Когда улеглась суматоха первых минут встречи после летних каникул, стали тише радостные восклицания и реже похлопывания по плечу, в аудиторию тихо и незаметно вошла новенькая девушка. Была она невысокой, слегка полноватой для своего возраста. Поражало ее лицо какой-то древнееврейской красотой, как у Незнакомки Крамского: большие серые глаза с тяжелыми темноватыми веками, обрамленными густыми длинными ресницами, гордый прямой с едва заметной горбинкой нос, красиво очерченные полные губы и матовый цвет лица с едва пробивающимся румянцем. Густые слегка вьющиеся пушистые волосы были заколоты в замысловатый пучок. Ее большие глаза с интересом разглядывали присутствующих. Она непринужденно прошла к столам-партам и села на свободное место рядом со мной. Все взоры устремились на нее, но она нисколько не смущалась, спокойно положила свою сумку, достала общую тетрадь и ручку и повернулась ко мне.
- Давай знакомиться, - приветливо сказала она. - Меня зовут Инна. Инна Зарецкая. А тебя?
- Я - Тихомирова Глаша. Ты к нам откуда?
- Из Одессы. Родители сюда переехали, и я поехала с ними, хотя могла продолжать учебу там. У меня в Одессе остались бабушка и дедушка, между прочим, довольно известные не только в Одессе специалисты по глазным болезням. А ты откуда? Местная?
- Нет. Я вместе с сестрой приехала из центральной России. Сестра поступила в пединститут, а я - сюда.
- Группа дружная?
- В общем-то, да. Правда, есть деление на местных и приезжих, но оно постепенно сглаживается.
В это время в аудиторию вошел преподаватель, и разговор прервался. Он продолжился во время перерыва. Инну интересовало все: и как я учусь, и какие любимые педагоги, и где живу, и как провожу свободное время, и кто у меня родители.
- Не много ли вопросов для первого раза? - смущенно спросила я. - Все тебе расскажу, и ты потеряешь ко мне интерес.
- А ты этого боишься?
- В общем-то, нет. Но все-таки хотелось быть немного загадочной и таинственной.
Инна засмеялась. Смех у нее был заразительный и очень красил ее. Мне с первых минут стало с ней легко и просто. У нас нашлось много общего: обе любили читать, увлекались поэзией. Я посещала драмкружок и СТЭМ (студенческий театр эстрадных миниатюр), в последнем даже была старостой и заслуженной артисткой, о чем извещала выданная руководителем СТЭМа грамота. С занятий домой мы пошли вместе, и я стала уговаривать Инну записаться и в драмкружок, и в СТЭМ.
С этого дня мы с Инной стали неразлучны. Она жила в студенческом общежитии на преподавательском этаже, а я жила на частной квартире со своей сокурсницей Ритой Движковой, рыжеволосой, усыпанной яркими веснушками, которые были предметом ее постоянной с ними войны. Она покупала в косметическом кабинете крем-обдирку, после применения которого кожа слезала "чулком", и лицо становилось чистым и нежным, как у младенца. Рита носила круглые старушечьи очки, которые очень портили и старили ее, и косу, заколотую на затылке допотопным образом. Инна первым делом посоветовала Рите поменять оправу и вызвалась помочь подобрать подходящую, а также избавиться от косы, которая старила Риту и скрывала красоту ее волос. И, действительно, после приобретения новой оправы и изменения прически Рита преобразилась. Когда она появилась в институте с локонами до плеч и в новых очках, ее почти никто не узнал. На нее стали обращать внимание мальчики, до сей поры не замечавшие ее, и она перестала стесняться своей внешности. Это еще более расположило меня к Инне. А потом выяснилось, что Инна не очень ладит с точными науками, и я стала ей помогать. В общем, через какой-то месяц, другой мы с Инной стали закадычными подругами.
Однажды Инна пригласила меня к себе в гости. Оказалось, что папа у нее работает в нашем институте заведующим кафедрой электротехники, а мама преподает в вечернем институте. На преподавательском этаже у них была небольшая, но очень уютная квартира, в которой было много книг, редкостных вещей и хрусталя. Инна со смехом сказала:
- Книги - это папино достояние, а вещи и хрусталь - мамины увлечения.
- А чем увлекаешься ты? Что здесь твое?
- Даже и не знаю. Я никогда об этом не думала. Я все здесь воспринимаю, как свое: и папины книги, и все остальное. А ты чем увлекаешься?
- Всем понемногу. Очень нравится театр, сцена, люблю петь, и, говорят, у меня это неплохо выходит. Но сделать это своей специальностью я не хотела бы. У меня для этого нет характера. Как говорит мой один знакомый, у меня хоровое воспитание, то-есть, я больше думаю о том, как выглядят все, а нужно думать только о себе. Этого я как раз и не умею. Я росла в многодетной семье и, наверно, поэтому у меня не получается думать только о себе.
- А я у родителей одна. Сначала хотела, чтобы у меня появились сестричка или братик, а теперь привыкла быть одной. Не представляю, как бы я делила любовь родителей с кем-либо еще. Наверно, я - махровая эгоистка, - и Инна весело засмеялась.
В это время появились ее родители, и Инна представила меня им. Отец у Инны был высокий красивый представительный мужчина, похожий на известного артиста, всегда играющего положительные роли ответственных работников. Инна лицом была похожа на него. А фигуру Инна унаследовала от матери, невысокой, полноватой женщины с миловидным круглым лицом, обрамленным черными кудряшками, выбивающимися из высокой прически. Глаза у Елены Марковны были черными, блестящими и очень живыми. Несмотря на полноту, она была очень подвижной и стремительной, а муж ее, Эммануил Георгиевич был медлительным и основательным. Елена Марковна обратилась ко мне на неизвестном мне языке, и я вопросительно посмотрела на нее, ничего не поняв из того, что она мне сказала.
- Как, твои родители не научили тебя родному языку? - удивилась она.
- Я говорю на родном языке. Мой родной язык - русский, - ответила я.
- Очень стыдно не знать языка своих предков, - уже сухо и строго заявила она.
- Но мои предки - русские. Простите, Елена Марковна, а вы на каком языке со мной говорили?
- На родном, еврейском! Разве ты - не еврейка?
- Нет,- смущенно ответила я и почувствовала себя неловко.
В моей семье вопрос национальной принадлежности был решен отцом в раннем детстве раз и навсегда. Мы приехали тогда в небольшой город, куда папу направили на работу по партийной линии. Школа была для нас новой, и многое в ней было для нас впервые. Мы с сестрой впервые услышали, как детвора дразнила девочку: "жидовка, дрянь!". Мы не понимали значения этих слов, думали, что это такая игра и тоже включились в нее. Когда папа услышал, как мы вместе с другими детьми выкрикиваем эти новые для нас слова, он нас взял за руки и привел домой. Он тогда впервые выдрал нас ремнем, приговаривая:
- Нет жидов, нет татар, нет негров, нет китайцев, а есть люди, живые люди, хорошие и плохие. Именно так вы должны различать людей, а не по национальности. Вам понятно?
Размазывая слезы по щекам, мы согласно кивнули головами. На другой день мы принародно извинились перед девочкой и предложили ей свою дружбу. И как-то постепенно и другие ребята стали относиться к этой девочке по-доброму. Она оказалась очень хорошим товарищем.
Через короткое время я распрощалась с Инной и ее родителями. Но у меня остался какой-то неприятный осадок. Мне показалось, что Елена Марковна не поверила мне, а я ложь не терпела, старалась всегда говорить правду. А тут получилось, словно я стыжусь своего происхождения. На нашей дружбе с Инной этот случай не отразился. Инну я вовлекла в драмкружок и СТЭМ, и это еще больше сблизило нас. Драматическим талантом Инна не блистала, но ей нравилась атмосфера творчества и дружелюбия, которая царила в наших коллективах. В один год с Инной в драмкружок и СТЭМ пришел новый участник, обучавшийся курсом старше. Звали его Вениамин. Он перевелся в наш институт из Новочеркасского университета. Несмотря на то, что он был довольно симпатичным, далеко не бесталанным, веселым и остроумным, мне он не понравился сразу своей развязностью и нагловатым взглядом. Когда он смотрел на меня, мне казалось, как что-то липкое и противное окутывает меня. Да и веселость его была наигранной, не было в нем естественности и простоты общения. Я старалась держаться от него подальше, а с Инной они быстро нашли общий язык. Они оказались одних кровей, и иногда в моем присутствии говорили на своем языке. В таких случаях я отходила от них, и Инна сразу спохватывалась и возвращалась от Вениамина ко мне, извиняясь и виновато улыбаясь. Вениамин часто после окончания занятий в кружках шел нас провожать, но я старалась избегать его общества и уходила с кем-нибудь из друзей. Мне не нравились его язвительные оценки людей, которых я уважала и с которыми меня связывала творческая дружба. Постепенно и Инна стала отдаляться от Вениамина.
