Удивительное все же чувство - любовь. Никто никогда не мог объяснить, как и почему возникает оно, а еще удивительнее, отчего оно проходит. Пока это чувство не поселится в сердце, человек живет обыденной жизнью: ходит на службу, выполняет привычную работу, смотрит на мир незрячими глазами, как бы не замечая его красоты и неповторимости. Таким же равнодушным взглядом встречает он до поры, до времени и того единственного, кто сумеет в один прекрасный день неожиданно снять с твоих глаз шоры, заставит, словно очнуться от летаргического сна, пробудит новое внутреннее зрение. И уже по-другому воспринимается окружающий мир, став внезапно богатым, ярким и сказочным. А человек, сотворивший это чудо, становится властителем твоих чувств, мыслей, желаний, центром всех устремлений твоего своевольного сердца.
Вот какая история произошла с одной моей знакомой. Назовем ее Анастасией Сергеевной. К тому времени, о котором пойдет речь, ей исполнилось сорок лет. Она была замужем за достойным человеком без малого двадцать лет. С мужем они жили дружно, растили двоих детей: дочку и сына. Работала Анастасия Сергеевна инженером на машиностроительном заводе. Однажды ее и еще одного сотрудника из отдела, где она работала, послали в командировку в Москву. Сотрудник был тоже не первой молодости, имел семью и ничем особенным не выделялся из среды других сослуживцев Анастасии Сергеевны. Назовем его Борисом Петровичем. Отношения у них были самые, что ни на есть, служебные. Между ними не было даже намека на симпатию или ее подобие. До Москвы добрались без приключений, устроились в гостинице, где им были заблаговременно забронированы места, и, позавтракав в гостиничном буфете, отправились на завод, куда были, собственно, командированы. Ехать нужно было на метро. И вот тут и начинается наша история. Вот как в стихах позднее записала Анастасия Сергеевна (она в Москве и по возвращении из Москвы стала неожиданно для себя самой писать стихи):
Вы помните метро? Вагон качало,
И необычного ничто не предвещало.
Стояли два знакомых человека рядом,
Не связаны ни словом и ни взглядом.
Качнуло... Я не удержалась на ногах.
Меня поймать едва сумели за рукав.
И взяли за руку уверенно - небрежно.
И в тот же миг толкнулось сердце нежно
Мы ничего друг другу не сказали,
Мы просто, взявшись за руки, стояли.
Пусть долгой чередой идут года...
Я вашу руку не забуду никогда.
Анастасия Сергеевна сама не понимала, что с нею происходит, отчего так взволновалось ее сердце, почему Борис Петрович стал неожиданно так близок и дорог. Словно завеса спала с ее глаз, и она поняла, что вся ее прошлая жизнь была бесконечной дорогой к нему. Она боялась смотреть на него, боялась спугнуть это очарование возникшей близости. Вся командировка для нее отныне стала одним нескончаемым праздником: она вставала с мыслями о Борисе Петровиче и ложилась с мыслями о нем же.
Каждое утро она рано вскакивала с постели и много времени проводила у зеркала, придирчиво разглядывая себя, прикидывая, что надеть, чтобы ему понравиться. Она подолгу экспериментировала со своими роскошными волосами, то закалывая их в замысловатую прическу, то распуская блестящей волной по спине. У нее по-особому блестели глаза и волнующе вибрировал голос. Борис Петрович встречал ее приветствием: "Доброе утро, Анастасия Сергеевна! Вы сегодня просто ослепительны!" Она розовела от смущения и удовольствия. И весь день у нее в душе звенели тихие колокольчики счастья, а с лица не сходила улыбка, которая ее необычайно красила. Несмотря на то, что ей недавно исполнилось сорок лет, никто не давал ей этого возраста. Лицо ее было гладким без намека на морщинки, которые так огорчают женщин, фигура по-спортивному подтянута. При этом она не посещала спортивных залов, не соблюдала изнуряющих диет. Когда она шла по улице, редкий мужчина не провожал ее взглядом. Анастасия Сергеевна сознавала свою привлекательность, но не злоупотребляла ею. Ей не были присущи кокетство и манерность, в общении с людьми она была проста и естественна. Но при случае могла показать твердость характера. Как-то они разговорились с Борисом Петровичем о любимых цветах, и она призналась, что обожает полевые ромашки. Он удивленно посмотрел на нее и сказал:
- Вы у меня почему-то ассоциируетесь с роскошными розами.
- Почему?
- Наверно, такая же красивая и недоступная. Можете при случае уколоть шипами. К вам страшно приближаться. Я наблюдал, как на техническом Совете вы разделывались с оппонентами.
