошо за счет других, в основном за счет разного рода рабов. И потому совершенствуются орудия нападения, строятся города и укрепления ради обороны.
   Не разум движет технический прогресс, а лень, кровожадность, Садистские наклонности человека заставляли его выжимать из своих подчиненных (прежде всего рабов), не только физическую силу, но и проявлять умственные способности. Великие открытия и технические изобретения использовались не только в целях повышения благосостояния человека. Сначала война. А остатки всему остальному.
   Многие тысячи лет все жители выбегали на улицу любоваться стройными рядами войск и техники. И чем страшнее была эта военная армада, тем слаще замирало сердце, глядя на нее. Женщины млели от расфуфыренных военных щеголей, дети с удовольствием рассматривали одежду и оружие великих убийц.
   А рядом в этнографических музеях стояли лапти крестьян, фартуки рабочих, бытовые женские одежды. Взгляд не останавливался на них, никого не интересовала такая серость.
   Всю историю человек совершенствовал орудия убийства и соревновался в их совершенствовании. Война - вот двигатель истории. Чем больше из данного оружия можно убить людей, тем выше ценится это оружие и тем больше почета изобретателю.
   Сейчас положение не изменилось. Двадцатый век показал, что мы дошли до пропасти. Мы ничего не получили от войны, кроме обгорелых и зараженных трупов. А это уже и противно и опасно.
   Теперь военные без погон крутятся около парапсихологов, экстрасенсов, физиков, которые изучают новые формы излучения. А вдруг здесь можно чем-то поживиться. Военные мечты и идеи не исчезли. Они просто находятся в замороженном состоянии. И стоит их немного подогреть все возобновиться с громким криком "УРА".
  
   Строим подводную лодку с десятиэтажный дом!
   Она может уничтожить весь мир!
   Строим крейсер невиданных размеров!
   Он может уничтожить весь мир!
   Строим атомную бомбу небывалой мощности!
   Она уничтожит весь земной шарик по которому мы бегаем!
   Строим, создаем то, что убьет наших врагов,
   А заодно и нас.
   Потрясающее научное решение и потрясающая перспектива!
   Когда это случится?
   В любое время! Когда захотите!
   УРА! Мы самые, самые! УРА!
  
  

Глава 2. И ДАЛЬШЕ НЕ ЛУЧШЕ

  
   Разруха!
   Все тихо, как на кладбище.
   И люди ходят осторожно и молча.
   А ясновидцы видят кровь, стекающую со стен разбитых домов,
   Лужи крови на асфальте около воронок.
   И все это надо закопать, замыть, закрасить.
   И построить чашу с вечным огнем в память неизвестному солдату!
   И забыть, что, разрушенный войной город - это кладбище не только солдат,
   Но и людей, которых война, походя, лишила жизни, искалечила.
   А города и села опять будут жить!
   И в них будет готовиться очередная война.
   Такова жизнь в нашем государстве!
   Люди понимали, что как бы тяжела не была утрата, как бы велики не были разрушения, они восстановят все, залижут раны, затопчут места боев и могилы. Все вернется к нормальному образу жизни, но не такому, какой был до трагедии. Во всем виновата спираль жизни. Круг никогда не замыкается и время не возвращается в точку отсчета.
   Наша семья, я мама и бабушка, воссоединилась под Ленинградом, и через год мы оказались в родном городе Пушкине, где мама стала вновь заведовать детской библиотекой, как до войны. В бывшем Доме пионеров удалось приспособить только одну полуподвальную комнату, в которой мы жили несколько месяцев. Остальные комнаты были разрушены так, что своими силами их восстановить было невозможно. Через несколько месяцев нас переселили в подвал одной из школ. Там мы прожили несколько лет и там закончилось мое детство.
   Жизнь была очень тяжелой. Всё продавали по карточкам и талонам. Однажды у мамы украли карточки и целый месяц мы с одним из одноклассников, который казался толстым, а на самом деле опухал от голода, собирали остатки с тарелок других учеников. Этот мальчик погиб, когда ехал на крыше вагона в Ленинград.
   Очень много детей погибало в эти годы: кто связывался с преступными бандами, кто подрывался на случайных минах. Я же ходили на поля сражений выкапывать в обвалившихся окопах медные гильзы, которые принимали за гроши как цветной металлолом.
   Однажды мы раскапывали блиндаж в Александровском парке и вдруг услышали невдалеке детские вопли. Мы побежали туда и увидели мальчика, который лежал в крови на тропинке. Ни людей ни телефонов поблизости не было. Откуда взялись силы. Я побежал в город за помощью. Километров 5-7 я пробежал без передышки. Около поликлиники стояла скорая помощь и мы сразу поехали туда, куда я указывал. Пострадавших детей было пятеро. Самый старший, лет 13, нашел головку снаряда и начал бить ею по огромному пню. Снаряд взорвался. От мальчика остались только ноги в валенках. Второму мальчику вывернуло все внутренности, но он смог доползти до тропинки. Еще одного я не разглядел. Старшую девочку изрешетило осколками. В живых осталась только маленькая девчонка, которая спряталась за этот пень, и ее только оглушило (но теперь я думаю, что у нее было и сотрясение мозга). Скорая увезла четыре детских трупа и оглушенную девочку. Наша компания осталась - молча разглядывая место трагедии.
   Это только один пример. Такие трагические случаи происходили постоянно.
   Но мне хотелось бы поговорить о другом - о простых людях, переживших войну, потерявших все и всех. Сколько вдруг у них проявилось доброты и человечности. Раньше я писал, что с приходом немцев все накрыла бесчеловечность! Теперь наоборот. Как будто жизнь решила компенсировать в этой стране доброту и любовь людей друг к другу. Говорят, что так не было никогда. Причем в высоких кругах, которые меньше всех пострадали от войны (или, наоборот, нажились на войне) этого не было. В них как бы затаились, спрятались те недобрые чувства которые расцвели в годы войны. А люди-труженики жертвовали всем, что бы помочь друг другу выжить. Их не надо было заставлять работать, организовывать субботники или воскресники, взывать к их совести. Все работали до изнеможения: заканчивали свои дела - шли помогать соседям, заканчивали дела соседей - шли разбирать завалы или убирать дворы. Если кто-то говорил о несчастном случае - никто не пытался вдаваться в подробности, все стремились помочь как можно быстрее.
   Когда я прибежал в поликлинику и сказал, что в парке дети подорвались - никто меня не переспросил, никто не усомнился в достоверности моего сообщения. Медики не потеряли ни минуты. Сейчас меня таскали бы по всем инстанциям, сто раз выясняли бы подробности, а под конец решили бы, что я просто их разыгрываю.
   Тогда ничего подобного быть не могло. Человечность была просто свойством человека.
   И была еще особая черта молодежи (этих бандитов, хулиганов с которыми не могла справиться милиция). Они хотели учиться, они мечтали вырваться из нищеты, из темноты, из унижения. Они грызли азы науки, читали книжки, чтобы стать уважаемыми людьми.
   Каждый мечтал о своем. Я мечтал стать физиологом таким, как Иван Петрович Павлов. Через всю жизнь я пронес этот образ великого ученого. Может быть, это началось еще до войны, может быть после войны. Но я читал о И.П.Павлове все, что мог достать. В четырнадцать лет я зубрил по институтским учебникам анатомию и физиологию человека. Но об этом потом.
   Большинство моих товарищей уже с третьего класса (меня приняли в школу сразу в третий класс) планировали свою судьбу и реализовали те планы, которые они лелеяли. Читали и занимались все очень много.
   Расскажу об одном очень интересном случае. Двое моих товарищей попали в детскую колонию за грабеж - раздели кого-то в темном сквере. Одного из них я случайно встретил, когда приехал после окончания института в Норильск. Мы очень обрадовались этой встрече. Оба мои бывшие товарищи в тюрьме окончил техникум. После тюрьмы один работал в Норильске на руднике "Медвежий ручей", другой - в Воркуте на шахте. Норильчанин - того кого я встретил в Норильске, потом поступил в вечерний политехнический институт и исчез с моего поля зрения.
   Война круто обошлась с людьми и научила их преодолевать препятствия. Так было, наверное, всегда в лихие времена. В начале пятидесятых годов в Ленинграде я познакомился с одним профессором, который в 1922 году еще молодым парнем пришенл в Питер в лаптях, не умея ни читать, ни писать, Он поступил на завод, кончил рабфак и больше с наукой не расстался.
   Все эти люди не знали, что такое Судьба, но, по-видимому, нашли свой Путь и прожили жизнь так, как им было предназначено.
   Второй судьбоносной встречей, (напомню, что первая была в Люблине с "профессором), была встреча с руководителем духового оркестра. Я пришел в Дом пионеров, который к тому времени восстановили и записался в духовой оркестр. Я был одним из самых маленьких оркестрантов. Записываться пришло нас много, а осталось двое. Руководил нами Петр Захарович Харченко - дядька строгий, но справедливый. За крупное хулиганство он мог и трубой стукнуть (мне раза два попадало), но на следующем занятии об этом и не вспоминал.
   Петр Захарович стал для меня как отец. С ним можно было говорить обо всем, и всегда он помогал и давал дельный совет. В рискованных случаях он просил помощи рабочих с завода, где тоже руководил оркестром. И все ему сходило с рук. Он не любил власти, но был очень осторожен. В оркестре у Петра Захаровича я играл до 1957 года - 12 лет. И всегда приходил сюда как домой. Будто скрыто было это место от дурного глаза, от преступного действия. Возможно я увидел бы сейчас что-нибудь особое в этом оркестре, а тогда все было буднично и обычно. Только безопасно - как под Богом.
   Учился я хорошо. Любил заниматься физкультурой, особенно увлекался коньками. Ходил на каток каждый раз когда, он был открыт. Играл в духовом оркестре, занимался в драматическом кружке и много читал. Сутки казались удивительно короткими. Редко находилось время на какое-либо хулиганство.
   ... Началась учеба в шестом классе. Я был полон планов, и все будто получалось. Жизнь постепенно налаживалась и стирались те шрамы, которые оставила война.
   Но в один из вечеров пришли ОНИ. Их было двое или трое, одетые просто, незаметные, спокойные и даже вежливые. Они предъявили бумагу, которую мне читать не полагалось, перерыли всю комнату и увезли маму - они были из Комитета государственной безопасности.
   Так кончилось мое детство.
  

Размышления

   Человечество все время ищет врага. Кто враг? Откуда враг? Только взрослым человеком я понял, что враг - это фигура очень выгодная. Каждому кто-то угрожает, а власть защищает. Если же народ сильно возбуждается от плохой жизни, то нужна война. Маленькая или большая - уж какая получится. Всякие интеллигентские рассуждения и философию - на помойку. Необходимо оставить один патриотический дух и героически умереть за отечество. Политики, администраторы, священники, интеллектуалы - им умирать не надо. Они должны громче кричать о героизме самопожертвования и глубже прятаться от пуль и снарядов.
   Лев Николаевич Толстой приводит слова католического священника: "Одно из первых предписаний вечного закона, написанного в совести всех людей, - говорит аббат Дефурини, -- есть запрещение отнятия жизни своего ближнего, пролития крови (без достаточной причины, не будучи принужденным к тому необходимостью); это одно из тех предписаний, которое глубже всех других врезано в сердце человеческом...
   Но как скоро дело касается войны, т.е. пролития крови человеческой потоками, так люди нынешнего времени уже не заботятся о достаточной причине. Те, которые принимают участие в войнах, и не думают уже спрашивать себя, имеют ли какое-либо оправдание эти бесчисленные смертоубийства, справедливы ли они или нет, законны или незаконны, невинны или преступны, нарушают ли они или нет главный закон, запрещающий убивать (без законной причины). Но совесть их молчит...
   Война перестала быть делом, зависящим от нравственности. Для военных нет другой радости в трудах и опасностях, которые они несут, как та, чтобы быть победителями, -- другого горя, как то, чтобы быть побежденными. Не говорите мне о том, что они служат отечеству. Уже давно великий гений ответил вам словами, вошедшими в пословицу: откиньте справедливость, и что такое государство, как не большое сборище разбойников? И сборище разбойников разве не маленькое государство? И шайка разбойников имеет свои законы. И там сражаются для приобретения добычи и даже для чести" [12].
   Война - это польза для государств, это порядок и научно-технический прогресс. В учебниках истории нет ничего красивее войны. Русская конница под барабанным боем и с криками "Ура" вступила в Париж разбив Наполеона. Только представьте себе эту красоту.
   А военные парады? Все бегут любоваться, чем их в скорости стукнут по голове. Красота-то какая! Есть, правда, отдельные живописные полотна с ужасами войны, но мы так к ним привыкли, что нам уже и не страшно.
  
   По Красной Площади идут солдаты!
   По Красной Площади идут танки и пушки!
   По Красной Площади везут ракеты, даже ядерные!
   Есть чем убивать! Есть кого убивать!
   А тех, кто не согласен - в тюрьму.
   И убивать как можно раньше, чтобы не мешали!
   А тем, кто готовит новую войну - ордена, звания, почести.
   Четкий шаг! Четкий строй!
   Потом опять вечный огонь, братские могилы и разрушенные города!
   Красота-то какая!
   Такова жизнь в нашем государстве.

Глава 3 САМЫЕ ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА

  
   Свобода, равенство и братство!
   Свободно сажать в тюрьму инакомыслящих.
   В тюрьме все равны, как кошки ночью.
   И все образуют тюремное братство.
   Это строительство социализма!
   А когда построим будет еще лучше!
  
   Маму увезли люди из КГБ и мы остались с бабушкой одни. Как и все, мы надеялись, что произошло недоразумение, что через 2-3 дня все выяснится, и жизнь наша пойдет обычным чередом.
   В так называемом "Большом доме" на Литейном проспекте (Ленинградское управление КГБ) следователи нас заверили:
   - Подсудимые ходят за окном, по улицам. А здесь у нас осужденные. Только необходимо соблюсти формальности и дождаться своей очереди для отправки в по назначению.
   По-видимому, весь Ленинград состоял из подсудимых.
   Нормальная жизнь - это только несбыточная мечта. Она всегда нормальна, но не такая, какой мы хотим ее видеть.
   Можно читать, видеть, соприкасаться с любыми обстоятельствами, с любыми случаями, но пока ты сам этого не переживешь, пока не прочувствуешь до мелочи своей шкурой все случившееся - ты ничего толком не поймешь. Можно смотреть на раскаленный утюг хоть сутками, но пока за него, как следует, не схватишься, жара его не почувствуешь.
   Так всегда в жизни. Человек только тогда понимает случившееся, когда сам через это пройдет и все прочувствует.
   Сейчас много говорят и пишут о тоталитарном режиме, сталинизме и прочих ужасах. Сколько дамочек охают и ахают по этому поводу, а ведь кроме раскопанных костей, никто ничего толком не видел и не знает.
   А тоталитаризм - это система, это жизнь каждого дня, и когда каждый последующий день гаже предыдущего.
   Однажды вечером, когда я возвращался из школы, меня из кустов позвала женщина. Было совсем темно и я вначале не узнал нашу учительницу географии. Она была длинная и худая, за что мы звали ее "сосиской".
   - Возьми немного картошки и капусты. Вам наверное совсем кушать нечего, -- сказала учительница.
   Кушать нам и впрямь было нечего.
   Я поблагодарил ее и спросил:
   - А чего Вы здесь прячетесь? Пошли к нам домой. Бабушка будет очень рада.
   - Ты что, не знаешь, что к вам нельзя. Вы теперь "враги народа". Около вас постоянно дежурят учителя или какие-то неизвестные люди. Все отбирают у тех кто хочет вам помочь, и ведут в КГБ. Только здесь мы будим вам передавать овощи. Другого ничего нет.
   "Враги народа". До сих пор врагами были только немцы, а теперь - старый и малый. Мне 14 лет, Бабушке - за 60. И нас надо уничтожить как врагов народа. Но не так-то просто свернуть нам шею, тем более мне, пережившему всю войну.
   Я ничего не сказал, но на следующий день стал искать работу.
   Мне предложили устроиться учеником на механический завод N 26 с ученическим окладом 260 рублей. Это при том, что хлеб стоил 3 рубля. Вдвоем на эти деньги жить было невозможно. Но я согласился.
   Оформление на завод заняло не более двух дней.
   В один из вечеров меня пригласили на педсовет школы, где раньше работала мама.
   Выступила завуч школы:
   - Ты мальчик большой, враг народа и представляешь опасность для государства. Если докажешь, что ты остаешься советским человеком, то станешь квалифицированным рабочим. Рабочий - это самое почетное звание в нашей стране. И сейчас мы определим тебя в строительное ФЗУ (фабрично-заводское училище).
   ФЗУ - это были училища, где готовили неквалифицированных рабочих. Мне не предложили даже ремесленное училище, где обучали разным нужным специальностям. Ведь в школе я считался одним из лучших учеников, хромал у меня "на обе ноги" только русский письменный.
   - А как же бабушка? - спросил я.
   - Это нас не касается. Бывшей буржуйкой пусть занимаются органы. Ей нет места в нашем народном государстве.
   Но ангел-хранитель и здесь спас меня. Я показал новенькое удостоверение рабочего завода N 26 и сказал.
   - Я уже работаю на заводе и учусь в шестом классе школы рабочей молодежи. И как быть нам с бабушкой, будем решать мы.
   Это был эффект разорвавшейся бомбы. Завуч вывела меня в коридор, уговаривала, угрожала. И кроме грубого "Пошла ты ..." ничего от меня не услышала.
   Через много лет, когда мама вышла из заключения, а я стал кандидатом наук, эта бывшая завуч ходила только по тем дорогам, которые исключали возможность нашей встречи. Далеко ушли сталинские времена. Развенчали культ личности. И эта "школьный завуч" с такими же подругами все сожалела:
   - Вот пожалели врагов народа. Не расстреляли все их племя, и теперь Сталин стал плохой. Но придет время!...
   А в то время началась моя война с жизнью и за жизнь.
   На следующий день я пошел на завод и после работы в школу.
   Так тяжело мне никогда не было. Скоро мне 15 лет, а я работаю 8 часов за станком, 4-6 часов за партой с постоянной думой о куске хлеба и с ярлыком "врага народа". Каждый мог побить, а может быть и убить, понеся за это самое легкое наказание. Хорошо, что таких "врагов" вокруг было немало. "Патриоты" побаивались распускать руки, тем более в маленьком городке, где каждый знал, на что способен другой. Вся шпана города, все уголовники были мне знакомы и относились ко мне с уважением. Попробуй тронь такого.
   Но все равно я долго не выдержал.
   Однажды я шел по улице и увидел на углу около магазина свою бабушку, в холодном плаще, в рваных туфлях, закутанную в шерстяной платок. С книгами в руках. Она просила милостыню. В жизни я не испытывал такого шока. Хотелось кричать на всю улицу, но я не мог.
   Моя жена несколько раз говорила мне: Не пиши эту книгу - плакать будешь". И вот первый раз за этой работой моя душа заплакала - заплакала потому, что в душе сдвинулся какой-то большой камень, причинив невероятные страдания.
   Моя бабушка, человек, которому в детстве разрешали играть с цесаревичем Алексеем, который пусть и смутно, помнила царских дочерей и они играли с ней, как с ребенком своего круга, - вышла на улицу просить милостыню, голодная в изорванном плаще. Я не знал еще тогда, что Судьба преподносит людям великие испытания, после чего списывает все грехи за многие жизни. Я не мог понять всей несправедливости этой жизни, ее жестокости, ее равнодушия. Я хотел только одного - вылезти из этой жизненной ямы, стать человеком, которого каждый не сможет вот так, пинать ногами.
   Спасибо людям, которые тогда не отвернулись от меня, особенно друзьям-мальчишкам в поведении которых я не почувствовал никакой фальши, никакого страха за свои шкуры.
   Я пошел в местное управление КГБ. Меня приняли мгновенно. Майор был очень любезен.
   У меня к нему была только одна просьба:
   - Товарищ майор, моя бабушка очень плоха, а кормить и лечить мне ее нечем.
   Он ответил:
   - Завтра отпросись с работы и будь в час дня дома. Я тебе помогу.
   Затем он расспросил меня о моем житье и сказал:
   - Почему ты не обратишься к отцу. Он жив и здоров - попытайся.
   На следующий день в час дня подъехала машина скорой помощи и нас увезли в Ленинград на Петроградскую сторону. Против Смольного дворца располагалась больница хроников, куда и поместили бабушку. Я ходил к ней редко, но всегда она припасала для меня конфетку или кусочек сахара. Через полтора года она умерла в больнице.
   Если выворачивать душу наизнанку, то до конца. Она умерла без меня. Не знаю почему мне не сообщили. Наверное я сам был виноват. Ее не похоронили. Ее отдали в первый медицинский институт. Когда я об этом узнал, то испытал второй шок.
   Сейчас я знаю то, что сказал в свой смертный час Кабир:
   "С великими усилиями я использовал плащ (имеется ввиду тело), который ты мне дал. И я возвращаю его обратно точно таким же, каким ты его дал, не испортив его, никак его не повредив. О лебедь, -- это он говорит самому себе, -- о лебедь, взлети в одинокий полет....
   Это полет от одинокого к одиночеству.
   О лебедь взлети в одинокий полет". [11]
   Так мыслил просветленный суфий, ткач Кабир. Он знал, что оставляет только плащ. Я этого не знал, а по христианским обычаям этот "плащ" должен был предать земле.
   И как бы меня не убеждали в том, что время все стирает из нашей памяти, почти каждый день я все это вспоминаю и отмаливаю у Бога этот свой грех.
  
   ПРОСТИ МЕНЯ ГОСПОДИ!
  
   Долго я думал о предложении майора и, наконец, решился. Я пошел к отцу на работу, но там его не застал. Меня окружили сослуживцы отца, и все в один голос заохали:
   - Ах, как ты похож на Костю, ты, наверное, его сын?
   Я быстро написал записку отцу и выкатился из этой конторы. Удалось только узнать, что отец работает тренером какой-то спортивной команды и у него есть семья.
   Мы встретились в небольшом сквере напротив кинотеатра "Родина". Он даже не поздоровался. У нас состоялся короткий разговор:
   - Ты не мой сын. Может быть ты сын моего брата, но не мой. И вообще, что ты от меня хочешь?
   - У меня очень маленькая зарплата. Я хочу, чтобы ты меня устроил на зарплату, рублей 500. Тогда я буду сытым и смогу закончить школу.
   - Тебе предложили ФЗУ. Большего и я предложить не могу
   Я сначала даже не понял, что он знал о предложении педсовета школы. Я вытащил из кармана пачку сигарет "Казбек" и предложил ему закурить. "Казбек" тогда курили начальство и состоятельные люди. Но, идя на свидание с отцом, я решил собрать все свои средства, чтобы не ударить в грязь лицом. Он отказался, и мы разошлись. Это было единственное в моей жизни свидание с отцом. Больше о нем я даже не слышал. И всем всегда я говорю, что родился незаконнорожденным тем более, что в военные годы таких было много.
   Были у меня и еще родственники. Мамина двоюродная сестра вышла замуж за партийного работника. В те времена он состоял вторым секретарем Новгородского обкома партии. Из этого дома меня не гнали. Но дальше прихожей не пускали. Как только говорили Эдуард пришел - в кабинете сразу дверь закрывалась на защелку. Вероятно, даже если хозяина не было дома. С Николаем Ивановичем я познакомился уже в шестидесятых годах, когда кончил институт и мать выпустили из тюрьмы. Это был очень важный господин. Он нисходил даже к своим детям на короткое время, а мне он уделял не более 2-3 минут. Больше у меня родственников не было.
   Учеба в школе рабочей молодежи давалась с трудом. Пол класса храпело на занятиях. Были здесь и юнцы, вроде меня; были и пожилые люди, чье продвижение по службе зависело от окончания ими семилетки. Приходилось им помогать, потому что они уже все предыдущие знания успели за годы войны забыть.
   Уходили мы из школы после одиннадцати часов. Сначала провожали учителей, которые вели последний урок, потом домой. В начале первого ложились спать, а в полседьмого утра вставали на работу. Это не считая приготовления домашних уроков, которые готовили в прямом смысле "на ходу".
   Преодолевать трудности такой жизни мне помогала только мечта. Мои сверстники на заводе мечтали только сытно поесть и выспаться, но надо мной никто не смеялся. Просто многие считали, что здоровье дороже несбыточной мечты.
   Однажды в туалете коммунальной квартиры, где жил мой друг Толя Комоедов, я обнаружил на гвозде для туалетной бумаги, том сочинений Гегеля. Мы сразу изъяли это бесценное сокровище. На следующий день появилась книга Шопенгауэра, потом Канта и т.д. и т.д. Сосед был простой милиционер и считал, что глубокой философии место только в туалете. Но он не имел ничего против, когда его книги использовали по другому назначению. Так у нас с Толей начала формироваться философская библиотека и по мере возможности мы эти книги читали. Представьте себе, что в 15-16 лет нам это было интересно, хотя далеко не все понятно.
   Мы много спорили об относительности мира, о реальности сущего и, наконец, самое главное, о Судьбе. Мы создаем свою Судьбу или Судьба играет нами как котятами? В атеистическом мире Бог играл очень незначительную роль, однако полными атеистами мы не были и отводили Богу роль непознанного.
   Можно ли представить как 15-летний "враг народа", его сверстник, у которого мать работала на фабрике деревянных игрушек, а отец сидел за что-то в тюрьме, и еще несколько таких же мыслителей, сидят и спорят об иллюзии бытия, о законах диалектики и других подобных материях? Невероятно, но факт - Это были дети войны и тоталитарного режима, которых жизнь сделала взрослыми очень рано.
  
   На завод надо было приходить ровно в 8 утра. За двадцать минут опоздания тюрьма. Никаких скидок на возраст, на физическое недоразвитие. Я обслуживал станки: фрезерный, расточной, строгальный и долбежный. Мы работали в инструментальном цеху и инструментальные стали очень плохо поддавались обработке. Мастер мне часто говорил, что чем дольше я просижу в учениках, тем лучше буду жить потом. Он хотел делать более легкую и выгодную работу, пока я ковырялся с кузнечными штампами. Но я был упрям и самолюбив. Зачем мне работать на дядю? Через 2,5 месяца я сдал техминимум и получил третий разряд. Все меня очень хвалили. А зарабатывать я стал не более 200 рублей. Я знал, что послушай своего мастера, все было бы так же. Он был самый настоящий кровопивец. Приносил из дома свой обед и съедал его в темном углу цеха так, что бы никто не видел.
   Однажды я проспал на целых два часа. Я понимал, что мне грозила тюрьма уже не за опоздание, а за прогул на работу. Что делать? Я оделся и пошел на завод. В проходной сказал, что заболел. Ребята предлагали мне много разных способов увечья, но я выбрал "отбивную". Брали галошу и со всей силы били по левому предплечью. Рвались сосуды, образовывался огромный синяк, кровь проступала через кожу. Я выдержал более 30 ударов и пошел в поликлинику.
   Хирург посмотрел и с усмешкой спросил:
   -- Тебя, что - трактор переехал?
   Выписал мне больничный лист на неделю и отправил лечиться. А что толку? Голодным ходить не будешь.
   Рас я пришел к своему другу. На столе лежала буханка хлеба (килограммовая) и стояла трехлитровая кастрюля горячих пустых щей.
   -- Можешь покушать, через час я приду, -- сказал Толя
   Когда собрались люди - ни хлеба, ни щей им не осталось. Я катался по полу от боли в животе. Одна Толина бабушка высказала свое мнение, остальные молчали. Было больно и стыдно. Но сдержаться я не смог.
  
