Волк шел по примятой траве наполненного жизнью Леса. Громадные, покрытые толстой корой многовековые стволы поднимались высоко вверх, к самому Небу. Густой кустарник, словно пытаясь догнать деревья в их стремлении возвыситься над миром, окутывал их пушистым внешне, но жестким и колючим при прикосновении, плотным желто-зеленым одеялом. Солнечный свет почти не проникал сюда, на самый нижний этаж Леса, встречая сопротивление густых крон древесных гигантов. Здесь, в чаще, всегда было сумрачно; здесь было царство мягких теней и вечного полумрака.
Волк едва ли обращал внимание на окружающую его красоту дикой природы. Он с трудом волочил лапы, шерсть на его боках выцвела и повылезала клочьями. На груди его белела отметина, появление которой Волк уже не помнил и сам. Зверь не ел много лун. Он умирал.
И вдруг, он почуял запах, который заставил его остановиться и тихо заворчать. Запах крови! Волк уже начал забывать, как она пахнет, но забыть навсегда был не в силах. Налитые кровью глаза зверя смотрели в том направлении, откуда шел этот дурманящий аромат и не видели ничего, кроме огромных стволов деревьев, густого кустарника и начинавшей желтеть травы. Его зрение давно притупилось, но обоняние хищника было все еще достаточно острым, чтобы учуять запах крови даже за несколько сотен шагов.
И Волк пошел на этот запах, несмотря на то, что каждый шаг давался ему с огромным трудом. Он умрет, так или иначе, так почему бы не испытать счастья? Через какое-то время зверь уже не мог вспомнить, шел ли он много лун или только что начал свой путь. Один раз он упал, когда лапа попала в неглубокую нору какого-то мелкого зверька, и долго не мог подняться, лишь поскуливал от собственной беспомощности. А когда, наконец, встал, то внезапно забыл, зачем и куда он шел. И только изредка касавшийся ноздрей запах свежей дымящейся плоти не давал ему лечь на траву и умереть. Он поскреб тощей лапой землю, сожрал пару жирных земляных червей и прихрамывая пошел дальше.
***
Вокруг ярко пылающего костра сидели Охотник, его жена Аю и их сын Аюн, который не имел права носить полное мужское имя до тех пор, пока один на один не убьет зверя. Поэтому, его звали именем матери с приставленной на конце буквой "н", означавшей, что владелец имени является сыном, а не дочерью. Мальчику было всего шесть лет, но он уже обладал острым умом и ловкостью своего отца вкупе с красивыми чертами лица, доставшихся ему от матери.
Когда Волк продрался сквозь плотный колючий кустарник, окруживший небольшую поляну, его буквально одурманил аромат сочащейся кровью, недавно убитой и разделанной оленьей туши, от которой Охотник точными движениями короткого клинка отрезал крупные куски мяса и бросал их жене и сыну. Женщина с мальчиком ловили их, насаживали на острые ветки и жарили над костром. Конечно, Охотник услышал приближение Волка задолго до того, как тот подобрался к месту их отдыха. А иначе, какой же из него был Охотник? Понял он и то, что этот умирающий зверь, практически сам ставший падалью, пришел не за людьми, а на запах оленьего мяса.
- Аю, дорогая, иди в шатер, приготовь нам салат из каких-нибудь трав, - тихо сказал Охотник. - Дальше мы с Аюном легко справимся сами.
Женщина тут же поднялась, передала сыну ветку с недожаренным куском оленины и, кивнув мужу, быстро скрылась за пологом шатра. Ослушаться супруга, даже просто сказать ему что-либо в ответ, никогда не приходило ей в голову. Она всем сердцем любила Охотника, а благодаря его навыкам и ее послушанию, их семья выживала уже много-много времени. С тех давних пор, когда перестал существовать их клан, когда умерла их деревня. Почти десять лет назад.
***
В тот момент, когда Волк понял, что больше не в состоянии сделать ни одного шага и сейчас просто умрет от голода, между ним и костром, у которого сидели человек и его детеныш, что-то сочно шлепнулось в траву. Это был пахнущий кровью большой кусок оленьего бедра.
- Ну, давай, ползи к нам, старая образина, - весело крикнул Охотник, и Аюн радостно засмеялся и захлопал в ладоши: "Образи-и-и-на!". - Давай сделаем так, зверь. Доползешь до еды, так уж и быть, оставлю тебя в живых. А будешь и дальше лежать в сотне шагов и смотреть на мясо - сдохнешь от голода. Значит, туда тебе и дорога.
И Волк пополз. Он уже не мог идти, только тихонько повизгивал, когда ему казалось, что в желудок, начавший переваривать собственные стенки, впиваются тысячи острых стрел. Но он упорно полз к спасению... или гибели - ему было все равно. А мясо, казавшееся вот уже совсем близко, вдруг каким-то чудом отодвигалось все дальше и дальше. И лишь подобравшись к Охотнику на расстояние удара меча, Волк понял, в чем дело: к куску оленины была привязана длинная лоза, свитая из коры и трав и потому совсем не заметная на земле. С ее помощью Охотник подманивал умирающего хищника все ближе и ближе, пока, наконец, их глаза не оказались прямо напротив друг друга.
- Вот так, зверь, бывает, когда становишься совсем слепым и дряхлым. - Клинок в руке мужчины блестел на солнце так же ярко, как когда-то блестели глаза Волка - очень давно, когда он был еще молодым и сильным животным. Теперь от того животного осталась лишь оболочка. Волку было все равно, чем закончится эта встреча. Чем быстрее придет смерть, тем быстрей уйдут его мучения. Вот только Охотник не спешил. Он явно готовился к этому моменту, и теперь хотел выжать из него все.
- На, жри, собака! - он отвязал лиану от куска мяса и бросил его прямо к морде хищника. - Жри и слушай меня. А когда я скажу все, что хотел сказать, только тогда я позволю тебе сдохнуть.
И Волк стал слушать и жрать, а что еще ему оставалось?
***
- Когда-то, много лун назад, мы, люди, жили в одной большой деревне. Ты помнишь это, не так ли? Мы не убивали зверей, если не были голодны и никогда не воевали друг с другом. Среди нас были травники, как моя жена; охотники, как я; хлебопашцы, скотоводы, гончары - словом, все, кроме воинов. Потому что нам не с кем и не за что было воевать. У нас было все, что нужно - свежий воздух, чтобы дышать; Река, чтобы пить и ловить рыбу; Лес, чтобы охотиться и собирать коренья и травы.
Даже с вами, волчьим отродьем, мы умудрялись тысячи лун уживаться на одной земле. Вы иногда воровали у нас пищу. Мы же, время от времени, для острастки, убивали одного-двух из вас. На этом все исчерпывалось. Мы жили в деревне посреди дикого Леса, окруженного цепью гор с трех сторон и широкой быстрой рекой с четвертой. Мы чувствовали себя в полной безопасности, убаюканные теплым ветром и ласковым солнцем, уверенные, что нам просто повезло родиться в этих местах и жить мирной, беззаботной жизнью, словно в раю. Мы не знали, что так не может продолжаться вечно. Поэтому мы не учились драться и не умели воевать. И именно это стало нашей главной ошибкой.
Когда пришли люди из-за гор, те, кого мы стали называть варвары, наша деревня насчитывала больше десяти сотен человек. Одна большая дружная семья охотников, травников и ремесленников. Варвары принесли с собой оружие, которое могло убивать на огромном расстоянии. Они сожгли все, что не смогли или не захотели унести с собой. Они забрали в плен всех, кого посчитали годными к рабскому труду. Наших жен и детей, мужчин и стариков, которые могли служить в качестве живой силы. Они забрали весь наш урожай и даже скромный инвентарь, с помощью которого мы обрабатывали землю.
А когда варвары ушли, мы просто не знали, что нам делать. Мы никогда не воевали раньше. Пока те, кому удалось спастись, опомнились, пока собрали всех, кто может драться и хочет отомстить, пока сделали хоть какое-то оружие - прошло довольно много времени. Мы оставили в деревне женщин и детей, которым во время нашествия удалось убежать в дальний Лес и спрятаться там. С ними остались и несколько мужчин - в основном травники, совершенно неспособные убивать. Их было десятков восемь общим числом. Нас же, готовых на безрассудство, набралось около пятидесяти. И мы пошли в горы.
***
- Жри, псина, и слушай, впереди нас ждет самое интересное. А кое-что ты и сам знаешь, верно? - Охотник с такой злостью рубанул клинком по оленьей туше, что чуть не отрубил себе пальцы левой руки. Волк приподнял на него глаза, а затем снова опустил голову к остаткам недоеденного куска мяса.
- Я не буду описывать тебе все подробности нашего "военного похода". Я сам не хочу его вспоминать. Конечно же, мы никого не спасли. К тому времени, как через десять лун мы только подобрались к подножию хребта, отряд варваров с нашими пленными братьями уже пересек ледник и ушел на ту сторону гор. Мы шли за ними столько, сколько могли - пока оставалась хоть малейшая надежда их догнать. Но однажды кончилась и она. Да и наше "войско" сильно поредело. Не всем было суждено пережить этот поход. Кого-то унесли болезни, кто-то умер от голода, иные сошли с ума от усталости и отчаяния. Оставшиеся в живых хоронили ушедших на Небо друзей со всеми почестями и упорно двигались дальше.
Еще через десять лун восхождения по крутым утесам, на подходе к леднику, мы поняли, что нам его не перейти. У нас не было ни теплых шкур, чтобы согреться; ни подходящей обуви, чтобы идти по льду и снегу; ни еды, чтобы утолить голод. Мы провели у ледника единственную ночь, оплакивая своих близких, отбить которых у варваров не осталось ни единого шанса. Мне еще повезло, как я тогда думал. Моя беременная жена ждала меня в деревне. Но, несмотря на это, и мое горе было достаточно велико - я уже говорил, что все мы жили как одна большая семья.
Навсегда попрощавшись со своими родными, рано утром мы повернули домой.
***
Волк доел брошенный ему человеком кусок мяса и сейчас прислушивался больше к своему организму, чем к словам Охотника. В его теле, по которому потекли живительные соки, стали происходить поразительные изменения - разум стал острее, органы чувств словно пробудились ото сна, дыхание выровнялось. А главное, пропало то самое отвратительное безразличие к собственной жизни, с которым он на ободранном брюхе приполз к этому костру. Съеденный кусок мертвого оленя пробудил в нем давно дремавшие чувства и инстинкты. Это было так необычно и странно. А Охотник, словно не замечая оживающего на глазах хищника, продолжал свой рассказ.
