Не забудь оглянуться...
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Из середины 22 века во время Великой отечественной войны попадают двое подростков. Что ждет там юных пришельцев из мира,в котором давно уже забыли эту войну?
|
Не забудь оглянуться...
1.
Данила и Сергей сидели уже два часа скучали в дозоре, когда кусты зашевелились, и оттуда вышли двое -- парень и девушка. Одеты они были странно, не по погоде. Лишь на парне была куртка.
Данила, крепкий мужичок лет сорока, бородатый, как допетровский боярин и с длинными буденовскими усищами, тут же вскочил и вскинул автомат.
-- Руки! Серег, посмотри...
Это относилось уже к напарнику, пареньку лет четырнадцати. Тот перехватил поудобнее винтовку и направил её в сторону чужаков.
Парень и девушка стояли, испуганно озираясь.
-- Руки вверх, -- повторил бородач, сплевывая в траву густую тягучую слюну. -- А не то...-- и недвусмысленно покачал автоматом.
Парень бросил испуганный взгляд на девчонку -- она оказалась более смышленой и уже стояла с поднятыми руками, -- и последовал её примеру.
-- Ну-ка, Серега, обыщи их...
-- Есть! -- ответил мальчишка звонким голосом и, забросив оружие за спину, направился к чужакам.
Он бесцеремонно ощупал девчонку, проводя ладонями по бокам, по бедрам -- её спутник насупился, но ничего не сказал.
Потом Сергей обыскал хмурого парня. Тоже не нашел ничего подозрительного, только в кармане куртки лежала книга.
-- А ну-ка... -- бородатый Данила взял у Сергея трофей.
-- Отдайте, -- насуплено пробасил парень.
Данила повертел яркий томик, открыл, пролистал несколько страниц.
-- "Не забудь оглянуться", -- прочитал он название. -- Ишь ты... Твоя?
-- Моя, -- буркнул парень. -- Чья же еще...
Данила снял заплатанный вещмешок, развязал его, положил туда книгу и снова закинул его за спину.
-- Потом отдам, -- сурово пояснил он, видя, как парень недовольно нахмурился.
-- Что с ними делать будем? -- спросил Сергей.
-- Отведем в отряд, а там пусть командир с комиссаром разбираются. Пошли! -- это относилось уже к чужакам. -- Рук не опускать. Шаг в сторону считается побегом. Стреляю без предупреждения...
Данила пошел впереди. Под его ногами не хрустнула ни одна веточка. Парень и девчонка шумно топали следом, не опуская уже начинающих затекать рук. Шествие замыкал Сергей, держа винтовку наперевес.
-- Вот это влипли, -- прошептал парень, наклоняясь к уху девчонки. -- Тань, нас не убьют?
-- Если это не фашисты, то не должны, -- так же тихо ответила девчонка.
-- А кто это?
-- Не знаю, Роб. Наверное, партизаны...
-- Разговорчики! -- гаркнул бородач, оборачиваясь. Черный зрачок его автомата смотрел в лица чужаков.
Дальше они шли молча, примерно с полчаса. Руки с непривычки затекли, особенно у Тани. Роберт был повыносливее, но идти с поднятыми руками было неудобно. А опустить их он боялся -- вдруг бородач выстрелит?
Вскоре они вышли на большую лесную поляну, заставленную по периметру сломанными телегами. У огромной сосны была привязана к дереву лошадь. Она испуганно стригла ушами, судорожно втягивала в себя воздух и била хвостом по исхудалому крупу. В нескольких метрах от лошади темнел вход в какое-то подземное сооружение, накрытое сверху огромными бревнами, около которого стоял с винтовкой заросший щетиной мужик в одежде, похожей на теплую куртку. Чуть вдалеке располагалось еще несколько таких же построек. Около деревьев на траве сидели люди -- по двое, по трое, некоторые спали, положив под себя свернутые... кажется, это называется "телогрейка"? У Роберта глаза загорелись от восторга. Это же был настоящий партизанский лагерь! Почти как в кино про древние времена! Жалко, фотоаппарата нет, ведь никто из одноклассников не поверит, когда он вернется и расскажет, что видел!
Роберту хотелось верить, что он вернется. Или что сейчас перед ним историческое кино. С эффектом присутствия...
-- А ты башкой-то не верти, не доводи до греха, -- бородач ткнул Роберта в плечо дулом автомата. -- Не убежишь...
-- А я и не собираюсь, -- буркнул Роберт, на всякий случай делая шаг назад. -- Вы что, меня за врага считаете?
-- Там разберутся, -- буркнул Данила, кивая на сооружение, которое охранял угрюмый, как и все здесь, мужик. -- Руки можете опустить, -- добавил он, но тоже не очень миролюбиво. -- Михайло, -- крикнул он часовому, -- доложи комиссару, подозрительных привели.