   Весной, после окончания седьмого класса, я подал заявление в техникум, и у меня появился совершенно официальный опекун - Клавдия Васильевна, рабочая мясокомбината. Ей негде было жить, но она хотела уйти работать по специальности поваром на завод.. Она была старше меня лет на 15, тоже прошла немецкие лагеря и мы с нею понимали друг друга с полуслова. Мы прожили с тетей Клавой 8 лет
   С этого времени кончился мой голод. Тетя Клава стирала и убирала квартиру и мы жили с нею, как хорошие товарищи, которые очень чутко относятся к радостям и горестям друг друга.
   Перед самым началом учебы в техникуме, подружка тети Клавы решила мня совратить. Она повела меня к какой-то своей знакомой старухе, и мы легли в постель. Я был сильно выпивший и плохо соображал. Но когда моя подруга сказала, что она мать того мальчика, который умер на парковой тропинке израненный осколками снаряда, и именно я бегал за скорой помощью, я мгновенно протрезвел. Схватив со стула свою одежду и обувь, я убежал в одних трусах и впервые испытал чувство огромного отвращения к женщине.
   Я рассказал обо всем тете Клаве и больше эту знакомую я в своей жизни не видел, но запомнил на всю жизнь.
   Как искалечила людские души война! Кто же был плохой, а кто хороший? Кого сломили несчастья, а кого они закалили?
  
   Подходило время приема экзаменов в медицинский техникум, который назывался фельдшерской школой. "Врагов народа" туда не принимали. Паспорта у меня еще не было. Все документы кроме аттестата об окончании 7 классов и свидетельства о рождении, я уничтожил. Мы с друзьями решили - надо им дополнительные документы, пусть сами ищут. Экзамены я сдал хорошо, и с 1 сентября 1949 года был принят на первый курс фельдшерской школы водников. Эта школа подчинялась Ленинградскому управлению торгового флота.
  
   Размышления
  
   И еще одна сказка:
   "Перешел тараканский царь с войском границу, послал передовых разыскивать Иваново войско. Искали, искали - нет войска. Ждать, пождать - не окажется ли, где? И слуха нет про войско, не с кем воевать. Послал тараканский царь захватить деревни. Пришли солдаты в одну деревню. Выскочили дураки, дуры, смотрят на солдат - дивятся. Стали солдаты отбирать у дураков хлеб, скотину, -- дураки отдают и никто не обороняется. Пошли солдаты в другую деревню - все то же. Походили солдаты день, походили другой, -- везде все то же: отдают, никто не обороняется и зовут к себе жить: коли вам, сердешные, говорят, на вашей стороне житье плохое, приходите к нам совсем жить. Походили, походили солдаты - нет войска; а весь народ живет, кормится и людей кормит, и не обороняется, а зовет к себе жить. Скучно стало солдатам1, пошли к своему тараканскому царю.
   - Не можем мы, - говорят,-- воевать; отведи нас в другое место; добро бы война была, это что - как кисель резать. Не можем больше тут воевать.
   Рассердился тараканский царь, велел солдатам по всему царству пройти, разорить деревни, дома, хлеб сжечь, скотину перебить.
   -- Не послушаете,-- говорит,-- моего приказа, всех вас, говорит, расказню.
   Испугались солдаты, начали по царскому указу делать. Стали дома, хлеба жечь, скотину бить. Все не обороняются дураки, только плачут, плачут старики, плачут старухи, плачут малые ребята.
   -- За что, -- говорят, -- вы нас обижаете? Зачем,-- говорят,-- вы добро дурно губите; коли вам нужно, вы лучше себе берите. --
   Гнусно стало солдатам. Не пошли дальше и все войско разбежалось" [12]
  
   Так воюют с собственным народом. Он не сопротивляется, все отдаёт. Но каждый носит в себе свою нелестную думу, и это страшно, не нравится любому "тараканскому царю". Поколение за поколением уничтожает само себя. И все это на самом законном основании. У нас, например, была 58-я статья какого-то кодекса. А в ней было неисчислимое число подстатей, пунктов, подпунктов, параграфов и т.д. Любой, даже очень высокий чин, мог соответствовать какому-нибудь параграфу и угодить за решетку на всю оставшуюся жизнь.
   А "подтараканский царь" любого городка, деревни или предприятия поднимал в угоду верховной власти бурю народного возмущения и искал у себя "врагов народа". Так было и в 40 - 50-е годы в Советском Союзе, когда везде искали врагов: в литературе, искусстве, науке, медицине. Пока шел один процесс, уже готовился следующий, а народ, как стадо баранов, устраивал митинги в защиту Советского строя.
   - Ура, живет страна, живет корифей всех наук и искусств, отец народов Иосиф Виссарионович Сталин.
   Почему великими и малыми народами правят тараканские цари? И чем умнее, и величественнее народ, тем тараканственнее его правители?
   В маленьком государстве один генерал, да и тот командует дворцовой охраной. Ему хватает его небольших почестей и красивого особняка в центре города. А в огромном государстве, сколько тупых генералов?
   В 1994 году, когда вся Россия бедствовала, была на грани голода - строились подводные крейсеры типа "Курск" стоимостью по миллиарду долларов каждый. А львиная часть этих денег просто разворовывались высшим командованием.
   "Даже беднейшие страны, где люди тысячами умирают от голода, покупают новейшее оружие. Невозможно поверить, что этот мир нормален. Семьдесят пять процентов всей энергии, денег, власти растрачивается на войну. Прямо сейчас есть пять ядерных стран. Пять лет назад их было только две. К концу века в этом клубе будет двадцать пять членов. Даже самые бедные страны пытаются стать ядерными". [11]
   Чудеса!
   В 2002 году во время зимней олимпиады, один из членов Российской Государственной думы во всеуслышание по телевидению сказал.
   - Вот видите. У нас нет друзей. Только пушки и танки - наши друзья.
   Замуровать бы такого "народного депутата", что бы никто и не помнил, где находятся его останки.
   Все это уже понимается с годами, когда волосы седеют и начинаешь думать о вечном. А в молодости, когда еще много соломы в голове, такие ястребиные крики находят своих ястребят. И до поры, до времени живут и пугают народ.
   " Не спрашивай, что еще ты можешь сделать. Просто будь собой, -- познай себя, -- и сама твоя вибрация начнет распространять вокруг тебя волны. Чем больше людей в мире станет медитирующими, тем меньше возможность войны, потому что кто будет сражаться? Ты и твои дети, ты и твои братья и сестры? Если больше и больше людей станут мирными и они будут действительно наслаждаться миром, они просто откажутся участвовать в войне или любого рода разрушительной деятельности.
   Во время Второй мировой войны случилось так, что тридцать процентов американских солдат не использовали оружие. Они выходили на поле боя и бросали бомбы туда, где не было человеческих существ. Когда это было обнаружено... это очень странное явление. Тридцать процентов - это не так мало - это одна треть. Эти солдаты сказали.
   - Мы не можем убивать человеческие существа - это слишком по-варварски, -- но поскольку нас наняли, и нам платят, мы отправляемся на фронт и должны что-то делать...
   И они бросали бомбы куда-то в реки, в океан и вечером возвращались обратно.
   Если это возможно для тридцати процентов, почему невозможно для ста? И если сто процентов людей просто отказываются быть разрушительными... просто Рональд Рейган и несколько других идиотов могут устроить соревнование по боксу в Москве или Белом Доме, где им захочется. А весь мир будет наслаждаться телевизионной трансляцией.
   Нет необходимости создавать себе работу и разрушать. Можно учредить кубок "Завоевателя Мира", чтобы иногда он доставался Горбачеву, иногда - Рональду Рейгену. Каждый год происходит соревнование на кубок Завоевателя Мира, все им наслаждаются и это никому не причиняет вреда...
   Сделай жизнь радостью и игрой. До сих пор это не удавалось, но теперь мы просто обязаны это сделать. Потому, что до сих пор у нас было недостаточно оружия, чтобы уничтожить всех живых существ, и были допустимы частичные войны. Впервые мы стали способны разрушить Землю семь тысяч раз. Каждый человек может быть убит семь тысяч раз, хотя обычно люди умирают с первого раза." [11].
   А теперь люди выдумали терроризм. Он был всегда. Но террористы убивали царей, военачальников, политических деятелей. Теперь пошла мода убивать детишек, людей на базарах, туристов и т.д.
   Маразм. Но маразм, показывающий, что растет не только число самоубийц, но и любителей убивать кого угодно. Это агония войны, это предсмертные судороги войны. Каждый понимает, что изменить таким образом ничего нельзя. Только от злости он вырвет кусок обшивки кресла в тронном зале и подотрет этим куском зад. Это тоже форма терроризма.
  
  

Глава 4 АМЕРИКАНСКИЕ ГОРКИ

  
   Взлеты и падения, даже дух захватывает.
   Вверх, вниз. Почти вертикально.
   Острые ощущения.
   И Судьба, испытывающая на прочность.
   Так всегда, хоть и с разной тяжестью.
   Пока не набьешь себе шишек,
   Не поймешь, как надо ходить по канату.
   А жизнь не толще каната.
   Под ней широкое поле смерти.
   А на канате провалы почти до самой земли
   И взлеты до небес.
   Лишь бы удержаться!
  
  
   После получения аттестата об окончании седьмого класса я подал заявление об увольнении с завода.. Как мне надоел завод с его унылым шумом, воем станков, людьми больше похожими на автоматы, с серыми, ничего не выражающими лицами!
   Я заполнил документы необходимые для поступления в техникум и меня заверили, что никаких препятствий не будет, ведь отметки у меня в аттестате были хорошие. Но, была одна "закорючка". В графе "РОДИТЕЛИ" я написал "умерли". Мне все говорили, что сына "врага народа" в техникум не возьмут, но я очень надеялся, что пронесет. Кому надо копаться в биографии голозадого мальчишки в такие тяжелые годы.
   До начала занятий оставалось еще два месяца, надо было жить и работать. Я брался за любую работу, -- разгружал вагоны с лесом, овощами, мешками и т.д. Короче говоря, набирался сил, которые мне очень пригодились. Часто днем уходил в парк заниматься и смотрел на те дубы, которые мне приснились накануне войны. У них действительно были срезаны верхушки. У всех деревьев парка были срезаны снарядами верхушки и они казались неровно подстриженными. Здесь был ад - все эти живые деревья, раненые снарядами и бомбами, искалеченные людским безумием, доказывали мне, что в ту довоенную ночь многих захватили те страшные существа, которые сидели на деревьях. Но я вышел из этого ада невредимым. Ангел-хранитель вынес меня. Может быть это была душа, погибшего под Сталинградом дяди Лени?
   Занятия начались, как обычно - 1 сентября. Сформировали отдельно группы девочек и группы мальчиков. Нас троих - двух Николаев и меня зачислили истопниками, так как оба здания техникума обогревались большими старинными каминами и обычными круглыми печами. Три человека на два здания.
   Дрова надо было сначала распилить, расколоть а затем разнести в те помещения, где были печи. Каждую неделю в печах сгорало три кубометра дров. Мы втроем собирались после занятий и шли на задний двор готовить дрова. Там у нас были все приспособления и инструмент. Двое пилили ручной пилой, один колол, а затем все вместе вязанками разносили дрова по местам. Часто нам помогали студенты, которые желали размяться. На ночь оставалось двое из нас - по одному в каждом здании, а один уходил домой спать.
   К ста сорока рублям стипендии мы дополнительно зарабатывали 300-400 рублей. На эти деньги можно было жить неплохо.
   Вся мужская группа после занятий шла в ближайшую столовую и там обедала, обязательно с "ершом" -- в кружку пива наливали 100 грамм водки. Кое-кто таким образом спился, а многие, в том числе и я, отказались от этих обедов и тем спасли себя от алкоголизма.
   Жизнь мне казалась блаженством: днем занимаешься, ночью в тепле и уюте читаешь книги или готовишь сложные задания, и два раза в неделю едешь домой ночевать, а там уж тетя Клава накормит до отвала. Учился я хорошо, занимался в драматическом кружке, в двух спортивных секциях. Но не бросал и своего родного духового оркестра.
   Были и темные стороны жизни. Появился у меня "друг" -- капитан милиции. Я ездил домой на пригородном поезде и, как все студенты, билета не брал. Капитан, проходя с ревизором по вагонам, всегда восклицал:
   - Какая приятная встреча!
   Собирал нас всех вместе, запирал в темной комнате на вокзале, а когда уходил последний поезд выпускал на перрон. Идите куда хотите или сидите на скамеечке до первого поезда.
   У нас был один видный парень, оказавшийся отъявленным бандитом. Однажды в пивной он услышал как одна бабка хвасталась своим богатством; с напарником залезли в квартиру к пьяной старухе, стукнули ее топориком, и забрали поношенный костюм и туфли ее покойного мужа. Больше в квартире ничего не оказалось. Оба парня были из нашей группы и дирекция техникума решила соединить нас с девчатами для облагораживания душ. Меня посадили с одной приятной девушкой, и я решил, что рай земной уже наступил.
   Сейчас я думаю - почему мне нужно было так мало в жизни. Современная молодежь - сытая, разодетая, избалованная личными машинами и зрелищами испытывает огромное неудовлетворение жизни. Они глушат свою неудовлетворенность наркотиками и развратом, но это не дает и не может дать душевного спокойствия. А мы вечером, растопив камины, открывали атлас анатомии человека, пододвигали поближе трясущийся скелет и испытывали огромное удовлетворение жизнью. Говорят, что мы были примитивны, но я знаю, что мы были совсем близко к Раю, но в другом измерении.
   Весной весь этот "райский покой" рухнул однажды на мою голову. Директор собрал общее собрание и объявил, что в техникуме "свил гнездо сын врага народа" и что он скрыл это в своих документах. Разговор был короткий: исключить меня из техникума.
   "Воин признает поражение. Он не воспринимает его равнодушно и не старается обратить в победу. Он страдает от горечи потери, от равнодушия и приходит в отчаяние от одиночества. Затем, пережив все это, он излечивает свои раны и начинает все заново. Воин знает, что война состоит из многих сражений. Он идет вперед.
   От несчастья никуда не уйти. Мы можем найти причину, винить других людей, представить, какой была бы жизнь, не случись беды. Но все это не имеет значения: несчастье уже случилось. С этой минуты мы должны забыть страх, который оно вызвало в вас и начать возрождение" [8].
   Если бы эту цитату я знал в то время!
   Они гнали меня спокойно и равнодушно, как будто кололи очередной кубометр дров. Никто не встал на мою защиту. Дядя из КГБ говорил очень возмущенным голосом, а все остальные молча и равнодушно проголосовали за исключение. Каждый торопился по своим делам.
   Как быстро люди очерствели после войны! Но скорее всего их научили бояться, бояться того, что страшнее смерти и увечья на войне. Миллионы людей оказались в тюрьмах и на каторге, в основном, пожизненно, только за то, что думали не так как надо власти. И, если на войне враг был осязаем, одет иначе, говорил не по-русски и победа над ним была почетна, то теперь никто не знал где враг, где друг, кто завтра напишет на тебя подметное письмо и посадит на всю жизнь в тюрьму.
   До сих пор подметные письма тех времен имеют силу. Несколько лет назад образовалось общество "Фонд помощи и примирения", которое помогало бывшим узникам немецких концлагерей и компенсировало тот ущерб, который был нанесен во время войны. Я послал документы и справку о реабилитации своей матери, в которой было указано, что она была осуждена на 25 лет лишения свободы с отбыванием на каторге, "за добровольный отъезд в Германию". Я понимаю, что не найдя более важных причин осудить человека, и эта сойдет. К своему удивлению в 1998 году я получил из общества ответ, что никаких компенсаций мне не положено, т.к. я добровольно уехал в Германию (в 8 лет)!
   Потом этим обществом стала руководить Л.П.Нарусова и я написал ей возмущенное письмо о том, что даже сейчас принимается во внимание лож Бериевской преступной организации. Но и от Нарусовой я не получил вразумительного ответа. Мы все знали, что в руководство обществом попали люди или работавшие в КГБ или очень уважавшие эту организацию. Но я никогда не думал, что госпожа Нарусова из их компании.
   Вот так умели быть незаметными люди из-за которых страдали миллионы и находилась в страхе огромная страна.
   Потом были еще подобные пикирующие падения, но это было первое, которое я уже полностью осознал и прочувствовал, как взрослый человек. Разрушенные надежды и обида на несправедливость душили, но оставался тот последний вздох который не дает воину умереть.
   Директор был хороший человек. На следующий день после собрания он сказал мне, что в школе водников, где готовят фельдшеров на корабли дальнего и ближнего каботажа мне больше находиться нельзя. Однако он договорился с директором 1-й Ленинградской фельдшерской школы (на Васильевском острове), куда меня переведут если я напишу, что отказываюсь от матери - "врага народа".
   Я смалодушничал, все это написал, и был принят на второй курс.
  
   ПРОСТИ МЕНЯ ГОСПОДИ!
  
   Люди. Ведь основная масса хороших людей. Они создали свой мирок, живут никому не делая зла и не желая зла (скорее наоборот, проявляя спокойную благожелательность и сочувствие); они стараются приспособиться к этой жизни или возвести прочную защиту от всяких невзгод. Но в очень тяжелые времена их защитная реакция превращается в равнодушие или даже в агрессию. Что-то темное, скрытое вылезает наружу и появляется зло - бессознательное и беспощадное. Когда тяжелые времена кончаются, зло опять прячется и многим людям становится в душе стыдно за себя. Но они ничего не исправляют, потому что исправит - значит раскрыться, объявить о своей темной стороне. Кто может за себя поручиться? Я, например не могу. Иногда у меня внутри появляется такая злоба, такая агрессивность, что я сам удивляюсь. Единственно, к чему я приучил себя в такие минуты, смотреть на это как бы со стороны, и злоба постепенно растворяется, куда-то прячется.
   Однако есть и противоположенные крайности. Как мало людей святых в душе, которые понимают и сопереживают чужое горе. Мне в жизни очень повезло. Основная масса людей, которых я встретил на своем пути, очень хорошие. И именно благодаря им, я стал таким, каким предстаю перед вами.
   После окончания первого курса техникума меня приняли работать санитаром в приемный покой Пушкинской городской больницы. Дежурил там ночами и в выходные дни. По пять-шесть раз в ночь приходилось мыть полы, содержать в чистоте инструментарий, уничтожать грязный перевязочный материал и т.п.
   Но именно здесь я впервые встретился с больными, увидел сложность и тяжесть работы санитарки, с чего полезно начинать любому медицинскому работнику.
   И представьте, я был доволен и нисколько не стыдился такого странного положения. Врачи относились ко мне прекрасно, видя во мне не санитара, а будущего врача.
  
   Я познакомился с девушкой Валей, которая училась на втором курсе акушерской школы. Она жила за Павловском, в деревне Сусанино, и я постоянно провожал ее на пригородный поезд.
   Простая девушка. Из того большинства девушек, в которых заложен удивительный талант быть одновременно и крестьянкой, и горожанкой, и девушкой из высшего круга. И все сразу в зависимости от того, что требуют обстоятельства. Уменье быть такой, что бы никогда не выделяться своей неуклюжестью и необразованностью. Так могут вести себя только женщины, причем у них это получается как-то само собой.
   Мы с нетерпением ждали, когда нам исполниться по18 лет, чтобы пожениться, и этот срок наступил в конце второго курса. В это время я уже перешел работать в костно-туберкулезную больницу, где были выше и зарплата и положение, и была перспектива работать и учиться в институте. В эту больницу потом медсестрой поступила работать и Валя.
   С жильем у нас не было проблем. Мы жили в полуподвальном помещении, в коммунальной квартире, вполне приличной для того времени. С тетей Клавой Валя уживалась прекрасно.
   Я купил себе серый плащ и шляпу. Помню, ко мне подошел в вагоне поезда знакомый капитан милиции.
   - Что-то ты сегодня выглядишь необычно, и одет как серьезный человек.
   - Я женился. Вот моя жена Валя.
   Капитан обрадовался от души.
   - Поздравляю! Рад, что мои шалопаи становятся взрослыми людьми. Желаю счастья. За тебя, Эдуард, вечером обязательно выпью, а сейчас нельзя - на службе. Будьте счастливы!
   Он козырнул и пошел дальше по вагонам, даже не спросив билета.
   Я стал счастливым и вполне добропорядочным человеком: семья, работа, перспективное будущее. Жизнь опять улыбнулась мне и потекла спокойно.
   Сейчас трудно выстроить события в какой-то логической последовательности. Исторические события в стране и в мире и наши маленькие обычные Судьбы переплелись так тесно и завязались в такой узел, что каждое событие и влияло и выражалось в каждой человеческой Судьбе, пожалуй сильнее, чем победы и поражения на фронтах прошедшей войны.
   Когда я учился на последним курсе техникума, умер Сталин. "Ну и что такого" -- скажет современный молодой человек. А для нас это была трагедия. Даже для меня, который пострадал от культа личности и сталинских репрессий. Но тогда мы таких слов не знали. Умер Отец народов, и вся страна будто потеряла самого дорогого человека. Я, здоровый, молодой мужчина, даже плакал. Мы все хотели ехать в Москву на похороны, но выезд был очень ограничен. Всенародное горе вылилось в настоящий траур, какого больше никто, никогда не видел.
   Только потом, постепенно мы узнавали, что страной руководил страшный монстр, и поняли, что его смерть была великим счастьем. Но теперь об этом и писать не хочется. Прошло пятьдесят лет, а мы все узнаем новые и новые подробности о преступлениях диктатора, для которого страна была только объектом реализации его политических идей.
   Появилась надежда, что я избавлюсь от этого страшного штампа "враг народа", что стану равноправным гражданином. Но радоваться было рано.
   Я закончил фельдшерскую школу с отличием, но не попал в те 5% которых принимают в институт без экзаменов, так как у меня было на одну четверку больше, чем у других отличников. Мне разрешили сдавать экзамены в институт на общих основаниях. Я сдавал экзамены во 2-й Ленинградский медицинский институт и получил проходной балл. Но здесь мне опять сказали, что институт связан с военным делом и "сыну врага народа" в нем учиться не разрешается. Однако ведь Сталин умер, и его жестокость была осуждена. Но не умерли сталинисты, их мертвую хватку я чувствую до сих пор. Они любили своего вождя и где бы они не были, законы и принципы сталинизма соблюдали свято.
   Валя тоже сдавала экзамены в институт, но не набрала нужных баллов. Так мы и остались до следующего года. Вот тогда я и решил поступать в сельскохозяйственный институт и не испытывать больше Судьбу "врага народа".
   Пришлось мне поступить на работу в здравпункт ленинградской нефтебазы "Красный нефтяник", где я проработал больше года.
   Все было бы хорошо, но произошло две неприятности.
   Первая заключалась в том, что Валя забеременела и мы очень долго пытались сделать аборт. Только на четвертом месяце нам это удалось. В то время был строжайший закон, запрещающий делать аборт. Мы хотели учиться дальше и понимали, что одним нам ребенка в таких условиях не поднять. Тем более, что за мной все время гонялся военкомат. Было дано указание сына "врага народа" раз и навсегда одеть в военную форму и заставить служить где-нибудь подальше. Об этом мне говорил не раз сам военный комендант, считая, что подобное откровение не является секретом. Пусть знает "враг" свою Судьбу.
   Вторая неприятность заключалась в том, что на нефтебазе мне пришлось работать после знаменитой амнистии 53-го года. Нефтебаза находилась за городом, за Волковым кладбищем и надо было идти два километра пустырями. Моя работа заканчивалась в 8 часов вечера, а в это время начинался разгул бандитов. На нефтебазе делали металлические заготовки, толщиной 32 мм и длиной полметра. Каждый, кто выходил с территории нефтебазы, прятал такую железку за пазуху и шел домой. Когда бандиты пытались ограбить рабочего, он доставал железную заготовку и бил ею бандитов по голове. Народу от такой самообороны погибло очень много. Преступники не ожидали такой жестокой самообороны.
   Я тоже ходил с такой железякой, но в отличие от большинства, знал обходные пути, поэтому с бандитами ни разу не столкнулся. В этом году я приучился быть, когда надо, по звериному внимательным и осторожным, что в дальнейшем мне очень пригодилось.
  
   В один из теплых весенних дней, когда я вернулся с дежурства на нефтебазе, ко мне ворвался Толя Комоедов:
   - Поехали скорее. Случилось большое несчастье.
   На улице ждала скорая помощь и мы помчались в больницу. По дороге я узнал, что Валя погибла. Она несла на обед больного из больничного сада. Это был маленький, горбатый человек, неспособный передвигаться, но в общем довольно развитый и образованный. Медицинские сестры все время выносили его в сад на свежий воздух, а к обеду заносили назад. В тот момент, когда Валя несла его на обед, с крыши сбросили блок - это огромное бревно на конце которого было тяжелое металлической колесо. Именно этим блоком и размозжило голову Вали. А маленького уродца отбросило в сторону и он получил только болезненные ушибы, на нем не было ни одной ранки.
   Меня впустили в операционную, и я присутствовал при последних вздохах Вали. Кто-то пытался меня утешить, кто-то просто стоял рядом. А я был оглушен. Я упал в какую-то пропасть, из которой, казалось, не было выхода. Не знаю повзрослел я тогда или постарел, но моя вторая жена говорит мне, что я всегда душевно был стариком.
   Говорят, нет ничего страшнее смерти. Нет, есть! Это остаться жить, после смерти дорогого человека. Именно тогда открывается самый удивительный и самый беспощадный закон жизни - любое живое существо обязано жить, если остается для этого хоть малейшая возможность. Какие бы душевные или телесные муки ты при этом не испытывал, надо воспринимать это как испытание, а не как удар в спину. Врач же обязан бороться за жизнь человека до последнего, потому что врачу не известно как в дальнейшем повернется судьба того, кого он спасает. И отчаяние - это всего лишь душевный кризис, после которого человек становится не слабее, а мудрее.
   Приехала мать Вали и через три дня мы ее похоронили на пушкинском кладбище. Я ходил на могилу, пока не женился снова. После этого я решил, что посещение Валиной могилы будет травмировать мою жену и больше на кладбище не появлялся. Мы никогда дома не говорили о моей первой женитьбе, этого периода прошлого как бы не существовало. Очень плохо покидать могилы родных людей, но мы зараженные вирусом материализма думали иначе и считали все это предрассудком.
  
   ПРОСТИ МЕНЯ ГОСПОДИ!
  
