Слёзы получались какие-то... горючие. И горячие - они прожигали на щеках дорожки, капали за ворот любимой блузки лимонного цвета. Отдельные особи (особо пронырливые) хлопали о сумку с кимоно.
...кимоно Валентина всегда носила с собой... /впрочем, эти подробности излишни. И так ничего не понятно.
Чтобы стало яснее, необходимо вернуться назад. Открутить время примерно на пять часов.
В два тридцать, Сева Лукьянцев потянул связку. С чувством близким к брезгливости, Валентина подумала, что: "Так тебе и надо, жиртрест! Сколько раз я тебе говорила..." В Лукьянцеве присутствовало девять лишних килограммов тела. В основном в виде сала. Иногда с мясными прослойками.
Звякнул телефон. Валентина откинула "раскладушку": "Кто ещё? Чего тебе надо?"
СМСка от Лёвки.
Лёвка - это муж. Лев Изольдович Пустыльник. Болтун, молчун, любимчик посторонних дам... законный супруг, "пафосная никчемушность" (определение возникало в момент ссор) и человек с редким отчеством и благородной родословной.
...однако и эти подробности излишни. Не время сейчас рассуждать о Лёвкином отце (талантливом еврее и неплохом астрономе) поскольку с Лёвкой самим не всё очевидно.
Текст сообщения:
"Мусор вынес. Дроблёную полбу купил. К ужину не жди. Подробности - позднее".
Более всего напрягали знаки препинания. Даже в СМСках Лёвка расставлял запятые, точки и тире.
"Зачем? - злилась Валентина. - Главное, передать смысл". Сама она... более всего её послания напоминали телеграфные депеши времён Первой мировой. Троцкий телеграфирует на фронт начдиву Апанасенко: "выехала ожидай разогрей курицу репрессирую по малейшему поводу".
Последняя угроза - для тонуса. Для поднятия боевого духа.
Валентина Королёва работала тренером по карате.
В чуткой тренерской душе (а чутьём Валентина обладала необычайным, мистическим) тенькнула струнка, однако не запятые (в этот раз) насторожили. В сообщении присутствовала некая вольность. Непринятая в семье и недозволенная.
Размышлять над капризами Лёвки не было времени. Через три месяца начинались соревнования. Валентина Королёва рассчитывала взять первое и второе места (если не повезёт). Если повезёт - оккупировать весь пьедестал.
"А над группой ещё работать и работать, - проскочила мыслишка. - Конь рыжий не валялся".
Королёва считалась в Федерации карате престижным тренером. Она своеобразно (не сказать грубее) обращалась с учениками, многим это не нравилось - текучка в группе была изрядной и не прекращалась никогда, - однако метода давала результаты.
"Я тренирую тех, кто хочет драться, - говорила Королёва. - Кому хочется рисоваться перед девчонками - группа Вайсманна через дорогу. Никого не держу".
Пару слов за группу Вайсманна (раз уж речь зашла). Авраам Вайсманн в основном тренировал подростков. Но и взрослых брал. Для занятий арендовал зал в среднестатистической школе. В багажнике машины (фольксваген-универсал) возил перчатки и спарринг-манекен. В полиэтиленовом пакете грудились капы - Вайсманн не уважал выбитые зубы.
Для информации: из группы Королевой вышло два чемпиона России и один чемпион Европы. Вайсманн воспитал... тоже кого-то... кажется... Тренерские принципы этих людей значительно отличались. Валя Королёва работала на результат, Вайсманн полагал, что важнее процесс.
И ещё одно отступление: слово "конь" считалось в группе Королёвой запретным. На него Валентина наложила табу. Это случилось после одного неприятного конфликта: два воспитанника подрались перед тренировкой. Валентина случайно зашла в раздевалку, застала стычку. Несколько даже обалдела от подобной ученической наглости, однако наблюдала с техническим интересом. Позволила конфликту разгореться, выдержала паузу (давая бойцам проявить навыки), затем хищно улыбнулась, нахмурилась:
"Демократия пустила корни в неокрепших мозгах. Такое до добра не доведёт".
