Над почерневшей, опаленной землей свистели жестокие порывы ветра, вздымающие ввысь остывший уже пепел и пригоршнями бросающие их в искаженные мукой лица людей. Их позы и взгляды по-разному выражали отчаяние и решимость, сочувствие, ненависть и боль.
Почему-то после недавнего взрыва наступило затишье, словно Прохор, строя планы своего будущего царствования, а может быть, обдумывая и готовя колдовство, дал время своим врагам для того, чтобы в полной мере осознать происходящее, почувствовать свое бессилие перед одним из древнейших законов мироздания.
То, что владело душами в этот момент, отважилась выразить лишь Наташа:
-Но это не должно быть так, не может быть! - задыхаясь, проговорила девушка. - Должен быть выход, неужели же всесильные и всевидящие боги не ничего предусмотрели для защиты своих миров, самого тайного, неприкосновенного, на самый крайний случай? Что же нам делать, Цинтия?
Все взгляды с надеждой и страхом обратились к ней. Надеждой на то, что выход есть, и страхом, что об ответе Цинтии они уже если не знают, то догадываются.
Девочка-Средоточие подняла глаза, в которых блеснула усталость от долгих прожитых лет, от безрадостного опыта, от тоскливого убеждения в тщете любых усилий.
-Не знаю. Как же вы, люди, любите, чтобы кто-нибудь принял решение за вас. И поэтому так благодарно принимаете все эти пророчества, предсказания, предзнаменования - чтобы вам заранее было известно, как поступать, а заодно и что из этого выйдет. Но на самом деле так не бывает.
Больше задавать вопросов никто не рискнул.
Пустота... Время остановилось, пространство застыло в безмолвном ужасе. Мысли спутались, чувства смешались. Все бывшее ранее казалось ничтожным, мелким, ненужным. Было отброшено, оттеснено жестокой реальностью. Оголенные нервы сжались в ожидании неминуемого удара, в последнем затишье милосердного бесчувствия перед яростной вспышкой боли, которая безвозвратно поглотит измученное сознание.
Неодим, впервые позволив себе отбросить притворство, смотрел на Меланию. Ее черты застыли, казались высеченными из холодного мрамора, ничего не видящие глаза были устремлены в пустоту. Колдун знал, что, хотя никто не станет его винить, в постигшем Княжество несчастье есть немалая доля его вины: слишком возгордился, заигрался в свои обиды, и не заметил действительной угрозы. Ведь он видел, понимал, что Прохор совсем не так прост, как выглядит, но полагал, что древнему старику нет никакого резона развязывать смертельные баталии на склоне жизни. Стоять за спиной молодого, горячего колдуна, который ринется в драку - да. А потом спокойно сидеть у камина, пользуясь заслуженным уважением и почестями в случае победы, или беспрепятственно удалиться в случае поражения. И он, Неодим, видя странную силу старца, был ослеплен собственной значимостью. Быть может тогда, восемь лет назад, когда Прохор только ступил на благодатную землю Княжества, еще был шанс справиться с ним, если бы он вовремя разглядел угрозу. Да, он был очень молод, да, ни князь, ни Орден не стали бы слушать проклятого тысячу раз мятежника, но...
Неодим не мог знать, что произойдет после воцарения на Червонгородском престоле бессмертного Владиславича-вершняита, но он все же имел немалые познания в Теории Магической Силы и без труда мог догадаться. Мир богов, принадлежащий вершняитам. Медленно или быстро, он будет непреднамеренно, невольно и неуклонно подавляться, разрушаться, как любое "зло", противное новым хозяевам. Как люди уничтожали бы абсолютно чуждый им мир вершняитов, порождений тьмы, одно существование которого несет в себе неисчислимые беды для людей. Вечная борьба двух противоположностей на этот раз закончится победой вершняитов. Колдун Неодим не знал, что он сможет противопоставить в этой борьбе, но он точно знал: если его одинокая жизнь поможет хоть на час, хоть миг оттянуть неизбежный конец, он отдаст ее не задумываясь.
