Грохнуло! Резко, оглушающе, треск прокатился взад-вперед, наскочил на барабанную перепонку и запрыгал по ней во всех оттенках щелкающего треска. Сверху блеснуло, сверкнуло синевато-белой вспышкой, на миг припечатавшей светом окрестности, а затем поток черно-серой грязной воды утопил в себе все вокруг.
Арсений ругнулся вполголоса, покосился испуганно вправо, а руки уже сами собой выправляли мягко входящий в занос автомобиль. Шины коротко взвизгнули, оставили два черных, моментально высохших резиновых плевка позади. Скорость, елки, торопливость. За стеклом чернота, впереди изредка бликует под вспышками гладкий, черный, словно китовая спина, асфальт дороги. Уходит вдаль черное полотно, а посередине, как раз под радиатором машины, длинная, снежно-белая полоса разделения. Совсем новая, чуть ли не светится в темноте. Неужто в таком захолустье есть деньги на обновление полотна? Странно.
- Автоматизм, автоматизм, - пробурчал Арсений себе под нос, рывком переключая скорость и заставляя автомобиль тяжело, как загнанная коняга, вздрагивать. Ничего, лошадка, скоро и ты будешь в стойле. А твой водитель в тепле.
Вокруг было пусто. Только дорога, прямая и уходящая во мглу, не задеваемую даже дальним светом фар, да темный еловый бор по сторонам. Даже не темный, черный, как антрацит, не единого блика из чащи. Да был бы он, обрадовало бы это одинокого путника? Ледяной синеватый свет из еловой чащи. Пусть даже этот путник мчится посреди шоссе на скорости под сто километров в час.
Ехал по центру, не боялся встречной машины, фары у той видно издалека. Да и нет здесь в этой глуши машин, кроме его, а Арсению хотелось иметь пространство для маневра, если что-нибудь выскочит из лесной холодной глуши.
Место было глухое. И не просто глухое, а очень глухое, абсолютно заброшенное. Верхнее Поволжье. Если сейчас остановить автомобиль и выйти в сочащийся дождем мрак, а после идти через лес, продираясь сквозь жесткий сырой кустарник, то километра через три выйдешь к вяло несущей свои свинцовые воды реке Волге. Это сейчас там дождь и по водной поверхности бежит нетерпеливая рябь от небесных капель, а в тихие дни можно заметить желтоватую, дурнопахнущую пену на грязных, в сухих рыбьих костях пляжах.
Люди здесь живут, но в тех двух селах, что он проезжал, Арсений не заметил не единого признака, указывающего на присутствие электричества. Да и народ там в основном старый, обветшалый. Древние старики да старухи, безнадежно глядящие вслед его быстрому автомобилю. Они были стары и, как казалось, не слишком нормальные, какие-то одержимые.
Странные эти места, странные по сравнению с шумной Москвой, где летом воздух плавится и растекается по асфальту от лютой жары, а запертому в своей бетонной клетушке москвичу нельзя даже открыть форточку, потому как тогда внутрь ворвутся извечный автомобильный шум и запах выхлопов машин. Тяжело, но здесь тяжелее.
Как там сказал неоклассик: Пахнет весной и выхлопными газами.
Вот-вот, только здесь-то не весна, а затяжная среднерусская осень, конец сентября, и дожди соответствующие, только вот бор по сторонам - эта угрюмая черно-зеленая сила продолжает жить, и вспышки молний высвечивают необлетающую тяжёлую хвою.
Арсений вздохнул, в машине было холодно, а на заднем стекле конденсировалась и скатывалась на сиденье маленькими капельками холодная влага. Включил бы печку, не окочурься она полмесяца назад. Теперь, если включишь, опасайся взрыва.
Он торопился, подгазовывал, посылая свой автомобиль, потрепанный фордик, купленный - как сейчас помнил - за семьсот пятьдесят долларов, сквозь громыхающий и извергающий потоки не слишком чистой воды мрак. У него была причина.
Он искал деревушку со странным названием Нигде.
Нигде, и все тут, такое название, странная деревушка со странными людьми. Увидеть, узнать, поговорить с жителями, а затем накидать очерк в родную газету - вот и все задание. И только недавний выпускник журналистского факультета может так рьяно взяться за такое дело.
Нигде... и располагается, надо понимать, в Ничто. Арсений ухмыльнулся, не забывая бросать взгляды по сторонам, где в лесу плясали вызываемые светом фар тени. Лес, древняя сила, животная и неразумная, как был, так и остался с давних времен. Что джунгли, что сельва, что простой еловый бор, где не растет трава из-за рыжей сухой хвои. Пройдешь по такому хвойному ковру, да и ступишь в невидимое глазом озерцо. Упадешь, и затянет тебя в трясину без дна. В поперечнике полтора метра, а в глубину все десять - ох уж коварство лесных озер.
- Что за мысли, - вопросил себя Арсений, нахмурившись, - на ночь глядя? Думать о том, что скрывается во тьме, последнее дело.
Протянул руку, ткнул в кнопку магнитолы, оживив зеленоватую шкалу радио в серединке. Последовал аккорд, затем из колонок раздалось: Hey man! You know, I'm really o'key... Арсений чуть расслабился. Даже пристукнул пальцами по потертой серой поверхности руля, но тут голос был заглушен скрежещим водопадом помех, среди которых особенно четко выделялся всхрип, раздавшийся синхронно с белой вспышкой на небе. Гром все грохотал, не хотел останавливаться, потрескивал помехами в радио, метался над бором, как покореженный молнией исполинский зверь, намертво глушил эфир. Придется выключить, придется один на один с бушующей стихией и темным, мотающимся под ледяными струями лесом.