   Через несколько дней состоялся суд. На скамье подсудимых сидел однорукий пожилой мужчина, у которого в зале присутствовали убитая горем жена и трое детей, старшему из которых было лет 12. Именно он однорукий отвязывал бревно с блоком и естественно удержать его не смог. Рядом с ним сидел пожилой прораб, который обязан был обеспечить на земле защиту, но из-за малого количества людей этого не сделал. Кто из них сможет исправить свою вину в тюрьме? Или мертвая оживет? Мы, я и Валина мать, сняли свои обвинения. Нам не надо было к своему горю прибавлять горе других людей. То, что пережили за эти дни те двое мужчин, - это тоже не малое наказание. А в остальном пусть их судит Бог.
   После гибели Вали я постоянно ходил один в парк. Проводил там все свободное время. Природа, тихие, известные только старожилам уголки парка, успокаивали, давали возможность думать о вечном и проходящем. Парк постепенно приводил меня в чувство, залечивал рану и заставлял вернуться к обыденной жизни.
   Вот и прошло еще одно падение в пропасть. Сколько их уже было! Сколько раз приходилось выбираться из безнадежных ситуаций!
   Такова Судьба. Что она от меня хочет? Добить, или закалить? Повести вслед за Валентиной и многими другими, или заставляет познать самые тяжелые чувства, самые неожиданные повороты? Но тогда я уже понял, что мы идем не по жизни, а по смерти.
   Смерть уносит не только людей и животных. Она уносит мечты, нереализованные (а иногда и реализованные) возможности. Она постоянно живет рядом с нами и отбирает у нас все самое лучшее. Душа Мира защищает нас, не дает смерти уничтожить нас совсем. Но все равно, рано или поздно от всего уходит красота и сила и все возвращается в прах, уступая место новому, более молодому и сильному, которого ждет та же участь.
   Мы идем, теряя то, что выращиваем в душе и в сердце, что создаем своими руками. И чем старше мы становимся, тем больше этих потерь и тем тяжелее мы их переживаем. Мы идем по жизни во весь рост, стройными рядами. А где-то в кустах строчит пулемет и наши стройные ряды редеют. Выборочно ли бьет пулемет, или вслепую выбивает кого попало? И есть ли вообще логика смерти? Я же чувствовал тогда и знаю сейчас - есть какая-то логика, еще мало доступная нашему пониманию.
  
   Размышления
  
   "Обычно люди никогда не переживают истинных страданий и отчаяния, потому что они живут механической и обыденной жизнью.
   Дело не в том, что страданий нет, но в том, что они к ним привыкли. Во-вторых, их страдание подавлено. Они живут в очень тонком слое сознания; под ним полный ад. Изредка он проступает на поверхность, но чаще всего обычный человек живет, не осознавая, сколько страданий, сколько боли он несет у себя внутри.
   В определенном смысле это удачно, в другом - очень печально, потому что, если бы он осознал это несчастье и страдание, никто не смог бы помешать ему выйти из этой бессознательности, этой обыденной механической жизни и стать пробужденным, сознательным существом.
   Но, с другой стороны, я говорю: ему повезло, он не сознает, что носит у себя внутри целый ад. Стоит лишь немного проколоть его сумку - и вы увидите, сколько в ней страданий, сколько несчастья. Люди даже не говорят о таких вещах, потому что даже эти слова могут спровоцировать их страдание и вызвать его на поверхность. Люди не говорят о смерти...". [11]
   Тем не менее смерть человека - самое большое событие нашей жизни. И каждая смерть совершенно особа, переживание умирающего и окружающих людей всегда индивидуальны и неповторимы.
  
   У нас в отдельной палате лежала девушка, больная раком. В то время все больные раком умирали и очень быстро. Она знала о своей болезни и сама сшила себе саван. Мне часто приходилось бывать в ее палате, что бы делать уколы или другие процедуры. Эта девушка (назовем ее Зоей), всегда была спокойна, добра и стеснительна. А ведь ей только-только исполнилось двадцать лет.
   - Я умру спокойно. - говорила Зоя, - Так распорядилась мною Судьба. А вы меня не бойтесь, я же не заразная. Дай Бог вам пожить подольше!
   Мне было очень тяжело разговаривать с нею и даже страшно заходить в ее палату. Это было прямое общение со смертью. Смерть смотрела спокойно и даже ласково из ее глаз. А мне, прошедшему войну, видевшему много смертей, это было ново, необычно и страшно. Я увидел смерть другую - смерть неотвратимую, осознанную и медленную, смерть - как нормальное завершение жизни каждого из нас.
  
   К нам поступила, и через месяц выписалась девочка семнадцати лет, больная лимфогрануломатозом (раком крови). В то время я уже был вдовцом. Я влюбился в эту красавицу и готов был сразу жениться. На мои предложения она отвечала:
   - Зачем тебе, Эдуард, это? Ведь я через несколько месяцев умру.
   Я не мог понять, как такое существо в расцвете своей красоты может уйти из жизни, да еще и говорит об этом так спокойно. Смерть будто ошиблась, споткнулась и остановилась там, где не надо. Но какая сила воли, какая выдержка проявлялись в этом нежном существе!
   Она запретила мне с нею встречаться и осталась только в самой глубине моих воспоминаний.
  
   В микстовом отделении лежал парень, только что пришедший из армии. У него был туберкулез легкого и бедра. Поэтому он и лежал в микстовом (где смешанная болезнь) отделении. Он быстро шел на поправку. Наконец врачи решили его выписать. Но тут он заявил:
   - Я сегодня умру.
   Врачи, особенно опытные, не склонны смеяться над подобными признаниями больных. Они умеют оценить силу внушений или предчувствий. Нас заставили держать этого парня под постоянным наблюдением. Он не спал всю ночь, а под утро написал письмо родителям, лег и умер.
   Перед этим он сказал:
   -.Раз надо умереть, значит надо. Только страшно - был человек и нет человека.
   Он не паниковал, не требовал, чтобы приложили все усилия к его спасению, не плакал над своей горькой Судьбой.
  
   Старый боцман, много лет отслуживший на флоте, лежал в больнице почти пять лет. Не было у него ни родных, ни друзей. Туберкулезный процесс протекал вяло, и старый боцман считал больницу своим домом. Мы все к нему относились как к родному. Больше всего боцман любил спать с горчичниками - они его не жгли, а только грели. Но всему приходит конец, и боцмана решили через пару месяцев выписать.
   Когда ему об этом объявили, он заявил, что из этого ничего не выйдет. Ему суждено прожить в нашей больнице до конца жизни. Сказал, и через несколько дней умер - ночью тихо и спокойно, даже незаметно.
  
   Сколько за мою жизнь произошло смертей моих родных, друзей, знакомых!
   Я видел людей, которые умирают в страхе и панике. Но таких было значительно меньше. Большинство умирают, будто скрывая, что они уходят в мир иной, что их там ждут. Люди прощаются с этим миром без эмоций, пряча страх неизвестности. Я не видел людей, которые, умирая, были бы уверены в загробной жизни. Но и не видел людей, которые умирая не надеялись бы на загробную жизнь, даже будучи самыми ярыми атеистами. Такова сила этой неизвестности.
   Теперь я знаю универсальный рецепт, если не бессмертия, то по крайней мере, долголетия.
   "Иногда нужно бороться с Богом. С каждым человеком может случиться несчастье: гибель города, смерть сына, несправедливое обвинение, неизлечимая болезнь. В это время Бог испытывает человека, чтобы тот ответил на его вопрос: "Зачем ты так цепляешься за жизнь, ведь она коротка и полна страданий? Какой смысл в этой борьбе?"
   Тогда тот, кто не может ответить на этот вопрос, смиряется. А тот, кто ищет смысл жизни, решает, что Бог поступил несправедливо. Такой человек пойдет против своей судьбы. В этот миг с небес нисходит другой огонь - не тот, что убивает, а тот, что разрушает старые стены и открывает каждому его истинный дар. Трусливые никогда не допустят, чтобы этот огонь зажег их сердца. Все, что им нужно, - чтобы новое в жизни скорее стало привычным. Тогда они смогут жить дальше и думать так, как прежде. А храбрые предают огню все старое и, даже ценой огромного душевного страдания, оставляют все, в том числе и Бога, и идут вперед.
   Храбрые всегда упрямы.
   Глядя с неба, Господь улыбается от радости, ведь как раз этого Он и хочет - чтобы каждый человек сам отвечал за свою жизнь. В конце концов Господь щедро одарил своих детей способностью делать выбор и принимать решение.
   Только те, у кого в сердце зажегся священный огонь, осмеливаются бороться с Богом. И только они знают обратный путь к Его любви, ибо приходят к пониманию того, что несчастье - это испытание, а не наказание" [7, с.224].
   Всю жизнь мы живем рядом со смертью. В молодости я не думал, что друзья и знакомые один за другим будут уходить в небытие. Но чем старше я становлюсь, тем больше прорех оказывается в моей жизни.
   Тяжело и страшно терять людей. И чем ближе эти люди, тем тяжелее камень на сердце. Наступает такой возраст, когда понимаешь неизбежность расставания. Но это как будто ничего не меняет. Все равно тяжесть в груди неимоверная.
   Теперь я знаю, что смерть для живых. Им надо помнить о добре, о дружбе, о милосердии. Оставшиеся просят прощение за свою несправедливость. А для тех, кто ушел, все становится иначе.
   Жалеть надо живых и плакать над живыми, поставив гроб с покойником в сторону. Тому уже ничего не надо. А у живых останется рана на всю жизнь.
  
  
  
  
  
  
  
  
   ,
  
  
  
  

Часть 2 ТРУС НЕ ИГРАЕТ В ХОКЕЙ

  
  
   В Мире нет ничего сильнее Жизни!
   В Жизни нет ничего сильнее Желания!
   Желание выражается в Стремлении!
   Стремление реализуется Знаниями!
   Это должен знать каждый.
  
   В Жизни нет ничего важнее Труда!
   Труд сильнее любых Преград!
   Преграды - всего лишь испытания на Жизненном Пути.
   Это должен знать каждый.
  
   Жизнь все время течет и меняется.
   Она ставит Задачи, решение которых
   Открывает Новое и обогащает Сознание!
   Только решение Жизненных Задач
   Позволяет придти к Желаемому.
   Это Знание приобретается каждым в процессе Труда.
  
  
   "Река, начав путь от источника в далеких горах, миновав разнообразнейшие виды и ландшафты сельской местности, достигла, наконец, песков пустыни. Подобно тому, как она преодолевала все преграды, река пыталась было преодолеть и эту, но вскоре убедилась, что по мере продвижения вглубь песков, воды в ней остается все меньше и меньше.
   И хотя не было никакого сомнения, что путь ее лежит через пустыню, положение казалось безвыходным. Но вдруг таинственный голос, исходящий из самой пустыни, прошептал:
   - Ветер пересекает пустыню, и это может совершить поток.
   Река тут же возразила, что она лишь мечется в песках и только впитывается, а ветер может лететь и именно поэтому ему ничего не стоит пересечь пустыню.
   - Тебе не перебраться через пустыню привычными, испытанными способами. Ты либо исчезнешь, либо превратишься в болото. Ты должна позволить ветру перенести тебя к месту твоего назначения.
   - Но как это может произойти?
   - Только в том случае если ты позволишь ветру поглотить себя.
   Это предложение было неприемлемо для реки. Ведь, в конце концов, никто и никогда не поглощал ее. Да она и не собиралась терять свою индивидуальность. Ведь потеряв ее однажды, как сможет она вернуть ее снова?
   - Ветер - продолжал песок, - именно этим и занимается. Он подхватывает воду, проносит ее над пустыней и затем дает упасть ей вниз. Падая в виде дождя, вода снова становится рекой.
   - Но как я могу проверить это?
   - Это так, и если ты не веришь этому, ты не сможешь стать ничем иным, кроме затхлой лужи, даже на это уйдут многие и многие годы, а ведь это, согласись, далеко не то же самое, что река.
   - Но как же я смогу остаться той же самой рекой, какой я являюсь сегодня.
   - Ни в том, ни в другом случае ты не сможешь остаться такой же, - отвечал шепот - Твоя основная часть переносится и вновь становится рекой. И даже твою теперешнюю форму существования ты только потому принимаешь за саму себя, что не знаешь, какая часть в тебе является существенной.
   В ответ на эти слова какой-то отклик шевельнулся в мыслях у реки. Смутно припомнила она состояние, в котором то ли она, то ли какая-то ее часть - но так ли это? - находилась в объятиях ветра. Она вспомнила также - да и вспомнила ли? - что эта хотя и не всегда очевидная, но вполне реальная вещь, выполнима.
   И речка воспарила в дружелюбные объятия ветра, легко и нежно подхватившего ее и умчавшего вдаль за много-много миль. Достигнув горной вершины, он осторожно опустил ее вниз. А поскольку у реки были сомнения, она смогла запомнить и запечатлеть в своем уме более основательно подробности этого опыта.
   - Да теперь я узнала свою истинную сущность, - размышляла река.
   Река узнавала, а пески шептали "Мы знаем это, потому что день за днем это происходит на наших глазах, поскольку из нас, песков, и состоит весь путь от берегов реки до самой горы"
   Вот почему говорят, то путь/ по которому должен следовать поток жизни, записан на песке." [2]
  
   Суфийская мудрость часто излагается в виде отдельных притч, басен и коротких сказок. Но в этих маленьких произведениях скрыта поистине огромная мудрость. Сколько раз в жизни каждому предлагается довериться неизвестному, потерять часть своего ненужного "Я" и возродиться в новом качестве - всегда более высоком и прекрасном.
   Но большинство людей предпочитает не рисковать. Они остаются, создавая свое маленькое болото и живут в нем до конца своих дней - тепле и сырости, а к запаху привыкают. У некоторых это болото превращается в затхлую лужу, воняющую алкоголем и наркотиками.
   Еще в молодости меня всегда удивляло, что стремление к большим достижениям появляется у многих. А достигают намеченного - единицы. Жизнь отсеивает и рассеивает массы людей, чьи стремления, на первых порах были чисты и благородны.
   Может быть трудно идти Путем, предначертанным Судьбой? Я этого не знаю. У меня жизнь получалась как бы сама собой - я шел туда, куда меня вели не протестуя и не сопротивляясь.
   Я не боюсь смерти, зная, что она - неизбежный конец всему. Но понимая это, люблю жизнь, люблю все ее проявления и больше всего - природу.. Может быть потому что я Козерог. А Козерог - это знак Земли. Недаром говорят, что Природа - это та часть Бога, которая проявляется на нашем физическом плане.
   Не знаю, что влечет меня к природе Земли, но к сожалению таких людей я встречаю не часто. Большинству нужен комфорт городов и технического прогресса. Я знаю, что природа меня никогда не обидит - ни южная, ни северная. Если я встречу медведя, то с ним поздороваюсь и мы мирно разойдемся - без страха и без злобы
   Наверно поэтому Судьба моя оказалась связана с сельским хозяйством, с животными и растениями. И когда я иду к ним, то знаю, что меня всегда ждет удача - теперь знаю.
  
   Война кончилась. И кончилась она не в 1945 году, а для большинства людей после расстрела Лаврентия Берия. Именно тогда миллионы людей обрели надежду на свободу, но не саму свободу. Мы не понимали, что коммунистический режим просто несовместим со свободой. О тех, кто обрел истинную свободу и чьи кости разбросаны по всей России, списки запрятаны так далеко, что даже сейчас их не могут найти, находят остатки людей, уничтоженных КГБ, а не списки убитых.
   Для целого поколения война ,длится и до сих пор, и кончится, когда свидетелей войны увозут на кладбище. Я отношусь к этим последним и для меня "Великая Отечественная война" закончится с моим последним вздохом. Именно поэтому я и взялся писать эту книгу - книгу Судьбы, связанной с военным, кровавым XX веком.
  

Глава 5. БЛЕФ

   Двое парней положили диплом лицом на песок
   И каблуками крутят его.
   Диплом, заработанный с таким трудом,
   Диплом, стоимость которого - жизнь.
   А в глазах отчаяние и неуверенность.
   "Пан или пропал".
   Парни ничего на знают о СУДЬБЕ,
   Не знают, что таким отчаянным она помогает.
   А трусов продает в рабство - на всю жизнь,
   До самой смерти.
  
   "Ты можешь жить очень поверхностно, ты можешь избежать темной ночи души, но избегая темной ночи души, ты избегаешь всех своих сокровищ. Ты избегаешь самого смысла своей жизни и существования. Поэтому разумный человек принимает вызов и входит в темный туннель, который кажется бесконечным. Но однажды он кончается... Обходного пути нет". [11]
   Мне очень хотелось поступить в институт и стать физиологом. Эту мечту я нес и лелеял всю жизнь. Но надо мной завис военкомат. Мне было твердо сказано, что никакого института у меня не будет и я пойду служить, разве что подхвачу болезнь, с которой в армию не берут.
   В конце августа, когда начался призыв, я пошел на озеро и часа два лежал в холодной воде. Зуб на зуб не попадал. Потом пришел домой, поставил кровать под форточку, накрылся только влажной простынею и заснул. Всю ночь чувствовал холод. Утром проснулся здоровее, чем был. Еще вчера был легкий насморк - но и он прошел.
   Это просто маленький эпизод. А теперь все по порядку.
  
   Постепенно отходя от нервного стресса, вызванного потерей Вали, я все больше думал о поступлении в институт. Шел прием документов. Петр Захарович - руководитель духового оркестра - обещал свое ходатайство, если я буду поступать в Ленинградский сельскохозяйственный институт, который находится в Пушкине. Меня устраивал зоотехнический факультет, поскольку здесь была возможность работать с животными и заниматься физиологией не менее интересной, чем на поприще медицины или ветеринарии. Но были очень существенные препятствия: во-первых, у меня не хватало года отработки после техникума, так как все льготы, которые были у меня, относились только к медицинскому институту; во-вторых, я не смог бы долго скрываться от призыва в армию и при малейшей возможности меня забрали бы на военную службу и не на 2-3 года, как рядового, а на всю жизнь, как младшего лейтенанта медицинской службы.
   Мы с Толей Комоедовым долго думали, как исправить в дипломе дату окончания фельдшерской школы и решили извалять диплом на песчаной дорожке.Положили его, что называется "лицом вниз" и топтались на нем несколько минут. Все прошло хорошо. Числа разобрать было очень трудно, небольшая проравка тушью сделала мой диплом приемлемым для приемной комиссии.
   А если обнаружат подделку? Об этом было страшно думать! Я лишался и права фельдшерской работы, а мог за подделку документов даже загреметь в тюрьму.
   Сотрудница приемной комиссии с ворчанием приняла мои документы. Она была полностью лишена фантазии и решила, что я в пьяном состоянии вывозил в канаве свой диплом - самое вероятное событие в нашем отечестве. Однако до экзаменов меня допустили.
   Первым экзаменом было сочинение. Я знал, что количество ошибок, которые я делаю гениально, всегда превосходит все мыслимое и немыслимое. Мы попросили придти на экзамен знакомую учительницу русского языка. Я за час написал сочинение в двух экземплярах - один сдал, а со вторым вышел в "туалет". Девушка быстро проверила мое сочинение, исправила ошибкт и я вернулся в аудиторию. Самое главное заключалось в том, что я должен был сдать именно тот экземпляр, который был проверен, потому что при переписке я мог наделать новых ошибок больше, чем прежде.
   Когда возвращали сочинения, меня спросили, как я смог так сжевать свою работу, но это было уже не существенно. Твердая тройка стояла в экзаменационном листе. Далее до троек я не опускался и набрал необходимый проходной балл.
   Но тут я получил строжайшую повестку из военкомата, а для военкомата моя попытка поступить в институт ничего не значила - я был младшим лейтенантом запаса а не призывником.
   И тут я сделал то, на что вряд ли решился бы нормальный человек. Весь персонал городской больницы был со мной дружен, все сочувствовали моему горю. И на мою просьбу положить меня в терапевтическое отделение сразу откликнулись.
   Я счел, что наиболее целесообразно заболеть воспалением почек. Разоблачить меня будет очень тяжело. И попросил медсестер взять мочу у какого-нибудь нефритного больного и сдать ее под моей фамилией. Девчата перестарались и сдали мочу какого-то умирающего старика. Утром ко мне сбежались все врачи. Я уверял их, что мне уже легче, что нет никакого основания для паники, но местные врачи решили вызвать из Ленинграда профессора и назначили мне повторные анализы. Тут уж я сам взял "болезнь" в свои руки. Просмотрел все истории болезни и выбрал человека с явными признаками выздоровления. Когда приехал профессор, то было видно, что кризис миновал.
   - Да, - сказал профессор - были все признаки злокачественного нефрита, а с этим шутки плохи. Месяц полежите в больнице, окрепните, а потом будете год находиться под наблюдением врачей.
   В общем, здоровый парень в одночасье превратился в инвалида. Постепенно я подбирал такие анализы, чтобы все выглядело как нормальное выздоровление и через 20 дней выписался из больницы.
   Все прошло как по маслу. Военкомату я такой был не нужен. В институт я опоздал только на 10 дней. В больнице я отдохнул, окреп, с меня спала гнетущая тяжесть пережитого.
   Десятого сентября я появился в институте на занятиях.
   Я и раньше случалось, блефовал в сложных обстоятельствах, но так блефовать мне не приходилось и больше не пришлось. Ставить на карту все, имея не руках пустышку - это не подвиг, а воспитание характера. Я тогда не знал, что если человек чего-то хочет больше жизни, он обязательно этого добьется. Нужны только настойчивость, терпение и знания.
   "И сказал он им: В каждом из нас заложена сила нашего согласия на здоровье и болезнь, на богатство и бедность, на свободу и рабство. И это мы управляем этой великой силой, и никто другой...
   Однажды жили-были существа в одной деревне на дне большой прозрачной реки.
   Течение реки молча проносилось над ними всеми - молодыми и старыми, богатыми и бедными, добрыми и злыми. Течение шло своей собственной дорогой, зная лишь свое собственное хрустальное Я.
   Все существа, каждый по своему, крепко цеплялись за стебли и камни на дне реки, ибо цепляться было их образом жизни, а сопротивление течению - тем, чему каждый учился с детства.
   Но одно существо сказало наконец "Мне надоело цепляться. Хотя я не могу этого видеть, но я верю, что поток знает, куда он течет. Я отцеплюсь, и пусть он несет меня, куда захочет. Цепляясь я умру от скуки".
   Другие существа засмеялись и сказали: "Глупец, отцепишься - и поток, которому ты поклоняешься, швырнет тебя о камни и разобьет вдребезги, и ты умрешь скорее, чем от скуки!".
   Но он не обратил на их совет внимания и, глубоко вздохнув, перестал держаться, -- и сразу же его закрутило течение и швырнуло о камни.
   Однако он отказался прицепиться снова, и поток высоко поднял его, свободного со дна, и больше он уже не был в синяках и не ушибался". [13].
   Но мои синяки не кончились, да и не могли кончиться, потому что я все время лез туда куда меня не приглашали.
   Я не бросил работу - остался медбратом в костно-туберкулезной больнице. Дежурил в выходные дни и одну ночь в неделю, а дополнительно меня зачислили на пол ставки библиотекарем. В общем я зарабатывал неплохо, но учиться было тяжело.
   Тетя Клава получила квартиру и переехала к себе. А наш подвал, перегороженный фанерой и приспособленный под коммунальную квартиру, продолжал жить своей спокойной жизнью. Для меня этот период был самым неспокойным. Учеба на первом курсе, гулянки чуть не до потери сознания, странные компании в которыъ я случайно оказывался.
   В больнице мне больше всего нравилось быть библиотекарем. Раз в месяц я пополнял библиотеку новыми книгами, часто купленными в букинистических магазинах, и разносил их по палатам. В этот период я прочел многих иностранных авторов, чьи книги в советское время не издавались.
   В это время я начал пытаться писать стихи и прозу и даже печатался в местной газете. В институте был литературный кружок и меня даже назначили его старостой. Так я и был старостой духового оркестра и литературного кружка. Толя Комоедов то же поступил в сельхозинститут и был избран членом профкома. Кружки были в его ведении и они у нас работали очень хорошо.
   Вообще этот год, когда я учился на первом курсе института, был для меня одним из самых плодотворных. Именно в этот период я стал взрослым, а в чем-то и стариком, познал добро и зло, вкусил горечь пороков и сладость творчества. Именно в этот год я научился терпению, сдержанности, самоуверенности и настойчивости. Этот год стал для моего характера переломным и началом моего возрождения.
   "Каждый человек, появившийся в твоей жизни, все события, которые с тобой происходят, -- все это случается с тобой потому, что это ты притянул их сюда.
   И то, что ты сделаешь со всем этим дальше, ты выбираешь сам". [13]
  
   Размышления
  
   Так произошел решающий поворот в моей жизни. Я сам не знал, что в этом году я встаю на путь, предназначенный мне Судьбой, на путь по которому мне предстоит идти всю жизнь. Почему я так уверен в этом? Потому что все знания, которые я приобретал ранее были востребованы в моей последующей жизни.
   Навыки заводской работы мне часто помогали и в учебном институте, и особенно тогда, когда я создавал свою лабораторию в Норильске.
   Знания, приобретенные в техникуме, и особенно в период работы в больнице востребованы были всегда. Когда я приехал из Норильска и начал изучать устойчивость животных к болезням, предметом моих исследований стал туберкулез, бруцеллез, лейкоз и рак. Я быстро восстановил в памяти все, что касалось этих болезней и очень многие вопросы, которые были с этим связаны.
   Моя деловая жизнь была похожа на узловатую веревку, где каждый узел был знанием определенного предмета, а все вместе они составили лесенку по которой мне пришлось всю жизнь карабкаться вверх. Даже знания философии, приобретенные из книг найденных в туалете, позволил мне всю жизнь ориентироваться в классической философии.
   Я не встретил в своей жизни Мельхиседека, колдуньи-гадалки, алхимика и других людей способных заглядывать в чужую судьбу [3]. А может быть встречал, да не знал. Такие люди не могли раскрыться. Советская власть их сразу уничтожила бы.
   Когда моя мама вернулась из заключения (в 1957 году), она рассказывала, что с нею "сидели" теософы, филисофы, историки, люди познавшие многие религии и учения. С ними не церемонились. Для советской власти они были страшнее любого серийного убийцы или извращенца. ведь они могли зародить в людях мысли и сомнения. Как этого боялась власть - Мысли и Сомнения!
   Ммне помогала Душа Мира, хоть я об этом даже не догадывался.
   "Перед тем, как мечте осуществиться, Душа Мира решает проверить, все ли ее уроки усвоены. И делает она это для того, чтобы мы смогли получать вместе с нашей мечтой и все преподанные нам в пути знания. Вот тут-то большинству людей изменяет мужество. На языке пустыни это называется "умереть от жажды, когда оазис уже на горизонте". Поиски всегда начинаются с Благоприятного Начала. А заканчиваются этим вот испытанием". [3].
   Мне мужество не изменило. Я знаю, что в тот год для осуществления своей мечты я сделал много неблаговидных поступков. Но сейчас они мне кажутся такими мелкими. Ведь я их полностью искупил, став одним из ведущих ученых в своей области.
   Я поступал по принципу "С волками жить - по волчьи выть". Меня пытались не пустить учиться, хотели загнать в армию, которую я терпеть не могу всю жизнь. И все это делалось бесчестным путем, вопреки существующим писаным законам, которые советская власть декларировала, но не выполняла. Я поступал так же, стремясь обойти не законы, а неписанные положения диктаторского режима.
   Моя Судьба была со мной согласна и жизнь встала в свою колею.
   Дальше дорога жизни делала многочисленные зигзаги, ставила преграды и ловушки, но ни разу мне не пришлось переходить на другую дорогу и идти чужим путем.
   "Свобода человека абсолютна. Ему не нужно никому поклоняться, он должен только раскрыть свой потенциал, свое собственное творчество. Что он может сделать? Вопрос не в том, кто я. Вот вопрос, что я могу сделать? Кем я могу быть? Что касается того, кто я, это уже случилось. Я есть. Теперь вопрос в том, что я должен сделать. Должен ли я быть певцом, танцором, поэтом, мистиком или влюбленным? Человеком мира, великих глубин, человеком безмерного молчания и радости?
   Вопрос в том, кем я должен быть?" [11]
  

Глава 6 ПЬЯНЯЩАЯ СВОБОДА

   Судьба делает крутые повороты.
   И не надо боязливо заглядывать за угол.
   Надо просто идти по незнакомой улице.
   И помнить, что красивые витрины зазывают в тупики.
   Просто иди, любуйся и ищи только знаки Судьбы.
   Они укажут, где следующий поворот!
   Не верь тем, кто не верит знакам Судьбы.
   Они блуждают в темноте, не видя своей дороги.
   Они заблудились и многие годы им предстоит искать свой путь.
   И найдут ли они его - неизвестно.
  
