Звали её Зина. Фамилия Серова. Отчество... хм, когда мы познакомились, эта цветущая зрелая женщина отчеством уже не пользовалась. Во всяком случае, мне она его не назвала. Зато рассказала, что имя ей досталось в роддоме. Я спросил, как это возможно? Очень просто, ответила она.
Роды принимала старая, опытная акушерка. С прокуренным голосом, нарочито грубыми манерами и бесконечно добрым сердцем. Она шлёпнула малышку по попке и вопросительно посмотрела - малышка молчала. Акушерка шлёпнула ещё раз. Молчок. Пара глазёнок смотрела на мир с любопытством.
- Зинка, ты чего? - удивилась акушерка. - Обалдела от радости? Давай уже! Ори!
На такой призыв невозможно было ответить отказом. Малышка распахнула рот буковкой "о" и зарыдала.
- Ого, как басит! - акушерка подмигнула мамаше. - Зинка и есть.
Городок, в котором родилась Зина Серова, назывался Армагорск. Посёлок городского типа укрупнили близлежащими деревеньками, сделали город. Площадь закатали асфальтом, поставили памятник Владимиру Ильичу. Организовали ДОСААФ. Отстроили школу и больницу. Ещё был кинотеатр и клуб - словом обычный город.
И детство у Зины было обычное: драные колготки - хлопоты маме, - синяки на коленках и пострадавшие от мальчишек косички.
В седьмом классе в Зину влюбился Денис Остроухин - мальчишка из параллельного потока. У него был фотоаппарат "Смена", и много раз за день он подкарауливал Зину, чтобы щёлкнуть затвором - старался поймать кадр.
- Зачем ты это делаешь? - спрашивала Зина.
- Хочу написать заметку в стенгазету, - краснел Остроухин. - В рубрику: "О чём мечтают люди". Нужна одухотворённая фотография и рассказ. Вот ты о чём мечтаешь?
Впервые в жизни Зина задумалась на эту тему. Новое пальто, коньки и даже поездка в Ленинград на каникулах не тянули на серьёзную мечту.
- Не знаю. А ты?
- Я мечтаю полететь за горизонт. Подняться над облаками, туда, где никогда не заходит солнце, и лететь, лететь. - По лицу Дениса не было понятно шутит он или говорит правду. Зина осторожно спросила:
- А зачем?
Он пожал плечами: - Не знаю. У мечты не обязательно должно быть объяснение.
"Нет, это не годится, - подумала Зина. - Мечта должна быть возвышенная, иначе какая она мечта? Но осуществимая. Если мечта не может осуществиться, то это... фантазёрство".
Каждый год, в конце октября начинали квасить капусту. Этим занимался весь город без исключений. Большие семьи справлялись своими силами, маленькие объединялись по две и даже по три семьи. Загодя запаривали бочку (литров на триста), чистили морковку, запасали соль. В субботу ехали на рынок. Ехали затемно - иначе выбор не тот. На рынке торговались, кричали, ругались, требовали скидку, хлопали по кочанам, пробовали на вкус кочерыжку.
К обеду начинали стругать. Мужики подтаскивали кочаны, вываливали строганину в бочку, утаптывали - на них был грубый физический труд. Бабы строгали. Делали это ножами, резаками, сечкой - кто как умел. К вечеру в кухне стоял плотный дух, как в конюшне. Мокрые до исподнего женщины смахивали пот, весело переглядывались и поочерёдке пили из ковша воду. Битва продолжалась два дня. В воскресенье вечером порубленную капусту накрывали деревянным кружком, наваливали гнёт. Следить за квашением, прокалывать, снимать пену считалось мужским занятием.
В понедельник, поутру гудели заводские сирены, у проходных выстраивались очереди - большинство жителей Армагорска работало в карьере. Или на обогатительном комбинате - ради этого предприятия город и создавался.
Зина жила в районе, который назывался: "Рудник". Деревянные двухэтажные дома на два подъезда выстраивались в аккуратные квадратики. Внутри квадрата дворик, сараи, дровяной склад. Штанги с верёвками для белья. Изначально подразумевалось, что дрова будут храниться в сараях, но эта система не прижилась. Для дров мужики строили навес, а в сараях держали поросят. Выкормить к первому снегу кабанчика было престижным. Хозяйки хвастались, привирая: "Мой Борька (Васька, Пончик, Самсон...) на сто двадцать потянул!"
Возвращаясь из школы, Зина припадала к выпавшему из доски сучку, вглядывалась в сумерки сарая. Пятнистая туша переваливалась, чмокала и похрюкивала. А если кинуть в неё камушек или веточку, злобно сопела.
Зинкина подружка Бруна кривилась и брезгливо зажимала нос, но смотрела в щель с неменьшим интересом. Брунька была из немецкой семьи. Их эвакуировали из Поволжья.
Существовала в Армагорске привычка ходить друг к другу в гости. В гости ходили основательно, с ночёвкой. Хотя до собственного дома было минут десять ходу, не больше. Ходили в основном подростки. Взрослым некогда, да и сил после работы не оставалось.
Зина любила гостить у Бруньки. Девчонки вместе готовили ужин, часа два пили чай, потом смотрели телевизор, а перед сном рассказывали истории. Очень Зине нравилось, когда к разговору - это случалось заполночь, - присоединялась Брунькина мама Эльза Генриховна. Она говорила с лёгким акцентом и казалась необычной. Какой-то загадочно-притягательной.
Девчонки заговорили о женихах, о счастье, о мечтах. Зина вспомнила Остроухина, рассказала о его мечте летать над облаками.
