Напрягая последние силы, я подтянулся, и очутился наконец на покрытой плесенью каменной площадке. С нее все было очень хорошо видно. Он сидел за столом, зажав в руке огромное, словно копье, перо, и, казалось, еще продолжал писать.
В течении нескольких месяцев я пытался перенестись в своих снах сюда, на эту треклятую, покрытую плесенью, площадку из камня. И вот это свершилось. Внизу были видны башни и шпили большого города.
Взгляд мой скользнул по комнате. Ворох бумаг в углу со всей отчетливостью показывал, что странный автор настроен весьма решительно. Некоторые отрывки литературных опытов сего странного существа были разбросаны в непосредственной близости от того места, где, все еще скорчившись в тени, замер я. На одном из листов было написано небольшое стихотворение:
Ха! Торжественно!
Сидеть мне на веранде
И каменную кладку наблюдать отсюда
Приветствовать рассвет над острым шпилем
Да слава, слава оному Киту!
Я вожделения полон как он!
И вкруг меня, в игривой пляске рея,
Порхают маленькие вши...
Изумленный, я перевернул лист. На другой стороне было написано нечто уж совсем непостижимое: Hel, Sother, Emmanuel, Saboth, Adonat, Homonion!
Воистину, Господь занес меня туда, куда мне и надобно!
"Посмотрите, мастер, посмотрите, что за отвратительное зрелище! Уж не человек ли перед нами!" - вдруг воскликнул он, и я, испугавшись, вжался еще больше в каменную ограду. Она была очень холодной, так что я сразу же отпрянул от нее, тем более, что он, похоже обращался совсем не ко мне.
А он все писал. Наконец, нервы мои не выдержали. Я встал, и почти не таясь, подошел к письменному столу. Тем самым в конце концов я обратил на себя внимание этого существа, и, кроме того, получил возможность рассмотреть его поближе. Это был человек, точно. По крайней мере, выглядел он как стопроцентный гомо сапиенс, за внутренности не ручаюсь.
На его лице читалось безмерное удивление. Казалось, пронзительным взглядом своих глаз он спрашивал меня о цели моего прихода. Я же, наученный горьким прошлогодним опытом, безмолствовал.
"Так", - произнес он зачем-то посмотрев на огромные часы, висевшие у него над головой, и судя по всему, неисправные. "Так", - сказал он снова, поворачиваясь ко мне. После долгого оценивающего взгляда, он видимо решил, что особой опасности я из себя не представляю, и закинул ногу за ногу, устраиваясь на стуле поудобнее.
Теперь я видел его лицо. Обычное лицо, нормальное. Носит очки. Он напомнил мне моего преподавателя минного дела. Я даже начал жалеть о том, что пришел. О, Боже! Как жалел я потом о том, что не убрался по-добру, по-здорову, еще в тот момент...
...Ибо "преподаватель" открыл рот и начал говорить: "Знаете ли вы, молодой человек, что я Иона, родившийся заново? Только тот пошел ко дну, а я выплыл. Я Один, отведавший меда поэзии. Только тот без одного глаза, а я с обоими. Я несчастная жена Лота. Только она превратилась в соляной столб, а мне повезло. Я Джордано Бруно, великий мыслитель и гуманист. Только того поджарили на костре инквизиции, а я, ха-ха, как видите, ха-ха..." - тут он начал смеяться, да так заразительно, что я не выдержал, и несмотря на некоторую неловкость, которую я чувствовал, загоготал вместе с ним.
Видимо, я-таки немного переборщил, ибо лицо "преподавателя" мгновенно изменилось. На нем теперь читались ненависть и отвращение. Не успел я понять причину такого странного изменения, как настенные часы начали бить семь.
Онпошел на меня с угрожающей ухмылкой. Я отступал к балкону, пока не уперся спиной в холодный камень ограды.
Писатель протянул руки к моей шее и мои слабые пальцы не смогли противостоять стальной хватке привыкшего к своему громадному перу человека (?). Он промолвил: "О, да не смейте плакать, нежные сердца. Сердечко ваше, кошелек-мешочек, сокрыто в теле навсегда!". Проговорив это незамысловатое четверостишье, чудовище подняло меня одной рукой за горло (как пушинку!) и перебросило через высокую ограду.
Остальное вы знаете. Теперь я калека, и могу только тратить бумагу на описание былых подвигов.