Аннотация: В представленной книге автор повествует об обыденных взаимоотношениях между нашими современниками, откровенно высказывая своё мнение по многим животрепещущим вопросам жизни, имеющим непреходящее значение для любого человека.
СЕРГЕЙ БОРОДИН
СЕРДЦЕ, ИСПОЛНЕННОЕ ВЕЧНОСТИ
СОДЕРЖАНИЕ
Духовное наследие предков
1. Завет отца
2. Благость материнского дара жизни
3. Посвящение в Стезю духа предков
4. Пробуждение источника духовной силы предков
Философические этюды
1. Уходящее в уходящих
2. Трепет последнего
3. Ради себя любимых
4. Слияние сердец
5. Тропы человечьи
6. Вера в себя
7. Осознание немолодости
8. Преодоление небытия
9. Бедлам, поглотивший путника
10. Духовное совершенство новых землян
Художественные миниатюры
1. Сочувствование
2. Холод оцепенения души потерявшего друзей
3. Заветный путь
4. Слабина
5. Эгоцентрическое изваяние
6. Грёзы на приколе
7. Дыхание разлуки
8. Излет сердечности
9. Небес посланник - друг сердечный
10. Мусор жизни
11. Озарение новым миром жизни
Сказания о людях Земли Русской
1. Прелесть города
2. Крик падения в отчаяние пустоты
3. Мотив души
4. Эстетство, растворённое в себе
5. Чутьё
6. Вспышка мотылька в лампаде страсти
7. Тарабарщина
8. Чудище толстопузое
9. Явленный крест жизни
10. Торжество жизни над призрачностью исчезнувшего
11. Русская доля
12. Улыбка свободы души
13. К медным трубам по воде сквозь огонь
14. Возвращение блудной дочери
15. Наваждение старого семейного стола
16. Мираж противоречивости
17. Отложенная жизнь святости
18. Явление Учителя
19. Мертвящий звон пустоты жизни
20. Страсти по питерцам
21. Цветок любви матери
22. Освящённое греховодство
23. Блаженны знающие
24. Праздничные страсти любомудра
25. Эфемерность самоуничижения
26. Тризна на могиле семьи
27. Отречение от себя первородной
28. Садовник любви женских сердец
29. Альфонсизм нарциссирующего недоросля
30. Однолюб в капкане многолюбия
31. Мещанство любовных страстей
32. Хищничество толпы потребителей
33. Провидение Пути
34. Восторженный поклонник матриархов
35. Пульсация мудрости
36. Счастье детского обережья
37. Мольба обездоленного
38. Старче, преодолевший душевное одиночество
39. Счастье казановы в отставке
40. Слабый предполагает - сильный располагает
41. Уходя - остаться
ДУХОВНОЕ НАСЛЕДИЕ ПРЕДКОВ
Земной путь моего отца оборвался в 1978 году. С тех пор вся моя жизнедеятельность проистекает в свете памяти об отце, о его свершениях, о его словах, обращённых ко мне из далёкого времени моего детства. Вся жизнь моего отца, полная тяжелейших испытаний и неимоверных лишений, предстаёт предо мной в форме Завета, который я воспринимаю как Завет поколения наших отцов моему поколению и поколениям моих детей и внуков...
ЗАВЕТ ОТЦА
Далёкий декабрь 1943 года. Бескрайняя северная тайга. Бездорожье. Короткие дни и длинные тревожные ночи. В таёжной глубинке Архангельской стороны притихло село Церковное, как будто пытаясь спрятаться от безумия большого мира. В колхозе, вопреки всем тяготам и лишениям продолжающем исправно выполнять план, остались только бабы с ребятишками. Все взрослые мужики уже давно на фронте. Получены и первые похоронки...
Председатель колхоза - высокий и страшно худой парнишка. В свои 17 лет он уже более года тянет председательскую лямку. Бабы на селе уважительно кличут его по имени-отчеству - Алексеем Алексеевичем.
Идёт война. Сыны Отечества уже гонят лютого ворога с земли своих отцов. Повестка райвоенкомата... И вот уже всё село провожает своего семнадцатилетнего председателя колхоза на битву с фашистской нечистью.
Судьба так распорядилась, что мой отец, Бородин Алексей Алексеевич, был направлен на защиту дальневосточных рубежей нашей Родины от готовых в любой момент начать боевые действия японских милитаристов. Был дальний тяжёлый путь на Восток в насквозь промёрзшей "теплушке" в полуголодном состоянии. Все рвались на фронт. Всем хотелось наказать немецких агрессоров в открытом бою. А тут тебя везут на Восток всё дальше и дальше от фронта. А навстречу - эшелон за эшелоном с техникой, со свежими сибирскими дивизиями. Было отчего жаловаться на судьбу.
Но молодым, ещё не принявшим присягу новобранцам предстояли великие испытания их воинской отваги: им предстояло полтора года участвовать в странной - необъявленной войне - с опаснейшим и коварным противником - хорошо вооружённой и опытной армией императорской Японии.
Конечный пункт назначения новобранцев - легендарная Совгавань. Непродолжительная береговая подготовка, и вот вчерашний молодой председатель колхоза вступает на борт минного тральщика в качестве комендора-палубного. И начались боевые, в прямом смысле этого слова, будни молодого моряка.
Мощнейшие японские военно-морские соединения держали под своим неусыпным контролем весь регион дальневосточных морей. Хорошо оснащённые эскадры терроризировали наши торговые и рыболовецкие суда, пользуясь превосходством в боевой мощи, поскольку боевой состав Тихоокеанского флота (ТОФ) в сравнении с японской армадой был достаточно скромен. В этом-то и заключалась вся сложность и опасность службы в составе ТОФа.