- Нехорошо пересказывать такие вещи, - Эльза Генриховна покачала головой. - Он ведь рассказал тебе, а получилось, что всем нам.
- И что? - хмыкнула Зина. - Тоже мне тайна! Не мечта, а глупость.
Эльза Генриховна задумалась: - Когда я жила в Германии, я мечтала выйти замуж, жить в собственном доме, и чтобы у меня было трое детей. - Она улыбнулась. - В Германии есть праздник Fastnacht. К нему начинают готовиться одиннадцатого ноября в одиннадцать часов и одиннадцать минут. В этот день начинается сорокадневный пост. Все эти дни немцы делают маски, шьют костюмы. А когда пост заканчивается, начинается карнавал. Пекут пироги.
- С капустой?
- Нет, это особые пироги фаснеткухли. А я мечтала сшить самый красивый карнавальный костюм. Такой, чтоб он остался моей дочери, а после неё - внучке.
Зина очаровано притихла. На кухне тикали ходики, по стене беззвучно ползла тень.
- А теперь я мечтаю выспаться и купить фен. Тяжело сушить волосы над плитой.
Всегда элегантная, Эльза Генриховна каждый день делала себе причёску.
- Какая страна, такие и грёзы.
Брунька сказала, что пора спать и погасила свет. Зина лежала с открытыми глазами и думала о карнавале, о костюмах, о пирогах с непроизносимым названием. Прежде чем уснуть, ей представился Денис Остроухин в маске лешего, он летел над облаками и орал во всю глотку.
*
После восьмого класса она пошла в техникум. Сама приняла решение, сама подала документы. Учителя отговаривали, родители были против. Техникум давал средне-специальное - низенький потолок, выше которого не прыгнешь. После десятого класса можно было идти в институт. По оценкам Зина "тянула" десятый класс, однако она решила, что лучше быть первой в техникуме, чем середнячком в школе. О высшем образовании даже не думала - мир профессоров, учёных и артистов был чем-то придуманным, как полёт на Марс.
Техникум выбрала торговый. Училась легко, свободно. Помогала подругам. Преподавателям нравилась - не заносилась, слушала внимательно, лекции писала и готовилась к экзаменам.
Кроме того, именно в техникуме Зинка почувствовала, что все люди разные. Это пионеры на линейке, как братья-близнецы, а в жизни наоборот - каждый человек чем-то отличается. Кто-то быстро запоминает, кто-то запоминает надолго. Кто-то может помочь, а кто-то хочет это сделать. Уразумев эту истину, Зина стала относиться к окружающим по-разному. Познакомилась с дочкой завуча (она училась в пятом классе), помогла девчушке с математикой. Перед директором техникума тупила глазки и краснела. Как-будто всё в рамках приличий, ан выделяется из общей массы.
Благодаря этому чувству, сразу после учёбы Зина протиснулась в Центральный гастроном - он стоял на площади, рядом с горисполкомом. Устроилась по протекции в качестве заместителя товароведа. Руководство гастронома это устраивало: товароведом работала престарелая дама, ей давно было пора на пенсию. А тут новые кадры, причём не простые кадры, а "нужные".
Работать в гастрономе было нетрудно, даже интересно. Определённый товар следовало придержать, другой - продвинуть. Схема существовала уже несколько десятилетий и называлась: как дефицит распределить среди своих, но план выполнить. Чтоб в конце квартала без премии не остаться.
Квашеная капуста осталась на семейном столе, но теперь её разбавил балычок, красная икорка, конфеты с орехами. Коньячок появлялся к праздникам.
Товароведа с почестями отправили на пенсию, Зина заняла его место. Просидела на нём недолго, всего пару лет. Директора гастронома поезд переехал. Аккурат на майские праздники. Все мы ходим под Богом, и не каждому болгарский коньяк счастье приносит. А может он самогону перепил, по старой памяти - следствие это не стало выяснять.
Зина поднялась ещё на пару ступенек.
Из окна её кабинета виделись ёлочки горисполкома. Время от времени к парадному подъезжала машина, выходил человек с портфелем. Судя по крою костюма, человек не простой. От нечего делать, Зина стала составлять график поездок, помечала продолжительность отлучек. Через полгода подбила баланс: жизнь чёрного человека получалась удивительно однообразна. "А всякая монотонность есть признак серости", - сказала себе Зина.
На День Конституции перепала коробка заграничных конфет. Внутри, кроме сластей лежал плакат: золотое солнце выплывало из моря, рябила вода, купались молодые люди. У горизонта трепетал парус, и стойкое ощущение счастья висело в воздухе. Внизу название "San Domino".
Название так себе. Не понравилось. Будто Саня играет в домино, а всё остальное проникло в душу. Зина даже не стала вешать плакат на стену - это значило поделиться мечтою со всеми, а настоящая мечта должна быть спрятана в душе. Он свернула постер по сгибам, как он лежал в коробке, сунула в стол, в нижний ящик. Вынимала, когда делалось грустно.
А грустно бывало часто, особенно когда приезжал горисполкомовец. Мужик светился от счастья, и Зина понимала, что он возвращается от бабы. "Жене изменяет и рад, - думала Зина. - Предел мечтаний. Какая страна, такие и грёзы".
Настало время подумать о будущем. Чтобы соседи не сплетничали, пора было выходить замуж. Мужа Зина выбрала себе сама. Рукастого, домовитого и тихого: сидит себе с газеткой по вечерам, как попугай на веточке. Зовут Димой.
