Бондарева Ольга Игоревна : другие произведения.

Часть 1 Глава 10 Переправа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  10 - Переправа -
  
  И вот лодка стала легче.
  Вуэр в одиночку уселся на весла, молча оттолкнул Витима, который попытался ему помочь. Он греб мощными рывками, беззвучно шепча свои морянские молитвы, и не обращал внимания ни на что вокруг. Шехре-Ала и Витим рядышком сидели на корме, порой трогая правило, и тоже помалкивали. Только ветер осмеливался нарушать траурную тишину, взвывая в расщелинах утесов, да волна порой плескала в водоворотах - но им была неведома скорбь. Еще вороны оглушительно орали, часто проносились прямо над головой, шелестя скрипучими черными крыльями. Глухо шумели голые ветви осин, темные мокрые ели клонили к реке свои макушки. Мало ли смертей видели эти холодные берега. И мало ли еще увидят.
  К вечеру вдруг повалили огромные белые хлопья. Они бесшумно неслись в лицо Витиму с Шехре-Ала, лезли в глаза, в нос, леденили щеки. Те закрывались ладонями, щурились, раздраженно отфыркивались, словно кони. Вуэр не обращал внимания.
  Течение было мощным, поэтому от усилий Вуэра лодка стремительно неслась по воде, соревнуясь с редкими птицами-рыболовами, высматривающими добычу. Но только в сумерках ее бег наконец достиг цели.
  За белесой завесой снега они едва не пропустили миг, когда из-за очередного холма внезапно блеснул теплый желтый огонек. И только тогда в опускающейся на реку мгле, рукой подать от левого борта, вдруг вырисовались пять или шесть таких же длинных лодок, сгрудившихся в бухточке, дощатые мостки на воде. А на мостках - ребенок с кувшином или чем-то похожим.
  -Эй, сюда! - раздался звонкий голосок. - Правьте сюда!
  Все вздрогнули от неожиданности, а Витим насторожился: с каких это пор хуторяне зовут всех проплывающих мимо в гости. Даже дети прежде прячутся и зовут на помощь взрослых, чем откликаются на приветствие. Но Вуэр уже выгребал влево, разворачивая лодку.
  -Отец, дядя, идите скорее, - закричал тем временем ребенок и бросился к виднеющемуся между склонами частоколу. Мелькнули длинные светлые косички - девочка. - Там еще беглецы из Переправы.
  Из-за забора выскочили вооруженные мужчины. Что ж, это хотя бы правильно, признал Витим. Но слова девочки встревожили так же, как и ее неосторожность.
  -Причаливайте, - прогудел высокий бородатый мужик, подгоняя девочку домой легким шлепком. Он не вынимал оружия, но рука привычно поглаживала рукоять меча. Двое за его плечами вели себя точно так же.
  -Пятые уже за сегодня, - сочувственно произнес другой, помоложе, разглядывая в подкатывающих снежных сумерках Вуэра, пока друзья выбирались на мостки. Глаза хуторян цепко перебегали с одного лица на другое, однако никто не проявлял агрессивности.
  -Мы просим приюта, - устало сказал Витим. - Мы выбились из сил, один из нас ранен.
  -Проходите. На хуторе Хэгана не прогонят нуждающихся, - согласился высокий, вероятно, хозяин хутора. - Но не вздумайте обнажить оружие под этой крышей. У нас найдется, кому пресечь беспорядки. Вы можете быть кем угодно, относиться как угодно к кому угодно, но здесь у всех одна беда, - счел нужным добавить он.
  Хутор был невелик - три дома за общим частоколом. Гостей провели в тот, что побольше - там ярко пылал очаг, горели лучины, слышались голоса.
  Переступив порог, Витим сразу понял, почему их приняли, ни о чем не расспросив. Единственная горница была полна людей: мужчины, несколько женщин и целая ватага детей - все разных возрастов. Прямо на полу лежали наспех увязанные узлы. Словно откуда-то бежали целыми семьями. Старшие, среди которых оказалось два степняка, тихо переговаривались, женщины прижимали к себе малышей и втихомолку терли покрасневшие глаза, двое ребят лет шести-семи с визгом носились по хате, спотыкаясь о вещи, но их никто не одергивал. Если затихнет веселая детская возня, ощутимо витающее в воздухе страдание превратит дом в могильный склеп.
  Все глаза тут же вскинулись на вошедших.
  -Откуда вы? - с мучительной надеждой выкрикнула одна из женщин, державшая на руках младенца. - Из Левобережной или Правобережной?
  Витим и Шехре-Ала переглянулись. Вуэр молча пялился перед собой.
  -Дай же людям отдышаться, Мири, - засуетилась другая. Расставила на столе чистые плошки, бухнула рядом котел. - Они, небось, с ног валятся. Вот, садитесь к столу, похлебки на всех хватит. Я Шена, если что понадобится - не стесняйтесь. Кто ж поможет, как не соседи...
  Гости не заставили себя долго упрашивать. Похлебка из съедобных клубней на мясном бульоне показалась пищей богов. Однако слишком много глаз напряженно следило за каждым движением стареньких, обкусанных глиняных ложек, чтобы кусок легко лез в горло.
  Витим отодвинул миску, взглянул на бородача - Хэгана.
  -Мне жаль разочаровывать гостеприимных хозяев и их гостей, но вынужден признаться: мы плывем не из Переправы. Напротив, мы направляемся туда.
  -Не из Переправы? - изумился Хэган. - Но вверх по течению только хутор Аггра... А я знаю всех его жителей. Кто вы?
  -Путники. Меня зовут Витим, его Шехре-Ала, а это Вуэр.
  Таврит кивнул, а морянин даже не поднял головы, вяло ковыряясь в миске. Его, видно, впотьмах приняли за человека: совсем человечья худоба, жабры скрыты складками чалмы, а руки слишком грязны, чтобы различить узкие перепонки. Витим решил не торопиться рассказывать о том, что они видели на хуторе Аггра. Мало ли что.
  -Не вы ли говорили, что мы можем быть кем угодно, - напомнил он.
  -Я, - подтвердил Хэган, но оружие словно само собой вынырнуло из тени и угнездилось в руках мужчин. Женщины и дети сплоченно, привычно подались назад. - Но я имел в виду разницу в расах, вероисповедании и родовитости. А разбойников мы не привечаем.
  -Мы не разбойники, - жестко сказал Витим, - и вам придется поверить нам на слово, так как доказательств взять неоткуда. Единственное, что нам нужно - это ночлег и пища, за которые мы готовы заплатить, и, пожалуй, чтобы кто-нибудь знающий осмотрел рану Шехре-Ала. Она уже затягивается, но целебная мазь не повредит. А завтра утром мы продолжим путь вниз по реке, к Переправе.
  -Но в Переправу никак нельзя, - медленно возразил один из степняков, низенький пожилой мужчина, весь в седой шерсти. Его длинные золотистые глаза, приподнятые к вискам, прятались в глубоких морщинах, так что казались косыми надрезами в черепе. Но зрелище не было отталкивающим, возможно, из-за густых седых ресниц. - Неужели вы не знаете?
  -Не знаем, - проскрипел Шехре-Ала. - Ты бы, гривастый, лучше объяснил толком.
  -Замолчи, - Витим ткнул его локтем. Не хватало еще, чтобы таврит начал ни с того ни с сего задирать степняка. Все знают, что солнцепоклонники недолюбливают своих северо-западных соседей, но сейчас самое неподходящее время для демонстрации нелюбви.
  Однако степняк не обратил внимания на обидное прозвище - или сделал вид, что не обратил.
  -Вы в самом деле ничего не слышали о живых туманах?
  -Проклятье, нет!
  Хозяева хутора и их гости тревожно смотрели друг на друга. И Витиму совсем не нравился страх, который возник на лицах при упоминании о загадочных живых туманах.
  -Они появились ниоткуда, - сказал степняк. По молчаливому согласию остальных слово было предоставлено ему - он единственный выглядел спокойным. - Утром, четыре дня назад Альмеокрина словно ожила. Мы с внуком живем... жили недалеко от северного берега. Проснувшись рано, как обычно, мы увидели, что южный берег скрыт за толстой полосой тумана, стелющегося над водой. В этом не было бы ничего необычного - поздней осенью туманы нередки - если б он не был изжелта-зеленоватого, словно бы гнойного цвета. Мы несколько минут наблюдали, как туман всползает на набережную, поднимается по улице. Он достиг ближайшего к реке дома и словно живой начал обтекать, ощупывать его; выпрастывались языки, карабкались по стенам, нашаривая щели - я сперва решил, что схожу с ума и мне мерещится разумность в слоях тумана. И тут до нас впервые донесся отдаленный крик, потом еще и еще. Кричали в том самом доме, который туман залил уже по самую крышу, перехлестнул и покатился дальше. Я видел, как из ближайших дверей выскакивали полуодетые люди, привлеченные страшными, нечеловеческими воплями, но не пустил Тмаля, который тоже хотел бежать. Мы остались наблюдать - именно это нас и спасло...
  Старик оказался по-житейски хитер. Он увидел, как первый, кого коснулся странный туман, с воплем боли рухнул на землю и забился в агонии. Несчастный кричал и дергался, но те, кто кинулись ему на помощь, попали в ту же ловушку и забились рядом. Некоторые начали отступать, но и их хватал жуткий туман, кольцами охватывая стены домов, заползая со спины. Стоило зеленоватой субстанции только дотронуться до человека - и тот терял способность бежать, он мог только кричать от боли и страха и бессмысленно дергаться, пока его силуэт мерк и словно бы размывался под наползающим туманом. Затем затихал. И когда клочья тумана на миг разошлись над одним из таких, старый степняк разглядел, как ужасающе изменилось тело только что молодого, полного сил мужчины. Мертвое тело было похоже на высушенный скелет, обтянутый окаменевшими остатками плоти, сморщенные глаза вывалились, а рот с торчащими зубами был широко разинут, как будто голову разодрали напополам.
  Мудрый степняк не оцепенел от открывшегося кошмара, он принял единственно верное решение: схватив внука за руку, бросился вверх, через чердак на крышу. Дома в Левобережной Переправе стояли недалеко друг от друга; с помощью спасительной длинной доски они перебрались на соседнюю крышу, потом еще на одну и оказались на пока еще чистой улице. Здесь, уже спустившись на мостовую, беглецы во весь дух припустили на север, подальше от реки, крича во весь голос "Спасайтесь".
  Они не видели, внял ли кто предупредительным крикам, успел ли кто бросить жилище прежде, чем его накрыло живым туманом - как Тмаль не рвался подгонять знакомых, дед цепко держал его за руку и тащил за собой, пока оба не выбрались через западные ворота и оказались за городом, на холме, с которого хорошо просматривалась окраина. Только видя, что туман не наступает по пятам, старик позволил себе краткую передышку. Спустя час, за который мимо с рыданиями, проклятьями, стонами проходили обитатели Переправы, неся детей и совсем редко - узлы, они разглядели между домами зеленоватый отблеск и спешно двинулись дальше.
  Тут уже заговорили все: и женщины, и мужчины, и даже дети, спеша рассказать свои истории, поделиться своей болью.
  Спастись удалось десяткам из тысяч, в основном тем, кто так же как и степняки бежал без оглядки, бросив все. Мало кто сумел схватить подвернувшиеся под руку вещи: тот, кто паковал сундуки, уйти не успевал. Тот, кто пытался отыскать в панике всеобщего бегства родных, друзей, погибал вместе с ними. Тот, кто поддавался соблазну заглянуть в открытые двери покинутых хозяевами домов, так и оставался там.
  Немногие из выживших отважились приблизиться к чистой воде Подгорной и двинуться на чьих-то лодках вверх по течению. Большинство шло к Рудному тракту, а кто и просто в леса - охотники и проводники Переправы куда меньше желали встречаться с разбойниками, чем с холодами ранней зимы. Альмеокрину, с которой и явился туман, обходили далеко стороной. Потому-то никто и не знал, как пережила оживший страх Правобережная Переправа, и с тревогой ждали вестей о близких.
  Когда перекрикивавшие друг дружку голоса наконец примолкли и слышались только всхлипы, Витим чувствовал, как по спине струится горячий пот, а короткая щетина начинающих отрастать волос шевелится на голове. Шехре-Ала шумно дышал, поминутно переспрашивал, не в силах поверить. Вуэр молчал, но и его рассказ не оставил равнодушным; его круглые от изумления бледно-голубые глаза уже вовсе не походили на человеческие, но в запале никто из рассказчиков этого не замечал.
  -Так что оставайтесь, - подытожил бородач Хэган. - Приют на несколько дней-ночей у всех будет - но не обессудьте, долго кормить столько лишних ртов мы не можем. Женщины с детьми пусть зимуют, как-нибудь уж справимся. А мужчинам придется искать другой кров - может, на хутор Аггра которых пристроим, это всего три дня отсюда. Завтра можем и отправиться, проведу...
  Хозяин уже оставил подозрения. В такое время и лихому человеку доброе слово нужно - глядишь, добром и отплатит. Беда, она всех роднит. А не добром, так уж не убережешься.
  -Не стоит и пытаться, - устало перебил Витим. - Хутор Аггра мертв так же, как и Переправа. Мы видели его три дня назад.
  
  Вечер. Первый за целую осень вечер под жилой крышей, в тепле и сытости, в окружении разумных - свободных разумных. Этот вечер, пожалуй, был тревожнее всех предыдущих, и тех, что приходилось проводить на голых камнях вонючей подземной каверны, и ночевки на козырьке над бурным потоком, и нескольких дней в заплесневелой брошенной хижине, и холодных ночей под открытым осенним небом, когда жидкий лапник старых елей и тлеющие угли костра служили единственной слабой защитой от зябкой сырости.
  Трое бывших рабов устроились на ночлег в указанном им углу одной из меньших хат, слушая тихие голоса хозяев и степняков, которые ночевали здесь же. Давно было за полночь и давно пора бы успокоиться, но вряд ли кто спал на хуторе кроме детей. Вот и здесь над плошкой с водой слабо колыхался огонек лучины, роняя искры. Старый степняк и хозяева, молодые муж с женой, все еще сидели за столом. Разговор шел о знакомых из Переправы - гадали, остался ли еще хоть кто в живых. Молодой степняк, подложив шестипалую ладонь под голову, неподвижно лежал на лавке, где ему постелили старое одеяло, но в его широко распахнутых длинных глазах отражался слабый свет. Привалившись к стене, Витим смотрел на юношу. Кто остался там, в гибнущем городе? Чьи губы, быть может, в последний раз произнесли имя "Тмаль"?
  Витим рывком вскочил и вышел во двор. Неожиданно громко лязгнувшие в тишине петли заставили дрогнуть напряженные нервы, но мертвенный звук был как нельзя более к месту в этой похоронной тьме.
  Снаружи по-прежнему шел снег, но заметно подморозило. Хлопья превратились в острую снежную крупу, которая уже не таяла на бурой земле, а покрывала ее белесой пеленой. Маленькие льдышки тут же зло заколотили по обветренному лицу, рукам, но Витим не обращал на них внимания. Бревенчатая стена дома казалась чуть теплее, чем снежная мгла, хотя, конечно, это был обман. Но он привалился к ней спиной, желая, чтобы иллюзия продлилась. Они все же достигли первого форпоста жилья. Первый шаг, на который были отданы все физические силы, проделан.
  Витим молча смотрел в круговерть снегопада, чуть прикрыв ресницами глаза от слишком настойчиво бьющих снежинок. Морозный воздух врывался в легкие, оставляя заметный привкус крови и металла.
  Так легко было заставить себя не думать. Так удобно было сказать памяти: молчи. Не до тебя. Нельзя, чтобы ослабла рука, чтобы прервалось дыхание, чтобы остановилось движение вперед. Но вот цель достигнута. И с памятью придется встретиться лицом к лицу. Выдержать или проиграть битву, которую более нельзя откладывать.
  Зачем он так упорно рвался на свободу? Он знал, твердо знал, что след давно потерян, что самому искусному следопыту не отыскать его на каменной мостовой, в море чужих лиц, равнодушных взглядов, в тесно сплетенном узоре чьих-то скорбей и радостей. В этом рисунке твоя боль - всего лишь незаметный штрих, быстро исчезающий под рукой могущественного писца, что накладывает все новые и новые линии, перечеркивая, затеняя, искажая.
  И вот - новый удар. Переправа погибла. Те люди, что могли еще припомнить события, произошедшие несколько месяцев назад, умерли или рассеяны по лесам. Да и сама катастрофа заслонила прошлое, рядом с ней все остальное кажется ничтожным для тех, кто потерял дом, близких, все, что нажито, и теперь скитается бесприютным погорельцем.
  Так же, как и сам Витим.
