Бойко-Рыбникова Клавдия Алексеевна : другие произведения.

Майка, Маечка, Майя Антиповна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Было раннее утро, когда Антип Жаров вышел на крыльцо своего дома и вгляделся в начинающее светлеть небо. "Пора, пожалуй, будить работничков, - вяло подумал он, - а то, пока доедем, будет полдень". Он вошел в дом, тронул за плечо сладко спавшую жену, которая тотчас открыла глаза, словно и не спала.
  - Уже пора? - спросила она.
  - Пора, Мотрюшка, пора. Ты собери-ка скоренько на стол, а я пойду будить остальных.
   Антип - крепко сколоченный мужчина пятидесяти лет, с пышной кудрявой шевелюрой и окладистой бородой, солидный и степенный - семейство имел большое: шесть сыновей и шесть дочерей, младшей из которых Майке, исполнилось недавно десять лет. Живи Антип где-нибудь в европейской части России, его давно зачислили бы в кулаки и сослали туда, куда Макар телят не гонял. Жил Антип зажиточно: имел в хозяйстве лошадей, волов, коров, овец и прочей живности в виде гусей, кур, уток, счета которым и не вел. В колхоз он вступить отказался, решив на семейном совете, что негоже ему с сыновьями горбатиться на лентяев и дармоедов. А поскольку в эти места давно ссылали раскулаченных и вроде бы ссылать дальше было некуда, то местные власти здраво рассудили, что Антип ссылке не подлежит, а хозяйство свое он по совести сколотил собственным трудом. Вот только лучшие для хозяйствования земли колхоз забрал себе, а Антипу отвели самые захудалые далеко от села. Да и полем назвать эти земли язык не поворачивался, поскольку отвели ему мелколесье. Всю осень Антип с сыновьями корчевал, распахивал и унавоживал распаханную территорию. Зерно посеял незадолго до первых заморозков, не надеясь, что получится что-либо путное. Но озимая рожь по весне взошла дружно и радовала глаз сочной зеленью. Сегодня Антип с сыновьями и старшими дочерьми планировал вспахать и посадить соток тридцать картошки, да соток десять кормовой свеклы. Торопился Антип до наступления утра выехать в поле, чтобы до вечера управиться со всеми работами. Пора стоит горячая, про которую говорят: "день год кормит".
   Сыновья и дочери встали дружно, без ворчания и недовольства. Понимали, что проспишь сегодня - зимой придется пустой кулак сосать. Одна Майка наслаждалась благодатным утренним сном. Ее не будили до времени. Мала еще в поле ехать, а вот все домашние дела оставались на ней. А дел этих и не перечесть: скотину накормить, выгнать на пастбище, обед сготовить, в избе прибрать, да и в огороде при доме дела найдутся. Майка или, как ласково звал ее отец, "поскребышек" была поздним ребенком и оттого особо любима отцом. Он и имя ей дал Майка. Все другие имена разошлись по старшим братьям и сестрам. Родилась Майка в мае месяце, и отец не стал мудрить особо с выбором имени: раз в мае родилась, пусть будет Майкой. Росла Майка маленькой и худенькой, но характер унаследовала отцовский: была смекалиста, не по годам рассудительна и сноровиста ко всякому делу. Родители спокойно оставляли Майку одну на хозяйстве. Знали, что все у девчонки будет в порядке. Антип поправил свисавшее до полу одеяло и осторожно и нежно погладил Майкину "кудлатую" голову своей заскорузлой от тяжелого крестьянского труда ладонью. Майка блаженно улыбнулась во сне, почувствовав отцовскую ласку, но не проснулась. Антип перевел взгляд на хлопотавшую у стола жену. Матрена, несмотря на многочисленные роды, не утратила девичьей стройности. Лишь лицо выдавало ее возраст, было оно до времени увядшим: печать ежедневной усталости и недосыпания легла на некогда упругую кожу сеткой мелких морщинок, да пробороздила от крыльев носа к уголкам вялого рта две глубокие линии. От этого выражение лица Матрены казалось скорбным и строгим. Антип внутренне посетовал на беспощадную суровость времени, унесшего девичью прелесть жены. Он вспомнил, как, впервые встретив Матрену, был очарован щемящей нежностью ее голубых бездонных глаз, прелестью нежного румянца, игравшего на ее щеках и капризно изогнутых в таинственной улыбке губах. Не одного парня свела с ума красота Матрены, а выбрала в мужья она его, скромного и молчаливого. Да вот только быстро отцвела красота его любимой, забрали ее сыновья и дочки. Красивое потомство у Антипа и Матрены: парни удались все, как на подбор, широкоплечие, ладные, трудолюбивые, а девчата - и того краше. Чуть ли не каждый год рожала Матрена, и поднимались росточки один за другим, учась друг у друга и помогая друг другу.
  Самый старший - Степан - уже вовсю женихается, не сегодня - завтра приведет в семью молодую жену. За ним тянется Федор, затем - Прохор, Гаврила, Кузьма, Матвей,. А потом пошли одни девчата: Лиза, Настя, Агаша, Антонина, Татьяна, и Майка. Матрена, бывает, зовет какую-нибудь из них и собьется в названии: "Лизка, Гашка, Тонька, тьфу, пропасть! Настасья, поди, загони корову!"
   Вот они все, кроме Майки, сидят за столом плечо к плечу, и радуется сердце отца, глядя на этот цветник молодости и красоты. Его главный помощник в семье - Степан, которому недавно исполнился двадцать четыре года. Сын был синеглазый в мать и темноволосый в отца. И не только цветом волос походил Степан на отца. Был он таким же немногословным и мастеровитым. Многие девушки заглядывались на него, а он прилепился сердцем к Василисе. Не нравилась избранница Степана отцу. Про таких говорят: "В тихом омуте черти водятся". На вид Василиса воды не замутит, а вот скрутила Степана так крепко, что никого вокруг, кроме нее, не замечает. Поговаривает Степан о выделении его доли из хозяйства, на осень свадьбу намечает. Антип и так его отговаривал и эдак, а сын, знай, гнет свою линию. Во время крупного и шумного последнего разговора Степан заявил, что, если отец его не отпустит, он с Василисой подастся в колхоз. Там, дескать, умелые руки нужны. Понимает Антип, что не со своего голоса поет Степан, но переломить тихий голос Василисы ему не удается. И ведь, если хорошо посмотреть, невеста Степана далеко не красавица, а вот что-то в ней есть такое, отчего и взрослые мужики на нее засматриваются, не то, что парни вроде Степана. Пройдет мимо Василиса с опущенными глазами - и не заметишь ее. А стоит ей взглянуть на человека своими огромными черными глазищами, опушенными густыми длинными ресницами, и захочется ему взглянуть на нее еще раз и еще. И не замечает сам человек, как становится ее пленником. Завистливые девичьи языки болтали, что ведает Василиса приворотное средство. Антипу эти разговоры были не по душе, ложились на сердце тяжелой смутой, и разгоралась в душе скрытая неприязнь к Василисе и отцовская тревога за сына.
   Позавтракали быстро и дружно и из-за стола встали разом. Женщины сноровисто собрали нехитрую снедь в поле, мужчины запрягли лошадей, волов, погрузили все необходимое и до утренней зорьки тронулись в поле. Перед уходом растолкали Майку, наскоро напутствовав, что ей предстоит сделать. После их отъезда девочка еще минут десять понежилась в постели, но сон пропал бесследно. Она встала, умылась, заплела свои кудрявые волосы в косу и принялась хлопотать по хозяйству: умело растопила печь и стала готовить еду многочисленной домашней живности, ловко управляясь с большими чугунами и ухватами. К восходу солнца часть скотины была накормлена, часть выгнана на пастбище, и девочка принялась готовить обед. Работа была в самом разгаре, когда за Майкой пришли подружки звать на игрища на берег реки. Речка в этих местах была маленькой, узенькой, словно и не речка вовсе, а так - небольшой ручеек. Летом ее переходили вброд даже малые дети. Но весной в период половодья речка превращалась в мощный бурлящий поток и разливалась широко. Позже, когда река входила в свои берега, на заливных лугах сажали сельчане капусту. У Антипа там тоже был небольшой участок, и Майке предстояло вскопать его часть, подготовив для посадки. Идти на игрища Майка отказалась, сославшись на обилие дел. Подружки стали ее отчаянно уговаривать. Майка была у них заводилой всех веселых проказ и проделок, и поэтому подружкам очень хотелось, чтобы она с ними пошла.
  - Хотите, чтобы я с вами пошла, помогите мне с делами, - твердо заявила Майка.
  - А что нужно делать? - загалдели девчонки.
  - Всего ничего! Нужно вскопать участок под капусту.
  - Это мы мигом. Лопаты есть?
  - Конечно, есть.
  Майка выдала всем лопаты, и, пока она доваривала обед, девчонки дружно вскопали землю. Еще раз накормив поросят, проверив, как себя чувствуют гуси, куры и утки, не разбрелись ли далеко овцы, Майка отправилась вместе с подружками. Путь на берег реки пролегал по улице, которые местные жители звали Дристопудовкой, поскольку прогоняемое по улице стадо утром и вечером оставляло свои многочисленные следы. Майка любила родную улицу и всегда бегала по ней босиком. Ей нравилось, когда ноги по щиколотку утопали в теплой пыли. Правда, случались и мелкие неприятности, когда нечаянно нога вступала в незамеченные глазом теплые коровьи лепешки. Тогда сквозь пальцы противно просачивалась вонючая скользкая сметанообразная масса, вызывая у девочки чувство брезгливости. Вдоль улицы стояли ровной линией дома, глядя веселыми окошками в затейливых резных наличниках и на соседние дома, и на пыльную дорогу, и на весело гомонящих ребятишек. Весной, когда зацветали сирень и черемуха, духмяный дурманящий аромат разливался по всей улице, веселя сердца и вызывая неодолимую жажду жизни даже у самых старых жителей деревни, которые с появлением первого весеннего тепла дружно высыпали на завалинки.
   Майка с подружками с веселым гиканьем помчалась вдоль по улице, успевая на ходу приветствовать разомлевших на весеннем солнце соседок-старушек. Те испуганно вскидывали склонившиеся, было, в дремоте головы и долго подслеповато щурились вслед пробежавшей ораве, гадая, кто же так бойко их поприветствовал. А потом головы снова бессильно падали вниз, и на улице наступала сонная тишина. Прибежав на берег, девчонки, перебивая друг друга, стали показывать Майке вскопанный ими участок земли под капусту, а Майка, нахмурив брови, придирчиво оглядывала их работу, выдерживая долгую паузу. Подружки уже с тревогой начали переглядываться, как вдруг Майка звонко расхохоталась:
  - Все в порядке! Молодцы! Айда, в сопки за ландышами!
  - Ты что, Майка? Ландышей еще нет и в помине. Там один багульник цветет.
  - А я знаю место, где ландыши распускаются самыми первыми. Кто со мной?
  - Ох, и выдумщица ты, Майка! Нет такого места, - засомневалась веснушчатая Вера, лучшая Майкина подруга.
  - Спорим! - вскинулась тут же Майка.
  - Кто спорит, тот ничего не стоит, - парировала Вера.
  - Ага, испугалась! - поддразнила подругу Майка.
  - Ничего я не испугалась, - обиженно проговорила Вера. - Просто отец говорит, что спорят только пустые люди. А я не хочу прослыть пустой.
  - Ну, как знаешь! - сдалась Майка, и девочки веселой гурьбой направились в сопки.
  Сопки в это время года походили на розовое марево от цветущего багульника, который нежно расцветил их склоны. Даже привыкшие к ежегодному его цветению девчонки в восторге замерли на какое-то время от этого великолепия переливов от бледного перламутрово-розового тона до яркого насыщенного. Словно весенняя утренняя заря по своей прихотливой щедрости пролила эти неповторимые по красоте всполохи тончайших нюансов розового изумительного волшебства, превратив на короткое время сопки в свое сказочное царство. Красоту цветения оттеняли мрачные сосны и зелень смешанного леса, покрывавшего сопки. То тут, то там среди розовых волн желтели головки одуванчиков, этих детей солнца, вобравших в свою окраску его теплоту и золотистость. Майка с подружками нарвали целую охапку одуванчиков и уселись на теплом пригорке плести из них венки. Вокруг пригорка росли заросли багульника, которые скрывали девочек от посторонних глаз. Руки их перепачкались соком цветов и потемнели, но они не обращали на это никакого внимания. Они сосредоточенно плели венки и тихонько напевали. Солнце взошло уже высоко и ласково согревало своим теплом все живое. Девочки разомлели на солнце, и их стало клонить ко сну. Разговоры и песни смолкли, головки в красочных венках стали клониться вниз и через какое-то время все впали в дремотное состояние. Первой очнулась Майка от какого-то неясного шороха и непонятной тревоги, внезапно ее охватившей. Она тихонько растолкала своих подруг и прижала палец к губам, призывая их к молчанию. Странный стрекот раздавался совсем неподалеку. Майка тихонько подползла к кустам багульника и осторожно их раздвинула. Внизу косогора, прижавшись спиной к сосне, сидел незнакомый человек и что-то непонятное делал. Это из-под его рук раздавался непонятный стрекот. Майка также бесшумно вернулась к своим подругам и подала им знак осторожно уходить домой. Они отошли на безопасное расстояние и, что было силы, бросились бежать. Они прибежали в расположенный неподалеку гарнизон и рассказали дежурному о незнакомце. Дежурный выслушал сбивчивую речь девочек очень внимательно, поблагодарил их за бдительность и велел идти домой, предварительно расспросив, кто они и где живут. А через неделю Майку и ее подружек вызвали в гарнизон, и начальник гарнизона вручил Майке дорогие часы и грамоту, в которой говорилось, что Майка помогла задержать диверсанта. А еще он выдал ей и ее подругам три килограмма шоколадных конфет и два килограмма печенья, да в краевой газете о Майке и ее подругах была напечатана заметка под названием "Враг не пройдет". Майка долго берегла эту газету, но сохранить ее не удалось. Отец по недогляду пустил ее на цигарки. Майка погоревала немного, а потом эта история забылась. И только часы и грамота, повешенная отцом на видное место в утешение Майке, напоминали о произошедшем некогда случае с поимкой шпиона.
   Время летело быстро. Управившись каждый раз с помощью подруг с домашними делами, Майка придумывала разные шалости: то они залезут в соседний огород и вытащат самую крупную и сладкую морковку, то обтрясут яблоню, еще не напоившую сладким соком плоды, то срежут красивые цветы. В соседях у Майки проживала одинокая женщина. В селе ее считали немного чудаковатой и относились по-доброму. Была у этой соседки одна страсть - цветы. Все сельчане в огороде сажали лук, морковь, репу и другие овощи, а эта женщина всю нерастраченную любовь и нежность одинокого сердца отдавала цветам. В один день у одной из Майкиных подруг приключился день рождения, и девчонки решили подарить ей пышный букет, а за цветами залезли к соседке накануне злополучного дня. Срезали самые красивые и яркие. До времени решили поставить букет к Майке в подпол. Они уже уходили из соседского цветника, когда калитка открылась и вошла хозяйка. Увидев разор, учиненный девочками, она схватилась за сердце. Непрошеные гости не только срезали лучшие цветы, но и помяли, а также изрядно потоптали любовно обустроенный, роскошный в великолепии красок, благоухающий цветник. Девчонки бросились врассыпную через забор в сторону Майкиного дома. Никого из взрослых дома не было. Девочки спрятали цветы в подполье и вышли на улицу. Они тихонько подобрались к забору и осторожно выглянули. Соседка стояла на коленях перед разоренной клумбой и что-то шептала своим помятым цветам, аккуратно их поднимая и бережно подвязывая. У Майки тревожно сжалось сердце. Наверняка соседка придет жаловаться и, кто знает, что скажет отец. Только сейчас она осознала, что поступила плохо. Ей стало жалко бедную женщину и безумно захотелось вернуть время вспять. Она наскоро попрощалась с подругами, договорившись встретиться на другой день, чтобы пойти к имениннице. До самого возвращения родителей тревога не покидала Майкиного сердца. У нее все валилось из рук. Она и хотела, чтобы родители вернулись пораньше и страшилась их возвращения.
   Семья сидела за ужином, когда раздался стук в дверь. Сердце Майки бешено застучало, словно сорвавшись с привязи.
  - Кого, на ночь глядя, нелегкая несет? - спросил отец и пошел открывать.
  - Заходи, заходи, соседушка! Садись с нами вечерять, - приветливо гудел отец.
  Бледная, как привидение, соседка переступила порог, всем приветливо поклонилась и тихо начала:
  - Прости меня, Антипа Романыч, но я к тебе с худыми вестями. Ваша дочка Майка сегодня учинила разор в моем хозяйстве. Если ей нужны были цветы, попросила бы у меня. Я дала бы непременно. А она с подружками не столько сорвала цветов, сколько помяла и попортила. Не хотела я жаловаться, да вот все же решила просить у тебя суда и справедливости.
  - Майка! - загремел отец, - что ты натворила, говори!
  Майка встала бледная и трепещущая и еле слышно произнесла:
  - Завтра у Капы день рождения... Мы хотели ее поздравить...
  - Поздравить! - еще громче закричал отец. - Тебе своих цветов мало? Я тебе покажу поздравить! В нашем роду воров не бывало отродясь! Я тебя раз и навсегда отважу по чужим огородам шастать!
  Он схватил вожжи, висевшие на стене, и стал охаживать Майку по подолу платья ниже поясницы. Майке было не очень больно, но слезы обиды застлали ее глаза, и она стала притворно вскрикивать:
  - Ой, папочка! Я больше не буду! Прости меня, папочка!
  Соседка присоединила свой голос к Майкиным воплям и стала упрашивать Антипа не пороть Майку. Он еще раза два огрел дочь вожжами для порядка, затем повернулся к соседке и покаянно произнес:
  - Матушка Ангелина, не держи на Майку зла. Думаю, что эта наука пойдет ей на пользу. Не побрезгуй, присядь с нами свечерять! Что мы можем для тебя сделать, чем загладить Майкину вину?
  - Спасибо за приглашение, Антипа Романыч, я уже отужинала. И за предложение помощи спасибо, но мне ничего не нужно. Я пойду домой, мне пора.
  Антип проводил соседку до двери и вернулся к столу. Лицо его было мрачнее тучи. Майка боялась поднять на отца глаза, полные слез. Она притворно жалобно несколько раз всхлипнула. Антип грозно на нее прикрикнул:
  - Не реви! Какой стыд на наши седые головы! Дочь промышляет воровством.
  - Я не воровка! - всхлипнула Майка. - Я...
  Антип не дал ей продолжить:
  - Не воровка, говоришь! А кто ты? Ты залезла в чужой двор без разрешения хозяйки. А ты знаешь, что без разрешения у чужих нитки ненужной нельзя взять? Ты меня, Майка, не гневи лучше!
  Он с силой отодвинул табуретку, бросил ложку на стол и вышел из-за стола. Майка бросилась за ним, обхватила его своими ручонками, прижалась кудлатой головой к широкой груди отца и зачастила:
  - Папочка, родненький, прости меня! Я, честное слово, больше никогда не залезу в чужой огород. Я все поняла! Только ты не сердись больше на меня. Вот увидишь, я никогда... - рыдания не дали ей договорить.
  - Ну, полно, дочка, полно! Вот и ладно, что поняла. Утри слезки, а то всю рубаху мне замочила.
  Он обнял дочь, прижал к себе, и Майке так сладко плакалось на груди отца. Ей казалось, что никогда она еще так не любила его, как в эту минуту. На всю жизнь Майка усвоила урок, данный отцом, и никогда в своей жизни ни при каких обстоятельствах у нее не было соблазна взять что-либо чужое.
   Лето промелькнуло быстро в трудах и заботах. Степан все чаще поговаривал с отцом о свадьбе и разделе хозяйства. Антип понял, что Степан от своего не отступится, и совместно с женой решили сыграть свадьбу сразу после Покрова.
  Молодым нужно было где-то жить. Степан не хотел оставаться в отцовском доме, зная, что отец не любит Василису. Решили поставить молодым избу на задах усадьбы и отделить им часть огорода. За работу взялись дружно, и дом рос прямо на глазах. Избу ставили не простую, а пятистенок, чтобы было место и для будущих ребятишек. Работа нашлась для всех. Даже Майка старалась изо всех сил помочь, но больше мешала, чем помогала. Тем не менее, старшие ее не прогоняли и от дела не отваживали. Дом получился наславу: прочный, крепкий, из хорошо просушенных бревен, которые Антип заготавливал загодя, зная, что его семье один дом маловат будет. Так оно и вышло. Новоселье справили сразу после завершения уборочных работ. Первым в избу по старинному обычаю запустили котенка. Он по-хозяйски прошел по янтарно-желтым половицам и тут же пометил угол дома. Степан схватил его за шиворот, носом потыкал в оставленную лужу и выбросил за дверь. Майка жалостливо вскрикнула и бросилась за котенком, а Матрена осуждающе покачала головой:
  " Не к добру обижать котенка. Не будет счастья в этом доме", но вслух ничего не сказала. Женщины расторопно внесли заранее приготовленную еду и расставили на сдвинутые в длинный ряд столы, поставили две четверти самогона и пригласили гостей. Когда со столов все было сметено, Антип взял в руки балалайку, заиграл и негромко запел: "По диким степям Забайкалья". Голос у Антипа широкий, мощный, с переливами. За ним вступили сыновья и дочери. Голосистая семья у Жаровых. И вот, поди ж ты, не обучались музыкальной грамоте, а поют стройно, красиво, не стараясь перекричать друг друга, а стараясь сладить голоса в один лад. Майка тоже вплела свой голос в общую песню, легко подстраивая к мелодии вторую партию. У старшей ее сестры Татьяны голос высокий, звонкий, серебристый, а у Майки, несмотря на малолетство, ее малый рост и худобу, - мощное низкое контральто. И откуда только берется его красота и глубина?
  - А ну, девчата, - сказал отец, обращаясь к младшим Татьяне и Майке, - спойте мою любимую.
  Девчонки переглянулись, и Татьяна завела высоко: "Цвете терен, цвете терен...". Майка тут же подстроилась, и полилась задушевная светлая песня о девичьей печали и любви. Соседка Ангелина смахнула непрошеную слезу:
  - Как поют ваши дочки, Антипа Романыч, аж душа наизнанку выворачивается!
  Спойте еще, девочки, только нашу, русскую. Хороши украинские песни, а наши еще лучше.
  - Все песни хороши, если сложены и поются от души, - подытожил Антип. - Споем, дочки, нашу любимую!
  И сам затянул "Степь, да степь кругом", а сыновья и дочери вторили ему. Закончив песню, Антип ударил звонко по струнам:
  - А теперь - плясовая! Выходи, честной народ, распотешь душу!
  И заиграл "Барыню". Засидевшиеся и разомлевшие от душевных песен гости дружно бросились в пляс. Вышел плясать и Степан с Василисой и залюбовался на них Антипа. Вот и не любит Василису, а глаз оторвать не может: красиво пляшет чертовка, гибкой тростинкой вьется вокруг Степана, то отступая, то наступая на него, жжет его своими глазищами, сводит с ума таинственной полуулыбкой. Далеко за полночь расходились гости. Степан пошел провожать Василису и вернулся только под утро. Антип не спал и ждал сына для серьезного разговора. Степан удивился, увидев, что отец еще не ложился спать.
  - Ты чего, батя, не спишь?
  - Сядь-ка, сынок, рядом и давай с тобой обговорим, как жить дальше. Что ты решил?
  - Мы с Василисой в колхоз подадимся. Меня пошлют учиться на зоотехника, я уже узнавал. Василиса будет работать телятницей. Распишемся мы в сельсовете. Мы хотим жить по-новому.
  - Работать за лентяев - это, по-твоему, жить по-новому?
  - Никто за лентяев не работает. Все работают за трудодни. Сколько заработал, столько тебе и поставят.
  - Это за палочки ты хочешь работать? А что тебе не живется в своем хозяйстве?
  - Батя, мы в селе живем одни своим хозяйством. Летом еще, куда ни шло, а зимой, вспомни, хлеба порой не на что купить.
  - А зачем нам покупной хлеб? Мать печет такой, что покупному и рядом не лежать!
  - Батя, мы с Василисой хотим быть, как все. Отработал свое - и отдыхай. А в своем хозяйстве вы света белого не видите. Что вы с мамкой видели хорошего в жизни? В клубе и то ни разу не были.
  - Стары мы по клубам шастать! А вот, что хорошего мы видели в жизни? Это я тебе могу рассказать. Зорьку утреннюю, когда еще вся земля спит, а солнышко только-только приподымает свои глазоньки. Помнишь ли, красота какая кругом разливается? Роса на траве самоцветами рассыпается. Соловьев на утренней и вечерней зорьке слыхал? Разве могут какие либо песни сравниться с ихними песнями? А вас ростили, радовались первой вашей улыбке, первым шагам, первым лепетаньям. Эх, сынок, не так ты понимаешь жизнь, не так! Не в безделье и танцульках ваших красота и смысл, а в труде и крепкой семье. Вот так-то! А как же без венчания вы хотите жить, в грехе и блуде? Не дело это, не по-человечески!
   - Да, где же венчаться нам? Священника днем с огнем не сыщешь. Не тяни, батя, нас в прошлое, нету ему возврата! Новая жизнь идет, новая! И мы с Василисой не хотим жить по-вашему, не хотим!
  - То-то и оно, что с Василисой! Замутила она тебе твою головушку. Запомни, Степан, из семьи уйдешь - отрезанный ломоть будешь. Надеялся, что помощником мне будешь надежным, а оно вон как выходит. Жить хочешь по бесовским законам, и тут я тебе не указ, выходит. Устарел отец. Наши деды и прадеды веками жили по этим понятиям, а вам, молодым они прошлым кажутся. Эх, сын, сын!
  Антип грузно поднялся, постоял с минуту молча и ушел за занавеску, отделявшую большую комнату от кухни. Слышно было, как он вздыхал, раздеваясь, долго укладывался, а потом затих. Только тогда и Степан пошел спать. Когда Степан проснулся, день был в полном разгаре. Все домочадцы разбрелись по работам, а его не разбудили. Тем самым отец давал Степану понять, что уже не считает его членом большого семейства. В доме была одна Майка. Она прилежно чистила картошку.
  - Где все? - спросил Степан.
  - Пошли на дом. Отец торопит быстрее его закончить, чтобы ты переехал и обжил его до свадьбы. Степа, а тебе хочется от нас уйти?
  - Хочется, - буркнул Степан, наскоро сполоснул лицо и сел к столу. - Покормишь меня, сестренка?
  - Сейчас, сейчас, - отозвалась Майка, налила большую кружку молока, отрезала солидный ломоть хлеба и пододвинула Степану. - Степушка, а обед еще не готов. А можно, я к вам в дом прибегать буду с ночевой?
  - Я еще никуда не ушел, а ты уж прибегать собралась. Там посмотрим. Василиса будет в доме хозяйкой, с ней и будешь уговариваться.
  - А батя Василису не любит. А мне она нравится, красивая. Степ, а я, когда вырасту, буду красивой?
  - И все-то вы, девчонки, красивыми хотите быть. А куда ж деваться некрасивым? Будешь красивая, будешь! По мне ты и сейчас в потемках за красавицу сойдешь, - пошутил он.
  - Все тебе шуточки, Степушка, а я всерьез спрашиваю. Знаешь, как хочется быть красивой! Чтобы люди, глядя на меня, говорили: "Ох, и хороша же у Жаровых меньшая дочка!"
  - Эх, ты, красавица моя! - Степан ласково щелкнул Майку по носу и встал из-за стола. - Пойду в дом к своим, помогу, а то отец, поди, ворчит на меня. Для меня дом делают, а я сплю до полудня.
  Степан ушел, а Майка достала из заветного уголка кусочек зеркала и стала придирчиво рассматривать по частям свое лицо. Ох, как далеко ей до красавицы! Непослушные кудри, как не приглаживает она их старательно, упрямо выбиваются из прически. Она хочет, чтобы прическа была гладкой, как у знаменитой балерины, которую она видела в кино. Тогда все сразу бы поняли, что она стала взрослой, а эти шаловливые непослушные кудряшки делают ее лицо, по мнению Майки, несерьезным и детским. Вот брови и глаза у нее, кажется, очень даже ничего. Про брови мама говорит, что они у нее соболиные. Соболиные, не соболиные, но красиво изгибаются ровной дугой над большими серыми глазами. Многие подружки Майкиным бровям и глазам завидуют. Удовлетворенно хмыкнув, Майка перевела зеркало на нос. Нос, как нос, может, чуть великоват, но, в целом, она носом своим довольна. Убрать бы только с переносицы россыпь мелких веснушек, но сестра Татьяна говорит, что просто Майку любит солнышко, и что веснушки придают ей индивидуальность. Слово то, какое придумала - индивидуальность, сразу и не выговоришь. Сказала бы просто, что без веснушек Майка не будет Майкой. Губы у Майки пухлые, красивой формы и яркие, словно она их накрасила. По отдельности все черты лица очень даже хороши, а вместе получается нечто кукольное, несолидное. Сразу видно, что ей еще расти и расти. А как хочется быстрее стать взрослой, бегать в соседний гарнизон в клуб на танцы, как старшие сестры. Майка вздохнула, спрятала зеркало и стала дальше чистить картошку.
   Однажды днем, когда вся семья сидела за обеденным столом, дверь распахнулась, и вошли Степан с Василисой.
  - Можете нас поздравить, - смущенно откашлявшись, сказал Степан. - Мы с Василисой сегодня записались в сельсовете мужем и женой.
  - Как записались? - всплеснула руками мать. - А как же свадьба? У нас же ничего не готово!
  - Ничего и не нужно, мама, - промолвила негромко Василиса. - Свадьба - это пережитки прошлого.
  - Какая я тебе мама? И кто же из вас такой умный? Свадьбы им не нужно! Не по-людски начинаете жизнь! Без родительского благословения соединяетесь, без христианского венчания! Да, как же так можно?
  - Мама, мама, ну что ты всполошилась? Все так сейчас делают, - поддержал Василису Степан. - Василиса теперь - моя жена, и я прошу тебя, мама, и тебя, отец, считать ее своей новой дочерью.
  - Погоди, Степан, с просьбами! - вмешался Антип, до той поры молчавший. - У нас, Жаровых, так дела не делаются. Мать права: вы нас не спросили, сами все решили, сами и живите, как знаете. Не хотите свадьбу играть - не надо. Не нужно вам родительского благословения - живите без него. Но уж и нас не зовите родителями. Не нужно нам такой дочери, которая не считается с нашими сединами, которой наплевать на наши порядки и обычаи.
   Василиса вспыхнула, большие глаза ее сузились, и она уже готова была выпалить в ответ что-то обидное, но Степан удержал ее за руку. Он подошел к матери, стал перед ней на колени и глухо произнес:
  - Прости нас, мама! Это я во всем виноват. Я уговорил Василису расписаться как можно скорее. Мне не терпелось назвать ее своей женой. За что же ее-то обижаете?
  - Встань, Степан! - раздался резкий голос Василисы. - Что ты так унижаешься? Не хотят меня видеть дочерью, обойдусь! Мы с тобой - молодые, сильные, проживем без них, пусть они обойдутся без нас!
  Лицо Степана исказила мучительная гримаса:
  - Что ты говоришь, Василисушка? Да, как же так можно? Это - мои родители, я их люблю и хочу, чтобы и ты их полюбила и стала им ласковой и заботливой дочерью.
  - Ну, уж, нет! Я не позволю себя обижать. Ты, если хочешь, можешь перед ними расстилаться, а от меня этого не дождешься!
  И тут неожиданно для всех вскочила Майка и закричала:
  - Ты мне раньше нравилась, Василиса, но я тебя не знала. А теперь вижу: ты Василиса - злая, плохая! Не смей обижать Степушку и моих родителей! Уходи из нашего дома!
  Майка кричала, а по лицу ее текли слезы обиды и за Степана, и за мать с отцом. Антип подошел к дочери, прижал ее к себе, приговаривая:
  - Маюшка моя, заступница наша родная, успокойся! Не нужно плакать! Утри слезыньки свои! Не стоит Василиса ни одной твоей слезиночки!
  И, повернувшись к сыну, добавил:
  - Уходи, Степушка, ради Христа! Когда охолонет твоя женушка, да и мы поуспокоимся, приходи поговорить.
  Степан с Василисой ушли, а за обеденным столом повисло гнетущее молчание, слышны были только Майкины всхлипы. Обед был испорчен бесповоротно. Матрена сидела за столом, обхватив голову руками в горестном недоумении. Не снится ли ей все это? Не так она себе представляла женитьбу старшего сына. Никто не решался нарушить тишину и продолжить обед. Сыновья сидели, уперев глаза в стол, а девчата испуганно переглядывались. Наконец, Антип сказал:
  - Давайте, ешьте, а то каша простывает!
  Все дружно застучали ложками. Только Матрена не прикоснулась больше к еде и сидела неподвижно, словно застыв. Антип положил ей руку на плечо:
  - Ты что, мать? Не переживай! Вырос Степка, вырос... Не так мы с тобой мечтали. Думали, помощник нам растет, а вон как вышло. Теперь он только голос Василисы своей слышит.
  - Ох, уж эта Василиса! - ожесточенно воскликнула Майка. - Мамочка, ты не печалься, мы же все с тобой остаемся!
  - Надолго ли? Дурной пример заразителен. Уже и Федор с братьями на сторону поглядывают.
  - Никуда мы не поглядываем, - отозвался Федор, - и Степана не одобряем. Ты нас по нему не равняй.
  - Ладно, ладно. Простите меня, если вас невзначай обидела.
  - А, может, Степка и прав. Мы одни живем единоличниками, - подал голос Кузьма. - Вот посмотрим, как он обживется в колхозе, и, может, тоже туда подадимся.
  - Помолчи, единоличник! - легонько хлопнул его ладонью по затылку Федор.
  - Ты чего дерешься? - обиделся Кузьма.
  - А ты не понимаешь? - подлила масла Татьяна.
  - Так, все замолчали! - стукнул кулаком по столу Антип. - Пообедали? Принимайтесь за работу!
   Дети разошлись по сторонам, и в кухне остались только Антип с Матреной и Майка, которая убирала со стола. Она с тревогой поглядывала в сторону матери, которая не трогалась с места и сидела с отрешенным видом.
  - Ну, что ты, мать, так переживаешь? Все утрясется. Вот увидишь, Степка опомнится.
  - А если не опомнится? Столько лет мы трудились день и ночь, по крохам собирая наше добро, а кому оно будет нужно? Новой жизни им хочется. А если все они бросят хозяйство и подадутся в колхоз? Как жить тогда будем?
  - Что ты раньше времени тревожишься? Вот придет беда, тогда и будем печалиться. А сейчас еще рано слезы проливать. Один Степка - еще не вся семья - подытожил Антип разговор и вышел из избы. Матрена тоже поднялась. Она решила втихомолку сходить к Степану, поговорить, чтобы не ширилась пропасть непонимания и не копились у сына и молодой невестки обиды.
   Она шла и представляла, как молодые сейчас, наверное, переживают случившееся, как казнят себя за то, что не посоветовались с родителями прежде, чем решиться на такой ответственный шаг. Но, подходя к Степановой избе, она услышала заливистый смех Василисы и остановилась. Потом любопытство взяло верх, и она тихонечко прокралась к незавешенным окнам и осторожно заглянула. Степан и Василиса сидели спиной к окну, причем Василиса, не стесняясь белого дня на дворе, примостилась у Степана на коленях. "Вот, бесстыжая девка!" - беззлобно подумала Матрена и прислушалась к разговору молодых. Говорила, в основном, Василиса, а Степан ее внимательно слушал:
  - Степушка, главное - сразу не поддаться, а настоять на своем. Никуда твои родные не денутся, им придется смириться с нашим решением. Неужели ты не видишь, что так уже никто не живет? Какие-то домостроевцы!
  - Что плохого в том, как живут мои родные? - пробовал возражать Степан.
  - Да разве они живут? Как муравьи, целый день копошатся на своем подворье, света белого не видят. Нет, это не по мне! Я хочу стать знатной телятницей, в Москву поехать на выставку, хочу, чтобы обо мне узнала вся страна.
  - Эк, ты куда хватила! В Москву... Москва и без нас хорошо живет. Так я тебя и отпустил в Москву. Ты мне и здесь нужна.
  Степан начал целовать Василису, а она уклонялась от его ласк и звонко смеялась:
  - Степушка, погоди! Я хочу с тобой поговорить. Пусти!
  Матрена отошла от Степанова дома и тихо пошла домой. Она больше не видела смысла в разговоре с Василисой. Та нисколько не огорчилась, что родители Степана ее не приняли, и не собиралась завоевывать их признание. Она поняла, что Степан для семьи потерян безвозвратно, всем заправляет Василиса. Да, такова доля матерей, растящих сыновей: пестуешь сына, пестуешь, а приходит чужая женщина и забирает его в свое владение.
   И потекла дальше жизнь своим чередом, но без Степана. Внешне, вроде бы, ничего не изменилось, но Антип чувствовал по настроению детей, что и остальные его птенцы готовятся к вылету из родного гнезда. Степан изредка забегал домой, но без Василисы. Был он немногословен. На все расспросы отвечал односложно:
  - Живем.
  - О детках не задумываетесь? - интересовалась мать.
  - Все будет в свое время, мама.
  - Ну, ну, - вздыхала Матрена, и говорить, словно, было больше не о чем.
  - Ты, Степка, совсем другим стал, - встревала Майка. - Это тебя Василиса твоя подмяла под себя. Ты и не улыбаешься, и не пошутишь, как бывало. Ведьмака она, твоя Василиса! Глазищами так и зыркает, так и зыркает!
  - Много ты понимаешь в ведьмаках! - отбивался Степан.- А я тогда кто, по-твоему, леший? Вот я тебя сейчас свяжу и в лес утащу!
  Майка притворно пугалась и отбегала от Степана подальше, а он делал вид, что сейчас схватит ее. Лицо его светлело, он улыбался и становился похожим на прежнего Степана. Майка подбегала к нему, обнимала за крепкую шею, звонко целовала в щеку и тут же отбегала прочь. Антип зорко следил, чтобы старшие сыновья и дочери меньше общались со Степаном, не поддавались его влиянию. Когда Антип входил в избу, Степан поднимался ему навстречу, но отец проходил мимо, едва кивнув головой. Тогда Степан наскоро прощался и уходил к себе, понурив голову.
   Годы шли... Дети один за другим покидали родительский дом, и хозяйство Антипа, некогда бывшее крепким, стало приходить в упадок. Все чаще в семье ощущалась нехватка денег. От помощи детей Антип отказывался, уверяя, что им с Матреной и Майкой всего хватает. Из детей с родителями осталась одна Майка, которой недавно исполнилось тринадцать лет. Она немного подросла, но оставалась худенькой. Родители ее жалели, не привлекали к тяжелому труду. У девочки рано обнаружились способности к торговле. Майка рано утром, собрав из-под несушек яйца, варила их и шла на станцию к проходящим поездам продавать и их, и молоко. А, когда поспевала ягода, Майка продавала ягоды. Товар у нее раскупали моментально. Уж больно зазывно она кричала:
  - Яички свежие, только из-под несушки, молочко парное, ягоды спелые и сладкие! Кому, кому, кому?
  Домой она возвращалась, нагруженная продуктами, солью, спичками. Родители на Майку нарадоваться не могли:
  - Добытчица наша!
  Однажды Майка продавала на станции, как всегда, свой товар. К ней неожиданно обратился седоватый военный:
  - Ты откуда такая бойкая?
  - А вам на что? - парировала Майка.
  - Сколько ж тебе лет?
  - Четырнадцать, - соврала она неизвестно зачем.
  - А не хочешь пойти работать в гарнизонную столовую?
  - Поваром, что ли?
  - Ну, на повара, положим, учиться надо. А вот мыть посуду могла бы?
  - А сколько платить будете?
  - Платить будем, сколько положено, но ты прикинь, что всегда будешь сыта сама и домой еще еды принесешь.
  - Вы мне воровать предлагаете?
  - Что ты, дочка, Бог с тобой! У нас в столовой, как срок реализации продуктов выходит, так их списываем. А кормим мы летчиков. У них все должно быть свежим, чтобы в полете неприятностей не случилось. Поняла? Бывает, задержится экипаж дольше положенного - все, продукты списываем, а им все свеженькое готовим.
  - Ничего себе! - присвистнула Майка. - Я согласна.
  - Вот, и добре! Приходи завтра в гарнизон, спросишь Михеича. Это я. Я заведую столовой.
  - Хорошо, дяденька Михеич, я приду!
  Домой Майка шла радостная. Она будет работать, будет кормить семью. Ее не смущало, что она соврала Михеичу насчет своего возраста. Она с порога объявила родителям, что завтра идет устраиваться на работу.
  - На какую работу? - удивился отец. - Тебе еще только тринадцать лет. Кто тебя возьмет?
  - Берут в гарнизонную столовую. Я уже завтра выхожу на работу.
  - А как же учеба? - всполошилась мать. - Тебе нужно семилетку закончить. Еще годок проучись, а там и пойдешь работать.
  - А кто меня год будет ждать? Нет, мама, я решила работать, и вам полегче будет.
   Утром Майка встала ни свет, ни заря, тщательно умылась, стянула в тугой узел свои непослушные волосы, надела свое лучшее платье и отправилась в гарнизон. На проходной молодой солдатик преградил ей путь:
  - Эй, малявка, ты куда это лыжи навострила?
  Она презрительно прищурилась на него:
  - Я вам не малявка, а новый работник гарнизонной столовой. Меня Михеич пригласил на работу. Можешь его спросить.
  - И как же зовут нового работника? - улыбнулся часовой.
  - Майя Антиповна! - гордо ответствовала Майка.
  - Ишь ты, прямо-таки Антиповна?
  - Вы, товарищ часовой, зубы не скальте! Некогда мне с вами лясы точить. Вызывайте Михеича.
  Майка презрительно отвернулась от часового и стала равнодушно смотреть вдаль на вившуюся среди высоких елей дорогу. Через некоторое время появился Михеич. Он обратился к часовому:
  - Это ко мне. Пропусти. Будет работать в нашей столовой.
  Майка с гордым видом прошла мимо часового, но напоследок не удержалась и показала ему язык. Часовой в ответ прыснул со смеха, но тут же принял серьезный вид и дурашливо откозырял Майке.
   В подсобном помещении, где находилась мойка, на столах высились горы немытой посуды. Раковины для мытья были поставлены высоко, и Майка с недоумением смотрела на Михеича.
  - Это все мне мыть? А как я достану до раковины?
  - Ничего страшного, дочка. Мы тебе подставим ящик из-под снарядов, и все будет путем. А посуды, конечно, многовато, но, что поделать? Это твоя работа. Можешь приступать.
  Михеич пододвинул снарядный ящик, показал Майке, где лежат тряпки, мыло, сода, и ушел. Майка принялась за работу. Работая, она весело распевала свои любимые песни из репертуара Руслановой и Шульженко. Позади нее раздались негромкие аплодисменты. Майка оглянулась. В дверях стоял улыбающийся полный мужчина в белом фартуке и колпаке, а рядом с ним не менее полная женщина. Майка поняла, что это повара. Она робко улыбнулась им в ответ.
  - Ты чья же такая голосистая будешь? - спросил мужчина.
  - Я Майя Антиповна Жарова. Я здесь работаю. Меня Михеич взял на работу.
  - Антиповна, значит? Что ж, очень приятно. Сколько же тебе лет, Антиповна?
  Майка смутилась, но твердо ответила:
  - Четырнадцать. Вы не смотрите, что я маленькая. Я все умею делать. Я в доме с семи лет за хозяйку была.
  - Сирота что ли?
  - Нет, не сирота. Просто мои родители - единоличники, поле у нас далеко. Они уезжали, а я оставалась на хозяйстве.
  - Ну, давай знакомиться. Меня зовут Игнатий Петрович, а это - моя помощница Дина Сергеевна. В твои обязанности будет входить не только мыть посуду, но и убирать со столов, поняла?
  - Поняла.
  - А поешь ты хорошо. Будешь ходить в нашу самодеятельность. Мы с Диной Петровной играем в ансамбле народных инструментов, а ты будешь у нас солисткой. Согласна?
   Майка радостно закивала головой.
  - А теперь пойдем, я тебе покажу столовую и кухню, - распорядился Игнатий Петрович.
  Майка слезла со снарядного ящика и отправилась вслед за ним. В столовой за двумя столами сидели молодые летчики и о чем-то весело говорили. При виде Майки один из них радостно провозгласил:
  - Это еще что за детский сад такой? Откуда ты, прелестное дитя?
  Майка отчаянно смутилась, на глазах проступили слезы, и она готова была расплакаться от несправедливой обиды. Ей казалось, что теперь ее все будут воспринимать, как взрослую. Ведь она работает. Игнатий Петрович строго посмотрел на весельчака и сказал:
  - Прошу любить и жаловать. Это Майя Антиповна, наш новый работник. Кстати, шутников прошу учесть, что она находится под моим покровительством, и я никому не позволю ее обижать.
  Летчики дружно загалдели:
  - Что вы, Петрович! Никто не собирается обижать вашу подопечную. Антиповна - это солидно. Приятно познакомиться, Антиповна!
  Так Майку стали называть Антиповной. Она не обижалась.
   На другой день Михеич попросил Майку принести копию свидетельства о рождении и справку из школы об образовании. Майка запаниковала, ведь в свидетельстве ясно прописано, что ей еще нет четырнадцати лет, и, значит, прощай работа. Дома она поделилась своей печалью с матерью, а та ей посоветовала обратиться к старшей сестре Елизавете, которая к тому времени работала секретарем в сельсовете. Майка, не мешкая, побежала к сестре. Та взяла ключи от сельсовета, печать, и они вместе с Майкой отправились готовить липовую копию свидетельства о рождении. Сестра от щедрот своих прибавила Майке почти два года. Из копии свидетельства выходило, что Майке через два месяца исполнится пятнадцать лет.
   В работе Майка была безотказна. Целый день она сновала из столовой в мойку, из мойки - в столовую. Она потребовала от Михеича, чтобы он сделал тележку, купил подносы, и возила посуду на тележке, что очень облегчило ей работу. Игнатий Петрович нарадоваться на Майку не мог. Он постепенно стал приобщать ее к поварскому делу. Девочка, на редкость, оказалась понятливой и способной. Когда Майка уходила домой, Игнатий Петрович совал ей полные судки еды. Майка помнит, как испугались мать и отец, когда она в первый раз принесла в судках борщ с большим куском мяса и макароны по-флотски. Они долго не могли поверить, что еда не украдена, а честно заработана Майкой.
   На первую свою зарплату Майка купила матери в подарок красивую кашемировую шаль, а отцу - новый картуз и пачку сигарет. Родители прослезились, а Майка радовалась за них так, как не радовалась, когда сама получала подарки. В тот раз она впервые осознала, что дарить приятнее, чем получать самой. Мать шаль, а отец картуз носили с удовольствием, а вот сигареты отцу не пришлись по вкусу:
  - Слабоват, дочка, табачок в сравнении с моим самосадом. Ты мне больше этого баловства не покупай.
   Надо сказать, что табак Антип растил знатный, знал в нем толк. Он знал, когда нужно его убирать, когда и как сушить. Сам скручивал сушеные листья и резал в размер. Высушенный табак хранил в полотняных мешках на чердаке, отсыпая по мере надобности в кисет новую порцию. Курил он много и с наслаждением, вдыхая терпкий табачный дым, от которого у непривычного человека на глазах выступали слезы и перехватывало в горле, а Антип только покрякивал от удовольствия. Поэтому легкие сигареты, подаренные Майкой, показались ему чем-то несерьезным. Родители гордились своей дочерью и приводили ее в пример своим старшим детям, которые, отделившись, нередко забывали навестить стариков.
   Работа Майке нравилась. К концу дня она уставала, но, отдохнув немного дома, вечером бежала в клуб, где, как и предрекал Игнатий Петрович, пела в сопровождении ансамбля народных инструментов. Она вовлекла в самодеятельность и свою любимую старшую сестру Татьяну, с которой они пели дуэтом. Скоро они стали своеобразной знаменитостью в гарнизоне, и их даже стали посылать на смотры художественной самодеятельности во Владивосток, где они неизменно занимали призовые места. Майка немного подросла, округлилась, и уже не производила впечатления неуклюжего подростка. В ее манере держать себя появилась некая сдержанность, и даже величавость, осознание своей значимости. Ее по-прежнему все звали Антиповной, но уже без тени снисходительности и насмешливости. По просьбе Игнатия Петровича ей в помощницы взяли молоденькую девушку, которая хотя была на несколько лет старше Майке, но уступала ей в расторопности и сообразительности. В это время в буфете при столовой собралась в декретный отпуск буфетчица, и Игнатий Петрович поручил Майке приглядываться к ее работе. Майка быстро освоилась в буфете и так же легко освоила несложную технику сведения дебета с кредитом. И, когда буфетчице настало время уходить в декрет, Игнатий Петрович сказал Майке:
  - Ну, Майя Антиповна, принимай буфет! Лучше тебя мне работницы не найти.
  Майка испугалась:
  - А смогу ли я? У меня всего шесть классов образования.
  - А больше там и не нужно. Считаешь ты хорошо, все содержишь в порядке. Вон, какую чистоту навела в буфете, каждая вещь у тебя знает свое место!
  Так Майка стала буфетчицей. В ее обязанности входило вывозить буфет на летное поле, чтобы летчики могли сразу после приземления сытно пообедать. Бывало так, что всю еду приходилось увозить нетронутой, если по каким-то причинам летчики вовремя не прилетали. И уже Майка распоряжалась списанными продуктами. На питание она практически не тратила денег, и всю зарплату приносила домой целехонькой. К тому же, у нее появился дополнительный заработок: в буфете продавали спирт, который нужно было разбавлять вдвое. Майка разбавляла чуть больше, чтобы и градус нужный оставался, и у нее был навар. У Майки появились свободные деньги, и она тратила их разумно на наряды и покупку мебели. Она постепенно собирала себе приданое. В сельском магазине выбора особенного не было, а вот жены летчиков уезжали в отпуск, как говорили, на "большую землю", и Майка заказывала им и отрезы крепдешина, и обувь, и модные пальто и полушубки. А им взамен давала списанные продукты. С продуктами в магазинах тоже были сложности, поэтому благодарные клиенты охотно выполняли ее поручения. Летчиков кормили превосходно, а вот семьям их мало, что перепадало. Майка никогда не была жадной. Она давно усвоила, что нужно людям делать добро, и тогда они тоже будут отвечать тем же. Раз в год какая-нибудь семья уезжала из гарнизона совсем, поскольку главу семьи переводили служить в другое место. И, чтобы не тащить с собой лишнее имущество, все лишнее продавали. Майка первая узнавала об отъезде и договаривалась с хозяйкой о праве первоочередного выбора. Особой гордостью Майки был огромный фикус, купленный за половину ее зарплаты. Когда она поставила его в свою комнату, он занял ровно ее половину. Каждое утро Майка любовно протирала широкие листья фикуса, разговаривала с ним, и фикус радовал ее лаковым блеском разлапистых листьев. По случаю, она купила красивый комод, двустворчатый шкаф, трюмо и мечтала о кожаном диване с валиками по бокам и резными полочками в верхней части, где должны были непременно стоять семь слоников, символов счастья. Время шло, и теперь уже никто не мог узнать в ней голенастую прежнюю девчонку.
