Я не собираюсь рассказывать о себе слишком много. Это утомительно, во-первых, едва ли кому-то интересно, во-вторых, и... слова неизменно вызывают в мозгу сумятицу, а она может быть опасна перед тем путешествием, кое я собираюсь предпринять.
Всё началось с того, что умер мой далёкий призрачный родственник. Смерть призвана многое упрощать, как горячий утюг упрощает/разглаживает складки ткани, однако, в моём случае всё радикально усложнилось.
Мне досталась комната в Таллине, почти в самом центре, в доме наполовину каменном, наполовину бревенчатом. Признаюсь, я не подозревал, что подобные бастарды ещё сохранились, используются для чего-то за исключением краеведческих музеев и домов исторических личностей.
Второй этаж, угловая комната (соседи уверяли, что это огромное преимущество). Двадцать четыре и три десятых квадратных метра. На полу и стенах - синей линией - обозначены "границы" кухни (фрагмента комнаты). Туалет и ванная "в едином порыве". Зеркало до потолка. Портрет породистой дамы, в чертах которой я обнаруживал собственные приметы.
Я избавился от необходимости снимать жильё, переехал из азиатской столицы в европейскую, завёл обстановку (справедливости ради, её завёл мой покойный родственник), освободился от назойливых знакомств и большинства обязательств.
Из минусов:
Плохо, когда ты всем чужой.
Ещё хуже, когда ты чужой самому себе.
От безделья и пустоты, мысли мои начали шалить: "А не грабануть ли мне почтовый поезд? - думал я полушутя-полусерьёзно. - Интимный перезвон мешочков с золотом, облигации государственного займа, банковские билеты... на худой конец, можно перерезать глотку местному олигарху, раздать деньги беднякам".
В деревянном сундуке, среди пожелтевших газет и книг (некоторые из них я мельком прочёл, я обладаю уникальным навыком), я обнаружил свёрток. В длинный хлопчатобумажный шарф с вышивками и кистями (впоследствии я узнал, что он предназначался для ношения младенца) был завёрнут офицерский кортик. Вещица кровожадная, провокационная.
Стечение моих фантазий и находки показалось мистическим. Я решил поделиться страхами с философом - завёлся у меня в городе один знакомец, личность настолько колоритная, что я не боялся доверять ему некоторые свои тайны. Даже если бы Севастьян проболтался, ему бы всё одно не поверили.
- А, это ты, Оффенбах! - Севастьян возлежал у огня (горело в бочке), что-то читал. - Устраивайся, человече. Пожри, я приготовил запеканку.
Обретался философ под железнодорожной насыпью, хотя имел многокомнатное жилище и, кажется, жену с ребёнком. Аскетизм призван был формировать образ мыслей.
- Послушай, что пишет Эдичка Лимонов, покойничек, царство ему небесное: "Цель человечества - найти Создателя, победить его, выпытать у него страшную тайну нашего предназначения и затем, может быть, убить его. Чтобы самим стать Создателями". Каково? Ну не плут ли? Передёргивает, как сызранская торговка.
Я промолчал. Было тепло. В чёрном небе мерцал огонёк самолёта, имитируя доступную звезду. В кустах волновалась птица. Пахло креозотом. Судя по тому, что значительная часть водки отсутствовала в бутылке, говорить с Севастьяном было бессмысленно. Насоборовавшись, он делался упрям и даже агрессивен. Я уставился на огонь и замер, позволяя дремучим инстинктам заполнить моё "я".
"Похоже на рекурсию: смысл жизни в том, чтобы понять смысл жизни, чтобы, тем самым, сделаться Создателем, а, следовательно, утратить прежний смысл и вновь его искать. Так бывает, если подключенную к телевизору видеокамеру навести на экран - возникает бегущий бесконечный коридор. А вообще - чушь всё это. Искать Создателя, грабить поезда, выпалывать олигархат из грядок общества... жизнь человеческая до смешного коротка, и это Главный Предохранитель, вставленный в нас Вселенной".
Стало скучно.
По дороге господин тянул детскую коляску. Было странно увидеть человека в такое время в таком месте. В пальто и фетровой шляпе - тем более. Фетр изо всех сил старался держаться естественно, будто ничего необычного не происходит. Секретер (его везли на коляске) помахивал гнутыми ножками и норовил свалиться.
- Пойду, - я попрощался с Севастьяном. - Поговорим в другой раз.
Не могу сказать, что фетр привлёк моё внимание слишком. Меж тем, что-то загадочное в ситуации присутствовало.
