Высоцкий пел, что телефон для него, как икона, телефонная книга - триптих. Для меня телефон - это окно в иной мир. Гигантский мир, как океан и даже больше. Вроде бы всё изучено, ан нет-нет, да и выплывет новая рыба. А если не рыба, то моллюск. А не моллюск, так водоросль какая-нибудь малоизвестная или медуза. Телефон доносит на берег голоса редких созданий. Уникальных созданий.
- Здравствуйте, - сказал голос. Сказал спокойно, без эмоций, будто ему совершенно безразлично буду ли я здравствовать или завтра отдам концы.
Я согласилась: - Добрый день.
- Вас беспокоит Муамор Каддафи.
- Очень приятно.
Звонил Юрка Столяров, мой давний приятель. Почти друг, если делать различия между понятиями "друг" и "приятель". Столяров служил главврачом в психиатрической лечебнице. Дело своё любил, относился к нему с трепетом и отдавал медицине всё своё время. Не только свободное, но и рабочее. Это очень хорошо, когда врач посвящает себя медицине - у такого врача хочется лечиться. И хочется выздоравливать, а когда больной хочет выздороветь, он обязательно этого добьётся.
Жизни за пределами психиатрии для Столярова не существовало. Нет, он допускал, что где-то на планете взлетают космические корабли и по ледяным пустыням бредут белые медведи - он про это слышал или читал. Когда-то в юности.
- Столяров! - обижаться на Юрку было невозможно. Не станете же вы ругать первоклассника, что он не знает алгебры? - Тебе многое до лампочки, и я не возражаю против такой жизненной позиции, даже поддерживаю её. Но тут ты прокололся.
- Да? А в чём? - Юрка клюнул.
- Дважды. Во-первых, Каддафи убили в одиннадцатом году. А, во вторых, у него было уникальное расстройство нервной системы...
Юрка задумался лишь на мгновение: - Врёшь. Я бы знал.
И этот ответ касался второго пункта. Вот так. Если человек здоров и нормален про него и не вспомнят, стоит только подцепить редкую болячку и персонаж оказывается у вершины пьедестала. Главное, чтоб этот пьедестал не оказался в анатомичке.
- Ты всё ещё зеркало эпохи? - спросил Столяров.
- Я никогда им не была, Юра. Ты перепутал, зеркало эпохи - это ты.
- Разве? Я имею дело с личностями. Отдельными. Притом, всегда с расстроенными.
- Вот именно. Что такое эпоха? Это хор личностей. Оркестр. Что мешает оркестру? Расстроенные инструменты. Исправляя их, ты исправляешь хор. И кто кроме тебя может знать это сборище лучше?
- Дивно излагаешь, красавица. Я так не умею. Отпиши после смерти свой мозг клинике. Я его препарирую и пойму в чём секрет. - Я собиралась отказать в грубой форме, Юрка не дал слова вставить. Он быстро предложил: - Появился дивный экспонат. Уникальная персона в твою коллекцию. Приезжай завтра пораньше, я вас познакомлю.
Коллекция - это громко сказано, да и как это вообще возможно - коллекционировать личности? Вешать на стену фотографии? Хранить в папочках с тряпичными завязками биографические справки? Организовать картотеку на манер больничной регистратуры? Нет, в этих попытках залить янтарной смолой характер человека есть что-то противоестественное. Хотя бы потому, что личность фиксируется в своём развитии. Я просто люблю общаться с неординарными человеками - наблюдать их в естественной среде. Это моя профессия.
- Пораньше, - прибавил Юрка. - Пораньше - это до обхода. А не после двенадцати, как у вас в богеме принято.
Чтобы я не успела сказать ответную колкость, он повесил трубку. И слава Богу!
*
Утро прошло в раздумьях, что надеть? Одежда должна соответствовать ситуации, тогда первое впечатление соответствует второму, второе - третьему и так далее, до самого прощания. А что соответствует сумасшедшему дому? Чёрное и гладкое - нет, увольте! Деловой стиль и брючная пара? Может быть... В таком случае, следует ли подчеркнуть свои достоинства или, наоборот, скрыть?.. От таких вопросов можно сойти с ума.