Когда мы с Инной познакомились получше, она представила мне своего друга. Им оказался русоволосый, симпатичный и компанейский парень Иван Фомин. С первых минут возникло ощущение, что мы знакомы целую вечность. Он располагал к себе открытостью характера, искренностью и неподдельным интересом к собеседнику. Из скупых его реплик я поняла, что родителей он лишился в раннем детстве, воспитала его бабушка и живется им с бабушкой материально не очень легко. Сразу по окончании школы он устроился на работу, а учился - на вечернем отделении нашего же института. Познакомились они с Инной, когда та зашла после окончания вечерних занятий за своей матерью, у которой Иван учился. Елена Марковна хвалила его за прилежание и цепкий ум. Когда Инна заглянула в аудиторию, Елена Марковна представила их друг другу. Иван пошел их провожать, поскольку время было позднее, и по дороге показал себя остроумным и интересным собеседником. Инне он очень понравился, и она проявила инициативу, чтобы знакомство продолжилось. Они стали встречаться, и Елена Марковна поначалу ничего не имела против. Она вроде бы даже бравировала своей терпимостью: вот ее дочь встречается с русским парнем, дружит с русской девочкой. Надо быть современной! Все это было, пока не затрагивало интересов семьи. Но, когда Инна заикнулась, что хотела бы связать свою жизнь с жизнью Ивана, тут все и началось.
Инне категорически запретили встречаться с Иваном, контролировали каждый ее шаг. Инна довольно часто стала пропускать утренние занятия, приходила в институт вялой и как бы утомленной тяжелым трудом, была невнимательна и равнодушна ко всему на свете. На мои расспросы она только загадочно улыбалась и отшучивалась:
- Ты еще маленькая, тебе рано об этом знать. Много будешь знать - скоро состаришься!
Понимая, что Инна что-то от меня скрывает, я перестала приставать к ней с расспросами, здраво рассудив, что захочет - сама расскажет. Однажды Инна влетела в аудиторию посреди лекции и от порога знаками попросила меня выйти. Я отпросилась у преподавателя и вышла к ней в коридор. На нее было страшно смотреть: лицо залито слезами и всю ее трясет, как в ознобе.
- Что случилось, Инна? - в волнении спросила я.
- У меня сегодня не стало матери! - с пафосом воскликнула Инна.
- Что с Еленой Марковной? Несчастный случай? Она жива? - со страхом вопрошала я.
- Жива твоя Елена Марковна, и даже больше, чем жива! - возмущенно фыркнула Инна и отвернулась к окну. - Она меня ударила по лицу и обозвала потаскушкой и даже еще хуже. И это моя мать!
Слезы градом покатились из Инниных глаз, руки нервно комкали мокрый носовой платок, но она слез не утирала, а все теребила и теребила платок, словно он был в чем-то виноват перед ней, и она хотела растерзать его.
- Инна, успокойся и расскажи все по порядку. За что твоя мама так обошлась с тобой?
- Помнишь, ты все спрашивала, где я пропадаю по утрам? Нам запретили с Ваней встречаться, и я, когда он работал во вторую смену, по утрам вместо занятий ездила к нему. А знаешь, что бывает, когда девушка и парень встречаются тайно в квартире без взрослых. В общем, мы стали близки по-настоящему, как муж и жена. А сейчас я жду ребенка, и Иван хочет, чтобы мы поженились. Я сказала об этом маме, а она... - и тут Инна вновь залилась слезами.
Я обняла ее и прижала головой к своему плечу:
- Не плачь, пожалуйста, тебе в твоем положении нельзя расстраиваться. Мама твоя просто еще не привыкла к тому, что ты уже взрослая, что у тебя есть своя личная жизнь без согласования с ней и без ее одобрения. Вот увидишь, когда она немного придет в себя, она извинится перед тобой, согласится на ваш брак с Ваней, и все образуется.
- Ты не понимаешь! Мама никогда не даст согласия на наш брак, ведь Иван - русский!
- При чем здесь это? Какая разница, русский Иван или нет? Главное - вы любите друг друга, хотите быть вместе, у вас будет ребенок. Тебе нужно успокоиться и еще раз поговорить с мамой. Я уверена, что она поймет тебя и примет твою сторону. Ведь ты - ее единственная дочь, у вас всегда были такие доверительные отношения! Я даже завидовала тебе. Мне всегда очень не хватало общения с моей мамой. Она очень много работает и нас у нее пятеро. Не плачь, Инна, а то я заплачу тоже. Иван знает о твоем разговоре с мамой?
- О. как же я не подумала о нем! Надо срочно ехать к нему! Домой я не вернусь. Ты поедешь со мной? Пожалуйста! Мне так нужна твоя поддержка!
- Успокойся, конечно же, я поеду с тобой. Только Риту предупрежу, что меня на занятиях сегодня больше не будет, а то она будет волноваться.
Иван работал на краевом телевидении, и мы с Инной поехали туда. По дороге она успокоилась и повеселела. Она строила планы, как она переедет к Ивану, будет жить у него, пойдет работать и тоже переведется на вечернее отделение. Я ее урезонивала:
- Ты берешь крайний случай, но я больше, чем уверена, что твои родители, видя вашу любовь и преданность друг другу, согласятся с твоим выбором.
- Хотела бы я быть в этом уверенной. Ты не знаешь наших традиций. Не все люди, как твой папа, оценивают других по их человеческим качествам, а не по тому, какой нации они принадлежат. Вас, русских много, и вы можете себе позволить смешанные браки, а наш народ много веков борется за выживание, нас, евреев, столько погибло в прошедшую войну, нас все меньше и меньше остается, и поэтому у нас очень строго следят, чтобы муж и жена были одной крови. Мама никогда не допустит нашего брака с Иваном!
- Прямо средневековье какое-то! - возмущенно воскликнула я.
Из проходной мы позвонили Ивану, и он вынес нам пропуска и провел в здание телецентра. До этого я там была единственный раз, когда записывали наш СТЭМовский спектакль. Нас тогда целый день промучили, заставляя повторять сцену за сценой снова и снова. По причине отсутствия телевизора я спектакль так и не увидела, но те, кто видел, говорили, что получилось здорово. Я с любопытством рассматривала многочисленные горевшие табло типа: "Тише! Идет запись!" или " Тише! Идет просмотр передачи!" и тому подобные. Иван провел меня в один из залов, где демонстрировался какой-то фильм, а сам вместе с Инной ушел. Фильм кончился. Я встала, чтобы выйти из зала, но тут начался второй фильм, и я осталась сидеть в зале. Я потеряла счет времени, а Инны и Ивана все не было и не было. Я устала смотреть фильмы и вышла в коридор, прошла в его конец и подошла к окну. За окном уже сгустились ранние сумерки. Окно выходило прямо на проходную. И вдруг я увидела, как к проходной подкатила машина и из нее вышли Елена Марковна и Эммануил Георгиевич. У меня похолодела спина. Нужно было срочно найти Инну и Ивана, но, где их искать, я не знала. К счастью, они сами спешили мне навстречу. Глаза у Инны выражали ужас. Она вцепилась в меня, словно клещами, и отчаянно шептала:
- Глашенька, родная, не выдавай меня! Ваня, спрячь нас где-нибудь!
Я обратила внимание, что Иван был бледным и взволнованным, но старался держать себя в руках.
- Пойдемте за мной! - бросил он и повел нас по запасной лестнице на чердак. На чердаке было темно и холодно, а, возможно, мы дрожали от знобящего страха. Инна была совершенно потерянной и только твердила одно:
- Глашенька, я прошу тебя, не отдавай меня им! Не выдавай меня! Я их боюсь!
- Успокойся, Инна! Я не отдам тебя, они нас здесь не найдут. И потом это же твои родители, не звери! Я с тобой, они при мне ничего не посмеют с тобой сделать!
Мы обнялись и притаились за какой-то трубой. Я гладила Инну по плечам, голове, рукам, стараясь ее успокоить и перелить часть своей уверенности в благополучный исход нашего мероприятия. Вдруг чердачная дверь открылась, и тьму прорезал яркий луч мощного фонаря.
- Девчонки, где вы?- послышался грубый мужской голос охранника. - Вылезайте, я вас все равно найду. Иван сказал, что вы здесь. Ну, так что? Сами вылезете или мне идти вас искать?
Инна обреченно прошептала:
- Пойдем, Глаша. Раз Иван выдал наше убежище, значит, они договорились.