Роберт испуганно покосился на Таню, хотел что-то сказать, но та покачала головой и прошептала:
-- Тихо. Молчи пока...
Роберт не знал, что ощущала сейчас Таня, но ему здесь нравилось все меньше и меньше. Сначала машина времени выбрасывает его с сестрой совсем не там, куда они хотели попасть, потом почти час они шли через мокрый осенний лес, и только увидев в небе старинный самолет, Таня предположила, что они оказались не только не в том пространстве, но и со временем ошиблись лет на сорок.
-- Это был немецкий самолет, -- как всегда спокойно сказала Таня.
-- И чем это нам грозит? -- спросил Роберт.
-- Не знаю, -- хмуро ответила сестра. -- Думаю, что ничем хорошим. Надеюсь, Патруль нас отыщет раньше, чем мы попадем к немцам или еще к кому...
-- Только не Патруль! -- воскликнул Роберт.
-- Дурак ты, -- угрюмо буркнула сестра. -- Патруль -- наша единственная надежда вернуться домой.
Он еще не успел испугаться, для него это было продолжением увлекательного приключения, которое началось еще вчера, когда Роберт полвечера уговаривал Таню отправиться в прошлое, чтобы увидеть Делину Росси, книги которой он мог перечитывать бесконечное количество раз. Вначале Таня отказывалась, аргументируя это тем, что никто им не позволит уйти в прошлое, однако Роберт предложил никого не спрашивать. Просто залезть в машину времени, и....
-- Ты же почти свой человек в Институте Времени, -- сказал Роберт сестре. -- Ты туда свободно ходишь...
Действительно, Таня часто бывала в Институте Времени, они специализировалась по истории, собиралась после окончания школы и института стать историком-темпористом.
Таня пыталась отговорить брата, потому что если они без спроса залезут в транстемпоральный агрегат (в просторечии именуемый машиной времени), и полетят в прошлое, то с ними будет разбираться Темпоральная полиция (в просторечии - Патруль Времени), которая как раз и создана, чтобы пресекать попытки несанкционированного проникновения в прошлое.
-- Ладно, ты, -- сказала Таня. -- Ты не собираешься в историки. А у меня, если нас поймают, а нас непременно поймают, будут неприятности. Мне запретят даже и думать об Институте Времени.
Но все-таки Роберту удалось уговорить сестру.
Впрочем, Таня легко подалась на уговоры брата. Ей было всего двенадцать, а в этом возрасте часто тянет на авантюры.
Им удалось легко проникнуть в Институт (у Тани был постоянный пропуск), после долгого блуждания по коридорам наконец найти зал, где стояли машины времени, залезть в кабину одной из них, набрать на клавиатуре октябрь 1982 года -- года, когда в Староволжске жила Делина Росси, и ей было всего одиннадцать лет, и..
И они очутились в хмуром лесу.
А темпоральная кабина исчезла сразу, как только они вышли из нее под холодный моросящий дождь. Таня даже не успела запрограммировать её на возвращение.
Теперь вся надежда была на то, что Патруль засек несанкционированное перемещение, и вот-вот появится. Надо было оставаться на месте и ждать.
Но неугомонный Роберт -- ему уже четырнадцать, а он порой ведет себя как малый ребенок -- захотел прогуляться по окрестностям. Как же, впервые в жизни совершил путешествие во времени...
Тане оставалось лишь составить ему компанию.
Естественно, место высадки они потом не нашли, а Таня не умела без компьютерного навигатора ориентироваться в лесу.
Таня сказала брату, что если они встретят здесь кого, чтобы тот побольше молчал, говорить будет она.
-- Ты не знаешь реалий этого времени, и это для нас может кончиться плохо. Я тоже не очень хорошо знаю, все-таки я специализировалась по более поздним годам, но все-таки что-то знаю. Но я надеюсь, Патруль найдет нас раньше, чем...
Она недоговорила, но и так всё было понятно.
Так они и шли по лесу, пока через полчаса не наткнулись на партизан.
А Патруля так и не было, и это Тане очень не нравилось...
*
-- Никак, Василий, шпионов поймал? -- услышал Роберт за спиной веселый молодой голос.
Он обернулся.
Позади стоял парень лет девятнадцати, с серый лицом, в потрепанной одежонке. В руках он держал ружье-двустволку.
-- Как видишь, -- спокойно ответил Данила.
-- И что теперь? В расход? -- спросил парень так буднично, что у Роберта похолодела спина. Он посмотрел на сестру. Танино лицо было спокойным, сосредоточенным. Перехватив взгляд брата, она чуть нахмурила брови и покачала головой.
-- Может, и в расход, -- буркнул Данила. -- Это как комиссар решит...
Парень с ружьем отошел, ничего не сказал. А Данила развязал вещевой мешок, достал из него книгу, которую он забрал у Роберта. Сел на пенек. Начал листать.