Февраль рассопливился длинной оттепелью, добавил в термометрах красного цвета. Перед входом в больничный корпус разлилась лужа размером с Каспийское море. Кто-то заботливо набросал в неё кирпичи, перекинул через них доски. Получилась прифронтовая переправа времён Первой мировой. Я зажмурилась, представляя, как это сооружение обрушивается подо мной, я лечу в холодную воду и ломаю ногу. "Хоть до больницы недалеко!" - успокоила себя и ступила на первый пролёт.
На стекле парадного висело объявление: "В связи с распутицей, вход через задние двери. Спасибо".
"Пожалуйста! - ответила я и двинулась в обратном направлении. - Сволочи! С другой стороны, где они должны были повесить эту заметку? У первой доски переправы? Глупо. Какой другой вариант? Поставить швейцара в красном шерстяном пальто, он бы разворачивал пришедших словами: "Приносим извинения за баловство февраля. Готовы принять вас через чёрный ход". Или как там они написали? Задние двери? Пусть будут задние двери".
Я опоздала. Обход был в самом разгаре. Я даже не ожидала, что это настолько масштабное мероприятие. Вокруг Столярова вилось облако медсестёр в белых халатах. Несколько врачей, почтенно склонив головы, внимали. Юрка распекал провинившегося коллегу. Голоса почти не повышал, говорил быстро и горячо. Когда русских слов не хватало, вплетал латынь. "Жжет глаголом!" - восторженно подумала я и помахала рукой.
- Опоздала, - отметил Юрка. - Халат надень в рукава, как положено. Поговоришь с ним сама. Я подойду позже, как освобожусь... Если не забуду.
- С кем? - опешила я. - С кем поговорю?
- С ним поговоришь, - отрезал Столяров. - Пойдёшь и поговоришь. Нефиг было опаздывать.
Он подвёл меня к двери с номером "13", одобрительно хлопнул по плечу и втолкнул внутрь комнаты.
- Надюшенька, будет просить чаю, подай, пожалуйста. Не сочти за труд! - последнее, что я услышала на здоровой стороне мира. Если, конечно, существует такая сторона.
Комната напоминала келью: маленькая, узенькая и уютная. Кровать вдоль стены, умывальник. Перед окном стол, крытый белой скатертью, лампа с абажуром, стопочка газет. Он читал, когда я вошла. Увидев меня, поднял очки на лоб, посмотрел вопросительно. Я тоже глядела во все глаза. Сердце колотилось где-то в горле.
Средней комплекции, с круглой головой, волосы аккуратно залазаны на пробор... что ещё? Ещё усы - чёрненькие, прямоугольные, чуть шире носа.
"Точно, - сообразила я. - Он. Псих. Гитлер в пропорции один к полтора. Хорошо, что джинсы догадалась надеть, легче будет драпать. Нужно следить, чтоб он путь к двери не отрезал".
- Здравствуйте! - вежливо сказал псих.
- Здорова! - от страха я делаюсь наглой.
*
В одиннадцатом классе я писала сочинение на тему "Я мечтаю стать..." Все писали, весь класс. Тема мне сразу не понравилась. Не понравилось многоточие в конце - нас будто обязывали мечтать, подталкивали к этому. "Что если я точно знаю, кем буду? - подумала я. - И мне не нужно об этом мечтать? Что тогда? Этот вариант даже не рассматривается. Считают нас недоразвитыми".
Только это враньё. Я не знала. И даже не мечтала - тоже мне повод для мечты! Мечтать нужно о чём-то... несбыточном. Красивом. Например, прокатится на облаке или попасть на концерт "Ласкового мая".
Соседка Лидка Кузнецова строчила во все лопатки, только листы переворачивала. Я даже позавидовала и заглянула в тетрадку.
- Ты чего?
- Хочу сравнить, - ответила я, - масштабы твоей и моей мечты. Ты кем хочешь стать?
- Зачем? - удивилась я. - Что в этом сложного? Берёшь фарш...
- Да? - Кузнецова снисходительно усмехнулась. - А ты знаешь, что сейчас есть такой немецкий порошок, посыпаешь им килограмм фарша, добавляешь воду, и у тебя целых три кило получается?
- Отваришь твою колбасу, она и сдуется.
Кузнецова смотрела на меня, как сантехник пятого разряда на профессора астрономии.
- Добавляем другой порошок и не сдуется.
- Ну от оболочки отстанет.