И новички быстро поняли всю остроту существующего положения. Мало того, что японские крейсера, эсминцы, сторожевики постоянно устраивали провокации, сталкиваясь с нашими боевыми кораблями в море, шла жестокая минная война. Хорошо зная трассы наших грузовых судов, японцы минировали их. Потери, которые несла наша страна от этой минной войны, приходилось замалчивать по дипломатическим соображениям и делать вид, что ничего не происходит. И чем дальше, тем наглее становились японцы. Только одно их сдерживало до какой-то степени - блестящие победы советского оружия над фашистской Германией.
Минный тральщик, на котором нёс службу отец, был постоянно в деле, если, конечно, штормовые условия позволяли вести траление фарватеров. А в "тихое" море траление шло под прицелом орудий главного калибра японских крейсеров. Устраивая показательные стрельбы, когда снаряды ложились в непосредственной близости от корабля, японцы часто вынуждали наши тральщики покидать район траления.
Молодой комендор, по сигналу боевой тревоги беря на прицел своего легкого палубного орудия японские корабли, ясно осознавал, что разница в огневой мощи не позволит ему сделать и нескольких залпов по врагу. Приказа открывать огонь не было, хотя так хотелось хоть раз проучить зарвавшихся самураев.
И так продолжалось полтора года. На мине не подорвались и войну нервов наши моряки выиграли у надменных японских адмиралов. А короткая открытая война против Японии дала возможность проявить всю ту ярость к врагу, что изо дня в день копилась в годы скрытого вооружённого противостояния и у Сахалина, и у Курил, и в проливе Лаперуза, и у мыса Лопатка...
Ратная служба моего отца, моряка Тихоокеанского флота, была отмечена медалями "За боевые заслуги" и "За победу над Японией".
В дальнейшем, после окончания военно-морского училища, морской офицер Бородин Алексей Алексеевич будет бороздить дальневосточные моря и Тихий Океан на мощных боевых кораблях Тихоокеанского флота, передавая молодым военморам дух славных боевых традиций Русского Флота.
В 1978 году отца не стало: сердце выработало свой ресурс жизненных тягот. Памятуя рассказы отца, я часто пытался в своём воображении взглянуть на ощетинившуюся орудиями всех калибров японскую эскадру через прицел отцовского орудия. Если воображение не подводило меня, то в таких случаях я всегда ощущал момент истины.
Я горд тем, что у меня был такой отец. Он мне оставил завет поколения безусых мальчишек, выросших в несгибаемых воинов. Завет предназначен не только мне - он для всех людей, кому не безразлична судьба Родины. Завет этот краток: "Когда вы начинаете терять себя в водовороте жизни, попытайтесь встать на наше место в минуты боя. И вы поймёте, что есть нечто более значимое, чем ваши неприятности. Это нечто - сила земли Русской. И тогда вы снова ощутите почву под ногами, поднимите голову, распрямитесь и сокрушите всё гадкое и низкое вокруг себя".
Спасибо тебе, отец, за то, что ты был на земле.
12.05.1999
Современные женщины, плоть от плоти городской цивилизации, обретая тем или иным способом постоянные или временные права на мужчин, как правило, в начальный период совместной жизни со своими мужчинами сосредотачивают в кругу своей семьи максимум усилий на уничижении их матерей, на подавлении сыновних чувств мужей или сожителей к их матерям, на всемерном отчуждении матери и сына друг от друга. Подобное поведение своих жён или сожительниц мужчины поначалу воспринимают как временный женский каприз, а у наиболее глупых из них при этом непомерно раздувается гордость собой ввиду того, что его так обожают женщины, не желающие делиться им меж собой. Однако же, как показывает практика, такая ситуация вовсе не так уж и безобидна, как могла бы показаться человеку, не искушённому в тонкостях семейной жизни. В случае, когда мужчина легкомысленно относится к постоянным наскокам своей дражайшей половины на свою мать и ничего не предпринимает с тем, чтобы прекратить подобный поток недоброжелательства с её стороны, можно с большой вероятностью утверждать, что мать с сыном, как минимум, довольно быстро перестанут понимать друг друга или, как максимум, станут чужими людьми, враждуя между собой до конца жизни.
В чём же кроется причина такой ярой непримиримости молодых женщин к матерям своих мужчин? Прежде всего, в том, что между матерью и сыном на биологическом уровне с самого момента зачатия сына его матерью возникают глубочайшие по нежности, постоянству, самоотверженности и взаимной жизненной необходимости чувства. Ощущая эти чувства своего мужчины к матери, молодая женщина прекрасно понимает, что избранный ею мужчина не будет всецело принадлежать ей вплоть до тех пор, пока он будет лелеять в своей душе нежность и сыновний долг к матери. Вот многие молодые женщины и стремятся всеми силами и любыми способами разорвать эту биологически обусловленную связь свекрови со своим мужем или сожителем.
Обычно в этом препоганом деле преуспевают весьма недалёкие и ограниченные женщины, относящиеся к мужчине как к своей нераздельной собственности. Мудрые же женщины никогда не занимаются подобными гадостями, ибо любят своих мужчин любовью высшего порядка, в противоположность тем самолюбивым глупышкам, которые за любовь принимают скоротечную страсть, а то и просто сожительствующие с мужчинами из соображений расчёта и выгодности, без особых угрызений совести удовлетворяя свою похоть за рамками формальной семьи.
Так почему же всё-таки мудрые женщины так трогательно берегут чувства своих мужчин к их матерям? Таким женщинам ведано, что от силы и процветания сыновней любви к матерям напрямую зависят жизни их любимых мужчин, их здоровье, самореализация в социуме, долгожительство на земле и, что самое главное, крепость их общей семьи, которую при таком раскладе никогда не покинет человеческое счастье.
