Последний день года 20ХХ от рождества Христова догорал. И хотя часы показывали ещё немногим более четырёх пополудни, месяц уже показался над трубами Мирьяновских выселок... впрочем, должно полагать, что и над Рудою, и над Мирьяновском, и даже над самим Санкт-Петербургом молодой месяц полоскал свои копытца в небесном корыте.
Шлейф зари - желтый с багровою сединою - обещал ночь ясную и морозную, уже сейчас снег скрипел под ногами так сдобно, так чисто, летел по переулку так далёко, что отразившись от крайней избы, возвращался ходоку нимало не ослабев.
"Добрая будет ночь, - подумал Афанасий Давидович Абашев; потянул ноздрями воздух, напоминая закоренелого кокаиниста, и поморщился, собираясь чихнуть, однако не чихнул, но подумал вдогонку, что следует растопить в гостиной камин, - а коньяк след поставить у каминной решетки, чтобы прогрелся, шельма".
Афанасий Давидович вышел на улицу, намереваясь подчистить снег перед околицей своей усадьбы, однакось Судьбе было угодно иным манером сформировать вечер "отставного полковника от медицины" - так Абашев именовал себя в тайне.
Справа от ворот, на камне величиною с комиссарову бричку (оставленном Природой на память о ледниковом периоде) сидел кот - кот не простой, трёхцветный с зелёными наглыми глазищами и невероятных размеров хвостом.
"Хвост придётся отрезать", - мелькнуло в голове Афанасий Давидыча, и мужчина всплеснул домиком брови, словно бы вопрошая: "Откуда? Какая шельма вложила такую абсурдную гипотезу в мою светлую не по годам голову?"
/прежде чем мы продолжим, отмечу, что слово "шельма" употребляется Абашеевым часто, оно любимо, и заключает в себе всю гамму чувств от яростного обожания до полного неприятия
Во-первых, Абашев страдал ринитной аллергией, и всякого рода хвостатых чурался и обходил стороной. Во-вторых, он не заметил, как над избою (что примыкала торцом к шинку) взвилось облачко чёрного дыма, и ведьма, выпрыгнув на орешниковой метле - самой продуктивной и скоростной из всех доступных мётел - ввинтилась в фиолетовость неба.
- Кто ж тебе бок обварил-то? - доктор Абашев протянул руку и погладил кота. - Подонки!
/прежде чем мы продолжим, доложу, что всякого рода ругательства - конёк и привычка хирурга, выработанная десятилетиями практики и непокойными пациентами
- Ну? Чего вылупился, мерзавец? Намекаешь на миску каши и спасительную операцию? Надеешься разжалобить меня, лишенец?
Доктор взял кота на руки и почувствовал в глубинах своей души неведомый доселе трепет. Как белизна зубов подчёркивает темноту кожи, так две личности, столкнувшись при диковинных обстоятельствах, подчеркнули бездну перекрёстного одиночества. Абашев имел в прошлом покойницу жену, в настоящем - взрослую дочь с амбициями и замечательными перспективами. Не обманывая ни себя, ни других, и первая женщина, и вторая оказались равноудалены от престарелого отца и мужа.
Кот пребывал, судя по худобе и облезлому боку, в схожих обстоятельствах.
- Хвост я тебе оттяпаю, - обещал Абашев. - Сейчас же велю Зинаиде подготовить операционную.
Человек полагает, а Господь располагает. Высшим силам во второй раз - дай Бог, не последний - за этот вечер заприхотилось подкинуть Абашеву загадку. Около его дома/ног затормозил уазик полицмейстера и "серый кардинал" выпрыгнул из машины на хрусткий снег. Вид имел озабоченный и даже растерянный, такой бывает у человека коего супружница отправила за сметаною, а тот, раззява, потерял деньги и разбил банку.
- Здравия желаю, Афоня Давидыч! - капитан вскинул к фуражке ладонь. - Я до тебе. Есть минутка?
- Минутка есть, - Абашев набычился, - но пить не буду. Мне ещё операцию делать.
