Марсель любил зевать. Зевок у него получался замечательный. Одухотворённый. Демонстрировал внутренний мир мужчины (если Марсель не успевал прикрыть рот платком).
Кроме того, Марсель был очень общительным человеком. Любил поболтать, посплетничать. Мама (когда была жива) говорила: "Рот у моего Маци-Маци, словно дверца старого "Фиата". Пока не хлопнешь, как следует, не закроется! И кто учил этих макаронников делать автомобили?"
К сожалению, Марселю досталась профессия одиночки. "Дорога выбрала меня, - рассуждал он после бутылочки сухого, - а я выбрал странствия. Ничего не попишешь. Рок сильнее личности!"
Большую часть времени, Маци-Маци проводил в одиночестве, а потому разговаривал сам с собой. И находил собеседника весьма приятным.
Вот и сейчас Марсель поставил на дорожку чемоданчик, приткнул к стене треногу, вынул набор отмычек и обратился к себе с вопросом:
- Что происходит, Маци-Маци? Куда катится Франция? Зачем хозяин дома установил такой сложный замок? Он что? не доверяет людям?
Отмычка вошла в прорезь, Марсель вставил вороток и чувственно надавил.
- Совершенно очевидно, что страсть буржуа обременять входные шлюзы хитроумными запорами разобщает людей. Мы, французы, деградируем. Перестаём здороваться на улицах, - замок не поддавался, - не узнаём друг друга в метро, - глухо, - не спрашиваем прогноз погоды у соседей...
Замок не шел на компромиссы. Пришлось влить в скважину машинного масла и взять другую отмычку. Прежде чем погрузить её в замок, Марсель оглянулся.
Места были дивные, поэтические. У ворот (через которые Марсель перелез) высилась пара кипарисов. Тропинка к дому живописно заросла травой, вдалеке, около миниатюрного геометрического сада цвела, как полоумная, гортензия. В небе свистала пташка, напоминая божий колокольчик.
Маци-Маци поправил шляпу и вернул своё внимание входной двери.
- И наконец, я могу поцарапать замок! Это непрофессионально и оскорбительно... - он надавил максимально сильно, вороток напружинился, - ...для моего, - на лбу показались капли пота, - самолюбия...
Замок тихонько щёлкнул и открылся.
- Ах, вот и всё, мой милый друг! - Марсель поклонился. - Судя по дорогому английскому механизму, - он поднял чемоданчик, взял треногу, - а также по состоянию сада и дорожек, хозяев здесь не было с прошлого года. Опираясь на размеры дома, делаю вывод, что сигнализация не установлена. Скорее всего, за усадьбой присматривает кто-то из местных. За умеренную мзду. Какой-нибудь Жак или Гильом.
Марсель шагнул внутрь и замер на пороге. То была томительная секунда. С одной стороны, оставалась опасность, что заверещит сигнализация и придётся бежать. С другой - дом определённо нравился Марселю: не очень большой, не слишком вычурный, практичный. Домик для летнего отдыха состоятельного одиночки. "Такого, как я".
Из удобств на первом этаже были кожаный диван, телевизор, вытянутый низкий столик, напоминающий мощной столешницей и кривыми ножками японский котацу. У стены фигурировала значительная надстройка... кажется, это бар... "Если я верно трактую задумку хозяина". Несомненным плюсом был огромный холодильник - его дверца виднелась из-за кухонного шкафа.
Маци-Маци подошел к лестнице на второй этаж и ещё раз осмотрелся (теперь, как бы изнутри). Выдохнул (с наивным облегчением) и начал распаковывать вещи.
Только не подумайте, что Марсель работал домушником. Не оскорбляйте человека подозрением! Естественно бывали случаи, когда Маци-Маци экспроприировал в свою пользу некоторые вещи, принадлежавшие хозяевам. Однако он всякий раз оставлял нечто равноценное взамен. Однажды произошел любопытный случай: Маци-Маци жил в загородной квартире недалеко от Леона, жил долго, около двух месяцев и уже собирался съезжать, когда обнаружил в прикроватной тумбочке семь купюр по сотне евро. Хозяин вложил их под газету, вероятно устроив заначку. Маци-Маци как раз заканчивал картину. Он принял деньги в качестве платы за своё полотно.