И тут раздался крик:
-- Задержанных -- к комиссару...
2.
В блиндаже царил полумрак. Слабый огонек коптилки, что стояла на грубо сколоченном столе, почти не давала света. Прямо над столом висела повидавшая немало на своем недолгом веку карта местности -- затертая на сгибах, с рваными краями. Видимо, владелец карты специально повесил её, чтобы та совсем не развалилась от частого употребления. И правильно сделал: новую найти будет весьма проблематично...
Слева от стола находился вход в блиндаж. Вместо двери колыхалась плащ-палатка. Время от времени её теребил порыв ветра, и внутрь блиндажа попадал свежий воздух. А снаружи можно было видеть высокие стройные сосны с густыми кронами. Над ними серел клочок затянутого тучами неба. Сыпал мелкий колючий дождь. В результате почти половина и без того немногочисленного отряда чихала и кашляла. Не говоря уж о том, что с десятка два бойцов получили ранение в боях, пятеро из них были очень тяжелые, и нахождение в промозглых землянках совсем не способствовало возвращению в строй. К тому же врач погиб неделю назад в бою с эсесовцами у Гнилых болот. У этих болот вообще осталась четверть отряда -- ровно двадцать один человек. Да и командир был тяжело ранен, теперь ему, комиссару, приходилось выполнять его обязанности...
Обо всем этом и думал сейчас Павел, комиссар партизанского отряда, короткими глотками вливая в себя пустой холодный чай. Если, конечно, можно было назвать чаем холодную похлебку горьковатого вкуса.
Не выпив и половины, он отодвинул кружку, встал из-за стола и подошел к карте. Это было неосознанное движение, своего рода рефлекс -- рассматривать карту после приема пищи. Расположение своего отряда и войск противника он знал почти назубок. Но у карты была одна исключительная особенность: её разноцветная поверхность, потускневшая от частого чирканья химическим карандашом, хорошо успокаивала нервы.
В этот самый момент за спиной раздался шорох. Павел резко обернулся, машинально положил ладонь на кобуру.
В дверном проеме стоял угрюмый, как битюг, Дмитрий Москаль.
-- Товарищ комиссар, -- простужено пробасил он. -- Там это... привели...
-- Кого? -- нахмурился Павел.
-- Да парень с девкой, дети еще совсем, -- с шумным вздохом проговорил Дмитрий.
Услышав, что привели детей, комиссар облегченно вздохнул. Дети есть дети, они не смогут нанести вред отряду. Правда, сейчас, когда идет война, всё может быть. Павел слышал, что немцы готовят из подростков диверсионные отряды, которые они забрасывают в советский тыл. Но это были всего лишь слухи...
-- Накормите их, пусть отдыхают, -- распорядился Павел. Дети были явно из окрестных сел, сбежали от немцев и наверняка были усталые и голодные.
-- Есть! -- по военному ответил Дмитрий. Но уходить не спешил. Угрюмо стоял, загораживая солнце, переминаясь, как медведь, с ноги на ногу.
-- Что еще? -- раздраженно бросил Павел. Ребра вдруг резко заболели, как будто его ударили палкой.
-- Странные они какие-то, товарищ комиссар...
Павел скривился так, словно прожевал пригоршню горького перца. Начинается...
-- Ну и в чем их странность? -- недовольно спросил он, зачем-то быстро оглянувшись на карту.
-- Вообще странные... И в разговорах, и в одежде... Два заслона прошли со стороны болот, только на третьем их заметили... Мне кажется...
-- Меня не интересует, что тебе кажется, -- вдруг взорвался Павел. -- Давай их сюда, будем разбираться...
-- Есть! -- Дмитрий быстро исчез из проема.
Значит, дети, подумал Павел, садясь на грубо сколоченную скамью, приставленную к столу. Если выяснится, что их подослали немцы, придется расстрелять, ничего не поделаешь. Только как они могли пройти со стороны болот? Не иначе сброшены с парашютом. Правда, немецкая авиация в последние дни не летала, однако одиночный самолет можно и упустить из виду, особенно если он летит выше низко стелящихся облаков...
В проеме входа возник рыжебородый партизан в шапке набекрень, который вел перед собой задержанных.
-- Проходите, -- угрюмо буркнул он.
Это действительно были дети, девчонка лет двенадцати и парень года на два постарше. ("А кого ты ожидал увидеть?" -- задал себе вопрос Павел). Они вошли внутрь блиндажа и остановились, явно испуганные.
Следом, едва переставляя ноги, вошел Виктор Бородин, командир отряда. Медленно обогнув задержанных, он на мгновенье задержал на них усталый взгляд, а потом сел на скамью рядом с комиссаром, даже не поздоровавшись.
Голова Виктора была перевязана, правая рука, тоже перебинтованная, покоилась на перевязи. На левом боку висела кобура с пистолетом.