Капитан приблизился к Абашеву, подтянул его за ворот к самому своему лицу и зашептал устами в самое ухо:
- Послушай, Афоня, какие дела у нас творятся! Вчера Славка Зуева пропала, а сегодня я анонимку получил! Побачь! - Капитан отобрал кота, сунул Абашеву письмо.
Бумага шелестела вельветом и создавала ощущение кленового осеннего листа, попавшего в руки оптимистическому поэту. Абашев начал читать. Письмена затейливо плелись, напоминая византийскую вязь, старо-русскую каллиграфию и афишу киношного декоратора единомоментно: "Доколе? Доколе землю русскую гишпанцы поганить станут? Сколь будем терпеть, православные? Согрешихом... беззаконовахом... коли нужон вам Николка-Греховодник... так пойдите и возьмите, поелику он мне претит... Взамен требую пятьдесят золотых червонцев".
Абашев пробежал глазами записку, не вчитываясь глубоко, лишь только в конце притормозил, ибо подпись его очаровала: "Письмо подмётное анонимное" - так было начертано в нижнем углу.
Информация на обороте имела не меньшую ценность, для будущего расследования. Оказалось, что письмо написано на листе акварельной бумаги, на обороте письма Деду Морозу. В противоположность умелому подмётному, это письмо было составлено дрожащей детской рукой:
- Пусть все учителя в школе сдохнут, - озвучил Абашев, - особенно директор. А ещё хочу тёплые ботинки и шарф из шерсти ламы.
Возникла пауза, притом такая звучная и наполненная, что к песням "Аббы" из хаты на восточном краю деревни, прибавился звон рюмок на правом околотке.
- Что скажешь, Афоня?
- Скажу, что чепуха это, - ответил Абашев. - На постном масле. Пойдём лучше вздрогнем по маленькой.
- А кот?
- Пёс с ним, с котом. Зинаида покормит, а хвост отрежу завтра.
Капитан округлил глаза и признался, что впервые встречается с таким экзотическим кастрированием. Сказал, что едва ли метода возымеет действие, а когда Абашев открыл рот, чтобы возразить, сунул руку в глубины своей стёганки и извлёк два объекта округлой формы. Первым взглядом Абашев принял артефакты за рыболовные мормышки... уж слишком они были огромные и блескучие:
- Что это? - осведомился.
- Это усерязи из горного хрусталя, - сказал капитан. - Я у жинки спросил. Сказала, больших денег стоят.
- Где взял?
- В чистом поле, вообрази. На кустике чертополоха.
- И что с того? - хмыкнул Абашев, давая понять, что бестолковость подмётного письма не перевешивается стоимостью серёжек и экзотикой их обнаружения.
- Помоги, кум, - попросил капитан и сложил на груди руки. - Иначе всю ночь проваландаюсь, как проклятый!
Капитан надавил на "педаль", коя частенько его выручала. Дело в том, что два года назад мирьяне породнились: Абашев покрестил капитанову дочку, выступив ей отцом. Если же вглядываться в глубины абашевской души, то нетрудно отыскать признаки симпатии и даже влюблённости в капитанову жинку - роскошную хохлушку с достаточным основанием, глазами персиянки и смоляною косой до самых чресл.
Уазик подпрыгивал на ровной дороге, демонстрируя норов и прыть жеребца-трёхлетка, Абашев сидел на пассажирском сидении, вглядывался в огни зимней ночи и поедом терзал свою душу. Вдруг ему показалась, что та унылая одинокая ровная постылая жизнь в усадьбе хороша и уютна, а "теперь мчимся к чорту на кулички по какой-то пустяковой причине... к слову, куда мы едем?"
Абашев передал вопрос капитану, тот ответил, что едут они к умнику Петриенкову.
- Если в Мирьяновском какая-то заваруха случается, - проговорил, - начинать расследование нужно с него. Это и к бабке не ходи.