Арсений поддал газу, стрелка спидометра поползла вдоль шкалы, нервично подергиваясь и колыхаясь. Дорога широкая, и он один, один на многие километры вокруг.
Один на один с вечно молодой и вечно злобной силой леса. Пусть говорят, что люди вышли из леса, напротив, они всегда от него оборонялись, и что есть темный лес, если не символ страшной, невидимой силы, которая может спеленать, скрутить и утащить в темные, обросшие седым мхом глубины.
Ударила молния и, кажется, впилась в одно из древних лесных исполинов недалеко, очень уж ярко сверкнуло, даже искры какие-то сбоку, а впереди, сливаясь с дорогой, отчаянно неслась мелкая, приземистая тень. Мчалась наперерез машине, аккурат по белоснежной полосе, и не пыталась свернуть.
Арсений дал по тормозам. Но вынужден был отпустить, так как машина начала стремительно входить в занос, и, держи ногу на тормозе еще чуть-чуть, упадешь в придорожный кювет. Вот тогда-то придется остаться один на один с бушующим бором и ледяными нитями сверху.
Последняя гроза, наверное, - подумалось отстраненно.
Он отпустил ногу с тормоза, выровнял машину, с обреченностью глядя на стремительно приближающуюся тень. Кошка, маленькое черное животное, которому вдруг захотелось расстаться с жизнью под лысыми шинами автомобиля, мчавшегося по сельской дороге в десять вечера. Что за тварь? Может, отвернет?
Не отвернула. Арсению хотелось зажмуриться, он мотнул рулем, бросив машину вправо, но дурное животное тоже метнулось и секунду спустя исчезло под капотом.
- Эх, - сказал Арсений, а затем услышал глухой стук о днище и легкий толчок. Представилась кошка, перемолотая колесом, -свернутая шерсть, кровь на морде, вытаращенные желтые глаза и кишки, часть которых машина тянет за собой до сих пор.
Вздрогнул, мотнул головой. Безумная тварь, кинулась сама, да еще отыскала посередь пустынного шоссе. Что за ночь, может, и не стоила эта поездка той деревни с экзотичным названием Нигде. Он глянул в зеркало, и на какой-то момент ему показалось, что при последней вспышке был виден крохотный холмик, сморщенный и заливаемый дождем, быстро размывающим шерсть. Хотя нет, при такой скорости мертвая кошка должна тут же исчезнуть из поля видимости.
Как же так, была животина, и нет, ее раскатали, причем сам ведь, своей машиной. Арсений вздохнул, что за ночь.
Интересно, - подумалось, - пересек ли я след черной кошки, если ее сбил? И ждет ли меня в таком случае неприятность? Тьфу, суеверие. Но черная кошка посреди шоссе...
Шоссе в никуда. Странные мысли приходят в голову человеку, оставшемуся вот так, один на один со стихией, черным злобным бором и уходящим вдаль шоссе. Дорога в никуда, а это шоссе будет все длиться и длиться, продолжаясь, как лента, как ленточное кольцо, у которого нет конца и начала. Такое кольцо, или кольцо Мебиуса, - не является ли оно чистым символом времени, его проекцией и моделью?
Шоссе - километры и километры мокрого асфальта...
Разумеется, дорога кончалась, ну, а если не кончалась, то хотя бы имела перевалочные пункты, и через полчаса впереди завиднелись редкие, мерцающие, как звезды, огоньки. Мерцали от дождя, но свет явно электрический, ясный. Привал, тепло.
Арсений ускорил своего загнанного стального конька и вскоре подкатывал к крохотной деревушке. Шесть домиков, старых, трухлявых, протекают наверное. Пять жилых и шестой, чем-то похожий на бар или что-то вроде, - маленький блокпост перед лесной ратью и шоссе. Один из домов точно бар - со стен обвисают пластиковые желтоватые панели под дерево, а на вывеске осталось ровно три горящих лампочки, да так, что вообще не освещают название. Ну и ладно, лишь бы тепло было.
Он припарковал машину у самых дверей, чтобы долго не бежать под дождем, глянул быстро в окошко, вроде шевелятся там, значит, есть люди.
Сверху громыхнуло, и он зайцем вскочил на крыльцо, рванул дверь, почувствовав пахучее мощное тепло, рванулся внутрь.
Тут и правда был бар. Стойка, растресканная и покореженная, за ней пусто, тройка стальных, крашенных белой краской столиков, покрытых третьей свежести клетчатыми скатертями, а за столиками с десяток обросших, тупо глядящих в пол людей, друг на друга похожих, как братья. Видать, накладывает отпечаток жизнь в глубинке. Древний старик в лохмотьях на лавке в углу, тот, наоборот, приподнял голову в островерхней шапке, вперил в Арсения взгляд черных, отнюдь не мутных глаз. Они у него были блестящими, крупными и зрачки не просматривались. Тяжелый такой взгляд, буравящий. Арсения аж покоробило, и он отвернулся поспешно к другим. Все молчали, смотрели в пол, глаз на приезжего не поднимали. И не было видно, чтобы кто-нибудь что-то пил, равно, впрочем, как и ел, просто сидели и смотрели в никуда. А старикан пялился ему в спину, и взгляд, казалось, ползал между лопатками как скользкое, холодное, чешуйчатое существо.
Арсений откашлялся, странные какие-то. Впрочем, что можно ждать от местных жителей?