- Обратный путь был одновременно и страшнее пройденного и легче его. Плохо было то, что у нас совсем не осталось сил. Мы питались древесной корой, листьями и насекомыми, которых могли найти или поймать. А так как среди нас не было травников, многие ушли на Небо от незнания - например, просто поев отравленной ягоды. Или проглотив живьем мелкого жучка-крючколапа, который, как нам потом рассказали, при попадании в организм человека цепляется острыми лапками за внутренности и быстро откладывает там личинки, впрыскивая при этом смертельный яд. Человек живет еще две-три луны, а затем сам становится кормом для этих личинок. Что же касается охоты, в которой почти каждый из нас был мастером своего дела, то почти вся дичь ушла из мест, где прошли наши враги. Мы не знаем почему, но вокруг не было ни скелетов, ни трупов умерших животных, не говоря уже о присутствии живых.
Легче же наш путь был оттого, что мы, наконец, возвращались домой. Пусть наш дом был почти полностью сожжен и разрушен, но мы знали, что те, кого мы в нем оставили, ждали нас и любили. Это придавало нашему отряду сил. Хотя, еще через пятнадцать лун, когда до деревни оставалось совсем немного, эту горстку тощих голодных существ, со сбитыми в кровь ступнями и в оборванной одежде, сложно было назвать отрядом. Но, мы шли и шли без отдыха еще две луны. А когда мы, наконец, добрались до своей деревни, нас осталось чуть более двух десятков. Вот так мы потеряли больше половины войска, ни разу не вступив в сражение.
***
Несмотря на то, что Охотник частенько обращался именно к лежащему подле него Волку, было непонятно, кому больше предназначалась его речь - зверю, или сидящему напротив костра Аюну, который слушал отца, раскрыв рот, и довольно часто забывал перевернуть подгорающие на огне куски мяса.
- На подступах к деревне, навстречу нам выбежал один из остававшихся там стариков-травников. Зрению его позавидовал бы и орел, поэтому он увидел нас задолго до того, как мы смогли разглядеть наше селение. Он приближался к нам, странно размахивая руками и что-то бессвязно выкрикивая, а когда, наконец, добрался до нашего отряда, то внезапно упал на колени и зарыдал. Мы не смогли добиться от него ничего путного - старик плакал, кричал, заикался, воздевал руки к Небу, хватал нас за остатки одежды; в общем, вел себя совершенно безумно. В конце концов, нам пришлось успокоить его доброй затрещиной, взять под руки и практически волоком тащить обратно в деревню. Домой мы вернулись уже затемно.
То, как там все изменилось за время нашего отсутствия, поразило нас до глубины души. Из домов к нам выходили какие-то неимоверно худые, изможденные люди - от голода их буквально качало из стороны в сторону, а в их глазах таились лишь отчаяние и ужас. Это были даже не люди - тени, еле передвигающиеся, безмолвные тени. Они подходили к нам, трогали нас, умоляюще протягивали к нам руки, а затем, понимая, что мы ничего не можем им дать, разворачивались и уходили прочь, словно растворяясь в окружающей нас темноте. Это было удивительно и, признаюсь, довольно жутко. Лишь спустя некоторое время мы узнали в этих несчастных тех, кого менее сорока лун назад называли своей семьей.
***
Наступил вечер, Аюн дожаривал на костре последние куски оленины, а Охотник все рассказывал и рассказывал Волку (или сыну, а скорее всего - обоим) свою печальную историю.
- То, что произошло во время нашего похода, тебе известно не меньше, чем мне, да, пес? К вечеру, старик-травник, который выбежал нам навстречу, а звали его Дакхал, все-таки смог прийти в себя и рассказать нам о событиях, произошедших в деревне.
В живых осталось меньше пяти десятков. Из-за волков. После набега варваров, дичи в прилегающих к деревне лесах почти не осталось. Колдовство это было, совпадение или просто большинство животных и птиц решили сменить место жительства, кто знает? Скорее всего, они были так же как и мы напуганы кровью и пожарами, которые принесли с собой нападавшие, и ушли в дальние леса. Мы не знаем этого до сих пор, и, видимо, не узнаем уже никогда.
И тогда, всю дичь, что еще оставалась близ деревни, вы решили прибрать к своим лапам. - Охотник исподлобья посмотрел на Волка и тот отвел взгляд, как будто действительно понимал каждое слово и ему было стыдно за себя и своих сородичей. - Вы ведь тоже могли уйти с остальным зверьем и сыто охотиться там, в дальних лесах. Но нет, вы предпочли остаться и отнять у жителей деревни их последний шанс на выживание. К тому же, все охотники ушли в горы спасать своих братьев, чего вам было бояться? И вы стали полновластными хозяевами деревни...
Когда Дакхал поведал нам, как они жили все эти дни, мы не могли поверить своим ушам. Волки никого не выпускали в лес, даже за травами и ягодами, нападая при каждом удобном случае. Те жалкие крохи урожая, что не сгорели от пожаров и не забрали с собой варвары, догнивали на полях, потому что стоило кому-либо отважиться пойти за ними, как на беднягу тут же набрасывалась волчья стая. Через какое-то время волки совсем осмелели и стали заходить прямо в деревню - разгуливали по нашим улицам и не давали людям выйти из дома даже для того, чтобы собрать грибов на заднем дворе или набрать воды из колодца. Волкам не нужна была только та редкая дичь, что еще осталась в лесах. Им нужна была власть над людьми!
И вот, в один из дней они решили, что хватит играть в добрых зверушек, способных лишь кусаться, пугать жителей деревни да хватать их за одежду. Первой стала Юала, пятнадцатилетняя девочка, выбежавшая во двор, чтобы быстро зачерпнуть хотя бы кружку воды из бегущего прямо за домом ручья. Один из волков, находившихся неподалеку, внезапно сменил тактику. Вместо того, чтобы как обычно грозно зарычать и загнать ребенка обратно в дом, он в три прыжка оказался возле нее, сбил с ног мощными передними лапами и схватил огромными клыками за худенькую шейку. Мать Юалы видела все это из окна, но могла только кричать от ужаса и звать на помощь.
Помощь пришла не с той стороны, откуда она ее ждала. Еще три здоровых твари, какое-то время наблюдавшие эту картину издалека, поняли, что одному волку целой девочки будет многовато. - В голосе Охотника, который до этого был довольно спокойным, внезапно зазвучала сталь. - Малышку растерзали за несколько минут. А когда ее мать, обезумев от увиденного, выскочила из дома и бросилась на волков с кочергой в руках, волки сожрали и ее. Вместе с еще несколькими подоспевшими на пиршество гадинами.
- Так вы стали людоедами, да, пес? - снова обратился к Волку Охотник и вдруг внезапно схватил его крепкими жилистыми руками за вялую шею, почти вплотную приблизив свое лицо к пахнущей сырым мясом и гнилью серой оскаленной морде. - С тех пор вы поняли, что жрать людей гораздо легче и безопасней, чем просто держать их на расстоянии от дичи, которую нужно было еще постараться поймать. А один раз попробовав человеческого мяса, вы уже не могли остановиться. И вы убили и съели почти три десятка моих братьев и сестер!
С этими словами Охотник плюнул прямо в вонючую волчью пасть и брезгливо бросил хищника обратно на траву. А Волк вдруг почувствовал что-то знакомое, какой-то запах, который много лет не давал ему покоя. И этот запах исходил от Охотника. Волк пытался вспомнить, но не мог. Пока не мог.
***
- Еще несколько человек умерло от голода и жажды. В том числе и моя жена, носившая в своем чреве моего ребенка. - Охотник на время замолчал, глядя на затухающий костер. Затем он встал, подбросил в огонь несколько сучьев и снова опустился на землю. - Что ж, мне хотя бы было что хоронить, в отличии от многих несчастных, лишенных и этого святого права.
Волки ушли из деревни ровно за луну до нашего возвращения. Ведь не смотря на истощение и усталость, все же мы были охотниками, а некоторые из нас просто крепкими людьми. Один только кузнец Миддар в любом состоянии был способен голыми руками разорвать пополам любого, самого здорового волка. Смертельно уставший, не евший несколько дней Миддар нес на своих могучих плечах то одного, то другого окончательно утратившего силы брата по оружию. Если бы не он, мы вернулись бы гораздо меньшим числом. К тому же, вопреки выпавшим на нашу долю испытаниям, а скорее даже благодаря им, мы стали сильнее духом. Мы стали настоящими воинами, возмужавшими и закаленными, хотя до сих пор не приняли участия ни в одном сражении. И волки почуяли это. И они ушли.
***
А мы в тот же вечер поклялись друг другу, что не успокоимся до тех пор, пока в нашем лесу дышит хоть один волк. Мы зареклись истребить их раз и навсегда. И с тех пор, а ведь прошло уже почти десять лет, свято следовали нашей клятве.
Наученные горьким опытом, мы решили уйти из деревни. Какое-то время мы набирались сил, готовили себе оружие, тренировались, чтобы стать сильнее, гораздо сильнее, чем были раньше. Мы охотились на ту редкую дичь, что еще водилась в близких лесах, убивали попадавшихся на пути волков, которых тоже осталось совсем мало - почуяв неладное, основная их масса ушла вглубь леса, подальше от деревни.
И вот, примерно через сто лун, мы решили навсегда уйти из нашего дома. Мы больше не были жителями деревни. Мы стали кочевниками. Мы уходили все дальше в лес, строили себе временные жилища, охотились там, перебивали всех обитавших в тех местах волков, а затем снова снимались с места. Спустя многие луны мы зачистили почти весь лес. Вас оставалось все меньше и меньше, да, пес? - снова обратился Охотник к Волку. Солнце уже совсем спряталось за деревьями, и вечер подходил к своей завершающей фазе, предвещая скорое наступление ночи.
- Шли десятки и сотни лун, и мы, люди, почти исполнили свою клятву. Почти - потому что оставался еще один волк, хитрый и неуловимый. Его видели то тут, то там, но он всегда находил способ уйти от преследователей. Мы даже дали ему имя - Граттар, что на языке наших предков означает "призрак". Это был последний волк в лесу, настоящий зверь-одиночка, и многие отдали бы левую руку за право поймать и убить его. Но сделать этого никому так и не удалось.