   Я попал в новый мир. Он совсем другой. С кем не столкнешься - или студент или закончил институт. А в моей юности людей с высшим образованием было мало. Нас воспитывали рабочими и с благоговением перед рабочими. Но уважение перед человеком с высшим образованием рождалось само собой, потому что это был специалист высшего класса, который знал то, что не знал и не мог знать рабочий.
   Вот один из эпизодов в начальной стадии моего учения.
   К нам в аудиторию входит молодой преподаватель физики. Лицо заплаканное. Обращаясь к нам он говорит:
   - Я сегодня не могу читать лекцию. Сегодня у нас большое горе - умер величайший физик всех времен и народов - Альберт Эйнштейн, - и стал рассказывать о человеке, которого знал весь просвещенный мир, кроме нас.
   Мы - студенты вуза даже не слышали этого имени, потому что это был еврей и буржуазный ученый.
   Но это опять случай из жизни.
  
   Я был счастлив, сбросив угрозу службы в армии и почувствовав свободу. Но свобода бывает и вредной.
   Я одинокий, молодой, прошедший "огни, воды и медные трубы"; студент, которому все дается легко, кроме математики, имеющий неплохой заработок всегда находил и случайных товарищей.
   Время хватало на все - на учебу, на работу, на гулянье. И ни одного сдерживающего фактора, кроме огромного желания учиться.
   Почти каждый день нам открывали новые имена ученых, которые давно или недавно сделали великие научные открытия, почти каждый день мы получали новые знания, о которых я слышал краем уха в техникуме или не слышал никогда. Наши преподаватели, опьяненные хрущевским ветром перемен рассказывали нам о научных открытиях, идеях, которые их заставляли забыть в свете учений марксизма-ленинизма, диалектического материализма, советского реализма и т.д. От таких знаний нас в школе отгораживали очень толстой стеной очень ограниченного советского мышления.
   К сожалению я не знал тогда мудрости Ошо Раджниша, который рассказал притчу очень подходящую к тому времени:
   "На выставке собак в Париже были представлены все виды собак. Была и пара русских собак, и они разговаривали с французскими. Французская собака сказала:
   - Как дела в России?
   - Все прекрасно, - казали они, - просто прекрасно! Вы не можете себе представить, как там хорошо. Превосходная еда, превосходное медицинское обслуживание; все чего только может пожелать собака, исполняется. Мы превратили утопию в жизнь.
   Французские собаки почувствовали большую зависть, но когда пришло время русским собакам уезжать, они спросили французских собак:
   - Не можем ли мы отказаться от русского гражданства? Нельзя ли нам остаться во Франции?
   - Но почему? - спросили французские собаки, - Вы наслаждаетесь утопией. Почему вы хотите здесь остаться? Зачем?
   - Только по одной причине: иногда мы хотим лаять, но там лаять не разрешается. Нет свободы слова! Иногда нам хочется полаять, и ради этого мы готовы рискнуть всем" [11].
   Институт стал для меня новым миром. Здесь заставляли думать и учили тому, что имела наука - безразлично советская или буржуазная. Мы постигали эволюцию у профессора И.Д.Стрельникова - человека, чье научное мировоззрение формировалось еще до революции и перед войной в знаменитых зарубежных школах; физику - у почитателей А.Эйнштейна, Н.Бора, П.Л.Капицы и т.д.; генетику - по трудам Н.И.Вавилова, П.М.Жуковского и других истинных генетиков, чьи имена не произносили вслух, но чьи идеи раскрывали довольно полно. К концу первого курса института я был уже законченным вейсманистом-морганистом. Моей научной истиной стала генетика и с нею я прошел всю жизнь.
   Учиться было очень интересно. Но истинные знания открывались нам с большим трудом и очень малыми дозами. Им противостояли догмы советской науки. Постепенно и болезненно мы отходили от сталинизма.
   На свое несчастье, я читал в юности философские трактаты, перед поступлением в институт прочел все труды В.Ленина, И.Сталина и часть, наиболее легких работ К Маркса и Ф.Энгельса. За это я числился в оппортунистах. Все преподаватели "политических" предметов просили меня на занятиях не выступать, но никаких репрессий мне не учиняли.
   "Истина никогда не заимствована; ее тебе не может дать никто другой. Это ни что-то такое, что можно передавать из поколения в поколение, от одного человека другому. Истина - это твое внутреннее существо, -- а у толпы нет доступа к твоему внутреннему существу, никто, кроме тебя, не может в него войти. Это простой закон существования: только одна индивидуальность может подняться к высотам сознания и осознанности. Чем более ты принадлежишь толпе, тем глубже падаешь во тьму". [11]
   Большинство считают, что наука - это только большой объем знаний. Это далеко не так. Наука - это и образ мышления, и образ жизни. Так же как религия. Биологию XX век определяла генетика, и она становилась внутренним существом биологов, независимо от их специализации. Это трудно объяснить словами. Но это поймет каждый ученый.
   Особенно я привязался к кафедре зоологии, где от лаборанта до профессора работали хорошие, высокообразованные люди. Они мало говорили и воспитывали нас полусловом, намеком, отвлеченным рассказом. Кто мог и умел воспринять науку, тот чутко улавливал идеи еще запрещенных (для того времени) знаний.
   Здесь я начал выполнять простейшие исследования и здесь я понял, что давняя мечта о научной работе может стать реальностью.
   В институте меня угнетала только кафедра военного дела, где царила атмосфера тупости и цинизма. Был на этой кафедре один полковник, который преподавал воинские уставы. Во время войны, в блокадном Ленинграде он командовал ротой солдат, которые обслуживали тепличный комбинат товарища Жданова. Этот полковник не стесняясь говорил, что для Жданова и его окружения никакой блокады не было, они жили сытно и весело. Люди умирали от голода за пределами ждановской резиденции, а партийная верхушка заботилась о себе, своем здоровье и благополучии. Тех, кто все это знал и особенно был в обслуге не обделяли чинами и наградами. Так, после войны в Ленинградском сельскохозяйственном институте появился полковник, который ничего не умел, ничего не знал, но рычал на всех, как на своих солдат.
   Кафедру военного дела возглавлял генерал, который в туалете любил шутить:
   - Студенты! Вы удостоены чести мочиться рядом с генералом. Никогда не забывайте этого великого события.
  
   Я не бросал работу в больнице, но и в рабочее время я ухаживал за девицами и много пил.
   Сколько их было со мной и у меня! Я даже чуть не женился на крановщице, которая была очень красивой. Но она любила только моряков, и у нас, к счастью, ничего не вышло. Все эти мимолетные связи не доставляли даже физического удовольствия. Это не был поиск любви, а просто загулы, которые сопровождали праздничные и случайные застолья.
   Днем я поднимался в мир науки, а вечером и в выходные дни опускался на дно физических удовольствий.
   Меня остановили сразу с трех сторон. Одна студентка на комсомольском собрании заявила, что я спаиваю своих товарищей, после чего я не участвовал ни в одной институтской попойке (кроме свадьбы моего друга, которая состоялась на четвертом курсе); в больнице на меня нарисовали карикатуру, изобразив сидящим в водочной бутылке, после чего в больнице я сразу перестал выпивать, и, наконец на меня насел Петр Николаевич со своим оркестром (в котором я был старостой). В общем все ополчились на меня и я сам понял, что такой образ жизни не совместим с научной карьерой.
   Я не стал великим трезвенником, но выпивать стал только по праздникам в компании своих старых настоящих друзей.
   Потом пришла любовь и началась нормальная семейная жизнь.
  
   Размышления
  
   "Один великий король вышел из дворца, чтобы немного прогуляться по своему замечательному, огромному саду. Во время прогулки он повстречал нищего с чашей для подаяния. Нищий произнес:
   -- Как хорошо, что мне посчастливилось повстречать тебя. Я месяцами ожидал приема, но кто станет назначать прием нищему.
   Король спросил:
   -- Чего же ты хочешь?
   Тот сказал:
   -- Мое желание невелико. Вот небольшая чаша для подаяния - наполни ее всем, что ты полагаешь достойным тебя, великого короля. Не думай о моем достоинстве, я никчемный нищий. Подумай о себе - наполни ее тем, что ты полагаешь достойным тебя.
   Король никогда еще не встречал такого нищего, который просит не от голода, не от жажды, не потому что ему не на что жить. Напротив он говорит:
   -- Думай о себе. Твой дар должен иметь знак великого короля...чем бы он ни был.
   Это был великий вызов. И король призвал своего премьер-министра. Прежде чем он заговорил с премьер-министром, нищий сказал:
   -- Но помни одно условие: чаша должна быть наполнена до краев.
   Король сказал:
   -- Не волнуйся. У меня столько всего, такая обширная империя. А твоя чаша для подаяний так мала. Неужели тебя беспокоит, что я не сумею заполнить ее чем-нибудь доверху?
   И просто чтобы показать это нищему, он велел премьер-министру:
   -- Наполни его чашу драгоценными камнями - пусть запомнит на всю свою жизнь, что он встречался с императором.
   Проблемы не было, так как королевский дворец был полон бриллиантов и драгоценных камней всех сортов. Но тотчас же появилась проблема: премьер министр заполнял чашу для подаяний, но как только что-то попадало в чашу, оно исчезало. Заполнить ее, видимо, было невозможно.
   Но и король был непреклонен - эгоист, завоеватель многих земель. Он сказал:
   -- Даже если потребуется вся моя империя, -- я дал свое слово и оно должно быть выполнено.
   Мало-помалу все драгоценные камни исчезли. Затем золото, затем серебро...все продолжало исчезать. К вечеру король сам оказался нищим, а чаша была так же пуста, как и утром. Нищий сказал:
   -- Я изумлен. Такой великий император -- и не в состоянии наполнить жалкую нищенскую чашу.
   Люди наблюдали за этим весь день, молва пошла по стране. Собралась вся столица. Люди пришли из дальних мест, чтобы увидеть. Король опустился к ногам нищего и спросил:
   -- Я оказался не в состоянии исполнить свое обещание, прости меня. Но я буду считать, что ты простил меня, только если ты откроешь мне секрет своей чаши для подаяний, где исчезла целая империя. Все мое богатство - куда оно пропало? Это волшебная чаша? Ты волшебник?
   Бедный нищий рассмеялся. Он сказал:
   -- Нет я не волшебник. По случаю - ведь у меня не было никаких денег, даже на чашу для подаяний, -- я нашел этот череп умершего человека. Я отполировал его и разрезал по форме чаши для подаяний. Секрет в том, что человеческий череп так невелик... но даже величайшей империей не заполнить его. Он будет продолжать требовать большего. Я не волшебник, волшебство в человеческой голове. И из-за этой чаши я целыми днями голодаю. Все исчезает, а желание остается неизменным".[1].
  
   "Нельзя объять необъятное", - так говорил Козьма Прутков. А так хочется. И хочется все сразу - и интересно трудиться, и получать удовольствия, и познавать новое. Но только Юлий Цезарь мог все делать одновременно. Нам грешным, этого не дано, от чего-то необходимо отказываться.
   Это все происходит только в молодости. Молодость хочет очень многого и сейчас. И чем раньше человек поймет, что бренное тело ищет не те удовольствия, которые ему нужны, тем быстрее он вытащит себя из болота потребительства.
   В мое время материальные удовольствия были такими же, но они были менее доступны. Теперь за них легко отдают душу Дьяволу и утопают безвозвратно. Неужели высокое благосостояние - путь к бездушию и бездуховности? В большинстве случаев это так. Но из этого правила столько исключений, что можно надеяться сделать их правилом, иначе человечество просто погибнет.
  
   Любое наслаждение временно.
   Оно приедается, стареет,
   и его выкидывают в мусорное ведро.
   Когда наслаждением является "что" - это полбеды,
   а когда наслаждением становится "кто" - наступает конец,
   И тому, кем наслаждаются.
   И тому, кто наслаждается.
   Конец всему!
   Вы к этому стремитесь?
  

Глава 7. ИСТОРИЯ ЛЮБВИ

   Все люди стремятся к любви!
   Окружающим видеть влюбленных неприятно.
   Окружающие осуждают и смеются.
   У окружающих страсти остывают или уже остыли.
   Они уже стесняются своих чувств.
   И это стеснение перерастает в неприязнь.
   Почему так?
   Может быть потому что, что люди постепенно стареют?
   И на смену их любви приходит любовь их детей!
  
   В нашей материальной жизни много понятий, которые как будто ясны и очевидны, а на самом деле знания о них очень ограниченны. В духовной нашей жизни таких понятий еще больше. К ним относится и любовь. Все призывают к любви, все стремятся к любви, все любят, а понять и дать определение этому чувству никто не может. Только в искусстве талантливые люди выражают и показывают это чувство, но описать его все равно не могут.
   Так и я дожив до старости, сказать, что такое любовь не могу. Я знаю только то, что молодость всегда берет свое и без любви молодежи жить невозможно.
  
   Мы заметили друг друга, отрабатывая лабораторное занятие по физике. Но тогда не познакомились. Только весной, на танцах в общежитии я пригласил ее и узнал, что ее зовут Надя. Она была одета, кажется, в темно синее платье в мелкий горошек (или в цветах) тонкая, стройная и полное отсутствие косметики. Мы потанцевали немного (я к танцам относился равнодушно) и пошли в Екатерининский парк гулять вокруг центрального озера. Мы гуляли почти всю ночь. Это были белые ночи и гуляющих было довольно много.
   "Почему у нас появляются проблемы?
   Может ли смерть разлучить нас? И поскольку вы, конечно скажите, что она не может разлучить, скажите, пожалуйст, а как нам поговорить с друзьями, которых нет в живых?
   Правда ли, что в действительности зла не существует?
   Как вы себя чувствуете, женившись на актрисе?
   Приняли ли вы Господа Иисуса Христа в качестве своего Личного Спасителя?
   Зачем нужно государство?
   Вы когда-нибудь болеете?
   Кто летает на НЛО?
   Отличается ли ваша любовь сейчас от той, которая была год назад?
   Сколько у вас денег?
   Действительно ли Голливуд очарователен?
   Если я жил раньше, почему я об этом забыл?
   Так ли она удивительна, как ты говоришь? Что вам не нравится друг в друге?
   Вы уже перестали изменяться?
   Вы можете знать свое будущее?
   Зачем вы все это говорите?
   Как тебе удалось стать кинозвездой?
   Изменяли ли вы когда-нибудь свое прошлое?
   Почему музыка так сильно действует на нас?
   Пожалуйста, покажите какой-нибудь парапсихологический опыт.
   Почему вы так убеждены, что все бессмертны?
   Как узнать, нужно ли в данном случае вступать в брак?
   Сколько других людей видят мир так, как вы?
   Куда нам пойти, чтобы встретить того кого следует любить?" [14].
   О таких вещах беседуют люди, которые встретились в первый раз и собираются прожить вместе н менее 50 лет.
   Вопросы, которые я списал у Ричарда Баха задают в Америке. У нас в России вопросы другие. Но это ничего не меняет. Суть не в вопросах и ответах, а в чувстве, которое постепенно вырастает в сердце. А вопросы просто дают возможность не молчать. За эту прогулку я узнал о Наде почти все.. Брат учился в нашем сельскохозяйственном институте на два курса выше, а младшая сестра заканчивала школу и тоже собиралась поступать в Ленинградский сельхозинститут.
   Жизнь Нади и всей ее семьи была проста и прекрасна. Она придерживалась другого мнения, часто говоря, что ее жизнь без отца на Кавказе была тяжела и неласкова. Я думаю, что жизнь современных взбалмошных девиц намного хуже.
   После этой прогулки мы встречались почти каждый день.
   Наше ночное гуляние было 25 июня. Оказалось, что это день ее рождения. Ни о каких интимных отношениях мы ни тогда, ни еще долго не думали, но 25 июня 1955 года мы считаем днем своей свадьбы, потому что я понял, что эта девушка будет мне хорошей женой. По-видимому, у нее возникли такие же мысли.
   Так мы и живем, празднуя эту дату два раза в год, потому что рождение семьи - это не акт регистрации брака и даже не объятия в постели, а духовное соединение людей любящих друг друга и чувствующих ответственность друг за друга.
   И опять, что такое любовь? Мне часто кажется, что я в своей жизни не любил, так как. никогда в моих отношениях с женщинами не отключался разум. Да и вообще я не помню у себя безумных поступков. Я всегда осознавал и анализировал то, что делаю. Когда Надя спрашивала, люблю ли я ее, я отвечал, что очень люблю и. она самая подходящая для меня жена по всем статьям и я знаю, что с нею у нас получится хорошая семья.
   "Любовь не бывает слепой. Из-за того, что существует путаница и не разграничены понятия, люди начали говорить о "слепой любви". Любовь дает вам кристальное зрение, свежие глаза. Страсть без сомнения слепа, ведь она биологична, у нее нет ничего общего с вашей духовностью". [1].
   Как я писал, в институте учился Надин старший брат, Николай. Он узнал, что я был женат, ему кто-то рассказал о моей богатой событиями биографии и он решил, что для его сестры я не пара. Написал об этом матери на Кавказ и, естественно, настроил ее против нашего брака.
   Но любовь преодолевает все трудности и мы поженились в октябре того же года.
   До свадьбы нашу любовь разделял с нами только Екатерининский парк.
   Моя будущая жена была из простой крестьянской семьи. Ее мать, Клавдия Андреевна, воспитывала одна троих детей. Муж погиб на фронте. Надя была скромна, трудолюбива и талантлива - талантлива теми потенциальными задатками о которых я писал раньше. Она впитывала в себя все хорошее, что ей давала жизнь в Ленинграде, что давал институт и общение с интересными людьми.
   Летом Надя съездила на короткое время в Хасав-Юрт, где жила ее мать, а я встречал ее на обратном пути в Москве. Это была первая моя поездка за пределы Ленинграда. И эта поездка запомнилась мне очень хорошо.
   Сразу с вокзала я пошел в Ленинградскую гостиницу, где за номер с меня потребовали больше денег, чем у меня было на всю поездку. Я подошел к милиционеру и спросил, где здесь можно переночевать? Парень оказался с юмором и предложил мне три варианта.
   - на лавочке, благо ночь очень теплая., но могут ограбить и оставить в одних трусах;
   - у цыган, которые расположились табором в одном из садиков недалеко от вокзала, там уж как получится, но от денег они тебя избавят;
   - и на вокзале, где могут забрать в милицию, а утром выпустят, но тоже без денег.
   Я предпочел третье и кое-как промыкался на вокзале. Утром пошел на Лубянку в КГБ похлопотать о своей матери. Там у меня взяли только заявление и документы и обещали сообщить результат письменно.
   Ноги болели ужасно из-за того, что я надел новые туфли, а туфли я купил 37 размера. Они, как детская обувь, стоили в 2 раза дешевле. Решил пойти в баню попарить ноги,. До встречи надиного поезда оставалось часов шесть. В бане было очень хорошо. Я даже вздремнул там часок.
   К вечеру приехала Надя, мы встретились и направились к ее знакомым, у которых я наконец выспался; а утром мы уехали в Тимирязевскую академию, с администрацией которой был договор у Ленинградского сельскохозяйственного института об устройстве студентов проезжающих через Москву. Несколько дней мы гуляли по столице и любовались ее достопримечательностями. Но как далеко от центра Москвы находилась Академия! Так долго надо было ехать на автобусе! Потом я приезжал в Москву с Севера и с каждым разом Тимирязевская академия приближалась к Москве и расстояние от нее до центра сокращалось. Сейчас я доезжаю до академии с Ленинградского вокзала за полчаса. И мне кажется, что я вообще не выезжаю из центра города.
   Да, ускоряется время и сокращаются расстояния.
   До возвращения в Пушкин мы с Надей еще больше сблизились и вопрос о браке решился сам собой.
   Николай пытался этому всячески воспрепятствовать, но поняв тщетность своих попыток, перестал вмешиваться. Мать еще писала слезные письма, но все было решено и в октябре подписано.
   На свадьбе нас было пять человек: мы с Надей, Николай и Толя Комоедов со своей будущей женой. Стол накрыли в нашей полуподвальной комнате.
   По тем временам я зарабатывал неплохо - более тысячи рублей в месяц. Я даже смог купить своей жене замшевые туфли, которые она хранила лет 30, причем они все время выглядели вполне прилично, но вышли из моды. А Надя была в восторге от этого подарка. Она в своей жизни такие туфли видела только на витрине. А на большее денег не было. Да большего и не требовалось. Наша жизнь приучила нас довольствоваться и радоваться самым малым.
   Как давно все это было и как сух язык которым я все это описываю! А что делать? Где взять лирику? Только в кино свадьбы как сказки и только у очень богатых людей свадебные путешествия как любовные романы. А у нас был институт и наш любимый Екатерининский парк.
   Мы надеемся справить вскоре золотую свадьбу, и теперь уже не время сомневаемся любили мы друг друга или нет?
   Ведь любовь не состоит из обожания и почитания друг друга. Люди живут вместе, вместе объединяют свои усилия, знания, материальные возможности; распределяют свои семейные обязанности, заботятся друг о друге; воспитывают и обеспечивают детей. А обнимают и целуют друг друга только вечером, уставшие и уверенные, что все обязанности выполнены.
   Стихи и песни о другой любви - о той которая остается внутри и очень ненадолго прорывается наружу Я всегда говорю, что любовь - это ответственность каждого за всех членов семьи друг перед другом, перед обществом, перед историей.
   Мне говорят, что я никогда не любил, что это просто семейная жизнь, а не любовь.
   Может быть. Значит такова моя Судьба и Судьба большинства людей на этом свете. Надя - это моя Судьба и мой крест на всю жизнь. Так же, как я ее Судьба и ее крест. Все остальное - зигзаги, мелкие или крупные ошибки.
   Кто-то, когда-то первым уйдет в другую жизнь, и только там ему скажут всю правду. Но уже сейчас я знаю, что ошибки в нашем соединении не было. Мы предназначались друг для друга, и свои ошибки преодолевали вместе, как умели.
   Жизнь это ответственность, а семья - это ответственность одна из самых главных.
   Мы поженились, и жизнь семейная пошла своим чередом. Раз в неделю мы ходили за продуктами и накупали их смтолькл, чтобы хватило до следующего воскресения. Мы стремились ходить в театр, на концерты симфонической музыки, на вечера в собственный институт.
   Я ревновал жену к руководителю ее спортивной секции, она ревновала меня к одной больной - учительнице географии. Ревность - не лучшее чувство, но это, наверное, то же проявление и испытание любви.
   Я сейчас уже не помню, кто первый появился у нас в доме - моя мать, вернувшаяся из заключения или Надина сестра Люба. Но в нашей семейной жизни появились люди, которых мы никак не ожидали. Моя мать так и прожила с нами до нашего окончания института, а потом осталась в этой квартире одна. А Люба переехала в общежитие, вскоре вышла замуж и мы с этой парой дружили очень долго.
   Странно, но каких то великих событий в нашей жизни не было. Может быть Надя более эмоционально переживала какие то вещи, а я был спокоен. Даже самые стрессовые состояния и жестокие ссоры не могли вывести меня из душевного равновесия. Я все воспринимал как должное и проходящие.
   Наверно это из-за того, что мы все время ощущали себя детьми войны которая воспитала нас больше, чем родные матери.
   Сейчас мне довольно часто приходится ездить на Кавказ и я вижу чеченских детей - детей и уже не детей, у которых за внешней детскостью скрыты огромные чувства людей прошедших все круги ада. Неужели наши правители не чувствуют, что еще не одно поколение чеченцев будет носить в себе тяжесть унижения, несправедливости и недоверия к нам. Неужели мы не понимаем, что как бы плох не был народ, раздавить и растоптать его невозможно. Он имеет и свое достоинство и свои силы, которые даны ему не нами. В любой семье, как бы плох не был ребенок, издевательством его только озлобишь.
   Мы в лучшем положении, но переживания войны, переживание смерти родных и близких людей, во многом заставило нас уметь бороться с отрицательными эмоциями и внезапными вспышками гнева.
   Только в институте началось наше возрождение. Мы почувствовали себя полноценными людьми, полноценными членами общества.
   "Вы родились вместе и вместе пребудете вечно.
   Вы будете вместе, когда белые крылья смерти развеют ваши дни.
   Вы будете вместе даже в безмолвной памяти Божией.
   Но пусть близость ваша не будет чрезмерной,
   И пусть ветры небесные пляшут между вами.
   Любите друг друга, но не превращайте любовь в оковы:
   Пускай лучше она будет волнующимся морем между берегами ваших душ.
   Наполните чаши друг другу, но не пейте из одной чаши.
   Давайте друг другу свой хлеб, но не ешьте от одного каравая.
   Пойте, танцуйте вместе и радуйтесь, но пусть каждый из вас будет одинок, как одиноки струны лютни, хотя они трепещут единой музыкой.
   Отдайте ваши сердца, но не во владение друг другу.
   Ибо только рука Жизни может вместить ваши сердца.
   Стойте вместе, но не слишком близко друг к другу:
   Ибо колонны храма стоят порознь,
   И дуб, и кипарис растут не в тени друг друга".[7, стр. 120 ]
   Так говорил арабский поэт мистик Калила Джебрана в своей поэме "Пророк":
  

Размышления

  
   Мою жену зовут, как вы уже читали - Надежда. Поэтому я очень люблю двустишья Низами:
   "Конец тогда, когда надежды нет
   С надеждой модно выстрадать сто лет!"
   О весть надежды, как ты хороша
   В тот миг когда отчаялась душа!.
   Мы прожили жизнь в единстве и борьбе, и редко нам выпадали настоящие удовольствия и наслаждения. Все время заботы, все время страх за судьбу друг друга, детей и понимание, что во всем хорошем и плохом, что может случиться, огромная наша доля.
   Все отдают любви главенствующую роль в жизни, потому что любовь - это и есть жизнь, а у человека любовь - это все чувства кипящие в душе и сердце. Из любви рождаются великие праздники и великие трагедия, прекрасные произведения и отвратительные монстры. Я уверен, что и в Аду есть любовь. Только она мучает грешников бесконечными страданиями.
   Одна студентка, узнав, что я женат хохотала минут пятнадцать. Я даже обиделся. А потом понял, что она просто в меня влюблена и свою досаду иначе выразить не умеет.
   Мы прожили с Надеждой почти пятьдесят лет (скоро можно праздновать золотую свадьбу) и часто говорим, что мучили друг друга 50 лет. Как бы хорошо мы не жили, плясать от радости не намерены. Я несколько раз был на таких свадьбах и видел в глазах людей тоску уходящего мира, желание и невозможность вернуть молодость.
   А в студенческие годы мы были молодые и ничего возвращать нам не хотелось. Наоборот, хотелось заглянуть вперед и увидеть то о чем мечтали.
   Когда я думаю о семейной жизни, то вспоминая анекдот Моллы Насреддтна:
   "Однажды приятель Насреддина спрятал в руке яйцо и говорит:
   -Отгадаешь, что у меня в руке, - я отдам его тебе, и ты сможешь поджарить себе яичницу.
   -Назови мне хоть какие-нибудь приметы - попросил Насреддин.
   Приятель говорит:
   -В середине желтое а по краям белое.
   Насреддин подумал немного, а потом вскричал:
   -Ну, ясно! Ты выдолбил белую репу и вставил туда желтую морковку" [15]
  

Глава 8 БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

   Люди боятся неизвестности!
   Незнакомые пути и незнакомые места их пугают.
   Но они не задумываются,
   Что вся жизнь - это поход в неизвестность.
   Никто не знает, что будет с ним через минуту
   И участником каких событий он окажется завтра.
   Неизвестность интересна и увлекательна,
   Она вселяет веру и надежду.
   А то, что известно - уже пережито и сдано прошлому.
   Это "бывшее в употреблении", как выжитый лимон.
   От него остается во рту горечь
   А в душе память незавершенного удовольствия.
  