Семён Яковлевич (пенсионер, помощник, по совместительству завхоз) проговорил:
"Схлопотал?.. конь с яйцами... сам виноват!"
"До коня ему ещё расти, и расти, - откликнулась Валентина. - Тем более с яйцами".
Дрались Эдик Пакиша (кандидат на первое место в соревнованиях) и Сергей Пащенко (второй номер группы).
Дрались из-за девушки... кажется.
По мнению Валентины, "приз" мелкий и не заслуживающий хлопот: "Нужна баба? Пойди и возьми. Не умеешь? Заплати профессионалке. Только не суетись и не мельчи! Не пускай задницей пыль, ненавижу этого!"
Ученики стояли двумя идеальными рядами. Воздух ритмически взрывался криками. Каратисты отрабатывали ката (упражнения). Команды подавал Семён Яковлевич. Валентина передвигалась молча, смотрела под ноги. Губы тренера сомкнулись в сухую тонкую линию. Сегодня ученики подвергались "молчаливому террору" - существовало подобная методика воздействия.
"Побеждает тот, - говорила Валентина, - кто сильнее хочет победить. Воспитываем силу духа".
И вот сейчас Валентина стоит и плачет.
Слёзы стекают на блузку и на сумку с кимоно... словно капли крови, из взрезанного живота.
Ей совершили сэппуку.
Из шкафа исчезли рубашки, на спинке стула отсутствовали джинсы. Помазок, пена, зубная щётка из ванной - всё пропало.
"Кажется ещё дорожная сумка... да, верно, и чемодан. Мой любимый бежевый чемодан".
Вообще-то чемодан был рыжим. Светло-коричневым (можно допустить с натяжкой). В чемодане (в отдельной секции) было устроено отделение для "женских премудростей", за это Мистер-Твистер (так Лёвка называл чемодан) был особо ценим хозяйкой. За это же его называли бежевым. Валентина называла.
На вешалке нет плаща.
Недостаёт кожаного кепи (купила в Испании за шестьдесят евро).
"Ушел", - поняла Валентина, с тихой обречённостью.
"Ушел... сучёныш!"
На краткий миг вспыхнула ярость, затем слёзы потекли ручьём, напоминая летний обильный дождь.
"Предатель! Гад! Сволочь!"
И через затяжную сопливо-платочную паузу вердикт:
"Найду - убью! Ноги выдерну... хер оторву..."
Неприятнее всего было то, что Валентина прекрасно понимала: не найдёт, и не убьёт. Как такое возможно, убить родное гамно? Столько лет прожили вместе...
Рука непроизвольно подняла телефонную трубку, а память (преследуя какие-то свои, корыстные цели) напомнила, как Лёвка угнал трактор...
Они были молоды, глупы и постоянно трахались. Словно какое-то затмение. Жизнь происходила штрихпунктирной линией: тягучие интервалы и яркие вспышки соития.
Валька отдыхала летом перед последним курсом института, приехала в деревню к родственникам; следом нарисовался Лёва. Проведать. Привёз два научно-популярных журнала. Безумный сын своего безумного отца.
ЭТО происходило ВЕЗДЕ.
У колодца: в конце улицы был брошенный колодец; давно уже провели по деревне водопровод, но рубленное "строение" в три венца с навесом и скрипучей рукоятью осталось доживать век. Вокруг разрослись ивы; там было удобно... сокрыто...
И на сеновале, и в телеге дяди Андрея (в сумерках), на жгучей ржаной соломе.
Пальцы автоматически натыкали номер мамы.
На том конце провода долго не отвечали, Валентина считала гудки. Насчитала девять, когда рассерженный голос осведомился:
- Кто это? Что вам угодно?
Перед отъездом Лёвка угнал с поля трактор. В армии он служил в танкистах, умел управляться с гусеничной техникой. Позднее (уже после свадьбы) Валька узнала, что муж прошел только учебку, всё остальное время он провалялся в госпитале с осложнённым гайморитом.
Но какое это ТОГДА имело значение?