С одной стороны удобно, с другой, о чём с ним поговорить? О чулках? О платьях? Он ничего в этом не понимает. Попросит трёшницу на пиво, во дворе с мужиками козла забьёт. Ну и по этому делу мастак - тут Зина без претензий. Умел Дима женщину удовлетворить.
Хорошо жили. Год, второй и третий. Подошла очередь на жильё. Зина нарочно кооператив не строила - зачем, если по закону право имеется? Присмотрела гарнитур в мебельном магазине, договорилась про мягкую мебель.
Дима иногда заикался про ребёнка, Зина спрашивала: "Зачем?" Дима мялся и пожимал плечами, мол так принято. Чтоб было кому в старости...
- Капусту пошинковать? - смеялась Зина.
Муж обижался. Он любил капусту.
*
Перед Пасхой делали генеральную уборку. Вымыли полы, перемыли посуду. Свекровь решила вытереть пыль со шкафов. Свёкор принёс стремянку. Наверх полезла Зинка - ей сподручнее. Молодая, проворная. В принципе, всё сделали правильно, никто не виноват - несчастный случай, потому так и называется, что он именно случай.
Может Зина сама оступилась, или стремянка пошатнулась, или что-то ещё... Нога шагнула в пустоту, ступня застряла между перекладин, комната опрокинулась перед глазами. Потом нога вывернулась, хрустнула, как хлебная корка. Следом грохот падения, стремянка валится сверху.
Когда разрезали кровавую штанину, Димка отвернулся и перекрестился. Зина в первый раз увидела, как он крестится. Сбоку, из сине-фиолетового кочана торчала белая кость. В первый момент Зина даже не сообразила, что это её собственная косточка, подумала, что от стремянки что-то отломилось, и что тесть будет брюзжать.
Скорая приехала довольно быстро. Укололи обезболивающее, навертели бинтов, повезли в травмпункт.
Врач-травматолог смотрел укоризненно. У него было вытянутое лицо и большие грустные глаза. Вопрос "Почему?" стоял в этих глазах. Как будто в детстве он сильно чему-то удивился, а ему отвесили подзатыльник - есть такое поверье, - вопросительное выражение прилипло к лицу навечно.
Зина подумала, что молодой врач - это хорошо. Будет стараться. И сопереживает больному. У пожилого травматолога опыт, конечно, больше, однако он уже насмотрелся страданий. Притерпелся к ним, привык. Понял, что жизнь у него одна и очень короткая, а поток больных бесконечен: он был, есть и будет. Как Ленин. Хотя Ленина к тому моменту уже развенчали. Перестройка шла полным ходом.
Врач послал сделать рентген, потом остановил каталку, велел сразу везти в операционную.
Полчаса ждали анестезиолога - он кого-то подменял, работал в двух местах одновременно или, наоборот, вместо него подрабатывал кто-то другой - Зина не поняла. Нога опять разболелась, и Зина попросила делать операцию под местным наркозом. Удивление на лице врача возросло, он сказал, что это открытый перелом с осколками и смещением. Хуже не бывает.
- Вам повезло, что моя смена.
- Уж свезло, так свезло! - ответила Зина.
Операция прошла успешно - так потом сказала нянечка. Два дня Зину продержали в больнице, потом отправили домой. Удивлённый врач (его звали Лев Викторович Лёпов) пожал руку и пожелал удачи.
Через два месяца гипс сняли. Остался некрасивый шрам, нога болела, к вечеру опухала. Делалась розово-синюшней, как у покойника. Зина накладывала эластичный бинт. Терпела. Старалась ходить не торопясь. Вечерами становилась в "берёзку" - ноги вверх, над головой. Это помогало, но только пока стоишь. Нельзя жить с ногами в небе, ими нужно ходить по земле.
Лёпов сказал, что это нормально, что нужно терпеть.
- Организм мудрее нас с вами, он исправит. Приспособится.
Зине нравилось, как он пахнет. К больничному запаху прибавлялось что-то ещё, что-то неуловимое, но важное. Приятно. Нравились большие ладони Льва Викторовича. Нравилось отсутствие кольца на безымянном пальце. Радом с доктором нога болела меньше, и на душе делалось спокойнее - хотелось верить. Если говорить откровенно, хотелось доверять - отдать свою судьбу этому большому удивлённому льву и ни о чём не думать. Рядом с Димкой такого ощущения не возникало.
Прошел год.
Зина парила ногу с травами, накладывала мазь из чеснока и коровьего навоза, ходила к знахарке - её посоветовала подруга. Ежедневно - попеременно с Димкой - массировала ногу.
Однажды услышала за спиной: "Хромоножка". В первый момент даже не поняла, что это про неё, подумала, про кого-то другого. Потом задумалась, стала приглядываться к себе. Прав был доктор, организм пытался приспособиться, снять с больной ноги нагрузку, переложить её на здоровую ногу. Незаметно искривилась фигура, стали вихлять бёдра.
Следом за "хромоножкой" замаячило слово "старуха", а это уже приговор и финишная черта.
Зина опять пошла к доктору. Лёпов выслушал, сказал, идти за ним. Привёл в маленькую тёмную кладовку, стал выкладывать на стол железяки.
- Это штифт, это болт, вот это шпилька, - он вертел железки в руках, показывал Зине. - У вас в ноге стоят вот такие.
Зина опешила, но кивнула. В жизни эти предметы выглядели совсем не так, как на снимке. Грубее и прозаичнее.
