Аннотация: Об Испании и об Элоисе, и совсем немного о фламенко.
La carta
Дорога к морю крута и извилиста. Она бежит среди сгорбившихся под тяжестью лет домов, быстро и ловко спускается по скользким ступенькам, всё ниже и ниже, пока, наконец, не приводит к тихой бухточке, скрытой от глаз прибрежными скалами. Полная своего уютного одиночества, она более всего приятна мне в дни моих недолгих пребываний здесь, в крохотном испанском городишке. Ленивое море что-то шепчет, возвращая меня назад: к сонливым улочкам городка, его бесчисленным лавочкам и кафе, старой церкви и густой тишине сиесты. Этот ничем, в общем-то, непримечательный средиземноморский городок, тем не менее, стал точкой пересечения наших жизненных диагоналей. И в том, что судьбе было угодно столкнуть нас здесь, я, признаться честно, нахожу некоторую прелесть.
Я прохожу вверх по узкой, крутой улочке, мимо лавки, погруженной в дневную дрёму, с её желтыми, оранжевыми, бордовыми солнцами и оказываюсь на нашей площади. Фонтан с фигурой испанского кавалера наверху собирает вокруг себя шумную окрестную детвору; в кафе напротив официант расстилает белоснежные льняные скатерти, а из окна дома, верхние этажи которого украшает герань, льется наша с тобой мелодия. Криво прибитая вывеска книжного магазина, церковь, подсматривающая из-за рыжих крыш, глянцевитый блеск витрины сувенирной лавки, щекочущие брызги фонтана обволакивают меня мучительно-нежными воспоминаниями о совсем, кажется, недавнем времени.
Как ты догадываешься, причина, побудившая приехать меня сюда, проста: я вновь хочу услышать звонкий стук твоих каблуков, увидеть sevillanas и взять тебя за руку. Темноволосую, с заостренным южным лицом и светло-серыми глазами, в которых кружится и веселье, и любопытство, и то, что я так никогда и не смог разгадать, с быстрым каталонским говором - такой вижу я тебя. Только-только начавшей своё восхождение во фламенко. Сейчас же мне больше всего хочется вернуться в тот теплый августовский вечер, освещенный лунами фонарей, смехом, карнавалом, твоим выступлением, вином, и нашим знакомством (благодарно кланяюсь за это Марку). Ты хватаешь меня за руку и тянешь за собою в яркий карнавальный вихрь. Мелькают лица - какой-то черноглазой девчушки, испанца, сеньориты с пышным цветком на голове, и мелькает знакомый взгляд знакомых светло-серых, смеющихся глаз. Те недолгие четыре дня, проведенные вместе, чувствуются мне сильнее других: наши беспечные прогулки по набережной, бестолково-милые покупки в сувенирной лавке - до сих пор сохранились у меня некоторые из них: фигурка матадора, летняя шляпа, веер, - завтраки в кафе, где подавали чудесный кофе, и трепет легких занавесок утром. Ревниво и нежно храню я эти воспоминания - мимолетный взгляд, украденный в людском потоке на набережной поцелуй, озорной лучик на смуглом лице, хитро подкрадывающийся - замрет лишь на мгновение, - к твоим ресницам.
Клясть же за наше "временное" (о, все эти увещания!) расставание мне остается только себя и те обстоятельства, совершенно глупые теперь, что раскидали нас по пестрой карте Европы, и мы никак не могли встретиться. Пока я был в Венеции, ты выступала в Мадриде, я мчался в Париж, в надежде увидеть тебя там, ты же оказывалась в Марселе. Стоит мне лишь взглянуть на письма, открытки, которые ты слала, и кусочки мозаики мгновенно собираются в единый узор этих двух лет. Глянцевитая открытка зыбкой Венеции с обещанием, что скоро вернешься в Барселону, легкомысленный и ветряный привет из Неаполя, фотография с тобой на фоне чистых Альп.
Я же следил за твоими успехами на сцене, твоим покорением Барселоны, а следом за нею падением Мадрида, Валенсии, Марселя. Впрочем, думается мне, именно в этом и кроется причина нашего тогдашнего расставания и твоей свадьбы на французском аристократе - кажется, он был графом, я прав?.. Встреченный мною много позже, должен признать, он мало отличался от газетного своего образа: был утончен, приятен в общении и запросто мог рассуждать о творчестве английских писателей, вроде того же Даррелла или же гораздо более известного Дизраэли. Впрочем, уже тогда я осознал причину вашего скорого развода, и ревниво сбереженной мной радости, безнадежности, тоски...
Минуя последующие дни, взъерошенные вокзалами, гостиницами, важными встречами и телеграммами, я до сих пор не признаю той легкости, с которой раскидала нас жизнь и расставила всё по угодным исключительно ей местам. Мне же не составит труда подсчитать то время наших коротких, малословных, приятельских встреч после: семь тонких минут в Неаполе, и двадцать хрупких минут в пятнистой тени старых вязов на Ривьере. И немая сценка в Париже, на многолюдной Сен-Дени, и твой долгий, перевернувший всё, взгляд. Между тем, в перерывах наших встреч, моя жизнь завязалась вокруг одной итальянской донны. И с присущей же жизни беспечностью провела меня к свадьбе, медовому месяцу в Биарицц и драгоценному сокровищу моей новой, семейной поры. Но, вновь прибывая в этот городок в августе, я всё также надеюсь встретить здесь особу в узкой голубой юбке, что с детской непосредственностью выбирает фрукты и приятно щурится от солнца.
Пронизанная солнечными стрелами улица, погруженная в совершеннейшее молчание полудня, - первое, что встречаешь при въезде в городок. Облака важно и томно тянутся по иссиня-бледному небу, складываясь по-детски замысловатые узоры, и тени их плывут вслед за ними. Мягкий свет льется на мостовую, пытается дотянуться до меня, скрытого в прохладной тени одного из домов. И с минуты на минуты я услышу знакомое ворчание твоего "Фаэтона" из-за поворота, и вновь возьму тебя за руку, и мы вместе мы отправимся в кафе на площади, где официант всё также расстилает льняные скатерти, а из окна дома, верхние этажи которого украшены геранью, льется наша с тобой мелодия. И я уже знаю и о последней нашей встрече, и о скорой войне, и о твоей болезни, Элоиса...