- Чтобы не отставала, есть специальный препарат. И чтобы цвет не менялся фиксатор, и антисептик, чтобы не портилась долго.
- А чтобы... - я возвела очи в потолок, придумывая испытание неубиваемой чудо-колбасе.
- Да от всего есть препараты. Только их знать надо. Поэтому я и собираюсь в технологический.
- Это тебе не в техноложку надо. На курсы практической магии поступай, - Лидка отпрянула, посмотрела на меня с удивлением. - На кафедру профессора Мерлина, - пояснила я. - Там учат владеть магическими порошками и всякими зельями. Научишься колбасу из воздуха делать.
- Дура! - прошипела Кузнецова. - Сама-то про что пишешь? - Она попыталась заглянуть в мою тетрадь, я надёжно укрылась. - Небось балериной хочешь стать? Или женщиной-космонавтом? Ну-ну!
Я сделало отрешенное лицо, мол не касайся моей мечты своими мясницкими руками. Кузнецова отстала. "А что? - подумала я. - Балерина - хорошая профессия. Отстаивать честь Родины на зарубежных подмостках, отказывать навязчивым поклонникам..."
К концу сочинения я твёрдо верила в свою новую мечту. Верила, что диета поможет мне согнать лишний вес, что трудолюбие победит "старость" (я опоздала с выбором профессии лет на... шесть-семь), что: "Не боги горшки обжигают! И главное поставить себе цель и идти к ней, сквозь жизненные трудности. Преодолевая себя, делать наш мир лучше!"
Мне поставили пятёрку с плюсом. На выпускном директриса зачитывала моё сочинение. Лидка Кузнецова зеленела от зависти, а я смотрела поверх голов и чувствовала, что отделяюсь от земли. Ещё чуть-чуть и вознесусь над облаками.
В следующий раз я встретилась с Лидией Кузнецовой через десять лет. На встрече выпускников нашего 11 "А". Кузнецова двигалась к своей мечте "сквозь жизненные трудности": она закончила технологический, работала на мясном комбинате, потом организовала собственный цех. Постепенно цех перерос в небольшое производство. Вышла замуж, родила ребёнка. Муж работал под боком, заместителем. "Всегда на глазах, - объяснила. - Легче контролировать".
- А ты? - спрашивала Кузнецова. - Как ты устроилась?
- Обижаешь, подруга! Газет совсем не читаешь?
- А что? Неужели стала балериной? - она окинула меня с ног до головы. Не тянула я комплекцией на пуанты и пачку.
- Я журналист, печатаюсь в центральной прессе. Раз в неделю у меня выходит колонка в, - я назвала газету. - Рубрику веду.
- А-а! - протянула Кузнецова.
В её возгласе я не разобрала интонации. Не поняла считает ли она моё занятие достойным или... "А я сама-то считаю его достойным? - Вечер закончился, мы разошлись. Я ехала домой в такси. За окнами тянулись огни города. - Да, я люблю свою работу только..." Временами меня накрывает кошмар, что я перерастаю профессию. Скорлупа ореха лопается, появляется тоненький росток - это я. Делается страшно: полновесный грецкий орех имеет ценность, он величина. Он польза для организма плюс высокая стоимость: в нём белки, жиры и калории. А треснутый орешек ничего не стоит: съесть уже нельзя, и что вырастет непонятно. В том смысле, что может вырастет, а может нет. Засохнет или вымокнет - Россия территория рискованного земледелия.
Как-то на корпоративе, откушав шампанского, редактор мне посоветовал: "Ты слишком задумываешься. Брось. - В этом месте он раскатисто икнул и извинился: - Терпеть не могу шампанского.
- Зачем пил? - спросила я.
- Неловко главному редактору пить водку. - Я удивлённо подняла брови и он сказал: - Здесь же люди. Учредители. Потенциальные инвесторы. А коньяка почему-то нет... зажали, сукины дети. Пришлось пить шампанское.
Я ждала, что он вернётся к моей персоне, и он вернулся:
- Равняйся на Юзека Распыряева. Пришел, увидел, написал, забыл. Всё. Красавец. А ты лезешь вглубь. Зачем?
- Это плохо?
- Я не спросил хорошо это или плохо. Я спросил: "Зачем?" В принципе, хорошо, только прыщи на роже - проблема дерматолога, а не зеркала. Уловила?