- Позвольте, я вам помогу. - Я ухватил секретер за ножки, тот перестал вибрировать, и везти стало значительно проще. - У меня свободный вечер, кроме того, я состою в профсоюзе перевозчиков мебели в детских колясках.
Фетр посмотрел на меня... слегка испугано, слегка удивлённо, сказал, что ему нечем заплатить.
- Господь с вами! - я наддал со своей стороны, и коляска побежала бойчее. - Какие деньги? К чему они, когда на небе звёзды?
Ехать пришлось недалеко. В качестве финишного спурта мы поднялись на третий этаж, где произошла небольшая заминка. Хозяину не хотелось впускать меня в квартиру, однако оставлять секретер в коридоре, чтобы потом корячиться, затаскивая внутрь одному было глупо. Кроме того, я попросил вымыть руки - они запачкались.
- Да-да, - фетр кивнул в сторону ванной. - Проходите.
Он зажег в коридоре лампочку, я рассмотрел его лицо. Лет более сорока, преимущественно седой. Уставший, или правильнее сказать, утомлённый интеллигент. Впрочем, я не вглядывался пристально, меня привлекла комната-зала. Она была уставлена всевозможными вещами и напоминала обиталище гоголевского Плюшкина. Притом, что все (большинство) "объектов" имели очевидные дефекты. Например, на ножке секретера, что мы везли, было вырезано имя "Ира", а вензель другой опоры был стёрт небрежным обращением.
- Расскажете? - я прищурился, давая понять, что не отказываюсь поболтать. - Поведайте мне тайну последнего пристанища кораблей.
Фетр (его звали Григорием Фёдоровичем) поднял глаза, в них я разглядел тоску и почти равнодушие. Он махнул рукой и согласился открыть тайну:
- Но с одним условием, молодой человек. У меня есть пара обуви... у вас какой размер? - Из шкафчика Григорий извлёк пару неожиданно новых штиблет. - Поносите их денька три-четыре. А лучше пять.
Настала моя очередь удивляться. Я принял обувку, спросил, что потом?
- Потом приходите. Мы поговорим.
Через минуту я оказался за дверью, в правой руке держал штиблеты, в левой - сотенную купюру (как плату за помощь), пытался сообразить, кто кого одурачил:
"Если он пытался меня обмануть, то как? Ботинки стоят дороже, чем сто рублей... притом, что деньги заплатил он. Афера с поездом: купил билет и не поехал?"
На следующий день суть махинации раскрылась: ботинки оказались на половину размера меньше, чем ношу я, а посему отчаянно давили. Первый же час выявил несовместимость жизни и пребывания в лаковых "колодках".
Из ситуации существовало два выхода:
1. Наплевать и забыть.
2. Мобилизовать пластыри, крем для обуви и силу воли.
3. Попытаться мухлевать /этот вариант был сразу отринут, как унизительный.
"Что я делаю? - упрекал себя, наклеивал на мизинцы и пятки медицинский пластырь. - Зачем? Какой пользы для? Что я надеюсь услышать от Григория? Тайну смерти Екатерины Арагонской? В лучшем случае, он посмеётся и скажет, что разыграл, что у него подпольная мастерская по ремонту антикварного мусора".
...Мы встретились ровно через неделю. Он удивился, обаче умело подавил удивление. Я всячески демонстрировал беззаботность. Выпили чаю, откушали крекеров. Я не подгонял, он не торопился.
- Ну-с, молодой человек, - заговорил Григорий, уразумев, что даром он от меня не отделается, - вам хочется узнать, зачем все эти вещи?
- Согласитесь, они похожи на хлам.
- Хлам, - согласился Григорий. - Но ценный для меня хлам. Вы принесли штиблеты?
Я передал пакет.
- Сколько вы их носили? День? Два?
- Шесть. Это стало делом принципа. Я разносил ваши оковы до состояния тапочек.
Григорий оживился, испросил разрешения задать вопрос, я позволил:
- Вообразите себе больницу. Лежит человек средних лет. Допустим у него... ранение. Пулевое или на стройке на прут арматуры напоролся.
- Так, - я слушал внимательно, разумея, что меня сейчас будут дурить.
- Состояние больного стабильное. Потом он - раз - и умирает. Почему это происходит?
- Почему? - переспросил я.
- Нет, это вы мне ответьте!
Я ощущал себя, как зритель, коего фокусник вызвал на арену. Даже разозлился немного. Зрителя ждут тридцать секунд позора и всё, я же таскал штиблеты без малого неделю.
Чем дольше я молчал, тем равнодушнее становился хозяин. Меж нами пролетел холодок бессмысленности. Григорий не выдержал, проговорил, что загадки нет. Мебель он проверяет на наличие тайников, потом сжигает:
- В соседнем дворе имеется кочегарка, печь испортилась, и мне приходится складировать объекты в комнате. Только и всего.
