|
|
||
Часто, как способ решения проблемы, мы выбираем просто не верить в ее существование. Кассандра пыталась предостеречь соотечественников о грядущем падении Трои.Девушку сочли сумасшедшей, и никто не прислушался к ее словам.Мы знаем, что случилось с Троей.Она пала, как и предсказывала Кассандра. | ||
Синдром Кассандры
BookWorm
Я сижу в шумной большой приемной посольства. Кондиционер не работает и многочисленная толпа, до отказа забившая помещение, страдает от жары. Воздух полон запахами пота, еды и гулом нескончаемых разговоров на неизвестном мне языке. Служащие посольства с трудом протискиваются между людей. Темпераментные, смуглые мужчины, тихие незаметные женщины, закутанные до глаз в традиционные одежды, многочисленные дети. Несмотря на нехватку места, возле меня пустое пространство. Я слишком отличаюсь от всех. В этой огромной приемной я единственный человек так называемого "европейского" типа. Все вокруг поглядывают на меня. Мужчины недоверчиво, женщины с презрением, а дети с любопытством. Ведь я женщина, я сижу с открытым лицом, и я пришла сюда одна. У меня нет выбора. Несколько дней я пытаюсь поговорить с послом, но не сумела дойти даже до его секретаря. Поэтому сижу в переполненной приемной и терпеливо потею уже несколько часов. Это последний шанс. Я чувствую, как Это приближается. Оно настолько сильно, что заглушает все остальное. Остается всего несколько дней. Дети будут играть в самодельный мяч на пыльном школьном дворе. Потом учитель позовет их в класс. Мужчины будут степенно пить кофе, а женщины работать. В этот солнечный, обычный день никто не обратит внимание на поведение животных. С криком боли расколется земля и пустится в безжалостный танец. Толчки последуют один за другим. Здания развалятся, как игрушечные башни из кубиков, и погребут под собой людей. Целые пласты земли обвалятся в глубокие щели, внезапно открывающиеся на прежде ровных местах. Глухо рокоча от бешенства, долина устроит бойню своим обитателям. Еще несколько последних толчков и земля утихнет, оставляя убитых и искалеченных. Выжившие будут пытаться спасти погребенных в развалинах. Люди голыми руками станут раскапывать обломки школьного здания. Грязная женщина будет безразлично смотреть перед собой, монотонно раскачиваясь взад-вперед, и прижимать к себе безжизненное тело ребенка. Вначале правительство преуменьшит размеры разрушений и заявит, что не нуждается в международной помощи. Потом, когда эта помощь все же прибудет, ее не удастся передать по назначению - дороги и аэродром окажутся разрушенными. Из-за искореженных, смятых газовых труб разгорятся многочисленные пожары. Не будет достаточно продовольствия и воды. Заваленные обломками погибнут. Жара и не погребенные трупы вызовут болезни, которые быстро распространятся среди выживших. Помощь придет слишком поздно и ее будет слишком мало. - Ваша очередь, - голос сотрудника посольства выводит меня из невеселых раздумий. Вхожу в небольшую приемную. Аккуратный стол, маленький вентилятор. Со стены на меня смотрит суровый старик в деревянной рамке. Несмотря на удушающую жару, секретарь выглядит свежо и подтянуто. - Чем могу Вам помочь? - в голосе лишь намек на акцент. Это мой последний шанс. Землетрясение не остановить, но еще можно спасти людей. Чиновник не дает закончить. Он вежливо просит уйти. Я вцепляюсь в стул и торопливо продолжаю. Секретарь теряет глянцевую спокойность, кричит и вызывает охрану. Вырываюсь из рук стражей и падаю на колени. Обнимаю ноги секретаря и умоляю его поверить мне. Во всех сейсмологических центрах, в которые я звонила в последнюю неделю, меня тоже отказывались выслушать. Секретарь яростно отбивается. Завязывается свалка. Двое охранников грубо выволакивают меня из посольства и передают с рук на руки милиционерам. Я сижу на заднем сиденье патрульной машины и тихо плачу. Слезы капают на колени. Если бы руки не были бы скованы за спиной, то бы вытерла лицо. Меня выпускают по прошествии недели. Теперь нельзя приближаться к этому посольству ближе, чем на сто метров. Иду в бар. По телевизору передают новости. Несколько дней назад произошло сильное землетрясение. Тысячи людей погибли, десятки тысяч остались без крова. Выжившие страдают от болезней и нехватки предметов первой необходимости . Свежий розовощекий корреспондент со скорбным выражением лица докладывает с места происшествия. Выжившие пытаются спасти заваленных. Люди голыми руками раскапывают обломки школьного здания. Грязная женщина, безразлично смотря перед собой, монотонно раскачивается взад-вперед, и прижимая к себе безжизненное тело ребенка. Еда и гуманитарная помощь еще не пришла, а они уже передают с места происшествия. Стервятники. Я напиваюсь. *** *** ***