- Народ! - громко сказал он в пустоту, - я проезжий. Никто не подскажет, есть ли тут такая деревня Нигде? И, если есть, то как добраться?
В ответ молчание. Свет от одной голой лампочки помигал, а снаружи донесся гулкий раскат. Молчат. Тишина затягивалась и продолжалась так долго, что Арсений уже собрался повторить вопрос. Тут один из сидящих, здоровый мужик в ватнике, с усилием, казалось, отодрал взгляд от скатерти и, уставившись вплотную на Арсения, произнес медленно:
- Не-а. Не знаю таковой. Ты у Глухаря вон спроси, - и он махнул мощной дланью в сторону старика за спиной, - он навроде здесь старожил.
Мужик замолк, Арсений кивнул ему в благодарность, но тот уже не заметил, то ли погрузился в себя, то ли вовсе отрубился. Арсений повернулся к старику и выяснил, что тот по-прежнему буравит глазищами пришельца, даже перекосился весь. Неприятный старикан, может, как те, в селах позади, трехнутый.
- Вы знаете? - спросил Арсений напряженно, и позади него один из сидящих за столиками протяжно вздохнул. Аж ветерок прошелся по комнате.
Дед кивнул своим головным убором, но глаз не оторвал. Сказал на удивление мощным голосом, не треснутым, ровным и сильным:
- Знаю. Присядь, сынок, скажу, куда тебе.
Арсений кивнул, присел на краешек скамьи, подальше от старика. Тот вроде не заметил, спросил, глядя в глаза:
- А не скажешь, зачем тебе в Нигде? По какому делу туды собрался?
- А вам надо знать? - твердо спросил Арсений в ответ.
- Ну, могу и не знать, а только смотри после этого, - предупредил старец сладким голосом.
Куда смотреть? Это что, угроза? Арсений нахмурился, отвел взгляд от странных глаз старика:
- Вы дорогу-то скажите?
- Скажу, милай, - жестко ответил дед. - Поедешь сейчас по дороге. Через пяток километров будет развилка. Свернешь налево, на грунтовку. Там дальше будет Калепка, а между ней и развилкой и найдешь Нигде. Так зачем тебе туда?
- Сказал, что по делу! - выкрикнул Арсений резко, но тут же поправился. - Спасибо, что просветили. Я пойду тогда. Тороплюсь.
- Иди, - сказал снова мягко старик, - только смотри внимательно.
Арсений попятился, ни один из сидящих так на него и не взглянул. Дед же провожал взглядом до самой двери - замшелая куча тряпья на лавке в углу. Не должно быть таких глаз у старого человека, молодых глаз, скрывающих силу и неимоверный голод и жажду. Жажду чего? Жизни, наверное, не своей, а чужой. Может, в этом деле старик похож на черный бор вокруг. Тот тоже жаждет заполучить себе человека в душное, бурое чрево, растворить в гектарах скрюченных елей.
Пять минут спустя он уже гнал по дороге, удаляясь от странного бара и странной деревушки, и почему-то чувствовал взгляд странного древнего деда у себя на спине, пронзающего и ветхие стенки дома, и заднее стекло автомобиля.
А еще через пятнадцать минут Арсений узрел фигуру голосующего человека, стоящего на обочине. Высокий силуэт с рюкзаком на спине. Арсений хотел нажать на газ, проскочить его, об этом кричали все чувства. Да что может делать человек под проливным дождем на абсолютно пустом шоссе? Да еще в двух километрах от ближайшего селения? А может, это и не человек вовсе?
- Нет, - произнес журналист и надавил на тормоз, когда фигура голосующего пронеслась размазанно мимо, - хитчхайкер посреди леса? Всякое возможно, - добавил он, включая заднюю скорость.
Подкатил к человеку, благодарно кинувшемуся к машине. Тот пошарил вслепую по двери, нашел ручку и, наконец, отворил дверь. Нырнул головой вперед, спасаясь поспешно от холодного дождя. Покрутился, устраиваясь на сиденье, а назад бухнул средненький такой, брезентовый рюкзачок с яркой наклейкой.
Обычный мужик. С бородой, лет двадцати пяти. Не местный, видать, а может, представитель вымирающего племени туристов. С гостя лило в три ручья, вода впитывалась в потертую, серенькую обивку, растекалась по резиновому коврику на полу. Арсений поморщился, глянул в сторону. Спросил:
- Куда?
Мужик заулыбался, смахивая с волос мелкие брызги, что разлетелись широким веером, частью осев на ветровом стекле. Затем произнес:
- Спасибо, что встал! Я бы тут уже околел под моросью, думал не добреду.
Арсений кивнул, все-таки обычный турист. Видать, брел от той деревушки. Только вот зачем в ночь понесло?
- До Калепки докинешь? - сказал пассажир полувопросительно.
- Мне только до середины.
- А, - произнёс автостопщик, - ну, так я добреду. Селянцев, - добавил вдруг и протянул руку.
Арсений пожал холодную, вымокшую руку попутчика, внутренне скривился, но все же лучше, чем мчаться сквозь ночь одному:
- Арсений.
- Редкое имя, - сказал Селянцев и замолк.
Журналист стронул машину с места, и снова разделительная полоса белой серебристой змеей убегала под радиатор. Мы не проезжаем километры. Мы их глотаем и усваиваем, - было когда-то такое изречение, припомнилось Арсению. Там впереди его ждет деревушка Нигде, интересное место с интересными людьми.
