Сборник текстов Бориса Гарбузова

Этой заметкой я несмело начал публиковаться в Приване, обнаружив там постинг некоей Алены А., и привязав к нему тезисы более ранней своей рукописи Пиво с чипсами.

(Пост примечание автора, 5 октября 2003 г)

Продолжение темы Алены А. об образовании в Канаде

Сразу хочется поприветствовать оживление на русском печатном горизонте Ванкувера с открытием новых изданий. Появилась первая возможность для газетной полемики, так необходимой любому развитому комьюнити. Вопрос образования в Канаде давно на языке в нашей эмигрантской среде, не потерявшей культурных традиций и не безразличной к будущему своих детей. Позволю себе продолжить тему в несколько более общем плане. Плачевное состояние в начальных школах я связываю в первую очередь с центральным моментом канадской национальной политики, который вижу в создании всеобщей безопасности, свободы от прямого криминального насилия, экономической стабильности для среднего класса. Это служит привлечению иностранного капитала и независимой эмиграции профессионально образованных людей. Мотивом современной русской эмиграции на добрые 99% можно считать поиск безопасности и финансовой стабильности. И мы в основном не стесняемся в этом признаться, не считаем признаком слабости или трусости. Когда личностное развитие и свободомыслие становятся социальной ценностью и входят в моду, люди полагаются более на себя чем на систему в достижении благ. Жизнь становится интереснее, но не стабильнее. Конечно, возникает опасность социальных потрясений, революций. Значит, мы хотим совместить в эмиграции оба полюса.

Однако, это объяснение все же поверхностно. Выдвину несколько контраргументов своему основному тезису, которым уже не смогу полностью противостоять. Во-первых, русские духовные традиции пережили самую жесточайшую диктатуру. После первой же стабилизации у власти коммунисты стали заботиться о культуре, науке, искусстве, спорте, пускай по-своему. Во-вторых, много экономически отсталых и криминальных стран не могут взамен похвастаться культурным развитием. И, в-третьих, высокий, даже в среднем крепче советского ввиду отсутствия коррупции, уровень высшего университетского образования. И это не обосновано его не бесплатностью в противовес школьному. Вторым по счету объяснением хилости образовательных традиций в Северной Америке я выдвину отсутствие национальной почвы. Катастрофически низок процент свободно говорящих на национальном языке. С точки зрения мультикультурализма интенсивное обучение языковой грамматике и изучение классицистической литературы считается некоторого рода насилием. Так открыто говорят учителя, значит это политика. Так что место Пушкина для наших детей займет не Оскар Уайльд, а (не дай бог сбыться) американские мультфильмы. Даже после ломки последних лет, когда американский видео рынок заполонил телевидение, люди быстро успели им наесться, и на поверхность снова вышли фильмы советских классиков, уже как законное следствие коммерческого спроса. Школьные учителя по нескольку месяцев не получают даже своего нищенского жалования, пекут хлеб, но по-прежнему задают и проверяют домашние задания, а дети пишут каллиграфически, учат на память стишки и письменно обосновывают ход решения задач.

И, наконец, обособленность личности, характерная для стран с устоявшимися социальными гарантиями. Институция страховок, служащая Великобритании едва ли не с семнадцатого века, не думает честно работать в Советском Союзе (не буду ломать язык для его переопределения) по сегодняшний день. В Канаде каждый в случае нужды получит отдельный велфер, но институт семьи сильно поколеблен. Люди часто впервые женятся в 30-40 лет. На самом деле достижение стабильности карьеры не является определяющим фактором семейного благополучия. Диссоциация коммуникативных и информационных структур не позволяет выработать личности ориентиров в общественной идентификации. И тогда свобода некогда слабых, ныне защищенных социальных слоев часто не идет на пользу и им самим. Феминизм достиг гипертрофированных пределов. История с Биллом Клинтоном представляется мне характерным и печальным того последствием. Нечистая игра настолько легально защищаема. И сколько подобных историй! Безусловно, это свидетельство демократии, но не только.

Советские детские сады - значительная образовательная инстанция, продолжающая неизвестно как выживать. В подготовительной группе учат больше, чем здесь в нескольких первых классах. Дети выступают на утренниках, общаются. И вовсе это не рассадники болезней и тюремных навыков, как мы склонны были с жиру преувеличивать. Здесь садики стоят ощутимых денег и выглядят куда более убого. Группы продленного дня, где кое-как, но все-таки заботятся о выполнении домашних заданий, . разве их сравнить со здешним "daycare"? Продолжая говорить о роли общественности в противоположность обособленности, хочется добрым словом помянуть и наши летние студенческие колхозы - в сторону их экономическую нелепость. Чем они хуже поиска летних работ с многотысячным студенческим займом за плечами?

Перечисленные факторы накладывают отпечаток на состояние местной прессы. Советская, только получив первый глоток свободы, развернулась широким спектром от "желтых" до серьезных изданий. И именно все слои прессы необходимы для нормального ее развития. Где здесь аналог "Коммерсанта" с его нейтрально-ироническим редакторским тоном? Где литературные издания? Во всяком случае, их не видно на поверхности. А им так необходимо быть именно на поверхности. Газеты удерживаются узким кругом владельцев. Нет конкурентного предложения. А есть ли спрос? В Советском Союзе свободные газеты ввиду отсутствия субсидий стоят довольно дорого, но покупаются! В крупных урбанизированных центрах как Торонто и Нью-Йорк, с этим получше. "Новое Русское Слово" газета достойная. Украинский американский журнал "Лис Микита" 40 лет издавался в Детройте гениальным Эдуардом Казаком. И поскольку мы не хотим или не отваживаемся возвращаться к стодолларовым зарплатам и нестабильности на Родине, то неужели мы не в состоянии создать себе нормальную культурную среду в диаспоре? Ведь большинство нашего комьюнити люди образованные, с культурными запросами. Тогда если западная демократия со слов Бориса Парамонова конец истории, но ни один социальный строй не гарантирует личного счастья, то как обстоят дела с русской эмиграцией в Германии, Израиле и других странах? Хотелось бы услышать голоса очевидцев. Я призываю продолжить дискуссию и сделать новые шаги, обращаясь ко всем читателям, связывающим состояние информационных структур, я не побоюсь сказать, с личным самочувствием.

Борис Гарбузов, 19 апреля 1998 г.

Короче, "Козлы".

Мои слова не слишком добры, но и не слишком злы. Наш эмигрантский облик.

От тезиса этой песни Гребенщикова мне удобно оттолкнуться, начиная повествование. В ней есть все, что я хочу сказать. А эмиграция лишь повод и призма, пример, наиболее близкий для нас как цельной аудитории. А может, и нет. Не надо общности. Количество перешло в качество, и эмиграция самостоятельный объект для оценки.

Что лучше Австралия или Канада? В Австралии быстрее гражданство и дешевле жилье, но жара и мухи. В Штаты лучше ехать со специальностью после гражданства. В Торонто веселее, но летом душно, а зимой холодно. В Израиле тоже жарко, да еще армия. А в Германии совсем трудно со статусом. Женщины в Северной Америке быстро портятся, и надо жить одному, не рискуя. Лучше большая зарплата или бенефиты? Математику удобнее всего переучиться в программиста.

Вспоминается Маяковского Клоп: Дом у меня должен быть полной чашей. А звучит, признаться, как певуче! Но это лишь изображение пером таланта. Оригинал в предыдущем абзаце.

Ни в коем случае не смею себя этому противопоставить на 100%. Опять же, отвечу словами из песни:

Теперь я хочу, наевшись, организовать свободное издание. Но разговор плавно подходит к привлечению на некий июльский форум со спонсорским взносом 100 долларов. А можно ли ожидать другого? И дело даже не в капитализме. Сейчас его в Союзе больше, чем здесь. Я не уверен, что наша Родина переживает сейчас высший национальный подъем. Но составляющая развития, несомненно, присутствует наряду с разрушением, и в любом случае это не сравнимо с эмиграцией. С нашей. Я слышал непроверенные слухи о первой волне израильской эмиграции, куда тянулась интеллигенция по национальным соображениям. Но кто из нас приехал что-то создавать? Порой хотелось бы писать, закрывшись на чердаке, но нет, не хочется остаться без обеда. Да, кабы и голод можно было унять лишь поглаживанием желудка! Извечные противоречия, но выход надо находить.

И, меняя вектор на положительный, не постесняюсь сделать реверанс в сторону редакции. Найти бы слова. Издалека. Появилась новая культура и язык тринадцатилетних хакеров, компьютерных хиппи. Есть тонкая разница между глюкает и глючит. Серьезный вызов седовласым учителям. Ребята эти иногда даже сочиняют стишки:

И не беда, что они при этом не против Голливуда и тяжелого рока. Они легко находят работу, но сохраняют независимую позу, а профессионализм, принципы и личное творчество, пускай по написанию вирусов, ставят выше.

Обратите внимание на разницу условий трудоустройства электрика и программиста в Канаде. Для первых успели придумать лицензию. Я уже не говорю об учителях, врачах и адвокатах, но и сантехникам почему-то при перемене провинции надо что-то пересдавать. Таких профессий миллион. Компьютерщики почти исключение. Их нанимают на конкурентной основе. Недалеки те времена, когда и им запретят работать без прохождения курса местной истории и техники безопасности. Аналогично и интернет пока еще островок незанятой монстрами площади несмотря на засоренность рекламой. Это дешевый способ размещения информации. Бумажные газеты все еще более на виду, но они не могут себе позволить печатать большие объемы бесплатно. И они давно успели стать опутанными паутиной разного сорта цензуры. Обозреватель "Радио Свобода" Игорь Померанцев в последнем выпуске "Поверх барьеров" говорит следующее словами рядового: "Что касается культуры, то я полагаю, что ей следовало бы почаще, вспоминать главную армейскую заповедь: Не попадайся на глаза начальству." И я добавлю, что интернету это пока почти удается. О телевидении не приходится и говорить. Так что данное издание - по сути первое свободное в Ванкувере. Уже пора признать его таковым. Не здесь ли надо успевать ловить наш призрачный шанс сконцентрировать интеллигенцию? Людей, считающих творческое развитие самоценным и имеющих такт хранить данное пространство свободным от естественного желания загрузить соседа на спонсорский взнос.

Гарбузов Борис, лето 98

Из привановского архива, перепечатка более ранней рукописи.

Бегство от куртуазности

Что за милый термин! Куртуазная манера речи, образ мыслей, мода, литература, музыка. Рыцарство, ухаживание, служение прекрасной даме. И антикуртуазность. Когда я впервые прочел в газете о переоценке куртуазной эротики, понял, что это хорошо, это то, за чем интересно, выгодно и модно следовать. Это та часть Базаровщины, от которой мне трудно отказаться. Бросить это в пику отцам и даже пробивным комсомольцам.

Теперь очередной шаг - оценить в этих терминах эволюцию своих философских и песенных предпочтений. Когда мне приходилось охладевать к некогда любимому автору, его поблекший след представлялся мне десексуализированным, его правда - по Ницше пересоленной, его стиль - высокопарным, а значит - надуманным. Это очень близко к куртуазности. Да только ли так у меня или все к этому идет? Окуджава и Галич куртуазнее Высоцкого. Тот внедрил в культуру песен очередной слой общественной грязи. Макаревич куртуазнее Гребенщикова. Новые фанаты последнего стали называть первого "причесанным". Далее идут Звуки Му и Сектор Газа. Прошлая апология грязи кажется детским лепетом на фоне новой. Блатная лирика, противопоставившая себя "фраерам", обывателям в ее разумении, сейчас сама кажется довольно куртуазной. Всего лишь вторичная тюремная экзальтация. Мой ограниченный гуманитарный кругозор не позволяет мне достаточно проанализировать примеры за пределами определенного слоя песен последних лет, хотя поверхностно видно, что везде нечто похожее. Все новые слои грязи вводятся в обиход общественной культуры. А как же иначе? Поэт, со слов того же Парамонова, никогда не был законопослушным и причесанным, а всегда появлялся в образе эдакого сукина сына. В философии - кто пошел в этом дальше Ницше и Фрейда? Наверняка их позиции уже сильно расшатаны, найдена тенденциозность, несоответствие, инфантильность. Но кто это сделает столь же ярко? Может, он уже есть? Назовите!

Борис Гарбузов, 4 марта 96 г.

Написано во время первого визита из Канады в Харьков.

Графомания и тусовка

Поэзия и рутина, либидо и тоска. Авторы текстов и прочего получались только в тусовке, говоря на ее языке. Вокруг Гребенщикова толпа богемно-хипового толка. Библия - оплот религиозной тусовки. Математики состязаются, физики шутят. И в тусовке рано или поздно появляется духовный перманент в виде текста. Если тусовка умирает, ее тексты умрут почти наверняка. Если нет - их называют классикой. Я - графоман. Таких много. Профессионал - человек, устойчивый к тусовкам. Я не стал текстовой основой ни для одной тусовки. Я всю жизнь создавал картины, стихи, научные тексты. Студенты почитывали наши с Бахтигозиным тетради. Моя аспирантская деятельность вызывала подчас споры и общие дела. Я влиял на мир. Но мою диссертацию читал разве, что Данник. Сейчас моя аудитория - несчастный е-мейл. Мои рисунки плачут, мои дела в чужих руках, мои фотографии в четырех стенах, мои стихи на полке, мои ученики разбежались, моя любовь на войне, мои статьи забыты, мои фильмы во тьме, мои воспоминания далеко. Но я породил радость, я посеял войну, я выучил счастье, я знаю секреты, я видел огонь, моя кровь продолжается.

Борис Гарбузов, 1995

Написано в период жизни с Вадиком у бабки в подвале на 22 авеню. Семья уже разваливалась, я был занят академическими занятиями с ребенком, пребывал в полной карьерной дезориентации и предпринимал высокие творческие эксперименты. Дух высоких порывов на Велфере. Был сделан и после утерян английский перевод этой статьи.

(Примечание автора во время публикации у Арбетова 5 октября 2003)

Великий обман от тех, кто нас вдохновляет

Как долго ищем мы тех, кто нас не обманет, чтобы обмануться еще. Гребенщиков, Парамонов, Фрейд, Ницше Куда уж чище. Я выбирал их для поддержки в вербальной мастурбации. Я продвигался по лестнице рафинирования последней, но редко решался всерьез как Ницше провозгласить созерцание основным делом своей жизни. Отходя от дел, я, во-первых, всегда боялся остаться без обеда, а во-вторых, отдалялся от секса и тусовки. А перечисленные вдохновители сочетали полезное с приятным. Ницше, например, зовя в пустыню, в пустыне не жил, а строил на подобной мастурбации и карьеру и тусовку, преподавая в университете и издавая книги. Вот и обман его нарочитого провозглашения окаменевания в вечности. Гребенщиков втягивает слушателя в богемность, аристократию дворников и сторожей. Расположу атрибуты этого мира по убывающей. Цветы, хиппи, панки, безделье, наркотики. Сам-то он занят радостью созидания - песен и тусовок. Аудитория обречена на антисозидательное одиночество.

Парамонов - воинствующий разоблачитель подобного. Он лишь за собой оставляет право этим заниматься. Не приходит в голову, что сказать о Фрейде. Да его и без меня называют обманщиком довольно серьезные люди. Меня уже сейчас тяготит дистиллированный слог этих авторитетов. От подражания ему я никак не могу уйти. В разговорной речи я уже ушел в сторону стёба митьков, новых русских и Сектора Газа. Ну а что дальше? Родись я раньше, возможно, увлекся бы коммунизмом или христианством. Как позднее стал моден антикоммунизм и антихристианство. В принципе, Ленин из той же когорты. Он лишь стал отчетливо грязнее, соединив религию с практикой. Не только Парамонов, но и все упомянутые здесь авторитеты критиковали религии других, религиозное сознание как таковое, себе подобных, а подчас и себя самих. И все равно не выходили за рамки религиозности, рамки людей, живущих вдохновением.

Однако, когда я увлекаюсь делами, то замечаю, что остаюсь в них на поверхности, поскольку ищу в них лишь повод для вербальной мастурбации, даже не доходя до тусовки. Значит мне суждено заниматься поиском новых самообманов. Ну и пусть. Кто следующий?

Борис Гарбузов

Написано видимо, немного позже подвального периода. Вероятно, уже после ухода от Наташи. Может, даже в начале года даунтаунского бачелора.

(Примечание автора во время публикации у Арбетова 5 октября 2003)

Procrastination

Из пособия по ТОЭФЛ (сокращенно по памяти). Procrastinators are those who put things off, but not because they are lazy. They just prefer to stay unrecognized because they are afraid of real competition.

Из разговора с бывшим однокурсником Герасиным. - На той кафедре много аналитиков, и мне с ними не тягаться. - Так ты решил быть аналитиком среди программистов? Из разговора с соседкой. - I hate North American culture. - So you are coming back or you are gonna stay here and rebel?

Из разговора с музыкальным мастером. Некоторые убивают годы на такую мастурбацию как клеить декоративную гитару из спичек. Да научись ты делать настоящую - цены тебе не будет.

Итак, вот он диагноз. Я боюсь остаться в струе. Действительно не хочу с писательством или даже математикой осесть на дно? Просто трушу реального соперничества. Поэтому бадминтонист среди танцоров, танцор среди бадминтонистов, славянофил в эмиграции, прогрессист в домострое и целомудрен среди свингеров, писатель среди ремесленников, поучаю невинных пронырству и теряюсь в реальном бизнесе, машу кулаками в салонах и не выхожу на ринг, пошел в математики после художественной школы, отремонтировал квартиру перед эмиграцией, защитился перед перестройкой. Но нельзя же разрушать! Лучше найти объединяющую основу. И опять же, ничего более кроме тезиса Фрейда о любом движении как сексуальном развитии личности в голову не приходит.

Борис Гарбузов, август 98

Булочки

Начну с цитаты однокурсницы Леры Мищенко, утрированно пересказывающей мой конфуз в пирожковой. Подходит, мол, Боба к окошку с рублем и говорит: "Дайте мне десять ватрушек, десять пирожных ...", и, подумав, с широким жестом добавляет - "а на остальное - булочек".

С тех пор булочка стала для меня символом тепла и жизни, прочно связавшись с годами студенчества. Сегодня сын попросил булочку, выставленную в витрину. В середине чопорная белая бабка отнеслась к заказу серьезно - объяснила, что в середине, и внимательно осведомилась, действительно ли это ему понравится. Я испытал наслаждение. Мне кажется, все бабки должны продавать и печь булочки. Вне зависимости от интеллекта, национальности и профессионального прошлого. А рядом должны быть внуки, которые эти изделия кушают. Одно без другого никак. Совсем непохожая бабка вспоминается мне в той же харьковской пирожковой. Толстая, с неаккуратной черной прядью из-под колпака, достающая из печи большой противень с пирожками. Я слышал, как она что-то промычала напарницам невнятно, но уверенно на родном украинском. Что их объединяет? Пирожки, что-ли? А вот что. Они обе при деле. Деле, бабке подобающем. Рядом с ними не зримо или зримо присутствуют внуки. Отсюда и тепло их пирожков.

Совсем иные бабки выходят из магазинов, заходя в пустынные апартаменты. Вы их отличите по внешности, походке, маршруту движения, взгляду. Это люди глубоко несчастные. У них внуков нет. Дай бог, если муж имеется. Пара благополучных старичков заговаривает с нами с сыном, когда мы едем на тренировку. Они хвастаются домами и каким-то круизом. Я улыбаюсь. Мы знаем, в чем суть.

Борис Гарбузов, сентябрь 98

Перевод на английский песни Вертинского Минута

Первая версия сделана в Харькове. Может, во время визита из Канады или ранее. Ассистировал Николай Воронцов и Владимир Ильич Рублинецкий. Публиковалось в Лавке Языков у Макса Немцова.

(Примечание автора во время переиздания 5 октября 2003)

Написано в даунтаунском бачелоре. Ассистировал Майк Левин. В 1998 я пригласил привановскую публику к поэтическому соревнованию по переводу этой песни, но не получил участников. Публиковалось, кроме того, в Лавке Языков Макса Немцова. Там меня нашла Катерина Савостьянова, Продвинувшая другие переводы. Со временем внесены небольшие коррективы. Оригинал записан с исполнения Гребенщикова.

(Примечание автора во время переиздания 5 октября 2003)

В продолжение двум предыдущим заметкам Лимонов против Гребенщикова и Моя смерть. В конце приводится привановская дискуссия по заметке.

Две половины Лимонова

Если писать о себе часто нелегко, то можно воспользоваться людьми посмелее, любезно предоставившими себя для препарирования. Как я уже упомянул в заметке "Гребенщиков против Лимонова", первая половина это свободомыслие, а вторая - фашизм. Хочется развить тему. К первой половине отнесем также стремление быть в неудачниках, переглядывание с бомжами, поиск уродливых девушек. В них больше родного и всевозможной прелести. Среди них уютнее. Но мысль как бы увенчивается стремлением к организации партии неудачников. Это уже организованная оборона. Здесь происходит смыкание со второй половиной, противостоящей первой. Раздражение бомжами-бамами-клошарами, засоряющими эстетическое пространство трудового парижского писателя, восхищение становлением Муссолини, любование уверенными движениями солдат, ругань большой глотки в пролетарской кепочке

А что же объединяющего в этих противоположностях? Первое, что приходит в голову, это бегство от рутины, "регюляр емплоймент", в чем он также смакует свою общность с Муссолини. Мы помним, что и Ленин тяготился даже адвокатской практикой. Какое уж может быть приятие работы на конфетной фабрике? Да никто из лидеров и художников не склонен быть в рутинных исполнителях. Уход от этого - признак подъема общественного положения, а агрессия - необходимый атрибут сексуальности, социально-греховный эксперимент. Это дзен-буддисты предлагали медитацию в подметании улиц. Однако, невозможно достаточно долго следовать какому-либо принципу, например, требовать этичности от эстетики, красоты, провозглашать равенство, каждый день поедая животных. Красота предполагает неравенство, возвышение над средним. И с другой стороны, следуя эгоистической теории, придется применить ее и к любимому собеседнику. А что самое неприятное - ее быстро применят к тебе, если ты не в силе. Есть ли принципиальное отличие открыто агрессивных теорий типа фашизма и коммунизма идее демократии, произведшей столь печальную картину деформированного общества, рассеявшую по тому же Ванкуверу ужасающую армию обездоленных, имея олигархию юристов на противоположном конце?

Возвращаясь к Лимонову как к писателю, замечу достаточную общность этого единения отрешенно-иллюзорного и агрессивного начал. Выдающийся художник, а именно таковым я открыто признаю Лимонова, обычно умеренно опален. Он не может развиться, будучи уничтоженным после первой же публикации, и в то же время не может быть полностью удовлетворенным, защищенным, деловым. Таким он и запечатлелся в моем понимании - в мнимом движении от созерцательного неудачника к укрепленному агрессору.

25 декабря 1998 года

Об украинизме

Я считаю себя в праве отозваться об этом культурном явлении несколько иронически, не умаляя его достоинства, поскольку достаточно хорошо овладел украинским языком и был взрощен в любви к культуре, с ним связанной. Моя активность в написании сего подогрета контактом с яркой украинкой Галей, танцующей у Сергея Макарова в ричмондском Доме Ивана Франка и находящейся на похожих позициях. Это окончательно утвердило меня в достаточной общности и типичности этих позиций, которые я в Совке разделял, например, с Геной Михайликом, фанатом языков.

Для нас это было нечто вроде юродивой отверженной культуры. Типа панков. Но с другой стороны - наоборот - кому-то в угоду, кому-то напоказ, с грамматической каноничностью. Мы любили проявить свои знания, легкость овладения, готовность преподавать по-украински. Другим для перехода на украиноязычное преподавание требовались большие усилия, а результат выглядел убого. Это перекликается с очерком "Почем либидо" (еще не опубликован). Это как англомания семидесятых, основанная на фанатизме к Битлз. Мой последний толчок либидо произошел в свое время за счет "Гриця Зозул".