...Представьте ночь, селение дремлет... как в песне поётся: "Дремлет притихший северный город". Фонари погашены за ненадобностью. На улицах бездонная тишина - комара слышно через дорогу. Звёзды перемигиваются от неги. И вдруг - ярость цивилизации, вся мощь и рокот техники. Зажжённые фары, лязг гусениц. Собаки взвились, точно полоумные. Смешная Лёвкина физиономия из кабины, запах солярки и букет - букетище - полевых цветов.
Вообще-то Валентина любила розы. Розы цвета запёкшейся крови.
- Мама?
- А, это ты, Валентина. Ты меня отвлекла, я подстригала Джерому ногти.
Престарелый бассет-хаунд Джером был подопечным старушки. Имел полный пансион: его купали, кормили, выгуливали, подстригали ногти. Иногда вытирали попу. При конфузливых обстоятельствах. (Старик имел слабый желудок.)
Валентина молчала в трубку. А чего говорить?
"Мама, меня бросили?" - худо.
"От меня ушел Лёвка?" - ещё хуже.
Мать ответит (с бесконечной серьёзностью): "Только теперь?" Фраза будет означать: "У твоего Льва Изольдовича стальные нервы, он долго держался. Нормальный мужик должен был сбежать пятнадцать лет назад".
"Мы женаты четырнадцать", - возразит Валентина.
"За убийство дают пятнадцать. Через год он бы вышел".
Мадам Королёвой-старшей легко было давать советы. Она давно похоронила мужа. Невозможно заявить: "они жили долго и счастливо", ибо только первая половина фразы верна. Тем не менее...
А что тем не менее?
Валентина походила характером на свою мать. Хотя физически они разнились. Королёва-старшая была широкой, крепкой, костистой. С тяжелым подбородком. Вообще вся нижняя половина лица не удалась Создателю.
"Возможно, наоборот, - размышлял Лев Изольдович (присутствуя за столом на семейных праздниках), - удалась? Это верх того... не очень. Подкачал. Мужчиной она должна была родиться. Фельдфебелем служить... в каких-нибудь войсках".
С каждым прожитым годом, сходство Королев (старшей и младшей) усиливалось. Это создавало определённые трудности. Во-первых, все колкости матери достигали цели. Во-вторых, Валентина заранее знала, что скажет мать. Это обесценивало общение. Наконец, Валентина боялась, что станет в конце жизни такой же... старой. И несносной.
- Я звоню спросить, как у тебя дела.
- Удовлетворительно, - ответила Королёва-старшая. Предположила: - Хочешь занять денег?
Деньги не были нужны... тем более теперь, когда Лёвка "спрыгнул с шеи", однако проще было согласиться с матерью. Иначе допрос с пристрастием вытянул бы истинную цель звонка.
- Да, - Валька смягчила голос до просительной интонации. - Если можно. Немного. Еду на соревнования, нужно устроить мальчиков получше.
В определённых обстоятельствах, Валентина устраивала своих будущих чемпионов в хорошем месте, кормила правильной пищей, с большим содержанием белка и витаминов. Это стоило денег.
- Заезжай, как будет удобно, - согласилась мать. - Только не звони в дверь. Набери по телефону. Джером нервничает от резких звуков. В преклонном возрасте беспокойства неполезны. Ты знала об этом? Ты вообще-то помнишь, что у тебя мать перешагнула через шестой десяток?..
За окном стоял высоченный тополь. Когда пробегал ветерок, он качал макушкой. При должном воображении, могло показаться, что великан приветливо помахивает ладонью. Большинство листьев уже облетело, оставшиеся стали охристо-желтыми, а потому ладонь превратилась в старческую, артритную. Впрочем, Валентина особым воображением не располагала.
Телефонная трубка испускала гудки.
"Позвонить Кларе?"
Клара Мерецкая считалась подругой. Корни этой дружбы залегали в могиле социализма...
Пальцы пробежали по адресной книге, выбрали нужную позицию.