   Майка обожала танцы, а особенно вальс, и танцевала его превосходно, легко кружась под звуки музыки. На танцах в кавалерах не было отбоя, и это тоже кружило молодую голову. Чаще всего ее на вальс приглашал совсем юный техник-механик с синими глазами, копной темных вьющихся волос и белозубой улыбкой. Он бешено кружил Майку, не забывая на поворотах крепко прижать ее к себе. Эти прикосновения молодого разгоряченного мужского тела волновали Майку, вызывая в ответ доселе незнакомое томление во всем теле. Он ласково называл ее Маечкой. Если его на танцах не было, она скучала, рассеянно отвечая вившимся возле нее кавалерам, а глаза ее искали его ладную фигуру и синие глаза, которые запали ей в душу. Звали механика необычным для села именем Милослав, а она про себя его называла уменьшительным именем - Милочка. Его нельзя было назвать красавцем в обычном понимании этого слова, но от него исходило мужское волнующее начало и еще необычайная доброта в сочетании с искрящимся юмором и легкой самоиронией. Ей ни минуты не было скучно в его обществе. Отношения их дальше совместного вальсирования не шли, а Майке хотелось большего. В девичьих мечтах она видела его своим мужем, а вокруг - малыши мал - мала меньше.
   В это время от одной из старших сестер Агаши пришло Майке приглашение приехать к ней в отпуск на большую землю. Агаша вышла замуж за офицера и, когда его перевели служить в центральную часть России, она вместе с ним покинула родные места. Она очень скучала вдали от дома по родителям, сестрам и братьям, часто писала письма грустного содержания. Мать после каждого письма Агаши тяжело вздыхала и говорила:
  - Была бы я помоложе, птахой быстрокрылой полетела б к своей донюшке.
  Майка для себя решила, что как только ей дадут отпуск, сразу поедет в гости к Агаше. А тут как раз и подошло время очередного отпуска. Ехать нужно было через всю Россию. И радостно, что увидит сестру, и тревожно, что так далеко едет, и любопытно посмотреть новые места, и желание проверить отношение Милослава, заметит ли ее отсутствие, - все эти чувства захватили Майку полностью. Она ни о чем больше не могла думать, кроме предстоящей поездки.
  Уложив в фанерный чемодан свои лучшие наряды, а в большую плетеную корзину и заплечный мешок - подарки и провизию, зашив в потайной карман деньги и документы, Майка отправилась в дальнюю дорогу. В вагоне ей досталась верхняя полка, и, разместив кое-как вещи, она, не отрываясь, смотрела в окно, пока за окном окончательно не стемнело. Ей все было интересно. Она впервые покинула родной дом, и самостоятельность одновременно и окрыляла, и страшила ее. Вместе с ней в вагоне ехали военные, кто - в отпуск, а кто - к новому месту службы. Как всегда бывает в поездке, все быстро перезнакомились, разговорились. Одна Майка не принимала участия в общей беседе. Она помнила наставления матери: в пути никому особо не доверять, следить за вещами, и поэтому боялась слезть с полки вниз из опасения остаться без места. Однако естественная нужда заставила ее сойти вниз, а, когда она вернулась на свое место, военные упросили ее присоединиться к их компании и вместе поужинать. Они убеждали ее так горячо и искренне, что она согласилась. Майка полезла, было, в корзину за провизией, но попутчики не дали ей этого сделать, сказав, что она - их гостья и они ее угощают. Ужинали весело, подшучивая друг над другом, и Майкин страх постепенно прошел, и она почувствовала себя естественно и свободно. Кто-то принес гитару, заиграл знакомую песню, и Майка запела вначале негромко, а затем, осмелев, почти в полный голос. Когда она закончила, раздались громкие аплодисменты. Оказывается, к ним подошли пассажиры из соседних купе. Майка засмущалась, но ее дружно попросили спеть еще. Она не стала жеманиться и спела еще несколько песен. Один из военных очень серьезно сказал, что у нее прекрасные вокальные данные и ей нужно серьезно учиться пению. Майка смущенно махнула рукой и потупилась.
  - Не стесняйся, девушка! - обратился к ней пожилой мужчина. - Товарищ дело говорит. С таким голосом только на большой сцене выступать.
  Майке было и приятно, и немного совестно слушать хвалебные слова в свой адрес. Где-то, не доезжая Иркутска, военные сошли, и вагон заполнила разношерстная публика. Майке были интересны разговоры попутчиков. Впервые она видела такое большое количество незнакомых людей, выслушивала разные житейские истории. Никогда прежде она не задумывалась, сколь велика ее родная страна и какое разнообразие народов проживает на ней. Она почувствовала себя маленькой песчинкой, затерявшейся в огромных просторах. Неожиданная тоска по дому и страх перед будущим охватили ее. Куда она едет и зачем? Как ее встретит сестра и как отнесется к ее приезду муж сестры? Мысли тревожные и беспокойные не давали ей покоя. Она вспомнила Милослава - Милочку, и ей невыразимо захотелось домой. А вдруг он забудет ее, пока она гостит так далеко? Кто она для него? Они только вместе танцевали вальс, и было так упоительно кружиться с ним вместе, ощущая его дыхание и тепло его сильных и бережных рук. Грусть заволокла ее глаза, и она, чтобы не показать своего настроения окружающим, затаилась на своей полке и неотрывно смотрела в окно.
   В Москву поезд пришел рано утром. Майка вместе со всеми пассажирами вышла на перрон и растерялась от вокзальной суеты, от огромного скопления народа. К ней бодро подскочил носильщик:
  - Куда, красавица, нести вещи?
  Он ухватил было ее чемодан и заплечный мешок, но Майка выхватила в испуге у него свои вещи и грозно прикрикнула:
  - Ну, ну, не балуй! Сама донесу, не барыня и не убогая!
  Носильщик бросил на ходу:
  - Как знаешь, - и бросился к другим пассажирам, предлагая свои услуги.
  Майка переждала поток пассажиров, которые обтекали ее с обеих сторон, и только после этого тронулась в сторону вокзала. Она не знала, что ей делать дальше и робко подошла к милиционеру. Тот козырнул девушке, выслушал ее и посоветовал обратиться в справочное бюро вокзала. Там Майке объяснили, что ей нужно спуститься в метро, доехать до станции Белорусская, обратиться в кассу Белорусского вокзала и закомпостировать свой билет. Метро она нашла без особого труда, обратившись к тому же милиционеру, а вот с эскалатором у нее получилась незадача. Она никак не могла решиться ступить на эту постоянно движущуюся лестницу, пока какой-то молодой мужчина, слегка обняв ее за плечи, не подтолкнул вперед. Вещи мешали ей, и мужчина взял ее чемодан, помог ей сойти с эскалатора, поставил чемодан в сторонку и, пожелав Майке счастливого пути, скрылся в толпе пассажиров. Майка даже не успела его поблагодарить. Она постояла немного, ужасаясь этому нескончаемому потоку людей, и не зная, что делать дальше. От бесконечного мелькания людей у нее закружилась голова, она прислонилась к стене и на мгновение закрыла глаза, чтобы остановить кружение. Над ее ухом внезапно раздалось:
  - Девушка, что с вами? Вам плохо?
  Майка открыла глаза. Перед ней стояла молодая румяная девушка в красной форменной фуражке и участливо на нее смотрела.
  - Здесь так много людей, и они все мелькают и мелькают, - виновато улыбнулась Майка. - Мне нужно на станцию Белорусская.
  - Идите вперед и направо. Подойдет поезд, сядете в него и внимательно слушайте, вашу остановку объявят заранее.
  - Спасибо большое.
  Майка вскинула на плечо заплечный мешок, подхватила чемодан и корзину и пошла в указанном направлении. Вид вокзала ее поразил необычайно. Она никак не могла поверить, что это не дворец, и снова обратилась к милиционеру. Тот подтвердил, что это - все же вокзал, объяснил, как пройти к кассам. Билет Майке закомпостировали без всяких осложнений. До отхода поезда оставалось не менее пяти часов, и она решила погулять по Москве, но с вещами это было непросто. Женщина, сидевшая в зале ожидания рядом с Майкой посоветовала ей сдать вещи в камеру хранения.
  - Как это? - удивилась Майка. - И их никто не сопрет?
  - Не сопрет, - рассмеялась женщина. - Тебе выдадут номерок и квитанцию, по которым вещи получишь обратно. Нужно только запомнить номер окошка, в которое сдашь вещи.
  Женщина показала Майке, где находится камера хранения, и, освободившись от вещей, Майка почувствовала себя легко и свободно. Она вышла на привокзальную площадь и пошла, куда глаза глядят. В Москве ее все удивляло и восхищало: высокие здания с огромными стеклами оконных проемов, витрины многочисленных магазинов, нескончаемый поток автомобилей, сигналящих на разные голоса. "И как только люди живут в таком шуме и гаме? Чисто муравейник. А народу, народу-то! И все куда-то спешат, бегут, торопятся, и никто ни с кем не здоровается. Диковинно все это! Я не смогла бы здесь жить никогда!" - заключила Майка. Потом она вспомнила, что собиралась сестре купить подарок, и зашла в магазин, на витрине которого красовались разноцветные косынки, шарфики, сумочки, зонтики. От обилия выставленных товаров у нее разбежались глаза, но потом она присмотрела красивый голубой шелковый шарфик и купила его в подарок сестре, а мужу сестры - полосатый галстук. Купленными подарками Майка осталась довольна: получилось и не очень дорого, и со вкусом.
   На поезд Майка еле успела, пришлось разориться на такси. Она впервые ехала в таком шикарном автомобиле и, хотя поездка обошлась ей дороговато, но ей понравились и мягкое сидение автомобиля, и веселый разговорчивый таксист. Будет, о чем рассказать дома по возвращении. В поезде она все время боялась проехать свою остановку и постоянно напоминала проводнику, чтобы он не забыл ее разбудить заранее. Сестра с мужем встретили ее, несмотря на поздний час, чему Майка была несказанно рада. Она опасалась, что ей придется ночью разыскивать их по адресу, который она даже не помнила, куда засунула. Ох, и хорошо же было после долгой дороги смыть с себя дорожную грязь. Она стояла под струями теплой воды и блаженствовала, несколько раз намыливая и смывая с себя мыльную пену. Дома у них душа не было, а была русская баня, мыться в которой Майка могла хоть каждый день. Вот только готовить баню - дело хлопотное. А здесь отвернул кран с горячей водой, повернул слегка кран с холодной водой, чтобы немного охладить горячую, - и готово! Плескайся, сколько хочешь. Из ванной она вышла, обмотав на голове полотенце наподобие тюрбана, разомлевшая и раскрасневшаяся. Сразу захотелось спать, но сестре не терпелось выслушать домашние новости и пришлось Майке, преодолевая дремоту, почти до утра просидеть с сестрой на кухне за весело шумящим электрическим самоваром. Самовар ей тоже был в диковинку. Дома самовар нагревался от горящих щепочек, а здесь включил в розетку и через полчаса пей, пожалуйста, вкусный и горячий чай. Наконец, сестра отпустила Майку, и она сразу же провалилась в блаженный сон, едва коснувшись головой подушки. Во сне она продолжала куда-то ехать, кровать под ней покачивалась из стороны в сторону, словно вагонная полка.
   Когда Майка проснулась, день перевалил за половину. Она лежала, не открывая глаз и чутко прислушиваясь к тишине дома. Где-то неясно слышались отдаленные голоса. Она накинула на сорочку легкий халатик, который заботливо положила на кровать сестра, и пошла на голоса. Говорили на кухне двое: сестра и ее муж. Майка прислушалась.
  - И как долго будет гостить твоя сестра? - вопрошал муж.
  - Пока не знаю, мы еще не говорили об этом, - отвечала сестра.
  - О чем же вы тогда говорили всю ночь напролет?
  - Она рассказывала деревенские новости, о здоровье родителей, о своей работе.
  - Она с деньгами приехала или на наши харчи рассчитывает?
  - Ты говоришь так, словно приехал чужой человек. Она сестра мне, неужели непонятно?
  - Понятно. Но ведь она работает, значит, деньги у нее должны быть. Ты поговори с ней, пусть раскошеливается.
  - Ишь ты, какой быстрый! Тебе не хватает на твою глотку? Постыдись! Не буду я у нее спрашивать денег. Она молодая девчонка, ей приодеться нужно. Что она видит у себя в деревне? А здесь походит по магазинам, в театр сходит, в кино. У нас, конечно, не столица, но есть, куда пойти, есть, что посмотреть. И о деньгах больше разговора не заводи!
  Майка на цыпочках вернулась в спальню, юркнула под одеяло и притворилась спящей. Она твердо решила дать Агаше денег на питание, чтобы из-за нее у той не было раздоров с мужем. Нужно только сделать это так, чтобы Агаша не поняла, что она слышала их разговор. Какая все же у нее замечательная сестра и как она за нее вступилась! В комнату заглянула Агаша, и Майка со стоном потянулась и открыла глаза, словно только что проснулась.
  - Как спалось на новом месте? Что снилось? Ты загадала: "Приснись жених невесте на новом месте?"
  - Не загадала. Я всю ночь ехала в поезде, да и сейчас у меня еще голова слегка подкруживается. А спалось просто замечательно!
  Майка вскочила с кровати, подбежала к Агаше, обняла ее и закружила:
  - Агашенька, как же я тебя люблю! Какая ты у меня красивая! А я тебя догоняю по росту!
  - Скоро и перегонишь. Дай на тебя посмотрю хорошенько, а то ночью и разглядеть толком не успела. Майка, какая же ты ладная стала! А лицо, как у барышни какой, нежное, да гладкое. А глазищи-то, глазищи! Любого парня с ума сведешь. Давай, скорее умывайся, одевайся и садись завтракать. Мне в ночь на работу, а мне хочется тебе немного город показать. У тебя ухажер есть или еще молчит сердечко?
  Майка вспыхнула, словно пламя обожгло ее щеки, и потупила глаза. Она не знала, что ответить сестре. Не рассказывать же, в самом деле, о том, как она танцует вальс с Милославом и как сладко при этом замирает ее сердце.
  - Раскрывай, раскрывай свои секреты! - тормошила ее Агаша.
  - Да, никаких секретов нет. Нет у меня никакого ухажера, никто мне не нравится.
  - Так уж, никто и не нравится? - поддразнивала ее Агаша. - А мне Лиза писала, что завелся у тебя кто-то с интересным именем, правда я имя не запомнила. Так как его зовут?
  - Не знаю, о ком ты говоришь, - выдавила из себя Майка и отвернулась.
  - Не хочешь говорить, не говори, - обидчиво молвила Агаша и отошла от сестры. - Давай поторапливайся, а то проспишь все самое интересное.
  И с этими словами Агаша вышла из комнаты. А Майка прижала руки к груди, в которой трепетало ее сердце, сильно забившееся только от одного упоминания имени Милослава. Неужели она его любит?
  - Вот еще! - тряхнула головой Майка и побежала умываться. Но целый день в ее душе звенел нежный колокольчик счастья, и улыбка то и дело невзначай трогала ее губы.
  Город, в котором проживала Агаша, ей понравился. Он привольно раскинулся на высоком берегу неширокой реки, за которой простирались необозримые поля, перемежаемые лесами и перелесками. Майка впервые видела такие просторы, и у нее захватило дух от красоты и величия открывшегося вида. В городе было много храмов и соборов, но почти все они не действовали по своему прямому назначению, а были отданы под музеи, клубы и всевозможные учреждения. Сестры бродили по городу, взявшись за руки, и Агаша рассказывала Майке историю города, знакомила ее с памятными местами. Они немного побродили по магазинам, и Майка купила себе крепдешиновое платье в горошек, бусы в тон горошинам и туфли на венском каблучке. Туфли были кофейно-молочного тона и пришлись Майке в самую пору. Здесь же, в магазине, Майка сунула Агаше деньги на пропитание, но Агаша сердито отвела ее руку с деньгами, заявив, что обидится на нее до конца жизни, если она сейчас же не уберет деньги. Майке пришлось подчиниться, и она благодарно чмокнула сестру в щеку. Домой пришли голодные и усталые. Сразу после обеда Агаша стала собираться на работу, а Майка прилегла отдохнуть, вытянув натруженные ноги и положив под них маленькую подушечку. Почти сразу сон сморил ее, и она не слышала, как Агаша ушла. Очнулась она от ощущения, кто в комнате кто-то есть.
  - Кто здесь? - осипшим от волнения голосом спросила она.
  - Не бойся, это я, - отозвался муж Агаши.
  - Что тебе нужно?
  - А то ты не знаешь, что бывает нужно мужчине от женщины.
  - Ах, ты кобеляка проклятый! Только попробуй подойди. Я не Агаша, я так тебе съезжу по твоей пьяной роже - родная мать не узнает. Я тебе все твои бесстыжие зенки живо повыцарапаю.
   Еще когда Майка ложилась спать, она заприметила под кроватью тяжелую гирю. Наклонившись, она протянула руку, схватила гирю и, когда Агашин муж приблизился к кровати, она опустила гирю ему на ногу. От боли он завертелся на месте, неистово ругаясь, а Майка схватила свою одежду и заперлась в ванне. Ее всю трясло от ярости:
  - Кобель, какой кобель! - шептала она трясущимися губами. - Бедная Агаша! Как же она с ним живет?
  Ей никогда не нравился муж сестры, еще с тех пор, как они жили в гарнизоне. Был он грубый, любил выпить и всегда старался ее ущипнуть тайком, когда никто не видел. Майка старательно его избегала и ничего не говорила сестре, жалея ее. А Агаша любила его преданно, как умеют любить только русские деревенские женщины, снося терпеливо все пьяные выходки мужа, прощая бранные слова и обиды.
   В дверь ванной постучал муж Агаши:
  - Выходи, Майка, не бойся, не трону.
  - Конечно, не тронешь! Я ножичком запаслась на всякий случай, разрисую так, что самому страшно будет на себя смотреть.
  - Вот, чертовка! - восхитился он за дверью. - Выходи, правда, не трону.
  - Мне и здесь хорошо, - отвечала Майка.
  - Ну, как знаешь. Не хочешь выходить, не надо. Впрочем, я ухожу на дежурство, вернусь только утром. Сиди там, если нравится.
  Громко захохотав, он ушел. Майка выждала немного и тихонько приоткрыла дверь. Все было тихо и спокойно. Тогда она вышла, взяла на кухне на всякий случай нож и отправилась обследовать квартиру. Никого не было, и она успокоилась, попила чаю, полистала книжку, лежавшую на этажерке, и легла спать. Спала она тревожно, чутко во сне прислушиваясь к разноголосым звукам улицы. К утру крепкий сон сморил ее окончательно, и она не слышала, как пришла Агаша, заглянувшая в спальню. Увидев в руках спящей сестры нож, Агаша испугалась, что Майка может нечаянно пораниться, и постаралась тихонько высвободить его из руки сестры. Майка открыла глаза и испуганно села на кровати.
  - Майка, ты почему спишь с ножом в обнимку?- спросила Агаша.
  - На всякий случай. Вдруг какой-нибудь злыдень залезет в квартиру.
  - Какой еще злыдень? Что ты выдумываешь? Так ведь и до греха недалеко: неудачно могла повернуться и покалечить себя.
  - Вот еще выдумала! С какой стати я себя стану ранить? А вот непрошеных гостей разукрасить могу ненароком.
  - Эх ты, мой Аника-воин!
  Агаша подошла к Майке, наклонилась над ней и звонко расцеловала в обе щеки. Никогда еще Майка не любила так сильно Агашу, как в эту минуту. Она крепко обхватила сестру руками и прижалась лицом к ее пышной упругой груди, с наслаждением вдыхая аромат духов "Красная Москва", которыми Агаша накануне щедро полила себя, и который не выветрился, а стал нежно одурманивающим.
  - Агаша, как ты сладко пахнешь, и как я люблю тебя! - пробормотала Майка, словно промурлыкала, в самое ухо Агаше.
  - Ладно, ладно, хватит нежничать! Вставай, умывайся и будем завтракать. Ужас, как есть хочется, а потом - спать, спать, спать!
  Агаша выпрямилась, сладко потянулась и, напевая что-то бодрящее, вышла из комнаты.
   После завтрака Агаша ушла спать, а Майка пошла бродить по городу. Этот город был совсем не похож на деревню: поражало обилие людей с озабоченными лицами, спешившими по своим делам, никто ни с кем не здоровался, не говорил о видах на урожай, о погоде.
  - Здесь никто друг друга не знает, - догадалась Майка. - Как же они так живут? Нет, я так бы жить не смогла, - решила она про себя. - Надо уговорить Агашу уехать из города обратно домой.
  Майка шла по городу долго и, наконец, почти на окраине увидела высокие трубы какого-то завода, выпускающие в бездонно голубое небо клубы серо-желтого дыма, и ужаснулась. Ей показалось, что сейчас эти клубы закроют небесную голубизну, и наступит кромешная тьма. Она постаралась как можно быстрее миновать высокий забор завода и очутилась за городом. Перед ней расстелилось чистое поле без единого холмика, ровное, как поверхность стола. Это было так непохоже на родные места в окружении сопок, так непривычно для глаза, что девушка застыла в изумлении и восхищении перед изумрудной зеленью, ровным ковром покрывающей поле. Вокруг ни души не было видно. Майка почувствовала усталость и опустилась на землю. Она засмотрелась на легкие облака, неспешно проплывавшие в небе. Было так хорошо бездумно следить за их движением. Она потеряла счет времени. К реальности ее вернуло чувство голода, и она заторопилась обратно. По дороге домой она еще тверже утвердилась в намерении вернуть Агашу домой. И мужу ее нечего здесь прохлаждаться. В деревне не забалуешь. А в городе мужик от безделья мается, к выпивке пристрастился, а на пьяную голову всякая блажь в голову лезет. Майка твердо решила сегодня же переговорить с Агашей.
   Агаша уже начала волноваться, что Майки долго нет. Долго ли заблудиться в незнакомом городе? Приходу сестры она обрадовалась, а Майка с порога закричала:
  - Агаша милая, если ты меня сейчас не накормишь, я съем тебя! Я такая голодная!
  - Где ты была? Я уже все глаза проглядела, тебя выглядывая.
  - Я весь ваш город пешком прошла. Ноженьки гудят, спасу нет! Как вы здесь живете? Из высоких труб дым валит такой страшный и густющий, того гляди, весь город заволочет. А запах-то от него такой противный, чуть не стошнило от него. А вот за городом - красота. Поле ровное, словно блюдечко, и огромное - краев не видно. А зелень такая нежная, нежная! Я там все думала, что негоже человеку от родных мест отрываться. Возвращайся, Агаша, домой!
   Она подошла к сестре, потерлась щекой о ее плечо, как делала это в детстве. Агаша повернулась к ней и ласково провела ладонью по кудрявой голове Майки:
  - Мы уж здесь обжились. У меня неплохая работа...
  Майка перебила ее:
  - Неплохая? Работать по ночам, когда все люди спят, - это ты называешь неплохой работой? Да, мы тебе в гарнизоне такую работу найдем! Агаша, и твоему Семке работа найдется, а здесь он пропадет от безделья. Он часто напивается? - задала она прямой вопрос сестре.
  Агаша погрустнела и нехотя сказала:
  - Беда с ним, да и только. Он к тебе не приставал? - она пытливо посмотрела на младшую сестру.
  - Попробовал бы только!
  - Ты скажи, не стесняйся. Не от него ли ты ножиком вооружилась ночью?
  - От него, - со вздохом призналась Майка.- Он пьяный был, я от него еле в ванной спаслась.
  - Вот, где он сейчас шляется? Нет, если уезжать, так без него. Он последние два года много моей кровушки попил. Ведь был человек, как человек, а как сократили его из армии, так и покатился под горку. Дружков себе завел таких, что взглянуть страшно. Уж я с ним и по-хорошему, и по- плохому - ничего не помогает. Может, мой отъезд заставит его одуматься? Это ты, сестренка, хорошо придумала. Действительно, надо ехать домой. Что я здесь одна маюсь, как былинка в поле, не к кому головушку приклонить.
  И Агаша заголосила, как голосят в деревнях бабы над покойником. Майка испугалась, обняла сестру, прижала к себе, гладила ее и приговаривала разные ласковые слова утешения. Так же неожиданно, как и заголосила, Агаша внезапно перестала плакать, утерла слезы и улыбнулась Майке:
  - Эк, я тебя напугала! Не бери близко к сердцу. Бабьи слезы, что вода, прошли, и следа не осталось от горя, все с собой унесли. А поеду я домой, непременно поеду! Захочет Семка ехать со мной, пусть едет, а не захочет - его воля!
   В родные места сестры возвращались вместе. Семен ехать с ними отказался. На вокзале он вдруг распереживался так, что Агаша чуть не осталась, но Майка твердо сказала:
  -Сема, ты, если будет тебе невмоготу, приезжай к нам, а Агашу сейчас отпусти, не рви ее сердце. Если любишь ее, сумеешь изменить свою жизнь к лучшему. Ведь ты же мужик, а не тряпка, должен сам себя научиться уважать.
  - Не хотел я, чтобы ты приезжала, видит Бог, не хотел. Чуяло мое сердце, что это не к добру, но я на тебя зла не держу. Ты - правильная девчонка! А я приеду, обязательно приеду, вот увидите! Брошу пить и приеду!
   Больше всех приезду Агаши обрадовалась мать. Она насмотреться на нее не могла, а Майке сказала:
  - Не зря я тебя в такую дальнюю дороженьку отпустила. Утешила ты мое сердце, доченька! Маюшка, а тебя тут несколько раз молоденький офицерик спрашивал, черненький такой, смазливенький и кудрявый. Очень огорчался, что тебя еще нет. Это, кто ж такой будет? Уж не суженый ли?
  - Что вы, мама! Какой суженый? Это товарищ по работе.
  - Так, так, так, - заинтересовалась Агаша, - и что это за такой товарищ? Признавайся, сестра!
  - Я тебе потом, Агаша, расскажу, ладно?
  - Секреты от матери? - подала голос Матрена.
  - Ну, что вы, мама! Какие секреты? - зарделась Майка и выбежала из комнаты. Во дворе она прислонилась к старой липе и прижала руки к груди. Щеки ее горели, а сердце прыгало от радости:
  - Не забыл Милослав, не забыл!
  Она с нетерпением ждала вечера, чтобы пойти в клуб на танцы. Больше обычного провела она у зеркала, прихорашиваясь. Долго и тщательно выбирала платье и, наконец, остановилась на крепдешиновом зеленом с юбкой солнце-клеш и рукавами "фонариками". Придирчиво осмотрела себя в зеркало и осталась собой довольна. В комнату заглянула улыбающаяся Агаша:
  - Ты готова? Ух ты, какая красавица! Сегодня все кавалеры будут твоими!
  - Скажешь тоже! - смущенно отмахнулась Майка.
   Сестры вошли в зал, когда духовой оркестр готовился заиграть вальс. Майка осмотрела глазами зал и сразу же увидела Милослава. Он стоял со своими закадычными друзьями Юрием и Михаилом и рассеянно смотрел по сторонам. Вдруг он заметил Майку и широкими шагами направился к ней:
  - Маечка, куда же вы пропали? Здесь решительно не с кем танцевать вальс. Я очень скучал, а вы вспоминали меня?
  Слаще соловьиного пенья звучал голос Милослава в Майкиных ушах. В душе у нее все ликовало: " Он меня не забыл, он без меня скучал!!" Раздались первые звуки вальса, Милослав обвил своей рукой тонкую девичью талию, и они понеслись в бесконечном кружении, все убыстряя и убыстряя темп. Майка с упоением отдавалась танцу. Голова ее кружилась не столько от вальсового вихря, сколько от сладкой близости Милослава, тепла его рук, аромата одеколона "Шипр", которым он благоухал, терпкого запаха сигаретного дыма, витавшего в зале. Она закрыла глаза, голова ее склонилась к плечу Милослава. А он шептал ей на ухо, что она - лучшая девушка на свете, и он готов идти за ней на край света. Только в разлуке он понял, как она дорога ему. Майка каждое его слово слушала с неизъяснимым волнением, впитывала его и запоминала. Он ждал ответных слов, а она от волнения не могла найти подходящих. Сладкая дрожь пробежала по ее телу. Он почувствовал ее и крепче прижал к себе трепещущее девичье тело, в вальсе повел ее к выходу из зала. Агаша танцевала с пригласившим ее капитаном и зорко следила за сестрой. Она видела Майкино волнение, уловила намерение Милослава уединиться и, извинившись перед партнером, вышла из зала вслед за Майкой и Милославом.
  Она увидела их на скамейке, стоявшей в тени дерева. Милослав целовал Майку, а сам нетерпеливо расстегивал пуговицы платья. Майка робко отодвигала его руку, но он настойчиво продолжал начатое дело.
  - Маечка, ты где? - громко позвала Агаша, делая вид, что не видит сестру.
  Майка высвободилась из рук Милослава, оправила платье и вышла из тени:
  - Я здесь, Агаша. Познакомься. Это Милослав, мой партнер по танцам.
  - Партнер по танцам? Так что же вы не танцуете?
  - Стало жарко, и мы вышли прохладиться, - отозвался Милослав.
  - Рискованно выходить разгоряченными на улицу. Можно смертельно простудиться, слышишь, Майка?
  - Слышу. Мы уже идем в зал. Спасибо, Агаша, - благодарно шепнула она сестре, приотстав от Милослава.
   Целый вечер Майка и Милослав танцевали вместе. Его друзья с завистью поглядывали на них. Подойдя к дому, Милослав попросил Майку задержаться для важного разговора. Прощаясь с ним, Агаша сказала, обращаясь к сестре:
  - Маечка, я буду неподалеку. Если что, зови! - и ушла в дом.
  Милослав долго молчал. Майка начала терять терпение:
  - Вы что-то хотели мне сказать?
  - Да, Маечка. Выходи за меня замуж.
  - Когда?
  - Прямо сейчас. Ты согласна?
  - Как сейчас? - растерялась девушка. - А как же родители, родные?
  - Мы им скажем завтра, когда ты приедешь за вещами.
  - А где мы будем жить?
  - В моей комнате. Ты согласна?
  " Замуж! Он сказал - замуж! И еще спрашивает, согласна ли она? Конечно, согласна!" Ей хотелось кричать и петь от восторга, но вслух она сказала:
  - Не знаю, так все неожиданно.
  - Как неожиданно, Маечка? Я давно тебя люблю, с первой нашей встречи, с первого взгляда. А в разлуке понял, что не могу и не хочу без тебя больше жить ни минуты. Мы и так потеряли очень много времени. Соглашайся, Маечка!
  И Майка сказала ему "да". Он подхватил ее на руки и понес от родного дома, а она, обхватив его за шею, прижалась к его груди и всю дорогу счастливо улыбалась.
  - Закрой, Маечка, глаза и не открывай их, пока не скажу.
  Майка послушно зажмурила глаза, а Милослав осторожно поставил ее на землю, достал ключ и открыл входную дверь. Затем взял ее за руку, ввел в комнату, зажег свет и приветливо произнес:
  - Теперь можешь открыть глаза. Добро пожаловать, женушка моя, в наш общий дом, будь в нем хозяйкой.
  Майка открыла глаза и осмотрелась. Комната была большой, квадратной, но почти пустой. Вся мебель в комнате была неказистой и казенной. В комнате было два окна, которые вместо занавесок были завешаны газетами. Она быстро прикинула в уме, где поставит фикус, где комод, где двухстворчатый шкаф, а где диван. Все получалось, на ее взгляд, мило и уютно. У нее еще оставалось несколько дней от отпуска, и она решила посвятить их обустройству семейного гнездышка. Голос Милослава вывел ее из задумчивости:
  - О чем, Маечка, загрустила, что тебя тревожит?
  Он хотел ее обнять и привлечь к себе, но Майка отстранила его руки:
  - Я не загрустила, я просто прикидываю, что и где поставить. Ты не думай, я не безродная какая-нибудь. У меня есть приданое. Всю эту мебель, что стоит здесь, ты завтра сдай на вещевой склад, а я привезу все свое. Нужно только договориться насчет машины и двух солдатиков.
  - Маечка, оставь свои заботы на завтра, а сегодня я хочу целовать тебя, ласкать. Иди ко мне!
   Он, крепко взяв ее за руку, привлек к себе и стал касаться губами ее шеи сначала легко и осторожно, а потом страстно и беспорядочно целовать ее губы, щеки, глаза. Руки его беспрерывно ходили по ее телу, возбуждая в теле Майки неведомые прежде истому и сладкое томление. Ее опять охватила дрожь, как во время вальса, и она, тесно прижавшись к нему всем телом, больше ни о чем не думала и не сопротивлялась его ласкам, которые становились все настойчивее и настойчивее. Острая боль пронзила ее внизу, и она вскрикнула:
  - Ой, мамочка! Больно!
  - Потерпи немного, родная, сейчас все пройдет.
  Но боль не проходила. Милослав постанывал от удовольствия, а Майка с нетерпением ждала окончания этой пытки. Ей казалось, что время остановилось, что Милослав никогда не закончит терзать ее тело. Не так себе Майка представляла свою первую брачную ночь. Боль ее отрезвила, надолго поселив в ее теле страх перед новой близостью с мужем. Наконец, Милослав успокоился, благодарно поцеловал Майку и, повернувшись к ней спиной, мгновенно уснул.
  Она лежала рядом с ним опустошенная и разбитая. Тело ее ныло непривычной болью. Она тихонько встала, нашла ведро с водой, тазик, вымылась холодной водой, насухо вытерлась солдатским казенным вафельным полотенцем и снова легла рядом с Милославом. Только под утро она забылась коротким сном. Ее пробудили ласки Милослава, который возжелал продолжить брачные игры. Майка с ужасом на него посмотрела:
  - Не трогай меня, пожалуйста! - взмолилась она.
  - Ты что, Маечка? Разве ты мне не жена?
  - У меня все болит, пожалей меня!
  - Ну, что ты, глупенькая! Это сначала всегда так бывает. А потом тебе будет даже нравиться, и сама меня будешь просить, чтобы я приласкал тебя.
  И Милослав, подмяв Майку под себя, снова испытывал ее болью. Она терпела, закусив губу. Обещаемое Милославом блаженство так и не наступило, а страх перед близостью только усилился.
   Умывшись, побрившись и позавтракав, Милослав ушел на работу, крепко поцеловав жену и пожелав ей счастливого дня, а Майка, превозмогая боль, принялась наводить порядок в комнате. Она вымыла окна, побелила печку, намыла до блеска полы и отправилась в гарнизон хлопотать насчет машины и двух солдатиков в помощь. Закончив погрузку мебели в выделенную полуторку, она готовилась сесть в кабину автомашины, когда из огорода выглянули мать с Агашей, услышавшие шум подъехавшей машины.
  - Майка, ты где была всю ночь и куда везешь вещи? - спросила Матрена.
  - Мама, Агаша, я вышла замуж и переезжаю к мужу.
  - Как замуж? Кто же выходит замуж без родительского благословения? - запричитала Матрена. - Отец, иди сюда! Смотри, что Майка удумала - замуж собралась! Да, ты хоть бы нас познакомила с будущим зятем.
  - Простите, мама, мне некогда. Машину дали всего на полтора часа. Я потом к вам приеду, и все расскажу. Трогай! - скомандовала она водителю, и машина, фырча и оставляя за собой клубы пыли, помчалась по деревенской улице.
  Матрена снова запричитала, но Майка уже ее не слышала. Агаша подошла к матери, обняла ее, и они долго стояли, пытаясь сквозь клубы пыли различить умчавшуюся дочь и сестру. На шум вышел Антип и спросил, что это они разгалделись, как сороки. Перебивая друг друга, женщины поведали ему про Майкино замужество. Антип помолчал, переваривая новость, а затем пошел в дом, как-то сразу по-стариковски согнувшись. На пороге он остановился, махнул горестно рукой и сказал:
  - Зря я ее в детстве не драл розгами. Все, мать, пора нам, видно, помирать. Не авторитет мы для наших детей.
  - Папа, что вы говорите? - возразила Агаша. - И Майка вас с мамой любит и почитает. Просто, молодая еще, не всегда ведает, что творит.
  - Это все оттого, что без Бога в душе живут, ничего и никого не боятся, - вставила свое слово Матрена. - В наше время попробовал бы кто без родительской воли такое сотворить, не сносить бы ему головы. А теперь у молодых все просто. Мама, Агаша, я вышла замуж и переезжаю к мужу, - похоже передразнила она Майку. - И чем мы, отец, прогневили Всевышнего?
  Но Антип ее уже не слышал, затворив за собой дверь в дом.
   Когда Милослав вернулся домой, он не узнал своей комнаты и в изумлении застыл на пороге. На окнах красовались белоснежные занавесочки, в углу стоял, сверкая листьями, разлапистый фикус, диван удобно вписался в небольшую нишу между печкой и стеной, посреди комнаты красовался овальный стол, накрытый расписной бархатной скатертью. В красивом блюде на столе пленяли взгляд аппетитные румяные пирожки. Семь слоников, обещающих семейное счастье, красовались на комоде, а от печки шел дурманящий и вызывающий аппетит аромат борща.
  - Вот это да! - восхитился Милослав. - И когда ты только все успела? Ты у меня просто - Василиса прекрасная. Показывай, где твои мамки-няньки!
  Майка показала ему свои руки, растопырив пальцы:
  - Вот мои десять помощников. Между прочим, мама и папа очень огорчились, что я тебя с ними не познакомила.
  - В чем же дело? Завтра же и поедем знакомиться. Мне по случаю женитьбы дали два дня отпуска. Ох, и заласкаю же я тебя!
  И он закружил Майку, а она от этого известия как-то сникла. Он заметил ее упавшее настроение и участливо спросил:
  - Устала, Маечка? Ты больше ничего не делай сегодня, садись за стол. Я сам обслужу тебя по высшему разряду. И посуду помою. Ты меня запрягай по дому, не стесняйся.
  После ужина Майка робко спросила Милослава:
  - Пойдем сегодня в клуб? Говорят, новую картину привезли, а потом будут танцы.
  - Нет, Маечка. Из своего отпуска я ни минуточки не хочу потерять, ни с кем не хочу делиться своим счастьем. Если бы ты знала, как я люблю тебя! Я так долго ждал минуты, когда мы останемся вдвоем, только ты и я, одни в целом свете. Иди ко мне, я хочу целовать каждую клеточку твоего тела, каждую его малость.
  Майка внутренне вся сжалась, но подошла к Милославу, провела рукой по его кудрям:
  - Милочка, давай я тебя сначала накормлю, а то скажут сослуживцы, что жена о тебе не заботится.
  - Как ты меня назвала?
  - Милочка. Я тебя про себя всегда так зову с первой нашей встречи.
  - Отставить Милочку! Зови меня Славой, договорились?
  - Хорошо¸ пусть будет Слава, но про себя я тебя все равно буду звать по-своему.
  - А вы, мадемуазель, упрямы, как я посмотрю. Но и в упрямстве своем ты мне мила!
  Он хотел обнять Майку, но она выскользнула из-под его руки и подошла к печке, достала чугунок с борщом, налила в тарелку, густо заправила сметаной и подала Милославу. А сама села напротив, подперев по-бабьи щеку рукой, и стала смотреть, как он управляется с борщом. В дверь кто-то решительно постучал.
  - Ты кого-то ждешь? - спросил Милослав.
  - Нет, а ты?
  - Я тоже никого. Пойду, открою.
  На пороге с охапкой цветов стояли улыбающиеся друзья Милослава Юрий и Михаил:
  - Туда ли мы попали? Да, здесь настоящий земной рай! Вот, что значит женщина в доме! Никогда бы, Юра, не подумал, что из Славкиной берлоги можно сотворить такое чудо. Маечка, вы просто волшебница! - гудел Михаил, протягивая Майке букет цветов.
  А Юрий, поставив на стол бутылку шампанского и плитку шоколада, дружно вторил Михаилу:
  - Хотели, голубки, зажать такое событие, отсидеться в тишине? Не выйдет! Вот мы сейчас отпразднуем и Славкину женитьбу на такой расчудесной девушке и Маечкин талант создавать вокруг себя уют и красоту. А чем это так вкусно пахнет? О, Миша, смотри, каким борщом Майя Антиповна потчует нашего друга, а нас к столу не приглашает.
  Растерявшаяся, было, Майка достала тарелки, ложки, вилки, достала хрустальные бокалы - предмет ее гордости и неусыпной заботы, и пригласила гостей к столу. Она была очень рада приходу гостей. На какое-то время она была избавлена от ласк Милослава, которые так ее страшили. Друзья Милослава были полной противоположностью друг друга. Михаил - светловолосый, высокий, плечистый крепыш, настоящий русский богатырь. Про таких говорят - "косая сажень в плечах". Он был немногословен и, на редкость, застенчив. Обращаясь к Майке, он краснел и смущался. Юрий был невысокого роста, чернявый, говорливый, суетливый. Он играл в гарнизонном драмкружке и любил покрасоваться, блеснуть крылатой фразой из какого-нибудь спектакля, был заводилой шумных сборищ, что называется - душа компании. Майка впервые видела их так близко и исподтишка разглядывала. Ей больше понравился Михаил своей основательностью, вескостью суждений и немногословностью. Он чем-то ей напомнил отца. Юрий ее слегка раздражал своей бесцеремонностью и некоей назойливостью. Он постоянно к ней обращался со своими шуточками и двусмысленными присказками, чем вводил ее в смущение. Михаил его урезонивал, а Милослав благодушно смеялся над смущением жены. Он был горд своим новым положением и не скрывал этого от друзей.
  - Маечка, и как это вам удалось захомутать такого молодца? - вопрошал Юрий. - Сколько девушек пытались это сделать, но он в последнюю минуту ускользал из умело расставленных сетей.
  - А я никаких сетей не расставляла, - серьезно отвечала Майка, - я сама ему в сети попалась.
  - Хотел бы я, чтобы мне тоже такая золотая рыбка попала на крючок. Маечка, бросайте своего Милослава и выходите замуж за меня.
  - Вы все шутите! - смущенно отмахивалась Майка и теснее прижималась к Милославу.
  - Эй, друг, ты говори, да не заговаривайся! - начинал кипятиться Майкин муж, а Михаил примирительно говорил:
  - Не обращай, Славка, на него внимания. Тебе не один он завидует. Маечка - твой счастливый билет, береги ее. Пойдем, Юрий, пора и честь знать. Молодым хочется побыть вдвоем, а мы мешаем их уединению.
  - Спасибо, Миша, за понимание, - поблагодарил Милослав и вышел проводить друзей.
  Когда он вернулся, Майка заканчивала убирать со стола. Милослав сгреб ее в охапку и отнес на диван. Его поцелуи и ласки не вызывали в Майке ответного желания, В душе у нее рождался страх перед неизбежной болью, но она всеми силами старалась его побороть, чтобы не вызвать у Милослава отчуждения. Она интуитивно понимала, что муж не должен догадываться об ее переживаниях. Ночь для Майки тянулась мучительно долго. Утром она встала разбитая, невыспавшаяся, все тело мучительно ныло. Милослав, напротив, встал в превосходном настроении. Майка, чтобы избежать повторения ночной муки, быстро вскочила и стала хлопотать по хозяйству. Муж настойчиво звал ее продолжить прерванный сон, но она напомнила ему, что они собирались в гости к ее родителям. Она напекла пирогов, приготовила тушеную картошечку с мясом, и они с Милославом отправились знакомиться с ее родителями. Надо сказать, что готовила Майка превосходно, делала это с любовью. Особенно ей удавались пироги. Многие из знакомых брали у нее рецепт приготовления пирогов, учились у нее, повторяя все ее манипуляции, но ни у кого пироги не получались такими вкусными и пышными.
  - Майя Антиповна, вы что-то не досказываете нам, - предполагали соседки. Но не могла же Майка им сказать, что, когда она занимается с тестом, она думает только о хорошем, вкладывает, что называется, всю душу. Она и сама этого не осознавала. Просто она любила людей, представляла, с каким удовольствием они будут есть ее пироги, и от того тесто становилось более воздушным.
   Дома, кроме родителей, были сестра Агаша и брат Степан. Майка представила всем Милослава, выложила на стол угощение. Матрена засуетилась и вместе с Агашей и Майкой отправилась хлопотать на кухню, а мужчины остались вести неспешные разговоры о видах на урожай, о все растущей мощи фашисткой Германии, о вероятности войны с ней. Да мало ли тем для разговора у мужчин? Это женщины заняты решением насущных проблем, а мужчины мыслят широко, в мировом масштабе. Милослав старался больше слушать, чем говорить, а, если и вставлял свое суждение, то делал это без суеты, веско, с достоинством. Антипу зять с каждой минутой нравился все больше и больше. Сразу видно, что не вертопрах какой-то, а серьезный мужчина, настоящий военный. Степан сидел погруженный в свои думы, и думы эти, судя по всему, были не очень веселыми.
   На кухне женщины нарезали хлеб, достали тарелки, стаканчики. Матрена из потаенного угла достала бутылку самогонки. Агаша сбегала в погреб, принесла соленых помидоров, огурцов, моченых яблок. Пока Агаши не было, Майка спросила мать:
  - А что это Степан не на работе? И хмурый какой-то.
  Матрена оглянулась на дверь и приложила палец к губам, призывая Майку к молчанию. А потом, нехотя, сказала:
  - Беда у нашего Степана. Эта тихоня Василиса загуляла с зоотехником. Жена у того на сносях, уехала к матери рожать, а эти двое стыд потеряли. Все село гудит, а Степка не верит. Я уж к ней, бесстыжей, ходила, да разве она меня послушает!
  - Ой, мамочки! - вырвалось у Майки. - Да как же так можно? У них же со Степой ребятишки малые, за ними догляд нужен. Может, мне с ней поговорить?
  - Поговори, милая! - отозвалась Матрена. - Может, тебя послушает. Боюсь я за Степу, как бы не натворил чего. Ладно, молчи пока, вон Агаша возвращается. Скажет, растрепала мать, не удержалась.
  - О чем шепчемся? - спросила вошедшая Агаша.
  - Уж и пошептаться нельзя, - лукаво прищурилась Майка.- Ни о чем особенном. Мама спрашивает, как мы ладим с Милославом.
  Она встала и направилась к выходу со словами:
  - Пойду, прогуляюсь до Степановой хаты, пока вы на стол накрываете.
   Она знала, что Василиса должна быть дома, поскольку близилось время обеда. Так оно и оказалось. Василиса была в избе одна. Она обрадовалась, увидев Майку:
  - Заходи, заходи, дорогая гостья! Степан не у вас?
  - У нас, - отозвалась Майка.- Пойдем и ты к нам. Я Милослава привела знакомиться.
  - Ишь, ты! И впрямь стала взрослой... Бежит времечко, бежит. Ну, пойдем, коль такое дело.
  - Подожди, Васенька. Я с тобой поговорить хочу. Говорят, ты брату моему Степе изменяешь. Правду говорят или брешут?
  Она ждала, что Василиса станет отнекиваться, но та, глядя Майке прямо в глаза, тихо молвила:
  - Правда, Маечка, правда. Закружила меня эта треклятая любовь так, что и вздохнуть полной грудью не могу. Глаза закрою, и его перед собой вижу, глаза его, которые насквозь прожигают. Знаю, что не дело затеяла, Степу обижаю, а ничего с собой поделать не могу. На детишек гляну - стыд обжигает с макушки до пяточек, а стоит ему меня поманить, я все забываю: и детей, и мужа, и стыд. Бегу к нему, словно на крыльях лечу. Приворожил он меня, окаянный! Пропала моя бедная головушка!
  Глаза у Василисы матово мерцали, щеки разгорелись. Майка смотрела на нее со смешанным чувством жалости и недоумения:
  - Ты же за Степу по любви выходила! Как же так вышло?
  - По любви... Да только к Степе у меня любовь была чистой и светлой, словно родниковая вода, а эта, как вода в половодье, удержу которой нет. Все на своем пути сметает и уносит. Того и гляди, меня саму накроет с головой и дом мой разорит.
  - Что же теперь будет, Василисушка? Может, вам со Степой уехать куда?
  - Куда от себя денешься? Боюсь я, Майка, саму себя, боюсь беды натворить.
  - Может, тебе к знахарке сходить?
  Василиса горько рассмеялась:
  - К какой знахарке? Я сама - знахарка, почище любой другой. Нет, Маечка, никто мне не поможет, никто! Ну, пойдем к вашим, а то, поди, заждались.
  Она легко поднялась и пошла к выходу. Майка смотрела на нее и не узнавала своей золовки: в глазах у Василисы горел недобрый огонь, голова высоко поднята. "Так, наверное, сильные люди на казнь идут", - промелькнуло у Майки в голове. Ей стало тревожно за Василису и Степана. Брата она любила и считала, что он не заслужил предательства со стороны жены. И Василису ей было жалко, видела, что не в радость ей ворованная любовь, а в муку. И не знала она, как и чем им помочь. Зоотехника она видела несколько раз и не находила в нем ничего особенного. Чем мог он приворожить Василису? Но, видно, не зря говорят: "Любовь зла, полюбишь и козла". Никто не знает, как и отчего вспыхивает это чувство, как с ним бороться и нужно ли.
   Матрена недобро посмотрела на вошедшую Василису и притворно накинулась на Майку:
  - И где ты, доченька, запропастилась? Муж твой все глазоньки проглядел, и еда простывает.
  - Не шуми, мать! Садитесь, бабоньки, к столу! - урезонил жену Антип.
  Он неспешно взял в руку рюмку и, поднявшись, произнес здравицу в честь молодых:
  - Доченька моя разлюбезная Майя Антиповна, и зятек мой нежданный, негаданный Милослав Авдеевич, не так мы с матерью думали выдать меньшую дочку замуж. Но у молодых нынче свои резоны. Много говорить не буду: совет вам, да любовь!
  Майка и Милослав слушали его речь стоя. Антип неспешно отхлебнул из своей рюмки и сморщился:
  - Горько, инда, горько!