Любая элитарная культура должна быть немного гонима, осуждаема. В русскоязычном Харькове это выглядело как раз в меру вызывающе. Уже через пару лет, когда грязные малограмотные, в общем явно несексуальные люди агитировали по-украински на площади, мы немного посторонились этой мутной волны. Возникли предпосылки для критического взгляда. Но оставалась достаточная ниша для сохранения моей любви, она помогала с легкостью набить уровень и навык для различных форм самовыражения. Я отметил несколько совпавших по времени наблюдений, которые я тогда не решался выстроить в причинно-следственную цепочку. С разрушением империи и восстановлением национальных государств как раз исчезли со сцены основные национально-культурные индивидуумы и коллективы. Я не стал слышать Нины Матвиенко, переместились в нашу теплую Канаду и тоже заглохли члены незабвенного трио Мареничей. Их сменил перевод рекламы Сникерса на всевозможные языки. Уже позднее Бунич в "Золоте Партии" открыл мне простую (?) разгадку. Штык уступил место доллару. Проступил оскал настоящего облика всеобщей интернациональной, некогда долгожданной для узколобой интеллигенции американизации. Это уже в равной и даже большей степени коснулось самой России. Для нее частичная потеря империи стала отдельной страницей истории. Ну, что же, не всем культурам суждено стать частью мировой. Российская литература заняла, будем надеяться, вечное место в классике. А вот народные, то есть низовые, сельские танцы и песни - нет. А почему? Им для начала надо было стать частью национальной городской культуры. Это удалось испаноговорящим странам. Их танцы, пусть до неузнаваемости окультурены, а только так и возможно - вошли в десяток интернациональной спортивной программы бальных. Это за них сейчас Ясель и прочие берут здесь по 60 долларов в час за частный урок. С кого? С богатых китайцев, приобщающихся к урбанизированной моде. Видимо, китайские народные танцы постигла участь славянских.

Я имею слабое представление о формировании ветвей славянских языков и о психических мотивах украиноязычных активистов прошлого. Для Западной Украины это во многом язык общения. Но, если по правде, то в настоящее время язык этот в достаточной мере декоративный. Таких, как я или подобных мне украинистов сейчас большинство. Язык слабо словарно канонизирован, по-современному неразвит, не развиты как сленг, так и специальная лексика. Нынешняя деятельность профессоров Украины в специальных областях - по сути то же, что и у нас с Геной. Хвастовство, конек интеллектуала, его текстовой активности затмить человека со слабыми языковыми данными. Украинские общины и церкви в Канаде достаточно стойкие перманенты, поддерживают сильные танцевальные коллективы, хранят высокоразвитые бытовые традиции, но по большому счету - тоже декорация. Большинство грамотно говорящих вновь прибывших знают русский. Они слушали на нем новости, матюкались и получали высшее образование. Это или их основной язык или поневоле хорошо известный. А развитые люди знают цену культурным накоплениям.

Из часто цитируемой мной четверки (Фрейд-Ницше-Парамонов-Гребенщиков) один австрийский еврей, один немец и двое русских. Есть ли им украиноязычные аналоги? Да ни в коем случае. Русских величин масштаба Фрейда и Ницше сколько угодно. Спускаемся ниже, но ближе. Парамонов. Мне приходилось слышать искусных обозревателей украинской службы Радио Свобода. Но в рамках естественно отведенного культурного пространства им нечего обозревать. Что поделать, если шаровары поневоле становятся центральным символом их репортажей, как-то явно с натугой перебрасывая мостик к современной возне с эмитацией украинской государственности? Молодежные звезды масштаба Гребенщикова? Украинский рок - явление малочисленное. Хотя на фестивалях приходится слышать много перлов, это не тот масштаб. Даст ли расцвет государственность? Возможно ли довести национальные силы до создания своего Достоевского? Какого напряжения этих сил, эдакой национальной эрекции потребует этот акт зачатия? Но на преклонный биологический возраст исторического индивидуума Украины нам указывает его склонность к воспоминаниям. Да и ради чего это все? Мало ли вообще государств с чужими языками? Чего стоит сама идея государственности, и время и место ли ей? И в моде ли она? И чем заканчивались иные попытки построения государств по национальному принципу? Уже теперь я окончательно решусь сказать, что все-таки игра стоит свеч. Я глубоко не верю в интернациональные браки и никогда на такое не решусь. Каким идиотом вы будете себя чувствовать, обращаясь к своему ребенку на ломаном английском? Вы сможете ему почитать свою сказку? Сможете с женой посмеяться над анекдотом? Спеть песню? Это в Совке я читал ребенку наряду с украинскими и русскими книжками также по-английски. В том числе и перевод украинских сказок. И здесь мы часто переходим на английский. Но это не то. Это дополнение. Без национального ядра жизнь, несомненно, убога. Это необходимая и оправданная часть консервативной инерции. Но полно.

Крушение национально-интеллигентского идеализма в Украине знаменовала неудача экономической самостийности. Аналогично случилось и с антикоммунистическими идеалистами. Нынешняя демократизация Совка - бездонный источник ниспровержения утопий. Сейчас это очень свободная страна. Куда свободнее Канады, повязанной бюрократией и поддельным адвокатским феминизмом. Вот оно. Случилось. И никакой модели. Никаких ожиданий. Голая действительность. Во многом достаточно неплохая. Веселая, живая, обнаженная, интересная, молодая. Совок по-прежнему являет единое языково-эротическое пространство. Но вот один из сокрушенных тезисов: "Украина ближе к Западу. Бытовая и сельская культура выше. Значит после высвобождения из-под русского монстра мы оторвемся вперед". А оторвались назад. -"Это опять русские. Культуру задавили, а при разделе ограбили". Частично это так, но Прибалтика куда успешнее справилась и с блокадами и с бедностью ресурсов.

Нет, виноватых искать в истории - дело неблагодарное. Она вся состоит из войн. Имеет смысл лишь констатировать факт. Украинская культура по-прежнему устремлена в прошлое. Значит в прошлом и национальные силы были живее. Этот вектор либидо не обманешь как компас переворачиванием карты мира. Повторю, что соревноваться с русскоязычными могут лишь так называемые "народные" песни, а, говоря проще, сельские. Они, пожалуй, и победят. Это еще вопрос, кто из русских конкурент украинским Мареничам или белорусским Песнярам. Но вот он центр масс. Сельская речь не может достаточно адекватно пополнить городского слоя. Он живет по своим законам и имеет свои источники. И они по большому счету - русскоязычные. Теперь уже в достаточной мере американские, что вновь обосновывает необходимость держаться прежнего соседа, когда даже европейское уже тоже противостоит Америке, сопротивляясь и раскалывая общее понятие западного. В любом случае в России упомянутый вектор устремлен в современность (крайнее крыло фундаменталистов, фашистов и разных казаков не делает большой погоды), в Гребенщиковых. Да посмотрите на его тексты. Их легче перевести на английский, чем на украинский.

Итого, с одной стороны, например, украинизация высшего образования может происходить в основном лишь насильственно и искусственно. А с другой - так ли низка цена украиноязычным хвастунам типа меня и киевских профессоров? Ведь и здесь есть инерция. Мы продуцировали либидо, "незасоленную истину", равно как ее засаливают при насильственной украинизации. Каковы мотивы и каков результат нашего с сыном украиноязычного общения в течении последних семи лет? Он - реально двуязычный (или теперь уже четырех) ребенок и украинское он любит не на шутку. Нет, я, все-таки от прогнозов воздержусь.

Написано 6.10.94, дополнено 13.01.99, Борис Гарбузов, Ванкувер.

О колхозности

Колхоз, эхидо, коммуна, соборность, коллективизм, свобода-равенство-братство. Все это не в моде. В Канаде американская самостоятельность. Однако, режим не убивает культуры. Она цвела при всех режимах. Ее разрушила перестройка, американизм. И экономику, как ни странно, тоже. Я был первый антикоммунист на словах. Воинствующий. Но всегда переживал разрыв с коллективом. В чем секрет? Где граница? Что такое семья и наша семья? Коммуна или бизнес-клуб? Во всем этом хочется разобраться. Затем, хочется вспомнить положительные стороны общин и насильственных коллективов, как поездка в колхоз в студенческие годы.

Так ли противоположна коммунность самостоятельности? Коммунность - самостоятельность группы. Группы воюют, воюют религии. Коммуна защищает индивидуумов от другой коммуны. Потом, постараемся довести самостоятельность до абсурда. Родители не должны смотреть за детьми детей, и им часто платят. У жены с мужем различные счета. Дети зарабатывают себе на лакомства. Но дальше. Семья - островок коммуны в капитализме. Не позволяются измены. Это рационально? Может, коммуна - это иррациональность? Голое либидо? Неужели рациональность так тесно связана с самостоятельностью или это мой личный комплекс? Чувствуется, что здесь где-то рядом суя2ь, поскольку я чувствую сопротивление. Не получается довести самостоятельность до абсурда.

Неожиданно выяснил, что самостоятельности противоположно также динамо. А динамо государства и друг друга развито в колхозах. Паразитизм и провокация. Хоть велфер и не коммунный, но динамный. И бросить его жалко. Но быть самостоятельным ростовщиком дома было гораздо приятнее. Я сумел вывести из состояния велфера себя и родителей.

Однако, вернемся к студенческим колхозам. Неужели либидо так склонно появляться в насильственных коллективах? Почему? Не заработок двигал людьми в тюремных сталинских конструкторских бюро, да и не страх сам по себе. Почему для меня академическая среда столь благодатна? Я могу быть героем в среде учеников. Ученичество - моя жизнь. Доступность общения. Это любовь к насилию? Ко вторым ролям? Ого, вот оно как! Пассивность и активность, мужское и женское. Абсурд.

Как прочно я связал в сознании колхоз с иждивенчеством, с динамо! Неужели нет эффективных колхозов? Эффективные семьи так точно есть. Почему наша семья имеет столь неэффективные стороны? Откуда скандалы? Насколько я могу заметить, это происходит, например, в областях неэффективной дележки. Возникают подозрения в обмане, утаивании, перерасходе другой стороны. Подозрения в измене, недостаточной любви, желание переделать другого под себя. Часто помогает разделение. Тогда каждый порознь успевает сделать лучше. Но это не универсальный метод. Иногда разделение доведено у нас до крайней степени, общих денег практически нет, а толк все равно невелик. Сейчас мы увлеклись совместным динамо велфера. А динамо, как правило, не особо окупается. Например, получается замкнутый круг. От отсутствия ощущения влиять на ситуацию постоянное желание экономить копейки, которые легче заработать. Велфер хорош для того, кто, например, учится. (Сейчас добавлю, что мне и Лимонову он позволял писать и думать, чего я раньше не ценил). Но наши интересы все равно испорчены меркантильностью.

Еще динамо злобно. Оно отторгает от живого. Но какая практическая цель могла бы связать эти мысли кроме исследовательской? Это снова пробивает рационализм, от которого надо избавляться. Оптимальная семья. Всеобщее примирение и минимизация суммы войны. То, что гуманизация бытия имеет обозримые пределы, очевидно. Если людей и можно примирить между собой, то не с природой, которую они пилят, копают и едят. Так что глобальная гуманизация противоречива как всемогущность и прочие идеальные категории. Отсюда - иррационализм, внеморальность бытия (казалось бы, это не одно и то же). Защита любой точки зрения подвержена критике. Мой рассудок не может примириться с нелогичностью жизни. Всегда хочется подняться на уровень выше и найти логику там. И мысль об отсутствии верхнего уровня целесообразности меня обескураживает. Это и есть пресловутый тезис о первичности бытия. Помню, я с трудом пережил ломку коммунистической теории общества. Все казалось, что нечто подобное все же должно остаться. Вместо пяти экономических формаций должны быть другие. Мироздание должно быть не рыхло. Затем я смирился с отсутствием подобного, бросив на дно пустого горшка строчки из Лема о том, что мир, собственно, не для нас создан. Но тогда возникает комплекс абсолютной нейтральности. Приходится ставить под сомнение даже критерий честности повествования, поскольку это морализм, защита внимающих от обмана, а значит, психология слабых, нищелюбие, уравниловка. Это, правда, помогает спокойнее смотреть на семейные конфликты - а почему, собственно, чьи-то интересы должны быть примирены? А что-то страшное может последовать за примирением? Ведь это неизведанное и невозможное. Если не абсолютная нейтральность, то хотя бы мода противоречить любой идее как предрассудку. А если далианство, ницшеанство, эгоцентризм, фашизм? Но нам далеко не шагнуть за пределы морали. Слишком многое стоит на ее фундаменте. Например, аудитория графонана - люди. Ему трудно обращаться к ним, демонстрируя свою к ним нелюбовь. Подвергнуть критике можно лишь костный морализм. Вообще же ценность морали очевидна. Это эмпирически отточенные древние каноны сожительства. Вот такая постантикоммунистическая компенсация. Так я решил в диалоге с Иноземцевым, когда мы развивали эгоистическую теорию. Мне сразу захотелось обобщить ее на всех, а значит, пришлось бы применить к дорогому сердцу собеседнику. А если не распространять на всех? Тогда это тоже колхозность, война кланов в противоположность войне всех против всех. Колхоз, как выяснилось, не может быть одним и всеобщим. Он может быть создан только "в отдельно взятой стране". Только!

А если не война, то смерть. Но пустота смерти не оставляет движения. Тогда войну морально немножечко преобразовать в любовь. Тезис всеобщей любви заслуживает внимания. Любовь. Снова юные детские годы. Школьный насильственный коллектив, студенческий колхоз. Где-то там далеко виднеется первая любовь, "а первую любовь мы никому не отдадим". Вместе с годами застоя и колхозами. Если глубже, то в основе идеи на мой взгляд лежит свальный грех, групповой секс, однако, об этом позже.

23.10.94. Немного дополнено и отпечатано 18.01.99. Ванкувер,

Рукопись была написана в тетради в мае 1995 года, перепечатана с небольшими добавками и опубликована в Приване25 января 1999 года во время жизни в Ванкувере и работы в Блустриме.

Одиночество

- Вот Игорь. Есть у него и дом и трак и аппаратура А скучно-то как!

(Наташа об Игоре Березовском, живущим с Суррее и помогавшим эмигрантам, в частности нам)

Теперь мне представляется, что эта наташина фраза явилась бессознательной перефразировкой собственного критического высказывания Березовского о канадском образе жизни. Что-то типа "One has a house, a car, a job to pay their mortgages, a couch and a television. He comes from his work, sits on the couch and watches television. And most of all he fears to lose his job, because it would cause him to lose his car, couch and television." Значит, он считает свою жизнь иной, интереснее. Хочет считать. Он якобы созерцает возможные способы жизни, временно входя в тесное общение с сомнительными личностями, волонтёря в обществе помощи эмигрантам. Однако, даже мы в нашем потерянном положении вновь приехавших, чувствовали себя намного большими хозяевами ситуации и жизни вообще во время его нескончаемых ночных монологов. Теперь обернем мое ироническое наблюдение против меня самого, равно как это я только что проделал с высказыванием Березовского. Самая близкая аналогия - мое пребывание у Эдика с Оксаной, где я по сути, несмотря на их бедность, был тем же зависимым Игорем на фоне их независимой сексуальности. И даже более - поистине во фразе Игоря нет лишних мелочей - я боялся становиться ими за счет возможного выхода из-под финансового влияния Наташи. Значит боюсь потерять свой кауч и телевижен (шероховатый пример - я телевизор не смотрю). Здесь уже близка суть. Где она?

У меня наготове еще несколько источников материала сходного характера, которые я условно назову "Роботи", "Лондон" и "Далианство и прочие хиппи". Рассмотрю их, не утруждаясь плавными переходами.

"Роботи". Я к сожалению не могу познакомить читателя с литературным произведением, коим считаю письмо, адресованное Леше Малине его товарищем, эмигрировавшим в Нью-Йорк. Написано на специальном примитивизированном и слегка украинизированном русском языке. Стиль позволяет автору довольно свободно путешествовать мыслью по ассоциациям и прочим сюрпризам подсознания, надежно прячась за экран идиотизма. Приведу цитату по памяти, пытаясь сохранить и стиль, но теряюсь в воспоминаниях о точном спелинге и его адаптации. Прошу непосвященных не путать это с настоящим украинским.

" Я роботаю в магазин роботом-наладчиком. Налаживаю человеческе мозги. Тут работають ище 30 таких же роботв. Ми мосилаем друг другу электрическе заряди типа: "Гуд морнинг, хава ю, га?" И шо я боюсь, Леня, когда вернусь, а там такие же роботи, как тут. Хорошо, что шо граеш на гармоше. Не продавай ее за бакси и не меняй на соль и лук не давай граться женщинам. Они хороши только на картинках. Пиши мне письма. Он такие смешние. Мне от них тепло и весело "

Бедная цитата. Я надеюсь позднее скопировать оригинал. И, все-таки, разве это не о том же, что мое "Пиво с чипсами"? (данную рукопись, хоть и наиболее известную среди друзей, не нахожу возможным опубликовать, поскольку она на 80% уже вошла в "Об образовании в Канаде") Да, но, а где здесь одиночество? Я слышал о некой психологической концепции счастья как о степени приобщения к миру. И еще что-то о полноте жизни. То есть, отбрасывается степень удовлетворенности в желаниях, а неизвестное переносится на некий мир или некий жизненный спектр, к которым надо приобщаться или заполнять соответственно. И этому противостоит одиночество. Стена, стекло, аквариум, Канада. Стерильность в противовес вторжениям и вливаниям. Но, оказывается, одиночество может быть и воспето. Например, Дольский: " Но одиночество прекрасней". Как же. Лиса и Виноград. Комплекс неполноценности. Защита стыда. Лоза в своем "Одиночестве" им не кичится. Но песня эта, на мой взгляд, гораздо лучше Дольского. Как продукт неудовлетворенного сублимированного либидо у талантливого человека. Пока талант есть, любая скверная причина вызывает в нем красивые плоды. И думаю, что страстность и неудовлетворенность можно считать необходимыми условиями творчества, находясь в рамках не вышедшего еще из моды фрейдизма. Автор незабвенного письма о роботах считает себя одиноким. Мол, кто-то уехал в Чикако, кто-то домой, остались одни мы-роботы. Вектор целеполагания явно направлен на преодоление личного одиночества. Индивидуального, особого, своего. А направлен ли? А может, глубже есть противоположная составляющая? По свидетельству Леши автор в Совке утверждал, что не нуждается ни в чем кроме музыки.

"Лондон". Вот какое неожиданное воспевание одиночества услышал я у Парамонова в воскресном выпуске от 23 апреля вчера. Наверное, это и спровоцировало окончательное оформление данной темы. Лондон по его мнению славен и красив своей благополучной завершенностью. И не понятно как он связывает это с одиноким достоинством распития пива индивидуумами в лондонских пабах. Чрезвычайно интересно, что это за связь. Существует ли она объективно или это личный комплекс Парамонова? Или это одно и то же, поскольку вещи сами по себе ничего не значат? Я сдаюсь и прошу читателя о содействии в поиске решения. Я забыл аргументы Парамонова. Да может, их и вовсе не было. Тем лучше. Я попытаюсь рассуждать сам. И тогда мы наблюдаем уже мои личные комплексы. Кстати, вы заметили, я поспешил приобщить читателя к своему рассуждению, своему делу, подчинить. В данном случае явно не приобщиться. Никакого объекта либидо кроме себя. Влюбленность была бы выходом из нарциссизма, перенесением части либидо с себя на внешний объект, переоценкой его, как мы обычно переоцениваем себя. Влюбчивость и невлюбчивость. Инфантильный комплекс власти. Сказки учат, что он сильнее денег. Раб мечтает стать господином. А господин рабом? Садомазохизм. Но вернемся к Лондону.

В обсуждаемом радиовыпуске заметно звучит тема денег. Богатые и бедные. В бедных кварталах - общественный бардак, уличная торговля. Это богатые красиво-одиноки. А к ним приобщаются, им подражают многие, потягивая в пабах пиво и якобы уходя в себя. Уверен, что моей мыслью сейчас движет комплекс, сходный с парамоновским или находящийся от него в зависимости, и вообще достаточно общий. Так что вскрыть его мне интересно. Думаю, что и читателю. Я приглашаю его к столу, чтобы съесть меня. А я буду радоваться со стороны и предлагать соусы. Но вот, опять сбился на нарциссизм. Богатые и бедные. Бедные знают свое место и не мешают богатым богатеть. Отсюда по словам Парамонова одинокий индивидуализм - гарантия от социальных революций. Антиколхозность. А куда деть аграрные религиозные общины Великобритании? Но так же хорошо уживаются в Польше и Франции свобода сексуальных взглядов с тотальным католицизмом, требующим солибата от священников. Последнее, что хочется сказать о Лондоне. Если в нем скучно русскому североамериканцу, а мне - в Северной Америке, то, вероятно, этот ваш Лондон действительно скучен.

Далианство и прочие хиппи. Если Фрейд позволял себе всю жизнь следовать концепции либидо как основе психической энергии, то я позволю себе вышеупомянутую концепцию приобщения хотя бы на притяжении одной заметки. Тогда далианство в ее свете выражается двумя словами: любовь к испражнениям. Почему? Почитайте его. Дали любит свои испражнения и продуцирует их в массы. Массы сладостно потребляют испражнения Дали. Тот же садомозохизм. Кто потерял интерес к этим испражнениям, может приобщиться к иным хиппи в качесве донора или акцептора. (Понятно, что донорство в данном случае характеризует высшую ступень социально-артистической лестницы). Т.е. экскременты - носитель коммуникативной информации, инструмент и символ приобщения. Отсюда так притягательна эякуляция внутрь, во все недозволенные места. Проникновение как власть, суперприобщение. Центральный антипод одиночества.

Оттого-то мне была всегда так заманчива роль рокзвезд типа Леннона и художников типа Дали. Гораздо милее чемпиона по бальным танцам или бадминтону. Одна забота - о хорошем стуле и как красивее распорядиться экскриментами. Их инфантильная связь с деторождением. Творчество как продуцирование потомства. Оно немного спасает от одиночества.

Борис Гарбузов

Написано 29.05.95 в тетрадь во время полугодового визита в Харьков. Там под руководством В.И.Рублинецкого была осуществлена, но не закончена попытка перевода на английский. 26.01.99 во время жизни в Ванкувере и работы в Блустриме я текст набрал, немного дополнил и опубликовал в Приване.

Одержимость и поступательность

Рассмотрим две противоположные точки зрения, представленные двумя соответствующими группами цитат:

Цитаты левого столбца собраны мною самостоятельно и представляют мою позицию, цитаты правого подарены мне харьковским лингвистом Владимиром Ильичем Рублинецким на прследнем занятии и соответственно представляют его. Наибольшие впечатления его жизни концентрируются не вокруг "fornication", а связаны с впервые увиденным морем и доказанной теоремой. Если согласно Фрейду и Парамонову общественный прогресс возглавляется фаллическим вторжением и социально-греховным экспериментом, то Рублинецкий считает это тормозом нормального развития: "It is always useful to get rid of this junk (sexual agony) the sooner the better". Дадим этим двум точкам зрения поспорить. Я жду, но они спорить не хотят. Не хотят драться. Во всяком случае их образы в моем сознании. Наверное, потому, что авторы высказываний представляются мне людьми мирными, высококультурными и говорящими на моем языке, пусть даже противоположные вещи.