Я стою возле здания. Там, на служебной подземной стоянке, припаркован белый "Пежо". В багажнике его тикает бомба. Закрываю глаза и четко вижу отсчет назад. Потом будет взрыв, здание осядет, перекосится и частично рухнет, погребая под собой людей. Я долго пыталась уговорить охрану здания проверить стоянку A-22.В конце концов, эти просьбы надоели стражам, и они вытолкали меня наружу, пообещав арестовать, если покажусь еще раз. Звоню в третий раз в милицию. Подробно описываю бомбу и машину. Дежурный узнает меня и кричит, что занимаю линию. Нет времени для сумасшедших. Я умоляю хотя бы проверить, но на другом конце вешают трубку. Дура. Надо было сразу обратиться в милицию, они ведь обязаны проверять все предупреждения.Вместо этого я ворвалась в здание с воплями и растрёпанными волосами. Теперь никто не верит. Вечером сижу в баре и собираюсь опять утопить вину на дне бутылки. По телевизору без конца передают снимки эвакуации погибших и раненых. Пострадало государственное учреждение. Антиправительственная ультраправая подпольная группировка взяла на себя ответственность. Господи, сколько прилагательных... Выхожу на улицу покурить. Сильные руки неожиданно хватают меня и заталкивают в притаившуюся в темноте машину. Огонек сигареты одиноко угасает на заплеванном тротуаре. *** *** ***
Именно так я и представляла себе комнату допросов. Полутемное небольшое помещение. Металлическая мебель - стол и стулья. Большое, на всю стену, зеркало. Один из стульев привинчен к полу. На нем сижу я. Два молчаливых человека привели меня сюда, посадили на сиденье и приковали руки сзади к спинке. Наконец дверь открывается и в комнату входит мужчина. Сердце незамедлительно начинает трепетать в районе желудка. Так выглядит мужчина моей мечты. Высокий, широкоплечий. Под хорошо сидящим строгим костюмом чувствуется спортивное тело. Короткая армейская стрижка. Бездонные серые глаза, в которых я немедленно тону. Черт, волосы растрепаны, ведь тащили, как метелку, а руки связаны за спиной, и не причесаться. Мужчина моей мечты берет стул, усаживается на нем верхом, опирается локтями о спинку. - Где твои сообщники? Голос его, низкий и хрипловатый, завораживает меня. Не сразу понимаю вопрос. - Где находится явка вашей организации? - Какой организации? - удивляюсь. Мужчина сидит так близко, что я чувствую его запах. Запах хорошего одеколона и сигарет. Начинаю жалеть, что не умею краситься. Хотя бы глаза подвела, что ли . Удара не вижу, но зато хорошо чувствую. Мужчина моей мечты начинает равнодушно и профессионально избивать меня, задавая вопросы между ударами. Я очень быстро начинаю плакать. *** *** ***
Следователь за столом рассматривает толстую картонную папку. На обложке жирным черным фломастером выведено имя. В этой папке находится вся моя жизнь. Можно только восхищаться оперативностью спецслужб. Им известна даже кличка собаки в детстве. Дела плохи. Кроме меня, у следователей нет ни единой зацепки. Записи камер слежения на парковке не сохранились, зато есть мои удачные снимки из лобби здания и и показания дежурного о звонках в милицию за несколько часов до взрыва. Это мое проклятие - чувствовать приближающиеся катастрофы. Это мое проклятие - каждый раз пытаться их предотвратить, и каждый раз терпеть неудачу. Я всегда остаюсь в живых, меня даже не сильно ранит. Люди отказываются верить в подобное. Вместо этого, следователи ищут другие объяснения. - Так ты говоришь, что можешь заранее знать? - Да, - хлюпаю я разбитым носом. - Не связанно ли это с катастрофой, произошедшей с твоим парнем? Замираю. Напоминание об этом случае причиняет боль не меньше, чем