В маленьком блиндаже сразу стало тесно, и Павел почувствовал себя неуютно, как в тюремном карцере.
-- Свободен, -- бросил он бородачу. И тут же пожалел о своем поспешном приказе: если это диверсанты, то они наверняка вооружены. Хотя, скорее всего, дозорные их наверняка обыскали, и будь у них оружие, об этом комиссару доложили бы в первую очередь.
Павел поднял фитилек коптилки -- стало чуть светлее, и комиссар с командиром смогли получше рассмотреть задержанных.
Парню, наверное, было лет шестнадцать. Высокий, спортивного сложения, он был в пятнистых брюках и темной рубашке. На рукаве рубашки -- какая-то странная эмблема: спираль, на конце которой горит ярко-красная звездочка. Над звездочкой -- большая буква "К". Действительно, очень странно...
Девчонке было не больше двенадцать. Одета она была по-мальчишески: брюки (почему-то ярко-красного цвета), белая физкультурная майка с короткими рукавами, на груди -- парусный кораблик. О том, что это все-таки была девчонка, свидетельствовали длинные, почти до пояса, волосы цвета воронова крыла.
На ногах у обеих... Гм, как они называются? Кажется, мокасины, как у индейцев. Грязные, конечно, но явно новенькие. Не похоже, что в них прошагали много километров.
Другая странность, которая сразу бросилась в глаза Павла -- это внешний вид ребят. Они не казались ни измученными от долгого пути через болота, ни отощавшими от постоянного недоедания, какими были сейчас все дети, оказавшиеся в оккупации. Было непохоже, что они могли ходить по дорогам, выпрашивая хлеб даже у немецких солдат.
А эти... их, похоже, совсем не коснулась война. Они походили на сытых кулацких или поповских выкормышей.
Правда, глаза у них испуганные, но это совсем не тот испуг, который в последние два года Павел видел в глазах детей. Скорее это не испуг даже, а любопытство. Как в цирке, когда затаив дыхание следишь за полетом под куполом воздушных гимнастов.
Откуда они здесь взялись такие, и чем их появление может грозить отряду?
-- Кто такие? -- сурово спросил Павел.
-- Сироты мы, издалека идем, -- тихо сказала девочка, неуверенно глядя в глаза Павлу. Глаза у неё были очень выразительные -- темные, как у цыганки, похожие на остывшие угольки. Как, впрочем, и брови -- густые и черные. И лицо у неё было смуглое, приветливое, вызывающее расположение.
Но именно это и показалось Павлу подозрительным. Ведь хорошо известно, что хороший лазутчик не должен при первом взгляде вызвать подозрение...
-- Мы уже несколько дней идем, -- продолжила девочка, -- Родителей наших убили...
Она говорила с мягким акцентом, похожим на украинский. Голос был приятный, мягкий и даже, как показалось Павлу, обволакивающий, как вата. Он действовал подкупающе, располагал к себе, а настороженный взгляд черных глаз завораживал, и сердце Павла готово было растаять, как снег по весне. Почему-то хотелось верить этой девочке.
Комиссар зажмурился, чтобы избавиться от наваждения. Он не должен поддаваться гипнозу. Он, комиссар партизанского отряда, должен быть бдительным, бдительным и еще раз бдительным, он не должен верить никому, даже этой симпатичной девочке, которая, скорее всего, подослана в его отряд врагами. Можно не сомневаться, что её задача -- войти в доверие к партизанам, а потом навести на отряд фашистов.
Павел открыл глаза, повернулся к командиру. Его губы были плотно сжаты, на лбу, изрезанном морщинами, блестели капельки пота. Он явно чувствовал себя не очень хорошо.
-- Как вы здесь оказались? -- металлическим голосом продолжил допрос Павел.
-- Мы убежали от немцев, -- сказала девочка. -- Мы несколько дней шли через лес. Нас чуть не убили... Ели что придется...
"Глядя на вас, этого не скажешь, -- хотел сказать Павел, но почему-то передумал. Решил подождать, как будет развиваться спектакль дальше. Может, они поймут, что врать бесполезно и сами признаются, кто их послал... Вот парень, похоже, уже всё понял. Стоит, потупив взор, и угрюмо сопит.
-- Вы родственники? -- поинтересовался Павел.
-- Да, мы брат и сестра, -- ответила девочка.
-- Как звать?
-- Таня. Брата - Роберт.
-- Фамилия?
-- Громовы.
-- Откуда родом?
-- Из Староволжска.
-- А это где?
-- Недалеко от Москвы.
-- Ясно, -- сказал Павел. Он ни разу не слышал о таком городе, но проверить сейчас было невозможно. -- Как попали в эти места?
-- Перед началом войны приехали в деревню к родственникам.
"Это что, больше года назад? -- удивился Павел. -- Могли бы придумать что получше. Одежда-то на них явно новая..."
Но он пока решил не показывать лазутчикам, что разоблачил их.