Тогда попытаюсь углубить свой сторонний взгляд на эти две идеи. Что они мне напоминают? Помещенное выше высказывание Рублинецкого напоминает мне заголовок Карнеги "Как перестать беспокоиться и начать жить". А вот к Карнеги у меня уже раздражение и издевка. Противоположные высказывания напоминают мне одержимость вообще и в частности собственную тревожность. Часто мне и самому представляется гиперсексуализированная психика как нечто не от жизни, а из критикуемого Парамоновым ухода в ее текстовую эмитацию. Вспомнился рассказ знакомого о некоем штатовском съезде хиппи с традиционными оргиями, публичными половыми актами, пронизанный культом наркотиков. После его массовой трансляции многие отвернулись от их романтической культуры. Стало ясно, что она может быть только в меньшинстве, ее преобладание не позволило бы обществу передавать по наследству даже элементарные трудовые навыки.

И, возвращаясь к эротомании, этой боязни смерти обреченного на смерть, ее трудно связать с поступательным развитием. Рублинецкий вот даже противопоставил. "Но нет!" - восклицает мое раненое сердце, это моя жизнь, это то, что движет мной и двигало Пушкиным. Ее нельзя обесценить. С ее полегамностью и слезливым вдохновением." И если так говорит мое сердце, то в этом что-то есть. И, все же, пусть выскажется другая сторона. Какая поступательность в половом акте? " the pleasure - transitory". Конечно, эротоман концентрируется на удовольствии, а не на деторождении, которое, кстати, я считаю венцом поступательности. А вот и суть. Динамо природы как динамо велфера. Даром это не проходит. Игра на холостом ходу. Да это же мастурбация! Не даром это слово так давно витало вокруг меня, окультуренное в суждениях харьковского психиатра Михаила Львовича Суслова и канонизированное в ироническом трактате Сергея Иноземцева. А как насчет радости деторождения и любви к ребенку? Это, естественно, часть либидо, но чувство это доступно даже самому некультурному человеку, не требует знания теории и не имеет отношения к эротомании.

Итак, я увидел в половом акте средоточие двух противоречий - мимолетности и поступательности. Сразу же хочется проанализировать, разобрать, а, следовательно, разрушить этот мой новый постулат. Во-первых, так ли мимолетно и переходяще удовольствие? А насколько непереходяще впечатление от "увиденного моря и доказанной теоремы"? И удовольствие вообще. Теперь поступательность. Это подготовка удовольствия в будущем. Опять удовольствие. Снова жизнь потребления. Целеполагание. Обман природы. А кто такая природа, чтобы ее не обманывать? Она мне друг? Я ее люблю? У нее свое удовольствие. Своя цель. Но я это ее часть. Тогда я лишь вижу в себе второго потребителя - природу. Моя личность раздваивается. Я и Оно. Вот где предел унификации целей. Предел и результат рационализации. Рационализация и меркантильность. Этими днями я общался с Леней и Ромой. Первый меркантилен и рационален. Второй - нет. И это всем нравится. И ему на пользу. А, кстати, эротоманы оба. Но оба разведены. И мое семейное положение нетрадиционно. Значит, семейность в какой-то мере эротомании противостоит. Но опять контрпример - Эдик с Оксаной. Хоть и скандалят, но все время проводят вместе. Одни противоречия, никакой закономерности.

Сейчас просмотрел свои прошлые сборники и начало этой тетради. Бросилось в глаза отсутствие поступательности. Девяностый год: все тот же фрейдизм, и даже уровень английского языка почти тот же. (Сейчас в защиту свою добавлю, что и окружающие меня не сильно балуют прогрессом, а любовь моя вылилась в то, что я вырастил сына). Да, я согласен, что моя одержимость математикой с 81го по 90й год давала куда больший прогресс и социально, и личностно. Но я не сдамся и не дам обесценить ни одного шага в своей жизни ни себе ни другим. И, все-таки, я все тот же, что 5 лет назад (опять добавлю, что это вовсе не так). Лишь вместо интроверта вдруг дал себе новые имена. Смерть ближе. В этом и поступательность.

Борис Гарбузов

Написано 11 сентября 91 года в тетрадь в колхозе имени Первого Августа. Туда я был послан надзирателем за студентами в сборе яблок. В конце тысячелетия было опубликовано в Приване.

Они

Одни из них находятся ниже и докучают своим присутствием. Другие сильны. Мне хочется быть с ними. Успеть. Они часто думают, что умны. Они находятся вне меня. Для интроверта это не так плохо. Странно, почему они не всегда стремятся меня убить. Так или иначе, они поворачиваются, задевая мое туловище. А ты жив и каждой минутой можешь воспользоваться. Так ведь в свободном пространстве можно двигаться самому. Идея состоит примерно в том, что им и невдомек, что ты делаешь за стенкой. Если закрыть на них глаза, то рождается масса возможностей проживать отпущенное время. В основном это касается далеких их. Родственников надо осмыслить противоположно. Как приятно увидеть в них собственников своего организма, трусов, нет, эгоистов или лучше - животных. Какие странные нити связывают вас? Какие мистические узы? Я люблю появиться в черном и идти в неяркой полосе света. Я вижу вас.

Борис Гарбузов,

Изначально написано в тетрадь и брошено неоконченным. Дату лень смотреть, доставая тетради из локера. У меня в файле значится 97 годом. Возможно, это год публикации в Приване.

Курсы

Это столь популярное для эмигрантов слово. Еще до эмиграции я подвергал его острокизму на примере неэффективного изучения английского, противопоставляя пассивных посетителей курсов и дебильных школьных учителей, прошедших, казалось бы, пять лет стройной академической рутины, самостоятельным фанатам Воронцову и Михайлику. И, все-таки, в эмиграции поначалу оказался настолько потерянным, что сам оказался на примитивных курсах. Но академические дисциплины это еще объяснимо. А всякие школы бизнеса напоминают мне анекдот: "Молодожены приходят к врачу за инструкцией, как зачать ребенка. Тот трахает невесту и спрашивает - Теперь понятно? - Понятно. Когда в следующий раз приходить?". Меняло Юра Смаль рассказывает о ком-то на базаре: "Сначала взял фальшивый доллар, потом пятьдесят граммов меди по цене золота. Дураки здесь не выживают". И даже в академической области. У кого-то в предисловии к учебнику топологии я читал: "Лучший способ выучить математику это делать математику". Начинающий художник Дима Кузниченко говорил: "У нас Репинку не любят. Ценят, когда ты сам.", хоть поначалу и проучился там со мной первые пару лет, потом готовился в студии при Худпроме и поступил. То есть совсем без учебных заведений обойтись трудно. Важно, что ты надеешься на себя и основываешь все на личном фанатизме и пользуешься заведением активно, а не ждешь бумажки, распределения или пока тебя научат. Перед аспирантурой Шабанов не читает моего отчета, рождая во мне обиду. "Написали и ладно. Вижу, много формул. Теперь переходите к делу. Если зацикливаться на школьных задачах, вечно останетесь школьником."

Борис Гарбузов.

Написано в подражание серии вийоновских баллад типа От жажды умираю над ручьем. Первые пробы были сделаны еще в восьмидесятых во время студенческих поэтических состязаний с Андреем Бахтигозиным.

(Примечание автора во время переиздания 5 октября 2003)

Подражание Франсуа Вийону

Люди, движимые ленью,

Мед, несущий диких пчел,

Стулья, брошенные тенью,

Темно-серый ореол.

Ближе к ночи солнце всходит,

И чету окрестных школ

Инспектировать выходит

Господин Гребенщиков.

В этих школах смех и дружба

Без корысти и плетей,

Тьма диковинных игрушек,

А в тетрадках у детей

Люди, движимые ленью,

Мед, несущий диких пчел,

Стулья, брошенные тенью,

Темно-серый ореол.

Гарбузов Борис. 1990.

* * *

Your lips are pink, your eyes are blue,
You always know what to do.

Борис Гарбузов, 20.02.90.

* * *

Радость моя безотрадная!
И эта свеча
Как лампочка Ильича
Обокраден я.

Борис Гарбузов, 11.06.90, Валуйки.

В этой заметке мне по многим отзывам удалось отойти от ноносной замысловатости стиля. Немудрено, ведь с ребенком у меня связаны самые глубинные чувства.

Как я предал ребенка

Я привел его первый день в садик. Года в 3. Воспитательница сказала оставить поиграться и тихонько уйти. А что может быть более предательским? Мы часто так делаем. Он был свежий, наивный, непуганый, небитый, не обманутый. Он источал обаяние и любовь. Он светился. Он пошел к деткам, взял машину и кому-то показал пальчиком на что-то. Я вышел. За дверьми я постоял и, по-моему, дождался-таки его плача. Может, и нет. Я забыл. Все равно я знал, что он будет. Я считал себя правым, приучая его к обществу. После этого он уже не шел в садик беззаботно. У него уже был рефлекс страха и унижения насилием. Его там бросали с чужими людьми, которые не были с ним так открыты и ласковы. Его предавали. Те люди, которым он стал доверять, имели какие-то свои цели, расходящиеся с ним и непонятные ему. Мне это вспоминается всю жизнь, как очень щемящее. Потому что он все время рядом, он живое воспоминание. Он вытеснил это, он об этом не говорит, но он тоже задним чувством это помнит. Помнит также обманы советских дантистов и нас, держащих его на этой жестокой неустроенной процедуре. В Канаде он с месяц привыкал к нормальным дантистам. Детский плач особенно чувствителен. Его понимают животные.

Борис Гарбузов, 3 апреля 99 года.

Здесь я попытался использовать детскую дебилизацию, спрятаться от давлеющей семантики. Но не особо удалось. Например, дебилизация, письма Леше Малине, приводимая мною в Одиночестве, гораздо сильнее. Однако, я пытался, а из песни слова не выкинешь.

Воскресенье, 25 апреля. Страничка

Как смотрел я туда, когда он все отверткой своей. Все туда и улыбка его. Сисадмин он китаец такой, сука, ловкий. Хочется мне все по складу писать. Вот компьютеры, что же, знаю еще. Все о том же, как дети все пишут быстро. Как Тарас украинчик в 13 лет так учил меня за 3 доллара в час. Он в своей рубашенке холщевой. И смешной, и знает такой. Там, где кликает он - я все мычу. И еще как канадчик как Адриан он быстро так рисовал в Фотошопе. Быстро так рисовал, и все кнопки смеялся, и зеленый спидометр в черном. Я ему дал свой энджин. Мы сложили вдвоем и начальнику дали, а он поехал в Париж и для Сана он дал презентейшен. Николя Бурбаки к нам пришел и сказал.

Вот и детство мое, и как дедушка Жора. И зачем все заканчивать фразу. Вот Лимонов же дал мне он стиль, и откуда он взял? Не могу я сказать вам всего. Из стеснений своих я повыберусь как-то. А потом я скажу: "Не скажу вам всего". Не скажу потому, что совсем не богемный. Да и нет вокруг. Я такой же, как вы. Вот я синку свого. И ращу и как Леся я весь Украинка.

И я денежки все соберу и куда я поеду, я вам не скажу, а поеду я в Совок, к папе с мамой. И возьму я сыночка, в совковую школу отдам. И в 100 раз лучше есть клуб. А еще я скажу, никому не сказал, я совсем не сказал и сейчас не скажу. Потому что просили вы - нет. Вот отдам я свой бэчелор на хер. Стану жить на работе, хотя все говорят - ты не прав, ты - шиза. Вот такой медвежонок был Виктор, и как клавиши он, интернет про войну и все новости знал. Сын сказал мне, что я деревянно танцую, потому и не занял. А он сам-то медаль, ну а я ничего. А у вас-то и нет, вот так.

И когда она так - потягус большой. Что мама делает? - Мяукаить. - Это кто там пришел такой маленький? - Я была у тебя в ДНД. Плохой ты, вот так вот. - У поезда такие колеса большие. Я теперь говорю - И розово как.

Привет, ОГД, душечка-пампушечка,

И ты, Наташа, Маша-растеряша.

Объект. Ну придумать. И как весело. Все такие веселые, все по пляжу идут и донот кушают. За чайками гоняются. Родители просят приехать в июле. Постойте, мне ведь жизнь-то не шутка. Грустно в соленых волнах.

Борис Гарбузов, 25 апреля 99, Ванкувер

Мое продолжение чьей-то привановской дискуссии о массовой субкультуре.

Сериалы

Предпоследний постинг С. Гехтляр задел меня за живое, поскольку я ярый ненавистник массовой культуры. Мне кажется, что окружающий мир объявил культурную войну моему ранимому рассудку. Я и в Союзе редко что мог смотреть по телевизору. Здесь это сдобрилось рокенролами, Микки Маусами, культурной диссоциацией, языковой мешаниной, желудковой ориентацией общества, оборванцами на скейт бордах, да чем еще. О, этот мерзкий голос: Nine ninety nine - it is your choice! Ей-богу хуже любой коммунистической пропаганды. Немного к Востоку в Квебеке совсем иной привкус у той же рекламы. Есть некая ставка на гармонию, красоту. А здесь нечто вроде чем дебильнее, тем лучше запомнится, даже на почве ненависти. Сознательный или интуитивный психологический расчет. Именно Америка подарила нам современное лицо массовой культуры. О, как мне больно видеть сына со стеклянными глазами, устремленными в экран! Как жалко, что его так легко впитывающий детский ум заполняют герои Power Rangers. В магазине он стремится купить еду с их рожами на обертке.

Собственно, сам текст Светланы был мне скучен и не подарил новой мысли. Мне вообще редко нравятся женские тексты, особенно аналитические. Также кажется, что сериалы, с которых мы начали, смотрят, как раз, только женщины. Но никто другой темы не поддерживает, а я тем временем в двадцатом веке доведен почти до полного отказа от телевидения этими сволочами, оседлавшими масс-медия.

Борис Гарбузов, 1 мая 1999, Ванкувер

Из привановского архива. В конце приводится часть респонсов.

Открываю дискуссию о североамериканском феминизме, прячась за Шукшина

Я долго не решался начать говорить о североамериканском феминизме. Мешали стеснения, сомнения в наличии почвы, ограниченность гуманитарного кругозора. Отсюда не находилась и форма. В состоянии такой неуверенности я обычно прячусь за авторитеты. Последнее время я пытался следовать фрейдистской публицистике Парамонова, эксгибиционистскому анэстеблишменту Лимонова и поэтическо-митьковскому стебу Гребенщикова. В данном случае я не мог выбрать Парамонова по вышеуказанной кругозорной причине, усугубленной почти полным неприятием местного телевидения. К тому же мутила ситуацию солидаризация с феминистами самого Парамонова. Лимонов казался идеальным кандидатом, но 90% аудитории Привана в прошлом выказали к нему враждебность, и я не мог позволить себе следовать эксгибиционизму до конца в столь щекотливом вопросе. Поза и среда Гребенщикова не имели ничего общего с обсуждаемым вопросом. Я и сам не находил в нем ничего поэтического.

И вот, когда на днях в моих руках оказался томик Шукшина, мне защемила сердце мысль о собственной идентификации с его типичным героем, интеллектуально обреченным трактористом, мучимым литературными открытиями. Такой самоиронический аспект показался мне достаточным прикрытием. К тому же, я выбрал форму дискуссии, и теперь мне не стыдно, если после этого вступления получится лишь пару слов содержательной части.

В конечном итоге нынешнее лицо феминистского социального уклада сформировано и контролируется мужчинами. Власть предержащим. В ключе этого тезиса я и предлагаю посмотреть на происходящее. То, что в результате страдают сами представители власти, как тот же Клинтон, вполне закономерно. Через двадцать лет коммунистического террора он тоже распространился на своих. То, что сходило Кеннеди всю жизнь и Клинтону в начале карьеры, становится все затруднительнее. Это уже не времена хиппи. Что права женщины на самом деле не волнуют основных игроков, по-моему, достаточно очевидно. Но женщина стала мощным орудием игры. Если Кеннеди устраняли пулей, Хрущева мирным заговором, то Клинтона пытались женщиной. Это серьезный урок самому клану западного Зазеркалья.

Михаил Армалинский (www.mipco.com) в недавних заметках о проституции и поддержке Клинтона против феминистов, несмотря на популистско-коммерческий характер заметок, метко замечает символичность момента. Показательно, мол, отстоит ли Клинтон право сильного или спрут уже опутал американское общество. Он же привлекает внимание к фундаментальному статистическому факту повышения роли женщины в период отсутствия войн, что весьма характерно для Северной Америки. Это я могу использовать для объяснения начала использования женщин в большой игре. Здесь же следует искать корень выгоды усиливать и подстрекать женщину против мужчины, а не наоборот. Второй причиной такого акцента является политический резон усиления менее социально активной и агрессивной половины. Некая гарантия от вооруженных группировок и революций.

Приведу несколько фактов, иллюстрирующих такую политику. Они почерпнуты в основном из повседневного общения и некоторого личного опыта. Я сам недавно прошел через развод. Следящие за новостями могут существенно украсить этот список. Итак, в любом бытовом семейном конфликте полиция поддерживает женщину. Даже если она будет стрелять из автомата. Она остается в общем доме, а мужчина увозится до дальнейших разбирательств. В средствах массовой информации идет постоянная травля любой сексуальной активности. Прилизанная коммерческая порнография нападкам не подвергается. Это их бизнес. В нескончаемых интервью женщинам подсказывают формулировки для интерпретации любого общения как сексуального нападения. Это ни в коей мере не закреплено законодательно. Зачем? Достаточно обычной административной практики. При разводе женщина имеет равные с отцом права на ребенка. Но ей в большинстве случаев обеспечен бесплатный адвокат от Лигал Эйд. И много чего еще. Позиция ее усилена настолько, что борьба почти бесполезна. Все началось с вышеназванного способа разбирательства конфликта. В любой момент также можно заявить об изнасиловании. Обучение уже проведено.

Это средства. Теперь о целях. Цель политическую я уже вскользь назвал. Среди экономических явно видна их выгода в расшатывании семей. Раньше платили один рент, теперь два. Они настолько об этом заботятся, что заявления на развод принимают только после года проживания по разным адресам. Эти деньги могли быть сохранены на некие не контролируемые ими цели, истрачены на детей. Теперь дети недополучат этих денег и родительского внимания, что скажется на их образовании, карьерах. Правильно. Снижена конкуренция для их детей. Одинокие люди проявляют себя гораздо лучшими клиентами их развлекательной индустрии. Они также намного более зависимы и управляемы. Потом, сама женщина какое-то время при необходимости становится более доступной для обсуждаемых игроков перед тем, как быть выброшенной на свалку. А стереотип поведения будет передан детям с воспитанием и самозакрепится. Выгода для адвокатского клана весьма тривиальна и не требует детального обсуждения.

Тезис Армалинскго частично объясняет, почему псевдофеминистские методы возможны именно в стабильных развитых странах. Их неэффективно осуществлять в условиях постоянных военных конфликтов, отсутствия законодательной системы и полного обнищания людей. Там существуют другие методы, порой гораздо худшие. Кормежка администрации происходит большей частью по линии неприкрытого воровства, тривиальных взяток и смыкания с бандитизмом. Но это уже тысячу раз разобрано. Так же по-разному кормятся два рассматриваемых типа государственных машин с проституции, весьма важного для анализа рассматриваемого вопроса явления.

Но думаю, остановлюсь на первой порции. Вижу, что за Шукшина я по настоящему не сумел ухватиться. Слишком пока непривычно. Предлагаю продолжить дискуссию одновременно в Монологе и Диалоге в зависимости от величины и характера постингов.

Борис Гарбузов, 20 мая 1999 года, Ванкувер

Я выставил-таки в Монологе начало дискуссии. Имею первый устный критический отзыв Игоря Морозова: "Мысль ясна, но несколько тенденциозна и мало доказательна. Похоже на "Сионских мудрецов". Государство плохое. Отсюда и несхожесть с героем Шукшина. Тот верит в случайность неудачи и в справедливость мироустройства. Также сомнения вызывают слова "анэстеблишмент" и "феминист"." Я критику вполне принимаю, хотя немного и защищусь. В дискуссии каждый может позволить себе быть тенденциозным в расчете на компенсацию противоположным взглядом. Действительно, Шукшин притянут за уши. Но я честно сказал, после чего я взялся за перо. Слово анэстеблишмент я, по-моему, слышал. Феминистом называл себя Парамонов. Но хотелось бы продолжить дискуссию именно по теме. С уважением, Борис.

По следам уничтоженной женою рукописи. Опубликовано в Приване как приглашение к дискуссии.

Вечер в Русском Центре, посвященный двухсотлетию со дня рождения Пушкина

Весьма сожалею, что снова обращаюсь к негативному тону. Но достопамятный Форум Пыльцина от 19 июля, который мне уже приходилось сатирически освещать, просто шедевр по сравнению с этим. Там по крайней мере были живые люди, детки, исполняющие бальные танцы, классическая гитаристка, да много чего еще. Сюда я пришел с сыном по совету товарища, ожидавшего сбора русской интеллигенции.

Воняет старческой мочой в прямом и переносном смысле. Больше мне нечего сказать. Не хочется входить в детали, да и вышли мы на свежий воздух уже через 15 минут. Нет, лучше уж пусть Армалинский выдумывает свои Последние записки Пушкина, чем такое. Есть другие мнения?

Гарбузов Борис. 8 июня 1999 года, Ванкувер.

По следам уничтоженной женою рукописи. Опубликовано в Приване как приглашение к дискуссии.

О проституции. Начало беседы

В недавней заметке о феминизме я упомянул важность анализа явления проституции для понимания устойчивости псевдофеминистского уклада в Северной Америке. Здесь я, однако, хотел бы рассмотреть проституцию независимо от феминизма. Тому причиной в основном желание восстановить свою утерянную два года назад рукопись Артисты и проститутки, в которой я делал акцент на связи проституции с ленью и иждивенчеством. Текст этот не был антиженским, поскольку я равновесно рассматривал и мужской аналог проституции - альфонсизм. Теперь я не способен просто восстановить прежний ход мыслей, пересмотрев ряд из них. Уже к концу упомянутого текста я отказался от тесной связи артистической демонстративности с проституцией и извинился перед артистами за упоминание данных профессий рядом. К тому же, не удалось бы возродить и прежних чувств и мотивов. Поэтому, текст если и получится, то в каком-то новом виде. При этом отсутствие главной мысли осложнит рассуждения. Не осилить мне, опять же, лимоновской открытости, по крайней мере здесь и сейчас, и в этом тексте я не выставлю личных мотивов.

Начну с парадокса. Работа и секс порознь - дела богоугодные, а в сочетании столь асоциальны. Неизвестно откуда вдруг появляются спутниками и криминал и наркотики и деградация. В чем же корень? (Может, в консерватории что-то заменить?) В утерянной рукописи я пытался его найти в пассивной иждивенческой позиции, в недальновидности, в неумении строить. Но, господи, сколько тому контрпримеров! Надо, все-таки, сузить взгляд, очертить рамки. Никаким объяснением не охватить всех. Все же, не пойти мне много дальше голой постановки проблемы. Вот и полчаса назад товарищи за столом мне возразили, что велферство, с которым я так дружил еще пару лет назад, пассивнее проституции. Глупость, конечно, но и крыть нечем. Нет, логикой здесь не возьмешь. И вообще, не хочу стеснять рассуждение рамками обзора проституции. Не об этом я. Как и предыдущая заметка была не о феминизме. Мне еще только предстоит разобраться, что же я хочу сказать.