Вечером, оставшись одна в гостиничном номере, она достала листок с записанным стихотворением и на обратной стороне написала:
Ромашки доверчиво смотрят и ясно
И словно бы шепчут: "Все в мире прекрасно!"
И в стужу, и в слякоть, и в дождик, и в снег
Согреет вам сердце ромашек букет.
Я тоже хотела быть нежной ромашкой,
Лучиться добром, и участьем, и лаской.
Да только надежно прикрылась шипами -
Так много ромашек напрасно сломали.
Но с вами хочу позабыть про защиту
И верить - меня не дадите в обиду.
Записала и удивилась сама себе. Откуда к ней пришло это озарение и способность рифмовать строки? Никогда до этого Анастасия Сергеевна ничего подобного за собой не замечала. Каждый день приносил ей новые открытия и дарил маленькие радости: Борис Петрович, передавая меню в кафе, прикоснулся к ее руке и не сразу отнял свою руку, а за обедом смотрел на нее по-особенному. Все эти мелочи наполняли ее жизнь особым скрытым смыслом и делали ее ярче.
В последний день пребывания в Москве Борис Петрович пригласил ее в театр оперетты на "Сильву". Это была любимая Анастасией Сергеевной вещь, и она увидела добрый знак в том, что Борис Петрович выбрал именно "Сильву". Она надела свое лучшее платье, красиво уложила свои чудесные каштанового отлива волосы. И вот занавес поднялся, и зазвучала увертюра. Анастасия Сергеевна прикрыла глаза, чтобы глубже ощутить прилив необычайного волнения от соседства любимого человека и насладиться чарующими мелодиями Имре Кальмана. Позже, когда зазвучал дуэт Сильвы и Эдвина "Помнишь ли ты...", она как бы случайно положила свою руку поверх руки Бориса Петровича. Он руки своей не убрал, но и не сделал попытки взять за руку Анастасию Сергеевну. В антракте, когда они в буфете пили сок, он неожиданно спросил:
- Надеюсь, что ваша рука на моей оказалась совершенно случайно?
Анастасия Сергеевна вспыхнула, низко наклонила голову и ничего не отвечала. От стыда она была готова провалиться сквозь землю от его бестактности и грубоватого тона. Слезы неожиданно наполнили ее глаза и были готовы пролиться, но она усилием воли удержала их.
- Вы, кажется, обиделись? Не стоит. Просто, мне кажется, мы с вами староваты для подобных нежностей.
Она встала и, дерзко посмотрев на него сверху вниз, сказала:
- Может, вы и староваты, а я еще женщина - достаточно молодая. Или вы так не считаете?
Теперь настала очередь смутиться ему:
- Когда я говорил о старости, я имел в виду себя, а не вас.
- Я так и подумала. Идемте, уже был второй звонок.
Они вернулись в зал, но настроение у Анастасии Сергеевны было испорчено окончательно. Она сидела и злилась на саму себя, на Бориса Петровича, на соседей, шуршащих фантиками от конфет. Она жалела, что согласилась пойти в театр. Однако, музыка была так прекрасна, голоса у актеров были такие великолепные, что постепенно плохое настроение улетучилось, и она вновь с интересом следила за развитием событий на сцене. Неожиданно уже Борис Петрович накрыл ее руку своей, и она замерла, не зная, как поступить. Тепло его руки было таким волнующим, что она ощутила невыразимое блаженство. Кровь бросилась ей в лицо, залила розовым светом шею и декольте. Все окружающее перестало существовать, кроме его прикосновения. Все ее тело пронизала дрожь волнения, которая предательски передалась руке. Она испугалась того, что он почувствовал эту дрожь, страшно смутилась и отдернула руку. Вышло неловко и немного грубовато. Чтобы скрыть смущение, она поспешно открыла сумочку, достала носовой платок и уже не выпускала его из рук. Она боялась посмотреть в сторону Бориса Петровича. Через какое-то время все же решилась искоса взглянуть на него. Он сидел с невозмутимым видом, и она немного успокоилась.
Возвращались домой в молчании. Борис Петрович, как только вышли из театра, сделал попытку по-хозяйски взять ее под руку, но она резко отвела свою руку. Он своей попытки не повторил, а ей так хотелось, чтобы он еще раз предложил ей руку. До гостиницы шли молча. Она ругала себя последними словами, а он, похоже, веселился про себя. Улыбка то и дело трогала его губы, и это доводило Анастасию Сергеевну до умопомрачения. Ей хотелось крикнуть ему: "Что вас так веселит?", но она боялась, что он опять скажет что-нибудь язвительное по ее адресу. В гостинице, сухо простившись, разошлись по номерам. Через час за ними должна была приехать машина, чтобы отвезти на вокзал. Анастасия Сергеевна неспешно переоделась, уложила нарядное платье в дорожную сумку и подошла к зеркалу. На нее смотрела моложавая женщина с печальными глазами. Она попыталась улыбнуться своему зеркальному отражению, но улыбка получилась вымученной и безрадостной. И второй раз в ее голове сложились стихи:
Ничего между нами еще не было сказано,
И тогда мне казалось - мы таинственно связаны.