   Третий курс оказался наиболее спокойным и плодотворным. Я учился, работал в больнице и жил нормальной семейной жизнью. По-видимому, это был один из самых спокойных периодов моей молодости. Были всякие зигзаги, но они остались в памяти как бытовые мелочи, каких в жизни тысячи. Надежда начала играть в оркестре на кларнете и даже там мы появлялись вместе.
   Я писал на досуге стихи и рассказы. Белые стихи получались хорошо, а рассказы никуда не годились. Руководитель нашего литературного кружка, поэт Бернович сказал, что у меня нет свое темы.
   Я впитывал в себя знания и постепенно забывал обо всех жизненных невзгодах прошлых лет.
   Детство, отрочество и юность ушли, казалось бы безвозвратно и я стал чувствовать себя взрослым человеком. Метаморфоза проходила постепенно и незаметно. Она в большей степени проявлялась в отношении окружающих и в отношении к окружающим. Мне захотелось быть мудрым и спокойным. Но такие желания не могли реализоваться в том возрасте и в тех условиях.
   В верхних эшелонах власти что-то рушилось, что-то строилось. Мы не знали, что все это должно спуститься к нам и затронуть наши судьбы, тем более, что молодежь не хотела сидеть сложа руки и безучастно взирать на происходящие события. Я тогда не знал, что на мою жизнь выпало время многих жертв - жертв войны, жертв сталинского режима, жертв хрущевской оттепели, жертв брежневского застоя, жертв перестройки и т.д. Вообще-то Россия всю историю жила по принципу "Паны дерутся, а с холопов чубы летят", и холопы гибли ми,,ллионвми. Что поделаешь, такова судьба России.
  
   Четвертый курс принес массу волнений и сыграл большую роль в моей жизни. Все началось с венгерских событий. Ленинградское студенчество бурлило. И хотя наша компания не принимала в студенческих волнениях непосредственного участия, мы были вовлечены в них и пострадали больше всех.
   В это время вышла книга Дудинцева "Не хлебом единым" [16]. С художественной точки зрения она оставляла желать лучшего. А вот в плане идеологии она обнажала многие негативные проблемы нашей жизни, особенно бюрократизм, в трясину которого руководство страны и все чиновничество погружалось все больше и больше.
   На эту тему мы решили провести диспут. Организаторов этого мероприятия было трое: я - как инициатор, Анатолий Комоедов - от профсоюзного комитета и Володя Буданов - от комитета комсомола. Все было сделано как полагалось: подготовлен доклад, выступающие, написаны объявления. Народу собралось полный зал. Присутствовали не только студенты, но и преподаватели. Пришли и гости из городской газеты.
   Я сделал доклад. Выступали студенты с критикой институтских порядков, досталось и городскому начальству. И все было как будто хорошо, но на следующий день в райком партии поступило заявление от редактора местной газеты об антисоветской деятельности некоторых студентов института. И пошло, поехало. Партбюро института поддерживало нас. Райком требовал исключить нас троих из комсомола и изгнать из института. Этот вопрос стоял даже на отчетном собрании райкома.
   Выручил нас неожиданный случай. Из Москвы, из ЦК партии приехал какой-то идеолог проверять молодежные творческие коллективы. Я попал на собрание ленинградского отделения Союза писателей совместно со старостами молодежных литературных кружков. Я там выступил и мое выступление понравилось. Руководитель нашего кружка тут же рассказал высокому начальству о нашем диспуте и его последствиях, и великое начальство указало прекратить "дело трех студентов сельскохозяйственного института", предварительно отменно их пропесочив.
   Тут вновь я оказался сыном врага народа, из бывших и т.д. И я окончательно понял, что эти люди никогда мне не простят того, что я не из рабочих и крестьян, что хочу жить своим умом, а не по партийной указке, цитируя на каждом шагу все нелепицы высказанные партийными вождями и повторяемые в каждой бумажке.
   Нам этот диспут не простили и под его тяжестью мы прожили до окончания института.
   Дело дошло даже до того, что нам предложили перейти бригадирами в хозяйство института, но директор хозяйства отказался, т.к. все места у него были заняты старыми опытными работниками.
  
   Так подходил к концу четвертый курс. Моя мама, вернувшаяся из заключения, насмотревшись и натерпевшись страхов политических лагерей, всячески пыталась уберечь меня от политики Надя наоборот поднимала мой дух, но тоже трусила страшно.
   Но политика сама "достала" меня. То один из моих друзей оказался в каком-то "антисоветском кружке", то приказали отстранить меня от старосты литературного кружка, то сочувствующие шепотом уговаривали меня уехать куда-нибудь подальше. В общем Судьба опять делала поворот.
   Настала весна и с нею началась длительная практика в совхозе под Ленинградом. Там я успел поработать строителем, дояром, скотником, ветфельдшером, механиком. Я увидел сельское хозяйство в натуре и еще больше захотел заняться научно-исследовательской работой в животноводстве.
   И тут один из моих однокурсников осенью стал рассказывать о своей практике на Севере. Он назвал имя одного доцента нашего института - Ивана Васильевича Друри - старейший оленевод страны и сказал, что у него можно взять дипломную работу и выполнить ее по оленеводству - интересно и романтично. С начала занятий я разыскал Ивана Васильевича. Поговорил с ним и он обещал со мною заниматься. Я постепенно начал готовиться к новой теме, но в самый разгар моих занятий в институт приехал заместитель директора Научно-исследовательского института сельского хозяйства Крайнего Севера, переведенного год назад из Ленинграда в Норильск. Многие сотрудники остались в Ленинграде и институт искал молодых людей, которые смогли бы постепенно заменить ушедших.
   Меня неожиданно вызвал к себе Друри. У него сидел высокий, лысый мужчина ученого вида. Он не стал ходить вокруг, да около.
   - У меня к вам, молодой человек, конкретное предложение: -переходите на заочное отделение и уезжайте в Норильск работать в нашем институте. Должность старшего лаборанта отдела оленеводства. Сейчас еще трудно. Мы сами только обживаемся на новом месте. Но работа очень интересная. Все дальнейшее будет зависеть от вас.
   Предложение было интересное и я попросил время для решения в семейном кругу. Профессор Андреев уезжал через две недели и надеялся к этому времени все оформить, если я соглашусь с его предложением.
   Надежда была не из робкого десятка и понимали, что появился шанс интересной работы после института. Будет ли что-то подобное через год - неизвестно. Обсуждали все во всех деталях и решили, что поеду один, а Надя закончит нормально институт и приедет ко мне. Она останется с моей мамой, а я тем временем обустроюсь на новом месте.
   Директор института меня отговаривал, что, мол, многие так делают, но не многие сдерживают обещание закончить институт. Но мои обстоятельства заставляли меня пойти на этот шаг и я оформил договор по которому должен был уехать на Север в апреле.
   Откуда я тогда мог знать, что снова попадаю на дорогу своей Судьбы.
  
   Размышления
  
   Здесь есть о чем поразмыслить. Прошло четыре для меня очень важных года. Годы не лучшие в моей жизни, - беспокойные, с целым "букетом" глупостей и ошибок. Может быть все это было нужно для выполнения дальнейшей Судьбы; может быть без этих глупостей и ошибок я не нашел бы дорогу на Север. Все может быть. Как получилось, так получилось.
   Наверное есть основание говорить о том, что за эти годы я приобрел стойкость. Николай Рерих рассказывал:
   "В одном из больших городов местный богач и любитель искусства приветствовал меня большим парадным обедом. Все было и обширно, и роскошно, присутствовали лучшие люди города. Как всегда, говорились речи. Хозяин и хозяйка, оба уже седые, радушно и сердечно беседовали с гостями. Во всем была полная чаша, и хозяйка обратила мое внимание, что все комнаты убраны в синих и лиловых цветах, и добавила:
   -- Именно эти тона я люблю в ваших картинах.
   После обеда одна из присутствующих дам сказала мне:
   -- Это очень замечательный прием, -- и пояснила: Вероятно это последний обед в этом доме.
   Я посмотрел на мою собеседницу с изумлением, а она понизив голос, пояснила
   -- Разве Вы не знаете, что хозяин совершенно разорен и не далее как вчера потерял последние три миллиона.
   Естественно, я ужаснулся. Собеседница же добавила:
   -- Конечно, это тяжело ему, особенно принимая во внимание годы. Ведь ему уже семьдесят четыре.
   Такое несоответствие услышанного со всею видимостью, а главное, с видимым спокойствием хозяев, было поразительным. С тех пор я стал интересоваться особенно их судьбою. Оказалось, что через три месяца после этого обеда они уже жили в своем гараже. Казалось бы, все было потеряно, а через три года этот же деятель был опять в миллионах и жил в прежнем своем доме-дворце.
   Когда я говорил его знакомым о моем удивлении, почему многочисленные друзья и, наконец, город, которому он пожертвовал так много, не помогли ему, мне сказали:
   -- Во-первых, он не принял бы помощи, а во-вторых, такие бури жизни ему не впервые.
   Этот последний разговор происходил в большом клубе, где в спокойных креслах около окон сидело много почтенных людей, читая газеты и беседуя. Мой собеседник, указывая на них, сказал:
   -- Это все миллионеры. Спросите их, сколько раз каждый из них переставал быть миллионером и вновь им делался.
   А члены клуба продолжали спокойно читать и весело беседовать, как будто бы никогда никакие житейские бури не проносились над ними. Я спросил моего приятеля, как он объясняет себе это явление? Он пожал плечами и ответил одним словом:
   -- Стойкость.
   Действительно, это понятие стойкости должно быть отмечено среди других основ, нужных в жизни. Мужество - одно, добродетель и дружелюбие - другое. Трудолюбие - третье. Неустанность и неисчерпаемость - четвертое. Энтузиазм и оптимизм - пятое. Но среди всех этих основ и многих других, так нужных, привходящих светлых утверждений, стойкость будет оставаться, как нечто отдельное, незаменимое и дающее крепкое основание преуспеванию.
   Стойкость вытекает из большого равновесия. Это равновесие не будет ни холодным расчетом, ни презрением к окружающему, ни самомнением, ни себялюбием. Стойкость всегда будет иметь некоторое отношение к понятию ответственности и долга. Стойкость не увлечется, не поскользнется, не зашатается. В тех, кто шел твердо до последнего часа, всегда была стойкость".[17]
   Мне пришлось проявить стойкость, отстаивая свои позиции в партбюро, в Союзе Писателей и в общении со многими людьми, которые сочувствовали мне или осуждали.
   Разные люди были вокруг. Большинство вообще делало вид, что ничего не знают, даже из тех кто был на диспуте. Другие знали, но считали, что надо признать ошибки, извиниться и обо всем забыть. Но самые плохие были те, кто как бы сочувствуя и разделяя наши убеждения, толкал нас на конфронтацию и с руководством института, и с партийными органами. От таких единомыслящих шел душок провокаторов, и с ними не хотелось иметь никаких дел.
   Учеба в институте былао интересной, работа была хорошей. Но жизнь в Ленинграде не предвещала большой перспективы. Разве могли они забыть? Нет не могли! Не тот был строй. Через 15 лет, когда я вступал в коммунистическую партию (был такой грех), меня в райкоме партии начали упрекать в дворянском происхождении, в том, что мои предки были военными и штатскими генералами. Я ответил, что мои предки верой и правдой служили царю и отечеству [18] и я тоже служу Родине в меру своих сил и возможностей. Тогда они от меня отстали. Но это были уже другие времена и другие обстоятельства.
   Тогда я понял, никогда нельзя сгибаться, если чувствуешь свою правоту. Стой до конца, и тебя будут уважать.
  
   Твоя правота - это выбранный тобой путь!
   Твоя правда - это то, чего ты смог достигнуть!
   Твоя правдивость - это то, что ты можешь себе позволить!
   И прав ты или нет судить тебе,
   Потому что нет единой правды для всех!
  

*

* *

   Для студента, в то время, самое страшное было распределение. Все стремились остаться в Москве или Ленинграде, где материальная жизнь была намного выше, и где были сосредоточены все немногочисленные увеселительные заведения. Девушки стремились выйти замуж за городских парней имеющих квартиру и обеспеченных родителей, парни наоборот, искали благосостояние у будущих жен. Все это было весьма противно, но полностью соответствовало духу времени.
   Например, из факультета защиты растений, где училась и моя жена, под распределение попало всего несколько человек (до 10%). Остальные к моменту распределения вышли замуж, т.к. (на факультете учились почти исключительно женщины).
   Вот где брала корни потребительская психология!
   В малых городах и сельских поселках жизнь, даже через годы после смерти Сталина, была очень тяжела и обделена элементарными житейскими удобствами и необходимым комфортом.
   В этот период в характере советских граждан стало появляться стремление как можно меньше затрачивать сил и времени на производстве. Надо было только отсидеть свои рабочие часы. В одиннадцать часов открывались вино-водочные магазины, и рабочий класс направлял своих ходоков за первыми бутылками. А потом их распивали в темных углах прямо на производстве и постепенно пъянка входила в свою нормальную силу. Так мы прославились пьяницами на весь мир.
   Но главное не в этом. Главное заключалось в том, чтобы каждый трудящийся зарабатывал свой "водочный минимум", а дело делал так, что бы очень скоро его пришлось переделать. Таким образом все были при деле (внешняя показуха), все были при зарплате (хотя и маленькой), а государство ратовало за увеличение народонаселения.
   В то время, которое я описываю в этой главе, Советский Союз только переходил на эту систему. Она расцвела махровым цветом в конце семидесятых годов. Это-то и назвали периодом застоя или брежневским болотом, из которого был только один выход - ликвидация коммунистической системы.
  
   Меня не пугали трудности. Физически я был подготовлен к жизни в Заполярье. Невысокого роста, коренастый, выносливый и привыкший к разным физическим неудобствам. Я сдал нормы на четыре спортивных разряда, но получать их не пошел, потому что считал, что занимаюсь спортом только ради своего здоровья. Мне предлагали заниматься тяжелой атлетикой, но я не пошел в эту секцию.
   Силы мне тоже не надо было занимать. Однажды уже на Севере к нам в институт завезли спектрограф - прибор для спектрального анализа, на чугунной станине, весом не менее 150 кг. Рабочие не поставили его на место, так как не были подготовлены специальные полозья. Федор Подкорытов, научный сотрудник для которого и был привезен спектрограф, ходил и ныл, что срывается работа. Я и еще один сотрудник предложили Федору установить спектрограф за бутылку спирта. Он готов был согласиться, но не верил в наши физические способности. Спектрограф был установлен на глазах у всех за полчаса. Он показался нам даже не особенно тяжелым.
  
   И еще одна черта моего характера способствовало моему отъезду. Я очень легко расстаюсь с людьми. Это совсем не говорит о том, что я их не люблю, или к ним равнодушен. О многих людях я вспоминаю с огромной благодарностью и любовью. Много людей сознательно или бессознательно повлияли положительно на мою жизнь. Но со всеми я расставался без трагедии. Исключение составляла моя семья и в первую очередь, жена и сын.
   Приезжая с Севера я всегда обходил всех своих знакомых, кто был мне приятен и к кому я испытывал чувство благодарности. Но постепенно связи рвались, и в памяти оставались добрые воспоминания и благодарность за то, что эти люди встретились на моем жизненном пути.
   В то время мне трудно было оценить пройденный в институте путь. В отличии от большинства студентов для меня студенчество не было праздником жизни. Я деловито брал знания и стремился домой или на работу. Среди студентов института я не приобрел большого числа друзей. С некоторыми мне пришлось держать связь всю жизнь, но мы остались добрыми коллегами по работе до глубокой старости.
   Только через годы я понял, что весь период моего студенчества был в жизни переходным периодом, тем тоннелем сзади которого кромешная тьма, а впереди сияющие просторы. Может быть, в этот период я больше всего спотыкался, но в боковой проход не свернул. Судьба вела меня прямо к выполнению какой-то загадочной задачи.
  
  
  
  
  

Часть 3. ДАЛЕКО, ДАЛЕКО

   "Некогда в одном городе на далеком Западе жила девочка по имени Фатима. Она была дочерью процветающего прядильщика. Однажды отец сказал ей:
   - Дочь моя, собирайся в путь. Мы отправляемся в путешествие. У меня есть кое-какие дела на островах Средиземного моря. Может быть , там тебе встретится красивый юноша с хорошим положением, который полюбит тебя и вы поженитесь.
   Они отправились и путешествовали от острова к острову. Отец занимался своими торговыми делами, а Фатима мечтала о будущем муже. Однажды, когда они плыли в сторону Крита, их застиг ужасный шторм, и корабль пошел ко дну. Фатиму, потерявшую сознание, волнами вынесло на берег, недалеко от Александрии. Ее отец погиб, и она осталась одна без всякой поддержки.
   Сцена кораблекрушения и длительное пребывание в открытом море так повлияли на нее, что о прошлой жизни у нее остались только смутные воспоминания.
   Бродя в песках, она встретила семью ткача. Хотя это были бедные люди, но они взяли ее в свое убогое жилище и обучили своему ремеслу.
   И вот для нее началась вторая жизнь. Год или два она прожила с ними вполне счастливо и была довольна своей судьбой. Но однажды, когда она зачем-то вышла на берег, ее схватили работорговцы, отвели на корабль и увезли вместе с другими невольниками.
   Сетования и горькие жалобы ФАТИМЫ не вызывали у этих людей ни капли жалости. Они привезли ее в Стамбул, чтобы продать как рабыню. Ее мир рухнул во второй раз. Случилось так, что на невольничьем рынке было мало покупателей. Один из них искал себе раба, который смог бы работать на его лесном складе, где он изготавливал корабельные мачты. Несчастный вид Фатимы привлек его внимание, и, желая облегчить ее участь, он купил ее, так как считал, что у него ей будет легче, чем у другого хозяина.
   Он привез Фатиму к себе, решив отдать в услужение жене. Но дома его поджидало печальное известие, груз с товаром, в который он вложил весь свой капитал, был захвачен пиратами. Теперь он не мог себе позволить содержать рабочих, и ему, и его жене и Фатиме пришлось самим заняться изготовлением мачт.
   Фатима, благодарная хозяину за доброту, так прилежно работала, что скоро он даровал ей свободу, и она стала его доверенным лицом и помощницей. И так, для нее началась новая, третья жизнь. И она почувствовала себя относительно счастливой. Однажды хозяин сказал ей:
   - Фатима, я хочу, чтобы ты отправилась в качестве моего агента на Яву с грузом мачт и выгодно продала их там.
   И вот Фатима пустилась в плавание, но у берега Китая мощный тайфун обрушился на корабль и потопил его. Каким-то чудом девушке снова удалось спастись. И она очутилась на незнакомой земле. Придя немного в себя, она стала громко плакать о своей несчастной судьбе. Как только ее жизнь, казалось бы, приближалась к благополучию, безжалостный рок разрушал все надежды.
   - Почему так случается, - воскликнула она, - за что бы я не взялась, всегда меня ждет неминуемая неудач? Почему на меня сваливается столько несчастий?
   Но ей никто не ответил, и она, заставив себя подняться, пошла в глубь страны.
   Хотя никто в Китае никогда не слышал о Фатиме и не знал о ее испытаниях, всем, однако, была известна древняя легенда о том, что какая-то чужестранка прибудет однажды в их страну и сделает шатер для императора. Так как никто в Китае не умел делать шатров, все с живейшим интересом ждали исполнения этого предсказания.
   Чтобы не пропустить этой женщины, когда она прибудет, каждый китайский император по традиции раз в год посылал во все города и деревни гонцов, которые должны были доставлять в столицу все чужестранок.
   Когда Фатима добрела до ближайшего приморского города, как раз был оглашен императорский указ о чужестранках, и люди, заметив ее, поняли, что она издалека, и через переводчика сообщили ей о необходимости явиться к императору.
   Фатиму доставили во дворец и провели в тронный зал
   - Госпожа, сумеешь ли ты сделать шатер? - Спросил ее император.
   - Думаю, что сумею, - ответила Фатима.
   Она попросила веревок. Но их не было. Тогда Фатима вспомнила свое ремесло прядильщицы, насобирала льна и сделала веревки. Затем она попросила прочной ткани, но во всем Китае не оказалось такой материи, которая была ей нужна. Вспомнив то, чему ее обучали александрийские ткачи, она соткала прочную палаточную ткань. Наконец ей понадобились шесты. Но их не оказалось в Китае. Тут ей пригодилось умение делать мачты, приобретенное в Стамбуле, и она ловко смастерила надежные шесты.
   Закончив работу, она стала припоминать, как выглядели всевозможные шатры, которые она видела в своих скитаниях по свету, и вот шатер сделан.
   Когда это чудо показали императору Китая, он обещал Фатиме исполнить любое ее желание, так он был восхищен. Она пожелала остаться в Китае, где вскоре вышла замуж за прекрасного принца, с которым прожила долгую и счастливую жизнь, окруженная своими детьми.
   И Фатима поняла: то, что казалось ей в свое время тяжелыми испытаниями, обратилось в необходимый опыт, который помог ей достичь конечного счастья". [2]
   Судьба Фатимы в чем-то очень близка мне. Каждый найдет в наших судьбах сходство, и поэтому я не буду продолжать рассуждения на эту тему.
   Лучше расскажу о Севере где я начал работать с 1957 года. Почему-то я очень сблизился с северными людьми - оленеводами и охотниками. Удивительно, но у них свое радио работающее лучше нашего телеграфа. Когда я стал уже настоящим ученым-оленеводом, я приезжал в любое оленеводческое стойбище России и нигде мне не надо было представляться, доказывать, что я хороший. Они все знали Бороздина, который пьет очень много чая. Везде разговаривали как со своим старым знакомым.
   У меня был даже друг - старый ненецкий шаман. Это был очень несчастный человек. В молодости он был великим шаманом и все его слушались. Потом доверие и уважение пропали. Пьяница сын все время выгонял его из чума, и старику приходилось ночевать на улице. Я был у них в бригаде и мне быстро надоели их пьяные дебоши. Наделают себе браги, напьются до одури и бегают друг за другом с топорами и ружьями. Я отобрал все это вооружение, а на следующий день отдавая его сказал, что если кто вздумает нападать на старика или угрожать ему, всю амуницию сломаю и выброшу. Я тогда не знал, что старик - шаман.
   Кто-то подошел ко мне и дыша, пьяным угаром сказал:
   - Он не советский человек, он ненецкий шаман.
   Это совсем вывело меня из состояния душевного равновесия
   и я сказал.
   - Тем более. Если кто еще полезет к старику, будет иметь дело со мной.
   И я увел шамана в свою палатку.
   Эта бригада оленеводов работала в нашем опытно-производственном хозяйстве и с тех пор я все время возил старику поношенные, но еще хорошие вещи, особенно теплое белье, продукты и вообще все, что было у меня лишнего. Сын и его жена с тех пор не трогали моего друга шамана. Так все и считали. Когда надо было куда-то ехать, посылали со мной старика. Нам не раз приходилось вместе ночевать в снегу, ловить рыбу и даже подолгу жить вдвоем на берегу озера.
   Однажды, в середине семидесятых годов я приехал в хозяйство и ко мне прибежала девочка.
   - Дедушка очень плохой. Он просил тебя придти. - сказала она
   Я сразу же поспешил на край села, где останавливались эти люди. Дед лежал в темном углу покрытый оленьими шкурами. Я подошел и сел у его изголовья.
   - Помирать однако буду сегодня. Я знал, что ты приедешь. Верхним людям скажу, что ты хороший человек.
   Он умер вечером и я не смог быть на его похоронах. Нам русским этого не полагалось.
  
   ЦАРСТВО ЕМУ НЕБЕСНОЕ.
  
   И еще один эпизод из жизни на Свере. В Ненецком Автономном округе был мор оленей. Это была середина 70-х годов. Меня включили в комиссию Минсельхоза по оценке падежа оленей. Я раньше никогда не видел такого гололеда. На оленьих пастбищах снежный покров был не более 50 см. Но он, как слоеный пирог состоял из слоев льда и относительно мягкого снега, причем нижний слой, где основной олений корм, был ледяным. На пастбище лежали тысячи трупов животных, большая часть из которых самки на последнем месяце стельности. Жуткое зрелище! Если встречался живой олень, то это было еще хуже. Таких исхудавших оленей трудно найти даже среди больных. Невольно вспоминался Майданек.
   Мы летали каждый день, и в каждом стойбище составляли акты падежа стада. Мы совсем не разговаривали. Будто ходили по полю боя. На вопросы пастухов о том, как жить дальше, отвечали односложно.
   - Будем думать и решать.
   Мне было так больно за животных, за людей, за свою беспомощность. И я понял тогда, что этот олений край стал для меня вторым домом.
  
   Сколько жизней у человека от зачатия до смерти?
   Сколько раз меняется не только его тело, но и его сознание?
   Это предусмотрено изначально для всех.
   А сколько раз человеку приходится начинать жизнь почти сначала,
   делать повороты неожиданные и опрометчивые?
   Это Судьба!
   Она заставляет нас бросать все и идти туда, где нас ждет неизвестное, но предопределенное.
   И все складывается хорошо, если ты принимаешь новое с радостью и благодарностью Душе Мира.
  

Глава 9 ТАЙМЫР - КРАЙ УДИВИТЕЛЬНЫЙ

   Такой заголовок выбрали биологи-охотоведы нашего Научно-исследовательского института Крайнего Севера для своего фотоальбома природы Таймыра. И я не переставал удивляться чудесам Таймыра все двадцать лет прожитых в этом далеком крае.
  