БЛАГОСТЬ МАТЕРИНСКОГО ДАРА ЖИЗНИ
1930 год. Прошло всего тринадцать лет после октябрьского переворота, сломавшего традиционный уклад жизни как государствообразующего русского народа, так и всех других народов и народностей, входивших в состав Российской империи. К этому времени новый государственный строй - советская власть - был ещё крайне непрочен ввиду того, что новые нормы жизни ещё не устоялись в общественном сознании. На селе продолжала лютовать коллективизация, сопровождаемая злобным бандитизмом комбедов, известным как раскулачивание самых дееспособных и работящих крестьян по сёлам и деревням, что вылилось в жуткий по своим масштабам голод 1932-1933 годов среди крестьянского населения центра России, Поволжья и Украины. Именно в этот неспокойный год в деревне Алексеевка, расположенной в далёкой глубинке бывшего Одесского уезда, появилась на свет моя мама - Анфиса Дмитриевна Чумаченко, в замужестве - Бородина. В её родной семье помимо родителей и её самой были ещё двое детей - младшие брат и сестра.
Любознательность, непоседливость, ярко выраженная смекалка, буйное воображение, отчаянная смелость - вот, пожалуй, главные черты её характера, которые наиболее чётко отражали процесс её личностного становления в период раннего детства, когда для маленькой девочки всё вокруг было хорошо, светло и безмятежно. Рядом с ней как в её родной деревне, так и в окрестных сёлах всегда присутствовало множество родственников, одних только двоюродных братьев и сестёр был не один десяток. В это счастливое для неё время мама полновесно жила своими немудрёнными детскими радостями и, конечно же, вовсе не догадывалась о грядущих испытаниях, которые уже в скором времени должны были свалиться на её ещё неокрепшие плечи.
На восьмом году жизни родители отправили её на прожитьё к дальним родственникам в Киев. Для маленькой девочки это родительское решение стало чрезвычайно жестоким ударом, глубоко поранившим её детскую психику, ведь она фактически принудительно в миг была лишена родной семьи с тем, чтобы оказаться среди незнакомых людей, да ещё не в привычной деревенской обстановке, а в совершенно чуждой ей городской среде обитания.
Смириться с таким поступком самых родных для неё людей было трудно. Естественно, после произошедшего не по её воле разрыва с семьёй у девочки к родителям возникло чувство отчуждения, за что осуждать её никто не имеет права, поскольку отлучение малолетнего ребёнка от его кровной семьи, да ещё руками его же родителей - это противоестественное действо, в любом случае оказывающее ничем не устранимое воздействие на личностный рост ребёнка. Мотивы же своей отправки в Киев так и остались для мамы неразрешимой загадкой даже во взрослом возрасте: все её попытки впоследствии выяснить по этому поводу отношения с матерью (её отец во время войны пропал без вести) ни к чему не привели.
В Киеве же маме жилось совсем не сладко. Кардинальное изменение образа жизни в городе по сравнению с деревенским привольем, а также требование киевских родственников беспрекословно исполнять все их жёсткие воспитательные наставления - это и многое другое - должны были бы ожесточить маму, чего, к счастью, не случилось: она росла доброй, сердечной, отзывчивой девочкой, готовой на самые различные самоограничения ради дорогих ей людей.
Новая семья мамы жила в бедняцких кварталах Подола. Жилищные условия были крайне стеснёнными, поскольку вчетвером приходилось тесниться в одной небольшой комнатке, расположенной в пристройке к производственному зданию обувной фабрики, одна из сторон которой выходила в замкнутое пространство традиционного киевского дворика. Конечно же, о каких-то бытовых удобствах и говорить было нечего - на кухоньке был проведён водопровод, что уже было большой удачей. Жили очень скромно, поскольку материальное состояние новой маминой семьи было на очень низком уровне, что, впрочем, было характерно для всех соседей по двору. И, тем не менее, вопреки всем бытовым и семейным коллизиям жизнь как новой маминой семьи, так и дворовых соседей текла своим, казалось бы, раз и навсегда установленным чередом.
А через четыре года грянула война. Бомбёжки, паника, развал всей системы жизнеобеспечения города, отступление Красной Армии, оккупация Киева немецкими войсками и - голод. Жуткий голод, когда нечего было есть, поскольку продовольствие не на что было купить или обменять у размножившихся жуликоватых менял. Приходилось доставать пропитание всеми правдами и неправдами, к примеру, подбирать на железнодорожных переездах картошку, а, если повезёт, то и уголь, за что мама вместе с другими ребятами иногда попадала под обстрел немецких автоматчиков, охранявших продовольственные составы... На фоне этой мучительной борьбы за выживание гестаповские зондер-команды по причине еврейского происхождения арестовывали маминых друзей, которых затем вместе с их семьями расстреливали в Бабьем Яру. Всё это, конечно же, влияло на психику и личностный рост девочки самым негативным образом.
Апофеозом же жизни в оккупации стало лицезрение выступления на площади самого Адольфа Гитлера во время его посещения Киева. Киевлян тогда сгоняли на площадь под дулами автоматов, дабы продемонстрировать фюреру массовое изъявление украинцами благодарности за своё освобождение от власти большевиков.
Затем были жестокие бои за освобождение столицы Украины, во время которых уцелевшим жителям города пришлось отсиживаться в подвалах домов. При освобождении Киев был основательно разрушен. И снова нужно было как-то выживать до того момента, пока жизнь в городе не была хоть как-то налажена. Последствия перенесённых потрясений и лишений серьёзно сказались на здоровье мамы - она тяжело заболела, фактически была при смерти. Чтобы спасти её, необходимы были лекарства, достать которые стоило очень больших денег. Новые родственники, ставшие ей к тому времени роднее родных, распродали все остатки своего немудреного имущества, что позволило приобрести спасительные лекарства. Мама выздоровела, за что до конца жизни испытывала к своей тёте, которую воспринимала как вторую мать, чувство безмерной благодарности.