-- Что за родственники?
-- Дядя и тётя.
-- Как звать?
-- Михаил Игоревич Громов и Инга Саввовна Смирнова.
Девочка, которая назвалась Таней, отвечала быстро, без запинки, и это еще больше укрепляло недоверие к ним Павла. Лазутчики хорошо выучили свои роли и уверены, что их пока еще ни в чем не подозревают.
-- Михаил Игоревич -- брат отца?
-- Да, -- такой же быстрый ответ.
-- А отца как зовут?
-- Алексей Громов.
Командир начал нервно барабанить пальцами по скамье, он, видимо, тоже понял, откуда ветер дует, но этот дробный стук действовал Павлу на нервы. Он хотел прижать рукой его ладонь, но побоялся, что контуженный командир может расценить это не совсем адекватно.
-- Хорошо, -- кивнул Павел, сморщившись, как от зубной боли.. Он собрался спросить у девочки название деревни, но понял, что это ничего не даст. Девчонка наверняка знает, как называются все деревни в радиусе ста километров, а проверить, существуют ли в действительности Михаил Игоревич Громов и Инга Саввовна Смирнова, сейчас не представлялось возможным.
-- А что это у тебя брат такой неразговорчивый? -- прищурившись, спросил Павел.
-- А что говорить-то? -- наконец-то пробасил парень, исподлобья глядя на Павла. -- Вы же меня не спрашиваете...
Что ж, логика в его ответе есть. Его не спрашивают -- он и молчит. Но ведь факты -вещь упрямая. И эти факты говорят не в пользу их логики.
-- Может быть, ты тогда расскажешь мне правду? -- обратился Павел к Роберту. -- Ведь твоя сестра обманывает нас, не так ли?
По тому, как насторожилась девчонка, Павел понял, что попал в точку.
-- Ничего она не обманывает, -- дерзко ответил Роберт. Павел заметил, как девчонка легонько толкнула его локтем в бок. -- Танька правду говорит. Мы чуть не погибли, а вы нас подозреваете, будто мы враги...
Парень говорил с таким же мягким акцентом, похожим на украинский. И был таким же смуглым и черноглазым.
Значит, это действительно брат и сестра...
"Хорошо играет, подлец, -- подумал комиссар. -- Или все же не играет?". Он встал со скамейки, подошел к парню и положил на его плечо тяжелую ладонь.
-- Скажи мне, откуда у вас эта одежда?
-- Купили, откуда же еще? -- Роберт то ли пожал плечами, то ли попытался скинуть чужую руку со своего плеча. Но Павел цепко держал его.
-- Где купили?
-- В магазине, -- подала голос девчонка.
Павел посмотрел на неё. В её глазах читался явный испуг, но она старалась не показывать виду.
-- В каком магазине?
Девчонка не ответила, лишь бросила быстрый недовольный взгляд на брата. Если это, конечно, брат...
И тут самообладание изменило Павлу. Его тело пронзила дрожь, он левой рукой схватил парня за ворот рубашки, а правой начал шарить по поясу, где висела кобура с пистолетом. Павел не смог сразу открыть кобуру, и это, видимо, спасло жизнь Роберту и его сестре.
Потому что когда Павел вытащил оружие, его гнев чуть угас, хотя он сунул ствол в лицо парню и, брызгая слюной, заорал:
-- Ах ты щенок! Ты не понимаешь, где находишься? Ты в партизанском отряде находишься! Да я тебе сейчас все мозги вышибу, фашистский ублюдок! Да ты у меня кровью умоешься, б...ь! Да я тебя...
Роберт отшатнулся к стене блиндажа, благо до неё было всего шага два, вжался в неё, словно надеялся пройти насквозь, закрыл лицо руками.
Девчонка тоже испугалась -- ноги подкосились, и она рухнула на пол, сев на карточки. Закрыв лицо руками, она закричала:
-- Не надо!
Разъяренный комиссар оставил Роберта, подскочил к Тане, схватил девчонку за руки, рывком поставил на ноги и крикнул ей в перекошенное от страха лицо:
-- Если вы немедленно не расскажите мне правду, то я с вами поступлю по законам военного времени!
-- Спокойно! -- на плечо комиссара легла твердая ладонь.
Он обернулся -- перед ним стоял командир отряда. До этого безучастно наблюдавший за допросом, он решил вмешаться, когда дело зашло слишком далеко. Было видно, что Виктор был еще очень слаб, его лицо искажала гримаса боли.
Рука Виктора плетью соскользнула с плеча Павла.
-- Успокойся, -- тихо, но твердо, проговорил он. -- Они же дети, -- добавил он, глядя Павлу прямо в глаза.
-- Да уж, дети, -- буркнул комиссар, однако пистолет спрятал в кобуру. -- Как бы плакать нам не пришлось кровавыми слезами от этих детей, твою мать!