Дрожа на сыром пронизывающем ветру, но даже не замечая этого, Наташа одной рукой стискивала холодную сталь автомата, другой же бережно держала смуглую детскую ручку. Цинтия, которая была бесконечно старше и мудрее ее, в этот момент казалась именно такой, десятилетней девочкой, потерявшейся в жестоком мире взрослых. Теперь она понимала, почему, создавая себе образ, человеческое воплощение, Цинтия выбрала детское тело. Наташе невольно пришло на ум сравнение с ребенком, которого при разводе родителей забирают у любящего, заботливого отца, и "по праву" отдают жестокой алкоголичке-матери. Но, конечно, это глупое, бледное сравнение. Здесь решается судьба не только одного несчастного дитя - здесь решается судьба целого мира, и это дитя - лишь неотделимая часть его. Цинтию ожидает гибель, а за ней - и ее мир. И хотя Наташа принадлежала совсем другому, и до недавнего времени с неприязнью и подозрением относилась к миру Цинтии, сейчас она понимала, что, пока жива, не оставит ее.
Колдун, вырвавший Рому из его тесного, теплого, защищенного мирка, мало рассказывал о себе и о цели своего путешествия, но парень был весьма неглуп, и по отрывочным репликам, скупым обрывкам фактов сумел если не восстановить для себя полную картину, то, по крайней мере, уловить суть происходящих событий. Рома понимал, что судьба Средоточия - не его дело, что для того, чтобы выйти из игры, ему достаточно повернуться и покинуть луг - никто не станет чинить препятствий, никто не задержит, не осудит и даже не позовет обратно. Все находящиеся здесь люди - и нелюди - чем-то связаны между собой, и лишь он один попал сюда совсем случайно, и никому ничего не должен. Но сейчас он обязан сделать выбор: вернуться домой или идти вслед за колдуном и его друзьями, совсем недавно считавшимися врагами... Эта перемена была загадочной, но, поразмыслив, Рома догадался о ее причинах. Впрочем, парню было, в общем, все равно, на чьей стороне драться - лишь бы на стороне людей Кошмарный старик вызывал брезгливость и негодование на тех, кто породил на свет Божий такую тварь, Рома только боялся, что приближение к подобному врагу вызовет у него обморок от непреодолимой гадливости. И тут он поймал себя на мысли, что выбирает не дорогу - вперед или назад, а невольно выбирает способ сражения с отвратительным порождением зла. "А пропади все пропадом, - с бесшабашным ликованием подумал Рома. - Не будет больше в жизни такого шанса!"
Павел разглядывал своих недавних знакомых так, словно только что их увидел. Вернее, словно впервые с его глаз спала темная пелена, мешавшая видеть глубину вещей и... душ.
Вот князь Всеслав. Его разум полностью сгинул во мраке отчаяния, он знает, что битва закончится поражением, но будет сражаться до конца. Он не отступит, чтобы вернуться в свой мир и, сплотив вокруг себя верных людей, продолжить безнадежный бой, способный оттянуть гибель человеческого рода - он положит своих рыцарей сейчас и погибнет сам, потому что не мыслит пути служить своему миру, не будучи князем. Всеслав должен был родиться в мирное, спокойное время, развивать культуру, торговлю, ремесла, разбирать тяжбы баронов и купцов, отсылать дружину на поимку разбойников. Но забиться в нору, скрываясь от нового властелина, поднимать восстания и мятежи, наносить удары в спину - это не для него. Скорее уж на это способен колдун Неодим. А почему бы нет? Дураку понятно, что он безумно влюблен в княжну Меланию, и что та отвечает ему взаимностью. Княжна где-то даже сильнее брата, крепче духом, и хотя сейчас выглядит разбитой и растерянной, скоро справится с бедой. Твердость и стойкость Мелании вместе с изобретательностью и энергией Неодима - вот та сила, которая вступит в затяжную, неравную борьбу, и кто знает, как долго будет длиться эта борьба - быть может, не одно поколение.
Вот магистр Аверьян. Не только преданный, но и любящий, способный на любые безрассудства ради Владиславичей. Он будет драться вместе с князем, но у него хватит выдержки понять, что живым он нужнее, а значит - отступить вместе с княжной и теми, кто еще уцелеет, чтобы в последующем изгнании служить опорой младшей, но человеческой ветви рода Владиславичей. А вот Рома - удивительно лихой и верткий парень. Этот проскользнет в любую щель, и не будет ничего невероятного, если через несколько лет станет ближайшим соратником Мелании и Неодима. Причем отсутствие магических способностей с лихвой восполнится изворотливостью и храбростью - этот парень явно родился не в том мире.