Мы вышли из своего укрытия, спустились по лестнице, и нашим глазам предстала разъяренная Елена Марковна и какой-то тихий и потерянный Эммануил Георгиевич. Не успели мы подойти к ним, как Елена Марковна фурией кинулась к Инне и залепила ей звонкую оплеуху. Затем она повернулась ко мне, очевидно, собираясь повторить тот же маневр. Во мне все вскипело от возмущения, и я прошипела зловещим шепотом:
- Не смейте меня трогать! Не подходите ко мне!
Видимо, было что-то такое в моем голосе и позе, что она как с разбега остановилась и запричитала:
- Почему, Глаша, это происходит не с тобой, а с моей дочерью? Чем я прогневила судьбу? Почему не мне досталась такая рассудительная и непорочная девочка, как ты, а досталась эта бесстыжая дрянь?
- Как вы смеете так говорить о своей дочери? - обрела и возвысила я свой голос. - Она у вас замечательная! Они с Иваном любят друг друга, как вы этого не можете понять? Не ломайте им жизнь! Не приносите ее в жертву вашим отжившим предрассудкам!
- Что ты в этом понимаешь, девочка? - вдруг миролюбивым и усталым голосом произнесла Елена Марковна. - Это не твоя единственная дочь устроила тебе этот тихий ужас. Ты даже не представляешь, какую боль она нам принесла с отцом! Мы так старались воспитать ее в духе наших многовековых устоев, благодаря которым наш народ до сих пор жив на этой земле, а она...
- Так что же? В угоду каких-то мифических устоев вы принесете в жертву жизни двоих молодых людей?
- Хватит философствовать, - вдруг заметил доселе молчавший Эммануил Георгиевич. - Идите, девочки, в машину, дома во всем разберемся и обо всем переговорим. Здесь не время и не место для таких бурных обсуждений.
И только тут мы заметили, что из многочисленных дверей торчат головы любопытствующих. За все время этой ужасной сцены Иван не произнес ни одного слова. Он уныло стоял с потерянным видом. Я по-прежнему держала Инну за плечи, и ощущала на себе ее нервную дрожь. Эммануил Георгиевич обнял нас обеих и осторожно, как больных, повел к выходу. Инна даже не посмотрела на Ивана и безропотно подчинилась мягкой воле отца. В машине Елена Марковна села между мной и Инной и категоричным тоном заявила:
- Уже поздно. Глаша, ты поедешь к нам и у нас переночуешь. Инна слишком взволнована, чтобы остаться без дружеской поддержки. И, помолчав, с горечью добавила: - Ведь мы с отцом для нее - заклятые враги, не так ли, дочка?
- Еля, не начинай! - мягко прервал ее Эммануил Георгиевич. - Нужно всем успокоиться, а не нагнетать обстановку. Глашенька, я тоже прошу вас остаться сегодня у нас. Мы все слишком взбудоражены, и присутствие третьего, разумного арбитра нам просто необходимо. Вы не возражаете?
Я не возражала. Я видела состояние Инны и не могла бросить подругу в ее отчаянном положении. В квартиру поднялись в гнетущем молчании. Мы с Инной шли впереди, держась за руки, а ее родители шли за нами. Елена Марковна была уже не похожа на неумолимого судью, она словно постарела на несколько лет и растеряла свой боевой пыл. Эммануил Георгиевич являл собой воплощенное спокойствие и доброжелательность. Когда все вошли и разделись, он сказал, обращаясь к Елене Марковне:
- Елюшка, девочки, наверное, голодные, да и я не отказался бы чего-нибудь пожевать. Похлопочи, пожалуйста, об ужине.
Елена Марковна вышла на кухню, и он, слегка приобняв нас обеих за плечи и усадив на диван по обе стороны от себя, сказал:
- Ну что, пичуги, натерпелись страха? Ничего, все утрясется и образуется. Нужно только время, чтобы всем осмыслить случившееся.
Не знаю, откуда у меня взялась такая решимость, но я воскликнула:
- А что смертельного такого случилось? Двое молодых людей полюбили друг друга. Это же здорово! Вы ведь тоже были молодым и тоже влюблялись и женились, наверно, не без любви, ведь так?
- Наверно, так, - как-то печально произнес он. - Только знаешь, деточка, я никогда не был галантным кавалером. Сколько себя помню, я всегда был занят сначала учебой, а потом - наукой. Не знаю, какие мои заслуги отметила Елена Марковна, но она меня выбрала, и я вынужден был сдаться, несмотря на возражение моих родителей и многочисленной родни. Если бы не ее активность и напористость, я, наверно, до сих пор был бы холостяком. Ты же видишь, Елена Марковна - вулкан, а не женщина. Ей невозможно сопротивляться, - и он невесело улыбнулся.
И мне его стало почему-то жалко, хотя видимой причины для этого не было. Рядом со мной сидел сильный, уверенный в себе, состоявшийся человек. И, тем не менее, я сочувствовала ему, видя, как уверенно распоряжается его и Инниной жизнями Елена Марковна. Не зря он назвал ее вулканом. Жизни на вулкане или с вулканом не позавидуешь.
Почти до утра мы с Инной не могли уснуть, заново переживая все события прошедшего дня и стараясь предугадать, как будут они развиваться дальше. Волна первого гнева, видимо, прошла, но нельзя было определить, как настроены Иннины родители и что они намерены предпринять дальше. Утром мы с Инной встали не выспавшимися, но нужно было идти на занятия. Вяло позавтракав, мы вышли на улицу. Погода была просто омерзительной: дул порывистый ветер и моросил мелкий нудный частый дождик. Ветер гонял по мокрому асфальту редкие листья, сорванные с оголенных деревьев. Я это время года не любила за серое низкое небо в рваных мрачных облаках, за ранние сумерки и поздний рассвет. К тому же, близилась зимняя сессия, и нужно было "подчищать хвосты", а их у Инны накопилось немало. Нужно было все силы сосредоточить на занятиях, чтобы достойно завершить семестр, но Инна меньше всего думала об учебе. Я вызвалась ей помочь, но при условии, что она тоже настроится на нужную волну. Какое там? Все ее мысли были заняты Иваном, предстоящей свадьбой и рождением ребенка.
В то время нельзя было быстро связаться, чтобы узнать, чем закончилась для Ивана вчерашняя потасовка в стенах телецентра. После третьей пары Инна сказала:
- Глаша, давай съездим к Ивану на работу. Он сегодня работает. Я должна знать, как у него дела и что он думает обо всем случившемся.
- А как же родители? Вдруг они узнают и будет очередной скандал.
- Я обо всем подумала. Я зайду к папе на кафедру и скажу, что мне нужно съездить к тебе за лекциями, чтобы переписать их. Таким образом, у нас будет время для поездки. Ну, что? Согласна?
Я согласилась, и мы поехали. Иван вышел к нам за проходную и был мрачен. На работе ему сделали предупреждение и запретили приводить знакомых на телецентр. Инна ласково провела ладонью по его щеке, и он потерся об ее ладонь, как маленький ребенок. У нее глаза затуманились, и она вся подалась к нему, обняла его за шею и стала целовать мелкими быстрыми поцелуями нежно и одновременно страстно в глаза, губы, в шею. Она нисколько не стеснялась моего присутствия. Руки ее беспрерывно гладили его плечи, спину. Мне стало неловко. В то время было не принято, чтобы девушка сама проявляла инициативу, это считалось верхом неприличия. Но Инна нисколько не считалась с этими условностями. Она любила и в любви не признавала никаких ограничений и не стыдилась открытого проявления своих чувств.
Договорились о встрече на следующий день у меня после занятий, чтобы спокойно все обсудить. Он ничего не рассказал, как вчера прошла встреча с Инниными родителями. Мы позже узнали, что Елена Марковна принародно унизила Ивана, отхлестав его по щекам, обозвав всякими бранными словами. Когда мы спустились с чердака, Иван находился в полной растерянности. Елена Марковна не дала ему не то, что поговорить с Инной, а даже рта раскрыть в нашем присутствии.
Инна опять уговорила меня поехать к ней, чтобы родители не заподозрили неладное. Я захватила учебники, зубную щетку, ночнушку, и мы отправились к Зарецким. Елена Марковна обрадовалась, увидев, что Инна не одна. Наверно, она не хотела больше скандалов с дочерью и в то же время боялась, что, оставшись с ней наедине, не сможет сдержать свои эмоции. Пообедали, и мы с Инной сели заниматься, но не тут-то было. Елена Марковна пришла к нам в комнату и заговорила, обращаясь ко мне:
- Скажи, Глаша, что сейчас в твоей жизни главное?
- Учеба, конечно, - отозвалась я.
- А любовь? Что значит в твоей жизни любовь?