Попробую для начала вспомнить, что я говорил об иждивенчестве. Показательно, что я вспоминал Куприна, однако, не Яму, где не нашел ничего интересного, а рассказик об артистах, ищущих карася, то есть, стремящихся попасть на обед к купцу. И даже понятие иждивенчества от меня ускользает. Даже его трудно определить. Ведь артист же этот платит за обед своими шутками и стильной беседой! Как раз тем, чего от него хотят. Работа по найму. Но он остается презираем, осознает, терпит и вытесняет это ощущение. Вытеснение было рассмотрено Фрейдом как важная функция психики и подхвачено Леонгардом в его Акцентуированных личностях, в основном применительно к демонстративной акцентуации. Люди эти часто имеют патетические манеры, являются паталогическими лгунами и хвастунами, (классическим примером Леонгард выставляет Карела Мея, автора книжного сериала о Виниту, если не ошибаюсь), склонны к истерии. Способность вдохновенно лгать и перевоплощаться часто приводит их к артистической карьере, но в основном они не способны достаточно стабильно приобщиться к какому-либо делу, а остаются на поверхности. Вот почему их нельзя с артистами отождествлять.

Я решусь утверждать, что указанный тип личностей составляет добрую половину проституток. Так должно быть теоретически. Хотя у меня, собственно, нет никакой статистики, и даже знакомые примеры не из этого ряда, но это как раз нечто близкое к тому, что я хочу рассмотреть. Итак, иждивенчество ускользает. Остается слабость. Слабость в игнорировании и репродуцировании ситуации униженности, несозидательности, общественного отторжения. Все же нельзя полностью отрицать связи иждивенчества и артистизма. Человек искусства по природе не способен к контролю. Хотя он порою горд, имея даже фрак с протертой фалдой, но вынужден продавать свою способность эмоционального воздействия в столь нерегулярной форме, что поневоле смиряется с зависимой ролью. Вот, например, у Гребенщикова:

Хозяин, я - никудышный фундамент,

Я - плохое весло.

Но, хозяин, когда ты захочешь пить,

Ты вспомнишь мое ремесло.

Или у Лозы:

Если я иду в компанию, оставляю дома честь.

Ведь уверен я заранее, что меня попросят спеть.

Да, я не против, да, я готов.

Это как шпроты, без которых стол не стол.

Также и в студенческой среде. Гитара к бутылке приравнивается, но позу сохранить уже труднее. Такой безбутылочный артист в компании может быть агрессивным, снисходительным, превосходящим, гордым, кем угодно, но не хозяином балла. Это, собственно, его регулярная роль. С приходом укрепленного положения что-то неизбежно теряется.

Однако, вернемся к проституции. Аналогом укреплённого артиста в данной профессии является модель. Об этой фазе и форме проституции в унисон говорят Лимонов и Армалинский. Неудобство общественного отторжения преодолено. Теперь можно уже не работать, а только дразнить. Подъем по социальной лестнице. Рабочий ведь тоже всегда несет на себе печать пусть социально приемлемого, но раба. Работать по найму не нравится никому.

Пожалуй, пока остановлюсь. Не знаю, будет ли настроение продолжить.

Гарбузов Борис. 8 июня 1999 года, Ванкувер

Даже вонь бывает причиной вдохновенного текста.

Из привановского архива

Приподняться над бытом

В последнем выпуске рубрики "Русские вопросы" под названием "Веселые вдовы ЛЕФа" Борис Парамонов, так трактует поэтов лефовцев, вдохновленных революцией и исчерпавших ее: " Всё это списывалось на нэп: мол, люди, искренне приветствовавшие революцию, были травмированы зрелищем частично реабилитированной мелкобуржуазной стихии. Я не думаю, что богатый ассортимент продовольственных товаров и всяческой галантереи так уж травмировал Маяковского или Асеева. Но травма была, это факт. И не галантереей расстроились, а тем несомненным фактом, что революция не сумела ни на йоту изменить, не то, что ликвидировать самую будничность существования, самый его физический состав. Что, грубо говоря, не исчезла необходимость есть, пить и совокупляться. А ведь надежда на это была, вот в чем дело".

Вот так и братик мой Женя хочет с его слов приподняться над бытом, уча французский и стремясь врачевание в Питере сменить на заграничную аспирантуру. Однако, это возможно лишь с обретением силы. Денег, славы, власти И еще. Я писал в заметке "Бегство от куртуазности" о витках культурного развития как о втягивании в эстетический обиход новых слоев грязи. Есть ли здесь связь с парамоновской мыслью? Если понять грязь как еще непознанное, неокультуренное, неструктурированное. Сделать из быта миф. И когда миф ветшает, чем же лучше заместить его, из чего сделать новый как не из противостоящего ему? Из того, что его разрушает? Надо же, можно было воспеть будничность настолько, чтобы мистифицировать пролетариат, рабочую профессию, мазут под ногтями, когда труженик мифа бежит от рутинной службы как от пожара? И становится страшно. Очередь какого мифа наступит теперь, в век демократии, психоанализа и желудка? Кто освободит от Голливуда и интернетного сора?

Борис Гарбузов, 09, 1999

Из привановского архива

Привановская публикация времен даунтаунского бэчелора и дискуссия по ней.

Поход на "Лебединое озеро". Еще раз об искусстве и грязи:

Когда она на сцене пела,

Весь мир в восторге был от ней.
Она соперниц не имела.
Подайте милостыню ей.

(Беранже, если не изменяет память)

Сегодня я успел-таки сходить на "Лебединое озеро", последний день представления торонтовской Национальной Школы Балета. Еще позавчера я на заднем дворе театра поговорил с балеринами и был немало озадачен тем, что они курили, были одеты неряшливо, в полуспортивный хлам. Те же холщовые штаны и кроссовки, за которые я так ненавижу мир программистов, в который попал уже два года тому назад. Я размышлял о спортивной карьере сына, которого неделю назад отослал бабушкам в Харьков на очередное небольшое обучение в советской школе. Выяснил, что в балете выступают в основном до тридцати лет, зарабатывая немного, потом учительствуют или полностью меняют профессию. Сегодня я пребывал в прекрасном расположении духа после тренировки, а потом субботней подработки. Единственное, мне пришлось посидеть за машиной заказчика, что вызвало у меня судорогу брезгливости от пыли и беспорядка в его офисе.

Вот я уже затрагиваю тему грязи. Она совсем не похожа на грязь, анализированную мною в "Бегстве от куртуазности" как предметную и поведенческую неокультуренную доселе субстанцию, втаскиваемую художником в его эстетический универсум. Это грязь вонючих домиков на Ист Сайде, построенных полвека назад, это цвет кожи бомжей на Хейстинге, это прожигание жизни, это старение, это лень и трусость, это депрессия. Это убогая коммуникация на чужом языке, это неудача и потеря. Это нереализованность. Это болезнь. Это одичание в телефонной будке. Это не слова мои, это натуральная мерзость на компьютере и столе с клубами налипшей пыли, какая-то шерсть на стульях, эти дебильные местные болониевые рюкзачки, брошенные в углу, немытая тарелка и кулек от сухих бутербродов, провода Вот, заглядываю сейчас в его кабинет, вернувшись с представления. Пол в желтых крошках. Под столом велосипедный шлем и полотенце в пятнах. А весело при этом! Вот я уже окультурил и воспел его грязь. Она ведь соседствует с деньгами, которые он мне заплатил. А я их трансформировал в чистую квартиру, спорт, будущую поездку в Совок, любимого сына. Как, право же, многообразна природа!

Я не успел зайти переодеться и вошел в театр в красном спортивном костюме, ощущая себя то ли Эйсом Вентурой на чинной вечеринке, то ли Челентано в "Блефе" то ли Эдичкой, декламирующим свой монолог, шагая по нью-йоркскому проспекту. Мне хорошо. Почему я раньше здесь не бывал, а все проходил мимо театра равно как мимо подвалов с черепами на Гранвиле, геевских клубов на Дейви, проституток Елтауна или пустынных хайвеев Суррея? Я не был в театре, потому что было совсем мало денег? Не знаю. В антракте я заглядываю в оркестровую яму. Разноплеменная братия музыкантов в черном. Старая одутловатая китаянка почесывает голову, не выпуская смычка. Опять эти ненавистные куртки с надписями "Тайга" и "Маунтин эквипмент", сваленные в кучу на дальнем столе. Снова гаснет свет, я сажусь в первый ряд на чужое место и смотрю на чопорного дерижера, представляя, как он возвращается в, быть может, одинокую квартиру на Кицелано. В глянцевой программке я не нашел ни первоначального хореографа, ни сюжета. Знаю лишь, что музыка Чайковского. Поэтому слабо понимаю происходящее. Мне не нравится, что многие персонажи одеты в балахоны, символизирующие, должно быть, лягушек. Я интересуюсь танцем. Всё действие для меня слишком громоздко. Я еще не отвык от математической простоты и до сих пор не люблю технических книжек. Если бы я, продолжая свой сон, стал бизнесменом, то выбрал бы чистые финансы. Без складов с железяками.

Хотелось бы остаться в этом превосходном настроении, обходя и не вступая в грязь. Жить на сцене. Да не на этой с щербинами в паркете. Что-то не то лезет на язык. Я не могу поклясться уважаемому читателю, как Джиокомо Казанова, говорить только правду, хоть так бы хотелось. Вот, кстати, пример жизни на сцене. Почему он мог говорить правду, причем так спокойно и нараспев? Потому что его правда красива? Да нет. Просто он сильнее. Пока. Я вот снова воодушевился. До времени умирающий отец его взял с жены клятву не обучать детей для сцены, что было честно исполнено. Но все равно для меня судьба Казановы - это сцена "взаправдашняя", сцена из жизни. Как еще она могла сложиться у сына актеров, наделенного удачей и гениальным пером? Но, будучи баловнем в любви и деньгах, умер он в одинокой бедности. Мне не хочется об этом думать. Не знаю средства от бедности, но от одиночества можно легко застраховаться продолжением в детях. Вот как Вертинский. Или я, что ли? Так что жить вдали от грязи физической, имея с ней дело лишь в обобщенном артистическом смысле, - вполне осуществимая цель.

9 октября, 1999, суббота

Постил в Приван из Сиэтла

Пять месяцев в Сиэтле

Я приветствую редакцию и аудиторию Привана, хочу написать пару абзацев о времени своего последнего отсутствия, будучи несколько смущен, поскольку затрагиваю дневниковую тему, но не могу позволить себе полной дневниковой правды и детальности. Я так и не отважился на полный эксгибиционизм типа Лимоновского и нашел более мягкую форму повествования, ориентируясь на подражание мемуарам Казановы. Он лишь к семидесяти годам начал их в полной мере писать и публиковать, оставляя измененными имена. А мне сейчас не время для даже этой степени откровенности.

В начале февраля я переехал из Ванкувера в Сиэтл, найдя там программистскую работу, и был воодушевлен переменой, но и подавлен большей ответственностью на работе и отсутствием связей. Я стал искать входы в местное общество через русские издательства. Редакция рекламной газеты Перспектива (Владимир Малюта с женой) встретила меня радушно, но оказалась далекой мне по духу, не имея связи с интеллигенцией, не будучи литературной и представляя протестантскую общину, называемую пятидесятниками. Это чуждое мне комьюнити составляет добрую часть всех местных русскоговорящих и значительно перевешивает все остальные религии. С ними здесь досадно отождествляют мою национальность украинца. Материальной основой этой группировки в значительной степени является открытая для них беженская квота. Редактор Русского Сиэтла удивил меня сведением о рекордной посещаемости своего сайта, но был полностью погружен в заботы по его поддержанию и не обнаружил общих интересов. Организатор местного русского Радио Аврора и команды КВН Игорь Хайс говорил в основном о медиа бизнесе и о возможности организации ванкуверской команды. С некоторыми представителями сиэтльской команды я познакомился, но не пытался к ним приобщиться. С газетой Америка наш дом я так и не связался. Автор незабвенного очерка Порт Росс. Русская Америка Михаил Голубев встретился со мной в ресторане, но заявил, что честолюбивых планов не имеет и любит прогулки на природе.

Мой утроившийся с канадских времен доход компенсировал дороговизну и неразвитость города Сиэтл. Я быстро купил автомобиль и стал посещать два моих любимых вида спорта - бадминтон и танцы, брал частные уроки по бадминтону у 15-летнего китайченка и поучаствовал в соревнованиях несмотря на полное отсутствие здесь организованных команд. Танцевальный спорт всегда был для меня источником кислорода. Я тренировался с несколькими партнершами и наконец начал выступать в соревнованиях с девятнадцатилетней киевлянкой Женей, оставив бадминтон. Бальные танцы здесь также гораздо менее развиты, чем в Ванкувере несмотря на наличие двух бывших звезд - многократной чемпионки Союза в латине и стандарте Людмилы Поповой, бывшей жены Вячеслава Попова, а также недавней чемпионки Америки в американском смузе Ольги Фарапоновой. Практически отсутствуют детские клубы. Я радовался развитости этого спорта в моем бывшем Харькове, где в это время находился мой сын. Я радовался успехам сына и своей возможностью обеспечивать его и родителей, пребывая в прекрасном расположении духа.

Не желая возвращаться в Канаду, я стал интересоваться возможностями натурализации через работодателя. В отличие от Канады, здесь нет независимой категории эмиграции, беженство идет очень трудно, а эмиграционная полиция зла и серьезна. Большинство окружавших меня ребят натурализовались ценой браков с местными алкоголичками. В Канаде по моим наблюдениям максимум чего боится новый эмигрант - так это выказать свои деньги Велферу. Здесь люди боятся депортации до последнего дня получения гражданства, и я стал свидетелем печальной депортации хозяина моего дома Леши, прожившего в стране 8 лет и исправно платившего налоги. Сцена напомнила мне рассказы о заре коммунизма. Я был поднят вместе с остальными жильцами на рассвете и в трусах выведен в гостиную. Не окажись у меня в портфеле копии паспорта, я тоже мог бы провести день в камере до выяснения. Я посетил Лешу в эмиграционной тюрьме и узнал от офицера, что для них является своеобразным отпуском сопровождение эмигранта на родину в наручниках. На месте назначения им оплачивают три дня в гостинице.

К началу третьего месяца у меня накалилась обстановка на работе, и я ушел с головой в борьбу за существование, но к его окончанию оказался все же уволен. Я был дезориентирован в планах, сначала желая воспользовавшись паузой, съездить в Харьков, и продал машину первому попавшемуся индусу, к удивлению, не потеряв в деньгах. Но выявившаяся шаткость моего положения на новой земле заставила меня отказаться от давней идеи женитьбы в Совке, а внезапная потеря паспорта окончательно отменила поездку. Замена паспорта заняла неделю, а предстоящее получение украинской визы требовало еще месяца. В течение месяца я пешком или с жениной помощью посещал интервью и в какой-то мере был рад общению с людьми на противовес недавнего сидения у компьютера. Однако, несмотря на многочисленные интервью, мне ничего не предлагали. Мысль о ежедневной финансовой потере все менее меня волновала (у меня оставалось достаточно ресурсов), я избавился от нетерпеливости и вскоре почувствовал себя лучше.

Я всегда мечтал о переезде в Нью-Йорк, единственно по-настоящему урбанизированный город Штатов, столицу мира, увидеть лимоновскую гостиницу Винслоу и ступать по мостовым, по которым ходили люди моего пантеона и незнакомые мне знаменитости. Поэтому искал я работу параллельно в Сиэтле и в Нью-Йорке. В конце июня меня вызвали на интервью в Манхеттен, но проводили не обнадежив. По возвращении меня ждало предложение в Сиэтле, которое я взял, съездив на канадскую границу за новой визой. Затем пришло предложение из Нью-Йорка, которое я в конце концов отклонил с болью в сердце по просьбе Жени и в ожидании приезда сына из Совка. Однако, я считаю это лишь отскочкой и планирую оказаться там в следующем году и со временем переместить сына. Остаюсь здесь без твердых целей, потеряв интерес к местному обществу, и ленюсь снова искать машину и лучшее жилье. Делю дом с веселым малограмотным поляком Зиславом, который говорит мне на полуукраинском: Борис, ти хлiб не викидай, я його на дворi птицям вiддам. Вони менi за це пicню заспвають..

Борис Гарбузов, 8 июля 2000 г

Кризис

В этом заголовке я нашел-таки форму и объединяющую идею повествования, долго не решаясь писать о своем месячном пребывании в Нью-Йорке, поскольку не мог позволить себе полной нечестности, выбросив все мысли личного характера. А публикация дневников на печальном примере недавнего советского задевает моих близких. К тому же, тема экономического и, в частности, компьютерного кризиса Северной Америки в последнем полугодии на мой взгляд может представлять довольно общий интерес и послужить дискуссии. Я постараюсь присоединить к этому тему личного кризиса, а также добавить как бы путевых заметок.

Многие из нас были избалованы интернетной эйфорией последних лет. Уже в Штатах полгода назад я не раз говорил, что так долго продолжаться не может, но по настоящему своим же словам не следовал. Компании легко получали кредиты, а люди рабочие места. Когда программистами становились врачи, перекос и общественная фальшь ощущалась явственно. Хотя это и является моей специальностью по образованию, я все же не скрою, что частично хотел продолжить жизнь некрепко и на шару.

Ну вот, был так фундаментально настроен, а тут позвонил товарищу Вове Загорскому (отныне все имена стараюсь изменять) за разрешением его цитировать, и его веселое настроение вынесло нас на новую волну оферо-цинизма. А еще два дня назад он мне серьезно говорил: Ты ехал в Совок с чувством, что у тебя пятерочка ЮЭс, и жену выбрать лишь лучшую на эту пятерочку - красавицу, танцовщицу, из хорошей семьи, да еще и с образованием хайтек. Думал, устрою ее программисткой, будем жить и богатеть. А теперь что? Вот сейчас бы поехал уже без этих амбиций, и теперь пошел бы с ней на велфер, а без денег вечером просто по улице погулять и не нужен никакой хайтек. Я, конечно, обеднил цитату окультуриванием. Сейчас он смеется: Боря, тут компания открывается, будут нанимать программистов. Только сначала надо три месяца отработать волонтером на велфере. И приходить со своим компьютером. И кредит кард иметь голд, сначала в минус пойти, а потом тебе платить начнут. Да, можно спорить о моей переборчивости, но верно, что рассчитывал я на лучшее и поступал достаточно легкомысленно. Хотел, между прочим, ездить на кобыле своей профессии, и она выбросила меня из седла. Потребительски без любви отнесся к родине в последней поездке, и она тем же ответила мне.

Еще в Совке я готовил себе работу на возвращение. Целенаправленно стал отбирать позиции только в Нью-Йорке, наняв на эту поисково-рассылочную функцию девочку, и в сутки получал примерно по три звонка. В Харьков! Во что было до кризиса! Поступали звонки преимущественно ночью, и отвечал я на них нехотя, полон хороших снов и уверенный в том, что все организовал прекрасно и обманул судьбу. Но поток звонков стал затухать, деньги кончаться, и надо было возвращаться. Я отказался от хороших денег в Олбани, потому что это не Нью-Йорк, и от нескольких мест в Нью-Йорке, потому что они требовали командировок. Меня прельстило предложение русского рекрутера приехать пожить в корпоративную квартиру в Нью-Йорке с целью поиска работы на месте. Через месяц я там очутился. Еще казалось, что все не так плохо, и я повторно отказался от того же Олбани. Частично поездка была для меня символичной, эдаким лимоновским хаджем. Но Лимонов ехал в Нью-Йорк и Париж завоевывать их, а я приехал получить. Устроиться. Я всегда тяготился самим образом зарплаты, жалования. Это означает довольствоваться пожалованным барином или генералом и служить верно за лучшее жалование. А вечером на пожалованное вести жизнь потребления. В моем возрасте уже самому пора раздавать жалование, занять позицию в городе или в мире.

Вот что я написал на прошлой неделе. Сейчас был в бассейне УайЭмСиЭй у Васи Сосисочника. Сколько народа всякого бессемейного, неприкаянного! Хоть и чистого, работающего, обеспеченного, но неприкаянного. Меня пугает мысль превратиться либо в переезжего шабашника, каким я почувствовал себя в Нью-Йорке, либо в такого местного постояльца всяких клубов, каким так не хотел бы чувствовать себя сейчас. Но я посмотрел в зеркало, и вижу, что уже похож. Меня машинально влечет ко всяким семьям и группам. Принесло, например, в прежнюю семью, где ничего не ладится. Стал я собирать какую-то семью-тусовку вокруг своего компьютерного бизнеса. Папа меня не понял и не усилил мою семью с этого края. Теперь я все больше вовлекаюсь в группировку с джавистами Женей и Стасом. Пока нет никакой материальной выгоды, я все же имею семью. Женя человек семейный, и Стас, хоть и молод еще, но его семейственность чувствовалась уже по телефону, когда на звонки отвечала прабабушка. Джон, человек явно достойный, имеет свое дело, построил себе среду и позицию в городе, семеен, оседл, растит детей, обеспечен, не авантюристичен, рачителен, но не меркантилен, имеет далекие цели. Вот только неряшеством от него веет. Эта одежда, бардак в доме и офисе. Вчера приходил грамотный компьютерщик Лео. Я слышал у него мы переехали. Значит, тоже есть семья. И позиция. Но нет своего дела. Работает хоть и среди своих, но по найму. И опять же, его толстая рожа и жопа и эти носки белые и одежда отвратная. Саша Сорокин, достойный честный амбициозный человек. Стал сисадмином с нуля. Вырастил дочерей сам, заработал и сберег деньги. Но тоже раскабанел, литературы не признает, живет в клоповне, женщин вообще оставил. Устал продолжать. Это вопрос об идеалах. Идеале смерти, например, ветхозаветный в окружении благодарных внуков и новозаветный на кресте, где семя посеяно не в продолжении рода, а в мессианстве, в умах. А чего же я хочу и что смогу добыть? Меня уже тошнит от одного только ощущения чего-то развлекательного. Что происходит? Так жалко кончающихся уже ресурсов. К ресурсам. Настя имеет квартиру, и достаток к ней прилипает. Хоть она и потеряла мобильность, но обрастает. Вот красит ей мама. А у меня ребенок уедет, сотрудники обустроятся, и нет ничего. Книги пожелтеют. Потому-то так я сосредоточился на мечте о новых красивых детях, что они залог продолжения, увековеченья, смысла. Как, что делать?

Но вернусь к Нью-Йорку. Вот что написал я о нем в первый день с некоторыми купюрами: Первое впечатление о Нью-Йорке ужасно. Грязь и преступность. На улице пьяные толпы подростков кидаются на машины. (Оговорюсь теперь, что хулиганства я после уже не встречал). Это еще нормальная часть Бруклина. Вероятно, часть из них русские. Пока еще даже не чернокожие. Русская речь и морды везде. Впервые я оставлен без надежды на помощь со стороны государства. Правда, и в Канаде я давно забыл о велфере. Но тут злее. Трудоустроиться здесь сейчас реально лишь на синьорском уровне. Я с трудом себе представляю, как я смогу привезти сюда сына. Но есть некое чувство дома. Из окна видно почти советского типа кирпичную девятиэтажку. Да и альтернативы реальной для меня нет. В Ванкувере и Сиэтле, а тем более в городках Вирджинии культурная обреченность. Это чувствуется и сейчас, и поэтому не хочется назад в тот уют. Помню еще мексиканское окружение в Калифорнии. Вовсе ужасно и чуждо. Но ей-богу, в Харькове сейчас цивильнее, чем тут. Америка ли это вообще? Безвластие, все заброшено. Нет речи, чтобы хозяин починил сантехнику, или полицейские навели порядок. А в Харькове хоть и ямы на дорогах, но мусор не валяется и народ весь смирный под ментами.

Продолжу путевые наблюдения. Я не посетил Гарлема или чего подобного. Но даже воспоминания о нормальных районах рождают во мне судорогу брезгливости. Я почти уверен, что даже богатые там живут в грязи и ветхости. Новостроек почти нет. Черные халупы никто не сносит в центре города. Даже небоскребы в мидтауне несут отпечаток старости и нечистоты.