Наташа. Такая тоненькая, побледневшая от холода в своей короткой летней юбке и слишком просторной черной рубашке. Хрупкая девушка, втянутая в эту историю по его, Павла, вине. Он обязан был прогнать ее еще тогда, когда впервые увидел, ведь догадывался же, что с каждой минутой грозящая ей опасность все увеличивается, но не смог заставить себя навсегда лишиться взгляда этих серьезных серых глаз. Она должна уйти прямо сейчас, но не уйдет. И это приводило его в отчаяние, он готов был бы связать ее и на руках отнести на станцию, но понимал, что это невозможно. Поздно. Она не уйдет. Ему остается только держаться рядом и защищать - но что он может без Средоточия? Без этой силы, сделавшей из него, обыкновенного, ничем не примечательного человека - воина?
Но почему же не может ничего? Средоточия больше нет в его руках, но оно в них было - работало, жило, чувствовало, подсказывало, звало. И он ощущал, что почему-то оно ушло не полностью, какая-то важная часть осталась неотделимой, осталась навсегда. Средоточие разбудило в его душе нечто древнее, забытое, доставшееся от далеких неизвестных предков. Это оказалось заметным не сразу, не вдруг. Однако сейчас оно неотвратимо поднималось из самой глубины существа, наполняя его уверенностью и силой. Быть может, среди его предков были могучие колдуны давно сгинувшего прошлого? Как бы там ни было, где-то а недрах разума зарождалась убежденность в том, что и без Средоточия он останется собой - останется воином. Эх, жаль, нет времени, чтобы прочувствовать свои ощущения, понять, где заканчивается безумная надежда и начинаются реальные возможности. Ну что ж, пусть так.
Павел смотрел перед собой, но видел совсем иное, нежели все предыдущие двадцать пять лет жизни. Воздух. Стоит сделать небольшое усилие - и он может разглядеть потоки частиц, составляющих его, влекомых в пространстве неистовой силой, которую создал возмущенный Эфир, отразивший внутри себя жесткую неправильность, негармоничность того смешения сил, страстей и энергии, что было делом рук смертных. Дерево. Сгусток уплотненного пространства, состоящий из филигранно точного, тонкого сплетения материи и чистой жизненной силы. Неудивительно, что самые могущественные волшебники пользуются в своих заклинаниях мертвыми стихиями или только призывом живых существ, а творить живые организмы под силу лишь богам.
И Цинтии-Средоточию. Но ведь она - часть истинной божественной силы, соединенной с человеческой кровью. Рискованный эксперимент, ибо, очевидно, сам бог-творец не ведал, что из этого получится.
И совершил ошибку поистине божественной чудовищности.
Нельзя давать в руки смертных силу богов.
За спиной старика-полукровки заколебался воздух, и пространство расступилось, открывая врата. Из темного провала в этот мир молча вступили около пятидесяти мрачных высоких фигур. С первого взгляда было видно, что это - творения не богов, а вершняитов, они были еще отвратительнее и еще меньше походили на людей, чем Прохор. Покатые лбы, выпученные красные глаза, прикрывающиеся вместо век прозрачной пленкой, словно у рептилий, клочковатые волосы, более похожие на шерсть, только на макушке; иссиня-бледная, как снег, кожа, перепончатые руки с крепкими острыми когтями. Носа нет, вместо него - узкая дыра над впалым ртом, похожим на бескровный разрез, наполненный тягучей слюной. Подбородка нет, от рта морда плавно переходила в бледную морщинистую шею. Все твари были одеты в длинные полотняные балахоны, скрывающие тела до щиколоток, и что-то вроде плетеной из цепочек паутины, на которую крепились круглые пластины из неизвестного белоснежного металла, вся видимая поверхность которых была густо покрыта причудливой алой вязью то ли странных узоров, то ли надписей из незнакомых рун или иероглифов. Вооружены же твари были совершенно по-разному: стандартными для боевой дружины длинными обоюдоострыми мечами обладали всего пятеро-шестеро. Около десятка держали руки на рукоятях заткнутых за пояс двух коротких изогнутых клинков наподобие ятаганов. Было несколько тяжелых палиц, три или четыре топора на длинных рукоятях, с полдюжины копий с трехгранным наконечником длиной едва ли не в фут, пара здоровенных двуручных мечей. А дальше виднелось и вовсе невообразимое оружие: какие-то крюки с зазубринами, заостренные с двух сторон металлические стержни, шипастые кистени, даже вроде, окованная металлом дубина. В середине строя наиболее уверенным в себе казался монстр с недлинным, странной конструкции мечом, снабженным торчащими во все стороны загнутыми наподобие когтей зубцами возле самой рукояти. Все это вооружение было выковано исключительно из белоснежного металла и украшено алой гравировкой. Ни щитов, ни луков или арбалетов.