  Майка и Милослав смущенно потянулись друг к другу губами и поцеловались. Антип недовольно загудел:
  - Нешто так целуются? Ты обойми ее, чтобы косточки затрещали, да поцелуй по-нашему, дальневосточному.
  Милослав, словно ждал этого приглашения. Он обнял Майку и приник к ее губам так, что у нее перехватило дыхание. Все вокруг заулыбались, а Антип удовлетворенно крякнул и сел:
  - Вот теперь все по правилам.
  Почти весь день пробыли молодые у родителей. Милослав все порывался домой, а Майка его уговаривала побыть еще. Ее страшило уединение с мужем, и она всеми силами старалась оттянуть возвращение домой. Первой из-за стола поднялась Василиса:
  - Спасибо, дорогие хозяева, за угощение. Мне пора на работу.
  - Я тебя провожу, - вслед за ней поднялся Степан.
  - Не нужно, Степа. Оставайся, ведь тебе еще рано. Я сама дойду, а ты с Маечкой пообщайся, с мужем ее. Не разрушай доброе застолье.
  Василиса ушла. Антип проводил ее тяжелым взглядом, тяжело вздохнул, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Матрена сочувственно посмотрела на Степана. Тот сидел хмурый и молчаливый. Агаша быстро заговорила, чтобы заполнить паузу:
  - А кто ваши родители, Милослав?
  - У меня нет родителей, погибли в гражданскую. Тетка меня воспитывала, а потом, когда она умерла, я подался в военное училище. А после училища меня откомандировали сюда. Я в финскую войну несколько раз подавал рапорта, чтобы меня отправили на фронт, но приходил отказ. Здесь тоже обстановка не очень спокойная, опасаются нового нападения японцев.
  Мужчины заговорили о политике, а женщины, собрав посуду, ушли на кухню. Там Агаша в сердцах сказала, передразнивая Василису:
  - Не нужно меня провожать, я сама дойду. Опять, небось, побежала к своему хахалю. У, рожа бесстыжая! А на Степана смотреть жалко.
  Майка вступилась за Василису:
  - Не спеши осуждать, Агаша. Она и сама не рада этой своей любви.
  - Любви? - изумилась Агаша. - Да, какая же это любовь? Как собачки сойдутся, где придется. Где их только люди не видели: и в кустах у речки, и на сеновале колхозном, и в подсобке. Тьфу, срамота! И ведь не девчонка малолетняя, а мать, жена. А этот кобель тоже хорош! Не успел жену отправить на сторону, как тут же утешился. И как Василиса не поймет, что не любит он ее, а просто использует.
  - А мне Василису жалко, - призналась Майка. - Я с ней говорила. Она все понимает, а совладать со своим сердцем не может. Она на самом краешке своих сил. Я боюсь, как бы чего не вышло нехорошего.
  Женщины долго обсуждали сложившуюся ситуацию, но так и не пришли к единому мнению. Агаша и Матрена сурово осуждали Василису, а Майка от всего сердца жалела ее.
   Домой молодые возвращались под вечер. Милослав родным пришелся ко двору. Он был настроен на лирический лад, и всю дорогу до дома обнимал свою молодую жену и пытался затащить ее то к одиноко стоявшему стогу сена, то в придорожные кусты. Майке с трудом удавалось отговорить его от подобных подвигов. Дома, едва закрыв за собой дверь, Милослав подхватил Майку на руки и отнес на кровать, не слушая ее слабых возражений. И снова для нее близость с мужем не стала желанной, и она с нетерпением ждала наступления утра. Майка не понимала сама себя. Она скучала в разлуке с Милославом, ждала его возвращения с работы. Ей было сладко, когда он обнимал ее, целовал. И все было бы просто замечательно, если бы не нужно было каждый вечер отдавать свое тело на терзание и муку.
   Майка вышла на работу. Все в столовой и в буфете уже знали о ее замужестве и преподнесли ей свадебный подарок - никелированную кастрюлю. Эта кастрюля была предметом ее давнишних мечтаний. Она приняла ее из рук Николая Игнатьевича со словами благодарности и в течение дня то и дело взглядывала на блестящую зеркальную поверхность. Она представляла, как поставит на стол это сияющее чудо, полное ароматного борща, как удивится и обрадуется вместе с ней Милослав новому приобретению. Майка была неравнодушна ко всему красивому и блестящему, ей нравилось украшать свой новый дом, нравилось, когда ее называли отличной хозяйкой. В этом она видела свое жизненное предназначение и женское счастье. После работы она спешила домой, чтобы до прихода мужа приготовить что-нибудь вкусненькое и накрыть стол. Милослав приходил в разное время, иногда приводил своих друзей. В такие вечера Майке было приятно слышать похвалы в свой адрес. Ей хотелось сходить в клуб на танцы или в кино, но Милослав оказался, на редкость, домоседом. Несколько раз за ней заходила сестра Татьяна, чтобы вместе пойти на занятия в ансамбль, но Милослав решительно противился Майкиному уходу, и Татьяна перестала заходить. И у родителей они бывали нечасто. Все это начинало Майку неприметно тяготить. К тому же, вскоре она почувствовала ухудшение здоровья: по утрам ее мучила дурнота, подступающая тошнота, на еду она не могла смотреть без содрогания. А, когда на работе она неожиданно потеряла сознание, Николай Игнатьевич решительно отправил ее к врачу. Врач, осмотрев ее, бодренько сказал:
  - Поздравляю вас, мамочка! Будем соблюдать режим: не перегружаться, не волноваться, больше бывать на свежем воздухе и витамины, витамины!
  - Доктор, что со мной? - осмелилась задать вопрос Майка. - Что-нибудь серьезное?
  - Серьезнее не бывает! В положенный срок вы станете мамочкой, разве непонятно?
  - Я беременна?
  - Что же вы удивляетесь? Ведь, насколько я знаю, вы месяца два тому назад вышли замуж, так?
  - Так, - смущенно подтвердила Майка.
  - Могу засвидетельствовать, что у вас с мужем все в порядке, и вы станете родителями.
  - А я так и буду себя плохо чувствовать?
  - У всех беременность протекает по-разному. Вы - молодая, здоровая женщина, и все ваши недомогания скоро пройдут.
   От доктора Майка вышла ошеломленная. Она знала, что женщины рожают, но как-то не связывала все это с собой. Она фактически сама была еще ребенком, никто ее к роли матери не готовил. Но она привыкла с детства к самостоятельности и ответственности, и отнеслась к своему положению со всей серьезностью, на какую была способна. Она пошла по коридору обновленной походкой, полной величавости, степенности и достоинства. Она не шла, а несла свое хрупкое тело, словно хрустальный сосуд, полный драгоценного вина. И в выражении ее глаз появилась какая-то устремленность в себя, а лицо приобрело мягкое и затаенное выражение удивления чудом новой, зародившейся в ней жизни. Она еле дождалась возвращения Милослава домой. Ей хотелось поделиться с ним этой потрясающей новостью и разделить свое погружение в новые ощущения материнства. Новая жизнь еще только обозначилась, только зародилась, а Майка уже переживала неразделимую с ней связь, чутко прислушиваясь к происходящим изменениям в своем организме. Она подошла к зеркалу, внимательно всмотрелась в свое отражение и отметила необычную припухлость губ, легкие тени, залегшие под глазами. Потом она расстегнула халатик, задрала сорочку и обнажила плоский живот. Осторожно погладила его, и счастливая улыбка тронула ее губы:
  - Сыночек мой, расти здоровеньким! Я уже люблю тебя!
  Сама засмущалась своего порыва и отошла от зеркала. Ей не сиделось на месте. Она подошла к комоду, достала купленный по случаю ситец и стала прикидывать, сколько из отреза выйдет пеленок. Она решила, что сама приготовит своему сыну приданое. Милослав застал ее за этим занятием и очень удивился:
  - Ты, на ночь глядя, решила взяться за шитье? А ужинать будем?
  Майка, не спеша, отложила отрез в сторону и, глядя Милославу в глаза, сказала:
  - Милочка, присядь, пожалуйста. Мне нужно тебе сказать что-то очень важное.
  Милослав тревожно посмотрел на жену. Никогда он еще не видел ее такой сосредоточенной и серьезной:
  - Что-то случилось?
  - Случилось. У нас с тобой будет ребенок.
  Глаза Милослава широко распахнулись, и он, враз осевшим голосом, переспросил:
  - Что ты сказала, Маечка? Повтори!
  - У нас будет ребенок.
  Милослав сорвался с места, подхватил Майку на руки и закружил.
  - Сумасшедший, поставь меня на место! У меня и так все плывет перед глазами, - смеясь, кричала Майка.
  Милослав осторожно опустил ее на пол, обнял и стал нежно и ласково целовать, приговаривая:
  - Ах, ты, моя любушка! Как же ты меня порадовала! У нас непременно будет сын, и мы назовем его Андрейкой.
  Беременность Майка переносила тяжело. Работать ей приходилось по десять с лишним часов в сутки, все время на ногах. Запахи пищи вызывали у нее стойкое отвращение, а ноги к вечеру наливались свинцовой тяжестью и ломили. К тому же, ей все время хотелось спать. Майка похудела, подурнела, и только живот нахально торчал вперед, оповещая всех о новой растущей жизни, отбирающей силы и жизненные соки у своей матери. О танцах и походах в клуб пришлось на время забыть. Одно утешало: Милослав с сочувствием относился к ее страданиям и не докучал ей своими мужскими ласками. В гарнизоне прошел слух, что молодых толковых офицеров скоро пошлют на переподготовку на "большую землю". Вскоре слух подтвердился. В канун нового года Милослав пришел донельзя расстроенным. У Майки тревожно сжалось сердце:
  - Милочка, что случилось?
  Он подошел к ней, обнял и молча бережно прижал к себе. Майка терпеливо ждала, когда он, наконец, заговорит. Она почувствовала, что сейчас случится что-то ужасное, непоправимое, что изменит их жизнь. Никогда она еще не видела своего мужа таким смятенным, взбудораженным. Голос Милослава был глухим:
  - Маечка, меня посылают в город Молотов на два года на учебу. Буду осваивать новую летную технику. Я пробовал отказаться, но меня даже слушать не стали. Как же ты останешься здесь одна? Я с ума схожу от тревоги за тебя и нашего мальчика.
  - А мне с тобой нельзя разве поехать?
  - Я буду жить в казармах при училище, и нам было твердо сказано, что семьи остаются здесь. После окончания училища мы вернемся к прежнему месту службы. Я не представляю, как буду жить без тебя. Вот она, судьба военного, - выполнять приказы беспрекословно.
   Майка прислушивалась к себе и внутренне недоумевала. Вместо огорчения в душе тихо разгоралась радость. Ей было, конечно, и тревожно, и жалко, что муж уезжает так надолго, но в то же время она будет избавлена от необходимости угождать ему по ночам, она будет свободна в своих желаниях и поступках. Можно будет чаще навещать родителей, ходить в клуб на киносеансы, на концерты. А, когда она родит, можно будет и на танцы выпроситься у сестер. Сделав притворно скорбное лицо, Майка покорно сказала:
  - Раз нельзя мне поехать, что ж! Ничего не попишешь. Будем писать друг другу часто, часто.
  - Разве могут письма заменить мне тебя?
  - Когда ты уедешь?
  - Сразу после нового года. Хорошо еще, что праздники мы проведем вместе. Невезучий я, Маечка. Только, только жизнь стала налаживаться и - на тебе!
  - Это не ты, это я невезучая. Кто же теперь заберет нас с сыночком из роддома? Кто будет заботиться о нас? Кто запасет дрова на зиму?
  Голос у нее дрогнул, и ей вдруг стало до слез жалко саму себя. Она представила, как выходит из роддома одна, с ребенком на руках, и предательские слезы готовы были брызнуть из глаз, но она сдержалась. Она вдруг ощутила, что остается в доме за главную, и ее теперь заботы и о дровах, и о сыночке, которого носит под сердцем. Детство кончилось, и теперь она ответственна за все, что будет с ее семьей. Милослав должен уехать спокойным и за нее, и за сына. Она высвободилась из объятий мужа, не спеша, прошла к столу, ладонью расправила несуществующие и только ей одной видимые складочки на скатерти и строго произнесла:
  - Что это я такое говорю? Ты за нас не волнуйся, Милочка! Все у нас будет хорошо.
  - Это ты не волнуйся. Я договорился с Михаилом и Юрием. Они будут тебя навещать и помогут и с дровами, и с продуктами, и из роддома встретят. Они ребята душевные и ответственные. Раз пообещали, значит сделают.
   Оставшиеся дни до отъезда Милослава Майка готовила его в дорогу: коптила окорок, сушила сухари и все думала, что бы такое ему подарить, чтобы он ее помнил в долгой разлуке. Из ценных вещей у нее были только швейцарские часы, которые ей подарили за поимку шпиона. Майка очень дорожила этими часами и хотела их подарить отцу на день рождения.
  " Впрочем, зачем отцу часы? У него есть ходики, а вот Милославу будет хорошая память" - решила она и достала часы из берестяной коробочки, в которой хранила самое ценное, что у нее было. Часы матово поблескивали и выглядели очень достойно. "Да, да, именно часы я ему подарю! Каждый раз, как будет на них смотреть, будет вспоминать меня" - окончательно утвердилась в своем решении Майка. Свой подарок она вознамерилась преподнести в новогоднюю ночь. Они с Милославом решили пригласить на праздник родных и друзей, чтобы вместе встретить новый год и отметить предстоящее расставание. Майка напекла пирогов, достала из погреба соленья домашнего приготовления, натушила целую кастрюлю картошки с мясом, сварила холодец, сделала винегрет, наложила в глубокую тарелку моченых яблок и выставила на стол заранее припасенную и охлажденную в снегу бутылку Советского шампанского.
  Стол получился наславу. В назначенное время пришли Майкины родители, Агаша, Татьяна с мужем, Степан с Василисой и друзья Милослава Михаил и Юрий. За столом было тесновато, но никто на тесноту не сетовал. Гости не уставали нахваливать Майкино поварское искусство, а она, разрумянившись от похвал, суетилась, наполняя вновь и вновь опустошаемые блюда аппетитной едой. Ровно в полночь откупорили бутылку шампанского и разлили по бокалам пенящуюся золотистую жидкость. По праву старшего встал Антип и, откашлявшись для порядка, произнес тост:
  - Я хочу вот что сказать. Ты, Майка, и ты, Вячеслав, тово... не шибко горюйте. Времечко летит быстро, ижно дух захватывает. Ты, зятек, учись спокойно, мы здесь за Майкой приглядим и с дитем поможем. Не сумневайся. А, ежели надобность какая у тебя будет, ты пиши. Мы завсегда со всей душой придем на выручку. Ты теперь наш человек, вот за тебя и за младшенькую мою я и предлагаю выпить. За все хорошее!
  Антип отхлебнул шампанского, сморщился и добавил:
  - Не могу я пить эту шипучку. Баловство это, а не выпивка. Ты мне, зятек, лучше первача плесни немного.
  Выпив самогонки, он довольно крякнул и сел со словами:
  - Вот это по-нашему, теплом пошло по жилкам, а то пьешь квас - не квас, непонятное что-то. Одно бурчание в животе.
  Все засмеялись, а Майка загрустила. Она хотела поразить родителей своим достатком, своим умением жить, а вышло нескладно. Михаил заметил Майкино огорчение и вступился:
  - Напрасно, папаша, вы так о шампанском отзываетесь. Его французы придумали, цари и князья его очень даже уважали. Конечно, это питье не на каждый день, но к празднику, да еще к новому году самое то. И где вы, Маечка, только его сумели раздобыть?
  Майка зарделась от удовольствия и ответила:
  - Мне его по заказу из Владивостока привезли.
  Антип взял в руку бутылку с шампанским и внимательно осмотрел ее, поворачивая в разные стороны:
  - Знатная, конечно, бутылка, нарядная, но не для нашего брата крестьянина. Это, конечно, для разных бар - самое подходящее питье. Они - народ хлипкий, самогон их с ног зараз свалит.
  И он добродушно засмеялся мелким смехом, а гости его поддержали.
  - А ну-ка, Маюшка и Танюшка, запевайте! А мы вам подпоем, как сможем. Нашу давайте, дальневосточную!
  Татьяна затянула чистым высоким голосом:
   На границе тучи ходят хмуро...
  Майка вплела свой низкий бархатистый голос:
   Край суровый тишиной объят.
  Их поддержали мужские голоса, и песня разлилась мощно, широко. Жаровы славились хорошими голосами. Когда песня смолкла, Матрена, озорно подмигнув дочерям, запела частушку:
   Я по бережку иду, а берег осыпается.
   Я беззубого люблю - он ведь не кусается.
  Антип тут же ответил:
   Ах ты, милочка моя, что ж такая маленькая,
   Чтоб тебя поцеловать, ставлю на завалинку.
  Милослав подошел к патефону, покрутил ручку, поставил пластинку "Барыня", вышел в круг и, легко перебирая ногами, пустился в пляс. Следом в круг вышла Агаша. С каким бы удовольствием и Майка сплясала, но ее положение не позволяло резких движений. Она глядела на развеселившихся гостей и вдруг заметила, что Степан сидит в стороне с угрюмым видом. Она подсела к нему:
  - Степушка, ты что не веселишься? Или что случилось?
  Лицо брата передернулось, как от зубной боли, и он тихо проговорил:
  - Не с чего мне веселиться. Плохо у нас с Василисой... Совсем плохо... Уж и не знаю, что делать, как быть. От людей стыдно... А выгнать ее не могу. Люблю я ее, окаянную! Да и детишек жалко... Мать она им родная...
  - Степушка, может нужно потерпеть? Василиса и сама не рада, что закружил ее этот водоворот. Ты только не наделай глупостей!
  - Я и так держусь из последних сил. Столько раз зудели руки набить ее хахалю морду, да от людей стыдно. Сейчас только шепчутся, а устроишь скандал - на всех перекрестках кричать будут, что у Жарова Степки жена - гулящая.
  - А ты говорил с Василисой? Может, она одумается?
  - Пытался говорить, но она уходит от разговора. Она стала совсем другой. Раньше в глаза прямо смотрела, а сейчас - все боком, боком! Вижу, что и она мучается.
  - О чем шепчетесь? - подошел к ним Милослав.
  - Так, ни о чем. Вы здорово сплясали с Агашей. Поставь еще что-нибудь веселенькое.
  - Ты не устала? Как себя чувствуешь?
  - Хорошо. Я нисколько не устала.
   Когда все стали пить чай, Майка встала и попросила минутку внимания:
  - Я хочу сделать подарок своему любимому мужу Милославу, чтобы он помнил меня в разлуке. Вот эти часы тебе. Они будут тикать и с каждым мгновением приближать время нашей встречи.
  Милослав надел часы, расцеловал Майку и сказал, обращаясь ко всем:
  - Я уезжаю, но надеюсь, что и вы, мои дорогие родственники, и вы, мои друзья Миша и Юра, не оставите своим вниманием Маечку мою, поможете ей во всех житейских вопросах. Так складывается, что мой первенец появится на свет без меня. Вы уж Маечке помогите на первых порах, не оставьте ее без поддержки и внимания. А часы эти, Маечка, я буду носить, не снимая, чтобы они постоянно мне напоминали о тебе и моей любви к тебе.
   Агаша тихонько сказала матери:
  - Нехорошо дарить часы любимому. Говорят, это к вечной разлуке.
  - Тьфу, Агаша! Что ты говоришь? Упаси, Боже!
  Гости разошлись по домам только под утро. Майка буквально валилась с ног, но принялась за уборку со стола.
  - Оставь, Маечка, я сам все уберу. Ложись, отдыхай. Все-таки здорово, что мы все собрались. Не часто это бывает. У тебя замечательная родня!
  - Да, вот только у Степы с Василисой неладно... Боюсь я за них.
  - Они взрослые люди, сами разберутся в своих проблемах. Тебе сейчас нужно думать только о хорошем и смотреть только на красивых и счастливых людей. Тогда и малыш наш будет красивым и спокойным. Какое все-таки счастье, что ты у меня есть!
  Милослав обнял жену, нежно поцеловал поочередно ее глаза, а потом отнес ее на кровать, помог раздеться и укрыл одеялом:
  - Отдыхай, моя родная! Я все уберу и тоже лягу.
   Уезжал Милослав накануне Рождества. Майка напекла ему в дорогу пирогов, зажарила гуся, набила рюкзак под завязку консервами, сухарями, копченым окороком, уложила чистые полотенца, белье, рубашки. Утро выдалось ясным и морозным. Снег искрился и переливался на солнце, слепя глаза, которые то и дело наполнялись слезами, то ли от солнечного сияния, то ли от горечи предстоящей разлуки. Провожать Милослава пришли Майкины родные и его друзья. Он и рад был их приходу, и в то же время ему хотелось эти последние часы и минуты перед расставанием быть только со своей женой. Он обнимал ее плечи, смотрел, не отрываясь, в ее распухшее от слез лицо, и сердце его переполняли нежность и тревога. Как она будет без него обходиться, как перенесет столь длительную разлуку, почему его сыну (а в том, что будет именно сын, Милослав не сомневался) суждено родиться без него? И он в который раз наказывал и ее родным, и своим друзьям заботиться о Майке, не позволять ей грустить, следить, чтобы она не перегружалась, соблюдала режим и ела витамины. Майка старалась улыбаться. Ей не хотелось, чтобы Милослав запомнил скорбную молодую женщину с перекошенным от отчаяния лицом, а не прежнюю озорную и веселую девчонку. Улыбка никак не вязалась с ее испуганными широко раскрытыми глазами, в которых стояли непрошеные слезы, она была, будто приклеенная нерадивым гримером. Подошла машина, шофер отчаянно засигналил, и все засуетились. Майка судорожно вцепилась в Милослава и отчаянно зашептала:
  - Милочка, ты за меня не волнуйся и помни меня! Напиши сразу, как приедешь на место. Я буду тебе писать часто, часто, вот увидишь! Ах, родненький мой, как мало мы с тобой побыли вместе! Главное, что во мне живет твоя частичка, она не даст мне тебя забыть, а ты помни меня. Будешь помнить, будешь?
  - Маечка, моя ненаглядная, да как же мне тебя забыть? Береги себя и роди мне здорового сына! Я тоже буду тебе писать часто. Я очень тебя люблю, знай это и помни! Время пролетит быстро, и мы снова будем вместе.
  Он крепко поцеловал жену, наскоро обнял друзей и молодцевато запрыгнул в кузов машины, где уже нетерпеливо топтались два молодых офицера, тоже направленных на учебу. Шофер нажал на газ, и машина покатилась, все убыстряя ход.
   Машина давно скрылась, а Майка все смотрела и смотрела в ту сторону, не замечая ни морозного воздуха, ни окружающих. Из остолбенения ее вывел голос Агаши:
  - Пойдем, Маечка, а то простудишься. Морозно сегодня.
  Без Милослава комната для Майки будто осиротела. Она слушала и не слышала слов, которые ей говорили ее родные, Михаил и Юрий, друзья мужа. Ей хотелось остаться одной и дать волю слезам. Гости, словно почувствовали ее настроение, и стали прощаться. Первыми ушли Михаил и Юрий. Михаил, прощаясь, тихо сказал:
  - Маечка, вы во всем на меня можете рассчитывать. Не стесняйтесь, обращайтесь и позвольте, пожалуйста, мне навещать вас.
  - Приходите, я всегда вам рада, - ответила Майка и вздохнула печально.
  Юрий озорно подмигнул Майке и бодреньким голосом произнес:
  - Выше нос, Майя Антиповна! Два года - не вечность, пролетят - и не заметите. Наш друг не велел вам раскисать, и мы вам этого не позволим. Хотите или нет, а заходить мы к вам будем. Мы теперь - ваши шефы, а вы - наша подшефная.
  Вернувшись в комнату, Майка отметила, что Степан и Василиса сидят в стороне друг от друга, словно чужие. Ей захотелось их примирить, и она обратилась к Василисе:
  - Васенька, ты не поможешь мне с посудой?
  Та быстро вскочила, словно ждала Майкиного приглашения, и подошла к ней. Но в дело вмешалась Агаша:
  - Ты, Маечка, посиди, мы сами с Василисой управимся.
  Тогда Майка подсела к Степану:
  - Степушка, у меня глаза на мокром месте, и ты не лучше. Что не весел, что свою головушку повесил? Все образуется, все перемелется - мука будет.
  - Не мука, а - мука? - с горечью отозвался Степан. - Уйдет, наверно, от меня моя женушка и детей заберет. Останусь я бобылем, и не просто бобылем, а брошенным мужем. Это клеймо почище будет... Не знаю, сестренка, что мне делать. Хоть давись!
  - Что ты, что ты! - замахала руками Майка. - Даже думать не смей! Что ты - нехристь какой, что ли? Мало разве баб вокруг? Найдешь еще свое счастье. Не на одной Василисе свет клином сошелся.
  - Для меня - на одной.
  - Может, тебе поговорить с ее полюбовником, чтоб оставил Василису в покое?
  - Пробовал говорить, да он от меня, как черт от ладана, бегает. Я уж с братьями хотел бока ему как следует намять, да от людей совестно. Плохи у нас дела, сестренка, хуже не бывает! С каждым днем мы друг от друга все дальше. Словно стоим на разных берегах и докричаться не можем.
  В груди у Степана клокотали сдерживаемые рыдания. Острая жалость залила Майкину душу. Ей хотелось помочь брату, взять на себя часть его страданий, но она не знала, как и чем утишить его боль. К ним подошла Матрена, присела рядом на лавку:
  - О чем толкуете?
  Майка в ответ быстро затараторила:
  - Степушка меня уговаривает не печалиться, дескать, время пройдет быстро, и Милочка мой возвернется.
  - Знамо, возвернется, - подтвердила Матрена. - Да, и нельзя тебе в твоем положении тоску разводить, а то ребеночек плаксивый будет.
   Агаша и Василиса домыли посуду и, не глядя друг на друга, подошли к столу. Было видно, что между ними произошел какой-то неприятный разговор. Щеки Василисы пылали, а Агаша смотрела сурово и непримиримо. Матрена тревожно взглянула на них и проговорила:
  - А не пора ли, гости дорогие, честь знать? Хозяюшке нужен отдых, а нам еще до дома добираться. Вон, на улице мороз крепчает, да и скотинка у меня до сей поры не кормлена.
  Майка подошла к Василисе и тихо сказала:
  - Задержись немного, разговор есть.
  Василиса согласно кивнула головой и обратилась к Степану:
  - Ты, Степа, иди со всеми, а я немного задержусь, помогу Маечке по хозяйству.
  Когда все ушли, Майка взяла Василису за руку и усадила рядом с собой на диван:
  - Степа мне сказал, что ты хочешь уходить от него. Это правда? А как же дети? За что ты хочешь их лишить отца, такого отца? Степа так любит и тебя, и деточек ваших. Одумайся, Василисушка!
  Василиса долго сидела молча, устремив перед собой неподвижный взгляд своих прекрасных глаз и нервно сцепив пальцы рук. Наконец, она прервала молчание и зашептала горячечным шепотом, словно в бреду:
  - Я не властна, Маюшка, над своими чувствами, я тебе уже говорила об этом. Я сама не знаю, как он приобрел надо мною такую власть. Я ползти на коленях за ним готова хоть на край света. Это болезнь, наваждение... Наверно, он приворожил меня. Веришь, я хочу разорвать эту связь, а увижу его и, словно собачка преданная, готова лизать его руки. Я потеряла себя, Маюшка, потеряла... И Степу жалко так, что выть хочется, и детушек своих малых, и людей совестно, а поделать с собой ничего не могу. Добром все это не кончится, вот увидишь. Жена его скоро возвращается с маленьким, мальчика родила... Он зовет уехать отсюда, а я не могу бросить детей. Грозится порвать со мной, если не поеду, а я чувствую, что без него мне не жить. Мечусь, как в лихорадке, ночами не сплю, сама извелась и Степу покоя лишила. Думаешь, я не понимаю, что он Степиного мизинца не стоит? То-то и оно, что понимаю, все понимаю, а, словно кто чужой, со стороны мною руководит... Худо мне, Маюшка, ох, как худо!
  Майка со страхом слушала Василисину исповедь. Ей было до слез жалко жену брата, но еще больше ей было жалко Степана. Она вдруг вспомнила, как родители были настроены против Василисы, не хотели, чтобы Степан на ней женился. Видно, чувствовали что-то, сердцем угадали, что не принесет она счастья Степану. Василиса вдруг, словно опомнившись, провела руками по лицу и заговорила будничным голосом:
  - Ты не слушай меня, Маюшка. Тебе о сыночке твоем будущем нужно думать, а не выслушивать бредни блудливой бабы. Блудливой, блудливой! - с нажимом повторила Василиса, заметив Майкин протестующий жест. - Нет мне оправдания, утащат меня на том свете черти прямо в огонь за мои грехи. Знаешь, я как-то не спала ночью, все о своей жизни рассуждала, и вдруг стихи родились ниоткуда, веришь?
  Василиса закрыла глаза и прочитала:
   Все мысли о тебе, все чувства для тебя,
   Весь мир замкнулся на тебе, любимый!
   Любой удар судьбы приемлю, не скорбя,
   За этот сладкий грех неутолимый.
   Пусть бросит камень муж и близкая родня.
   Лишь только б ты один всегда любил меня...
  - Вот так-то, Маюшка! Вот она любовь, какая окаянная! Пойду я, а то Степан будет переживать, что долго меня нет. А ты забудь, что я тебе говорила, живи и радуйся, что не знаешь этой муки.
   Василиса ушла, а Майка все повторяла про себя последнюю прочитанную ею строчку: "Лишь только б ты один всегда любил меня!" Ей было тревожно и хотелось плакать. Подумалось вдруг, что и ее любовь может оказаться несчастливой. Два года - долгий срок, и вдруг Милослав встретит вот такую Василису, которая в любви удержу не знает, которой будут безразличны ее, Майкины, страдания. Она решила написать ему письмо, чтобы напомнить ему о своем существовании, чтобы, не дай Бог, он не забыл бы ее. Оказалось, что не так-то просто на бумаге изложить все, что накопилось в душе. Письмо получилось сумбурным, и было все закапано слезами. Спать она легла поздно и впервые за долгое время спала крепко и долго. Она проснулась, когда солнце вовсю золотило причудливые зимние узоры на окнах. Майка взглянула на часы и вскочила, как ошпаренная: она впервые проспала. Она наскоро умылась, привела в порядок свои пышные волнистые волосы и побежала на работу. Игнатий Петрович посмотрел на нее неодобрительно, но ничего не сказал. Майка быстро переоделась и открыла буфет, перед которым уже начала выстраиваться очередь. Работала она споро, и постепенно рабочий ритм вошел в привычную колею. Перед обеденным перерывом в буфет зашел Михаил. Он купил плитку шоколада и протянул ее Майке со словами:
  - Маечка, вам нужно подкрепиться и поддержать своего будущего наследника.
  Она смутилась от неожиданного подарка, но его внимание было приятно, тем не менее, для приличия она немного поотнекивалась.
  - Маечка, я обещал Милославу заботиться о вас и вашем малыше. Так что уж позвольте мне сдерживать свое обещание. Кстати, во сколько у вас заканчивается дежурство на этом ответственном посту?
  - В семь часов.
  - Точнее, в девятнадцать?
  - Да, а что?
  - Я зайду за вами, и мы пойдем на вечернюю прогулку. Сегодня я вечером свободен, а завтра меня сменит Юрий.
  - Зачем такое беспокойство? Я и одна могу погулять.
  - Отставить пререкания! На улице скользко и для будущей мамы небезопасно. До вечера!
  Он откозырял Майке и вышел из буфета, а она смотрела на закрытую дверь и улыбалась беспричинно.
   Когда Майка вышла из здания столовой, к ней навстречу шагнул Михаил. Он забрал у нее сумки в одну руку, а свободной рукой бережно взял Майку под локоть и повел по расчищенной от снега дорожке. На улице было темно, морозно и только свет редких фонарей освещал путь, да еще в небе сияли яркие звезды. Майка шла и лихорадочно думала о том, что нужно завязать разговор, что-то сказать, но не могла придумать, с чего начать. Михаил тоже не пытался прервать молчание. Так они дошли до дома. Он занес ее сумки в дом, поставил их на лавку, стоявшую у входа, и позвал Майку продолжить прогулку. К вечеру мороз усилился и немилосердно щипал за щеки, заползал под шубку, и даже валенки не спасали от его агрессии. Майка замерзла и запросилась домой. Михаил проводил ее до двери, она взглянула ему в лицо и увидела, что щека у него побелела.
  - Миша, вы отморозили себе щеку. Нужно скорее потереть снегом и смазать гусиным салом, у меня дома есть. Трите, да трите же щеку, а то завтра будет болеть!
  Он неумело провел несколько раз снегом по щеке. Майка взялась решительно за дело сама. Она как следует растерла ему щеку, а потом ввела в дом, где было тепло от недавно протопленной нанятой ею девочкой печи,
   и смазала ему щеку гусиным салом. Он сидел смущенный и смотрел на нее благодарными глазами.
  - Сейчас будем пить чай, а то вы у меня разболеетесь и не сможете исполнять Милочкино поручение.
  - Слушаюсь, - ответил он и приложил руку к виску, как бы отдавая честь.
  - К пустой голове руку не прикладывают, - со смехом отозвалась Майка.
  Они пили чай и тихо разговаривали. Михаил поведал Майке, что он с Кубани, рассказал ей, что места у них привольные, благодатные: ткнешь в землю палочку, и она на другой год зацветет. Поля ровные, просторные, глаз радуют. Майка слушала его с интересом. Ей, выросшей среди сопок, было трудно представить себе кубанские просторы. Время летело за разговором незаметно. Михаил отогрелся и чувствовал себя свободно. Внезапно Майка спросила:
  - Миша, а девушка у вас есть?
  Он слегка смутился, но все же ответил:
  - Не успел обзавестись я девушкой. Такую, как вы, не встретил, а на худший вариант я не согласен. Маечка, мы с вами почти одногодки, а все "выкаем" и "выкаем". Давайте перейдем на ты, согласны?
  - Согласна, - кивнула она. - А сейчас уже поздно, и вам... тебе пора идти, - поправилась она.
  Он покорно встал из-за стола, и она в который раз подивилась, какой он большой. Она едва доставала ему до плеча.
  - Спасибо, хозяюшка, за угощение. Спокойной тебе ночи и приятных сновидений!
  Когда за Михаилом закрылась дверь, Майка подошла к печи и прижалась щекой к ее теплой стороне. Как хорошо, что у Милослава есть верные друзья, которые не бросят ее в одиночестве! Впервые с незнакомым человеком ей было легко и просто. Где-то сейчас Милослав едет в поезде и, наверное, думает о ней. Она прошла к столу, убрала чашки и села писать письмо своему далекому мужу. Она описывала ему день, проведенный без него, и с удивлением обнаружила, что совсем не испытывает горечи расставания. Прошло чуть больше суток, а жизнь, оказывается, может быть интересной и в отсутствие Милослава. Дописав письмо, Майка отложила его в сторону и задумалась. Может, она своего мужа и не любит вовсе, может, она поторопилась? Наверно, она легкомысленная? Ей хочется бегать по танцулькам и кокетничать с молодыми лейтенантиками, а будущий ребенок привязал ее крепче любого каната к дому. Это их совместный с Милославом ребенок. Мягкая улыбка осветила лицо молодой женщины. Неожиданно ребенок шевельнулся в ней, словно сообщал: я, здесь мама, я живу и расту. Волна нежности к новой неведомой жизни захлестнула Майку, и ей отчаянно захотелось увидеть своего малыша. Она погладила свой остро торчащий живот и нежно произнесла: "Расти, мой мальчик! Мама тебя очень любит и ждет твоего появления".
   Спала Майка крепко и без сновидений. На следующий день к ней в буфет заглянул Юрий и сообщил, что сегодня его очередь развлекать ее, и вечером они идут в кино. Она обожала смотреть фильмы с участием Любови Орловой и, особенно, "Веселые ребята". Песню Анюты прекрасно пела ее сестра Татьяна, и в такие минуты Майка жалела, что у нее самой низкий голос. Петь Майка обожала и прежде каждую свободную минуту она проводила в клубе. Ей нравилось петь под оркестр народных инструментов или баян. Она любила аплодисменты, и, что греха таить, ее опьянял сценический успех. Когда зал взрывался аплодисментами после ее выступления, она чувствовала себя королевой. А теперь она стеснялась своего выступающего вперед живота и вынуждена была большую часть свободного времени проводить дома. Поэтому она обрадовалась возможности сходить в кино. Перед началом сеанса в фойе всегда были танцы, и прежде она любила пройтись с Милославом в вальсе или фокстроте. К походу в кино она готовилась заранее, тщательно выбирая наряд и подбирая к нему соответствующую прическу. Красиво одеться Майка очень любила и, собираясь даже в сарай за дровами или к колонке за водой, старалась выглядеть нарядной. На рабочем месте особо нарядами не похвастаешь, поскольку сверху одежды - обязательный белый халат. Но она и здесь умудрялась выглядеть празднично: халат был ослепительно белоснежным, накрахмаленным и тщательно отутюженным. А обязательный белый чепчик она украшала кружевами, вышивкой, и он на ее хорошенькой головке смотрелся наподобие короны. Приглашение Юрия застало Майку врасплох, но она решила в обеденный перерыв сбегать домой и переодеться.
   Когда Юрий после работы зашел за ней, она, не спеша, сняла рабочий халат, повесила его на плечики и предстала перед ним в темно-синем креп-сатиновом платье свободного покроя с белым кружевным воротничком. В этом платье почти не был заметен живот, а воротничок необычайно освежал ее слегка подурневшее от беременности лицо. Юрий картинно всплеснул руками и воскликнул:
  - Маечка, да ты просто красавица! С такой дамой не стыдно выйти в люди.
  Он подал ей шубку, помог одеться и, сделав руку крендельком, шутливо проговорил:
  - Прошу вас, мадемуазель!
  Юрий занимался в драматической студии и любил сыпать цитатами из полюбившихся ролей. Майка его недолюбливала за нарочитую веселость, некую развязность в словах и действиях. Она сделала строгое лицо и вышла, словно не заметив предложенной Юрием руки. Он деланно вздохнул и вышел следом. До клуба шли молча. Наконец, Юрий не выдержал и с несчастным видом жалобно произнес:
  - Маечка, не делай каменного лица, тебе не идет. Лучше улыбнись. Вот так-то лучше!
  Когда они вошли в фойе, звучал веселый краковяк, и пары лихо отплясывали танец. Майка с завистью покосилась на танцующих. Юрий перехватил ее взгляд и воскликнул:
  - Маечка, а не пройтись ли и нам в этом лихом танце?
  - А удобно? - неуверенно спросила она.
  - Почему же неудобно? Конечно, удобно. Идем!
  Он помог Майке раздеться, аккуратно положил ее шубку на свободный стул и протянул руку. Майка вспыхнула от удовольствия и вышла с ним в круг. Как давно она не танцевала! Ноги сами понесли ее в танце и, удивительное дело, живот нисколько не мешал двигаться ей легко и стремительно. До самого начала сеанса она с упоением танцевала. В зале, когда погас свет, Юрий взял ее за руку, но она свою руку отняла и даже постаралась отодвинуться от него, насколько позволяли театральные кресла. Он, в свою очередь, тоже обиженно отодвинулся и больше попыток взять ее руку не повторял. Домой шли молча. Майка находилась под впечатлением от фильма, а Юрий изображал обиду. Возле дома они распрощались, и Майка искренне сказала:
  - Юра, я очень тебе благодарна за сегодняшний вечер, правда. Давно я с таким удовольствием не танцевала, и фильм мне очень понравился. Только знаешь, я хочу, чтобы ты не забывал, что я замужем за твоим другом, и не позволял бы никаких вольностей.
  - Что особенного в том, что я взял тебя за руку? Это просто дружеский жест.
  - Наверно, ничего особенного для другой женщины. Но я росла в строгой семье, где не были приняты такие нежности, и для меня это - не просто дружеский жест. Пойми меня правильно и не обижайся, ладно?
  - Понял. Есть, не обижаться! Спокойной ночи!
   Дома Майка с аппетитом поужинала и с удовольствием вытянулась в постели. В комнате было тепло, мирно тикали ходики. Только сейчас она почувствовала усталость, хотелось спать. Она закрыла глаза, но сон не шел к ней. Перебирая в памяти события последних дней, она невольно сравнивала Милослава с его друзьями. Все трое они были совершенно разными. Милослав - веселый, заботливый, естественный в проявлениях своих чувств. Михаил - добрый, молчаливый великан, немногословный и внимательный. Юрий - порывистый, суетливый, несколько экзальтированный, самолюбивый и обидчивый. Михаил и Юрий вошли в ее жизнь нежданно, и каждый стремился быть для нее полезным, помочь пережить разлуку с любимым человеком. С Михаилом ей легко даже молчалось, с ним было надежно и просто, не нужно было прилагать усилия, чтобы казаться веселой и беззаботной. А с Юрием нужно быть все время настороже, чтобы не позволить ему переступить границу дружеских отношений. "А, впрочем, оба они славные, " - подумала она, засыпая.
   И потекла обыденная жизнь, наполненная чередой дел и забот. На выходные Майка ездила к родителям. В одну из таких поездок, когда она повезла родным письмо от Милослава, она узнала ужасную новость: Василиса зарубила топором своего любовника, и ее увезли в город. Степан был не похож сам на себя. Он остался с тремя детьми и клеймом мужа жены-убийцы. На него было страшно смотреть. Он сразу постарел на несколько лет, плечи его согнулись. Майка долго потрясенно молчала, переваривая новость. Как могла Василиса решиться на это? Ведь она - взрослая женщина, мать, она должна понимать цену жизни, как никто другой. Что должно было случиться с ее рассудком, как должен был обидеть ее этот человек и чем, что она подняла на него руку и лишила самого дорогого - жизни? Неужели страсть так затуманила ее голову, что она лишилась ума и памяти и не вспомнила в этот момент ни о детях, ни о муже? Вопросы, вопросы, вопросы... Знать бы на них ответы! Когда Майка немного пришла в себя, Агаша рассказала все, что она слышала об этом страшном событии:
  - К ветеринару должна была приехать жена с новорожденным младенцем, и они с Василисой последний раз решили встретиться у него на квартире. Степана она предупредила, что ночевать домой не придет, а подменит заболевшую подругу на ночном дежурстве. А сама отправилась к своему дружку на квартиру. Тот уже все заранее приготовил: окна занавесил плотными шторами, стол накрыл и ждал свою полюбовницу. Они выпили, закусили, вволю намиловались, и он уснул. Василиса его сонного по темечку топором стукнула и убежала. Никто не видел, и как она приходила, и как уходила. Утром жена приезжает с младенчиком, а он мертвый уже. Как она младенчика-то своего не разбила? Ведь она, как увидела эту картину, так и рухнула, как подкошенная, на пол, а младенчика своего из рук не выпустила, сверху себя его держала. Он, бедный, весь изошелся в крике. На его крик и сбежались соседи, а там - такие страсти! Из города вскоре следователь приехал, всех опрашивал. Никто ничего сказать не может, никто ничего не видел.
  - Как же они на Василису вышли?
  - А она сама пришла к следователю и сказала: "Вяжите меня, это я его порешила".
  - Какой ужас? Что же теперь будет?
  - Не знаю. Степан ездил в город к следователю. Тот пообещал, что до суда отпустит Василису под подписку о невыезде. Вот такие у нас тут дела творятся.
  - Бедная Василиса!
  - Бедная? Ты жалеешь эту гулену-убийцу?
  - Ах, Агаша, если бы ты только знала, как она мучилась от этой своей любви. Понимала, что не дело делает, а справиться с собой не могла.
  - Ты удивляешь меня, сестричка! Она всю жизнь твоему брату изломала, человека порешила, жену его не пожалела, детишек своих испоганила этим поступком. Думаешь, легко им будет с таким позором по жизни мыкаться? Нет, мне ее ни капельки не жалко! Степу жалко, жену ее полюбовника жалко, а Василису - нет! И не говори мне больше о ней ничего! Лучше скажи, что Милослав пишет.
  - Пишет, что доехал до места, обустроился. Уже приступил к занятиям, гоняют их страшно, нет свободной минуточки. Очень скучает по мне, по друзьям, спрашивает, как себя чувствую. Да, впрочем, что я тебе рассказываю? Возьми, прочитай сама.
  Агаша прочитала письмо, притянула Майку к себе и проговорила:
  - Счастливая ты, Маечка! Вон как тебя Милослав твой любит. А мне тоже на днях пришло письмо от Семена. Пишет, что совсем пропадает без меня. Просит разрешения приехать. Как ты думаешь, верить ему или нет?
  - Да уж, пора ему за ум взяться! Ты сама-то, как думаешь?
  - Скучаю я без него. Он ведь неплохой был, пока выпивать не стал. Божится, что больше к этому чертову зелью и близко не подойдет, а мне боязно.
  - Нечего бояться, пусть едет. Мы ему здесь мозги живо вправим. И тебе хватит одной куковать. Или у тебя на примете кто есть?
  - Что ты такое говоришь? Мы пока с Семеном - законные муж и жена, а я не Василиса, подолом не мету по чужим углам.
   Дома Майя, что бы ни делала, все возвращалась в мыслях к Василисе и ее страшному поступку. Она жалела Василису вопреки здравому смыслу, она чувствовала сердцем глубокую трагедию этой оступившейся души. Она корила себя за то, что не постаралась помочь той выбраться из глубокого омута темной страсти, целиком отдавшись собственным переживаниям. Где-то в глубине души она осуждала и Степана, что допустил жену до такого состояния, хотя и любила его всем сердцем и сочувствовала его беде. Чтобы немного отвлечься, она села за очередное письмо мужу. Писать письма она не любила. Ей было сложно выплескивать на бумагу то, что свободно лилось в разговоре. Как только она брала перо в руки, мысли начинали мчаться в разные стороны, опережая друг друга, и ей трудно было сосредоточиться. Промучившись часа два, она, наконец, письмо осилила, склеила конверт и, старательно выписав адрес, легла спать. Ей снился весенний разлив, в водовороте которого крутится утлая лодчонка. Она силится рассмотреть, что за смельчак сидит на веслах, но лодочка все крутится, крутится, готовая вот-вот перевернуться или расколоться под напором быстро несущихся льдин. Наконец, лодочке удается пристать к берегу, из нее выходит Василиса, страшно худая и бледная, и без сил падает на берег. Майка бросается к ней и... просыпается. Ребенок беспокойно толкает ее, и она тихонько гладит живот, приговаривая: "Все хорошо, мой мальчик, все хорошо!"
  На работе она против обыкновения тиха и молчалива, и пришедший встретить ее после работы Михаил замечает в ней эту перемену:
  - Что-то случилось, Маечка?
  И она рассказывает ему обо всем, что случилось, и о своем сне, так ее встревожившем. Михаил долго молчит, и она уже начинает терять терпение. Ей нужно, чтобы кто-нибудь ей объяснил, что же за сумасшествие охватило жену ее брата и нужно ли ту жалеть или только осуждать. Наконец, Михаил негромко и раздумчиво говорит:
  - Знаешь, Майя, я думал, что такие страсти только в книжках описывают, а тут в глуши, в деревне... Я потрясен, у меня нет слов... Ты говоришь, что она вменяема? Ее обследовал психиатр?
  - Я не знаю. Ее увезли в город, а что там делают, никому неизвестно. Степа был в городе, и ему сказали, что до суда она будет жить дома. Я только не представляю, как она на люди покажется, как в глаза Степе и детям посмотрит, что им объяснит. Вот где будет ее настоящая казнь! А еще есть жена убитого и ее маленький ребеночек.
  - Мне тоже сложно все это представить, но, судя по всему, Василиса - женщина не из робких. И, наверно, у нее все закончится более-менее благополучно. Ведь в твоем сне она выбралась на берег.
  - Выбралась, но тут же упала. Я боюсь за Степу. Он так сразу сник. Детки-то пока у моих родителей живут. Они напуганы и ничего не понимают. Миша, мне как-то неспокойно.
  - А вот это, Маечка, перебор! Тебе нельзя волноваться. Твоя задача на сегодня - малыш. Ты должна родить здорового и крепкого мальчугана, а то Милослав нам всем задаст жара.
   В ближайший выходной Майя отправилась навестить родителей. Накануне она получила письмо от Милослава. Он писал, что очень скучает, но время летит быстро, сокращая срок их разлуки. В конце письма была приписка: "В училище поговаривают, что войны с немцами не миновать. Уж очень они ведут себя нахально у западной границы, постоянно демонстрируют свое военное превосходство, но пока за рамки не выходят. Если будет война, меня могут направить на фронт и тогда наша встреча отодвинется. Не хочется думать о плохом. Береги себя и сына!". Ей хотелось поговорить об этом с Михаилом, но он был на дежурстве, а Юрий посмеялся над ее страхами:
  - Маечка, вот не думал, что мой друг Милослав - такой паникер. У нас здесь японцы под боком постоянно держат нас в боевой готовности, и то мы не жалуемся. А Славка от западных границ очень далеко. Немцы не дураки, чтобы идти на нас войной. Так что живите себе спокойно и готовьтесь стать матерью.
   Зато отец и Степан к приписке Милослава отнеслись со всей серьезностью. Отец, попыхивая самокруткой, степенно произнес:
  - Не думаю, что мой зять - паникер. Если он так пишет, значит, дела зреют серьезные. Немец давно зарится на наши земли, да и не только немец. И япошки узкоглазые не прочь расшириться за наш счет. Не спокойно на границах, что на той, что на нашей. Авось, Бог милостив, не допустит до крайности. Хотя гневим мы его сильно: церкви рушим, стыд и веру растеряли. Взять хотя бы Василису, сноху мою. Степа, что удумал с женой делать? Возвернулась домой и глаз не кажет. Аль по детям не стосковалась?
  - Не нужно, отец, - со вздохом произнес Степан. - Ей сейчас, ой, как не сладко. А куда ж я ее дену? Все-таки, она мать моих детей, да и люблю я ее. Маечка, ты бы сходила ее наведать, а то совсем баба одичала. А к деткам я не велел ей на глаза казаться. Они поуспокоились сейчас, поотвыкли от нее. А заново привыкать им не след. Коль осудят ее, уедет надолго, а им - новая боль.
   Майя застала Василису, сидящей за столом. Руки ее теребили беспокойно концы косынки, наброшенной на плечи, а глаза что-то пристально пытались разглядеть в узорах столешницы.
  - Здравствуй, Василисушка! - поздоровалась вошедшая.- Давно ли возвернулась домой?