А еще мне казалось, что в любую минуту
Разорвать я сумею эти тайные путы.
А, когда между нами все словами сказалось,
Я чужой и далекой для вас оказалась.
Эти тайные узы я, как видно, придумала,
И печалью себя, словно цепью опутала.
Анастасия Сергеевна записала пришедшие на ум строки и хотела заплакать, но тут в дверь раздался стук, и голос Бориса Петровича за дверью проговорил:
- Анастасия Сергеевна, вы готовы? Выходите, машина уже пришла.
Она взяла сумку, накинула на себя пальто и вышла из номера. Попрощавшись с дежурной и отдав ей ключи, она спустилась вниз, где ее ждал Борис Петрович. Водитель быстро домчал их до вокзала, поскольку время было позднее, и машин на улицах стало заметно меньше. В зале ожидания было душно, пахло смешанным запахом разомлевших человеческих тел, хлоркой и еще чем-то неопределенным. Анастасия Сергеевна предложила:
- Пойдемте на улицу, а то мы здесь задохнемся.
- А не замерзнете? - поинтересовался Борис Петрович.
- Постараюсь.
Их поезд должны были подать к первой платформе минут через двадцать - тридцать. На улице дул пронизывающий ветер, и Анастасия Сергеевна невольно поежилась в своем межсезонном пальто. Борис Петрович был предусмотрительно одет в дубленку, и ветер его беспокоил, по всей видимости, мало. Вдруг с небес неожиданно повалил крупными хлопьями снег, мгновенно отделив их от внешнего мира. Они стояли друг против друга, а снег все падал и падал. Борис Петрович взял Анастасию Сергеевну за плечи и, притянув к себе, загородил ее от ветра. Она попыталась вырваться, но он добродушно проговорил:
- Стойте так, пока вас не унесло ветром. Вас унесет, а мне придется за вас отвечать перед высоким начальством и вашим мужем. Вон у вас пальтишко какое - "на рыбьем меху".
Анастасия Сергеевна прижалась к нему, закрыла глаза и замерла. В душе у нее опять зазвенела нежная мелодия трепетного блаженства и щенячьего восторга. Ей хотелось, чтобы снег никогда не кончался, чтобы они стояли и стояли в этом взаимном единении и отрешенности от всего внешнего. Она не замечала, что снег залепил ей ресницы, волосы, выбившиеся из-под шапочки, саму шапочку, пальто. Борис Петрович снял перчатку и ладонью осторожно смахнул снег с ее лица, ласково проведя по щеке, бровям, глазам. Она открыла глаза и посмотрела на него в упор пристально и долго. Он улыбнулся ей, как малому ребенку, и проговорил:
- Вы похожи на снегурочку из сказки. Дайте, я вас отряхну, а то вас совсем занесет.
- Не нужно. Мне удивительно хорошо и спокойно рядом с вами. А вы похожи на доброго Деда-Мороза, только бороды нет, - и счастливо засмеялась. - Мы с вами в сказке. Добрый волшебник укрыл нас от всех, и мы сейчас одни -одинешеньки на всем белом свете. Я хочу, чтобы сказка длилась и длилась.
- Да вы, как я погляжу, весьма романтичная особа. Нет, я не согласен. Пусть скорее подадут поезд, пока мы с вами не превратились в снеговиков.
- Молчите, молчите, не разрушайте очарование этого волшебства! Разве плохо быть снеговиками?
- Хорошо, если это не закончится простудой. Ладно, молчу.
Он еще крепче прижал к себе Анастасию Сергеевну и старался закрыть ее своим телом от порывов летящего снега. Никогда еще ей не было так хорошо, уютно, надежно, как в его руках. Но подали состав, засуетились прежде скрытые снегом пассажиры, и Борис Петрович отпустил Анастасию Сергеевну. Они вошли в вагон, и сказка кончилась. Борис Петрович буднично заказал у проводника чай и заставил Анастасию Сергеевну пить его горячим, чтобы, не дай Бог, простуда ее не одолела. Когда в купе погасили свет, он в темноте протянул руку и, прикоснувшись к плечу Анастасии Сергеевны, тихо прошептал:
- Спокойной ночи!