   Север - это не край, не страна, - это другая планета,
   С другими людьми, с другим сознанием, с другой жизнью!
   Север очень нежен и раним!
   А приезжие люди грубы и безжалостны!
   Они привыкли ломать и портить!
   И уродливо строить уроды-города, уроды-заводы, уроды-шахты, рудники, разрезы
   И только не портят бескрайние ландшафты, не нарушают глубокую тишину низкорослые северные поселки, стойбища рыбаков и оленеводов, сиротливые линии электропередачь.
   И главное - это люди, приехавшие на Север любить и сохранять эту планету, которую по незнанию называют суровой.
  
   Многих авторов фотоальбома "Таймыр - край удивительный" уже нет в живых, другие в преклонном возрасте. Но глядя на прекрасные цветные фотографии все вспоминают Север, как лучшие годы своей жизни. Ни холод, ни снег не смогли вытравить из души возвышенное чувство бесконечного удивления при познании бесконечно нового в бесконечной природе Севера.
   Мне здесь однажды нашаминили, что в одной из прошлых (недавних) жизней я был шаманом на северо-востоке, возможно юкагиром или чукчей. Поэтому я так хорошо и воспринял Север. Но вокруг меня были тысячи людей, которые воспринимали Север с еще большим энтузиазмом. Возможно, они тоже жили в прошлых жизнях на Севере и сейчас вернулись в свою родную стихию.
  
   Я первый раз летел на самолете, летел в "края, где на каждом шагу встречаются олени и медведи". У меня было с собой ружье (дешевая одностволка 16-го калибра), чемодан с разными охотничьими и рыболовецкими принадлежностями и два мешочка дроби по девять килограммов каждый, в карманах зимней куртки. Когда я в аэропорту Быково в Москве решил пообедать в столовой, то дед, принявший у меня куртку в раздевалке, упал. Он ни как не ожидал получить пальто весом около 20 кг. Дробь я положил в карманы, что бы сократить оплату за багаж (была уже практическая сообразительность).
   От Москвы до Норильска мы летели на ИЛ-14 четырнадцать часов. Было начало апреля, и чем дальше мы углублялись на Север, тем более зимними выглядели пейзажи. Первая посадка была в Кирове, где двухэтажный деревянный аэропорт был уже окружен первой зеленью. В Сыктывкаре аэропорт выглядел современно и солидно. А дальше ни с земли, ни с воздуха не было видно ни одной проталины. Несколько часов полета над чистой снежной равниной и посадка в маленьком заснеженном городке, где сверху снег видится уже не белым, а серым. Так мы и летели от городка к городку, прока наконец нам не объявили - аэропорт Надежда, город Норильск.
   Была ночь и аэропорт освещался электричеством. Единственная разница с другими аэропортами заключалась в обилии техники. После получения багажа я сел в автобус и поехал в город. Никто не знал о сельскохозяйственном институте и я попал в учебный политехнический институт. Меня не прогнали, несмотря на то, что было уже за полночь; а наоборот, сторож принял очень доброжелательно и указал куда идти. Через полчаса я уже лежал в своем НИИСХКСхе (полное название - Научно-исследовательский институт сельского хозяйства Крайнего Севера) на диване. Город мне понравился - широкие, асфальтированные, хорошо освещенные улицы; много неоновой рекламы, которую не выключали всю ночь. Даже ночью на улицах было много народа и работали столовые.
   Я сразу почувствовал другой ритм жизни, другое настроение людей.
   Утром в 9 часов меня разбудили, повели в кабинет Андреева, где состоялся короткий деловой разговор.
   - Иди покушай, - сказал Андреев - Мы все приготовим - деньги, экспедиционное обмундирование, и днем поедешь в Дудинку догонять экспедицию. Считай, что ты уже в командировке.
   Я успел только поздороваться. Меня подхватила секретарша и через час уже юыло готово командировочное удостоверение, полный карман денег и три огромных мешка меховой одежды. Мешки назывались резиновыми баулами. В час дня на Дудинку отходил единственный пассажирский поезд. Он только отходил в определенное время, а время всех остальных остановок знал только Бог.
   На третьей или четвертой станции все повалили из вагона. Оказывается, в придорожном магазине продавался спирт - очень большой дефицит в то время. Я тоже помчался за дефицитом. Машинист долго и отчаянно ругался, но пока все не отоварились, поезд не сдвинулся с места. Я, здоровый и крепкий парень, умудрился быстро пробиться к прилавку и взять четыре бутылки. Я их спрятал понадежнее, поезд с песнями под стук колес поехал дальше. Еще были длительные остановки, но уже по другим причинам.
   Зазвенели стаканы, запахло едой. Напротив меня сидела пожилая женщина в вязаном платке.
   - А вы что ж не пьете? - спросила она меня
   У нас завязался разговор. Она приехала в Норильск искать мужа. Его посадили сразу после войны, за какие-то воинские провинности. Изредка они переписывались и уж не надеялись встретиться. А тут такая огромная амнистия. И уже три года нет ни писем, ни ответов от тюремного начальства.
   Была только короткая справка: "Освобожден 25 сентября 1954 года. Дальнейшая судьба нам не известна". Куда бы не писала - ответ почти одинаковый. Накопила денег и вот сама приехала в Норильск искать концы.
   - Сожгли его, горемыку в паровозе. Здесь так принято. Кому-то проигрался, заплатить не смог и разговор короткий - в топку паровоза. Кругом одни преступники. Даже начальство.
   Я встречалась с тем кто его в топку запихал.
   Смеется.
   -- Не надо - говорит, -- свою жизнь на карту ставить. Не его, так другого поджарили бы. Лагерный закон суров.
   - Что теперь детям скажу, их у меня двое.
  
   В Дудинке меня встретил пожилой широченный мужчина, с походкой старого кавалериста и в обличьи искушенного полярника. Он подошел ко мне и представился:
   - Горбунов Ефим Иванович, начальник экспедиции, а ты Бороздин. Я тебя сразу узнал по описанию Владимира Николаевича (Андреева). Давай мне какие-нибудь мешки и пойдем в гостиницу.
   Но я ничего ему нести не позволил, и через полчаса мы были в гостинице.
   - Здоровый мужик. Все сам тащил, и смотри-ка, даже не запыхался. - объявил Ефим Иванович встречающим нас членам экспедиции.
   Все были этому очень рады, потому что возиться со слабыми и болезненными людьми в экспедициях не любят. Кто-то сказал:
   - Вот только обмыть встречу нечем. Здесь сейчас выпивку не продают.
   Но я успокоил народ, сказав, что мне в дороге повезло, чем вызвал всеобщее ликование. Я безропотно отдал Ефиму Ивановичу все спиртное, и мы пошли в ресторан обмывать нового члена экспедиции, т.е. меня. На обмывание была выделена одна бутылка на пять человек и выйдя из ресторана, я числился уже законным членом экспедиции, "своим парнем" и вполне перспективным полярником.
   Несколько дней мы прожили в Дудинке. В то время там была одна улица с несколькими большими кирпичными домами и по берегу Енисея располагались несуразные строения разных производств. Сам деревянный город располагался выше больших домов и был весь засыпан снегом. Огромный речной порт и маленький аэродром были вынесены за город выше по Енисею. Люди выходили из домов, как из землянок. Транспорт двигался только по одной улице, которая от железнодорожной станции уходила на юг к речному и авиа-портам, а к северу в город.
   Через пару дней мы вылетели в поселок Волочанку, затем оленьим транспортом поехали на факторию Усть-Авам, а далее в стойбища оленеводов, т.е. в самую глубинку нашей страны.
   В Усть-Аваме мы жили с двумя механиками. Они не раз сидели в тюрьме и говорили, что в городе жить не могут - что-нибудь натворят и опять сядут в тюрьму. Они виртуозно высасывали из бутылки тройной одеколон и почти не мылись:
   - Кожа пропиталась соляром.- говорили они - Что мойся, что не мойся. Воши в соляре не живут, а местным нацианалкам все равно.
   Я впервые увидел людей, для которых жизнь приятна, но безразлична. Они дышат, едят, пьют всякую дрянь, все, что у них просят отдают, любого пускают ночевать без всякой оплаты, двери не запирают, ничего не прячут и денег не имеют. Никаких запасов они не держат, а в свободное время ходят на рыбалку и охоту, добывая только себе на еду рыбу или куропатку. Мясо оленей им привозят оленеводы. Все остальное они покупают в колхозе или в магазине на один-два дня. К жизни они относятся совершенно равнодушно. Через два или три года их дом сгорел вместе с ними, а через пять лет их уже никто не вспоминал Я долго спрашивал о них, но они жили так незаметно, что даже соседи еле-еле вспомнили этих двух механиков.
   Помню еще один интересный эпизод. Мы с Ефимом Ивановичем работали в колхозной конторе. Пришел дед. По национальности то-ли якут, то-ли долганин с голубоглазым мальчиком лет 5-6. Горбунов спрашивает:
   - Откуда у тебя такой пацан?
   - Нацальник растет. Геолог был. С моей девкой баловался. Потом девка в родах умер. А теперь со мной начальник растет. Скоро школа пойдет. Как русский будет.
   Дальнейшую судьбу голубоглазого мальчика я, к сожалению, не знаю.
   Наша экспедиция должна была составить доклад о состоянии производства в хозяйствах Волочанского района. В нее входил землеустроитель Миша Ратушняк, охотовед Лева Мичурин - в будущем один из известных ученых-охотоведов, и ветеринарный врач из окружного ветуправления. Потом подъехали еще две женщины экономисты.
   Мы с Ефимом Ивановичем направились в оленьи стада. Пастухами были абортигены - долгане и нганасане. Нганасан было только 800 человек и они по внешнему виду напоминали индейцев Американского Севера.
   Я зашел к ним в балок. Они усадили меня пить чай, а младенцу-сосунку, который орал беспрестанно, сунули в рот ледяную сосульку, оторванную снаружи балка. Младенец успокоился и блаженно зачавкал. Мне не разрешалось высказывать удивление, а тем более осуждение, и я, задав несколько вопросов, ушел из этой семьи.
   Тундра была вся покрыта снегом. Она неровная - с оврагами и возвышенностями. Кое-где ветер вымел снег и образовались очень крутые склоны или даже отвесные провалы. Нигде нет ничего живого. Вся жизнь зимой жмется к оленьим стадам, потому что олени раскапывают снег, помогая птицам и мелким зверькам добраться до подснежного корма.
   Один раз для меня запрягли самых быстрых оленей и мы за 30 минут пронеслись 30 км. На скачках оленья упряжка может развить скорость до 90 км в час. Животные будто летят, чуть касаясь копытами земли.
   Все подобные чудеса, которые я видел у местных оленеводов и охотников, я хранил в памяти до приезда в Норильск. Только там русские люди могли понять мое удивление, недоумение или осуждение.
   На фактории Рыбная я видел как дерутся нганасане. Один хватает из поленицы полено и бежит за противником, метров за пять он бросает в противника полено, и естественно, не попадает. Потомвсе повторяется с другой стороны. И так часа два или три, пока Горбунов не рявкнул, чтобы они прекратили разбрасывать дрова. Это описание было бы не интересно, если бы этих двоих мне не пришлось увозить в Потапово - хозяйство института на берегу Енисея, где требовались пастухи-оленеводы. Они поступили на работу, но так и не смогли прижиться на новом месте и через год уехали домой.
   Я понял почему нганасан так мало. Они вообще не способны жить в новых условиях. Среда их обитания неумолимо поглощается технической цивилизацией, и они вымирают быстро и неудержимо, потому что ничего нового не могут воспринять.
   Я повез их в поселок Потапово, не заезжая в Норильск. Начинался отел оленей и мне предложили не терять время на всякие устройства в городе. Я подчинился и снова поехал в тундру, теперь уже в хозяйство института, где все сотрудники проводили опыты.
  
   Были первые числа мая. Все работали на снабжение оленеводов, которые уходили со своими стадами в тундру на все лето. Я уже догонял стада на отельных пастбищах. Там отдельно жили две женщины - научные сотрудники. Они взвешивали новорожденных телят безменом и метили бирками. С того момента, как я приехал, эту работу поручили мне. Я не возражал, так как понимал, что чем раньше я освоюсь в новой отрасли, тем быстрее начну самостоятельную работу. Все время я проводил с пастухами на пастбище. Знакомился с новыми людьми, наблюдал за поведением животных и время от времени охотился.
   Тамара, она была веттехником и более опытная, чем мы с Татьяной, попавшие на Север впервые, все время учила меня делиться всем с оленеводами, особенно охотничьей добычей.
   - Будешь делиться со всеми, никогда на Севере не пропадешь - говорила она.
   Это правило я соблюдал всю жизнь и никогда об этом не жалел. Работа для меня была интересна и поучительна. Вокруг стада бегали всякие звери, желающие поживиться слабыми матками и беспомощными новорожденными оленятами, и охрана стада была главным делом пастухов. Кто может похвастаться, что на него с трех метров лаял белый песец, что на него пикировал сибирский орлан, что зайцы и куропатки бегали чуть не около ног, не замечая человека.
   Весна постепенно брала свое, расширялись проталины, пробивалась молодая зелень и вздымались реки. Каждый день менялось лицо тундры.
   Я научился управлять упряжкой оленей, переехал с палаткой в стадо (благо я никогда не тяготился одиночеством) и помимо основного дела вел записи всего, что казалось мне важным в поведении стада и окружающей природы. Один раз я застрелил даже пять гусе, пришел в стойбище и все отдал пастухам. Просто подходил, открывал полог чума и молча кидал гуся.
   В конце июня в нашем стойбище собралось много народа. Мы выстроили огромный загон в котором провели пересчет и прививки оленям. Это самая тяжелая работа в тундре: каждого оленя надо поймать и удержать пока ему сделают укол, забирковать и выпустить в специальный накопительный загон, где он пробудет до конца обработки стада.
   Мы закончили работы когда "поднялся комар". Я никогда не видел столько комаров. Их плотность была такой, что не видно было конца ружья когда прицеливаешься. Они лезли всюду: под одежду, в тарелку с едой, в рот, когда говоришь, в самые нежные места, когда идешь в туалет.
   Мы в то время несчадно мазались диметилфталатом. Это было вредно, но менее болезненно чем укусы бесчисленных комаров. Лучше всего спасали накомарники - сетки пропитанные препаратом, несмотря на то, что под ними было душно. Я спокойно выносил любой мороз. Мне была приятна пурга. Но жаркое комариное время было для меня настоящей пыткой.
   Закончив каральные работы наша группа наконец могла вернуться в Норильск. Мы пешком дошли до реки Фокино, километров 30. Идти по тундре очень неудобно: болота, кочки, везде кустарник, реки, еще полноводные и бурные. Олени на нартах везли груз, а люди шли пешком. Вдоль Фокина рос густой ивняк, и на узких тропах и проходах отпечатались бесчисленные следы медведей - больших и маленьких. Медведями были натоптаны тропы как грибниками в пригородном лесу. Но медведь - зверь осторожный и трусливый. Только олени иногда чувствовали медвежий запах, да бежавшие с нами собаки лаяли, поджав хвосты.
   На противоположенном берегу реки уже расположился временный лагерь группы Савельева. Эта была группа ученых, которые занимались проблемой гнуса - защитой людей и оленей от кровососущих насекомых и оленей от страшной оводовой болезни.
   Я во всей амуниции перешел реку Фокино вброд, переночевал в гостях и двинулся с нашим веттехником немцем вниз по Фокино к Енисею, и дальше к поселку Потапово. Берега Енисея представляли собой грандиозное хаотическое зрелище. Вдоль всего берега лежали огромные глыбы тающего льда и бревна - остатки лесосплава. Бревен было так много, что их хватало и на строительство и на отопление следующей зимой всех поселков и маленьких городов, расположенных по берегам.
   Мы болтали и я случайно задел тему появления немцев на севере и услышал долгий и печальный рассказ.
  
   Ссыльные
  
   Мы поволжские немцы и нас сослали сюда в 1941 году. Баржи шли из Красноярска в Дудинку, везли какой-то груз а на палубе разместили немцев из Повожья - потенциальных врагов Советского Союза. Было человек 500: десяток пожилых мужчин, человек 50 мальчишек 14-16-летнего возраста, не пригодных в армию; а остальное женщины с детьми.
   Нас высадили на пустой берег, где стояла только избушка заготовителя. Вдоль всего берега лежали гигантские бревна, а за узкой косой возвышался крутой берег, метров 100 в высоту. Место для строительства поселка отличное, только строить было нечем.
   Когда нас сюда везли, то добрые люди сказали:
   - Запасайтесь промысловыми снастями и всем, что надо для стройки.
   Ружья нам иметь не разрешалось, а денег на стройматериалы не было. Купили несколько пил, с десяток топоров и сколько хватало денег - ящиков гвоздей. Люди все были ослаблены - в день давали осьмушку хлеба а воду пей из Енисея сколько хочешь.
   Уже стояла середина лета, допекала мошка. Строить надо было день и ночь. Заготовителем был местный эвенк Куропатов. Вся охрана уехала сразу на барже в Дудинку. Мол подыхайте здесь сами.
   Умирало очень много. Из пятисот осталось не более трехсот человек. Особенно не выдерживали дети. Стариков мы старались беречь, так как они помогали нам не силой, а своим опытом.
   Голодать мы сразу перестали - сами были рыбаки с Волги. Соль нам понемногу давал заготовитель, а переживать трудности тундры помогали местные жители, особенно эвенки. К зиме мы перебрались в большие бараки, а с весны начали строить индивидуальные дома.
   Приехало начальство из Дудинки. Страшно удивилось, что мы все не подохли. Сняли с должности Куропатова за помощь людям, обреченным на смерть, и организовали колхоз. Здесь каждая семья имеет могилы своих близких, у каждой семьи своя страшная история. Но об этом рассказывать не любят.
   Я сидел подавленный и уже который раз все мои несчастья проходили перед глазами. И какими они казались маленькими перед трагедией целых народов.
  
   Из Потапово на катере нашего хозяйства мы добрались до Дудинки, а затем поездом до Норильска. Теперь во время длительных остановок поезда все выбегали собирать цветы, Некоторые даже купались в неглубоких холодных озерах.
   В Норильске мне дали всего несколько дней отдыха и вновь направили в командировку с молодым кандидатом наук Забродиным Василием Александровичем.
  
   Это была очень интересная и тяжелая командировка в устье Енисея в самую настоящую тундру, где люди даже топят печи низкорослыми кустарничками. Мы проплыли от Дудинки почти до самого Енисейского залива. В устье ширина Енисея 72 км. Это так называемая широкая переправа, образованная возвышающимся, при входе в Карское море, горами, очень похожим на Жигулевские горы. Образовавшееся естественное водохранилище богато самыми ценными породами рыбы и птицы. По берегам широкой переправы расположено всего несколько небольших поселков и несколько десятков рыболовецких бригад. На широкой переправе множество островов и островков, и самое интересное заключается в том, что некоторые острова образовались из плавника - бревен, которые застревали на этих местах, погружались все глубже под тяжестью новых бревен и так создавался остров, иногда довольно большой (несколько сот метров в длину) но очень коварный. В нем всегда есть места, тонкая корка которых не выдерживает человека, и поэтому прогулка в одиночку по такому острову самоубийственна.
   Вначале мы доехали на катере до поселка Караул. Жизнь в эти дни здесь кипела. Бригады здоровых мужиков (среди них не было ни одного местного национала) разгружали баржи с углем, продовольствием, стройматериалами. Караул - районный центр, и отсюда зимой везут товары в тундру. Работа грузчиков невероятно тяжелая. По 12-14 часов они на своих плечах тащат тяжеленные мешки и ящики. В то время здесь никаких погрузчиков и контейнеров не было. Я тоже взялся помогать разгружать какие-то мешки, но, проработав несколько часов, понял, даже одного дня такой нагрузки не выдержу, несмотря на свой богатый опыт разгрузки железнодорожных выгонов.
   Сейчас здесь было всего в изобилии и я объелся свежей осетриной, чуть не до кровавого поноса.
   Забродин уладил все формальности, и мы поплыли дальше, в самый северный колхоз Ваоронцово.
   Забродин был для меня первым ученым с которым я встретился на Севере. И Горбунов, и другие, с кем я встречался здесь ранее, не были учеными. Это были высококвалифицированные производственники, которых волновало только выполнение плана. Я уже собрался уехать из Норильска, разочаровавшись в так называемой "северной науке". Но Забродин меня убедил, что я просто не видел в институте ученых. Они все съедутся после летних полевых работ и тогда я изменю свое мнение. А сейчас сложилось так, что мне пришлось быть в сугубо производственных экспедициях. Я его послушал и на всю жизнь он стал для меня самым большим товарищем и самым большим авторитетом в институте. Судьба свела нас в этой экспедиции крепко и надолго.
   Мы приехали в самый северный колхоз; нас встретили очень радушно. Ночь мы переночевали в клубе, а утром поехали в стада. Это было время хода дикого оленя. Животные постепенно уходили на юг в места гона. Красавцы-самцы с роскошными рогами, группами по 5-7 голов, важенки с телятами по 30-40 голов. Я вылез на бугор и насчитал в обозримом пространстве более 50 таких групп оленей. И дальше, сколько мы ехали везде были олени. Самцы вели себя очень интересно. Увидев наш караван, состоящий из десятка упряжек, они останавливались и долго рассматривали нас. Потом убегали за бугор и еще несколько раз возвращались, движимые природным любопытством. В стойбище мы раскинули палатку, выбрав самое возвышенное и сухое место.
   Как только мы расположились в палатку заглянул ненец и спросил
   - Хлеба давай, а?
   Это был не то вопрос, не то просьба. Мы дали ему хлеба, сигарет, детям сгущенного молока и сказали, что мы отдали все, что для них привезли.
   Кое-как поужинав, мы уставшие легли в спальные мешки. Всю ночь шел дождь, дул холодный ветер и к утру мы оказались лежащими в луже, промокшие, продрогшие, голодные с отвратительным настроением. Вдруг пола палатки распахнулась, и между нами оказался здоровенный чугунок вареного мяса, только что снятый с огня, и этот волшебник-джин предложил нам высушить свои кукули (так там называли спальные мешки) в чуме. Мы отдали все мокрое, наелись мяса, напились кофе (он был у Забродина), и жизнь показалась нам вполне сносной. За неделю мы сделали работу по обследованию оленей на бруцеллез и с чувством выполненного долга выехалив Воронцово.
   Мы не узнали людей. За время нашего отсутствия грузный толстый председатель колхоза похудел так, что морскую робу надо было привязывать к нему. Все люди поселка выглядел так, как будто они неделю не ели. Оказалось, что пришла баржа со всем необходимым до следующего лета. Была налита бочка разведенного спирта, на блюда наложена жареная и малосольная рыба всяких сортов и пошла разгрузка. Люди не спали четверо суток. Когда уставали до предела, выпивали стакан спирта, ели рыбу и шли вновь на разгрузку баржи. Весь поселок, за исключением женщин с маленькими детьми, все эти дни в дома не заходил, благо на Севере в это время ночь - только немного смеркается.
   На очередном катере, мы переправились через большую переправу в знаменитый колхоз "Заря Таймыра". Там я выписал все основные производственные показатели и нас быстро переправили на факторию. Фактория - это дом и склад, где жили несколько человек - заготовитель с женой, продавец с женой и маленькая девочка, лет шести. Когда ей не нравились чьи-нибудь речи, она подходила и говорила:
   - Закрой свою халяву.
   Здесь мы недели две ждали, пока нас не увезут в стада. Я не терял времени и написал почти половину своей дипломной работы. Вечерами хозяева устраивали нам концерт. Пели они прекрасно, по-сибирски, в два-три голоса. Мы с Василием Александровичем до сих пор вспоминаем эти чудесные концерты.
   В магазине остался только зеленый горошек, и мы наелись его до того, что несколько лет потом он вызывал у нас отвращение.
   Приехали пастухи на оленях и увезли нас в стада. Работы были такие же, как в предыдущем хозяйстве, но большего объема. Я с особым интересом присматривался к быту и нравам ненцев. Их не тронула и не извратила современная цивилизация,. но об этом я расскажу позже.
   По окончании работы нас вывезли в рыболовецкую бригаду. Как раз подошел сейнер и мы все начали грузить рыбу. Основная масса рыбы находилась в чанах в крепчайшем рассоле. Рыба так высолилась, что превратилась в твердые палки. Ею можно было колоть дрова. Я спросил, куда такую рыбу девают и получил исчерпывающий ответ.
   - Вымочат в проточной воде, порежут кусочками, зальют томатным соком и закатают в консервы - прекрасная закуска.
   Мы приехали в Дудинку в октябре, за несколько дней до ледостава. По берегам уже скопилась шуга. Я истосковался по Валиным письмам. Хотелось вымыться в бане и сходить в парикмахерскую. Хотелось простого городского ужина и простой кровати с пружинном матрасом. Получилось, что я больше шести месяцев мотаюсь в командировках и узнал целый мир, о котором раньше даже не подозревал.
   Забродин пообещал мне поговорить с руководством, что бы мне дали передышку и не посылали в командировки, хоть пару месяцев. Но в институте меня ждал вызов на сессию в Ленинград и, само собой разумеется, все командировки отпадали.
  
   Размышления
  
   Меня в молодости очень привлекала романтика и вообще все новое. До сих пор я считаю, что день, в течение которого я не узнал ничего нового - пропащий день моей жизни. А в тот, 1957-й год на меня навалилась целая новая жизнь. Не многие выдерживают такой поток впечатлений. Но у меня голова была и осталась крепкой. Она выдерживала стрессы похлеще 1957 года. Но все-таки этот год был для меня выдающимся.
   Почему многие люди, особенно в молодые годы, стремятся к романтике - к романтическим путешествиям, к романтической любви, к романтическим занятиям. Другие же, которых большинство, и в молодые годы все свои желания ограничивают удовлетворением элементарных физических потребностей, или в лучшем случае той романтикой, которая не требует физических лишений и интеллектуальных перегрузок. В чем разница между этими людьми и чем можно заменить отсутствие романтики в наш урбанизированный век?
   Сейчас романтиков, которые отправляются в рискованные путешествия или участвуют в рискованных состязаниях называют сумасшедшими. Но может быть, наоборот, лишены ума те, кого удовлетворяет сонная рутина повседневности: проснулся, сходил в туалет, поел, пошел на работу, отсидел на работе, пришел домой, сделал необходимые домашние дела, посмотрел телевизор или прочитал газету и спать? Так живут миллионы. Или это и есть их Судьба. Может быть, их Судьба тоже любит покой и уют? Может быть, у них мещанская Судьба и она не будит в них романтических желаний? Это все нам неизвестно! Да и зачем рассуждать на эту тему и осуждать других. У каждого своя Судьба, у каждого своя дорога. А отвечать каждый будет за себя там, куда нас пустят один раз и безвозвратно, так что мы исправить ничего уже не сможем. А если никто ничего не спросит, то и так сойдет.
   А меня в тот год Судьба помотала по Таймыру, заставила увидеть другую жизнь, и я к новой жизни прикипел всеми своими интересами. Судя по всему это было именно то, что мне было уготовлено Судьбой.
  