  Василиса нехотя оторвалась от своего занятия и подняла глаза, полные невыразимой муки и страдания, на Майю:
  - Здравствуй, Маечка. Ты из всех родных одна только зашла со мной поздороваться. Для остальных меня, словно, и нету. Живу как прокаженная, все меня чураются. И то сказать: я для них - убивица. Проходи, садись, поговори со мной. Как себя чувствуешь, не досаждает ли малец? - она кивнула на выпирающий Майин живот.
  - Спасибо, Василисушка. Все, вроде, хорошо. К концу дня только очень устаю, и ноги отекают от работы, ведь целый день на них кручусь.
  - Когда родишь? Поди, уж скоро. Вон как живот нарисовался. Богатырь, наверно, будет.
  - Осталось ждать недолго. Врач говорит, что в конце марта, начале апреля. Скорее бы!
  - Не торопи время, Маечка. Сейчас у тебя одна забота - носить мальца в животе. А родится - хлопот не оберешься. Ладно, если спокойный будет. Я помню, с Манюшей намаялась досыта. Уж очень беспокойная была.
  - Ты как сама, Василисушка? Когда суд будет? Что говорят, на какой срок тебя определят? Как же ты решилась на такое дело?
  - И сама не знаю. Словно это и не я была вовсе. Суд будет где-то через месяц. Следователь обещал меня отправить на поселение, поскольку я была не в себе, когда вершила свое черное дело. Слово у них есть такое мудреное - "аффект". И впрямь - аффект. Думаешь, я жалею о содеянном? Нет, Маечка, не жалею я этого поганца. Я ведь долго на его уговоры не поддавалась, а он все кружил вокруг меня, как коршун над падалью. Я ведь все к его ногам положила: и имя свое честное, и Степино имя и детушек моих. Я готова была идти за ним на край света. Хотя, куда ж дальше идти? Мы и так на краю живем. Он ведь как улещал меня, уговаривал: уедем, дескать, детишек твоих с собой возьмем и заживем в любови и согласии. А на самом деле ему похоть свою надо было справить. Жена ведь на сносях была, не могла его распотешить. Вот он и выбрал меня. Я ведь не сразу поняла его мысли, думала, что и впрямь полюбил меня. А, когда мы последний раз с ним встретились у него дома перед приездом его жены, он, видно, лишнего выпил. Язык-то у него и развязался. Он и говорит: "Прости, Василисушка, потешились мы с тобой друг другом, удовлетворили свои физиологические надобности...". Так и сказал - физиологические надобности. А я ему: "А как же ты меня звал уехать, все бросить? Я уж и вещи собрала, и Степе все сказала. Выходит, кривил душой, врал мне про любовь свою бесконечную?". А он усмехнулся так гаденько и говорит: "И за что я вас, баб, люблю, так это за вашу доверчивость. Ну, скажи, на что ты мне нужна? Ты ж не первой молодости, да еще с хвостом из трех деточек. Конечно, баба ты видная, ладная, в постели сладкая, горячая. Давно у меня такой не было. Но у меня сынок родился, женка молодая. Куда ж я от них поеду? Своего ребеночка брошу, а твоих буду пестовать? Насмешила ты меня! Да, ты не переживай, найдешь себе еще ухажера. Степа твой, видно, по мужской части не силен". И захохотал, да так, что остановиться не может. Посмотрит на меня - и в хохот. От этого хохота его в душе у меня все заледенело. Вот тогда я и решила, что не ходить ему больше по земле, не ломать бабьи души, не позорить мужей. Свою обиду я еще вынести могла, а когда он Степу стал поносить, не стерпела. Ведь я сама ему дала этот козырь в руки, над мужиком моим возвышаться. Засмеялась я с ним вместе. Он хохочет, а я еще пуще и все подливаю ему самогоночки в стакан и подливаю. А, когда он скопытился, и прилег на кровать, я вышла в сени, взяла топор и со всего размаха жахнула его по голове.
   Майя слушала Василису с чувством внутреннего ужаса. Ей было не понять, как можно поднять руку на человека, каким бы он ни был. Она старалась во время рассказа не смотреть на Василису, чтобы ненароком не нарушить течение ее рассказа. И только, когда Василиса замолчала, она взглянула на нее и поразилась бледности лица говорившей, горячечному блеску ее черных глаз и скорбности складки, резкой бороздкой обозначившейся от крыльев носа к углам сомкнутых губ. Казалось, Василиса постарела лет на десять. Майя слегка тронула Василису за плечо:
  - Страшно мне за тебя, Василисушка. Как же ты теперь жить дальше думаешь?
  - Мне теперь думать не приходится. Судьи за меня будут думать. Если отправят на поселение, Степа с детками обещал поехать за мной. Золотой он человек! И как это я променяла его на этого прощелыгу? Вот чего я себе простить не могу и не прощу никогда. Я ему теперь ноги буду мыть и воду ту пить. Маечка, как ты думаешь, наладится у нас со Степой жизнь?
  - Не знаю, что и сказать тебе, Василисушка. Нелегко будет по жизни нести этот груз вины, я думаю. Степа, конечно, тебя не оставит, поможет тебе выпрямиться, но будет вам очень непросто жить так, словно ничего не было. Я не судья тебе, видела, как ты маялась, но понять твоего поступка не могу никак. Это, до какой точки крайности надо дойти, чтоб на такое решиться! А, знаешь, - вдруг переменила разговор Майя - у тебя все будет хорошо. Я сон видела, как ты в лодочке в ледоход плывешь, а льдины так и грозят раздавить и тебя, и лодочку. Но во сне ты пристала к берегу и вышла на берег цела и невредима.
  - Знаешь, Майя, я тоже видела подобный сон, но проснулась с криком и конца сна не увидела.
  - Пойду я, Василисушка. Мне еще в гарнизон идти, а дорога не близкая. Дай Бог тебе удачи!
  Василиса встала из-за стола, порывисто обняла Майю, расцеловала ее в обе щеки:
  - Прощай, моя хорошая! Будь счастлива и роди здорового малыша! Даст Бог, еще увидимся, а не увидимся - не поминай лихом. Золотое у тебя сердечко, Маечка!
   Василису определили на поселение, как ей и обещал следователь. На суд приехала вся большая Антипова семья. Когда Василису ввели в зал, ее дети с криком: "Мамочка, мама!" - бросились к ней. Василиса побледнела, раскинула руки, словно большая черная птица, обняла своих детушек и долго их не отпускала. Только, когда ее руки разжал сопровождавший ее милиционер, она словно очнулась и отпустила детей. Эта сцена произвела неизгладимое впечатление на всех присутствующих в зале и, очевидно, и на судей. Возможно, поэтому приговор был на удивление мягким - пять лет поселения. К тому же, сыграла свою роль и нелестная характеристика погибшего. Жена его на суде не присутствовала. После суда Степан с детьми уехал вслед за Василисой. От них приходили скупые вести. А Майя в начале апреля родила сына здорового и спокойного. От Милослава пришло ликующее письмо, в котором он наряду с радостью выражал безмерное сожаление, что не может находиться рядом с женой и сыном. Для Майи наступили беспокойные и счастливые дни заботы о малыше. Видимо, правду в народе говорят, что для женщины первый ребенок - это последняя кукла. И Майя самозабвенно занималась сыном, посвящая ему все свое время и отдавая материнские нежность и любовь. Она назвала сына Алешей. Выбор имени Милослав одобрил. Когда Алеше исполнилось полтора месяца, у Майи пропало молоко. Она наняла нянечку, соседскую девочку Клавочку, которая жила с нелюбившей ее теткой, а сама вышла на работу. Клавочка оказалась очень добросовестной и любовно нянчилась с Алешей. Майя спокойно уходила на работу, зная, что мальчик ухожен и присмотрен. Один только раз у нее с нянечкой вышел небольшой казус. В выходной день Майя вечером отправилась вместе с Михаилом в клуб посмотреть кинокомедию "Веселые ребята" с любимой актрисой Любовью Орловой в главной роли. Перед началом фильма были, как обычно, танцы. И вдруг, танцуя, Майя увидела Клавочку, прильнувшую к окну клуба с улицы. Она резко оставила Михаила и выбежала из клуба:
  - Ты почему оставила мальчика одного? - набросилась она на девочку.
  Клавочка растерялась, слезы выступили у нее на глазах, и она робко пролепетала:
  - Алешенька уснул крепко, я проверила. Я вышла на минутку, только посмотреть, как вы танцуете. Я сейчас вернусь обратно.
  - Немедленно домой и не смей оставлять мальчика одного! А вдруг он проснется и испугается.
  Клавочка опрометью бросилась домой, а Майя вернулась в клуб.
  - Что случилось? - обратился к ней Михаил. - Куда ты убежала?
  - Все уже в порядке. Просто няня оставила Алешу одного без присмотра.
   А в остальном все шло своим чередом. Наступило лето сорок первого года теплое и благодатное. И вдруг, как гром среди ясного неба - война. Ждали нападения японцев, а напали немцы. С началом войны жизнь Майи переменилась мало. Вот только тревога за Милослава не покидала ее. От него регулярно приходили письма, полные уверенности в скорой победе над врагом. Он все еще был в училище, но уже не курсантом, а наставником молодого пополнения, которое проходило ускоренную подготовку, и отправлялось на фронт. Судьба пока берегла Милослава, но сводки с театра военных действий становились день ото дня тревожнее. А в гарнизоне продолжалась привычная жизнь. Правда, ожидая возможного нападения Японии, летчики перешли на казарменное положение и круглосуточно находились на аэродроме, проживая в специально оборудованных для этой цели землянках. Майя редко видела Михаила и Юрия, но они старались каждую свободную минуту быть рядом с ней и ее сыном. Оба искренне привязались к Алеше. Возможно, осознание смертельной угрозы, нависшей над страной, заставляло по-иному относиться к приметам мирной жизни, пробуждало в душах людей лучшие чувства.
   Почти каждый день Майя с буфетом выезжала на летное поле с обедом для летного состава. Несмотря на военное время, летчиков кормили очень хорошо и разнообразно. Нередко продукты с просроченным сроком реализации списывались, и Майя практически не знала проблем с питанием ни для себя, ни для престарелых родителей в то время, как уже начинал остро ощущаться продуктовый дефицит в магазинах. Война шла вдали от Майиного дома и напоминала о себе главным образом регулярно передаваемыми по радио сводками информбюро, да скупыми весточками от Милослава. Газеты приходили с большой земли с опозданием. В них писалось о зверствах фашистов на оккупированной территории, о воинских подвигах советских людей. И только между строк читалась крайняя озабоченность быстротой продвижения фашистских полчищ к сердцу страны - Москве. Все это вселяло тревогу. Люди жадно ловили новости с театра военных действий, обсуждали их, опасались, что Япония поддержит Германию и воевать придется на два фронта. Пессимисты делали мрачные прогнозы, но Майя старалась плохие мысли отгонять. Она была молода, молодость кружила голову, и ей хотелось жить полной жизнью, радоваться каждому дню. В свободное время она спешила в клуб, оставляя маленького Алешу с нянечкой. Почти каждый вечер в клубе были танцы, и Майя не могла удержаться от соблазна покружиться в вальсе, тем более что недостатка в кавалерах никогда не было. Иногда компанию ей составляли Михаил с Юрием. В такие вечера она чувствовала себя королевой и даже забывала о том, что она замужем, что у нее маленький сынишка. Роды пошли ей на пользу: она слегка округлилась и уже не казалась девочкой-тростинкой. К тому же, у нее был веселый нрав и легкий характер. Она ценила хорошую шутку, и сама за словом в карман не лезла. Все это привлекало к ней молодых летчиков. Как-то она поймала себя на мысли, что почти забыла Милослава. Силилась вспомнить его лицо и никак не могла собрать его воедино. Она помнила его глаза, брови, рот, но по отдельности, а вместе они никак не хотели складываться. Она вдруг испугалась того, что он там, вдали переживает тяготы военного времени, а она здесь предается веселью и не чувствует угрызений совести. "Я, наверно, легкомысленная и пустая. И сыночка своего совсем забросила. Так больше жить нельзя!" И Майя на какое-то время переставала ходить в клуб и по вечерам сидела дома, занималась Алешей, писала письма Милославу. Но потом ею овладевала тоска, все становилось немило, и она опять отправлялась в клуб. Однажды к ней вечером забежала подружка и попросила дать новые туфли на танцы. Майе стало жалко отдавать любимые туфли, и она отказала подруге. Та обиделась и написала Милославу письмо, в котором описывала Майины походы в клуб. Что она там писала дословно, Майя так и не узнала, но от Милослава пришло письмо, полное обидных упреков и резких слов. Прочитав его, Майя решила, что она ни в чем перед Милославом не виновата, что оправдываться и писать ему больше не будет. Разве это преступление, что она ходит на танцы? Она только танцует - и все! А, если он слушает разные сплетни, - это его дело. И нечего в таком случае им жить вместе. Через несколько дней она немного поостыла и решила все же ему написать, что раз он ей не верит, она предлагает развод. Сына она воспитает одна, а к нему у нее никаких претензий нет. От Милослава долго не было ответа, и Майя устала заглядывать каждый день в пустой почтовый ящик. Письмо пришло месяца через три. Милослав писал о том, что "...нашелся человек, который помог мне выбраться из ямы, в которую ты меня столкнула. На днях нас отправляют на фронт. Зла я на тебя не держу. Береги сына! Если ты позволишь, я буду изредка о нем справляться". Майя немного поплакала, читая эти строки, но, поразмыслив о случившемся, решила, что все к лучшему. Она даже почувствовала облегчение. В ближайший свой выходной она сходила в сельсовет и оформила развод. Теперь она была свободна, а уж устроить свою личную жизнь она сумеет. В этом Майя не сомневалась.
   При первой же встрече с Михаилом и Юрием она рассказала им о произошедшем разрыве с Милославом. Юрий, выслушав ее, шутливо сказал:
  - Ну, теперь, Маечка, ты от меня никуда не денешься. Я буду за тобой серьезно ухаживать. Так что, берегись!
  Михаил недовольно поморщился:
  - Что ты за человек такой? Вечно твои шуточки не к месту. Не слушай его, Маечка!
  Майя кокетливо протянула:
  - Отчего же мне его не слушать? Я теперь свободная женщина. А ты, Миша, не хочешь за мной поухаживать?
  Михаил смутился и вдруг неожиданно резко ответил:
  - Поухаживать не хочу! Я хочу на тебе жениться. Да, да! Ты не ослышалась. Я предлагаю тебе руку и сердце. Можешь сразу не отвечать. Уже давно и ты, и Алешка стали мне родными. Я никогда не посмел говорить тебе о своих чувствах, если бы Милослав оставался твоим мужем.
  - Очень интересный поворот разговора! - вмешался Юрий. - Кажется, я первый сделал заявку на Маечкино сердце. Маечка, выбирай, кто из нас тебе милее.
  Майя растерялась и не знала, что сказать каждому из них. Она взяла их обоих под руки и предложила:
  - Уже поздно, пойдемте по домам. Такие вопросы, на ночь глядя, не решаются. Вы оба мне дороги.
  Юрий запротестовал:
  - Это не ответ. Оба дороги, оба дороги... Но кто-то один должен быть дороже. Который из нас?
  И опять его остановил Михаил:
  - Что ты пристал к Майе? Не облигацию разыгрываем. Майя, мое предложение серьезно, и я не хочу тебя торопить с ответом. При любом раскладе я останусь твоим другом до конца своих дней.
   Майя долго не могла уснуть, находясь под впечатлением разговора с друзьями. Честно говоря, замуж ей не хотелось. И выбрать из двоих одного тоже было непросто. Михаил ей нравился своей серьезностью и обстоятельностью, а с Юрием было весело и легко общаться. Так и не решив ничего, она крепко зажмурила глаза и почти моментально заснула. Утром ее срочно вызвали в комитет комсомола гарнизона. Теряясь в догадках, она закрыла буфет и поспешила на вызов. В комнате помимо секретаря комитета комсомола находился пожилой военный с усталым лицом. Мельком взглянув на погон, Майя определила его звание - майор. Майоры их гарнизон своими визитами не жаловали, и Майя насторожилась. Когда Майя вошла, секретарь комсомола вышел из комнаты.
  - А что, дочка, - не по уставу обратился к ней майор, - как ты относишься к воинской дисциплине?
  - Хорошо отношусь, товарищ майор, - четко отрапортовала Майя.
  - Вот и славно. Ты знаешь, время сейчас военное, каждый человек на учете и должен работать для фронта, для победы.
  Майя не понимала, куда он клонит, и молчала, ожидая продолжения. Немного помолчав, майор сказал:
  - Забираю я тебя, Майя Антиповна, в службу тыла в Находку. Тебя мне охарактеризовали, как добросовестного и толкового работника, комсомолку, активистку. Примешь большие склады вещевой и продуктовый, а еще магазин. Работа, прямо скажу, непростая, почти круглосуточная. Будут у тебя три помощника, но вся ответственность на тебе. Жить будешь в комнатке при складе. Часть у нас секретная, так что никаких лишних разговоров не вести, в письмах домой лишнего не писать. Все понятно?
  - Понятно, - пролепетала Майя. - У меня маленький сын растет. Как же я смогу работать круглосуточно?
  - Сына либо определим в круглосуточные ясли, либо оставляй у родственников. Есть у тебя родные? А, впрочем, что я тебя спрашиваю, когда и так знаю, что есть. Даю тебе, Майя Антиповна, ровно сутки для улаживания своих дел. Куда едешь, никому не говори. Завтра жду тебя в семь ноль-ноль у ворот гарнизона. Иди, дочка, собирайся.
   Майя вышла, не чуя под собой ног. Она никак не ожидала такого поворота в своей судьбе. Жизнь в гарнизоне у нее была отлажена до мелочей, а теперь ей предстояло расставание с сыном и родными на неопределенный срок. Сдав Игнатию Петровичу буфет, а точнее просто передав ему ключи, она направилась домой. Клавочка с Алешей гуляли во дворе.
  - Идем домой, - позвала она девочку.
  - Мы недавно вышли гулять, - возразила та.
  - Идем, идем, не до гуляний сейчас.
  - А что случилось?
  - Дома, все объясню дома.
  Дома она сказала девочке, что должна уехать, и просит ее это время пожить у ее родителей, чтобы помогать им с Алешей. Клавочка была рада избавиться от постоянно зудевшей тетки и сразу согласилась. Тогда Майя собрала необходимые для Алеши вещи, продукты питания, достала из потайного места сбережения и отправилась к родителям. Родители обрадовались приходу Майи, но, узнав новость об ее отъезде, опечалились. Майя помогала им и продуктами, и деньгами, а с ее отъездом их жизнь осложнится. Она пообещала, что, по возможности, будет присылать им и продуктовые посылки, и деньги. Правда, деньги уже почти ничего не стоили, а продукты выдавались по карточкам. Но делать было нечего, и Алеша остался у бабушки с дедушкой. Тяжело далась Майе разлука с сыном. Мальчик был еще очень мал и нуждался в материнской ласке и заботе. Поцеловав сына бессчетное число и наказав родителям, Агаше и Клавочке как следует заботиться о сыне, Майя вернулась в гарнизон, собрала необходимые вещи, написала записку Михаилу и Юрию, оставила ее на пропускном пункте и легла спать. Дорога предстояла неблизкая и, кто знает, как сложится жизнь на новом месте.
   В назначенное время она была у ворот гарнизона. Дул противный северный ветер. Машина подошла с небольшим опозданием, и Майя в ожидании ее прихода успела изрядно продрогнуть. Хорошо, что для нее нашлось место в кабине. На новом месте Майе все показалось чужим и неприветливым. Комната, в которую ее поселили, была длинной и узкой, как пенал, с маленьким зарешеченным окошком. "Как в тюрьме, " - подумала она, но вслух ничего не сказала. Она оглядела более, чем скромную казенную мебель. Металлическая кровать была застелена серым шерстяным одеялом. Кроме кровати, в комнате был обшарпанный стол, колченогий стул. На полу был постелен домотканый половик неопределенного цвета. Майя пожалела, что не взяла с собой занавески и салфеточки, которые изобиловали в ее прежней комнате. Вздохнув, она положила на стол чемодан и только принялась разбирать вещи, как в дверь коротко постучали.
  - Войдите! - откликнулась она.
  В комнату вошел молоденький солдатик, лихо вскинул руку к виску и отрапортовал:
  - Вас вызывают к командиру. Идемте, я провожу.
  - Прямо сейчас? - растерялась Майя.
  - Так точно, сейчас.
  Майя закрыла чемодан, пригладила волосы, оделась и пошла вместе с солдатиком. Командиром оказался немолодой полковник с усталым лицом и красными от бессонницы глазами.
  - Жарова Майя Антиповна? - спросил он.
  - Так точно. Жарова Майя Антиповна по вашему приказанию явилась.
  - Явилась? - насмешливо переспросил он. - Являются только черти в аду, а ты, дочка, прибыла.
  - Так точно, прибыла, - звонким голосом поправилась Майя.
  - Будем знакомы. Меня зовут Петр Петрович. Тебе уже обрисовали род твоих занятий?
  - Так точно, обрисовали.
  - Что ты заладила: так точно и так точно. У нас с тобой сейчас пока неофициальный разговор. Сейчас пройдешь в первый отдел, заполнишь необходимые бумаги, получишь обмундирование у сержанта на втором этаже, поешь в столовой, а потом зайдешь снова ко мне. Я покажу тебе твое хозяйство. На все, про все даю тебе два с половиной часа. Все понятно?
  - Так точно, - отозвалась Майя и тут же исправилась, - понятно.
  - Вот и ладно. Сверим часы. Жду тебя ровно в пятнадцать ноль-ноль.
  - Есть!
  Майя повернулась и четким шагом направилась к двери. Полковник с улыбкой посмотрел ей вслед. Ему понравилась эта молодая женщина, почти девочка. "Хорошая растет смена, " - подумалось ему.
   Ровно в пятнадцать ноль-ноль Майя постучала в кабинет Петра Петровича. Ее пунктуальность пришлась полковнику по нраву. Он встал из-за стола, накинул шинель, и они отправились по объектам. Склады поразили Майю своими размерами и находящимися на них запасами обмундирования и продовольствия. Магазин по своим размерам мало отличался от ее буфета. Петр Петрович представил Майю ее подчиненным:
  - Прошу любить и жаловать. С сегодняшнего дня Майя Антиповна - ваш непосредственный начальник. Даю три дня на введение в курс дела и приемку вверенного вам имущества. Майор Судоплатов сдаст вам дела, поскольку сам отбывает на фронт. Времени на проволочку нет. Прямо сейчас и займитесь приемкой-сдачей.
  Откозыряв, полковник ушел, а Майя с полковником Судоплатовым до часа ночи разбиралась в многочисленных документах: накладных, актах приемки и списания и прочей бесчисленной, на ее взгляд, макулатуре. К концу работы голова у нее раскалывалась от обилия цифр и бумаг, а голос Судоплатова звучал убаюкивающе.
  - Да вы, Майя Антиповна, засыпаете на ходу! - воскликнул майор.
  - Простите, я очень поздно вчера легла, сегодня рано встала, дорога к тому же... - залепетала извиняющимся тоном Майя.
  - Я должен был догадаться и отправить вас пораньше отдыхать. Идите спать, а завтра с утра продолжим. Да, вы не пугайтесь. Это поначалу страшно. А завтра я вас проведу по складам, вы все посмотрите своими глазами, поговорите с подчиненными. Главное, вы грамотный человек, имеете опыт работы в торговле, к тому же комсомолка, а, значит, со всей ответственностью отнесетесь к порученному делу.
   И началась для Майи новая жизнь. Целый день ее был занят до отказа. В комнатку она приходила только спать, и ей уже было не до уюта. Она даже не замечала мелких бытовых неудобств. Где-то через месяц она втянулась в работу и даже стала находить в ней положительные стороны. Никто уже не называл ее по имени, а только Майя Антиповна. Перед ней расшаркивались приезжавшие интенданты в надежде выпросить хотя бы немного сверх положенного. Она научилась заводить полезные знакомства и умело ими пользовалась. Единственное, что омрачало ее пребывание на новом месте - это тоска по маленькому сыну, дому, родителям. От них приходили с оказией редкие вести. Майя умудрялась передавать им небольшие посылки и деньги со знакомым особистом, который частенько бывал по долгу службы в родных для Майи краях. Майя старалась при удобном случае его отблагодарить лишней плиткой шоколада или банкой тушенки. Так прошло два года. К концу второго года тоска Майи достигла небывалой остроты. Она стала плохо спать по ночам, много плакала и не только, когда оставалась одна. Однажды особист, заметив слезы в ее глазах, осторожно намекнул ей, что мог бы помочь ее горю, если бы она помогла ему. Майя встрепенулась, вытерла слезы и с готовностью устремила на него молящий взгляд. Оказалось, что семья особиста находится на большой земле и голодает. Он очень тревожится за своих близких. Вот если бы Майя Антиповна помогла ему отправить посылку с продуктами его семье, он помог бы ей вернуться домой. Майя недоверчиво отнеслась к его предложению, она увидела в этом предложении провокацию. Но, поразмыслив, решила, что у особиста уже были и не один поводы завести против нее дело. Взять хотя бы те же плитки шоколада и банки с тушенкой, которыми она его благодарила за услуги. И однажды она решилась на откровенный с ним разговор. Для подстраховки она назначила ему встречу на улице . Она прямо спросила его, как он может ей помочь в военное время освободиться от воинской повинности. Он тоже не стал лукавить и объяснил ей, что у него есть врач, который даст заключение, что Майя по состоянию здоровья не может продолжать службу, не рискуя заразить окружающих. Ей нужно только подыграть, чтобы версия была убедительной. Изображать решили туберкулез. Особист подробно проинструктировал Майю, как ей себя вести, и началась опасная игра. В случае неблагополучного исхода можно было поплатиться не только своей жизнью, но и навлечь беду на всю свою многочисленную родню. Но слишком велико было желание вернуться домой, увидеть сына, который рос без ее, материнского внимания вот уже долгих два года. И Майя решилась. Она стала жаловаться на озноб, на температуру по вечерам, слабость и накатывающий приступами кашель. Ее положили в лазарет, и врач так сокрушенно качал головой во время обхода и с таким сочувствующим видом смотрел на Майю, что она не на шутку стала тревожиться о своем состоянии. Ей стало казаться, что она и впрямь тяжело больна, так что и притворяться ей особо не пришлось. Майю комиссовали, и она вернулась домой летом сорок третьего года. Особиста и врача она отблагодарила, как обещала, продуктами и деньгами; последние, впрочем, почти ничего не стоили.
   Когда Майя переступила порог родного дома, у нее от волнения перехватило дыхание. Почти ничего не изменилось с тех пор, как она была здесь в последний раз. Все так же в красном углу висели иконы, и горела лампадка. Еле заметный язычок пламени качнулся от легкого колебания воздуха, когда Майя закрыла за собой дверь. Отец за столом привычно читал газету, мать хлопотала у самовара. Она обернулась на звук открываемой двери, всмотрелась в вошедшую подслеповатым взглядом и всплеснула руками:
  - Батюшки-светы! Наша Майя Антиповна приехали!
  Майя слегка опешила от такого величания по имени-отчеству. А мать неспешно вытерла руки о фартук, подошла к Майе и поклонилась ей в пояс:
  - Здравствуйте, Майя Антиповна. Дай, доченька, я тебя рассмотрю получше. Господи, какая худая! Поди, совсем тебя в Находке не кормили. Насовсем приехала или на побывку?
  - Насовсем, маменька, насовсем!
  Майя обняла мать, припала к ее плечу и заплакала тоненько-тоненько, как только плакала в далеком детстве. Мать гладила ее по голове, плечам и приговаривала:
  - Полно, милая, полно! Что же теперь-то слезы лить? Ты дома, наконец. Мы тебя так ждали, все жданки проглядели. Отец, что же ты сидишь, как истукан? Иди, поздоровкайся с дочкой. Агаша, Кланя, идите скорее сюда! Майя Антиповна приехали!
  - Маменька, что же вы меня по отчеству кличете? Я ведь дочка ваша.
  - Дочка, конечно, дочка. Но ты теперь важная персона. От тебя поклоны шибко большой начальник привозил. Важный такой, слова лишнего не скажет.
  - Ладно, мать, полно лишнее болтать! Дай на дочку посмотреть. А ты мечи на стол все, что есть. Правда, с едой у нас не густо. В основном, с огорода питаемся.
  - Я с собой привезла продукты.
  Майя стала торопливо развязывать вещевой мешок и выкладывать на стол банки тушенки, хлеб, сгущенку, шоколад, сахар. В этот момент вошла Агаша и изумленно переводила взгляд с Майи на стол, заваленный продуктами. Потом вскрикнула и бросилась к сестре, плача и целуя ее:
  - Маечка, родная, что же ты нас не известила? Мы бы тебя встретили!
  - Меня на машине почти до дома довезли, поэтому я не стала вас беспокоить. А где Алеша?
  - Сейчас, сейчас, - засуетилась Агаша. - Они с Клавой гуляют. Я сейчас их кликну.
  Агаша выбежала. Майя хотела бежать следом за ней, но мать ее остановила:
  - Увидишь, увидишь своего постреленка! Ты уж не удивляйся, он Агашу кличет мамой. Большой стал, настоящий мужичок. А похож на Милослава. Нашего, жаровского в нем начисто ничего нет.
  - Мама, как вы тут живете, что у вас нового?
  - Живем, как видишь, не помираем. А за два года много чего случилось. У Агаши горе приключилось: на Семку ее похоронка пришла. Очень уж она убивалась, сердечная: почему я его не позвала раньше? Глядишь бы, уберегла от погибели. Сейчас уже немного поуспокоилась, а первое время на нее было страшно смотреть. Мы с отцом боялись за нее, не приключилась бы лихоманка. Но Бог милостив, отошла немного. Алешенька ей помогает держаться. Она ему за мать родную была. Ты уж будь с ней поласковее. Братья твои воюют, и все, слава Богу, пока живы. Степу комиссовали по ранению. У них с Василисой жизнь наладилась. Детки их растут, хорошо учатся, умненькие такие. Скоро у Василисы срок поселения кончается, но сюда со Степой возвращаться не хотят. Мы с отцом завеем их, что ж на чужбине прохлаждаться?
   Дверь отворилась и на пороге появилась Агаша, держа за руку синеглазого мальчугана, который с любопытством смотрел на незнакомую тетю и на гостинцы, лежащие на столе. Майя рванулась ему навстречу, подхватила на руки и, жадно целуя, приговаривала:
  - Алешенька, сыночек мой, кровиночка моя! Как же ты вырос! Как я по тебе стосковалась! Но теперь мы всегда будем вместе!
  Алеша испуганно смотрел на нее, уворачивался от ее ласк, а потом протянул свои ручонки к Агаше с криком:
  - Мама! А-а-а...
  Майя гладила его и все твердила:
  - Сыночек, я твоя мама! Что же ты меня не узнаешь?
  Но Алеша извивался в ее руках и тянул руки к Агаше, заливаясь слезами. Агаша взяла ребенка из рук Майи:
  - Дай его мне. Пусть он к тебе немного привыкнет. Не спеши, Маечка, у вас с ним вся жизнь впереди.
  Алеша обхватил Агашу за шею и затих. Но как только Майя делала к нему хотя бы шаг, он снова поднимал крик. Майя стояла растерянная с глазами, полными слез. Вдруг она вспомнила про игрушки, которые она привезла своему мальчику. Она бросилась к рюкзаку и вытащила яркого деревянного клоуна, у которого руки и ноги приводились в движение ниточками. Алеша зачарованно следил за игрушкой, а потом потребовал:
  - Дай!
  Майя с готовностью протянула ему клоуна. Алеша схватил его и, крепко зажав в кулачке, снова отвернулся от Майи. Тогда она достала глиняную свистульку и засвистела в нее. Алеша требовательно протянул ручку, но Майя свистульку не отдала, а поманила Алешу к себе. Мальчик отрицательно покачал головой и снова потребовал: "Дай!"
  - Иди ко мне, и я дам тебе игрушку. Смотри, как она свистит.
  И Майя снова засвистела. Алеша посмотрел на Агашу, и та ему сказала:
  - Иди, Алешенька. Это твоя мама, и она даст тебе посвистеть. Смотри, какая замечательная свистулька.
  Алеша послушно пошел к Майе, жадно схватил свисток и отчаянно в него засвистел. Глаза его заблестели, и он радостно оглянулся на Майю. А она держала сына на руках и боялась каким-либо неловким движением или словом спугнуть его доверие. Ей очень хотелось крепко прижать к себе Алешу, целовать его щечки, глазки, но она сдерживала себя. Через какое-то время мальчик перестал дичиться, и она, замирая от счастья, слушала его лепет.
   Позже, когда вся семья сидела за столом, Антип, глядя на счастливую Майю, сокрушенно произнес:
  - Вот она, война подлая, что наделала! Это надо было разлучить мать с родным дитятком. Что же это за секреты такие в том месте, где ты была, что ни писем, ни весточки не послать? Мы уж не знали, что думать. Чем ты там занималась?
  - Я и сейчас ничего не могу вам сказать. Я давала подписку о неразглашении. Слава Богу, нашелся добрый человек и помог, а то бы мне там куковать до окончания войны. А что нового в гарнизоне?
  - Уж и не знаем, как тебе обрисовать. Везде такие строгости! Мы почти никого из гарнизона не видим. Нас туда не пускают, а оттуда в деревню никто не приезжает. Несколько раз наведывался к нам Михаил, но мы сами о тебе толком ничего не знали. Что ты надумала с работой? - откликнулась Агаша.
  - Пока ничего не думала. Отдохну несколько дней, а потом обратно на свою прежнюю работу попрошусь. Мне, когда я уходила из секретной части, объяснили, что меня обязаны взять на прежнее место.
  Сестры встали из-за стола, и разговор продолжили за мытьем посуды.
  -А что хотел Михаил? - спросила Майя.
  - Спрашивал, где ты, что у тебя нового. А что мы могли сказать, если сами ничего не знали.
  - А Юрий не приходил?
  - Нет. Он, говорят, женился на какой-то заезжей артистке. В гарнизон год тому назад приезжала бригада с концертами. Вот тогда-то он и познакомился со своей женой.
  - Недолго же он грустил обо мне. А еще замуж звал. Хорошо, что я не поддалась на его уговоры. А Михаил тоже женился?
  - Не слышно было. Мы бы и про Юрия не узнали, если бы артистка эта на прощанье не устроила ему сцену ревности с мордобитием и скандальным разбирательством у начальника гарнизона.
  - А из-за чего?
  - Я толком не знаю. Вроде бы Юрий через неделю после регистрации изменил своей жене с медсестрой Шурочкой. А жена у Юрия - дама крупная, внушительных размеров. Она Шурочке всю физиономию разукрасила и к Юрию приложилась своей тяжелой ручкой. Он от медсанчасти до дома летел в одних подштанниках. После разговора с начальником гарнизона жена Юрия уехала, а он, вроде бы, обязался ей каждый месяц высылать денежную помощь.
  - Интересные у вас дела происходят. Хватит о них. Ты лучше, Агаша, о себе расскажи.
  - Что тебе, сестричка, рассказать? Как получила похоронку на Сему своего, так словно половина меня умерла вместе с ним. Ведь, если бы я ему выслала письмо дней на десять раньше, он успел приехать сюда до начала войны. А отсюда берут только в близлежащие части. Но, видно, у него судьба такая была. Сейчас я уже немного пришла в себя, но все равно сердце болит и болит об его нескладной жизни.
  - Агаша, тебе нужно устраивать свою личную жизнь. Ведь ты еще молодая. Вон как ты с Алешей моим возишься. Тебе бы своих деток завести.
  - Нет, Маечка, это счастье, видно, не про меня. Мы с Семеном прожили семь лет, а Бог не послал нам деточек. Пустопорожняя я, видно.
  - Что ты на себя наговариваешь? У нас в роду Жаровых не было пустопорожних. Неужели тебе никто не нравится?
  - Некому здесь нравиться, дорогая моя сестричка. Да я почти нигде не бываю. Война идет, не до веселья сейчас.
  - А вот тут ты не права. Да, война, но ведь годы у нас идут самые коренные. И не должны мы становиться монашками. Устроюсь в гарнизоне и тебя туда переманю. Если ждать окончания войны, никогда замуж не выйдешь. Вон, смотри, молодежь подрастает, - кивнула она на Алешину няню Клаву.
  Та, действительно, за два года, что Майя отсутствовала, заметно выросла и оформилась в миловидную девушку. Агаша с удивлением посмотрела на Клаву и впервые заметила в ней перемены. До этого дня она воспринимала ее как девочку-подростка.
  - Как времечко-то летит! - с грустью заметила она. - Не заметишь, как в старуху превратишься.
  - До старух нам с тобой еще далековато, а вот терять время зря не стоит. Нужно устраивать свою личную жизнь. Здесь у нас для этого все возможности, в гарнизоне женихов, хоть отбавляй!
  - А вот тут ты, сестренка, не совсем права. К нам прибывает в последнее время, в основном, молодежь, а наш возраст либо воюет, либо уже окольцован.
  - Выше нос, Агаша! Найдется и нам по жениху, нам много не нужно, - завершила беседу Майя.
   Когда Майя через несколько дней появилась в гарнизонной столовой, Игнатий Петрович встретил ее с распростертыми объятьями:
  - Вот это ты мне подарок сделала, Майя Антиповна! Не было дня, чтобы я тебя не вспоминал. Ох, и помощницы мне доставались: то неряха, то бестолковая в счете. Намучился я без тебя с такими работничками. Принимай свое хозяйство прямо сегодня. Согласна?
  - Согласна, согласна, - засмеялась Майя.- Только у меня условие: мне нужна помощница, да такая, на кого я могу положиться, как на саму себя.
  - Это уж ты ищи сама себе такую.
  - Да, я уже нашла. Это моя сестра Агаша.
  - Будь по-твоему. Только ты меня разгрузи, освободи от этого креста. Сама понимаешь, что летный состав должен получать все свежее, чтобы в воздухе, какой оказии не случилось.
  Так Майя стала работать на своем прежнем месте вместе с Агашей. Если одна из сестер выезжала на летное поле, другая оставалась в буфете. Кроме того, Игнатий Петрович отдал под начало сестер весь вспомогательный персонал кухни. Майю теперь все уважительно звали Майя Антиповна. В ее повадке появилось осознаваемое достоинство, степенность. В один из дней в буфете появился Михаил. Он увидел Майю и застыл на месте, но потом, словно очнувшись, расплылся в широкой улыбке и быстрым шагом направился к ней, протолкнувшись в самое начало очереди:
  - Маечка, какими судьбами? Где ты столько времени пропадала? И неужели нельзя было подать весточку? Это мы с Юрием так напугали тебя своими признаниями, что ты сбежала, не известив нас об отъезде?
  - Как много вопросов! - деланно испугалась Майя. - Неужели мне на все нужно отвечать?
  - Непременно! Как же я рад тебя видеть!
  - А Юрий тоже рад? Говорят, не успела я уехать, как он женился. Ты, может, тоже обзавелся семьей?
  - Нет, Маечка, - серьезно ответил Михаил. - Я ждал тебя и верил, что мы обязательно встретимся.
  В очереди недовольно загудели:
  - Нельзя ли выяснять отношения в нерабочее время?
  - Извините, Миша, мне нужно работать.
  - Маечка, я зайду за тобой после работы. Ты позволишь?
  - Хорошо.
  Майя сноровисто отпускала товар, а Михаил стоял в стороне и не сводил с нее восторженного взгляда. Казалось, он забыл, зачем пришел в буфет. В это время в буфете появился Юрий и подошел к другу:
  - Мишка, ты куда пропал? Тебя только за смертью посылать!
  Но, заметив полное безразличие друга и проследив за его взглядом, осекся. Он тоже увидел Майю. Краска бросилась ему в лицо, и он сделал шаг в сторону открытой двери, но затем взял себя в руки и подошел к другу со словами:
  - Ты время зря, как вижу, не теряешь. Маечка, с возвращением!
  Последние слова он произнес громко, с вызовом, но Майя даже головы не повернула в его сторону. Она спокойно продолжала работать, словно не слышала восклицания Юрия. Тот повернулся к Михаилу:
  - Что это с нашей Маечкой? Слух что ли потеряла за время своего отсутствия, или ты ей про меня все рассказал?
  - Похоже, она о тебе все и без меня знала. А слух она не потеряла. Мы с ней вечером встречаемся. Вот так, друг.
  - Похоже, в этом деле мы - не друзья, а соперники.
  - Ты сначала с женой своей разберись, а потом уж записывайся в соперники.
  - Миша, неужели из-за Майи ты готов со мной поссориться?
  - Я не хочу с тобой ссориться, Юра. Я просто хочу, чтобы ты понял, что я к Майе отношусь очень серьезно. И, если ты мне друг, должен это понять и не мешать мне.
  - Вот даже как? - удивленно присвистнул Юрий.
  - Да, так. Я давно люблю ее по-настоящему и хочу на ней жениться, хочу прожить с ней всю свою жизнь. Не обижайся, друг. Для тебя Майя - одна из многочисленных твоих симпатий, а для меня она единственная.
  Майе очень хотелось узнать, о чем так оживленно беседуют два друга. Она искоса поглядывала на них, но слов разобрать не могла. Несколько раз она сбилась со счета, и посетители удивленно посмотрели на нее. Такого не бывало, чтобы Майя ошиблась, сдавая сдачу. Она отчего-то волновалась, словно в этот миг решалась ее судьба. Михаил и Юрий ушли, а она все никак не могла успокоиться. Ей казалось, что она давно их забыла, выбросила из своего сердца, но вот увидела их вместе, и сердцу отчего-то стало тревожно.
   После работы Михаил ждал Майю. Где-то далеко шла война, велись ожесточенные сражения, гибли люди, а на этом крае необъятной страны до поры, до времени шла обычная жизнь с ее радостями и горестями. Молодости вообще свойственно сосредоточение на своих внутренних переживаниях. Вот и Майя, увидев Михаила, отчаянно взволновалась и всеми силами старалась скрыть свое волнение. От этих усилий она стала скованной и отчужденной. Михаил по своей природе не был, как Юрий, таким свободным в общении с прекрасным половиной человечества. Майина молчаливость окончательно его смутила, и он шел рядом, не зная, как снять эту напряженность встречи. Так в молчании они дошли до ее дома. Михаилу многое хотелось сказать Майе, но он не мог выдавить из себя ни слова. Та радость, которую он испытал, увидев Майю в буфете, незаметно угасла, и от былой его оживленности не осталось и следа, как не осталось следа и от потока вопросов, которыми он засыпал Майю в буфете. А Майя, в свою очередь, ожидала от него интереса к ее жизни в последние два года, а он молчал. Постепенно ее стало охватывать тихое раздражение, и она решила, чего бы ей этого не стоило, первой разговора не начинать. Остановившись у крылечка, Майя протянула Михаилу руку для прощания. И тут Михаил не выдержал. Он обнял Майю и стал исступленно целовать ее щеки, глаза, губы.
  - Сумасшедший, люди увидят, - пробовала отбиваться Майя.
  - Пусть видят! Я люблю тебя, Маечка! Выходи за меня замуж. Я буду хорошим и верным мужем и добрым отцом для Алеши. Ты не пожалеешь! Я не умею много и красиво говорить, просто я очень, очень, очень люблю тебя!
  Майя почувствовала, что Михаил говорит правду, и ее сердце особенно отозвалось на слова Михаила, что он будет хорошим отцом для Алеши. Сын в ее жизни значил очень много, и ради него она была готова поступиться своей личной жизнью. Но вот нашелся человек, который любит ее сына и готов стать ему настоящим отцом. Она ответила Михаилу согласием. Эту ночь они провели вместе, и впервые Майя не испытывала ни страха перед близостью, ни боли во время ее. Михаил был бесконечно нежен и предупредителен, и она растворялась в его ласках. Ей хотелось, чтобы эта ночь длилась и длилась. Они уснули только под утро, тесно сплетясь телами, и чуть было не проспали на работу. Спас положение Алеша, который запросился на горшок. Майя поспешно встала, наскоро приготовила завтрак. Алеша тем временем внимательно исподлобья рассматривал Михаила. Тот улыбнулся мальчику и сказал:
  - Доброе утро, сынок!
  - Ты кто? - спросил Алеша.
  - Я твой папа.
  - Папа, папа, - залепетал Алеша. - Хочу к папе.
  Михаил подошел к мальчику и высоко поднял его на вытянутых руках. Алеша счастливо засмеялся. В это время в дверь постучала нянечка Клава, и Алеша с порога ей закричал:
  - Няня, это мой папа!
  Клава растерянно остановилась на пороге и удивленно хлопала ресницами. Накануне вечером, когда она уходила домой, никакого папы не было и в помине. Майя ей весело крикнула:
  - Ну, что ты застыла? Проходи. Знакомься, это мой муж Михаил, Алешин папа.
  Клава потрясенно произнесла еле слышно:
  - Здравствуйте.
  В один из дней, когда Михаил был свободен, а Майя отпросилась у Игнатия Петровича, они съездили в сельсовет и расписались. Алешу Михаил записал на свое имя. В сельсовете так и работала Майина сестра, и она выдала мальчику повторное свидетельство о рождении (якобы, в связи с утратой подлинника), в котором черным по белому отцом мальчика значился Михаил. Молодые очень скромно отметили это событие: Михаилу нужно было возвращаться на летное поле. Он ежедневно занимался ускоренной подготовкой летчиков и жил прямо при аэродроме в землянке. Виделись они в то короткое время, когда Майя вывозила летчикам еду, а у Михаила выдавалась редкая свободная минута. Она с тревогой смотрела на его осунувшееся лицо, на темные тени под глазами, на красные воспаленные от постоянного недосыпания веки. Она гладила его запавшие и в короткой щетине щеки и тревожно шептала:
  - Мишенька, ты бы поберег себя. Нельзя работать на износ. Другие отдыхают, а ты...
  Он, отнимая ее руки и целуя их, повторял одно и то же:
  - Вот кончится война, Маечка, тогда и будем отдыхать. Я тогда, наверно, неделю буду спать, не просыпаясь. Уже не за горами конец войны. Только бы японцы на нас не поперли.
   В один из свободных дней Михаил и Майя вместе с Алешей навестили ее родителей. Одна Майя бывала у них каждую неделю. За судьбу родителей она не тревожилась, потому что почти каждый день отправляла с Агашей им списанную еду: котлеты, каши, макароны, какао. Первое время родители принимали все это, по тем временам, обилие еды с опаской и тревожились, как бы Майю не посадили в тюрьму. Им было трудно понять, как во время страшного дефицита продуктов можно иметь столько вкусной полноценной еды, когда даже хлеб выдается по карточкам. Агаша и Майя объясняли им, что не совершают ничего противозаконного, что эту еду летчикам не разрешают давать члены комиссии во главе с врачом, чтобы в полете не было никаких осложнений. Тогда старики с опаской спрашивали, а им не вредно ли есть эти продукты. Майя и Агаша в ответ только смеялись. Постепенно родители Майи перестали волноваться. На казенных дармовых харчах они поправились, и каждый день возносили благодарения Богу, что не забывает их своими милостями. От Агаши они уже знали, что Майя и Михаил поженились, но с новым зятем пока не встречались. Когда молодые появились на пороге, Антип, оторвавшись от чтения газеты, приподнялся с лавки и протянул Михаилу для приветствия руку. Тот неторопливо и осторожно опустил на пол Алешу, которого держал на руках, и в ответ крепко пожал руку старика. Антип не торопился отпускать руку Михаила и пытливо вглядывался в него:
  - Ну, здравствуй, зятек! Что-то ты спал с лица, или Майя Антиповна плохо кормит тебя?
  Михаил засмеялся:
  - Нет, отец. Кормит она меня хорошо, да вот видимся редко. Я, в основном, при аэродроме живу. А как вы живы - здоровы?
  - Скрипим помаленьку. Наше дело стариковское: день прошел - и слава Богу! Мы свое доживаем. А вот вам нужно жить и жить, внучонка моего поднимать. Алешка, постреленок, иди к дедушке. Забыл, поди, деда?
  Алеша недолго дичился, и через мгновение уже сидел на коленях у Антипа. Матрена суетилась, выкладывая нехитрую снедь на стол, а Майя ей помогала. И вот уже дымилась в миске рассыпчатая картошечка, стояли миски с квашеной капустой, солеными огурцами, помидорами. Матрена достала из заветного угла бутылочку самогона-первача. Выпили за встречу, за молодых, а потом за победу и товарища Сталина. Мужчины заговорили о последних вестях с большой земли, о возможности войны с Японией, а женщины за мытьем посуды обсуждали свои новости. Вдруг Матрена встрепенулась:
  - Маечка, а ведь тебе весточка пришла от Милослава.
  Она метнулась к комоду и достала из-под стопки белья треугольник. Майя взглянула на неровные строчки адреса, и сердце ее тревожно сжалось. Она торопливо вскрыла письмо и прочитала: "Здравствуйте, Майя Антиповна! Пишет вам бывший муж Милослав. Я ранен, лежу в госпитале. Сейчас уже страшное позади, иду на поправку. Но, когда попал в госпиталь, врачи за мою жизнь не давали и копейки. Их заботами живу и по сей день. Нет дня, чтобы не думал о вас и своем сыне. Очень хочу его увидеть и прошу выслать карточку. Из госпиталя жизнь видится иначе, и многих ошибок не сделал бы, если можно было жизнь начать сначала. Если еще не поздно, позовите меня, Майя Антиповна, и я приеду. Жду ответа, как соловей лета. Милослав". Майя читала и перечитывала строки письма, а в голове мысли метались, обгоняя друг друга: что она наделала, зачем поспешила, переписав Алешу на фамилию Михаила, чем и как теперь оправдаться перед Милославом? Она посмотрела в сторону Михаила. Он разговаривал с Антипом, даже не подозревая о поднявшейся в ее душе буре чувств. От Милослава так давно не было вестей, что она вычеркнула его из своей жизни. И вот прошлое ее настигло и напомнило о себе с беспощадностью. Как написать Милославу, что Алеша теперь не Алексей Милославович, а Алексей Михайлович? Это значило бы убить его. Строки "нет дня, чтобы не думал о вас и о своем сыне" стучали в ее воспаленном мозгу. Матрена с тревогой смотрела на дочь:
  - Маечка, что стряслось-то? На тебе лица нет. Жив ли?
  - Жив, мама, жив. В госпитале он после тяжелого ранения. Просит Алешину карточку и разрешения приехать. Как сказать ему, что он теперь не отец Алеши? Поспешила я, мама, с этим решением. А вдруг он приедет? Он просит разрешения приехать.