Вспышка молнии разодрала небо на две половины, и стало на миг видно, как во взбудораженных небесах яростно крутятся фиолетовые массивы туч. Вечная битва, и облака кидаются друг на друга, пожирают, усваивают, рождая новые тучи. В воздухе нарастало напряжение, и у Арсения стало создаваться впечатление, что они едут к центру грозы. Дождь то вяло падал на землю ленивой мелкой капелью, то вдруг ударял массой хлещущих водяных струй, дробно вбивающихся в лобовое стекло, потом уставал, затихал, и было слышно, как что-то гулко трещит в лесу. Словно выдирается из земли тяжелое, древнее дерево, с боками, поросшими древним седоватым мхом. Дерево, простоявшее много десятилетий, не выдержало бури и вот-вот покинет свое многолетнее пристанище. Это люди после смерти успокаиваются, а дереву, наоборот, дана возможность двинуться, хотя бы и под конец своей долгой жизни.
А может, это не дерево.
Машина неслась вперед, чуть подрагивала, когда влетала в крупную лужу, и темные брызги прыскали на лобовое стекло, теряясь там среди дождя.
- До середины, - сказал внезапно Селянцев, глядя вперед на черную, скользкую дорогу, - а что, там разве что-то есть?
Арсений кивнул, затем пояснил:
- Есть там такая деревушка. Нигде называется. Вот туда я и еду.
- Нигде? - переспросил его пассажир. - Не припомню, чтобы до самой Калепки что-нибудь было. Там же лес сплошной, бурелом. Вот, - и он ткнул пальцем в проносящийся на обочине бор. Там что-то сверкнуло. А может, это просто блик на стекле.
Арсению почему-то вспомнился тот древний старик в деревушке позади. Глаза-то у старичка были не древние. Почему?
- Выходит, есть, - сказал он, - люди говорят. Вон и в деревне позади один дедок подсказал. Может, видел, ты ж оттуда шел, да?
- Шел, - кивнул Селянцев, - но дедка не видел. Там народ сидел, какой-то... приторможенный. Но всем лет по сорок, а дедка не было. Но то, что Нигде деревушки здесь нет, я уверен, я здесь не раз ездил, да и изучаю эти места.
- Зачем? - спросил Арсений, ему было все равно, просто хотелось за беседой отвлечься от пляски теней на дороге.
- Я писатель, - сказал Селянцев с легкой ухмылкой, словно оправдывая свое дарование, - пишу исторические романы. Иногда фэнтези. Все на славянскую тему. Вот и езжу, изучаю нашу глубинку.
- Угу, - произнес Арсений. По машине прошла дрожь, задребезжало переднее ржавое крыло, и журналист увидел, что мчится по скользкой дороге на скорости почти в 100 километров. Почему он все время так гонит? Потому что хочешь найти Нигде, - прошелестело в голове. Сам подумал, или пришло извне?
Миражи во тьме, сбивают они неопытного путника в дальней дороге. Селянцев, однако, это не заметил, поерзал на мокром сидении, заговорил вновь с молчаливым шофером:
- А знаете, все-таки интересные места мы проезжаем.
- Да ну?
- Интересные. Да, тут бор, но на самом деле район достаточно населенный. Деревушки тут и там накиданы, по пять домиков. Лесные засеки. Хижины охотников, древние, в землю вросли, а скоро проедем разрушенную церквушку, ее лес поглотил.
- Да вроде везде так?
- Везде-то везде, а здесь район древний, исконный. Почитай, тут на много веков назад все наше. Живут русские, а до них жили славяне, а до них праславяне, но все это наш народ. Здесь, на Поволжье, наши корни, наша история... она все еще тут. Все еще видна, если поискать.
- Например? -предложил Арсений.
- Ну, например, племена праславян. Жили тут давно, были язычниками, приносили богам земли кровавые жертвы. Вон та церквушка, которую мы как раз проезжаем, стоит на месте их бывшего капища, где почти тысячу лет назад приносили в жертву людей.
Арсений покосился на мелькнувший слева силуэт. Показалось ли, или действительно во тьме тлеет желтоватый, колеблющийся, но не гаснущий под дождем свет?
- Они ведь до сих пор есть, - сказал вдруг Селянцев.
- Кто?
- Последователи ихние. Секта. Собираются тут ночами, ну, когда потеплее, в июле, танцуют, поют, может, и жертвы приносят.
- И что?- спросил Арсений.
- Ничего. Так просто, просто места, говорю, странные. Здесь прошедшее живо, переплетается с будущим, являет собой странные сочетания и формы. Я к чему это все... глянь вот.
Он потянулся назад за рюкзаком, качнулся, когда машину мотнуло и на стекло обрушился водопад грязноватой воды, чувствовался слабый аммиачный запах в кабине. Вытащил рюкзак и, порывшись в нем, извлек толстую истрепанную книжицу, с виду обыкновенный атлас дорог. Селянцев открыл, показал Арсению, а затем, покачав головой, извлек из кармана маленький фонарик в стальной оболочке. Щелкнул кнопкой и втянул голову в плечи, когда возникший слабенький желтоватый свет совпал с белой вспышкой в небесах.
Загромыхало, потом прошлось резким треском, от которого затрещали автомобильные стекла. Словно утюжит что-то землю, мощно и накатом.
- Вот, - сказал Селянцев, - глянь.
Свет колебался, но с близкого расстояния Арсений углядел карту. Кинул на нее быстрый взгляд, оторвавшись на секунду от мелькающей дороги.
Ну да, шоссе знакомое, на него выезжал сегодня днем. Сверялся с таким вот атласом, маленькие деревушки на пути.