Пока рыцари-маги перешептывались, прикидывая свои шансы в сражении, старик Прохор поднял голову и обвел людей выпуклыми красными глазами.
-А не приходилось ли вам когда-либо, - размеренно и торжественно заговорил он, - слышать о Торжестве Справедливости? Хотя конечно нет - откуда? Это магия вершняитов, в мирах богов нет такого обостренного восприятия справедливости, у вас обычно кто сильнее, тот и прав. Поэтому вы все так уязвимы - вы подчиняетесь только силе и возводите на пьедестал только силу. Вы поклоняетесь своим богам не потому, что своим жалким существованием обязаны им, не потому, что они - законные хозяева всего, что у вас есть, а потому, что они много, много сильнее вас и в любой момент из какой-нибудь прихоти могут отобрать у вас то, что вы полагаете своим. Не стоит возражать - я в своей жизни немало постранствовал и по мирам вершняитов, и по мирам богов. И скажу по секрету, созданию богов или человеку с половиной крови созданий богов никогда не удалось бы занять почетное место в мире вершняитов. Да-да, я никогда не прижился бы там. Торжество Справедливости. Другое дело - ваши миры. Вы благодарно принимаете любую силу, неважно, откуда и с чем пришедшую. Готов биться об заклад - когда я воцарюсь на червонгородском престоле, очень мало кто из бывших приближенных князя Всеслава рискнет даже словом воспротивиться моей силе. Не праву - силе! Найдутся и те, кто организует противостояние, и наверняка, это будут бывший князь и бывшая княжна. Однако это мне совсем не опасно, и поэтому я оставляю вас в живых - все равно появится кто-нибудь такой упрямый, пусть уж лучше это будут те, кого я знаю. Что, князь? По глазам твоим вижу, ты понимаешь, что все будет именно так. Твое Княжество перейдет в мои руки без единого выстрела и взмаха меча, без ропота и возмущения. Простым людям, по большей части, все равно, кто будет взимать с них налоги, а дружинникам безразлично, кто будет посылать их в бой. Однако я отвлекся, - Прохор внезапно оборвал свои пространные рассуждения, - об этом у нас еще будет время поговорить. Я хотел поведать тебе, князь, о Торжестве Справедливости. Это древнее, очень древнее и очень простое заклинание. В мирах богов легко могли создать его, но не создали. Не от недостатка ума или пытливости. Просто за ненадобностью. Как я уже говорил, справедливость - не самое ценное в ваших мирах, вы предпочитаете иной путь, хоть и твердите иногда о ней. Соединив слова заклинания Торжества Справедливости со словами Закона, которым желаешь воспользоваться, можно получить безотказно сильное, непреодолимое и необратимое колдовство. Смотри внимательно, князь Всеслав! Кто знает - быть может, когда-нибудь пригодится.
Молочно-белая пелена облаков давно затянула тусклое небо, погрузив землю в еще более густой, плотный, едва ли не ощутимый физически сумрак, в котором люди казались своими собственными бледными тенями. Но каждое движение старца-полукровки в сгустившейся мгле было видно четко и ясно, словно его одного освещал некий невидимый никому луч света.
Прохор поднял руки; в левой подрагивал над самой головой его белый посох, правая, вытянутая вперед ладонью вверх, жадно ждала, желтые перепончатые пальцы с темными когтями чуть изогнулись, будто уже вцепились намертво в вожделенный амулет. Из уродливого рта размеренно и стройно, словно ритмичные стихи, полились звуки непонятной речи, иногда перемежающейся со словами "право первородства", "закон", "справедливость", "Центр магии". Навершие посоха описало полукруг, и указало прямо на сжатый кулак Всеслава, произносимые вслух слова заклинания ускорили темп, и стали как будто громче, хотя старец вовсе не пытался кричать. Они сами словно отражались от всего вокруг, от каждой травинки, от воды в реке, от неба, от ветра, и, усиливаясь, возвращались к пораженным слушателям, звуча снова и снова, повторяясь на разные лады, навязчиво впечатываясь в мозг.