   Я думаю о завершении этой главы. Сколько, что называется, осталось за кадром. Мои впечатления и переживания этого года не уместятся даже в целую книгу.
  
   Я сидел на возвышенности в чистой тундре в летний солнечный день. Воздух идеально прозрачен и нет горизонта. Разноцветье бесконечно со всех сторон. И тишина... Тишина такая, что кажется вот-вот лопнут барабанные перепонки. Сюда, наверное, не ступала нога человека. Нигде ничего не сломано, нет мусора и грязи, не видно зарубцевавшихся следов дороги или колеи. Тундра говорит со мной о далеком прошлом, или о таком же далеком будущем - о тех временах, когда еще не было человека, или о том, как человек стал высоко сознательным и живет в полной гармонии с природой. Но может человека и вообще нет? Не смог он пересилить свою разрушительную натуру, не смог обуздать свои бесконечные потребности. И планета опять стала спокойной и чистой.
   Сколько чувств нахлынуло на меня и в эти несколько часов одиночестве на другой планете я стал Буддой, или Христом, или Адамом Кадмоном - всего на несколько часов. Я исчез, слившись с тундрой, с мирозданием, и вернулся в чум уже другим человеком, человеком, общавшимся с Душой Мира.
  

,Глава 10. ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ

   Круглый стол Короля Артура,
   Круглый стол в г Норильске.
   И всегда подвиги самосохранения,
   Кровь смерть, тайны.
   А вокруг стола сидят рыцари -
   Рыцари побед и несчастий.,
   Свидетели безумств и страданий.
   И за внешними латами человек -
   такой маленький, нежный и несчастный.
   И ничуть он не счастливее любой твари,
   Которую могут раздавить и не заметить,
   Съесть и не почувствовать вкуса.
   А тот кто ест - его тоже съедят и тоже не почувствуют вкуса.
  
   После приезда из Ленинграда, где я успешно сдал все экзамены, меня назначили агитатором на предстоящих выборах. Дали мне самый тяжелый участок, где не было нормальных домов а были бесконечные вереницы соединенных друг с другом старых вагончиков, которые все называли балками. Никто не знал, сколько здесь проживает человек и чем они занимаются. В воскресенье, часов в одиннадцать я пошел зазывать отстающих в агитпункт. Бродя по лабиринту балков я вдруг очутился в довольно большой комнате, где стоял круглый стол и сидело человек десять приличного вида пожилых мужчин. Стол ломился от напитков и закусок
   - Вы все проголосовали? - спросил я.
   - И не думаем. Мы против вашего проклятого блока коммунистов и беспартийных. - сказал сидевший во главе стола - А ты раздевайся. Мы тебя не выпустим пока не выпьешь бутылку водки. А если не выпьешь - пеняй на себя.
   - Уже не на кого будет пенять - буркнул сосед.
   Мне подставили нераспечатанную бутылку водки и граненный стакан.
   - Это чтобы ты не подумал чего плохого. -
   Я разделся, откупорил водку и налил немного больше полстакана.
   - Теперь кто хочет голосует, кто хочет не голосует, а заставлять пить во время работы тоже не разрешается - сказал я.
   - Мы такой работы не признаем. Мы зеки (заключенные). И если ты не будешь выполнять наши требования отсюда не уйдешь.
   - Так я и должен молча пить? - спросил я.
   - Почему молча. После каждого стакана мы будим тебе рассказывать истории из своей жизни, как в Декамероне. Слыхал такой. - И вся компания захохотала.
   Я только кивнул головой и выпил налитую водку. Потянулся к закуске, но тут получил вилкой по руке.
   - У нас после первой можно только попить водички -
   - И то хорошо - сказал я выпив предложенный мне стакан воды. Я уже совсем освоился и стал играть в их же игру.
   Начал свой рассказ мужчина, сидевший от меня справа, весь чистенький аккуратненький, как продавец галантереи.
  
   "Расстрел"
  
   Если подниматься вверх по реке Дудинки, то километрах в 70 от впадения ее в Енисей будет укромное местечко заросшее лесом и там очень хорошая теплая избушка. Об этой избушке знают все. Наверное специально всем КГБ-ешники растрезвонили, что это самый удобный путь побега.
   Туда тянутся все беглецы и попадают прямо в лапы заставы. Тех кто туда попадает расстреливают без суда и следствия, прями на месте. Я тоже попался на эту удочку, но решил спрятаться на другом берегу и понаблюдать за избушкой. А там как раз расстреливали десяток бедолаг, которые об этой засаде и не подозревали. Собак КГБешники кормили человеческим мясом, что бы злее были. Сейчас там уже никого нет, время прошло, но ради любопытства можно туда заглянуть."
   - Я уже был там прошлой весной. Мне пастухи об этом рассказывали. - вспомнил я
   - Вот и хорошо, тогда наливай вторую. - сказал рассказчик.
   Теперь они дали мне только маленький кусочек селедки и сказали, что после второй много есть вредно.
  
   "Летчики"
  
   Следующий рассказ повел мужчина сидевший напротив меня, грубоватый, рано поседевший, в котором нетрудно было угадать летчика.
   В одну из зим на комбинате сломался какой-то аппарат. Весь комбинат встал. Представляете, какие убытки и какой беспорядок. Я считался лучшим летчиком УПА (управление полярной авиацией) в Норильском отряде. Надо за аппаратом лететь в Красноярск, а пурга дула уже дня три и не на шутку. К нам приехал сам директор комбината. В то время это была большая шишка.
   - Выручайте ребята - просил он - погода хреновая, но и комбинату стоять нельзя. Экипаж который полетит получит премию в 100 тысяч рублей.
   Мы подумали и решили лететь. Залезли в свою машину -ЛИ-2, пропустили по стакану спирта и айда. После стакана даже боковая качка кажется детской качалкой. Долетели до Красноярска благополучно, а там уже нас ждет целая команда: двое штатских в наручниках, трое солдат во главе с капитаном и здоровый ящик килограмм на двести. А по рации слышим голос директора комбината:
   - Вы им выпивки не давайте. Погода ухудшилась. Все надо довести до места.
   Мы только улыбаемся. Загрузились, привязали пассажиров и вперед. Штатские в полушубках трясутся от холода. А солдаты и капитан в шубах до пят только посапывают. Как поднялись в воздух я и говорю:
   - Военным все оружие сдать, даже холодное - Капитан на дыбы. Я ему говорю:
   - В кого ты здесь стрелять будешь? В этих доходяг? А начнешь с нами воевать быстро носом в землю зароешься.
   Рацию я у него отобрал, как положено по инструкции и таким же манером забрал все оружие. Еле-еле ему втолковал, что мы гражданская авиация и подчиняемся своим законам. Потом снял с солдат шубы и отдал штатским. А солдатам предложил пару часов померзнуть в полушубках. Молодые ребята.
   - На наше счастье ветер чуть утих и около Дудинки мы смогли сесть на нашу любимую площадку, куда мы летали отмечать праздники без лишних глаз. Ровная площадка, но ни одного строения. Даже табуретки брали с собой, что бы ненароком никто не наткнулся на наше место
   Сели, я и говорю военным:
   - Забирайте свои шубы и брысь из самолета. Капитан опять разбушевался.
   - Я - говорит - вас всех под трибунал.
   А я ему отвечаю:
   - Сколько людей уже тобой застрелено или под твою команду? Ты гнида, давно просишься в ад. Но не бойся, попляшите до утра, а утром вас отсюда заберут.
   Мы прилетели прямо к медному заводу, где этот прибор надо было устанавливать. Встречал нас заместитель директора комбината и я сразу понял, что какая-то у них заминка
   - Премию и награды получите завтра, когда все оформим. - Накося-выкуси. Назавтра нас всех арестовали и по десять лет каторги, без суда и следствия. В Норильске свой кодекс. Сейчас пересматривают дело."
   После третьей мне дали как следует закусить и компания выглядела уже не так сурово.
  
   "Ни за что"
  
   Заговорил самый старший, что сидел во главе стола:
   -А я, можно сказать, вообще сижу ни за что. В двадцать пятом году я закончил военно-строительное училище и был направлен на строительство монгольских укреплений. Мощные укрепления, не хуже финских. Я человек работящий и аккуратный. Быстро пошел вверх по службе и дослужился до адъютанта начальника строительства. В общем я знал все. Где что и для чего строится. Когда все построили и оставались только минные поля вокруг укрепрайона, меня посреди ночи поднимают, заставляют одеться и в машину. Из машины всамолет. Куда мы прилетели сам не знаю, но очутился я в одиночной камере. Шумел, пока не пришел ко мне полковник, уже в годах, вся грудь в орденах.
   - Здравия желаю товарищ полковник - говорит - вы повышены в звании. Теперь мы на равных правах. Но вам придется здесь жить неопределенно долгое время и общаться только со мной. -
   - Почему такие привилегии - удивился я.
   - Потому что Вы строили строго секретный объект и Вас осудили "За возможность разглашения военной тайны.". Пожизненно в одиночной камере. В отличии от других политических заключенных, Вам будут приносит газеты и выписывать научную литературу. Государство не имеет возможности рисковать.
   Тут я вспомнил бесчисленные случаи в истории, когда строителей важных объектов убивали, только за то, что они слишком много знали.
   Прошли годы, закончилась большая война и меня перевели в общую камеру для политических заключенных. Говорят, что даже могут выпустить. А куда я теперь поеду. Так и буду где-нибудь сторожем век доживать".
   Уж больно грустно прозвучали последние слова. Но никто не стал утешать и соболезновать.
   Смотри-ка, у него на дне бутылки осталось, а ведь ни в одном глазу. Крепкий народ к нам присылают. Ну да ладно. Последний рассказ, а потом он о себе расскажет. На этот раз мы чокнулись и выпили за обоюдное здоровье. Рассказчик был высок, худощав и и говорил с прибалтийским акцентом.
  
   "Учитель"
  
   Я учитель в латвийской школа. Любил и учил больших детей русской литература. "Я помню чудное мгновенье".
   К нам в село приехали из леса наши братья за продуктом. Думали как в плен сдаться.
   А тут налетели чекисты. Всех убили: и мал и велик. Я один остался жив и ушел к лесным братьям.
   Столько злобы и горечи в сердце. Как сейчас вижу это убитое село.
   И стал я снайпером. Убивал только военных. Неделю сидел в схороне: выжидал, высматривал, а когда убивал не радовался, а плакал. Ведь смерть человека. Каждого кого убил помню. Я в ад хочу, принять мучения за всю убитую мной человеческую душу.
   Мы решили уходить за границу и попали на заставу. Опять живым остался я один. Какое несчастье. Остаться один, когда все родные и близкие убиты.
   Я понимаю, что вы не виноваты, но в душе каждый русский для меня враг. Это я вижу во сне."
   Мы долго молчали и каждый думал о своем.
   - Теперь, если не хочешь водки не пей, но нам расскажи о себе.- сказал тот, что сидел во главе стола.
   Я кратко рассказал свою историю и опять все молчали.
   - Что ж ты сразу не сказал, что мать у тебя такая же как мы. И жизнь не советская. Мы бы сразу тебя отпустили.
   Они вывели меня из своего лабиринта, тепло попрощались.
   - Мы зеки - лишены права голоса, а ты уж нас извини, что задержали тебя во время работы. У меня навернулись слезы. Каждый молча пожал мне руку и пошел своей печальной Судьбой.
  

Глава 11. И ВСЕ ПЕШКОМ

   Природа познается, когда в ней живешь,
   Когда ходишь по ней пешком, и лучше без оружия,
   Когда смотришь на нее не со злобой и страхом,
   А с любовью и восхищением!
   Природа всегда человека накормит, напоит и вылечит!
   Надо знать ее!
   Надо дружить с нею!
   Надо помнить, что без природы человек жить не может.
   Еесли сейчас природа начала отвечать человеку
   катастрофами, то вините только себя!
   Прекратите бесчеловечное отношение ко всему живому на Земле, и природа ответит вам такими дарами, о которых вы сейчас и мечтать не можете.
   Мне очень хочется описать командировку следующего, 1959 года. Хотя можно бы было с восторгом описывать год за годом. Но это была бы уже другая книга.
   В марте я получил диплом об окончании зооинженерного факультета Ленинградского сельскохозяйственного института. В начале марта забеременела Надежда и в марте я вернулся в Норильск чтобы вновь выехать на долгие месяцы в тундру.
   Моя командировка начиналась в Потапове. Я должен был участвовать в перегоне стад оленей с Ямала в наше Таймырское хозяйство. Вернее, я должен был встретить стада на границе округов, отпустить сопровождающих со стороны Ямала и определить маршруты стад на текущий год на левом побережье Енисея.
   В Потапове я устроился жить у местных русских, которых называют сельдюками. Маленькая, закрытая снегом со всех сторон избушка, внутри казалась деревенским раем. В ней всегда было жарко и я спал на полу. Каждое утро меня спрашивали, что я буду есть - рыбу жареную, вареную, малосольную, строганину красную или белую любого сорта, мясо оленя, говядину, свинину; молоко, простоквашу, топленое молоко, сметану и т.д. И все это за 10 рублей в день. Они удивлялись, какой я неприхотливый в еде, а я удивлялся, изобилию и разнообразию крестьянского стола. Единственно, что меня не устраивало - это рыбный запах молока, так как корову подкармливали рыбной мелочью. Я прожил у этих людей две недели, заплатил им 150 рублей и они мне в дорогу принесли еще и огромный мешок рыбы.
   И опять в неизвестную даль - почти 200 км на оленях. Мы ехали с геоботаником Любой; на первом этапе я должен был ей помогать. А потом приехали пастухи и забрали меня в стада, а Любу отвезли назад в Потапово.
   В тундре я впервые оказался один, без опытных специалистов. Два стада и две оленеводческие бригады. Одну из них возглавлял пожилой бригадир коми-зырянин Давид Тимофеевич. Я с ним очень сдружился и он помог мне освоиться на новых местах.
   По существу, это была моя первая самостоятельная и очень ответственная работа. Будто после институтских экзаменов я сдавал экзамен на зрелость оленевода - специалиста и тундровика.
   Олени шли очень медленно. Большую половину стада составляли стельные самки, которые должны были телиться со дня на день. И все-таки нам удалось добраться до отельных пастбищ. Здесь мы вздохнули спокойно и началась обыденная работа. Постепенно к нам начали подъезжать ветеринарные специалисты разного профиля, потому что мы ожидали вспышки заболеваний оленей после такого длительного и сложного перегона.
   В тундре быстро появилась зелень. Со всех сторон запели птицы. Словно из-под земли пробились ручьи, которые в несколько дней превращались в бурные речки. Все это было предусмотрено, у нас имелись резиновые надувные матрасы и лодки, резиновые болотные сапоги; продукты были разложены в нескольких местах, где предполагались длительные задержки стад.
   Но всего не предусмотришь. Посреди отельных пастбищ, на вершине сухой лиственницы свил гнездо орлан - самая мощная птица тех краев. Он занесен в красную книгу, но разбойничать в стаде ему никто не разрешал и Давид решил от него избавиться. Мы взяли ружья и пошли на охоту. Давид хотел орлана только напугать. Залез на соседнее дерево, но в гнезде ничего не увидел. По-видимому, там лежали яйца, а "мамаша" решила днем, когда припекает солнце слетать тоже на охоту. Давид рассматривал гнездо, а я кричал ему:
   - Орел летит на тебя.
   Но было уже поздно. Огромная птица мгновенно сбила Давида на землю, а я сделал выстрел по орлу из своей двустволки, заряженной утиной дробью и только отпугнул этого красавца, он взмыл вверх а мы с Давидом постарались скорее убраться. В общем, никто не пострадал, но орлан больше не пытался залетать в стадо, по крайней мере, в присутствии людей.
   Тундра расцвела всеми цветами радуги, постепенно спала вода, окрепли олени. Пора было загонять оленей в кораль и проводить все профилактические обработки. И в это время нам с самолета сбросили письмо о том, что все весенние работы мы должны делать сами и выбираться из тундры собственными средствами.
   Вот-вот должен был подняться комар и нам надо было очень спешить. Руководил работами ветеринар, кандидат наук Лаишев Анвер Хасимович. За неделю мы провели все работы и стали готовится к походу. Все понимали, что сто километров мы на оленях не доедим. У нас была возможность только самое необходимое положить на нарты, не более 50 кг на упряжку и взять с собой двух пастухов - тех кто знал эти места.
   Комариная пора, на наше счастье на пару дней задержалась. Такого марш-броска я в своей жизни больше не помню. Мы дошли до Енисея менее, чем за два дня. Сто километров по бездорожью, когда ноги утопают то в воде, то в болоте, километры кочкарника, километры вязкой глины. Хорошо, что опытные пастухи ни разу не сбились с дороги. Мы несколько раз пили крепкий сладкий кофе, ели на ходу хлеб и мясо и один раз позволили себе два часа поспать.
   В то время меня не беспокоил мой вес, но я твердо уверен, что выйдя на берег Енисея против поселка Потапово, в наших телах не осталось ни одной жиринки.
   Ширина Енисея в районе Потапово 3 км, но нас заметили сразу. Почти одновременно из стад, которые паслись в тундрах правого берега Енисея, так же пришли наши сотрудники. Им повезло больше, так как большую часть пути они проплыли на моторных лодках, ожидавших их в среднем течении реки Фокино, где я был в прошлом году.
   Нас устроили в пустующий дом, где на кухне оставались стол и лавки, а в комнатах не было ничего и чисто вымыты полы. Нам сразу принесли еду и бутылку спирта. Лаишев развел спирт до крепости водки, и каждому пришлось почти по стакану. Мой организм алкоголь не принял и я единственный остался в здравом уме. Остальные от этой дозы буквально сползли под стол, даже не успев как следует поесть. Я уложил всех на свои места и сам тут же лег и заснул. Проспали мы больше суток.
   Через несколько дней мы выехали на катере в Дудинку, а оттуда в Норильск. Вскоре у меня произошло прекрасное событие. Прилетела Надежда. Радость смешивалась с опасением, что ей здесь не понравится. Но опасения были напрасны, а радость двойная. Надя прилетела беременная. Все у нее шло хорошо и настроение было отличное. Мы кое-как обустроились, но наше счастье длилось недолго. Из тундры пришла весть, что в стадах, которые пришли из Ямала вспыхнула копытная болезнь.
   Это страшная для оленей болезнь поражала копыта животных. Они плохо передвигались, плохо ели и в конце концов погибали. Особенно страдали телята.
   Меня и ветврача Силкова Александра забросили самолетом Ан-2 прямо в стадо. Самолет сел на воду и подрулил к самым чумам оленеводов. К работе пришлось приступить сразу, не отдыхая.
   Болело более 100 оленей и радикальным методом было их отделить от общего стада и убить. А основное стадо отогнать подальше от зараженного места.
   Я никогда ранее не убивал животных. На практике, в ленинградском мясокомбинате я почему-то не был в убойном цехе. В других местах, в том числе и в оленьих стадах, животных убивали на мясо где-то в стороне, и я никогда при этом не присутствовал. А тут в массовой бойне участвовать пришлось всем, и прежде всего нам с Силковым и местному ветфельдшеру, который прибыл в стадо на тех оленях, которые сопровождали нас месяц назад в Потапово. Пастухам надо было пасти здоровую часть оленей и охранять больных, которые все время пытались разбежаться.
   К тому же вокруг летали тучи комаров.
   Мы закончили работу на следующий день. И стали ждать самолета. Но он не прилетал. По рации нам скомандовали сложить все мясо в огромные брезентовые мешки и пересыпать его пиросульфитом. Мы все это сделали и вкопали мешки в мерзлоту на самом берегу большого озера, куда приводнялся самолет.
   В конце убоя был у нас такой интересный случай. Силков похвастался, что он как кавказец может съесть целое ведро мяса. Мы поспорили. У меня была бутылка спирта. Половину бутылки я отдаю рабочим, а половину бутылки Силкову, если он съест ведро мяса. Я наполнил ведро самыми вкусными кусками мяса, залил его водой и поставил на костер. Солил мясо Александр. Когда мясо было готово, мы с веттехником сели наблюдать, как Силков будет проигрывать, а мы потом доедим мясо и вместе выпьем оставшийся спирт. Но не тут-то было. Он съел не только все мясо, но и выпил весь бульон. Нам пришлось для себя снова варить мясо, а выпивку нам дал Силков из своего запаса. Такой кавказский аппетит я тоже увидел впервые.
   Через несколько дней стадо откачевало довольно далеко и мы с Силковым вынуждены были остаться охранять мясо и некоторые вещи, которые предполагалось отправить в поселок.
   Были у нас только ножи, которые служили больше как кухонные, чем охотничьи. Оставалась прекрасная палатка в которой мы жили, спасаясь от комаров и дождя. Начало резко холодать, и обстановка в тундре стала вполне комфортной. Но уже после первой ночи мы выяснили, что к нам наведывался гость. Это был большой медведь. Он умудрился вытащить из ямы мешок, весом не менее 300 кг. Он обошел нашу палатку на значительном расстоянии, наелся оленьего мяса и ушел.
   Мы все остатки сложили обратно, сделали острые сухие палки, как древние рогатины и ночью стали жечь костер. Силков хорошо пел, а я подпевал. Так мы сидели до рассвета, а потом спали часов до двух дня. Зверюга приходил каждый день и следы его обнаруживались все ближе и ближе к палатке.
   Пастбища оленей в Потаповском хозяйстве института располагались в живописной лесотундре. Огромные озера, а между ними перелески из березы и лиственницы; широкие, весной бурные реки, с холмистыми берегами заросшими ягелем. Все вокруг изобиловало рыбой, птицей и зверем. Сидя на высоком берегу озера, мы наблюдали разноцветные закаты таких сочных красок, каких не бывает в более южных краях; а ночью, изобилие звезд, сверкающих сквозь прозрачный воздух в чистом небе, и думали о своей крохотной Земле, затерявшейся в бесконечности Вселенной. Я знаю, что Мир горожанина ограничена стенами домов, а небо затянуто густым смогом. Как может городской человек думать о Вселенной, о себе, как частице Вселенной, о величии Бога, если для него весь мир ограничен городскими кварталами и собственными квартирами. А о мире более далеком он узнает из книг и искусства, созданного людьми.
   Дней через 10 приехали оленеводы и забрали нас в стадо. На следующую ночь медведь изодрал палатку в клочья. Выместил, наконец свое раздражение и трусость перед человеком. Но мы тоже трусили и этого не скрывали.
   Через несколько дней Силкову и веттехнику разрешили выехать на оленях в Потапово, а мне было приказано остаться в тундре еще на два месяца.
   Это были тяжелые и необычные месяцы. В августе стадный инстинкт у оленей резко ослабевает. Наших оленей потянуло в родные края - на Ямал. Давид с одним пастухом уехали километров за сто преградить путь убежавшим оленям и вернуть их на место. Они отсутствовали больше месяца. В это время обязанности бригадира пришлось выполнять мне. За все годы моей работы в оленеводстве, это был единственный случай моего бригадирства.
   Но самое плохое было то, что у нас кончились продукты -все, даже соль. Восемь человек - пять пастухов, я и две женщины. Мы работали почти круглые сутки, и, естественно нам необходимо было нормально питаться. За это время мы убили на питание около 20 оленей, ели даже сырое мясо. Я все время удивлялся, как быстро мы съедаем убитых оленей. Но я понимал, что олени - это единственное спасение, и если бы потребовалось съесть все стадо, я не задумываясь пошел бы на это ради здоровья людей.
   Начался гон оленей и вернулся Давид пригнав более 200 беглых оленей. Я ему сдал бригаду и все документы. Он был поражен, увидев сколько мы съели оленей.
   - А где шкуры? - спросил он. Но шкур не было. Они исчезли бесследно.
   Тогда Давид решил сделать обыск. Я его поддержал, а некоторые запротестовали. Но делать было нечего. Я первый вынес все свои вещи и разложил их на ровной площадке. После меня, один за другим все вещи вынесли пастухи, кроме семьи Апициных. Оба ненцы - он работал пастухом, она - чумработницей. Когда люди подошли к их вещам, упакованым на нескольких нартах, оба Апицина стали трястись, как в припадке. Но это Давида не остановило, и мы увидели на санях под брезентом посоленное мясо, лентами срезанный олений жир, все шкуры, которые мы искали, и, самое главное, ящик соли. Пастухи набросились на Апицина и чуть его не убили. А он все кричал, что во всем виновата жена. Мы все у них отобрали и пустили в общий котел. Шкуры тоже раздали по ведомости. Теперь мы ели хоть соленую пищу.
   Я хотел составить акт для передачи дела в суд, но бригада решила, что Апицины должны уехать к себе на родину и больше на Таймыре не показываться (они были с Ненецкого автономного округа). Я подчинился решению бригады и никогда ни в каких сводках этот случай не упоминал.
   Лег снег, замерзли озера и реки. К нам приехали рабочие проводить осенний пересчет оленей, и сразу после этого мы все поехали в Потапово. Я вел оленей сидя на нагруженной нарте. Около Енисея моя нарта совсем сломалась. Я привязал оленей к деревьям и пошел пешком. Идти надо было километров 10. Была ночь. Навстречу мне шел человек. Я конечно испугался. Ночью в тундре с незнакомым человеком не церемонятся. Но все оказалось просто. Те, кто ехал раньше меня, встретили одного из эвенков, жителей поселка и попросили его подежурить ночь около моих оленей. Так что идущий мне навстречу человек прекрасно знал, кого он должен был встретить.
   Мы еще с пол месяца прожили в поселке, пока лед на Енисее не достиг 40 см и не начал функционировать ледовый аэродром для аннушек. О вертолетах тогда мы ничего не знали.
   Я попал в Норильск к октябрьским праздникам. Надя жила у заведующего отделом оленеводства Добротворского Игоря Михайловича, который с семьей уехал в отпуск на полгода. Все было хорошо, до родов оставался месяц. Мы готовились к появлению на свет нового члена семьи, а я начал готовится к поступлению в аспирантуру.
  
   Размышления
  
   Убить живое существо не в азарте охоты, а подойти к нему и вонзить нож в сердце или в шею, очень не просто. Даже больное изможденное животное смотрит на тебя, понимая, что жизнь его закончилась. Людям внушают, что животные не понимают, что приходит их конец и перед ними стоит убийца. Чепуха! Те, кто смотрел в глаза животного во время убоя, знают сколько чувств эти глаза выражают. В них никогда нет просьбы о помиловании, но все другие чувства: страх, безысходность, предчувствие смерти - все это видно в их глазах, когда они смотрят на то, как убивают рядом таких же животных.
   Людям нужно мясо. Без мяса они еще жить не могут. Но нельзя превращать работников мясокомбинатов и убойных пунктов в кровожадных, равнодушных к чужой жизни зверей. Безжалостнее человека нет. У ряда работников мясокомбинатов развивается садизм. Им приятно видеть мучения животных, приятно растягивать их агонию. Мне приходилось встречать несколько женщин, зараженных этой болезнью.
   В глазах оленей, когда их загнали в ограниченное пространство, только страх; когда им делают прививки - они бьются, сопротивляются, а когда убивают, у них только покорная безнадежность. Словно животные читают наши мысли и понимают, когда можно сопротивляться, а когда все кончено и выхода нет. Это касается оленей и всех домашних животных.
   О диких животных я могу сказать только то, что они никогда первыми не нападают на человека. У нас в институте был один случай, когда сотрудник оказался между медведицей и медвежонком. Мамаша оказалась сзади и отбросила человека ударом по голове. Она разорвала щеку, повредила глаз. Но, отшвырнув человека с медвежонком сразу ушла в сторону, даже не посмотрев на свою жертву. Оленеводы постоянно встречаются с разными хищниками, но ни одно животное не нападает на человека, если есть другой выход и если оно не ранено. Почти все рассказы о жертвах волчьих стай или шатунов медведей - выдумки или переживания страха.
   В северных селах часто держат вместо собак волков. Родителей убивают, а сосунков щенят берут воспитали. Он служит хозяину верой и правдой, но терпеть не может собак. Обычно он раздирает их в клочья. При этом я ни разу не слышал, чтобы домашний волк напал на человека.
   Все россказни о глупости и кровожадности животных происходят от страха человека перед природой. Человек оторвался от природы и, несмотря на огромное количество научных трудов, не знает природу, относится к ней враждебно и со страхом. Человек забыл, что он тоже часть природы, что он пастырь природы, что он должен ее любить и ей помогать в трудные минуты.
   Поверьте, наши враги - машины, а не волки и медведи.
  