Он уснул, а она лежала на противоположной полке без сна, как скупец наедине со своими сокровищами, перебирая события минувшего дня, и в сердце ее росло и крепло чувство к этому, прежде малознакомому человеку. Наверно, шалун Амур в снежной круговерти пустил отравленную огнем любви стрелу прямо в нее, и не промахнулся. И вот уже огонь побежал по всем клеточкам ее тела, и она была подобна пылающему факелу. А напротив тихо сопел человек, и ему не было дела до ее пожара. И снова стихи возникли сами собой:
Словно все это было не с нами:
Ночь, вокзал и густой снегопад,
Опасенье разрушить словами,
Расплескать наших чувств водопад.
Словно все это было не с нами:
Ласка робкая бережных рук.
Унесло все шальными ветрами
И тобою забыто, мой друг.
А меня эта ночь опалила,
Отравила, украла покой.
Я забыла, что прежде любила,
Все, что было до встречи с тобой.
Она лежала и в темноте тихо улыбалась: "Неужели это любовь? Не может быть! Но как давно я не испытывала ничего подобного! И как я раньше его не замечала? Он такой сильный, заботливый, нежный!". Она вспомнила, как он укрывал ее от ветра, как заставил пить горячий чай, чтобы не простудилась. В общем, к утру она окончательно потеряла голову. Весь мир теперь сосредоточился на Борисе Петровиче. Она подставила щеку для поцелуя встречавшему ее мужу, а сама глазами косила в сторону уходящего Бориса Петровича. Он прощально махнул ей рукой. Ей ли? Сразу и не поймешь. Просто поднял человек руку и опустил. А она сразу затосковала, ей сделалось пусто и безразлично. Муж что-то рассказывал о домашних делах, о детях, но ее мысли были далеко, они летели вслед за Борисом Петровичем. Муж заметил ее рассеянность и с беспокойством спросил:
- Настя, что с тобой? Ты, часом, не заболела? О чем ты думаешь? Я третий раз спрашиваю тебя, как съездила, а ты молчишь, как партизан на допросе.
- Прости, милый, я задумалась.
Вот она - первая странность любви. До своей поездки в Москву Анастасия Сергеевна жила в полной уверенности, что любит своего мужа и только его. Правда, любовь уже не была тем ярким порывом молодости, когда так много значили нежные взгляды, случайные прикосновенья рук, робкие поцелуи украдкой. И не была уже любовь ослепительным ураганом страсти, когда невозможно было разомкнуть сплетение двух горячих тел, казалось, навеки соединенных, спаянных воедино. Весеннее половодье закончилось, и река страсти вошла в спокойное русло. Анастасия Сергеевна жила обыденной размеренной жизнью по заведенному распорядку. И вот это мирное течение жизни нарушено внезапно возникшим чувством к другому мужчине. Она посмотрела на мужа и, заметив озабоченность в его взгляде, поспешила ответить:
- Все хорошо. Поездка удалась. Как все же хорошо возвращаться домой! Я очень соскучилась по тебе и детям.
Она произносила привычные фразы, повторяемые из раза в раз при возвращении домой. Лукавила ли она при этом? Не думаю. Она и сейчас не мыслила своей жизни без мужа и детей. В этой жизни они были для нее центром и опорой, тихой гаванью, смыслом ее существования. Правда, центр за последние несколько дней слегка сместился в сторону Бориса Петровича, но это пройдет, и все вернется на круги своя.
День прошел в приятных заботах и хлопотах: дети порадовали хорошими оценками, свекровь - вкусным и сытным обедом, муж - заботой и вниманием. И только вечером, уже ложась спать, Анастасия Сергеевна вспомнила о Борисе Петровиче. Ей неодолимо захотелось его увидеть, ощутить прикосновение его рук, услышать слегка глуховатый голос. Тоска, доселе неведомая ее душе, вползла неслышно и поселилась в сердце. Муж рядом слегка похрапывал, а к Анастасии Сергеевне сон не шел. Тогда она тихонько встала, накинула халатик и неслышно прошла на кухню, стараясь никого из домочадцев не разбудить. При свете ночника записала новые стихи:
Где крылья взять, чтоб к тебе полететь,
Сесть под окном, соловьем засвистеть,
Петь о любви от зари до зари,
Чтоб ты поверил этой любви?
Где смелость взять, чтоб с тобой говорить,
Чтоб все слова о любви повторить?
Но не найти мне ни крыльев, ни слов,
Не объяснить ничего про любовь.
Не погасить мне пожара в крови,
Нет продолженья у этой любви.