При возобновлении занятий в киевских школах мама продолжила учёбу. Она была способной ученицей, прекрасно успевавшей по всем учебным школьным дисциплинам. Однако, к её великому сожалению, ей удалось окончить всего семь классов школы, поскольку обучение в старших классах нужно было оплачивать. Денег же в семье едва хватало на еду и одежду, так что о получении среднего образования не могло идти и речи. Таким образом, вместо продолжения учёбы в восьмом классе мама вынуждена была поступить на работу: сначала - чертёжницей на картографическую фабрику, а затем - продавцом в овощной отдел гастронома.
Надо сказать, что все перипетии её детской судьбы выковали у неё такую твёрдость характера, на которую не могли повлиять никакие, пусть даже и чрезвычайные обстоятельства окружающей жизни. С неимоверной внутренней силой её характера постоянно сталкивались и родственники, и друзья, и просто знакомые. К совершеннолетию у молодой девушки проявился крепчайший духовный стержень её натуры, основу которого составляли идеалы человечности. У красивой, внешне яркой и привлекательной девушки традиционные моральные принципы славян всегда доминировали в её взаимоотношениях с людьми. Эти принципы, основанные на высочайшей чистоте понимания ею нравственных устоев жизни, стали тем самым главным социальным элементом, который напрямую повлиял на формирование жизнестойкости её личности. Ей были глубоко антипатичны легкомысленность и вульгарность в отношениях с кем бы то ни было, её натуре претили люди, уютно существовавшие в атмосфере предательства, обмана, неверности, жадности и презрения к окружающим людям.
Целеустремлённая волевая девушка, каковой была моя мама в молодом возрасте, по своим жизненным приоритетам вряд ли могла быть удовлетворена заурядностью прозябания в роли продавца овощных соков в магазине. Поэтому-то маму так влекла жизнь больших свершений, для чего в послевоенные годы любому дерзновенному человеку были открыты самые широкие перспективы. Вот и мама постоянно искала возможность своей самореализации в большом деле общегосударственного значения. Однако для неискушённой в общественной жизни девушки многое было покрыто пеленой неизвестности. Так, к примеру, безрезультатно закончилась её попытка уехать на работу по линии картографии в Восточную Германию ввиду отказа со стороны компетентных органов: оказалось, что проживавшим во время войны на оккупированных территориях гражданам запрещалось многое, в том числе и выезд на работу в страны народной демократии.
После неудачи с работой в Германии мама стала готовиться к отъезду на целину. Однако стать целинницей она не успела: знакомство с моим отцом, в ту пору курсантом киевского военно-морского училища, резко изменило всю её жизнь. В результате вместо целины мама уехала вместе с моим отцом, после окончания училища ставшим её мужем, на Дальний Восток, где молодому лейтенанту надлежало служить в составе Тихоокеанского флота. К слову сказать, их свадьба могла бы и не состояться, если бы и по этому вопросу особисты училища отца дали отрицательное заключение. Мама тогда даже помыслить не могла, что её жизнь тщательно проверялась в тайной канцелярии "Смерша" и что всё-таки она была признана достойной стать женой морского офицера.
В те годы условия жизни на Дальнем Востоке требовали от любого человека, по той или иной причине оказавшегося в этих суровых местах, недюжинных усилий для физического выживания. Бытовые трудности возрастали многократно в случае его ответственности ещё и за семью. Вот и маме пришлось брать себя в кулак, мобилизуя всю свою волю, всю силу своего характера, чтобы остаться человеком в античеловечной обстановке той агрессивной среды обитания, что наличествовала на дальних закоулках страны Советов, куда она была заброшена немилостивой судьбой.
Первые серьёзные испытания, помимо почти трёхнедельной изматывающей поездки на поезде с паровозной тягой, начались для неё сразу же по прибытии в пункт временного проживания семей комсостава Вооружённых Сил в Хабаровске. Ни столовой, ни кухни, ни воды, чтобы хоть как-то постирать и помыться, в этом фактически пересыльном лагере не было и в помине. Одни бараки. Надо сказать, что всё приданое мамы состояло из двух подушек и каких-то слабо подходящих для дальневосточного климата одежонок, что перед отъездом молодожёнов из Киева её сводная мать скатертями увязала в два узла. Естественно, после длительной дороги всё это приданое находилось в жалком состоянии. Более опытные и старшие по возрасту жёны офицеров и старшин, семьи которых оказались в том же бараке, где и мама с отцом, собрали молоденьких офицерш, часть из которых к тому времени совсем пала духом, и повели всю эту пёструю толпу для помывки и постирушки на берег Амура, что вызвало форменный переполох у жителей Хабаровска. И хотя вода в Амуре была весьма холодной, а погода в Хабаровске - пасмурной, мужественные жёны советских офицеров с честью справились со стоящей перед ними насущной проблемой, впервые за несколько недель в полной мере насладившись чистой водой реки. Всё это стало для мамы прологом ко всем тем тяготам жизни офицерской семьи, в результате чего характер её настолько закалился, что отец уже с трудом узнавал в ней наивную девушку киевского периода их романтических отношений.
Ну а тогда вслед за перевалочным пунктом Хабаровска последовал точно такой же пересыльный барак во Владивостоке перед тем, как они с отцом наконец-то прибыли к месту его службы на Русском острове. И вот здесь о какой-либо цивилизованности бытовой жизни моим родителям пришлось надолго забыть. Женщины наверняка с большой достоверностью оценят те условия, в которых жили на острове офицерские жёны, по одному характерному эпизоду, случившемуся с моей мамой.