Впрочем, своим его можно считать только условно. Марсель был художником-копиистом. Кроме того, что он жил в чужих домах, он подделывал чужие полотна.
"Неплохо бы перекусить. Желудок звонит к обедне, словно колокол".
Маци-Маци подошел к холодильнику и включил его в сеть. Опыт подсказывал, что "предикат пищеварительного тракта" пуст. А вот бар...
"Немного виски для поднятия тонуса".
Марсель сделал глоток, оценил качество напитка. Выплеснул остатки в раковину, налил коньяку.
- Судя по напиткам, хозяин дома американец. - Вздохнул: - Не станем осуждать беднягу, у всех свои недостатки. Я странствую по Свету, он держит в доме паршивый виски.
В светлом углу комнаты (задёрнув штору), Марсель установил мольберт, закрепил на опоре свою последнюю работу. В сущности, картина была уже закончена. "Формально, так и есть, но... чего-то в ней не хватает". Маци-Маци вглядывался в краски, подходил ближе, отходил и... не понимал. Точнее сказать, понимал, что чего-то не достаёт, но не ухватывал чего именно.
"Ах, вечная любовь, безумный крик сердец..."
В кладовой комнате нашелся запас съестного. Марсель несколько даже оробел перед строем консервных банок от пола до потолка. "Хозяин явно готовился к третьей мировой, и рассчитывал пережить Армагеддон с помощью рыбных консервов".
Вывалив пару баночек в миску и вспомнив (с лёгким сарказмом) о кошачьем корме, Марсель выбрался на воздух. Усадьба ему всё больше нравилась. За геометрически-кастрированным садом присутствовал фонтан. Его забросили (если можно так сказать) и превратили в небольшой, живописный... водоём (без признаков золотых карпов). Неподалёку стояла скамейка, навес, удобный настил под черепичной крышей и миниатюрный стол. "Здесь удобно работать в дождь", - решил Марсель. Чуть дальше располагался сарай-гараж (судя по широким воротам и колеям).
Марсель обходил "свои" владения, не торопясь тыкал вилкой в тунцовые кусочки. Посторонних глаз он не опасался - усадьбу окружал глухой зелёный забор.
"О, вечная любовь, верны мы были ей!" - песенка Мирей Матьё прицепилась, словно репей к бродячей собаке. В поезде её слушал кучерявый попутчик с носом еврея и прыщами подростка. На станции эстафету подхватил работник в железнодорожной униформе. "Должно быть, передавали по радио".
Назавтра предстоял выход в город. Контакт с местными жителями. Марсель отыскал в сарае велосипед - "Он непременно должен быть!" - проверил перед зеркалом "оружие" - несколько раз очаровательно улыбнулся: "Пардон, месье! Рад вас видеть, мадам! Вы сегодня благоухаете, как ветка левкои. У вас замечательный мальчик! Сколько ему? Пять? Нет? А сколько? Двадцать два? О-о-о-чаровательный малыш!"
От первого контакта многое зависело. Бывали случаи, когда Марселю приходилось покидать отличные пристанища из-за неуживчивости соседей.
На велосипеде до Сан-Реми - минут сорок. Если не торопиться. Маци-Маци проснулся с первыми петухами, умылся, переоделся (в шкафу нашлась неплохая хлопковая рубашка фиолетового тона: "Гелиотроп", - определил, намётанным взглядом. Хотел надеть бант, но ограничился шейным платком: "Не станем фраппировать без нужды провинциальную публику".
У калитки произошел инцидент. Лишь только Маци-Маци вывел велосипед и закрыл замок, в конце улицы образовалась бойкая бабёнка канареечного цвета.
