Девчонка, что зарулила однажды в наше захолустье, была такая рыжая, что вся улица недоуменно оглядывалась ей вслед. Откуда взялась? Чего забыла? Одета в какое-то легкомысленное платьице в цветочек - это в октябре-то! Велосипед катит по лужам, разбрызгивает осеннюю грязь, старухи сердито ворчат из-за заборов, ребятишки корчат рожи, парни присвистывают, бабы провожают настороженным взглядом - а она знай крутит педали, да, кажется, напевает что-то.
- Здрасьте! - весело крикнула девчонка, спрыгнув с седла у вросшей в землю баб Маниной избы. Самой старой и гнилой во всем городе, если верить хозяйке. - Водички попить дайте?
Тучная хозяйка в платке и ватнике, что несла выливать помои, поставила ведро и угрюмо отерла лоб. Внимательно осмотрела гостью:
- Здрасьте. Бери, кружка на колодце.
Девчонка прислонила велосипед к ветхому штакетнику и принялась энергично вертеть колодезный ворот. Зачерпнула воды, плеснув себе на ноги - и рассмеялась.
- Тебя как звать-то?
- Инна.
- Не холодно, что ль? - хозяйка кивнула на летние шлепанцы девчонки.
- Не-а, - повертела головой та. Сорвала неожиданный желтый одуванчик, сунула в него усыпанный веснушками нос, - тепло же! Хорошо-то как!
И правда, солнце вдруг решило выбраться из-за косматых облаков, не глядя бросить наземь пучок теплых лучей. Один ощупью пробрался в наш городок, чтобы забраться в грязный баб Манин двор, просунуть пальцы в дом сквозь немытое окошко, пощекотать за нос ее непутевого сына Игната, что заполдень все еще спал после вчерашнего. Игнат чихнул, продрал опухшие глаза, сморщился от звона в голове. С удивлением покосился на окно, за которым звонко, беззаботно рассмеялись. Думается, у нас в городке вообще вряд ли кто умеет так легко и чисто хохотать - это Инна отвечала на подозрительные баб Манины расспросы:
- Ага. Хочу мир свой нарисовать - вот, ищу кого-нибудь, кому он нужен.
- Чего? Это как - нарисовать?
- А вот так.
Девчонка провела рукой по темным трухлявым доскам забора - и те вдруг на глазах окрепли, покрылись свежей синей краской, отвалившиеся еще зимой штакетины поднялись и выстроились на своих местах.
А Инна дальше чудит: в палисаднике распустились цветы, огород зазеленел, запестрел - чего-то в нем только нет! Желтые пузатые тыквы с ушат величиной, ровные картофельные гряды, фасоль вьется по кольям, пышные усы распускает, огуречная грядка вся обвесилась колючими зеленцами, из-под перистых хвостов так и прут рыжие морковные бока, лук целится стрелами в стремительно голубеющее небо. Да у баб Мани отродясь такого изобилия не случалось! А дом-то, дом! Будто поднялся, отряхнулся от мха и плесени, нарядился в резные наличники да чистые занавески - и глядит, подмигивая, на прохожих, что рты пораскрывали. Тут и Игнат с крыльца спрыгнул: вмиг проснулся, небось, как дом сам из себя сор выметать начал да пауков из углов гонять.
- А чего это, а? - недоумевает.
Ну, баб Маня-то у нас порой соображает быстро:
- Ах, какая красота! - расхваливает. И сынку: - Дуй домой, умойся, надень что поприличнее. Глянь, какая девушка - лучше невесты не сыскать, помяни мое слово! Красавица, умелица... Да не сейчас - поздоровайся сперва!
Инна аж зарделась вся. Кажется - не самый завидный жених Игнат, чему бы радоваться?
- Что ж, неужто никому твой мир не приглянулся? - ласково так Инне, пока сынок побежал наводить марафет. - Да не может того быть!
А сама девчонку за локоть цап - и улыбается, в избу тянет. Та ничего, пошла.
Только привычку так просто не изживешь, вот ведь какое дело. Глядь - уж и жарко баб Мане, и сердце от духоты колет. Стало быть, помои так и остались во дворе, пока коза, которую привязать забыли, их не опрокинула. И цветы - что не пощипала, то потоптала. Игнат урожай собирать пошел, набрал корзину груш - а дерево все полным-полно, работы до темна. Он и плюнул: куда, говорит, их столько. Баб Маня снова разворчалась: оказывается, будущая невестка не везде порядок навела, в шифоньере как висело старое платье, молью траченное, так и висит. Ладно, Инна нарисовала ей модных нарядов, прям от Кордена - или как его там? Так баб Маня опять не рада: носить, понимаешь, некуда, туфли жмут, а кофты с люрексом не греют.
В общем, назавтра Инна за велик - и потихоньку из города. Никто не удивился.
К декабрю у баб Мани с Игнатом урожай весь погнил, штакетник куры подрыли, дом опять загрустил и заплесневел, пауков и мышей еще больше набежало. Баб Маня опять вздыхает и жалуется на жизнь. Никак не поймет, чего это девчонка-волшебница остаться не захотела, удрала.
А я так думаю - никакая она не волшебница была. Просто кое-чего баб Мане не сказала, а та и не догадывается. Все люди миры рисовать умеют. Каждый сам рисует - сам в нем и живет. Да.