- Даже не знаю, что сказать. Мое сердце пока молчит. У меня есть друзья среди мальчиков, но любить я, наверно, никого не люблю.
- Вот видишь! - торжествующе воскликнула она. - Ты правильно расставляешь жизненные ориентиры. В вашем возрасте нужно сначала получить образование, встать на ноги, а уж потом думать о любви, семье и детях.
Инна молчала, не вступая в разговор. Тогда я возразила Елене Марковне:
- Все люди разные, и любовь ко всем приходит в разное время. Джульетта у Шекспира влюбилась в Ромео в четырнадцать лет. Инне ведь не четырнадцать, а почти двадцать.
- Но ума у нее не больше, чем у Джульетты. Разве мы с отцом о такой партии для Инны мечтали? Разве для этого нищего мальчишки я ее растила? Конечно, он рад-радешенек! Попасть в такую семью, как наша, из своей среды - это шанс не для каждого, а он сумел этот шанс уцепить. Все эти выходцы из грязи обладают мертвой хваткой и точным расчетом. Ненавижу!
И тут Инна не выдержала:
- Вспомни, мамочка, как ты попала в папину семью! Не тебя ли бабушка всю жизнь звала оборванкой и замарашкой? Сейчас люди все равны друг перед другом. И еще неизвестно, чего достигнет в жизни Иван. Ты же сама его хвалила за светлую голову, и тогда он не казался тебе ни нищим, ни выходцем из грязи. А знаешь ли ты, что его бабушка - хорошо образованная женщина, много лет проработала в школе педагогом? И разве он виноват, что родители его погибли, когда он был еще малышом? Я прошу тебя никогда больше не говорить об Иване плохо. Я люблю его и выйду замуж только за него!
- Замуж! Вы только послушайте, что говорит эта глупая девчонка! Тебе еще два с половиной года учиться, и за это время еще не один Иван встретится на твоем пути. Посмотри, сколько в институте хороших мальчиков. Возьми того же Веню, чем не пара? Умен, образован, красив, одной с тобой крови! А уж как воспитан! - и Елена Марковна закатила глаза к потолку от умиления.
Мы с Инной переглянулись, но сочли за благо дальше беседу не продолжать и сделали вид, что углубились в занятия. Но ее не так легко было сбить с толку. Она упорно вела свою линию:
- Что молчишь? Чем же не хорош Веня, скажи мне?
- Наверно, ты права, и Веня хорош, но не для меня. Пойми, наконец, что я люблю Ивана, а Веню твоего - нет, - отрезала Инна.
Я решила придти Инне на помощь и сказала миролюбивым тоном:
- Елена Марковна, можно мы позанимаемся, а то у нас завтра - зачет? Может, мне лучше уйти, а вы без меня поговорите о своих проблемах?
- Нет, нет, Глашенька, занимайтесь, я вам больше не буду мешать.
И она величественно выплыла из комнаты, а мы с Инной с облегчением вздохнули. Но какие уж занятия после таких разговоров! Немного помолчав, Инна сказала:
- Ты поняла ее намерение? Теперь она одержима идеей выдать меня замуж за Вениамина. И, поверь, она найдет способ привести его в наш дом. Я слишком хорошо знаю свою мамочку. Теперь она будет постоянно говорить о недостатках Вани и превозносить Веню. Что за жизнь меня ожидает! Но я не сдамся, вот увидишь, - и Инна заплакала. Я старалась ее утешить.
Вечером, когда Елена Марковна ушла на работу, мы с Инной старались выработать план действий. Решили ее не озлоблять, с ней в открытый спор не вступать, а делать все по-своему. Инна решила, что если ей станет невмоготу, она уйдет к Ивану. В нем она была уверена и решила завтра же, не откладывая дела в долгий ящик, все с ним обговорить. Приняв такое решение, Инна повеселела, и мы перед сном еще немного позанимались, но ее голова была занята не столько научными премудростями, сколько предстоящей встречей с Иваном и рождением ребенка.
На другой день я зачет сдала, а Инна нет. После занятий мы отправились ко мне, якобы переписывать пропущенные Инной лекции и готовиться к очередному зачету. Иван пришел в точно назначенное время. Они с Инной бросились друг другу на шею, страстно обнялись и застыли в долгом поцелуе. Я тихонько вышла на кухню, чтобы дать возможность им поговорить наедине. Через какое-то время Инна позвала меня. Лицо ее светилось от радости и восторга. Она подошла ко мне, обняла и сказала:
- Поздравь нас! Завтра Ваня придет к нам со своей бабушкой сватать меня. Я очень прошу придти и тебя, а то я боюсь, что мама может устроить скандал, а тебя она постесняется.
Инна и Иван ушли вместе. Я только попросила Инну пойти домой пораньше, а то ее больше не отпустят ко мне, и будет утеряна последняя возможность им видеться. Утром я пришла к Инне, и мы сели готовиться к зачету, но дело двигалось слабо. Мы прислушивались к каждому звуку, ожидая прихода Ивана и его бабушки. Елена Марковна в этот раз нас не тревожила, памятуя проваленный Инной предыдущий зачет. Пришел с работы Эммануил Георгиевич, и нас позвали обедать. Мы сидели за столом, когда раздался звонок в дверь. Елена Марковна пошла открывать и вернулась вместе с Иваном и его бабушкой. Я впервые видела бабушку Ивана. Это была худощавая женщина, довольно высокая, с виновато-робким выражением все еще привлекательного лица, боязливо вступившая в столовую. На плечах у нее была видавшая виды чернобурка, которую она нервно теребила. Мне бросились в глаза неумело накрашенные нестерпимо ярким лаком ногти. Наверно, она их накрасила непосредственно перед ответственным визитом. За ней с решительным выражением лица стоял Иван. Его волнение выдавала бледность лица. Елена Марковна театрально-радушным жестом пригласила гостей к столу, но они отказались, сославшись на то, что только что отобедали.
Бабушка нервно откашлялась и начала:
- У вас - товар, у нас - купец...
- Какой товар, о чем вы? - возмущенно перебила ее Елена Марковна. - Вы, верно, ошиблись адресом. Мы ничего не продаем, вы что-то перепутали. Мы никогда ничем не торговали, и, надеюсь, никогда до этого не дойдем!
Лицо бабушки передернулось. Чувствовалось, что пришла она сюда не по своей воле, а из любви к внуку. Все восставало в ней против этого сватовства. Она не одобряла близких отношений внука с этой, как ей казалось, избалованной и испорченной девчонкой. Не такую девушку ей хотелось в жены своему любимцу. Но Иван умолял ее, и она не смогла ему противиться. Ей думалось, что они с Иваном совершают благородный поступок и родители Инны должны по достоинству оценить их благородство. Ей и в голову не приходило, что кто-то может противиться их предложению. Замечание Елены Марковны ее несколько обескуражило.
- Вы меня не так поняли, - смущенно оправдываясь, быстро заговорила бабушка. - У нас так принято говорить, когда молодой человек приходит сватать девушку. Мы с Ваней пришли просить руки вашей дочери Инны. Они давно любят друг друга и готовятся стать родителями. У вас через определенное время появится либо внук, либо внучка. Нужно узаконить их отношения до появления ребенка.
- О каком ребенке вы говорите? - взорвалась Елена Марковна. - Не будет никакого ребенка, и свадьбы никакой не будет! Неужели вы думаете, что я отдам свою единственную дочь за какого-то голодранца? Что вы возомнили о своем внуке? Разве он достоин моей дочери?
Глаза бабушки вспыхнули праведным гневом. Иван был смыслом ее жизни. После гибели его родителей она всю себя без остатка посвятила воспитанию внука. Она гордилась им, гордилась его успехами, она жизнь была готова положить за него. Никто не смел обижать его, да еще в ее, бабушкином, присутствии. Она гордо выпрямилась, щеки ее вспыхнули ярким румянцем, лицо приняло заносчивый и высокомерный вид, и она разразилась гневной тирадой:
- Это мой Ванечка недостоин вашей Инны? Это не он прыгал к ней в кровать, а ваша несравненная Инночка к нему! Мы хотели все сделать по-честному, покрыть грех вашей дочери свадьбой, а вы еще и измываетесь над нами! Пойдем, Ваня, отсюда! Чуяло мое сердце, что не нужно было идти. Думаете, я с охотой сюда шла? Да, ноги бы моей никогда у вас не было, если бы не Ванюшины уговоры! Ванечка, неужели ты не видишь, что им не нужны наши порядочность и честность? Пойдем скорее отсюда, милый! Пусть остаются с позором и замаранным подолом своей Инночки. Посмотрим, кому будет нужна такая бесстыжая и гулящая девка!