Петриенков служил в администрации техническим консультантом... или на какой-то иной созвучной должности, однако местные жители не разумели мудрёного понятия и заменяли его "программистом" - термином не менее путанным и загадочным.
Петриенковская изба - поострённая ещё дедом - грудилась у колхозного сада и отличалась от иных хат высокою мачтой, коя оканчивалась антенной "четыре джи".
- С наступающим! - проговорил капитан, входя в двери. - Мир вашему дому!
Никто не ответил. Матушка Петриенкова, Марина Родионовна, куда-то запропастилась, очевидно, полезла в погреб за огурчиками, сам Петриенков сидел у компьютера - по экрану метались танки, полыхали взрывы - и окрика не услыхал.
Капитан тронул мужчину за плечо и повторил приветствие:
- Здравствуй, Георгий.
Абашев подивился танкистскому шлемофону и лётным очкам, что были надеты на голову Петриенкову, однако ни возгласом, ни жестом не выразил своего удивления. Кум продолжил речь кратким вопросом:
- Рассказывай! - и положил перед Петриенковым лист анонимки.
Тот пробежал глазами подмётное письмо, и чистосердечно во всём признался:
- Знать ничего не знаю!
- Это понятно, - откликнулся капитан. - Рассказывай, что натворил.
После нескольких минут препирательств и пары оплеух, вырисовалась следующая картина "располагающая к преступлению" - так сформулировал капитан. В октябре месяце Петриенков наткнулся на сайт, на котором предлагалось выписать к новому году Санта Клауса. За небольшие - по акции - деньги, лишь только потребовалось заполнить анкету и указать адрес.
- Я выписал, - Петриенков развёл руками, будто признался, что выудил двух пескарей.
Капитан повёл носом и благородное его "нюхачество" почуяло запах горилки, выгнанной на шафран и груши сорта "бергамот".
- Шафран? - спросил он в пространство, ни к кому, в сущности, не обращаясь.
- С грушами, - подтвердил Петриенков.
После чего капитан развернулся к Абашеву и выговорил с известной долей патетики:
- Не можно, кум, продолжать расследование не выкушав хотя по чарке водки. Неужто мы с тобой нехристи?
- За новый год! - скупо согласился Абашев и выпустил из рук кота.
...Месяц значительно переместился по небу, а заря окончательно погасла, уступив место ночи, когда все обстоятельства "нахальства" были исследованы в полной мере.
- Чем тебе Дед Мороз не угодил? - спрашивал капитан повторно и расстёгивал верхнюю пуговку кителя. - Он ли тебе подарков не дарил?
- Я... - Петриенков икал и напоминал собою Петруху из "Белого солнца пустыни", - экзотики захотел. Побаловать желал... мирьян.
- Побаловать бы тебе розгами, - пригрозил капитан и сложил у физиономии Петриенкова кулак, мало уступающий размерами кузнеческой наковальне. - Из педагогических соображений.
Ореховая метла несла ведьму по чистому хрупкому небу, месяц звенел и блистал, точно влюблённый парубок, поцелованный своей невестой, уазик нехотя заурчал и тронулся с места, взяв курс на неведомые ориентиры.
- Куда теперь? - осведомился Абашев с некоторым даже безразличием. Горилка старухи Петриенковой оказалась чудо как хороша, и Афанасий Давидыч позволил себе значительного лишку; теперь по душе его разлилась лень и утвердилась истома, так любая всякому престарелому бездельнику.
- На север! - отозвался капитан и тремя сложенными пальцами указал в лобовое стекло. - За Санта Клаусом!
- Рехнулся? - спросил его кум и несколько даже оживился.
Мысли капитана не отличались затейливостью, меж тем, и отсутствием логики их невозможно было упрекнуть: "Дед Мороз из Устюга, - рассуждал капитан. - Устюг на востоке. Санта Клаус из Лапландии, по телевизору показывали. Лапландия на севере".