   Было холодно и жарко,
   Сытно и голодно,
   Весело и грустно.
   Хотелось все бросить и вернуться к серой, но привычной жизни в Ленинграде,
   Или сделать здесь на Севере что-то большое, незабываемое.
   Бесконечная череда мыслей, переживаний, чувств.
   И мечты! Мечты о себе, об институте, о Севере!
   Многие мечты сбылись,
   А многим не суждено было реализоваться.
   Они не были предусмотрены Судьбой!
  

   Почему большая часть людей отвернулась от Земли, перестала чувствовать природу? Неужели в этом виновата их Судьба? Ведь даже великое искусство живописи, музыки, литературы всего на всего декорация природы. Истинную Природу ощущал сам художник, но скупость и несовершенство средств не позволяло передать в произведении, а тем более в копии произведения не только истинную суть природы, но и ощущения художника. Наиболее полно ощущение природы передает музыка, и то только у талантливых композиторов. А в преобладающем большинстве современный цивильный человек удовлетворяется суррогатом природы, и даже превозносит суррогат выше истинного общения с Божественной Природой.
   Отсюда идут все наши душевные пороки, физические болезни, неправильный образ жизни, безверие и опустошенность. Искусственный мир, называемой цивилизацией, ничего кроме трагедий не приносит. Мне бы хотелось многих тяжело больных людей спросить:
   - А сколько времени Вы в своей жизни находились на лоне природы? Не на грязных пляжах, не в заплеванном парке или городском сквере, не в туристском лагере, где десятки или сотни людей ежедневно идут по истоптанным маршрутам, а так - в лесу, на берегу глухого озера или речки. И нет никакого значения, сколько километров Вы отошли от города. Лишь бы эта была чистая не загаженная человеком природа.
   К сожалению таких мест около сел и городов найти все труднее. А ведь это единственное, что еще соединяет человека с природой.
   Анастасия в книгах В.Мегре уповает на дачников:
   "- Понимаешь, сегодня то общество, в котором ты живешь, многое может понять через общение с растениями, высаженными на дачах. Именно на дачах, где знаешь каждую посадку своего участка, а не в обезличенных совхозных полях. Люди лучше чувствуют себя, работая на дачах, многим это продлило жизнь. Они делаются добрее. И именно дачники могут способствовать осознанию обществом пагубности технократического пути". [19]
  
   Кто слышал голос Земли!
   Кто понял голос Земли1
Тому не страшны болезни тела!
   Кто слышал голос неба!
   Кто поверил голосу неба!
   Тому не страшна смерть тела!
   И все это можно познать в молчаливом общении с природой,
   В глубоком ощущении себя частью природы!
  

Глава 12. СЕВЕРНАЯ НАУКА

  
   Почему люди стали изучать Север?
   Почему появилась Северная Наука?
   Почему решили постигать Север не сердцем, а умом?
   Почему понадобилось осваивать Север,
   Когда он был освоен тысячи лет тому назад
   И в нем спокойно и духовно жили люди, рожденные Севером!
   Все это заставила делать Техническая Цивилизация
   Которая как вездеход рвется в будущее!
   Бездумно, безжалостно, безостановочно.
  
  
   Никогда моя книга не будет полной если я не расскажу о Норильске о своей жизни в этом заполярном городе, об институте и, самое главное о северных ученых, с которыми меня столкнула Судьба и которые оставили в моей Судьбе глубокий след.
   В декабре 1959 года у нас родился мальчик и заведующий отделом оленеводства Добротворский Игорь Михайлович уступил нам свой кабинет. Сотрудники стойко выслушивали крики малыша и в коридоре нагибались, что бы не задеть сохнущие пеленки. Ребенок был на удивление спокойным, много спал и не очень мешал ученым заниматься наукой. Все как-то безропотно переносили это неудобство и никто мне ни разу не предложил убраться из института со своим семейством.
   Мы прожили в кабинете пол года, после чего Надя с ребенком уехали на Кавказ к ее матери. Я знал, что это единственный выход, что там ей и ребенку лучше, но очень скучал без своей семьи.
   Я не терял зря время и работая, готовился в аспирантуру. Нас целая группа новых сотрудников института решили претендовать на высокое звание ученого. Во время подготовки к вступительным экзаменам и, затем к сдаче кандидатского минимума, я познакомился с прекрасными людьми.
   Преподаватель немецкого языка был переводчиком в одной из армий во время войны и прекрасно знал язык. Философию преподавал один из старейших большевиков. Он закончил до революции духовную академию а потом, разочаровавшись в религии стал товарищем Троцкого, за что и оказался в Норильске. После многих лет лагерей, он был редактором, а затем цензором местной газеты, организовал институт Марксизма-Ленинизма, вел философию у всех норильских аспирантов и после смерти был зачислен почетным гражданином Норильска.
   Вообще Норильск был сосредоточением довоенной интеллигенции и талантливых людей всех специальностей. Это были те, кто не укладывался в рамки советской серости. Им позволяли творчески работать в Сибири за Полярным Кругом. После смерти Сталина и Берии они постепенно разъехались туда, откуда их под конвоем вывозили в Норильск.
   Много было и жен этих заключенных, приехавших разделить свою судьбу с мужьями. Оказывается у нас было много декабристов и жен декабристов, даже после того знаменитого декабрьского восстания. Любовь смешалась с протестом против бесчеловечности, рождая героизм, о котором мало кто знает.
   Вообще, люди, которых втаптывали в грязь, чудом уцелевших в лагерях, где выживал один из десяти, а было предусмотрено, что ни один не вернется "на материк", люди которых лишили Родины, и сделали лагерными изгоями только за то, что они умели творчески думать, а иногда и просто потому, что были нужны на стройках куда "за так" никто не ехал - эти люди вдохновенно, творчески работали даже в лагерях. Руководили строительством Норильска, а затем руководили работой всех предприятий или заключенные или бывшие заключенные. Мой друг, Бенедикт Войцишс, латыш, сосланный в Норильск только за то, что мальчишкой оказался на аэродроме, когда советские войска оккупировали Латвию, был одним из строителей, а затем много лет директором электроцеха Норильского комбината. Он был противником советской власти, но весь свой талант отдавал стране и своему любимому комбинату, не мстя тем, кто сломал ему жизнь.
   И таких людей я встречал тысячи - артисты, ученые, инженеры - те кто не смог или не захотел эмигрировать на Запад - страдали в лагерях но продолжали вдохновенно творчески трудиться, надеясь на социальную справедливость, которой просто не могло быть при этом режиме.
   Я не раз на Севере сталкивался с чувством отчуждения со стороны людей с которыми мне приходилось работать или случайно встречаться. Но как только я говорил, что моя мать сидела по 58 статье в северных лагерях, отношение ко мне сразу менялось и я становился собратом, пострадавшим от политических репрессий, что было признано государством только в середине 90-х годов.
  
   Я сразу определился с тематикой научной работы. Открыв монографию по воспроизводству крупного рогатого скота, я понял, что в оленеводстве эти вопросы не изучены, но стал изучать процессы воспроизводства у оленей с учетом последних достижений цитологии и генетики. И вновь я нашел помощь и полную поддержку у старейшего цитолога страны (для того времени) Ивана Ивановича Соколова, старейшего зоолога Стрельникова Ивана Дмитриевича, у сотрудников Института цитологии и генетики Сибирского отделения Академии Наук, и даже у воинствующего лысенковца профессора Лебедева Михаила Михайловича.
   Я нашел полное понимание у научных сотрудников северного института - ветеринаров, сдружился с ними и стал активно осваивать методики под их руководством. Возглавлял отдел ветеринарии профессор Голосов Иван Михайлович. Там было молодое поколение, чуть старше меня: Забродин Василий Александрович, Климонтов Иван Михайлович, Лаишев Анвер Хасимович, и поступившие на работы почти одновременно со мной Маслухин Борис и Силков Александр. Была еще и интересная лаборатория по борьбе с оводами и кровососущими насекомыми, возглавляемая Савельевым Дмитрием Васильевичем, страстным фотографом и кинолюбителем. Все они пытались помочь мне в выполнении диссертации.
   За исключением Забродина, все уже покоятся вечным сном..
   Это была дружная и очень работоспособная команда. Они успешно решали проблемы, над которыми долгие годы бились ученые в лучших институтах страны.
   Я никогда не слышал от них жалоб на климат, на трудности полевых работ, на желание сбежать "на материк".
   Борис Маслухин - очень способный ученый, умер в своей лаборатории в 42 года. Это была зима и погода нас не баловала. Забродин с Маслухиным были друзья и Василий пошел на вскрытие трупа. Звал меня, но я отказался. Забродин, как врач, кандидат наук имел право присутствовать при вскрытии. Потом он рассказывал, что у Бориса все было в норме и чисто, кроме сердца. В сердце был сосуд с палец толщиной, словно сделанный из стекла. Этот стеклянный сосуд и лопнул. Мы хоронили Бориса в вечную мерзлоту, в полярную ночь, словно клали его в мавзолей. Это была не первая наша потеря, но одна из самых тяжелых.
   Все во мне плакало, но я произнес речь и высказал все, что было у меня на душе. Тяжело было прощаться с таким верным товарищем.
   Ветеринары уезжали в тундру и зимой и летом, всегда собранные, деловые. Они ехали на работу, тщательно готовясь, не показывая своих чувств и не боясь трудностей. Они воспринимали все так как есть и боролись за успех - свой и своей лаборатории. Мне всегда было приятно их общество в экспедициях.
   Совсем другими были охотоведы, с которыми мне пришлось меньше работать, но которых я тоже уважал безмерно: Лева Мичурин, Володя Куксов, Борис Павлов (зав. отделом), Гриша Якушкин, Бронислав Борженов , Виталий Зырянов. Это были романтики для которых, открыть гнездовье какой-то редкой птицы, получить снимок природного явления, которое еще никто не видел или пройти неизведанным маршрутом - было самым большим счастьем и целью жизни. Наука была средством удовлетворения их интересов. И только. Все остальное - деньги, диссертации, чины - для них были досадными необходимостями.
   Я больше нигде не встречал такого упоения природой и такого безразличия к своим земным нуждам.
   Каждый человек имел свои недостатки и свои слабости. Но я думаю, что когда ангелы взвешивают душу, то главным не является сколько стаканов водки выпил человек или сколько раз ругался с женой, а то возвышенное чувство с которым жил человек, приносил добро соседу или всему человечеству и то светлое, которое он видел в прекрасном окружающем мире.
   Надя пробыла на Кавказе около года и я в первый раз поехал туда знакомиться со своей замечательной тещей и всеми кто был дорог моей жене. И опять я встретил массу прекрасных людей. И с тех пор стал кавказцем больше чем моя жена.
   На обратном пути в Пушкинской лаборатории разведения животных дала согласие стать моим научным руководителем кандидат наук Питкянен Ирина Григорьевна. Она умерла вскоре после моей защиты.
  
   ЕЙ МОЯ ОГРОМНАЯ БЛАГОДАРНОСТЬ И ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
  
   К осени мы приехали в Норильск и поселились в коммунальной квартире, в том же здании, где была лаборатория. И тут моим соседом оказался человек необычайной чистоты, доброты и мудрости - Лева Крыласов. Без маленького рассказа о нем, не может быть полного представления о моей Судьбе и я не стал бы тем, кем сейчас являюсь в этой жизни.
   Мы были одного возраста и его жена Тамара работала в институте лаборантом. Лева работал взрывником на руднике Заполярный. Природа одарила его всем: силой, красотой, умом, добротой. Взрывник - самая опасная профессия на руднике, и бригадир взрывников должен обладать и большими знаниями и быть достаточно строгим в отношении соблюдения техники безопасности. Сколько раз Лева приходил домой хмурый, будто избитый. Это значит, что опять случилось несчастье. Из всей бригады (первоначальной) в живых остались только Крыласов со своим другом Натачаевым. Ни один праздник, семейный или государственный не обходился без совместного стола. И за столом Лева сразу становился душой компании. Он не завоевывал всеобщее внимание, а как-то становился центральной фигурой благодаря своему всестороннему развитию, огромным знаниям и умению шутить так, что эти шутки никого не обижали.
   Но развернулся по-настоящему талант Крыласова после того, как он ушел с рудника, отработав, положенные годы. Он устроился в профтех-училище мастером, а затем стал старшим мастером. Все свое время, все свое душевное богатство и знания он отдал воспитанию этих сложных детей. Слушая их рассказы (жена Льва Тамара тоже перешла работать в ПТУ) я думал о том, что дружу с Макаренко. Причем Макаренко было легче, потому что дети жили в колонии, а воспитанники Левы уходили домой, в семьи большинство которых, нельзя было назвать благополучными. Лев бесстрашно шел в любую семью не боясь ни ножей, ни драки и вырывал в самые критические моменты своих воспитанников.
   Он умер от менингита, который был осложнением простого гриппа. По-видимому, сказалось неоднократное сотрясение мозга без которого его прежняя работа обойтись не могла. Гроб с его телом хоронил весь Норильск. Таких проводов удостаиваются немногие. Я встречал гроб в Москве и отправлял его туда, где жила его мать.
  
   ЦАРСТВО ЕМУ НЕБЕСНОЕ
  
   И я очень хочу встретиться с ним, там куда в свое время и меня призовет Господь.
   В 1964 году я защитил диссертацию и сразу стал заведовать лабораторией. Мне было уже 30 лет и я крепко стоял на своих ногах.
   Если диплом о высшем образовании и переезд в Норильск позволили мне полностью оторваться от того зла, которое цеплялось за меня все годы которые я жил в Пушкине, то кандидатский диплом закрыл все гадкое прошлое и сделал нашу семью равноправной и равноценной семьей в государстве. Враг народа перестал существовать.
  
   Размышления
  
   Кто бы мне разъяснил, почему вдруг все так изменилось? Уже в институте находились люди стремившие мне помочь и одаривающие меня своим душевным теплом. А на Севере, несмотря на массу больших и малых трудностей, я нашел тот коллектив, который принял меня как своего и помогал во всех делах - и бытовых и рабочих.
   Я и раньше сталкивался с хорошими людьми, но никогда не думал, что их намного больше, чем плохих, что люди с радостью помогают друг другу. Особенно было удивительно, что старшее поколение все силы отдает созданию своей смены. Ведь я многие годы в старшем поколении видел людей, стремящихся всячески воспрепятствовать воплощению моих мечтаний, хотя и знали, что в этих мечтаний нет ничего плохого. Многие люди, если и не делали мне зла, то старались держаться от меня подальше и видеться со мной как можно реже.
   Как могла Судьба в детстве и юности сталкивать меня с огромным злом, а потом резко повернуть дорогу и ввести меня в круг добрых людей, помощников и советчиков.
   Каждый человек должен понимать, что зло напористо и агрессивно. Оно пробивает себе дорогу не считаясь со средствами. А добро наоборот - застенчиво и пугливо. Оно всегда жмется к стенке или уходит в тень. Но парадоксально, что добро всегда побеждает. В зле нет единства - его всегда раздирают мелкие эгоистические интересы, в результате чего зло съедает само себя. Добро ничего не делит. Оно отдает себя с удовольствием и эта самоотдача является самым грозным оружием добра. Любовь которая воплощена в добре непобедима и неделима, а неделимое победить очень трудно, почти невозможно. Не даром существует лозунг - "Разделяй и властвуй", сначала раздели целое на мелкие части , а потом властвуй.
   Судьба вложила в мои руки диплом кандидата наук, но и взяла крепче меня в свои руки. Она дала мне ответственность за людей, ответственность перед государством за результаты своей работы, а под конец и ответственность за судьбы в плане развития их духовности. Но об этом уже другая книга, если Господь укажет мне необходимость ее написания.
  
  
   У меня все иначе чем у Сантъяго [3]. Я приехал в этот далекий край, в эту "Пустыню" не за любовью, не за богатством. Я приехал работать, и знал, что работать придется много лет. Настроение было самое серьезное. Не вера в Судьбу, а вера в свои силы, в свои научные планы вела меня все годы после отъезда из Ленинграда. Мой лозунг был "Человек сам кузнец своего счастья".
   В определенном смысле - это так. Но только тогда когда ты встал на свою дорогу, т.е. на дорогу предназначенную твоей Судьбой.
   Нам все время внушали, что мы маленькие винтики большого механизма. Но мы оказывается сами механизмы - большие и маленькие, более сложные и более простые. Каждый из нас индивидуальность, центр Вселенной, которую он представляет. И у каждого своя Судьба. Она связана с судьбами других людей, животных и растений, но тем не менее она своя, идущая изнутри и не подвержена влиянию обстоятельств. Наоборот, она чутко реагирует на обстоятельства и охраняет человека от их пагубного влияния.
   Сколько раз мне и на Севере приходилось смотреть смерти в лицо, а если не смерти, то тяжелой и опасной болезни. Но кто-то выхватывал меня из роковых обстоятельств в последнюю минуту и я поверил, моя жизнь еще нужна.
   И последнее: когда произошел поворот от плохого к хорошему? Сейчас я могу об этом сказать с уверенностью. Это случилось в 1954-55 году, между смертью Вали и женитьбой на Надежде. Морально неокрепшему парню были предоставлены все возможность поддаться соблазнам и свернуть с дороги своей Судьбы, но Ангел Хранитель помог мне выбрать правильный путь. И я пошел по нему.
   Теперь, глядя на молодежь я вижу этот переломный возраст - девушек сразу после восемнадцати лет, мужчин - около 20-21 года. В этом возрасте человек еще по детски глуп, но по взрослому дееспособен. Сексуальные потребности толкают его туда, где молчит совесть, где молчит разум. И там болото наслаждений, болото удовольствий, где так хорошо пока ты на поверхности, а когда совсем засосет - приходится расплачиваться.
   Я знал и знаю многих таких людей. Однажды в Пушкине, как раз в тот период я познакомился с больным поэтом Мандельштамом, однофамильцем того известного. Он писал:
   Когда-то в утренней заре была Эллада.
   Не надо умерших будить, грустить не надо!
   Проходит время, ночь пройдет, пройдут туманы!
   Любая рана заживет, любые раны!
   Хороший поэт, хорошие стихи. После того, как он выписался из больницы, я был у него дома, был в его компании. Вся компания были наркоманы (морфенисты). Они были прекрасные ребята -молодые художники, поэты, артисты.. Но у них была одна мечта - уколоть себя морфием и блаженно глядеть в потолок. Они подделывали рецепты, воровали морфий у врачей. Потом их били в КГБ до полусмерти и отпускали домой. Кому они нужны? Я сказал им:
   - Нет ребята мне с вами не по пути. У меня другая Судьба.
   И больше я туда не пошел и что с ним стало не знаю. А неправильное четверостишье я запомнил, потому что не все раны заживают. Многие раны сводят человека на тот свет.
   А в Норильске, говорят были преступники всех мастей, но мне уже не пришлось с ними быть знакомым. Увела меня Судьба от того мира навсегда, и даже тогда когда роковой исход казался неизбежным.
   Вот мой последний рассказ:
   Однажды мы выехали в стада оленей на вездеходе. Был наш заведующий отделом Игорь Михайлович Добротворский, я с одним парнем, геоботаник и два вездеходчика. Никто не знал, что один из вездеходчиков (будем называть его Глебом) везет ящик водки. На следующий день он напился с оленеводами до потери сознания. Вначале он затеял гонку на вездеходе за людьми, потом стал угрожать наехать на чум в котором валялись пьяные пастухи. Но водка сморила Глеба и он заснул. Мы сразу отобрали у него оружие, связали как куклу и положили между сидениями. Мне было приказано немедленно отвести его в Норильск.
   Я прихватил свою двустволку и мы быстро поехали в направлении города до которого было километров 70.
   Вдруг я вижу между сидениями протягивается рука с ножом и режет все веревки.
   - Мы куда едем? - Спрашивает Глеб, тараща на меня сумасшедшие глаза.
   - В Норильск - отвечаю я.
   - Я туда не поеду! - мы останавливаемся, он достает их под сиденья свое ружье, о котором мы тоже ничего не знали и уходит в тундру.
   Мы с вездеходчиком (вторым и совершенно трезвым) остались у машины не зная, что делать. Прошло часа два и мы увидели Глеба совсем близко от машины. Я сразу взял его на мушку.
   - Неужели будешь стрелять?
   - Буду! - я говорил спокойно но был уверен, что выстрелю если он подойдет. Да я был полностью готов стрелять в человека.
   - Я ружье потерял, а нож бросаю на ваших глазах. - Он бросил нож и понуро подошел к нам. Он был как будто нормальный человек, но в мутных глазах кипело безумие.
   - Пошли назад - сказал я и повел его обратно к оленеводам. Несколько раз он пытался броситься на меня. Но я был на чеку и он каждый раз видел перед собой дула ружья.
   Наконец мы подошли к речки и он сразу плюхнулся в ледяную воду. Речка была не глубокая и он стоял в воде по пояс. Он барахтался минут десять и вылез дрожа от холода. И вот тогда я увидел у Глеба опять глаза нормального человека, которого мы знали больше года.
   - Где я? Что происходит? - Мы сели на камень и я рассказал ему все его злоключения. Я никогда не видел человека в таком ужасном состоянии. Когда мы подошли к чумам метров за пятьсот, он упал на колени и полз все это расстояние крича то одному то другому:
   - Простите меня! Я искуплю свою вину! Не сдавайте меня в милицию!
   История закончилась, но это был первый раз в моей жизни, когда я готов был стрелять в человека - спокойно и уверено. И я не чувствовал угрызений совести. Только через несколько дней, когда мы обедали и Глеб смеялся, я почувствовал весь ужас того положения. И сейчас я помню всю эту историю поминутно.
   Когда мне говорят, что я жесткий человек, я всегда сразу вспоминаю этот случай и стараюсь как-то смягчить свою жесткость, что бы не сделать больно человеку. Правда это не всегда получается.
   Может быть судьба меня испытывала, может наоборот закаляла.
   Теперь я знаю, что все, что мы помним всю жизнь - это судьбоносные минуты и именно они формируют в нас то, что предназначено.
  
  
   Никогда не пренебрегай мгновеньями!
   Помни!
   Любое мгновенье может стать судьбоносным,
   Которое ты будишь вспоминать всю жизнь с благодарностью.
   А мгновения своих ошибок ты будешь осуждать всю жизнь.
   Как часто, идя по жизни мы не задумываемся о себе, об окружающих, о жизни.
   А об этом надо помнить всегда!
   Наверно только человек, который с вершины своего сознания смотрит на свою и чужую жизнь,
   Может считаться ЧЕЛОВЕКОМ СОЗНАТЕЛЬНЫМ.
  

Заключение

   Все Судьбы заканчиваются одним - смертью. Умирают и элементарные частицы, умирают и вселенные. Сколько времени живет каждый из низ неизвестно, потому что мы не знаем их времени. Для вселенной наша жизнь - вечность, а для элементарной частицы бесконечность. И за этот непонятный отрезок времени - от рождения до смерти - реализуется что-то важное, для чего-то важного. Без этой реализации рухнет все - не только жизнь, но и вся вселенная. И эта реализация называется Судьбой. Кто-то ее планирует и изобретает, или она строится сама в силу обстоятельств в которые попадает? Наверно это не имеет никакого значения Умер ли человек в постели на чистых простынях и с чашкой горячего кофе, которую поднесли ему как больному; или он умер на помойке, собирая пустые бутылки что бы купить недопитый стакан водки? Какая разница! И тот и другой ушли в небытие, выполнив или не выполнив то, что им предписывала Судьба. А какая кому будет расплата никто не знает и знать не должен.
   Я не стал писать дальше. Моя Судьба в жизни и в науке сложилась благополучно. Я достиг тех высот к которым стремился. А писать дальше - это говорить о людях, которые еще живы, которых я могу необдуманно похвалить или незаслуженно обидеть. Те, кто знали о том, что я пишу эту книгу ждали моей оценки - бессознательно, не признаваясь в этом себе - ждали слово друга или недруга. Не надо этого. Их Судьба реализуется в их жизни.
  
   Самое главное в жизни - это смерть. Это последняя точка твоего романа. А может быть только главы романа? А весь роман пишется сотнями жизней в разное время и в разных уголках вселенной. Какое это имеет значение? Важно то, что наступает перерыв и оценка сделанного.
   Вот сейчас, когда я пишу эти строки, мне представляется какая-то огромная машина, гигантский агрегат или организм. И я в этом организме маленькая частица, незаметная но такая же важная как все частицы вокруг.
   Я рос, переживал военные страхи, учился, выполнял какую-то работу. А теперь моя функция кончается, и другая частица будет продолжать то дело которым я занимался. А судьба, как контролер, оценит мой труд и примет его для дальнейшего использования или выбросит в переработку. А огромный организм будет жить дальше и все события нашего двадцатого века воспримет, как маленький нарыв, который надо или залечить, или сковырнуть. Так будет оценена судьба уже не отдельной личности, а всей планеты. Ее смерть станет оценкой всех наших смертей.
   И не надо бояться того, что естественно и неизбежно: прах вернется к праху, душа уйдет в другой мир, а здесь останется отметка учителя, который оценил или оценит нашу Судьбу. Ни слез, ни радости это уже не вызовет у нас, а наша Судьба будет сдана в архив, как школьное сочинение. И будут реализовываться другие судьбы, которые вспомнят о нас, как о Судьбе XX века
  
   Так, что же такое Судьба?
   Она как рок - неумолима и неприклонна?
   Или она гибка и способна изменяться в процессе жизни, направляя человека на его путь
   и выполнение запланированного предназначения?
   Руководит ли кто-нибудь Судьбой человека,
   или все происходит само собой?
   Все вопросы, вопросы, вопросы.
   А ответы там где нас сейчас нет, но когда-нибудь будим.
   И Свет нам объяснит смысл того, что было и что должно было быть.
   И поставит отметку,
   и определит дальнейшую Судьбу,
   о которой мы ничего не будем знать, пока не пройдем весь путь,
   и снова встретимся со Светом.
   И так много, много раз,
   пока мы не окрепнем духом для более высоких свершений, чем Земные.
  
   .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   151
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"