Когда наступил срок родов моей старшей сестры, маму, находящуюся в предродовом состоянии, повезли рожать на утлом катере по неспокойному океану с Русского острова на остров Святой Елены, где находился ближайший военно-морской госпиталь. Этот заплыв на катере с основательной бортовой и килевой качкой длился целых четыре часа. Даже представить себе трудно, что в эти часы чувствовала молодая роженица, находясь в рубке этого катера, равно как и в госпитале, где в соседних палатах лежали больные или травмированные моряки?! Очень сложно представить также и то, как молодая мать обеспечивала после родов жизнь младенца, ведь практически весь её жизненный опыт состоял из городской жизни в Киеве. Однако мама с честью выдержала и это испытание: дочка росла здоровой, нормально развиваясь.
Через два года, в 1953 году, последовал перевод отца в Порт-Артур, куда он отбыл вместе с семьёй. Это был Китай, совсем другая страна, что порождало множество специфических проблем местного окраса, которые, тем не менее, необходимо было решать в обыденном режиме. А для мамы в этот период больше всего сложностей доставила подготовка к моему появлению на свет в этом городе неувядаемой славы русского оружия. Мама и здесь, вдали от Родины, была на высоте, вопреки массе нестандартных обстоятельств, так или иначе воздействовавших тогда на нашу семью. В Порт-Артуре окончательно сформировалась личность мамы, всегда являвшейся для нас с сестрой безмерно любящим ангелом-хранителем наших судеб.
Короткий период, с 1955 по 1959 годы, когда наша семья пребывала в Севастополе, куда отец был переведён из Порт-Артура в связи с закрытием правительством СССР этой военно-морской базы, стал для мамы неким подобием курорта, поскольку после всех пережитых ею дальневосточных мытарств жизнь в этом прекрасном черноморском городе наконец-то обрела для неё черты цивилизованности. И хотя здесь также было немало бытовых неудобств, но по сравнению с тем же Русским островом это был, можно сказать, земной рай.
Однако долго понежиться в этом раю семье не удалось. Руководство страны в лице Н.С. Хрущёва и иже с ним решило в конце пятидесятых годов резко сократить численность армии и флота. И вот, чтобы не попасть под топор бездумных сокращений, отец вынужден был дать согласие на перевод на Камчатку, ради чего ему пришлось перейти из состава ВМФ в зенитно-ракетные войска. Что же касается мамы, то для неё тем самым начался второй круг дальневосточных мытарств, протекавших теперь в более тяжёлом режиме, поскольку семья состояла уже из четырёх человек, что резко повышало её ответственность в качестве хранительницы семейного очага.
Опять на её долю выпала длинная, трудно переносимая нами дорога, опять был Владивосток с его перевалочным пунктом на Второй речке, после чего на самолёте военной поры в абсолютно некомфортных условиях состоялся перелёт в Петропавловск-Камчатский. И ведь мы исключительно вовремя прибыли на полуостров - аккурат сразу же после разрушительнейшего землетрясения 1959 года.
За пять камчатских лет жизни наша семья трижды меняла место жительства на полуострове. Условия жизни в те годы на Камчатке были сродни послевоенной разрухе на территориях, по которым прокатился каток войны. Чтобы прокормить семью, маме приходилось содержать и кур, и гусей, и поросят. Отца мы мало видели, поскольку он всегда был на службе, много перемещался по точкам дислокации своего войскового соединения, в связи с чем он не был помощником маме в домашнем хозяйстве. Когда же мы переселились в дальний гарнизон на Англичанке, который находился среди глухой тайги прямо на берегу Тихого океана, о своём подсобном хозяйстве и речи не могло быть, разве что можно было держать кур в общем сарае. Приходилось жить на пайках для офицерских семей (крупы, макароны, консервы, солонина), которые получали на продовольственных складах, до которых нужно было идти несколько километров по крутой дороге через сопки. Естественно, о фруктах или зелени можно было забыть до возвращения на материк.
Теперь уже и не узнать, о чём думала тогда мама, глядя на нас с сестрой, питающихся фактически по нормам военного времени, вдобавок к этому лишённым возможности для нормального обучения в школе, ввиду отсутствия учебных помещений, учителей и неукомплектованности классов (часто в классе было по два-три ученика, а занятия разных классов единственный учитель проводил одновременно в одном помещении). Можно только предположить, что она роптала на судьбу, обделяющую её детей теми радостями жизни, которые были само собой разумеющимися в том же Севастополе. Однако мы с сестрой ни разу не видели её растерянной и слабой - она всегда была деятельной, активной и оптимистично настроенной. Эта её мужественность перед лицом негативных обстоятельств позволила нам с сестрой безмятежно наслаждаться своим детством, поскольку вопреки всем превратностям жизни мы всегда чувствовали за собой крепкую стену маминой заботы о нас.
После Камчатки мы в 1964 году снова попали в цивилизацию, когда отца перевели в Подмосковье, и семья поселилась в военном городке под городом Клин. Радость была неимоверная - ведь семья впервые за всё время службы отца была заселена в отдельный финский домик! Да, пусть не было водопровода, пусть мыться ходили по субботам в общую баню, пусть все удобства были на улице, но у нас был свой домик с маленьким участком, за которым начинался лесок с примыкающим к нему прудом. Было от чего радоваться - нам наконец-то улыбнулась фортуна!