Результат не заставил себя долго ждать, лишь только машина выехала за выселки, миновала поле, засеянное прошлым летом подсолнечниками и кукурузой, о чём свидетельствовали высокие почерневшие стебли и чрезвычайная пугающая пустота, навевающая мысли о бренности живой плоти и о лысине певчего Кизяколупенко из церкви Святого Николая. Когда он пел псалмы, а обладал мирьянин самым завидным басом, плешка его розовела и покрывалась испариной.
- Мать честная! - капитан остановился, вдавив педаль в самый пол, отчего уазик возмутился и загальмовал. - Кум! Ты это видишь?
Абашев не отвечал, в первое мгновение он припал к стеклу, затем осознал, что находится в машине, что можно открыть дверь и выбраться на воздуся, поступил указанным образом, вышел и побежал вперёд, в лог, что соединял выселковский пруд с прудом Руды, расположенным семью километрами ниже. Капитан устремился следом.
Проведя первичный осмотр, он высказался таким, примерно, образом:
- Кум! У тебя есть, я знаю! Не можно терпеть сего раздора на трезвую христианскую душу!
Не вступая в полемику, Абашев вынул из кармана флягу, вмещающую ни много не мало, а половину кринки, и протянул её куму. Тот припал, как телок припадает к вымени мамаши-коровы.
- Что скажешь? - спросил он, удовлетворивши первичную потребность.
Кум также отведал коньяку, отёр рот ладонью и обозначил:
- Рудольф!
- Не понял.
- Это олени Санта Клауса, - пояснил Абашев. - Заглавного зовут Рудольфом. Видишь, у него нос светится, как фонарь?
- Хочешь сказать, они настоящие?
На это хирург ответил, что медицинская наука предлагает на выбор два варианта. Либо олени настоящие, либо: - Мы с тобой, кум, сбрендили. Лично я за первую инициативу.
- Присоединяюсь! - горячо согласился капитан. - Мне ещё детей поднимать.
- Вот именно.
- Что станем делать?
Кумовья придирчиво осмотрели лужок на предмет следов, окурков, а также иных "улик и возможностей". Итогом поисков стала шубка из стриженой овчины, облицованная китайским натуральным шелком голубого оттенка; вершил шубку нанковый воротничок, украшенный песцовой опушкой.
- Знаешь, что я тебе скажу? - спросил капитан.
- Догадываюсь, - ответил Абашев.
- Ну-ткась?
- Ты хочешь сказать, что лапландская барышня не может обладать подобным бюстом?
- Именно! - губы капитана растянулись в улыбке, глаза заискрились.
- Может, - уверил Абашев. - Были случаи.
Кум в значительной мере растратил своё душевное спокойствие, он ощупал шубейку, осмотрел копыта оленей, потрогал Рудольфа за пылающий нос и только после этого подытожил:
- А ведь преступление совершено! Сие вижу ясно, как месяц над нами.
- Брось! - вступился капитан. - Детский лепет! Петриенков набаловал по глупости, олени... мало ли откуда олени? Из соседней, допустим, губернии.
- Э, нет, кум! - Абашев высоко вознёс указательный палец. - За деревьями узри лес! Олени Санта Клауса - это я тебя, как специалист уверяю, мне доводилось финским товарищам аппендициты удалять. Шубейка эта, - Абашев кольнул вещицу взглядом, - усерязи, что ты мне показывал... ты их не потерял? - кум отрицательно мотнул головой. - Улики серьёзные. На что они намекают?
- На чей-то розыгрыш.
- И думать забудь! - взвился Абашев, словно ястреб над дичью. - Имеешь представление, сколь стоит переправить через границу девять полновесных оленей? А? Со всем справками, разрешениями, согласиями, ветеринарией, - док акцентировал последнюю "и", - и налоговым геморроем на возможную прибыль?!
Получил отрицательный ответ.
- Но даже не это меня беспокоит, - сказал Абашев.
- А что?
- А то, что Санта Клаус не пользуется Снегурочками.
Хирург развернулся и медленно побрёл к уазику, поглаживая кота и потягивая его за хвост, неконтролируемым хирургическим чутьём намечая место разреза.