  - Ты вот что, дочка, раньше времени не тревожь себя. Приехать! Поди, сейчас не мирное время, захотел - и приехал. Да и ты - вон где, а он - аж на другом конце света. А карточку пошли, непременно пошли. Отец он все-таки Алешеньке. Приглашать его не приглашай, сообщи только, что замуж вышла. Вот он и не поедет. Не печалься, все образуется.
  - А Михаилу сказать про письмо?
  - Непременно. Все равно ведь узнает не от нас, так от почтальонши Верки. Он знает, что Милослав - твой бывший муж и отец твоего ребенка. Не печалься, дочка, все будет хорошо. Михаил - мужик сурьезный.
  - Ладно, мама, я все поняла. Что слышно от Степы?
  - Мы с отцом его шибко звали и вот собирается возвернуться домой. Людям не до них будет, не до пересудов. У каждого своя беда, до чужих грехов недосуг, со своими бы сосчитаться. А дома и стены помогают.
  - Ребятишки, наверно, выросли и не узнать их теперь. А что про Василису пишет?
  - Ты не поверишь! Он ее теперь иначе, как Василиса Феоктистовна, и не называет. Я и не поняла сначала, о ком он так пишет, да отец растолковал. Вот так, доченька. Натворила она столько бед, а Степушка все одно в ней души не чает. Любит ее, окаянную! Она ему всю жизнь перевернула, а он ее Феоктистовной величает. Вот и пойми эту любовь!
   После разговора с матерью Майе полегчало. Когда дома она уложила спать Алешу, она протянула Михаилу письмо со словами:
  - Прочитай, Миша. Сегодня только получила.
  Она с тревогой следила, как Михаил читает письмо. Читал он долго, по несколько раз перечитывая отдельные фразы. Потом аккуратно сложил письмо и поднял на Майю глаза:
  - Знаешь, Майя, вроде и не виноват я перед Михаилом, а чувствую себя каким-то подлецом. Он воюет, а я здесь его место занял и не только мужа, но и отца.
  - Нет, Миша, ты не виноват. Мы с Милославом больше двух лет в разводе, он не подавал о себе никаких вестей. Я считала, что он устроил свою личную жизнь. Он мне в последнем письме писал, что встретил человека, который помог ему перенести наш разрыв. Так что я имела полное право устроить свою жизнь тоже.
  - Ты забываешь, что мы с ним были друзья!
  - Хорош друг, который о себе столько времени не подавал вестей. Я даже себя не считаю виноватой перед ним. В одном я виновата, что поспешила с усыновлением Алеши. Нужно было хотя бы посоветоваться с Милославом, но я не знала, где он и что с ним. Что сделано, то сделано.
  - Что ты собираешься делать?
  - Ничего. Напишу ему письмо, сообщу, что вышла замуж, и пошлю карточку сына. А об усыновлении пока говорить не буду. Зачем ему причинять лишнюю боль?
  На том и порешили. Майя долго выбирала карточку Алеши, но ни одна ее не устроила. Все снимки были любительские и не очень хорошего качества. В выходной день Майя повела Алешу в фотографию. Она нарядила его в матросский костюмчик, приобретенный ею у эвакуированной из Москвы соседки. Алеша на карточке получился просто замечательно: он серьезно и пристально смотрел в объектив широко распахнутыми глазами, прижимая к груди бутафорского мишку. В конверт Майя вложила небольшое письмо, в котором выражала надежду на скорое выздоровление Милослава и желала ему счастья. Написала она и о том, что вышла замуж, что муж у нее замечательный, но имени мужа не назвала. Письмо она отослала, но душевного спокойствия не обрела. Видела, что Михаил тяжело переживает мнимую свою вину перед другом, и не знала, как помочь ему. Вроде все было, как прежде, но невидимая полоса отчуждения пролегла между ними, не стало прежней доверительности в отношениях. При встрече Михаил каждый раз, словно невзначай, интересовался, не было ли вестей от Милослава. Наконец, письмо пришло. Милослав благодарил Майю за фотографию сына, писал, что радовался ей, как ребенок, что всему госпиталю ее показал. О замужестве Майи он не обмолвился ни словом, словно она и не сообщала ему об этом. Все письмо его дышало отцовским счастьем и благодарностью ей, матери его сына. В конце письма он просил Майю разрешить ему приехать повидаться с сыном, если ему после госпиталя дадут отпуск по ранению. С ответом просил не задерживаться. Письмо вызвало в ней противоречивые чувства. Как матери ей льстило восхищение Милослава и его отцовский восторг, но возможность его приезда ужаснула ее. Алеша привык к Михаилу, полюбил его и звал папой. У них уже сложилась семья, а приезд Милослава мог нарушить и без того в последнее время пошатнувшееся равновесие. Предыдущее письмо Милослава явилось невольным укором Михаилу, лишило его покоя и душевного спокойствия. Майя видела, как он мучается, винит себя, считает предателем мужской дружбы. Она решила не отвечать Милославу, пока не посоветуется с мужем. С момента получения письма прошло несколько дней прежде, чем Михаил объявился дома. Майя поразилась землистому цвету его лица и запавшим глазам:
  - Миша, что ты делаешь с собой? Тебе нужен отдых хотя бы на несколько дней.
  - Кончится война, тогда будем отдыхать. Не тревожься, Маечка, я здоров, как бык. Вот отосплюсь нынешней ночкой и сразу обрету прежнюю форму. Лучше расскажи, какие у тебя новости.
  Вместо ответа Майя протянула ему письмо Милослава. Михаил читал, и по мере чтения лицо его становилось все более хмурым. Оторвавшись от письма, он поднял на Майю настороженные глаза:
  - И что ты решила, Маечка? Конечно, отец имеет право видеть сына, тем более что он на войне практически каждый день рискует жизнью, но как объяснить Алеше, что приехал его настоящий папа? Ведь он уже привык ко мне и меня зовет папой.
  - Ничего не решила. Я хотела посоветоваться с тобой. Ты прав, Милослав имеет право видеть сына. Ему вовсе необязательно говорить, что Алеша носит твою фамилию. Он уедет, и Алеша его забудет. У детей - короткая память.
  - Ты думаешь? Я в этом не уверен. Я думаю, что мне во время приезда Милослава не стоит у тебя показываться. Мне очень перед ним неловко.
  - Тебе нечего стыдиться, Миша. Все равно он захочет вас с Юрием увидеть. Ты не сможешь избежать этой встречи. Что мы с тобой раньше времени переживаем? Милославу могут отпуск не дать, он может не приехать в такую даль, просто не успеет обернуться за время отпуска. И потом, мы не можем всю жизнь от него прятаться. Мы перед ним ни в чем не виноваты. Так сложилась жизнь.
   На другой день Майя отправила Милославу письмо, в котором приглашала его навестить сына. Она почему-то верила, что Милослав не сумеет приехать. А вот состояние Михаила ее все больше и больше тревожило. Она решила при случае поговорить с командиром эскадрильи, чтобы он предоставил Михаилу хотя бы краткосрочный отпуск. Но, увидев его на летном поле, разговор заводить не стала. Вид у комэска был ничем не лучше. Они оба с Михаилом производили впечатление безмерно уставших людей. Война требовала новое и новое пополнение, и подготовка летчиков шла ускоренными темпами почти круглосуточно. Майе, почти не ощущавшей тягот военной жизни в силу своего привилегированного положения заведующей буфетом, впервые открылась дотоле неведомая сторона тяжелого воинского долга, выпавшего на мужские плечи. Здесь, на летном поле шла работа на износ, и никто не жаловался, не увиливал, не перекладывал ее на чужие плечи. Люди терпели бытовые неудобства, не считались со временем и здоровьем, лишь бы приблизить победу над мощным и жестоким врагом. Майю потряс случай, происшедший на ее глазах. Она еще не успела уехать с аэродрома. Мощный бомбардировщик, взлетев в небо, не успев набрать высоту, неожиданно развалился на глазах. Летчикам спастись не удалось. Майя страшно закричала, забилась в истерике. Ей показалось, что Михаил был в этом самолете. С того дня постоянная тревога поселилась в ее душе.
   Алеша подрастал и радовал ее сердце. Он был очень смышленым и не по годам серьезным мальчиком. Клава научила его считать до десяти, и он с увлечением пересчитывал все предметы. Сама Клава превратилась в пышнотелую красавицу с томным взглядом и неспешной походкой. Майя уговорила ее поступить в вечернюю школу, и Алеша крутился возле Клавы, интересуясь всем, что она делает. Так, между делом, он выучился читать, поражая всех своим прилежанием и терпением. Особенно, радовался дед Антип, когда малолетний внук по складам читал ему заголовки газеты "Правда", и хвастал успехами внука перед соседями. Как-то тихо и неприметно вернулся в родной дом Степан с Василисой и повзрослевшими детьми. Дом их долгое время стоял с заколоченными окнами. Матрена увидела сына, и сердце ее заныло. Степан был донельзя изможденным и с костылем. Когда она с сыном осталась наедине, он рассказал ей, как приехал после ранения домой умирать, а Василиса выходила его, ухаживая за ним, как за малым ребенком, отпаивая его отварами и настоями трав. Никто из врачей не ручался за его жизнь, но упорство Василисы победило болезнь. Он потому и не приезжал раньше, чтобы не волновать их своим видом. И сердце Матрены впервые смягчилось, и она почувствовала к Василисе теплые родственные чувства. А та хлопотала по хозяйству, отмывая и благоустраивая свой дом. Недаром говорят, что дома и стены помогают. На продуктах, приносимых Агашей, Степан быстро пошел на поправку, не выглядел уже устрашающе худым и постепенно перестал нуждаться в костыле. Майя пристроила его истопником в гарнизонную столовую, а Василису - нянечкой в детский сад. Жизнь постепенно налаживалась. Соседи, первое время проявлявшие любопытство, перестали интересоваться их делами. Василиса трогательно заботилась о Степане, детях, была внимательна к Матрене и Антипу. Время, действительно, сглаживает все острые углы и все ставит по своим местам. Старики почувствовали в Василисе дочернюю заботу, и сами прониклись к ней симпатией. Они остались одни после того, как Агаша сошлась с майором Синицыным, сослуживцем Михаила, который год тому назад овдовел, и переехала к нему жить. У майора росла семилетняя дочь Галочка, которой Агаша заменила мать. Не сразу сложились их отношения, но любовь, кротость и терпение Агаши все преодолели. Майя радовалась, потому что они с Агашей стали жить в соседних домах. Часто по вечерам, когда мужья были на службе, сестры, уложив детей спать, чаевничали, разговаривая обо всем. Они и до этого были дружны, а теперь стали вовсе неразлучны. В один из таких вечеров Майя поделилась с Агашей своей тревогой по поводу приезда Милослава и состояния здоровья Михаила. Агаша в ответ задумчиво сказала:
  - Маечка, сейчас всем тяжело, ведь идет война. А военным людям особенно. Нужно потерпеть. Вот закончится война, тогда отдохнет и твой Михаил, и мой Павел, и все остальные. Быстрее бы уж настало это время! А Милослав имеет право видеть Алешу, ведь он ему родной отец. Ты правильно сделала, что пригласила его.
   Милослав приехал, когда Майя уже перестала его ждать. На работу к ней прибежала запыхавшаяся Клавочка и сказала, что Майю спрашивает какой-то страшный военный. Майя попросила Агашу управляться одной и побежала домой. Она не сразу признала в этом человеке с обожженным лицом Милослава. Ей, видимо не удалось скрыть испуг и ужас, которые охватили ее при его виде, потому что по лицу Милослава пробежала судорога, и он горько произнес:
  - Не узнаешь? Да, война прошлась по мне своим страшным катком. Хорошо еще, что жив остался, руки, ноги и голова целы.
  - Ты давно из госпиталя? - спросила Майя, чтобы как-то смягчить свое потрясение и завязать беседу.
  - Сразу из госпиталя к вам, очень хочу видеть Алешу. Где он?
  - У бабушки с дедушкой. Знаешь, Степа вернулся с фронта. Его комиссовали. Сейчас уже отошел немного, а был еле живой. Вот что война подлая с людьми делает. Ты надолго?
  - Нет. В моем распоряжении только сутки и сразу в обратный путь.
  - Тогда не будем терять время, пойдем к моим родителям. Только на работу зайду и предупрежу Агашу и начальство, что сутки буду отсутствовать.
  - Спасибо тебе, Маечка!
  По дороге Майя обратилась к Милославу с просьбой не говорить Алеше, что он его отец.
  - Видишь ли, он зовет папой моего мужа, и ему будет трудно понять, что есть еще один папа. Он еще маленький для понимания. Ты уедешь, а у ребенка вдруг начнется тоска по тебе. Я обещаю, что когда он подрастет, я ему обязательно расскажу о тебе. Да и ты приедешь после окончания войны и встретишься с ним. Пойми, Милослав, я не хочу травмировать ребенка.
  - Может, ты и права. А где твой муж, я его увижу?
  - Боюсь, что нет. Он домой приходит не часто. Целыми сутками на аэродроме, там и ночуют в землянках почти весь командный состав.
  - А где Миша с Юрием, живы ли? Мне бы очень хотелось повидаться с ними.
  Этого вопроса Майя боялась больше всего. Внутри у нее все напряглось, но вслух она беспечно произнесла:
  - Вряд ли удастся их повидать. Они, как и мой муж, целыми сутками находятся на аэродроме. Туда посторонних не пускают, и связи с ними нет. Да, и времени у тебя не так много.
  Она постаралась переменить тему разговора:
  - А как твоя личная жизнь? Ты писал, что нашелся человек, который тебе помог "выбраться из ямы, в которую я тебя столкнула". Видишь, я запомнила твои слова.
  - Да, Майя Антиповна, это действительно был кошмар. Когда я получил твое письмо, где ты сообщила о разводе, для меня весь мир рухнул. Наверно, я погорячился, поверив клевете твоей подруги, но и ты хороша - сразу разводиться. Этого я никак не ожидал.
  - Что теперь об этом говорить? - перебила его Майя. - Все прошло. Мы были молоды, глупы. Лучше скажи, достойную женщину ты выбрал, любит она тебя?
  - Представь себе, что да. Она не испугалась моего обезображенного лица, не бросила меня. Она - настоящая боевая подруга. Вот только детей у нас нет, да и не время сейчас обзаводиться детьми.
  - Это ты напрасно так говоришь. Конечно, военное время тяжелое, но...
  Милослав перебил ее:
  - Разве можно сравнивать жизнь здесь с жизнью на большой земле? Ты даже не представляешь, какие сейчас наши города и села. Кое-где - сплошные развалины. Люди голодают в прямом смысле этого слова, нет нормального жилья и всего самого необходимого. Здесь у вас - просто земной рай.
  - Так уж и рай? Мы не голодаем потому, что я работаю в летном буфете, а работаем, не считаясь со временем. Наверно, нам легче, тут ты прав. Мы не видим бомбежек, не знаем ужасов оккупации. Но живем тоже в постоянном напряжении: вдруг на нас нападет Япония.
  - Не горячись, я не хотел тебя обидеть. Просто я пытался объяснить, что в тех условиях, в каких живем мы, о детях думать не приходится.
   Антип и Матрена не сразу признали в этом обезображенном войной человеке бывшего зятя. Алеша со страхом смотрел на обожженное лицо своего отца и не приближался к нему. Майя подошла к сыну и, взяв его за руку, подвела к Милославу:
  - Алешенька, этот дядя герой! Он сражался с фашистами, они хотели его убить, но у них ничего не получилось. И тогда они ему опалили лицо. До войны дядя был очень красивым. Он и сейчас красивый, нужно только привыкнуть.
  Алеша сделал шаг к Милославу и доверчиво протянул ему свою руку:
  - Я уже привык, я уже вижу, какой он был красивый. Дядя, а мы будем с тобой дружить? Почему ты плачешь?
  Милослав обнял мальчика за плечи и несмело прижал к себе, чтобы не испугать невольной лаской:
  - Мы, Алешенька, уже с тобой друзья. Я не плачу, просто соринка попала в глаз.
  Милослав подавил рыдания, рвущиеся из груди. Его сын стоял перед ним, и он не мог ему сказать, что он его отец, не мог прижать к себе и расцеловать. А ему так этого хотелось. Он повернул голову к Майе и сказал срывающимся от волнения голосом:
  - Спасибо тебе, Майя Антиповна, за Алешу! Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен, в ноги готов поклониться. Моя жизнь не заканчивается на этой земле даже, если меня убьют.
  - Что ты, что ты! Ты даже думать об этом не смей! Тебе есть ради чего жить и вернуться живым, у тебя такой сын! - взволнованно возразил Антип.
  - И вам спасибо, Антип Романович, за то, что помогаете растить Алешу, за ваше доброе отношение ко мне.
  - Что там гуторить? Ведь ты нам не чужой, кровным родством через Алешу с тобой повязаны.
  Майя делала отцу знаки, чтобы молчал, но Антип продолжал свое:
  - Ты не сумневайся, Михаил Алеше добрый отец. Уж так его любит, так любит!
  Милослав повернулся к Майе:
  - Твоего мужа зовут Михаил? Это какой же Михаил, я его знаю?
  - А как же! Дружок твой Миша, теперь - супружник Майи Антиповны.
  Майя про себя так и ахнула: скрывала она, скрывала от Милослава правду, а отец ее в один миг выпалил. Милослав вопросительно смотрел на нее, и тогда она пояснила:
  - Миша очень переживает, что ты можешь обидеться на него. Но ведь мы уже более двух лет с тобой в разводе. От тебя не было никаких вестей, а жизнь она не останавливается. Ты же понимаешь!
  - Эх, вы, горе - конспираторы! Да ты груз с души у меня сняла. Мишка - замечательный человек, и я знаю, что он Алешу не обидит и будет хорошим отцом. Он давно по тебе сохнет. Вон, как, значит, все обернулось. А что же Юрик? Он ведь тоже к тебе был неравнодушен.
  - Он женился на заезжей артистке. С его женитьбой - целая комедия. Уже развелся, но ежемесячно платит ей компенсацию за испорченную жизнь.
  - Это как?
  - Уж, и не знаю как, так, видно, договорились.
  Милослав говорил бодрым тоном, а в душе у него все заледенело. Не было у него никакой любимой женщины. Когда ехал сюда, теплилась в душе надежда, что Майя ради Алеши вернется к нему. Алеша сидел у него на коленях, разглядывал медали и орден боевого Красного Знамени, которым его отметили за ратные дела, и щебетал:
  - Дядя, а ты, правда, герой? А у моего папы тоже есть медаль. Он у меня тоже герой.
  Милослав отвечал на расспросы сына. Алеша совсем перестал его дичиться и даже осмелился и провел ручонкой по обожженной щеке Милослава:
  - Дядя, тебе не больно?
  - Теперь уже, Алешенька, не больно, а было очень больно. Но на мне, как на сером волке, все заживает. Знаешь сказку про Красную шапочку и серого волка?
  - Нет. Расскажи, дядя!
   Милослав пересказал сыну все сказки, какие только вспомнил. Алеша был покорен. Он не отходил от Милослава ни на шаг. Майя тем временем сбегала на аэродром к Михаилу и рассказала о приезде бывшего мужа. Тот с Юрием отпросились на полтора часа у комэска, тот дал им машину, и все вместе они появились у Антипа. Милослав поднялся им навстречу. Друзья крепко обнялись. Матрена и Майя суетились у стола, а Алеша подбежал к Михаилу и, теребя его, взахлеб рассказывал:
  - Папа, папа! Дядя мне рассказал много сказок. Он тоже герой, смотри, какие у него награды!
  Михаил подхватил его на руки, но, заметив ревнивый взгляд Милослава, опустил мальчика на пол и подтолкнул его к отцу:
  - Побудь с дядей, Алешенька. Ведь мы с тобой видимся часто, а дядя приехал ненадолго.
  - А пусть дядя живет у нас. Мы с ним теперь друзья, да, дядя?
  - Да, мой хороший дружок, - откликнулся Милослав. - Я рад был бы жить с тобой всегда, но мне нужно опять возвращаться на войну.
  - А можно я с тобой поеду на войну?
  - Нет, Алешенька. Мальчикам на войну нельзя. Там стреляют и там страшно.
  - А тебя не убьют? - требовательно спросил Алеша.
  - Я буду очень стараться, чтобы не убили. Ведь мне нужно будет вернуться к тебе, своему другу.
  - Я буду тебя очень ждать!
  Матрена позвала Алешу, но он остался у Милослава на коленях. Тот попросил:
  - Пусть Алеша побудет со мной. Когда теперь еще увидимся?
  За столом мужчины говорили о положении на фронтах, о жизни в тылу. Милослав обратил внимание на нездоровый вид Михаила, но тот беспечно отмахнулся:
  - Кончится война, тогда будем отдыхать, лечиться, заниматься собой и своим здоровьем. А пока не до этого. Сутками не уходим с аэродрома, готовим вам подмогу.
   Майя с Матреной тревожно поглядывали в сторону мужчин, но их тревоги были напрасны. Друзья искренне радовались встрече, и разговор не умолкал ни на минуту. Им было, что рассказать друг другу. Алеша под их негромкий говор задремал на коленях у Милослава. Майя хотела забрать сына и переложить в кроватку, но Милослав не позволил. Он не мог расстаться с мальчиком ни на миг. Неведомое ранее чувство отцовства захватило его властно и полностью. Он до этого и не представлял, какое блаженство держать на руках свое собственное продолжение. Время летело стремительно, и вот уже Михаил и Юрий поднялись из-за стола. Настала минута прощания. Майя осторожно забрала у Милослава Алешу. Долго Милослав и Михаил не могли разомкнуть мужских объятий. Кто знает, придется ли им встретиться еще. Один из них возвращался на фронт, другой оставался делать свою нелегкую работу в тылу. Наконец, Юрий потянул Михаила за рукав:
  - Дай и мне попрощаться с Милославом.
  Друзья уехали. Майя предложила Милославу отдохнуть вместе с Алешей, и тот охотно согласился. Антип тоже залез на русскую печь, как он выразился "погреть старческие косточки". Майя с матерью убирали со стола и вполголоса разговаривали о житейском. Матрена жаловалась, что забыли дети дорогу в ее дом. Вон и Агаша глаз не показывает, как ушла к мужу. Хорошо еще, что Алешенька скучать не дает, да Василисины детушки наведываются. Майя ее успокаивала, убеждая, что кончится война, и все соберутся в родительском доме. А сейчас все работают с утра до вечера, по гостям ходить некогда, да и ни к чему им лишние рты. Время вон, какое лихое!
  - А как живут Степа с Василисой? - спросила Майя.
  - Ой, доченька, не нарадуюсь я на них! Как два голубка с утра до вечера воркуют. Все-то у них ладно и складно. На пользу Василисушке пошла энта наука любовная. И Степа на глазах здоровеет. Она его все травами потчует. А уж ходит за ним, уж ходит! Вот так бы изначала жили, да вишь, жизнь-то какие коленца выкидывает. У тебя Михаил больно неважно выглядит, не хворает часом?
  - Да разве у него узнаешь? Я сама за него тревожусь. У него на все одна отговорка - вот кончится война. А когда она треклятущая кончится?
  - Видать, дочка, уж совсем скоро. Бабы у колодца баили, что поперли наши немцев аж до самой границы. Вот, только не знаю, погоним их далее, или на своей границе остановимся.
  - Погоним, мама, непременно погоним. Нельзя гидру эту оставлять в живых.
  - И то верно. Что-то мужики наши разоспались. Глянь-ка, как Алешенька к родимому тятеньке прижался! А похож на него, спасу нет! Как война по Милославу прошлась, аж сердце мрет, на него глядючи.
  - Ничего, мама. У него есть любимая женщина, а там, глядишь, детишки пойдут. А что нужно человеку для счастья? Чтоб семья была. А в семье все болячки быстрее затягиваются, горе легче переживается.
  - Это ты правду говоришь, дочка. Значит, он на тебя зла не держит?
  - А за что? Я два года замуж не выходила после развода. Он о себе вестей не подавал. Нет, мама, я себя виноватой не чувствую.
   Проснулся Алеша, а с ним вместе и Милослав. Кряхтя, слез с печи Антип. Женщины засуетились, готовя чаепитие. Милослава решил для Алеши вырезать игрушку. Он взял полено и ловкими движениями ножа вырезал лошадку. Алеша смотрел, как завороженный за движениями Милослава:
  - А собачку, дядя, можете?
  - Попробую, - ответил тот. Пришлось ему вырезать и собачку, и петушка. А потом они с Алешей стали раскрашивать зверей подручными красками. Лошадка была выкрашена в черный цвет, собачка - коричневыми пятнами, а петушок - коричневой и зеленой краской. Гребешок и бородку петушку выкрасили свеклой в бордовый цвет. Игрушки положили на картонку и оставили сушиться. Алеша был в восторге. Он порывался взять нож, чтобы попробовать самому, но Майя отобрала нож, строго добавив:
  - Сначала вырасти, а потом уже будешь учиться вырезать. Дядя Милослав вернется с фронта и научит тебя.
  - Это правда, дядя? - вопрошал Алеша.
  - Конечно.
   Уезжал Милослав рано утром. Он так и не сомкнул глаз, просидев у кроватки Алеши всю ночь напролет. Сердце его сжималось при мысли, что, возможно, видит сына в последний раз. Ему хотелось запомнить до мельчайшей капельки родное лицо. Утром он осторожно поцеловал спящего мальчика, провел рукой по его шелковистым волнистым волосикам, постоял несколько минут, как бы мысленно прощаясь с ним, затем вскинул на плечо вещевой мешок и направился к выходу.
  - Подожди, я пойду с тобой, провожу тебя до автобусной остановки. Мне уже пора на работу, - остановила его Майя.
  Она стояла готовой в дорогу. Они вместе вышли и пошли по дороге, которой несколько лет тому назад ходили вместе, и с которой было связано много счастливых воспоминаний. Майя не забыла, как он, счастливый, нес ее по этой дороге на руках до самого дома. Как молоды и беспечны были они тогда. Им казалось, что судьбы их связаны воедино. А теперь Майя испытывала только чувство жалости к Милославу за его обезображенное лицо. До остановки автобуса дошли быстро и остановились. Здесь их пути расходились: Милослав должен был подождать рейсового автобуса, а Майе нужно было бежать на работу. Она протянула ему руку:
  - До свиданья, Милослав! Пиши. Я желаю тебе живым вернуться с войны к твоей любимой женщине и еще я желаю тебе здоровья и счастья!
  Милослав задержал ее руку в своей и горячечно заговорил:
  - Никого у меня, Маечка, на этом свете, кроме тебя и Алешки, нет, никакой любимой женщины. Счастье, видно, не про меня. Будь счастлива ты! Береги сына! Я обязательно буду тебе писать и приеду, если останусь жив! Прощай, Маечка! Поцелуй меня на прощанье, чтобы в самые отчаянные минуты своей жизни я помнил твой поцелуй.
  Майя растерялась. Ей и в голову не приходило, что Милослав соврал про женщину, которая его спасла. Волна горячего сочувствия затопила ее душу, и она приникла к Милославу, рыдая и по-бабьи жалостливо приговаривая:
  - Милочка, горемычный ты мой! Ты прости меня за все, окаянную! Береги себя и возвращайся!
  Он обнял ее, прижал к себе и замер, не зная, радоваться или печалиться ему от ее бабьей жалости. Так он простоял несколько минут, а она все рыдала и не могла остановиться. Тогда он наклонился к ней и поцеловал в заплаканные глаза:
  - Не плачь, Маечка! Все будет хорошо. А теперь иди, а то опоздаешь на работу.
  Она оторвалась от него и побежала по дороге, а он долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Ему было невыносимо тяжело думать о том, что война расколола его жизнь на две части, и что лучшая часть его жизни только что скрылась за поворотом. Но он солдат и должен исполнить свой долг до конца. Чтобы привести в порядок свои мысли и чувства, он закурил. Спустя некоторое время подошел автобус и увез его из этих мест туда, куда звал его воинский долг.
   А Майя долго не могла успокоиться. Она бежала и всхлипывала по дороге. Ей впервые пришла в голову мысль, что она не может рассматривать Милослава, как чужого человека. Он отец ее ребенка, и ей небезразлично, как сложится его дальнейшая жизнь. Ей очень хотелось, чтобы он, действительно, встретил достойную женщину, и она отогрела бы его, и составила счастье его жизни, и нарожала ему детей. И тогда Майина душа успокоилась бы и не терзалась тревогой за судьбу Милослава. Она взмолилась неведомому Богу:
  - Господи, помоги Милославу, сохрани его от всего плохого, пошли ему счастье, он его заслужил!
  Постепенно она стала успокаиваться, словно горячая мольба к Богу была услышана, и тишина снизошла на ее душу. Весь день она была задумчива и немногословна. А Агаше хотелось узнать, как прошла встреча с Милославом, и она то и дело задавала Майе вопросы. Та отвечала:
  - Потом, Агаша, все расскажу потом.
  Агаша терялась в догадках, что же произошло у сестры с бывшим мужем, отчего та непохожа на саму себя. Вечером, когда сестры пили вечерний чай, Майя неожиданно сказала:
  - А, знаешь, Агаша, Милослав очень одинок. Он сказал мне при расставании, что у него, кроме меня и Алеши, никого нет. У меня все в душе перевернулось. Разве можно человеку на войне быть с такими мыслями? Я на прощанье сказала ему, чтобы берег себя и возвращался.
  - Куда возвращался? К тебе? А как же Михаил?
  - Не ко мне, к сыну. У человека должна быть зацепка в жизни, за что ему держаться. А если держаться не за что, человек неминуемо погибнет. Я обязана была сказать ему об этом. И я сказала. А Миша меня, я верю, поймет. Алешу нужно срочно переоформить на фамилию Милослава.
  - Майя, опять ты торопишься. Я на твоем месте с этим не спешила. Это никогда не поздно сделать.
  - Это нужно сделать сейчас. Тогда и у Миши не будет чувства вины перед Милославом. Думаешь, я не видела, как он боялся смотреть Милославу в глаза? Не по-человечески это, при живом отце лишать его сына.
  - И все-таки, Майя не торопись. Жизнь подскажет, как тебе поступить.
  Так и не пришли сестры к общему мнению в этот вечер. А потом жизнь так завертела Майю, что и вспоминать о своем решении ей было некогда. Тяжело заболел Михаил, сказалось физическое и нервное перенапряжение. Его положили в областной госпиталь, и Майя в каждую свободную минуту рвалась к нему. Врачи ничего определенного не говорили и благоприятных прогнозов Майе не выдавали. Когда Майя первый раз увидела Михаила на больничной койке, она ужаснулась. Лицо его было бледным и безжизненным, глаза глубоко запали и были обведены синими тенями, дышал он тяжело и прерывисто. Иногда его тело сотрясал сильный кашель. Она гладила его враз ставшие костистыми руки, бессильно лежащие поверх простыни, и приговаривала:
  - Мишенька, все будет хорошо! Врачи тебя подлечат, ты только верь им.
  Он с трудом открывал тяжелые веки, смотрел на нее долго немигающим взглядом, а потом, будто истратив все силы, медленно их закрывал, не сказав ни слова. Она тихо и беззвучно плакала, склонившись к его рукам, пока медсестра не выпроваживала ее из палаты. Время шло, а Михаилу не становилось ни лучше, ни хуже. Майя допрашивала военного врача:
  - Доктор, что все-таки с ним? Может, нужно усиленное питание, лекарства какие-нибудь? Вы только скажите, я постараюсь достать.
  - Ничего не нужно, у нас есть все необходимое. А вашему мужу нужно время, чтобы придти в норму. Слышали такое - полное истощение организма? Он столько времени перенапрягал свой организм, вот он и взбунтовался. Нужно ждать. Он молодой, пересилит свою немощь. Наберитесь терпения и ждите.
  И Майя ждала.
   Пришло письмо от Милослава. Он писал, что они вышли к границам Польши и победа не за горами. Верил в свою счастливую звезду и возвращение домой: "Маечка, у меня нет другого дома. Мой дом там, где ты и Алеша. Вы в моей жизни самое дорогое. Я верю, что война меня пощадит и оставит в живых. Она отняла у меня лицо, а жизнь должна оставить". Майя читала, перечитывала строки, не понимая их смысла, а перед глазами у нее стоял Михаил с потухшим взглядом. Она так хотела, чтобы он поправился. Если бы для его спасения нужно было отдать свою кровь по капле, она отдала бы, не раздумывая. Почему, почему нельзя передать ему свою жизненную силу, вдохнуть жизнь в его потухшие глаза, пробудить в них интерес? Наконец, она не выдержала и обратилась к военврачу:
  - Скажите, доктор, неужели медицина бессильна? Может быть, нужно созвать консилиум врачей? Ум хорошо, а гуртом, говорят, хорошо и батьку бить: по одному разу стукнул - и готов.
  - А, знаете, Майя Антиповна, это мысль. Вы правы, консилиум просто необходим. Случай, прямо скажу, нетипичный.
  В день консилиума Майя приехала в госпиталь пораньше, но ее в палату к Михаилу не пустили, сославшись на проходящий врачебный обход. Майя села в коридоре, сцепила на коленях руки и стала мысленно горячо молиться:
  - Господи, помоги моему Мише! Он такой добрый, хороший, и он мне так нужен! Господи, помоги, пожалуйста!
  Время тянулось мучительно медленно. Она то и дело поглядывала на часы, но ей казалось, что стрелка часов замерла на одном месте. Она приложила часы к уху - они исправно тикали. Тогда Майя стала ходить взад - вперед по коридору, пытаясь унять охватившее ее волнение. Там, за высокими дверями палаты решалась судьба Михаила, а она не могла даже краешком глаза заглянуть туда. Наконец, дверь палаты распахнулась, и Майя устремилась навстречу группе людей в белых халатах, но военврач махнул ей рукой, что должно было означать - не до вас. Консилиум скрылся в кабинете военврача, а Майя заглянула в палату к Михаилу. Он лежал высоко на подушках, глаза его были закрыты. Она тихонько подошла к нему, присела на краешек кровати и стала гладить его щеки. Он открыл глаза и даже попытался ей улыбнуться уголками губ. Майя увидела в этом добрый знак.
  - Мишенька родной, что сказали врачи?
  - Все будет хорошо, Маечка. Меня отправят в Крым в военный санаторий для легочников. Видимо, проживание в землянке не прошло даром. Врачи говорят, что болезнь запущена. Я на ногах перенес воспаление легких, и процесс пошел дальше.
  После такого длительного монолога Михаил обессилел. Глаза его закрылись, на лбу выступила испарина. Майя осторожно салфеткой промокнула ему лоб. После длительной паузы он продолжил:
  - Ты не очень часто меня навещай, подумай о себе и Алеше. Возможно, у меня туберкулез легких, а это заразно. Старший из врачей так кричал на военврача за то, что не сделал соответствующих анализов. Шанс выжить есть. Теперь, когда враг обнаружен, с ним легче справиться. Не плачь, Маечка!
  А она не могла остановиться, слезы сплошным потоком текли из ее глаз. Она обняла его и лихорадочно заговорила:
  - Мишенька, мы поедем с тобой...Я не отпущу тебя одного...Я буду за тобой ухаживать...О нас с Алешей не беспокойся, мы крепкие...Только бы ты поправился! Я ничего другого не хочу...О деньгах тоже не беспокойся. Если нужно будет, я все продам. Я достану любые лекарства...А сейчас поспи, ты устал. Я очень люблю тебя, родной мой!
  - Я знаю. Я тоже очень тебя люблю. Все будет хорошо, вот увидишь! Меня еще не завтра отправляют, сначала подлечат здесь. Иди и ты домой, отдохни. Измучилась ты со мной совсем, похудела. А я посплю немного, очень устал.
  Она поцеловала его в небритую щеку и тихонько вышла из палаты. Выждав, когда военврач освободится, она зашла к нему справиться о результатах консилиума.
  - Не отчаивайтесь, голубушка, поставим вашего мужа на ноги. То, что я приписывал только усталости организма, оказалось еще и следствием легочного процесса. Но вы не волнуйтесь. Сегодня медицина научилась справляться с этим страшным недугом. Ему нужен морской воздух Крыма, усиленное питание и любовь близких. Все это мы с вами в состоянии обеспечить, не так ли?
  Она согласно закивала головой:
  - Так, доктор, так! А можно мне будет сопровождать его в санаторий, когда он немного окрепнет?
  - Думаю, что сумею договориться. Принимая во внимание заслуги вашего мужа, начальство вам не откажет. У вас есть дети?
  - Да, сын четырех лет.
  - Сына придется оставить здесь. У него организм неокрепший, восприимчив ко всему. Впрочем, у вас есть время все устроить. Думаю, месяца полтора - два у вас есть.
  Майя вышла от врача окрыленная: он поселил в ее сердце надежду на выздоровление Михаила. Отныне она гнала прочь грустные мысли и даже сходила в школу и посмотрела по карте, где находится Крым. Оказалось, что это очень и очень далеко, почти на другом конце необъятной Родины. Учительница сказала, что там, наверно, все разрушено, потому что фашисты почти повсеместно оставляли после себя руины и пепелища. Майя этого себе представить не могла и разволновалась. Зачем же тогда Михаила нужно туда везти? Но учительница пояснила, что морской воздух Крыма очень целебен и привела в пример Антона Павловича Чехова, у которого был туберкулез и который почти постоянно жил по этой причине в Ялте. По дороге домой Майя мысленно без конца повторяла слово Ялта, и ей казалось, что в самом этом названии есть что-то магическое. Она твердо решила ехать с Михаилом, но предстоящая разлука с сыном страшила ее. Она вспомнила, как сын привыкал к ней после двухлетнего ее пребывания за пределами родного дома. Вечером с Агашей они долго решали, как быть. Агаша убеждала, что сына нужно оставить с бабушкой и дедушкой, поскольку с туберкулезом шутить нельзя, и Майю она уговаривала поберечься. Но Майя увещеваний сестры не слушала. Она верила, что с ней ничего не может случиться плохого, и каждый выходной навещала мужа. Ее радовало, что апатия его покинула, и он горит желанием поправиться. Но так было не всегда. Надежда у Михаила нередко сменялась отчаянием, когда ему становилось хуже. В одно из таких посещений, когда его одолевали черные мысли, он сказал Майе:
  - Маечка, дай слово, что если я умру, Алеша будет носить мою фамилию, ты ее никогда не поменяешь!
  Майя ладонью закрыла ему рот:
  - Что ты, что ты, миленький! Ты выздоровеешь, ты обязательно выздоровеешь! Даже думать не смей о смерти! Не хочу ничего слушать!
  - И все-таки выслушай меня. Я тоже не хочу умирать, но в жизни все может быть. Вот на тот случай, если меня не станет, обещай мне! Я не могу уйти, чтобы после меня не осталось и следа, словно и не было меня никогда. Обещаешь?
  - Обещаю, - выдохнула Майя. - Только ты успокойся. Скоро мы поедем в Ялту, и ты обязательно поправишься!
  Она говорила ему бодрые слова поддержки, а сама думала о том, как воспримет Милослав известие, что его сын носит фамилию его друга.
   Время отъезда Михаила приближалось, но тут неожиданно заболел Алеша дизентерией. Его сначала пытались лечить домашними средствами, полагая, что у мальчика обычное расстройство желудка. Но время шло, а мальчику становилось с каждым днем хуже. И тогда Майя обратилась к врачам. Молодая врач - педиатр накричала на Майю, что она губит ребенка, что время упущено, и она за благоприятный исход не ручается. Алеша таял на глазах. Майя разрывалась на части между госпиталем и больницей. Агаша посоветовала ей взять отпуск, иначе она тоже свалится. Майя каждый день приходила к окнам больницы и не могла без слез смотреть на своего мальчика. Что бы он не съел, все тут же вызывало рвоту и понос. Она чувствовала, что жизнь Алеши на волоске, и тогда она решилась на отчаянный шаг. Она забрала под расписку мальчика из больницы и стала сама его поить отварами риса, трав, кормить протертой пищей. Алешу по-прежнему несло, но он перестал терять вес. В один из дней, оставив сына с Агашей, Майя поехала к Михаилу. Увидев ее, военврач накинулся на нее:
  - Где вы пропадали? Ваш муж извелся от тоски, все волновался, не случилось ли с вами плохого. Послезавтра будет самолет, на котором его отправят в Ялту. Вы готовы к отъезду?
  - Нет. Я, скорее всего, не смогу поехать.
  - Вы так настаивали на поездке, я договорился с летчиками. Что вдруг с вами случилось?
  - Со мной ничего не случилось, а вот сын мой очень тяжело болен. У него страшная диспепсия, и я не знаю, как ее остановить.
  - Что говорят врачи?
  - Я забрала его из больницы, и сама выхаживаю его. В больнице он уже бы умер. Я даю ему лекарства, которые прописала врач, пою отварами риса, черемухи и кормлю всем подряд, правда, в протертом виде. У мальчика стул стал реже, он перестал терять вес, но я не могу его оставить в таком состоянии. Я пришла сказать об этом мужу.
  Михаил, увидев ее, весь засветился от радости:
  - Маечка, что случилось? Я с ума сходил от неизвестности. Ты здорова?
  - Я, родной, здорова, а вот Алешенька очень сильно болен. С ним сейчас Агаша, а я вырвалась к тебе, чтобы сказать тебе об этом.
  - Что с Алешей?
  И Майя рассказала мужу обо всем, что случилось. Михаил разволновался, но Майя постаралась его успокоить, сказав, что перемены к лучшему наметились, но вот ее поездка в Ялту срывается.
  - Мы с Алешей к тебе приедем, как только он поправится, вот увидишь, - уверяла она. - Мишенька, ты лечись, как следует, и о нас не тревожься. Я буду писать тебе часто, часто.
  Михаил погрустнел, но старался бодриться:
  - Конечно, Маечка, нужно лечить Алешу, я понимаю. Да и со мной вам пока находиться небезопасно.
  Она пробыла у него до тех пор, пока врач не выпроводил ее из палаты. Она крепко поцеловала мужа в губы на прощанье, не слушая возражений врача и протестов Михаила, и ушла. Сердце ее разрывалось на части между сыном и мужем. Если бы можно было разделиться и оставить по половине себя каждому из самых дорогих людей. Но это было невозможно.
   Михаил улетел в Ялту, а она стала ждать от него вестей, продолжая лечить сына. Однажды Алеша попросил ее натереть ему корочку хлеба чесноком. Она выполнила его просьбу и смотрела, с какой жадностью он уплетает хлеб. И произошло чудо, иначе это не назовешь. У Алеши прекратился понос, и мальчик пошел на поправку, у него появился аппетит, и округлились щечки. Майя уже подумывала об отъезде в Ялту, но куда ехать, она не знала. От Михаила вестей все не было и не было. Каждый раз, встречая почтальона, она с надеждой смотрела на почтовую сумку, ожидая долгожданного письма, но почтальон отрицательно качала головой. Майя не на шутку затревожилась. Не было долго писем и от Милослава.
   Было светлое майское утро, Майя спешила на работу. Настроение у нее было тревожное. Ночью ей приснился странный сон: необозримое поле, покрытое золотым ковром цветущих одуванчиков. По этому полю идут, дружески обнявшись, Милослав и Михаил, а она бежит за ними и никак не может догнать. Она кричит, зовет их, но они уходят все дальше и дальше, пока не исчезли совсем. "Не к добру этот сон", - подумала Майя и целый день ходила, как в воду опущенная, вздрагивая от каждого громкого возгласа, скрипа открываемой и закрываемой двери. Вечером в почтовом ящике она обнаружила два письма из разных мест: одно - из Ялты, а второе - непонятно откуда. В спешке она вскрыла конверт из Ялты, прочитала первые строки, пол под ней качнулся, и она стала медленно оседать на пол, открыв рот в немом крике. Клавочка и Алеша с удивлением смотрели на нее. Клавочка первой пришла в себя и бросилась к своей хозяйке с криком:
  - Майя Антиповна! Майя Антиповна, что с вами?
  Следом подбежал Алеша, теребя и тормоша мать:
  - Мамочка, мамочка!
  Крик сына привел Майю в чувство, она провела тыльной стороной ладони по лбу:
  - Что со мной? Я ничего не понимаю, что здесь написано. Этого не может быть! Он не мог умереть, не дождавшись меня, не мог!
  Клавочка взяла из ее рук письмо и прочитала: "Уважаемая Майя Антиповна! С прискорбием извещаем вас, что ваш муж Михаил Васильевич сегодня ночью скончался. У него открылось сильное кровотечение, остановить которое не удалось. Примите наши самые глубокие соболезнования. Похороны состоятся десятого мая". Клавочка дочитала письмо и воскликнула:
  - Но сегодня уже двадцатое число! Майя Антиповна, - шепотом добавила девочка, - так его уже похоронили.
  Майя сидела на полу и, как пьяная раскачивалась из стороны в сторону, подвывая тоненьким голосом:
  - Что же ты наделал, Михаил Васильевич? На кого ты меня, сиротинушку оставил! Как же я жить-то без тебя буду?
  Алеша пытался обнять мать, но у него не получалось. И тогда он громко заплакал. Клавочка с ужасом смотрела на Майю, а потом выбежала из комнаты. Она бежала через дорогу к Агаше.
  - Тетя Агаша! - выпалила она с порога, - идите скорее к нам! Там Майя Антиповна не в себе, и Алеша плачет. Я не знаю, что делать.
  - А что случилось? - спросила Агаша.
  Она наливала мужу суп, и рука с половником застыла в воздухе, проливая суп на скатерть мимо тарелки.
  - Тетя Агаша, дядя Миша умер, а Майя Антиповна на полу сидит и качается. Я боюсь. Пойдемте к нам скорее!
  - Ты поужинаешь сам? - обратилась Агаша к мужу.
  - Конечно, что за вопрос? Иди, раз нужно. Я поем и тоже приду.
  Когда Агаша вошла к сестре, та все еще сидела на полу, но уже не раскачивалась, а тихо плакала, обняв и прижав к себе Алешу:
  - Остались мы с тобой сиротинушками, сыночек, на всем белом свете! Как же мы теперь жить будем?
  Агаша осторожно высвободила Алешу из Майиных объятий и передала его Клаве, а сама подняла сестру и повела ее к дивану, приговаривая:
  - Что ты говоришь, Маечка, что ты говоришь? Какая же ты сирота? У тебя есть мы, твои братья и сестры, твой сын, родители, наконец! Да, война подлая отняла у тебя мужа, да разве у тебя одной? А мой Семен? Он тоже погиб, а сколько женщин осталось вдовами - не счесть.
  - Вспомнила Семена! Вы с ним уже давно не жили, а я Мишу своего любила больше всех на свете! - прокричала Майя сквозь слезы.
  - Ты не права, Майя. Я тоже любила Семена. Не все у нас ладно было, это правда, и оттого больнее. Я не успела сказать ему, что люблю, что все плохое забыла. А ты своему Мише сто раз сказала о своих чувствах, и он умирал, зная, что любим.
  - Он был так молод, ему бы жить и жить! Я своими руками задушила бы проклятого Гитлера и всех, кто затевает войны. Разве это справедливо? Эти сволочи живут, а Миши, моего Миши нет больше на земле! Я даже не смогла проводить его в последний путь, он умирал на чужих руках! О-о-о! - и Майя зарыдала с новой силой.
  Агаша гладила ее плечи, руки, шептала ласковые слова утешения. Она впервые видела сестру в таком отчаянии. Когда Майя немного успокоилась, она уложила ее, накрыла покрывалом и только тогда заметила на полу еще одно нераспечатанное письмо. Она вскрыла его и замерла от ужаса: в письме Майю извещали о гибели Милослава. Он погиб в Берлине девятого мая от шальной пули. Агаша решила пока не показывать Майе это письмо; две смерти в один день - это слишком. Какая все же несправедливость судьбы: пройти всю войну, гореть и остаться в живых и погибнуть в день окончания войны! Агаша вспомнила, каким Милослав был веселым и жизнерадостным, как беззаботно они с Майей кружились в вальсе, какие были счастливые. Да, война перевернула и исковеркала многие судьбы. Сколько молодых, здоровых мужчин остались на полях сражений! Сколько матерей, жен выплакали все глаза, получив горестное известие о гибели родного человека! Михаил, правда, умер не на поле брани, но он тоже - жертва войны. Сколько времени он провел в сырых землянках, в болотах Манчжурии! Об этом не принято говорить вслух. А Майя, разве она не жертва тоже? Двух любимых мужчин отняла у нее проклятая война. Какие женщины рождают таких извергов, как фашисты? Агаша оторвалась от своих мыслей, когда, осторожно постучав, вошел ее муж.
  - Как она? - спросил он шепотом, кивая в сторону Майи.
  - Плохо. Посмотри! - она протянула ему письмо с известием о гибели Милослава. - Петя, как сказать ей еще об этом? Я решила пока повременить.
  Петр пробежал глазами письмо и ответил:
  - Ты права. Не нужно сейчас Майе говорить об этом. Дай Бог ей пережить смерть Михаила.
  Клава уложила Алешу спать и ушла, а Агаша с Петром остались возле Майи, тихо переговариваясь. Майя жалобно всхлипывала во сне, и Агаша даже хотела ее разбудить, но Петр ее остановил:
  - Пусть поспит. Сон сейчас для нее очень полезен.
  - Но ей снится что-то горестное. Я попрошу ее перевернуться, и она даже не проснется, - возразила Агаша.
  - Делай, как знаешь!
  Петр отошел к окну, а Агаша слегка тронула Майю за плечо и тихо попросила:
  - Маечка, повернись на другой бок.
  Майя открыла глаза и села, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом.
  Потом тоненько вскрикнула:
  - Агаша, его нет и не будет! Как мне жить дальше, для чего жить?
  - Маечка родная, у тебя есть, для кого жить, - для Алеши! Мишу уже не воротишь, живой рядом с ним не ляжешь. Это очень тяжело переживать смерть близкого человека, но жизнь на этом не заканчивается.
  - Я поеду в Ялту! Я должна найти его могилу и поклониться ей. Я собиралась приехать к нему живому, а поеду к мертвому. Я не могу себе представить, что его нет, что я никогда не поговорю с ним, не посмотрю в его глаза. Ты помнишь его глаза, Агаша? Какие они у него были добрые и беззащитные!
  И Майя опять заплакала. Агаша обняла ее и заплакала с ней вместе. Петр дал им возможность поплакать всласть, а потом решительно подошел и строго сказал:
  - Дамы, заканчивайте лить слезы! Майя правильно решила ехать в Ялту. Нужно подумать, как это осуществить. На следующей неделе планируется вылет нашего самолета в Ейск. Я берусь договориться, чтобы Майю взяли в рейс до Ейска, а оттуда придется добираться самостоятельно.