кулаки следователей. В тот вечер была последняя игра сезона. Наш универ против "технарей". Кампус гудел уже несколько недель, в этот вечер напряжение достигло предела. Это был первый раз, когда я почувствовала надвигающуюся опасность. Тогда я еще не понимала, в чем дело, но ясно видела Сашку в темном пластиковом мешке. С приближением часа игры беспокойство усиливалось. Попытки остановить друга не имели успеха. Мы поссорились, и он ушел, обозвав меня на прощание истеричкой. Игроки сновали по полю. Мяч, крутясь, летел по воздуху. Все замерли. Мяч коснулся земли. Победа! Болельщики стали бесноваться. В этот момент трибуны обвалились. Потом я помню сирены скорой помощи. Парамедиков и пожарныx, расхаживающие по обломкам. Сашку в черном пластиковом мешке. Почему я его не удержала? Почему? Через несколько недель после этого я ушла из дома. - Твой парень пошел на игру, а ты нет,- сухой голос следователя не дает мне пощады - Когда трибуны обрушились и он погиб, ты стала испытывать угрызения совести, из-за того, что ты осталась жить, а он нет. Ты решила, что могла бы предотвратить несчастный случай и твой парень погиб из-за того, что тебе не поверили. Я прав? - Да, - тихо отвечаю. Может, следователь готов услышать правду. - И тогда ты стала подстраивать несчастные случаи и пытаться их предотвратить. - Нет, - в ужасе шепчу я. - Тогда ты бы вышла героем? Кассандра... - презрительно говорит следователь. - Не называй меня Кассандрой! Ей не верили, а мне поверят! - Тебе действительно никто не верил. И тогда ты решила сделать что-то глобальное, что-то такое, на что точно обратят внимание. Террористический акт! Пытаюсь возразить. - У нас есть данные обо всех несчастных случаях, в которых ты была замешана. Ты знаешь, сколько людей погибло из-за твоих штучек? - Неправда, это не так! - Мы можем обвинить тебя в смертях этих людей. Ты проведешь очень много времени за решеткой... Mолчу. - Но если ты выдашь нам своих сообщников, то мы можем договориться. Tихо всхлипываю. Слезы смешиваются с кровью из разбитого носа и падают розовыми каплями на колени. *** *** ***
Я сижу с ногами на кушетке. В камере нет окон, только узкая щель в двери, через которую иногда просовывается поднос с едой. Три шага в ширину, пять в длину. Унитаз, раковина и кушетка, две камеры наблюдения. Мне оставили только штаны и белую майку без рукавов. Спереди она покрыта розовыми разводами. Еще отобрали часы, сережки и другие личные вещи. В камере все время горит свет, и я не знаю, сколько времени уже нахожусь здесь. Раз за разом проводятся дознания. Иногда это уколы, иногда - полиграф. Чаще - просто избиения. В последние несколько дней меня больше никуда не вызывают и даже прислали врача. Ссадины и синяки начинают заживать. Без предупреждения лязгают замки. В камеру заходят двое охранников. Один из них швыряет на кушетку сверток одежды. Приходится переодеваться под бесстрастными взглядами стражей. В комнате допросов мне привычно приковывают руки сзади, к спинке стула. Сегодняшний собеседник не похож на предыдущих. Он доброжелателен, внимателен и вежлив. Спрашивает, можно ли записать беседу на диктофон. Кажется, мной интересуються в серьез, и я начинаю надеяться, что, наконец, понимание достигнуто. Может, поверят. Мы долго разговариваем. В комнату заходит один из следователей. - Что вы думаете, доктор?- спрашивает он. - Это великолепно! - восклицает мой собеседник - Выражаясь понятным языком - бред, иллюзия! Но с самыми подробными деталями! Она действительно верит во все, что говорит! Я думаю это три, нет, четыре статьи в "Современной психиатрии "! - Неправда! - кричу - Я не сумасшедшая! *** *** ***