- Куда теперь? - спросил капитан.
- Не знаю, - ответил Абашев.
Капитан вкрутил ключ, мотор заработал.
- Уж коли ты, кум, поверил в оленей...
- А ты не поверил? - перебил кум.
- ...тогда поедем к вдове Татамитиновой, - закончил фразу инспектор. - Любовью Васильевной её...
- Но, позволь! - во второй раз за половину часа перебил Абашев, экспонируя взвинченность и нервозное нетерпение. - Очень мне хорошо известно её семейство. Мужа, Николая, я лечил... и лечу. Как же может статься, что она вдова, при живом, миль пардон, муже?
- Ведьма, - кратким образом сообщил капитан и развернул машину в обратном направлении.
Меж тем и в то же самое время, мороз набирал глубину и сочность в своём воздействии на окружающую природу. Снежок подпевал под колёсами уазика слитными трезвучиями, под копытами оленей звенел он усердными пеньями колокольчиков.
Ведьма, возвращавшаяся домой, продрогла до самых печёнок, и, подогнув колени и выпрямив спину, приобрела позицию саночника, узнавшего, что он победил в мировом соревновании. В этой же славной позиции она занырнула в трубу и опустилась в печь. Оказавшись, таким образом, в родной избе, мадам оправила волосы (жестом свойственным всем особям женского пола), окликнула мужа, проверяя его необходимое присутствие; удостоверилась, что стол накрыт и ни единой горошины не пропало из салата "оливье" или иного украшения новогоднего стола.
"Шампанское, небось, не поставил в холод..." - на этой фразе ведьма Любовь Васильевна Татамитинова была застигнута вошедшими в хату кумовьями.
- Мир дому сему, - проговорил капитан, стягивая с головы капелюхи и крестясь за неимением образов на портрет поэта Веневитинова.
Должно отметить, что капитан побаивался ведьмы значительно, менжевал и, не имея возможностей перебороть дрожь в коленках, пропустил вперёд кума, Афанасий Давидыча. Тот же, напротив, различал в душе дьявольское вдохновение, кое всегда его посещало перед сложной операцией, понимал необходимость быть беспощадным и даже жестоким.
Большим и указательным пальцами Абашев отер рот (жестом состоятельного алкоголика) и приказал:
- Мужа сюда подать! - интонация несильная, медицинская, которой невозможно сопротивляться. - Инспекция будет.
Через мгновение в горнице установились супруг Любови Васильевны Николай и двое их совместных ребятишек подросткового возраста Кирилл и Анфиска.
- А что случилось? - захлопотала ведьма, напоминая наседку, увидавшую в небе коршуна.
- Цыть! - Абашев выдернул из-под селёдочной шубы ложку и облизал её. - Вопросы буду задавать я! Подай чарку куму, видишь, он побелел, как береста, не ровен час, в обморок рухнет.
Любовь Васильна метнулась в сени за четвертью, Абашев приступил к осмотру "мирного населения", вращая ноздрями, словно бы они, против законов анатомии, оснащены были отдельными мышцами, дававшими возможность поворачивать нос в требуемое направление.
- На что выгнана водка? - осведомился врач, осматривая ротовую полость мужа.
- На вишнях! - пискнула ведьма. - Томлёных в печи!
- Варенуха, стало быть! Я так и думал! - рявкнул врач, едва не упустив "смотровой шпатель" в глотку Николая. - Именно так я и предполагал! - Абашев ударил себя по колену и потребовал чарку снадобья "для пробы".
Итогом медицинского освидетельствования стало следующее заключение: незначительно увеличенная печень (у мужа), ринит у "вьюноши" - так Абашев назвал Кирюшку, и "совершеннейшее здоровье у барышни!" - доктор подхватил на руки Анфиску и закружил её около ёлки каруселью, к оглушительному счастью девочки.