- Вот тут мы, - сказал его пассажир, указав на перегон между двумя мелкими точками. - Это деревня Грязево, а это Калепка, куда я еду. Между ними мы. Вот развилка, глянь.
Арсений снова кинул взгляд, машина вильнула, он быстро выправил, придавил педаль газа еще. Быстрей!
Между Грязевым и Калепкой ничего не было. Только черная полоса, обозначающая двухполосное шоссе. И бор по сторонам.
- Но деревушка есть, - сказал Арсений с нажимом.
- Есть, - вздохнул его спутник, бросил взгляд во тьму, там мелькали мокрые еловые ветви, а дальше тьма, - есть, говорят люди, хотя я сам и не видел. Может, в стороне где от дороги... но было с ней связано много странных рассказов. Если хочешь знать, я их даже коллекционирую, эти рассказы о деревне Нигде.
- Что же в ней удивительного еще, кроме того, что ее нет на карте?
- Люди исчезают. Банально пропадают, уходят по дороге и исчезают. Вот был человек, а ушел в деревню. Нигде и нет его. Так вот. А вообще истории о нигдешной деревушке уходят корнями в прошлое. Не знаю, правда или нет, но по некоторым рассказам в раннее средневековье здесь исчезло сразу два войска.
- Прямо войска?
- Прямо войска. Было это, не помню когда, никогда даты не помнил, записывать приходится... короче, одно из войск было ордой хана Хасана, одна из многих мелких, составляющих золотую орду. Было в ней народу, не знаю сколько, но много, да и вооружение дай боже. Впрочем, сгинули ведь.
- А второе войско? - с ухмылкой спросил Арсений. Пассажир нашел самое подходящее время, чтобы пичкать его замшелыми легендами.
- Второе князя Святослава. Тоже, не дай бог, какое войско, про него дошел целый отчет. Вот там, например, было полторы тыщи ратников пеших, пятьсот конных, сто пятьдесят лучников, да всякой челяди с полусотни наберется. Имелось еще сорок копейщиков, у этих щиты были, помню, большие, почти все закрывались.
- И что же, все сгинули?
- Сгинули... - качнул головой Селянцев, - хотя иногда кажется, что они все еще здесь. В таких местах. Знаешь, все может быть, и несколько тысяч ратников, сгинувших ранее, снова появятся на этом асфальте.
Впереди блеснуло, и всмотревшийся Арсений вытаращил глаза. Блеск молнии отразился от полированного металла, и водитель как наяву увидел унылую вереницу людей в блестящих намокших кольчугах, в остроконечных шлемах, по которым пробегали иногда всполохи от молний, бородатые, с длинными копьями в руках, а у кого и под мышкой.
Топали вдоль дороги, иногда тоскливо, как казалось, смотрели в бурные небеса.
- Ух ты! - сказал Селянцев, - никак фильм снимают?
Какой фильм, - изумленно, с досадой подумал Арсений. - Какой фильм в одиннадцать ночи?
Машина поровнялась с ратниками, те оглядывались, сутулились, а мокрый блеск играл на остриях их копий. У всех были бороды, лиц не видать во тьме, только у некоторых поблескивает защитная серебристая маска с черными дырами глаз.
- Эк они припозднились, - сказал Селянцев, глядя сквозь залитое стекло.
Впереди всех шагал еще один человек. Этот был с толстым, но маленьким щитом, с грубой оковой по краям, без копья, но с кожаными, видать, ножнами на поясе. Он махнул рукой, и Арсений не смог удержаться от реакции на хорошо знакомый жест - тормознул.
Вскрипнули шины, взметнулся столбец из ледяных брызг, а следом водитель уже дал задний ход, поравнявшись с передним ратником. Тот неуверенно подошел к машине, поглядел внутрь.
- Я счас, - произнес Селянцев и, перегнувшись через залитое водой сидение, щелкнул ручкой от задней двери.
Секунду спустя ратник уже впихивал в автомобиль свой тяжелый щиток. Опасливо покосился на салон, потом все-таки влез, позволив струям воды беспрепятственно растекаться по сидению. Было ему лет тридцать, широкий в плечах, с вислыми усами, но без бороды в отличие от остальных, покосился на Арсения, а затем хлопнул дверью.
- Фильм снимаете? - дружелюбно спросил Селянцев.
Ратник зыркнул на писателя исподлобья, поправил свой блестящий, но с редкими пятнами ржи шелом. Сказал наконец:
- Ярослав, - произнес ратник с натугой, уставился в пол, а пальцы нервно перебирали грубую окантовку щита. На щите вроде и герб был, только различался плохо.
- Я Селянцев, - сказал писатель. - Ты тоже в Калепку?
Тот вроде кивнул. А может быть и нет, но Арсения занимали в данный момент тени, устроившие игру в догонялки на дороге. Зря он взял попутчиков, зря, одному легче, да и вправду место странное какое-то, и люди здесь непонятные. Не брал бы писателя, не слушал бы его россказни.
Грянул гром и заглушил начало фразы Селянцева:
- ...шли к Черной поляне, есть здесь такая. Ну, видать, хан прослышал о деревушке Нигде, о ней и тогда говорили. Решил прознать, что за место. Не послал отряд, двинул всей ордой, собирался налететь, смести, а оттуда уже прорваться к Волге. Но не повезло ему. Местные говорили, что видели пешее войско азиатов, над ними еще вороны кружились, все ожидали битвы. Воронье кружилось, и видно было издаля, да только в один момент взяло вдруг да разлетелось, словно не стало тех, от кого битвы ждать.