  Что делать теперь с этой обретенной свободой? Вернуться в Двенадцать Хуторов, к приемному отцу Каро и невесте Галене. Забыть обо всем, как о страшном сне. Выращивать рожь, охотиться, выстроить новый дом. Никогда больше не ступать на зарастающую тропу к обгорелому остову Одинокой Башни, никогда не возвращаться на берег безымянного лесного озера, где весной цветут сиреневые фиалки.
  Или двигаться вперед, куда глаза глядят. На юг по Рудному тракту. Где-то ведь можно будет, обойдя Переправу, пересечь Альмеокрину, вряд ли вся она захвачена живым туманом. Пробираться в каждое село на пути, в каждый замок, правдой или неправдой, расспрашивать, прислушиваться, вынюхивать. Проникать во все тайны хозяев в тщетном чаянии одержимого, что хоть одна из них окажется той самой...
  Конец первого пути ясен, словно прозрачный закат после жаркого летнего дня. Конец второго неведом, словно прыжок с утеса в ночное море.
  Но оба одинаково бессмысленны. Оба продиктованы не надеждой, а отчаянием. Цель обоих - скоротать остаток жизни, у которой больше нет цели.
  Ветер в спину - или в лицо. Легкое дуновение или сбивающий с ног ураган. Выбирай что хочешь. Разницы нет.
  Хлопнула дверь. Витим попытался оглянуться и понял, что почти примерз к стене. Из кружащегося снега вынырнули Вуэр и Шехре-Ала, молча ухватили под руки и поволокли в дом. Он не сопротивлялся.
  В тепле тело сразу закололо мелкими иглами - это была давно знакомая, привычная боль. Добрая боль - потому что это болело лишь тело. Чьи-то руки тихо сунули кружку горячего травяного отвара - верно, хозяйка, сердобольная женщина. Она уже привыкла ни о чем не расспрашивать. И не такие страдания пришлось повидать, и более крепкие, чем этот исхудавший мальчишка, порой ломались, не вынеся душевных мук.
  -Мы никогда не говорили о себе, - сказал Вуэр, и Витим вдруг понял, что это правда. Они трое столько прошли бок о бок, столько разделили, что стали едва не самыми близкими друг для друга. И так странно было сознавать, что ничего не знают друг о друге - ничего кроме того, о чем рассказали делом, не словом. Да, поступки красноречивее пространных бесед. Но они не родились там, в подземной пещере, с кирками в руках. А несколько слов - матрос с торговой шебеки, солдат из Таврита, охотник из Отрога - не коснулись настоящей глубины прошлого.
  И все же каждый каким-то образом понимал, когда нужно оставить друга наедине с собой, а когда одиночества уже слишком много, и вместо того, чтобы быть лекарством, оно станет ядом.
  -Я родился в Вараде, в состоятельной семье маниталес, - рассказывал морянин, пока Витим хлебал отвар, странно пахнущий летом: мятой, липой, шалфеем, медом, и грел руки о кружку. - У меня два старших брата, а сестер нет. Мать всегда огорчалась этим, ведь обязанности маниталес передаются по наследству, и почти всегда женщине. Вот ей и была задачка: попытаться сделать маниталес старшего, Салику, или принимать в дом племянницу, Шелли, и начинать ее обучение. Она пошла на компромисс: стала учить их вместе. Тот, кто окажется достойнее, и унаследует титул. В общем, на нас с Овиком, внимания почти не обращали, хотя мы тоже могли присутствовать на уроках. Овик послушал-послушал, да и плюнул на науки, в четырнадцать лет пошел к отцу в порт разгружать корабли. А мне нравилось, хотя я и считался скорее сторонним наблюдателем, чем учеником. Но зато так весело было, когда учитель спрашивал урок, а что Салика, что Шелли молчали, силясь вспомнить - и тут я давал правильный ответ. Однажды мать даже сказала, что будь я старшим, точно сделался бы маниталес, легко обойдя Шелли. Меня порой злило: я оказался способнее и Салики, и даже Шелли, но путь дальше заказан лишь потому, что я мужчина. Однако это продолжалось, лишь пока нам преподавали общие науки: арифметику, географию, словесность, историю. А потом мать сама начала рассказывать о религии. Культы, обряды, ритуалы, символика. Вот тогда-то я и не выдержал. Запомнить столько разрозненных, мало связанных между собой терминов, рунных символов, жестов и фраз, научиться не только узнавать, различать их, но и строить новое - это оказалось непосильным.
  Вуэр усмехнулся, покосившись на Шехре-Ала.
  -Спустя несколько месяцев сбежал и Салика. Сколько не пыжился, не пытался продраться сквозь "каббалистику", как он потом сказал. Аккуратность, усидчивость, терпение - черты, менее всего характерные для молодого мужчины, что бы там не утверждали люди. Шелли все-таки "вошла в храм", теперь она одна из старших жриц, а я с превеликим трудом выучил дорианский язык. То, что не особенно интересно или слишком монотонно, как-то так и норовит проскочить мимо сознания, как бы не старался. Ума не приложу, как тебе, Витим, удается говорить на стольких языках...
  Витим улыбнулся, вдруг подумав о том, что Вуэр применяет к нему почти тот же способ лечения, что и он недавно для Шехре-Ала - отвлечь. Нельзя не признать, что молодой морянин добился некоторых успехов: его история мимо воли заинтересовала.
  -Так вот, после этого я был почти рад, что не родился женщиной. Управляться с мечом, арбалетом и веслом оказалось проще, чем нудно зубрить схемы богослужений. Салика устроился стражником на подводные поля. Я сначала думал тоже туда. Но понимаете... как бы это объяснить. Те, кто большую часть жизни проводит под водой, стремительно раздаются в размерах, словно тюлени. Мы, беллинги, не любим тощих так, как степняки и люди, но тоже ценим изящество. Может быть, это одна из причин, по которым Гленел не получил абсолютного распространения, по крайней мере среди молодежи. Можете считать это тщеславием.
  -А зачем на подводных полях стража? - удивился Шехре-Ала. - Кто украдет ваши водоросли, не люди ведь. Или вы сами друг у дружки потихоньку тащите?
  Вуэр насмешливо фыркнул:
  -Дно моря - это тебе не поверхность земли. Там водятся акулы, скаты, гигантские спруты и барракуды, ядовитые водяные змеи, океанские медузы и всякая мелкая дрянь, которая обожает прятаться в водорослях, а потом стрекать неосторожных землепашцев. Прежде, чем на поле выходят обработчики, его прочесывает отряд стражников с баграми, сетями и мечами. А все время работы они патрулируют поле по периметру. Океан.
  -Стало быть, у вас там не все гладко. А я-то думал - чего моряне лезут на сушу? Сидели бы под водой, никто бы их не трогал, - заметил таврит.
  -Спасибо за совет, но ты за нас не переживай. Мы сами кого угодно потрогаем, в воде или на суше, - с любезной улыбкой ответил Вуэр.
  -Только не подеритесь, - слабо пробормотал Витим. Язык казался ватным. - У меня нет ни сил, ни желания вас разнимать.
  -Не подеремся. Так на чем я остановился?
  -Ты обрадовался, что мужчина, - ухмыльнулся Шехре-Ала. - Помнишь еще?
  -Да, конечно. Помню и то, что обрадовался, и то, что мужчина. Спасибо, - улыбка Вуэра была ничуть не уже.
  -Сама вежливость. В жизни не встречал никого вежливее, - Витим все еще прикидывался умирающим, но внутри уже закипал смех.
  -Так вот. Я совсем уже собрался было проситься в подводную стражу, как однажды случайно забрел в порт к Овику и отцу - очень уж им хотелось, чтобы я тоже остался в доках. Вот я и слонялся по пирсу, наблюдая за разгрузкой корабля - это оказалась шебека "Грозовая птица". Я увидел матросов - мускулистых, стройных... для морян, конечно. Увидел, как ловко они крепят на мачту новый парус: легко взлетают по вантам, висят на одной руке, а другой без труда ворочают огромное полотнище. Капитаном оказался мужчина, но просто великан - широченные плечи, суровые черты, орлиный взгляд. Он стоял на шканцах и наблюдал за работой. На борту было и несколько женщин: жрица, первый помощник, штурман с ученицей, торговый агент, лекарь с помощницей. Все - серьезные, деловитые. Недосягаемые.
  Вуэр поудобнее устроился на соломенном тюфяке, подложив руки под голову. А Витим подумал, что, наверное, легкая запинка при слове "ученица" ему просто послышалась.
  -Словом, меня захватило. Да еще как. Конечно, я стеснялся. Прежде выждал, когда женщины сошли на берег и отправились в город, а уж потом пошел к капитану Найро проситься на корабль. Думал, посмеется и прогонит, а он посмотрел так... оценивающе - и согласился. Он как раз собирался нанимать двух матросов, так что мне повезло. Мать подумала, и сказала, что для меня это и впрямь удачно. Есть шанс на неплохую карьеру - так она выразилась. Я-то в тот момент не думал о карьере, меня манила морская романтика, горизонты... Конечно, на деле оказалось куда прозаичнее. Ходила "Грозовая птица" вдоль восточного побережья, почти никогда берег из виду не терялся. Из порта в порт, грузы, работа веслами и парусами до кровавых мозолей, одинаковая пища, теснота в кубрике, общий гальюн. Промозглая холодная сырость зимнего Вейнара, зной и мошкара летнего Гайнора. Однако мне нравилось. Друзья - и это не просто дружба это семья. Команда. И тяжелый труд не в тягость. А за пять лет, что я на "Грозовой птице", мы побывали почти во всех городах и деревнях востока, и в каждом было на что посмотреть. Замки, крепости, храмы, древние руины. Фьорды, шхеры, айсберги, острова. Моряне, люди, степняки, порой даже горцы. Одежды, речи, лица.
  Вуэр выглядел действительно воодушевленным, и Витим невольно позавидовал. Сам он много читал, размышлял на основе чужих суждений - но ничего так и не видел, не мог составить свое собственное впечатление. Он мог похвастаться лишь знанием горцев, самых замкнутых обитателей Великого Материка. Но теперь Витиму пришло в голову, что знание это было весьма призрачным: только то, что некоторые горцы, питая какое-то расположение, сами позволили ему узнать. Не будь у Легерлея старой тетради горского сарлы, Витим считал бы сардвитов народом теней, чьи поступки непредсказуемы, мотивы привязанности или неприязни загадочны, цели неясны. Да, они имели и что-то общее с иными расами: они умели любить, они объединялись перед лицом опасности для всех, они желали кому-то передать свои знания, могли проявлять заботу и понимание. Но Витиму иной раз казалось, что на один и тот же мир он и его горские друзья смотрят словно бы через разные куски хрусталя: то, что для одних велико, для других незначительно, то, что для одних ясно и очевидно, для других туманно и неправильно. Витим не мог бы заявить, что научился понимать горцев - он научился с ними уживаться.
  Но Витим был доволен своей прошлой жизнью. Он не жалел ни о чем, кроме одного. Кроме того, что однажды не оказался дома именно тогда, когда должен был там быть.
  -Случалось нам попадать и в переплеты. Однажды зимний шторм занес почти на самую оконечность Отрога, где мы укрылись в маленькой бухте. А за ночь с гор сошла лавина и перекрыла выход в море, чудом не задев корабль. Мы ждали там три месяца, пока не растаяли ледяные торосы, питались в основном лишайниками. Лазили в горы в поисках дичи, срывались, отбивали нападения стай волков. Потеряли почти дюжину матросов, да и те, кто выжил, к весне шатались от истощения. Несколько раз встречались с пиратами в открытом море - с людьми в основном, но среди этого народа хватает и морян. Отбивались, но и нас трепали. А вот однажды не посчастливилось, - Вуэр тихонько вздохнул. - С Мольясом мы не были особенно близки: он гораздо старше, опытнее, всю жизнь провел на судах, не только на "Грозовой птице", а я всего лишь новичок, даже после пяти лет. Были бы теперь первыми братьями...
  Морянин сжал зубы, но лицо осталось неподвижным. Если бы Витим не знал его уже так хорошо, подумал бы, что тот успел вычеркнуть из жизни эту страницу.
  -Когда я в последний раз видел "Грозовую птицу", она уходила на веслах к северу. Фок-мачта и бушприт после столкновения превратились почти в щепы, снасти перепутались с такелажем таранившей нас человеческой галеры, но к счастью, пока мы сдерживали идущих на абордаж пиратов, кому-то удалось обрубить несущие реи и отцепить корабль. "Птица" освободилась, но потеряла все свое преимущество в скорости: оставались только потрепанные паруса на грот-мачте и бизань-мачте. А весел на нашей шебеке немного, всего шестнадцать пар. В весельном ходу нам не состязаться с огромными биремами пиратов, где на каждой гребной палубе по двадцать пар - итого сорок. Галера, которая увозила нас, пленных, больше в бой не вступала, но вторая отправилась в погоню, - Вуэр немного помолчал, потом словно нехотя добавил: - Мне бы вернуться в Варад. Однажды "Грозовая птица" пристанет там. Не может быть, чтобы ей не удалось спастись.
  Только теперь Витим догадался, какая печаль терзает сердце молодого морянина. Прежде он полагал, что Вуэру не о чем беспокоиться: все его друзья и родные в безопасности. Но оказывается, все это время он мог лишь надеяться, не зная наверняка.
  -Я мечтал добраться до Переправы, - сказал Вуэр другим, тоскливым тоном. - Там можно было бы наняться на корабль, который идет к устью Альмеокрины.
  -Признаться, мне тоже хотелось в Переправу, - произнес Шехре-Ала без тени насмешки, с которой разговаривал прежде. - Оттуда корабли ходят и на восток, вверх по течению. Хотя бы в Араклион - а там до Таврита уже рукой подать.
  Витим потер руками лицо.
  -И мне надо было в Переправу. На Рудный тракт.
  Они переглянулись.
  -Не думаю, что корабли перестанут ходить по Альмеокрине, - с усилием сказал Витим. - Живой туман не останется навсегда - он ведь ушел с того хутора, значит уйдет и из Переправы. Хотелось бы мне знать, что это за напасть и откуда она взялась... Но чтобы двигаться по реке, придется ждать. Вряд ли перепуганные люди скоро осмелятся вернуться туда, где властвовала смерть. Однако торговлю мало что может остановить. Полагаю, в непродолжительном времени будут проложены пути вдоль берега, и начнут собираться караваны. Проводники жили не только в Переправе, так что найдется и кому их охранять.
  -Значит... все вместе идем в Переправу? - Вуэр поднял тонкие брови.
  -Значит, идем, - подтвердил Витим.
  -Это безумие, - Шехре-Ала с удовольствием прищурился, - и именно поэтому мне нравится. Давненько мы не безумствовали, не так ли?
  
  Несмотря на уговоры хуторян, с поздним зимним рассветом следующего дня они погрузились в лодку и тихо двинулись вниз по течению. За ночь берега полностью замело снегом, но теперь вьюга прекратилась. Витим был уверен, что на ослепительно-белом фоне легко будет заметить даже издали зеленовато-желтый цвет, которым пугали беженцы.
  Однако какое-то смутное ощущение говорило ему, что никакого живого тумана в Переправе уже нет. Смерть сделала свое страшное дело и собрала немалую жертву. Более в пустом городе ей нечего делать.
  -Эй! - воскликнул Шехре-Ала, когда хутор скрылся за поросшим горбатыми елями мысом. - Вы только гляньте.
  Витим и Вуэр, сидящие на веслах, оглянулись.
  На вдающейся в реку отмели, полной обсыпанного снегом плавника, тины и прочего мусора, неподвижно стоял давешний юный степняк. Его длинные глаза были устремлены на путников, а тонкая рука вскинута в призывном жесте. Витим со вздохом взялся за свое, правое весло, подгребая к отмели.
  -Я вчера вечером случайно слышал ваш разговор, - ровно сказал степняк, когда лодка скребнула дном. - Возьмите меня с собой в Переправу.
  -Я так понял, ты сбежал от деда, - хмыкнул таврит. - Ступай-ка, паренек, обратно. Мы едем не в игрушки играть.
  Юноша казался абсолютно спокойным. Он перевел взгляд на Шехре-Ала:
  -Золотая монета Дориана, - протянул раскрытую ладонь, где действительно поблескивало.
  -Ого! Мальчик, есть и более дешевый способ расстаться с жизнью.
  -Я плачу за то, чтобы вы меня довезли, а не за беспокойство о моей жизни, - Витим подумал бы, что степняк начинает раздражаться, если бы голос его не оставался бесстрастным. - Путь по берегу займет куда больше времени, а мне надо в Переправу.
  Шехре-Ала уже открыл рот, чтобы снова язвительно посоветовать юноше отправляться назад, когда Витим перебил его:
  -Сколько тебе лет, Тмаль?
  -Восемнадцать.