А я не могу не задумываться. Не могу просто написать: "Это плохо, а это хорошо". Мне нужно разобраться, почему так произошло. В какой момент доброе начинание поменяло вектор и обернулось чёрте-чем?
Действительность выдавливает меня к академическим вопросам: Кто виноват? и Что делать?
И, конечно, люди. Личности. Это даже страшнее. Что никто не виноват и ничего не поделаешь - к этому мы привыкли, это часть нашей культуры, но вот человеки... Их легко разбить на группы по чертам характера. И групп этих совсем немного.
Я договариваюсь об интервью, приезжаю, вхожу в кабинет и... по первым жестам, по приветствию и по выражению лица "узнаю" человека. Заранее знаю, что он скажет, и о чём промолчит. Знаю, какие у него вредные привычки и кого он в этом винит. Даже знаю где он хранит заначку: дома или на работе.
Бывают ошибки, но исключения только укрепляют правила.
- Время над тобой не властно! - похвалил редактор.
- Спасибо! - ответила я. - Знаю эту присказку: "Настоящий интеллигент никогда не скажет - как была дура, так ею и осталась, он скажет - время над ней не властно".
- Да пойми ты, - шампанское расползалось по редакторскому организму, заполняло клетки мозга, вытесняя тактичность. Он становился обычным пьяным мужиком. - Не в мире проблема, а в тебе! Не мир узок, а твоя прослойка! Сечёшь? Почему, как речь допустим о... взятках, так у тебя непременно бывший мент или кто-то из налоговой?
- А что я сделаю? - возмутилась я, - если такова действительность?
- Наплюй ты на действительность! Через тебя читатели смотрят в мир. Ты форточка. Имеешь своё право! А будешь работать над собой, станешь замочной скважиной.
- В форточку больше видно.
- В замочную скважину - ценнее информация. И не перебивай. Что ты покажешь-напишешь, то и увидят люди. Действительность - это холст. Серое полотно.
- Что врать что ли?
- Эх, милая, - главный погладил меня по коленке. Ладонь оказалась горячая и влажная. - Ничего ты не поняла.
В его усталых мудрых глазах я прочла: "Трахнуть бы тебя, красавица, да не хочется пятнать последний светлый островок в нашем коллективе. Пусть это сделают другие".
*
- Здравствуйте! - вежливо сказал псих.
- Здорова! - от страха я делаюсь наглой. - Ой, извините. Я немножко... волнуюсь.
Он улыбнулся и снял очки.
- Проходите! - жестом показал на соседний стул. - А я думаю, зачем второй стул принесли? А у меня, оказывается, соседка появляется. Это замечательно! Вы тоже, - он пошевелил ладонью около головы. - Того?
Я опустилась на стул, сумку положила на колени. В окно шлёпала чёрными ветвями берёза. "Второй этаж, - вспомнила я. - Прыгать не страшно. Только сыро очень".
- Не совсем, - я выдавила улыбку. Отказываться не хотелось, возможно, к своим они более благосклонны. Мысленно корила себя, что не подготовилась. "Всё-таки, Юрка гад. Убью... если живой выберусь". - Не совсем, скорее я...
- Расстройство! - помог псих. - Я так и подумал. Как только вы вошли, сразу это определил. Кто вас наблюдает?
- Сто-столяров, - споткнулась я. - Юрий Столяров.
- Замечательный специалист, - похвалил псих. - Что ж я не представился? Простите. Георгий Иванович Ардишвилли. А вас как зовут?
- Елена Самохвалова.
- А по отчеству?
- Евгеньевна.
- Очень приятно! - он протянул руку, я с опаской свою. - Так что с вами случилось? Немножко перетрудились?
На моё счастье Георгий Иванович любил поговорить. Мнение собеседника его интересовало только, как повод высказаться самому. "И отлично, - я незаметно включила диктофон. - Он хочет говорить, я буду слушать".
- Преподаю в университете, - решила-таки врать. - На курсах переподготовки срезалась. На высшей математике, когда в четвёртый раз не сдала.
- Вот как? - он посмотрел сочувственно. - Ваша проблемка поглубже моей будет... однако, не отчаивайтесь. Курс капельниц, витамины, седативные препараты в комбинации с ноотропами - через неделю будете на ногах. Словно, извиняюсь, молодая кобыла.