- Просто так взяло да разлетелося? - подал голос сидящий сзади Ярослав, он вслушивался в рассказ.
- Разлетелось воронье, а хан просто исчез. Со всей его ордой провалился сквозь землю и ничего о себе не оставил. Хотя все-таки нагадить успел, потому как на это воронье шел князь Святослав пешим шагом через лес. Чтобы, значит, скрытно подобраться, да и ударить. И дошел, успел, видать, увидеть, что случилось с ордынцами.
- И что же? - спросил Арсений, его все сильнее захватывало ощущение нереальности происходящего. Эта дорога без конца и края, говорливый писатель, вздумавший потешить на ночь глядя байками, и тот человек, сидящий на заднем сидении и настороженно осматривающийся, тот, который... который...
Теперь дребезжали оба крыла, а разболтанная красная стрелка на неродном европейском спидометре вздрагивала у отметки сто десять. Надо сбавить скорость, притормозить, но как можно, если все это не в реальности, а в реалиях одна только деревушка Нигде, до которой надо добраться в любом случае, и когда он найдет, все встанет на свои места и прекратится этот путь в никуда. Когда он найдет...
- ... Думаю, Хасан нашел деревушку, - продолжал Селянцев, - а следом за ним и светлый князь. Где они теперь?
- Нигде, - сдавленно сказал Ярослав с заднего сидения. - Значит, ищете деревню?
- Он ищет, - кивнул писатель на Арсения. - Втемяшилось, видать. А ты что знаешь об этом?
Дорога стелилась впереди, закручивалась в спираль, в кольцо, как змея, что пожирает свой хвост. Что впереди, что позади, как вообще мерить расстояние, когда под тобой вечно крутится один отрезок шоссе. Спираль, дуга, лента, прошлое, будущее и настоящее - все здесь рядом, все свивается в один толстый цвета черного асфальта жгут, уходящий в пустоту, но уходящий и в деревню Нигде. Туда, где странные люди и странные звери.
Когда дождь в очередной раз приослаб, стало видно, что над дорогой кружатся черные длинные тени, неясные силуэты на фоне гневных фиолетовых небес порхают, крутятся, делают пируэты. Кто это? Вороны? Совы? Кто может жить на стыке миров? Следом свет фар высветил на черном скользком полотне стаю собак, слишком похожих на волков, что шарахнулись в стороны , мелькнули лишь оскаленные пасти и желтые, не собачьи совсем глаза. А вот в стороне в лесу, куда не проникал мгновенный свет зарниц, заворочалось что-то тяжелое. Медведь? Бер? Дорога впереди все так же черна, а белая полоса рвет ее напополам, как мир, только у этого мира нет черной и белой сторон. Черная и черная. Вспыхнуло, и на миг среди бурлящих и гневающихся туч, сейчас похожих на диких крылатых зверей, проглянула луна, оскаленная безучастная рожа, лицо мертвеца. Полная и яркая, окруженная колеблющимся тошнотворным перламутровым ореолом.
- Я доеду, - совсем тихо сказал Арсений, - я доеду...
- Селение есть, - сказал Ярослав, поглаживая щит. Странный у него был выговор, чужой, но смутно знакомый, - и его ищут... Разные. Кто находит, а кто нет. Но кто находит, тот уже к родным не возвращается, уходит куда, видать.
- Значит, тоже ищут люди? А местные?
- Токо приезжие, - сказал Ярослав и моргнул от чудовищной вспышки в небесах. На миг стало видно исполинскую изогнутую молнию с ветвистыми огневицами, что вспыхнула во все небо, - а местные искать не пробуют. Не любят. А вообще зовут ее иначе.
Арсений повел глазом. В лесу один за другим загорались глаза, яркие, колдовские, разноцветные. Красные и зеленые, желтые и оранжевые, даже красиво. Смотрят, прощупывают, но пока он на шоссе, никто не тронет, а потом уже ничего не стоит бояться. У него появилось ощущение, что когда-нибудь эта безумная гонка закончится. Но с кем он гонится и от кого? И зачем?
- Доеду, - процедил и нечеловеческим усилием заставил себя сбросить газ. Машина и так неслась, как копье, вспарывая сумасшедшую ночь, отбивая стрелы лунного света.
- Как же называют? - с улыбкой спросил Селянцев, странно, но он совсем не замечал творившегося вокруг беспредела и не видел даже молчаливых темных летунов на дороге.
- Трясина...- помедлив, ответил Ярослав. - Местные зовут ее Трясиной... - и замолк.
Арсений двинул рулем, обходя расплывчатое создание, кое-как разлегшееся посреди дороги. Этакий пень, только глаза горят, да не два, а один, яркий и красный. Машину мотнуло, шины взвизгнули, теряя резину.
- Осторожней, - посоветовал Селянцев, - что, лужу объехал?
Арсений сдавил зубы, а пальцы на руле побелели, железной хваткой сжимая серый пластик. Тени в воздухе теперь реяли над самой дорогой, и было видно, что это не птицы, а скорее рыбы в серебристой крупной чешуе, что парят в грозовом небе, питаясь атмосферным электричеством. Как сидящий рядом не может их видеть? А может и он?... На плечо ему легла рука. Арсений почти вскрикнул, но сдержался, только нога судорожно вдавила газ до упора, мотор загнанно взвыл, зачихал, машина дернулась, но тут же снова движок заработал нормально. Арсений расслабил ногу, спросил почти спокойно:
- Что?