  На самом деле юноша был не так юн, как казался. Степняки, которые жили меньше, чем люди, редко больше шестидесяти лет, и взрослели быстрее. Тмаль был невысок ростом, чрезвычайно тонок в кости и по-юношески красив - но таковыми для людей выглядели почти все молодые степняки. В действительности же, по меркам своей расы он был старше и Витима, и Вуэра. И если ему откажут, отправится в Переправу лесом.
  -Садись. Деньги оставь себе, пригодятся, - велел Витим.
  Тмаль прыгнул в лодку и молча спрятал монету в карман. Устроился на корме, не обращая внимания на спесивую гримасу Шехре-Ала, и опустил под ноги заплечный мешок. Витим заметил в нем характерные очертания длинного и тонкого предмета, но промолчал.
  До места соединения двух рек было недалеко: об этом свидетельствовала сама Подгорная. Порожистая и бурная в начале пути, своенравная в середине, она словно постепенно взрослела, превращаясь из шаловливого ребенка в упрямого подростка, - и вот достигла, наконец, степенной и солидной зрелости. Скалистые кручи берегов еще несколько дней назад уступили место покрытым лесом склонам, а те расступились, почтительно склоняя хвойные вершины над исполненным сознанием своей мощи потоком. Мягкая, плодородная земля всегда питала к воде куда большее уважение, чем бесплодный камень.
  И вот, спустя несколько часов спутникам показалось, что впереди леса резво бросились в стороны, ошеломленные столкновением с необъятной водной стихией, и испуганно замерли, не желая идти вслед за рекой. Там, словно темная бездна, выглянувшая из-под земли, насколько хватало взгляда расстилался простор Альмеокрины, великой, древней реки. В долине Переправы, где в нее впадала Подгорная, она была особенно широка и полноводна.
  -Здесь уже должен был быть виден туман, - сдавленно сказал Тмаль.
  -Значит, тумана уже нет, - отозвался Витим. - Путь свободен. Но ведь на это ты и рассчитывал, не так ли?
  Тот кивнул:
  -Это дрянь сожрала все, до чего смогла дотянуться, а потом двинулась дальше. Может быть, течение несет ее сейчас в Беллевр.
  Весло дрогнуло в руках Вуэра: очевидно, такая мысль не приходила ему прежде в голову. А вот Витиму приходила, но он помалкивал, опасаясь, как бы морянин не запаниковал прежде времени.
  -Надеюсь, что нет, - поспешно сказал он. - На хуторе Аггра, в верховьях Подгорной, была та же самая гадость, но у Хэгана не объявлялась. Значит, она путешествует не по воде. А возможно, вообще не путешествует по земле, иначе оставляла бы мертвый след, а такого я не мог бы не заметить.
  Вуэр отчетливо скрипнул зубами и налег на свое весло, чуть не опрокинув лодку, поскольку Витим не успел среагировать.
  -Быстрее, - прошипел Вуэр, - пошевеливайся. А лучше отдай весло, сейчас понадобится умение, а не сила. Я успокоюсь только тогда, когда сам увижу, что в Вараде все в порядке.
  Тмаль пристально взглянул на него. Прежде, занятый своими мыслями, он не обращал на своих провожатых особого внимания.
  -Он морянин? - в голосе степняка впервые прорезалось чувство: удивление. - Совсем не похож... Может, спешир?
  -Сам ты спешир, - огрызнулся Вуэр. - Там, где беллинги худеют, гривастые протягивают ноги.
  -Не сердись, - растерялся Тмаль. Шестипалая кисть машинально метнулась к голове, приглаживая тонкую золотистую шерсть. На щеках она была короткой и густой, а на голове длинной, но все же оставалась шерстью, а не волосами.
  И вот лодка вылетела на простор Альмеокрины. Ее тут же подхватило свирепое течение, закружило, словно щепку, в водоворотах двух огромных сливающихся воедино, соревнующихся потоков. Витим порадовался, что отдал весло морянину: тот виртуозно управлялся, работая то одним, то другим веслом, иногда погружал их в воду, изо всех сил замедляя чересчур ретивую струю, порой злобно покрикивал на невежественного кормчего Шехре-Ала, но раздвоиться не мог. Лодка ходила ходуном, прыгала по гневно ревущим волнам, обдавая холодными брызгами вцепившихся в банки пассажиров.
  Сил Вуэра хватило только на то, чтобы вывести лодку из основной стремнины и направить ее к левому, северному берегу. Пересекать реку на утлом суденышке было бы самоубийством.
  Переправа предстала глазам путников как живая. Красные черепичные крыши, каменные стены, застекленные окна богатых домов на набережной. Мощеные улицы, рыбацкие лодки и даже крупные галеры у причалов - Переправа была большим городом. Но - тишина. Ни единого звука кроме плеска реки и карканья вездесущего воронья - единственного признака жизни. Безлюдье.
  Вуэр подвел лодку к небольшим мосткам, у которых покачивался полный сетей пузатый челнок. Молча вылезли на берег, разминая затекшие от долгого сидения мышцы спины и ног.
  Могильная тишь была ожидаемой, но никто из четверых смельчаков не осознавал до конца, как страшно будут смотреть на пришельцев мертвые окна, как одиноко и беспомощно будут встречать их осиротевшие суда, как громко будут звучать в пустых улицах шаги, иногда заглушаемые жадным карканьем хозяйничающего в городе воронья.
  Ночной снег прошел и здесь, он с холодным участием слегка присыпал самые ужасающие свидетельства трагедии: трупы. Витим знал, как будут выглядеть люди, попавшие в объятья хищного тумана, но и он невольно содрогался, завидев широко разинутый рот обтянутого кожей скелета, чьи очертания легко угадывались под снежной крупой. Вуэр и Шехре-Ала едва не подавились криками, разглядев первое из встретившихся останков: они не были готовы к такому зрелищу.
  Тмаль не издал ни звука, не сделал ни одного лишнего движения. Он видел не только это. Он видел, как живые люди превращались в это. Однако Витиму показалось, что шаги молодого степняка вдруг стали какими-то дергаными, золотистые глаза поблекли, словно их заволокла дымная пелена. Так однажды выглядел Митеш, сын кузнеца Змитеня, когда на спор выкурил пять трубок крепчайшего табака-самосада подряд. После этого парень с медвежьим ревом разворотил амбар соседа, набил морду десятку сверстников, которые пытались его удержать - в том числе и Витиму. Во время драки Митешу сломали руку, но он этого даже не заметил, продолжая крушить все вокруг. Справляться с ним пришлось жестко: огреть по голове хорошей дубиной так, чтобы потерял сознание. Бедняга две недели валялся на кровати не в силах подняться, да едва не полгода не ввязывался ни в споры, ни в драки.
  Тмаль не принимал дурмана. Но он еще несколько дней назад спокойно и безмятежно жил в этом городе, здоровался по утрам с людьми, что валяются сейчас на мостовой бесформенными, неузнаваемыми остовами, кое-где уже расклеванными вороньем...
  Степняк целенаправленно шел знакомыми улицами, и поскольку у друзей не было другого плана, они двигались за ним.
  -Что мы здесь делаем? Здесь никого нет. Здесь ничего нет. Все, все мертво, - сдавленно выдохнул Шехре-Ала. Его зубы заметно выстукивали дробь.
  Витим тоже ощущал этот холод. Не от легкого морозца - такой обыкновенно лишь бодрит, кусая уши, щеки, заставляя двигаться энергичнее. Нет, это был тот вечный, сумрачный, стылый холод, что сковывает сердце, леденит кровь, замедляет биение жизни, медленно и неуклонно. От такого не спасет никакой огонь, никакой бег - он рождается не снаружи, а внутри, в самой душе, рождается оттого, что она не может, не хочет сопротивляться накатывающей смерти.
  Витим знал этот холод. Теперь он вечно живет там, у развалин Одинокой Башни.
  Внезапно из-за отдаленного поворота выскочила человеческая фигура. На плече покоился объемистый мешок. Увидев приближающуюся четверку, человек остановился как вкопанный, вцепившись в свой мешок.
  -Эй, ты! - обрадовался Шехре-Ала. - Погоди!
  Но человек внезапно развернулся и резво шмыгнул за тот же поворот, только пятки засверкали.
  -Это мародер, - сказал Вуэр деревянным голосом. - В этом городе из живых сейчас только падальщики... Надо выбираться отсюда.
  -Боюсь, что ты прав, - уныло согласился Витим. - Прежде, чем жизнь восстановится, здесь пройдут орды мародеров, передерутся за ценности, оставят еще не один десяток трупов. А уцелевшие жители побоятся возвращаться в свои дома, поскольку их придется отстаивать мечом в руках. Мало кто способен дать бой банде головорезов с Рудного тракта.
  -Так что же мы здесь делаем?
  -Я, кажется, тоже этого не понимаю...
  Обогнавший спутников на дюжину шагов Тмаль внезапно свернул к одному из домов, двухэтажному добротному строению. Дверь была заперта изнутри. Степняк, не долго думая, подхватил булыжник и высадил окно на первом этаже.
  -Ты что делаешь? - вскинулся Вуэр, когда тот уже взлетел на подоконник. - Это ведь не твой дом, не так ли?
  Тмаль, казалось, даже не услышал. Впрочем, возможно, так оно и было.
  -Подождем, - сказал Витим, - вряд ли он собрался воровать.
  -С чего ты взял, - проворчал Шехре-Ала, но послушался.
  В могильной тишине сквозь выбитое окно были слышны легкие шаги Тмаля в доме, скрип половиц, стук дверей. Он не задерживался ни в одной комнате надолго, методично обыскивая сначала первый этаж, потом поднявшись на второй. На уровне чердака шаги притихли.
  -Как же хочется курить, - простонал таврит, ежась на ветру. - Жаль, что весь запас вышел.
  -Может, отвыкнешь, - заметил Витим чтобы хоть что-нибудь сказать. - Твоя трубка ужасно воняла, просто кошмар.
  -Я в пещере не отвык, - фыркнул тот, - и теперь не отвыкну.
  От нечего делать Витим заглянул в зарешеченное окошко подвала - и ничего не увидел. Тьма, густая тьма. Он прижал ладони к толстому стеклу, заслоняя дневной свет, наклонился, едва не ткнувшись носом. Но глубина подвала была словно по крышу залита непроглядным дегтем. Или это закопченное стекло не пропускало света? Что такое чадящее мог жечь хозяин дома в собственном подвале?
  Назад Тмаль спускался с куда большей поспешностью, чем поднимался. Шаги простучали по невидимым ступенькам - и вот степняк легко выпрыгнул из окна. Былая грация целиком вернулась к нему, хотя лицо было по-прежнему неподвижным.
  -Чердачное окно открыто, натянута веревка к крыше дома через улицу, - выпалил он в ответ на вопросительные взгляды. - Они ушли так же, как и мы.
  -Чей это дом?
  -Здесь живет... жил портной-человек. На первом этаже - мастерская, на втором - жилые комнаты. У него жена-степнячка и трое детей.
  -Наверное, одна из детей - дочь, и наверное, ослепительно красива, - догадался Шехре-Ала.
  Тмаль не ответил. Скорее всего, он думал о том, что от этого дома до окраины города еще очень далеко, а бежать впятером, с детьми, куда сложнее, чем двум взрослым.
  -Мне нужно обыскать ближайшие улицы, - сказал Тмаль. - Степняков в Переправе не так уж и много, думаю, я смогу их узнать.
  Трое его спутников переглянулись.
  -Что ж, нам все равно больше нечего делать, - вздохнул Вуэр.
  Это оказалось труднее, чем представлялось. Тела были припорошены снегом, и чтобы определить, человек перед ними или степняк, приходилось его сметать. Жуткий оскал мертвеца с хутора Аггра преследовал Витима несколько ночей - что же будет теперь, думал он. Ссохшиеся скелеты отличались только ростом, цветом и длиной волос, наличием или отсутствием бороды. Может быть, еще одеждой. Но этого хватало. Дети, столько детей на руках у матерей. Переправа была богатым, молодым городом. Женщины, мужчины. Почти все молоды, судя по нетронутым сединой волосам. Попадались и степняки. Каждый раз приходилось звать Тмаля, и тот шел на зов без кровинки в лице, едва волоча ноги. Вглядывался в очередное тело, потом качал головой с таким облегчением, что мутилось в голове, а пушистые щеки заливала краска. Этому пареньку не занимать мужества, думал Витим, но сколько еще он сможет выдержать? Однако понимал, что Тмаля не остановить.
  Ближе к окраине трупов стало попадаться меньше; видимо, здесь успели внять тревоге. Завидев ограждающий город частокол, все уже готовы были перевести дух, полагая, что худшее позади, когда Шехре-Ала снова позвал Тмаля - и тот вскрикнул, рухнув на колени перед скрюченным трупом в женской одежде, вышитой традиционным месалурским орнаментом. Женщина прижимала к себе ребенка со слишком темными для степняков волосами.
  -Аньшали... - прошептал Тмаль подбежавшим Витиму и Вуэру, - и Итогай, младший...
  -Это жена плотника и младший сын?
  -Да, - Тмаль дрожащей рукой коснулся светлых волос-шерсти женщины. Потом снял свой плащ с похожими узорами и накинул на изуродованные невероятной мукой лица. - Их надо похоронить. Поможете?
  -Отчего бы не помочь, - буркнул Шехре-Ала, - мы ведь специально для того и выбрались из могилы, чтобы работать могильщиками. Привычное занятие.
  -Ты можешь подождать в сторонке, - резко ответил Вуэр.
  -Хватит препираться, - поморщился Витим. - Пора бы уже усвоить, что могильщиками нам придется быть еще долго, очень долго.
  Тела, завернутые в плащ, были легкими, невероятно легкими. Могила на краю кладбища им понадобилась небольшая - управились быстро, несмотря на то, что земля уже была схвачена морозом. Вновь сгодились отобранные щиты и мечи. Но когда первые комья земли полетели на расшитый плащ Тмаля, до них внезапно долетел грозный окрик.
  -Что вам тут нужно, негодяи? - взревел кто-то громовым басом.
  На опушке леса стояла горстка вооруженных людей, человек пятнадцать. Выглядели они именно так, как должны выглядеть хозяева, поймавшие в своих разоренных владениях наглого вора: хмурые, озверевшие взгляды, сдвинутые брови, обнаженные клинки. Плотный бородач впереди, видно, считал свой отряд непобедимой силой.
  Молодой степняк выпрямился, с усилием оторвав взгляд от зияющей ямы.
  -Я Тмаль, внук Чингамая-купца, с улицы Скорняков. А это, - он указал на разверстую могилу, - Аньшали, жена Танаджара-портного с Речной улицы и их младший сын Итогай.
   -Танаджара? - бородач с сомнением взглянул на соседа, рыжего, рябого и сутулого, но с огромным мечом наперевес, и тот что-то шепнул.
  Уцелевшие жители Переправы подошли ближе, скептически осмотрели могилу.
  -Вы знаете, где сейчас Танаджар? - спросил Тмаль. Его голос заметно дрогнул.
  -В лагере, там, за пригорком, - сказал рябой, потому что остальные уже прошли мимо, к Переправе. - Он жив, но малость не в себе. Впрочем, не он один.
  Рябой зашагал вслед за своими, а Тмаль бросился к опушке, вверх по склону холма.
  -По-моему, остатки жителей Переправы скрываются именно в этом лагере. Если мы и можем где-то ожидать помощи, то только там, - неуверенно произнес Витим.
  Шехре-Ала пожал плечами:
  -Идем. Какая разница, в конце концов, куда идти.
  Тмаль мчался по лесу, словно его кусала за пятки стая волков, и чем дальше углублялся в заросли, тем неудержимее становился его шаг. Остальные напрягали все силы, чтобы не отстать: только Витим умел ловко продираться сквозь лесной бурелом.
  Беглецы из Переправы не ушли далеко от своих осиротевших домов. Они разбили лагерь в укрытом от ледяных зимних ветров, но легкодоступном месте специально для того, чтобы те, кому удалось спастись, могли отыскать его и соединиться с друзьями, родными. Жаль, что счастливых встреч было очень мало. Но в этот раз она все-таки произошла.
  В лесной низинке, где деревья стояли пореже, были сооружены несколько десятков шалашей из веток, елового лапника и дерна. Под импровизированным кровом для защиты от мороза горели костры, так что дым валил из всех щелей, словно в каждом проживала ведьма и варила свои ведьминские зелья. При появлении друзей из шалашей высыпали люди - растрепанные, завернутые в немыслимое тряпье, перемазанные сажей, со слезящимися от дыма глазами. Витиму горько было смотреть, как отчаянная надежда на лицах сменяется черным разочарованием, когда они убеждались, что прибыли вовсе не те, давно ожидаемые, но отчего-то не спешащие появляться.