***
- Аюн, сын мой, - впервые за этот долгий вечер напрямую обратился к мальчику Охотник. - Позволь представить тебе последнего представителя волчьего племени в нашем лесу - Граттара, волка-призрака, неуловимого как тень и ускользающего как вода. Да, сынок, эта старая вонючая тварь, приползшая к нам на брюхе - это он.
Волк поднял тяжелую голову, как будто представляясь перед единственным зрителем, который сидел напротив и смотрел на него огромными изумленными глазами. Кусок оленины, наконец, насытил каждую клеточку тела зверя, сердце впервые за многие луны стало стучать уверенно и четко, а вот память... ей не хватало совсем немного, чтобы вспомнить. Волк очень старался ей помочь, но был не в силах этого сделать. В самый последний момент поток воспоминаний обрывался, оставляя в голове лишь тупую боль и жалкие обрывки скитаний последнего времени. Волк даже заскулил от досады.
- Ага, сейчас ты скулишь, предвидя свой бесславный конец? - усмехнулся Охотник, по-своему истолковав звуки, издаваемые зверем. - Скули, пес, скули! Твои мольбы о пощаде бальзамом вливаются в мои уши. Знаешь, что я хочу сказать тебе перед тем, как ты сдохнешь? Твоя смерть будет самой позорной из всех смертей, что приняли твои братья. А знаешь почему? Потому что они умирали в бою, сражаясь, пытаясь напоследок вцепиться в горло врагу, чтобы еще хоть раз, перед смертью, отведать вкус крови. Они умирали волками!
А ты умрешь вонючим старым псом. Ты сам приполз к своему врагу, продав свое сердце и душу волка за кусок мяса. Ты же знаешь, кто я, не так ли? Я-то тебя сразу узнал по отметине от раны на груди. Между прочим, я до сих пор был уверен, что ты умер тогда, возле своего проклятого логова. Как же ты умудрился выжить? Хотя, мне все равно. Даже зная, кто я, и что я сделал, ты все равно лежишь у меня в ногах и скулишь, вымаливая себе еще несколько лун жалкой никчемной жизни. Но с той минуты, как ты вкусил еду из моих рук, ты больше не волк. Ты не имеешь права так себя называть, ты понял? Ты предал сотни и тысячи своих братьев, ты продал их души так же, как продал свою. И ты сдохнешь предателем. А хуже этого не может быть ничего. Я рад, что так случилось. Теперь я считаю клятву выполненной, а своих братьев и сестер отмщенными!
Охотник презрительно посмотрел на поскуливающего волка, встал и подошел к сыну, который мгновенно вскочил на ноги.
- Аюн, сынок, пришло твое время получить собственное имя мужчины. Возьми мой клинок и добей эту жалкую тварь. - С этими словами Охотник вынул небольшой меч из ножен и протянул его мальчику.
И тут, впервые за все время, Охотник встал к Волку с подветренной стороны. Зверь поднял голову и жадно втянул ноздрями воздух. Запах Охотника окутал его словно невидимым туманом. И Волк вспомнил все.
***
Он поднялся на лапы, стараясь не шуметь и не сводя взгляда с широкой спины Охотника, вставшего так удачно, что ни он, ни его детеныш не могли его видеть. О, как же велико было желание прыгнуть на эту спину, вонзить клыки прямо в позвонки, соединяющие голову с телом, и грызть их, рвать податливую плоть, ощущать бьющую струями в пасть горячую обжигающую кровь.
Но Волк знал, что пока он слишком слаб для этого. Одним прыжком до человека не добраться, а на второй Охотник шанса ему не даст. Поэтому Волк ждал. Вот Охотник говорит что-то своему детенышу, вот достает из ножен короткий меч, вот ребенок протягивает к клинку свои тонкие ручки, вот... Все, клинок у мальчика!
Волк моментально развернулся, в четыре огромных прыжка достиг зарослей кустарника и буквально нырнул в него. Ветки с легким шелестом сомкнулись за его спиной, и наступила тишина. Охотник не сделал ни одного движения, не издал ни единого звука. Он не видел зверя, но его уши, научившиеся за десятки лет прожитой в лесу жизни распознавать происходящее за спиной так же хорошо, как видели его глаза перед собой, рассказали ему, что Волк вновь выиграл очередную битву с человеком. Будь у Охотника в запасе хотя бы полсекунды, он бы рискнул - моментально выхватить клинок из рук Аюна и тут же, без замаха, бросить назад, на звук, не оборачиваясь, не тратя драгоценные мгновения на разворот медленного, в сравнении с реакцией животного, тела. Он бы не промахнулся, нет. Но этого времени у него не было. Охотник повернул голову и посмотрел на кусты, в которых только что исчез облезлый волчий хвост. Его пальцы сжались в кулаки с такой силой, что хрустнули суставы, но это было все, что он мог сделать в данный момент. Он вспомнил свои собственные слова, произнесенные чуть раньше: "Позволь представить тебе последнего представителя волчьего племени в нашем лесу - Граттара, волка-призрака, неуловимого как тень и ускользающего как вода". И Охотник вдруг усмехнулся.
***
Волк бежал столько, сколько позволяла ему энергия того куска оленины, из-за которого он только что едва не погиб. В конце концов, он совершенно выдохся, остановился и лег на траву под раскидистым деревом. Было уже совсем темно. Где-то совсем рядом заухала разлепившая огромные глазищи сова, и тут же над головой Волка захлопали мощные крылья, возвещавшие о том, что ночная хищница полетела искать свой завтрак.
Воспоминания вернулись к Волку так внезапно, что он с трудом справлялся с нахлынувшим на него потоком. Он положил большую седую голову на скрещенные передние лапы и закрыл глаза. Снился ли ему сон или он все время бодрствовал, Волк так и не понял. Но когда он очнулся, уже брезжил рассвет, а голова была такая ясная, какой не была уже много лун. Зверь встал, почесался за облезлым ухом, сладко зевнул и отправился на охоту. Сегодня он уже не хотел умирать. Теперь у него появилась цель. Он больше не был дряхлым голодающим псом. Он снова стал Волком. Он снова стал Граттаром.
***
Сколько же лун прошло с тех пор? Волк не мог вспомнить, да и считать-то он не умел. Но то, что это было очень давно, он знал наверняка.
Волк никогда не ел человечины и не поддерживал тех, кто этим занимался. Когда самые опасные люди деревни ушли в горы за другими людьми, запах которых заставлял волков поджимать хвосты и от которого поднималась шерсть на загривке, в людском поселении остались только самые слабые особи. Их было очень легко запугать и не подпускать к еде, которой не хватало самим волкам. Все шло хорошо, пока один из самых молодых, глупых и отчаянных подростков не убил и не сожрал юную человеческую самку. А затем они с братьями съели и ее мать. Вот тогда-то Волк понял, что все пошло не так.
Испокон веков волки и люди жили бок о бок друг с другом. Хищники иногда крали у людей еду, люди за это убивали или калечили нескольких волков, но никогда, никогда, ни те, ни другие не считали друг друга едой. И вот, это тысячелунное табу было нарушено. Это было плохо, очень плохо. Волк видел, что все больше его сородичей, повинуясь чувству голода, поддаются искушению отведать свежего человеческого мяса. Это было так легко и безопасно! Он пытался их остановить, рычал на них, некоторых даже бил, но что он мог сделать один? В одну из лун он получил такой отпор, что до сих пор удивлялся, как остался жив, да еще и с полным комплектом конечностей.
Но настоящая беда пришла, когда вернулись сильные люди. Волк предвидел, что будет плохо, но что будет ТАК плохо, не мог предсказать даже он. Конечно, волки сразу же ушли из людского поселения. Какой бы сильный ни был голод, инстинкт самосохранения погнал большинство из них в дальние леса. Самые смелые решили остаться, но Волк никогда не был в числе глупцов. Он бежал и бежал до тех пор, пока не понял, что теперь он в достаточной безопасности. Так далеко с ним убежали лишь пятеро волков, поэтому еды хватало на всех, да и было ее в этих лесах столько, что легко прокормились бы и несколько стай.
Через многие луны к ним начали подтягиваться другие волки, рассказывая страшные вещи. Люди кочуют по всему лесу и уничтожают любого представителя волчьего рода, которому не повезло повстречаться на их пути. Как много нас осталось, каждый раз спрашивал Волк? Но никто не мог ответить. Всякий из прибывших был или последним, или одним из последних в своей стае. И, спустя луну, они снова срывались с места в поисках безопасного участка леса.
Волк и его, ставшая за это время довольно многочисленной, стая уходили все дальше и дальше от деревни, пока в одну из лун не поняли, что больше им некуда идти. Дальше кончались леса и начинались горы. И они решили остаться здесь, надеясь лишь на то, что когда-нибудь людям надоест эта бойня и они остановятся. Но, как оказалось, они плохо знали людей. Через сотню лун настал момент, когда Волк почуял - люди пришли и в эту, самую дальнюю часть леса. Новые волки не появлялись уже очень давно, а это говорило только об одном - их стая стала последней в этих лесах. А появление людей говорило еще кое о чем - скоро волки могли исчезнуть как вид.
Волк
Волк, тогда еще совсем не старый, а наоборот, полный сил и энергии хищник, бежал по лесу, радостно перепрыгивая через поваленные молниями деревья, мелкие ручьи и прочие незначительные препятствия. С обеих сторон его пасти свисал жирный заяц. Он нес добычу самому дорогому для него существу - своей Волчице, десять лун назад родившей ему... ух ты, какая коряжина, еле перепрыгнул!... восьмерых крепеньких очаровательных волчат, еще слепых, но уже таких милых и забавных. Она должна хорошо питаться, чтобы волчата выросли здоровыми и сильными, особенно в такое неспокойное время.
Людей в эти леса приходило все больше, численность же волков наоборот уменьшалась день ото дня. Люди как будто задались целью истребить весь волчий род. Хотя, вдруг так оно и есть? Да нет, - Волк отгонял от себя такие мысли. - Уничтожить целый род созданных Небом существ только из-за того, что некоторые волки нарушили табу? Даже люди на такое не способны, при всей их мстительности и злобе. А если способны? Нет-нет, это просто плохие мысли, их нужно выбросить из головы. Нужно думать о хорошем. О доме, о Волчице, о восьмерых...