- Это в прошлом, я раньше с ними работал. Теперь я перешел вот на такие, - сказал Лёпов. На столе появились кривые детальки с резьбой, металлические скобы, петельки с дырочками и зазубринами. - Понимаете?
Она не понимала, спросила: - А мне что делать?
- Терпеть, - ответил Лёпов. - Надеяться.
До Зины дошло: молодой начинающий врач поставил на ней эксперимент. Он старался, да, но по-иному не умел. Не было опыта. Теперь умеет, а раньше не умел.
В комнате стало душно, она развязала платок. Чтоб что-то сказать, произнесла:
- А где вы их берёте? - она говорила про болты и зажимы.
- На экскаваторном заводе заказываю, - Лёпов пожал плечами. - За свои. Точнее, за спирт, иную валюту токаря не принимают.
Этот разговор не помог снять боль, однако навёл Зину на следующие выводы: ногу следует долечить, это первое. Если теперь он умеет, значит, умеет кто-то ещё, рассуждала Зинаида. Незаменимых у нас нет - так говорил Сталин. Второе: нужно искать этого самого "кто-то ещё". Второй раз ложиться на операционный стол Лёпова Зина не хотела. Не должен снаряд дважды падать в одну воронку.
Где найти хорошего врача? Если для подружки, то в соседней больнице, а если для себя, то в Москве. Толковые специалисты притягиваются в столицу по какому-то особому закону природы.
*
Проводы были краткими. На вокзал пришли родители и Димка. Димка хлопал глазами и морщился, будто собирался заплакать. А может и собирался - чувствовал, что разлука будет долгой. Поднялся сильный ветер, рвал листву, гонял по перрону мусор. Пыль поднялась такая, что рта невозможно было открыть. Зина шмыгнула в купе, прижалась носом к стеклу. Поезд сразу тронулся - станция проходящая, стоянка четыре минуты.
Соседом по купе оказался командировочный снабженец. Лежал бедолага на сидении, головы не мог поднять - мучился с похмелья. Он показался Зинаиде маленьким и беззащитным, как ребёнок.
Зина достала бутылку коньяка, налила в блюдечко, как котёнку. Снабженец выпил, мычанием попросил ещё. После третьего блюдечка ожил, перешел из горизонтального положения в сидячее. Заговорил о возвышенном:
- Вы мой ангел-спаситель!
Зина знала, что ангелы бывают хранителями, но возражать не стала. Достала из сумки варёные яйца и квашенную капусту в литровой банке. Сосед пришел в восторг.
К концу второй бутылки (пил в основном снабженец) Кирилл Самойлович рассказал, что живёт в Москве, клялся, что разведён, и заверил, что пребывание Зинаиды на его жилплощади, не стеснит:
- Я всё время в командировках, - объяснил, - так даже лучше. От домушников безопаснее.
Зинаиде это было в диковинку: "Домушники разве бывают?" - дверей в Армагорске не запирали, да и воровать было нечего.
Снабженец не обманул, он действительно имел квартиру в Черёмушках. Панельную коробочку в ряду таких же бетонных пеналов. Не обманул и про семейное положение - во второй комнате жила его бывшая жена Изабелла.
Изабелла очень не любила, когда улыбались во время знакомства. Она комплексовала по поводу своего винного имени. "Ликёрка ты моя, - говорил бывший муж, - водочная". Зина не улыбнулась - в её краях не рос виноград, - и женщины подружились.
- Учиться? - спросила Изабелла. В те времена в Москву ехали студенты. - Не поздно тебе?
- В больницу, - смутилась Зина. - Перелом у меня. Был. - По щекам расползся румянец.
Этот румянец и хромоногость очень понравились Изабелле. Подкупили. Недаром говорят, что ласковое дитя двух маток сосёт.
Через неделю снабженец уехал, Зинаида легла в реабилитационный центр - снабженец устроил через знакомых койко-место за приемлемые деньги. В больницу собирала Изабелла, махала платочком, точно на фронт провожала.
В центре сделали снимки, взяли кровь на анализ, мочу - всё, как положено.
В палату вошел доктор. Его внешность можно было описать тремя словами: высокий, худой, серьёзный. Если прибавить ещё "носатый" - характеристика будет полной. В руках держал снимок. Зина узнала свою искалеченную ногу.
Врач поднял снимок, посмотрел на просвет, строго спросил:
- Кто это сделал?
- А что?
- Знаете адрес этого человека? - хмурился врач. - Телефон можете сказать? Фамилию?
- Зачем? - Зина насторожилась. Приготовилась защищать своё родное, армагорское.
- Если вы хотите наказать, - сказала милосердно, - или там, в суд подать, то прошу вас этого не делать. Дело прошлое. Доктор старался, просто он не умел.
- Хм! - носатый поправил очки. - Вы что? Белены объелись? Мы только-только подобные методики освоили! И то с переменным успехом! Сорок на шестьдесят. А вам в каком-то Алапаевске...
- Армагорске, - поправила Зина.
- Мухосранске эту операцию два года назад сделали! Вы знаете, что вам протез светил, как дважды два?
*
Лёпов перебрался в Москву. Он оказался самородком - талантливым врачом, у которого выздоравливают. Это, оказывается, особый дар, как абсолютный слух. Можно играть на фортепиано и с обычным слухом, а можно родиться Моцартом. Лев Викторович оказался Моцартом в травматологии.
Клиника устроила квартиру в престижном районе, оклад, рабочее место: инструменты, болты, штифты и прочее - только работай. Учи других и учись сам. Лёпов учил и учился.