  -Где портной Танаджар с семьей? У него дети-мелоты, двое, - звенящим голосом спрашивал Тмаль у каждого. Кто-то отворачивался, пряча слезы и не желая разговаривать, или просто не зная такого, кто-то справлялся с собой и махал рукой вглубь лагеря.
  -Может быть вы видели Каликора-рыбака с Южной набережной? - вцепилась в рукав Шехре-Ала какая-то чумазая старуха со всклокоченными волосами, и впрямь похожая на ведьму.
  -Нет...
  -А Джадо-лодочника? - женщина средних лет, кутавшаяся в шерстяную шаль, которая когда-то была белой, пушистой и, видно, стоила хороших денег. Эта женщина могла бы быть женой зажиточного ремесленника. В ее глазах стояло безумие. - Они с Мири, женой, жили на Западной набережной...
  Витим уже хотел молча пройти мимо, как вдруг остановился.
  -Погоди, Мири - это невысокая, кругленькая такая, черноволосая девушка? У них еще ребенок, совсем маленький, в пеленках?
  -Да-да! - закричала женщина. - Вы видели мою дочь? Когда?
  -Кажется, да, вчера вечером. На хуторе Хэгана, это вверх по Подгорной...
  -О Бог и Богиня, хвала Вам, милосердным...
  Проходя сквозь толпу, Витим страшно пожалел, что не потрудился узнать имена остальных постояльцев гостеприимного хутора, но что сделано, того не воротишь.
  Под покровом леса уже сгущался сумрак раннего зимнего вечера - но разве тьма способна застлать взгляд влюбленного?
  -Ратни! - закричал Тмаль, пускаясь бегом под завистливыми взглядами.
  Хрупкая девушка в надвинутом на лоб платке, кокетливом тулупчике и длинной юбке, измазанной грязью до колен, тащила в горку большой котел и, видно, не слыхала переполоха, вызванного появлением новичков. Она недоуменно подняла голову - и вдруг выронила свою ношу. Вода выплеснулась на ее многострадальную юбку, а котел покатился вниз, туда, откуда она его с таким трудом приволокла. Ее ноги подкосились, и Тмаль едва успел подхватить ее в объятья. Девушка вцепилась в него тоненькими пальчиками, спрятала лицо на груди, чтобы скрыть рыдания, но тщетно.
  
  Ночь опустилась мгновенно, словно поджидала в сердце леса, пока друзья отыщут пристанище. Заметно похолодало, и в лагере ярче вспыхнули костры. Тут и там стучали топоры, вырубая близлежащие деревья. Порой в неумелых руках огонь разгорался чересчур сильно, так что занимались шалаши. Всем соседям приходилось хватать специально приготовленные еловые сучья и сбивать пламя, пока оно не превратилось в лесной пожар.
  -Туман исчез вчера с утра, - рассказывала Ратни, и в самом деле замечательная красавица-мелотка: тонкое личико с едва заметным пушком на щеках, темные человеческие брови над длинными степнячьими глазами, пухлые алые губы. Она помешивала в котле похлебку: их семья одна из немногих сумела захватить с собой немного еды. - Часовые, которые стояли на опушке чтобы предупредить нас, если он двинется от Переправы в лес, принесли доброе известие. Однако сегодня никто не решился вернуться в свои дома. Только некоторые мужчины отважились сходить в город и принести какие-нибудь предметы обихода, одежду. Ботогар, мой брат, тоже пошел - и вот у нас кое-что есть. Правда, еды в городе не осталось, туман сожрал все. Многие уже голодают - три дня не шутка. Мальчишки начали бить камнями ворон, больше здесь все равно нет ничего съедобного... Но завтра, если все будет в порядке, люди отправятся по домам. Может быть, в реке вновь появится рыба. Если нет, в конце концов, можно и из кожаных ремней похлебки наварить, все как-то протянуть. Говорят, лечебные травы сушеные сохранились, и соль...
  Ратни неловко подложила в костер дров, так что одно полено скатилось с горки, рассыпая искры, обожглась, ойкнула - и вдруг заплакала навзрыд, обняв руками колени. Тмаль поспешно обнял ее, Витим решительно занялся костром.
  -Когда мы убегали, отец нес Итогая, Ботогар какое-то оружие, а мы с мамой узлы с едой. А потом я вдруг споткнулась и подвернула ногу, и не смогла бежать. Тогда отец взял меня на руки, а маме пришлось бросить свой узел и нести Итогая... Но он тяжелый, она все больше отставала. Ботогар пытался ее тянуть за руку, она кричала на него. Отец не мог ей помочь, тогда он помчался вперед, чтобы отнести меня в безопасное место, а потом вернуться за ней. Но когда мы взобрались на холм, увидели, как на улице, где оставалась мама, клубится туман... Отец страшно закричал и хотел кинуться туда, а мы с Ботогаром схватили его за одежду, плакали, не пускали, но он вырывался, и как будто не узнавал нас... Потом вроде бы понял, что туда нельзя, сел на землю и смотрел. Мы рыдали, как и все вокруг, а он нет. Он с тех пор и молчит, не отвечает. Если я беру его за руку и веду, то идет, а если нет, то так и будет сидеть или стоять на месте. На меня смотрит и как будто не видит... Он, наверное, считает, что это я виновата. Если бы я не подвернула ногу, мама и брат были бы живы...
  -Ты ни в чем не виновата, не смей так говорить, - конечно, Тмаль перебил сбивчивые самообвинения. Но больше ничего не мог сделать. Витим знал, что никто не сможет поколебать уверенность в своей вине, если произошло самое страшное. Он знал, и быть может, портной Танаджар тоже. А Ратни и Тмалю еще только предстояло это понять.
  Спустя несколько часов вернулся Ботогар, мальчик-мелот лет десяти на вид, похожий на сестру, но вместо растерянности на его тонком лице была угрюмая сосредоточенность. Он принес ворох одеял. Хмуро посмотрел на вновь прибывших, узнал Тмаля, но сказал только:
  -Как отец?
  -Так же, - всхлипнула Ратни.
  -В нашем доме уже кто-то побывал.
  -Это я, - успокоил Тмаль. - Я вас искал.
  -Это ты перевернул весь дом и выпотрошил сундуки в родительской спальне? - саркастически буркнул Ботогар.
  -Нет, я только...
  -Все большие дома уже обшарили и унесли все ценное, - перебил мальчик, не слушая объяснений. - У нас почти ничего не осталось, разве что отец спрятал что-нибудь. Надо как-то расспросить его, а то помрем с голоду.
  Этому мальчику уже пришлось принять на себя роль главы семьи. И хотя ноша эта была вовсе не для его детских плеч, он взвалил ее не задумываясь и делал все от него зависящее, чтобы позаботиться о сестре и отце.
  Танаджара вывели из шалаша, но чтобы он поужинал, дочери пришлось кормить его с ложечки. Ратни кусала губы, уговаривая отца открыть рот, проглотить суп, а потухший взгляд портного в это время бесцельно блуждал по ветвям и лицам, ни на чем не задерживаясь и ничего не видя. Это был высокий темноволосый мужчина, с правильными чертами лица и небольшой смоляно-черной бородкой, в которой блестели редкие седые нити. Сгорбленные плечи и трясущиеся губы портили впечатление, но Витиму показалось, что некогда этот человек был сильным, очень сильным и очень гордым - вообще-то, подобные люди редко бывают портными, чаще воинами. Но именно таких, твердых, словно сталь, которых никогда и никому не удается согнуть, слишком тяжелый удар однажды ломает как тоненький прутик.
  
  Эту ночь они провели рядом с шалашом Танаджара. Витим знал, что ему приснятся сожранные туманом мертвецы - много мертвецов - но не думал, что во сне мертвецы эти под безмолвный крик разинутых ртов, волоча за собой шлейфы изжелта-зеленой мглы, будут колоннами маршировать из залитого тьмой подвала обыкновенного портного из Переправы.
  Не он один пробуждался в эту ночь от собственного крика. Морозный воздух, перемешанный с чадом тлеющих поленьев, был наполнен воплями, стонами и рыданиями. Многие, не в силах выдерживать кошмары сновидений, даже не пытались спать, бродя вокруг лагеря скорбными тенями или неподвижно сидя у костра словно окаменевшие от горя фенийцы из очень старой, языческой еще легенды, привезенной из-за Дадрийского моря, о разрушении города Фения. По преданию фенийцы заключили договор с силами Тьмы, за что им дарованы были несметные богатства и удача во всех начинаниях, но платить за это они должны были вечно: они должны были кормить жившего в подземельях демона своими детьми - а демон требовал пищи каждый день. Однажды фенийцы не выдержали и решили убить демона, и это им удалось. Тогда разгневанная Тьма обрушила на Фению страшные беды: болезни, голод, ураганы, полчища крыс и тараканов, ибо Тьма не желала гибели своих рабов - она желала вечного служения себе. И отчаявшиеся фенийцы обратились за помощью к Свету. Однако всем известно: Свет не способен спасти того, кто продал Тьме душу. Он может лишь прекратить страдания несчастных, но и то только если они раскаялись в совершенных преступлениях.
  Легенда гласит, что холмы в тех местах, где стояла блистательная Фения, уставлены странными камнями, удивительно похожими на стоящих или сидящих людей...
  В чем же провинились жители Переправы, невольно спрашивал себя Витим. И хуторяне Аггра. Кто провинился за всех них?
  Что это за новая, неведомая доселе напасть, и когда она нанесет следующий удар?
  
  Утром жители Переправы возвращались в свой погубленный, а теперь еще и разоренный город. Это возвращение должно было стать траурной процессией, но стало прорывом в захваченную врагами крепость: Переправа уже была во власти мародеров, слетевшихся со всех окрестностей, словно стервятники на падаль. Тут и там вспыхивали стычки, когда хозяева в собственном доме заставали грабителей, пытались отбить свое имущество. Уже раздавался звон стали, лилась кровь. Люди вновь убивали друг друга.
  Танаджара-портного дочь и сын вели под руки. Их маленькая процессия могла не бояться разбойников: четверо мужчин с мечами в руках были неплохой силой в городе, где мародеры шастали по одному, не желая делиться награбленным. Даже Тмаль извлек из своей котомки тонкий изогнутый меч - отличное оружие, как определил Витим с первого взгляда, хотя характерная для степняков форма клинка была ему непривычной. Однако держал Тмаль меч так, что привычка к обращению с ним не вызывала сомнений.
  В доме портного оказались двое. Все самое ценное уже было украдено раньше, но на долю этих тоже кое-что могло достаться: Танаджар неплохо вел дела. Мародеры шарили по полкам, сметая медную посуду, запихивали в мешки меха, сгребали хорошую одежду и постель. Увидев вооруженных людей, грабитель выпустил мешок, но вытянуть оружие не успел.
  Самым рассерженным из всей группы оказался Тмаль, именно он с яростным криком прыгнул вперед и проткнул негодяя так молниеносно, что тот вряд ли успел сообразить, что уже мертв. Тяжело дыша, степняк вырвал клинок из тела, и мародер молча повалился на пол, заливая кровью узорчатый ковер. В это время Шехре-Ала промчался на второй этаж, откуда тут же донесся шум схватки. Но когда Витим поднялся следом, работы ему уже не нашлось: вор валялся на пороге чьей-то спальни, а довольный таврит вытирал меч о его кафтан - красивый, шитый золотом кафтан, вероятно, только что выуженный из сундука.
  -У вас найдутся доски? Молоток, гвозди? - спросил Витим у Ботогара, спустившись вниз. - Необходимо заколотить окна, хотя бы первого этажа, и укрепить двери. Теперь вам придется жить словно в осаде.
  Мальчик взглянул исподлобья:
  -А вы что же - намереваетесь поселиться у нас?
  -Мы можем уйти в мой дом, - обиженно сказал Тмаль, - но, по-моему, сейчас лучше держаться вместе.
  -Не говори глупостей, Ботогар, - одернула брата Ратни. - Конечно, они останутся у нас.
  -Я не возражаю насчет Тмаля, но мы не знаем этих людей... - заспорил тот.
  -Я знаю их, - отрезал Тмаль. - И если они уйдут, уйду и я!
  Витим вздохнул. Ботогар был совершенно прав, и глупо ему возражать. Это Тмаль с Ратни слишком наивны. Вряд ли небольшая помощь может считаться поводом для безграничного доверия.
  -Если бы мы хотели что-нибудь украсть, мы выбрали бы для этого более простой способ, - мягко вмешался Вуэр. Природная морянская вежливость снова восторжествовала. - Нам нужно только переждать где-то несколько дней, пока не восстановится судоходство, но если это вам в тягость, мы немедленно уйдем.
  Ботогар насупился, не желая уступать. Все же он был еще почти ребенком, и ребенком весьма упрямым. Внимательно присмотрелся к Вуэру, впервые заметив странность его облика:
  -А это еще что за урод?
  -Ботогар, как тебе не стыдно!
  -Меня зовут Вуэр. Я морянин, - любезно пояснил тот.
  -Ну раз морянин, то это меняет дело, - язвительно ответил мальчик. - Оставайтесь, все равно никто здесь не желает прислушиваться к голосу разума.
  Ботогар задрал нос и отправился помогать сестре устраивать отца.
  -Надо бы убрать трупы, - заметил Вуэр. - Пошли, Шехре-Ала.
  -Да, разумеется, иду. Я уже давно не рыл могилы, вспомнить охота...
  Витим и Тмаль взялись заколачивать выбитые окна, в которых свистел ледяной ветер, Ратни и Ботогар начали прибирать в доме. Вскоре в печи запылали дрова и, наконец потеплело. Однако готовить обед было практически не из чего - если, конечно, не считать пресловутых кожаных ремней. Но их есть пока еще никому не хотелось.
  -Ратни, может быть, в подвале найдутся еще доски? - крикнул Тмаль, критически разглядывая обломок табурета, никак не подходящий по размеру к дыре в двери.
  -Не знаю, - девушка втащила залитый кровью ковер, бросила его на пол и устало вытерла пот со лба. - Вряд ли. У отца в подвале своя мастерская, он нас никогда не пускал туда, говорил, там ядовитые краски для тканей.
  -Разве портной не покупал уже крашеные ткани? - удивился Витим. Даже в Двенадцати Хуторах материю красил ткач.
  -Покупал. Но иногда красил и сам.
  -Ладно, нет так нет, помоги, Витим, - Тмаль начал пристраивать кусок сиденья к входной двери. Выходило скверно: как он ни прикладывал, все равно оставались здоровенные щели.
  Но Витим уже отложил молоток. Он неплохо разбирался в красках для тканей, но не мог припомнить ничего такого ядовитого, что нельзя и близко подпускать уже выросших детей.
  -Я хочу взглянуть на этот подвал.
  Его тон был таким, что Тмаль забыл о непослушном обломке сиденья, а Ратни без возражений пошла показывать дорогу.
  Дверь как дверь, ничего особенного, если не считать того, что она была толще и крепче входной. Петли словно на воротах монастыря тасмелиток, а замок - ого-го!
  -Твой отец что, золотом ткани красил? Зачем в обыкновенном подвале такая дверь?
  -В самом деле странно, - удивленно протянула Ратни. - Я как-то раньше не замечала.
  Витим сразу понял, что выломать эту дверь будет непросто, но все же попытался. Однако когда он вставил кончик меча в щель между косяком и дверью, а потом налег, то понял, что скорее сломается грубый клинок, чем доска из загадочного дерева. Для пробы Витим несколько раз сильно ткнул в дверь мечом, но отколовшиеся щепочки вряд ли были крупнее еловой хвоинки.
  -Да оставь ты ее, - Тмалю надоело ждать.
  Но Витима не покидало странное ощущение. Какое-то не то предчувствие, не то догадка. Он понятия не имел, что надеется обнаружить в подвале, но туда его тянуло, словно магнитом.
  Отчаявшись справиться с дверью, Витим решил попробовать иначе. В подвале было окно, то самое, непроглядно черное.
  Решетку удалось отковырнуть. А потом Витим как следует размахнулся и ударил мечом в стекло.
  Вот тут-то Тмаль и Ратни ахнули: сталь высекла искры, словно ударилась о такую же сталь, и парня отбросило отдачей собственного усилия. А стекло осталось цело! На нем не оказалось даже царапины, в то время как острие меча заметно затупилось.
  -Что же это за вещество? - поразился Тмаль.
  Витим провел рукой по окошку, постучал согнутым пальцем:
  -Это стекло. Вне всяких сомнений.
  -Но стекло не может противостоять стали!
  -Скажи-ка мне, Ратни, - Витим посмотрел девушке прямо в глаза. - Чем кроме шитья занимался твой отец?
  -Ничем, - она выглядела растерянной, а от взгляда Витима поежилась и отступила на шаг, прижавшись к Тмалю.
  -Сколько времени он проводил обычно в этом подвале?