Лучше бы она молчала! С перекосившимся от страшного гнева лицом поднялся доселе безмолвный Эммануил Георгиевич. Он резко отодвинул стул, схватил за шиворот бабушку и Ивана и потащил их к выходу. Иван пытался вырваться, но не тут-то было, Эммануил Георгиевич держал их с бабушкой мертвой хваткой. Широко распахнув ногой входную дверь, он вытолкал их на лестничную площадку и громко захлопнул за ними дверь. На Инну было страшно смотреть: она сидела бледная с широко раскрытыми глазами, отчаянно прижав руки к груди, а по щекам лились безостановочно слезы. Я тоже была в шоковом состоянии. Ожидаемое радостное событие превратилось в страшный и бессмысленный фарс, разом разрушивший все планы на счастье. Мне было невыносимо жаль Инну. Она так ждала этого мгновения воссоединения с любимым, а вместо этого - дикая безобразная сцена, которую спровоцировала ее мать. Да, и бабушка была тоже хороша! Вместо того, чтобы проявить выдержку и такт, она сорвалась на оскорбления в адрес невесты, а кто же из родителей потерпит, чтобы поносили их любимое чадо? В общем, все мы были потрясены этим коротким, яростным противостоянием сторон. Одна Елена Марковна была довольна:
- Ну что, Инночка, убедилась в низости своего избранника? - вопрошала она.
- Помолчи хоть сейчас! - резко бросил Эммануил Георгиевич. - И что ты за человек? Неужели ты не видишь состояния дочери? Инна, прости, что не сдержался, но я не мог допустить, чтобы эта вульгарная старуха оскорбляла тебя, мою дочь. Я сам от себя не ожидал такого взрыва.
Он подошел к Инне, обнял ее за плечи и склонился к ней, целуя ее в голову. И вдруг Инна вскрикнула голосом раненой птицы, рванулась из его рук и выбежала в другую комнату, громко рыдая и причитая:
- Что вы оба наделали? Бабушка Ванина сказала правду. Это я, я сама, бегала к нему каждое утро, я ложилась с ним в постель, потому что я люблю его и жить не могу без него! Вы разрушили мою жизнь, я ненавижу вас!
Елена Марковна подошла ко мне и тихо попросила:
- Глаша, побудь с Инной, постарайся ее успокоить. Нас она слушать сейчас не будет, а тебя послушает.
Я пришла к Инне. Она лежала на диване, накрыв голову подушкой, и безутешно плакала. Я тронула ее за плечо:
- Инна, не плачь! Не все потеряно. Ведь вы с Иваном договаривались, что ты уйдешь к нему даже без согласия родителей.
Она повернула ко мне залитое слезами лицо и прокричала:
- Как ты не поймешь? Ни он, ни бабушка не простят никогда такого унижения. Отец их вышвырнул, как котят, но ведь бабушка только защищала своего внука, отзываясь обо мне дурно! Я не хочу и не могу жить без него!
- Не говори так! Жить нужно вопреки всему и нужно надеяться, обязательно нужно надеяться! Ведь Иван тебя любит, а раз любит, все простит, и вы еще помиритесь и сыграете свадьбу. И у вас родится маленький. Тебе о нем нужно сейчас думать. Куда же Иван денется от сына, подумай?
Инна оторвала от подушки мокрое от слез лицо и слабо улыбнулась:
- Ты, наверно, права. Как я могла забыть, что у нас с Ваней будет ребенок, наш будущий сын, хотя я больше хочу дочку..
Она вытерла слезы, и мы продолжали вполголоса беседу. Я решила пойти домой, вдруг Иван придет ко мне поделиться своими планами. Инна меня поддержала.
Когда я пришла домой, Иван, действительно, был у нас. Он сидел важно на стуле и рассказывал моей сестре Соне и подруге Рите всякие гадости об Инне, убеждая их не разрешать мне общаться с Инной, чтобы она не испортила меня. Инну он рисовал распущенной, похотливой и избалованной девицей, эгоистичной и самовлюбленной.
- Вы только представьте такую картину: мы с ней катаемся на лодке. Я сижу на веслах, гребу, а она сидит напротив и умильно так на меня смотрит. Вдруг она встает в лодке во весь рост и начинает раздеваться. Разделась донага и стоит передо мной без стеснения, томно полузакрыв глаза Хорошо, что мы уплыли далеко от людей и вокруг ни души не было. Ну, я тоже живой человек. Что мне оставалось делать, если она сама себя предлагает? А потом она стала ко мне бегать по утрам вместо занятий. А бабушка у меня воспитана в строгих традициях. Ее шокировало такое поведение, и она, чтобы не встречаться с Инной, уходила из дома. А той, хоть бы что! Ни соседей не стеснялась, никого! Вот такая подружка у вашей Глаши.
Я не верила своим ушам. Неужели все это происходит наяву? Увидев меня, он нехорошо улыбнулся:
- Ну, что там делается? Я хотел с ними по-хорошему, но унижать себя я не позволю. Скажи Инне, чтобы вернула мне мои подарки. Я не настолько богат, чтобы ими разбрасываться. Подарю их будущей своей невесте. Я-то себе пару найду, а вот, кто ее возьмет с таким "приданым"?
- Как ты можешь?- возмутилась я. - Инна тебя любит, тебе верит, а ты такие гадости о ней говоришь. Ведь ты же клялся ей в любви, мечтал о совместной жизни.
В разговор вступила Соня:
- Я запрещаю тебе к ней ходить, слышишь? Не хватало, чтобы и ты пошла по той же кривой дорожке, что и твоя драгоценная подруга!
- Ты не можешь мне что-либо запрещать! - возразила я. - Я сама способна принять нужное решение. А от тебя, Иван, я не ожидала такой низости, не думала, что ты такой двуличный. Ведь ты сейчас ее предаешь, ее и вашего будущего ребенка. Инна одна воюет со своими родителями, а ты уже спасовал. И еще не думала, что ты такой мелочный. Кстати, Инна просила тебя завтра встретиться с ней, чтобы решить вашу будущность. Она готова уйти из дома.
- Но я уже не готов ее принять! По милости ее родителей бабушку увезла скорая помощь в больницу, у нее - инфаркт! И я должен все это забыть и простить?
Эта новость меня просто оглушила, я потеряла способность говорить. Что мне сказать завтра Инне? Она так верит Ивану, а он уже отказался от нее. Немного времени спустя, я спросила Ивана:
- Так что все же мне сказать Инне?
- Скажи, что все кончено. Если бабушка умрет, ее смерть будет на совести ее родителей. Неужели ты не поймешь, что я сейчас не могу ее видеть и слышать? Это она и ее родители виноваты в том, что случилось с бабушкой. Дороже бабушки у меня нет человека. Если она уйдет из жизни, я останусь один-одинешенек.
И он заплакал. Я подошла к нему:
- Ты не один. У тебя есть Инна и ваш будущий сын!
Но он, зло посмотрев на меня, крикнул:
- Не смей больше при мне вспоминать о ней!
- Ты сейчас встревожен, взбудоражен. Я ничего не скажу завтра Инне. Я даю тебе время успокоиться, придти в себя, а потом вы с ней встретитесь и все решите. Ничего не делай сгоряча! Слишком много сегодня было разрушительного и нелепого, не нужно еще умножать беду. Я очень надеюсь, что с бабушкой все будет хорошо, и она скоро поправится.
Иван ушел, а я целый вечер не могла отделаться от мрачных мыслей об Инниной судьбе. Как легко все можно разрушить неосторожным словом и неуклюжим действием.
На другой день, когда мы с Инной встретились в институте, я ей рассказала о болезни Ваниной бабушки. Сказала, что Ивану пока не до встреч с кем бы то ни было, что, когда все утрясется с бабушкиным здоровьем, они встретятся и все решат. Инна огорчилась, но согласилась, что так будет лучше, что они оба немного приведут в порядок свои мысли и чувства, отойдут от страстей последних дней. К тому же, нужно было подналечь на учебу, поскольку до начала зимней сессии оставались считанные дни, а у нее еще так и не был пересдан зачет по теормеху. Я вызвалась помочь Инне в подготовке к зачету. Мы засели за учебник. В итоге - Инна зачет сдала успешно, и теперь уже нужно было готовиться к экзамену. Родители Инны попросили меня не оставлять Инну, готовиться вместе с ней к экзаменам. Сессию мы обе сдали успешно. В день последнего экзамена умерла Ванина бабушка. Он пришел ко мне вечером того же дня и сказал:
- Передай Инне, что ее родители убили мою бабушку, единственного родного мне человека. Отныне я не хочу ее ни видеть, ни знать! Между нами все кончено. Смерть бабушки всегда будет разделять нас. Я проклинаю тот день, когда согласился на сватовство! Она могла бы еще жить и жить! - и он отчаянно зарыдал, содрогаясь от гулких клокочущих рыданий. Мне стало страшно. Я никогда еще не сталкивалась со смертью так близко, я не знала, что можно сказать и чем утешить человека в подобном горе. Я подошла к Ивану, тронула его за плечо:
- Не плачь! Бабушку не вернешь. Тебе нужны силы, чтобы ее похоронить. Чем я могу тебе помочь?