- Мосье, Франсуа! - окликнула мадам и помахала рукой.
Марсель резко развернулся и втянул голову в плечи. Сердце тревожно заколотилось.
"Бежать? - мелькнула мысль. - Или притвориться глухонемым?"
Иногда этот трюк выручал.
Не пригодилось ни первое, ни второе. Мадам подошла, положила руку на плечо:
- Ну, что же вы молчите, мосье Франсуа? Я вам кричу, кричу.
Марсель повернулся. На его губах блуждала конфузливая улыбка. Женщина всплеснула руками:
- Ах, вы не Франсуа!
Вблизи её платье не казалось столь угрожающим. Шелковая "разлетайка" в стиле "прованс". Охристый тон, лимонные попугаи.
- Мне жаль разочаровывать вас, мадемуазель, но я, действительно, не Франсуа. Сочувствую.
Прованская канарейка рассмеялась, сказала, что она давно не мадемуазель, а полновесная мадам, пятидесятого размера.
- Мадам, Арбогаст, если угодно. А вы кто?
Марсель загадочно поднял брови и напустил на лицо туману (умению состроить "мину" его научили коллеги по Понтуазу, в этом арестантском доме Марсель провёл четыре месяца).
Подумал: "Вот она провинциальная непосредственность. Никаких тебе излишних политесов и куртуазностей. Прямо в лоб: вы кто, мсье?"
- Меня зовут Марсель. Я двоюродный племянник хозяина дома.
Маци-Маци произнёс это таким высокомерным тоном, что мадам Арбогаст прыснула в ладонь, и скопировала (уперев палец в грудь):
- Я - племянник. Ха-ха.
Марсель тоже рассмеялся. Забавно у неё получилось.
Мадам Арбогаст имела ряд несомненных женских преимуществ. Весёлый нрав, смешливость, исчерпывающий зад и высокую грудь третьего размера...
Про такие задницы мама говорила (когда была жива): "Такая жопа не для танцев, Маци-Маци. Такая жопа для жизни".
...Кроме того, мадам Арбогаст украшали шикарные волосы, горящие глаза и болтливость, сравнимая с ниагарским водопадом. Канарейка сообщила, что её зовут Марцелина: "можете так ко мне обращаться", что она живёт в конце улицы у оврага, что старик Франсуа смотрит за домом: "ему около семидесяти, но глаз на женщин ещё горит", что они собирались вместе поехать в Арль, "в четверг". Цены на помидоры в этом году отвратительны, а корова мадам Таффанель отелилась этой ночью очаровательной тёлочкой в тридцать пять килограммов.
- Только не признавайтесь, что это я вам рассказала. Мадам Таффанель так носится со своей коровой, что, несомненно, предпочтёт поведать лично. Договорились?
Марсель (несколько обескураженный словестным потоком) пообещал молчать, как рыба.
- Я, правда, не ухватил, что именно я должен хранить в секрете. И от кого? От новорожденной? Что она принадлежит мадам... Трюффель...шампань?
Марцелина опять рассмеялась.
- Вы так и не сказали, как вас зовут, - напомнила.
- Разве?
Маци-Маци катил велосипед вдоль улицы. Марцелина шла рядом. Солнце поднялось над деревьями; художник плескался в лучах женских глаз.
- Меня зовут Марсель, - повторил имя. И тут же соврал: - Марсель Пруст.
Женщина моментально остановилась и уверила, что фамилия ей знакома:
- Это не вы ремонтировали крышу у мсье Тома в прошлом году? В Авиньоне?
- Не имел такой чести, - огорчился Марсель. - Но, при случае, обязательно влезу на крышу мсье Тома.
- Зачем? - не поняла Марцелина.
- Проверю черепицу!
Оба дружно рассмеялись.
Через пятнадцать минут прогулки Марсель знал все городские (и не только) сплетни. Выяснил, что усадьба принадлежит Пьеру де Берлатье. Он француз, но живёт в Америке. Закладывает за воротник, как старая лошадь, но держится просто.