Да простит меня уважаемый читатель, раз он это читает, то он существует, за новое отступление от заметок к личному. Без этого не будет цельного очерка. Привожу выдержку из вчерашней, 2 мая, странички дневника, через три недели по возвращении из Нью-Йорка. Купил я билет сыночку и загрустил. Сыночек мой! Звонить, что ли буду каждый день. Свет не мил. Пришло солнышко. Оно осветило этот город и показало темноту и убогость моего ремесла. Мода на него проходит или прошла с кризисом. Люди еще ломятся сюда сдуру. Скорее машинально, по инерции. А, что я нашел в этом Совке для сына? Развитие? Да. Но в этом есть доля простой жадности, попытки получить на шару. Нежелание строить на месте. Ехать туда, где дают. Но это поддержано родственниками, а значит свято. Так не страшно по жизни идти. С одобрения и благословения.

Вова спрашивает, что мы достигли за 6 лет, как знаем друг друга. Я и сам пытался понять. В ответ промямлил про ребенка. Он возразил, что дети сами растут. Мы их не поливаем. Это он за последнее время утвердился в бизнесе, родил одного ребенка и привез другого. Я так завидую. И Игорю Руденко в Харькове. Не в перестроечной ломке дело. Все на своих местах. Они перестройку встретили нормально. Да и мы вроде.

О моде на поступки. Я, как натура демонстративная, тянулся к мнению о моде на поступки, выбирая, конечно, моду не ширпотребную, а покрепче и поэлитарнее. Вот модно было эмигрировать. И выглядело как шара. Уже учуял я зарубежный аромат велфера. И потянулся. К шаре. Потом подумал, что альфонсизм в моде, насмотревшись на Янгеля и Настю. Потом программирование. Потом Америка, потом Шекспир и Версаче, потом Нью-Йорк. Как бы хотелось сменить атитьюд от рабского к завоевательному. Но для этого надо конечностями пошевелить. А так лень, страшно и холодно. Боже, дай силы, если ты существуешь!

Что заставляло меня двигаться все это время и куда? В Нью-Йорк меня двинула некая средняя составляющая, сложившаяся из Лимонова, слухов об успехах в бальных танцах, перспективе для сына и, возможно, чего-то еще. Некой мистической компоненты. Раз Лимонов может так говорить, то и я. Я устал. Устал от суровости материализма, от личной ответственности. Мне надо назад, в детство, к богу, к сильному отцу. Я делаю последние судороги в работе с реальностью и почти уступаю мистике. По приезде в Ванкувер я почувствовал дом в прежнем офисе. Может, поэтому я стал увлеченно работать. Даже без денег. Я уже боюсь залетать к чужим. Даже в Ричмонд работать не хочется. Все эти 3 недели я был увлечен обучением, надеялся грубо говоря, разбогатеть в Штатах от этих знаний. Теперь, после визита к Загорскому я получил встряску мозгов. Все стало переворачиваться или скорее поворачиваться к старому. Я не верю, что Саша добровольно решил сменить бизнес на зарплату, тем более, меньшую. Неужели это тоже чувство брезгливости и обреченности в его прежней бизнес-среде иранцев? Не думаю, что только. Тому должны были послужить какие-то неприятности с бизнесом. И он сломался, решил стать работником вместо трансформации из андерграундных в более легитимные формы.

Короче, в этот кризис, в это время бездомности, я отсылаю от себя сына. Что же это? Боюсь я бездомности или стремлюсь к ней? Или, может, действительно спихиваю? Ну нет, это уже слишком. Я скорее это к вышеупомянутой жадности отнесу. Жадности к взятию прелестей Совка. Хоть не себе, так сыну. А не все ли равно? Некие соображения экономии. Поднимусь ли я? Седина, посланник смерти, еще не посетила меня. Однако, за многое я благодарен этому кризису. За прекращение беззаботности - раз. Два - за лишение меня этой гнетущей определенности, колеи. Иди, мол, Боря, теперь куда хочешь. Нет больше этого компьютерного детерминизма. Все профессии нынче равны. И этот слушок о трудоустраиваемости медсестер встревожил душу. Как же? А я этих медицинских невест бежал. И себя считал таким перемещаемым и адаптируемым. Короче, нет больше этого накатанного пути как в совковом застое - пионерия-комсомол-партия. Идет перестройка. Снова, как говорит Загорский, время не в университет идти, а в Турцию ехать. А я сознаю, но не еду. А он это говорил 5 лет назад. Даже с неким шармом ясновидящего, типа: Ты говоришь, в девяностых осознал, что кроме бизнеса в Совке нечего делать? Я это явственно вижу сейчас в Канаде. Все поломается. Все отменят. И тогда я буду готов. А ты - нет.

Я - Ленин в Швейцарии. Выслан и накормлен. И даже на сэкономленное пытаюсь купить на визите мельницу в курской губернии. Но мельницу мне по дешевке не продали, и я возвращаюсь от хозяйственных и юридических к политическим попыткам. И я жду своего Парвуса. Он появится и скажет: Деньги я достану. Делаем революцию. Но он не едет.

Что же так меня печалит? Что встревожило? Даже не текущая бедность. Наверное, зависть. Пусть не черная, а белая. Положительна ли она? Да, если буду что-то делать. И едет, если только брошу прежнее. Если лучше только у Загорского и Волосова, то это не так уж плохо. Не думаю, что специальность как таковая хуже автопочинки у Синюка или семидесятитысячной синекуры у Мартина. Лучше. Но зарплатничество вообще очень унизительно и разрушительно для личности. Если не учитывать финансовой ограниченности моей специальности, то общественную позицию можно поднять до уровня Джима Пери, специалиста и оратора. Важно также что делать помимо работы. Как формировать жизнь. И еще. Что я сыну готовлю? Танцевальная карьера финансово ограничена. Хотя и не так, как компьютерная. И легче адекватный выбор жены и совместный бизнес. На 100% это танцевальное партнерство с последующим совместным преподаванием. Это объединяет людей и облегчает обустройство. Это более естественная и живая специальность. Вторая альтернатива - это бизнес. Тут уж полностью открытое плавание. Если хотя бы он реализуется, я умру радостно. Итак, вывод в том, что я не могу реализоваться кроме как в ребенке. Вот еду сейчас к нему, и радостно. Вроде как есть смысл в движении.

Продолжение следует.

Пассажи Жени Антоновой

Вступление

Да позволю я здесь назвать себя редактором, поскольку дал себе труд собрать это воедино и выволочь на свет. В этом редакторском предисловии я хочу представить уважаемой публике некую форму словесного творчества, для которой не нашел иного имени как пассажи. Впервые я стал с ней знакомиться несколько лет назад, когда просил импровизировать сына перед микрофоном. Он среди прочего наделял юмористическими словами реальных людей - своих учителей и одноклассников. К сожалению, записи утерялись. Потом эта форма снова выплыла год назад из уст моей бывшей танцевальной партнерши Жени в Сиэтле. Она преимущественно озвучивала из нашей машины мысли людей, едущих в машинах рядом. Ей удавалось делать хорошо только по-английски. После моему сыну тоже, хоть и не так гениально. Ее сестра Настя могла иногда импровизировать по-русски. У меня не получалось вовсе. Мне показалось, что из этого можно извлечь зерно живой гениальности, поскольку всех нас присутствующих сотрясал смех и поражало удивление. Не беда, что, это звучит вяло без живых персонажей, которые присутствуют только раз, что это хуже, чем читать пьесу, никогда не видя игры. Раз это было и представляло интерес, на мне лежит ответственность запечатления.

Борис Гарбузов

Собственно пассажи

Modest single beauty in a Jeep: - I wonder if anybody here is prettier than me.

5 prep girls in a car.... (forgotten)

Girl on the corner, wearing shorts and straw hat: - Ill dress up like a country girl so nobody can see that I am hippy and preppy.

Couple of girls dashing along a sidewalk: - I bought this shirt just for them, just for them. And you are always late. Hurry up. If I do not get laid tonight, its gonna be your fault.

60-year old man wearing cap and shorts: - People are so crazy here. Ill just take a walk on the beach.

A peaceful couple of advanced age: - Darling, I took Viagra this morning and nothing happened, nothing.

One elder and one junior man in Mercedes: - Business goes slowly but surely. Later you can sell this car.

Asian girl with cellular phone on the street: - In Japan I never had this problem. Everybody liked me. I will phone, and someone picks me up. Nobody is home. Go down the list Who should I call - Brad or Martin? Go Martin!

In a shabby truck 40 year old couple. He wears round glasses and has very long beard. - Dear, you have to shave your beard. - Why should I lose my identity? You fell in love with me as I am. - But look, the guy in that car does not have a beard!

Teenage couple of very different height. - Dear, let us go to my dormitory room to have some fun. - Who needs your fun? (To herself, - He is so short. Never mind, we will do 69, and no one will notice.)

Young truck driver looking man. - My jeans are so tight and sweated, I wanna itch my balls. Fuck, it must be a holiday, so many people around, how do I itch my balls?

Настин пассаж в аэропорту. - Вон мальчик стоит холеный, озирается, не знает, куда ему лететь. Давай сюда!

Пассажи сына.

Old American smoking in a car. - I have to quit smoking. But may be I can keep smoking. I saw a film Smoke. Thats OK.

Old women in the airport. - Oh, my goodness! Last time I have been to the airport in 1957. Things so much changed since then!

После выступления. Собираем в усеченной формы все сегоднешние приколы.

Licensed music

Eduard Lee: We need fully licensed songs from my collection. And more dynamic too. Try those on the CD. We can not use your, Vadim, because it is not licensed for broadcast.

Vadim: It is not quite a ballroom music. Let us try this one of mine.

Eduard Lee: OK, I like it. Is it Brazil? I think, it is licensed.

Samba dance

Boris: я протанцевал ча-ча-ча с женой Эдварда, а она в конце говорит, а я, мол, больше люблю Самбу. Я веду ее к назад к ее столу и спрашиваю, участвует ли она в бизнесе мужа, а она мне: Да, я люблю самбу.

Natalia: то-то я помню, она спрашивает меня, do you like samba?, а я думаю, к чему эти разговоры?

Nadiya: А я пригласила Эдварда на самбу, так она (показывает жестами, как она дергает руками и отворачивается)

Unfair judgment

Lini, the show narrator (доверительно подсказывает Вадику): I think, that tall guy won.

Vadim: I like Edward Lee, let him have a prize.

Lini: But that tall guy has better technique!

Vadim: Does not matter, Edward is our sponsor.

Lini: Oh, this is unfair judgment.

Smell

Eduard: we need to do Brazil and Rumba two times from different spots. (морщит нос от запаха говна, нахлынувшего в зал). Actually, let us just do one Brazil and go home.

Антонова Евгения и другие в редакции Бориса Гарбузова, весна-лето 2000

К 1001 ночи. Первая часть первой сказки. Греческая пленница

Тарас, лежа на кровати, сказал: Знаешь, Боря, мне хочется с тобою поделиться историей о греческой красавице. - А, что это за история? - спросил Борис. И Тарас, перевернувшись на другой бок и отхлебнув чаю, начал свой рассказ.

"Это было в середине 98 года. Прочно обосновавшись на круизном корабле в должности стюарта, я вылавливал девушек, путешествующих меж греческими островами. Часть греческой команды, зная мою к этому страсть, помогала мне сбором информации. В частности, старый Костас, держатель игровых автоматов. Так как его локейшен находился в центральном проходе, то он был первым источником нужной информации. Во вторую половину дня субботы после короткого двухчасового сна я подошел к старику и, как всегда, спросил:

- Ти эгене, Костас? На пьюме кафедаки?, что означает что происходит, Костaс? Выпьем по чашечке кофе?

- Тарас, проверь верхнюю палубу, туда пошла русская.

Недолго думая, я помчал на вторую палубу так, что штаны клеш развивались по соленому морскому ветру. Так как в это время года туристов на корабле было немного, я сразу ее заметил.

Продолжение следует.

К 1001 ночи. Глава вторая. Продолжение истории греческой пленницы.

- Здравствуйте. Вы проверяли свой билет? Моя униформа указывала на принадлежность к судовой команде.

- Нет, тихо ответила она, а, что я должна там проверять? У меня билет до Миконоса.

Взглянувши на билет, я сказал:

- Правильно. Но вы не ознакомились с условиями, указанными на обратной стороне билета. Там сказано, что вам предоставляется русский гид, который будет вас сопровождать до конца поездки.

Эта фраза не была заготовлена, а возникла неожиданно в моем то ли просветлевшем, то ли отуманенном рассудке.

- Спасибо, но я не одна.

Далее я выяснил, что ее сопровождает парень, с которым они живут и работают на Миконосе, а в данный момент он страдает морской болезнью в туалете. Я подошел к стоящему на верхней палубе бара и взял два стакана белого вина. Сияние, излучаемое ее лицом, и пары сухого вина зародили во мне болезнетворный вирус любви.

- Мне здесь очень одиноко, поплакался я, Жаль, что мы больше никогда не встретимся.

- Кто знает, все так же тихо ответила она.

Прошло три месяца. Пассажирский паром все так же продолжал свои короткие рейсы между островами Сирос, Тинос и Миконос, возвращаясь каждый вечер в Перей. Я простудился. Отправившись в кровать в свою уютную маленькую каютку, я нанес на свою грудь толстый слой вонючего согревающего крема. Выключив свет, я приготовился спать. И тут в дверь постучали.

- Алексий, малака, ти телис?! (Алексий, дрочила, что надо?!), закричал я, думая, что это толстый стюард будит меня по какому-то глупому вопросу.

- Тарас, к тебе гости, ответил Алексий.

Тут дверь открылась, и женское тело как юркая кошка присело на край моей кровати и поцеловало меня в губы.

- Ты меня еще помнишь? - спросило тело.

Я включил свет у изголовья и, о боже, узнал Лену.

Взявшись говорить уважаемому читателю правду и только правду (возможно, лишь скрашивая стилем и опуская забытые детали), а также воздерживаясь от дешевого приема обрывания главы на кульминации, должен заявить, что секса в эту ночь не было.

Вероятно, я трусил потому, что она мне очень нравилась. Нам было много чего сказать друг другу, и я побежал принимать душ, смыв вонючую мазь, и побрившись. Мы поднялись наверх.

- Тарас, хочешь знать цель нашего путешествия? Пойдем, я познакомлю тебя со своей подругой, сказала она, ведя меня к своим местам в пассажирском салоне.

Мы подошли к худой высушенной швабре. Не помню ее имени. Уютно усевшись в мягких креслах, девчонки, перебивая друг друга, начали рассказ.

- И, что же с ними произошло? Наверняка проститутки, - заметил Борис в своем извечном стиле от Советского Информбюро.

- А об этом я расскажу в следующей главе.

К 1001 ночи. Глава 3. Начало истории Лены и швабры.

Лена приехала в Грецию по двухдневной турпутевке. На второй день она отделилась от группы и познакомилась со Шваброй в русской церкви, находящейся на площади Омония в центре Афин. Швабра к тому времени протусовалась в Греции полтора года со своим мужем забулдыгой художником, собирая апельсины, маслины и прочие культуры. Лена ехала изначально с целью побега, а Швабра с мужем нашли ее мыслям конкретный выход в поездке на Миконос. По приезде туда они сняли маленькую квартирку и зарабатывали чем бог подаст. Лена устроилась в бар, в котором ей хватало примитивного английского и ее прекрасной фигуры. Швабра с мужем продолжали грязные кешевые работы. Через два месяца пребывания на острове Лена познакомилась с заправщиком Толей, таким же нелегалом, как и она. Это он сопровождал ее на корабле в момент нашей первой встречи. Вскоре она перебралась к нему в апартмент. Не вынося тирании алкаша, Швабра сбежала к Лене с Толиком. Лена в баре познакомилась со старым богатым греком, который искал на свою жопу приключений, в частности русскую жену. Лена предложила швабрину кандидатуру как очень порядочной милой девушки, поскольку грек пообещал за содействие тысячу долларов. В двух словах, грек встретился со Шваброй, умело наштукатуренной Леной, и был впечатлен. Так как отдых грека подходил к концу он уехал к себе в Спарту, пригласивши обеих подруг следовать за ним через некоторое время. Подруги решили согласиться на предложение, чтобы заработать штуку и кинуть старого лоха. Севши на единственный паром, соединявший Миконос с Переем, они начали свое путешествие. Корабль напомнил Лене о нашей давней встрече, и вот я находился перед ними.

- Когда вы возвращаетесь обратно? - спросил я.

- Я думаю, через дней десять, ответила Лена.

- Я буду ждать тебя. Вот номер моего мобильного телефона. Позвони перед возвращением.

Продолжение следует.

Глава 4. Продолжение истории Лены и Швабры. Встреча.

Должен сделать небольшое отступление от сюжета, чтобы выразить свое отношение к происходящему. С высоты своего тогдашнего положения, подкрепленного официальным контрактом, я смотрел с пренебрежением и иронией на грязь русской нелегальщины. А быть нелегалом в Греции - это грязнее и труднее, чем в Канаде.

- Тарасик, миленький, встречай. Мы возвращаемся. Сегодня переночуем в Афинах, а завтра в восемь утра у тебя на пароме.

Трудно передать эмоции, наполнившие мое сердце и изголодавшуюся плоть. Так что я еще с вечера взял у Тасиса ключи от госпиталя, находящемся на главной палубе возле пассажирского салона, потому что у нас не поощрялось приводить девушек к себе в каюту. То, что Алексис привел ее ко мне в прошлый раз, было в принципе отчаянным поступком. Наступило долгожданное утро. В семь тридцать утра толпа крикливых греков и безумных иностранцев таранила билетные кассы на берегу. Я с нетерпением ждал нашей встречи, продолжая нести свою вахту:

- Прохористэ сто катастрома, паракало. (Проходите на палубу, пожалуйста), - повторял я, так как места в салоне были почти полностью заняты. Лену я увидел издалека. Швабра уныло плелась за ней, неся спортивную сумку. Я попросил Яниса подменить меня на минуту и побежал к Лене.

- Как все произошло, рассказывай, не давая ей говорить, я затыкал ей рот поцелуями.

- Не спеши. Давай сначала присядем.

Я отвел их на хорошие места и приготовился слушать. Вкратце, история происходила таким образом. После того как подруги сошли с корабля в Перее они сели на поезд, следовавший в Спарту, где, истекая слюнами, грек ожидал будущую жену. Встретивши их на вокзале, он на своем неказистом минивене отвез их в находящуюся рядом деревню, где он являлся владельцем небольшой плантации маслин. Если честно, не знаю, потрахал он Швабру или нет. Но Лена постоянно фыркала, вспоминая свинарник, в котором жил грек. А Швабра махала кистями рук, возмущаясь, что он ее зажимал и лез целоваться, щекоча ее лицо выцвевшими от табака усами. Расстроившись, что будущая жена не дает, грек выгнал их, оплатив лишь обратный билет. Грек оказался не таким дураком. Он обещал штуку лишь после женитьбы, а дожидаться этого подругам показалось уже невыносимо.

- Лена, давай прогуляемся, предложил я.

- С удовольствием.

И мы пошли в бар, находившийся на верхней палубе, на которую никогда не поднималось мое начальство, а бармен Петрос благоволил ко мне как к сыну. Мы развлекали друг друга беседой, которая протекала плавно, не требуя измученных подыскиваний слов, к которым мне часто приходится прибегать теперь в канадской эмиграции. Я потянулся к ней и поцеловал ее в губы.

- Лена, я тебя так долго ждал.

Я увлек ее к перилам кормы судна и начал целовать в шею. Взбитые пропеллером брызги от морских волн попадали нам на лица.

- Я хочу тебя, сказала она, и я повел ее в госпиталь, держа за руку.

Пробравшись через боковую дверь незамеченными, мы вошли в мир, который наконец отделил меня от реальности...

- Лена, я тебя люблю. Когда я тебя увижу в следующий раз?

- Я уйду от него и переберусь в Перей. Мы сможем видеться намного чаще.

- Так когда?

- Я думаю, через пару недель.

- Береги себя, чтобы с тобою не случилась история как с тридцатью доблестными молдаванами.

- А, что это за история? - спросила Лена, и я начал свой рассказ.

К 1001 ночи. Глава 5. Рассказ Тараса о тридцати доблестных молдаванах.

И я начал....

Я приехал в Грецию с трехмесячной визой в 1997 году, путешествуя в поисках работы и довольствуясь сбором сельхозпродуктов. В Ларисе я познакомился с двумя молдаванами, собиравшими апельсины. Так как работа в этом районе заканчивалась, они мне предложили поехать к их дяде на Крит. Обосновавшись в маленькой деревне возле Ирапетры, мы услышали душераздирающую историю о тридцати доблестных молдаванах, самых стойких из которых мне пришлось увидеть лично через месяц.

Тридцать молдаван по групповой путевке были привезены на остров Крит с обещанием получить долгожданную работу по сбору оливок. Еще в фирме на родине с них собрали по 500 долларов плюс к стоимости путевки на оформление визы и контракта с будущим работодателем. По прибытии их гид собрал еще по 100 долларов и их документы для регистрации, оставив доверчивую толпу на автовокзале и скрывшись в неизвестном направлении. Опустились сумерки. В ожидании беды среди молдаван началось волнение. Но гид все не появлялся. Он не появился и на следующее утро, когда заспанные и замерзшие молдаване метались в поисках горячей воды, чтобы попить чаю. Гид не появился никогда. Прохожие обращали внимание. Даже подошла полиция. Молдаване заверили, что начальник их группы скоро придет. Однако, осознавши кидняк, просветлевшие мозги приняли отчаянное решение бежать в горы. Благо, в то время в Греции погода теплая. Очень много подземных источников и халявных апельсин, растущих вокруг. Некоторые понаходили нелегальную работу. Другие же, не имея надежды, осуществляли набеги на рынки. Вскоре молдаване разделились на две группировки - урбанизированных и горных молдаван. Горные все так же продолжали мужественно нести свое знамя. Урбанизированные тихонько рассасывались по Греции. Через месяц мы с моим знакомым молдаваном, с которым я приехал с Ларисы, нашли работу в Пано Хорьо на стройке у грека Василиса. Он-то и познакомил нас с одним из остатков горных молдаван, который за пищу приходил чистить ему свинарник и рассказал мне эту историю. Одного дня Василис рассказал нам, что полиция сделала облаву и арестовала его работника с друзьями. Тюрьма и депортация. Отсутствие денег. В чем был смысл этой поездки?

Мы приблизились к заскучавшей от собственных бредовых мыслей Швабре.

Продолжение следует.

К 1001 ночи. Глава 6. Расставание

Вагелис, малака, китаксе ти канис! (Вагелис, дрочила, смотри, что делаешь!) - кричал матрос Андреас молодому юнге, не умеющему забрасывать швартовый. Наякс-2 взревел последним гудком и причалил в голубую бухту Миконоса. Мощным потоком корабль начал блевать разношерстной толпой, состоящей из педиков разных национальностей. С открытыми ртами туристы выплывали, таща свои рюкзаки с австралийскими и канадскими флагами. Я все продолжал держать ее за руки. Тарас, мне пора, сказала Лена. Я крепко прижал ее к себе. Все, что я сейчас хотел - это только стоп кадр, который бы растянул это мгновение навечно. Но пауза оказалась краткосрочной. Мягко поцеловав меня в губы, она прошептала: До встречи, любимый. Грациозно и вальяжно качая бедрами, она направилась к выходу. Взрыв негодования раздался в моей душе. Я разрешил этому ублюдку вонючему заправщику Толе иметь ее, как мне тогда казалось. Грустно опустив плечи, я побрел на верхнюю палубу к бару своего отца Петроса.