***
Волк остановился так внезапно, что чуть не кувыркнулся через передние лапы. Заяц выпал из его пасти и с тихим стуком упал в траву. То, что открылось его взгляду, не поддавалось описанию. В груди Волка что-то моментально надулось и тут же лопнуло, разлив по телу едкую горечь и отраву. Первое, что он увидел, была его Волчица. Она лежала на красной от крови траве, неловко разбросав в стороны все четыре лапы. Ее живот был вспорот от паха до грудины, а внутренности лежали рядом с телом, еще недавно таким живым, молодым и гибким, словно жирные розовые личинки. В ее шее торчала стрела; застывшие глаза с немым укором смотрел на Волка: где же ты был, мой Волк, когда ты был нам так нужен?
Волк перевел взгляд чуть правее - туда, где в неглубоком логове всегда попискивало его потомство. Все восемь волчат были на месте. Все - с отрубленными головами, лежащими кучкой рядом с маленькими телами.
Волк посмотрел прямо перед собой и увидел Охотника. Тот стоял чуть дальше выпотрошенной Волчицы, на его поясе висел окровавленный клинок, в крепких руках был зажат лук. Волк знал, что это оружие способно убивать на огромном расстоянии, но не раздумывал ни секунды. Он бросился вперед, в надежде добраться до горла Охотника раньше, чем тот сможет выстрелить. Он рванул с места так быстро, что это движение было едва уловимо постороннему взгляду, лишь комья земли взметнулись в воздух, да на траве остались две глубокие борозды от задних лап. До Охотника было около шести прыжков. На четвертом Волк почувствовал, как что-то со страшной силой ударило его в грудь, подбросило в воздух и швырнуло обратно на землю, практически туда, откуда он начинал свой разбег. Волк посмотрел на Охотника, опускающего лук, на стрелу, торчащую из своей груди, на зеленые кроны деревьев, на синее-синее Небо где-то высоко над головой, тяжело вздохнул и умер.
***
Вернее, он подумал тогда, что умер. Он должен был умереть там, возле своей семьи, но этого не произошло. Когда Волк открыл глаза, он увидел, что находится уже не в лесу, а внутри какого-то помещения. Вокруг были непонятные предметы, а прямо над ним нависло морщинистое, заросшее бородой лицо старика-человека, который что-то бормотал на своем человечьем языке. Волк дернулся, надеясь вцепиться зубами в это отвратительное создание, но не смог пошевелить ни одной частью своего тела.
Он сделал еще несколько попыток - ни одна из них не увенчалась успехом. Тогда он решил просто расслабиться и ждать своего часа. В том, что этот час рано или поздно наступит, Волк не сомневался нисколько.
***
- Лежи смирно, серый разбойник. - Старый Дакхал посмотрел на привязанного к длинной лавке Волка и покачал косматой седой головой. - Даже не знаю, зачем я тебя сюда притащил. Ну и подыхал бы себе там, возле своей семьи, мне-то что? Нет же, словно в сердце что-то кольнуло, и голос в голове: тащи, говорит, Дакхал - это меня зовут так, Дакхал. Так вот, тащи, говорит, этого серого недобитка домой. Не можно ему сейчас подыхать, никак не можно. Да с чего это ради, говорю?! Эти твари у нас пол деревни сожрали, мы из-за них родного дома лишились, а я его на себе тащить буду? Будешь, говорит, милый, еще как будешь! И не только притащишь, но и вылечишь, и на волю затем отпустишь. Понял? Да понял, понял, говорю. А как с ним поспоришь, с голосом-то? Он часто мне вот так вот приказывает, а я выполняю. И ни разу еще он не сделал, чтобы потом плохо вышло. Ни разу!
- Вот, давеча, - продолжал старик, залепляя какой-то зеленой мазью рану от извлеченной из груди хищника стрелы. - Иду по лесу, грибы собираю, значит. Я-то отдельно ото всех живу, мне с людьми жить никак невмочь. Как увижу человека, так сразу сынка своего вспоминаю покойного, а затем всю ночь уснуть не могу, плачу. Он малохольный у меня был, ну, не в себе немного, значит. А лет ему по тому времени было, дай Небо памяти, около сорока. В общем, здоровый уже мужик был, а разум как у дитя малого. Это от жены бывшей он у меня такой. Она с рождения... Нет, я так никогда про дерево не расскажу, лучше про сына продолжу. А после и до дерева доберемся.
Я ведь каждую ночь двери в доме на засов запирал, ну, чтобы он на улицу-то не вышел, по малой нужде. Вы ж, бандиты, всю ночь по деревне шастали, ни попить выйти, ни, прости меня Небо, поссать. Засов я хитрый изобрел, его вверх поначалу приподнять надо было, а лишь затем в сторону оттягивать, вот. Так он, сын-то, ночью поднимется, к двери подойдет, засов подергает-подергает, да после в ведерко и сходит, что возле двери стоит. И я туда же ходил - а как еще? На улицу-то вы не пускаете. А утром, значит, все это добро из окна и выплескивал, да еще норовил на брата вашего серого попасть. Попал-таки раз, вот визгу было! - захихикал старик. Он сидел на полу и смотрел на спящего Волка. Хотя, может, тот и не спал, притворялся. Поди их разбери, волков этих. Ну да неважно, спит - не спит, главное есть поговорить с кем, все живая душа.
- А тут, значит, забыл я, дуралей старый, засов на ночь запереть. Вот он на улицу-то по нужде и вышел. Я просыпаюсь, слышу - шум, крик, визги, вопли. Хватаю нож - а он у меня особенный, мне его Миддар по особому заказу выковал. Я хоть и травник, а ножом с полста шагов вашему брату на бегу в глаз попадаю. А нож этот еще и... Впрочем, про нож лучше потом расскажу, я ж про дерево хотел.
Выбегаю я на двор, а там вы, разбойники, сынульку-то моего вчетвером на землю повалили уже и на части, значит, рвете. Тот кричит, меня зовет, руками-ногами машет, да только что он сделает против четверых зверюг-то? Я на бегу нож метнул, одному прямо в глотку. Пока бежал до остальных, слышу, хрипит уже сын, да нехорошо так, с бульканьем. Он на беду еще и подальше от дома отошел, чтобы рядом с домом землю-то не поливать. Культурный был, хоть и малохольный. - Старик вдруг замолчал, закрыл лицо руками. Посидел так минутку, а когда руки от лица убрал, глаза были красными, но сухими. Все ли старики без слез плакали, или только он, этого Дакхал не знал. Да и неинтересно ему было. Он снова посмотрел на Волка. Вроде дышит. Ну, если дня три проживет, не сдохнет, значит не судьба ему пока на Небо отправляться.
- Добегаю, значит, выдергиваю из первого волка нож, да второго в хребет прямо, - словно и не останавливаясь продолжал старик. - Остальных двоих не успел - убежали, шавки визгливые. Побег было за ними, да куда мне, старому! А сына я так и не выходил. Шибко уж много он крови потерял. Ты вот тоже много крови потерял, а не берет тебя Небо, бандита серого. А сына я на третий день схоронил, чтобы ни один падальщик до его тела не добрался.
Я чего про сына-то начал, это чтобы объяснить, почему я с людьми не живу, а наоборот, стараюсь от них подальше держаться. Очень уж они мне о нем своим видом напоминают. А я, как о сынке своем вспомню, так потом ночь не сплю. Или я говорил уже? Ну да ладно, еще раз послушаешь, не убудет с тебя, клыкастый. Я вон тебя лечу, мази на тебя целебные трачу, травы хожу специальные для них собираю, а ты, надо же, какой привередливый. И два, и три раза послушаешь, ежели на то воля моя будет, ясно тебе?
Ладно, раз ты такой бука, спать давай. А то лежишь, бревно-бревном, сопишь только. Говорить с тобой, что с пнем трухлявым, тот же результат, - внезапно обиделся старик на Волка.
Он задул свечу и лег прямо тут же, на полу, возле лавки, на которой обычно спал сам, но которая сейчас была занята одним из тех, кто принес людям столько горя. Старый травник немного поворочался, покашлял, да вдруг громко захрапел, словно и не говорил только что Волку про отсутствие сна после воспоминаний о сыне.
Волк открыл глаза, посмотрел на похрапывающего внизу старика, немного поскулил от боли и уснул снова.
***
- Я говорю, доброе утречко, клыкастый! Смотрю, ты зенки-то раскрыл уже, не спишь, стало быть. А я уже давненько поднялся. Сплю-то я плохо, как про сына вспомню, я ж говорил тебе. А бывает, что и вовсе не сплю, всю ночь плачу и плачу. А давеча сморило что-то. Это, наверное, ты, бандит серый, на меня так действуешь. Воняешь, лежишь, волчатиной своей, вот мозги мне и задурманил. Ладно, я вот тебе бульончику травяного приготовил, сейчас покормлю. Мясной-то тебе пока нельзя, организм слишком слабый, обратно может пойти. А травяной впитается как миленький. Куда ж ему деваться, травяному-то?
Волк скосил глаза и увидел, что старый и, по всей видимости, совершенно безумный человек подбирается к нему с каким-то тяжелым предметом в руках. Он собрал все свои силы и угрожающе зарычал.
- Но-но, ты порычи на меня еще, разом усищи-то твои повыдергаю, - старик сел на лавку рядом с Волком. - Я сейчас тебе морду от лавки отвяжу, а ты смотри у меня, не вздумай чего! Ежели что, нож-то у меня вот он, на поясе! А как я с ним управляюсь, я тебе вчера рассказывал. Враз новых дырок в шкуре наделаю, понял?
С этими словами старик поставил миску с бульоном на пол и начал распутывать веревку, удерживающую волчью голову. После чего снова взял миску в руки. Волк понял, что его пасть больше не прижата к лавке, но решил пока ничего не предпринимать, а посмотреть, что будет делать дальше этот старый человек. Если что, вцепиться зубами в руку - дело одного мгновения. А там, дернуть старика на себя и добраться до дряхлой шеи - тоже задача не из неразрешимых. Но пока нужно подождать. Пусть человек нападет первым.
- Вот и умница, - Дакхал одной рукой с трудом приподнял тяжелую голову хищника, а другой шустро влил ему в пасть ложку бульона. Что за гадость! Волка аж передернуло от отвращения, но старик умудрился залить ему эту дрянь прямо в глотку, так что выплюнуть ее у Волка не получилось. Руку бы тебе за это откусить, подумал он, но делать этого пока не стал.