  -Вообще-то много, несколько часов, а иногда и целый день. Он придумывал новые узоры...
  -Ерунда, - отрубил Витим, - он мог здесь заниматься чем угодно, но только не узорами. Вспоминай. Может быть, вы слышали странные звуки, вспышки света? Давай.
  -Да в чем дело? - Тмаль выступил вперед, заслоняя испуганную таким напором Ратни.
  Витим злобно пнул окно ногой, что оно столь же презрительно проигнорировало.
  -Стекло защищено заклятием, так же как и дверь. И насколько я в этом разбираюсь, это заклятие не из простеньких и не из дешевых. Оно гораздо сильнее тех, что покупают торговцы или ростовщики для своих кошельков - такие я повидал в Вейнаре.
  -Не может быть! - от изумления Ратни забыла о недавнем испуге.
  -Проклятье, я так мало понимаю в человеческой магии! Если бы здесь была Рианнон... - Витим осекся. - Словом вряд ли нам удастся самим проникнуть в подвал. Но когда Танаджар придет в себя, непременно дайте мне знать. Очень хочется задать ему пару вопросов...
  
  Весь вечер этого дня, да и еще несколько дней были посвящены наименее приятному из возможных занятий. Но нельзя жить в городе, чьи улицы завалены трупами - а значит, кому-то надо было вывозить их, рыть могилы, вырезать безымянные кресты с одной лишь датой: "...-16 ноября 12089". Мерзлая земля сопротивлялась ударам заступов и лопат, словно не желала принимать в свои недра эти изуродованные, обезображенные, искалеченные до неестественности тела. Но кладбище неуклонно разрасталось; склон холма покрывали одинаковые насыпи черной земли, под которыми лежали завернутые в тряпье мертвецы: на гробы ни у кого не было ни материалов, ни сил.
  Ежедневно вспыхивали ожесточенные стычки с мародерами. Появлялись новые трупы, которые тоже надо было хоронить. Друзьям тоже пришлось подраться; хотя на них-то особенно не нападали, спокойно смотреть на то, как разбойники нагло лезут в обитаемые дома, отшвыривая женщин и убивая мужчин, было невозможно.
  Пустые дома не защищали. В них порой оказывались не только шайки с Рудного тракта, но и сами жители Переправы. Что добру пропадать, думала какая-нибудь женщина, мать пятерых детей. Лучше уж мне, чем мародерам, полагал бедняк, забирая новую шубу погибшего соседа. Против таких слов возразить было трудно.
  Некоторые выдвигали идею создать отряд для постоянного патрулирования и защиты тех, кто не может справиться сам. Однако от этой затеи пришлось отказаться: здоровых мужчин было слишком мало, и каждый из них пекся в первую очередь о своей собственной семье. Домов, способных без ущерба для своей безопасности выделить вооруженного человека, было недостаточно, поэтому каждый защищался как мог. Часто оставшиеся в одиночестве женщины, дети - да и мужчины - просились под крышу соседа. Вместе все же спокойнее.
  Поздно ночью мужчины возвращались домой, где их, голодных, ожидала жидкая похлебка из семян еловых шишек. А многие и не пускали своих женщин в лес собирать скудные плоды засушливого лета, отнятые у белок и зайцев. Слишком многие не вернулись, попавшись в лапы разбойников.
  Однако голод не успел прийти в Переправу. Когда трупы были убраны, в Альмеокрину вернулась рыба. Река покрылась лодками с рыбаками; и хотя такая пища была однообразна, она могла помочь протянуть до весны.
  В один из сизых пасмурных дней на быстрых волнах показался легкий баркас, шедший с южного берега. Река швыряла и подбрасывала шестивесельную посудину - обыкновенно такие небольшие суда не решались пересекать широченную Альмеокрину, но опытные гребцы умудрялись преодолевать течение - и вот баркас под восторженные вопли рыбаков пристал к забитому брошенными судами пирсу.
  На набережную сбежались едва не все выжившие жители - то пришли вести из Правобережной Переправы. Оказалось, что южная часть города пострадала меньше: туман захватил только берег и прилежащие к нему улицы, а окраины остались невредимы. Еще гости сообщили, что городской голова, которому тоже удалось спастись, разослал гонцов с сообщениями о постигшем город бедствии, а значит, скоро должна прийти какая никакая помощь.
  И в самом деле. На следующий день после визита правобережцев жители Переправы со слезами на глазах встречали галеру регулярного императорского флота из Араклиона. Речные галеры были невелики и обладали всего одной гребной палубой, но четыре десятка гвардейцев ее команды для опустевшего города были мощной силой. Витим вместе с остальными с удовольствием наблюдал, как матросы спускают синий прямоугольный парус, хлопающий на свежем западном ветру, как дружно вонзаются в свинцовые воды реки длинные весла, разворачивая корабль. Приветственные клики, подброшенные в воздух шапки сопровождали подход галеры к причалу. Люди обнимались, хлопали друг друга по плечам: теперь будет куда полегче. Имперская сила защитит от разбойников, и можно будет спокойно отстраиваться, обживаться, можно будет перестать дрожать от страха по ночам, сжимая в руках дубины и вскакивать от каждого шороха, оглядываться, выходя на улицу, словно вор...
  Тяжелая поступь воинов по сходням ласкала слух, хмурые взгляды из-под остроконечных шлемов были милее улыбок, лязг исцарапанных, видавших виды доспехов и зрелище мечей и луков были самыми желанными картинами для жителей Переправы - желаннее были бы разве что корабли с трюмами, наполненными едой...
  Капитан императорской гвардии устроил штаб в одном из пустующих домов на набережной. Он выслушал жителей города, и со следующего же дня ввел комендантский час. После восьми часов вечера на улицах могут находиться только гвардейцы, которые взяли на себя патрулирование. Это и в самом деле помогло, хотя стычки не прекратились: все-таки мародеров в окрестных лесах были сотни и тысячи. Единственное, что давало надежду и возможность противостоять бесчинствующим ордам - это их неорганизованность. Напади они всем скопом, от Переправы не осталось бы камня на камне, и капитан очень хорошо понимал это.
  Через несколько дней после прибытия, оставив на берегу две дюжины гвардейцев, галера снялась с якоря и двинулась назад, на запад, с подробным донесением командиру араклионского гарнизона и настойчивой просьбой о крупном подкреплении.
  Галера увезла с собой Шехре-Ала, нанявшегося на нее в качестве гребца. Гвардейцы охотно взяли на борт троих мужчин, желающих как можно скорее попасть в Араклион и не гнушающихся тяжелым трудом: это позволило оставить на берегу еще троих воинов. Кроме Шехре-Ала в Переправе оказались двое торговцев из Брука, которые тоже спешили домой.
  Прощание вышло коротким, почти мимолетным. Вуэр низко, чисто по-морянски, поклонился тавриту, бормоча слова признательности и дружбы, Витим сдержанно пожал ему руку.
  -Да ниспошлют нам всем удачу Великие Сетуллы, - отозвался Шехре-Ала. - Надеюсь, и вы увидите однажды цель вашего пути.
  Махнув на прощание, таврит легко взбежал по сходням на галеру, но Витим увидел, как он тут же покачнулся, хватаясь за борт. Волнение огромной реки, с берега казавшееся обыкновенной зыбью, колыхало корабль. Сухопутному вояке качка была внове, однако он мужественно улыбался, цепляясь за леер, пока сердитый гвардеец не указал ему место на гребной скамье.
  
  Спустя всего месяц после катастрофы жизнь в Переправе начала налаживаться. О нет, она не была больше кипучим, деятельным, состоятельным городом. Теперь она стала всего лишь тенью той, что была еще совсем недавно. На ее узких мощеных улочках больше не было толкотни и гомона разноязыких голосов, безлюдные причалы были забиты вмерзшими в прибрежный лед лодками, оставшимися без хозяев, большая часть домов пустовала. Но Переправа и не умерла.
  В середине декабря возобновил свою работу речной порт. Две двенадцативесельные галеры наконец были укомплектованы гребцами и начали свои рейсы, соединяя левый и правый берега Альмеокрины и вновь оправдывая название города. От желающих совершить поездку на другой берег не было отбоя: люди с нетерпением ждали встречи с родными и друзьями, надеялись раздобыть припасы, везли на продажу то, что еще сохранилось из ценностей. Рвались на борт купцы, чей торговый путь был неожиданно прерван нападением живых туманов - поговаривали, что в Правобережной за месяц их скопилось уже несколько десятков. В Левобережной ждал своей очереди всего один караван, но тот состоял из двух десятков повозок и сотни людей сопровождения. Только он один сумел пробиться сквозь кишащие разбойниками леса около города, положив едва не половину защитников и потеряв значительную часть добра. Однако опасность не могла остановить торговлю: вложенные в товары деньги должны быть возвращены - а для того, чтобы не прогореть, северные купцы порой идут и не на такой риск.
  В тот день, когда Витим с бьющимся сердцем поднялся на борт юркого корабля под милым названием "Ёрш", вновь шел снег. Ветер гнал крупные хлопья по реке, словно белые сыпучие волны над серыми, сморщенными и сердитыми. У реки было столь же хмурое настроение, как и у сидящих на выносных скамьях гребцов, которых низкий борт не спасал ни от залепляющего лицо снега, ни от хлещущих речных волн. Палуба была забита людьми, примостившимися на банках, на узлах и прямо на дощатом настиле, трюм полон груза - перегруженная галера низко сидела на воде и неохотно слушалась руля. Кормчий, плотный бородач, зло налегал на правило, которое непокорно дергалось в его руках: Альмеокрина в полной мере проявляла свой строптивый декабрьский характер.
  Витим пристроился рядом, на корме. Ему, в общем-то, не слишком сильно нужно было на правый берег, хотя Ратни и надавала перед отъездом поручений. После того, первого, дня девушка больше не пугалась парня, который, стремясь загладить свою вину, без конца что-то мастерил, чинил, прилаживал. Тмаль однажды даже приревновал невесту к смазливому человеку, который все время крутится поблизости. Поняв однажды причину внезапной резкости со стороны степняка, Витим только улыбнулся, а Тмаль при виде этой улыбки вздрогнул, как будто его обдали ледяной стужей. И больше почему-то ему не приходило в голову ревновать.
  Однако ни Витим, ни Вуэр не планировали задерживаться. Морянин с нетерпением ждал какого-нибудь корабля с востока - ведь суда из Варада часто поднимались вверх по Альмеокрине. Отсутствие вестей из дома делало Вуэра несчастным и больным.
  Витим тоже мечтал о вестях. Но ответы на его вопросы получить было гораздо труднее.
  "Ёрш" резко подпрыгнул на особо высокой волне, правило неожиданно сильно мотнулось в руках кормчего, едва не высадив ему зубы. С проклятьями тот налег на упрямый рычаг, который ходил ходуном, словно живой. Витим знал, что опытный кормчий справится с правилом - новичок не отважился бы выйти на простор Альмеокрины, да еще зимой. Но надо было завязывать разговор - и он навалился на руль со своей стороны, толкая в ту сторону, куда кормчий тянул.
  -Спасибо, парень, - выдохнул корабельщик, когда "Ёрш" взял, по его мнению, правильный курс, вытирая пот, струящийся со лба несмотря на метель и мороз. - Проклятый снег, ни зги не видать, видно, попали в струю от Подгорной. Придется тебе еще разка три подсоблять, я уж знаю: коли подхватило течением, ни одной стремнины не минуешь. Я с тебя платы не возьму, если сумеем удержать так, чтобы ни одного пассажира за борт не смыло, - кормчий невесело захмыкал, давая понять, что это шутка.
  -Договорились. Я Витим.
  -Зарлей. Лодочник из Правобережной.
  Они кивнули друг другу.
  -Давно на речных галерах?
  -Да почитай всю жизнь, - с гордостью ответил Зарлей. - Наша семья - все потомственные лодочники. Дела шли. У нас с братом уже шесть таких корабликов было до тумана.
  -Разве с ними что-то случилось? - удивился Витим.
  -Две в рейсах были в ту ночь. А на одной из них брат... - лодочник мотнул бородой, отгоняя непрошенную грусть. - А на сохранившихся четырех команды не осталось. Почти все матросы у самого берега жили. Большинство из этих, - он показал на скамьи, где сидели гребцы, - впервые весло в руки взяли. Волну не держат, лопасть едва не плашмя о воду шлепают - брызг много, а толку мало. Река - она твердую руку любит.
  -И много раньше народу переправлялось? - продолжал Витим расспрашивать. Словоохотливый лодочник, видно, был и сам не прочь поболтать.
  -Еще бы! Думаешь, мы одни возили? В те дни таких посудин как "Ёрш" по Альмеокрине, почитай, десятка три крутилось, да штук пять больших галер, по дюжине пар весел.
  Витим сжал зубы. Иголка в стогу. Да и тот ли стог?
  -А не приходилось ли тебе, уважаемый Зарлей, в самом начале осени везти воинов в черных бархатных плащах - человек десять, а среди них девушка. У командира был узорчатый нагрудник и символ - крылатая ящерица.
  Витим постарался задать этот вопрос небрежно, словно вдруг припомнил о старых знакомых. Но лодочник хитро посмотрел на парня:
  -У тебя к ним интерес, что ли? Еще какие приметы есть?
  -Нет.
  -Тогда не найдешь.
  -Что так?
  Зарлей покачал головой, усмехаясь:
  -Смотрю вот и думаю: в самом деле ты такой простодушный, аль прикидываешься. Или кто-то, кто приметы тебе эти передавал, бархата от волмы не отличает, да и изображений драконов в глаза не видал. Дикарь из лесу, не иначе.
  -Волма? Дракон? - Витим растерялся. И вдруг догадка словно сама прыгнула ему навстречу из толпы на палубе. Там, ухватившись за мачту со свернутым парусом, стоял гвардеец. Волмовый плащ, в который он кутался, действительно напоминал бархат, а на левом плече извернулся маленький дракон - символ Дорианского императора...
  Парень уставился на ничего не подозревающего служаку, словно тот только что выполз из пекла и даже не позаботился спрятать рога и хвост.
  -Гвардейцы? Не-ет... не может быть.
  -Ну не знаю, чего там не может быть, - протянул лодочник, - а только гвардейцев по Рудному тракту разъезжало немало. И многие сопровождали знатных дам или кавалеров. Вот так-то.
  Как же так, - лихорадочно метались мысли, пока Витим снова изо всех сил прижимал вновь ожившее правило, - никому в голову не пришло, что это регулярная императорская дружина? И те торговцы из "Жирного вепря" обмолвились об "отряде в черных плащах", а вовсе не о гвардейцах. Уж они-то, в отличие от дядьки Каро, должны были на своем веку повидать всякого, не спутают.
  А что, если эти люди просто решили затеряться? Они крайне похожи на гвардейцев, но носить императорский знак не имеют права. Дракона нельзя, а вот крылатую ящерицу - сколько угодно. Тот, кто не знает разницы или не приглядывался - примет за настоящую гвардию. Тот, кто будет проверять подорожные - не придерется. Витим дал бы голову на отсечение, что доспехи тех самых людей несли не дракона, именно ящерицу с крыльями, а плащи - не исключено, что и впрямь бархат.
  О да, затеряться им удалось. Витим не был настолько наивен, чтобы этого не понимать. Одно только смущало. Кому и для чего нужна вся эта ловкая маскировка? Можно понять, если важный барон разоряет замок соседа, а потом искусно заметает следы. Но от кого прячутся эти - ведь не может быть, чтобы от него, Витима! Кто, черт возьми, он такой - жалкий лесной охотник, крестьянин, мальчишка... Не его бояться тому, кто посылает отряды наемников громить беззащитные хижины.
  Или, может, дело в Легерлее? Что, если когда-то старик в погоне за книгами впутался в нехорошую историю, проник туда, куда не должен проникать, увидел то, что не имел права видеть. Хозяин похищенного имущества много лет выслеживал вора, а потом - отомстил? Но опять же - от кого прятаться? От неведомых друзей Легерлея, возможно, колдунов, которые не оставят без внимания смерть книгочея? Но можно ли спрятаться от настоящего мага под знаком крылатой ящерицы вместо дракона? Хотя Витим не был магом, инстинкт подсказывал, что нет.
  Все нескладно, с какого конца не возьмись. Ясно только одно. Двигаться дальше, к Речному, так же бессмысленно, как и возвращаться назад.
  Оставался всего один вопрос, но ответить на него Витим был не в силах.
  В чем же тогда смысл?
  Для чего нужна вот эта река в вихре ледяных хлопьев, вот это старое весло, отполированное мозолистыми руками, вот этот берег, что смутной тенью встает за бурунами снега, смешанного со струями воды. Что там говорит лодочник, с облегчением помахивая рукавом, о чем так странно завывает ветер...