Ты - чужой муж, я - чужая жена...
Крылья бессильны, бессильны слова.
Записав стихотворение, перечитала его и заплакала от жалости к самой себе, о несбыточности своих мечтаний. А на бумагу уже рвались новые строки:
Прощай, прощай, прощай, мечта!
Мечта о счастье невозможном,
Неповторимом и тревожном,
Забвенья дымкой скрытом навсегда.
Не повторить нам эту ночь,
Когда метель от всех нас скрыла,
И нас на миг соединила,
И унесла тот миг навеки прочь.
По радио тихо звучал в исполнении оркестра романс Свиридова из кинофильма "Метель", и строки стихотворения, льющиеся из сердца Анастасии Сергеевны, просто и естественно вплетались в прекрасную мелодию. Ей было невыразимо печально и сладко. В тот момент она для себя твердо решила, что эта любовь не для нее. Она не сможет причинить незаслуженную боль своему мужу, не может нанести непоправимую душевную травму детям. Она горько усмехнулась: "Бог любит Троицу!" и записала в конце тетрадного листка:
Любовь и долг вошли в противоречье...
И, если говорить чистосердечно,
То предпочту любви солидный том
Трактату тонкому и скучному о долге,
Но, к сожаленью, ненадолго!
Она сложила тетрадный листок, спрятала его в папку с документами и пошла в спальню. Муж сонным голосом спросил:
- Ты что не спишь, тебе плохо?
- Спи, спи. Все хорошо. Просто захотелось пить.
Он обнял ее, подгреб ближе к себе и, пробормотав, "я люблю тебя!", поцеловал за ухом. Это было ее слабое место, и, обычно, она откликалась на эту мужнину ласку и начинала в свою очередь ласкать его. Но сегодня она высвободилась из его объятий со словами:
- Прости, милый, я очень устала. У меня болит голова. Давай отложим наши нежности до завтра.
Муж обиженно повернулся к ней спиной:
- До завтра, так до завтра.
На другой день Анастасия Сергеевна встретилась с Борисом Петровичем, и он поздоровался с ней, как обычно. Заметив ее погрустневшее лицо, он спросил:
- Ну, как? Не заболели после поездки? Шутка ли, полчаса в легком пальтеце дрогнуть на улице.
- Спасибо, я здорова, - откликнулась она и лукаво посмотрела на него. - Со мной был ангел-хранитель, который не дал мне почувствовать холод.
- Скорее, не ангел, а радиатор парового отопления.
- Как бы то ни было, спасибо вам за заботу.
- Кстати, нас вызывают к главному. Вы готовы к докладу об итогах командировки?
- Абсолютно готова. Я все дома обсчитала и получается совсем неплохо. Нам есть, о чем доложить.
- Замечательно. Я тоже постарался, но у меня в одном месте нестыковочка получается. Не хотите ли взглянуть?
Они прошли в отдел. Анастасия Сергеевна углубилась в изучение материала, а Борис Петрович сидел рядом и нетерпеливо на нее поглядывал.
- Смотрите сюда. Вот здесь у вас вкралась ошибка.
- А вы - молодец! Я раз пять все проверил и не увидел, а вы сразу заметили.
- Просто у вас взгляд замылился. Так бывает.
Главный инженер результаты их поездки одобрил, и из его кабинета они вышли довольные. Борис Петрович хитро прищурился и с улыбкой произнес:
- Знаете, кого вы мне напоминаете? Маргариту Терехову в роли Миледи. Такая же красивая и, наверно, такая же коварная. Вы у главного меня совсем захвалили, причем, незаслуженно. Это что, новый метод обольщения?
- Вы с ума сошли? Я вас обольщаю?
- А разве нет? Поверьте, я - стреляный воробей, меня на мякине не проведешь. Кстати, хорошо, что я просмотрел ваши записи прежде, чем они попали к главному. Это что такое?
Он помахал перед ее лицом тетрадным листком, куда она записала свои ночные переживания в виде стихов. Анастасия Сергеевна выхватила из его рук листок, яростно скомкала его и сунула в сумку. А он все также, прищурившись, добавил:
- Вы лучше уничтожьте этот листок. А то мужу на глаза попадется - мало не покажется.
Борис Петрович повернулся и пошел по коридору, а она глядела ему вслед глазами, наполненными слезами. Ей было и стыдно, и больно, и радостно в одно и то же время. Радостно оттого, что теперь он все знает, стыдно и больно, что отчитал ее, как школьницу. Вернувшись на свое рабочее место, она попыталась работать, но мысли ее блуждали далеко от того документа, что лежал перед ней. Она смотрела на него невидящими глазами. И снова полились стихи:
Так, значит, я, по-вашему, миледи?