- Сделай двойную митаксу, с таким удручающим видом я походил на ничтожество.

- Тарас, с тобой происходит что-то неладное. Смотри, чтобы с тобой не случилось такое, как произошло с удрученным Ставросом.

- А что произошло с этим Ставросом?

Посопев в усы и свернув самокрутку из вонючего греческого табака, Петрос начал свой рассказ.

Продолжение следует.

К 1001 ночи. Глава 7. Рассказ Петроса об удрученном Ставросе.

Это произошло восемь лет назад, когда я только начал работать на этом пароме. Я был главным барменом в пассажирском салоне. Жизнь протекала удачно. Особенно имея такого прекрасного веселого помощника как Ставрос. Этот парень обладал таким зарядом веселой оптимистичности, казалось, не останавливался ни на секунду, и ничто не могло омрачить его настроения. Сам Ставрос был родом из далекого города Салоники и поэтому жил на корабле. Его руки украшали перстни с бриллиантами, и толстая золотая цепь висела на его шее. Он мог заговорить с любой девушкой, и все они были к нему благосклонны. Петрос, я хочу с тобой поделиться кое-чем. Я вчера познакомился в клубе Тесера с девушкой. Она прекрасна как греческий салат, сказал мне однажды Ставрос. Зная вкус греческого салата, я смог представить как она была прекрасна.

Но проходили дни. Сначала Ставрос пришел без золотой цепи. Потом с его пальцев поисчезали все перстни. И так же он продал свой мотоцикл. Маска грусти покрыла его лицо.

- Ставрос, тебе нужны деньги? - как-то спросил я.

- Спасибо, Петрос, за помощь, но я как-то разберусь с этим сам.

- Но мы же с тобой друзья.

- Ты мало можешь мне в этом помочь.

- Помочь в чем?

- Моя девушка беременна, а я еще не готов стать отцом.

На этом наш разговор прекратился. Позже я узнал, что Ставрос начал залазить в долги. Ему нужны были деньги и больше свободного времени. И тогда он попал под влияние этого козла. Козлом я называю гомосексуалиста, носившего такое же имя как я и являвшегося совладельцем нашей компани. Он начал занимать Ставросу деньги и при этом приглашать его в свою каюту. Он постоянно подходил к стойке нашего бара, подзывал Ставроса, и они подолгу говорили. Однажды я видел, что Петрос тянется в карман и протягивает ему деньги.

Девушка сделала аборт, и они расстались. Ставрос омрачнел настолько, что его нельзя было узнать. Я чувствовал, что бездействую. Я должен был защитить друга. Но я не сделал этого. Не стану, Тарас, объяснять тебе, почему, но поверь, это глубоко отразилось на моей душе. Ставрос исчез, и никто его после этого не видел. Зато на протяжении пяти лет я видел этого педрилу Петроса и чувствовал свою беспомощность. Но я ничего не сделал. Поэтому я еще работаю здесь.

Продолжение следует.

Глава 8. Поимка Лены. Пьяный поцелуй Швабры.

Я не мог воспринимать серьезно рассказ Петроса. Просто я не был Ставросом.

Не буду вам объяснять, что означает ожидание. Ожидание как процесс. Это то, на что я возлагал надежды. Это то, что я больше всего ненавидел. Прошло две недели, но вести от Лены все не было. Прошла еще неделя. Я очень осунулся и исхудал. Что произошло дальше? Ах, да.

Перехватив на обед фасолаки, я отправился спать. Когда-то дневной сон придавал мне силы, но последнее время и он перестал получаться. Я опять не мог уснуть. В дверь громко постучали. Эла до (войдите). Какая-то тень прошмыгнула в мою каюту. Запрыгнувши на постель, тень поцеловала меня. Происшедшее напомнило мне точно такое же посещение Лены два месяца назад. Я уже хотел закричать: Лена, но недоверие завертелось в моем подсознании. Тлетворный запах табака и перегара ударил мне в нос, и я заподозрил подмену, ведь Лена никогда не курила. Я поднялся на локти и, уже полностью уверенный в подвохе, включил свет. Передо мной сидела она, высушенная Швабра.

- Лена в беде! - запищала она, Ты же ее любишь, так помоги.

- Что случилось? Объясни мне все поподробнее, прохрипел я, пытаясь поймать свой пропавший голос и отталкивая чужеродный предмет.

Тогда Швабра начала свой рассказ, состоящий примерно в следующем.

- После вашей последней встречи Лена только и говорила о тебе, продолжала пищать Швабра. - Но однажды она со своим заправщиком поехала на мотоцикле на какую-то пьянку. И на обратном пути их остановил дорожный патруль. Разумеется, никто из них не имел документов. Поэтому, недолго думая, команда по отлову нелегалов надела на их руки стальные наручники. Заправщик пытался кричать в пьяном пылу о какой-то неприкосновенности, но единственное, что им разрешили это заехать домой и забрать вещи. Швабру же спасло то, что она в то время пылесосила соседский потрепанный ковер. Поэтому из-за забора она прекрасно видела все происходящее. В процессе собирания вещей Толик уничтожил все свои документы. Лена же этого делать не стала. Пьяного заправщика отправили в каталажку на Миконосе до выяснения личности, где он был вынужден сидеть с такими же безличностными албанцами. Лену, подержавши до следующего утра, отправили на Сирос каким-то рейдовым катером. В Сиросе же находилась тюрьма для нелегалов.

Услышавши это, я потерял контроль над собой. Какое-то время мною двигала одна паника. Мысли беспорядочно бегали как крысы в мукомольном цеху рыболовецкого сейнера. Постепенно крысы начали успокаиваться, и начал образовываться план. Первое, что мне пришло на ум - это узнать у судовых греков, есть ли у кого связи в сиросской тюрьме. На запрос, засланный по греческой почте, мне сказали, что у Алексиса дядя работает в полицейском участке на этом же острове. Зная пристрастие закомплексованного жирного малаки к лицам противоположного пола, я решил предложить ему взятку за помощь, которую он мог бы оказать Лене. В качестве взятки должна была выступить Швабра.

- Швабра, ты должна помочь ей. Если ты еще помнишь, она тоже была твоей лучшей подругой.

Осушив залпом двухсотграммовый стакан митаксы, при этом скривив зигзагообразную улыбку, Швабра томно спросила: Какую помощь? Я предложил ей за 6 часов рейса до Перея попытаться вызвать у малаки половое влечение, обнадежить его на будущее и добиться помощи. Отправивши Швабру в бар, находящийся на корме, я подошел к Алексису:

- Помнишь, я обещал тебе найти русскую девушку? Она ждет тебя в кормовом баре.

Пробуксовывая толстыми ягодицами и тряся тройным подбородком, Алексий понесся в бар. Его разбухшие ноздри вбирали один кубометр кислорода. В таком состоянии он походил на раздразненного пикадорами буйвола. Мне оставалось только ждать. Как позже мне жаловался Алексис, она сразу потащила его из салона на палубу и полезла целоваться. Обнажив дряхлые груди, она начала просить его о помощи. Алексис испугался по двум причинам. Первое - это то, что он всего пугался. Второе - что он боялся даже того, чего он не пугался. Короче, Швабра потерпела фиаско. На этом ее история заканчивается.

Продолжение следует.

Глава 9. Шторм, Сирос. Поцелуй Лены через решетку.

Человеческая память не хранит долго ненужные ей эпизоды жизни. Поэтому Швабра была забыта сразу же после своего исчезновения. Трусливый малака Алексис оказался все-таки полезным. Переварив своими жирными мозгами всю серьезность ситуации, он не поленился связаться со своим дядей, через которого узнал телефон сиросской тюрьмы.

- Паракало, борите на колесете тын Лена? - начал я как только услышал греческий голос по телефону. После недолгих выяснений и состыковки некоторых фактов как откуда и когда она к ним попала, он попросил меня подождать.

- Ало? - прошептало милое удивленное создание. Я почувствовал даже огорчение. Для меня было бы намного легче, если бы ее не оказалось там. Я бы предпочел, чтобы все, о чем говорила Швабра, было глупым вымыслом алкоголички. Уже тогда я понимал, что нам возможно никогда не быть вместе. Но какая-то сила как магнит тянула меня к ней. Даже сейчас я думаю, почему я тогда не положил трубку.

- Лена, это Тарас. Будь краткой.

- Как ты меня нашел? - услышал я голос, срывающийся в плач. И у меня защемило сердце.

- Чем я могу тебе помочь?

- Я очень боюсь.

Я не знал, чем ее успокаивать. Единственное, что я мог для нее сделать, это прийти к ней. Но возникала проблема, которую невозможно было решить. Судно останавливалось в Сиросе всего на два часа. За такое короткое время я не мог добраться до тюрьмы.

Начинался обычный день. Легкий ветер бегал по вершинам деревьев. Моросил дождь. Ранняя весна в Греции порой имеет свои неожиданности. Недогрузившись пассажирами, паром отправился в привычное плавание. Сделав полукольцо до Миконоса и набрав группу пассажиров, мы возвращались в Перей. Во второй половине дня море освежело, и на нашем пути оставалось еще два острова - Тинос и Сирос. Срывая барашки с волн, ветер бросал их на гордый белый параходик. По трансляции попросили пассажиров с палубы спуститься в салон. Судно выпустило стабилизаторы качки. Но все же это не помешало пассажирам зарыгать туалеты. Активность их приутихла. Стюарты включая меня, бегали, раздавая бумажные пакеты для блюющих. На судне стоял едко-кислый запах блевотины. Носовая качка усиливалась. Сделав часовую остановку на Тиносе, мы отправились к заветному острову. Продолжая раздавать бумажные пакеты, я подошел к интересной группе, состоящей из людей пожилого возраста, детей и двух попов. От них слышалась русская речь. Нехватка общения на родном языке вызвала повышенный интерес к этим людям, и я спросил их, не нужна ли им какая-нибудь помощь. Это были русские эмигранты из Австралии, решившие сделать тур по-греческим церквям. Я принес теплые пледы для старушек, за что сразу же получил от каждой чаевых австралийскими долларами. Перекошенные позеленевшие лица земляков вызывали сострадание. Шторм усилился настолько, что в лице старшего помощника Теофиласа я мог прочитать тревогу. Появилась долгожданная бухта Сироса.

Вырвавшись из плена, корабль зашел в защищенную гавань. По судовой трансляции сообщили, что в связи со штормовой погодой продолжение рейса считается опасным, и поэтому попросили пассажиров набраться терпения до улучшения погоды.

Ситуация складывалась благоприятно для посещения тюрьмы. Но, как назло, появилось много работы по уборке корабля. Время подходило к вечеру, но никакого улучшения погоды не ожидалось. Люди начали готовиться ко сну. Так как все наши три салона состояли из мест самолетного типа, люди пытались найти свободные участки под креслами, подмащивая под головы сумки. Австралийским бабкам я помог разместиться в известном читателю госпитале, помещавшем четыре койки, за что продолжал получать чаевые. Транслятор прокричал, что отход предполагается на вечер следующего дня, и поэтому в запасе у меня были целые сутки. Стюарт Янис позвонил в греческую тюрьму и назначил для меня свидание на одиннадцать часов следующего утра. Все это было подарком судьбы.

Вкратце рассказавши попу историю Лены, я попросил его о духовной помощи, объясняя это тем, что бедная девочка в отчаянии. Поп согласился поехать со мной, поскольку у них все равно срывалась программа. Он позвонил в турагентство, и им пообещали отплатить за неудобства и завтрак в ресторане на Сиросе.

Наступило долгожданное утро. Шел проливной дождь. Пронизывающий холодный ветер раздувал мои слипшиеся мокрые волосы. Я смотрел на стекло. За этим стеклом в чистоте и тепле завтракали австралийцы. Когда же он уже наконец нажрется? - думал я. Время уже подходило к десяти. Пытаясь согреться, я начал ходить возле припаркованных рядом машин. Моему ожиданию наступил конец. Поп появился на выходе, надевая на себя какой-то балахон. Сейчас приедет агент, он нас туда отвезет, сразу же заговорил он. Вскоре появился агент и отвез нас на свидание.

- Вам кого? - спросил сидевший на ресепшене малака.

- У нас на одиннадцать встреча, - ответил я.

- А, это вы с парома? Пойдемте за мной.

Мы зашли в длинный коридор. Запах мочи или чего-то прелого ударил мне в нос. Подведя нас к двери, он открыл маленькое окошко. Замухрыженная Лена появилась в этом окне. У нее были нерасчесанные волосы и набухшие от слез глаза.

- Я так боюсь, я так боюсь здесь, всхлипывала она. - Что же со мною будет? Я даже ногти себе погрызла.

К нам подошел священник. Я познакомил их и оставил наедине. Лене нужно было исповедаться. Разговора я не слышал, но наблюдал как мрачнело лицо священника. Закончивши беседу, поп отошел. Я приблизился к Лене, и она объяснила, что происходит с депортируемыми девушками. По известной ей информации девушек из Афин сопровождают на поезде до границы с Болгарией. Дальше греки умывают руки, и их тут же подхватывает болгарская бригада и продает назад в греческие публичные дома. Отказаться почти нет шансов, чтобы не затеряться навсегда в болгарских горах. Полиция их не ищет и не защищает. Нелегалы есть нелегалы. Ей нужно собрать 250 американских долларов на авиабилет до Москвы, чтобы быть в безопасности.

- Когда ты придешь в следующий раз? - спросила Лена.

- Может быть даже сегодня вечером, ответил я, и мы поцеловались через узкое окошко, задевая лицами края ржавой решетки.

В ту пору 250 долларов являлись почти месячной моей зарплатой. Поэтому единственная надежда была на эмигрантов. У меня было 100. Мы подходили к кораблю.

- Ты собираешься на ней жениться? - спросил священник. Я невнятно промычал в ответ, пытаясь перевести тему. Набравшись смелости, я открыто попросил его о помощи. Через три часа поп протянул мне 200 австралийских долларов, собранных со своей группы. Взявши такси, я отправился к Лене и передал ей деньги. Я знал, что встречусь с нею опять, поскольку единственным средством сообщения с Переем был наш корабль. Жалел ли я о деньгах? Признаюсь честно, что нет.

Продолжение следует.

Глава 10. Последний конвой в Перей. Эпилог.

После того как Лена, обладая заветными деньгами, смогла позволить себе купить билет, она автоматически перестала грызть ногти и стала за собой ухаживать. Надобности держать Лену в сиросской тюрьме больше не было, и до момента вылета ее отправили на Миконос маленьким каботажным катером.

Весна на Миконосе - это время туристического наплыва народа. Соответствуя истории Миконоса, туда приезжали в основном геи. Много также нелегальных албанцев. Заправщик Толя томился среди таких друзей. Распад личности произошел не только с потерей документов, но и в дружеских беседах с ними. Толя ногти на руках не грыз, но надевал на ноги целлофановые пакетики, чтобы пройти в туалет. Его дальнейшая судьба мне неизвестна, но его товарищи албанцы еще сыграют свою роль в завершении нашей истории.

Корабль останавливался на Миконосе два часа. Расталкивая плечами встречающих туристов и орущих греков, я каждый месяц пробивался к своему банку, чтобы отложить 200 долларов и спасти их от растрат. В этот майский полдень я спешил в банк, зажав в руках сберегательную книжку. Пробегая возле портового полицейского участка, я остановился. Интересная картина, увиденная мной, ошарашила меня. Я увидел девушку, играющую с котом. Каштановые волосы растекались по ее плечам. Но самое интересное, что эту девушку я знал. Это была Лена. Так она коротала время, ожидая депортации. Я подошел к ней и обнял. Она заплакала, а наглый кот, продолжая мурлыкать, настойчиво терся об мою ногу.

- Что ты здесь делаешь? - спросил я.

- Меня вывели на прогулку. Я улетаю через неделю.

- Лена, давай убежим. Я провезу тебя незаметно до Перея, где ты будешь в безопасности.

- Тарас, я устала бегать. Лучше я вернусь сюда уже с другими документами. До Перея я поеду на вашем пароме, так, что встретимся мы очень скоро.

Прошла неделя. Я стоял на задних воротах парома, куда заползала толпа хорошо отдохнувших геев. Издалека я услышал звук сирены. Подъехало две каталажки, и менты начали выгружать арестантов. Вылезали заспанные грязные албанцы. И наконец появилась моя королева. Она была прекрасна. Лосины облегали ее красивые бедра. Я приблизился, поцеловал ее и последовал за их группой. Заключенные на нашем судне перевозились в закрытом фаст-фудном салоне, состоящем из маленького и большого. Мне нужно было нести вахту, так что я поспешил к исполнению обязанностей, и заодно взял у Тасиса ключи от госпиталя. Пароход покидал гавань Миконоса, увозя с собой ленины страдания. Веселую группу албанцев сопровождал черный коротконогий малака с большой выдвинутой вперед челюстью. По такому лицу трудно обычно определить, в каком настроении его хозяин. Я подошел к нему первому и объяснил, что Лена - моя девушка, и нам нужно побыть наедине. Мотивируя тем, что судно больше не делает остановок после Сироса, а голодной измученной Леночке нужно усиленное питание, я попросил его отпустить ее со мной в ресторан. Он согласился на это, но лишь после Сироса. А до Сироса оставалось два часа. Я принял душ, переоделся, намастил свое тело благоухающими маслами и спустился к Лене с двумя бутербродами и банкой колы. Лена, как и окружающие ее албанцы, была пристегнута наручниками к сиденью. Албанцы при виде бутербродов заулюлюкали, а Лена съела их за рекордный срок. Ко мне подошел челюстнолицый грек и объяснил, что он передумал отпускать Лену, дабы не иметь проблем на свою толстую задницу, и единственное, что он может для нас сделать - это пристегнуть Лену в соседнем маленьком салоне. Мои аргументы были бесполезны. Боясь потерять последнюю возможность, я согласился. Грек пристегнул Лену в маленьком салоне и удалился. Мы сидели лицом к лицу. Она продолжала плакать, и я чувствовал вкус ее слез. Мы говорили обо всем. О нашем будущем, о том, как встретимся в следующий раз. Она обещала приехать в Грецию снова по новому паспорту в роли челнока. По нашим оптимистическим прогнозам, это должно было произойти через два месяца. Прошло четыре часа, и объявили о прибытии в Перей. Мне надо было уходить работать. Я целовал ее в последний раз, чувствуя, что не увижу ее никогда. Лена благополучно улетела на родину.

Эпилог. Я звонил ей почти каждый день и мы подолгу разговаривали. Но однажды, загорая на палубе, я набрал по мобильному телефону заученный наизусть номер.

- Алло, ответили на той стороне. Это была сестра.

- Могу я поговорить с Леной? - спросил я и услышал, как она положила трубку на стол и пошла звать Лену.

- Лена, тебе звонят из Греции, услышал я.

- Скажи ему, что меня нет дома, он мне так уже надоел. - тихо сказала Лена. Не дождавшись ответа, я положил трубку.

Перевод на английский стихотворения Лимонова Этот день невероятный...

Оригинал

Из сборника Кропоткин и прочие стихотворения 1967-1968

* * *

Этот день невероятный

Был дождем покрыт.

Кирпичи в садах размокли

Красностенных домов.

В окружении деревьев жили в домах

Люди молодые, старые и дети:

В угол целый день глядела Катя.

Бегать бегала, кричала,

Волосы все растрепала - Оля.

Книгу тайную читал,

С чердака глядя украдкой мрачной - Федор.

Восхитительно любила что-то новое в природе - Анна.

(Что-то новое в природе -

То ли луч пустого солнца

То ли глубь пустого леса

Или новый вид цветка.)

Дождь стучал одноритмичный.

В зеркало теперь глядела - Оля.

Кушал чай с китайской булкой - Федор.

Засыпая, улетала - Катя.

В дождь печально выходила - Анна.

Эдуард Лимонов

Перевод на английский

* * *

Whimsical and garish day

Was covered with the rain.

Bricks got sodden in the gardens

Of the red-walled buildings

All surrounded by trees lived in those buildings

People young, old and children:

All day looked into the corner Katia.

Ran around, gaily yelled,

Disarrayed her hair - Olya.

Read his covert veiled book

From the attic stealthily and darkly glancing - Fyodor.

Captivatingly adored

Something new in Mother Nature - Anna.

(Something new in Mother Nature -

Either ray of empty sunlight,

Either depth of empty forest

Or a novel kind of plant.)

Rain was knocking mono-rhythmic,

Now looked into the mirror - Olya.

Had his tea with Chinese loaf - Fyodor.

Fell asleep and vanished flying - Katia.

Sadly went into the rain - Anna.

Boris Garbuzov, 2^nd of August, 2001, Thursday

Перевод на английский стихотворения Александра Пержинского Была долгая темная томная ночь...

Оригинал

* * *

Была долгая темная томная ночь

И поезд летел и гудел наперед.

Мы мчимся к тебе вперед напролет -

Домой, и это было по весне.

На заре ли по заре немного встало солнце из-за ели,

Мне пела песню о жизненном тепле

Птичка-синичка.

И где-то лежал на траве талый снег.

Это было в двадцатых числах апреля.

Я приехал домой ненамного.

Всего-то на пару деньков,

Имея в руках совсем-то немного

Деньжонок, да сумку-сумище

И визу туда, куда мечтал улететь.

Я долго не спал,

И мучениям моим скоро наступит конец,

Так долго мучился и страдал,

Этого никто не поймет.

Да лишь только тот потом осознает,

На себе испытав,

Что быть эмигрантом поневоле это воля,

Которая ведет к свободе.

Я устал ото лжи и ненависти без жалости,

Дайте мне ...

Такси вызвав на зорюшке-заре,

Шофер подъехав, закинул жалкие сумчишки,

Спросил меня почти как в том кино:

- Куда поедем?

А я ему тихо в ответ:

- В аэропорт.

И едем мы вдвоем как в сказке

По ночному-утреннему таллиннскому рассвету,

Где машин-то всего лишь ничего,

Да и людишки спят-похрапывают,

И им невдомек, что прощаюсь с родною землей.

И вот тихо капают слезы,

И ком жалости и боли подкрадывается к горлу - выходу моему.

Мы подъезжаем. Самолеты виднеются вдали

Блестящие, серебристые блестят.

Аэропорт.

Он помог мне, сделал фотку на прощание,

Спросив меня: - Куда летишь, парнишка?

А я ему: - В Ванкувер, Канада.

Там дом меня зовет и ждет!

Парнишка на вид и все же молодой человек

Двадцати пяти лет от роду,

А уже эмигрант.

И слезы брызнули сильно в последний разок,

Но никто не видел, как он стоял в уголку

И слезы горькой правды падали на асфальт.

Время пришло, сдаю свою большую спортивную сумку (Асикс),

И милая девушка в стеклянной будке таможни:

- Ваш паспорт и билет.

Да простит меня господь,

Боже, как устал от них ото всех!

Иду и еле влеку свое усталое тело

Как не свое,

К своему первому аэроплану-самолету

MD10Т авиакомпании SAS.

Простите меня, дорогие,

Но жить так больше не могу, не хочу.

Прощайте. Не хороните живого,

Как это было со мною когда-то тогда-то.

Я уезжал-улетал туда в никуда.

Что я знал еще тогда накануне?

Быть может, вернусь, говорила душа,

Но разум сказал мне: - Прости,

Ты улетаешь туда навсегда!

Александр Пержинский, Ванкувер, суббота, 5 сентября 1998 года, Оук и 8 авеню. 23:56:24.

Translation into English

* * *

It was long, dark and languorous night.

The noisy train was flying ahead.

We are rumbling to you without a break

Toward home. And this was in spring.

At dawn, at first break of day

The sun slightly rose from behind a fir tree.

The tit birdy sang me about the sincere affection.