Показалось, что сейчас он заржет, как эта самая молодая кобыла, но Георгий Иванович прищурился и спросил: - Вы чай будете? Сегодня дежурит Наденька, а она дивно заваривает чай.
Я кивком согласилась. Он выглянул в дверь и попросил принести чаю. Сделал это так обыденно и естественно, будто всю жизнь провёл в психиатрической лечебнице, где медсестра умеет заваривать чай.
- У меня секретарша хорошо заваривает, - заметил в сторону. Задумался о чём-то, лицо разгладилось, только на лбу морщины. - Ах да, я же вам не рассказал. Я руковожу грузовым терминалом. Крупнейшим в регионе.
Медсестра Надя принесла чай, на блюдечке порезанный лимон и сахар в маленькой сахарнице. Георгий Иванович посластил лимон, сунул в рот, но не проглотил, а посасывал.
- Коньяку здесь нельзя, но чем привычку менять... - он хихикнул. - Люблю французский Мартель.
- Вы говорили о работе, - направила я.
- Да-да, крупнейший в регионе терминал. Без ложно скромности. А вырос из простой плодовоовощной базы. - Добавил гордо: - Всё под моим началом. Можете себе вообразить?
Это как раз несложно себе представить: был маленький руководитель затрапезной базы. Средние способности, средние проблемы. Постепенно рос вместе со своим предприятием. Как грибок под осиной. И вырос. Обычное дело. Такие руководители оказываются весьма пригодными. Дело своё знают до мелочей, коллектив - до последней уборщицы. Дружат семьями, вместе пьют водку. Странно, почему он здесь? С какой стати?
- Но давление колоссальное! - продолжал Георгий Иванович. - Кхе-кхе, груз ответственности не даёт продохнуть. - На правой руке он стал загибать пальцы: - Логистические петли развести, проследить за пересортом, за простоем машин, за состоянием ангаров, за... - он выдохнул и показал рукой на сердце. - Поверите-нет, мотор стал пошаливать. Тут уже не до гулянок, иногда задумываюсь кого смогу оставить после себя... не нахожу ответа на этот вопрос.
- Погодите, я не возьму в толк. У вас штат, компьютеры. Почему на вас всё замыкается?
- Эх, милая! Если бы вы только знали! База на мне держится. На моих нервах. За всеми глаз да глаз нужен, то крановщик не тот контейнер подаст на платформу, то водитель путевой лист не сдал или перепутал, не тот сунул в бухгалтерии. Я уже не говорю за пересорт. Вы думаете это осталось в прошлом? Ничего подобного.
- По халатности или злой умысел?
- И так и так бывает. В душу заместителю не заглянешь. Может он задумался о беременной жене, не ту накладную подмахнул, а может рассчитывал на мою невнимательность. Надеялся, что Фигаро - меня за глаза Фигарой кличут, - не заметит.
Он встал, прошелся по комнате. Жестикулировал, задавал вопросы, сам себе отвечал. "Фигаро, - думала я. - Фигаро был молодой и озорной. Хотел от жизни взять всё возможное плюс ещё половину, подпрыгнуть до небес, а этот контейнеры обслуживает, за брюкву борется. Жизнь на это кладёт". От этой мысли стал неприятен огонь в глазах Ардишвилли, его фанатичная преданность лабазному делу.
- Ничего, недельку отдохну на казённых харчах и снова в бой. Покой нам только снится!
"Покойным Толька снится, - подумала я не в тему. - Какой Толька?"
- Так вы из-за работы сюда попали? Из-за нервного напряжения?
Георгий Иванович насупился: - Вы вообще-то слушали, что я говорю? Я противостою целой армии, целому войску. И знаете, что раздражает сильнее иного? - неожиданно спросил он. - Обыватели.
Я осторожно выключила диктофон, спросила себя, тряхнув локонами: "Зачем ты здесь, добрая самаритянка? Что привело тебя в дом скорби? Ах, да... Столяров обещал интересную личность... Шутник".
- Обыватели? - вздохнула я. - Чем они вас расстроили?