-- Я так не думаю, -- негромко сказал Виктор, тяжело плюхаясь на скамейку и кривясь от боли.
-- Тебе надо отдохнуть, -- заметил Павел. Виктор отрешенно кивнул и застонал. -- Давай я тебя провожу до твоего блиндажа. Или бойца пошлю...
-- Ничего, -- выдохнул Виктор, опираясь спиной о столешницу. -- Уже полегче... А всё-таки, где вы взяли эту одежду? -- этот вопрос относился к парню с девчонкой, которые стояли у стены, прижавшись друг к другу, ни живы, ни мертвы.
Парень отделился от стены, как бледная тень, и проговорил, заикаясь:
-- Н-н-нашли...
-- А вы ничего поумнее придумать не смогли? -- опять нахмурился комиссар. Ему уже смертельно надоела эта игра в кошки-мышки, да и Виктору требовался отдых, того и гляди свалится. Пора кончать этот балаган, вывести ребятишек к ближайшей сосенке, зачитать перед отрядом приказ и забыть об этой головной боли раз и навсегда.
-- Можно я скажу? -- подала голос девчонка.
-- Говори.
-- Понимаете, товарищ командир, мы эту одежду на самом деле нашли. В разбитых вагонах...
-- Чего? -- в один голос спросили Павел и Виктор. Павел при этом успел заметить, что парень бросил в сторону девчонки короткий взгляд, и та ответила ему едва заметным кивком. Комиссару это не понравилось, потому что еще больше укрепляло его подозрения. У него буквально руки чесались снова выхватить пистолет и пристрелить обоих тут же, ему уже осточертел этот спектакль, который разыгрывали перед ним два полупрофессиональных актера. "А может, очень даже профессиональных", -- пришла в голову мысль. Тем не менее комиссар решил досмотреть пьесу до конца. Расстрелять этих артистов с погорелого театра он всегда успеет, никуда они не денутся...
-- Понимаете, когда мы убегали от фашистов, которые хотели сжечь нашу деревню, у нас не было даже еды. Несколько дней мы блуждали по лесу, питались чем придется. ("А конкретнее можно?" -- хотел спросить комиссар.). А потом... Потом мы вышли к железной дороге, которая проходила мимо леса. Там увидели разрушенный поезд. В нем мы нашли продукты и одежду.
-- Что за поезд? -- быстро спросил Павел.
-- Откуда нам знать? -- пожала плечами девчонка. Похоже, она уже оправилась от шока. Да, самообладание у неё на высоте... Но тогда тем более надо расстрелять.
-- По карте показать сможешь?
-- Я не разбираюсь в картах.
Честно говоря, Павел ожидал услышать именно этот ответ. Хотя он был уверен на все сто процентов, что в картах девчонка разбирается даже получше него.
-- Ладно, -- Павел присел рядом с Виктором. Тот сидел, опираясь об угол столешницы, баюкал раненую руку. -- Где этот поезд? Километрах в сорока отсюда на север?
-- Не знаю, мы километры не считали, -- сказала Таня. -- Но шли оттуда сюда дня три...
Услышав этот ответ, Павел понял, что еще совсем немного, и его подозрения рассеются как дым от партизанского костра. Он слышал о каком-то немецком эшелоне, который с месяц назад пустили под откос какие-то смельчаки. Какой-то новый партизанский отряд, который неожиданно возник за болотами. Павел не знал, кто там командовал, но слухи по лесу идут быстрее скорости звука. Сороки на хвосте приносят... Так что вполне вероятно, что бежавшие от карателей дети наткнулись на этот поезд и подобрали то, что осталось после налета партизан. Не помирать же им от холода и голода, в самом деле...
Хотя, с другой стороны, немцы, которые готовят лазутчиков и диверсантов, тоже не лаптем щи хлебают. Они не могли не знать об этом поезде...
"Казалось бы, решение очевидно, -- думал комиссар. -- По законам военного времени... Жаль, что невозможно влезть в их черепушку и узнать, о чем они сейчас думают...".
Павел вспомнил, как до войны читал роман Александра Беляева, название которого выветрилось из памяти. Там был описан идеофон -- прибор для чтения мыслей. Еще тогда Павел подумал, что существуй этот прибор в действительности, гораздо легче было бы изобличать врагов народа, и ошибок, когда брали невиновных, было бы гораздо меньше. А ни один враг не сумел бы избежать справедливого наказания, потому что идеофон показал бы все его мысли, даже самые потаенные. Особенно часто об этом приборе Павел думал, когда в его глаза бил яркий свет от настольной лампы, а следователь подсовывал ручку и бумагу, чтобы он подписал чистосердечное признание...
-- Значит, -- проговорил Павел, -- вы нашли одежду в разбитом поезде?
-- Да, -- ответила Таня.
-- Хорошо, -- кивнул Павел.