  Женщины вытерли слезы и с надеждой посмотрели на Петра. Агаша с сомнением сказала:
  - Сейчас время очень трудное. Нужно продумать не только проезд до Ялты, но и что с собой взять. Везде ведь карточная система, а деньги стоят немного. А потом, Петя, из Ейска, наверно, самолеты в Крым летают? Можно договориться, чтобы Майю с попутным рейсом из Ейска отправили тоже?
  - Это я все буду решать завтра. А сейчас хватит мокнуть! Тебе, Майя, нужно силы беречь на дорогу. Алеша с Клавой у нас пока поживут или у бабушки с дедушкой. В общем, вы по своей женской части думайте, а я по своей.
   На другой день у Майи на работе появился Юрий. Он подошел к ней с печальным лицом:
  - Майя, прими мои самые искренние соболезнования. Михаил был мне, как брат, и даже больше брата. Мне не верится, что его нет. В Общем, я лечу в Ялту с тобой. Комэска распорядился выделить специальный транспорт, чтобы посмертно вручить родным Михаила орден Трудового Красного Знамени. Наградные материалы пришли на прошлой неделе. Он ведь из Краснодара. У тебя есть адрес его родных?
  - Нет, - тихо ответила Майя. - Он никогда ничего о них не рассказывал.
  - Понятно. Сориентируемся по месту.
   Дорогу до Ялты Майя воспринимала, как в тумане. Хорошо, что с ней поехал Юрий. Он куда-то бегал, договаривался, им давали транспорт. Он же разыскал военный санаторий, в котором умер Михаил. Главный врач с соболезнованием смотрел на молодую осунувшуюся женщину со скорбным выражением лица:
  - Очень запущенный случай. Если бы он прибыл к нам хотя бы на полгода раньше! У него уже не легкие были, а сплошные дыры. Он очень вас ждал. Все говорил: вот жена приедет, и я поправлюсь. Не хотел умирать, цеплялся за жизнь до последнего. Ночью открылось сильное кровотечение... А похоронили его не здесь. За телом приехали родные из Краснодара... Сестра, кажется... Вам лучше расспросить об этом старшую медсестру Агнессу Анатольевну. Она оформляла необходимые документы.
  Юрий спросил:
  - А где можно получить копию свидетельства о смерти?
  Получив ответ, записал адрес ближайшего ЗАГСа и медсестры. Агнесса Анатольевна порылась в своих записях и дала полный адрес сестры Михаила. Взяв копию свидетельства о смерти, Юрий сказал:
  - Маечка, задерживаться в этом городе больше нет смысла, едем в Краснодар.
   Они еле отыскали дом на окраине Краснодара. Когда они появились на пороге у сестры Михаила, та с порога закричала:
  - Явилась, не запылилась! Жена называется! Зачем приехала? Не знали мы тебя до этого и дальше знать не хотим. Как ты могла его отпустить одного? Почему ничего не сообщила нам? Не успело тело твоего мужа остыть, а ты уже нового себе кавалера подцепила?
  Майя смотрела на кричащую женщину и молчала. Слова сестры Михаила, словно гвозди, заколачиваемые молотком, впивались в сознание, туманили мозг.
  Она хотела объяснить, что болел сын, что не знала адреса родных Михаила, но ее словно парализовало. Вперед выступил Юрий и вежливо поинтересовался:
  - Вы все сказали или еще что-то имеете? А теперь послушайте меня! Я не кавалер, как вы изволили выразиться, а лучший друг Михаила. А Майя Антиповна - жена вашего покойного брата, которую, будь он живым, ни за что не позволил вам оскорблять. Он сам настоял на том, чтобы жена осталась с больным сыном, пока тот не выздоровеет. Вам это понятно? Мы проделали путь не из соседней станицы, а с Дальнего востока. Вы хоть представляете себе, где это находится? Женщина убита горем, а вы ее добиваете своим криком. Разве так встречают родственников?
  Сестра оторопела от такого натиска и смущенно сказала:
  - Вы уж простите меня, это я с горя ничего не соображаю. Проходите в горницу. Мама, мама, - закричала она куда-то, - идите сюда скорее, Мишина жена приехала. А как же так получилось, что женаты вы год с небольшим, а сыну вашему четыре года?
  Майя открыла рот, чтобы объяснить, но Юрий ее опередил:
  - Ведь война была, некогда было заскочить в сельсовет расписаться. Как выбрали время, так и расписались. А дети они не спрашивают, когда им появиться на свет. Кстати, племянник у вас замечательный: умный, красивый, весь в Михаила, смекалистый, к труду приучен. Таким ребенком можно только гордиться!
  - А как зовут мальчика? Карточку не захватили?
  Майя суетливо стала открывать сумку, чтобы достать Алешину фотографию:
  - Вот он наш сынок Алеша, - смущенно сказала она, протягивая фотографию. - Мы с вами не познакомились. Меня зовут Майя.
  - А я Надежда. Хорош парень, настоящий казак, весь в Мишу! Наша порода!
  - Вот видите, - подхватил Юрий, - а вы не хотели нас принимать!
  - Кто старое помянет, тому глаз вон! - отвернувшись в сторону, сказала Надежда.
  - А кто забудет, тому два! - коротко хохотнул Юрий.
  В комнату несмело вступила пожилая женщина в черном платочке и с красными от слез глазами:
  - Где, Надюша, Мишенькина жена, где мой внучок?
  - Внучок только на карточке, а жена здесь.
  Майя встала навстречу свекрови и сделала робкий шаг вперед. Женщина оглядела ее придирчивым взглядом:
  - Вижу, тоже страдаешь. Вон, как глаза запали! Сиротинушки мы с тобой теперь горемычные! - заголосила она, и Майя припала к ней и заплакала тоже. Горе, так долго сдерживаемое ею, вырвалось наружу, и она плакала без стеснения.
  - Ну, будет, будет убиваться! Покажи мне внучка моего.
  Она долго смотрела на карточку Алеши, то приближая к глазам, то отстраняя в сторону:
  - Сколько ему?
  - Четыре года. Это он до болезни. А сейчас он такой худенький и слабенький. Верьте мне, я собиралась ехать вместе с Мишей, но Алеша заболел дизентерией, еле его удалось спасти. Сам Миша не велел мне оставлять ребенка.
  - Я верю тебе, дочка. Я только одного не понимаю, почему так запустили болезнь. Куда ты, как жена, смотрела?
  - Я ему говорила, что нужно отдохнуть, что нельзя так много работать. А он мне в ответ - вот кончится война, тогда отдохну.
  - Так оно и вышло. Война кончилась, и он теперь будет вечно отдыхать. Сыночек мой родненький, кровиночка моя! Будь проклята эта война!
  Мать Михаила беззвучно заплакала, и Майя не посмела утешать ее. Она сидела растерянная и оглушенная этим неподдельным горем. Ее сердце тоже рвалось на части, но в присутствии этой женщины она не могла дать волю своим чувствам.
  Юрий подошел к матери друга и сказал:
  - Нет на свете таких слов, чтобы смягчить боль вашей потери. Ваш сын был лучшим из лучших. Он последнее время практически не уходил с летного поля, жил в землянке. Все готовил новое пополнение летчиков. Меня к вам послал наш командир эскадрильи, чтобы я передал вам орден, которым страна наградила вашего сына за его самоотверженность.
  И он протянул матери коробочку с орденом и удостоверение. Мать взяла в руки орден и, низко наклонив голову, устало произнесла:
  - Вот, сынок, что я получила взамен тебя. Вот все, что от тебя осталось, одна цацка.
  - Неправда! - неожиданно для самой себя звонко произнесла Майя. - После него остался сын, ваш внук, и людская память.
  - Внук - это добре! А вот, что делать с памятью людской, ума не приложу.
  Она тяжело поднялась и пошла из комнаты, неся на вытянутой руке коробочку с орденом.
  Когда мать вышла, Надежда засуетилась:
  - Господи, вы ведь с дороги! Голодные, наверно? Я сейчас соберу на стол, будем вечерять. А на мамку не обижайтесь. Михаил у нее любимчиком был, а он пошел против ее воли. Она хотела, чтобы он на завод пошел работать, а он в летное училище подался. Она тогда ему сказала: нет у тебя больше мамки! И не писала ему, а сама переживала, если долго вестей не было. А тут война. Как она за него молилась, как молилась, чтобы его не убили. А вышло вон как.
  Надежда говорила и бегала от печи к столу, ставя дымящуюся картошку, нарезая хлеб. Юрий развязал вещмешок и достал банку тушенки, комковой сахар.
  - Принимай, хозяюшка, добавку к столу!
  - Бог мой, какое богатство! Как давно мы всего этого не видели! А Миша не голодал?
  - Вот, чего не было, того не было. Кормили нас всегда хорошо.
  Майя робко спросила:
  - Надя, а когда мы сходим к Мише на могилку?
  - Сегодня уже поздно. По вечерам у нас пошаливают. А завтра сходим.
  - Я хотела бы купить цветы.
  - Этого добра у нас и своего хватает. С утра нарежу в огороде.
  За ужином много не говорили. Каждый из сидящих за столом думал свою невеселую думу. Утром сходили на кладбище. Майя положила на небольшой холмик цветы и долго стояла неподвижно. Она думала о том, что жил человек, был полон сил, надежд и планов, но не суждено было всему осуществиться. И остался от человека этот небольшой холмик с красной звездой на фанерном щите, на котором были указаны фамилия, имя, отчество и даты рождения и смерти с черточкой между ними. Вся жизнь Михаила за этой черточкой уместилась. Она оторвалась от созерцания щита, и в ее сознание ворвался голос Надежды:
  - Говорят, год нельзя хороший памятник ставить, земля будет оседать. А следующей весной военкомат обещал все сделать честь по чести. Майя, ты когда в обратный путь?
  - Сегодня и поедем. Мы люди подневольные. Хорошо еще, что летчики - народ дружный, помогают друг другу. Командование пошло навстречу. А иначе и не знаю, когда и как к вам сумела бы добраться. Дорога заняла бы не меньше месяца, в лучшем случае - три недели.
  - Так далеко вы живете?
  - На другом конце земли. Недаром называется Дальний восток.
  - Когда же ты к нам Алешеньку привезешь? Летом у нас раздолье! Жарковато, правда, зато осень - самое лучшее время года. У нас ведь свой огород. От сада мало что осталось, немцы повырубили, но мы уже новый сад заложили. Виноградная лоза, слава Богу, жива. А виноград для ребенка - самое лучшее лекарство.
  - Спасибо, Надя, за приглашение. Обещать не буду. В этом году, точно, не получится, я весь свой отпуск израсходовала, когда Миша в больнице лежал. А до будущего года дожить нужно.
  - Я ведь чего беспокоюсь. Мама очень плоха стала после Мишиной смерти, а внука она увидеть очень хочет. Да и я не прочь посмотреть на своего племянника.
  - Я поняла, Надя, и очень постараюсь привезти к вам Алешу.
  После обеда Майя и Юрий стали собираться в обратный путь. Мать Михаила вышла к ним попрощаться. Она долго смотрела на Майю, как бы запоминая ее, а потом сказала:
  - Забудешь ты моего Мишеньку, чует мое сердце. Разве такая краля одна останется?
  Майя обняла свекровь и честно ответила:
  - Не буду зарекаться, что не выйду замуж, но одно могу сказать твердо: Мишу я не забуду никогда. Я очень была с ним счастлива, да только Господь судил нам короткое счастье. Будьте здоровы, мама!
  Она поцеловала руки матери, низко ей поклонилась и опрометью выбежала из дома, чтобы не разрыдаться. Юрий вышел вслед за ней, Надежда их провожала до калитки:
  - Пишите нам обязательно! Мы будем ждать ваших вестей. Майя пришли Лешину карточку.
  Майя торопливо достала фотографию сына и протянула Надежде:
  - Бери, передай матери, у меня еще есть.
  - Ну, спасибо, уважила. Счастливой вам дороги!
   Всю обратную дорогу глаза Майи не просыхали от слез. Юрий пробовал ее утешить, но она от его слов еще сильнее заливалась слезами, и он отступал. Она перестала плакать только, когда они сели на каком-то военном аэродроме, и долго не взлетали. Было тревожно и очень хотелось поскорее очутиться дома. Дорога была не из легких, связанная не только с физическими нагрузками, но и сильными душевными переживаниями. Майя не видела Михаила мертвым, а холмик на кладбище никак не вязался у нее с представлением, что этого большого и красивого человека нет на земле. Ей хотелось думать, что он просто уехал куда-то далеко и должен обязательно вернуться, потому что осознание того, что этого никогда не будет, приводило ее в состояние безудержного отчаяния. Он был так молод, и так мало им было отпущено быть вместе. Ей хотелось кричать на весь мир: "Это несправедливо, несправедливо!" Юрий попробовал переключить ее мысли на сына:
  - Маечка, а что ты везешь в подарок Алеше?
  Она не сразу поняла обращенный к ней вопрос, а, поняв, всполошилась: "Конечно, Алеша спросит, что я ему привезла. Дети так любят подарки!" Она совсем забыла о доме за всеми переживаниями.
  - Я об этом как-то не подумала. А теперь уже поздно. Нужно было в Краснодаре что-нибудь присмотреть на рынке.
  - Не волнуйся. Зато я подумал, смотри.
  И Юрий достал из кармана блестящий шарик-мячик на тоненькой резинке, который при ударе о ладонь прыгал то вниз, то вверх.
  - Бери, подаришь сыну.
  - Спасибо, Юра. Когда же ты успел?
  Юрий лукаво прищурился:
  - Я не только это успел. Держи еще губную гармошку. Пока вы с Надеждой разговаривали, я успел на рынок смотаться. Держи еще петушков на палочке.
  И Юрий протянул Майе завернутых в фольгу сладких разноцветных петушков.
  - Юра, я не знаю, как тебя благодарить. Спасибо тебе огромное. Вот Алеша обрадуется. Сколько я тебе должна денег?
  - Перестань, как тебе не стыдно. Я ведь был другом Михаилу и Милославу, и Алеша мне не чужой.
  - Еще раз тебе спасибо. Я этого не забуду.
  - Только не нужно больше плакать, Маечка! Скоро будем дома и надо, чтобы Алеша увидел свою маму здоровой и веселой. А от слез ранние морщинки появляются, которых так боятся все женщины. Выше голову, жизнь продолжается.
  - Да, ты прав, жизнь продолжается. Вот только Миша больше не порадуется этой жизни, не увидит, как растет Алеша... Хорошо, хорошо, я больше не буду плакать, - добавила она, увидев укоризненный взгляд Юрия.
   Когда Майя утром следующего дня тихонько постучала в окно своей квартиры, все еще спали. Полусонная Агаша открыла ей дверь, и сестры радостно обнялись.
  - Идем в дом, что же я держу тебя на пороге?
  Агаша взяла из рук Майи чемодан и пропустила ее вперед. Как же хорошо было очутиться снова в привычном домашнем мирке. Майя и не подозревала, как дорог ей каждый уголок, каждая мелочь в этом доме, где они были так счастливы с Михаилом, где все напоминало об их счастье. Вот висит его кожаная куртка, стоят унты, лежит на подоконнике планшет, на столе стоит его любимая чашка, которую она ему подарила на день рождения. Вещи живут своей жизнью, а их хозяин никогда к ним не прикоснется. Чтобы не разрыдаться снова, Майя прошла к кроватке, на которой спал Алеша. Сын спал, лежа на животе и спрятав под подушкой руки. Точно так любил спать Милослав. Сын даже в этом повторяет своего отца. Майя поправила одеяло и повернулась к Агаше:
  - Как вы тут без меня?
  - Все хорошо, - шепотом ответила сестра. - Правда, Алеша скучал и постоянно спрашивал, а когда вернется мама. Как съездила, Маечка?
  - Нормально, только очень устала. От Милослава писем не было?
  Агаша долго молчала, не решаясь сказать сестре правду, но потом все же решила отдать похоронку. Пусть второе горе вытеснит первое, пусть Майя разом выплачет все слезы. Майя пробежала глазами скупые казенные строки и бессильно опустила руку с зажатым в ней листком бумаги:
  - Боже мой! - простонала она. - Видно, правду говорят, что беда одна не ходит. Какой ужас: пройти всю войну, остаться живым и погибнуть в победный день! Бедный Милослав! Он так хотел вернуться к сыну, мечтал растить его. За что мне все это? Потерять почти разом двух мужчин, которых я любила.
  Невыразимая мука разрывала ее сердце. Слез больше не было. В ней словно окаменела душа. Агаша подошла к ней:
  - Ты поплачь, Маечка, тебе легче станет. Видно, такова судьба.
  - Агаша, мне всего двадцать пять лет, а я уже дважды вдова. Какой-то злой рок висит надо мной.
  - Что ты такое говоришь, какой еще рок? Почти в каждом доме кто-то либо не вернулся с войны, либо пришел инвалидом. Что же, над всеми висит злой рок? Это война, Маечка, подлая вершит свое черное дело. Надо держаться! Мой Сема тоже не вернулся. У тебя хотя бы Алеша остался, а у меня и ребеночка от него не осталось, ничего. Хватит горевать! Игнатий Петрович ждет - не дождется, когда ты выйдешь на работу. Ложись спать, утро вечера мудренее, как говорится. А я пойду, а то меня Петруша, наверно, заждался.
  - Иди, Агаша. Спокойной ночи! Я разберусь немного и тоже лягу. Ты права, нужно жить дальше, растить Алешу. Слезами Мишу и Милочку не воротишь.
  Агаша ушла, а Майя продолжала сидеть неподвижно, вспоминая и заново переживая счастливые мгновенья своего короткого женского счастья. Наверно, она все же счастливая: два замечательных человека, сильных, мужественных, красивых любили ее. Один из них подарил ей замечательного сына, а другой дал сыну свою славную фамилию и отчество. И не нужно ничего менять в Алешином свидетельстве.
   Когда Майя вышла на работу, мало кто узнал в этой молчаливой скорбной женщине прежнюю жизнерадостную Маечку. Отныне ее стали звать только по имени - отчеству. Прошло два года. Майино горе немного поутихло. Подрос Алеша и радовал ее сердце своим добрым нравом и не по годам пытливым умом. Их часто навещал Юрий, уделяя много внимания Алеше. На Майю он, казалось, не обращал внимания, и порой его невнимание Майю задевало. Она привыкла к нему и, если его долго не было, скучала. Из Краснодара приходили редкие вести с просьбой привезти Алешу, но ехать в такую даль с сыном Майя не решалась. В последнем письме Надя писала, что мать стала плоха и боится, что так и не увидит внука, Мишину "памятку". Майя решила посоветоваться с Юрием, как ей быть. Ей хотелось, чтобы Мишина мать утешилась на старости лет, но Агаша отговаривала ее от этой поездки, уверяя, что в дороге может все случиться. Юрий, выслушав Майю, сказал:
  - Майя, подождите немного. Часть нашего летного состава перебазируется в Ейск, и я постараюсь договориться, чтобы они захватили вас с Алешей. Кстати, мне тоже предлагают перебраться в Ейск. Как ты на это смотришь?
  Майя приметно опечалилась, но постаралась не выдать своего волнения и, стараясь казаться равнодушной, спросила:
  - Разве не ты сам должен решать свою судьбу? Как я могу советовать то, в чем не разбираюсь?
  - Мне казалось, что наши судьбы связаны погибшими моими друзьями, или я ошибался?
  - Да, Юра, я не скрою, что ты не чужой для меня человек, но это ничего не значит.
  - Ты согласна поехать со мной в Ейск и стать моей женой? Что же ты молчишь?
  - А что я могу сказать? Ты, кажется, до сих пор женат?
  - Никак нет, я развелся сразу после войны. Ты согласна?
  - Юра, это очень серьезный шаг, я должна хорошо подумать.
  - Майя, я очень хорошо отношусь к Алеше и к тебе, привык настолько, что если несколько дней тебя не вижу, хожу сам не свой.
  - Для семейного счастья этого маловато, нужна еще и любовь.
  - Так я же тебя люблю! Только вслух я теперь такие слова боюсь произносить. Разве дело в словах?
  - Не обижайся, я должна подумать.
  - Ты меня не любишь?
  - Я ничего не понимаю сейчас, дай мне придти в себя. А сейчас уходи, пожалуйста.
  Юрий ушел, а Майя осталась в смятении и растерянности. У нее не было к Юрию тех чувств, что пьянили и кружили голову при знакомстве с Милославом, и не было необходимости видеть его каждую минуту, как это было с Михаилом. К Юрию она испытывала дружеские чувства. Единственное, что ее согревало, это отношение Юрия к Алеше. Он очень трепетно и бережно относился к мальчику, и Майя подумала: "А так ли важны мои чувства? Для меня сейчас главное - найти отца для Алеши, и Юрий, как никто более, подходит для этой роли. Стоит ли ждать принца на белом коне, и где он, этот принц? Годы идут, я уже не молода. Сколько мужчин не вернулось с фронта, а одной жить очень тяжело. Пожалуй, я выйду за него замуж".
   На другой день, Майя, встретившись с Юрием, сообщила ему о своем согласии стать его женой. Свадьба была скромной, пригласили только близких родных. Через неделю они уехали в Ейск, забрав с собой Алешу. По дороге заехали в Краснодар к матери и сестре Михаила. Увидев внука, мать поставила его перед собой, держа за плечи, и долго разглядывала, ища сходство с сыном. Алеша смотрел с любопытством на незнакомую женщину, которую ему представили, как бабушку. Ему было неуютно под ее испытующим взглядом, и он то и дело оглядывался на Майю, ища у нее поддержки. Наконец, мать Михаила отпустила Алешу со вздохом и, не сказав ни слова, ушла в другую комнату. Надя, извинившись, вышла за ней следом. Она отсутствовала минут десять, а, вернувшись, сказала:
  - Мама не признала в Алеше своего внука. Вы уж ее простите, она совсем плохая стала после Мишиной смерти. Как вы живете, что у вас нового?
  Майя попросила Юрия выйти вместе с Алешей и, глядя Надежде прямо в глаза, ответила:
  - Надя, твоя мама права - Алеша не сын Миши, Миша его усыновил. Миша был моим вторым мужем. Первый, отец Алеши, погиб в день окончания войны. Он был хорошим Мишиным другом. Они дружили втроем: Алешин папа, Миша и Юрий. А неделю тому назад я вышла замуж за Юрия. Вот такие дела. Я дала слово Мише, что Алеша будет носить его фамилию, и я это слово сдержу.
  Надежда изменилась в лице, выслушав Майино признание, и горько произнесла:
  - А ты, Маечка, не промах: мужей меняешь, как перчатки. Ты понимаешь, что ни о каких родственных отношениях после этого между нами не может идти речи. Живи своей жизнью и забудь о нас, как ты забыла моего брата.
  - Надя, ты не права. Я не забыла Мишу и никогда не смогу его забыть. Ты даже не представляешь, как я с ним была счастлива!
  - Оно и видно! Только год прошел, а ты уже нашла ему замену. Уходи, Майя, и забудь дорогу в наш дом! Нам такой родни не нужно.
  Майя поднялась:
  - Мне очень жаль, что все так вышло. В родню я вам не набиваюсь. Раз мы с Алешей вам не нужны...
  - Не нужны, не нужны нам жены, не умеющие помнить, и чужие дети! - ожесточенно закричала Надя. - Уходи немедленно!
  Майя закрыла за собой дверь. Они с Юрием съездили на кладбище, положили цветы на могилу Михаила и в тот же вечер отбыли к месту новой службы Юрия.
   Жизнь с Юрием не заладилась с первых дней. Он оказался страшным ревнивцем: ревновал ее к прошлому, своим друзьям, к незнакомым мужчинам, стоило им сказать Майе комплимент или похвалить ее кулинарные способности. Он не позволил Майе устроиться на работу, и она сидела дома в четырех стенах, все свое время посвящая Алеше и быту. На новом месте Юрий пристрастился к игре в карты и часто по вечерам приводил друзей. Жили Юрий с Майей в небольшой коммунальной комнате, перегороженной цветной занавеской, за которой стояла кроватка Алеши. Мужчины за игрой выпивали и много курили. Табачный дым клубами поднимался под потолок, и Майя тревожилась за здоровье сына. Она пыталась несколько раз поговорить с Юрием, просила его не курить в комнате. В ответ он раздражался:
  - Я не позволю тебе диктовать, как мне жить. Ничего с твоим пащенком не случится, только здоровее будет!
  - Как ты назвал моего сына? - возмутилась Майя.- Какой он пащенок? И что значит это слово?
  - Это значит, что тебе пора родить мне моего сына! Сколько можно кормить чужого приемыша?
  - Вот как ты заговорил! Позволь тебе напомнить, что Алеша получает за отца пенсию, которая только чуть уступает твоей зарплате. Он не приемыш, он мой родной ребенок и, если мы тебе не нужны, я уеду домой! - кипятилась Майя.
  - Кому ты там нужна? И на какие шиши ты поедешь? У тебя же за душой нет ни гроша. Меня сегодня рано не жди.
  Он уходил, а Майя украдкой плакала, чтобы не увидел Алеша. Однажды в дверь постучала соседка и застала Майю в слезах.
  - Пришла к вам знакомиться. Да вы, никак, плачете? Что случилось, Майя Антиповна?
  Майя не в силах была долее носить в себе обиду, и все рассказала. Соседка, молодая женщина, возмущенно заявила:
  - Майя Антиповна, вам нужно идти работать. Алешу можно устроить в детский сад. Тогда вы не будете в зависимости от вашего мужа. Кто бы мог подумать, что он такой домостроевец! Всегда вежливо здоровается, приветливо улыбается, а сам оказывается хамелеоном. Но ничего, мы ему не позволим дебоширить в семье!
  Майя смотрела на соседку с восхищением. Ей пришлась по сердцу горячность, с которой та приняла к сердцу ее обиды. Она спросила:
  - А мы - это кто?
  - Это наш женсовет. Мы, жены офицеров, организовали его для защиты своих интересов. Женам практически негде работать, и они невольно попадают в зависимость от своих мужей. Некоторые офицеры, как и ваш муж, используют эту зависимость не лучшим образом. Мы призываем таких к ответу. Вот что, Маечка, вы позволите мне вас так называть? Ведь мы почти ровесницы. Я беру вас под свою личную опеку. Завтра же договорюсь насчет садика для Алеши и о вашей работе. Кстати, меня зовут Мария Петровна, а для вас просто Маша.
  - Маша, большое вам спасибо! Но я должна посоветоваться с Юрием.
  - А вот этого делать не нужно. Пусть все это будет для него сюрпризом.
   На другой день Мария Петровна сдержала свое обещание и договорилась и насчет садика для Алеши, и о работе для Майи в том же садике поваром. Так у Майи в одночасье изменилась жизнь и появилась подруга, которая сумела призвать Юрия к порядку. Он уже не осмеливался чувствовать себя единоличным хозяином и распорядителем Майиной жизни. Маша, узнав, что Майя хорошо поет, вовлекла ее в художественную самодеятельность и вскоре Майя стала непременной участницей всех концертов и главной солисткой в местном клубе. Ее узнавали на улице, говорили комплименты. Юрий бесился, но задирать жену больше не смел. Майя почувствовала себя птицей, освободившейся от пут. Она похорошела, распрямилась и стала веселой прежней и улыбчивой Майей. Юрий на новом месте не прижился. Ему казалось, что его не ценят, придираются к нему, не продвигают по службе. Это выводило его из равновесия, провоцировало на конфликты с начальством и сослуживцами. Он стал все чаще прикладываться к рюмке. После очередного конфликта руководство части предложило ему подать рапорт об увольнении, что он и сделал. Пришлось из Ейска уехать, хотя Майе страшно этого не хотелось. Ей нравился этот тихий южный городок, где она обрела саму себя, где у нее появились новые друзья, где Алеша окреп, поздоровел, где все складывалось очень удачно, все, кроме карьеры мужа. У Юрия характер оказался тяжелым, и она порой жалела, что связала свою судьбу с ним, но она ждала от него ребенка, а у ребенка должен быть отец. Так считала она. Хватит того, что Алеша растет с отчимом. К тому же, она надеялась, что с рождением их общего ребенка Юрий переменится к лучшему. Ехать решили к родным Юрия, которые жили в городе с нарождающейся химической промышленностью. Брат Юрия работал на крупном заводе председателем профкома и давно звал его к себе. Городу нужны были рабочие руки, была перспектива быстро получить жилье, поскольку шло мощное промышленное и жилищное строительство. В общем, брат рисовал радужные перспективы, и Майя сдалась.
   Новый город поверг ее своим видом в уныние: пески и сосны, длинная центральная улица, по которой дребезжали трамваи, и повсюду новостройки. После Ейска с его обилием зелени и устоявшимся бытом этот город производил жалкое впечатление. И люди были хмурые и неприветливые, часто слышался мат. Семья брата Юрия жила в отдельной просторной двухкомнатной квартире и была рассчитана только на одну семью, состоявшую из самого брата, его жены и двоих детей. Юрий с Майей и Алешей свалились на них несколько неожиданно и, как оказалось, хозяева не были готовы к их длительному пребыванию на той же жилплощади. Василий, брат Юрия, в первый же вечер с ним поссорился из-за какой-то ерунды. У братьев оказались одинаковые характеры, оба были самолюбивы до крайности и выходили из себя по любому поводу. Жена Василия Людмила была полной противоположностью мужа, и Майя легко нашла с ней общий язык и даже подружилась. Когда все уходили на работу, Майя принималась мыть, убирать, готовить еду и к концу дня неимоверно уставала. Беременность она переносила легко и единственное, что ее тревожило, что будет с ними, когда в перенаселенной квартире появится младенец. Михаил обещал помочь им получить на первых порах комнату, но Юрию нужно было получить постоянную прописку и устроиться на работу. А вот с этим Юрий как раз и не спешил. Ему не хотелось идти разнорабочим, а руководящие должности были заняты. Он обращался в военкомат за помощью и там обещали помочь, но пока просили подождать. Юрий целыми днями слонялся по городу, возвращался домой злым и слегка навеселе. Свое раздражение он вымещал на Майе. Именно ее он считал виновной во всех своих несчастьях. Майя молча сносила оскорбления и придирки мужа. Она старалась как можно меньше занимать места в этом доме. Алешу долго не принимали в школу из-за отсутствия прописки, но Василий по своим каналам договорился с руководством школы, и Алешу приняли. Учился он хорошо, и это очень радовало Майю. Он был не по годам серьезным и очень жалел Майю, видя, как отчим к ней несправедлив. Когда он заставал мать в слезах, то подбегал к ней, обнимал ее своими детскими ручонками и шептал:
  - Потерпи, мамочка, я вырасту, стану сильным и никому не позволю обижать тебя.
  Чтобы стать физически крепким и ловким, он записался в секцию самбо. Юрий одобрял занятия Алеши спортом, но внимания мальчику практически не уделял. Чувствовалось порой, что Алеша его раздражает. Мальчик чувствовал неприязненное отношение отчима и платил ему той же монетой. Он не мог простить обид, нанесенных его матери.
   Днем Майя чувствовала себя свободно, но вечером, когда все собирались в одной квартире, она забивалась в угол и мечтала о своей комнате. Однажды Василий отозвал ее в сторонку и сказал:
  - Завтра часов в десять утра пойдешь по этому адресу и захвати с собой табуреточку. Вот держи ордер на комнату, а также ключи от квартиры и комнаты. Запомни: квартира 7, а комната 2. Смотри, не перепутай! Хозяевам комнаты дали отдельную квартиру. Они завтра переезжают. На комнату претендуют соседи. Нужно все сделать тихо и аккуратно. Я еле уговорил начальство дать эту комнату семье брата.
  Ночью Майя почти не спала от волнения. Неужели у них будет свое, отдельное жилье? Пусть с соседями, лишь бы было свое! Утром она договорилась с Алешей, что из школы он придет не домой, а к ней по адресу, проводила взрослых на работу, детей - в школу, а сама отправилась занимать комнату. Хозяйка комнаты, увидев ее, приложила палец к губам и быстро втащила внутрь:
  - Как хорошо, что вы пришли, а то я уже стала нервничать. Машина вот-вот должна подойти... Соседка, как нарочно, долго не уходила, минут за двадцать перед вами только ушла. Вам нужно сразу же поменять замок. Вы купили замок?
  Майя смотрела на нее растерянно: о замке она не подумала. Она достала из сумочки ордер:
  - Вот у меня ордер на эту комнату. Разве может кто-то другой занять ее, раз у меня ордер.
  - Ордер ордером, а бывали случаи, когда люди с ордером оставались ни с чем. Соседи занимали жилье явочным порядком, и выселить их не было никакой возможности. Да, вы не волнуйтесь. Сейчас муж приедет, я его попрошу поменять замок. А что же вы одна?
  - Из школы сынок придет часа через два.
  - А мужа у вас нет разве?
  Майя смутилась:
  - Есть. Но он ушел устраиваться на работу. Ему как раз сегодня назначили придти.
  Ей казалось, что хозяйка видит ее ложь, и от этого чувствовала себя все хуже. Но женщине было не до нее. Она в последний раз проверяла, надежно ли завязаны узлы на тюках, все ли уложено как надо. Майя с тоской думала о том, как они проведут предстоящую ночь. Нужно будет привезти постель, а сама она этого не сможет сделать. Одна надежда, что Алеша сумеет ей как-то помочь. Подошла машина, и бывшие хозяева комнаты начали споро грузить вещи. И скоро в комнате осталась одна табуретка, на которой сидела Майя. У нее затекли ноги, и она встала, чтобы немного размяться. В комнату заглянул мужчина и протянул ей замок с ключами:
  - Жена велела вам передать. Вставить замок есть кому?
  Майя посмотрела на него растерянно и сказала:
  - Нет. Сколько я вам должна за замок?
  - Ничего не должна, я вам его дарю на удачу!
  - Спасибо, - прошептала Майя и почувствовала, что в носу что-то защипало, и на глазах показались слезы.
  - А вот плакать не стоит. Я сейчас вам быстро замок вставлю. В вашем положении вам нельзя огорчаться, а то малыш родится капризным.
  Мужчина ловко поменял замок и протянул Майе ключи:
  - Ну, хозяюшка, счастья и добра вам на новом месте! Соседи у нас хорошие, вы с ними быстро подружитесь. Я пошел, а то меня, поди, заждались внизу. До свиданья!
  - До свиданья, - ответила Майя и подошла к окну.
  Окно выходило на центральную улицу, по которой с веселым звоном катились трамваи, неспешно шли пешеходы. Вид улицы отвлек Майю от грустных размышлений. Она решила вымыть полы. В ванной она нашла ведро с тряпкой и принялась за работу. Вымыв полы, Майя осмотрелась. Комната ей понравилась: большая, прямоугольная с двумя светлыми окнами. "Стол я поставлю у окна, вот здесь будет стоять Алешина кровать, здесь мы с Юрием будем спать, а для малыша подойдет вот этот угол - и от окна далеко, и рядом с нашей кроватью. Удобно будет вставать". Ей не верилось, что наконец у ее семьи появился свой угол, где она будет полновластной хозяйкой. Она устала от каждодневных ссор Юрия и Василия, которые по поводу и без повода взрывались во взаимной вражде, устала быть незримой тенью в чужой семье. Здесь, она надеялась, все будет иначе. И Юрий успокоится, и Алеша не будет чувствовать неловкости и стеснения.
   Послышался скрип открываемой двери, и Майя выглянула из двери своей комнаты. В прихожую вошла полноватая женщина средних лет, довольно миловидная. В руках у нее были тяжелые сумки. Она с удивлением уставилась на Майю:
  - Вы кто и как сюда попали?
  Майя вышла за дверь и осторожно ее прикрыла, прислонившись к закрытой двери спиной:
  - Здравствуйте! - приветливо сказала она. - Я ваша новая соседка. Давайте знакомиться, меня зовут Майя Антиповна.
  У женщины округлились глаза:
  - А куда делись Демины?
  - Им дали отдельную квартиру, и они час тому назад переехали.
  - Как же так! - вдруг запричитала женщина. - Ведь они обещали мне сказать о дне переезда, чтобы я сумела занять эту комнату. Мы вчетвером ютимся в комнате, меньшей, чем ваша, и так надеялись, что после отъезда Деминых вся квартира будет наша. А теперь вон как получается! И большая у вас семья?
  - Я. муж и сын Алеша, еще ждем маленького.
  - Это я заметила, - кивнула женщина на Майин живот. - Ай да, Демины, ну удружили, так удружили! А ордер у вас есть?
  - Конечно.
  Майя с готовностью достала ордер из сумки и показала соседке. Та внимательно его рассмотрела и вернула Майе.
  - Значит, Майя Антиповна? Что ж, будем знакомы: меня зовут Ангелина Матвеевна. Сынок-то у тебя большой?
  - Десять лет.
  - Значит, подружится с моими девчонками. Одной из них тоже десять, а другой - двенадцать. Они у меня бедовые - палец в рот не клади! А твой не озорник часом?
  - Нет, Алеша у меня серьезный мальчик, спокойный и послушный.
  - Ты давно здесь сидишь?
  - С десяти часов утра.
  - Голодная, поди? Пойдем, я тебя чаем напою. Да, ты не стесняйся! Тебе нельзя голодать. А мужик твой где, на работе?
  - Пошел как раз устраиваться.
  За чаем Ангелина Матвеевна расспросила Майю, откуда они, давно ли приехали в город, чем занимались раньше. Майя сразу почувствовала себя с этой женщиной легко и просто, и все рассказала о себе, своей семье.
  - Эк, тебя откуда к нам забросило! Повидала ты нашу землю-матушку, всю проехала из края в край. А я, окромя этого города, ничего в своей жизни не видела. Здесь родилась, здесь, видно, и помирать придется.
  - Рано вам еще о смерти думать.
  - Э, не скажи! О смерти думать никому не рано. Если бы человек почаще задумывался о ней, многого зла на земле не было. Сама подумай, зачем скопидомить, скаредничать, если с собой ничего не возьмешь? Зачем подличать, зло творить? Так-то вот, голубушка!
   Пришел из школы Алеша и робко переступил порог комнаты, оглядываясь по сторонам:
  - Мама, мы теперь здесь будем жить? Здорово! А когда мы перевезем мебель? Мама, а где будет стоять мой стол? А где я буду спать?
  - Вот привезем мебель и будем решать, как ее расставить. Ты голодный, наверно?
  - Есть немного. А ты что приготовила на обед?
  - Пока ничего. Давай с тобой закроем комнату и пойдем в столовую, я тебя накормлю как следует. А потом будем решать вопрос с переездом. Нужно дождаться дядю Василия. Я даже не знаю, где находится сарай, в который сгрузили нашу мебель, и жива ли она.
   На другой день Василий заказал машину, прислал грузчиков. Юрий тоже помогал паковать вещи и грузить их. К вечеру комната обрела жилой вид, а Майя валилась с ног от усталости. В выходной решили устроить новоселье, на которое пригласили помимо семьи Василия соседей. Майя напекла пирогов, сварила холодец, сделала винегрет, отварила картошечку, разделала селедочку. Для этого случая у нее было припасено две бутылочки "Столичной". Новоселье удалось наславу. Ангелина Матвеевна оказалась певуньей, и они с Майей перепели все песни, какие знали. Муж Ангелины Матвеевны играл на гармошке, и гости весело плясали под незатейливую музыку. Дети играли в фанты и прятки. Алеша подружился с дочками Ангелины Матвеевны Любой и Зиной, и они не докучали родителям и не мешали им веселиться. Расходились по домам гости поздно. Василий, прощаясь, сказал, обращаясь к Юрию:
  - Завидую тебе, брат. У тебя не жена, а золото: и красавица, и хозяйка знатная, и певунья. Смотри, какой в комнате уют навела! Береги ее! - и, повернувшись к Майе, добавил - ублажила ты мою душеньку, Майя Антиповна, и угощеньем, и песнями. А уж пироги у тебя - выше всяких похвал, век таких не едал!
  Майя расцвела в улыбке. Когда гости ушли, она повернулась к Юрию:
  - Как хорошо погуляли, правда?
  И осеклась. Юрий стоял чернее тучи. Майя испуганно смотрела на него:
  - Что случилось? Тебе плохо?
  В ответ услышала раздраженное:
  - Зато, я вижу, тебе хорошо! Красавица, певунья! - передразнил он брата. - Что ты перед всеми выставлялась?
  - Юра, ты что? Ведь новоселье у нас! Люди пришли на веселье, а не на похороны!
  - А ты и рада стараться! И, что живот уже на нос лезет, забыла, все девочку молодую из себя строишь! Убирай, давай живее со стола, я спать хочу!
  Майя убирала со стола и глотала слезы обиды. Она так старалась заслужить похвалу мужа, а вместо этого получила незаслуженный нагоняй.
   Василий помог брату устроиться на завод администратором заводской футбольной команды, и Майя отдыхала душой в часы, когда мужа не было дома. Майя не понимала, как Юрий относится к ней: то он бывал необычайно нежен и твердил ей о своей вечной любви, то взрывался такой волной ненависти, что она терялась и не знала, в чем она провинилась перед ним, чем вызвала его яростную вспышку. Летом она родила сына Виталика, но его появление на свет почти ничего не изменило в отношениях с Юрием. К сыну он был равнодушен. Виталик рос беспокойным и плаксивым, и часто ночью, когда сын заходился в истошном крике, Юрий недовольно говорил:
  - Уйми его! Мне утром на работу идти, а при его воплях я не могу спать нормально!
  Майя заворачивала Виталика в одеяло и выходила с ним на улицу, чтобы не тревожить соседей. Она садилась на скамейку и качала сына, качала, пока он не затихал. Тогда она возвращалась домой и ложилась спать сама, но спала чутко, просыпаясь при каждом шорохе. Она боялась, что Юрий опять будет недоволен. О себе она не думала. Она дошла до того, что засыпала на ходу. Алеша жалел мать и, приходя из школы и пообедав, уходил с братом гулять, чтобы Майя могла часок-другой вздремнуть. Алеша и в магазин ходил, и пеленки стирал и помогал купать Виталика. Его не нужно было ни о чем просить. Он видел, как тяжело приходится матери, и старался изо всех сил ей помочь. Майя в минуту отдыха обнимала Алешу, гладила его волнистые волосы и шептала:
  - Сыночек мой родной, утешение мое, радость моя, что бы я без тебя делала? Я так тебе благодарна за все!
  Алеша смущался:
  - Ну, что ты, мама! Я же вижу, как тебе достается с этим маленьким горлапанчиком. Ничего, Виталька вырастет, и я его буду водить в детский сад, а ты пойдешь работать. Тогда отец не будет иметь над тобой никакой власти, ты будешь независима. Я вырасту большим и не позволю ему обижать тебя!
  - Да, он и не обижает, он по-своему любит меня. Просто такой характер у человека. Ты только, Алешенька, не копи в себе недобрые чувства, это грех.
  - А не грех обижать жену, которая для него старается? Нет, мама, за себя нужно уметь постоять и, если ты этого сама не можешь сделать, я буду твоим защитником!
  - Ах, ты мой Аника-воин! Иди лучше уроки делай, а то нахватаешь троек.
  - Не нахватаю! Я учусь хорошо, и буду учиться еще лучше, чтобы потом пойти в институт. Вот буду инженером, и ты, мамочка, ни в чем не будешь нуждаться!
  У Майи теплело на душе от слов сына, и предательская влага подступала к глазам.
   Виталик подрос, и Майя решила пойти работать, но, едва она заикнулась об этом Юрию, как тот поднял истошный крик:
  - Ты сама до этого додумалась или подсказал кто? Моя жена работать не будет! Мой сын должен воспитываться матерью, а не чужими равнодушными тетками, понятно?
  - Но, Юра, все дети ходят в детский сад, там с ними занимаются, они учатся общаться со сверстниками. И Алеша у меня ходил в садик. Я буду работать, и нам легче будет материально. Я же вижу, как ты бьешься на работе, - старалась Майя подольстить Юрию.
  - Ничего не желаю слышать, понятно?
  Но тут в разговор вступил Алеша:
  - Неправильно ты говоришь. Мама должна идти работать, должна быть среди людей!
  - А тебя, пащенка, никто не спрашивает! Занимайся своим делом и в разговоры взрослых не суйся, а то я живо заткну тебе твой рот! - и Юрий направился с угрожающим видом к Алеше. Он вдруг с удивлением заметил, что пасынок за последнее время заметно вырос, возмужал, но все же еще был юнцом, у которого только начали пробиваться тонкие усики.
  Майя бросилась к сыну и загородила его собой:
  - Остынь, Юра! Он ребенок и не понимает, что говорит. Алешенька, замолчи, я прошу тебя!
  - Мама, что ты перед ним унижаешься? Я уже не ребенок и могу постоять и за тебя и за себя! Пусть только подойдет, я ему живо башку проломлю!
  В руках у Алеши очутился массивный металлический кубок. И это возымело неожиданное действие на Юрия:
  - Ладно, Алеша, успокойся! Мы оба погорячились, поставь кубок на место. Вот уж никогда не думал, что мне будут угрожать моей же наградой.
  И он рассмеялся искусственным смехом, а глаза оставались злыми и напряженными. Алеша стоял в решительной позе и не опускал руку с кубком:
  - Дай обещание, что никогда не будешь обижать маму и позволишь ей пойти работать. Хватит ей быть служанкой для всех!
  - Делайте, что хотите! Хочет работать, пусть идет работать, но я уверен, что много она не проработает. Женщина должна быть дома и заниматься хозяйством и детьми.
   Так Майя пошла работать. Она устроилась в соседний магазин в отдел соки-воды. Работа была не из легких. Ей приходилось в течение двенадцати часов стоять на ногах, самой перекатывать тяжелый баллон с газом, таскать банки с сиропом и под струей холодной воды мыть стаканы. График работы был семь к семи. Целую неделю нужно было выдерживать этот изнурительный марафон, но зато потом целую неделю посвящать семье. В отделе нужно было вдобавок торговать фасованной продукцией, пивом и вином на разлив. На работе у нее не было свободной минуты. Людям нравилась приветливая улыбчивая продавщица в безупречно белом накрахмаленном халате и чепце, кокетливо надетом на пышные волнистые волосы. У нее появился дополнительный приработок в виде пивных пустых бутылок, оставляемых покупателями на прилавке в качестве благодарности. К тому же, и вино на разлив приносило доход. Майя стала материально независима от Юрия, и поэтому она легко сносила все тяготы и неудобства. Как-то Юрий подошел к ее отделу, минуя очередь. Из толпы раздались недовольные крики.
  - Это моя жена, понятно? - огрызнулся он.
  - Это она тебе дома - жена, а здесь ты рядовой покупатель, как и мы. Становись в очередь! - крикнули сзади.
  Юрий побагровел:
  - Ах, рядовой покупатель? Я вот сейчас заберу ее домой, и тогда узнаете, рядовой я покупатель или все же муж, хозяин своей жены.
  - Ишь ты, домостроевец какой выискался! - недовольно зашумели мужчины. - Вот и иди домой, не мешай человеку работать!
  Майя попробовала урезонить Юрия:
  - Ну что ты, в самом деле! Пивка хочешь?
  - Я хочу, чтобы ты бросила эту чертову работу!
  Он все больше входил в раж. На шум вышел заведующий магазином, моложавый представительный мужчина:
  - Что случилось, Майя Антиповна? Гражданин, чем вы недовольны? Пройдемте в мой кабинет и объяснимся.
  - А ты кто такой? - еще более взъярился Юрий.
  - Я заведующий. Вы мешаете моему работнику работать.
  - Ваш работник - моя жена! Я не хочу, чтобы она у вас оставалась работать. Это место не для нее!
  - Вот и пойдемте, обсудим этот вопрос, как мужчины, в моем кабинете. Видите, сколько собралось покупателей! Работайте, Майя Антиповна, спокойно.
  И он увел Юрия с собой. А у Майи от стыда за мужа и пережитого волнения щеки пламенно алели, а руки подрагивали мелкой дрожью. Пожилой мужчина, заметивший ее состояние, сказал:
  - Не тушуйся, дочка! Нас мужиков-дураков не переделаешь! Видно, любит тебя сильно, раз ревнует.
  - Это ты, отец, правильно сказал, что муж у нее дурак. А, впрочем, такую красавицу не грех ревновать. Я и сам бы на его месте ох как взревновал, да мне такая краля не досталась!
  В толпе беззлобно захохотали. Улыбнулась и Майя. Она с тревогой ждала очередного появления Юрия, но он пришел миролюбиво настроенным и даже встал в очередь. Майя была благодарна заведующему, что он сумел успокоить Юрия. Домой она пришла тяжело нагруженная сумками с продуктами. Едва она открыла дверь в комнату, как ее встретил кулак мужа. От неожиданного удара она охнула и стала оседать на пол, из глаз посыпались искры. А Юрий размахнулся еще раз и ударил ее снова в лицо, потом переступил через нее и ушел из дома. Дети мирно спали и не видели этой безобразной сцены. Майя не могла даже заплакать в голос, чтобы их не разбудить. Она собрала выпавшие из сумок продукты и пошла в ванну, чтобы смыть кровь с лица и одежды. Из своей комнаты выглянула Ангелина Матвеевна. Увидев Майино разбитое лицо, она шепотом спросила:
  - Что случилось, Майя Антиповна? Кто это тебя так разделал?
  - Я во дворе споткнулась о камень, упала и лицом ударилась прямо о скамейку. Хорошо, что сегодня последний день работала. Может, за неделю пройдет все.
  - На скамейку, говоришь? Что-то непохоже. А куда ушел твой благоверный?
  - Мусор понес выносить.
  Майя старалась отвечать односложно, чтобы Ангелина Матвеевна скорее ушла к себе, но та не торопилась. Она принесла из кухни флакон с темной жидкостью, намочила ватку и дала Майе приложить к лицу:
  - Ты подержи подольше, помогает от синяков. Сама не раз так лечилась. Мой-то мужик раньше сильно озоровал, избивал меня почем зря. Вот и держала всегда в холодильнике это средство. Мне его покойная соседка дала. Синяки совсем не пройдут, но не такие страшные будут. А мужику своему воли не давай. Я своего отвадила, забыл теперь, как на меня руку поднимать. Я ведь его чуть топором не зарубила. Вот так, девонька! Семейная жизнь она сложная, все в ней бывает. И не таи в себе беду свою, ты поговори со мной. Тебе же легче станет. А будешь в себе держать, так болезни разные наживешь.
  От сочувствия Ангелины Матвеевны Майе стало легче, но откровенничать она не стала. Майя считала, что семейный сор на люди выносить негоже. Она поблагодарила Ангелину Матвеевну и, сославшись на усталость, ушла к себе. Ей очень хотелось разрыдаться, но она сдержалась, посмотрев на спящих сыновей. "Алеша стал совсем взрослым" - подумала она и стала раздеваться. Она спала, когда пришел Юрий, и, грубо растолкав ее, улегся рядом. Он уснул, а она лежала рядом без сна, заново переживая незаслуженную обиду.