Приемная комиссия спрашивает, какой сегодня день. Не могу ответить, я не знаю. Последние недели были проведены в одиночке. Попытка вспомнить вождей в правильной последовательности тоже не увенчалась успехом - я всегда плохо знала историю. Еще несколько подобных вопросов, и комиссия приходит к выводу, что я нахожусь во власти иллюзий, потеряла связь с реальностью. Меня госпитализируют. Первое время я все еще пытаюсь убедить врачей. Пишу даты и места на листочках, с описанием еще не произошедших событий. Врачи покровительственно и добродушно подсмеиваются. С академической точки зрения, им интересна моя навязчивая идея. Вначале пробуют психоанализ, а потом лекарства. Добродушие проходит, когда лечение не срабатывает. Дозы увеличивают. Меня колют каким-то лекарством, от которого становится тяжело говорить и думать. Тело плохо слушается, с губ стекает вязкая струйка слюны. Я неподвижно сижу на кровати и смотрю на белую стену палаты. По стене ходят тени, иногда заглядывают солнечные зайчики. Меня кормят с ложечки. Теперь, когда голова пуста и ничто не отвлекает внимание, я слышу приближающиеся катастрофы намного четче и громче, чем обычно. В редкие моменты ясности я перестаю рассказывать о том, что чувствую. Говорю, что больше не слышу голосов в голове и благодарю врачей за помощь. Они очень довольны мной, моим прогрессом, а больше всего - своей мудростью и статьями в "Современной психиатрии ". По прошествии двух лет меня выписывают из лечебницы. *** *** ***
Несколько недель я провожу дома, сидя в своей комнате. Она совсем не изменилась с того дня, как я ушла. Родители жалеют меня. Они считают, что я немного тронулась после смерти Сашки. Папа жалостливо предлагает выехать на природу, или на дачу к родственникам. Мама иногда тихо плачет, когда думает, что я ее не вижу. Первое время я ничего не делаю и пытаюсь вести нормальный, человеческой образ жизни. Аварии, пожары и крушения проходят сквозь меня. Tвержу сама себе, что все это больше не касается меня. Но ночью, в одиночестве, я плачу. Достаточно ли, для того, чтобы быть хорошим человеком, просто не совершать плохие поступки? Останусь ли я хорошим человеком, если не помешаю совершению плохого поступка? Ведь я знаю, что, когда и как произойдет. Люди, которые погибли - пострадали из-за меня. Их можно было спасти, а вместо этого я ничего не сделала. Как я могу продолжать жить, как будто ничего не происходит? А мне так хочется спокойствия. Вставать утром, после освежающего сна. С наслаждением пить кофе, равнодушно пролистывать газеты и не узнавать катастрофы по фотографиям. Длинными дождливыми днями сидеть по-турецки в кресле-качалке на веранде, потягивать горячий яблочный сок с палочкой корицы и шевелить от удовольствия пальцами ног в теплых шерстяных носках. Может быть, если я спасу хотя бы одного, то мой личный кошмар закончится. Только одного... *** *** ***
Я стою перед разъяренным главным инженером. - Так вы являетесь специалистом в починке поездов? - язвительно спрашивает он. - Нет, - негромко отвечаю я. - Тогда почему вы считаете, что можете учить меня моему ремеслу? - Я не учу, я только прошу проверить электричку номер 5872. - Конечно, я сниму своих механиков с работы и пошлю их искать несуществующие неполадки, - саркастически говорит инженер. - Легче проверить возможную неполадку, чем иметь дело с последствиями. - Последствия! - возмущенно фыркает мой собеседник. Да, последствия. Если не проверят состояние электрички номер 5872, то поезд сойдет с рельс на мосту и последний вагон, вместе с находящимися в нем пассажирами, упадет в реку. Все это случится из-за упрямства главного инженера депо. Несмотря на мое подробное описание проблемы, он отказывается проверить вагоны. Самый лучший способ справиться с проблемой - просто не верить в ее существование. Инженер возмущается тем, что я отвлекаю его от действительно важных дел. Под конец мой собеседник не выдерживает, деланная вежливость пропадает. -Женщина! - восклицает он - ты зря тратишь мое время! Я согласился выслушать твою глупую болтовню, но всему есть предел! Я инженер с двадцатипятилетним опытом и не тебе указывать МНЕ, что делать! Да я уже был инженером, когда тебя еще в проекте не было! Ржавые гвозди! Вздор! Ты намекаешь на то, что я не содержу в порядке свои поезда? Я не сниму электричку с линии, только что бы проверить всякие домыслы! Один из механиков подходит к нам и шепчет что-то на ухо моему собеседнику. Оба мужчины посматривают на меня. Инженер вдруг сладко улыбается и обещает проверить электричку. Да, он пошлет механика проверить 5872-ую. Да, если будут неисправности, то электричку снимут с линии. Два дюжих механика провожают меня наружу. Такая