  
  Витим вернулся в дом портного Танаджара уже в полной темноте. В общей комнате ярко, уютно горел камин. Домочадцы мирно занимались какими-то делами: Ботогар, закусив от усердия тонкие губы, пытался приладить заплату на прохудившийся сапог, Тмаль выстругивал новые грубые миски и ложки взамен украденных расписных, Ратни варила уху, Вуэр плел циновку из надерганного у реки тростника. Танаджар по обыкновению неподвижно сидел у огня, глядя на языки пламени. Но вместо того, чтобы успокоить истерзанную душу, эта безмятежная картина резанула болью: вот почти так же проходили вечера в Одинокой Башне. Не хватает только, чтобы кто-нибудь тихо и размеренно читал, бережно шелестя ломкими от старости страницами...
  Это навсегда останется в нем.
  Витим бросил в угол с трудом добытый мешок с мукой, сверток сала и неловко брякнулся на скамью, едва не промахнувшись. Старая, застиранная и зачиненная одежда, снятая, верно, сто лет назад с убитого наемника, обледенела от речной сырости и царапала кожу, а ноги в чужих сапогах вовсе занемели. Руки, впрочем, тоже скорее походили на клешни: лодочник Зарлей убедил парня и обратный путь проделать помощником на "Ерше". Сражение с правилом вымотало вконец, но зато позволило сберечь припасенные за переправу деньги. У Ратни загорелись глаза при виде толстенького мешка, вдвое большего, чем ожидалось, и все, конечно, набросились с расспросами, одеялами и горячим питьем.
  Но Витиму больше всего хотелось только спать - спать, спать без сновидений, все равно, где и на чем, лишь бы как можно дольше. Милосерден Цеврон, третий сын Бога и Богини, он позволяет людям спать, коротает печальное время, изгоняет тоску - хотя бы всего лишь на ночь.
  От него отстали, и он погрузился в дремоту, однако заснуть, провалиться в темную яму, как хотелось, не удалось. Навалилось оцепенение, полузабытье и почти уже безразличие, голоса доносились издалека, искажались и растягивались, но все же проникали в усталый мозг.
  -Откуда вы взялись, почему молчите почти всегда? - так или как-то очень похоже расспрашивал Ботогар Вуэра.
  -Что это за место, где два человека, из Отрога и из Таврита, становятся лучшими друзьями морянина из Варада? - подхватывал Тмаль.
  -Какая разница, - слабо отбивался Вуэр. - Это несчастный, пораженный проказой мир, и стоит ли знать о его болезнях больше. Вам ведь своего хватает. Туманы. Что это, откуда? Что за темная воля вызвала из небытия неведомое зло?
  -Никто не знает. Мало кто вернется в Переправу... Люди боятся, что это снова повторится... - разговор, послушный словам Вуэра, вновь свернул в сторону самого страшного.
  Голоса стихли за полночь. Домочадцы разошлись по спальням, оставив спящего Витима внизу, у прогоревшего, но все еще теплого камина. Однако наступившая тишина, когда перестали даже потрескивать искры, вместо того чтобы погрузить в глубокий сон, пробудила его. Безмолвие, беззвучие, которое бывает только в самый глухой час ночи, возвратило всю тяжесть мыслей и всю тоску по утраченному безвозвратно. Тишина реальности слабо нарушалась только в одном, давно уже пропавшем диапазоне - где-то глубоко под Переправой располагались жилы, богатые медью, как привет Семиветровых гор, невесть какими судьбами занесенный так далеко на юг, в самое сердце плоских равнин Альмеокрины.
  Витим лениво подумал, что у разговорчивой меди можно что-нибудь попросить. Наверняка, непривычная к лести, которой ублажают горцы свои шахты и пики, медь выполнит и несколько просьб. Но что? Красивый металл не накормит, не оденет. Выкопать его на продажу непросто, залежи слишком глубоко. Для этого надо оставаться до весны и начинать рыть колодец саженей в семьдесят. Добыть ее за пару дней не получится даже с помощью самой меди.
  Разве что проникнуть в подвал. Да, это вполне можно попробовать. Вряд ли человеческие заклинания, связывающие неживую материю, окажутся сильнее самой материи, желающей освободиться. Но сейчас Витиму не хотелось вставать. Тело настойчиво считало себя измученным, а бодрствующий разум не давал ему отдыхать так, как оно того заслуживало.
  Он лежал с закрытыми глазами и слушал непонятный шепот меди. Может, кто-то из горцев и способен уловить смысл того, что говорят горы. Шаманы, например. Но Шет не был шаманом и не мог перевести, он говорил только, что речь гор состоит не из слов, и звук ее несет не мысли.
  Внезапно в темноте уснувшего дома тихо скрипнула половица. Витим решил было, что ему показалось, но скрип повторился уже на лестнице. Кто-то спускался на цыпочках со второго этажа.
  Он уже приготовился к тому, что сейчас заботливая Ратни укроет его еще одним одеялом. Или Вуэр начнет пихать в бок оттого, что ему не спится и хочется поговорить. Но приблизившиеся шаги так же тихо и отдалились. Они проследовали в подвал.
  Сон слетел в одно мгновение, словно его и не бывало. Витим бесшумно оказался на ногах. И уже ступив на первую ступеньку лестницы, внезапно понял, что совсем не удивлен. Более того, прекрасно знает, кого обнаружит на нижней площадке.
  Под ногами Витима половицы не скрипели. Поэтому его появление прошло незамеченным для человека, совершавшего пассы в свете крошечной свечки, который позволял различить разве неясный силуэт ночного визитера. Витим неподвижно наблюдал за действиями мага: закончив размахивать руками, тот извлек из кармана ключ и легко провернул его в замке. Дверь распахнулась в полной тишине, что позволяло предположить еще одно постоянно действующее заклятие на петлях.
  -Весьма рад познакомиться, маг Танаджар, - негромко сказал Витим.
  Портной вздрогнул от неожиданности и резко обернулся. В парня уперся тяжелый и мрачный, словно могильный камень, взгляд, способный пригвоздить к месту даже разъяренного барса. Однако Витим не пустился наутек, а на его лице по-прежнему читался холодный интерес.
  -Убирайся отсюда, - голос Танаджара оказался таким же тяжелым, как и взгляд.
  -С наслаждением. Переправа нынче, пожалуй, самое гнилое место на всем Великом Материке и прилежащих островах.
  Прежде маг, вероятно, превосходно владел собой, и захватить его врасплох не удалось бы никому. Но случившееся недавно подкосило его. Витим заметил, как дернулся его рот при напоминании о беде города.
  -Тогда чего ты ждешь?
  -Скажем так: я очень надеюсь на помощь. Твою помощь, почтенный Танаджар.
  -В самом деле? - губы мага слегка искривились уголками вниз, что, видимо, должно было означать пренебрежительную усмешку. - И с какой стати я должен тебе помогать? Ты привел к нам этого молокососа-степняка, который теперь спит с моей дочерью? Невелика заслуга.
  Витим улыбнулся.
  -Ни в коей мере я не пытаюсь купить твое расположение, уважаемый, прошлыми заслугами. На самом деле я намерен прибегнуть к шантажу. Это будет не очень элегантно, но гораздо эффективнее.
  -Ты спятил, сопляк? А ну живо выметайся из моего дома, а не то... - Витим видел, что маг пытается вызвать в себе гнев на невероятного наглеца, но у него плохо получается. Не оттого, что расположен к парню, а оттого, что в душе этого человека очень мало осталось того, что способно гневаться. Танаджар некогда горел слишком ярким пламенем, а теперь оставшийся от его сущности кусок шлака вряд ли когда-либо еще вспыхнет огнем.
  -Ты потерял еще не все, почтенный портной Танаджар, - перебил Витим. - Например, у тебя остались сын и дочь, этот дом - вместе с подвалом, разумеется, - уважение соседей и собратьев по ремеслу, и, наконец, жизнь.
  Маг бросил попытки разгневаться и поинтересовался устало:
  -И чему же из перечисленного ты намерен угрожать?
  -Всему. Кроме, пожалуй, жизни. Но это - наименее ценное из всего, не так ли?
  -А ты не размениваешься по мелочам, - саркастически заметил Танаджар, прислонившись к косяку. - Все это даже начинает меня забавлять. Ну-ну, продолжай.
  -Я весьма рад, что сумел тебя развлечь, - Витим поклонился. - Но не будем терять время. Полагаю, если хорошо осмотреться в этом приятном помещении, - он указал на приоткрытую дверь за плечом мага, - найдется немало сведений о том, откуда явилась напасть, погубившая Переправу. Не знаю, трагическая ошибка ли это, или осознанный сговор с тьмой... Как думаешь, как поступит глава магов императора, когда узнает о том, что творится на подконтрольной ему территории? И как отнесутся уцелевшие жители Переправы, включая твоих детей, к тому, кто повинен во всех их несчастьях?
  Танаджар резко вдохнул, раздув ноздри.
  -Ты ничего не знаешь, щенок! - теперь ему, похоже, удалось придти в ярость. - Но даже свои нелепые домыслы ты никому и никогда не расскажешь.
  Маг взмахнул руками, но Витим давно был готов к такому обороту. "Великое сердце земли, алый блеск, сила и мощь. Удержи, медная гора, схвати, обездвижь. Яви свою высшую власть, величайшую волю. Откликнись, опора тверди мирской, основа основ". Он не боялся переборщить с похвалами: чем больше лести, тем охотнее слушаются горы. И судя по всему, меди чрезвычайно понравилась хвалебная речь в ее честь.
  Танаджар внезапно замер в нелепой позе: руки подняты, пальцы скрючены, словно он изображает страшилище и пугает детей, ноги слегка согнуты, голова наклонена вперед, будто собрался бодаться. Витим не знал, что намеревался сделать с ним маг, но закончить колдовство тот явно не успел. От извлеченной и потерянной энергии у Танаджара аж глаза полезли на лоб.
  -Зря ты так, - прокомментировал Витим, тайком переводя дух. Все же он не был до конца уверен в расположении меди. Был миг, когда та помедлила, словно в сомнениях, и проситель успел вспотеть, пока она размышляла, всерьез опасаясь, что сам загнал себя в ловушку. Ведь Танаджару-то терять нечего.
  Витим обошел мага и снял с полки почти догоревшую свечку.
  -Стой, - прохрипел Танаджар, когда он переступил порог. Лицо лже-портного было багрово от усилий освободиться, но медь не пускала. Витим не обратил на него внимания.
  В подвале было темно как в могиле, но парень легко обнаружил массивные канделябры, полные толстых свечей. Еще бы, для занятий колдовством требуется немало света.
  Он сам удивился, насколько оказался прав в своих догадках. Перед ним предстало логово темного мага во всей его неприглядности - хотя Витим не слишком разбирался в темной магии, понять это не составило труда. Нет, здесь не было паутины и летучих мышей, не было характерной вони разложения - ничего такого, что описывается в книгах, накропанных несведущими писаками. Темная магия давно находилась под запретом у всех разумных рас Великого Материка, а потому представлялась разумным существам полузабытым пережитком невежественного язычества. Только Таврит по слухам еще склонялся к тьме в своих ритуалах, но пока он не выходил за свои границы, его терпели.
  Несмотря на сотни горящих свечей, здесь было очень темно. В углах неподвижно висел мрак, который, верно, не сумело бы рассеять и полуденное солнце, пол и потолок были испещрены колышущимися тенями, которые отбрасывали все предметы, а дрожащие язычки пламени, казалось, не рассеивали, а сгущали сумрак. Кроме того, здесь было крайне холодно, и выдыхаемый воздух тут же превращался в облачка пара. Вдоль дальней стены располагалась стойка с обыкновенными принадлежностями: тигли, реторты, флаконы с жидкостями и порошками. Ничего особенного, если не считать того, что большинство содержимого пузырьков не отражало свет, представляясь черными провалами на форе освещенной стены. Стены были расписаны замысловатыми рунами со странными потеками - Витиму никогда не приходилось встречать такие. Насколько он мог судить, все надписи были сделаны кровью, и вероятнее всего, кровью самого Танаджара. "Так вот почему он выбрал личину портного, - мелькнула мысль. - Никто не удивится, что исколоты пальцы". Витим почувствовал, как все волоски на теле встали дыбом, и поспешил выбраться, прикрыв за собой дверь.
  Маг оставался в неподвижности, хотя, верно, успел уже перепробовать множество попыток освободиться.
  -Не старайся, - брезгливо сказал Витим. - Это горская магия, и все твое темное колдовство бессильно. Помочь тебе теперь может только горец, да и то не каждый. Или я.
  Он догадывался, был почти уверен в своих подозрениях. Но увиденное потрясло - Витим не смог справиться с невольной дрожью.
  -Какое еще темное колдовство, - прохрипел Танаджар, глядя на парня налитыми кровью глазами. - Это была ошибка, всего лишь единственная ошибка. И я расплатился за нее не меньше, чем все остальные.
  -Расплатился? Да, если не считать того, что все остальные ни в чем не виноваты! - Витим чувствовал, что теряет контроль над собой. Темный колдун, который повинен в чудовищной смерти большего числа разумных, чем погибло от болезней минувшим летом, он осмеливается оправдываться, утверждать, что это всего лишь ошибка! Более всего ему хотелось сейчас высказать меди еще одну просьбу - раздавить. Сознание того, что она послушается, наполнило труднопреодолимым искушением.
  Витим не разбирался ни в темной магии, ни в образе мышления темных магов. Спускаясь в подвал, он надеялся, что это был неудачный эксперимент самого обыкновенного волшебника. Именно поэтому осмелился с ним торговаться. Но что делать теперь, он не представлял. Права молчать у него нет. Танаджар не может оставаться на свободе и продолжать свое колдовство, вновь убивая разумных существ. Самым правильным было бы передать его в руки того самого главы магов Дорианской Империи, но где же его взять?
  Вдруг парень понял, что Танаджар продолжает что-то говорить:
  -Отпусти, я сделаю все, что ты захочешь. Я не могу потерять то, что еще осталось. Да, люди не виноваты, но ты думаешь, я не скорблю о них? Я не хотел этого, никогда не хотел. Я всегда хотел только одного: спокойно жить вместе с Аньшали, растить наших детей. А теперь ее больше нет. Я потерял ее. Проклятый Рушура-татми отнял ее так же, как и подарил. Я исполнял все его приказания восемнадцать лет, а он отнял ее. Но остались наши дети. Мне наплевать на то, что сделают все до единого, но Ратни и Ботогар никогда ничего не узнают! Пусть я умру, пусть навсегда останусь на этом месте, они не должны знать!
  Какое-то звериное чутье заставило дернуться тело прежде, чем мозг успел даже заметить опасность. Витим молниеносно рванулся в сторону, откатился за долю секунды до того, как на то место, где он только что стоял, обрушился поток огня, словно изрыгнул пламя дракон. Витим с проклятием вскочил за спиной колдуна, сбивая со штанины искры, но огонь уже иссяк. Видимо, на большее оцепеневшему магу сил не хватило.
  -Если ты убьешь меня, твои дети все узнают, - быстро сказал он. - Дверь открыта. Никто не помешает им войти.
  Танаджар застонал, только сейчас вспомнив об этом.
  -Отпусти, - проревел он как раненый бык. - Я никому больше не причиню вреда. Аньшали больше нет. Рушура-татми не сможет заставить меня служить себе.
  Витим никогда не слышал этого имени - Рушура-татми. Но нетрудно было предположить, что колдун упоминает некоего демона или злого духа, которому поклоняется.
  Самым правильным сейчас было бы оставить колдуна в подвале и отправиться прямиком к капитану гвардейцев. Возможно, тот выслушает сумбурные объяснения неизвестного парня, и возможно даже не прикажет прогнать прочь, а пошлет депешу в Тардову. Быть может, императорский военачальник не покрутит пальцем у виска, отправляя свиток в корзину для бумаг и сокрушаясь о нездоровом психическом климате в вымершем городе, а добьется аудиенции у главы магов. Быть может, сия важная персона и в самом деле решит проверить странные россказни, отправив младшего помощника старшего ученика разобраться на месте... Сколько времени все это займет? Медь будет держать Танаджара хоть вечность, но как долго Витиму удастся хранить все в тайне от Ратни и Ботогара? Ведь если те обнаружат отца и его подвал, кто ведает, что способен выкинуть темный колдун, узревший отвращение и отречение в глазах собственных детей.
  Проклятая упрямая логика.
  Витим почему-то верил Танаджару в том, что касается привязанности к детям и жене. Хотя странно было, что отдавший душу мраку способен любить. Впрочем, любовь ли еще это? Да, но ведь как-то портной жил все эти годы, всеми уважаемый, любимый своей семьей, неотличимый от добропорядочного человека...