Сравненьем этим льстите мне, поверьте.
Во мне в помине нет и сотой доли
Ее ума, коварства, силы воли.
Вы помните, что жизнь ее была,
Как праздничный бокал, до краешков полна:
Любовь, интриги, тайные убийства
Всех тех, кто был ей ненавистен?
В сравненьи с ней я бедная овечка,
Добра, слегка беспечна и сердечна.
Я в жизни никого не убивала,
Боюсь коснуться пистолета и кинжала.
А, если с вами в нежность я играю,
Так это оттого, что я скучаю.
К тому же в женщине живет неистребимо
Желанье нравиться и быть любимой.
Дописав последнюю строчку, она решила передать стихи Борису Петровичу. Чтобы не сомневаться и колебаться, она встала, подошла к кульману, за которым он работал, и положила листок со стихами прямо перед ним. Не сказав ни слова, она повернулась и ушла. Встретилась она с ним только в обеденный перерыв, когда Борис Петрович подсел за ее столик. Она не подняла на него глаз и с замиранием сердца ждала, что он скажет. Но он молчал. Тогда она осмелилась на него посмотреть. Посмотрим и мы на него вместе с ней.
Борис Петрович - мужчина крепкого спортивного телосложения с выразительным волевым лицом, черты которого были бы и приятны, если бы не глубокая вертикальная складка между кустистыми бровями и некая колючесть взгляда. Это придавало его лицу известную долю угрюмости и нелюдимости, что отпугивало от него любителей запросто пообщаться. Он не мог похвастаться обилием друзей и знакомых, не торчал в курилке, где любили собираться мужчины, чтобы обсудить последние политические и спортивные новости. Зато, когда Борис Петрович улыбался, лицо его мгновенно смягчалось и становилось удивительно добрым и привлекательным. Правда, происходило такое преображение не часто. Заметив пристальный взгляд Анастасии Сергеевны, Борис Петрович вежливо поинтересовался:
- Ждете реакции на свое послание? Реакция прежняя: вы, действительно, миледи. И меня не обманут ваши сравнения с бедной овечкой. Если и овечка, то в волчьей шкуре, готовая сцапать бедного слабого мужчину и проглотить его без остатка.
- И кого же, по-вашему, я вознамерилась проглотить?
- А что, вы еще кому-нибудь посвящаете стихи? Кстати, у вас они ловко получаются. И, если бы я был моложе, то поверил вам. Но я вам уже сказал, что я - стреляный воробей и меня на мякине не провести. Бросьте свою затею, пока сами не упали в омут надуманной страсти и меня с собой не утащили на его дно.
- Следует ли понимать ваши слова, что вы не такой уж стойкий оловянный солдатик, каким прикидываетесь, и что я вам не совсем безразлична?
- Вы не можете быть безразличны любому мужчине, у которого есть глаза. Особа вы, прямо скажу, весьма и весьма привлекательная. Только раньше за вами не замечалось пристрастия к кому-либо из окружающих вас мужчин. Что случилось, чем привлекла вас моя весьма посредственная персона? Я не могу ухаживать за женщинами, говорить им пошлые комплименты, не могу крутиться на одной ножке, угождая дамам. Или, как вы изволили выразиться в своем поэтическом творении, вас скука одолела? Так, найдите себе, кого-нибудь другого для развлечения, а я, простите, в шуты не гожусь.
Анастасия Сергеевна сидела, раздавленная его ледяным и пренебрежительным тоном. Она гордо выпрямилась и сказала, сдерживая рвущиеся из груди рыдания:
- Моя покойная бабушка говорила: "Самое главное - вовремя остановиться". Думаю, что сейчас настал такой момент. Приятного аппетита!
И она, отставив недоеденное второе блюдо, вскинула вверх голову, чтобы он не увидел заблестевшие от слез глаза, и вышла из столовой. Она шла по коридору и ругала себя, на чем свет стоит, последними словами:
- Дура! Какая же я дура! Разливалась перед ним соловьем! А он тоже хорош! Баран! Самый настоящий баран!
И вдруг в голове стали складываться в строки отдельные слова:
Смешней, ей-ей, не выдумать романа
Певуньи птички и упрямого барана.
Она с утра до вечера, бывало,
Ему романсы дивные певала.
Баран в ответ глубокомысленно молчал,
Он песен не любил, он их не понимал.
Она свое удвоила старанье.
Баран был глух. Ну, что за наказанье!
Что взять с него? Баран и есть баран!
Бессилен песенной любви таран.