- Когда-то его семье принадлежали все виноградники в округе. Но теперь он обеднел и уехал в Америку. Служит экспертом по винам в какой-то крупной компании.
- О!
- Звучит помпезно, но вы же понимаете, что американцы не смыслят в вине.
За домом присматривает старик Франсуа (удалённый родственник). Он живёт в Сан-Реми.
- Целыми днями просиживает в бистро. Помогает, если что-то потребуется. По-французски говорит плохо. Лопочет на языке басков. Щупает женщин. Не поворачивайтесь к нему спиной, а то он и вас пощупает.
- Зачем?
- Старик плохо видит.
У отворота на трассу Марсель и Марцелина распрощались. Художник поцеловал даме руку и вскочил на велосипед. Предстояла встреча с Франсуа.
Со стариком всё устроилось легко и быстро. Марсель обнаружил его в кафешке (как и обещала Марцелина). Представился родственником, соврал, что носит фамилию Пруст и предложил позвонить дядюшке Пьеру, чтобы убедиться в полномочиях: "Вы же знаете, сколько теперь развелось мошенников".
Марсель набрал номер своего парижского друга, поприветствовал его, как Пьера де Берлатье и передал трубку старику-смотрителю. Через пару минут, Франсуа был убеждён, что перед ним присутствует племянник его работодателя.
Франсуа вернул телефон и молвил, философски глядя в пространство:
- Солнце безудержно стремится к зениту. День обещает быть жарким.
- За мной не заржавеет, - подтвердил Марсель и заказал бутылочку розового. Для аппетита.
Прованское розовое - дивный аперитив. Рекомендую.
- Надолго в Ле Сипрэ? - спросил Франсуа после второго стаканчика.
Марсель сообразил, что так называется усадьба и ответил, что многое зависит от обстоятельств:
- На месяц-два. Пока не надоест.
- Жаль, - сказал Франсуа. - Хозяин Берлатье приезжает осенью. Жаль, что вы не увидитесь.
- А мне-то как жаль! - всплеснул руками Марсель.
Через неделю Маци-Маци вполне освоился по месту своего нового жительства. Подружился с соседями, завёл знакомства. Купил продуктов, наполнил холодильник. Ему удавалось быть и не быть одновременно (да простит мне Шекспир крамольные речи).
В бистро Марсель только что был (или собирался появиться с минуты на минуту), Франсуа ждал его вечером на бутылочку коньяку (как выяснилось, старый басконец не уважал слабоградусные напитки), Марцелина пребывала в уверенности, что Марсель где-то в поле или у рощи на пленэрах: "Он только что прошел мимо меня. Вы же знаете, какие у нас дивные места! Что? Марсель рисует... он рисует дни и ночи напролёт... иногда задерживается вечерами. О, это гениальный живописец! А как он починил крышу мсье Тома! Талант! Талант, говорю я вам!"
Марцелина растрещала по окрестностям, что "мсье Марсель рисует не хуже Ван Гога. А может даже лучше". Фокус заключался в том, что Марсель, действительно, копировал Винсента. "Ночная терраса кафе" стояла на мольберте. И неуловимым образом отличалась от оригинала.
Художник потому и приехал в Прованс - в этих местах Ван Гог создал оригинал.
В воскресенье Марсель подстриг газон (чтобы занять руки), ездил к морю, бездельничал. Поужинал дома и рано лёг спать. В понедельник он собирался совершить вечернюю вылазку в Арль.
Ночью художника разбудил шум.
Марсель проснулся мгновенно. Замер без малейшего движения. В доме кто-то был... и притом не один. "Грабёж?" Кто-то разговаривал на первом этаже. Марсель протянул руку, пошарил под кроватью. Оружие обнаружил не сразу и мысленно отругал себя: "Расслабился!"