  -Послушай, - шипел Танаджар, - пойми, я не темный маг. Я не опасен. Теперь не опасен. Да, я служил Рушура-татми, но даже и выполняя его приказы, я не собирался губить Переправу. Это произошло случайно.
  -Ты в самом деле думаешь, что я поверю? - вырвалось у Витима. - Ты думаешь, что увидев эти кровавые руны, эту созданную тобой тьму в колбах, я поверю, будто твоя работа оставалась обычной магией?
  -Какие руны? Да, я записал пару формул на стене, потому что под рукой не оказалось бумаги, но ведь потом я все стер. А в колбах самые обыкновенные знахарские отвары, такие можно купить на любом рынке - для придания сил, успокоения, это все необходимо в работе. Разве что есть несколько добавок, которые я сделал сам, но это все безобидно, клянусь! Принадлежности для работы с темными силами в маленьком ларце, там, на полке, но они хорошо защищены заклинаниями. Конечно, в последнее время в подвале стало темновато, думаю, стены отсырели. Я все добавляю свечей, но что-то плохо помогает. Наверное, из-за этого тебе все кажется таким мрачным. На самом деле там нет ничего страшного, ты спокойно можешь осмотреть любые предметы кроме, конечно, того ларца с синими узорами. Большинство жидкостей смело можно пить, но лучше не делай этого, ты же не маг, верно? Если выпить слишком много, можно отравиться. Но, в конце концов, и вином можно упиться до смерти.
  Витим растерянно слушал. Ларец с синими узорами? Неужели это тот сгусток непроглядного мрака на полке?
  В голосе Танаджара слышалось подлинное недоумение. Словно он сам верил в то, что говорил. Словно не считал, что трагедия в Переправе - закономерное следствие его служения злу, полагая ее невероятной ошибкой, фатальным просчетом.
  Но возможно ли это? Может ли темный колдун до такой степени не ведать, что творит? Или это неуклюжая попытка обвести его вокруг пальца? Однако расчетливый хитрец должен был бы понимать, что тьма заполняет этот подвал, словно дым пожарища, ее не спрятать лживыми уверениями. А убийц не отпускают на волю, и безразлично при этом, сознательно он убивает ближних, или просто помешан.
  Логика, снова логика.
  -Послушай, я расскажу тебе, - бормотал Танаджар. - Я объясню, как все это произошло, и ты поймешь. Когда-то давно, в юности, я вместе с отцом и братьями занимался торговлей. Мы жили в Лавардене и торговали с кочевыми степняками-скотоводами Лемшиса и Венга, везли к ним изделия из металлов, дерева, предметы роскоши, оружие и обменивали на табуны лошадей, отары овец, стада коров. Я никогда не собирался становиться магом, меня вполне устраивала наша жизнь, почти такая же кочевая, как и у полудиких степняков. Пока однажды мы не забрались в поисках торговли далеко на запад, туда, где заканчивались степи и начиналась пустыня. Наши обычные знакомцы откочевали в тот год с привычных мест, и мы не могли их отыскать. Отец уже намеревался поворачивать назад несолоно хлебавши. Он говорил, что если в этой местности и найдутся разумные, то они будут так бедны, что мы не выручим и половины своих затрат. Однако где-то на дальних западных границах Лемшиса - или Венга, даже не знаю - мы все-таки встретили незнакомое племя, назвавшееся мельгунами.
  К нашему изумлению, они оказались богаты. Причем у них хватало всего, что мы могли бы предложить на продажу: и железа, и золота, и драгоценных камней, и дорогих тканей. Заинтересовало их только дерево, а более всего - музыкальные инструменты. На них они набросились так, будто в жизни не слыхали более мелодичных звуков, чем вой ветра и собственные гортанные голоса.
  В общем, выручили мы немало, кочевники платили не торгуясь, словно никогда прежде не имели дел с торговцами, не то что восточные степняки, готовые спорить до заката из-за единственной медной монетки. И все было бы хорошо, если бы я не увидел Аньшали.
  Она была дочерью одного из старейшин. Стройная, легкая, словно луч солнца, в летящих вуалях и тяжелых драгоценностях. Эта дикарка ступала по траве босыми ножками с такой грацией, какой я не видел и у знатных дам. Огромные длинные глаза цвета золота, покрытые тонкой кисеей волосы, словно золотые нити, блестевшие на солнце так, что я был почти ослеплен. Весь мир померк для меня на фоне ее сияния.
  Однако ее отец не захотел меня и слушать. Он даже посмеялся, прогоняя из своего шелкового шатра. "Дочь пустыни, - сказал он, - не станет женой червя". Я умолял Аньшали бежать со мной. Но она ответила только одно слово: "Нет". Потом повернулась и ушла, равнодушная, желанная и недосягаемая. Теперь я понимаю: она не любила меня. Но в тот момент я был уверен, что любит, просто воля отца для нее - закон.
  Я планировал похитить Аньшали, но понимал, что мне не справиться без помощи отца и братьев. Однако узнав о моем замысле, они пришли в ужас и наотрез отказались, более того, запретили мне самовольничать. Отец заявил, что если я не послушаюсь, они не колеблясь выдадут меня пустившимся в погоню мельгунам, так как для торговцев жизненно важна добрая слава, и никто не станет иметь дело с теми, кто силой увозит девиц.
  Конечно, он был прав, но в своем ослеплении прекрасной степнячкой я ничего не замечал. В тот раз мне пришлось уехать, но забыть об Аньшали я так и не смог. И хотя больше мы ни разу не были так далеко на западе и не встречали это племя, она каждый миг последующих двух лет стояла у меня перед глазами. Я мечтал только об одном: найти ее.
  Два года спустя мы оказались в Майотте, столице Лемшиса. Ночевали на большом постоялом дворе. Поздним вечером отец и братья отправились спать, а я по обыкновению остался: меня вновь одолевали воспоминания о юной степнячке.
  За соседним столом сидел старик, и от нечего делать я посматривал на него. Еще не дряхлый, крепкий, и выглядел он закаленным путешественником, но весь вечер оставался в одиночестве: сначала хлебал что-то из миски, потом потягивал вино и листал какую-то книгу. И хмурился, с каждой минутой все сильнее. Со своего места мне было видно, что книга написана на языке степняков. Я хорошо говорил на дюжине месалурских диалектов и понимал почти любое наречие степняков. Однако сейчас я видел название книги, и хотя буквы все до единой были мне знакомы, я не мог сложить ни одного слова. Заинтригованный, я решил познакомиться со стариком, попросился к нему за столик, и он принял меня приветливо, с облегчением отложив книгу. Однако я завел разговор именно о ней, и он снова нахмурился.
  Старик оказался собирателем книг. Он рассказал об огромной библиотеке, которую собрал за всю свою жизнь, и которая сейчас ожидает его дома, где-то на севере. Это, добавил он, его последний путь в поисках мудрости древних. Настал час уйти на покой и наслаждаться плодами своих трудов.
  Витим вздрогнул.
  -Как звали этого старика?
  -Кажется, Легерлей, или как-то похоже. Но это не важно. Важно то, что он рассказал мне о своем последнем приобретении, которое держал в руках. Эту книгу он нашел далеко на западе от обитаемых земель, заблудившись в пустыне. Там, после нескольких дней блуждания, когда у него уже кончилась вода, он наткнулся на разрушенный храм. От подножия храма начинались ступени полузанесенной песком лестницы, уходившей глубоко под землю. В отчаянии старик спустился туда, в подземелье. Он клялся, что лестница вилась по колодцу глубиной не менее нескольких верст, но, конечно, привирал для красы. Внизу оказалось что-то вроде гробницы, на постаменте лежали оплетенные паутиной старые кости со сверкающим мечом, зажатым в фалангах пальцев, россыпи самоцветов и золота - все как полагается. Но главное, сказал он, там пробивался крошечный подземный ключ, позволивший утолить жажду и наполнить фляги. И еще там нашлась книга - вот эта самая, что у него в руках. Он забрал книгу и ушел оттуда. Я засмеялся, не поверив истории. "Что же ты не набрал полную котомку самоцветов, или не забрал хотя бы меч, наверняка колдовской, а вытащил только горсть пергаментной трухи", - насмешливо спросил я. Но старик посмотрел на меня не менее насмешливо. "И как по-твоему, я поднимался бы несколько верст по лестнице с грузом камней или пудом железа, - ответил он. - Слишком жадные не выбираются из древних храмов, и не из-за пыльных ловушек, а из-за собственной глупости. Кроме того, я люблю не камни и не оружие, а книги - больше ничего мне и не надо".
  Витим мог дать голову на отсечение, что по крайней мере эта часть рассказа Танаджара - чистая правда. Легерлей словно предстал перед ним, живой, помолодевший на восемнадцать лет, и собственными устами повествовал о своих похождениях.
  -Я попросил посмотреть книгу, - продолжал темный колдун, - и старик подал мне ее. Я пытался читать, но ничего не понимал. А старик поделился своими подозрениями: что книга эта написана темным магом, и потому обычный разумный, не знакомый с тьмой, не в силах ее прочесть. Когда же и я не смог, он утвердился в своем мнении, и решил уничтожить книгу. Я попросил отдать ее мне, но он не согласился, повторяя, что если записи темного колдуна будут сожжены, от этого для всех будет только польза.
  Витим знал, как трепетно Легерлей относился к книгам, как бережно хранил любой клочок, на котором можно было различить письмена. И если он решился уничтожить целую книгу, значит обнаружил в ней нечто большее, чем просто непонятные символы.
  -Признаюсь, я украл у старика книгу. Он крепко спал, словно младенец, и ничего не заметил. А утром мы пустились в путь, и больше я его никогда не встречал. С тех пор я стал по вечерам проводить время, пытаясь разобрать таинственные строки, сложить из них текст. А по ночам после таких вечеров мне стали сниться странные сны. Не страшные, нет. Необычные. Словно откуда-то издалека со мной разговаривает некое могущественное существо, предлагая стать моим учителем, подарить власть и величие, а взамен довольствоваться несколькими услугами. Конечно, я понимал, что Рушура-татми, как назвалось существо, - темный дух. И я не собирался подчиняться ему полностью, ведь мне не нужны были ни власть, ни богатство, ни сила. Но кое-что мне было нужно, и Рушура-татми очень скоро это понял. Аньшали. Я знал, что он может помочь мне добиться ее в жены, и не смог устоять. Мы заключили сделку: я получаю любовь и преданность Аньшали, и выполняю одно приказание Рушура-татми каждый год.
  С той ночи я стал понимать слова в книге. Она оказалась написанной самым распространенным языком месалуров, даже странно, что прежде я не мог ее прочесть. Я исполнил первый приказ учителя: убить белую кошку на закате и сжечь ее на кленовых дровах. Ну и что? Что в этом страшного? Кошка как кошка, сколько их дохнет зимой от морозов, клен как клен. Однако спустя какое-то время я заметил, что стал приобретать авторитет в семье. Если прежде мое мнение мало кого интересовало, то теперь даже отец не делал ничего, не спросив у меня совета. Я решал, как нам поступить, я разрешал или запрещал что-либо, и братья послушно опускали глаза, а отец со вздохом признавал мою правоту. И когда я отдал распоряжение двигаться на запад, никто не осмелился возразить.
  Мы очень долго искали племя мельгунов, я даже начал бояться, что они ушли куда-то очень далеко, но книга всегда была со мной. Там нашлись нужные заклинания, позволявшие отыскать кого угодно на Великом Материке - и вот однажды я вновь встретил Аньшали. За прошедшие годы она успела стать женой одного из сыновей вождя племени и даже матерью. Но осталась так же прекрасна и так же желанна.
  И хотя в это свое пребывание в стане мельгунов я не преследовал Аньшали, теперь, казалось, она не в силах отвести от меня взгляд. Случайные встречи, во время которых она краснела, теряла дар речи, вздрагивала, а потом долго смотрела мне вслед - мне нравилось упиваться мыслью, что все это время она думала только обо мне, сознавая, какую ошибку совершила, и вышла замуж не надеясь увидеть меня вновь. Когда пришло время уезжать, я словно бы снисходительно позвал ее с собой - и на этот раз она не задумываясь приняла предложение, бросив и мужа, и ребенка. Наверняка разгневанные мельгуны организовали погоню, но книга легко позволила мне запутать следы.
  С тех пор Аньшали жила только для меня. Возможно, однажды я пресытился бы ее безоглядной любовью, если бы не одно обстоятельство. Она никогда не говорило о прошлом. Не вспоминала родных, друзей, не упоминала ни о муже, ни о ребенке, а если я сам заводил речь о ее племени, хмурилась и замолкала. Ее жизнь словно бы началась с чистого листа, и о ее прошлом я и сейчас знаю не больше, чем в тот день, когда впервые увидел ее. Я ревновал Аньшали к прошлому - тому, что навсегда оставалось для меня закрытым, той тайной, что хранила она глубоко в себе. Моя жена так и не стала до конца моей - вот та мысль, что не давала мне покоя восемнадцать лет. Я прилагал усилия. О, какие заклинания я творил, какие формулы выводил - все напрасно. Я получил то, чего хотел, но не был счастлив, и с каждым годом это недовольство усиливалось, разъедало мозг, словно кислота. Я перестал радоваться, глядя на наших детей, я больше не получал удовольствия от нашей близости - и чем дальше, тем больше мне казалось, что Аньшали только притворяется влюбленной. Ведь она никогда не плакала при расставании, не бранила меня за долгое отсутствие, не ревновала, даже заметив меня в компании с красивой женщиной, не спорила, не делилась своими планами или мечтами - так, словно она живет все в том же запертом от меня прошлом, с мужем, имени которого я даже не помню, и ребенком, о котором я не знаю даже, мальчик это или девочка. Я бывал груб, порой поколачивал жену, напивался - она не упрекала. Я становился ласков, внимателен, заботлив - ее глаза не вспыхивали счастьем...
  Я стал искать встреч с Рушура-татми. Он обещал помочь, но требовал взамен много, очень много. Конечно, я отказывался убивать для него, хотя порой мне казалось, что он и без того удовлетворен нашим общением... И вот однажды, около трех месяцев назад, мне показалось, что я создал нечто страшное - нечто мерзкое и смертельное для любого живого существа - вот этот туман. Однако все обошлось. Наверное, это было лишь видение, которое некий добрый дух послал мне как предупреждение того, что может случиться. Но я в своем ослеплении не обратил внимания и повторил эксперимент, надеясь добиться результата. Но добился только того, что кошмар моего разума стал явью, вырвался на свободу и начал убивать, убивать вместо меня, как того желал Рушура-татми...
  Колдун умолк, задыхаясь. Его налитые кровью глаза словно бы и не замечали Витима на протяжении всего повествования. Но вот Танаджар с усилием моргнул и перевел взгляд на парня. От выражения тоски и безнадежности в этом взгляде по коже пробирал мороз. Тот, кто отдал себя тьме, не приобрел ничего. Но потерял все.
  -Тогда, три месяца назад, было не видение, - Витим вытолкнул из себя слова, словно ком грязи. - Туман пожрал людей. Небольшой хутор в верховьях Подгорной.
  Губы Танаджара искривились:
  -Это уже не имеет значения. Из-за моей ошибки погибло столько, что жизнью больше или меньше... Я проклят. Но на это мне наплевать. Единственное, что меня волнует - это Ратни и Ботогар. Только они и остались от этой безумной любви. Пусть они будут чисты, ведь они ни в чем не виноваты. А если все выяснится, люди отвернутся от них как от детей убийцы. Умоляю. Проси что хочешь - но сохрани тайну.
  Танаджар сам не знал, какой в его словах таится искус. Или знал? Затевая "шантаж" Витим намеревался просить помощи. Как созвучны его мыслям оказались слова колдуна о "заклинаниях, с помощью которых можно отыскать кого угодно"...
  Как все просто. Всего лишь согласиться молчать. И такое ли уж это преступление? Люди погибли, и смерть Танаджара их не вернет. А взамен он будет знать, где искать Рианнон.
  Но для этого нужно освободить колдуна, одержимого злым духом. Или... самому взяться за ту книгу. Заключить ту же сделку с Рушура-Татми, кто бы это ни был. Витим не смотрел сейчас на темного мага, но точно знал, как горят нетерпением алые искры на дне его глаз - как вселившийся в него бес торжествует скорую победу, обретение нового покорного слуги.
  -Мне надо подумать, - медленно проговорил Витим. Он не обольщался в своей власти над колдуном. Может быть, ему и не преодолеть силу ничего не страшащейся меди. Но вряд ли он так беспомощен, как желает показать. И если заподозрит, что глупый мальчишка не оглушен посулами, не ослеплен видениями будущей власти - кто ведает, что предпримет загнанный в угол демон.
  -Подумай, - согласился Танаджар, - только недолго. Скоро рассвет, когда Ратни хватится меня.