резкая смена настроения. Несомненно, инженер узнал о моем "отдыхе" в лечебнице. Ухожу, но на следующий день все еще продолжаю чувствовать приближающуюся аварию. Бегу на станцию 5872-ого. Вот он. Стучу в окошко машиниста. - Что сказал механик? - Какой механик? - Разве вчера не делали проверку этому составу? Машинист быстро захлопывает окошко и начинает что-то говорить в рацию. Pазбираю по губам слово "милиция". Несомненно, машинист уже наслышан обо мне. Бегу на перрон и кричу: - Не садитесь на поезд! Он неисправен! Не садитесь! Люди шарахаются во все стороны. Обычная реакция: кто-то смеется, кто-то крутит пальцем у виска и громко говорит, что думает обо мне, кто-то бросает огрызком яблока. Несмотря на предостережения, поезд наполняется. Люди спешат по своим делам, у них нет времени для сумасшедших. Мне никто не верит. Вижу приближающихся милиционеров и ныряю в предпоследний вагон. Если не удалось отпугнуть пассажиров, то, может, удастся спасти людей после крушения Электричка отъезжает от перрона. К следующей станции она не прибудет. Предчувствие беды нарастает с каждым стуком колес. Когда мы въезжаем на мост, крепко хватаюсь за поручень и закрываю глаза. Мне не нужно видеть, я и так знаю, что произойдет. Днище вагона начинает распадаться. Металлические детали летят под колеса. Несколько сильных толчков, оглушающий визг тормозов. Поезд сходит с рельс. Часть вагонов расцепляется и несется по мосту, кувыркаясь и сталкиваясь.Люди в ужасе кричат. Я тоже - никак не могу привыкнуть к подобным вещам. Поручень вылетает из креплений, и мы оба куда-то летим. Сильный удар в плечо и в голову временно оглушает меня. Вагоны останавливаются, и наступившая тишина режет слух. Я пытаюсь подняться. Ноги мелко дрожат и подгибаются. По руке стекает кровь, челюсть болит, но, кажется, она все еще на месте. Оглядываюсь. Вагон лежит на боку, как вскрытая банка сардин. Я вижу мужчину, который в шоке смотрит на свою ногу. Она согнута в нескольких местах, ступня вывернута в неестественную сторону. Рядом с ним глухо стонет женщина, заваленная сиденьями. Парень возле стены вагона дергается и хрипит. Поручень копьем торчит из его груди. Некоторые тела не двигаются. Им уже не помочь. Но есть еще те, кому нужна моя помощь. С трудом выбираюсь наружу и сразу вижу его. Последний вагон. Он пробил металлическую ограду моста и теперь обреченно балансирует на краю. Бегу к вагону, спотыкаясь на нетвердых ногах, взбираюсь на искореженное ограждение. Сквозь целое стекло вижу, что часть людей еще жива. Дергаю за ручку аварийного выхода. Дверь перекосило, и она не открывается. Пытаюсь расколоть стекло, удар за ударом, сбивая руки в кровь. - Помогите! Помогите! - кричу я. Те, кто успел выползти из разбитой электрички, стоят в отдалении. Никто не спешит ко мне. С сильным скрежетом вагон кренится на бок. В отчаянии, я вцепляюсь в ручку двери, а другой рукой - в искореженное ограждение моста. Конечно, вагон я не удерживаю. Меня резко дергает, когда он падает с моста. Ручка остается зажатой в ладони. Я вижу сквозь окна людей. Они что-то кричат. Вагон кувыркается в воздухе и исчезает в мутной воде. *** *** ***
Я неподвижно сижу, сгорбившись, на кушетке за занавеской. В моих ободранных ладонях все еще зажата ручка вагона. Вокруг слышны стоны раненых, сирены скорых, скороговорка врачей и парамедиков. Занавеска с резким звуком отодвигается в сторону, и ко мне заходит молодой санитар. Он срезает пропитанную кровью одежду и начинает осторожно обтирать меня губкой. - Ого! Ничего себе!- изумляется парень, когда видит мое тело. Никак не реагирую, уже привыкла. Tело покрыто разнообразными шрамами и рубцами. Я помню, как получила каждый из них. Это мое проклятие - чувствовать приближающиеся катастрофы. Это мое проклятие - каждый раз пытаться их предотвратить, и каждый раз терпеть неудачу. Я всегда остаюсь в живых, у меня даже не бывает серьезных ранений. Только шрамы на моем теле напоминают о пережитом. Автомобильные аварии, крушения, пожары. Шрамы остаются не только на теле. Каждая неудача продолжает болеть даже после того, как тело зажило. Я не была достаточно убедительна, я не приложила нужных усилий. Я