Иначе мог бы тот закончиться роман,
Когда б возлюбленный был не баран.
Выплеснув свое раздражение на бумагу, Анастасия Сергеевна немного повеселела. Вот еще одна странность любви. До возникновения этого чувства она никогда в своей жизни не срифмовала ни одной строчки. А теперь из нее они сыпались по любому поводу. Видимо, любовь открыла в ней скрытые возможности, которые до поры, до времени дремали где-то в глубинах ее души. Анастасия Сергеевна тряхнула головой, как бы отгоняя непрошеные мысли, и решила заняться делом:
- Хватит думать о глупостях! Я на работе, во-первых, а, во-вторых, я люблю своего мужа, своих детей. Я просто немного сошла с ума и придумала себе доброго и нежного мужчину. А он - обычный мужлан! Хватит терзаться о нем!
Но легко приказать себе и гораздо сложнее исполнить данное самой себе приказание. Она невольно вспоминала, как они стояли с Борисом Петровичем, тесно прижавшись друг к другу в круговерти метели, какие блаженство и истома владели ее телом и мыслями, каким надежным и сильным он ей казался. "Он, словно моя вторая половина. Ведь говорят, что у каждого человека есть вторая половина, и если он ее находит, - это и есть высшее счастье" - думала она, а рука уже выводила новые строки:
Права легенда: были мы с тобою
Давно когда-то целое одно.
Но мощною безжалостной рукою
На части целое поделено.
И части брошены в людское море,
Разлучены на долгие года...
Обречены изведать муки горя,
Парить в высотах счастья иногда.
И постоянно тосковать в разлуке
Глухою, неизбывною тоской,
В часы веселья умирать от скуки
И лишь при встрече обрести покой.
Анастасия Сергеевна не стала перечитывать написанное, а, сложив листки со стихами, спрятала их в сумку.
И началась для Анастасии Сергеевны новая жизнь, полная неизведанных ранее переживаний, многозначительных взглядов, недомолвок и недосказанностей. В каждом слове Бориса Петровича она искала скрытый смысл. Она чувствовала, что между ними протянулась какая-то тайная связующая нить. Теперь ее рабочий день начинался с его телефонного звонка: "Доброе утро, Анастасия Сергеевна! Как ваше самочувствие?" У них появились общие производственные дела, жизнь словно подталкивала их друг к другу. Дома по вечерам она тосковала и ждала, когда наступит утро, когда можно будет услышать его глуховатый голос с приветствием. Никогда раньше она не стремилась так на работу, как в этот период своей жизни. Равнодушная раньше к одежде, она стала часто посещать магазины, приобретая обновы. Муж с удивлением наблюдал за ней и нередко вопрошал:
- Что случилось? Что-то раньше я не замечал в тебе склонности к нарядам. Ты, часом, не влюбилась?
Она краснела и смущенно говорила:
- Просто старею и, чтобы скрыть этот прискорбный факт, как павлин, прикрываюсь разноцветными перьями. А то ты меня разлюбишь.
Он обнимал ее, целовал ее зардевшуюся щеку и говорил:
- И не надейся! Я однолюб и никогда не разлюблю тебя.
Она неспешно освобождалась от его объятий со словами:
- Никогда не говори "никогда"!
Как-то Анастасия Сергеевна в обеденный перерыв занималась по обыкновению рифмованием строк на тему своей привязанности к Борису Петровичу:
Как время уходит! Как время уходит!
Прислушайся только - секунды летят,
За ними часы торопливо спешат -
И годы проходят, и годы проходят.
Зачем расточительно тратим мы время,
Как будто так много всего впереди?
Ведь лучшие годы уже позади
И плечи сгибает житейское бремя.
Зачем мы совершаем преступленье,
Друг друга обрекая на мученья? ...
Она не успела дописать до конца пришедшие на ум строки - кончился обеденный перерыв. Анастасия Сергеевна сложила листок и спрятала его в сумку. И вовремя, потому что к ней спешила ее подруга с последними новостями. Эти новости повергли Анастасию Сергеевну в шоковое состояние. Подруга поведала ей, что у Бориса Петровича - давний роман с чертежницей Фаиной, худосочной женщиной неопределенного возраста и неброской внешности, и что Фаина ждет от него ребенка. О романе узнала жена, которая сейчас находится у директора. Туда же вызвали Фаину и Бориса Петровича.
- Подумать только, - захлебывалась словами подруга. - Кто бы мог заподозрить и того, и другую? Такие с виду тихони, воды не замутят! И что он нашел в этой Фаине? Мышь, серая мышь! А, впрочем, и он далеко не красавец. Интересно, как он выкрутится? Наш директор не любит такие ситуации. Помнишь, главный энергетик закрутил роман с библиотекаршей, так он обоих мигом выставил.
Подругу просто распирало от избытка злорадства и любопытства, а Анастасия Сергеевна от этой новости заледенела. Ей стало невыносимо больно и страшно, что она чуть не стала четвертым углом в этой любовной истории.
Домой Анастасия Сергеевна возвращалась как в тумане. Борису Петровичу и Фаине директор действительно предложил уволиться. Перед концом рабочего дня Борис Петрович подошел к Анастасии Сергеевне и сказал:
- Мне жаль уходить именно сейчас, когда у нас с вами могло получиться что-нибудь стоящее. Вот вам мой телефон. Позвоните, если надумаете. Я с удовольствием с вами встречусь.
- Спасибо. Мне ваш телефон не нужен. Разберитесь со своими прежними и нынешними привязанностями. Мне очень жаль, что я в вас ошиблась.
- Вот как? Но, по-моему, не я первым делал шаги к нашему сближению, а вы. Впрочем, это неважно. Мне искренне жаль, что наши пути пересеклись так поздно и в такую неблагоприятную для меня пору. А телефончик все же оставьте на память. Вдруг тоска одолеет...
Дома Анастасия Сергеевна прошла в спальню и легла, сославшись на головную боль. Муж суетился возле нее, предлагая ужин, чай, но она от всего отказалась. Ей хотелось выплакаться в тишине. Она считала, что была на краю пропасти, и в последнюю минуту провидение сжалилось над ней, отвело от края. Сердце ее сжималось при мысли, что она могла стать источником досужих пересудов и косых взглядов, как Фаина, что злые языки сравнивали бы ее с этой бедной женщиной. А вдруг история ее взаимоотношений с Борисом Петровичем дошла бы до мужа? Она лежала и думала: " Но каков гусь! Изображал добропорядочность, и на первых порах читал мне наставления, а сам...". Борис Петрович теперь рисовался ей холодным и расчетливым ловеласом. Чтобы как-то отвлечься от своих горьких размышлений, она встала и стала ходить взад и вперед по комнате. А в голове сами собой, обгоняя друг друга, стали возникать строки:
На юге есть цветок огонь-трава,
На вид так нежен и прекрасен он.
Но говорит о нем народная молва:
Смотреть смотри, а вот рукой не тронь
Цветок на коже оставляет след,
След черный и на долгие года,
Как вестник неприятностей и бед...
Бессильна смыть его всесильная вода.
Так человек порою встретится тебе,
Прекрасен, как цветок, но чёрн душой.
Пусть будет он один в твоей судьбе,
Но горький след оставит в ней большой.
Лицом прекрасным восторгаться не спеши,
Не ознакомившись с достоинством души.
Ей стало немного легче, словно бумага впитала в себя часть ее горечи. "Впредь мне нужно быть осмотрительнее с чужими мужчинами. Видно, что-то не в порядке в моих отношениях с мужем, ушел, что ли, привкус новизны, все стало обыденным. Как могла я хотя бы на мгновение дать Борису Петровичу возможность почувствовать себя выше моего мужа?".
Чувство вины захлестнуло Анастасию Сергеевну. Она лежала и вспоминала, как началось ее знакомство с мужем. Подруга пригласила ее на загородную прогулку в сосновый бор. Компания была небольшая, человек пять - семь. Она уже всех и не помнит. Ей бросился в глаза высокий симпатичный парень с открытым взглядом и гитарой за плечами. Подруга представила его:
- Знакомься, Настя, это Глеб.
Глеб долго жал ее руку и смотрел на нее восхищенными глазами. А она смеялась по любому ничтожному поводу. Такого с ней не случалось с самого детства. С ним ей было легко и просто и как-то получилось само собой, что они от компании отстали и долго целовались под высокими соснами. Она спросила его:
- Ты меня считаешь легкомысленной? Но поверь, я сама не знаю, что со мной. Я первый раз целуюсь с малознакомым человеком.
- Это я-то малознакомый? А знаешь ли ты, что до нашей встречи я тебя каждую ночь во сне видел? Я тебя сразу узнал, когда мы встретились, и потерял голову. Выходи за меня замуж!
- Так сразу?
- Почему сразу? Я же тебе говорю, что знаю тебя с самого рождения.
- Ну, и фантазер! Нет, замуж сейчас я за тебя не пойду, мне нужно еще институт закончить. Кстати, а ты чем занимаешься?
- Тоже студент юридического факультета. Прошу любить и жаловать.
Как давно все это было! Как хорошо им было тогда вдвоем под этими соснами!