  -Не беспокойся, - рассеянно отозвался Витим, беспечно повернулся спиной и не спеша, задумчиво прошагал по лестнице, всем своим видом демонстрируя колебания. - Ах да, чуть не забыл, - он притормозил на верхней ступени, хотя ноги так и рвались прочь. - Скажи, куда девается твой туман, когда сожрет все живое?
  -Издыхает. Чтобы жить, ему постоянно нужно питаться и расти. Когда пища иссякнет, он превращается в обыкновенную пыль, которую уносит ветер.
  -А это не опасно? Он не начнет все сначала, когда вновь наткнется на живое?
  -Нет, - успокоил Танаджар. - Без соответствующих чар туман - просто мертвая пыль.
  Проверить слова колдуна было невозможно, даже если тот лгал. Впрочем, Витим и сам так думал.
  В комнате он тяжело, словно старик, опустился на скамью. Танаджар был прав в одном: хотя за окном все еще была непроглядная темень, рассвет неумолимо приближался. Рассвет, который потребует быстрых и четких действий - а какие действия тут необходимы, Витим не мог даже отдаленно представить. Отпускать одержимого на свободу нельзя, это ясно. Что бы тот ни утверждал, демон и дальше будет требовать крови, а Танаджар, сам того не желая - или только этим теперь живя - будет вдоволь его поить.
  Но как же быть? Звать гвардейцев глупо. Обычные люди, пусть и облеченные властью вершить правосудие, ничего не смогут поделать с темным колдуном. Нет, здесь необходим волшебник - и не из слабеньких.
  Проклятье! Тупик. Витим ненавидел сознавать свою беспомощность, но сейчас чувствовал именно ее.
  Внезапно раздался резкий стук. В дверь, понял Витим спустя минуту. Вот чудеса! Какой безумец бродит по Переправе ночью? Разумеется, мародеры - но разве они стучат вежливо прежде чем вломиться в дом?
  В двери было предусмотрено забранное решеткой смотровое отверстие. Витим осторожно откинул прикрывающую его ставню, готовый мгновенно рвануться в сторону. Но там, на улице, освещенной только луной, неожиданно проглянувшей сквозь клочья туч, маячил всего один, не слишком угрожающего вида силуэт - невысокого роста, утомленно сгорбленный, словно старик.
  -Ну? - неприветливо буркнул парень.
  -Я ищу своего внука, - раздался скрипучий, смутно знакомый голос, тут же напомнивший рассказ о гибели Переправы. - Ничуть не сомневаюсь, что Тмаль находится в этом доме.
  -Чингамай-купец? - с изумлением припомнил Витим.
  -Вот именно. Впустишь ты меня, юноша, или я должен торчать тут на ветру?
  От неожиданности Витим отодвинул засовы прежде, чем осторожность заявила об опрометчивости этого шага. Старый степняк сердито толкнул дверь и бросился к угасающему камину, протягивая к нему руки.
  -Дрова у вас имеются, или я околею прежде, чем ты вспомнишь о законах гостеприимства?
  Витим послушно подбросил дров, поворошил угли, пока они не разгорелись в яркое пламя.
  -А-а, это ты. Беглый раб с нелегальных шахт. Я так и думал, что Тмаль увязался с вами. - Чингамай наконец разглядел, кто перед ним.
  Витим вздрогнул.
  -Откуда ты знаешь, кто мы?
  -Я умею смотреть. И слушать, - отрезал старик и с наслаждением повернулся к огню.
  Но Витима не устроило такое ведение беседы.
  -Как ты очутился здесь, уважаемый?
  -Пешком, разумеется. Не было на хуторе Хэгана второго дурака, который отправился бы в Переправу на лодке.
  -Но как тебе удалось добраться...
  Чингамай решительно обернулся и уставился на парня своими узкими длинными глазами в сетке морщин.
  -Ты так и будешь сыпать глупыми вопросами? Неужели это - главное, что тебя сейчас беспокоит?
  Витим осекся. Степняк попал в точку, но разве он мог как-то узнать...
  -Лично меня больше всего волнует Тмаль, - старик снова отвернулся. - Говори, где он. Пусть если желает забирает с собой эту девчонку Ратни - но мы немедленно покидаем город. Переправа мертва, и жить в ней - значит дышать ядом разложения.
  Витим хмыкнул, но безропотно указал Чингамаю спальню Ратни и Тмаля. Молодой степняк не показался ему тем, кто будет молча исполнять чью-то чужую волю. Как бы дед ни был властен, Ратни не захочет покидать свой дом, отца и брата, а Тмаль не захочет покидать Ратни. Однако суматоха, вызванная свалившимся как снег на голову стариком, может оказаться полезной именно ему, Витиму. Потому что отвлечет внимание томящегося в подвале колдуна, если тот нашел какой-то способ наблюдать за происходящим наверху. И заодно отвлечет внимание Ратни от исчезновения отца из своей комнаты.
  Когда со второго этажа донеслись голоса, ежеминутно повышающие тон, Витим решительно встал и направился к лестнице. Он знал, что надо делать. Вопрос был только в одном - как это сделать.
  Вуэр уже не спал, и с легким удивлением прислушивался к разговору за соседней стенкой, постепенно превращающемуся в скандал. Старый степняк требовал, Тмаль возражал, Ратни умоляла. Разбуженный Ботогар встревал и возмущался.
  Витим осторожно прикрыл за собой дверь и присел на край постели Вуэра.
  -Мне нужна твоя помощь, - тихо сказал он.
  -Конечно. Что там происходит?
  -Дед явился за внуком. Не обращай внимания, это даже хорошо. Так вот, мне нужно, чтобы ты вывел всех из дома еще перед рассветом - и как можно быстрее. Не знаю, куда и зачем, придумай что-нибудь. Я хочу, чтобы все напрочь забыли о существовании Танаджара-портного и обо мне и отправились вон, как можно дальше отсюда.
  В темноте было не видно лица морянина, но по его сбившемуся дыханию Витим понял, что тому все это не слишком понравилось. Но он спросил только:
  -Ты уверен в том, что делаешь?
  -Нет, - Витим криво усмехнулся, - но это единственное, что я могу придумать.
  Вуэр помедлил. Он доверял Витиму, но интуитивно чувствовал, что тот задумал нечто опасное - иначе не стремился бы избавиться от присутствия посторонних.
  -Я попробую, - неуверенно сказал он, - не знаю, правда, что получится.
  Спустя несколько минут Вуэр выскользнул из дома, унося под полой горшок, полный тлеющих углей и небольшой кувшинчик масла. Витим уселся у камина в позе человека, крайне утомленного бесконечными житейскими дрязгами и давшего себе зарок никогда больше не вмешиваться в них.
  Вуэр вернулся через три четверти часа с пустыми руками и бросился на второй этаж. Ссора все еще продолжалась: судя по звукам, свихнувшийся Чингамай швырял в кучу вещи и пытался связывать их в узлы, не слушая возражений, а рьяный Ботогар с воплями выхватывал их у него из рук и засовывал обратно в шкафы. Ратни с Тмалем пытались уговаривать и того, и другого, но у них ничего не получалось.
  -Пожар, - раздался внезапно взволнованный голос морянина. - Смотрите, вон там, у реки, горит дом!
  Скандал прекратился так внезапно, словно кто-то выплеснул на грызущихся псов кадку воды.
  -В самом деле! Неужели разбойники подожгли? Не дайте боги, перекинется на соседние, все сгорим!
  Через минуту по лестнице прогрохотали торопливые шаги, хлопнула входная дверь. Забыв о своих спорах, подхватив ведра и топоры, разумные существа мчались гасить полыхающий в ночи огонь.
  Витим улыбнулся. В сообразительности морянину не откажешь, как и в смелости - если бы кто-то поймал его за поджогом, разъяренные горожане наверняка растерзали бы на месте, приняв за разбойника.
  Но теперь нельзя терять время. Раз уж решение принято...
  Тело не желало подчиняться, словно противилось жестокой воле хозяина - но, конечно же, оно просто было измучено таким длинным и таким странным днем.
  Витим вышел на промороженную улицу, освещенную не на шутку разыгравшимися всполохами недалекого пожара, и тихо прикрыл за собой дверь. Прижался спиной к стене дома напротив, в последний раз окинув взглядом свой недолгий приют.
  -Это твое, владетельная медь, - сказал он по-горски вслух. Все равно никто не слышит. А кто услышит - не поймет. А кто поймет - не остановит. - Поглоти то, что отняли глупые существа, укрой сырой землей, сожми в своих мощных объятьях. Уничтожь несчастного, что осмелился тягаться с тобой властью, и что рвется сейчас из твоей непреодолимой хватки. Затопчи, перемели в пыль у твоего подножия, сотри с лика своего...
  -Стой! - запыхавшийся, прерывающийся голос издалека. - Остановись, безумец, или погибнешь!
  Витим умолк, но медь давно уже услыхала страстную речь, которая, верно, оказалась такой созвучной с ее собственными представлениями о мире и о существе, которое так раздражающе дергалось, без конца бросая отвратительные заклятия, противные самому складу мира.
  Когда старик Чингамай, тяжело отдуваясь, оказался рядом, по стене дома портного Танаджара пробежала первая трещина, и тут же лопнуло стекло где-то на втором этаже.
  -Останови это, немедленно, - закричал старый степняк, - ты не понимаешь, что творишь!
  -А ты понимаешь? - начал Витим, но не успел договорить.
  Подвальное окошко рассыпалось в мелкое крошево, хотя ему еще рано было рушиться.
  -Ты обманул меня! - загремел оглушительный голос из-под земли. - Ты умрешь мучительно и страшно!
  -Беги! - вскрикнул Чингамай, но опоздал.
  Из подвального окошка брызнула тьма, словно гниль из раздавленного испорченного плода. Попадая в воздух, в блики пожара и первый свет далекой зари, она рассеивалась, тускнела и исчезала. Но один крупный сгусток ринулся прямо к Витиму. Теряя на лету слой за слоем, разматываясь, словно клубок ниток, он упорно мчался к своему врагу. Как ни был ловок парень, как сильно не толкнул его старик, пытаясь спасти, комок мрака оказался быстрее. Уже вчетверо уменьшившись в размерах, величиной не более голубиного яйца, он угодил прямо в грудь Витиму, и... ничего не произошло. Дом продолжал оседать, летела пыль и пока еще мелкие куски камня, трещало дерево. Тьма совсем исчезла, слившись с утренним полумраком.
  -Тьфу, напугал, - сплюнул Витим, разгибаясь. - Иди лучше к своему внуку, старик, и позаботься о том, чтобы они не вернулись раньше, чем здесь все закончится. Остановить разрушение уже нельзя.
  Но Чингамай смотрел на него так, словно уже клал молодого человека в гроб. Его сморщенное желтое лицо сморщилось еще больше, но он покачал головой и потянул Витима за собой, подальше от разваливающегося дома.
  -Я пришел сюда, чтобы тянуть время и отвлекать внимание, - сказал он. Голос старика звучал теперь совсем иначе, чем несколько часов назад. Ни следа усталости и хрипоты, ни малейшей дрожи. - Нынче утром в Переправе будут настоящие маги, которые сумели бы справиться с Танаджаром без бессмысленных смертей и разрушений.
  -Значит, о Танаджаре знали? - Витим резко остановился за углом. - Тогда почему же ему позволили сотворить все это... - он махнул рукой вокруг.
  -Тише, тише, - успокаивающе зашипел Чингамай, - не ори, мало ли кто услышит. А знали о Танаджаре только то, что он - волшебник, не слишком великой силы. Главе магов императора известны все, кто занимается волшбой, почуять магическую силу несложно даже для слабого мага. Сложно иное: определить, когда эта сила из обыкновенной, чистой, обращается в темную. Я даже не ведаю, возможно ли это прежде, чем тьма сама даст о себе знать вот так - злом и смертью.
  -А ты кто такой? - Витим чувствовал себя все более усталым. Его уже мало что интересовало. Да и не все ли равно, если битва выиграна?
  Он съехал по стене на приступку чьего-то пустого дома, прислонился затылком. Эту битву тоже не назовешь славной, горько подумал он. Медь размажет колдуна по сходящимся стенам, словно таракана под башмаком - невелика заслуга просителя. Грязный удар.
  А есть ли на самом деле несущие смерть удары - чистые?
  -Я тоже маг, но, впрочем, моего волшебства не хватит и на исцеление царапины. Я знал, конечно, о Танаджаре, но всегда считал его обычным магом, порой даже беседовали кое о чем... Только когда Переправа погибла, начал подозревать. Мне удалось связаться с одним из ближайших сильных волшебников из Правобережной, а тот уже передал сообщение в Тардову. Я получил инструкции: по-соседски войти в дом Танаджара, начать выяснять отношения, словом, завладеть его вниманием до тех пор, пока не появятся маги. Эх... пожар-то был стоящей идеей, жаль, сам не додумался. Вот только ты откуда тут взялся? Все перевернул с ног на голову. И что это за магия такая? Я ее не чувствую.
  -Горская, - пробормотал Витим непослушными губами и закашлялся. Наверное, дым или пыль... Надо отойти подальше, но что-то неохота.
  -Чудеса, - Чингамай покосился на парня. - Никогда не встречал человека, владеющего горской магией. Жаль, пропадешь.
  -С чего бы? - Витим снова закашлялся. Странно, что старик не чувствует першения в горле, сидит ведь рядом.
  -Впрочем, может и нет, - нарочито бодрым тоном согласился старый степняк. - Ты главное сиди спокойно, не двигайся. Вот скоро появятся маги, они наверняка что-нибудь придумают.
  Витим хотел было сказать, что маги ему не нужны и двигаться он будет столько, сколько захочется, но было лень - и говорить, и двигаться.
  Вдруг отдаленный треск, скрежет и гул прорезал отчаянный женский вопль.
  -Отец!
  -Проклятье! - Витим и Чингамай немедленно оказались на ногах. Это ведь Ратни.
  Они бросились назад. Витим бежал изо всех сил, но старик почему-то легко его опередил. Ноги были словно чугунные, так и норовили споткнуться о каждый выступ.
  -Сиди не двигайся, слышишь, - крикнул Чингамай, потом плюнул, видя, что парень не собирается оставаться.
  Ратни дергала заклинившую в покосившемся косяке дверь. Вуэр, пытался оттащить ее, но она намертво вцепилась в петлю. Сверху на них сыпалась щебенка, пыль. Больше никого рядом не было - вся Переправа, верно, уже была на пожаре. Наверное, Ратни прибежала взять что-то из дома или волновалась об отце, а морянин, которому дано задание держать всех подальше от дома, честно старался ее остановить.
  Внутри что-то с шумом рухнуло - то ли лестница, то ли перекрытие. Девушка закричала страшно, надрывно, так дернула дверь, что та наконец поддалась.
  -Не ходи туда, сейчас все обвалится, - крикнул Чингамай, но Ратни рванулась внутрь. Вуэр и старик - следом.
  Витим хотел было тоже броситься на помощь, но внезапный приступ кашля согнул в три погибели. Колени подломились, а грудь, казалось, сейчас разорвется от боли. По губам потекло что-то теплое, с солоноватым привкусом. Когда приступ прошел, дыхание вырывалось с жутким хрипом, а улица плыла, изгибалась провалами. Утерся рукавом, с изумлением ощущая собственную руку как неповоротливое бревно в три аршина длиной - грязный рукав оказался залит кровью.
  Словно издалека он видел, как Чингамай и Вуэр вытаскивают визжащую и отбивающуюся Ратни из рушащегося дома. Слава Богу и Богине. Но вдруг над головой раздался жуткий треск, перекрывший все предыдущие - и Витим с ужасом заметил, как половина крыши вместе с куском каменной кладки фасада заскользила вперед, прямо на борющихся, которые ничего не замечали.
  -Бегите, - хотел крикнуть он, но вместо крика получился слабый шепот, сопровождающийся брызгами крови.
  Казалось, Вуэр поднял голову вовремя. Сильно оттолкнул девушку и старика, прыгнул следом - и в этот момент огромный камень ударил его в спину. Морянин даже не успел вскрикнуть, падая на землю - а может быть, его крик потонул в оглушительном грохоте падающих балок и камней, которые все сыпались и сыпались на то место, где только что стоял разумный.
  Целая туча пыли накрыла улицу, поглощая все контуры и цвета. Витим не знал, удалось ли спастись степнякам, не знал, заметил ли еще кто-нибудь происходящее, и быть может, тоже пострадал. Он твердо знал одно: в гибели Вуэра виноват только он.
  -Нет, - отчаянно хрипел Витим, всматриваясь мутными глазами в облака пыли. - Нет...
  Последнее, что он видел прежде чем его накрыла милосердная тьма - залитая застывающей кровью мостовая. А в ушах стоял громогласный треск, звон, грохот - и кажется, чей-то плач.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"