Ярослав, который осторожно его толкнул, помолчал, затем вдруг заговорил:
- Ты не едь туда! Слышь! Не едь, и до тебя много искали. А как находили, лучше не становилось! В Нигде нет счастья, не найдешь! Нехорошее место!
Уйди! - заорал про себя Арсений. - Призрак! Оборотень! Вурдалак! Упырь! Чур меня, сгинь во тьму веков, из которой пришел!!!
Но он не закричал, только прикусил губу и невидяще уставился на дорогу, где впереди машины кувыркались и плясали неясные твари. Прыгали и веселились, как-то удерживаясь перед машиной на такой скорости, вакхическое буйство, память язычников, они были страшны и уродливы, но он знал что делать.
- Доеду... - отстраненно сказал Арсений, и ему показалось, что он видит давешнего старика среди кривляющихся на бегущем под колеса шоссе маленьких монстров.
Он доедет. Ведь только там будет покой и спокойствие от этого темного потока прошедших лет, от этих тварей из лесных глубин, от этих упырей и наведей, что сидят вместе с ним в машине и делают вид, что не видят происходящего вокруг.
Эта гроза, во время которой пробуждаются темные силы леса, живая острая мощь, чем-то родственная одной, но ослепительной вспышке молнии-живицы. Прошлое и будущее здесь переплетено, здесь нет времени, здесь другая жизнь и другие боги. Но и здесь есть отдохновение от дикой скачки.
Деревня ничто и Нигде. Покой, а разве не покоя он жаждал сейчас. Разве не его жаждали ратники Святослава, когда шли отбивать родные им земли?
Арсений уже не замечал, как странно поглядывает на него Селянцев, как угрюмо смотрит ратник Святослава Яр. Он видел одно.
Среди языков пламени, адских чудовищ, громадных птиц, что прыгают с дерева на дерево, огромной змеи, обвившей небеса (Кецалькоатль? Великий змей?), коренастых леших и серебристых рыбо-птиц в небесах он видел одно, как поднимается из-за горизонта маленькая деревушка, поднимается неторопливо, независимо от дикого бега шоссе. Крошечная, всего три серых домика с острыми коньками и звериными идолами перед крылечком. Все серо вокруг, а рядом течет черная речка, спокойная, отдохновенная, ленивая. Спустишься в ее воды и уснешь, утомившись. Покой, спокойствие, как светло-зеленая травка среди ржавого металла - так и деревенька среди этого языческого буйства. Последняя пристань для уставших от мира. Настоящих людей, а не этих двух ледяных упырей в его автомобиле.
Арсений повернул голову и увидел, как лицо Селянцева расплывается, покрывается желтыми пятнами, а глаза выпучиваются, начинают блестеть перламутром. Он знал, что если обернется на Ярослава, то увидит изъеденный белесый череп с остатками пыльных волос под проевшим насквозь ржавчиной шеломе.
Арсений кивнул. Не замечая, что в машине уже некоторое время стоит тягостное молчание. Впереди на дороге кувыркались и сталкивались рогами седые, козлоногие люди, безумились, плевались и что-то орали, а чуть дальше отчаянно дралась куча прозрачных белесых тварей с демоническими красными глазами. Сукровица брызгала на мчащийся асфальт и тут же исчезала с пшиком. Через дорогу проскакивали синие молнии, прыгали от дерева к дереву, а с ними соревновались огненные создания, заливались звонким смехом, что слышен сквозь стекла, дурачились, огромные светляки кулак в ладонь проносились перед машиной, иной раз звучно шмякались в стекло, лопались. В небесах полыхал огонь, но теперь разноцветный, словно северное сияние, скатывался вниз, падал на прозрачных тварей, и те на глазах располнялись, обрастали шерстью. Все вокруг кипело жизнью, весельем. Это был пир.
Но не пир для людей. Скорее люди на этом пиру были блюдом.
И дорога - скользкое мокрое воплощение пути. Вечных странствий и невзгод, болезней и лишений. И одиночества, наверное. И в противостояние к ней, этому бесконечному пожирающему версты полотну, - деревня. Нигде или Ничто, пусть и трясина.
Это был его дом, и он всегда стремился к нему.
И пусть дорога в бессилии глотает версты боли и крови, пусть мир так жесток. Он уже подъезжает.
Когда в разноцветных жестких небесах проступила исполинская огненная фигура, а упырь Селянцев повернулся к мертвяку Яру, чтобы что-то сказать, может, предупредить, чтобы схватить Арсения, Сения-путника, как его звали когда-то, отвернуть, не пустить в деревушку, оставить на вечном огненном пути, он повернул руль, мощно и с силой, направив автомобиль, на глазах становящийся вороным свирепым конем, в сторону таких близких, что можно различить источенные жучком серые бревна, избушек.
И было так. В последний момент он смог заметить, что находится у самого входа в ближайшую избушку. Он не содрогнулся. Это был старый скелет в проржавевших за века доспехах...
* * *
На сороковом километре перегона Грязево-Калепка, что в конце концов сходится развилкой с междугородним шоссе, берущим свое начало от стольного града Ярославля, старенький форд вдруг занесло. Этого никто не видел, и лишь только молчаливый бор был тому свидетель.
Машина летела как бешеная, затем дорога выбросила ее, а передние колеса в бессильной злости крутились, перемалывая воздух. Форд кинуло на придорожной кочке, он завалился на бок, двигаясь как исполинский стальной таран, смял кустарник и нашел свой приют на стволе старого замшелого дуба. И если бы кто-нибудь померил его годовые кольца, то узнал, что дереву без малого восемьсот лет.