Чутье зверя подсказывало ему, что этот человек не только не хочет навредить ему, но наоборот, пытается исцелить. Ведь, рассуждая здраво, зачем старику было тащить Волка к себе домой и убивать его там, когда тот сам преспокойно сдох бы возле своего логова, рядом со своей семьей? Что-то здесь было не так, но вот что, Волк решительно не понимал. Поэтому он просто проглатывал противную жидкость, которую вливал в него старый человек и ждал, что будет дальше.
- Все! - довольно воскликнул Дакхал, влив Волку в пасть последнюю ложку бульона. - Раз пожрал, теперь точно не сдохнешь! Мой бульон творит с организмом чудеса, это тебе любой в лесу скажет. Вот, давеча, бабка Элгея прибегала. Помоги, говорит, Дакхал, внучек помирает совсем. Ягод, говорит, каких-то съел, весь пузырями покрылся, посинел, распух что твой гриб; а главное, дышать почти не может, хрипит! Я ей, значит, говорю: знамо дело, это он круживницы нажрался. От нее даже здоровые мужики дохнут, не в пример твоему заморышу. На, говорю, бульону ему дай, если успеешь. Съест - выздоровеет, нет - сама знаешь, что будет. Видел бы ты, как карга с этим бульоном по лесу скакала, ни один волк ее ни за что не догнал бы! А ведь ей, поди, лет девяносто будет. Ладно, ты отдыхай, я пойду трав для тебя, негодяя, насобираю. И не уходи никуда! - хитро прищурился Дакхал, захлопывая за собой дверь.
***
- Я вот давеча про дерево тебе рассказать хотел, да ты ж слушать не пожелал, притворился, что спишь. А зря, эта история очень уж хорошо меня характеризует. И про голос в голове опять же понятно становится, почему я его так слушаюсь. Две луны уже прошло с тех пор, ты вроде повежливее стал, лежишь, смотришь на меня глазами своими волчьими, будто сказать чего хочешь. Ну да уж где тебе говорить-то. Скорее, вон, бабка Элгея заткнется, чем ты заговоришь. А бабку Элгею заткнуть, это тебе не корзинку грибов насобирать. Эту задачку никто еще в лесу решить не сумел. Как рот свой беззубый с утра раззявит, так и трещит, и трещит весь день, будто дел у нее никаких нет больше. У самой, вон, внук растет заморышем - двенадцать лет уж парню, а он мамкино имя до сих пор носит. Да и куда ему, зверя-то завалить! Белку, разве что, да и то неизвестно, кто кого.
Так вот, про дерево, значит. Иду это я давеча по лесу, грибы собираю к ужину. Темненько уже, ну да я в лесу как рыба в реке, мне темнота не помеха. А грибочков сильно так захотелось. Очень уж я супчик грибной уважаю. Ты вот, клыкастый, от растительности да от грибов нос свой мокрый воротишь, а в них, между прочим, вся сила как раз и заключается. А вовсе не в мясе, что вы, волки, жрать привыкли. Тьфу!
Ну да что с вас взять, с волков-то? Шкуру, разве что. Больно уж она у вас густая и теплая, дало ж Небо. А больше взять и нечего. Потому-то ты и лежишь сейчас как полено, к лавке привязанный, только зенками своими вращать способен. А я, смотри вот, хожу, разговариваю. Захочу - в лес пойду, не захочу - не пойду, понял? В том и разница между нами, что я человек, а ты животное глупое. Так-то.
Опять ты меня с мысли сбил, я так до дерева никогда не доберусь. В общем, иду я по лесу, и тут голос в голове у меня, да громко так: а ну, мол, лезь, хрыч старый, на дерево, да поживее! Я ему отвечаю: чего это ради, я, пожилой человек, как короед по деревьям лазить буду? Вдруг увидит кто, точно подумает: ну все, совсем старый Дакхал на грибочках своих мозгу лишился. А он мне - лезь, говорю, время теряешь! Что поделаешь, полез. Сам лезу, а сам думаю - вот Небо, лишь бы не увидал никто.
Залез почти на самую верхушку. И чего дальше, спрашиваю. Молчит, предатель, представляешь? Загнал меня на дерево, я там вишу, значит, как шишка перезревшая, а он в молчанку играть удумал. Ну да делать нечего - раз залез, надо вокруг осмотреться. Зрение-то у меня знаешь какое? С одного конца деревни на другом мог муху на доме разглядеть, понял? Так вот, сижу на этом дереве, что твой филин, по сторонам глазею. С трех сторон ничего, лес да и лес вокруг, все как обычно. А с четвертой, за лесом уже скалы проглядывают. Смотрел я на эти скалы, смотрел, вдруг, вижу блестит что-то. Типа огонек горит или камень блестящий какой отсвечивает. Неужто, думаю, ради этой блестяшки голос меня на дерево погнал? Ну да раз больше не видно ничего, знать из-за нее.
Спустился я с дерева этого проклятущего - в волосах кора с листьями, на одежку смола налипла, ну чистый леший! А что делать? Надо идти, рассказать кому-нибудь, чего видал. Пусть засмеют, но долг есть долг, понял, волчара? Чего зубоскалишь-то, смешно тебе? Вот я сейчас по башке твоей глупой перетяну поленом, чтоб не щерился, посмотрим, весело тебе тогда будет? Так-то лучше. Лежи, вникай, чего тебе умные люди-то рассказывают, да запоминай. И до конца сначала дослушай, а опосля уж решай, скалиться тебе над стариком или поразиться уму его да интуиции.
Нашел я охотников, да все им, значит, и рассказал. Кроме голоса, конечно. Про голос не стал, ну его. Сказал, что на дереве шишечки целебные созрели, вот и полез. Посмеялись они надо мной немного, прямо вот как ты сейчас, однако решили проверить, что это там за сиялка-сверкалка такая. И что ты думаешь? Забрались они на эту скалу, а там пещерка. А в пещерке этой двое детишек, третьей луны как потерявшиеся. Мальцы эти залезть-то на скалу залезли, а слезть не могут, больно уж крутая скала оказалась. Ну, про то, что залазить всегда легче, чем обратно спускаться, это даже вам, волкам, должно быть ведомо. Хотя, может и нет. Вы ж, бедолаги, даже на дерево забраться не можете, чего уж там про скалы-то говорить. Только и приспособлены, что по травке бегать, нежные создания.
Мальцы эти припасы все съели, воду, что с собой была, всю выпили, а чего дальше делать не знают. Ну, покричали. Так далеко, не слышит никто. Руками помахали, так по той же причине никто не видит. Поплакали - снова результата ноль. А по третьей луне одного из мальцов, что посмышленее, осенило. Наскребли они мху на скалах, высушили хорошенько на солнце, а когда стемнело как следует, подожгли - благо огниво с собой было - покуривали оба втихаря от взрослых. Мох, тот вспыхнул, погорел чутка да погас. А мне как раз этого чутка и хватило, чтобы огонек-то с дерева разглядеть. Вот теперь и думай, морда хищная, смеяться тебе надо мной или за проявленную сообразительность руку мне пожать. Хотя, чем ты пожимать-то собрался? У тебя ж ни рук, ни ног отродясь не было. Лапы одни, и те к лавке привязанные. Ладно, еще луну поглядим, а после может и отвяжу. Ты, смотрю, совсем с моего бульончика на поправку пошел, жиреть вроде даже начал. Пора тебя в лес выпускать. Волка ноги кормят, слыхал такую поговорку? О, ушами-то как запрядал, слыхал, значит. Ну все, хватит болтать, тебя не угомонишь никак - хуже бабки Элгеи, честное слово. Спокойной ночи, бандит серый.
***
- Лежи тихо и не дергайся. И про нож помни, вот он, в руке у меня. Я сейчас развязывать тебя буду, - проворчал Дакхал и начал резать стягивающие Волка веревки. Все разрезал, отскочил в сторону, нож перед собой выставил, ждет, чего хищник делать будет.
Волк поднял тяжелую голову, посмотрел на старого человека исподлобья. О, Небо, старик, что ж ты эту штуку смешную на меня направил, неужто собрался в зубах у меня поковырять? С первого раза встать с лавки не получилось, отвыкло тело от движения за три луны. Да и слабость от ранения не прошла еще. А со второго раза ничего, встал на лапы, попереминался с одной на другую, прошел вдоль лавки. Чуть покачивает, но это ерунда, пройдет. К старику хотел подойти, так тот как заяц вокруг стола прыжками обскакал и снова боевую стойку принял. Не старик, а ребенок, видит Небо!
Прыгнул на стол, по столу к человеку подошел: ну, куда теперь скакать будешь? Никуда не стал - сел на пол, ножик свой смешной рядом бросил, голову руками обхватил, сидит, бормочет чего-то. Странный. Спрыгнул Волк со стола, обнюхал старика со всех сторон, чтобы запах запомнить. Травами пахнет, грибами разными, человеком, конечно. Запах страха сильный очень, все другие запахи перебивает. Лизнул в морщинистую руку, к двери подошел, сел, ждать стал.
Старик руки с головы убрал, посмотрел на ту, что Волк лизнул, аж глаза у него выпучились от удивления. А чего удивляться? Ты же мне жизнь спас. Или думаешь, если волк, так в любом случае сожрать тебя должен? Да я в голодный год на твои мослы не позарюсь! Открывай, давай, некогда мне тут с тобой возиться. Я жрать хочу. Три луны травками твоими травлюсь, словно олень какой.
- Чего скулишь-то? Скулит и скулит, будто на хозяйство ему наступили, - Дакхал, еще недавно прощавшийся с жизнью, поднялся с пола, скрестил руки на груди и, сердито насупив брови, смотрел на Волка. - Убегаешь уже, да? Вот она, волчья благодарность! Я ему жизнь спас, выходил его, как над собственным сыном, можно сказать, над ним трясся. А он, только похорошело - шасть за дверь, и беги-гуляй. Я всегда знал, что вы, волки, твари неблагодарные, но чтобы до такой степени, это уж даже для меня открытие. Ладно, не вой, иди себе с Небом.
Старый травник распахнул дверь своей ветхой хибары, вышел на крыльцо и демонстративно отвернулся от выхода. Волк тоже шагнул на свободу, вдохнул в себя прекрасный свежий запах утреннего леса, спрыгнул с крыльца и в несколько больших прыжков скрылся в зарослях. Дакхал еще немного постоял у открытой двери, словно чего-то ожидая, затем вздохнул, смахнул с бороды севшую помыть лапки большую жирную муху и пошел в дом.