Средоточие в руке князя засветилось, сначала чуть тлеющим белым светом, потом ослепительно ярким, с голубым отливом, и вдруг резко вырвалось из его пальцев, вызвав невольный стон. В столбе бело-голубого света оно поднялось высоко над лугом, заставив все лица подняться вверх, все глаза неотрывно смотреть на слепящую точку в небе, не обращая внимания на текущие слезы.
И тут белый свет словно взорвался: разлетелся-разлился кольцом по плоскости неба, сияющий ободок, быстро расширяясь и с отдаленным гулом волоча за собой угасающий шлейф, исчез за горизонтом, оставив в центре крошечный светящийся островок, на котором, как на подушке, покоилось опускающееся вниз, к своему истинному владельцу, пылающее и рассыпающее потоки искр Средоточие.
Пролетев десятки саженей, оно упало прямо в протянутые ему навстречу с готовностью и ожиданием руки - но не когтистые перепончатые лапы, а обыкновенные, человеческие. Эти руки привычно приняли маленький амулет, бережно, но сильно обняли пальцами. Средоточие светилось даже сквозь сомкнутый вокруг него кулак, радуясь и торжествуя, что обрело наконец своего настоящего владельца, и заливая все вокруг таким ярким светом, что ничего невозможно было разглядеть в этом море белоснежного огня, горячего, но не обжигающего, а нежно обволакивающего теплом озябшие тела.
Сквозь затихающий гул были слышны изумленные прерывистые вздохи, перешептывания, гортанные звуки чужой речи, счастливый смех Цинтии. И недоуменный возглас Прохора:
-Что происходит? Я не мог, никак не мог ошибиться в произнесении заклинания!
-А ты и не ошибся! - это Цинтия, ее голосок звенит от волнения. - Сработало заклинание Торжества Справедливости, и Средоточие находится в руках того, кому принадлежит по праву первородства!
Ослепительный свет понемногу рассеивался, мерк, открывая нетерпеливым глазам правду о неожиданном результате колдовства.
Только двое не оцепенели от того, что открылось их зрению, только двое уже знали ответ. Одна из них - Цинтия. Второй - Павел.
Пошевелив пальцами, он осторожно устроил Средоточие поудобнее, и плотно сжал кулак. Круг странных стечений обстоятельств и протянувшихся сквозь тысячелетия связей между событиями замкнулся. В его руке - законное наследство далекого предка, князя Владислава, принадлежащее по праву первородства. И он уже знал все, что должно было произойти для того чтобы это право осуществилось.
-Нет! - завопил, заревел старик-полукровка. - Этого не может быть! Кто ты такой?
Павел молчал. Ему еще слишком трудно было произнести вслух те сумасшедшие догадки, которые уже сложились в истинную картину, неотвязно преследовали, пока он не понял всего, понял еще раньше, чем под влиянием колдовства Средоточие опустилось в его руки.