...в бесшабашные перестроечные времена Мерецкая работала в спортивном магазине. Централизованные поставки уже прекратились, магазин выручали "челноки". Клара их называла "челночниками". Она помогла достать кроссовки сорок шестого размера. У Валентины в те времена тренировался Рубик Самосян (фамилии учеников Королёва помнила наперечет), у него был сорок шестой размер "нижних конечностей". Рубик хотел белые. Капризничал.
Клара ответила быстро. Обрадовалась звонку, стремительно прощебетала основную информацию: она в Турции, на курорте. Погода чудесная, обхождение великолепное, цены вполне "ничего себе". Но мужики страшные, и сие есть огромный эстетический минус.
Валентина невнятно посочувствовала. Поняла, что Клара поселилась в дешёвую гостиницу. "Паршивая гостиница - паршивые мужики, - истина простая, а потому действующая безукоризненно: - Дорогой отель - приличные мужчины".
Если вглядываться глубже, в закономерности присутствовала небольшая натяжка. В дорогом отеле живут мужчины ухоженные. Ухоженный и приличный - не одно и то же. Хотя (на практике) это слова синонимы. Ухоженный мужчина чаще всего приличен. Как пудель с завивкой за двести долларов. В худшем случае.
Валентина пожелала подруге успехов и положила трубку.
Подумала, что курорт - стальная броня. Зерцало на груди рыцаря. О чём можно беседовать с человеком на курорте?
"Ну, о чём? О цене на чурчхелу и креме от загара? Для загара?"
На курорте нормальный человек чувствует себя счастливым, а значит, нервы его спрятаны под коркой благополучия. Он неохотно откликается на чужое горе. Кому охота из-под солнышка сигануть в ледяную воду? Только мазохисту.
"А от меня Лёвка ушел!"
Порыдать всласть не удалось. В дверь позвонили.
Тыльной стороной запястья Валентина вытерла слёзы, проходя мимо зеркала подумала: "Лицо, как у вампира".
Отщёлкнула замок, пряча глаза в сторону, распахнула дверь.
На пороге стоял мужчина. В модной стёганой куртке и меховой шапке.
Тёплая шапка резанула Валентину особенно (вероятно, на контрасте с турецким курортом).
- Здравствуйте! - сказал мужчина.
- А... - вяло отреагировала Валя. - Вы пришли смеситель починить... Проходите.
Пару дней назад Валентина вызывала мастера. Смеситель на кухне подтекал и противно "дырчал" при определённом положении крана.
Лёвка починить не умел.
Самым большим достоинством супруга было его отчество. В Мире (только вдуматься! кошмар!) существовало всего два Изольда. Вернее, Изольд (Бенционович Пустыльник) и его сын: Лев Изольдович Пустыльник.
Изольд Пустыльник был астрономом. Учёным широко известным в очень узких кругах (существует такое определение). Он изучал античную астрономию (не каждому индивидууму со средним образованием известно, что такая существовала) и теорию звёздных атмосфер.
Когда Валентина Королёва думала о звёздных атмосферах, у неё кружилась голова. Солнце, Цефея, Персея, Альфа Скорпиона... от одних названий очуметь можно... а на них ещё и атмосферы присутствуют...
Невероятно.
Лев Изольдович был вторым "изольдом" на планете.
Однако крана починить не умел.
- Проходите на кухню, - Валя махнула рукой, кистью прогнозируя направление движения. - Я подойду позднее. Рассчитаюсь. Только... поскорее. Если можно.
Присутствие постороннего человека стимулировало. Валентина окончательно избавилась от слёз. Припудрила лицо (обстоятельство необычайное).
Включила телевизор. Уселась. По телевизору что-то показывали.
Задумалась.
- Хм! - мужчина продемонстрировал своё присутствие. Произнёс: - Я закончил. Кран больше не течёт.
Валентина протянула сложенную пополам купюру, машинально отметила, что на сантехнике нет шапки.
"И курточку тоже снял".
- Не нужно! - ответил мастер и отстранил руку. - Что вы!
Вместо этого, мужчина протянул нечто своё.
"Конверт", - поняла Валя без интереса.
Взяла эту странную (по нынешним электронным временам) депешу.