***
Я жив! Волк мчался по лесу, не обращая внимания ни на колючий острый кустарник, ни на разбегающихся из-под лап мелких зверушек, ни на проливной дождь, падающий с Неба сплошной завесой. И жив я благодаря человеку! Эта мысль была настолько странной, настолько нереальной, что не давала Волку покоя. Зачем он спас меня? Зачем? Мы же заклятые враги. Мы сожрали столько его соплеменников! Мы загрызли даже его сына! То есть, не я, конечно, но откуда ему об этом знать? Мы выгнали его народ из деревни, заставив кочевать по лесу. После этого, люди убили почти всех волков в лесу, верша свое, людское, правосудие. Очень возможно, что я один из последних представителей своего рода. А этот старый человек спас мне жизнь! Нет, мне никогда не понять этих существ.
Так думал еще довольно молодой Волк с едва затянувшейся на груди раной от стрелы Охотника. Он бежал по лесу в поисках себе подобных. Он мог бежать вечно, лишь бы повстречать других волков. Но, его мечте не суждено было сбыться. Он действительно остался последним представителем своего племени в этих лесах. И суждено ему было тысячи лун скитаться по лесу в одиночестве, то добывая себе пропитание, то уклоняясь от стрел охотников, то вынюхивая и обходя расставленные на него силки и ловушки.
***
Проходило время, Волк стал очень умным и хитрым зверем. Самым умным и самым хитрым с момента зарождения волчьего рода и до сегодняшнего дня. Он был способен спокойно украсть кусок мяса прямо из-под носа зазевавшегося человека, присевшего перекусить на привале. Он понял, что от стрел, пущенных охотниками, не нужно убегать, поджав хвост. Нужно просто проследить направление их полета и спокойно отпрыгнуть от места их предполагаемого падения. Когда ему было скучно, он развлекался тем, что ночью несильно прихватывал зубами спящего у костра охотника за лодыжку и, отбежав на небольшое расстояние в ночной лес, наблюдал оттуда за криками и паникой среди этих смешных людей.
Шли луны, Волк просто перестал обращать внимание на человеческих существ, в совершенстве изучив их повадки. Небо, до чего же они были предсказуемы! Вскочить на ноги, принять нелепую позу, выстрелить из лука или метнуть клинок - дальше этого человеческая мысль явно не простиралась. Волк вяло уворачивался от стрел и клинков, садился на траву или снег и смеялся этим ошибкам Неба прямо в лицо. И как только людям удалось истребить весь волчий род - вот что удивляло Волка больше всего.
А еще он искал того, кто убил его семью. И нашел довольно быстро - исходящий от него отвратительный запах он не сможет забыть никогда. Но Охотник ускользал каждый раз, как только Волк к нему подбирался. Дважды этот не по-людски хитрый и изворотливый человек сам чуть не убил Волка, и тому только чудом удавалось избежать, казалось бы, неминуемой смерти. Эта охота друг на друга длилась много-много лун, а потом Охотник вдруг пропал. И с тех пор Волк не мог его отыскать, как ни старался.
Однажды Волк решил навестить старого чудака, когда-то спасшего ему жизнь. Он долго бежал по весеннему лесу, предвкушая встречу, думая о том, как это будет. Сразу ли вспомнит его старик, или забудет и поначалу испугается? А когда узнает, они сядут вместе на крыльце его ветхого дома и будут всю ночь напролет смотреть на луну. Старый человек до рассвета будет что-то рассказывать Волку, болтать и болтать без умолку. А Волк, даже не понимая этого человеческого щебета, будет внимательно слушать, слушать интонации, сам голос чудного старика. Оказывается, он так соскучился по этому хриплому голосу, что это явилось полной неожиданностью даже для самого хищника.
Но когда он нашел дом травника, тот был пуст. Волк долго скреб лапами по двери, скулил, просил впустить его внутрь; но дом отвечал лишь безжизненным молчанием. А когда Волк решил обойти строение вокруг, то на заднем дворе он обнаружил уже поросший травой земляной холмик и понял, что старик ушел на Небо. Он сел возле могилы и всю ночь выл на луну.
Волк еще долго рыскал по лесам и лугам, но чем больше он бежал, тем меньше у него оставалось желания бежать дальше. И однажды он прекратил свое движение. А остановившись, он решил больше никогда никого не искать. И жизнь его внезапно потеряла всякий смысл.
Граттар
Граттар открыл глаза и сел. Это был он. Он! Враг номер один, жалкий человечишка, уничтоживший всю его семью, а вместе с ней и всю его жизнь. Как же он мог забыть? Если бы не слепой случай; если бы не страшный голод, терзавший Граттара в последние несколько лун, когда он питался только червями и грыз кору деревьев, словно огромный плешивый кролик; если бы не запах мяса, которым приманил его Охотник; если бы не воля Неба, в конце концов - их пути никогда бы не пересеклись. Люди давным-давно плюнули на "неуловимого Граттара" и просто ждали, пока этот старый полоумный зверь, последний из своего рода, не сдохнет сам. А тем временем, Граттар практически превратился в неодушевленный предмет, по каким-то непонятным причинам все еще слепо бродивший по лесу. Он перестал понимать, зачем он живет, его давно уже не интересовал вопрос, будет ли он топтать землю еще сотню лун или получит стрелу в сердце через мгновенье. Ему стало все равно. Только главнейший инстинкт всех живущих под Небом существ не позволял ему самому подставиться под клинки охотников или перестать искать хоть какую-то пищу - инстинкт самосохранения.
Но теперь все стало иначе. Ничто так не разжигает желание жить, как жажда отомстить своему врагу. И Граттар снова захотел жить так, как никогда до этого не хотел. Но, чтобы выжить, нужно было соблюсти несколько условий. Первое - еда. Нельзя больше питаться червями и насекомыми, ему нужно мясо, плоть, и как можно больше. Он должен снова стать сильным и ловким хищником. Второе - охотники. Граттар больше не мог позволить себе полагаться на слепой случай, так долго оберегавший его от их стрел и клинков. А значит, он опять должен стать хитрым и осторожным, каким был много лун назад. И третье - Охотник. Граттар знал, каким опасным противником был этот человек. Возможно, самым опасным из всех попадавшихся на его жизненном пути. К нему невозможно было просто подкрасться и напасть исподтишка. И вероятность победить в открытом честном бою была ничтожно мала. К тому же, никто из волков никогда не слышал, чтобы люди дрались в открытом и честном бою - для этого они были слишком слабы физически, но достаточно умны, чтобы это понимать. Следовательно, нужно быть втройне хитрее и коварнее, чем раньше. Граттар больше не имел права на ошибку. Это был его последний шанс отомстить. И зверь начал свою Большую Охоту.
***
Через год, у весеннего ручья, весело бегущего по оживающей после зимней спячки земле, стоял огромный матерый волк и лакал воду. Он весь был покрыт густой серой шерстью, лишь на груди белело пятно от застарелой раны. Эту зиму Граттар провел очень продуктивно. Он вновь был в прекрасной физической форме, а главное, его разум снова обрел былую четкость и ясность мышления. Он опять без труда ловил дичь любого размера - от кролика до оленя, от белки до кабана. Он чуял охотников гораздо раньше, чем те могли догадаться о его присутствии. Он путал следы так изощренно, что люди через короткое время удалялись в противоположную от него сторону уверенным бегом. Иногда Граттару становилось их просто жаль.
Но, самое главное, судя по поведению Охотника, Волк ничем не выдал своего присутствия. Враг спокойно занимался своими делами, коими занимались практически все люди в лесу - выслеживал дичь, воспитывал сына, обучая его всевозможным охотничьим и житейским премудростям, любил свою самку, обеспечивая ее едой и защитой. Он делал все то, чего лишил Граттара много лет назад. И он успокоился. Охотник перестал быть хитрым и опасным зверем. Он стал простым человеком, который иногда выходит на охоту только для того, чтобы добыть себе и своей семье немного еды. Охотник больше не был тем хищником, каким был всю свою прошлую жизнь. Граттар это чувствовал. Нет, он это знал!
Сколько раз этой зимой он подкрадывался к Охотнику или членам его семьи на расстояние, с которого раньше этот человек мог убить его так быстро, что Волк даже не понял бы, что произошло. Сейчас же ничего не происходило. Охотник перестал замечать своего врага. Он перестал о нем думать! И это даже немного оскорбляло, не смотря на ожидание скорой мести.
Вскоре Граттар понял, в чем была причина всего этого. Этой зимой самка Охотника была беременна и по весне снова принесла приплод. У них родилась дочь, которую они назвали Иола. Все мысли человека были посвящены только этому событию. Это Граттар знал по себе. Он помнил то состояние, когда у тебя появляются щенки - ты больше не можешь думать ни о чем другом. Ведь, если бы это было не так, его волчата и их мать, вполне возможно, были бы живы. Он сумел бы их защитить. Но нет, сумасшедший восторг и чувство какой-то беззаботной радости застили Граттару глаза, притупили его чувства, лишили его привычной осторожности. И случилась трагедия. А виновник этой трагедии сейчас радуется пополнению в семействе. Ну что ж, мы поменялись местами. Теперь ТЫ попробуй защитить свой приплод. Сделай то, что не получилось когда-то у меня.
Так думал Граттар, глядя на счастливого Охотника, который держал на руках свою маленькую дочь. А рядом с ним сидели его жена и сын, одна - обнимая мужа за плечи, другой - прислонившись к надежному плечу своего отца. Волк смотрел на них с безопасного расстояния, и что-то в груди мешало ему дышать. Граттар знал, что это была не ненависть. И не сладкое чувство мести. Это чувство было абсолютно новым и доселе неизведанным. Но что это было? Зверь постоял еще мгновенье, а затем бесшумно исчез в лесу.
***
- Аюн, присмотри за сестрой, пока я жарю рыбу, - крикнул Охотник, глядя на сына сквозь дым небольшого костерка, разведенного на берегу неглубокой, но быстрой реки. Они разбили лагерь на очень живописной лужайке посреди леса, который возвышался над ними громадной, пахнущей медом и хвоей, буро-зеленой стеной.