Звучало логично. Я посмотрел на гобелен (на нём доминировало бурое пятно), прошел вдоль рядов книг. Книжная полка стояла обособленно и таким образом, что её не было видно от двери. Я рассмотрел её случайно, точнее - почувствовал.
Коснулся пальцами корешков, вынул том в истёртом кожаном переплёте. "Сафьян? Нет, более примитивная выделка".
- Книги тоже будете жечь?
- Зачем же... - Григорий взмахнул рукой. - Прошу вас... это редкое издание.
- Ещё бы! Единственный экземпляр! Считается, что Хуа То сжег свой бесценный трактат, ан вот он, притаился среди рухляди.
Григорий побледнел, спросил насколько близко я знаком с Хуа То.
- Тайна за тайну, милый старьёвщик. Вы рассказываете мне, я делюсь с вами.
Передо мной стояла трудная задача. Покуда Григорий распространялся, нужно было решить, как поступить далее. Судьба давала мне шанс неимоверного масштаба, я должен был его взнуздать. "Только бы не подавиться слишком большим куском", - мелькнуло.
- Энергия ци, - проговорил хозяин. Посмотрел на свои ладони. - Она же ки, она же пневма, она же прана. Знакомо вам это понятие?
- Уже да.
- Человек... раненый или просто старик... он умирает, когда заканчивается его энергия ци. Организм останавливается, словно двигатель, выработавший топливо.
- А вы, стало быть, нашли способ эту энергию восполнять?
Григорий хотел что-то сказать, я перебил: - Точнее, методу изобрёл Хуа То незадолго до своей казни. Вы же слегка осовременили процедуру.
- Откуда...
- У меня есть дар, я читаю книги одним прикосновением.
/передо мной сидел бессмертный человек. Да-да. Он мог погибнуть от тяжелой болезни, от пули или, например, от падения с большой высоты, и только.
- Это не значит, что я прочитываю каждую букву, как поступает школьник-хорошист. Я касаюсь книги, и во мне формируется облако-образ, как после просмотра кино. Оно клубится не в голове, а в районе пупка, имеет цвет и структуру. Когда мне необходимы более конкретные данные, я "вспоминаю" - обращаюсь к этому облаку. Например, сейчас, я разбираю конструкцию дистиллятора ци.
/Григорий "выжимал" из старых вещей жизненную энергию. Чем дольше вещь служила хозяину, чем больше несла на себе отметин, тем больше давала "нектара". Цепочка проста: старый хозяин - вещь - Григорий. На уровне энергий: Эмоции - ци - жизнь Григория.
- Сейчас я вижу рекомендацию Хуа То использовать боль, как самую сильную эмоцию. Полагаю, мои шесть дней в штиблетах добавят вам... а сколько они вам добавят?
- Два-три месяца, - Григорий пожал плечами. Он вполне справился с волнением. - Не так много...
Хозяин квартиры попятился, стараясь замаскировать одно движение другим - он коснулся грудины в области сердца и закатил глаза. Нас разделяло семь или восемь шагов (если огибать "препятствия"). Я не стал петлять - вскочил на тумбу и в три прыжка через столы и секции преодолел расстояние.
В руке Григория блестел пистолет - изящный дамский "браунинг", - в моей руке ярилось лезвие. Время замедлилось и убыстрилось одновременно. Я увидел, что пистолет на предохранителе, и снисходительно улыбнулся, параллельно с движением губ - и это я тоже успел разглядеть, - кортик пронзил ладонь хозяина, скользнул меж рёбер, проникая точно в сердечную мышцу.
Смерть не была болезненной. Глаза потухли, будто в храме "Григорий Фёдорович" погасили паникадило.
Я отдышался. Подумал, что было бы оправданно извлечь из тела остатки ци, однако Хуа То ничего не писал об этом. Рисковать же я не решился, тем более что сжечь тело взрослого мужчины занятие долгое и хлопотное.
Иная мысль будоражила моё сознание. "Ведь ци - это ключ к движению во времени! Универсальная валюта, которой можно расплатиться за жизнь, за пространство, за время!"
Первым делом, я "прочитал" все книги в доме. Григорий - я посмотрел на тело с уважением - собрал удивительную коллекцию. Странно, что он сам не догадался переместиться во времена извержения Везувия, или к Гражданской войне, и собирать ци там.
...слишком много слов; слова вызывают в мозгу сумятицу, а она может быть опасна перед тем путешествием, кое я собираюсь предпринять.