Прощаясь, уже у плетня, Абашев обернулся, насел на ведьму и осведомился с давлением:
- Сама-то как, Любава? Колено не беспокоит? - сдвинул брови. - Ничего не заметила подозрительного в последнее время?
Ведьма мотнула головой отрицая свою причастность, ей страстно захотелось умолчать или солгать, ибо речь шла о материях родственного ей характера, однако порушить отношения с хирургом и ввергнуть семью в лапы местного фельдшера-коновала женщина не имела мужества. Такая жертва оказалась выше её сил.
- Третьего дня чужак появился в Мирьяновском, - проговорила она, отворачивая голову и подняв подбородок к небу. - Чужая нечистая сила. Не наша. Детьми клянусь!
"Огонь-баба! - завистливо подумал капитан, он слушал разговор из окошка уазика, притаившись и напоминая двоешника перед опросом. - Какому-то олуху досталась... жаль. Баба-жох! Штучный экземпляр. И как ей пуховый платок идёт! Надо своей такой подарить на восьмое марта... а лучше на Рождество".
Капитан повернул ключ в замке зажигания. Абашев протянул Любови Васильевне руку, велел быть осмотрительнее:
- Здесь тебе не Хогвардс. За любой проступок стану карать немилосердно, как совесть при развитом социализме, имей в виду.
Уазик прыгал по дороге значительные полчаса. Капитан крутил баранку, не рискуя задавать вопросы и тревожить эфир бестолковыми флуктуациями, Абашев молчал, упёршись глазами в приборную панель и задумавшись настолько глубоко, что, казалось, ничто не в состоянии вернуть хирурга на "поверхность бытия".
- Жизнь моя, иль ты приснилась мне? - проговорил вдруг он.
- Что? - отозвался капитан. - Уж скоро полночь, Давидыч! Будь ласка, заглянем в шинок, примем на грудь грех скоромный в виде бутерброда... во славу божию.
- Никак нет! - реагировал Абашев неожиданно строго. - Ноу! Нихт! Невозможно! Мой юный друг, мы только-только вгрызлись с тобой в проблему текущего нового года! Если мы не сможем решить её вовремя, то последствия окажутся губительными! Уверяю! Давай удвоим усилия, и запретим себе лениться. Арбайтен цузамен!
Капитан притих, не разумея, как трактовать переход кума на немецку мову, и чем обусловить его негаданный энтузиазм.
Нутро уазика наполнилось теплом от "печки", запахло осенними элегическими яблоками. Абашев спросил, откуда такой провоцирующий запах, склоняющий к ностальгии и чтению газет.
- От яблок, - ответил капитан без затей.
- Я так и подумал, - согласился Абашев. - Сложно ждать запаха яблок от ежевики, например. От слона невозможен аромат рододендрона и так далее. Подобное притягивается подобным. Держи курс на хату Зуевых, камрад, сделай такую любезность.
На вопрос, почему именно Зуевых, Абашев ответил, что именно Слава Зуева, девица двадцати трёх лет, красивая, незамужняя, склонная к полноте... что её совсем не портило... пышногрудая, задорная, озорная, весёлая... работавшая на ферме птичницей...
- Я понял! - рявкнул кум. - Переходи к делу!
- Так вот, она - Слава Зуева - должна играть на завтрашнем утреннике Снегурочку. Ты знал?
- Вот как? - пролепетал капитан, ощущая, как в животе его заездили колёсами и во рту сделалось совсем-таки неприятно.
- От Снегурочки у нас налицо только полушубок и эти твои... как пёс их звали?..
- Усерязи, - капитан побледнел всем телом, предчувствуя, что рапорта командованию не избежать.
Дело пахло керосином, и это очень мягко говоря, потерять Снегурочку в канун Нового года?.. сие деяние котируется Общечеловеческим Кодексом Чести почище, чем утерять невесту на второй день свадьбы.