- Хорошо, папа! - ответил мальчишка. Он взглянул на закутанную в теплую шкуру, мирно посапывающую Иолу. Чего за ней смотреть, удивленно подумал Аюн - спит себе и спит, громом ее не разбудишь. Он вплотную подошел к возрасту, когда пора было готовиться получить свое собственное мужское имя, а не носить имя матери, с добавленной на конце буквой. И Аюн готовился. Целыми днями он тренировал свое тело, оттачивал навыки обращения с клинком, учил новые приемы, которые показывал ему отец. В общем, когда придет время сразиться со зверем один на один, Аюн будет к этому готов, уж будьте уверены! И это время совсем не за горами. А кто это будет - хитрый лис, свирепый кабан, бесстрашная росомаха или кто еще - это пусть Небо выберет. Жаль только, волков всех истребили, вот уж с кем Аюн сразился бы. Приползал к ним, правда, прошлым годом какой-то облезлый старый волчара, да отец говорит, помер уже, скорее всего, где-нибудь в своем логове.
А хоть бы и не помер? Разве это способ добыть себе мужское имя - воткнуть нож в горло и без того полудохлого пса? Да над ним все люди смеяться будут! И имя дадут какое-нибудь обидное, типа Архидор - "победитель падали". Нет уж, Аюну нужен достойный соперник. В идеале - медведь. О, если забить медведя, пусть даже и не самого здорового, тут уж тебе почет и уважение на всю жизнь. И имя доброе, а значит и жена самая красивая, в перспективе.
Так думал маленький Аюн, прыгая по сочной летней траве неподалеку от своей спящей сестры и размахивая небольшим, но остро заточенным ножом. На тебе, зверюга, на, на, на! Уклон, кувырок, на колено и снизу-вверх - вжик! Получай, зубастая тварь!
Охотник смотрел на сына и кивал головой. Вот так, все правильно, сын, так его. Он сидел у костра, держал над огнем выпотрошенную и нанизанную на острую ветку рыбу и улыбался. Как же хорошо! Теплый летний день, живописная лужайка, покрытая травой, такой яркой и зеленой, что резало глаза. На рассвете они с Аюном поймали двух молодых жерехов, один из которых шипел сейчас над костром, истекая жиром и источая потрясающий запах. Малышка Иола по приходу немного покричала, но стоило покормить ее молоком, тут же, сытая и довольная, уснула. Сверху пригревало ласковое летнее солнце, а шум реки приятно успокаивал и расслаблял нервы.
Вот только Аю не хватало рядом. Упрямая женщина ни в какую не согласилась идти ловить рыбу и рано утром ушла с подругами в дальний лес собирать целебные травы и ягоду на варенье. Ну и ладно, думал Охотник, со мной дети, а это уже огромное счастье.
За последний год Охотник очень изменился, он сам это чувствовал. С чем это было связано, то ли с беременностью жены, то ли с возрастом, он не знал. Но факт - он перестал быть охотником по призванию, оставаясь им лишь вынужденно, дабы было чем кормить свою семью. Азарт охоты, обострение всех чувств в момент выслеживания зверя, невидимая сила, заставляющая день и ночь идти за добычей по следу хоть на край земли - все это ушло, уступив место странной и необъяснимой тяге быть рядом со своими близкими, воспитывать детей, любить жену, заниматься хозяйством и делать другие странные для мужчины вещи. Даже кочевать Охотник устал, выстроив недалеко от реки небольшую хижину, что, кстати говоря, сделали многие из его клана. Видимо, с убийством последнего волка и исполнения данной много лун назад клятвы ушло и желание постоянно передвигаться с место на место, кочевать, то и дело снимаясь с только что обжитой территории и двигаясь все дальше и дальше, в дикие безлюдные земли.
Всему приходит конец, - так думал Охотник, сидя у костра. Вот и нашему кочевому образу жизни настало время прекратить свое существование. Все идет к тому, чтобы вновь объединиться в одно поселение, как это было раньше. Люди строят дома, причем стараются делать это как можно ближе друг к другу. К тому же, с исчезновением волков, дичи стало столько, что на нее теперь не нужно охотиться как раньше - выслеживая, лунами прячась в зарослях, придумывая хитроумные ловушки и силки. Нет. Сегодня достаточно немного погулять по лесу, чтобы принести домой пару-тройку жирнющих зайцев или даже целого кабанчика, не особо при этом напрягаясь. С одной стороны, это было конечно же хорошо. Но вот с другой... Мы стали слабее за последние годы. Мы потихоньку теряем нажитые огромным трудом навыки, переданные нам нашими дедами, а им - их дедами и так далее, до начала времен. И виной всему волки. Вернее, их отсутствие.
Волки. Они были нашими единственными врагами во все времена. Даже не врагами, нет. Скорее, соперниками. Мы существовали в постоянной конкуренции за еду, которую давал нам лес. Даже в то время, когда люди жили в деревне, большая часть пищи добывалась охотой. И волки не давали нам расслабляться, подстегивали нас и наши инстинкты, заставляли постоянно совершенствоваться, делать наши тела сильнее, а орудия охоты опаснее. Теперь эта конкуренция в прошлом. Мы выполнили данную когда-то клятву, но стало ли нам от этого лучше? Не знаю...
Охотник перевернул рыбу над костром. Лоб его прорезали глубокие морщины, как было всегда во время глубокой задумчивости. Что-то стало не так. Мы как будто лишились чего-то очень важного, что всегда было частью нашей жизни и вдруг внезапно перестало существовать.
Мы всегда относились к волкам как к досадному недоразумению, мешающему нам спокойно жить. Затем, когда на деревню напали варвары, и волки перешли черту, начав поедать людей, мы справедливо стали относиться к ним как к злейшим врагам. И основания для этого были довольно веские. А теперь, истребив их всех, некоторые из нас начали задумываться, нужны ли были столь жестокие меры? Может быть, достаточно было убить лишь нескольких, дав остальным понять, что люди - не еда. И что человек никогда не даст себя безнаказанно использовать в качестве пищи. Или в качестве чего-либо еще. Ну, да что теперь рассуждать...
А этот, последний из волчьего рода, приползший к костру Охотника прошлым летом на запах жареного мяса. Он никак не шел у человека из головы. Каково это, думал Охотник, быть последним? Вынужденным до конца дней скитаться по лесам в одиночестве и каждую луну тосковать по навсегда утерянной волчьей семье. Без малейшей надежды на продолжение рода. Без малейшей причины жить дальше. От этих мыслей Охотнику вдруг стало очень грустно, и он решил гнать их прочь. К тому же рыба почти зажарилась - пора звать Аюна.
Мужчина с трудом поднялся на ноги. Да, возраст уже давал о себе знать. Сейчас они с сыном сядут возле костра, друг напротив друга, как всегда любили это делать и...
И тут раздался крик.
***
Крик был настолько громким и резким, что Охотник непроизвольно разжал пальцы, и почти готовый жерех вместе с веткой шлепнулся в костер. Кричал Аюн. И тут же, вслед за своим братом закричала проснувшаяся Иола. Их отец повернулся к ним так быстро, что у него хрустнула спина. Дочь лежала на своем месте, по-прежнему запеленутая в шкуру. Аюн стоял в двух шагах от нее и уже не кричал. В одной руке он все еще держал нож, которым недавно убивал воображаемого зверя, пальцем другой указывал на что-то перед собой. Когда Охотник, наконец, перевел взгляд на то место, куда была направлена рука сына, он почувствовал, что у него подкашиваются ноги.
Шагах в пяти от Аюна, оскалившись, стоял здоровый матерый волк. Его шерсть была пепельно-серой, цветом напоминающая предгрозовые тучи, которые делают разноцветный мир черно-белым и наполняют все вокруг необъяснимой тревогой и волнением. Лишь на груди, чуть выше правой лапы, белело пятно. Невероятно, но это был он, Граттар! Но как ему удалось выжить, ведь в их последнюю встречу, год назад, зверь был тремя лапами на Небе!
За одно мгновение охотник понял, что никак не успеет спасти своих детей. Между ними было шагов тридцать, в то время как хищник находился на расстоянии прыжка от его сына и дочери, все еще оглашающей окрестности громкими криками. И даже клинок, который висел у него на поясе, ничем не мог ему помочь. Во-первых, нужно какое-то время, чтобы выдернуть его из ножен и бросить. А времени у него не было. Совсем не было. Во-вторых, Волк выбрал очень выгодную для себя позицию, в которой Аюн оказался как раз между ним и своим отцом. Охотник даже застонал от своей беспомощности, но что он мог сделать? Граттар снова, как и год назад, как и годами ранее, оказался более хитрым и ловким, чем человек.
Волк тоже это знал. Медленно, не сводя внимательного взгляда с Охотника, он пересек отделяющее его от мальчика расстояние и остановился с ним совсем рядом. Аюн словно окаменел. Единственной частью тела, которая не потеряла способность двигаться, оказалась его правая рука, сжимавшая оружие. Но, вопреки всем бесчисленным тренировкам, она сделала совсем не то, что делала тысячи раз до этого - а именно, вонзала нож в горло или сердце воображаемого зверя. Нет, на этот раз предательская конечность просто разжала пальцы, и нож упал в траву, превратившись в бесполезный и никчемный кусок железа с обмотанной кожей рукоятью. Волк на него даже не взглянул.
Аюн смотрел в глаза зверя, чувствовал на своем лице его горячее дыхание, отдававшее сырым мясом, и не мог пошевелиться. О Небо, сколько раз он прокручивал в голове эту сцену: они с волком один на один, долго смотрят друг другу в глаза - каждый пытается подавить соперника взглядом, выиграть битву еще до ее начала. Но, конечно, и волк и человек слишком сильны для этого. И тогда они оба бросаются вперед, и бешеная ярость застилает их разум. На какое-то время два врага составляют единое целое - один бешено вращающийся клубок из шерсти, зубов, рук, лап, когтей - неистовый и беспощадный. Люди, что стоят неподалеку и наблюдают за ходом сражения, держатся за сердце; отец подхватывает падающую без сознания мать. А через мгновение раздается полный боли визг умирающего зверя. По толпе проносится вздох облегчения и восторга, когда Аюн, в изодранной окровавленной одежде, весь покрытый свежими ранами, которые в будущем непременно оставят мужественные рубцы и шрамы, ставит ногу на голову поверженного волка, воздевает к Небу красный от еще горячей волчьей крови нож и издает победный клич! А-а-а-рррррррр!