-Люди так бесконечно самонадеянны, - ответила за него улыбающаяся Цинтия. - Судя по всему, потомки вершняитов - не знаю, как их называют - тоже. Ты силен, Прохор, ты мог завладеть Средоточием силой, но ты решил покрасоваться, и проиграл. Неужели тебе не пришло в голову, что справедливость - не выдумка вершняитов, а нечто гораздо более древнее и мощное, чем то, что в повседневной жизни могли натворить люди - или боги и вершняиты? Ведь они тоже живые, хоть и могущественнейшие существа, а значит, могут ошибаться. Неужели не догадался, что то недоразумение, следствием которого ты явился, никогда не преодолеет величайших Вселенских законов, ибо прорвавшемуся сквозь заслоны Злу всегда есть равновесное Добро. Уверенный в своей правоте, ты не удосужился оглянуться назад, ты довольствовался тем, что рассказала тебе мать. А вот я однажды затеяла ту работу, от которой когда-то опрометчиво отказался бог-творец. Отец Владислава был по-своему прав: я очень долго и кропотливо собирала разрозненные частицы Эфира, выспрашивала, высчитывала, и к тому моменту, когда я узнала, куда вершняитка забросила жену Владислава Мелиору, на престол взошел его далекий потомок Всеслав. Я не ведала, будет ли польза от моих изысканий, но когда я сотни раз намеревалась бросить нудное и сложное дело, что-то подсказывало: надо продолжать. И я оказалась права! Отнятая у мужа Мелиора ждала ребенка, о котором еще даже не успела ему сообщить. И она оказалась в "погасшем" мире, где произвела на свет старшего сына Владислава, вырастила и воспитала его в неведении о своем происхождении, боясь возвращения вершняитки. Чуждая "погасшему" миру ветвь могла угаснуть, но не угасла, и мне не стоило труда отыскать единственного оставшегося в живых прямого потомка Владислава - его кровь мгновенно откликнулась на мой зов. Я не могла тогда рассказать князю о своей находке, человеческий облик еще был мне не под силу, но повлиять на любознательный и мятежный разум княжны Мелании мне удалось. Она проникла в "погасший" мир и благодаря мне встретилась именно с Павлом. Княжна очень чувствительна к излучению внутренней энергии и мне пришлось потратить немало усилий, обманывая ее. Прости, Мелания, но что-то заподозрив ты не доверила бы ему Средоточие. А это было то единственное, что мне удалось сделать для тебя, Павел, чтобы ты почувствовал, понял свое наследство, сроднился с ним. К сожалению, больше времени я дать тебе не могла: тот мир был "погасшим" на Карте миров только пока ты находился в нашем, а ведь именно тогда его проверяла княжна. Стоило тебе вернуться - и пошел отсчет времени: кто из претендентов и когда первым доберется до Средоточия.
Потрясение было велико. И для старца Прохора вместе с его чудищами, и для князя Всеслава, и для всех остальных людей, включая самого наследника. Как и несколько минут назад, глубокая, звенящая тишь овладела миром. Полнейшая растерянность, мятущиеся обрывки мыслей. Ощущение неминуемого и окончательного краха, в который еще слишком трудно поверить. Князь более не князь, но и претендент на трон, три тысячи лет мечтавший о нем - все тот же никто, кем и был все эти три тысячи лет. А человек, никогда не желавший ни славы, ни власти, ни возвышения - законный властитель. Что за безумные шалости Судьбы? Что за горькая ирония Провидения?
Но собраться с мыслями никому так и не удалось.
На глазах старика Прохора рушился смысл его существования, цель долгой, полной трудностей, унижений и лишений жизни оборачивалась пустой тратой времени. А верные последователи и соратники, стоящие сейчас за спиной, обращали на него взгляд, полный ненависти за обман, пусть и невольный, но ради которого они покинули свои миры, пошли за всеми гонимым полукровкой, навсегда став изгоями среди своих и не обретя взамен ничего из тех посулов, на которые прельстились.
Не думая более ни о чем, ничего не сознавая и ни на что не надеясь, старец нанес отчаянный по своей мощи удар.
Всепожирающее и негасимое Извечное Пламя, извлеченное прямо из Геенны, созданной в незапамятные времена для ссылки мятежных богов и вершняитов, низверглось с ясных небес на того, чье неожиданное и нежеланное им самим счастье составило жестокое, непоправимое разочарование других. Сплошной поток огня, состоящий не из отдельных языков, как костер, а словно бы из цельной монолитной огненной стены обрушился на то место, где только что стоял Павел, протянувшись из глубины Мироздания бесконечным столпом, основание которого плавило, прожигало саму мировую ткань, вгрызаясь глубоко в недра земли.
-Нет! - закричала Наташа, и тут же ее голос, беспомощно задохнувшись, сорвался.
Невыносимый жар исходил от этой укрощенной, запертой в оковы колдовства плазмы, и яростно сражающейся с решетками своей клетки, чтобы вырваться на свободу, охватить, поглотить еще один мир, питая свою ненасытную утробу. От этого жара мгновенно стали слезиться глаза, тлеть волосы, вдыхаемый раскаленный воздух опалял горло и легкие. Стальное оружие нагрелось так, что удержать его можно было лишь оторвав от одежды тряпицу и обернув ею несколько раз рукоять. Другую тряпицу пришлось омочить в окутанной непрозрачным белым саваном пара реке и прижать к носу и рту, чтобы не умереть от ожога легких.