могла предотвратить, но не сумела. Смерти людей на моей совести. Кто такой "хороший человек"? Раньше всегда считала себя такой. Я не убиваю, не ворую, даже аккуратно и честно плачу подоходный налог. Не причини зла ближнему своему. Достаточно ли мне этого? Увидеть подонков, отбирающих у старушки сумку, и пройти мимо. Зла я не сделала. Ведь не я же украла деньги и избила жертву. Я хороший и честный человек. Так почему же совесть тихо болит? Тихо, заглушаемая голосом здравого смысла. А зачем вмешиваться? Еще и мне самой дадут по шее, а за что? Что она, родная мне, эта старушка? Лучше отвернуться и пройти мимо. Что мне вышло от всех этих попыток предотвратить? Психушка, сломанный нос... Не причини зла ближнему своему, большего и не надо. Так почему мне так плохо? Каждую ночь, закрывая глаза, вижу их лица. Единственное, что меня еще держит, это надежда, что в следующий раз получится. Спасти. Хотя бы одного. *** *** ***
Темно-зеленая брезентовая сумка. Она где-то здесь, я это чувствую. С трудом продираюсь сквозь толпу людей. Площадь забита веселыми празднующими. Громкая музыка, переносные ларьки со сладостями. Над головами парят огромные воздушные шары всех цветов и размеров. Ежегодный карнавал. Тот, кто оставил сумку на площади, знал, что делает. Бомба, спрятанная в ней, внезапно оборвет праздник. Музыка сменится криками ужаса и боли. Воронка в брусчатой мостовой, горящие ларьки, раскиданные тела. Врачи скорой помощи, перебегающие от одного человека к другому. Кроме бомбы, сумка полна металлическими маленькими шариками. Сила взрыва разнесет их на многие метры, калеча и убивая. Но это еще не все. Шарики смазаны какой-то гадостью. Даже те, кто получит поверхностные ранения, царапины, скоро заболеют. Врачи не смогут ничего сделать, вирус убьет всех зараженных. Я пробираюсь среди людей и чувствую, как время истекает. Вот она! Средних размеров, потрепанная сумка, безобидно лежащая на мостовой. Oглядываюсь. До взрыва остаются минуты. Надо удалить отсюда людей. - Бомба! Бомба! - кричу я. Голос тонет в музыке и шуме. Беспомощно оглядываюсь. На меня не обращают внимания. Почти. Маленькая девочка смотрит прямо в лицо большими темными глазами. Девочка выглядит такой чистенькой и аккуратненькой. На ней платьице с кружевными оборочками. Яркие бантики в коротких косичках. На пухлых ножках - кружевные носочки и белые лаковые туфельки. Кукольная обувка, с полукруглыми носиками и аппликацией в виде красных сердечек. Внезапно я вспоминаю, где уже видела эти туфельки. Не белые, а испачканные грязью и кровью. Их едва видно из-за спины врача, упорно делающего безжизненному телу искусственное дыхание. Я смотрю на девочку и одновременно вижу ее сейчас, стоящую рядом с мамой, и потом - лежащую на грязной мостовой. Ох, дети. Они всегда были моим слабым местом. Столько смертей мне пришлось пережить, а память о каждом погибшем ребенке не отпускает до сих пор. Я слишком много времени потратила, разыскивая сумку.Теперь мне не успеть утащить ее в безопасное место, подальше от людей.Я нервно оглядываюсь по сторонам.Раньше в центре площади стояла огромная статуя Великого вождя, указывающая народу путь в светлое будущее.Бронзового революционера давно снесли, но постамент остался.С одной из стенок сбит барельеф, вместо него чернеет глубокая ниша. Как по заказу. Решительно шагаю к сумке и осторожно приподнимаю ее. Тяжелая, сволочь. Вокруг меня веселятся, поют и танцуют. Медленно и аккуратно я несу сумку в сторону бронзовой тумбы. Кто знает, вдруг бомба взорвется от движения. Осторожно заталкиваю сумку в нишу постамента. Часть взрыва он примет на себя. Но смертоносные шарики все же вылетят в толпу с незащищенной стороны. Опять оглядываюсь в поисках какого-нибудь щита, который сможет прикрыть сумку. Возле меня ничего нет. Ларьки остались в отдалении, не успею добраться до них и вернуться. Времени достаточно только для того, чтобы самой отбежать на безопасное расстояние. Вспоминаю девочку, ее большие доверчивые глаза. Черт возьми! Черт возьми! Я забиваюсь в нишу, пытаюсь прикрыть своим телом сумку. До взрыва остаются несколько секунд. Я крепче вцепляюсь в края ниши и закрываю глаза.
|