- Обыватели пенсионного возраста, - прищурился Ардишвилли. - Купит какая-нибудь старушка черешен, а они не соответствуют. Недостаточно свежи, или размером не вышли, или косточка более положенного калибра. Казалось бы, не хочешь не покупай - не при прежней власти живём. Так нет! - В это "нет" Георгий Иванович вложил чувственный трагизм, даже жестом поддал. - Купят, измерят и начинают долбить, как стая ворон. Почему первый сорт продают, как "вышку"? Почему плесень в таре? Почему то? Почему это? - Он глотнул чаю. - От этих "почему" застрелиться хочется! Или их перестрелять.
- Не надо! - горячо возразила я. Он, улыбаясь, согласился.
За разговором мы пропустили обед, Георгий Иванович уверил, что это ничего, что ему всё одно нальют "миску борща". Борща он говорил через "ш" - "борша". Получалось на старо-славянский мотив. В редакцию я тоже опоздала. Прикинула по часам, сколько буду добираться туда, сколько обратно... "День пропал зря", - поняла. Это было жаль. Жаль, когда кусочек твоей вечности пропадает без следа.
Мы поговорили ещё немного, на "прочие" темы. Георгий Иванович оказался милым, добрым. Он хорошо слушал и легко принимал мою точку зрения. Всплескивал руками и соглашался. Расставались мы почти друзьями. Он взял мою ладонь и поцеловал. Очень огорчился, когда я стала собираться.
- Я надеялся, вы останетесь? - он заглядывал мне в глаза. - Станем, так сказать, сокамерниками, кхе-кхе.
- Нет. Я на дневном стационаре, - опять соврала я. - С завтрашнего дня на заочном лечении. То есть на домашнем стационаре.
Он понимающе кивнул.
*
Я вышла из палаты и отправилась разыскивать Столярова. Медсестра сказала, что он отъехал и до вечера не вернётся. Поехал "пробивать" томограф для клиники. Это "пробивать" звучало странно. Я была уверена, что теперь всё делается за деньги. Оказывается, ещё остались места, где что-то можно "выбить".
"Социализм взял в жены капитализм, - подумала. - Теперь в моде однополые браки".
Столярову позвонила вечером, часов уже около одиннадцати - до этого времени его телефон не отвечал.
- Добрый вечер! Вас беспокоит Наоми Кэмпбелл.
- Привет Ленка, а кто такая Кэмпбелл? И у кого она на уме?
Я поперхнулась, весь саркастический запал расплылся, словно мороженное в жаркий полдень.- Не берите в голову, доктор, это одна... несостоявшаяся балерина.
- Как тебе Ардишвилли? Красавец!
- Не то слово. Но, говоря честно, на его месте должна быть я.
- Не понял?
- У меня больше психических отклонений.
Юрка расхохотался. Смеялся звонко и громко, как ребёнок, которому подарили велосипед.
- Так ты не поняла в чём дело? И никто не сказал?
- А кто должен был сказать? - возмутилась я. - Ты уехал, а других я не знаю.
- Ладно, мать, не злись. Понимаешь... этот Ардишвилли... как бы тебе сказать, огибая медицинские термины... в общем, он кладовщик.
- Ну?
- Кладовщик, шестёрка. А возомнил себя директором базы. Или как там он её называет? Терминал? Директор грузового терминала. Мания величия в такой... карманной форме. Уловила?
Некоторое время я молчала, Юрка тоже сопел в трубку. Потом беспокойно заёрзал.
- И как ты его лечишь? - спросила я, чтоб продлить разговор ещё на чуть-чуть.
- А никак. Он сам себя лечит. Он у меня уже третий раз в клинике. День-два успокаивается, потом мозг начинает замечать противоречия, ищет им поводы. Неплохо помогают газеты. Будоражат здоровые части мозга. Мне остаётся только намекнуть, поговорить и... это, знаешь, как колесо, которое выскочило из колеи в дождливую погоду. Чуть подтолкни - станет на место.
Столяров притих, давая мне представить, потом добавил грустно: - Жаль динамика отрицательная раз от раза. Пока не хочу переходить на медикаментозное лечение. Надеюсь на... чёрт его знает на что надеюсь. На случай. Завтра расскажу, как ты на него повлияла. Бывай здорова.
Юрка повесил трубку. Я посмотрела в окно. Моё окно показывает стену соседнего дома. Ровные, гладкие кирпичики. Братья-близнецы, без малейших отклонений.