Неверный, хищный багровый свет исходил от адской колонны, слепя и в то же время приковывая взгляд; казалось, все окружающее погрузилось в густой, плотный и непроглядный мрак, лишь колонна Извечного Пламени, медленно и бесшумно вращающаяся, отныне была видна в этом мире.
Вокруг огнедышащего столпа свирепо взвыл ветер; воздух не выдерживал соседства с палящим огнем, бешено устремляясь прочь, к серо-стальным небесам, заглушая звуки, неся острый горячий песок и сизые хлопья пепла, засыпающие и без того почти не видящие, измученные глаза, облепляя кожу там, где она не была защищена одеждой.
И все же, несмотря на воцарившийся хаос, князь Всеслав точно знал, что нужно делать. Вернее, он знал, где находится тот, кто непременно должен умереть. Любой ценой.
Вороненые доспехи раскалились, и он, как и другие рыцари, вынужден был бросить и кольчугу, и широкие пластины накладок, и латные перчатки, и шлем, и щит. Сжимая зубы от боли в обожженных местах тела, он поспешно освободился от всех металлических частей амуниции, от амулетов и оберегов, от драгоценных символов княжеской власти.
И вот, две дюжины полураздетых людей, сжимающих обмотанные тряпками рукояти мечей и прикрывающих лица быстро сохнущими, горячими бинтами, бросились на пять десятков чужаков, столь же спешно разоблачившихся и соорудивших подобные же маски на своих жутких мордах. "А ведь в чем-то мы похожи", - мимолетно пронеслось в голове Всеслава, и тут же исчезло, затерялось в пучине ненависти и отчаянной решимости.
Применять магию в этой схватке времени не было ни у кого; с оглушительным лязгом сшибающаяся сталь посверкивала алым и багряным, жадно впиваясь в человеческие и нечеловеческие тела.
Сразу стало понятно, что рыцари-маги много сильнее и опытнее в бою, чем пришельцы; атакующая дружина быстро смяла первые вражеские ряды, но чужаков было вдвое больше, место павшего или раненого тут же занимал следующий.
Кроме того, вскоре выяснилось, что и среди творений вершняитов есть серьезные бойцы. Высокий, худой, казавшийся обманчиво неуклюжим, словно огородное пугало в драном балахоне, монстр с торчащим на макушке пуком рыжих волос, оказался то ли слишком удачлив, то ли слишком опытен. Его противник, молодой воин, замешкался всего на долю секунды - и длинное зазубренное лезвие белоснежного металла, появившись почти ниоткуда, рассекло незащищенный бок. Человек упал, обливаясь кровью, а нелюдь перескочил через холодеющее тело и не медля бросился на стоящего за ним. Однако тут ему не повезло: против него оказался сам десятник. Взревев раненым зверем при виде гибели молодого рыцаря, он осыпал убийцу градом мощнейших ударов, и как тот не был быстр, не устоял; неудержимый и словно бы живой меч десятника, скользяще отбив выпад белого клинка, с бешеной силой разрубил открывшееся тело надвое.
Люди задыхались, обливались потом, изнемогали от борьбы с ужасным жаром, но не сдавались. Четверых монстров за несколько секунд зарубил магистр Аверьян, двоих - князь Всеслав, стремительно рвущийся сквозь ряды нелюдей туда, где за их спинами развевались седые космы Прохора, лихорадочно плетущего новое заклинание. Опомнился Рома, и его арбалет сухо защелкал, смертоносные дротики полетели в дальние ряды тварей, невозмутимая и неуязвимая Цинтия вновь взялась за свой акинак, но "калашников" молчал.
Наташа и Мелания со смешанными чувствами не отрываясь смотрели на колонну Извечного Пламени. Девушка из "погасшего" мира ощущала, как разум медленно заволакивает милосердная пелена беспамятства, и окончательно потерять сознание не давало лишь неверие в то, что непоправимое все же свершилось. "Этого не может быть", - билась мучительная, болезненная мысль, но здравый смысл твердил, что в этом огне выжить нельзя. Княжна понимала, что Средоточие не погибло, но знала, что смерть Павла вновь передает право на владение им полукровке. "Нет, величайшая Справедливость Мироздания не допустит такого", - повторяла она, но опровержение этого было у нее перед глазами.
![[]](/img/b/bondarewa_o_i/prawoperworodstwaglawa914/img_0332_1.jpg)