В холле что-то звякнуло, хлопнула дверца, покатился стакан... громко рассмеялась девица (голос с хрипотцой, но очевидно, юный). Ей ответил мужской тенор. Низкий и бесцветный, каким говорят служащие, привыкшие часто отвечать на вопросы.
Марсель стремительно натянул пижаму и выбрался из спальни. Подобрался к периллам, осторожно выглянул вниз. На диване сидели двое. Впрочем, сказать "сидели" значило бы обмануть. Менее всего этот процесс напоминал статичное сидение.
Одной рукой мужчина расстёгивал рубашку, другой шарил у девицы на груди. Две стройные девичьи ноги обхватывали мужчине поясницу.
"Что он делает? - пронеслось в голове у Марселя. - Прежде необходимо снять брюки!"
Парочка на диване занималась любовью. Прелюдия стремительно развивалась. Литавры отбивали ритм.
Марсель беззвучно переместился в угол и занял удобную смотровую позицию. Ему впервые доводилось наблюдать за совокуплением из первого ряда.
К счастью, любовник сообразил, что рубашка это пустое, скинул брюки и сел на диван. Его лицо показалось Марселю смутно знакомым. Особенно густые подусники.
Девица освободилась от джинсов, стянула через голову рубашку. Она была юна - лет шестнадцать-семнадцать, не больше. "Впрочем, что я знаю о нынешней молодёжи? - с грустинкой подумал Марсель. - Акселерация".
Девица оседлала мужчину, рванула с места в карьер, взяв самый быстрый темп. Груди колыхались, мужчина пытался поймать сосок губами, но не поспевал.
Более всего Марселя удивили девичьи пятки. Правильной формы, но странного бледного оттенка. Как будто в лимон добавили зелень веронеза. "Следует запомнить эту особенность", - подумал. В следующий раз Марсель собирался писать обнаженную натуру.
Любовники несколько раз меняли позы. В конце соития, мужчина, как разъярённый лев, вколачивал свой жар в чресла юной дамы.
Наконец всё окончилось. Марсель тихонько вытер пот со лба. Он сопереживал.
Через минуту любовник уснул (тут же, на диване). Марсель заметил пустую бутылку, с сожалением, подумал, что бедняга здорово надрызгался паршивым виски.
Девица продолжала бодрствовать, словно кошка, привыкшая к ночному образу жизни.
Подошла к холодильнику, отщипнула листьев салата. Взяла бекон, сыр и сливочный соус (его обожал Марсель). Под салфеткой отыскала хлеб (Марсель испёк его сегодня, чтобы лишний раз не показываться в городе).
Вела себя самоуверенно и даже нахально.
Нарезала батон, соорудила полудюжину сэндвичей. Маци-Маци наблюдал с интересом. Пресс-папье он отложил в сторону.
Девица взяла деревянное блюдо, переместила на него сэндвичи, поставила бутылку вина, стакан... и стала подниматься по лестнице.
Марсель запаниковал. Вжался в угол и стиснул мраморное пресс-папье двумя руками. Ему стало страшно. Страшно того, что вот-вот должно было произойти. Мелькнула мысль, что девице суждено погибнуть от антикварного пресс-папье: "А значит, её настигнет культурный шок..."
Девица поднялась по лестнице, однако повернула налево - направилась ко второй спальне. Художник выдохнул с облегчением. На цыпочках последовал за девушкой.
Та толкнула дверь коленом, шагнула в кромешную темноту комнаты. Судя по обыденности действий, спальня была ей хорошо знакома. Поставила блюдо на стол.
В эту секунду Марсель зажал девице рот, и завернул руку за спину.
- Тш-ш-ш! - прошипел сдавлено. - Не сопротивляйтесь, и я не причиню вам вреда! Я не собираюсь вас насиловать... или грабить!
Марселю хотелось успокоить девицу и одновременно припугнуть. Как добиться такого эффекта он не знал, а потому импровизировал.
- Нет повода для беспокойства, я мирный... У меня пистолет, но вам нечего бояться.