После демобилизации отца в 1968 году мы получили квартиру в Клину, которая находилась в хрущёвской пятиэтажке, притулившейся к Ленинградскому шоссе на въезде в город. Как же мама тогда радовалась этой первой за все семнадцать лет службы отца собственной трёхкомнатной квартире со всеми удобствами! Нам было всё в радость, даже несмотря на то, что горячую воду, наконец-то, дали только через год после въезда, что целых два года пришлось дожидаться газификации дома. У нас же с сестрой было ощущение, что мы обрели семейное гнездо родительского крова.
Только тогда, после обретения своего стабильного жилья, мама смогла перевести дух после многолетней жизни в разъездах и неустроенности, хотя неприятности начали догонять её и здесь. Много нелицеприятных моментов она натерпелась в первое время после новоселья от соседей, которые не переставали шпынять нас просто за то, что мы были офицерской семьёй, пусть и бывшей. Маме при любом удобном случае прямо в лицо бросали обвинение в том, что она "офицерша" со всеми вытекающими из этого последствиями: мол, мы всю жизнь шиковали на офицерских зарплатах, а они, простые работяги, вынуждены были тащить свою судьбину в нищете и лишениях. Пресекая на корню все подобные кривотолки во дворе и в подъезде, мама не уставала всемерно заботиться о теплоте и достатке нашего семейного очага.
Надо сказать, что ещё в Севастополе ей удалось закончить курсы кройки и шитья. На Камчатке она, работая в ателье поселка Елизово, стала мастером пошива женского платья, параллельно овладев ещё и навыком закройщика. Собственно, шитьё стало главным профессиональным занятием в её жизни, которое помогало ей всегда и везде быть самостоятельной в материальном плане. Для её независимой и цельной натуры это было жизненно необходимо - чувствовать свою жизненную состоятельность и иметь возможность помогать другим. Тем и жила на людях, хотя часто высказывала сожаление, что жизнь так и не предоставила ей возможности продолжить учёбу - закончить среднюю школу и поступить в институт. А учиться ей всегда нравилось, поэтому она с удовольствием помогала нам с сестрой осваивать школьную программу вплоть до десятого класса. Мама мечтала, чтобы мы с сестрой, её любимые детки, получили высшее образование, что для неё стало бы своеобразной компенсацией за то, что лично ей судьба не позволила превысить образовательный уровень семилетней школы.
С 1978 года, когда умер отец, она стала для нас - её детей и внуков - фактически главой семьи, оказывая нам всю возможную поддержку, какая была в её силах, даже тогда, когда мы вроде бы уже твёрдо стояли на ногах. Ну а её человеческое участие в наших судьбах не прекращалось вплоть до её ухода из этого мира. Да и сейчас такое участие продолжает оставаться актуальным для нас с сестрой, хотя теперь такую поддержку мамы наших жизненных свершений приходится черпать из закромов памяти.
Труден, часто на пределе человеческих сил, был жизненный путь мамы. Оглядываясь назад, на всю свою прошедшую жизнь, я всё более и более уверяюсь в том, что без мамы всех моих жизненных достижений, той личности, каковой нынче я являюсь, просто не было бы. Всё, что сформировано во мне человеческого, так или иначе исходит от неё, от её любящего сердца, её добрых глаз, её ласковых рук, её жизненной мудрости. И та неудержимая тяга к знаниям, которая ведёт меня по жизни, - тоже наследие мамы.
Честно говоря, я не помню случая, когда бы она потеряла твёрдость духа или спряталась за своими слабостями от проблем, хотя при этом я хорошо знаю, что ей самой жилось, ох, как нелегко и в детстве, и в юности, и в замужестве. Как это бывает в любой семье, мы с сестрой часто огорчали её, но вопреки всему она всегда давала нам силы к преодолению тех проблем, которые мы притягивали к себе по своему недоразумению молодых зазнаек. Мама любила нас беззаветно, ради нас без колебаний отказывая себе в удовольствиях или еде, да, да, именно в еде: в голодное время нашего детства на Дальнем Востоке она готова была ради нашего счастья пойти на любое самопожертвование.
Да и не только с нами, своими детьми, она делилась своей внутренней силой, не только нам она придавала уверенность в жизни - в гарнизонах к ней тянулись на огонёк многие из офицерских жён, и она никому, кто приходил к ней с открытым сердцем, не отказывала в помощи. Правда, были и такие хитрые прощелыги, которые, втираясь к ней в доверие и дружеское расположение, использовали её жизненный потенциал в угоду своим личным интересам, бессовестно обманывая маму. Она готова была поделиться с ближним последней рубашкой, чем пользовались эти морально нечистоплотные людишки, выдававшие себя за её задушевных друзей и подруг. Такие нелюди доставляли ей глубокое огорчение своей низостью и интриганством. При всём при этом она ничего не боялась - любые возникавшие проблемы устраняла быстро и решительно. Мелкие людишки, крутившиеся рядом с ней, частенько вынуждены были выслушивать из её уст нелицеприятную правду о себе, когда она срывала лживые, притворно благодушные покровы со многих из них.
Мама ушла из жизни в октябре 2008 года, через три недели после рождения её третьего правнука. Для меня это стало настолько невосполнимой потерей, что в моей душе до сих пор зияет громадная прореха, закрыть которую я не в силах, да, собственно говоря, и нечем закрывать. Настолько крепка была наша с ней психоэнергетическая связь, что пока не просматривается ничего, что способно было бы помочь мне прикрыть этот душевный провал. Возможно, в этом мне могла бы поспособствовать женщина тех же самых духовных вибраций, что и мама, но время идёт, а подобной женщины я так до сих пор и не встретил. Очевидно, в облике мамы на Землю приходила великая душа, и просто невероятно, чтобы ещё одна душа такого же высокого духа оказалась рядом со мной.