Ногу Зинаиде решили переделать. "Как переделать?" - спросила Зина. Её напугало это техническое слово. Лёпов показал на рентгене, в каких местах сломают, что срежут и как соберут заново. От этого рассказа стало холодно пальцам и что-то противно заездило внутри. Зина поняла, что это страх.
Проваливаясь в наркоз, она подумала, что странная штука жизнь: нужно было ехать к чёрту на кулички, чтоб опять встретить Лёву, как будто... потом - чернота.
Оказалось Лев Викторович тот самый, которого невозможно заменить.
Опять недели в гипсе, опять ожидание и надежды. Желание почесать под гипсом или вдруг - чаще это случалось ночью - страстное желание бежать и прыгать. Отрываться от земли, туда, где не заходит солнце.
В этот раз кости срослись правильно, как положено. Только хромота осталась. Лев Викторович сказал, что это проблема иного рода. Посттравматический артроз. Отложение солей.
- Трость, - сказал он, глядя своими грустными глазами, - плюс гимнастика, плюс электрофорез, плюс время. Плюс настойчивость.
- Нет у меня больше сил, - прошептала Зина. На её лице остались только глаза. - И денег нет.
Лёва удивился, он в первый раз видел такого больного. Плакали в травматологии часто, буквально каждый больной. Плакали от боли, от отчаянья, от жалости к себе. К слезам он привык, но тут было отчаянье. Пронзительное, бесконечное. Лёпову захотелось прижать девушку к груди. Сделать своей. Недаром говорят, что сила женщины в её слабости.
- Вы можете переехать ко мне. Я смогу наблюдать вас после работы.
- Это неудобно, - Зина вытерла слёзы. Припухшее лицо выглядело юным, почти детским.
- Почему? Я живу один, так будет проще. Я смогу написать монографию по вашему случаю, если вы не возражаете.
Зина не возражала. Она попросила звать её на "ты". Сказала, что они земляки, и это была правда.
Месяцев через восемь, походка выровнялась. В чём-то стала лучше прежней - Зина привыкла держать спину прямой, следить за бёдрами. Исчезли отёки, почти рассосались шрамы. Лёпов написал монографию, и её напечатали в каком-то зарубежном журнале. Правда, добавили обидный пролог о том, что чудеса случаются даже в России.
В Армагорск возвращаться не хотелось, да и некуда было возвращаться: из гастронома Зина уволилась, Димка нашел себе другую: плодовитую и простую девушку... она, кажется, была от него беременна. Кроме того, Зина обнаружила в Лёпове удивительную, волнующую её особенность. Она заметила это рано утром, когда проснулась, а Лёва ещё спал. Она поднялась на локте, взглянула на его профиль. Первый солнечный луч светил в окно, подчеркивал этот профиль.
За завтраком Зина спросила:
- Лёва, а где твоя родина? - Он вопроса не понял, заговорил об Армагорске, пришлось изменить формулировку: - А отец твой, где родился? Дед?
Всё обозримое древо Лёповых произрастало на суровой Сибирской почве - так считал Лев Викторович и документы это подтверждали. Зину этот факт категорически не устраивал. Она дала Лёве два зеркальца и приказала посмотреть на себя со стороны:
- Нос, - перечисляла она аргументы, - чёрные кучерявые волосы, вытянутое лицо, глаза. Наконец, ты очень умный.
Очень умный Лёва не понимал, куда она клонит, пришлось сказать открытым текстом.
- В Израиле ты будешь делать то же самое, только за нормальные деньги.
Разницу между здешними ненормальными и тамошними нормальными деньгами Лёпов не улавливал. Особенно после армагорской больницы. У него была любимая работа, жильё, женщина, перспектива написать диссертацию - Лёва оставался холоден. Зине пришлось зайти с другой стороны, она сказала, что в израильской клинике он сможет делать операций больше и лучше. Сможет продвинуться в научной работе. Лёва задумался - резон в женских словах был. Прямого согласия Лёпов не дал, но и препятствовать Зининым изысканиям не стал. Надеялся, что рассосётся само.
Зина, напротив, все силы вложила в идею иммиграции. Израиль, конечно, это не Италия, но это уже другой мир. Другая страна - про это говорила Эльза Генриховна.
Нужно было оформить документы. В их случае "оформить" означало подделать.
В прежние времена избавиться от еврейского прошлого стоило тысячу долларов. Если долларами. Если рублями - дороже. Сколько именно Зина не знала, но рассчитывала, что в её случае выйдет дешевле: "Он чистосердечно признаётся. Должна быть скидка". На практике оказалось иначе.
Лёпов узнал в клинике телефон человека, который занимался подобными вещами, договорился о встрече. Сам не поехал - у него в это время была операция, на встречу пошла Зина.
В кафе сидел необъятных размеров чернявый человек, ковырялся пальцами в тарелке, выискивая что-то среди листьев салата. Толстые пальцы были вымазаны жиром. Смотрелось это ужасно.
Зина рассказала свою историю, Гасик вздохнул. У него тоже были печальные глаза, как у Лёвы.
- Пять тысяч.
- Чего? - опешила Зина. - Долларов? - Она старалась прикинуть эту сумму в национальной валюте. - Почему так дорого?
- Разве это дорого? - опять вздохнул Гасик. - Вот диабет вылечить дорого. Говорят, в Штатах делают операцию по пересадке бычьей... - он произнёс что-то очень сложное. Гасик страдал диабетом, и его мысли крутились вокруг этого. Зина и все остальные иммигранты были только его оружием в борьбе с болезнью.