Somewhere on the grass still lay melted snow.

It was around the 20th of April.

I came back home,

For a few days or less,

Having on hand just a little of money,

A carrier bag-the-sack,

And a visa to the land I was dreaming to reach.

I had no sleep

But all my tortures will soon come to an end.

So long had I suffered, hard hit by them.

No one can understand,

Nor likely ever realize

Without testing on oneself

That being an immigrant

Unwillingly - its will

Which leads to freedom.

I got tired of falsehood and hatred without compassion,

Just give me.

I ordered a taxi at the crack of dawn.

The cabman pulled up, took my shabby sacks,

And asked, as almost in that film,

- Where you want me to drive?

And my quiet reply,

- To the airport.

And we go together as in fairy tale

From night to morning or Tallinns dawn,

Having only a few cars around,

And all simple people sleep and slightly snore.

They would never guess that I part with my native land.

My tears dripping,

They cause the lump to stick in my throat - my exit.

We are arriving. Airplanes are visible from afar.

Sparkling, they shine with silver.

Airport.

He helped me, made a photo on leaving,

Asking me, - Where you fly, lad?

And I replied, - Vancouver, Canada.

There my home calls and awaits me.

So simple lad, but anyways - young man -

Twenty-five years from birth

Is already an immigrant.

And tears heavily sprinkled last time,

But no one saw as he stood in the corner,

And tears of bitter truth dripped on asphalt.

Time has come, I surrender my big carrier bag,

And lovely girl from the customs booth made of glass, -

- Your passport and ticket.

Lord mercy,

God, how much Im tired of all of them!

I step and scarcely drag my weary body

As if not mine,

To my first aircraft-the-plane

MD10T of air-company SAS.

My dear friends, forgive me,

But live this way no longer I can.

Farewell. Do not burry me alive

As it happened to me some time in the past.

I flew away, heading there, nowhere.

What did I know then on the eve?

I may come back, told me my soul,

But my mind replied, Sorry,

You go there for good.

(Sketch of translation by Taras Shatko and Boris Garbuzov, August, 2001)

Мотивы Коммершел Драйва

Введение

С моим рум-мейтом Тарасом мы прошли вместе недавнее время скитаний безработицы. Это когда я приехал из Нью-Йорка с ничем и в никуда. Работали на пицце и мувинге, волонтерили. Это теперь мы разбрелись - он в магазин и в полицию, а я в программирование. В частности, наша пицца создала нам определенную экспозицию к одухотворенно-марихуанному комьюнити бомжей с Коммершел Драйва. Мы готовы поделиться наблюдениями.

Сначала о бомжах вообще. Я позволю себе употреблять этот перестроечный акроним БОМЖ (без определенного места жительства) в более обобщенном и прикольном смысле. Просто как человек с пониженной бытовой планкой, поправший в пассивном в отличие от криминала смысле общепринятые социальные нормы. Заметьте, что среди них почти нет эмигрантов. Это как бы привелегированная каста местных юродивых, бегло говорящих на национальном языке и презревших быт и бремя белого человека - законодателя современного мирового порядка. Это тот самый класс Уайт Треш, затронутый Борисом Парамоновым в статье Белый мусор на свалке истории.

Особенностью деклассированного элемента Коммершел и Канады вообще я считаю его безобидную пассивность и эстетизм. Бомжи здесь мирно торгуют наркотиками в розницу, одновременно потребляя их и славя Канаду за лояльность ее законов, получают велфер и просят мелочь. Более активная их часть подрабатывает руферством и подобной черной работой, а более творческая - волонтерит в дроп-ин центрах помощи братьям-бомжам, как Майк Левин, талантливый, ранее выставлявшийся в Приване автор, публикуется в специальном уличном журнале, играет на мандолине и посещает Рек Бич (нудистский пляж возле Университета Британской Колумбии). Даже в своем средоточии на Мейн и Хейстингс, в близости которого мы часто грузили мебель индейским велферщикам, работая на Джесси Мувинг, они довольно безобидны. Совсем иное впечатление, например, от американской уличной публики, находящей свой венец в Нью Йоркском Гарлеме. Решусь сказать, что бомжи больше всего ценят свое комьюнити, которое безусловно присутствует. Это они знают на вербально-осознанном уровне. Так напрямую выразился бомж, интервьюируемый мною на Гранвиле. Вокруг него сидели братья и сестры по разуму. Он утверждал, что ни у меня, ни у членов танцевальной команды, продававших там билеты вместе со мною, ни у шагающей по-деловому толпы нет столько друзей и подруг, и все мы делаем не то, что хотим. Крыть было нечем. Поэтому бомжа можно простимулировать к тяжелой работе, но нельзя его искусить покинуть грязный ареал его тусовки, где цены совсем немногим ниже района почище.

Немного о стиле. Авторы не имеют претензии на словарную каноничность. Тарас сносно говорит по-гречески, поэтому сведения, почерпнутые от хозяйки пиццерии, бабки-гречанки, или навеянные ею, могут вольно содержать греческие включения. Бабка с трудом говорит по-английски, даже заказы пишет по-гречески на двадцатый год работы в Канаде. Это отражено в ее цитатах. Она даже не могла за месяц запомнить и принять моего имени, называя меня то Бура, то Бурэ, а чаще всего бади, типа общего английского дружбан, что казалось ей созвучным моему имени. Частично причиной тому также то, что Борис на греческом означает вопросительное можешь?. Касательно нашей грубой лексики, редактор посоветовал ее сохранить, хотя смягчить было бы несложно. Я после колебания разделил его мнение в угоду правдивости. Ведь именно так и много грубее эти события реально обсуждались. В своем личном стиле я услеживаю подражание Парамонову, Солженицину и Казанове. Тяжеловесность моего стиля Тарас назвал От Советского Информ Бюро. Тарасово Скупидьярис и Джульета напоминает мне сказку Андерсена. Также честным было бы допустить, что стилистические мотивы сего опуса навеяны нам Бомженианством Чабановского Вити. О документальности. Я в своих цитатах старался сохранить историческую точность, являющуюся в какой-то мере продолжением моего стиля. Тарас допускал лирическую идеализацию.

Борис Гарбузов

Скупидьярис и Джульета

Бабка гречанка Георгия знала Скупидьяриса (мусорщика) потому, что он каждую полночь подбирал урну возле ее пиццерии в свой фриквентли стоп трак и покупал два слайса холодной пиццы - для себя и своей Джульетты. Дома они разогревали ее в микроволновке и смотрели ТиВи, иногда добавив к рациону сикс пак пива. Так было на протяжении пяти лет. Часто на викенды они приходили вместе, заказывали два разогретых кусочка пеперони и машрум и дружно уходили, жуя в унисон. Одного дня, собравши скупидию (мусор), захватив два слайса и гордо припарковав свою машину фриквентли стоп в не положенном для других месте, он вошел в свой бейсмент. Запах тлелого ковра пахнул теплотой и прелой мочой. Он почувствовал неладное, его сердце заколотилось сильней. Он начал ходить по бейсменту, шелестя порванными носками по протертому карпету, внутренне чувствуя, что чего-то не хватает. Соус от холодной пиццы потек ему в рукав. Осторожным движением он слизал его, поискал взглядом микроволновку и, не нашев ее, положил пиццу на стол. Кроме микроволновки не видно было еще телевизора и его старых лыж. Джульетта! - воскликнул он. Но тишина ему ответила гробовым молчанием. На столе лежал кусок бумаги. Обгрызанным карандашом было написано плохим спелингом: Прощай, я уезжаю в Альберту. Резким движением он сбросил пиццу на пол. Его мысли судорожно забегали. Он впервые почувствовал запах пота от своей нестиранной майки. Напиться было его первой мыслью. Но ликер стор не работал в воскресенье, и он это знал. Он понял, что у него оторван кусок его больного сердца. Сгусток депрессии заскочил в его израненный мозг. Жизнь потеряла всякий смысл. Перед этим он был полным хомячком. Через месяц бабка показала мне его с ввалившимися щеками. Where you been? - спросила Георгия. I was going to die., ответил Скупидьярис, заказал слайс веджетериан и поплелся к своему траку. You do much better! - на последок крикнула бабка.

Тарас Шатько

Кафе утопия

Он был черным, но обижался, когда его называли афроамериканцем, потому что считал себя европейским нигером. Он был взощен на ферме Швейцарии. Возможно, мать его была доярка, а отец тракторист. С детства ему привили любовь к искусству. После многолетних скитаний по миру он решил, наконец, остановиться на Коммершел Драйве, применяя свои таланты в руферстве. Канадская действительность не убила его национального темперамента, что я однажды увидел, когда он с широко открытыми глазами забежал в пиццерию и затараторил своими пухлыми губами в стиле репа: Гей, мама, гей, дай мне кусок пиццы! Услышав, что бабка дает мне распоряжения по-гречески, он обратился ко мне с заученной в период скитания по Греции фразой:

- Я су филе. (привет, друг).

- Ти эгине филе? (что случилось, друг?), спросил я. И дальше по-английски.

- Ты не поверишь мне, на Мейне и тридцатой есть бар, где пиво по три бакса и фак фо фри.

Его вдохновенные мечты напомнили мне утопию Томаса Мора, в которой он открыл себе нирвану. Этот добродушно-агрессивный черножопый нашел то, о чем мечтал всю свою жизнь - нирвану. Почему он обратился с этим ко мне? Он увидел во мне себя. Хотел помочь мне найти нирвану сразу, без скитаний по миру.

Тарас Шатько

Катурыстыс

Я возвращался с деливери и встретил на входе бомжа, переговаривающегося с бабкой. Приняв его сперва за описанного выше негра-утописта, я поприветствовал его: Я су филе. Но бабка гневно приказала мне его гнать. Я не знал, за что, но попросил выйти, ссылаясь на начальство. Он огрызался, но отступил. Далее она рассказала мне, как однажды перед закрытием он, как и многие бомжи, попросил бесплатной пиццы. Даже не просил, а требовал как подачи. Но Георгия, как всегда, отказала. Тогда он достал из штанов свой пуца (половой орган мужчины) и стал катурысить ей на столы и прилавок. Когда приехала полиция, он уже успел удалиться, закончив начатое. Другой раз он явился после посещения негритянского кафе напротив, весь порезанный, в крови, и запачкал ей стены и пол. Что чувствовал он? Что ему не дали есть. Я вижу в этом детскую предысторию. Когда его били, он обписывался. Стирать в лондри дорого. Поэтому он решил вытаскивать свой инструмент наружу. На его счету не один обоссанный ресторан на Коммершел. Его не уважали, но боялись. Никакие защиты и методы борьбы не помогали. Месяц психушки, нападение злых негров... За каждый отказ он обоссыкал обидчика.

Тарас Шатько

Пазлс

Изнемогая ранее в пиццерии от безделья и чувства вины, один раз я положил на прилавок эскизы переводов и стал просить пиццеедов бомжей и бомжичек помощи в пруф-риде. В основном все помогали охотно, а бабка молчаливо выжидала, сначала соображая, хорошо это или плохо, а потом окончательно решила, что плохо, и попросила не беспокоить клиентов, потому что не всем это может понравиться. Мол, наш разговор не должен быть многим глубже хау а ю. Я неохотно согласился, но был удивлен, что она не осведомилась о природе моих бумажек. Оказывается, ей это показалось легче потом выяснить по-гречески у Тараса. Объяснения она не поняла. - Это геймс? - переспросила она. - Нет, не геймс. - Пазлс? Тарас, потеряв надежду, согласился, что да, пазлс. И она попросила еще раз передать бади не давать больше кустумсам пазлс.

Борис Гарбузов

Частушки

Раньше я служил на пицце, а теперь в полиции.

С высоты полиции я на пиццу пиццаю.

На констракшене работал, арматура влезла в жопу.

И кому теперь я нужен, если в жопу я контужен?

Я товарища учил: -Ты б гулял, а не дрочил.

Он фул-таймом программист и парт-таймом - онанист.

В моле шузы продавал, всем размер распознавал.

Как измерю телке ногу - неспокоен всю дорогу.

Тарас Шатько и Борис Гарбузов

Толпа

На этот лонг викенд я сажусь что-то написать, и самой близкой темой видится приобщение к миру, где антиподами выступают одиночество и толпа. Из впечатлений последних дней я использую "птичий язык хау а ю", лимоновский символ высокозарплатного лузера, фейерверк, парад геев и Салса Конгресс.

Позавчера я возрадовался лукавой радостью, что могу как в сказочке познать и слышать птичий язык "хау а ю", отведав диковинной рыбки местного клерковского говорка. Я прошелся по шаражкам ESL колледжей в поисках вариантов гостевой визы и был доволен своей способности поддержать беседу в примитивном стиле с экивокальным подтекстом. Я ощущал веселое, но мещански стыдливое приобщение к миру честных канадских служащих. И больше - великим Бендером в редакции, набравшим наконец-то нужный темп в унисон окружающим и получившим возможность с ними говорить. Однако, Бендер не пошел после этого на работу, он занимался лишь одной целью. А я пошел. Жизнь разваливается. Она состоит из несклеиваемых кусков. Я хочу цельной жизни, по меньшей мере такой как за год до эмиграции, когда я занимался ростовщичеством. Социальные контакты и все-все вертелось вокруг этого бизнеса. Как я был рад избавиться от двойной жизни, состоящей первую половину дня из бесполезного преподавания в институте, а вторую - из реальных бытовых проблем. Дело даже не в бесполезности первой половины, а в ее несочетаемости со второй. Мне трудно было жить в двух идеологиях, общаться с двумя несоприкасаемыми классами людей. И вот теперь, на восьмой год эмиграции я дал себя вовлечь в жизнь тройную, четверную... Работа на этот раз не бесполезна, а хорошо меня кормит. Но она дает ноль социального вовлечения. Еще меньше, чем преподавание в Совке. Я выхожу оттуда в совершенно иной мир Радио Свобода, далеких родителей, танцевального спорта и русских текстов, мечтая о своем бизнесе, своей семье, своей книге или своей политической партии...

Вот что пишет Лимонов в рассказе "Мой лейтенант" сборника "Американские каникулы": "Ему оказалось лет пятьдесят с лишним, и после десяти слов, сказанных между ними в кафе на Сент-Марк плейс, я сразу понял, что он лузер. Сколько я уже видел за мою жизнь подобных интеллектуальных бородачей, знающих все на свете и, тем не менее, остающихся всю жизнь рабами ситуации - запутавшихся в сетях хорошо оплачиваемой работы". И я верю, что это не бравада. Он не завидует тому писателю after hours, зарабатывающему сто тысяч на дневной работе. В свое оправдание вспомню, что как упоминал уже в "Кризисе", я тоже имел смелость отказаться от девяностотысячной работы в американской деревеньке Саратога под Олбани. Но эта смелость простиралась не дальше поиска такой же чужой работы в американском центре Манхеттене. На этом пути мне не уйти от концепции жизни after hours. И я ошибался три года назад в "Двух половинах Лимонова", считая, что он не сложил своей среды ни на родине ни в диаспоре, и что его смешное приобщение к фашистам не более чем временно. Направление это формировалось еще в парижском журнале "Идиот", дав продолжение в участии в югославской войне, и вот уже лет шесть он митингует и трахается в Москве со своей партией малолеток, сейчас не испытывая одиночества даже в тюрьме.

Вчера Юля Иванова призвала меня на очередные съемки своих "American Singles". По ее изначальному замыслу я должен был удивляться толпе, глазеющей вместе со мною на фейерверк. Однако, тут была логическая нескладушка. Чему же удивляться, если я сам часть толпы? Я не люблю этой чужой массы, громких звуков и глупых эффектов. Поэтому идти я отказывался, памятуя как однажды бывший шеф взял нас с сыном на это зрелище на лодке, и я занял позицию лицом к сыну и спиной к зрелищу. Компромисс был найден. Я должен был проходить через толпу, плеваться, а потом произнести обличающий монолог. Съемки пошли вяло. Я десять раз продублировал выход из Сейфвея с кульком покупок и проход навстречу толпе, валящей на фейерверк. К этой толпе я не чувствовал неприязни, скорее некую неловкость и никчемушность, хотя иногда было прикольно. Две молодые письки останавливаются на дороге, одна садится зашнуровать кроссовки, и толстая задница в джи-стринге вываливается из коротких джинсов. Мне сразу вроде как весело и мило. Вот что общего только и может здесь возникнуть. Международный язык либидо. Метафорическое вторжение в толпу рождает фразу для монолога: "Такой вот путь в эмиграции. Идешь, цепляешься за кого-то локтями, а по настоящему зацепиться и не за что". Далее перехожу на благодарственное слово этой стране за чистые туалеты. Я так люблю чистую сантехнику, сияющие краны и унитазы, здания из стекла и бетона. В гробу я видал вдохновенную архитектуру обоссанных развалин! Кем, как достигнута чистота небоскребов Вест Енда? Почему у нас нельзя? Но вспоминаю, что и в Нью-Йорке этого нет. Там улыбка капитализма другая. Помойка Бруклина, но высокие зарплаты, и каждая официантка художница. Камеру обступают русские, завидя лица и заслыша говор. Вот у нас своя маленькая толпа. Что общего у нее? Спрашиваем у русской старушки, что она думает о толпе, собирающейся на фейерверк. По ее первым фразам о майском фейерверке понимаю, что к нашему вопросу она прислушиваться не собирается, а находит повод поговорить перед камерой о своей молодости и военных потерях. Я продолжаю монолог, удивляясь сообразительности власть придержащих, находящих механизмы направлять толпу на это мероприятие добровольно. Все же совки насильно сгонялись. А, нет, ошибаюсь. Это утром на демонстрацию насильно, а вечером на фейерверк тоже добровольно. Просто любит народ стрельбу. Мне кажется, лучшие театральные или танцевальные коллективы, чемпионы мира не имеют такого зрительского успеха как эти огоньки. Казалось бы, это и есть правило бизнеса - "у пескаря чем глупее, тем вернее". Но на деле попробуй применить - и не выйдет.

Муж Юли Сережа с радостным энтузиазмом помогает съемке, глядит в видоискатель, велит потопать каблуком. Мне так мило глядеть на них и их девочку. Семья - это проверенная структура, призванная держать корнями от потока этой толпы. Но толстым дядям у власти больше нравится толпа. Она потечет к берегу, будет смотреть на огни, освещающие рекламу спонсоров, и покупать хот доги. Соглашаюсь ассистировать в съемках другого героя фильма, созерцающего фейерверк со своей девушкой, и все больше об этом жалею по мере приближения к эпицентру толпы. Проходим мимо пляжного туалета и видим две длинные очереди. Вот он результат собрания. Мы снимаем очереди от головы до хвоста. Опять же отдаю должное местной толпе - в очередях не толкаются, а в туалетах, как я уже упоминал, чисто. И вот ведь курьез. В социалистическом Совке почти все туалеты стали платными, чего тут и не слыхивали, а чистота все равно хромает. Занимаем позицию со штативом у берега.

Я призван защищать спиной левую ножку штатива от напора толпы и представляю себя привязанным к нему как к столбу в лагере врага, вокруг горят костры и дежурят охранники. Сейчас начнут стрелять. Мне хочется бежать, но я связан обещанием. Наглый гнусный голос массовика-ведущего возглашает в духе североамериканской эстетики фразы типа: "Как вы чувствуете себя в этот вечер? Мы все живем в Канаде, не так ли? Ванкувер - лучший город в мире!". Толпа патриотически подвывает, однако, хлипко. Вот первые залпы. Я представляю падающих товарищей и жду своей участи, немного хандря и прося меня отпустить. Поражаюсь юлиной социабельности. При таком гуманитарном развитии она находит возможность диалога с хамами и приобщения к праздникам толпы. Ради дела, возможно. У нее есть дело - фильм. И бизнес, и семья. Но вот и для меня у нее находится компромисс. Штатив назад понесет второй герой фильма, а я отпущен. Жив. Выбегаю на Денман стрит. Но добежать до дому не успеваю - фейерверк окончен, и толпа захлестывает меня. Движемся гусиным шагом. Пьяные подростки достают демократичных полицейских, кидают в них мусор из толпы. Секьюрити в чалме хватает за майку наглого стриженного филипинца: "You fucking wanna go to jail?" Арабы выставили наружу куски пиццы для толпы, проплывающей мимо их магазинов. Зоопарк. Через полчаса я дома.

Утро меня встретило другим массовым праздником - парадом геев и лесбиянок. Масса эта связана общим интересом, а потому поменьше и посплоченнее. Замечаю, что отношусь к ней не лучше и не хуже, чем ко вчерашней. У меня под окнами расположились платформы с танцующими на них разукрашенными геями. Я с любопытством выглядываю, потом, пользуясь мандатом большинства, кричу им приглушить музыку. Действительно, какого черта? Я ведь не устраиваю под их окнами оргий семейных ценностей! Продолжаю смотреть. Лесбиянок вижу мало. По крайней мере молодых и красивых, поэтому теряю интерес и задергиваю штору. Думаю, половина этих геев - просто потому, что феминистки им не дают. Недоумеваю, почему именно гомосексуальная девиация стала такой официально защищаемой? Потому что она самая многочисленная? Тем более в демократическом обществе должны защищаться интересы меньшинства. Пусть зоофилы гуляют по Инглиш Бею со своими козами, а некрофилы устраивают парад с гробами. И те и другие неагрессивны, как и геи. По добру и согласию. Они еще не поняли, что и на этом можно делать деньги. Продолжая опыт законодательной возни с геями, адвокаты будут защищать право на браки с трупами, и обобщая практику с обычными браками, выкуривать коров из мужниных домов, а потом скачивать с последних денег на пожизненное содержание этих коров в чужих стойлах, не забывая при этом и себя.

К вечеру я присоединился к своей, так сказать, толпе, посетив танцевальное событие Салса Конгресс и сравнивая ощущения с вышеописанными. Чувствовал себя отлично. Так, должно быть, чувствовали себя соглядатаи на своем фейерверке или геи на своем параде. Тусовка этой сальсы мне близкая, но бальная намного ближе. Сравнить хоть помещения. Этот конгресс проходит в ночном клубе с черными стенами и заплеванным полом против бальных конкурсов в дорогих отелях. Там крутятся деньги, участники "домашние и состоятельные", как говорила тренер Ольга Литвинова, а здесь почти стрит данс, но не совсем, не реп, не брейк, а как бы некий пафос мексиканцев. Разница этих тусовок как разница уровня стран Англия и Боливия. Основная масса мужчин почти вплоть до танцоров высокого уровня не стесняются появиться на люди в дикарских нарядах - от вычурной сорочки на выпуск до блестящего жилета. Некоторые пьют пиво и курят. Мало кто чисто и интеллигентно говорит по-английски. Но вот уже в первые минуты выступления 16-летней пары из Сиэтла я не удерживаюсь, хватаюсь с места, хлопаю и вою. Возможно, тоже по-дикарски, но тут я чувствую полное слияние с толпой, сценой и стенами. В конце выходят 30-летние чемпионы мира, и я уже тихо, но с открытым ртом поедаю их глазами. В перерывах на general dance танцую со знакомыми и незнакомыми, подыскиваю новую партнершу для соревнований. Мы с толпою принимаем друг друга, так сказать, на половину.

А где же моя? Ее нет ни у кого, а каждую минуту необходимо создавать. Компьютинг - точно не моя. Как я уже упоминал в "Кризисе", нет ни одного программиста на свете, не погрешу сказать, включая Билла Гейца, которому я бы завидовал и хотел стать. Я лично не знаком с людьми большого бизнеса и искусства. Из окружающих меня знакомых самыми привлекательными мне кажутся судьбы семейного преподавания бальных танцев. У них своя тусовка-толпа, все с ними хотят говорить, они распоряжаются своим временем, общаются с эстетически развитыми и красивыми людьми, имеют здоровый образ жизни и хороший заработок - раза в три побольше среднего инженерного. Такой карьеры желаю я для сына. А себе - продавать билеты в его студии, брать у него уроки и создавать семейную мафию. Но тесно. Кем становиться? К какой толпе приобщаться? Лучше ее возглавить. О, вот она, искомая формула. Я верю, что хватит сил.