Мама была сильным человеком, родившимся под знаком Льва. Это был бесспорный лидер. Нас с сестрой она вырастила, воспитала и затем, уверившись в нашей жизнеспособности, отпустила в большую жизнь. Сама же, никогда ни на что не жалуясь, до конца жизни трудилась, поскольку не могла не работать, не могла не приносить людям радость своим высококлассным искусством швеи, пусть даже за свой труд она выручала весьма скромные средства. И ведь что самое поразительное, она могла с комфортом жить по наличествующим средствам! Более того, она постоянно стремилась помогать нам, готовая отдать всё, что имела. После того, как мы с сестрой оперились и разлетелись в разные стороны из родительского гнезда, она взрастила и воспитала, как свою кровинушку, старшую внучку (дочку сестры от первого брака), ставшую для неё отрадой души после смерти моего отца. У неё также хватило физических сил, сердечной доброты и трогательной любви, чтобы серьёзно поучаствовать в судьбе и моего сына, за что он проникновенно хранит в своей душе самые нежные чувства к своей бабушке.
Чем больше я думаю о маме, вспоминая её слова, её поступки, её роль в семье, её поведение на людях, в конце концов - даже её мудрое молчание, с которым она самым внимательнейшим образом выслушивала наши якобы всезнайские речи, после чего к тебе приходило ясное понимание, что как раз она-то и знает о жизни гораздо больше тебя, даже несмотря на твоё "верхнее" образование, тем отчётливее ко мне приходит осознание её качеств всеведающей матери. Да, по молодости лет, когда у человека множество увлечений, друзей, поездок в различные места, встреч с интересными людьми, когда человек с головой уходит в работу, верша свою карьеру, когда человек создаёт и отстраивает свою собственную семью, - я не часто бывал в родительском доме. Сейчас, хоть это уже и поздно, и не имеет особого смысла педалировать этот вопрос, я корю себя за все те годы, в которые недодал маме своей сыновней любви. Но странное дело, у меня всегда было такое ощущение, что она рядом, где бы я ни находился и чем бы я ни занимался. Как бы мои слова кем бы то ни было не были восприняты в качестве моей личной слабости, я не побоюсь сказать, что это ощущение не покинуло меня и со смертью мамы: мною и сейчас чисто физически чувствуется благость её присутствия в пространстве моей жизни.
Особенно сильно желание по максимуму отдать ей хоть часть того должного, чем из человеческих соображений я должен был по жизни одаривать маму, никогда не жалевшую своих сил ради оберега меня от различных несчастий, возникло у меня в последний год её жизни. Вопреки досужим суждениям моих коллег и знакомых, особенно со стороны женщин, о том, что подобным образом настоящие мужчины не поступают, я бросил всё преходящее, чтобы быть рядом с ней фактически до конца её земного пути. И я видел искреннюю радость в её глазах, поскольку при том, что она для многих многим жертвовала в своей жизни, мало кто жертвовал чем-то серьёзным ради неё самой. Да, она отговаривала меня от всего этого, говорила, что привыкла быть одна и не хочет быть никому в тягость, но её глаза выдавали неизрекаемую благодарность любящего сердца за душевную близость в последние дни её земного пути. Думаю, в это время мама была просто счастлива, абсолютно не замечая неудобств бытового характера.
Оставаясь одни, мы с ней подолгу говорили тогда о многоцветье жизни. Я понимал, очень хорошо понимал, что она прощается с жизнью, неспешно и доверительно передавая мне своё наследие - накопленный ею жизненный опыт. Точно так же она постаралась передать каждому из близких для неё людей то, что тот в меру развития своей души смог воспринять из великого духовного задела этой мудрой женщины.
И теперь её слова, отпечатанные золотыми буквами в моём сознании, являются путеводными звёздами в моей текущей жизни. Сколько ещё продлится мой земной путь? Может, мама и это прозревала, однако мне об этом ничего не поведала. На так любимых ею наших с ней вечерних посиделках она вкладывала в меня свой наказ творения добра людям, пестования в своём сердце искренней любви к близким, проявления силы при отстаивании человечности как в себе самом, так и в родичах, ещё окончательно не потерявшихся в пучине античеловечности.
Если бы каждому человеку было дано исполнить наказ моей мамы, в мире восторжествовало бы добро и воссияла бы своими божественными эманациями святая любовь!
Благодарю тебя, мама, за твой благой дар жизни!
15.07.2011
Старая как мир философская проблема - смысл жизни человека на Земле. Пока философы веками дискутируют между собой по этому поводу, все остальные люди так или иначе, на сознательном или интуитивном уровне, стараются понять, зачем же они всё-таки живут в этом подлунном мире? Важно знать, что для каждого жителя Земли небесами заготовлен исключительно свой, строго индивидуальный ответ на этот сакраментальный вопрос. Как такой ответ будет доведён до конкретного человека - не дано знать никому, однако человеку нужно быть готовым в любой момент получить послание небес по этой теме. Правда, даже когда тот или иной индивид внутренне готов к принятию такого послания, в момент свершения этого действа всегда присутствуют элементы неожиданности, неоднозначности, неординарности происходящего или психического шока той или иной степени выраженности.
ПОСВЯЩЕНИЕ В СТЕЗЮ ДУХА ПРЕДКОВ
Всю свою жизнь, вплоть до 2011 года, я не прекращал упорных поисков самого себя, своей исконной сути, своей уникальной предназначенности к осуществлению за отведённое мне время моего физического земного воплощения тех деяний, которые по рождению предназначено проявить в окружающей действительности исключительно мне и которые помимо меня не сможет реализовать никто иной. Смысловая наполненность этих поисков определялась тем фактом, что ещё в детстве я чувствовал в себе некую непреодолимую отрешённость от всего того, чем в типизированном варианте занимается большинство мальчишек. Причём эта отрешённость от стандартного поведения, шаблонных мыслей и слов, как по кальке размноженных жизненных устремлений многократно усилилась в юношеском возрасте. Невесть откуда, необъяснимо почему, но я знал, был уверен, что мне уготована необычная судьба. Но вот какая именно? Это был вопрос из вопросов.