- Нужно исправить метрику одной из бабушек твоего Лёпова, - объяснил Гасик. - Изъять из архивов свидетельство о рождении матери, переделать его. В синагоге сделать соответствующую запись. Фамилию придумать... Евреи за это дорого берут.
- А при чём здесь мать?
- У них национальность передаётся по матери.
"Чудеса!" - подумала Зина и спросила: - Почему "у них"? Разве вы не еврей?
- Я араб.
- Зачем же вы... это... - Зина не могла сформулировать.
- Такое у меня предназначение, - ответил Гасик. - Ну что? Будем работать? - И предупредил: - Через месяц будет дороже. Слишком много желающих.
Зина сказала, что ей нужно посоветоваться с мужем. Прощаясь, Гасик сказал, что здесь их брак регистрировать нет смысла, всё одно он не будет действителен.
- Там и распишитесь. Когда устроитесь.
К этому моменту пять тысяч у Лёпова были. Зина на это надеялась. В худшем случае, можно было занять у коллег, только Лев Викторович наотрез отказался:
- Я не знаю иврит.
- И что? - эта проблема казалась наименьшей. - И я не знаю. Выучим.
- Язык - это семьдесят процентов личности. Ты говоришь по-русски, поэтому и мыслишь по-русски. А там? На каком языке ты будешь мыслить там? - Лёва смотрел огромными еврейскими глазами и это злило.
"Ёлки зелёные! Еврей, который думает по-русски!"
- Я всегда считала, что мысли должны идти впереди слов. Оказывается, ошибалась.
Лёва улыбнулся: - Попробуй помыслить что-нибудь, для чего нет слов. - Он выдержал паузу, Зина смутилась. - Вот то-то.
Он уткнулся в газету, Зина пошла на кухню. Она любила готовить, когда переживала.
Она оказалась в странном положении. Если бы Лёпов сразу решительно отказал, рассказал про мысли-слова или просто отрезал: "Не хочу!" иммиграция осталась бы красивым и непонятным словом. Призраком. Но теперь мечта оформилась, обрела зримые очертания и даже получила выражение в денежном эквиваленте. Очень сложно задушить песню, когда от неё отделяют лишь пять паршивых тысяч.
На улице шел мокрый снег, небо нависало серой-пресерой портянкой. Дворничиха, перепоясанная платком, как матрос пулемётными лентами боролась с грязью. Припомнились слова Булгакова о московском небе: "И ничего хорошего, сытного и приятного под таким небом произойти не может".
Зина не отказалась от идеи, но приостановила свою деятельность - за неимением объекта иммиграции. Себя она считала в этом процессе субъектом.
Незаметно прошел год. Он устроилась в магазин продавцом, ездила в Армагорск, проведала родных, повидалась с Димкой. Дочка у него удалась в отца: круглая и ладная тихоня. Димка расспросил о Москве, о Лёпове, понимающе кивал головой и вздыхал. Однако о разводе не заикался, тоже, видимо, надеялся, что рассосётся само.
Однажды случилась неприятность - на кухне лопнула труба, холодная вода залила соседей. Зина была на работе, Лёпов в командировке. Слесарь перекрыл стояк. Когда Зина вернулась с работы, в двери торчала записочка с просьбой зайти в квартиру этажом ниже, чтобы обсудить компенсацию. Записочка эта удивила. Во-первых, у нас не принято писать записки: потерпевший должен ждать у дверей, копить в себе злобу, чтоб выплеснуть её, как только вы появитесь. Во-вторых, как компенсацию можно обсуждать? Если ущерб есть - его нужно оплачивать. Какие могут быть разговоры?
В квартире этажом ниже жил итальянец. Настоящий. Из Италии. У него был в Москве бизнес.
Лишь только Зина его увидела, в мозгу пронеслось имя "Челентан". Причём именно так - с жестким окончанием. Сосед напоминал стареющего и очень помятого жизнью певца.
К счастью, ущерб оказался минимальным, а потому и Зина, и Челентан не нервничали. Зина объяснила, что обсуждать финансовую сторону с ней не имеет смысла, хозяйка квартиры не она, а Лёпов. Юридически квартира принадлежит клинике. Она же может компенсировать причинённые неудобства - вымыть пол.
Она подкатала юбку, набрала ведро воды, тряпку принесла свою, сделанную из больничного вафельного полотенца.
Челентан увидел гладкие белые колени, грудь четвёртого размера, крепкий зад - Зина мыла полы руками, проходила полосками от окна к двери, как учила мать, - все эти прелести надвигались, колыхались, дышали жизнью. Челентан задумался и немного опешил - что-то в нём зашевелилось. Что-то вспомнилось - смутно вспомнилось, но определённо. На два градуса поднялась температура тела, кровь побежала быстрее и сердце встрепенулось. Наверху (в голове) одна мысль вытеснила все остальные, внизу (в причинном месте) возникло томление.
Челентан предложил:
- Я буду платить вам триста долларов. За эти деньги вы будете дважды в неделю убирать квартиру и готовить ужин. Продукты оплачиваются отдельно. Сексуальные услуги тоже. - Он говорил чисто, с приятным музыкальным акцентом, как бы закругляя слова. - Согласны?
"Вот скотина, - подумала Зина. - Чёрт плешивый. С другой стороны, если они оплачивается отдельно, значит не по любви".
С магазином можно было распрощаться: работать в соседней квартире значительно приятнее, чем ездить через весь город. Да и по деньгам она оказывалась в плюсе.
Потом Зина узнала, что Челентан недавно потерял жену, с которой прожил тридцать лет. Хорошо прожил, спокойно. Они вырастили дочь - теперь она жила где-то в Норвегии, фотографировала... не то пингвинов, не то моржей.