- Чем и кто мне может помочь? Знаешь ли ты, кем была для меня бабушка? Она была и матерью, и отцом, и другом, - он повернул ко мне залитое слезами и искаженное страданием лицо. - Я только одного хочу: отомстить этим людям, высокомерным и ничтожным!
- А Инну ты почему отталкиваешь? Она тебя не предавала, она тебя любит беззаветно, она носит твоего ребенка!
- Неужели ты не поймешь? Она - их дочь! Из-за нее и этой затеи со сватовством бабушка умерла. Она для меня тоже умерла вместе с бабушкой. И ее ребенок мне не нужен, потому что в его жилах будет кровь и ее родителей. Так ей и передай. Я не смогу встретиться с ней ни за что и никогда!
Иван ушел, а я сидела в оцепенении от его яростных слов. Я не знала, как сказать обо всем Инне. Мы с ней договорились встретиться у нее дома. Когда я пришла, я не могла смотреть ей в глаза. Мне казалось, что, глядя на меня, она все поймет. Она, действительно, почувствовала неладное и стала спрашивать, что со мной, почему я такая вялая и неразговорчивая.
- Знаешь что? - сказала она.- Давай сходим в больницу к Ваниной бабушке, навестим ее.
- Мы не сможем этого сделать, - устало ответила я.- Ванина бабушка вчера умерла.
- Что же мы сидим? - взволновалась Инна.- Поехали к нему немедленно. Ему нужны наши поддержка и утешение.
Инна стала лихорадочно собираться, но я подошла к ней, обняла ее за плечи и мягко усадила на диван:
- Никуда мы с тобой не пойдем. Иван не хочет тебя видеть. Он винит твоих родителей в происшедшем, он не хочет больше продолжать ваши отношения.
- Как это не хочет? А ребенок? Он и ребенка не хочет, да?
- Мне очень жаль, но он так сказал. Возможно, в нем сейчас говорят горе и отчаяние. Нужно немного подождать, дать ему придти в себя.
- Я не могу ждать! Я не могу сидеть дома, когда он нуждается во мне. Я тебя умоляю, поедем к нему!
Мне ничего не оставалось, как подчиниться Инниному порыву. Мы приехали к Ивану, вошли в квартиру. Посреди бедно обставленной комнаты стоял гроб, обитый красной материей. В комнате были люди, в основном, женщины. Это были педагоги из школы, в которой работала Ванина бабушка. Ваня сидел у гроба бледный и отрешенный. Инна подошла к нему и обняла его. Он вскочил, как ужаленный:
- Как ты осмелилась придти сюда? Ты и твои родители убили бабушку! Я ненавижу тебя и все, что связано с твоей семьей!
Он выкрикивал обидные и несправедливые слова и даже замахнулся на Инну. Я встала перед ним:
- Ваня, опомнись, что ты делаешь! Инна не виновата перед тобой и твоей бабушкой! А как же ваша любовь?
- Любовь? Какая любовь? Она сама прибегала ко мне и я просто ею попользовался, как самой дешевой тварью! - и он захохотал безумным смехом. - Уходи прочь из моего дома, и чтобы я тебя никогда не видел!
С этими словами он схватил Инну за плечи и вытолкнул за дверь. Я вышла за ней следом. Инна стояла на площадке, прислонившись к стене, бледная и безжизненная. Глаза ее были широко открыты, но она ими не видела ни меня, ни любопытствующих женщин, вышедших на площадку следом за нами.
- Инна, пойдем отсюда, пойдем! - пробовала я увести ее, но она не двигалась с места.
- Я не могу уйти! Я должна быть с ним! Ты видишь, как он страдает? Я буду, как преданная собака, лежать у его порога, пока он не простит меня. Он должен меня простить.
Одна из женщин вошла в квартиру, и через минуту из нее выскочил Иван и закричал на Инну:
- Ты что, не понимаешь русского языка? Пошла вон! Не смей даже приближаться ко мне! Никогда, слышишь, никогда я не прощу ни твоим родителям, ни тебе того, что случилось!
Я схватила Инну за руку и силой увлекла ее вниз по ступенькам. На улице Инна обессилено опустилась на скамейку и запричитала тоненьким детским голоском:
- Как же мне теперь жить? Что мне теперь делать? Мне нечем и незачем жить!
- Инна, поехали домой. Тебе нельзя волноваться. Ты можешь повредить маленькому.
- Маленькому... - с горечью произнесла Инна. - Ему не нужен наш маленький. И кому он будет нужен полукровка? Родители его тоже не примут.
- Инна, что ты говоришь? Какой полукровка? Ребенок - это чудо, а вы уже оба от него отказываетесь!
- Без Ивана мне ребенок не нужен, - и она замолчала.
Когда мы приехали к Инне домой, родители ее были дома. Инна прошла в другую комнату, а я, поздоровавшись с ними, несколько замешкалась. Из комнаты послышались глухие рыдания. Елена Марковна открыла дверь и растерянно спросила:
- Инна, доченька, что случилось? О чем ты плачешь?
- Радуйтесь! Вам удалось убить бабушку Ивана, меня и моего ребенка! Радуйтесь! - кричала Инна и билась в истерике. Елена Марковна побежала за стаканом воды, а к Инне подошел Эммануил Георгиевич и хотел обнять ее, но она отскочила от него с криком:
- Не прикасайся ко мне, убийца! На тебе кровь Ваниной бабушки! Вы с матерью убили нас всех: бабушку, Ивана, меня и моего ребенка! Я не хочу жить! Я не хочу жить!!
- Глаша, вызови, пожалуйста, скорую, - попросила Елена Марковна.
Я спустилась к дежурной и набрала 03. Скорая приехала быстро. Инне сделали укол, и она вскоре уснула. Елена Марковна попросила меня рассказать, что случилось. Я в общих чертах обрисовала ей драматическую картину визита к Ивану. Немного погодя, я ушла, обещая придти завтра, когда Инна проснется.
Когда на другой день я пришла к Инне, никого дома не было. Соседка по площадке, преподаватель кафедры математики, сказала, что Зарецкие ночью все вместе уехали в Москву на все каникулы. Второй семестр уже начался, когда Инна и ее родители вернулись из Москвы. Инна была тихой и молчаливой, из нее словно ушли жизненные силы. На мой вопрос, как у нее дела, она ответила с горьким смешком:
- Уже все в порядке. Я свободна и от ребенка, и от чувств, и от желания жить.
- Что ты, Инна! Не нужно так говорить. Жить нужно, ведь ты еще девчонка, и все еще в этой жизни будет: и любовь, и дети, и семья, и счастье.
- Счастье... это, видно, не про меня! Меня теперь решили пристроить за Вениамина. Сегодня он придет к нам в гости. А я - пустая, абсолютно пустая! Душа, словно выжженная солнцем пустыня.
- Нет, Ивана я буду помнить долго. Казалось, он распял мою душу, предал нашу любовь. Да, и была ли у него любовь, если он так легко с нею распрощался? Вроде бы, я должна его ненавидеть, а я не могу. Нет, Ивана я не забуду. И знаешь, что странно: мне кажется, позови он меня сейчас, я пойду за ним. Кстати, он не приходил к тебе?
- Приходил. Инна, мне неприятно это говорить, но он требует, чтобы ты вернула ему подарки. Мне стало так противно, что я ему наговорила много всего неприятного, но с него, как с гуся - вода. Он очень изменился, стал злым, желчным, и все грозится вам отомстить. Говорил, что ославит тебя на весь город.
- Пусть славит. Мне сейчас все это безразлично. После того, что я пережила, людские толки для меня ничего не значат. Я его понимаю. Бабушка была главным человеком в его жизни. Он с горя бесится. Конечно, он винит нас. Кто мог предвидеть, что бабушка так отнесется ко всему? Я родителей не оправдываю, они виноваты. Им сейчас тоже нелегко. Знаешь, эта история меня сделала мудрее, я по-другому стала на все смотреть. Родители так поступили от эгоистичной безмерной любви к своей единственной дочери, а Иван - от такой же безмерной любви к бабушке. Вряд ли он одумается. Ему еще хуже, чем мне. У меня есть родители, ты, а он - совсем один.