Ударило, тяжелый стон сминаемого металла, осколки стекла брызнули в стороны как чистые искры, казалось, даже осветили лесную тьму.
И все затихло, лишь покореженный силуэт автомобиля-самоубийцы смутно темнел на обочине.
Скрипнуло, и передняя дверь отворилась. Шатающийся, мотающий головой Селянцев кое-как выполз из разбитого автомобиля. В глазах у него было тупое, приторможенное выражение. Просто шок. На лбу наливался красный синяк, обещавший пройти не скоро.
Он покосился на машину, затем дернул заднюю дверь, сунул туда руку и почти выволок живого и невредимого Яра. Тот был без шлема и щита, руки тряслись. Они, опираясь друг на друга, поспешно отковыляли от машины, встали на кромке шоссе, изумленно глядя на раздолбанные останки автомобиля.
Гроза заканчивалась. Небо очищалось под легким ветерком, лишь чуть ворчало, да на самом горизонте вспыхивали розовые зарницы. Пахло свежестью и бодрило. Раннее утро после грозы. А над головой замерцали умытые звезды. Да с другой стороны на них пялилась растолстевшая сонная луна.
Пусть уже осень, но еще не зима, и когда-нибудь настанет рассвет.
Селянцев вздрогнул, передернулся под прохладным осенним ветерком. Сказал тихо:
- Вон и Калепка... Видишь, огни?
Ярослав повернул голову, там, вдали, светились гостеприимно редкие огоньки у самого горизонта. Километр до села, не больше. Кто-то не спит еще, а ведь уже почти два ночи.
- Вижу, - сказал Яр, - там и наша съемочная группа расположилась. Заждались, поди, остальных-то. - И добавил уже без нужды, - у нас автобус сломался, вот я и подумал попутку перехватить.
Селянцев смотрел на машину. Туда, где металл на месте водителя сплющился под страшным ударом, не оставив ни малейшего шанса на выживание, там вообще не осталось места между сидением и крышой.
- Где он? - взгляд писателя силился проникнуть сквозь крошево стекла, отыскать хотя бы признак...
- Нигде, - просто сказал Ярослав, - он Нигде.
- Так, значит... - произнес Селянцев, а затем махнул рукой и, сгорбившись, побрел в сторону Калепки. Ночной воздух был свеж и благоухал. Почти лето. Последний вздох летнего тепла. Шоссе блестело черной мокрой спиной, и можно было видеть, что разделительная полоса желтоватая и покрыта трещинами. Грязная старая полоса, когда ее прочертили? Десять, двадцать лет назад?
Ярослав подошел ближе к машине, внимательно глянул внутрь, лицо его оставалось бесстрастным. Бутафорская алюминиевая кольчуга мешала, и он стащил ее через голову, обнажив вязаный коричневый свитер из синтетической шерсти. Покачал головой. Щит оставил в машине.
Селянцев прошел сто метров по гладкому шоссе, слушая, как в тишине отдаются его шаги, когда его догнал Ярослав.
- Он исчез, - сказал просто.
Селянцев встал:
- Исчез? Совсем?
- Совсем. Его нет в машине, нет следов крови, хотя на водительском месте невозможно было остаться в живых. Он исчез просто. Испарился.
- Как орды Хасана и войска Святослава?
- Как они.
- Я думал это проще. Нигде, значит погиб, убит, а все-таки оно есть, Нигде. Просто, кто очень хочет его найти, то в него всегда попадет. Может, это то место, где отдыхают от нашего сумасшедшего мира.
Яр улыбнулся криво:
- Когда ты заметил?
- Сначала, он слишком боялся, несся как бешеный, косил глазами по сторонам. Он не ехал, бежал... А ведь по сторонам только лес и вода. Что пугаться? А ты, Яр?
- Он не первый, - тихо сказал Ярослав и замолчал. Селянцев тоже глянул на него и ничего не сказал.
Вдвоем они побрели по шоссе, всей кожей чувствуя свежесть осенней прозрачной ночи и самым краешком ощущая отголосок грядущего дня. Еще часа три, и небо начнет, не торопясь, светлеть.
На подходе к Калепке на них вырулил потертый, побитый старый газон с брезентовым верхом, и оттуда высунулся местный здоровый мужик в летах, в вязаной черной шапке из синтетики. Спросил коротко:
- Подвезти?
- Нет, мы сами, - ответствовал Селянцев, - у нас машина разбилась, и... но мы сами. - Яр покосился на него, но ничего не сказал.
- Помощь нужна? - так же кратко вопросил водитель.
- Нет, - мотнул головой писатель, - мы управимся.
- Ну, как хотите. - И мужик исчез в своем газоне. Хлопнула дверца, и раздолбанная колымага с надрывным ревом унеслась в строну Калепки.
- Зачем отказался от того, чтобы подвез? - спросил Ярослав хмуро.
Селянцев помолчал, затем сказал:
- Хотелось пройти вот так, подышать воздухом, подумать.
Ярослав кивнул, ускорил шаг.
Так они двигались вдвоем по длинному шоссе. К свету, к теплу и людям. Но каждый ощущал, как в спину дышит что-то неведомое, сильное, могучее и скрытное. То, что могут увидеть только избранные.
За многие километры от Ярославля разгорался новый день. Затихший город скоро начнет оживать, наполняться людьми, которые всегда что-то ищут.
День знал про место Нигде. Он вообще много знал. И мог бы поделиться с людьми, не будь он простой неразумной стихией.