Марсель отпустил девушку, отступил к двери и зажег свет. Перед ним стояла симпатичная крашеная блондинка с подведёнными глазами. Помады на губах не было (либо её съел любовник).
Девица совсем не испугалась, напротив, вздёрнула бровь и сухо осведомилась:
- Кто вы такой и что здесь делаете?
Марсель хмыкнул и поправил пижаму. Спросил (в свою очередь):
- Кто вы такая и что вы здесь делаете?
- Я дочь Пьера де Берлатье. Меня зовут Клоди. А кто вы?
- Я племянник, Пьера. Марсель.
- Насколько я знаю, у моего отца нет племянников.
Ситуация выстраивалась забавная.
- Насколько я знаю, - ответил Марсель, - у моего дяди нет детей.
В зелёных глазах девицы вспыхнул дьявольский огонёк. Марсель поймал себя на том, что взгляд сползает на острые соски.
- В общем, так, - заявила она. - Я звоню в полицию.
- Прелестно! - ухмыльнулся Марсель и соорудил беспокойство на лице. - Тогда я звоню вашему отцу. Дядюшка Пьер будет в восторге, услышав, чем занимается его несовершеннолетняя дочь... с первым встречным мужланом!
Марсель деловито похлопал себя по карманам, якобы отыскивая записную книжку.
Блеф удался. Клоди взмахнула рукой, но к телефону не приблизилась. Беседа с разъярённым отцом не входила в её планы.
"Кажется, - подумал Маци-Маци, - я угадал. Ей ещё нет восемнадцати, и папА не разделяет её увлечений".
- Он не посторонний. Это мой друг.
- Брось заливать! - ответил Марсель. - Это служащий с железнодорожной станции. Я узнал его. Точнее, его подусники.
- Ну и что? - Клоди наставила наглые глазищи. Спросила язвительно: - Ты пуританин, дорогой кузен? Или тебе самому не терпится взобраться на меня?
Марсель вскинул указательный палец и помахал перед носом девицы:
- Для тебя я дядя Марсель! Будь вежлива, это, во-первых. И не важно, что формально я кузен. А во-вторых, избавься от своего болвана, немедленно!
- От какого из них? - дерзко буркнула Клоди и пошла вниз.
Впоследствии, Марсель часто вспоминал эту минуту, и даже полагал, что сам явился невольным виновником убийства: "Возможно, это я подтолкнул Клоди, а впрочем..."
Луна сияла, как оглашенная. В её трепетном свете холл казался чужим, неизведанным. Terra Incognita. Под ногами Клоди поскрипывали половицы. Она шагнула к дивану. Железнодорожник спал, похрапывая во сне, словно агнец. Его поза, полуоткрытый рот, запрокинутая голова, беззащитная белая шея... Марсель непроизвольно подумал о бритвенном лезвии, что входит в плоть, рассекает артерию - брызжет фонтаном кровь, заливает девушке глаза, Клоди визжит, бьётся в истерике. Мужчина хватается за рану, делает шаг, ещё один, сквозь пальцы выплёскиваются бордовые струйки...
- Эй, ты! - Клоди тронула любовника за плечо. - Как там тебя... Гильом? Вставай.
- М-м-мэ?
- Давай-давай! Тебе пора.
Клоди заставила мужчину одеться и вытолкнула из дверей. Пошла проводить до калитки. Гильом таращил глаза и с трудом понимал, что происходит.
Марсель скользнул на балкон. Отсюда была видна большая часть парка, аллея, гараж. Перед гаражом стояла машина Клоди - горбатый маленький фольксваген с синей полосой.
Около машины произошла ссора. Гильом что-то спросил (Марсель не расслышал, что именно), Клоди нетерпеливо отмахнулась, хотела пойти дальше. Гильом схватил её за руку, развернул. Жестикулировал, настаивал, тыкал пальцем в запястье. Тогда девушка распахнула дверцу машины, сунулась внутрь. Что-то поискала. Через секунду Гильом оттолкнул её, попытался влезть сам.