...первые огневые шутихи выплеснули над Мирьяновском; подгулявшие парубки и девчата затеяли игру на снежной горе: толкались, пихались, старались друг дружку столкнуть на снежный укатанный детскими санками откос, огрызались шутливо, лукавили, обманывали приятелей и шельмовали, а, оказавшись после подножки, на крутом уклоне, закружившись и потерявши шапку, и, отплёвываясь от набившего в рот снега, хохотали и выкрикивали беззлобные проклятия...
Что может быть приятнее, чем горсть чистого снега, засунутая приятелем за шиворот, прихлопнутая варежкой с криком: "Отведай горяченького!"
Молодость, молодость... когда нечего сказать, люди говорят друг другу: Ах! молодость, молодость! Словно бы эта магическая формула в состоянии объяснить нам смысл Бытия.
Богомольные старушки, установившись рядком, аки истуканы на острове Пасхи, крестились украдкой (на всякий случай, опасаясь гнева господнего) и улыбались, припоминая свою бесшабашную юность.
Капитан врубил пониженную передачу, клещом впился в руль. Лицо его выражало целеустремлённость отчаянную. Абашев вычерчивал в блокноте схемы, он лишь украдкою оглянулся на кума и проговорил:
- Куда тебя черти несут?
- Напрямки! - прокричал капитан, галопируя в кресле. - Через поле и лог пробьёмся к огородам Мирзуевых! Свистать всех наверх! Хватайтесь за ванты, православныя!
В это мгновение уазик взвизгнул, сиганул куда-то вбок, наткнувшись на скрытую снегом преграду, забуксовал и завыл в полный голос, точно живой, подстреленный охотником, зверь. Капитан выжал "газ" на максимум.
-- Шабаш! - проговорил Абашев. - Вырубай шарманку! Покинуть судно, господа, в коммуне остановка. Пока будем пробираться, кум, расскажешь детали своего замысла. Обсудим подробности в процессе операции, как говорил Склифосовский перед трансплантацией головного мозга.
Кумовья покинули "тонущее судно", несколько минут переругивались, касаясь, в основном философской тематики, стоило ли рисковать; затем, увязая в снегу, пробирались через забытые Провидением угодья - когда-то в этих местах нарезали дачные участки, но ни один из дачников не рискнул здесь существовать.
...В прошлом/позапрошлом веке графья Мирзуевы, аккурат вперёд Октябрьской революцией, продали обширное своё поместье, предварительно разделив его на множество неравных частей. Фамилию тоже разделили: близкая и "породистая" прислуга осталась Мирзуевой масти, далёкие/крепостные крестьяне предпочли сделаться Зуевыми - так они сохранили причастность с одной стороны, и дистанцировались с другой.
- Дак что там Славка Зуева? - спросил Абашев, взрывая коленями снег.
- А что? Гарная дивчина, - выговорил капитан, сморкаясь и поправляя капелюхи. - Замуж ни как не выйдет. А так, полный порядок! Сиськи - во! - капитан отвёл ладони впереди туловища на значительное расстояние.
-Внушает, - согласился Абашев, оступился и несколько раз перекувыркнулся, согласно законам физики.
Через час (или около) кумовья выбрались в тын зуевского огорода. Плетень здесь, естественным образом, отсутствовал, ибо только бродячая собака (коей заборы не указ), дикий суслик, бешеная лиса, или какая другая лишённая разума живность могла подойти к участку с этой поросшей терновником стороны.
Порядком продрогнув, а также во славу Божию, ибо в день такой всякое должно развиваться по совокупности, кумовья приняли по глоточку из фляжки, взбодрились и вернули себе расположение духа.
- Чур меня! - реагировал капитан. - Тебе показалось. Откуда здесь живая душа? Здесь только снег, да вон зуевская баня.
- Т-с! - Абашев притаился.
Из бани - холодной пустой отставленной до весны - доносились звуки мелодические. Кумовья подползли ближе. Абашев сунулся ближе к куму и проговорил опасение, что это черти толкут копытьями душу случайного праведника.
- А тот поёт?
- Ну!
- Праведник? - уточнил капитан. - Откуда здесь праведник?