- Я подожду на кухне, - проговорил мужчина и испарился в мгновение ока. - Читайте спокойно, - молвил уже из кухни.
Нет способа эффективнее разволновать человека и заставить его нервничать, чем сказать: "читайте спокойно".
Валентина открыла конверт (он не был запечатан), проскользнула глазами по строчкам.
"Буду краток! - почерк, вне всякого сомнения, принадлежал Лёвке. - И постарайся не нервничать. ("Ещё одна падла! Сговорились они, что ли?") Я от тебя не ушел. Уразумей этот факт сразу и навсегда. Я и Михаил Андреевич (он передал тебе моё письмо), мы поменялись друг с другом. Поменялись собой. Своими судьбами. Вот собственно и всё. Прощай. Не могу обещать, что буду помнить тебя добром".
И подпись: "Лев Изольдович Пустыльник".
На кухне упала вилка. Хлопнула дверца холодильника.
В душе Валентины... как бы это сказать... в общем... душа выгорела в одну минуту. Как Хиросима после атомного взрыва. Остались руины. Пепелище. Пустошь.
Даже проклинать Лёвку не осталось сил.
Время застыло. Точнее, Валентина застыла между прошлым и будущим.
- Я отварил картошки, - из кухни показался "сантехник" (который оказался совсем не сантехник).
"Как его зовут? - мёртвыми глазами Валька заглянула в письмо: - Михаил Андреевич".
-Ещё есть макароны, - проговорил Михаил Андреевич, - но я их не люблю. Вам маслом окропить картоху? Сливочным. У меня с собой.
- Окропить, - механически согласилась Валентина. - А почему вы спрашиваете?
- Сейчас пост... - Михаил Андреевич отвёл взгляд. - Бывают разные пристрастия. Вы не набожная? Когда в последний раз исповедовались?
Абсурд ситуации пролегал за гранью воображения Валентины Королёвой.
Лёвка ушел. Пришел чужой мужик. Сварил картошку, окропил сливочным маслом. Спросил за исповедь. Они поменялись. Капец.
"Я сошла с ума", - единственное доступное объяснение.
Дабы действительно не спрыгнуть с катушек, мозг Валентины переключился в новый, защитный режим. Он назывался: "Шутка. Милый розыгрыш. Всё будет хорошо. Живи, как раньше. Пронесёт".
Тем же вечером, Валентина и Михаил Андреевич (Миша) поужинали. У гостя нашлась головка репчатого лука (выдающихся, с кулак размеров) и бутылка приличного грузинского вина: "Киндзмараули, к сожалению, закончился. Напареули остался. Вы будете напареули?" Валентина согласилась и на первое, и на второе: "Напьюсь и нажрусь лука... что мне целоваться что ли?"
После ужина (под голоса из телевизора) беседовали на разные темы. Поскольку мужчина был чужим (а также под воздействием вина) беседа текла легко и свободно, не нужно было воспитывать Лёвку... то есть Мишку.
В глубоких сумерках заварили чай (не из пакетиков, что было в новинку, а листовой). Миша накрыл заварник полотенцем, ловко и сильно притянул Валентину к себе, попытался поцеловать.
...Правая рука стремительно и без труда избавилась от захвата, левая (на всякий случай) блокировала возможный удар выше пояса. Мозг каратистки реагировал чётко и холодно, словно компьютер. Шаг назад. Взгляд-укол, оценивающий расклад сил. Позиция соперника была максимально уязвима. Один удар ногой (йоко-гири) в голову и мужик надолго лишится возможности двигаться и соображать.
"Если вообще очухается".
Однако...
Однако...
Часа через два, зажегши блеклый ночник и поглядывая на голые мужские плечи, Валентина подумала, что не испытывала подобного... лет, может быть, десять. Секс был ярким и неистовым, не в пример "семейным обязанностям" с Лёвкой.
Миша спал. Отвернувшись и подоткнув ладони под мышки. В его позе присутствовала какая-то рачительная экономность. Такие особенности поведения разъяснилась на следующий день, когда Михаил Андреевич рассказал, что в юности работал геодезистом. "Часто приходилось спать у костра. В спальнике и даже без... привык экономить тепло".