- Ты его жалеешь? - удивилась я.
- Я его люблю - просто ответила Инна.
Она вернула ему все подарки, только простую ракушку оставила себе. Меня удивило, что она хранит такой пустяк, но Инна сказала, что Иван нашел эту ракушку на берегу затона и подарил ей в первую их встречу. Больше она об Иване не заговаривала, но я часто видела, как она неожиданно грустнеет среди всеобщего оживления и старается уйти в сторонку. По настоянию матери она стала встречаться с Вениамином, много времени проводить в его обществе.
- Знаешь, он на самом деле вовсе не циник, он такой застенчивый и ранимый, а его ерничество - просто маска, - говорила она.
Я отмалчивалась. У меня на счет Вениамина было собственное мнение, но я его Инне не высказывала. Зачем? Если у них с Веней все хорошо, не нужно вносить разлад в их отношения.
В институте об Инне ходили грязные слухи. Их, как и обещал, распустил Иван. Девчонки и мальчишки из нашей группы с любопытством смотрели на Инну и за ее спиной перешептывались. Некоторые пытались расспрашивать меня, но я недоуменно вскидывала брови, и разговор обрывался, так и не начавшись. Инна, казалось, ничего не замечала. Она как-то ушла вся в себя, замкнулась, редко улыбалась и сторонилась всех, кроме меня. Тоска изнутри подтачивала ее. Она похудела, побледнела, стала строже и старше. Иногда она спрашивала меня, не вижу ли я Ивана. Я отрицательно качала головой.
Второй семестр пролетел незаметно. Я уехала домой на каникулы, а когда вернулась, Инна сообщила, что они с Вениамином поженились. Я поздравила ее, но на душе почему-то было смутно, словно я что-то предчувствовала. А, спустя несколько дней, проходя мимо группы старшекурсников, я услышала, как Вениамин развязно говорит в ответ на поздравления товарищей:
- С чем меня, собственно, поздравляете? Подсунули мне тесть с тещей бабу и даже денег на пиво не дают. Одно утешает, что в постели она - огонь!
Я подлетела к Вениамину и изо всех сил залепила ему пощечину:
- Негодяй, какой же ты негодяй!
Он перехватил мои руки и, приблизив свое лицо к моему, пропел:
- Ах, какие мы горячие! И как нам идет быть во гневе! Но за пощечину заплати поцелуем, на меньшее я не согласен.
- Пусти, а то я закричу!
- Ладно, я сегодня добрый. Иди, но помни - за тобой должок! - и он громко захохотал.
Инне я ничего не сказала, но как-то незаметно отдалилась от нее. Мне не хотелось видеть мерзкую физиономию Вениамина. Учебный год подходил к концу. За окном бушевала весна, а я с простудой лежала дома. Мне всегда весной не везет - любая инфекция моя. Пришла с занятий моя подруга Рита, с которой мы вместе жили на частной квартире, и сказала:
- Держись крепче! Я тебе сейчас такую новость скажу, что ты упадешь.
- Так уж и упаду?
- Представляешь Венька Воронович - вор! Он воровал стипендии у своих товарищей. Все думали на Гришу, ведь он из бедной семьи. Представляешь, каково было Грише ходить под подозрением!
- И как же узнали, что Воронович - вор?
- Милиция положила в сумочку с деньгами какой-то порошок, который измазал Веньке и лицо, и руки. Он побежал в туалет отмываться, а порошок не смывается. Так все и выяснили. В вестибюле такая огромная "молния" висит: "Воронович - вор!".
- Бедная Инна! Что с Инной, как она восприняла это известие?
- Она ничего не знает, она в больнице. Вроде бы очередной аборт сделала, да неудачно. Теперь лечится.
Мое сердце сжалось от тревоги за Инну. Бедная она, бедная! И за что на нее все шишки валятся? И я, как нарочно, ничем не могу ей помочь, лежу с высокой температурой. События развивались стремительно. Когда я пришла в институт, Инны в городе уже не было. Ее увез Вениамин в неизвестном направлении, забрав из больницы недолечившуюся, и увез. За ними бросился в погоню Эммануил Георгиевич, догнал их под Ростовом. Между ним и Вениамином произошла крупная ссора, перешедшая в драку. Победил более молодой, и Эммануил Георгиевич вернулся побитым и убитым горем: дочь с ним не поехала, а поехала с мужем, сказав на прощанье:
- Вы мне его выбрали, и я буду с ним до конца. Прости, папа!
Инна никому не писала, и никто не знал, где она и что с ней. Елена Марковна и Эммануил Георгиевич осунулись и почернели и даже стали как бы меньше ростом. Правду говорят, что горе гнет и ломает. От их былого лоска и осанистости ничего не осталось. Я заходила к ним, чтобы немного поддержать и узнать новости об Инне, но новостей не было. Я защитила успешно диплом и уехала домой немного отдохнуть перед предстоящей работой. Однажды сестра Соня протянула мне газету "Комсомольская правда" со словами:
- Читай! Отыскались твои Вороновичи, они - в Целинограде. Смотри, как Инна корреспонденту расписывает своего мужа, какой он умный и порядочный и как несправедливо с ним поступили.
Я жадно прочитала статью. Инна, моя дорогая подруга, была верна себе: она боролась за свое счастье. Статью я послала родителям Инны, а ей написала письмо в Целиноград на указанное в статье предприятие, где работал инженером Вениамин, без надежды получить ответ. Но Инна ответила большим и подробным письмом, из которого я узнала, что Вениамин увез ее в Целиноград и, так как он был без пяти минут инженером, его сразу взяли на инженерную должность. С мозгами у него все было в порядке, и он быстро завоевал авторитет. Инна через газету добилась разрешения на защиту им диплома, что он успешно и сделал. Им дали двухкомнатную квартиру. Вениамин - замечательный муж, и она счастлива. Восстановилась в институте, но учится заочно. Вот только здоровье немного подводит. Им с Вениамином хочется ребенка, но ничего пока не получается, сказывается поспешный отъезд из больницы.
У нас с Инной установилась регулярная переписка: я писала ей о своих делах, она - о своих. Незаметно тон писем ее стал меняться, все чаще в них проскальзывали грустные сетования на то, что Веня много работает, что они редко видятся. Он приходит, когда она уже спит, а уходит, когда она еще спит. А потом пришло письмо, полное отчаяния: Вениамин от нее ушел, бросив на прощанье:
- Мне нужна полноценная семья, а ты мне ее дать не можешь. Я хочу детей, а ты бесплодна! Прощай, дорогая, будь счастлива!
Инна была потрясена и раздавлена. Тогда впервые ей не захотелось жить. Она писала мне, что ей, видимо, не суждено быть в этой жизни счастливой. Она всю себя, без остатка, посвящала любви, а любовь бежала от нее. Наверно, судьба мстит ей за бабушку Ивана. Я, как могла, старалась ее разуверить. Вскоре Инна вернулась к родителям. Елена Марковна с энтузиазмом взялась вновь устраивать ее счастье. В Москве у нее был давний друг по Одессе, сын соседки. Он работал врачом-стоматологом, и чем не подходящая партия для Инны? Инне было все равно, она потеряла интерес к жизни. Стоматолог, так стоматолог! Родители купили ей в Москве двухкомнатную квартиру, но врача-стоматолога практичная Елена Марковна прописывать не стала, да и квартиру она приобрела на свое имя, чтобы Инна не могла поддаться на уговоры своего мужа. Жизнь с новым мужем почти сразу не заладилась. Его интересовала только материальная сторона. Инна страдала, не находя в муже родственную душу, и находила утешение в чтении книг, которые всегда были ее лучшими советчиками и друзьями. Вместе с героями книг она проживала чужую, более интересную жизнь. Муж, находя ее за чтением очередной книги, ворчал:
- Опять читаешь? А кто будет заниматься хозяйством? Я не настолько богат, чтобы нанимать прислугу! Неужели я за этим женился?
Инна отмалчивалась и уходила на кухню, чтобы наскоро пожарить для мужа колбасу с яичницей. У нее не было желания тратить свое время на всевозможные изыски. Хватит, она уже была прекрасной хозяйкой, заботливой женой и чем это закончилось? При воспоминании о Вениамине начинало ныть сердце от обиды и боли за отверженную любовь. Она все больше укреплялась в мысли, что любовь не для нее. Сначала Иван отказался от нее, потом Вениамин. Наверно, и этот муж долго не захочет терпеть ее безразличие к нему и жизни. Но она ничего не хотела менять, у нее на это просто не было сил и желания. Она часто чувствовала себя разбитой и усталой, она с трудом по утрам заставляла себя вставать и заниматься какими-либо делами.