Только в последние годы брак Челентана более напоминал дружбу двух пенсионеров на почве дворового домино. Или пасьянса - так ещё точнее. Чувства увяли (Какие могут быть чувства к сморщенной старушке? Только глубокая дружба), забылись за ненадобностью. Стало казаться, что всего этого нет на свете... так, были в молодости какие-то видения, то ли под травкой, то ли в кино.
А тут Зинаида в полном боевом оперении. Челентан вспомнил, что он мужчина. Природа напомнила. Он забыл, а Природа помнила - пробудилась, как просыпаются почки в мае.
Месяца через три Челентан, - а он был глубоко практическим человеком, - предложил Зинаиде опуститься с верхнего этажа на его четвёртый. Перейти на ПМЖ.
Оплату отдельных услуг это исключало (резон мужчины), однако отрывало перспективы (резон женщины). Заграница уже не была картинкой с плаката, она была тут, под боком - протяни руку и потрогай.
Открытым оставался вопрос со Львом Викторовичем. Его бросать не хотелось. Не хотелось скандалов: "Ещё в драку бросится..." - надеялась Зина. Драка подняла бы рыночную стоимость.
Однако обошлось. Не бросился и не скандалил. Зинаиде показалось, что Лёпов даже не понял, что произошло.
В первый раз Зина предупредила:
- Лёвушка, я останусь у подруги. Переночуешь один?
Лёвушка посмотрел сквозь очки и кивнул. Он не имел ничего против подруги.
Потом "ночёвки" участились, из комнаты исчезли ночник и плетёное кресло - они перекочевали вместе Зиной. Потом кресло вернулось - оно не вписалось в новый интерьер.
Лев Викторович, понаблюдав эти перемещения всё уразумел, покачал головой и сказал:
- У меня командировка на два месяца в Туркмению. Вернусь, чтоб тебя здесь не было.
И поцеловал. Поцеловал беззлобно, нежно. Зина даже не поняла: выгоняют её или она сама уходит? Потом, лет через десять, она сообразила, что Лёпов грубым словом облегчил ей уход. Снял муки совести.
*
Челентан поглощал приготовленную Зиной пищу, любил, требовал, чтоб дома было чисто, но жениться не обещал. Этот вопрос даже не поднимался. Зину это нервировало. Даже не отсутствие штампа в паспорте, а зыбкость положения. San Domino оказался рядом, а не укусишь. Как локоток.
В лифте встретилась с Лёвой, тот был под шафе, глаза горели. Рассказал про новый штифт:
- Я разработал новую методику, понимаешь? Всё дело в составе материала. Медь с присадкой... этого... как его... выскочило из головы, - он полез в портфель уточнить в бумагах, Зина остановила:
- Не важно, я всё одно этого не понимаю.
- Этот штифт постепенно рассасывается! Через десять лет полностью замещается костной тканью.
- Купорос же ядовитый?
- Так то купорос, а тут чистая медь. Даже полезно - насыщает кровь ионами.
Лифт остановился, Лёпов вышел, Зина следом.
- А у тебя как? - спросил Лёпов.
- Никак. Тишина. - Зина развела руками. В этот самый момент она почувствовала, что Лёва её лучший друг. Оказывается, нужно было пройти стадии пациента, врага и любовницы, чтобы обрести друга. Такого, с которым можно поделиться всем.
- Мне кажется, ты бежишь за морковкой, - сказал Лёпов.
- Как это?
- Раньше привязывали морковку на верёвочку, вешали у лошади перед мордой. Лошадь видела лакомство и бежала вперёд.
- Это я получаюсь лошадь? - хотелось обидеться. - Хотя, наверное, ты прав. - И задумчиво: - Не хватает длины шеи.
Она опустилась на свой этаж, вошла в квартиру. Челентан смотрел телевизор, на столике валялась апельсиновая кожура. Кусочками, как он отдирал от апельсина. Дома, в Италии, в семье такого позволить себе невозможно, а тут Россия, домработница... уберёт - за это ей деньги платят.
Зина посмотрела рассеяно, детали отчётливо встали на свои места: их отношения - коммерческие, не больше. А "Саня играет в домино" далёк, как и прежде. Мечта второй раз уплывала из рук.
Нельзя отбирать у русского человека мечту - он погибнет. Вернее взорвётся, как бомба, погибнет сам и уничтожит всё вокруг.
Не слова не говоря, Зина, широко размахнулась, отвесила Челентану подзатыльник. Удар получился такой силы, что голова взметнулась, волосы с затылка накинуло на плешь. Потом она взяла его за грудки, тряхнула, коротко ударила под дых. Хотела потыкать рожей в шкурки, как шелудивого котёнка, да не успела - пар кончился. Не хватила задору.
Челентан упал в кресло, скрючился в позу эмбриона. Зина опустилась на пол рядом. Бормотал телевизор, за окнами гудели машины. Зина скосилась на Челентана и увидела, что он плачет. Горькими, крупными слезами, как ребёнок. Губы что-то шептали. Сердцем Зина поняла, что он тоскует по солнцу Италии, по умершей жене, по далёкой дочери. По всему тому, что связывает человека с космосом. Она взяла его на руки, отнесла в кровать. Вытерла слёзы.
На следующий день Челентан сделал предложение. Это предложение руки и сердца чем-то напоминало коммерческое предложение, однако это был прогресс. Тем более что жених произнёс удивительную для коммерсанта фразу:
- Я подумал над твоими словами. Думаю, ты права - я заработал достаточно денег. Пора возвращаться в Италию.