Валентина наскоро (и насколько позволяла её квалификация) приготовила завтрак. Миша съел всё до последней крошки, и объявил, что отныне готовить будет он.
- Так будет лучше.
Валентина покраснела, однако возражать не стала.
...Во многом они были похожи. Миша и Лёвка. Одного возраста, одного роста. В характерах - значительно отличались. Лёвка работал заместителем редактора заводской малотиражки. Профессия выучила его немужской въедливости и вниманию к деталям. Миша имел собственную фирму, занимался бурением скважин на приусадебных (в основном) участках. Работа денежная и наплевательская: день туда-сюда значения не имеет. Рублём больше, рублём меньше... метр глубже, два... а кто это проверит? Кому оно надо?
Лёвка принадлежал к когорте абстрактных глубоко теоретических учёных. Любил, как отец, наблюдать за звёздами и размышлять об атмосферах... какие они? Есть ли? Сколько процентов метана? А вдруг, там тоже есть вода, и значит, зародилась жизнь?
Михаил жизнью на иных планетах не интересовался. Вообще. Зато умел починить кран, поменять проводку, переклеить обои и громко урчать животом после жирного наваристого харчо.
"Когда серединка сыта, - говаривал он, привлекая к себе новую-старую жену, - краешки играют".
По первости Валентине не нравилась его борода: злая, колючая, как недоваренная гречка. Потом - привыкла. Находила в этом прелести. Например, когда она щекотала ТАМ, было особенно приятно.
"Твой треугольник, - говорил Миша, похмыкивая, - тянется к моему".
Он не читал книг, и (такое складывалось подозрение) не подозревал о существовании научных журналов. Смотрел "Поле чудес" по пятницам, поставлял буквы и хохотал, когда Якубович отдавал бессовестно дорогой подарок.
Месяца через три - откровение спустилось с Небес - Валентина поняла, что молодой самец это дополнительный стимул к жизни. Цветной штрих... приятное дополнение. Валентина летала над Планетой.
Мысли о Лёвке начали выветриваться из головы.
Соревнования прошли замечательно. Все три места взять не получилось. Серёга Пащенко подвёл (из хохлацкой вредности, скорее всего), занял третье место. Однако о Валентине лестно высказался председатель Федерации и награждение показали в Новостях, что сулило прибыток учеников и, как следствие, денег.
Ещё через месяц Валентина забеременела.
Миша был в командировке. Валя сделала тест. Две полоски. Три недели (срок вычислила сама, в тот раз кувыркались особенно долго, едва ли не до утра).
В приливе бешенной женской радости позвонила Лёвке. Когда пошел третий гудок, дала отбой: "Он-то при чём?"
Мысли скакали в голове, напоминая попкорн в раскалённом масле.
"Так! Спокойно! Держи себя в руках, будущая мамаша!"
По календарю Валя прикинула дату родов, обвела месяц красным фломастером. Ещё два - до. И три после. На всякий случай.
"На Семёна Яковлевича можно будет положиться... он проведёт тренировки, какое-то время. Однако, это не выход. Нужно подобрать тренера мне на замену".
Королёва не верила, что её можно легко заменить, но дело было в другом: "Чёрт с ними, с соревнованиями. Своё "золото" мы ещё возьмём, никуда не денется. Лишь бы мальчишек не разбаловал".
На неделе следовало обсудить в Федерации варианты. "Только не Вайсманн. Категорически не он. И ещё: переиграть график выступлений на текущий год... и на будущий... А когда я смогу вернуться к работе?"
Позвонила Михаилу. Сообщила.
Миша отреагировал сдержано. У него что-то не ладилось на объекте. Обещал перезвонить, но не перезвонил.
"Купить коляску, кроватку... что там ещё полагается?.. памперсы, соски".
Подумала, что покупки и хлопоты возьмёт на себя Мишка, у него это здорово получается.
"Сколько беспокойства, - Валентина зевнула, прикрыв рот ладошкой, - сколько лишних хлопот... вся жизнь перевернулась в одну минуту. Интересно, оно мне надо? Или пускай, как у всех..."