Сколько раз это было! Но не сегодня. Сегодня мальчик смотрел в желтые глаза хищника, парализованный от неописуемого ужаса, а его сердечко бешено билось о грудную клетку: жить, жить, жить, жить, жить... Пожалуйста, что угодно, пусть у меня никогда не будет своего имени, пусть меня навсегда предадут позору и бесчестию. Только жить! Пожалуйста! Пожалуйста! ПОЖАЛУЙСТА!
***
Граттар приподнялся на задних лапах, а передними ударил Аюна в грудь. Мальчик упал как подрубленное дерево - плашмя, на спину, рядом со своей сестрой, и замер без движения. Волк сделал пару шагов вперед, наступил мощной передней лапой ему на грудь и вопросительно посмотрел на Охотника. Тот, повинуясь родительским инстинктам и забыв про всякую осторожность, бросился вперед. Он знал, что ничего не сможет сделать. Знал, но обязан был попытаться.
И только когда Волк угрожающе зарычал и зажал между желтыми клыками худенькую шею мальчика, Охотник остановился. Он понял, что следующий его шаг приведет к необратимым последствиям. Иола вдруг тоже замолчала, глядя большими карими глазами на внезапно выросшую над ней огромную серую мохнатую гору.
Охотник прожил долгую, полную опасностей жизнь. Он сам не так давно был хищником. Глядя в глаза Волка, человек понимал - сделай он хоть одно неосторожное движение, и его дети уйдут от него навсегда. А после этого и его жизнь станет пустой и бесполезной, как высохший прошлогодний лист. В желтых глазах хищника было все - боль за безжалостно истребленный волчий род, жажда мести, отчаяние от бесполезности своего существования, тоска по убитым, ярость к врагу. Лишь его клыки на шее Аюна говорили об одном: еще один шаг, и ты почувствуешь то, что я почувствовал много лет назад, когда ТЫ убил МОЮ семью.
И тогда Охотник медленно, очень медленно вынул из набедренных ножен короткий меч, бросил его перед собой в траву, и так же медленно опустился на колени.
- Нет, - сказал Охотник, глядя на своего давнего врага. - Пожалуйста, не забирай у меня моих детей! Я понимаю, тебе нужна месть. Когда-то много лун назад я отнял у тебя все, чем ты дорожил, и теперь ты хочешь восстановить справедливость. Но, умоляю тебя, возьми мою жизнь вместо их жизней. Вот тебе моя шея. Я клянусь Небом, что не пошевелюсь ради своей защиты даже когда ты будешь рвать ее своими острыми клыками.
Волк смотрел на Охотника и слюни с его языка капали на шею мальчишки. Какой же он огромный, подумал Охотник. Его оскаленная пасть едва помещается между головой и плечами Аюна. О, Небо, помоги мне убедить его, не дай этому зверю лишить меня детей! И Охотник продолжил говорить с Волком. Ибо каждое его слово, если и не предотвращало гибели потомства, то хотя бы отодвигало этот страшный момент.
***
- Я знаю, что ты чувствуешь. Я много думал об этом. О том, что я сделал. Что мы все сделали. Всю эту зиму я все время думал об этом. И, я знаю, ты мне не поверишь, но я действительно хотел бы вернуть все назад. Я не совершил бы многих вещей, за которые мне по-настоящему стыдно. Я не стал бы убивать твою семью. Я не давал бы эту мерзкую клятву, которую мы, люди, дали тогда, в деревне. Я не стал бы принимать участие в истреблении вашего рода. И я говорю это не потому, что твои зубы сомкнуты на шее моего сына.
Знаешь, когда ты приполз год назад к моему костру, я действительно ненавидел тебя. Злоба и ярость переполняли мое сердце, мешали мне ясно мыслить. Я помню каждое слово, которое сказал тебе тогда, беспомощному, опустошенному, уставшему жить в одиночестве, безо всякой надежды встретить себе подобных. И за каждое из сказанных слов мне невыносимо больно. Я прошу тебя лишь об одном - верь мне. Сейчас, стоя перед тобой на коленях и зная, что жизни моих детей зависят только от твоей воли, я искренен, как не был до этого никогда.
Я всегда считал, что в мире нет ничего дороже чести, доброго имени и слова мужчины. Я не сомневался, что самое страшное, из того, что может произойти с человеком - это бесчестие, предательство и забвение последующими поколениями. И лишь теперь я понял - это не так.
Охотник закрыл руками лицо. У него не осталось сил, чтобы смотреть в глаза зверю, который оказался не только сильнее, но и мудрее его. К тому же, в любой момент Волку могло надоесть слушать пожилого, усталого и беспомощного человека, и тогда... тогда лучше не видеть того, что произойдет. Так думал Охотник, стоя на коленях. Он весь как-то сгорбился и поник, словно из него разом вышла вся жизненная сила.
- Самое страшное в этой жизни - это потерять свою семью, похоронить и оплакать своих детей. Хуже этого не может быть ничего. Ты показал мне это, ты дал мне урок, который я никогда не забуду. И я не смею больше просить тебя о пощаде. Урок должен быть доведен до конца и, возможно, в этом есть высшая справедливость. Что ж... я смирился. Только, пожалуйста, прошу тебя лишь об одном: сделай все быстро, чтобы они не страдали.
И Охотник, закрыв глаза, стал ждать худшего мгновения своей и без того нелегкой жизни.
***
- Папа! - Голос раздался словно из ниоткуда, и Охотник не сразу понял, что его зовет Аюн. Мысленно он уже попрощался со своими детьми и лишь ждал того страшного момента, когда до его ушей долетят их предсмертные хрипы.
Ничего не понимая и все еще не смея надеяться на лучшее, Охотник медленно открыл глаза. То, что он увидел, оказалось настолько неожиданным, что он не сразу поверил в увиденное: Аюн стоял на том самом месте, где еще недавно лежал без движения, придавленный мощной волчьей лапой. На руках он держал Иолу, которая усердно пыталась схватить своими пухлыми пальчиками брата за нос. Мальчик все еще был испуган, но охвативший его ранее ступор несомненно прошел.
Но самое интересное Охотник обнаружил возле себя. Буквально в двух шагах от его левой ноги лежал Граттар. Именно лежал, как огромная серая собака лежит у ног своего хозяина. Про собак и их отношения с человеком в деревне передавались из поколения в поколение целые легенды. Эти животные пропали очень давно, даже отец Охотника их не помнил. А вот дед много про них рассказывал, и Охотник хорошо помнил каждое из этих преданий.
Волк положил тяжелую голову на скрещенные передние лапы и, скосив глаза, смотрел на человека. Это было настолько странно, что Охотник подумал - может все это ему просто снится? Может быть, его мозг не выдержал страшного зрелища растерзанных детских тел и отключился, а все это - просто картинки, наваждение, которое милосердное Небо показывает несчастному отцу вместо жуткой реальности? Но тут раздался еще один крик. Это заплакала голодная Иола, а вслед за сестрой снова закричал Аюн:
- Папа! Что нам делать?
- Идите домой, - устало ответил отец. - Домой, - повторил он, словно боясь, что сын его не расслышит. Но повторять дважды было не нужно. С сестрой на руках Аюн скрылся в лесу буквально через мгновенье.
- Вот мы и остались одни, Граттар, - сказал Охотник и сел на траву рядом с Волком. Он подобрал валявшийся неподалеку клинок и вернул его в ножны. А день, тем временем, потихоньку уступал место сумеркам, и солнце, словно устав освещать землю своим сиянием, медленно опускалось за верхушки деревьев. Волк лежал на траве, солнечный свет отражался в его глазах расплавленным металлом. Граттар вздохнул. Он сделал все, что планировал. Он выполнил свое предназначение.
***
Они говорили долго. Вернее, говорил только Охотник, а Граттар лишь слушал и слушал человеческую речь, по которой он, оказывается, очень скучал все это луны. Нет, конечно же, не по крикам "Ату его!", которые он слышал от людей постоянно, на протяжении большей части своей жизни, а именно, по спокойной рассудительной речи. Впервые он узнал, что люди могут так разговаривать от человека, который спас ему жизнь. Его звали Дакхал, и это имя Волк не забудет никогда. А после своей смерти он разыщет Дакхала на Небе, куда тот отправился гулять меж звезд раньше него. И снова странный старик будет рассказывать ему какие-то истории своим хриплым голосом, иногда ворчать, иногда посмеиваться, а Волк будет слушать, и все будет так же прекрасно, как было раньше.
Сейчас говорил Охотник, и его голос, в отличии от веселого голоса старика, был очень усталым и несчастным. Но, все равно, слушать его было приятно. И Волк слушал. Иногда он прикрывал глаза и вспоминал что-то из своей прошлой волчьей жизни. Иногда открывал их и смотрел на темную стену леса, возвышающуюся над ними серой громадой. Ему было хорошо. Ему было спокойно. Граттар знал о том, что неизменно должно будет произойти через короткое время, но это не пугало его. Наоборот, его сердце радостно замирало в предвкушении этого великого события.
Охотник говорил почти до ночи. Он рассказал Волку всю свою жизнь, все свои надежды и переживания, мечты и страхи. Он рассказал даже о своей семье, хотя и боялся, что Граттару тяжело будет про нее слушать. Он говорил о том, как любит свою жену, как неботворит детей, как бывает счастлив каждый раз, когда приходит домой с охоты и вся семья, кроме дочки, разумеется, радостно бросается ему на шею. Он говорил про то, как опустел лес без волков, и как ему жаль, что он причастен к их истреблению. Его голос то дрожал от слез, то становился насмешлив, то переполнялся радостью.
А когда солнце совсем опустилось за край земли, и на небе замерцали звезды, Охотник встал. Волк подошел и сел спиной к человеку, прямо у его ног. Его толстый пушистый хвост лег Охотнику на босые ступни, но ни тот, ни другой, не обратили на этот пустяк ни малейшего внимания. Они оба знали, что сейчас произойдет, и были преисполнены важностью этого момента.
Граттар поднял к Небу седую морду, посмотрел на почти полную луну, окруженную сиянием океана звезд, затем закрыл глаза и завыл. Это была песня, в которую Волк вложил все свои эмоции, всю свою душу. Он был последним волком в лесу и, разумеется, его песню некому было подхватить. Но все же, в этот момент он был по-настоящему счастлив.
Охотник вынул короткий меч из ножен. Серая сталь блеснула в лунном свете, пугающая и притягивающая взгляд одновременно.
- Не бойся, Граттар, брат мой, - сказал Охотник Волку, и его голос был полон невыносимой печали. - Это будет не больно. Я обещаю тебе, это будет не больно...