   Утром Алеша увидел ее разбитое лицо и испуганно спросил:
  - Мама, что случилось? Почему у тебя под глазами синяки и разбиты губы?
  Средство Ангелины Матвеевны немного помогло, но вид у Майи был довольно устрашающим. Она попыталась улыбнуться распухшими губами и, чтобы успокоить сына, повторила вчерашнюю версию о том, что споткнулась и ударилась лицом о скамейку во дворе. Юрий лежал, отвернувшись к стене, и делал вид, что спит.
  - Мама, тебе больно? Чем я могу тебе помочь? - заботливо вопрошал Алеша.
  - Все уже хорошо, сыночек, не волнуйся. Мне вчера Ангелина Матвеевна примочки делала, и они немного помогли. Сегодня я повторю эту процедуру. Ты заведешь Виталика в сад, а то мне в таком виде неудобно появляться на улице?
  - Конечно, мама.
  - Иди, умывайся, а я пока разбужу Виталика и приготовлю завтрак.
  Майя делала привычную работу, а в душе не угасала обида: "За что он со мной так, что я сделала ему не по нраву? Ишь, лежит, вылеживается, делает вид, что никак проснуться не может! Стыдно, наверно, глазоньки поднять бесстыжие!"
  Алеша с Виталиком ушли, и только после этого встал и Юрий, стараясь не глядеть на Майю. Она ушла в кухню, чтобы не раздражать его и стала готовить обед. Он умылся, побрился и, зайдя в кухню, грубо спросил:
  - Пожрать чего-нибудь дадут в этом доме или мне голодным идти?
  Майя, не ответив ему, ушла в комнату. Он пошел за ней с виноватым видом:
  - Майя, ты не сердись на меня. Я виноват, но ты тоже хороша! Думаешь, мне приятно выслушивать от твоего начальства, какая ты замечательная женщина? Может, у тебя с ним шуры-муры, а? Что-то уж он больно тебя нахваливал. Ну, приревновал я тебя вчера, вот и не сдержался. Не нравится мне твоя работа: целый день, как на выставке, перед мужиками! Уходи с работы, прошу тебя по-хорошему!
  - Нет, мой милый, и не проси даже! Хватит мне быть твоей бессловесной тенью! И рук своих поганых на меня больше не смей поднимать, а то сонного тебя, как Василиса своего любовника когда-то, порешу! Ангелина Матвеевна меня подговаривает в партком на тебя жалобу написать, пусть у вас узнают, какой ты коммунист. И напишу, а потом подам на развод. Мальчишки уже подросли, и мы без тебя обойдемся.
  Лицо Юрия изменилось, и он неожиданно для Майи упал на колени и пополз к ней, протягивая руки:
  - Маечка, не губи! Прости меня, окаянного! Клянусь, что я тебя больше пальцем не трону, только не ходи в партком и не подавай на развод!
  Майя не верила своим глазам: ее ли это муж Юрий? Всегда такой высокомерный и чванливый, он в один миг превратился в жалкого и никчемного труса. Она бросила ему, выходя из комнаты:
  - Встань, не позорься! Я тебя предупредила, а там поступай, как знаешь. Иди, завтракай, да уходи, чтобы глаза мои тебя не видели!
  Он поспешно встал с колен и поплелся за ней на кухню. Она положила ему на тарелку еду, а сама ушла, чтобы не расхохотаться ему в лицо. В течение дня, когда она вспоминала Юрия на коленях, улыбка трогала ее губы. На какое-то время Юрий притих, и в доме воцарилось спокойствие. К концу недели синяки почти сошли. Майя с Юрием практически не разговаривала, а он изо всех сил старался вернуть ее расположение. Приносил цветы, подарил духи "Красная Москва", коробку шоколадных конфет. Майя принимала его подношения, с равнодушным видом откладывая их в сторону. Она нащупала слабую струнку у своего мужа, но не торопилась ею воспользоваться.
   Однажды Юрий заискивающе сказал:
  - Маечка, у тебя завтра выходной совпадает с общим выходным. Постарайся приготовить небольшое застолье: свари холодец, испеки пирожков. У нас будут гости, от которых зависит решение нашего квартирного вопроса. Майя, хватит, пожалуйста, играть в молчанку! Я все понял и клянусь, больше подобное не повторится!
  - Ладно, не волнуйся ты так. Когда будут гости и сколько?
  - Будет Василий с Людмилой и заместитель директора завода по жилищным вопросам и кадрам тоже с женой. Коньячок и водочку я куплю сам, а ты похлопочи насчет всего остального. Алешу с Виталиком отправь к Василию с ночевкой, хорошо? А придут они часика в три, успеешь?
  Майя очень любила принимать гостей, возиться с тестом, придумывать новые блюда. В последнее время они с Юрием никуда не ходили, и к ним никто не приходил. Она обрадовалась возможности познакомиться с новыми людьми. С вечера она поставила варить холодец, замесила тесто и провозилась до трех часов ночи, но холодец остывал на балконе, а пироги пышные и румяные были накрыты до поры, до времени вышитыми рушниками, чтобы "отпыхнули", как любила говорить сама Майя. К приходу гостей все было готово: колбаса и сыр нарезаны, салаты приготовлены и разложены в красивые салатники, пирожки аппетитно смотрелись на самом видном месте стола, в духовке румянилась запеченная курица, переложенная ломтиками картофеля, обильно политого сметанным соусом. Гости пришли в точно назначенное время. Заместитель директора Савватей Миронович был истинно русским богатырем. Про таких говорят: косая сажень в плечах. У него была густая седовласая шевелюра, как у льва грива. Жена едва доставала ему до плеча. Это была улыбчивая круглолицая женщина с ямочками на щеках и озорным блеском в глазах, слегка полноватая для своих лет. Полнота ее не портила, а придавала удивительную уютность всему ее облику. Она с порога бросила критический взгляд на стол и пришла в восхищение:
  - Это кто же сотворил такое чудо?
  В это время с кухни вошла Майя, неся большое блюдо, в центре которого красовалась румяная курица, а по краям блюда был разложен картофель в сметанном соусе, украшенный веточками укропа и петрушки.
  - Дорогие гости, прошу к столу!- громко проговорила Майя и приветливо всем улыбнулась.
  - Юрочка, это твоя жена? Давайте знакомиться, дорогая: меня зовут Юлия Афанасьевна, а это мой муж - Савватей Миронович. Да вы просто красавица, а уж хозяйка - выше всяких похвал! Правда, Саввушка?
  - Это точно! Вот и не верь после этого в сказку про Василису Премудрую! Такое чудо сотворила! И сама, словно чудо! Позвольте я вас, голубушку, расцелую!
  И он звонко расцеловал Майю в обе щеки. Жена его весело засмеялась:
  - Савва, смотри, не перепугай хозяйку своим темпераментом!
  Василий тут же подхватил:
  - Я говорил вам, Савватей Миронович, что у брата жена - и хозяйка образцовая, и красавица, а уж поет как!
  Майя посмотрела на Юрия, который стоял с каменным выражением лица, и, чтобы разрядить обстановку весело сказала:
  - Приглашая, хозяин, дорогих гостей к столу!
  За столом в адрес Майи продолжали сыпаться комплименты. Гости по достоинству оценили ее кулинарные способности. Когда все насытились и изрядно выпили, Савватей Миронович сказал Василию:
  - А где у нас гитара, Василек? Ты не забыл ее?
  - Никак нет, - хохотнул Василий и принес из общего коридора гитару, перевязанную голубым бантом. Савватей Миронович бережно принял гитару и ласково провел рукой по ее корпусу. Он негромко тронул струны и запел, слегка прикрыв глаза и наклонив вбок голову:
   Я встретил вас, и все былое
   В отжившем сердце ожило...
  У него был не лишенный приятности баритон и полное понимание того, что и о чем он поет. Майя была захвачена красотой слов романса, она слышала его впервые. Непонятная истома охватила все ее существо, проникла в душу, пробудила в ней глубинные истоки нежности и желания любви такой же всепоглощающей, как та, о которой пел Савватей Миронович. Она закрыла глаза, чтобы окружающие не увидели ее волнения и не догадались о том, что она чувствует и переживает. "Как должна быть счастлива женщина, которой посвящают такие слова, какой она должна быть необыкновенной, чтобы после многолетней разлуки вызвать столь сильные чувства, как и в молодые годы!" - думала Майя. В груди у нее сладко щемило, а к глазам подступали благодатные слезы. Она не замечала, что щеки ее влажны. Когда Саввтей Миронович закончил петь, Майя воскликнула:
  - Боже, как прекрасно! Что это вы пели?
  - Это романс "Я встретил вас", - пояснила Юлия Афанасьевна. - Я тоже не могу его слушать без слез. Как раньше умели высказать словами самое сокровенное, не правда ли?
  Майя кивнула головой в знак согласия. Она не могла говорить от полноты переполнявших ее эмоций.
  - А теперь пусть Майя нам споет, - попросил Василий.
  Майя смутилась, она была не готова петь перед малознакомыми людьми после такого блестящего, по ее мнению, исполнения. Она вопросительно посмотрела на Юрия, как бы ища у него поддержки, но Юрий сурово сказал:
  - Пой, чего уж там ломаться!
  И Майя запела свою любимую песню "Услышь меня, хорошая". Савватей Миронович ей подыграл на гитаре, и получилось очень светло и задушевно.
  - Майя, вам нужно участвовать непременно в самодеятельности. Нельзя зарывать такой талант в землю! У нас в городе от нашего завода есть прекрасный дворец, там работает много всяких кружков. Есть и такие, где учат петь.
  - Спасибо за приглашение, но я не смогу ходить туда. Я работаю неделю через неделю с восьми утра и до десяти вечера. А потом дом, семья, дети.
  - А это уж забота Юрия создать для вас подходящие условия. У вас просто замечательный голос и внешность, подходящая для сцены. С такими данными грех сидеть дома!
  Майя взглянула на Юрия и поразилась мрачному выражению его лица. Чтобы перевести разговор в другое русло, она предложила:
  - Давайте пить чай с пирогами!
  Майя с Людмилой принесли гостям чай, и снова в адрес Майи посыпались хвалебные слова, теперь уже по поводу ее бесподобных пирогов. Юлия Афанасьевна заявила:
  - Маечка, я к вам как-нибудь приду, и вы научите меня печь такие пироги!
  Расходились гости далеко за полночь. Прощаясь с хозяевами, каждый старался сказать Майе что-нибудь приятное, и она, смущаясь, говорила:
  - Спасибо вам, совсем вы меня захвалили. Так недолго и зазнаться!
  Как только за гостями закрылась дверь, Юрий недовольно проворчал:
  - Любишь ты перед гостями выпендриться. Слова никому не дала сказать, трещала, как сорока без остановки!
  Майя с изумлением посмотрела на мужа, но промолчала и стала убирать со стола. Она сновала из комнаты в кухню, а Юрий ходил за ней и ворчал, что неплохо бы ей у Людмилы поучиться скромности и умению вести себя в компании. Майя закусила губу, чтобы не ответить ему резкостью. Она решила не ввязываться в бессмысленный разговор и не провоцировать Юрия на скандал.
  Когда она закончила мыть посуду и расставила все по местам, она сказала примирительно:
  - Пойдем спать, день был трудный, и я устала.
  - Иди, спи, а я пойду, прогуляюсь.
  - Куда ты, на ночь глядя?
  - Не твое дело! Меня скоро не жди!
  Он хлопнул дверью и ушел. Майя, не торопясь, разделась и легла, но сон бежал от ее глаз. "Почему Юрий стал таким раздражительным, почему он всегда всем недоволен? Я ли не стараюсь, чтобы у нас все было, как у людей? Как бережно относится к своей жене Савватей Миронович, какие они дружные! Я даже Людмиле порой завидую. Василий хотя бы не грубит ей при людях, хотя характер - тоже не сахар. Почему, почему он так переменился ко мне? А как ухаживал! Если бы не было Виталика, развелась непременно, но сын должен иметь отца. Хватит того, что Алеша растет, не зная отцовской ласки. Наверно, мое женское счастье закончилось вместе со смертью Миши. Вот тот любил меня по-настоящему. Наверно, не бывает так, чтобы была сплошная радость, все чередуется. Недаром говорят, что жизнь полосатая, но что-то последнее время в ней все больше серые полосы, а радужных мало. Нет, не буду гневить судьбу. У меня хорошие дети, вот о них я и должна думать в первую очередь. А любовь, видно, уже не про меня". Она не слышала, как и когда пришел Юрий. Усталость взяла свое, и она заснула крепким сном.
   После этого вечера к Майе зачастила Юлия Афанасьевна, и в короткое время они стали подругами. Юлия Афанасьевна рассказала Майе, что несколько лет тому назад они с мужем потеряли единственную любимую дочь и теперь растят маленького внука. У дочери была большая любовь, но вмешались посторонние люди и внесли разлад в отношения молодых супругов. Дочь осталась одна и не захотела жить без любимого человека. Вот тогда-то и поседел в одну ночь Савватей Миронович, когда вынимал из петли тело дочери. Майя слушала исповедь подруги со страхом и глубоким сочувствием, и в сравнении с этой трагедией собственные неприятности казались ей уже не такими большими и серьезными. Майя старалась помочь Юлии Афанасьевне в бытовых вопросах и закупала в магазине продукты не только для себя, но и для подруги. Та, в свою очередь, вызвалась помочь Майе в решении жилищной проблемы. Она удивлялась, как они все помещаются в одной комнате.
  - Вот потому вы и ссоритесь с Юрием, что вынуждены жить в тесноте. А было бы у вас две комнаты, все проблемы были решены: разошлись по комнатам и не мозолили бы друг другу глаза, - говорила Юлия Афанасьевна. - Савватей Миронович говорил, что скоро будут сдавать новый дом недалеко от вас. Я похлопочу, чтобы вас не забыли включить в число первоочередников. Юрий - бывший военный и имеет преимущественное право на жилье.
  Майя смотрела на подругу благодарными глазами и горячо шептала:
  - Уж мы вас отблагодарим непременно, только помогите!
  - Что ты, что ты! Какая благодарность! И заикаться не смей!
   Где-то через полгода после этого разговора Юлия Афанасьевна сказала:
  - Завтра тебе нужно приехать на завод к Савватею Мироновичу за ордером. Только я очень прошу ничего не говорить соседям. И переезжать придется тоже тайком, чтобы соседи не заняли вашу комнату. Иначе можете остаться без квартиры, поняла?
  - Все поняла. Я даже Юрию и Алеше не скажу, чтобы не проболтались, а, когда ордер будет на руках, тогда и начнем тайком собираться.
  - Савва тебе скажет, кто будет въезжать в вашу комнату, и вы между собой договоритесь обо всем.
  Майя еле дождалась утра. Утром она забежала на работу и попросила отгул на три часа без объяснения причин. Заведующий поворчал, но все же отпустил ее. Савватей Миронович встретил ее очень приветливо, напоил крепким чаем, расспросил о житье-бытье, а потом вручил ей заветную бумажку, дающую право на отдельную квартиру, со словами:
  - Не забудь пригласить на новоселье и побольше своих знаменитых пирожков напеки, да бутылочку горячительного не забудь!
  - Спасибо вам огромное! Конечно, новоселье за мной; вы с Юлией Афанасьевной для меня - самые дорогие люди.
  - Так уж, и самые, - хохотнул Савватей Миронович. - Ты погоди, не спеши. Я сейчас тебя познакомлю с женщиной, которая въедет в твою квартиру, и вы обо всем договоритесь.
  Он нажал на звонок, и вошла молоденькая секретарша.
  - Лиля, позови, пожалуйста, Наталью Петровну.
  Майя и Наталья Петровна быстро обо всем договорились. Из кабинета Савватея Мироновича Майя вышла с легким головокружением. Она смотрела на невзрачный листок бумаги, обладающий такой властью - наделять людей благоустроенным жильем, свободным от соседей и любых других посторонних лиц. Она прижала листок к губам, поцеловала его и, поспешно спрятав в сумочку, поспешила домой. Переезд прошел без каких-либо осложнений, если не считать обиды Ангелины Матвеевны, которой в очередной раз не удалось занять освобождавшуюся комнату. Она пришла в тот момент, когда Майя отдавала ключи от комнаты Наталье Петровне.
  - Так, так, соседушка! Вроде жили мы дружно одной семьей, а уезжаешь по-воровски. Негоже так! Кстати, тебе пришло письмо.
  Майя вспыхнула, словно маков цвет, взяла из рук Ангелины Матвеевны письмо, сунула его в карман, даже не посмотрев от кого оно, и в свое оправдание только и смогла сказать:
  - Не по своей воле так поступаю. Прости меня, Ангелина Матвеевна! Я непременно пришла позднее повиниться, если бы ты не пришла сейчас. Придешь ли на новоселье?
  - Приду, если позовешь. Да, ты не волнуйся, я на тебя зла не держу. Я даже рада за тебя. Дойдет и мой черед когда-нибудь. Будь счастлива на новом месте! А кошку, захватила ли кошку? Ее нужно первой запустить в комнату, чтобы счастье в доме было.
  - Захватила, захватила! Спасибо тебе за все, Ангелина Матвеевна! Ты была замечательной соседкой и мне доброй подругой.
  - Ладно, уж! - махнула рукой Ангелина Матвеевна, - если что было не так, не серчай.
  Голос ее дрогнул. Они обнялись, расцеловались, и Майя с легким сердцем спустилась вниз к ожидавшей ее машине с вещами. До этого момента ее угнетало сознание, что она по отношению к Ангелине Матвеевне поступает не по-дружески. Они несколько лет прожили в одной квартире, деля вместе и радости, и горести. А обстоятельства сложились таким образом, что она до последнего момента должна была таиться от соседки, не раз утешавшей ее в трудных жизненных коллизиях. Сейчас словно тяжелый груз свалился у Майи с души.
   Впервые в жизни у Майи была отдельная квартира, и она трудилась над ее обустройством без устали в течение всех своих выходных дней. В суматохе переезда она совершенно забыла про письмо и обнаружила его, собираясь на работу. Письмо было от Агаши. Майя торопливо вскрыла конверт и пробежала глазами по строчкам письма. Брови у нее изумленно поднялись, а глаза засветились радостью. Она бросилась в спальню и затормошила Юрия:
  - Юра, Юра, радость какая! Агаша пишет, что Милослав жив. Он долго был между жизнью и смертью, а друзья посчитали его погибшим и написали об этом мне. Но он выжил, представляешь - выжил! Столько времени прошло, и он объявился!
  - Чему ты радуешься, дура? Ты забыла, чью фамилию носит Алеша? Уж не хочешь ли ты со своим бывшим муженьком возобновить отношения? Может, все же вспомнишь, что ты моя жена?
  Он сделал особое ударение на слове "моя".
  - Юра, что ты такое говоришь! Это ведь твой друг! Разве ты не рад, что он жив? О каких отношениях ты говоришь? Он Алешин отец и имеет право видеться с сыном.
  - Уж не хочешь ли ты пригласить его в гости? Этого только не хватало! Никогда, слышишь, пока я жив, этого не будет! Я не позволю тебе ставить меня в двусмысленное положение! Да, он был мне другом, но перестал им быть, как только стал твоим мужем. В любви каждый за себя, и здесь дружба в расчет не берется! Из нас троих меня ты выбрала в последнюю очередь. Я это хорошо помню. Не мешай мне спать! Ты, кажется, спешила на работу?
  И он отвернулся к стене. Майя постояла мгновение, потом взглянула на часы и опрометью выбежала из дома. Только на улице она перевела дыхание. Реакция Юрия на известие о воскрешении Милослава поразила ее до глубины души. Какой же он эгоист и бесчувственный чурбан! Его волнует только собственное спокойствие, а то, что человек прошел всю войну и остался жив, не трогает ни капельки! Как так можно жить? Она думала, что он вместе с ней разделит радость, они обсудят, как им быть дальше, пригласят Милослава в гости, а вместо этого - горечь и боль разочарования. Как же раньше она не замечала в нем этой черствости? Он был всегда таким внимательным в те стародавние времена, когда они жили на Дальнем востоке. Что с ним произошло, почему он так переменился? Особенно заметно эти перемены стали здесь. Может, он разлюбил ее? А любил ли он ее когда-нибудь вообще? Сотни вопросов терзали Майю, и она не могла найти на них ответа. На душе было и радостно, и горько. Радостно, что Милослав жив, а горько от разговора с мужем. Майя решила написать Агаше обо всем откровенно и посоветоваться с ней. Ей казалось нечестным лишить Милослава общения с сыном. Алеша уже взрослый и должен знать правду. Только бы знать заранее, как он ко всему отнесется. Все же переходный возраст непредсказуем. Агаша не написала, где все эти годы был Милослав, почему не подавал о себе никаких вестей. Как все же плохо, что она так далеко оторвалась от родного дома, что не с кем ей здесь поговорить и посоветоваться. И тут она вспомнила о Юлии Афанасьевне. Вот, кто ее поймет и подскажет, как поступить в этой непростой ситуации. Майя твердо решила сходить к ней в первый же свой выходной день. В обеденный перерыв она написала пространное письмо сестре о своих непростых отношениях с мужем, поделилась сомнениями и тревогами. Она надеялась, что сестра сможет дать ей дельный совет. В конце письма Майя пригласила Агашу с мужем на новоселье.
   Майя нашла удобный предлог для визита к Юлии Афанасьевне - предстоящее новоселье. Она вручила ей открытку-приглашение и, когда они сидели и пили чай, завела разговор о своем, сокровенном. Юлия Афанасьевна выслушала ее сбивчивую взволнованную речь, не перебивая, а потом раздумчиво сказала, помешивая ложечкой чай:
  - В таких делах, Маечка, трудно что-либо советовать. Юрий - твой муж, и ты не можешь не считаться с его мнением. Много лет вы считали твоего первого мужа погибшим, жизнь у вас устоялась. Как я понимаю из твоих слов, да и сама это вижу, Юрий тебя по-страшному ревнует и к прошлому, и ко всем окружающим. Ему, видимо, пришлось тебя долго добиваться, и он совсем не уверен в твоих чувствах к нему. А ты-то на самом деле любишь ли его, или вышла за него, чтобы не быть в одиночестве?
  Майя задумалась: любила ли она своего мужа? Это не было похоже ни на безумство первой любви к Милославу, ни на глубокое искреннее чувство к Михаилу. После продолжительного молчания она ответила:
  - Я сама часто задаю себе этот вопрос и не могу ответить однозначно. Я хочу его любить, но это так сложно. Он часто ставит меня в тупик своими выходками. Говорит, что любит, но в то же время может оскорбить меня, ударить. У нас с ним нет нормальных разговоров, как в других семьях, как у вас, например, с Саввватеем Мироновичем. Он либо отмалчивается, либо резко отвечает. Я думала, родится Виталик, и все наладится, сын свяжет нас в единое целое. Но этого не случилось. Я иногда не понимаю, зачем он на мне женился.
  - Вот видишь, ты сама не уверена в своих чувствах. Юрий, наверно, ощущает, что ты его, мягко говоря, недооцениваешь и оттого так непостоянен в своих поступках. Мужчинам, как и нам, женщинам, важно знать, что их любят, что они - единственные властители наших мыслей и желаний. Появление Милослава в вашей жизни дает ему дополнительный повод сомневаться в тебе, в устойчивости вашего союза. Вот тебе и объяснение его такой необычной реакции на известие о твоем первом муже. Он боится, что вдруг он встанет между вами. Взвесь, Маечка, все и не один раз прежде, чем примешь решение о приезде Милослава к вам в гости. И еще неизвестно, как Алеша отнесется к появлению отца, родного отца. Он-то считает, что его родной отец Михаил. Да, Маечка, очень непростая ситуация. Мой тебе совет - не спеши с решением. Поговори еще раз с Юрием спокойно, заставь его выслушать тебя.
  - Боюсь, что ничего не получится. Он опять будет кричать на меня и оскорблять. Я иногда боюсь его. Знаете, какой он раньше был веселый! А здесь его словно подменили.
  - Как я могла заметить, муж твой - человек очень самолюбивый. Он любит, чтобы хвалили его, а похвалы в твой адрес для него - нож острый. Я вижу, как он меняется в лице, когда тебе говорят комплименты. А тебе их просто не могут говорить. Такой хозяйке могут позавидовать все мужчины. Я уже не говорю о том, что ты - просто красавица! Самолюбивому мужчине рядом с такой женщиной, ох, как непросто. Ему все время нужно тебе соответствовать, и это его выводит из себя. Он-то о себе очень высокого мнения, а окружающие это мнение не подтверждают. Вот он и бесится. Тебе на людях нужно стараться уходить в тень, чтобы его не раздражать.
  - Как это? Вот скоро опять будет новоселье, и опять придут гости. Что же мне все пересолить или приготовить невкусно, чтобы меня не хвалили? Или одеться замарашкой, а рот закрыть на замок?
  - Ну, зачем так утрировать? Просто, когда будут тебя хвалить, ты ненароком скажи: "за хорошим мужем легко быть хорошей женой!" И ему будет приятно услышать слова похвалы именно от тебя.
  - А, правда, как все просто и хорошо. Я так и сделаю. Поговорила с вами, и легче стало на душе. Вот только к решению какому-либо так и не пришла. Поговорю с Юрой еще раз, попробую быть с ним поласковее.
   Вечером, когда дети улеглись спать, Майя подошла к Юрию, читавшему в кресле газету, ласково провела рукой по его волнистым волосам и тихо сказала:
  - Пойдем пить чай. Я принесла вкусные конфеты и печенье.
  Он удивленно посмотрел на нее, но послушно сложил газету и поднялся с кресла. Он молча пил чай, а она рассказывала ему о проделках сыновей, о подготовке к новоселью. Постепенно он втянулся в разговор, и тогда она рискнула заговорить о Милославе:
  - Юра, выслушай меня, пожалуйста, спокойно. Мы не можем делать вид, что ничего не произошло. Мы должны принять совместное решение.
  - Ты о чем? - в миг, напрягшись, спросил он.
  - Я о Милославе. Я одна мучаюсь с решением этой непростой задачи. Правы ли мы будем, если откажем Милославу в свидании с сыном? Подумай, он прошел такие испытания: горел, был тяжело ранен, долгие годы мотался по госпиталям и больницам. У него никого из родных не осталось, кроме нас, его друзей.
  - Я уже говорил тебе, что не считаю его своим другом. Может, ты решила к нему переметнуться?
  - Юра, что такое ты говоришь? Ты мой муж, я тебя люблю, у нас, наконец, есть сын! Мои чувства к Милославу давно прошли, он просто - отец моего первенца. Поставь себя на его место!
  - Мне и на моем месте хорошо. Как тебе объяснить, что я против всяких перемен в нашей жизни? Ты подумала о чувствах Алеши? Мальчик живет в твердой уверенности, что его отец умер, он привык ко мне, и считает меня своим вторым отцом. И вдруг появится третий отец. Как ты себе это представляешь?
  - Я уже однажды была в этой ситуации. Помнишь, Милослав приезжал во время войны, вы еще втроем встречались у моих родителей? Тогда Алеше сказали, что это его дядя, и Милослав не настаивал на том, чтобы объявить себя отцом.
  - То было тогда. Мальчик был маленьким, и шла война. Милослав, возможно, не надеялся остаться в живых, а потому не стал тревожить сына. Но теперь все изменилось. Сама говоришь, что у него никого не осталось, кроме Алеши. Как ты думаешь, будет ли он сейчас таким сговорчивым?
  - Не знаю. Я потому и решила поговорить с тобой. Ведь мы семья и должны принимать совместные решения.
  - Сколько еще будет война аукаться? Я не знаю, что тебе сказать и что ты хочешь услышать. Я одного боюсь, что все рухнет в одночасье. Чует мое сердце, что не к добру объявился Милослав. Сама говорила, что он в последний свой приезд признался тебе, что до сих пор тебя любит, что никого у него нет, кроме тебя и Алеши. Вы бабы - существа жалостливые. Увидишь его такого разнесчастного и станешь утешать. Ты и сейчас не о нашей семье думаешь, а о нем, его жалеешь.
  - Как же не жалеть его, Юра? Человек все потерял на войне: близких, красоту, здоровье. Мы же люди! Неужели отказать ему в желании увидеться с сыном?
  - Вот то, чего я боялся больше всего - этой твоей жалости, граничащей с любовью. Люди, люди - заладила одно! Думаешь, у меня на душе спокойно? Как хочешь, но я против общения с Милославом. И думать не смей Алеше рассказывать о нем! Я тебе запрещаю!
  Он резко отодвинул стул и порывисто вышел из кухни. "Вот, и поговорили!" - пронеслось у Майи в голове. Она, затевая разговор с мужем, надеялась, что он согласится хотя бы на приезд Милослава, а там бы она договорилась, чтобы Милослав не претендовал на отцовство, пока Алеша не станет совершеннолетним. Только тогда она планировала рассказать сыну обо всем и предоставить ему возможность самому решить, чью фамилию ему носить. Вздохнув, Майя пошла в спальню. Юрий делал вид, что спит, отвернувшись к стене, но по его напряженной позе она поняла, что это не так. Она тронула его за плечо:
  - Извини, что расстроила тебя, я этого не хотела. Спокойной ночи!
  Юрий не ответил и не повернулся. Она разделась и тихо легла рядом. "Лежим, как чужие. Неужели мы никогда не сможем договориться? Он совсем не хочет меня понимать, и все мои старания наладить отношения отвергает. Так стоит ли стараться?" Мысли лениво скользили, и постепенно стали мешаться, путаться, и Майя незаметно заснула. Но спала она тревожно. Ей снилось, что она стоит на одном берегу крутого обрыва, а Милослав на другом. И нет ни тропинки, ни мостика, чтобы перейти через него и встретиться. Он что-то ей кричит, а она не слышит, машет руками, а она не понимает его сигналов. Вдруг появляется Юрий, грубо хватает ее за руку и тащит прочь. Она упирается, ей хочется встретиться с Милославом, похвастаться Алешей, но Юрий упорно ведет ее в другую сторону от обрыва. Майя проснулась оттого, что Юрий будил ее:
  - Проснись, Майя! Это только сон, всего лишь сон.
  Она села в кровати и никак не могла отойти от своего сна, таким он был ярким и осязаемым. Ей не хотелось рассказывать Юрию о том, что ей приснилось, и она отговорилась, сказав:
  - Мне снилось, что воры лезли в нашу квартиру, а я никак не могла закрыть дверь.
  - Сон в руку: это Милослав рвется в нашу семью, и во сне ты правильно его не пускаешь. А теперь давай спать, утром рано вставать.
   Дни шли за днями, и Майя постепенно успокоилась, предоставив все времени расставить по своим местам. Накануне новоселья она получила телеграмму от Агаши, чтобы встретили, с указанием даты приезда, номера поезда и вагона. Майя купила цветы и вместе с Юрием отправилась на вокзал. Ее охватило нетерпение. Только сейчас она поняла, как ей не хватало все эти годы сестры, общения с ней, как она была одинока. Когда поезд остановился, первой из вагона на перрон ступила Агаша, и Майя бросилась к ней, закружила в своих объятиях и не сразу заметила, что следом за Агашей из вагона вышли двое военных. Один из них был Петр, муж Агаши, а второй - Милослав. Майя едва не потеряла сознание, когда услышала знакомый голос:
  - Агаша, дай же и нам поздороваться с Майей Антиповной.
  Она обернулась и растерянно посмотрела на говорившего. Лицо Милослава уже не производило такого устрашающего впечатления, как прежде: шрамы разгладились и посветлели. Он заметно раздался в плечах, стал, словно выше ростом. И только синие глаза его оставались прежними: ласково смотрели на Майю и искрились нежностью и лукавством. Она перевела дух и улыбнулась:
  - Вот кого не ожидала увидеть! Какими судьбами и надолго ли в наши края?
  - Приехал на новоселье, а надолго ли - зависит от тебя и Юрия. Не прогоните?
  Майя внутри вся сжалась от этих его слов, представив возможную ярость Юрия. Наверняка он решит, что она сговорилась с Милославом за его спиной, и никто не сможет его разуверить. Вслух она сказала:
  - Что ж, добро пожаловать в наш город. Прости, я немного растерялась... не ожидала тебя увидеть... И нужно решить, где тебя разместить. Впрочем, это мелочи. Петя, здравствуй! Молодец, что приехал!
  - Наконец-то, и меня заметила! - загудел Петр, - здравствуй, здравствуй, дорогая свояченица!
  Они обнялись, расцеловались, и Майя предложила:
  - Идемте скорее домой! Вы, наверно, голодные и устали с дороги. Примете ванну, поедите, отдохнете.
  - А где Юрий? - спросил Милослав.
  - Юра работает и не сумел встретить.
  - А это не он ли спешит сюда?
  Майя посмотрела на спрашивавшую Агашу, перевела взгляд вдоль перрона и увидела Юрия, спешившего к ним. Краска сошла с ее лица, и она оперлась на плечо Агаши.
  - Ты что? - встревоженно спросила та.
  - Голова слегка закружилась. Сейчас пройдет. Я боюсь реакции мужа на приезд Милослава, - тихонько шепнула она сестре.
  Агаша мгновенно уловила драматизм ситуации и приняла огонь на себя:
  - Юрочка дорогой, как мы рады тебя видеть! А я тебе сюрприз приготовила: друга твоего закадычного привезла. Сколько же лет вы не виделись: шесть, семь? Ну, дай я тебя обниму и расцелую!
  И Агаша раскрыла навстречу ему объятья. Юрию ничего не оставалась делать, как изобразить радушие. Он расцеловался с Агашей, Петром и повернулся к Милославу:
  - Здравствуй, дружище! А ты неплохо выглядишь для погибшего на полях сражений.
  Скрытая недоброжелательность прозвучала в его голосе, и Майя насторожилась. Она не хотела, чтобы Юрий незаслуженно обидел Милослава. Чтобы снять возникшие напряжение и неловкость, она воскликнула:
  - По-моему, мы одни остались на перроне. Нужно торопиться, а то обед перестоится. Идемте скорее!
  Юрий сердито ее осадил и важно добавил:
  - Что ты вечно суетишься! Бежать никуда не нужно. Мне выделили автобус, и мы быстро доедем до дома.
  Мужчины взяли вещи и пошли вперед, а сестры немного поотстали. Агаша встревоженно посмотрела на Майю:
  - Что-то случилось?
  - Юрий ревнует меня к прошлому, ненавидит Милослава и был категорически против его приезда. Он боится, что я к нему вернусь. Ты заметила, как он его встретил?
  - Не переживай! Мы с Петей будем начеку и не позволим Юрию обидеть Славу. Все будет хорошо, сестренка. А у нас новости: Петю переводят служить в Вильнюс. Мы будем теперь к вам ближе. Как устроимся на новом месте, приедете к нам в гости.
  - Замечательно! Как себя чувствуют мама с папой?
  - Ты не поверишь! Они живут теперь со Степой и Василисой. Василиса очень о них заботится. Кто бы мог подумать? Жизнь делает иногда такие повороты, что диву даешься.
  В автобусе сестры продолжали делиться новостями, а мужчины больше молчали, изредка перебрасываясь скупыми фразами. Когда подъехали к дому, Юрий сказал:
  - Слава, а ты не выходи. Я тебя размещу на нашей спортивной базе. У нас в доме нет лишних мест.
  В разговор вмешалась Агаша:
  - Юра, пусть он пообедает с нами, немного отдохнет, а вечером ты его увезешь.
  - Мы пообедаем с ним в ресторане, а на базе есть и душ, и отличная постель. Так что прощайтесь с ним до завтра.
  Юрий и Милослав уехали, оставив в недоумении Майю, Агашу и Петра. Майя вздохнула:
  - Петя, нужно было тебе с ними поехать. Мне что-то тревожно за Милослава.
   Когда автобус тронулся, Милослав спросил Юрия:
  - Ну, а теперь посвяти меня в происходящее. Я что-то не понимаю, почему нельзя было пообедать дома. Зачем ты везешь меня на базу? Я готов был спать на полу. Ты знаешь, я человек неприхотливый.
  - Хорошо, что ты сам заговорил об этом, мне будет легче тебе все объяснить. Скажу честно: я не рад твоему приезду. Пойми, у нас жизнь устоялась, Алеша привык ко мне. Он знает, что его отец, Михаил, между прочим, умер от туберкулеза легких. Он считает меня вторым отцом.
  - Постой, постой! Я что-то ничего не понимаю. При чем здесь Михаил? Какое отношение он имеет к Алеше?
  - Вот то-то и оно, что не понимаешь! Михаил, когда умирал, просил Майю дать Алеше его фамилию, чтобы его жизнь на земле как бы не прервалась. Майя исполнила волю умирающего. Алеша о тебе ничего не знает. У него сейчас переходный возраст, и неведомо, как он отнесется к известию, что у него есть еще и третий отец. Дети в этом возрасте очень остро на все реагируют. Мальчик решит, что всю его жизнь взрослые дяди и тети лгали ему. Он может сломаться. Ты этого хочешь для своего сына?
  Милослав потрясенно молчал. Конечно, он не хотел для своего сына ломки сознания. И в то же время признать правоту доводов Юрия, значит отказаться от Алеши, о встрече с которым он столько лет мечтал и на фронте, и, валяясь в госпиталях на больничной койке, и разыскивая долгие годы Майю и сына. Только осознание того, что у него есть продолжатель его фамилии, его родная кровь, помогло ему выжить и вернуться к жизни.
  - Что ты молчишь? - тормошил его Юрий.
  - Я не знаю, что сказать и как поступить. Я оглушен, я раздавлен этим известием. Как могла Майя так поступить со мной и мальчиком?
  - А что ей оставалось делать, если ее просил умиравший Михаил дать твоему сыну его фамилию? Пойми, она любила его и пошла бы даже и не на такое, если бы верила, что это продлит его жизнь и не даст ей исчезнуть бесследно! На тебя пришла похоронка, и она считала тебя погибшим. Кто виноват в этой страшной ошибке? Война...Ты молодой, у тебя еще будут другие дети. Смотри, сколько женщин одиноких вокруг! Они будут рады родить тебе не одного ребенка. Так сложилась жизнь. Я понимаю, как тебе тяжело, поверь. Мой тебе совет - уезжай! Прошлого не вернуть, и дважды в одну и ту же воду войти нельзя.
  Автобус остановился на площади перед рестораном. Юрий тронул Милослава за плечо:
  - Пойдем, выпьем. Тебе это просто необходимо, поверь. Сразу станет легче.
  Милослав послушно вышел из автобуса и пошел за Юрием. В зале посетителей было немного. Юрий по-хозяйски вошел в зал и прошел к дальнему столику у окна. К нему тут же подошла официантка, ярко накрашенная женщина неопределенного возраста, нескладная и развязная:
  - Юрочка, что принести? Что-то я этого молодого человека прежде у нас не видела.
  - Это мой гость, Варенька. Принеси нам графинчик водочки и сообрази закуску, да не экономь, неси все самое лучшее!
  Варенька на миг кокетливо прижалась к плечу Юрия:
  - Мигом будет исполнено! А ты вечером сегодня зайдешь за мной?
  Юрий недовольно поморщился:
  - Варюша, ты же знаешь, завтра у меня новоселье, и я должен быть дома пораньше. Давай, поторопись!
  Милослав неодобрительно взглянул на Юрия:
  - У тебя с этой женщиной что-то есть? Неужели ты Майе не верен?
  - Что ты выдумываешь? Просто моя футбольная команда здесь обедает, а Варя нас постоянно обслуживает. У нас с ней чисто деловые отношения. Кстати, у нее есть одинокая подруга Ирина, очень хорошая девушка. Хочешь, познакомлю?
  - Мне сейчас только и знакомиться! - горько произнес Милослав.
  - А что? Надо начинать жизнь с чистого листа. Сколько можно цепляться за прошлое?
  - Тебе легко говорить, легко называть прошлым моего сына, моего, понимаешь! А как мне жить с сознанием того, что меня лишили моего мальчика?
  - Полегче, полегче! Никто тебя сына не лишал. Исполнится Алешке восемнадцать лет, тогда и узнает о тебе. Нужно потерпеть ради его же блага. Ты же мужик, в конце концов! Войну вон какую прошел и не сломался. Осталось потерпеть всего четыре года. Столько лет жил без сына, поживешь еще. Знаешь ведь, что жив, здоров Алешка, учится хорошо, спортом занимается.
  Варя сноровисто принесла графин с водкой, закуски, все аккуратно расставила и игривым тоном спросила:
  - Горячее сейчас подавать или попозже?
  - Попозже, - ответил Юрий и легонько шлепнул Варвару по крутому боку - иди, Варюша, нам нужно поговорить.
  Он налил в рюмки водки и, подняв свою, произнес тост:
  - Давай выпьем за тебя, дружище! За то, чтобы у тебя все сложилось. А с Ириной познакомься непременно!
  Милослав, не чокаясь, опрокинул свою рюмку и тут же налил снова. Он выпил несколько рюмок подряд, не закусывая и не пьянее. Только лицо его бледнело, отчего следы ожогов ярче выделялись, составляя резкий контраст с неестественной бледностью лба и не тронутых ожогом щек.
  - Ты закусывай, Славка, закусывай! - суетился Юрий, пододвигая к другу тарелки с закусками.
  - Душа у меня болит! Если бы ты знал, как болит душа! - неожиданно вскрикнул Милослав. Он скрипнул зубами, и желваки заходили на его щеках.
  - Не думал я, что еду на такую муку. Я столько лет искал Майю с сыном, столько раз представлял в мыслях нашу встречу! И вот вместо радости - боль, невыносимая боль!
  Юрий махнул рукой в сторону Варвары, и та мигом подошла к их столику:
  - Нести горячее?
  - Погоди с горячим, - повторил Юрий. - Скажи, где Ирина? Пусть она подойдет, я хочу познакомить ее со своим другом.
  Варвара исчезла и через несколько минут появилась вместе с миловидной сероглазой девушкой:
  - Знакомьтесь, это Ирина. Юрочка, а как зовут твоего друга?
  - Это Милослав. Ира, присаживайтесь за наш столик, а я с вашим начальством договорюсь, чтобы освободили вас от работы на этот вечер. Нужно ваше женское участие. Слава, поухаживай за девушкой! Налей ей водочки. Варя, принеси еще один прибор.
  Милослав поднял на Ирину глаза и поразился спокойствию и теплу, которое она излучала. У него возникло ощущение, что он давно и хорошо знает ее. Такое было с ним впервые. Он почувствовал, что ему передаются ее спокойствие и доброжелательность. Сам не зная почему, он вдруг ее спросил:
  - Вас не пугают мои безобразные раны?
  Ирина ласково провела ладонью по его обожженной щеке и негромко сказала:
  - Нисколько не пугают, а скорее наоборот - вызывают желание приласкать вас.
  У нее оказался низкий глубокий и неожиданно родной голос, словно он был знаком Милославу с незапамятных времен. И вся эта женщина была для него словно подарок небес, способная уврачевать его душевные раны. Юрий незаметно исчез, но Милослав этого даже не заметил. Он слушал Ирину, не перебивая, а она рассказывала ему о себе, словно давнему другу, вернувшемуся после долгой разлуки. Жизнь ее не баловала: она рано потеряла родителей, школу пришлось бросить, не доучившись, и пойти работать. В этом городе у нее никого нет, кто бы мог помочь ей, на чье плечо она могла бы опереться. Милославу понравилась ее милая привычка периодически переспрашивать:
  - Вам не скучно? Я не утомила вас своей болтовней?
  Он смотрел на нее с легкой улыбкой и после очередного ее вопроса сказал:
  - Ирочка, я готов вас слушать бесконечно. Мне кажется, что мы с вами знакомы целую вечность.
  - Правда? А, знаете, у меня такое же ощущение.
  - Вот что, Ирина. Хватит нам упражняться в вежливости. Давай перейдем на "ты". Ты согласна?
  Глаза Ирины радостно вспыхнули, и она засмеялась весело и звонко, словно колокольчики зазвенели на ветру. Из ресторана Юрий отвез их на базу и простился, сказав, что завтра утром заедет за ними. Впервые за долгие годы войны и послевоенного лихолетья Милослав был с женщиной и при этом не чувствовал своей ущербности, не думал о своем обезображенном лице. Ирина была нежна, ласкова и податлива. Она сумела растопить окаменевшее в долгих мучительных размышлениях о своей незадачливой судьбе сердце Милослава. Проснувшись утром, он, не отрываясь, смотрел на милое заспанное лицо Ирины с полуоткрытыми губами, и ему хотелось, чтобы обретенное счастье длилось и длилось. Это не была все сметающая на своем пути страсть. Просто за эту ночь Ирина стала частью его самого, и он не хотел и не мог с нею расстаться. Она открыла глаза и улыбнулась ему светло и радостно:
  - С добрым утром, милый!
  И опять ее голос взволновал его до глубины души, пронзив все тело тонкими иголочками узнавания и родства. Взгляд ее притягивал и манил, и он пропадал в бездонности ее глаз.
  - Ирина, - внезапно охрипшим голосом сказал он, - выходи за меня замуж! Ты согласна?
  - Да, да, да! Я с первой минуты, как увидела тебя, мечтала услышать эти слова. Я ни за что не хотела бы с тобой расстаться! Я каждой клеточкой почувствовала, что ты мой и только мой! Родной мой, желанный, любимый!
  Она обняла его своими горячими руками, и для них все вокруг перестало существовать. Во всей вселенной были только они, соединенные воедино ураганом страсти. Она целовала его обезображенные щеки и лихорадочно шептала:
  - Люблю, люблю, люблю!! Я буду тебе хорошей женой, ты ни о чем не пожалеешь! Я так долго тебя ждала! У меня никого нет во всем свете, кроме тебя!
  Ее слова волшебной музыкой отдавались в его сердце, и он еще крепче сжимал ее в своих страстных объятиях. Утром, когда Юрий заехал за ними, Милослав объявил ему, что женится на Ирине, что он благодарен ему за то, что помог найти вторую половину. Юрий не ожидал такого поворота событий. Ему самому Ирина нравилась, но она всегда казалась неприступной. Многие мужчины пытались ухаживать за ней, но она всех отвергала. Чем Милослав подкупил ее? И сам себе ответил: серьезностью своих чувств и своего отношения к ней. Прочие мужчины мечтали лишь о веселом времяпровождении, а девушке, видно, нужно было найти надежную опору в жизни. Вот и нашла. Он растерянно их поздравил и пригласил обоих на новоселье:
  - Но прежде вам нужно подкрепиться. Небось, немало сил оставили на этой лежанке? - хохотнул он, кивая на аккуратно застеленную кровать.
  Ирина засмущалась и отвернулась, а Милослав серьезно сказал:
  - Юра, мы голодны, как волки. Ты, как всегда прав. Мы очень старались, да, Ириша?
   Майя была неприятно удивлена, увидев Милослава в обществе молодой симпатичной женщины, которая держала уверенно его под руку, как имеющая на то неоспоримое право. Майя сама не могла объяснить себе, почему это так ее задело. С Милославом они давно расстались, и она не вспоминала о нем долгие годы разлуки. А вот увидела его с другой, и защемило сердце от какой-то непонятной обиды на него. Наверно, женщине всегда не просто пережить любое соперничество даже тогда, когда чувства давно остыли и остались в прошлом. Милослав представил ей Ирину, как свою жену. Отведя Майю в сторону, он спросил, где Алеша, почему его не видно. Майя пояснила, что детей отправили к Юриному брату, чтобы они не мешали веселиться взрослым.
  - Ты увидишь его завтра. Только я тебя прошу, не говори ему, что ты его отец. Юра сказал, что ты обещал ничего не говорить. В противном случае ваша встреча не состоится. Я не могу рисковать спокойствием сына.
  Майя отошла от Милослава, поскольку приходящие гости требовали ее внимания. Юрий рассаживал гостей за столом, а Майя с Агашей сновали из комнаты на кухню и обратно, внося все новые блюда и ставя их на густо заставленный едой стол. Гости восхищенно разглядывали угощение, с нетерпением ожидая минуты, когда можно будет начать застолье. В сервировке стола Майе не было равных, и глаза радовались обилию изысканных блюд, затейливо украшенных и расставленных со вкусом. Чего здесь только не было! Рот наполнялся слюной, глядя на изящные тарталетки, заполненные красной икрой, на маслянисто лоснящиеся розоватые куски семги, выложенные на зеленые листья салата, на румяно поджаренных цыплят, обложенных мелкими мочеными яблоками, на многочисленные салаты в затейливых салатниках. В центре стола дымилось блюдо с жареной картошечкой в сметанном соусе. Венцом всего были многочисленные пироги, которые Майя всегда делала с душой, и оттого они были предметом ее гордости. А в конце застолья гостей ожидал огромный торт "наполеон", секрет которого Майя никому не раскрывала. Раздались восхищенные возгласы гостей в адрес хозяйки дома, и Майе были они приятны. На правах хозяина застолья поднялся Юрий. Ему было невыносимо слушать поток хвалебных славословий в адрес Майи, и он решил его прервать. Но его мягко за руку остановил Савватей Миронович. Он встал рядом с Юрием и сказал:
  - На правах старшего по возрасту я хочу сказать первый тост. Майя Антиповна, я и раньше знал, что ты прекрасная хозяйка, но сегодня ты превзошла саму себя. В твой дом приходить очень приятно. В нем всегда чисто, уютно, тепло и вкусно. Честное слово, так бы и не уходил отсюда! Вот за тебя, такую гостеприимную, щедрую и, наконец, красавицу, я предлагаю выпить. Я думаю, что выражу общее мнение: здоровья тебе, Маечка, на долгие годы, счастья и любви! За тебя!
  Он опрокинул рюмку и сел на свое место.
  - А теперь можешь говорить ты, - повернулся он к Юрию.
  Тот встал, выдержал паузу, пока утихнет шум за столом, и громко произнес:
  - Конечно, от хозяйки в доме зависит многое, и моя жена это хорошо продемонстрировала. Она заслужила ваши добрые слова, Савватей Миронович. Но, как изба без крыши, - незаконченный дом, так и дом без хозяина бывает сиротой. Я предлагаю выпить за то, чтобы в этом доме всегда был хозяин и, чтобы жена всегда с почтением относилась к нему.
  - Ну, ты силен! - раздались голоса друзей Юрия.
  - А что, я не прав? Пусть женщины скажут, нужен ли в доме хозяин.
  Женщины дружно зашумели: нужен, нужен!
  - Вот, то-то! - удовлетворенно заключил Юрий.