Валя прошлась по квартире, от лени и скуки порылась в "стенке", обнаружила в шкатулке разбитые мужские часы. Она подарила их когда-то Лёвке. Часы совсем неплохие, полуфирменные... в смысле, качественная реплика с дорогой марки. Лёва моментально (вот к этому у него имелся несомненный талант!) разбил стекло. Горько понурясь (как ребёнок игрушку) принёс супруге. Хотели отдать в ремонт, да не сподобились.
"Я виновата, - подумала Валентина. - Не сделала Лёвке нагоняй. Часы-то хорошие. Носи и носи... только заменить стекло".
Валя перешла в спальню, села на кровать. Представила себя через восемь месяцев, когда она будет на сносях... как станет переваливаться уточкой, устраивая огромный живот между ног.
На спинке стула висел недовязанный свитер. Валентина неплохо вязала (когда вектора времени и желаний совпадали). Свитер был зачат... сразу после свадьбы. Первое время он продвигался решительно, однако потом перешел в категорию "долгостроя".
"Лёвка всё-таки сволочь, - подумала Валентина. - Променял меня на какую-то лярву".
В куче пряжи Валентина отыскала спицы, левой рукой вдела спицу в петлю... Расправила полотно ("спинку"), оценила сколько осталось возиться и хватит ли "шерсти". Пальцы бегло заметались над рядами.
Вместе с петлями, потекли мысли.
В последние месяцы жизнь Валентины значительно изменилась. Она почувствовала за собой тыл - первое. Миша взял на себя все хозяйственные вопросы, и порванная прокладка в стиральной машине более не казался внезапной атакой гоблинов на "Хогвартс" (или как он там назывался?) из "Властелина колец". Плюс, Миша неплохо готовил. Любил отвести супругу в ресторан. Дарил цветы. Розы, цвета запёкшейся крови. Порывался "засадить" в сумеречном подъезде, когда возвращались домой... что не допускалось (естественно), однако приятно будоражило.
Валентина вспомнила, как Лёвка однажды вызвался исправить розетку. В магазине купил отвёртку и изоляцию. Ловко раскрутил корпус, совершил движение... потом была вспышка, обугленные (так показалось) пальцы и бесконечно долгое ожидание скорой...
Из жизни исчезло что-то.
Что-то родное и необходимое.
Через пару дней Валентина довязала свитер и всплакнула, поняв, что не может его передать. Не знает адреса. Михаил его не говорил, ссылаясь на строгое джентельменское соглашение.
В феврале они пошли в магазин. Валентине взбрендило купить Мише рубашки. Прихоти беременной бабы неисповедимы, словно пути Господни.
Выбирали недолго. Валентина порывисто (как она совершала в своей жизни всё) махнула с вешалки полудюжину сорочек и предложила померять.
Михаил мерял долго, по очереди и каждая из рубашек ему нравилась.
Валя подумала:
"Хоть бы возразил что... геолог".
Определение "геолог" впервые имело негативный оттенок. Словно быть геологом зазорно. Или унизительно. Как нетрезвым сантехником (хотя... разве бывают другие сантехники?).
...На пятилетие брака Валентина пыталась подарить мужу рубашку. Голубую шелковую с фиолетовым "прострелом" на груди. Лёвка надел её в примерочной. Повертелся перед зеркалом и ответил: "Никогда, ни при каких обстоятельствах я не надену ЭТО. Даже под страхом смерти! Если приставят револьвер к виску!"
В душе Валентины моментально вспыхнуло пламя, однако, подавляя гнев, супруга осведомилась: "Чем плоха рубашка?"
Заход, как у "Федота-стрельца: "Ну-ко душу мне излей, отчаво ты черта злей? Аль в салате по-милански не хватает трюфелей?.."
Лёвка взвился в ответ, напоминая китайский контрафактный бенгальский огонь: "Неужели ты не понимаешь? Это... это низкий сорт! Это пошлятина! У тебя нет вкуса, Валентина!"