"О, боже мой! - подумал Марсель и прикрыл глаза. - Что за наказание? А ведь так хорошо устроился... кафе нашел, и погода подходящая..."
Марсель думал о своей картине. Он почти ухватил её недостаток. Ван Гог хотел встряхнуть зрителя, для этого сталкивал цвета, подчёркивал текстуру мостовой и неба. "Мне следует поехать в Арль ночью, поработать на месте..."
Раздался стон, похожий на крик ночной птицы. Марсель раскрыл глаза и увидел, что Гильом лежит у кромки дорожки. Ничком - голова вывернута, ноги судорожно гребут щебень, будто мужчина пытается убежать, однако не сообразит, что для этого нужно подняться. Вокруг головы расползается лужа, и кровь в лунном свете блестит и превращается в чёрную нефть. Рядом стоит Клоди, прячет руки за спину.
"Очень графично, - подумал Марсель с усталым цинизмом. - Сюжет достойный Винсента".
И отправился спать.
Уснуть ему, конечно, не удалось. Рано утром, перед рассветом, Марсель вышел из дома, прошел к месту убийства. Клоди уничтожила все улики. Практически. Марсель обнаружил несколько запачканных камушков (выкинул), постарался взбодрить траву - вылил два ведра воды.
Рядом с кустом гортензии появилась свежая "клумба". Клоди выровняла лопатой землю и припудрила место песком.
- Это ваша картина?
Клоди подкралась неслышно. Марсель резко обернулся. Нахмурился:
- Что ты спросила?
- Это ваша картина? - повторила Клоди. - В холле. На треноге.
- Это мольберт. Да, моя... Послушай, так не годится.
- Что именно?
- Вот это! - Марсель показал на землю. - Тебе надо поехать в Сан-Реми и купить саженцев. Будем считать, что ты увлеклась цветоводством.
Клоди медленно кивнула. В какой-то миг рассветные лучи отразились в её глазах. "Она ничего, - подумал Марсель. - Самоуверена слишком".
- Зачем вы это делаете? - спросила Клоди. - Помогаете мне.
- Затем, что ты убила человека, а я не могу исчезнуть прямо сейчас. Я рассказал в городе, что пробуду ещё три недели.
- И что?
- Если я уеду теперь, ты свалишь убийство на меня.
- Об этом я не подумала.
- Зато подумал я.
- Вы пессимист. Никто и не вспомнит про этого усатого... как там его звали. И уж тем более никто не обвинит меня... нас.
- Дай бог, дай бог.
- К тому же, я уеду сегодня.
- Нет.
- Почему?
- Тогда я сообщу в полицию. Обвиню тебя.
- Об этом я не подумала.
- Об этом подумал я.
Клоди смерила Марселя взглядом. В нём появилось уважение.
За завтраком говорили о живописи. Марсель рассказывал о знаменитых художниках, и очень у него выходило складно - искренно и наивно, - словно бы он пересказывал собственную судьбу. В какой-то мере так и было: жизнь копииста состояла из клочков чужих жизней. Обрывки его пути сплетались с дорогами великих импрессионистов.
Вечером Марсель поехал в Арль. Клоди вызвалась подвести его на машине, но Маци-Маци отказался.
"Не доверяет, - подумал, вращая педали, - а зря. Эта тайна сковала нас крепче кандалов. По крайней мере, на время..."
Через пару недель Марсель надеялся улизнуть. Закончить картину, распить с Франсуа отходную, поцеловать руку Марцелине и - Adieu!
Во вторник утром, в Ле Сипрэ явился инспектор. Хмурый мужчина тридцати с небольшим лет. Калитку открыл Марсель. Инспектор вошел, поздоровался. Тронул дрожащими пальцами виски. "С похмелья", - понял Марсель, но не проявил своего знания.
Инспектор представился - Ивон Сюркуф, - спросил о воскресном вечере.