Абашев нетерпеливо махнул рукой и спросил, есть ли у кума пистолет.
- Так точно! - ответствовал капитан.
- Так приготовь его... ко встрече с неизведанным.
Капитан вынул оружие, передёрнул затвор и, между прочим, сообщил, что патронов у него нет. Из соображений безопасности он их не заряжает.
- Понимаешь... - промямлил полицейский, - жинка любит его натирать... я боюсь, как бы не застрелила... сь.
- Я тебя задушу! - прошипел Абашев, - из милосердия!
И ни один кум, ни второй не заметили, как от месяца отломился маленький кусочек, как он слетел с небосклона, как зацепил острым своим углом пролетавшую мимо ворону, как тюкнул в макушку дуб, под которым располагалась баня, и как, закрутившись, помчался по ветвям, увлекая за собой лавину...
Несколько минут трещали ветви, шелестели комья снега, кутерьма стояла неимоверная, затем - ещё белёсая завесь не успокоилась - воздух прорезал напористый девичий визг:
Кумовья бросились вперёд и обнаружили картину примечательную. Дверь бани была заперта на замок, из оконца (выставив стёклышко) торчала девица, в коей, после краткого замешательства опознали, Славу Зуеву. Верхней одеждой гражданка Зуева не располагала, зато в изобилии располагала девичьими прелестями... теми самыми, представленными загодя капитаном.
/прежде чем мы продолжим, важно отметить, что последние пять (или более) лет, Слава играла на новогодних утренниках Снегурочку, притом делала это чрезвычайно искренно и талантливо. Взрослые подозревали подвох, но дети безоговорочно верили, что из атласного мешка им выдаёт подарки именно что Снегурка - внучка Деда Мороза
Взломать амбарный замок не представлялось возможным, вытянуть Снегурочку из оконца недоставало сил - девичьи бёдра упирались в раму, посредством чего стопорились намертво. Проваландавшись четверть часа, взмокнув и замордовав девицу, кумовья отступились.
- Уж, коли так... - заговорил Абашев.
- ...расскажи, - подхватил капитан, - кто загнал тебя туда, в винную посудину. От кого скрывалась ты, и чего скрывал... ла?
Утомлённая морозцем и приключениями, гр-ка Зуева чистосердечно призналась, что взалкала. Что утром к ней подошел Дед Мороз (дело было на ферме).
- Федосов? - перебил капитан. Бессменным Дедом Морозом в Мирьяновском служил Роберт Федосов, из противопожарной бомбардирии.
- Нет, - отмахнулась Слава. - Настоящий! Наобещал с три короба, посулил ежегодный отпуск за рубежом, дачку в Сараево и, самое главное, персональный транспорт на зимнее время.
- А именно? - осведомился Абашев, холодея пальцами и ощущая, как мурашки бегут вдоль позвоночного столба.
- Оленей обещал... семь, кажется, штук или восемь... сани с рессорами и диваном, медвежий полог.
Абашев отозвал кума в сторону и зашептал ему на ухо что-то чрезвычайно важное - такое можно утверждать наверняка, ибо глумливое выражение, кое бывает на лице всякого половозрелого мужчины вблизи аппетитной девушки, сползло с физиономии капитана, уступив место сосредоточенности и предельной серьёзности. Капитан несколько раз кивнул, затем, обратившись к гражданке Зуевой, задал вопрос "для протокола":
Вместо ответа, Зуева попросила воткнуть её обратно в баню... что далось кумовьям со значительными усилиями, после чего, высунувшись из окошка, на манер русской сказительницы, проговорила, вкладывая в слова вес:
- Гундосил он незначительно... однако приметно. Согласные тянул, как иностранец.
- Так!
- А ещё козлом от него доносилось. Сквозь флёр.
- Не понял? - капитан оглянулся на кума.
- Что непонятного? Русским языком тебе говорю: сквозь запах парфюма пробивало козлятиной, - вякнула Снегурка, распаляясь. - Я козла за версту чую! Меня не обманешь!