Супруга парировала: "Это у тебя нет вкуса!"
Две недели потом милые бранились, выясняя у кого из них отсутствует вкус. А также обсуждая, прилично ли носить шелковую рубашку интеллигентному человеку, если она голубая и имеет на груди цветастый "прострел".
- Давай возьмём все, - предложил Михаил. - Все шесть. Я получил премию. Гроши е.
Валентина мысленно уточнила: "А вкус?"
Счастливая жизнь дала трещину. Притом там, где невозможно было предположить. Исчез источник проблем. С шеи сняли хомут. Ноги освободили от гири. Валентине не с чем стало бороться. Михаил оказался хорош и "подкован" в быту. Самодостаточен и устойчив, словно египетский сфинкс.
Притом они очень хорошо подходили друг другу: экспансивная Валька и домовитый Михаил.
...Иногда, слишком хорошо и плохо имеют меж собой знак равенства. Дурацкий закон Природы.
Валентина заскучала.
Той самой мутной тёмной непостижимой женской тоской, какая свойственна сильным натурам, и которая заставила леди Макбет Мценского уезда погубить мужа, наделать глупостей и попасть на смертную каторгу.
...Под утро, когда комната наполнялась ватными серыми сумерками, Валентина просыпалась. Видела в постели рядом мужчину в позе эмбриона и думала: "Зачем мне этот хорёк? Что я с ним буду делать? Придушить его, что ли? Или просто выгнать?"
К счастью, выгнать Михаила не удалось. Придушить его тоже не случилось... хотя "небольшое" семейное насилие казалось лучшим выходом из положения. Насилие в браке не считается Уголовным кодексом большим грехом и за него не дают больших сроков (Валя выяснила у юриста, на всякий случай).
Видимо, мужской джентельменский контракт имел поводы для расторжения.
Михаил постепенно (если такое определение уместно) исчез. В течение недели его не стало.
А потом...
Однажды вечером (Валентина вернулась с прогулки) увидела в коридоре знакомые заляпанные грязью туфли. Из кухни вышел (что-то доедая на ходу) Лёвка. Извинился. Сообщил, что ключ от квартиры он должен был вернуть (по правилам договора), однако Михаил его не отдал, поскольку сам возвращался, подумал... а ситуация с его супругой... так или иначе...
- Не пускай задницей пыль! - гавкнула Валентина и вскинула руку.
Тут же почувствовала на плечах "знакомый халат" - привычное душе родное раздражение - и приказала Лёвке топать к соседям за раскладушкой. Спать он будет на кухне.
- И только пикни мне, лишенец!
Лёвка согласно кивнул, мол, пикать он не собирался. Ни Вальке, ни кому-либо ещё. Походил физиономией на старую заезженную конягу, уволенную с работы на угольном руднике за производственную неполноценность.
О Михаиле осталось лишь призрачное воспоминание. Словно по Есенину: "Жизнь моя! иль ты приснилась мне?.."
Вопросов Валентина не задавала; не тревожа себя понапрасну, она готовилась к родам. Лёвка тихонько присутствовал на кухне, исчезая из квартиры, лишь только в ней появлялась жена. Только ночами они совместно "наполняли" жилые квадратные метры квартиры.
В конце апреля отключили центральное отопление.
Валентина постелила себе второе шерстяное одеяло, перед сном надевала шерстяные носки и тёплую бязевую "ночнушку". Дни (а пуще ночи) на улице стояли холодные, бывало, что и лужицы прихватывало морозцем.
Однажды ночью раздался треск. Валя спросонья подумала, что лопнула градина, и что "нечто кошмарное" из сна повисло на ней и распороло ткань от потолка до пола острыми когтями.
Через минуту (стряхнув морок) женщина поняла, что гардина цела и не в когтях дело. Стук исходил из кухни.
- Чего там? - грозно окликнула женщина.
В спаленных дверях показался Лёвка. Он был одет в хэбэшную майку и сплошь состоял из тоненьких палочек: палочки руки, палочки ноги. Тщедушное продолжительное тельце и большая тяжелая голова потомственного интеллигента.