На его боку, на коротком ремне висел планшет, напоминающий офицерский. Сюркуф откинул хлястик, вынул фотографию.
- Вам знаком этот человек?
На Марселя смотрел покойник. Сверлил взглядом. Подусники напомажены какой-то весёленькой дрянью, в зубах - трубка.
- Ах, да! Он был здесь в воскресенье, - ответил Марсель безразлично. - Заглянул на бокал вина...
В снулых глазках инспектора появилось оживление. Маци-Маци решил его закрепить:
- Не желаете пропустить стаканчик? За встречу. К тому же, вам необходимо познакомиться с Клоди. Она моя племянница. Убитый Гильом её друг.
- Убитый? - ухватил инспектор. - Откуда вы знаете, что он убит?
- Убит горем, мсье офицер! - Марсель лучился глазами, показывая, что шутит. - Клоди дала ему решительную отставку!
- А-а...
- Так что, касаемо вина? Устав его дозволяет?
- Вообще-то я на мотоцикле... - инспектор предпочитал, чтобы его уговаривали.
- В наших деревенских пампасах, - уверил Марсель, - это не помеха.
- Вы правы, - согласился Сюркуф, снимая фуражку и формируя кудряшки пятернёй. - За последний год в наших краях не случилось ни одного нераскрытого преступления.
- За это следует выпить.
К разговору присоединилась Клоди. На девушке было короткое платье в праздничный горошек и соломенная шляпка.
Инспектор Сюркуф оживился (несмотря на то, что вина ещё не выпил), вороньи глазки заблестели.
Попросил:
- Расскажите о вечере воскресенья. На станции видели, как мужчина садился в вашу машину.
- Гильом? - беспечно переспросила Клоди: - Какое-то время мы были друзьями. Когда я приезжала в прошлом году. Дружили... несколько раз.
- А в это воскресенье?
- В воскресенье я смолола кофейных зёрен, - девушка кивала головой, словно вспоминала далёкое прошлое.- Я привезла их из Парижа. Сварила кофе, добавила сливок... мы выпили с Гильомом по чашечке, и он отбыл восвояси.
- Во сколько он ушел?
Девушка приложила пальчик к подбородку. Марсель восхитился её артистизмом.
- Около одиннадцати.
- Я был наверху, - вставил художник. - И не спускался. Читал Пруста.
- Это всё?
- Всё! - кивнула Клоди. - Не желаете пообедать, Ивон? Я запекаю утку с черносливом.
- С удовольствием! - согласился инспектор. Посетовал: - Вся жизнь проходит на службе. Не хватает женской заботы.
...Поговорили о погоде, о картинах, о видах на урожай. Между прочим, уговорили утку. Сюркуф ласкал взглядом колени Клоди; обещал завести дюжину полусухого красного: "Дивное вино. Готовит мой кузен. Не на продажу, но для друзей".
Перед уходом рассказал:
- У этого пропавшего железнодорожника...
- Гильома, - подсказал Марсель.
- Именно. У него весьма занятное семейство.
- Чем же?
- Он терпеть не может своей устаревшей жены и ненавидит тёщу. Как-то раз в подпитии он обещал сыграть старушкой в Анну Каренину.
- Что это значит? - заведомо испугалась Клоди.
- Угрожал положить её на рельсы, - догадался Марсель. - Какой начитанный железнодорожник! Лео Толстой был бы польщён.
- Кроме того, старший сын Гильома - отъявленный мерзавец. Хулиган. Я присматриваю за ним, однако... - инспектор покачал головой, давая понять, что из парня не будет толку.
- Вы думаете... - глаза девушки округлились.
- Ничего я не думаю, мадемуазель! - инспектор наклонился и поцеловал руку. - Я доверяю фактам. Первым делом я должен проверить версию, не ополчилось ли семейство Мосс против своего папаши. Полагаю, супруга и сынок более всего приобретут от его гибели. Да и тёща не останется внакладе.