" Каждый человек имеет определенный запас жизненных сил, а потом они заканчиваются, и человек умирает. Наверно, я скоро умру, потому что у меня нет сил продолжать жить", - писала она мне в своем одном из последних писем. " Может быть, я больна? Нужно сходить к врачу и обследоваться, но так тяжело заставить себя встать пораньше. Да, и чем мне поможет врач? Нужно съездить к родителям, они давно зовут, но там начнутся эти бесконечные выяснения отношений с мамой. Вот папу я хотела бы повидать! Он чуткий и деликатный, а вот мама... Мама испортила мне жизнь. Мы могли бы быть счастливы с Иваном. У нас был бы уже большой сын. Знаешь, ведь я до сих пор люблю Ивана, всю свою жизнь я люблю его одного! Если бы он был евреем! Видимо, на нас, евреях, лежит-таки многовековое проклятие. Или только мне не суждено было быть счастливой..."
Инна съездила домой и обследовалась в клинике. Приговор был суровым - лейкемия. Вот отчего у нее было постоянное чувство усталости и полного безразличия к жизни. Елена Марковна, надо отдать ей должное, все силы бросила на борьбу с Инниной болезнью: Инну положили в лучшую клинику Москвы, ей делали бесконечные уколы и переливания крови, но все было бесполезно. Другая, более глубокая, душевная боль не давала Инне поправиться. Она угасала день ото дня и понимала это. Незадолго до кончины она попросила мать забрать ее домой, она уже не могла видеть больничные стены. Последние дни ее были ужасны. Елена Марковна с зятем вступали в безобразные ежедневные перепалки по поводу имущества, которое зять считал своей собственностью на правах мужа Инны, а Елена Марковна - фамильным достоянием. Спорить было из-за чего. Бабушка и дедушка Инны, родители Эммануила Георгиевича, оставили Инне в наследство фамильное серебро, великолепные сервизы из старинного фарфора, драгоценности, картины именитых художников и много других ценных вещей. Муж, пользуясь Инниным беспомощным положением, начал потихоньку превращать все это в деньги, а Елена Марковна старалась ему помешать.
Инна умирала в соседней комнате и слышала, как эти двое, не стесняясь ее присутствия за дверью, делят ее имущество. Муж в сочных фольклорных выражениях просил тещу убраться, грозил вызвать милицию и выдворить ее вон. Он не знал, что не Инна является собственницей квартиры. Милицию вызвала Елена Марковна и с позором изгнала мужа, предварительно отобрав у него то, что он приготовил унести из дома. Когда, окрыленная победой над врагом, Елена Марковна вошла в комнату к Инне, та была мертва. На лице ее застыла маска страдания.
Тело Инны Елена Марковна увезла домой. Ее похоронили на городском кладбище. Нельзя описать горе Эммануила Георгиевича. Он любил дочь всем сердцем, и ему было тяжело осознать, что его красавицы умницы дочери больше нет и не будет никогда, что судьба и люди так жестоко обошлись с ней, что он, ее отец, тоже причастен к ее гибели. Он часто думал о том, что не вмешайся они тогда грубо в их отношения с Иваном, их дочь могла бы прожить долгую и счастливую жизнь и подарить им внуков. А теперь они будут доживать свою жизнь с Еленой Марковной, как две бесполезные "головешки". Он ненамного пережил Инну, и Елена Марковна похоронила его рядом с Инной и поставила им одинаковые памятники из черного гранита, выгравировав на нем портреты усопших, которые повернуты лицом друг к другу и как бы смотрят друг на друга: Эммануил Георгиевич - с любовью, а Инна - с грустной усмешкой и легким укором, с непролившейся слезой и гордой попыткой скрыть эту слезу. На этом портрете она еще больше похожа на "Незнакомку" Крамского.
Елена Марковна почти на двадцать лет пережила мужа. В последние годы ее жизни возле нее вились сомнительные всевозможные личности в надежде заполучить ее наследство. Одной такой ловкой женщине удалось войти ей в доверие. Она хоронила Елену Марковну и поставила ей такой же памятник из черного гранита, но ее портрет смотрит в сторону от портретов мужа и дочери. Год тому назад я приезжала в город своей юности на встречу с сокурсниками, была на кладбище и положила цветы всем троим. Я стояла и думала об Инне и ее печальной судьбе. Рядом со мной остановился пожилой мужчина, убеленный сединами, и спросил:
- Вы знали этих людей?
- Знала и очень хорошо. Инна была моей близкой подругой.
- Вы, случайно, не Глаша?
- Глаша. А вы меня знаете?
- Когда-то знал. Я тоже был близким другом Инны. Я - Иван. Я часто прихожу сюда и не могу себя простить за свой юношеский максимализм и юношескую дурь. Ведь я больше никого не смог так полюбить, как любил Инну.
- Она тоже, - сказала я.
- Это правда? Я думал, что она меня забыла и была счастлива с тем, другим. А ведь нас с Инной развели разные взгляды наших близких на жизнь. Ее мать была махровой националисткой, она не могла допустить даже мысли, что ее зятем будет русский. Я так и не смог ее простить. Именно она сломала наши жизни. Бабушка придерживалась строгих пуританских взглядов на отношения парня и девушки. Это тоже сыграло свою роль, причем не лучшую. Чем больше я думаю о нас с Инной, тем больнее становится за других молодых, счастью которых мешают всевозможные предрассудки. Это неправильно! Любовь властно приходит, полностью завладевает всеми мыслями и чувствами и не терпит никакого вмешательства третьих лиц. Все могло сложиться иначе. Инна была создана для любви и семейного счастья. Это сейчас я понимаю, что она была настоящей женщиной: пылкой, страстной, преданной в любви. Такие женщины - редкость. Их нужно носить на руках, осыпать цветами. А я по молодой дурости погубил такую женщину- идеал каждого мужчины. До сих пор сгораю со стыда, когда вспоминаю, как я унижал и топтал свою любовь. Просто горе от потери близкого человека, бабушки, обида на Инниных родителей помрачили мой рассудок. Все это, конечно, не оправдывает меня.
Немного помолчав, он спросил:
- У нее были дети?
- Нет. А вы ничего не знаете о ее жизни?
- Почти ничего. Знаю, что дважды была замужем, что жила в Москве. Я иногда видел ее родителей, когда они были живы, но не мог заставить себя заговорить с ними. Я уже говорил вам, что не смог им простить смерть бабушки. Я тогда остался один. Из института ушел, чтобы не видеть эту, - он кивнул в сторону портрета Елены Марковны. - Потом забрал документы и перевелся на заочное отделение в другой институт на родственный факультет. Работал инженером на одном из заводов, дослужился до главного инженера. Сейчас нахожусь на заслуженном отдыхе и немного подрабатываю в одной фирме консультантом. Долго не женился, но потом жизнь берет свое. Жена у меня - прекрасная женщина, но тех чувств, что у меня были к Инне, к ней не испытываю. У меня две дочери, а сына нет. У нас с Инной должен был быть сын. Я больше всех виноват в том, что он не родился. Так хочется уберечь молодых от ошибок молодости, так хочется сказать им - берегите свою любовь, но разве они нас послушают? Каждый выбирает свой путь и считает его самым верным. Расскажите мне об Инне, - немного смущаясь, попросил он.
Мы пошли с ним по дорожке к выходу, и я рассказала ему все, что знала об Инниной жизни. День клонился к закату, жара спадала, и наступало время вечерней прохлады и успокоенности от суетности дня. Седовласый Иван слушал меня, не перебивая. Скупая слеза повисла на его ресницах, и тяжелый вздох вырвался из груди:
- Бедная моя, бедная Инна! Простила ли она меня? Я так виноват перед ней! И так был наказан за свое юношеское предательство отсутствием любви в продолжение всей моей жизни! Я так никого и не смог полюбить. Только и было светлого в моей жизни - чувство к ней, моей Инне. Жизнь прошла бесполезно и без радости.
- Не говорите так, Иван. У вас растут две дочери, будут внуки. Вот Инну, действительно, жаль. Ее жизнь могла бы быть более счастливой, она была достойна лучшей участи. Но, видно, у каждого своя судьба. Что ж, прощайте! Вряд ли еще увидимся.
Мы расстались. Я посмотрела вслед Ивану. Он шел, сгорбившись, словно нес на плечах груз вины за несчастливую Иннину судьбу. Мне стало невыразимо грустно оттого, что счастье, казалось, коснулось своим божественным крылом этих двоих и не задержалось надолго. Кто в этом был виноват? Они ли, родители или злосчастная судьба - судить об этом поздно: Инну не воскресить, время вспять не повернуть. Каждый сам сделал свой выбор и заплатил свою цену за ошибки.