Он уже принял решение. Безусловно, расстрел -- как высшая мера социальной защиты по законам военного времени. Но не сейчас. Завтра. Тем более они дети... А пока пусть они побудут в отряде, под наблюдением. Но один неверный шаг с их стороны -- и тогда вопрос будет решен гораздо быстрее.
Павел подошел к входу в блиндаж, крикнул:
-- Лексей!
В блиндаж сунулся паренек лет двадцати, в телогрейке, ушанке и с винтовкой.
-- Накормить и не спускать глаз. Возьми двоих бойцов, отвечаешь за них головой.
Павел не знал, почему он принял такое малодушное решение. Он был твердо уверен, что перед ними хорошо замаскированный враг. А враг должен быть уничтожен -- иначе он уничтожит тебя. И он уже больше года уничтожал врагов -- фашистов и их пособников. Не зная жалости ни к себе, ни к своим людям.
Но в тоже время он помнил, как сам был на гране жизни и смерти, когда сидел в одиночной камере в подвале районного управления НКВД. Тогда органы допустили ошибку, но она не стала для Павла фатальной. А теперь такую же ошибку может допустить и он сам. Которую уже нельзя будет никогда исправить. Потому что таковы законы военного времени...
Мысль была настолько странной и опасной, что Павел не поведал бы её даже самому близкому другу.
3.
Комиссар, резко вывалившись из сна, в который он рухнул, как только отпустил ребят, с минуту лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. Голова была тяжелая, гудела, как колокол, ребра, поломанные четыре года назад во время допроса, снова заныли.
Павел сел на лавку. Посмотрел на часы. Оказывается, он проспал два часа. Комиссар мотнул головой, прогоняя остатки сна. Села на скамью. Торопливо закурил.
Вокруг было тихо.
Лишь изредка тишину нарушало конское ржание -- в отряде была одна лошадь, которую пришлось скрепя сердце реквизировать в соседней деревне.
Но Павлу казалось, что эта тишина в любой момент может взорваться выстрелами и лающими криками немецких солдат. Уже две недели отряд был обложен, как волчья стая флажками. Эсесовцы перекрыли почти все дороги, которые вели в лес, однако сами пока в чащу и болота соваться не решались -- слава богу, среди местных жителей пока не нашлось иуд, которые согласились бы стать проводниками. Фашистам оставалось лишь вымещать свою злобу на жителях окрестных деревень -- они безжалостно расстреливали всех, кто оказался вблизи ненавистного захватчикам леса. А деревня с добрым именем Светлая, что лежала километрах в десяти от леса, жители которой с начала оккупации снабжали партизан продовольствием, была недавно сожжена карателями, а её жители частично перебиты, частично уведены в районный городок, чтобы потом отправиться не по своей воле в ненавистную Германию.
Словом, положение отряда было хуже губернаторского. Однако Павлу почему-то хотелось верить, что он и его отряд смогут выйти живыми из смертельной ловушки. Километрах в восьмидесяти к юго-востоку, если пройти через топь, уже несколько месяцев успешно действовало крупное партизанское соединение, состоявшее как из жителей окрестных сел и деревень, так и окруженцев, которые попали в окружение еще летом 1941 и так и не смогли пробиться к своим. Почти две тысячи человек, целая армия. Когда рация работала, Павлу удалось связаться с Яковым Каганом, их комиссаром, кадровым военным, обрисовать ситуацию, и тот обещал прийти на помощь. Более того, отряд Павла должен был влиться в соединение Якова.
Наверное, "яковцы" уже идут. Правда, путь через Гнилые болота долог и труден, как и всё на этой треклятой войне. Но к концу недели партизанское соединение Кагана наверняка прибудет...
Павел ждал отряда Якова, надеялся на него. И в тоже время боялся этой встречи. Не потому, что теперь он после соединения отрядов он мог перестать быть комиссаром. Все было гораздо сложнее: Павел боялся встречи с Каган. Ведь предыдущая их встреча состоялась летом тридцать восьмого, когда Яков был следователем районного управления НКВД, а Павел был арестован как враг народа. Яков вел дело Павла, и пытался убедить его согласиться, что тот был вредителем и шпионом. В качестве убеждения применялись методы, которых не чураются и немецкие фашисты...
Три ребра до сих пор ноют, когда меняется погода... И сердце прихватывает.
Потом, правда, выяснилось, что произошла ошибка -- не был, оказывается, Павел Иванович Чумаков ни английским, ни тем более японским шпионом. Павла выпустили из тюрьмы, где он провел почти без сна два месяца, и не только извинились, но и даже восстановили в партии. Правда, в горком, где Павел до ареста трудился вторым секретарем, вернуться не удалось, и пришлось идти на завод разнорабочим. То есть Павлу предлагали инженерную должность, однако он отказался, рассудив, что второй арест, который наверняка последует через несколько месяцев, в лучшем случае закончится Колымой, а в худшем - расстрельной стенкой. Береженого бог бережет...