Собственно говоря, ни в детстве, ни в юности рядом со мной не было ни одного человека, хорошо понимающего вселенские истоки земных судеб людей, с кем можно было хотя бы поговорить на эту тему, а уж возможность посоветоваться с таким человеком о своих неясных внутренних устремлениях и ощущениях была для меня верхом мечтаний, к сожалению, несбыточных. Для подобных разговоров оставались разве что особо близкие друзья, среди которых, на самом деле, был всего лишь один задушевный друг из параллельного школьного класса, которому я мог без опаски доверять свои самые сокровенные тайны. Именно с ним мы мечтали о том, как, выучившись в институтах и осознав своё предназначение в этом мире, будем вершить важные для всех людей нашей планеты деяния. Но, естественно, посоветовать друг другу что-то кардинальное мы не могли в силу младости своих лет.
В десятом классе как-то само собой, в спонтанном режиме, большинство моих одноклассников определилось со своей дальнейшей жизнью ещё до выпускных экзаменов. Те, кто хотели продолжить образование, чётко знали в какое учебное заведение пойдут поступать после школы. Если же говорить о тех высших учебных заведениях, в которых большинству из нас хотелось получить высшее образование, то практически все они относились к научно-техническому профилю, чему мы были обязаны, в первую очередь, нашему учителю физики, который привил нам восторженное почитание физиков-лириков - тех чудаков не от мира сего, деятельность которых была отмечена выдающимися открытиями в истории современной науки.
Все ребята из моего близкого дружеского круга выбрали для поступления гражданские ВУЗы, ну а я уже здесь был оригинален, поскольку под влиянием мужа своей сестры, курсанта КВИРТУ, решил тоже поступать в это военное училище, продолжив тем самым офицерскую династию нашей семьи. И всё в этом отношении вроде бы хорошо складывалось вплоть до предстоящего отъезда в военный лагерь для абитуриентов под Киевом. Однако где-то на небесах уже к тому времени что-то переключилось, и с этого самого периода жизнь начала основательно трепать меня, наверное, для того, чтобы научить уму-разуму. Как я понял много лет спустя, мне надлежало пройти через множество заблуждений, чтобы у меня уже не возникало сомнений в том, что всё это не моё, что моё предназначение лежит совершенно в другой области жизнедеятельности.
И начался этот процесс моего вразумления сразу же после выпускного бала в тот момент, когда нас, будущих курсантов различных военных училищ, построили на плацу военного комиссариата города Клин для вручения проездных документов, по которым мы должны были добираться до мест дислокации своих училищ. Мне и ещё троим парням приказано было выйти из строя и отправиться к офицеру, отвечающему за отправку абитуриентов, для выяснения причин, по которым нам не были присланы проездные документы из училищ. В соответствующей комнате мне было разъяснено, что по отношению ко мне пришёл отказ в допуске к вступительным экзаменам по состоянию здоровья - у меня обнаружилась скрытая дальнозоркость, что, видите ли, было несовместимо с карьерой офицера радиоинженерного профиля, хотя тут же я получил предложение поехать поступать в средне-командное артиллерийское училище. Естественно, я отказался от предложения стать артиллеристом: променять филиал радиотехнический академии в Киеве на заштатное артиллерийское училище в Ачинске в корне не соответствовало моим устремлениям к высокоинтеллектуальной профессии. Забрав из военкомата свои документы, я оказался, таким образом, свободным от всего. Однако я не испытывал от такой свободы абсолютно никакой радости, ибо в тот момент вовсе не представлял себе, что же делать дальше.
Ну а затем начался сопровождавший меня практически всю жизнь кавардак многочисленных попыток заниматься тем, что рано или поздно вызывало у меня внутри стойкое чувство неприятия чуждых мне профессий или работы. В 1971 году, в первый год после школы, я не поступил ни в МИФИ, ни в МЭИ, куда я подавал документы не по зову души, а просто потому, что в эти ВУЗы поступали мои друзья. После неудач с поступлением в институты пошёл работать лаборантом в НИИ радиотехнического направления, где в то время существовала даже бронь от армии. На следующий год, вопреки настоятельным увещеваниям начальства, уволился, решив сыграть ва-банк - или поступить в институт, или пойти служить в армию. В МИФИ снова не прошёл по конкурсу, а в МАИ поступил с большим превышением проходного балла.
Однако и в институте всё пошло наперекосяк: почти шесть лет учёбы на радиофакультете нужны были, очевидно, для того, чтобы прийти к однозначному пониманию, что инженерия и всё, что связано с математикой, - это тоже не моё поле деятельности. В студенческую пору, принимая активное участие в летних строительных отрядах, пытался примерить на себя и строительные профессии, но и это было не моё, хотя первоначально возник неподдельный интерес к строительным профессиям.
На третьем курсе, пытаясь максимально дистанцироваться от малоинтересных мне учебных дисциплин, с головой ушёл в спортивный туризм. Многочисленные зимние и летние путешествия по горам, дикой тайге, тундре вылились в явное желание перевестись в институт геодезии и картографии. И всё это происходило уже на пятом курсе, когда до окончания института оставалось уже меньше года. Что-то остановило меня (больше всего было жаль родителей, которые после моего разговора с ними о возможном переводе в другой институт, страшно расстроились, а отец, не переставая, пил лекарства от сердца), и я всё-таки защитил диплом радиоинженера.