4-12 August, 2002

Как я сюда попал

Summary

Этой статьей я хотел предварить дальнейшее появление здесь моего архива. В итоге лишь архива сына.

Text

Я бы хотел объяснить уважаемой публике, как я тут оказался и не хотел бы, чтобы мой перелет из Привана сюда был каким-то мутным и немотивированным. Потом, я хочу и сам в этом разобраться. Зачем? Дайте мне осмотреться, где я, и я скажу, кто я есть. Дайте подумать, что я собираюсь делать, и я осознаю, что делал раньше. За последний год я не написал ни одного эссе, а пиарил карьеру сына. И вот для очередной такой публикации я заглянул в Приван и с удивлением обнаружил объявление о его продаже. На переадресованном сайте не нашел ничего похожего на свободную литературу и прямой постинг, спросил у Марка, тот направил меня к новым хозяевам. Вот их тезисы с купюрами, но без правок.

Я не хозяин - я администратор и public relations. Владельцам домена вы можете написать на <ххх> - но я не уверен, что они ответят. ...главная идея будет именно такой. Всякие сайты бывают - и вот vanQver такой, какой он есть с делением всех людей на две категории - хозяева страничек, которые постят свои материалы и остальные, которые пользуются форумом. ... И по нашей идее - свободного постинга в общепринятом смысле не будет потому что одно дело это постить у себя дома, на своей страничке, а другое это у дяди Марка или у дяди Пети. У всего должен быть хозяин - к своему несколько другое отношение. Так что наш портал, как мы задумали это кооператив крепких мелких собственников. ... Цела у меня нет, а дома я практически не бываю - е-мэйл мне гораздо удобнее.

Условием восстановления архива и выдачи авторского логина было выставлено статья о Ванкувере. Комнатки, рубрики, неизвестные боссы, отсутствие телефона, обязательная тематика... Мне все это показалось унылым и мутным. Но хотелось-таки восстановить свой привановский архив, и я попробовал написать о месте Ванкувера и Канады в танцевальном спорте, но при этом прогневал спонсоров сына, затронув не нужные им проблемы. Так что статья о Ванкувере провалилась, и я стал искать другую альтернативу Привану.

И тут мне позвонил Михаил Арбетов. Три месяца назад он посетил выступление сына, проявляя интерес к изящным искусствам, и сейчас обсуждал перспективы его спонсорства. В разговоре он показался мне открытым, без спеси, предлагал бизнес-сотрудничество. И я подумал, а почему бы и нет? Тот же мой кумир Лимонов сочетает прагматическую политику с позой высокой литературной бесцельности. Но в первую очередь мешало требование Арбетова недублирования материалов в других издательствах в то время, как VanQver так или иначе со временем собирался восстанавливать архивы, мои переводы хорошо стояли у Макса Немцова в Лавке языков, и Марк открыл мне множество литературных сайтов со свободным постингом. Ограничение это, впрочем, оказалось навеянным природой финансовых новостей и было редактором снято с литературных постингов за ненужностью. Я предложил Михаилу завести отдельный раздел литературы, не желая публиковаться в Книги, видео и пр. рядом с каталогами местных магазинов.

Я по-прежнему не уверен, что редактор захочет и сможет собрать здесь литературную тусовку, что хватит смелости и интереса. Но хай буде, its OK, я пришел, стою с портфелем архива, недоверчиво щурясь на финансовые графики. Так кто же я такой? Почему я ищу местной литературной возни, так до сих пор и не запостившись на Литсовете? Наверное, на сегодня это мое лицо. Я эдакий локальный или даже дворовой писатель и был таким со времен студенческих тетрадей, ходящих по рукам товарищей. Я Мотрич в тусовке Парка Поэзии, не имея ни сил, ни таланта подняться на мировой уровень самого Лимонова. Все равно как-то неуютно, непривычно. Хочется дорисовать угловатую действительность. Я предлагаю Арбетову облачиться в мецената, покровителя искусств, чтобы литературный раздел на его сайте казался более уместным. Ему пойдет вальяжный портрет на первой странице во фраке с сигарой. Я тоже меняю облик. Из программиста стал корпоративным продавцом, из мечтательного писателя - на половину пиарщиком. По крайней мере так кажется. И есть ли дорога назад?

Борис Гарбузов, 4 октября 2003.

ПС. Мой приход сюда не состоялся. Спонсоры сына потребовали отделения его публикаций от моих, я решил оставить его.

Примечания редактора Михаила Арбетова

* Марк создатель Привана, в прошлом популярного литературного ванкуверского сайта

**

* * *

Весна пришла сквозь дождь дремотный

И, гениталии прогрев,

Студентам, клеркам и животным

Спешит наделать новых дел.

Один из харьковских поэтов,

Образования фанат,

В Ванкувере на дело это

Не пожалел больших затрат

Но и его весна тревожит

И он берется за перо.

Покинув заспанное ложе,

Садится в быстрое метро.

Мои приятели, идем,

К посольству, дому управдом

Поголосуем, покричим,

Словами жажду отмолчим.

Я еду в станции вагоне

Хочу коммерции в погоне

В окне воздушного метра

Мелькает всякого добра.

Все небоскребы, стройки века,

Что эмигранту знак успеха.

Хочу быть с сильными, большими

И с телками длинно-нагими.

Так вид блестящих небоскребов

Стекла, бетона и машин

Манит безвольных долбоебов

С недосягаемых вершин.

Но сколько ни учи разъебу

Профессор с длинною брадой,

Тот лишь лениво чешет жопу

И шевелит своей елдой.

Глядя в дождливое пространство,

Мечтает он о бизнесах

И словно флагом оборванца,

Встает елда в его трусах.

Борис Гарбузов по дороге в украинскую церковь, скайтрейн, Ванкувер, 25 апреля 2010 г.

Первое Посвящение Гере

Наш белый свет настолько чист,

Красив, певуч и так прекрасен.

Но в нем родился нигилист,

Алкан и циник С. Герасин.

Примерно 1985 год

Второе Посвящение Гере

Хоть ты и сука и подлец,

Под камень прячущий бутылку,

Но, все же, где-то молодец

Лихой язык и разум пылкий.

А помнишь наши лагеря,

Как пели арии из Верди?

Сырых палаток желтый ряд

И споры о небесной тверди.

Примерно 1987 год

Эссешка по фильму Поколение П

Просмотрел фильм по рекомендации Кати, кандидатки в секретарши. Показан креативный молодой дурачок, в какой-то мере баловень судьбы, типа гайдаевского Шурика, только скучнее.

Схватываю первую идею летать, жить вдохновением. Остальное хочется прокрутить и отвернуться от экрана. Эпоха отражена хуево, похоже на перестроечные фильмы типа особенностей русской охоты или о чем говорят мужчины и прочая блевотня. Режессура рыхлая. Не Гайдай. Нравилась сцена мультика Березовского с чеченцем. Чувствуется загрузка каждой секунды. Лучше, чем актерская игра.

Вторая подхваченная мной идея. Предпринимательская весна. Сочувствую Татарскому, хочу, чтобы он скорее вернулся от мухоморного бомжа в офис, где дело, деньги, желтая папка с ботиночными тесемками. А в папке мулаты, девушки, белый пароход.

Про идеи собственно Пелевина я слышал, хотя и не читал. Что все из бумаги, всем правит телевизор, а кто за телевизором - никто не знает. Но представлено неубедительно. Наверно, лучше читать, чем смотреть. В любом случае, мне это не близко.

Итого, возвращаемся к тому, что меня хоть немного здесь задело. Что можно соединить пофигизм, вдохновение и креатив с одной стороны, и деньги, чистые туалеты, носки без дырочек - с другой. Что можно так жить, летая в поисках сценариев. Приподняться над бытом, как говорит мой братик врач. Когда хоть чуть отходим от этого, сразу уныло. Шаг влево, и надо вернуться к деньгам. Шаг вправо - вернуться к вдохновению и раскованности от лоховства и монотонных буден. Это от которых Юрий Лоза хочет уплыть на своем плоту.

Да и революционеры все так хотели. Наши, до боли знакомые. С их коммунизмом, особенно в чистом виде как он планировался. С фалангстерами Фурье, производственными лагерями Троцкого и даже обобществлением жен. Или вот французская студенческая революция

Разве не трогают душу их лозунги?

Звонит будильник. Первое унижение за день.

Будьте реалистами, требуйте невозможного!

Под булыжниками мостовой пляж!

Пролетарии всех стран, развлекайтесь!

Вся власть воображению!

Представь себе: война, а на неё никто не пошёл!

Думаю, этим же навеяно пелевинское все лучшее - нахуй. Или из Кровостока Галлюциногены, эйфоретики и стимуляторы. Детей нахуй, стариков в пизду, остальных в изоляторы. Назад к революционерам 68-го. Что после лозунгов? Им немного раздали портфелей, и все как раньше. Да после каждой революции оказывалось, что снова надо работать, срать и совокупляться.

Но моя светлая идея не умирает. Деньги, производство благ, небоскребы из стекла и бетона, чистые туалеты с блестящей сантехникой, уроки, тренировка ума и тела, бассейн, танцы, родные узы, сыночек, мы вместе, а не врозь. День прошел, и всем веселее. У меня пополнение файла и хорошее настроение. У секретарши зарплата и уверенность в завтрашнем дне. У сына новые возможности. И никаких разрух, как говорил профессор Преображенский. Надо именно как он. Зарабатывать себе, принося пользу людям, чтобы Зиночка подавала обед, а в подъезде стояла очередь благодарных пациентов, а не обманутых дольщиков. Никаких эмэлэмов, эмэмэмов и лже революций. Мы победим! Никак не тянет к возвышенности мухоморов, одиноких квартир и засранных подъездов. В другой жизни, наверно, я тоже мог бы писать рекламные сценарии. Но и где я есть, совсем неплохо.

Борис Гарбузов. 3 июля 2015

Infamous bastards

Впечатления от фильма про ублюдков двойственные. Снят четко. Игра неплохая. Но я бы сказал, у Тарантино, да и вообще у всех, выходят фильмы лучше про их родную среду. К примеру, у Тарантино неплохо получается Америка его времени.

Здесь же сюжет захватывающий как боевик. Это уже признак не самого высокого стандарта фильма. Так, я был вовлечен, досматривал, хоть немного и проматывал. Но в конце у меня осталось похмельное ощущение обманутости. Весь этот пафос улетучился. Да, что-то типа пустоты. Даже эта извечная американская бравада обнажилась по итогу. В конце остается жить бравый американец, и побеждает как супермен или спайдер-мен. Американская разведка самая умная. Это похоже на такие же клеймы со стороны нашей страны - типа мы выиграли войну, а американцы лишь примазались.

Американцам есть чем гордиться в войне. Они подняли Европу планом Маршалла после войны. И заблокировали коммунистическую угрозу. Тут моя им благодарность в прошлое из моего поколения. Да и нам помогали в войну. Но в этом фильме такая бравада мне кажется неуместной.

Ну и мессидж не совсем честный с этими блестящими и чистыми коридорами. Как в 17 мгновений весны. Война, Европа в разрухе. Ее потом еле поднимут планом Маршалла. А тут все пьют шампанское в чистых кинотеатрах.

Я понимаю, это может быть стилизацией. Как в фильме Лобстер, тоже все живут в мире без денег. Это не отражает картины реального ни запада, ни востока. Но это модерный фильм сказка. Там это не вызывает внутреннего протеста как за обман. Там автор изначально не претендует на реальность. И несмотря на это, как раз, из того абсурда реальность проглядывает сильнее, чем здесь.

Равно и фильм "Изображая жертву" несмотря на абсурдизм принимается мной как честный мессидж реальности. По ходу он не завлекает приманками, а в конце не оставляет в пустоте.

Из мессиджей фильма про ублюдков мной принимаются как честные два. Первое, что все жестко, и тут нет хороших парней. Второе, что были такие ублюдки в лесах, типа нерусские партизаны, про, что не говорят, чему не учат в школе. Но этих двух маловато.

2020

По смерти Лимонова

Умер от рака Эдуард Лимонов, который когда-то оказывал на меня большое влияние. Жалко дядьку. По совпадению, он писал пару раз про раковых больных. Например, сильный, на мой взгляд, рассказ "Смерть рабочего" про сорокачетырехлетнего слесаря Толика в своей коммуналке. Или в дневнике неудачника про сына хозяев в Америке: "Ну, умрет богатый мальчишка от рака, и ... с ним".

Когда я сам еще писал, то подражал лимоновской открытости. Ближе всего мне его американский период. Похожая ранняя эмиграция, развод... А уже тяга к коммунистам во Франции меня удивляла. Когда он вернулся в Совок и занялся коммуно-нацистской политикой, я стал от него отворачиваться. Сначала он еще входил в коалицию по дням несогласных с западниками типа Каспарова, и поэтому его упоминали на Радио Свобода. Когда же он определенно развернулся против своей и моей Родины Украины, а его писательство перешло в полит-публицистику, я окончательно потерял к нему интерес. Самый его пафос эпохи галифе мне изначально совсем не близок. И наоборот, прелести запада, как зарабатывание денег или чистые туалеты, что он вроде как презирал, я числю двигателем прогресса.

Но так или иначе, я благодарен ему за свое расторможение в ранней эмиграции. Хотя, увлекся я тогда этим эпатажем даже чрезмерно. Видел в супер открытости смысл жизни и любого текста. И это даже частично увело меня от карьеры, к которой потом было трудно вернуться. При этом, он-то от своей писательско-политической карьеры почти не отходил.

Так или иначе, он часть меня. Спите спокойно, Эдуард Вениаминович.

Борис Гарбузов, 17 марта 2020

Снова велфер?

Лимонов вспоминается теперь по разным поводам. Сейчас, к примеру, не вовремя я защищаю пиэйчди и выпускаюсь в никуда. Учительство как у выпускника через месяц отберут. Да и на летний семестр вряд ли будут в этот раз регистрироваться студенты. Надо в вирусную безработицу проситься на велфер, вспоминать свою зарю эмиграции. Подобное описано в "Это я Эдичка". Как это теперь в лом! Тогда и времена были легче, и велфер больше по покупательной способности, и делать было все равно нечего. Надо преодолеть стыд и стресс, и сказать: "Я Боречка", или, может, лучше, Борюся? "- Сорри, гайс, нужен велфер".

В Украине пересиживать не хочу. Хоть там можно почти бесплатно пожить у мамы. В Канаде хоть будут бесплатно лечить если что. Ну и буду продолжать искать работу, подучивая, что нужно работодателям.

Все же я верю в капитализм, в рынок, в либертарианство. Да не испортят это социализмом в Канаде. Там, где бизнес-активность, приток денег, там есть работа. А это хорошо и без пособий. Пусть Лимоновы пишут, а Шариковы играют на балалайке. Но не надо их допускать к управлению государством. А Украине надо хотя бы под давлением кризиса принять закон о рынке земли и о запрете возврата Приват Банка Коломойскому, получить транш МВФ, и дальше двигаться в сторону свободного рынка. Даже если, не дай бог, Канада пойдет в противоположную.

Борис Гарбузов, 23 марта 2020

Балашов против Арестовича

Я с интересом послушиваю обоих на ютьюбе. Балашов миллионер, лидер украинской либертарианской партии 5.10

Арестович укранський вйськовий експерт, полтичний оглядач, актор, блогер:

Они несколько раз спорили в эфирах. Также, я слышал заочный остракизм или попросту гонки Балашова на Арестовича, что тот принижает вопрос денег и выгоды. Последние мне казались личной желчностью Балашова. Но сейчас я получил повод сам задуматься о сравнении этих авторов, когда Арестович в очередном интервью укрлайфу

сказал, что среди положительных последствий эпидемии коронавируса он видит переосмысление людьми целей существования. Фраза что-то типа многие покончат с консьюмеризмом и потреблятством, и также он ожидает всплеск активности в искусстве. Сразу напомнило лурко-мем офигенно богатый духовный мир

Феномен Балашова что он открыто говорит о своих доходах и расходах. Арестович же как-то мутно всегда комментировал свои источники денег. Как и большинство обозревателей. Они обычно максимум говорят, что живут с политических консультаций. Но не раскрывают клиентов и деталей. Арестович же говорит и того меньше. В этом случае я не вижу у него права на такую гордую позу.

Ну и к самой позиции противопоставления потребления и духовности. Тут я явно солидарен с Балашовым, который, наоборот, рассуждает о духовных ценностях как о вершине пирамиды Маслоу, начинающейся с базовых нужд. Он говорит, что идейные люди обычно прошли базовую фазу, и они не голодны. Аналогично, ранее Фрейд открыл миру, что люди все внутренне изначально плохи и эгоистичны, но это ОК. Нам надо на этот счет расслабиться. Он снял с человечества стыд. Явился освободителем этого человечества. Мы можем преодолевать все эти комплексы отцеубийства. Так и теперь, либертарианцы говорят человечеству, что не стоит стесняться потребления. Просто потреблять можно, например, обучение и здоровье вместо наркотиков и обмана. Миллиардеры занимаются благотворительностью и науками, чем бедный человек заняться физически не может. Люди обеспеченные более информированы, и склонны думать о личном достоинстве, чем человек, живущий в рабстве и бедности. А ведь разговорчики о низменности потребления прямая дорога к бедности и ханжеству.

Видимо, это не желчность Балашова, а он заметил эту жилку Арестовича раньше меня. Короче, Арестович, тебе Фридрих Энгельс передавал привет.

Борис Гарбузов. 23 апреля 2020

Левацкие погромы в Америке

Сегодня, 6 июня 2020 года, демонстрации докатились до Торонто. Видя их рядом со своим домом, я чувствую неважнец, что заставляет меня взяться за перо. 25 мая полиция Миннеаполиса задержала шестикратного рецидивиста Джорджа Флойда, платившего фальшивой двадцаткой, и перед этим, ведшего машину на амфитамине. То ли от негодования и мести, то ли от излишнего усердия, полицейские задушили Флойда на асфальте.

Безусловно, достойно осуждения. При этом, кадры свидетелей были разафишированы левыми СМИ, и протестующие чувствующие безнаказанность и даже поддержку, в этот раз удесятирили размах своих акций. Выданные на карантине легкие пособия, видимо, были успешно потрачены на наркотики, и теперь было время культурно развлечься. Сотни магазинов и машин сожжены и разграблены в разных городах Америки. Мирными и пушистыми протестующими убито более 11 человек. Но имен погибших не слышно за криком левых СМИ. А что, если бы их друзья в отместку пошли на черные кварталы?

Итак, я утверждаю, что погромы более левацкие, чем черные. По словам Юлии Латыниной, запад стремительно левеет. Так, демократическая партия Америки докатилась до выдвижения сначала открытого социалиста Сандерса, а затем Байдена, с ног до головы замазанного в коррупции со своим сыном, от Китая до Украины. Опираясь на исламистских изберателей, демократы теперь поддерживают грабителей и насильников. Все средства хороши, чтобы свалить Трампа, и продолжать пилить бюджеты на глобальное потепление, всемирную медицинскую ассоциацию и прочие бюрократические организации, снизив свои шансы посидеть в тюрьме.

Само избрание Трампа это реакция на левый тренд. Но видно, что эта ответная волна слабее. Народ в транспорте не решается открыто выражать отношение к грабителям, в то время как те не стесняются проповедовать везде, где проходят. И даже Фокс Ньюз говорит очень обходительно. Ответных протестов не видно. Мало кто громко называет вещи своими именами. Я бы это сравнил с кадрами из фильма Собачье сердце, где интеллигенты в разоренной квартире гадают, долго ли продержатся у власти большевики.

Некоторые сравнивают эти протесты с майданом. Но та же Латынина замечает, что шины майдана горели рядом с дорогими бутиками, и при этом, ни один не был разграблен. Мне это больше напоминает революцию Троцкого-Ленина, где матрос мог грабить дом священника. Или китайскую культурную революцию, где хунвейбин мог бить профессора, осмелившегося поднять глаза. Значит, не зря мне ранее вспомнились большевики. Истоки восходят именно к этим отцам мировой революции.

С детства слушая, как мой папа ловил голоса старенькой Спидолой, я в итоге эмигрировал в Канаду, с верой в свободный рынок и западную демократию. Поэтому особенно нелепо именно здесь столкнуться с коммунистической отрыжкой. Штаты долго были самым развитым государством, основанном на либертарианских ценностях, понимая опасность коммунизма, и выжигая его очаги по всему миру.

Но человечество быстро забывает уроки. Это мы-то еще помним жизнь на излете социализма, и рассказы родителей и бабушек об ужасах более ранней эпохи. И теперь мы как наивным детям готовы об этом поведать западным мечтателям. Господа канадцы, если вам так нравится социализм, эмигрируйте в Северную Корею, и насладитесь там любимым строем. А нам позвольте пожить у вас на принципах, которым вы нас учили еще вчера.

Борис Гарбузов. 6 июня 2020

Красная профессура запада

Послушал интервью Алексея Арестовича, где он считает, что левые уже надломили хребет западу, и важный вклад в это внесли западные левые профессора. При этом, сопротивление по-прежнему имеет смысл, и он желает победы Трампу хотя бы для того, чтобы он противостоял левой заразе. И я поддерживаю оба тезиса. На счет левых профессоров вспоминается, прежде всего, знаменитый лингвист Ноам Хомский, живущий на американскую профессорскую пенсию, и взявший себе смыслом жизни дискредитацию Штатов. Я сначала увлекался его лекциями, пока он не поддержал агрессию Путина 2014 года примерно такой фразой: "Эти правые западные ястребы критикуют Путина, аннексировавшего Крым, что с ним граничит. При этом сами держат колонии за тысячи километров от их границ". Типа Путин имеет больше права на Крым, чем Штаты уж не знаю на что. Тут мне стало яснее, чем все заканчивается.

Сейчас я увидел имейл от студ союза на наш департмент, что, по их мнению, для восстановления справедливости недостаточно корректив в найм на работу. Предлагаются какие-то брейнвош курсы и много чего еще, против чего хрен кто возразит. Я уже слышал, что в Штатах профессоров увольняют только за фразу, что все жизни имеют значение. Или за отказ в отмене экзамена для протестующих. Но в имейле, на который я ошалело смотрю, еще предлагается переименование одной из наград в статистике с имени бесспорно первого статиста Рональда Фишера, основателя в этой науке чего только можно, в имя черного статиста Давида Блэквела. Интересно, а если следующим имейлом стьюдент юнион предложит целовать их в жопу по понедельникам, а профессора и секретарши будут отмалчиваться, отшучиваться и морозиться, не заходить на департмент в понедельник, но не решатся послать их нахер? А некоторые, пожалуй, с серьезным видом станут на колени и поцелуют.

По словам Арестовича, левая профессура внушает студентам чувство вины за прошлое рабство, занятие бизнесом и само существование. Но я вижу, студенты идут дальше учителей. Короче, государство США, основанное каких-то 200 лет назад на либертарианских принципах, сделало громадный скачок, все эти годы подавая пример всему человечеству. И вот теперь левая зараза так разъела их изнутри, что они не решаются возразить толпе хунвейбинов. Мне остается только напевать Высоцкого:

И ведь главное, знаю отлично я,

Как оно произносится,

Но что-то весьма неприличное

На язык ко мне просится

Ху-уу-уу-нвейбины.

Борис Гарбузов. 17 июня 2020 г.