Русские живут там, где родятся. Где родился, там и сгодился. Европейцы живут там, где есть работа. Там где можно работать и зарабатывать. Американцы ищут место, где можно жить и не работать.
Зина ехала с мужем в Италию. Полгода ушло на оформление документов. Сложнее всего было оформить развод. Димка вписал дочку в паспорт, и Зина юридически оказалась причастна. Как мать? Или мачеха? Сложно даже вообразить. Вероятно, как повод: сто долларов моментально уладили вопрос.
*
Судьба иногда совершает удивительные кульбиты и поражает невозможными совпадениями. Дом Челентана оказался в Термоли - это маленький городок в центральной Италии. От San Domino его отделал только кусочек моря.
Жизнь в городке была тишайшая. Из развлечений только вечерние посиделки в тратториях, вино, пляж. Смех молодых итальянцев. По выходным ездили к родителям Челентана на виноградники. Семья владела небольшим виноградником. Здесь были скалы, море и солнце. Если бы Зина умела рисовать, она бы каждое утро благодарила бога за такой подарок. Но рисовать она не умела.
Зато умела готовить и быстро выучила язык. Стала приглашать знакомых. Знакомых у Челентана оказалось... весть Термоли, так или иначе, был знаком.
Однажды Зине подарили поросёнка. Была в Европе такая мода, держать в доме декоративное животное. В первый момент она опешила: свинья в доме? Что за бред? Потом пригляделась: круглый розовый пятачок, пухлые щёчки, озорной хвостик, трогательные глазки с белёсыми ресницами. Маленькие дети такие милые. "Почему бы и нет?" - решила Зина. Вечерние гости стали надоедать, хотелось чего-то нового.
Кабанчика назвала Димкой. Отчасти из мести первому мужу, отчасти от ностальгии по родине. Первый месяц она красила Димке копытца лаком для ногтей, купала в ванночке с шампунем. Потом поняла, что это не то. Противоестественно - так можно сформулировать её ощущения. Попросила Челентана сделать на заднем дворе маленькую пристройку к сараю. Загончик. Челентан удивился, но сделал. Зина разделила этот загон жердями на две части, на одну половину пустила Димку, на второй поставила кресло-качалку, микроскопический столик и лампу.
Поехала в Неаполь, в супермаркете купила дорогущий керамический... это напоминало вытянутый вок, или низкий котёл, или таз с четырьмя ручками - Зине он понравился рисунком под дерево и подчёркнуто деревенским дизайном. Дома она отбила молотком лишние ручки, поставила корыто на Димкину половину. Распарила в молоке два хлебных батона, плеснула эти "помои" кабанчику. Димка урчал от удовольствия, нырял пятачком в жижу и хрюкал. Потом забрался в лохань с ногами. Свинья стала настоящей свиньёй. Зина опустилась в кресло и почувствовала в душе блаженную пустоту, будто она совершила что-то правильное, богоугодное.
Сложнее оказалось с капустой. Местные продавцы не понимали разницы между капустой белокочанной, пекинской и салатом. Вернее, не так, они просто не подозревали, что где-то едят тугие мячи из спрессованных листьев, предлагали капусту савойскую. Пришлось выписывать белокочанку из Турции. Бруснику и клюкву привезла дочка Челентана из Норвегии.
Когда наступила смешная итальянская зима, и в погребе стало прохладно, Зина поквасила капусту с яблоками. Совсем маленькую кастрюльку, литра на три. Потом взяла кастрюльку побольше, в ней приготовила капусту с брусникой и клюквой. Раззадорившись, закончила порцией со свеклой и перцем.
Челентан наблюдал за этим процессом с интересом. Так, вероятно, будут наблюдать астронавты за аборигенами на новой планете.
Димка подрос. Породы он оказался декоративной, малорослой, совсем не русский хряк в полтора центнера весом. Кроме того он имел неправильный запах. Входя в загон, Зина это чувствовала и думала, что поросёнок болеет. Потом поняла в чём дело.
Ветеринар местной клиники опешил и затруднился назвать цену. Ему впервые в жизни приходилось кастрировать поросёнка. Наконец решил, что справедливо будет взять, как за большую собаку - по весу получалось похоже.
Лишившись достоинства, Димка затосковал и несколько дней отказывался принимать пищу. "Совсем, как человек!" - сочувствовала Зина, хотя никто из её знакомых не оказывался в подобном положении, и сравнить было не с чем. Потом Димка махнул на невзгоды рукой (так думалось хозяйке): чего печалиться о былом? Стал трескать за двоих. Через полгода он походил на приличного порося, гладкого и наглого.
Каждое утро Зина включала радио на русском языке, готовила завтрак. Приучила мужа говорить в доме по-русски. Варила борщ, жарила картошку. Челентан принимал эти кулинарные изыски спокойно. Рассчитывал, что рассосётся само, со временем. Он научился сносно материться, и только волнуясь, путал понятия. Зина его поправляла, терпеливо объясняла смысловые тонкости.
*
Был вечер, солнце уже опустилось за горизонт. Челентан вышел на веранду, опустился в кресло. Зина села рядом. В загончике хрюкнул Димка и Челентан задал удивительный вопрос: Зачем это?
- Поросёнок, квашеная капуста, русский язык? Мы же в Италии, Зина. Зачем тебе это?
У Зины не было ответа, и даже сильно постаравшись, она бы его не нашла. Она поцеловала мужа в лысину и сказала: