Как-то неожиданно для самой себя и окружающих Марийка из голенастой девочки-подростка превратилась в очаровательную девушку с томным взглядом зеленоватых глаз, с тонким станом и пышной грудью, чья округлость смущала не один мужской взгляд. Особую прелесть ей придавали волнистые волосы, вечно выбивающиеся из строгой прически и золотисто-оранжевым ореолом окружавшие ее молодое свежее личико матового цвета с нежным румянцем на щеках и красиво очерченными губами, яркими, словно вишневый сок пролился на них и застыл, не в силах расстаться с их молодой упругостью и чистотой. Волосы у нее были редкостного цвета золотистой бронзы, будто луч предзакатного солнца пролил на них свое сияние, да так и остался навсегда. Всем Марийка хороша, а вот характер...
Характер Марийка имела независимый от людских суждений и поступала всегда по своему разумению и воле. Мать частенько вздыхала, глядя на свою строптивую дочь, и нередко тайком утирала слезу, когда задумывалась о судьбе дочери: каково ей будет в жизни, как приживется она в мужнем доме. Справлялся с Марийкой только отец, да и то не всегда. И, когда не хватало слов убеждения, он нередко брался за ремень. Стегал он не больно, не со всей силы, а больше для острастки. Хотя бы слезинку проронила чертовка: закусит губу, чтобы не разреветься, и только зелеными глазищами зыркает из-под тонких бровей. Любимым занятием Марийки было разглядывать свое отражение в зеркале, часами она не отходила от него, пока мать не прогонит и не займет каким-либо делом. И что она выглядывала в этом зеркале? Мать ворчала:
- Смотри, дочка, всю красоту свою просмотришь!
- Не просмотрю, - задорно отвечала Марийка, пытаясь оторваться от своего отражения, но какая-то неведомая сила снова притягивала ее к серебристому стеклу.
И вот к Марийке пришло ее первое чувство и завертело в своем водовороте. Все чаще по вечерам срывалась она со двора, якобы к подружке, а сама летела, не чуя ног, на свиданье к Петру. Петр - цыганистого вида молодец, играл с переборами на гитаре и приятным баритоном напевал: "Милая, ты услышь меня..." Заслышав его голос, Марийка менялась в лице и старалась незаметно для родителей уйти из дома, а те поначалу ничего не замечали, ни о чем не подозревали. Пронька, ее младшая сестра, в пылу ссоры выдала родителям сердечную тайну старшей. Отец и мать от выбора Марийки пришли в ужас: Петр слыл пустым и разбитным парнем. Не о такой партии мечтали родители для своей дочери. Отец решительно заявил:
- С Петром я тебе не позволю встречаться. Будешь сидеть дома, пока я тебе не найду жениха. Не хватает еще, чтобы ты в подоле принесла, опозорила наши седые головы!
Марийка подбоченилась, гордо вскинула голову и отчеканила:
- Либо выйду за Петра, либо ни за кого - в монастырь уйду!
- Как же, ждут тебя в монастыре с твоим норовом! Завтра же переговорю с Бережными, пусть шлют сватов. Тихон давно по тебе сохнет.
- Сами выходите замуж за своего Тихона! - зло сверкнула глазами Марийка. - Я его не люблю и никогда не полюблю!
- А этого кобеля Петьку, стало быть, любишь? Да ты послушай только, какая слава о нем идет. Пустозвон твой Петька! Одно слово - петух!
- Это от зависти люди брешут, - огрызнулась Марийка.
- Ты у меня поговори, поговори! Я вот возьму ремень и пройдусь им пониже спины. Посмотрим, как ты тогда заговоришь.
- Что вы меня ремнем пугаете? Хоть убейте, а за Тихона не пойду!
- Иди спать! - приказал отец. - И из дома без моего дозволения - ни шагу.
Марийка круто развернулась, чуть не задев своей длинной косой отцовского лица, и выбежала из комнаты. Она не плакала, не кричала, но все в ней восставало против решения отца. Марийка твердо решила отстаивать свое право на счастье. Если все же отец выдаст ее за Тихона, она устроит тому такую "сладкую" жизнь, что мало не покажется.
Отец сдержал свое обещание, и через несколько дней после разговора с Марийкой о замужестве сваты переступили порог их хаты. Марийка в это время была в своей светелке и прилежно вышивала райских птиц, качающихся на зеленых ветвях. Пронька вихрем влетела в комнату с горящими от любопытства глазами и с порога выпалила:
- Марийка, иди, тебя отец кличет. Тебя сватать пришли! А Тихон-то вырядился в новый пиджак, такой важный. Ой, как интересно!
И она так же стремительно выбежала из комнаты, а Марийка осталась сидеть неподвижно, не в силах встать с кушетки, на которой рукодельничала. Ноги у нее предательски ослабели, а сердце, словно сорвавшись с привязи, застучало часто и сильно. Но это была минутная слабость.
- Бежать, бежать из этого постылого дома! Никогда я не выйду замуж за Тихона - лучше утопиться или уйти в монастырь!
Марийка распахнула окно и выскочила во двор, крадучись прошла мимо окон горницы, где отец и мать привечали желанных гостей, и через огород побежала, куда глаза глядят и куда несли ее молодые ноги. А ноги несли ее к дому Петра. Петр был дома и, увидев возбужденную Марийку с пылающими щеками и непокрытой головой, страшно растерялся и удивился: не принято было молодой девушке из порядочной семьи приходить в чужой дом без приглашения и в таком виде.
- Марийка, что с тобой? Что случилось? Пожар, несчастье?
Марийка, не стесняясь родителей Петра, которые изумленными глазами смотрели на нее, ничего не понимая, кинулась Петру на шею, уткнулась головой ему в плечо и зарыдала.
- Господи, девонька! - всполошилась мать Петра. - Да, что случилось? Говори толком!
Но Марийка ничего не отвечала. Ей так хорошо плакалось на плече любимого! Петр отстранил ее и участливо спросил:
- Марийка, какое несчастье тебя привело к нам? Говори, не стесняйся. Я, чем смогу, помогу тебе.
- Тихон, проклятый Тихон пришел сватать меня, а я убежала из дома. Я домой не вернусь!
Петр озадачился: ему не хотелось ссориться ни с родителями Марийки, ни, тем более, Тихона. Это были люди, от которых во многом зависела жизнь многих людей их городка. Марийкин отец владел мануфактурным производством, на котором трудилась половина населения, а у Тихона отец был священником в местном храме. Сам Тихон был регентом церковного хора и пользовался репутацией смирного и набожного человека. Нет, в его планы не входило становиться их врагом. Марийка нравилась ему и красотой, и независимым характером, но идти против воли ее родителей он не согласен. Стараясь не задеть самолюбия Марийки, он мягко сказал:
- Марийка, душа моя! Иди домой. Твои родители лучше твоего знают, как устроить твою судьбу. Неужели ты сможешь жить в нашей халупе? Нам иногда и есть-то нечего, кроме картошки пустой и кваса. Да, и не готовы мои родители принять лишний рот. Жениться мне еще рано, да и ты еще слишком молода. Подрасти годок-другой.
Марийка не верила своим ушам. Неужели это ее любимый Петр говорит эти слова, которые острым ножом вонзаются в сердце и полосуют его на части? Не помня себя от горя, она оттолкнула Петра и выбежала за дверь.
- Никто, никто меня не любит, не понимает! Петя, Петя! Я думала ты защитишь меня, а ты...
Шатаясь от невыносимого горя, как пьяная, Марийка побрела по улице. Знакомые оглядывались на нее, недоуменно качая головами, а одна старушка сочувствующе-осуждающе промолвила:
- Ить, милая, как набралась с утра пораньше! А ведь из приличных будет. Ну, и времена пошли. И куда только родители смотрят?
А дома Марийки уже хватились. Отец пришел в неописуемый гнев. Ему было стыдно перед своим другом Ефремом Бережным и его сыном Тихоном. Чтобы спасти честь дома, сказали, что Марийка срочно должна была уйти к бабушке, которой накануне стало плохо. А Проньку послали искать Марийку со строгим приказом немедленно придти домой и не позорить родителей.
Тем временем Марийка, перебегая дорогу, чуть не угодила под проезжавшую пролетку, в которой гордо восседала ее бабушка, спешившая присутствовать при сватовстве любимой внучки. Увидев Марийку простоволосой, без сопровождения, бабушка поспешила усадить ее рядом с собой и стала расспрашивать, куда она бежит и почему в таком виде. Сердце Марийки было переполнено отчаянием и болью, и она вся дрожала, как в лихорадке. Бабушка прикоснулась губами ко лбу внучки, он горел. Она тут же приказала кучеру поворачивать обратно. Дома она велела служанке заварить свежий чай с травами, напоила им внучку и уложила ее в постель, а сама присела рядом и выслушала все Марийкины жалобы на родителей, на предательство Петра.
- Ах, внученька, как я тебе завидую!
- Завидуешь? - изумилась Марийка и от неожиданности даже перестала лить слезы. - Чему, бабушка? У меня такое горе, а ты завидуешь?
- Да, не горю я твоему завидую, а твоей живой душе, тому, что ты так бурно переживаешь свои первые небольшие потери. Поверь, пройдет немного времени, и ты с улыбкой будешь вспоминать свои слезы и будешь удивляться, как ты могла полюбить такого шалопая, как Петр.
- Ах, бабушка, если бы ты слышала, как он играет на гитаре! Я никогда его не разлюблю!
- Разлюбишь, - уверенно произнесла бабушка. - И кого там любить? Вот Тихон - это серьезный молодой человек, за такого не стыдно выйти замуж. Не зря отец тебе его в женихи прочит.
- Бабушка, и ты туда же! Не люблю я Тихона и никогда не полюблю! Петр отказался от меня, а я его люблю, все равно люблю!
- Люби себе на здоровье, кто же тебе мешает? А замуж выходи за Тихона. Сама подумай, что даст тебе и твоим будущим детям Петр? Гол, как сокол, да к тому же - вертопрах. А Тихон со временем унаследует приход отца. Будешь жить, ни в чем не зная нужды. Думаешь, я не любила, не горела и не горевала? Еще как любила! А отец сказал свое слово, и вышла замуж за твоего дедушку. Думала, что никогда его не полюблю, а уж через неделю и вспоминать забыла о своей любви. Вот так-то, девонька!
И бабушка гладила Марийкины плечи, утирала ее слезы, ласково шептала ей, что все пройдет, что время лечит, и Марийка постепенно успокаивалась, отходила от своего душевного волнения. А бабушка тем временем мягко выговаривала ей:
- Не дело в таком виде по городу разгуливать, что подумают люди, что будут говорить о тебе?
- Ах, бабушка, какое мне дело, что они будут говорить?
- Не скажи! Добрая слава лежит, а худая по дорожке бежит. Доброе девичье имя потерять легко, обретать назад трудно, а порой и невозможно. Вот так-то! Ты полежи, а я распоряжусь, чтобы Прохор сходил к твоим родителям и сказал, что ты у меня, чтобы они не волновались.
Бабушка вышла, а Марийка обдумывала, что ей сделать, как поступить, чтобы не идти замуж за постылого Тихона. Бабушкины слова ее не убедили. Переживания последнего часа истощили ее физические и душевные силы, и она незаметно задремала. Проснулась она от громкого голоса своего отца, который на весь дом вопрошал:
- Где эта бесстыжая девчонка? Я ей покажу, как отца позорить на весь город, как обижать порядочных людей, я научу ее хорошим манерам!
И рядом журчал негромкий бабушкин голос, убеждавший отца не горячиться и пощадить чувства дочери:
- Ей и так, бедной, досталось. Хорошо, что я ее встретила. Она бежала, ничего не соображая, и чуть под мою пролетку не попала. Я едва ее успокоила. Пусть поспит, а ты попей чайку, глядишь - и сам успокоишься.
И она повела отца в столовую, где на столе шумел самовар и стояло множество вазочек с вареньем, печеньем, пирогами, пышками и восточными сладостями, до которых Марийкина бабушка была ох, как охоча. Прихлебывая чай из блюдца, она неспешно говорила сыну:
- Смотри, Николаша, не перегни палку. Марийка характером вся в тебя пошла: такая же горячая и безудержная, края не ведает. Сейчас ей мир без Петра пустым кажется, в монастырь рвется. Обидел он ее крепко. Испугался гнева твоего и отверг ее. Ты и отпусти ее в монастырь пожить. Порядки там строгие, она их долго не выдержит и вернется под отцовское крыло. А ты тем временем Петра спровадь подальше из города, с глаз долой - из сердца вон. И тут уж она из твоей воли не выйдет.
Отец слушал свою мать, Марийкину бабушку, по-бычьи наклонив упрямую голову и нахмурившись, но постепенно лицо его прояснялось. Он тряхнул своими кудрями и, прихлопнув ладонью по столу, сказал:
- Это ты, мать, хорошо придумала. Что ж, в монастырь, так в монастырь! А Петра я пошлю на свои подмосковные мануфактуры, домишко ему с семьей прикуплю и деньжишек дам на разжитие. Словом, не обижу, если он и думать забудет про Марийку.
Марийка ожидала отцовского гнева и уже приготовилась сражаться за свою любовь не на жизнь, а на смерть, а отец обнял ее за плечи и ласково заговорил:
- Вот видишь, доченька, какого ты себе кавалера выбрала! Не любит он тебя, раз так легко от тебя отказался. И ты забудь его! Ты у меня вон какая красавица, мы тебе такого удальца отхватим, что все ахнут!
- За Тихона не пойду! - дерзко заявила Марийка, с опаской поглядывая на отца и ожидая его неминуемого гнева. Но отец и не думал гневаться. И тогда Марийка с отчаянной решимостью выпалила:
- Я в монастырь решила идти!
- Что ж, дело хорошее. Только монастырь, дочка, не всякого принимает и не всякий может там прожить всю жизнь. Поезжай в монастырь к матушке Серафиме, поживи там, присмотрись к порядкам и, если ты своего решения через полгода не изменишь - с Богом! Мы с матерью дадим тебе свое благословение.
Марийка не ожидала от отца такой сговорчивости и от неожиданности растерялась, а отец продолжил:
- Завтра же поговорю с матушкой Серафимой, а сейчас поедем, дочка, домой, а то там мать, поди, волнуется.
На другой день отец отвез Марийку в монастырь. Матушка Серафима встретила ее приветливо и отвела в маленькую чистую и темноватую келью, убранство которой состояло из многочисленного количества икон, перед которыми теплилась лампада и горели свечи, распространяя сладкий, слегка удушливый запах, узкой кровати, аккуратно заправленной, маленького столика-комода, втиснутого между кроватью и стеной, и миниатюрной скамеечки. На столике лежали Псалтирь, Евангелие и Библия. Марийка не ожидала увидеть такой аскетической обстановки. Ей некуда было даже поставить свою объемистую плетеную корзину-чемодан с вещами. Матушка Серафима между тем подала знак стоявшей сзади нее молодой монахине, и та унесла Марийкин чемодан и принесла платье из темной, почти черной шерсти, темные чулки с подвязками и темные ботинки на низком каблуке. Только головной платок был белого цвета.
- Ну, Марийка, прощайся с отцом и переодевайся. Сестра Софья познакомит тебя с нашим распорядком. Ты его лучше запиши. У нас не рекомендуется опаздывать. Отныне тебя будут звать сестра Мария. Ты поживешь у нас, сколько захочешь, послушницей. Жить будешь по нашему уставу и исполнять все, что тебе поручат. Надеюсь, что тебе у нас понравится.
Марийка с брезгливостью осмотрела шершавое на ощупь платье, грубые чулки, почти мужские ботинки, и невольный вздох вырвался из ее груди. Она постаралась его подавить, но смутная тревога уже поселилась в ее сердце вместе с глубоким сожалением. Отец обнял ее, коротко пожелал ей счастливого пребывания в монастыре и уехал.
Марийка переоделась и хотела посмотреть на свое отражение в новом наряде, но, сколько ни искала зеркало, так и не нашла. Это привело ее в еще большее уныние. Она не мыслила своей жизни без зеркала. Ее день начинался с зеркального отражения и им заканчивался. В келью заглянула сестра, которая приносила ей одежду, и сказала:
- Сестра Мария, ты опоздала на вечернюю молитву, все уже собрались, ждут только тебя. Матушка просила тебе напомнить.
Марийка пошла вслед за сестрой по узкому длинному темному коридору в просторную молельную комнату. В ней находились монахини молодые и пожилые, все в одинаковых темных платьях и покрывалах. Когда Марийка вошла, они из-под полуопущенных глаз внимательно ее рассматривали. Матушка подала сигнал, и зазвучали песнопения. Марийка их слушала и не слышала. Мыслями она унеслась в отцовский дом, представляя, что все собрались за вечерним чаем и нет только ее. Сестры молились долго, и Марийка утомилась от долгого стояния и поклонов, ныли ноги и спина, и хотелось присесть, а еще лучше, прилечь. Когда, наконец, Марийка добралась до постели и вытянулась под одеялом, сон мгновенно смежил ее веки, и она крепко уснула. Ей показалось, что она спала одно мгновение, а ее уже подняли на утренние молитвы. За окном было темно, голову клонило к подушке, но нужно было вставать и идти. Кое-как одевшись, Марийка снова шла длинным коридором, и снова звучали бесконечные, как ей казалось, молитвы. А после молитв ей поручили мести просторный монастырский двор, и она усердно махала метлой, а двор все никак не кончался. У Марийки ныли плечи и руки, страшно хотелось есть. Наконец-то позвали в трапезную, но завтрак не принес желанного насыщения. Он состоял из кружки молока, которое Марийка не терпела с раннего детства, и ломтя ржаного хлеба. Хлеб она съела, а молоко отставила в сторону. И потекли день за днем, проходящие в бесконечных молитвах, труде и похожие один на другой, как братья-близнецы. Марийка уставала так, что без сил падала в постель и засыпала мертвецким сном. Монастырская жизнь имела для нее лишь одну светлую сторону - она почти забыла свое чувство к Петру. Осталась только тоска по беззаботной прежней жизни в отцовском доме. Она потеряла счет времени, руки ее огрубели, лицо покрылось крестьянским загаром. Никто не узнал бы в юной послушнице прежней задиристой и отчаянной девчонки. Лето подходило к концу, зарядили нудные осенние дожди, и Марийка затосковала с новой силой. И однажды, набравшись решимости, она постучала в келью матери-настоятельницы.
- Войдите! - услышала она приветливый голос и вошла в келью с отчаянно бьющимся сердцем.
- Матушка, - обратилась она робко к настоятельнице, - вы сказали, что я могу по желанию в любое время уехать домой. Я очень хочу домой, я истосковалась по своим родным. Отпустите меня!
- Я не могу этого сделать. Твой отец привез тебя на полгода. Продлить срок по желанию ты можешь, а сделать его короче - нет. Тебе, сестра Мария, не хватает смирения и покорности. Думаю, что жизнь в монастыре тебе полезна. Ты научилась порядку и терпению, выучила многие молитвы, приобщилась к труду. Разве этого мало? Поживи еще. Постарайся полюбить монастырскую жизнь. Пойми, за забором бушуют человеческие страсти и пороки, а здесь ты живешь жизнью, приближенной к Богу, здесь нет места суете и мирским радостям, которые отвлекают душу и постепенно убивают ее. Иди, дочь моя, и подумай хорошенько над тем, что я тебе сказала.
Голос матушки был ласковым и доброжелательным, но глаза смотрели на Марийку с легким холодком отчуждения. Она, по всей видимости, забыла молодое кипение крови, и ей было не понять стремление Марийки вырваться из этого благообразного распорядка и окунуться в привычный мир житейской суеты. Марийка не ожидала такого решения своей участи, и вся ее необузданная натура восстала против него. Она не могла больше оставаться в этом замкнутом пространстве тишины и сосредоточения, покорности и молитвы. "Бежать! Бежать, как можно скорее!" - стучало у нее в мозгу. Но как осуществить свое намерение? Каждый ее шаг под контролем, ворота монастыря на запоре и днем, и ночью. Помог случай. В монастыре ожидали приезда высоких гостей-паломников. Все сестры были заняты приготовлениями к их приему, и Марийка оказалась предоставленной самой себе. Больше половины дня она провела вблизи ворот с молитвенником в руке, изображая полное погружение в молитву, а сама зорко следила за тем, как ворота открываются и закрываются. На какое-то мгновение сестру-привратницу отвлекли, и Марийка юркнула в полуоткрытые ворота и быстрым шагом пустилась по дороге. При каждом подозрительном звуке шагов или тарантаса она пряталась в придорожные кусты. Так она благополучно добралась до ближайшей деревни, но дальше путь для нее был закрыт: у нее не было денег. К тому же, она изрядно проголодалась. Осторожно оглядываясь, она постучала в крайний дом. На стук вышла пожилая женщина, подслеповато щурившая глаза, и спросила:
- Тебе чего, милая? Ты, часом, не заблудилась?
Марийка хотела соврать, но вместо этого расплакалась горько и безутешно. В глазах женщины промелькнуло сочувствие. Она сделала приглашающий жест и вошла в дом. Марийка вошла следом. В горнице было чисто и просторно. На подоконниках цвела герань алым цветом, создавая праздничный настрой и придавая жилью особый уют и домашность. Женщина усадила Марийку на стул, и сама села напротив, приготовившись выслушать причину ее слез. И Марийка неожиданно для самой себя поведала ей о своей печали, о своем пребывании в монастыре, о своей тоске по привольной девичьей жизни в родительском доме, впрочем, из осторожности не называя своего имени и городка, в котором она жила. Женщина слушала ее, не перебивая и явно не выказывая своего сочувствия Марийкиному горю. Когда Марийка закончила свое повествование, женщина строго сказала:
- Да, девонька, не легко тебе придется в жизни с твоим характером. Отца ты не почитаешь, не слушаешь, монастырский устав тебе не по нраву. Ты хочешь жить по своей воле, что ж, живи, да на судьбу не сетуй. Чем я тебе могу помочь?
- Не знаю, - честно призналась Марийка. - Если я вернусь домой, отец снова отправит меня в монастырь, а я там больше не выдержу. Я умру там, умру! - и Марийка зарыдала с новой силой.
Женщина изучающе смотрела на Марийку, а затем, видимо, приняв какое-то решение, сказала:
- Если хочешь, оставайся у меня в работницах за еду и кров. Делать ты, как я вижу, особо ничего не умеешь, придется тебя всему учить. Вон у тебя ручки какие тонкие и белые. А, как научишься, так и плату тебе положу. Живу я одна, а хозяйство у меня немалое: две коровы, телята, поросята. А птицу уж я не считаю за труд, она сама себя прокормит. Ну как, согласна?
Марийка не знала, что ответить. Ее пугала перспектива возвращения домой, но и жить в наймичках она никак не хотела. Женщина равнодушно ждала ее решения. Наконец, страх возвращения в монастырь пересилил, и Марийка еле слышно прошептала:
- Я согласна.
- А, коли согласна, утирай слезы и переодевайся. Не гоже в монастырской одежде показываться на люди. Соседям скажем, что ты моя бедная родственница. Меня зовут Домна Евграфовна. Можешь звать меня тетя Домна.
С этими словами Домна Евграфовна бросила Марийке узелок с одеждой. В узелке оказалось простое застиранное, но еще крепкое и чистое ситцевое платье, фартук и косынка. Марийка переоделась и превратилась в миловидную крестьянскую девушку. Домна Евграфовна показала ей маленькую, но чисто прибранную каморку, в которой стояли деревянная
кровать, застеленная лоскутным покрывалом, маленький столик и табуретка.
- Вот здесь ты будешь жить. Столоваться будешь вместе со мной. Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство.
В обязанности Марийки входил не только уход за домашней скотиной, но и уборка дома, готовка, огромный огород и множество других дел, которых было столько, что некогда было присесть и отдохнуть. От зари до зари трудилась Марийка, а Галчиха, так звали Домну Евграфовну все в округе, никогда слова доброго не сказала ей, никогда не приободрила, а только ворчала недовольно: и то Марийка сделала не так, и это - не этак. Да, и то правда. На первых порах Марийка ничего не умела, но у нее было большое желание угодить своей хозяйке, и она старалась. К тому же, кое-что она усвоила, проживая в монастыре. Дни бежали быстро. Незаметно наступили холода, которые всегда приходят внезапно, когда их не ждешь. Исподволь они наступают: сначала небольшие заморозки одевают в иней траву и кусты, лишь слегка прихватывая землю и заставляя листву стелиться под ноги дивным ковром от порывов ветра, а уж потом полетит легкий снежок, который и не задерживается, вроде, на земле, а тает. И лишь однажды утром выглянешь в окно, а на дворе - белым-бело от выпавшего за ночь настоящего снега, и мороз заворачивает не на шутку. Дел с зимой у Марийки не убавилось: нужно и хвороста для растопки набрать и печи истопить, чтобы тепло стало в большом доме. Руки у Марийки огрубели, щеки обветрели и жарким огнем полыхали на морозе. Зимой день короток, а вечер длинный, вот и слушает Марийка целый вечер ворчание Галчихи, сидя за прялкой или пяльцами. Не дает ей Галчиха ни минуты отдыха. И поговорить-то бедной девушке не с кем. Бежала бы Марийка из этого опостылевшего ей дома, да куда и как? Денег у нее нет, домой возвращаться боязно, а в монастырь не хочется. Ждет Марийка весны и надеется, что настанет в ее жизни светлая полоса.
Близилась рождественская пора, и все в доме тщательно мылось и скоблилось. А еда была совсем скудная, как никак - пост. Однажды утром Галчиха скупо проронила:
- Приготовь грибную лапшу, да побольше. К обеду ожидаю гостей. Кашу свари, да порассыпчатей, как я тебя учила. И про взвар не забудь.
Готовит Марийка, а у самой мысли вокруг ожидаемых гостей вертятся: кто такие, молодые ли, старые, мужчины или женщины. К предстоящему обеду Галчиха принарядилась, вытащила из сундука темно-зеленое атласное платье, отделанное кружевом, и чепец в тон платью из таких же кружев, что и отделка на платье. Выдала она и Марийке почти новое платье из светлой саржи и нарядный передник. Перед приездом гостей строго приказала:
- Ты гостям на глаза особо не лезь. Сделала свое дело и отойди в угол, но из комнаты не уходи, вдруг что понадобится.
И куда только подевался вечно недовольный вид Галчихи: щеки ее разрумянились, глаза словно стали больше и приветливее, и Марийка с удивлением отметила, что Галчиха - совсем еще не старая женщина. И вот раздался звон колокольчиков сначала издалека, потом все ближе, ближе. К дому подкатили сани и из них вылезли закутанные в тулупы двое мужчин: молодой и пожилой. Никак не рассмотреть через замороженные стекла их лиц. Но вот они переступают порог, и Марийка в смятении узнает Ефрема Бережного, друга отца, и его сына Тихона. Никак не ожидала она их здесь увидеть. Только не попасться им на глаза! Но как избежать встречи? Не осознавая, что она делает, Марийка тихонько выскальзывает в сени, хватает плюшевый жакет, накидывает на голову шаль хозяйки, сует ноги в валенки и опрометью выскакивает во двор, где у крыльца стоят сани с нерасседланной лошадью, неторопливо жующей овес из подвязанной торбы. Одно мгновение - и девушка уже в санях, торопливо и сноровисто отвязав лошадь и лишив ее сладкого корма.
- Но, родимая! - кричит Марийка, стегнув кнутом ничего не понимающее животное, и вихрем выносится со двора. Она не думает об оставленном позади доме, приютившем ее, ни о Галчихе, ни об ее гостях. Одна мысль гонит ее прочь: только бы ее не увидели и не узнали Бережные! Лошадь мчится знакомой дорогой, все дальше унося Марийку, а она все подстегивает и подстегивает свою спасительницу, не чувствуя первоначально холода и обжигающего ветра, который постепенно проникает под короткий плюшевый жакет, и девушка начинает сначала мерзнуть слегка, а потом мороз берет ее в свои ледяные объятия все настойчивее и жестче. Руки ее коченеют, и она их по очереди греет в карманах жакета, но это помогает слабо. В конце концов, Марийка падает на дно саней, зарывшись в лежащее сено, и отдается на волю судьбы. Окоченевшую от холода девушку лошадь привозит к дому своего хозяина и останавливается. Вышедшая хозяйка, мать Тихона, находит замерзшую Марийку и зовет домочадцев помочь перенести ее в дом, где ее руки и ноги растирают снегом, смазывают гусиным салом, а саму пришедшую в себя нежданную гостью поят чаем с липовым отваром и малиновым вареньем и укладывают на теплую печь. В замерзшей девушке никто не признал дочь богатого фабриканта. Лишения последних месяцев, скромная одежда изменили Марийку до неузнаваемости.
Блаженный и спасительный сон смежает ее мигом отяжелевшие веки, и она до самого утра спит без сновидений. Она пробудилась первой и в первую минуту не поняла, где она и как попала на эту печь, чей этот дом и кто приютившие ее люди, но потом все вспомнила и снова всполошилась, и засобиралась. Она твердо решила идти домой, повиниться перед отцом и умолить его не отправлять ее снова в монастырь. Осторожно Марийка спустилась с печи, тихонько, стараясь не шуметь и не скрипеть половицами, оделась и тайком выскользнула за дверь. Раннее утро встретило ее серым безрадостным небом, ледяным ветром и снежной порошей, летящей в лицо. Что есть духу, она пустилась бежать, чтобы не замерзнуть, и через какие-то полчаса уже стучалась в ворота родного дома.
Родители ахнули, увидев дочь живой и невредимой. Они уже потеряли надежду увидеть ее когда-либо. Мать зарыдала, а отец неприметно смахнул непрошеную слезу. Только Пронька, вихрем влетевшая в комнату, повисла на Марийке и целовала ее обветренное лицо, смеясь и плача:
- Мариечка, ты вернулась! Ты вернулась! - захлебывалась она от восторга. Подошла и мать, обняла блудную дочь, прижала к себе и долго не отпускала, словно боялась, что она исчезнет, растворится в пространстве. Отец, скрывая свою радость, ворчал:
- Ну, будет, будет! Задушите девчонку. Дайте и мне посмотреть на нее. Похудела-то как! А ну, мать, мечи на стол все, что Бог послал!
Мать засуетилась, все домочадцы бросились помогать ей, и через короткое время стол ломился от яств и разносолов. Все ждали Марийкиного рассказа, но она никак не могла решиться начать. Она боялась отцовского гнева. Ей было и невдомек, что родители ее, отчаявшись когда-либо увидеть свою дочь, были переполнены радостью снова обрести ее живой и невредимой, не могли насмотреться на нее и нарадоваться. Наконец, Марийка вымолвила, трепеща от страха перед отцом:
- Папенька, только не отправляйте меня больше в монастырь!
И такая страстная мольба прозвучала в ее голосе, что отец смутился и прослезился, сам рассердился на себя за эту невольную слабость и сказал:
- Никуда я тебя, дочка, больше не отправлю. Разве что - только замуж. Как, дочка, пойдешь замуж?
Марийке казалось, что теперь она во всем и всегда будет слушаться отца. Пережитое не прошло для нее бесследно. Первые дни после ее возвращения в доме царили мир и согласие. Дочь всем своим видом демонстрировала полную покорность воле отца, а отец не мог на нее нарадоваться, видя ее смирение и кротость. Как рада была Марийка вернуться в привычный мир родного дома, смыть с себя "дорожную пыль", надеть привычные одежды из мягких и дорогих тканей, спать на пуховой роскошной постели, сколько душеньке будет угодно, заниматься любимым вышиванием. Дни проходили в радости, довольстве и спокойствии. Все домашние любили ее, а она - их.
О.эта волшебная пора святочных гаданий! Кто из молодых девушек не гадает в святочную неделю? Не удержалась от этого соблазна и Марийка. Вместе с подругами собрались они в неостывшем от банного жара предбаннике, разложили полукругом блюдце с водой, зеркало, чашку с просом, ключи, плошку с землей и кольцо. Одна из девушек выкрикивала имя той, которой гадали на суженого, а другая запускала в полукруг заранее пойманного петуха. Пронька, затаив дыхание, подглядывала из-за большой кадушки с водой. Это место она облюбовала заранее и заблаговременно оборудовала себе тайное убежище. Она залезла в мешок и изнутри прихватила его верх, чтобы подумали, что мешок стоит давно и по делу. А, когда девушки собрались, и стали гадать на суженого, она незаметно из мешка выбралась и блестящими от волнения глазенками следила за всем происходящим. Подошла очередь Марийки. Петух, не спеша и важно, прошелся от одного конца полукруга к другому, клюнул блестевшее кольцо, остановился перед зеркалом, повертел головой из стороны в сторону, попил воды из блюдца и рассыпал просо, опрокинув чашку.
- Ой, Марийка! - сказала девушка, выпускавшая петуха. - Быть тебе в этом году замужем за щеголем, мотом и пьяницей.
- Это еще почему? - рассердилась Марийка.
- Смотри: в кольцо стукнул - к замужеству скорому, перед зеркалом вертелся - щеголь, воды попил - пьяница, а просо рассыпал - бесхозяйственный и беспутный будет.
- А если бы стукнул в ключи? - подала голос Пронька.
- А вот, если бы стукнул в ключи, значит, был бы хозяйственный. Ой, кто здесь? - вдруг испугалась девушка.
- Это я, - сказала Пронька и вылезла из своего убежища. - Марийка, не ходи замуж за пьяницу и мота!
- Глупости это все! - заявила Марийка. - Не верю я вашему гаданию. Я вовсе не собираюсь замуж.
- Ничего не глупости, - загалдели разом все девушки. А та, которая толковала гадание, таинственным шепотом продолжила:
- Вот в прошлом году Насте Нефедовой петух нагадал смерть, никто не верил, а она умерла.
Девушки мигом притихли, гадать расхотелось, и они стали прощаться с Марийкой и расходиться по домам. Пронька прижалась к сестре и сказала:
- Не кручинься, сестрица! Ты просто выходи замуж за Тихона Бережного. Он не пьет, деньгами не сорит, а уж красивый какой!
Пронька даже зажмурилась от восхищения. Ничего не ответила Марийка, но на душе стало тревожно. Она уже жалела, что гадала на судьбу, но сделанного не воротишь. Погасив горевшие свечи, сестры вышли из бани. Ночь была дивно хороша: ярко светила луна, заливая все таинственным голубоватым светом, сугробы искрились и казались нарисованными неведомым художником, который оттенил голубизну ночного снега чернотой теней, звезды горели низко и ярко. Морозный воздух был чист и свеж. А тишина, какая была вокруг тишина! Казалось, что они на всем свете одни, затерялись в этом голубоватом мире. Зачарованные сестры остановились, не в силах нарушить волшебство ночи. Скрипнула дверь, кто-то вышел на крыльцо, и голос отца прорезал тишину:
- Марийка, Пронюшка, где вы? Идите домой, ужин простывает!
После ужина Марийка, сославшись на усталость и головную боль, ушла к себе. Она решила погадать еще раз. У постели она поставила на стул миску с водой, положила на нее две дощечки и после вечерней молитвы перед сном промолвила:
- Суженый-ряженый, покажись мне этой ночью. Кто меня через мосток переведет, тот и жених мне.
Спала она крепко. Только под утро ей приснился сон. Идет она с Тихоном по зеленому лугу и подходят они к реке. Им нужно на другую сторону, а моста нет, переброшены через реку два небольших бревна. Страшно ей переходить, а Тихон взял ее за руку крепко так и перевел на другую сторону реки. Проснулась Марийка и решила, что это - судьба, быть ей замужем за Тихоном. Но как же тогда гадание с петухом? Тихон - не мот, не пьяница. Что-то не сходится в этом гадании. Она тряхнула своей головой, отгоняя непрошеные мысли, и стала одеваться. А внизу уже Пронька щебетала, рассказывая отцу и матери про вчерашнее гадание. Те, против ожидания, не смеялись. Когда родители остались одни, отец сказал:
- Нужно Марийку замуж выдавать за Тихона, пока не объявился этот самый мот и пьяница. Как бы Петр не вернулся.
Когда отец снова заговорил про Тихона, Марийка спорить с ним не стала. Она и сама уже решила, что лучшего мужа, чем Тихон, не найти: он красив, богат, услужлив, образован. Только вот почему сердце ее не принимает его? Что за глупое у нее сердце?
На службе в церкви Марийка вслушивалась в красивый мощный бас Тихона, который легко перекрывал остальные голоса хора и вел их за собой, и ей уже не было страшно вручить ему свою судьбу. Подходя к кресту после окончания службы, Марийка встретила испытующий взгляд Ефрема Бережного, отца Тихона, который, протягивая ей крест для целования, укоризненно сказал:
- Давненько не была на исповеди.
- Я исповедалась в монастыре, куда ездила с папой, - дерзко ответила она, поспешно отошла от него и смешалась с толпой прихожан.
Со службы она чинно шла рядом с родителями, и в душе ее разгоралась тихая радость от осознания красоты погожего зимнего дня, от присутствия близких и дорогих ее сердцу людей. И еще звучала в душе светлая мелодия Херувимской, и голос Тихона, который она услышала как бы впервые, и он проник в самые потаенные уголки ее сердца. После святочного сна она все чаще и чаще думала о нем уже без прежней неприязни, а с тайным волнением.
Неожиданно над ее ухом мягко прозвучало:
- Добрый день, Мария Николаевна! Здравствуйте, Николай Пантелеевич и Анастасия Васильевна!
Марийка оглянулась и увидела открытое лицо Тихона; это он так почтительно приветствовал ее и родителей. Лицо ее вспыхнуло жарким румянцем, ведь она только что думала о нем. И вот он уже стоит перед ней, склонив в легком поклоне голову. Она рассердилась на саму себя, а заодно и на него, небрежно ответила на его приветствие и отвернулась с равнодушным видом. А Тихон, словно не заметив ее отчуждения, пошел рядом с ней, пытаясь завоевать ее внимание каким-то пустячным разговором. Он, такой уверенный в себе на клиросе и с другими людьми, с нею терялся и робел, и именно эта его робость и не нравилась ей. Про себя она звала его "мямля", сравнивала его с Петром, и это сравнение было не в пользу Тихона. Ей хотелось, чтобы он скорее ушел, чтобы они быстрее дошли до дома, но в разговор включился отец, и Марийка с тоской думала, когда же эта ее душевная мука кончится. Она сама не понимала себя. Несколько минут назад она с теплотой и даже нежностью думала о Тихоне, хотела его увидеть, а увидела, и ей стало тягостно и неуютно в его обществе. В Тихоне жило как бы два человека: один - талантливый, красивый, уверенный в себе, а второй - размазня, тютя-матютя, как говорили про таких в их городке. Не понимала она, что Тихон оттого робеет в ее присутствии, что любит ее и боится нечаянным взглядом или словом обидеть ее. Наконец, дошли до дома, и отец неожиданно пригласил Тихона на обед, разговеться, как он выразился, чем Бог послал. Марийка надеялась, что Тихон откажется, но он легко и без колебаний согласился на приглашение отца.
За обедом Марийка исподтишка рассматривала Тихона. Впервые она видела его так близко. Лицо у Тихона чистое, приятное и даже, может быть, красивое, но что-то в нем отталкивало Марийку, а что именно, она никак не могла понять и оттого испытывала беспокойство. У него были густые черные брови, сходящиеся на переносице, гордый с горбинкой орлиный нос, длинные до плеч густые, слегка волнистые темные волосы и темные же усы и бородка. Глаза темно-карие, в меру крупные и опушенные густыми черными ресницами, смотрели ласково и приветливо на окружающих. Выражение глаз не вязалось с горделивой красотой его лица и придавало ему какую-то незавершенность и беззащитность. Тихон оказался приятным собеседником, свободно поддерживающим разговор на разные темы. Он много шутил с Пронькой, рассказывая ей разные забавные истории, и та в восторге смеялась его шуткам и не сводила с него восхищенного взгляда. На Марийку Тихон почти не смотрел, обращался к ней изредка и называл при этом почтительно Марией Николаевной. Она тихо бесилась и выжидала момент, когда можно будет уйти из-за стола, не вызывая раздражения у отца. Наконец, тягостный для нее обед подошел к концу, и она, сославшись на головную боль, ушла в свою светелку, вежливо попрощавшись с гостем. В комнате она дала выход своему недовольству, отыгравшись на ни в чем неповинном коте, который сладко дремал на ее девичьей кровати. Она резко смахнула его на пол, бросилось ничком на неразобранную постель и стала перебирать в памяти все события дня, связанные с Тихоном. Не могла она разобраться в своих чувствах: Тихон и нравился, и отталкивал ее одновременно. Размышления ее прервала Пронька. Она вихрем ворвалась в комнату и затормошила сестру:
- Марийка, Марийка, а Тихон сказал, что ты очень красивая! Я надулась, а он добавил, что я тоже обещаю вырасти замечательной красавицей. Так и сказал. Ну, почему тебе так везет, ты уже взрослая, а мне еще нужно расти? Если бы я была такая, как ты, я обязательно вышла бы замуж за Тихона. Он такой замеча-а-ательный! - протянула она нараспев.
- И ничего не глупая! Побольше твоего понимаю. Ты вот нос воротишь от Тихона, а он - самый лучший на свете!
- Пронька, да ты никак влюбилась в него!
И вдруг Пронька топнула в гневе ногой:
- Не смей смеяться! Может, и влюбилась, тебе что за дело? Только я никогда бы не променяла его на Петра!
- При чем здесь Петр? Я и думать о нем забыла.
- Забыла? А он приехал, между прочим, весь такой важный, расфуфыренный.
- Мне какое до этого дело? - отозвалась Марийка, но сердце тревожно застучало. Только этого ей не хватало!
Вечером под окном дома раздался гитарный перебор, и такой знакомый голос запел слова, заставившие девушку затрепетать:
-Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою!
Сердце Марийки рвалось навстречу этому голосу, но она себя сдержала, погасила свет и легла спать. Но сон не шел к ней. Она лежала и думала:
" Ну, почему так устроено сердце?". Ведь знает она, что Петр ей - не пара, что не любит он ее и вряд ли она будет с ним счастлива, что ей больше подходит Тихон, который и краше Петра, и характер у него золотой, как все вокруг твердят, а не лежит к нему своевольное девичье сердце. Она пытается заставить себя полюбить Петра, ищет в нем все положительное и привлекательное. Но чем больше старается, тем холоднее становится в душе и все чаще вспыхивает необъяснимая неприязнь к нему. А голос за окном пел и звал, томил призывными словами:
- Так взгляни ж на меня
Хоть один только раз!
Марийка укрыла голову подушкой, чтобы не слышать и не поддаваться колдовскому очарованию страстного цыганского романса. Вот и голос у Тихона лучше, чем у Петра, а нет в нем того буйства, удали, что так влечет неопытное молодое девичье сердце. Кажется, Марийка поняла, в чем дело: Тихон, на ее взгляд, слишком правильный и скучный, а Петр ближе ее своевольной натуре.
На другой день прибежала к Марийке подружка Галинка и сказала, что ее хочет видеть Петр. Он будет ее ждать в кондитерской. Галинка, закатывая к небу глаза, с придыханием говорила, что Петр очень изменился и, видимо, разбогател, выглядит настоящим франтом и сорит деньгами. С наружным спокойствием и напускным равнодушием выслушала Марийка эту новость, а сердце забилось так сильно, словно с привязи сорвалось и помчалось вскачь. Ничем не выдала она своего волнения, и голос ее звучал ровно и бесстрастно, когда она ответила подруге;
- Кто такой Петр? Я такого не помню и не знаю. Мне незачем с ним встречаться и не о чем говорить.
Галинка не верила собственным ушам: неужели это Марийка? Ведь она так любила Петра!
- Может, и любила, да разлюбила. Так ему и передай. И пусть под окнами больше не распевает, меня его серенады больше не трогают. Я люблю Тихона и за него собираюсь замуж.
И с такой уверенностью она произносила эти слова, что Галинка ни на секунду не усомнилась в их правдивости. Но Марийка больше убеждала саму себя, чем подругу. Ей самой было нужно утвердиться в том, что Петр ей безразличен; не смогла она простить ему недавнего предательства, не прошла горькая обида, еще свежи были в памяти пройденные ею испытания.
За ужином она сказала отцу:
- Если Тихон не передумал жениться на мне, пусть засылает сватов - я согласна стать его женой.
На другой день состоялось сватовство, и начались предсвадебные хлопоты: составили список гостей, подсчитали предстоящие расходы, назначили день свадьбы, срочно дошивалось приданое. Свадьбу решили играть сразу после окончания пасхальной седмицы. По обычаю свадьбе предшествовало "зарученье" или смотрины невесты, на которых договаривались о размере приданого, знакомились со всей родней жениха и невесты. Приехала на смотрины и Домна Евграфовна, как оказалось, родная сестра матери Тихона. Марийка, как увидела ее, побледнела и сделалась сама не своя. Она боялась, что Галчиха признает в ней свою бывшую служанку, которая так поспешно покинула ее дом. Но та, все так же подслеповато щурившая глаза, видимо, ее не узнала или сделала вид, что не узнала. Очень внимательно рассматривала Марийку и мать Тихона, и девушка вся извелась от страха, что та припомнит ночную полузамерзшую гостью и раскроется ее тайна долгого отсутствия в городе. Но как не похожа была эта нарядно одетая, причесанная и ухоженная девушка на ночную беглянку! В общем, смотрины для Марийки из радостного события вылились в череду сильных переживаний. Тихон не узнавал свою невесту: так тиха и молчалива была она, такой казалась трепетной и покорной. Если бы он знал, какие бури бушуют в ее душе, какой страх переполняет каждую клеточку ее тела. Но он ни о чем не догадывался, изредка бросая вопросительные взгляды на свою мать, пытаясь угадать, какое впечатление произвела на нее его невеста. Он все старался подвести Марийку к матери, но та под любым благовидным предлогом старалась уклониться от встречи. И чем больше он старался, тем сильнее она на него злилась, внешне ничем своей злости не проявляя. Марийку выручила Пронька, отозвав ее в сторону по какому-то пустячному делу. В другой раз она бы отругала сестру, а сейчас была ей несказанно благодарна и старалась подольше задержаться возле нее.
Тем временем, Тихон подошел к своей матери и тетке, которые что-то оживленно обсуждали.
- Мама, как вам Марийка?
- Красивая девушка, Тиша, даже излишне красивая. А вот любит ли она тебя?
- Думаю, что любит, хотя мы об этом с ней еще не говорили.
- Вот-те раз! - вмешалась в разговор Галчиха. - Да о чем еще молодым говорить, если не о любви?
- Марийка - девушка серьезная, скромная.
- Сдается мне, что я ее где-то видела, но где - не припомню. А, впрочем, и вспоминать нечего. Я безвылазно живу в своей глуши, а она - городская краля, поди, деревни и не видывала.
И Галчиха перевела разговор на другое, а Тихон вернулся к своей невесте. Наконец, показавшийся необычайно долгим вечер смотрин закончился, гости стали расходиться. Марийка подошла к матери Тихона, и та, глядя на нее в упор, спросила:
- Любишь ли моего сына? Сумеешь сделать его счастливым? Он у меня такой, что мухи не обидит, да и ты, я вижу, не боевая. Дай вам, дети, Господь счастья и согласия! - и она расцеловала Марийку в обе щеки ото всей души, а та молча отстранилась и ничего не ответила будущей свекрови. Да, и что было говорить? Только теперь она осознала, что назад пути нет и что сама себя загнала в ловушку.
Прощаясь, Тихон хотел ее поцеловать, но она в страхе отшатнулась так резко, что чуть не упала.
- Что с тобой, Мариюшка? Разве я не жених тебе? Разве мы не обменялись обещаниями любить друг друга?
- Прости, Тихон, но я себя неважно чувствую, у меня очень болит голова. Ты меня поцелуешь в другой раз, ладно?
- Да, ты и впрямь на себя не похожа. Прости меня, что думаю только о себе. Иди отдыхай, моя любушка!
С этими словами Тихон вышел на улицу, а Марийка долго плакала в своей светелке о своей незавидной доле: она вдруг отчетливо поняла, что никогда не сможет полюбить Тихона и что вся их совместная жизнь будет сплошной мукой. Ах, зачем она согласилась стать его женой?
- Ты что сидишь в потемках? - раздался голос матери, и Анастасия Васильевна вплыла павой в распахнутую настежь дверь Марийкиной комнаты.
- Слава Богу, все закончилось! Уста-а-а-ла - нараспев протянула она и присела рядом с дочерью на кровать. - Да, ты никак плачешь? Что случилось, донюшка, кто тебя обидел?
Марийка обняла мать за шею, прильнула ей на грудь и сквозь слезы прошептала:
- Я сама себя, мама, обидела. Не люблю я Тихона, не смогу я с ним жить! Пожалей меня, родимая, подскажи, что мне делать, как мне быть?
Мать гладила Марийкины густые волосы, плечи и ласково, будто маленького ребенка, уговаривала:
- Дитятко мое, не ты первая выходишь замуж, как тебе кажется, без любви. И я лила слезы накануне свадьбы, а вот прожили с твоим отцом без малого четверть века. Поверь, стерпится, слюбится! А там детки пойдут и некогда будет о любви думать. Крепче каната детки свяжут ваши жизни воедино. А Тиша - достойная партия, а уж любит-то тебя как! Все наладится, доченька, все будет хорошо, поверь мне.
До полуночи проговорили мать и Марийка. Пронька несколько раз забегала, чтобы послушать их разговор, но ее немедленно изгоняли. После разговора с матерью Марийка немного успокоилась и крепко проспала до утра.
Недаром говорят: утро вечера мудренее. От вчерашних переживаний не осталось и следа. После завтрака посыльный принес роскошный букет цветов и большую нарядную коробку конфет:
- Велено передать Марии Николаевне. Кто такая будет?
Белые и алые розы букета оттеняли друг друга и говорили красноречивее слов. Марийка вспыхнула от удовольствия, принимая букет и конфеты. В букете оказалась записка, но не от Тихона. И хотя она была без подписи, Марийка сразу узнала витиеватый почерк Петра и хотела отослать обратно подарки, но посыльный уже исчез.
- От кого, душенька, подношения? Поди, от Тихона? - спросила мать.
- Да, да, маменька, - откликнулась дочь и поспешила уйти в свою комнату. Там она развернула записку и прочитала: "Приходи сегодня к вечерне, я буду ждать". Какая буря чувств поднялась в душе девушки! Она и негодовала на Петра, и радовалась тому, что он ее не забыл, и чувствовала невольную вину перед Тихоном и матерью. Ей хотелось с кем-то поговорить и излить душу, но с кем? И тут она вспомнила про бабушку. Та ее поймет, выслушает, не осудит и даст дельный совет. Марийка поспешно оделась и вышла из дома. Она так торопилась, что даже забыла поставить цветы в вазу, букет так и остался лежать брошенным на кровати.
Бабушка от Марийкиного рассказа пришла в сильное волнение:
- Ах, поганец! - возмущалась она. - Сначала бросил тебя, а теперь прослышал, что ты собираешься замуж, и заходил кругами. Я это так не оставлю! Не ты пойдешь к вечерне, а я. Уж я поговорю с ним! А ты, радость моя, отдай мне его дары, я сумею ими распорядиться.
Петра бабушка увидела сразу, как вошла в церковь. Он со смиренным видом стоял у иконы Божьей Матери, но не молился. Служба еще не началась, но прихожан собралось уже немало. Бабушка решительно подошла к Петру и сказала:
- Давай выйдем, нужно поговорить!
Петр безропотно вышел вслед за ней из храма. Бабушка подошла к пролетке, достала букет и коробку конфет и сунула их в руки растерявшегося Петра со словами:
- Не траться понапрасну, сударь! Не про твою честь моя внучка. А будешь мозолить глаза - беды не оберешься. Уж, мы сумеем найти на тебя управу.
С этими словами бабушка села в пролетку и приказала кучеру трогать, но Петр взмолился:
- Выслушайте меня! Я люблю Марийку. Я уже не прежний бедняк. На деньги, что дал мне ваш сын, я открыл дело, и оно у меня хорошо пошло. Марийка ни в чем не будет нуждаться, обещаю!
- А Марийка и так ни в чем не будет нуждаться. Отстань от моей внучки, парень, добром тебя прошу! Забыла она тебя, забыла!
Пролетка умчалась, а Петр остался стоять, прижимая к груди цветы и конфеты. Вид его был жалок, в глазах стояли непролитые слезы.
Марийка с нетерпением ждала бабушку. Та, войдя в дом, коротко бросила:
- Больше он тебя тревожить не будет, и давай к этому больше не возвращаться, внученька! Как был он вертопрахом, так и остался. С ним немало слез прольешь, поверь мне!
- Бабушка, ведь я его уже почти забыла, а он опять появился в моей жизни, и сердце у меня сейчас не в ладу с разумом. Умом я понимаю, что Тихон - надежная пара, а сердце его почему-то не принимает, чужой он для меня. Что делать мне, родная, научи меня?
- Молодое сердце горячее, оттого слепо. Оно прельщается видимым блеском, и потому девушкам нравятся молодые щелкоперы вроде Петра. А жизнь живешь долгую с человеком и очень важно, какой он. С иным, как с твоим дедушкой вся длинная жизнь одним мигом покажется, а с иным одна неделя - веком. Не ошибись, внученька, в выборе. От того, как ты решишь, зависит не только твоя судьба, но и судьба твоих будущих детей.
Слушала Марийка бабушку и вроде соглашалась с ней, но как представит, что Тихон будет всегда с ней рядом, что ей нужно будет терпеть его ласки и разговоры, так все в ней противилось и восставало.
А день свадьбы неумолимо приближался. Наступило светлое Пасхальное воскресенье. На службе в церкви голос Тихона звучал, как никогда прежде, и пел так проникновенно "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!", что ликование наполняло душу и поднимало ее в неземные выси, сердцу было сладко и упоительно отзываться на этот светлый гимн воскресения Христова. Благодатные слезы вселенской любви наворачивались на глаза Марийки, и ей казалось: вот оно, высшее счастье, за которое можно умереть без сожаления. Она оглянулась на мать и бабушку и поразилась одинаковому выражению их лиц, просветленному и восторженному. Значит, не она одна так чувствует величие и красоту этого праздника. В этот момент она любила особой любовью и мать, и бабушку, и отца и Проньку, и всех окружавших ее людей, и Тихона с его потрясающим по красоте голосом, и всю вселенную. Ей хотелось обнять всех и всем крикнуть: " Я вас всех люблю! Если бы вы знали, как я вас всех люблю!" Служба кончилась, но состояние душевной открытости и восторженной влюбленности не покидало девушку. Она радостно восклицала "Христос воскресе!" и троекратно по обычаю целовалась с родными и знакомыми. Ей было необычайно весело и хорошо, все казались милыми и близкими. И вдруг улыбка сошла с ее лица, и она потупила в испуге глаза. Петр смотрел на нее неотрывным взглядом, который проник в душу, взбудоражил ее, мигом вытеснив ее прежнее настроение и поселив в ней смятение. Ей казалось, что она забыла его, но, видимо, только казалось. Вот он смотрит на нее, и она под его взглядом цепенеет всего на один миг, а потом все ее существо внутренне устремляется к нему и только неимоверным усилием воли она заставляет себя не броситься ему навстречу, не утонуть в ласковости его взгляда. Краска заливает ее лицо и шею, а потом ее сменяет мертвенная бледность. Чтобы скрыть свое волнение, она резко отворачивается от него, но все равно чувствует его взгляд, он сковывает ее, прожигает спину, отчего та мгновенно холодеет и неестественно выпрямляется. Из счастливой, брызжущей весельем и доброжелательством девушки она в один миг становится похожей на мраморную статую с неестественно застывшей улыбкой на неподвижном лице. Всегда решительная, она не знает, что ей делать, как себя вести. Мать, заметив резкую перемену в настроении дочери, взглядом окидывает храм и замечает Петра, отрешенно стоящего неподалеку и не сводившего глаз с Марийки. Она берет дочь под руку и увлекает ее из храма, бросив на прощанье мужу:
- Догоняй нас, здесь слишком душно!
На улице Марийка немного пришла в себя и благодарно улыбнулась матери, а та спешит ее увести подальше от храма, от Петра. Мать что-то говорит, но Марийка ее не слышит и не понимает ее слов. Дремавшая в глубине ее души любовь к Петру вспыхивает с новой силой. Так в очаге вспыхивают дрова жарким пламенем, если на них плеснуть слегка керосином.
Никогда еще не казался Петр таким близким и желанным. А как ему идет эта шляпа и светлый макинтош! Мысли о прошлом , настоящем и будущем бурным потоком проносились в Марийкиной голове, мешая явь и вымысел, действительное и желаемое.
- Дочка, очнись наконец! Ты слышишь ли меня? - ворвался в ее сознание голос матери.
- Простите, мама, я задумалась.
- О чем ты так задумалась, что даже не слышишь родную мать? Я уже несколько раз тебя окликала. Верно, о Петьке своем? Ишь, охломон вырядился! А глазищи-то, чисто, как у разбойника! И что ты в нем только нашла? По нему острог плачет.
- Что вы такое говорите, мама? И за что вы его невзлюбили?
- А за что ты невзлюбила Тихона?
- Не знаю. Просто, он мне чужой.
- А мне чужой твой Петька. Никогда не дам тебе родительского благословения.
- Мама, ну что вы так разволновались? Я о Петре и думать забыла.
- Как же, забыла! Думаешь, я не видела, как ты обмерла, когда его увидела? Послушай меня, дочка - забудь Петра. До добра тебя эта любовь не доведет.
Марийка и сама это понимала своим разумом, но сердце жило своей своевольной жизнью и не слушало разума. Дома за праздничным столом она была необычайно молчалива и тиха. Тихон на правах жениха восседал с нею рядом и пытался расшевелить ее, но все его усилия были напрасны. Чем больше он старался, тем мрачнее и молчаливее становилась она. Зато Пронька не умолкала ни на минуту. Она звонко смеялась шуткам Тихона и, кажется, готова была его слушать бесконечно. Ей так хотелось быть уже взрослой, чтобы Тихон заметил ее и ей дарил свое внимание, а не этой привередливой старшей сестре. В младшей сестре проснулся дух соперничества, и она не хотела уступать старшей своего права на взаимность. Ей очень хотелось, чтобы помолвка сестры расстроилась. Она заметила угнетенное состояние Марийки и угадала его причину, и у нее зародилась надежда, что ей удастся расстроить предстоящую свадьбу. Вечером перед сном она пришла в светелку сестры и стала на все лады расхваливать Петра:
- Марийка, а ты заметила, каким красивым был сегодня Петр? Все девушки не сводили с него глаз. А видела серебряную цепочку на его жилете? Наверно, дорогие часы к ней привешены? Ах, если бы я была взрослой, я обязательно бы влюбилась в Петра! Правда, он душка?
- Иди-ка, душка, спать! - огрызнулась Марийка. - Рано тебе еще о женихах рассуждать, я вот маме все скажу.
- Подумаешь, напугала! У меня даже юбка трусится от страха.
Она посмотрела на сестру долгим задумчивым взглядом и неожиданно спросила:
- Марийка, а ты и впрямь не любишь Тихона или только прикидываешься?
- Правда, правда, - печально откликнулась та.
- Ой, Мариечка, как же я тебя люблю! Какая же ты хорошая! - бросилась Пронька сестре на шею, целовала ее, тормошила.
- Да что с тобой? - изумилась та. - Что на тебя наехало, с чего такая любовь?
- Не выходи замуж за Тихона! Не губи его, свою и мою жизнь! - взмолилась Пронька.
- Да при чем здесь ты? Тебе еще расти и расти!
- А я уже выросла. Мне скоро будет пятнадцать. И я люблю Тихона. И он меня полюбит, вот увидишь! А ты выходи за Петра. Хочешь, я тебе помогу?
- Эх, ты - помощница! - обняла сестру Марийка. - Никто мне не поможет. Если я выйду за Петра, все родные проклянут меня. Так мне тошно, сестренка, что волком выть порой хочется. Я тебе завидую, твоей воле и беспечности.
На другой вечер Пронька шепнула Марийке:
- Выйди к бане, тебя там Петр ждет. Я родителям скажу, что ты пошла спать, что у тебя голова разболелась.
Тихонько выскользнула Марийка за дверь и, не чувствуя под собою ног, полетела к бане. Петр стоял в тени старой березы, уже развесившей свое весеннее убранство - сережки. Увидев вышедшую девушку, он протянул ей свои руки, и она бросилась в его объятья. Два молодых горячих тела прильнули друг к другу и не в силах были разъединиться. Весенний воздух пьянил и дурманил голову. Не размыкая объятий, Петр увлек Марийку в предбанник и целовал ее губы, глаза, щеки, а руки его все смелее распоряжались ее ослабевшим и разомлевшим телом. Последним усилием воли она оттолкнула его и выпрямилась во весь рост:
- Пусти меня, пусти! Я чужая невеста, мне не след быть с тобою наедине.
- Ты же сама позвала меня, я пришел, а ты меня теперь гонишь?
- Я не звала тебя. Мне сестра сказала, что ты меня ждешь, вот я и вышла.
- А мне она сказала, что ты хочешь меня видеть. Ай да, Пронька! - вдруг засмеялся Петр. - Значит, чужая невеста, говоришь? Ведь не любишь ты его, не любишь! Я же чувствую, что ты сердцем мне принадлежишь, так чего ты боишься? Я тебя замуж зову. Давай убежим, Марийка! Здесь нам не дадут быть вместе.
- Куда убежим, куда? - вдруг затосковала она. - Нет, Петенька, бежать нам некуда и вместе нам не быть. За Тихона меня прочат, и я слово ему дала.
- Слово, слово! Что оно значит, если рушатся наши судьбы?
- Прощай, Петенька! Поцелуй меня на прощанье крепко, крепко, чтобы помнила я твой поцелуй всю жизнь!
- Что же ты делаешь со мной, Мариюшка? Ведь я люблю тебя! - шептал Петр и исступленно целовал ее. Она отвечала на его поцелуи со страстью и вдруг внезапно оторвалась от него, вскрикнула:
- Прощай! - опрометью выскочила из бани и побежала к дому. За спиной ее развевался легкий шарф, словно крылья подраненной птицы.
- Где ты была? - спросила мать, внимательно вглядевшись в лицо дочери.
- Вечер чудесный, я на крыльцо выходила подышать.
- Подышала? А теперь иди спать, время позднее.
Придя в спальню, мать сказала отцу:
- Не хотела я тебя, Николаша, расстраивать, но скажу - Петр объявился и снова мутит голову нашей дочери.
- Что ж, добра, видно, такие люди не понимают, придется принять кое-какие меры.
- Что ты задумал?
- Не женского это ума дело, ложись-ка спать, а я пойду, прогуляюсь.
- Куда это ты, на ночь, глядя, собрался?
- Еще не поздно. Схожу к куму Ерофею ненадолго.
- Не ходи , Николаша! Что-то мне неспокойно.
- Не тревожься, я скоро вернусь.
Николай Пантелеевич ушел, а Анастасии Васильевне не спалось. Она заглянула в спальню дочери. Марийка сидела у окна в легком пеньюаре и с распущенными волосами. Лунный свет падал из окна на волосы, придавая им причудливый цвет и делая ее похожей на русалку из сказки. Почему-то шепотом, мать спросила:
- Что не спишь, донюшка?
- Не спится мне, мама. Так на душе тревожно отчего-то и хочется плакать.
- Это из-за Петра? Чем он тебя приворожил, окаянный?
Слезы покатились из глаз Марийки одна за другой неудержимым потоком. Она их не вытирала, и они падали и на пеньюар, и на распущенные волосы.
- Эк, ты сырость развела! - сказала мать, подошла к дочери, обняла ее, концом шали отерла слезы, прижала ее бедовую голову к своей груди и печально молвила:
- И в кого ты уродилась только? Все у тебя поперек родительской воли. Не люб нам с отцом Петр - так ты в нем души не чаешь. Нравится нам Тихон - ты от него нос воротишь. Пропадешь ты, Марийка, с таким характером! Отец из-за тебя ночами не спит, ждет-не дождется, когда, наконец, свадьбу сыграем.