... Павел снова лег, лицом к бревенчатой стене. Папироса дымила, сжатая между пальцами. Он не знал, что скажет ему при встрече бывший следователь НКВД, не велит ли арестовать и расстрелять. Ведь Яков наверняка знает, что он, Павел, служил в полиции. Конечно, это было прикрытие для ведения подпольной борьбы, но если Яков задаст вполне резонный вопрос: "А почему ты остался жив, когда другие подпольщики погибли за Родину?", Павел наверняка не сможет дать ответ, который удовлетворил бы спрашивающего. А ведь Яков наверняка помнит, как Павел сутками стоял на коленях в холодном карцере, теряя сознание, как он почти потерял человеческий облик, но не подписал признание. Да, тогда органы разобрались, что Павел не виновен, но ведь сейчас идет война, и не возникнет ли у бывшего следователя НКВД мыслишка под шумок свести счеты с бывшим подследственным? Ведь человек устроен так, что он не любит признавать свои ошибки. А Павел был не просто человек, он был напоминанием о прошлом, в котором Яков ошибся. И, скорее всего, он эту ошибку захочет исправить. Или сделать так, чтобы больше никто не узнал о ней...
Сердце тупо ударило о поломанные ребра. Сигарета выпала из ослабевших пальцев. Павел прижал колени к груди, лег в позу эмбриона. Стало немного полегче, но все равно в душе была тревога. И причина этой гнетущей тревоги была отнюдь не будущая встреча с Яковым.
Даже не глядя на карту, Павел знал, что его отряд с трех сторон окружен неприступной топью. В этих болотах отряд как в неприступной крепости. А с четвертой стороны, которая вела к тракту, и откуда можно было в любой момент ожидать появления карателей, через каждый километр выставлены посты по два-три человека, которые зорко следят за обстановкой. Заслоны выставлены по направлению к болотам, хотя в этом не было особой необходимости, оттуда немцы не появятся. Оттуда вообще никто не может появиться. Там пройти ну совершенно невозможно.
А они как-то прошли...
И именно это обстоятельство беспокоило сейчас комиссара партизанского отряда.
Павел встал, снова закурил, и шатаясь, как сомнамбула, выбрался из блиндажа.
Девчонка сидела около землянки, подстелив под себя какую-то дерюгу. Комиссар не видел её лица, и это его очень сильно злило.
А парень сидел рядом с Сергеем, и они о чем-то беседовали. Как будто два товарища... Эта картина разозлила комиссара еще больше, он сплюнул. Самокрутка вывалилась из его пальцев, и он с остервенением растоптал ее.
4.
Роберт не знал, зачем он вдруг подошел к Сергею. Казалось бы, он должен был стараться держаться подальше от хмурого парня со злыми глазами, который поймал их и привел в отряд.
Возможно, странное желание поговорить с Сергеем возникло у Роберта оттого, оттого, что тот был его ровесником, а с ровесниками найти общий язык всегда легче, чем со взрослыми людьми.
Сергей сидел на пригорке, под мшистым стволом высокой сосны, положив на колени винтовку. Сидел, устало закрыв глаза, и будто бы дремал. Но едва Роберт подошел к нему, как Сергей, словно очнувшись, вскочил на ноги, и дуло винтовки уперлось Роберту в грудь.
Роберт инстинктивно шагнул назад.
-- Ты чего? -- спросил он испуганно.
-- Ничего! -- процедил сквозь зубы Сергей.
-- Ты чего такой злой? -- как можно миролюбивей поинтересовался Роберт. И попытался улыбнуться Сергею.
Но, очевидно, улыбка получилась не очень, так как Сергей угрюмо бросил:
-- Какой есть...
Роберта глубоко обидело такое отношение Сергея, и он хотел было пойти к землянке, у входа в которую сидела Таня, но все же предпринял еще одну попытку наладить мирные отношения с Сергеем.
-- Послушай, -- сказал он, -- я же тебе ничего плохого не сделал, почему ты так...
-- Ты-то не сделал, -- ответил Сергей, присаживаясь обратно на серый мох и прислоняясь спиной к сосне. -- Но кто знает...
-- Что? -- спросил Роберт.
-- Никто ничего не знает, -- буркнул Сергей, положив винтовку на колени. -- Вот и комиссар не знает, как с тобой поступить, то ли в расход пустить, то ли...
-- В расход? -- Роберт ощутил дрожь в коленках. -- Это как?
-- А то ты не знаешь, -- усмехнулся Сергей.
Роберт действительно не знал, что означает это выражение - "пустить в расход", но он его слышал здесь уже второй раз, и догадался, что ничего хорошего это ему не сулит.
-- За что в расход? -- тихо спросил Роберт.
-- Найдется за что, -- угрюмо ответил Сергей. И сплюнул себе под ноги.