  Некоторое время за столом слышался только шум жующих челюстей. Потом со своего места поднялся Милослав. Он внимательно оглядел присутствующих и попросил тишины.
  - Мне сегодня очень приятно находиться среди друзей моей юности: Юрия и Майи. Нас многое связывает по жизни, и мне хотелось, чтобы эта связь никогда не порывалась. После Ирины, моей жены, вы для меня - самые близкие люди. Будьте счастливы, живите в любви и согласии! За вас, мои дорогие!
  - Кто такой? Кто такой? - раздались голоса.
  Юрий поднялся и пояснил:
  - Это наш дальневосточный товарищ Милослав. Прошу любить и жаловать. Он прошел всю войну от звонка до звонка. Был тяжело ранен, мы даже получили извещение, что он погиб. Но наш солдат в огне не горит, и в воде не тонет, и сегодня мы с радостью сидим с ним за одним столом. Будь здоров, дружище!
  Они чокнулись с Милославом бокалами. Веселье пошло своим чередом. Юрий много пил и становился все шумнее и развязнее. Майя попробовала его слегка урезонить, но он грубо прошипел ей на ухо:
  - Отстань от меня! Я сам знаю свою норму.
  Майе стало очень обидно, но она пересилила себя и старательно улыбалась гостям, чтобы они не увидели ее печали. Приглашенный баянист растянул меха баяна, и Савватей Миронович обратился к Майе:
  - Майя Антиповна, Маечка, уважь старика, спой что-нибудь. Я очень люблю тебя слушать.
  Юрий недовольно поморщился и обратился к Милославу:
  - Давай споем нашу, про летчиков!
  И затянул хрипловатым тенорком:
   Мы друзья - перелетные птицы,
   Только быт наш одним нехорош:
   На земле не успели жениться,
   А на небе жены не найдешь.
  Все дружно подхватили припев. Когда песня была допета, Савватей Миронович с укором сказал Юрию:
  - Хорошая песня, но не ко времени. Пусть твоя жена споет, у нее голос будет получше. Маюшка, спой!
  Майя не стала жеманиться и запела любимую с детства песню:
   Цветэ терен, цветэ терен,
   А цвит опадаэ,
   Кто с любовью не знается,
   Тот горя не знаэ.
  В ее голос вплелся голос Агаши, которая подошла к сестре, обняла ее за плечи и повела первую высокую партию. Сестры, словно плели кружева своими голосами, завораживая слушателей красотой мелодии и исповедальностью слов. Когда они закончили, Савватей Миронович выдохнул:
  - Хорошо, ах, как хорошо! Растревожили меня, старика, своим пением.
  Милослав подошел к окну и долго стоял, не поворачиваясь. Ему эта песня напомнила те далекие годы, когда они с Майей любили друг друга, и, казалось, никогда эта любовь не закончится. К нему подошел Юрий:
  - О чем задумался, друг?
  - Хорошо поют сестры Жаровы! Знаешь, если бы не война, все было бы по-другому!
  - Что ты имеешь в виду? - напрягся Юрий.
  - Майя могла стать большой певицей. Вон у нее какой голос мощный и красивый.
  - Если бы, да кабы, во рту росли грибы...
  - Ты чего такой мрачный, Юра? Смотри, какие у вас замечательные гости, все веселятся. А жена у тебя какая...
  Он не договорил. Юрий, изменившись в лице, перебил его:
  - Какая, какая? Что в ней особенного? Что вы все, словно сговорившись, взялись ее хвалить! Баба, как баба!
  - Юра, ты что? Чудак человек! Ты должен радоваться за Майю, а ты сердишься. Я тебя не понимаю, прости! Если бы я был на твоем месте...
  - Ты уже был на моем месте! И хватит об этом! Пойдем, лучше выпьем. Да и Ирочка заскучала без тебя.
   Гости разошлись далеко заполночь. Майя с Агашей убирали со стола, мыли посуду и тихо разговаривали. Юрий и Петр поехали провожать гостей. Агаша осторожно спросила:
  - Майя, вы ладно живете с Юрием? Какой-то он дерганый стал, я его не узнаю.
  - Не знаю, что и ответить тебе, сестра. То он вьюном возле меня вьется, то ходит злой и зверем смотрит. Мне кажется ему не по душе, когда меня хвалят, мною восхищаются. А тут еще Милослав приехал, так он совсем покой потерял.
  - Тебе понравилась жена Милослава? По-моему, очень хорошая женщина и его любит.
  - Дай-то Бог! Я не могу быть объективной. Знаешь, увидела его с этой Ириной, и как-то обидно стало, что так быстро забыл меня и Алешу.
  - Что ты выдумываешь! Думаешь, я не видела, как он искоса поглядывал на тебя, а как слушал, когда мы пели. Нет, не забыл! Но не может он всю жизнь быть один. И хорошо, что нашлась такая славная женщина, как Ира. Она его отогреет, вот увидишь. А уж, если родит ему ребеночка!
  Майе была эта мысль неприятна. Ей хотелось, чтобы Милослав любил только Алешу, их общего сына. Но вслух она ничего сестре не сказала. Вернулись Петр с Юрием. Юрий еле держался на ногах. Майя помогла ему раздеться и уложила в кровать. Через короткое время он захрапел, а она лежала рядом и чувствовала себя брошенной и одинокой. Наверно, она ошиблась, выйдя замуж за Юрия, но теперь уже поздно что-либо менять. У них растет Виталик. Правда, Юрий, как отец, почти не уделяет ему внимания. Ни ему, ни Алеше, ни ей, своей жене. Живет в доме гостем, а еще обижается, что его не отмечают, как хозяина. Какой он хозяин? На работе он горит, все его хвалят как администратора. Вот только не знают они те, кто хвалит, что все им делается в ущерб семье. Почти всю свою зарплату тратит он на подарки московскому футбольному начальству. А во время ревизии и ее спортивный костюм, и Алешин сдал, потому что в Москву отвез два новых спортивных костюма в качестве подарка. Дома гвоздя ни одного не вбил. Все Майе самой приходится делать. Так, хотя бы слово ласковое сказал! Вон, как Петя возле Агаши увивается, даже завидно! А Милослав как бережно относится к Ирине. Майе стало себя невыразимо жалко. Почему Юрий не такой, как они? А, может, причина в ней? Может, чувствует Юрий, что не любит она его так, как любила Милослава, а позже Мишу? Мысли ее переключились на Милослава. У него уже не такое обезображенное лицо, как было, когда он к ним приехал первый раз после ранения. Эти шрамы придают ему больше мужественности. Недаром говорят, что боевые раны украшают мужчин. Интересно, откуда взялась эта Ирина? Агаша говорит, что ехали они втроем, никакой женщины в поезде не было. Надо будет расспросить Юрия. Уж он-то наверняка знает.
   Последний свой выходной день Майя посвятила Агаше и Петру. Юрий прислал за ними автобус, и они сначала колесили по городу, а затем приехали на спортивную базу, где Юрий и Милослав организовали шашлыки. Ирина им активно помогала. Когда все сели за стол, завязалась непринужденная беседа. Мужчины обсуждали последние политические новости, а женщины беседовали о своем, "девичьем". Майе очень хотелось расспросить Ирину о ее знакомстве с Милославом, и она стала осторожно задавать наводящие вопросы:
  - Вы, Ира, из каких мест будете? Какими судьбами попали в наш город?
  Ирина простодушно стала рассказывать, что в городе живет уже больше десяти лет, приехала сюда к тетке после смерти родителей, работает в местном ресторане официанткой, но работа ей не нравится.
  - А Милослава вы откуда и давно ли знаете? - спросила Агаша.
  - Мы знакомы третий день. Нас Юра познакомил.
  - Юра? - неприятно удивилась Майя. - А он, какое отношение имеет к ресторану?
  - А вы разве не знаете, что он у нас часто бывает? Футбольная команда у нас регулярно питается.
  Ирина неожиданно смутилась. Она вспомнила, как откровенно кокетничает с Юрием Варвара, и ей стало неудобно перед женой Юрия, этой молодой, такой красивой и грустной женщиной. Видя смущение девушки, Агаша предложила:
  - А давайте перейдем на "ты". Ведь мы почти ровесницы. Ира, извини, конечно, за вопрос, но скажи: у вас с Милославом серьезно?
  - Да. Он сделал мне предложение, и я согласилась. Он замечательный! Мы знакомы третий день, а мне кажется, что я его знаю всю жизнь. Мы с ним во всем совпадаем.
  Майя раздумчиво произнесла:
  - Ира, он столько всего перенес в жизни! Постарайся стать ему надежной спутницей.
  - А ты давно знаешь Милослава? - в свою очередь, спросила Ирина.
  - Очень давно. Мы познакомились еще до войны.
  И, чтобы сменить тему, Майя веселым голосом предложила:
  - Мальчики, давайте танцевать! Юра, у тебя здесь есть музыка?
  - Здесь есть все. Танцевать, так танцевать!
  Он вынес патефон и поставил пластинку. Зазвучала "Рио-рита". Милослав подошел к Майе и пригласил ее на танец.
  - Майя, ты обещала, что сегодня я увижусь с Алешей.
  - Боюсь, что не получится. Они с группой студентов уехали на экскурсию на целый день. Я сама узнала об этом только утром, когда он забежал домой, чтобы переодеться и собрать рюкзачок с едой.
  - Вы с Юрием специально не хотите, чтобы я увиделся с сыном? Я же пообещал, что не скажу мальчику, что я его отец. Я понимаю, что Алеша может плохо воспринять эту весть. Майя, я прошу тебя, организуй мне встречу с сыном.
  - Нам нужно с тобой прекратить танцевать, а то Юрий косит на нас бешеным глазом. Я боюсь этого его выражения лица.
  - Он тебя обижает? Ты только скажи, и я сумею поговорить с ним по-мужски.
  - Ради Бога, ни во что не вмешивайся и уезжай поскорее! Кстати, мне твоя Ирина нравится. Ты ее заберешь с собой?
  - Да, я сделал ей предложение. Но не переводи разговор на другое. Скажи, ты счастлива? Если нет, скажи только слово, и я сделаю все для того, чтобы тебе было хорошо!
  - У меня и так все хорошо. Пойдем ко всем остальным.
  Они подошли к столу, и Майя потянула Юрия за руку:
  - Юра, пойдем танцевать!
  Но он грубо вырвал свою руку и демонстративно отвернулся. Майя села рядом с ним и тихо спросила:
  - В чем дело? Почему ты так себя ведешь? В чем я перед тобой провинилась?
  Он повернул к ней перекошенное яростью лицо и зло сказал:
  - Дома поговорим, а теперь иди, танцуй со своим Милославом!
  - При чем здесь Милослав? Какой же ты глупый! Мне никто не нужен, кроме тебя.
  Она погладила его по плечу, но он брезгливо отстранился:
  - Оно и заметно, что не нужен! Не трогай меня, если не хочешь скандала.
  Майя с погрустневшим лицом подсела к Агаше. Та, с тревогой следившая за разговором супругов, обняла сестру со словами:
  - Не грусти! Перемелется - мука будет. Я не думала, что он такой ревнивый. Подожди, я его развеселю.
  Агаша вскочила со своего места, подлетела к Юрию и вытащила его в круг:
  - А ну, давай нашу дальневосточную спляшем! Поставьте нам плясовую!
  Зазвучала разудалая музыка, и Агаша волчком завертелась вокруг Юрия, вовлекая его в танец. Он немного посопротивлялся для вида, но музыка и азарт Агаши сделали свое дело. Плясать Юрий умел и любил. И сейчас долго сдерживаемые ревность, ярость и злость выплеснулись в этом бесшабашном танце, постепенно освобождая душу Юрия от ненужных эмоций и делая ее добрее и мягче. Когда Юрий вернулся на свое место, выражение его глаз изменилось: глаза искрились довольством и лукавством:
  - Агаша, ты совсем меня загнала! Ну, и мастерица же ты плясать! Давно я так не отводил душу! А где наши молодые, почему они не плясали?
  Милослав отозвался:
  - Отплясался я, видно. Спокойные танцы выдерживаю, а на быстрых задыхаюсь.
  Юра, ты завтра нас отвезешь в город? Я хотел бы повидать Алешу. Майя сказала, что сегодня он уехал с группой на экскурсию. Все-таки, крестник мой!
  Он сделал ударение на слове "крестник". Юрий помолчал, задумчиво разглядывая под ногами травинку, потом нехотя произнес:
  - Хорошо, я постараюсь организовать вашу встречу. Майя завтра будет на работе до самого позднего вечера. Кстати, у вас какие планы на завтра?
  Агаша обратилась к Петру:
  - Петруша, нам завтра с тобой нужно будет заказывать билеты на Вильнюс. Слава, может, вы с Ирой поедете с нами? Негоже разбредаться по сторонам и исчезать из жизни друзей на долгие годы.
  Лицо Юрия напряглось, и желваки заходили на скулах. Милослав взглянул на него, понял чувства бывшего своего друга и ответил:
  - Нет, Агашенька, спасибо за приглашение. Мы с Ирой подадимся на север, где я жил последние годы. А не потеряться - это зависит только от нас, правда, Юра?
  Юрий молчал, и тогда Майя вместо него сказала:
  - У нас не так много друзей, чтобы ими разбрасываться. Конечно, мы будем писать друг другу, приезжать в гости.
  Лучше бы она промолчала. Юрий отшвырнул носком ботинка камешек, яростно повернулся к Милославу и почти прокричал:
  - Не желаю я иметь таких друзей, которые голодными глазами смотрят на мою жену!
  Майя побледнела и прижала руки к груди. Она с ужасом смотрела на мужа:
  - Что ты говоришь! Не слушай его, Слава! Он сам не понимает, что творит. Ира, ты хотя бы будь умнее моего мужа и не слушай его! Милослав сказал, что любит тебя, что нашел свою вторую половину! Я верю, что ты будешь с ним счастлива!
  Ира взяла Милослава под руку, прижалась к его плечу:
  - Я тоже в это верю! Спасибо тебе, Майя! Ты очень хорошая! Мы тоже завтра уедем, да, Славочка?
  - Да, моя хорошая. Но прежде я повидаюсь с Алешей. Я, собственно, ради этого сюда приехал. А что ты себе придумал сам, это дело твоей совести и твоего разумения, - добавил он, обращаясь к Юрию.
  Тот постепенно отходил от своей внезапной вспышки гнева, понимая, что перегнул палку.
   На следующее утро Майя рано ушла на работу, пока все спали. У нее было тяжело на душе. Она не могла присутствовать при встрече сына и Милослава, и неясная тревога точила ее изнутри. Сдержит ли Милослав данное обещание? Вроде он пока не давал ей повода сомневаться в его порядочности, но время людей меняет и, порой, круто. Вон как переменился Юрий: вечно всем недоволен, ходит хмурый, грубит. Правда, бывают минуты, когда он задаривает ее цветами и подарками, говорит нежные слова любви, но она им уже не верит. Ее счастье осталось в прошлом. Вот так размышляла Майя, идя на работу. Заботы трудового дня отвлекли ее от грустных сетований, и она вошла в привычный рабочий ритм. После обеденного перерыва в магазин пришел Милослав и направился прямо к ее отделу.
  - Что-нибудь случилось? - встревожилась Майя. - Ты видел Алешу? Как прошла встреча?
  - Не волнуйся, все было хорошо. Сын так вырос, что я никогда бы его не узнал, если бы встретились на улице. Спасибо тебе, Маечка, за сына! А. знаешь, он меня вспомнил и даже вспомнил, как мы с ним играли в мой приезд к вам. Удивительно! Майя, я вижу, что Юрию мой приезд поперек горла, но ты обещай мне писать об Алеше и присылать его фотографии. Вот тебе мой адрес.
  Он протянул Майе листок бумаги, и она поспешно его спрятала, потому что увидела входящего в магазин Юрия. Его по дороге кто-то окликнул, и он стоял спиной к Майиному отделу, не видя Милослава, как ей показалось.
  - Уходи скорее, пока Юрий тебя не видел, через этот ход.
  Майя открыла дверь служебного хода и вышла вместе с Милославом, якобы за сиропом для газированной воды. Она проводила его до выхода и почти бегом вернулась обратно, неся трехлитровую банку с сиропом. Юрий уже подходил к отделу:
  - Не нальешь водички? Что-то у тебя сегодня маловато посетителей.
  - Налью. А посетители скоро подойдут. Обеденный перерыв только закончился.
  Юрий пил воду и внимательно смотрел на Майю. Она себя чувствовала очень неуютно под его испытующим взглядом:
  - У меня что-нибудь не в порядке? - спросила она его.
  Он не ответил и взгляда не отвел. Тогда она стала мыть стаканы, которые и без того были чистые. Наконец, он допил воду и протянул ей пустой стакан.
  - Проводила посетителя? - недобро прищурив глаза, спросил он.
  - Ты о ком? Я никого не провожала, а ходила за сиропом.
  - А что за мужик был у тебя в отделе?
  - Это грузчик. Он менял газовый баллон. А ты что подумал?
  Неожиданно он обозлился и выкрикнул:
  - Ничего не подумал! Работай веселей!
  Круто развернулся и ушел. Майя перевела дух с облегчением. Ей стало страшно от мысли, что Юрий мог застать Милослава вместе с ней за разговором. Его ревность прорастала на ровном месте, и ей не нужно было никакого повода.
   Милослав с Ириной и Агаша с Петром уехали. Казалось бы, Юрий должен был успокоиться, но он становился день ото дня злее. В выходной день Алеша, взяв с собой Виталика, уехал с классом на зимнюю турбазу кататься на лыжах и санках и вернуться должен был только на следующий день. Майя в свою последнюю смену поздно закончила работу и, нагруженная тяжелыми сумками, подошла к дверям квартиры, открыла дверь ключом, но войти в квартиру не сумела. Юрий изнутри закрыл дверь на цепочку. Она стала звонить, но никто к двери не подошел. Тогда она стала стучать, что было силы. Из соседних квартир стали выглядывать соседи, но Юрий дверь не открывал. Майя уже не знала, что и думать. Сосед по площадке вызвался ей помочь и стал молотком отбивать цепочку. И тут на шум в прихожую вышел заспанный Юрий. Сосед со смехом ему сказал:
  - Ну, ты, Юрий, и здоров спать! Весь подъезд поднял на ноги!
  Юрий зло взглянул в его сторону, но ничего не ответил. Он откинул цепочку, распахнул дверь и тут же ушел из прихожей. Майя втащила сумки на кухню и стала их разбирать, укладывая продукты в холодильник. Она уже заканчивала эту работу, когда неожиданный удар свалил ее на пол, и Юрий стал ногами пинать ее, приговаривая:
  - Ах, ты тварь! Устроила позорище на весь дом! Вот тебе! Вот тебе!
  Майя руками закрыла голову и свернулась клубочком, оберегая живот, но беспощадные удары сыпались на нее со всех сторон. Наконец, ее мучитель остановился, выпустив весь заряд своей животной злости, и ушел досыпать, а Майя с трудом поднялась и пошла в ванную, чтобы немного привести себя в порядок. Каждый шаг ей давался с трудом, отдаваясь долгой тягучей болью, сильно болел низ живота. Она посмотрела на себя в зеркало: волосы растрепались, помада смазана, но синяков на лице не было. Это ее немного утешило. Кое-как ополоснувшись, она с трудом дошла до Алешиной кровати и легла. Тело все ныло и болело, особенно внизу живота, каждое движение вызывало ответную боль. Она свернулась калачиком, чтобы хотя бы немного утишить боль, но боль не отпускала, становясь все мучительнее. Она застонала от безысходности и своей беспомощности. В соседней комнате безмятежно храпел Юрий. Детей не было и некому было помочь Майе справиться с болью и оказать ей помощь. Она тоненько и жалобно заплакала. Под утро она попыталась встать и почувствовала, что по ногам ее потекли струйки горячей крови. Без сил она снова повалилась на кровать и потеряла сознание. Она не слышала, как уходил на работу Юрий. Очнулась она от громкого крика Алеши:
  - Мама, мамочка, что с тобой?
  Она с трудом разлепила ставшие невыразимо тяжелыми веки, взглянула на страдальческое лицо сына и прошептала:
  - Сынок, вызови скорую.
  Скорая помощь приехала на удивление быстро. Врач констатировал выкидыш и множественные гематомы на ее теле. Майю увезли в больницу скорой помощи. Алеша хотел поехать вместе с ней, но его не взяли. Врач только назвал ему адрес больницы. Он приехал по адресу и до вечера кружил под окнами, не решаясь войти. Его заприметила молоденькая медсестра и спросила:
  - Молодой человек, ты что здесь делаешь? Так и замерзнуть недолго.
  Алеша посмотрел на нее глазами, полными слез, и сказал:
  - Мою маму сюда привезли на скорой, и я не знаю, где она и что с ней.
  - Никуда не уходи, я сейчас разузнаю и скажу тебе. Как зовут твою маму?
  Алеша сказал, и она исчезла за тяжелой дверью. Время для него тянулось мучительно долго. Наконец, девушка появилась снова и успокоила его:
  - С твоей мамой все уже хорошо, но недельку ей придется полежать у нас. Ты иди домой, а завтра приходи снова. Завтра - приемный день, и тебя к ней пропустят. Только захвати сменную обувь.
   Майя была на волосок от смерти. Приди Алеша домой позднее, и никто не смог бы поручиться за благоприятный исход операции. Она и так потеряла слишком много крови. Когда она пришла в себя после наркоза, врач, оперировавший ее, устроил ей допрос с пристрастием, кто и за что так жестоко ее избил. Майя, отводя глаза, прошептала:
  - Я сама упала со стремянки, когда вешала штору. Дома никого не было, муж уже ушел на работу, а сыновья находились на лыжной прогулке, на турбазе.
  Врач с сомнением покачал головой:
  - Не хотите говорить правду - ваше дело, но должен вас предупредить, что последствия этого, как вы говорите, падения весьма печальны. Детей у вас, голубушка, больше не будет. Это весьма прискорбно, ведь вы еще совсем молодая женщина. И крови вы потеряли много, так что придется полежать с недельку.
  - Я не могу лежать, - взволновалась Майя. - У меня двое сыновей, как же они без меня?
  - Если жить хотите, а вам нужно жить, поднимать своих сыновей, значит, и пролечитесь, как положено. Ну, поправляйтесь.
  Врач ушел, а Майя лежала, глотая слезы: за что ей такие испытания? Если бы было, куда уйти от Юрия, она, ни минуты не колеблясь, ушла. Но идти некуда, да и одной ей не справиться с воспитанием сыновей. Алеша был спокойным, послушным и ответственным мальчиком, а вот Виталий беспокоил ее материнское сердце. Был он непоседливым, склонным к мальчишеским авантюрам разного рода. Ему было нужно все непременно испытать на себе. Не проходило недели, чтобы классная руководитель не вызывала ее в школу для объяснения. Как они там без нее обходятся? На Юрия она не надеялась. Он наверняка не знает, что с нею случилось, и домой придет поздно. Хотя бы Алешу пустили к ней! Когда в палату заглянула медсестра, она попросила ее позвонить Юрию и сообщить, что она в больнице. Медсестра пообещала, и Майя немного успокоилась. Юрий пришел под вечер, и вид имел самый разнесчастный. Он осторожно подошел к кровати, на которой лежала Майя, и, не поднимая глаз, прошептал:
  - Маечка, простишь ли ты меня? Я сам не знаю, что на меня нашло. Это все оттого, что я тебя так сильно люблю и безумно ревную. Прости меня!
  И он припал губами к бессильно свисавшей руке Майи. Она невольно руку отдернула.
  - Лучше бы ты совсем не любил меня, чем так. Что же это за любовь такая, которая чуть жизни меня не лишила? Не хочу я такой любви. И не о ней сейчас речь. Дети дома одни. Позаботься о них. Я здесь пролежу не меньше недели.
  В палату заглянул врач и попросил Юрия зайти к нему в кабинет через несколько минут. Юрий согласно кивнул головой и, наклонившись к Майе, спросил:
  - Что ты сказала врачу?
  Она криво усмехнулась, глядя в его испуганные глаза, и брезгливо шепотом сказала:
  - Иди смело. Я сказала, что упала со стремянки, вешая шторы. Тебя дома не было, ты ничего не знал. Иди уж!
  Он, благодарно взглянул на нее и также шепотом сказал:
  - Прости, прости меня, Майя! Я клянусь, что больше этого не повторится!
  - Не клянись. Это я тебе клянусь, что больше не позволю тебе пальцем притронуться ко мне. А если ты тронешь меня, подам заявление в суд. Запомни! А теперь иди, я устала с тобой говорить.
  Он тяжело поднялся со стула и, сутулясь, пошел к выходу. Подойдя к кабинету врача, осторожно постучался и, услышав: "Войдите!" - робко перешагнул через порог. Врач долго смотрел на него в упор, ничего не говоря. Наконец, Юрий не выдержал его пристального взгляда и спросил:
  - Вы что-то хотели мне сказать?
  - Я хотел сказать, что ваша жена чудом осталась жива. Она утверждает, что упала со стремянки, но множественные гематомы на ее теле говорят о том, что кто-то жестоко ее избил, убив при этом и ребенка, которого она носила под сердцем.
  - Как ребенка, какого ребенка? - залепетал Юрий.
  На него было жалко смотреть: руки его тряслись, глаза метались по сторонам.
  - Вы разве не знали, что ваша жена беременна?
  - Нет, не знал. Я вообще ничего не знал о том, что с нею случилось, пока мне не позвонили из больницы. Как она сейчас, доктор?
  - Поправится, но детей у нее больше не будет. Впрочем, дети у вас, кажется, есть?
  - Да, двое сыновей. Что я должен сделать, чтобы она быстрее поправилась?
  - Она потеряла много крови. Ей сейчас нужно усиленное питание: икра черная, соки, повышающие гемоглобин, фрукты. Неплохо давать ей каждый день немного красного вина. И, конечно, пока не окрепнет, никаких физических нагрузок. Вам повезло, что у вас такой замечательный сын. Это он вызвал скорую и весь день бродил под окнами, пока его не заметила медсестра. Завтра сыну во второй половине дня можно будет навестить вашу жену. Всего доброго.
   Юрий вышел из кабинета врача взмокшим. Пережитый им страх разоблачения еще давал себя знать дрожанием рук и каплями пота на холодном лбу и спине. Жалел ли он о том, что так обошелся с женой, жалел ли о потерянном ею ребенке? Он и сам не мог ответить на этот вопрос. Детей он любил, но не абстрактных, а живых. Неродившийся ребенок был для него не осязаем, а потому известие о его гибели не произвело на него глубокого впечатления. Его гораздо больше взволновали слова доктора о том, что кто-то жестоко избил Майю. Юрий не на шутку испугался ответственности за содеянное. На него периодически накатывали приступы животной ярости, когда он думал о том, что Майя может любить кого-то другого, а не его. Он слишком долго добивался ее внимания, но не чувствовал и не был до конца уверен, что ее сердце принадлежит только ему. В минуты ярости он не владел собой, а потому и сейчас не был твердо уверен, что подобное не повторится. Он понимал, что своими действиями отталкивает ее, но ничего с собой поделать не мог. Ему хотелось полностью подчинить Майю своей воле и временами ему казалось, что это ему удалось, но в ней была заложена огромная жажда личной свободы. Его бесило, как легко она сходится с людьми, как все восхищаются ее добрым и веселым нравом, ее красотой, хозяйственностью. В такие мгновения он чувствовал себя ущербным, недостойным ее, и именно за эти свои чувства он жестоко ей мстил. Приезд Милослава выбил его из колеи настолько, что он дал волю своим самым низменным инстинктам.
   Майя после ухода Юрия почувствовала облегчение. Ей было трудно не выплеснуть перед ним переполнявшие ее боль, обиду, недоумение. Он стал для нее чужим. Порой она пугалась той ненависти, что зарождалась в ее душе, по отношению к нему. Она вспоминала его зверское лицо, когда он избивал ее беззащитную, не ожидавшую его нападения. Она не понимала, за что он так жестоко обходится с ней. Она старалась быть всегда и во всем примерной женой, матерью и хозяйкой. Благодаря ее усилиям он выглядел всегда щеголевато в безупречно отутюженном костюме и накрахмаленной сорочке с завязанным ее руками галстуком, дети всегда были опрятно и нарядно одеты, в доме царили чистота и порядок, на столе - вкусная обильная еда. Чего ему не доставало, отчего он ярился в своей беспочвенной злобе? Что она делает не так? Почему судьба отмерила ей так скупо женского счастья? Она не понимала, что рядом с ней находится мужчина с уязвленным самолюбием, который не может ей простить того, что не его первого она назвала своим избранником, что из троих друзей, ухаживавших за нею, она выбрала его последним. Каждый комплимент, сказанный посторонними людьми в ее адрес, больно ударял по его самолюбию, принижал, как ему казалось, его мужское достоинство. А с этим он не хотел и не мог мириться. В палату вошла медсестра и сделала Майе укол, после которого она забылась тяжелым сном. Кто-то страшный и злой мчался за нею, а она хотела и не могла убежать, ноги сделались ватными и не слушались ее. Проснулась она от оклика соседки по палате и не сразу могла осознать, что это был всего лишь сон. Она тяжело и прерывисто дышала и на расспросы соседки ничего не отвечала. Тело все ныло и болело. Действие укола закончилось, а позвать медсестру она не решалась, поскольку была уже поздняя ночь. До утра Майя больше не сомкнула глаз, с трудом подавляя рвущиеся из груди стоны. Утром после обезболивающего укола она уснула и спала до самого обеда. А после обеда пришел Алеша, и Майя ему необычайно обрадовалась:
  - Как я рада тебя видеть, Алешенька! Ты - мой спаситель, родной мой мальчик! Как вы там без меня управляетесь?
  - Все хорошо, мама. Как ты себя чувствуешь? Что с тобой случилось?
  - Все уже прошло, я поправляюсь. Скоро мы будем вместе.
  - Мама, скажи мне правду, что с тобой произошло, - допытывался Алеша.
  - Я упала со стремянки, когда вешала штору, - привычно солгала Майя, но Алеша, похоже, не поверил.
  - Я нигде не нашел стремянки, и шторы висят, как висели. Мама, скажи мне честно, что с тобой случилось на самом деле. Это отец виноват?
  - Что ты, что ты! - испугалась Майя. - Никто не виноват, я просто упала. Поверь мне, Алешенька!
  И Майя заплакала. Алеша испугался ее слез и прекратил расспросы. Он пробыл у Майи до тех пор, пока его не попросила уйти медсестра: больным полагался послеобеденный сон. Алеша поцеловал Майю и, пожелав ей скорейшего выздоровления, ушел. Соседка по палате с завистью сказала:
  - Какой у тебя сынок славный, а уж любит тебя так, что аж завидно.
  - Да, сын у меня просто замечательный. Если бы не он, мы бы с вами сейчас не разговаривали.
  И Майя закрыла глаза, давая понять, что устала от разговора и хочет спать.
   Из больницы Майя вышла совершенно другим человеком. Она для себя твердо решила, что, как только подрастут дети, она уйдет от Юрия. Совместная жизнь с ним стала для нее невыносима. Она не смогла забыть его зверства, его трусливой подлости. Остатки любви испарились, а на смену им пришли презрение и брезгливость. В больнице она совершенно случайно узнала, что у Юрия несколько последних лет длится роман с Варварой из ресторана. В палату, где она лежала, положили молодую женщину на сохранение. Юрий пришел навестить Майю и, когда он ушел, женщина поинтересовалась:
  - Кто это был?
  Майя, сама не зная почему, сказала, что это ее брат. И женщина разоткровенничалась: она в ярких красках описала безумную страсть, которую Юрий, якобы, испытывал к Варваре.
  - Удивляюсь, - говорила она, - ваш брат - такой интересный мужчина, а Варвара вся такая корявая, а он буквально пылинки с нее сдувает. Без цветов и шампанского редкий день проходит. А Варвара еще и нос воротит, вертит им, как хочет. Мы все не понимаем, что он в ней нашел.
  - А вы тоже в ресторане с Варварой работаете? - уточнила Майя.
  - Вот именно. Все у нас на глазах происходит. Вы бы поговорили со своим братом. Варвара ему не пара, женщина она слишком вольная. Столько у нее мужчин перебывало, что всех и не упомнишь.
  Майе было неприятно выслушивать эти откровения. Юрий в ее глазах стал выглядеть в еще более неприглядном свете. И совсем непонятной стала его жестокость по отношению к ней, его жене. Чувство вины, должно было, по мнению Майи, заставить его быть к ней особенно внимательным, чтобы не вызвать в ней подозрения. Но она не учла того обстоятельства, что, изменяя жене, Юрий предполагал возможную измену с ее стороны не сейчас, а когда-нибудь потом при удобном случае. И именно это вызывало в нем беспредельную ярость и жестокость. Решив для себя, что Юрий в ее жизни - случайный человек, Майя внутренне успокоилась и стала думать, куда она уйдет от него. Из разговора с той же соседкой она узнала, что в городе идет полным ходом кооперативное строительство жилья, и решила при первой же возможности поговорить с Саввтеем Мироновичем. Он работал в горисполкоме и, наверняка, подскажет ей, как поступить. Действовать она решила через Юлию Афанасьевну. Она пока не работала, была на больничном. Когда Юрий ушел на работу, она положила в пакет накануне испеченные пирожки, коробку конфет, купила по дороге бутылку хорошего коньяка для Савватея Мироновича и отправилась в гости. Юлия Афанасьевна ей очень обрадовалась и поинтересовалась, где она так долго пропадала. Майя откровенно рассказала ей все. Юлия Афанасьевна всплеснула в ужасе руками:
  - Ах, какой мерзавец твой Юрий! А как умеет притворяться на людях. Я скажу Савватею, чтобы он его приструнил.
  - Не нужно, это только обозлит Юрия. Я решила от него уйти. Алеша заканчивает в этом году школу, Виталик тоже подрастает. Чужим мне стал Юрий. И не могу с ним ложиться в одну кровать, зная, что приходит домой от чужой женщины, не очень разборчивой в связях.
  - Маечка, а куда же ты уйдешь? С таким трудом Савватей помог вам получить квартиру.
  - Юлия Афанасьевна, голубушка, говорят, в городе созданы жилищно-строительные кооперативы, в которых жители за свои деньги строят себе квартиры.
  - Э, милая, да знаешь ли, сколько денег нужно, чтобы вступить в кооператив?
  - У меня есть деньги. Я Алешину пенсию на книжку перевожу, там уже скопилась приличная сумма.
  - А знаешь ли ты, что построенная тобой квартира будет ваша совместная с Юрием собственность? И он будет иметь право на нее, равное с твоим.
  - Что же делать?
  - Если строить квартиру, то на имя Алеши. И потом это не такое быстрое дело. Пройдет не меньше года, пока сформируется кооператив, соберут деньги, найдут подрядчика. В общем, я обещаю все узнать у Савватея, а ты зайди ко мне на следующей неделе, хорошо?
   От Юлии Афанасьевны Майя вышла окрыленная надеждой. У нее появилась цель в жизни. Дома она, улучив момент, когда они с Алешей были вдвоем, сказала:
  - Сынок, я хочу с тобой поговорить. Ты у меня уже взрослый. Я решила построить кооперативную квартиру на твое имя.
  - Зачем, мама? Разве нам тесно в нашей квартире?
  - Нам с отцом вместе тесно. Я решила уйти от него. Это будет не завтра, а, когда будет готова квартира. Потребуется не меньше двух-трех лет.
  - У вас с ним все так плохо?
  - Разные мы с ним люди. Его не устраивает все, что я делаю, а я устала подстраиваться под его настроение. Жалко только Виталика. Ему нужен отец.
  - Мама, да Виталик отца почти не видит. И какой он ему подает пример? Пока ты была в больнице, он каждый день приходил навеселе и пытался нас воспитывать. Меня он побаивается, я уже могу за себя постоять, а над Виталькой иногда издевается. Пришел Виталька домой поздно, и он его за нитку привязал к ножке стола, чтобы никуда больше не ушел. Тот сидит под столом и жалобно скулит. Я Витальку отвязал, а с отцом серьезно поговорил. Но я тоже не всегда бываю рядом. Я одно тебе обещаю, что даже в малом не буду на него походить. Никогда не буду обижать свою жену, а детей своих буду любить и заботиться о них, вот увидишь! В общем, я твое решение одобряю. Мама, я в больнице слышал, как медсестры шептались, что ты вовсе не упала, а тебя кто-то избил сильно. Это он, да? Ты только скажи, и я сумею тебя защитить!
  Майя вздохнула и ничего не ответила. Не хотела она сына еще больше втравливать в свои отношения с Юрием. И так мальчишке приходится быть буфером между ними. После разговора с Алешей Майя повеселела. Если все сложится так, как она задумала, через два-три года она обретет долгожданную свободу. Когда через неделю она пришла к Юлии Афанасьевне, та ее порадовала известием:
  - Майя, ты, видно, в сорочке родилась. Как раз сейчас формируется жилищно-строительный кооператив. Савватей обещал записать Алешу в число членов-пайщиков. Ему есть восемнадцать лет?
  - Через месяц будет.
  - Ладно, с этим что-нибудь решим. Нужно будет сразу половину суммы внести, а потом каждый месяц в равных долях оставшуюся сумму. Я советую тебе строить двухкомнатную квартиру. Одна комната тебе, а вторая - мальчикам.
  - Сколько нужно вносить?
  Услышав полную сумму, Майя внутренне ахнула, поскольку накопленных ею средств немного не хватало. Хорошо еще, что предусматривалась рассрочка платежа. Потребуется в новую квартиру и новая мебель. У нее много красивых платьев, трикотажных кофточек, отрезов китайского шелка. Нужно будет все продать. При существующем дефиците вещей все это уйдет в один момент. Майя не привыкла откладывать дела в долгий ящик и активно принялась за оформление документов. Каждое воскресенье она теперь ездила на вещевой рынок и продала почти весь свой с трудом скопленный гардероб. Ей удалось собрать всю необходимую сумму, и она не стала вносить пай по частям, а заплатила все сразу. Деньги остались и на приобретение мебели. Майя положила их на сберегательную книжку, а книжку спрятала у Юлии Афанасьевны. В ожидании перемен в своей судьбе она перестала обращать внимание на придирки Юрия. Правда, после того побоища он вел себя с Майей подчеркнуто предупредительно, а она старалась, как можно меньше, попадаться ему на глаза. Пришло письмо от Милослава. Он писал, что они с Ириной поженились, и Ирина ждет ребенка. Он счастлив, что судьба послала ему такую славную женщину, но и Майя ему дорога, как первая любовь и мать его первенца. Просил подробно писать о себе, Алеше. Она читала и перечитывала его письмо, и ее обожгла мысль, что судьба наказывает ее за Милослава. Она виновата перед ним, что лишила их общего сына отцовской ласки, внимания, и даже фамилию сын носит другого человека. Она вспомнила Михаила, его любовь и заботу, и ей стало невыносимо горько, что таким коротким было их счастье. И Михаил, наверно, рано ушел из жизни потому, что тоже виноват перед Милославом. Она писала ответ Милославу и не услышала, как пришел Юрий. Он увидел лежащее перед ней письмо и прочитал его. Лицо его пошло пятнами, глаза побелели от злости, и он готов был уже наброситься на нее с кулаками, но она упредила его:
  - Если ты меня хотя бы пальцем тронешь, я не буду молчать. Я вызову милицию, и тебя будут судить и за мое пребывание в больнице, и за это избиение. Решай, как тебе поступить.
  Он поиграл желваками на щеках, поскрипел зубами и ушел, а она праздновала в душе свою первую маленькую победу. Перед сном он все же завел с нею разговор. Чувствовалось, что он изо всех сил сдерживается и старается говорить спокойно:
  - И как долго все это будет продолжаться?
  - Ты о чем? - спросила она, сидя перед зеркалом и расчесывая свои волнистые волосы.
  - Как долго будет эта непонятная для меня связь с твоим первым мужем? Или ты решила к нему вернуться?
  - Не говори глупости. Неужели ты не понимаешь, что у нас есть общий сын, и только он связывает меня с Милославом? Поставь себя на его место. Представь, что наш Виталий жил бы со мной, а ты - отдельно от нас. Неужели ты не интересовался бы его судьбой?
  - Слава Богу, я не на его месте, мне хватает забот на своем!
  - Скажи, чего ты бесишься? - спросила она его в упор, резко повернувшись к нему. - Чего тебе не хватает? Или я неверная жена, плохая хозяйка, никудышняя мать? Что во мне не так? Я же не устраиваю тебе сцены ревности из-за твоей связи с Варварой!
  - С какой Варварой? - слегка опешил он.
  - Сам знаешь, с какой, - коротко бросила она и опять повернулась к зеркалу. - Все знакомые диву даются, как ты мог променять меня на эту развратную женщину. Просили даже поговорить с тобой, чтобы я открыла тебе на нее глаза. Только я этого делать не буду. Врач мне запретил на ближайшие несколько месяцев всякую близость с мужчиной. Так что жить с тобой отныне будем, как брат с сестрой. Думаю, тебе особого ущерба не будет, а мне так спокойнее: не подхвачу какую-нибудь мерзость.
  Юрий побагровел, кулаки его невольно сжались, и он уже был готов обрушить их на Майю, но она охладила его пыл:
  - И не вздумай размахивать своими кулаками. Я больше покрывать тебя не буду никогда: и в суд заявление напишу, и в партком. Думаю, там тебя сумеют воспитать.
  Бросив короткое:
  - Стерва! - он вышел из спальни, а она продолжала расчесывать свои волосы, но руки ее при этом слегка дрожали. Нелегко далась ей эта сцена объяснения. Одержанная победа не доставила ей особой радости. Она понимала, что Юрий не простит ей этого унижения.
   Когда Майя написала ответ Милославу, она не нашла конверта с обратным адресом. Он загадочным образом исчез. Она спросила у Юрия, но тот грубо ответил, что не видел конверта и что письма от возлюбленных нужно хранить более ответственно. Майя перерыла все, но конверт найден не был. Она решила подождать следующего письма Милослава, но писем не было. Она терялась в догадках, почему он молчит. Неужели решил, что она не хочет поддерживать с ним отношения, и обиделся? Но жизненные повседневные заботы вскоре заставили ее забыть о Милославе. Кооперативный дом строился довольно быстро, и Майя с Алешей по вечерам мечтали, как они начнут новую жизнь в новой квартире. Виталия пока в свои планы не посвящали, чтобы он до срока не проболтался Юрию. Майе не терпелось посмотреть на реакцию Юрия, когда она ему объявит, что уходит от него. Она решила ничего не брать из старой жизни, кроме носильных вещей своих и детей. Юрий словно почувствовал грядущие перемены и старался почаще бывать дома, был ласков и предупредителен и с нею, и с сыновьями. Несколько раз он спрашивал, что пишет Милослав, и Майя отвечала, что не пишет ничего. Юрий притворно сочувствовал, но она видела, как ему приятно слышать такой ответ. Это потом, на склоне лет, Майя узнала, что Юрий перехватывал и прятал письма Милослава, а позже сообщил ему, что адресат выбыл в неизвестном направлении. Так в огромном людском море окончательно потерялись Милослав с Ириной. Больше Майе не довелось с ними встретиться.
   Наконец, дом был готов, и Майю пригласили на жеребьевку. Она взяла с собой Алексея и какова же была ее радость, когда сын вытянул счастливый жребий - квартиру на втором этаже. Она получила заветные ключи и тут же вместе с Алешей отправилась осматривать свое новее жилье. Квартира ей понравилась и расположением комнат, и веселенькими светлыми обоями. Они с Алешей планировали, что из мебели нужно будет купить, и как ее расставить. Глаза у Майи сияли, у нее словно крылья выросли за спиной. Настал долгожданный час ее свободы. С приобретением мебели в то время были сложности, и Майя поехала в Москву. Она договорилась в мебельном магазине, и ей продали за оговоренную сумму вознаграждения необходимую мебель. Без особого труда она нашла грузовую машину, погрузила в нее свои приобретения и отправилась в обратный путь. То ли водитель попался разговорчивый и веселый, то ли приподнятое настроение Майи ему передалось, но дорога на удивление оказалась не скучной и быстрой. Водитель помог ей разгрузить машину и даже отказался от щедрых чаевых, заявив, что с такой попутчицей он готов ехать хоть на край света. Когда она сияющая появилась дома, Юрий с мрачным видом поинтересовался, где ее носило два дня. Она, словно не услышав его вопроса, позвала Алешу с Виталиком:
  - Мальчики, давайте собирать вещи. Мы завтра переезжаем на новую квартиру.
  Юрий застыл на месте, а Виталик закружил вокруг матери в восторге:
  - Новая квартира! Новая квартира!
  - Можно все же узнать, что все это значит? - возвысил голос Юрий.
  - Можно. Мы уходим от тебя. Алеша построил кооперативную квартиру, и мы завтра туда переезжаем.
  - Кто это мы? - недобро прищурил глаза Юрий.
  - Я и мои сыновья. У тебя есть возражения?
  - Есть. Вы с Алешей можете катиться на все четыре стороны, если вам здесь плохо живется, но Виталик останется со мной.
  - Не останусь, - закапризничал Виталик. - Я хочу с мамой и Алешей на новую квартиру.
  - Я сказал, что ты останешься со мной, и хватит об этом!
  - Юра, постарайся быть благоразумным. Ты целыми днями на работе, тебе некогда заниматься сыном. Если ты надеешься таким образом поколебать мою решимость, то ничего не получится. Я давно живу надеждой уйти от тебя. Мы стали чужими после всех твоих выходок.
  - У тебя кто-то есть? Какой же я дурак! Не может быть, чтобы ты ушла просто так!
  Алеша, до этого молчавший, тоже подал свой голос:
  - Батя, никого у мамы нет. Ты сам подвел ее к этому решению. Она просто хочет спокойной жизни без оскорблений и беспочвенных придирок. А Виталик будет к тебе приходить, когда ты захочешь его увидеть. Мы же не в другой город уезжаем, а всего лишь на другую улицу. Давай расстанемся без лишних сцен, будь, в конце концов, настоящим мужчиной!
   Прошло без малого пятьдесят лет с момента описываемых событий. Майя Антиповна готовилась к своему восьмидесятилетнему юбилею. Уже несколько лет прошло, как ушел из жизни Юрий. Несмотря на то, что она, построив квартиру, ушла от него и даже после многолетних усилий развелась с ним, жизнь упорно сводила их вместе. Виталий женился и проживал совместно со своей семьей в квартире отца. Отношения у них с Юрием не складывались, и Майя Антиповна, чтобы обеспечить сыну спокойную жизнь, снова приняла Юрия к себе. Он был далеко не прежним ревнивцем, но характер никуда не спрячешь, и кровушки он ее попил немало. В этот вечер ей не хотелось думать о плохом. Она подводила итоги своей жизни и пришла к выводу, что она жизнь свою прожила, в общем, счастливо. У нее прекрасные сыновья, заботливые и внимательные, особенно Алеша. И невестки у нее замечательные. Не каждая дочь так относится к своей матери, как они относятся к ней. А про внуков и говорить нечего. Алешин сын Ванечка был ее первым внуком и был удивительно похож на Милослава и оттого, наверно, по-особому ей дорог. Внучка Машенька тоже мила ее сердцу, она умна и красива, но она не такая ласковая, как Ванюша. Есть у нее уже и правнучка, красавица и умница Иринка. Всех своих родных Майя Антиповна любила всем сердцем. Целый день она готовила свои фирменные блюда, пекла пироги, без которых не обходилось в ее доме ни одно застолье, накрывала для дорогих гостей стол. А гостей она ожидала немало. Больше двадцати лет пела она в хоре ветеранов, была солисткой хора, лауреатом всевозможных конкурсов и смотров. Свою любовь к песне она пронесла через всю свою жизнь. Когда еще был Советский Союз, к ней нередко в гости приезжала Агаша, и они вместе пели любимые украинские песни, и все удивлялись красоте и слаженности их голосов. Но теперь Агаша живет в ближнем зарубежье и приехать на юбилей любимой сестры не может. Зато завтра придут ее подруги по хору вместе с любимым руководителем, прекрасным музыкантом, баянистом Михаилом Юрьевичем. Майя Антиповна достала альбом с фотографиями и стала перелистывать страницы. Вся жизнь прошла перед ее глазами: вот Алешенька идет в первый класс, вот Виталик играет на баяне, а баян больше него. Вот свадьба Алеши, вот Виталика. Сколько было хлопот, волнений. Годы летели стремительно, и как-то незаметно подкралась старость. Нет, она не считает себя старухой. Да и никто, глядя на эту красивую с серебряными волосами улыбчивую женщину, не посмел бы назвать ее старухой.
   В последние годы на телевидении появилась передача "Жди меня", и Майя Антиповна решилась разыскать Милослава и попросить у него прощения за то, что невольно разлучила его с Алешей. Она послала туда запрос и каждую неделю с нетерпением ждала этой передачи. Наверно, если бы можно было повернуть жизнь вспять, она не совершила бы некоторых ошибок. Но жизнь не знает сослагательного наклонения. Наверно, так должна была сложиться ее жизнь, так, а не иначе. Она вспомнила, как, прощаясь с Милославом, подарила ему часы, и Агаша тогда сказала, что это к разлуке. Так и случилось. А потом были несколько лет беспокойного счастья с Михаилом. Его она любила, наверное, так, как умеют любить русские женщины, нерасчетливо и безоглядно. Недавно на дне рождения Алеши она рассказала о Михаиле. Ей хотелось, чтобы Алеша и его семья знали, чью фамилию они носят, и гордились бы этой фамилией. Ей удалось уберечь одну единственную фотографию Михаила и передать Алеше. А все остальные фотографии и Михаила, и Милослава уничтожил Юрий. О Милославе ей постоянно напоминает Ванечка. Он и характер деда унаследовал, такой же добрый, веселый и жизнерадостный, душа любой компании.
   В юбилейный день Майя Антиповна проснулась рано. Она надела свое любимое крепдешиновое платье в белый крупный горошек и с белым воротничком, завязывающимся бантом. Это платье ее удивительно молодило. Ее волнистые волосы были красиво уложены, и она, оглядев себя в зеркале, осталась своим видом довольна. Первым пришел Алеша со своим семейством, и его жена активно включилась в подготовительную работу. Огромный стол был красиво сервирован и уставлен всевозможными закусками. Все свое умение и любовь вложила Майя Антиповна в украшение стола. Пришедшие гости по достоинству оценили и ее талант гостеприимной хозяйки, и ее хлебосольство, и ее приветливость. Много было произнесено тостов и здравиц в ее честь. Алеша прочитал ей стихи, полные любви и признательности, и этим растрогал до слез и виновницу торжества, и пришедших гостей. А потом по радио для Майи Антиповны передали ее любимую песню "Домик окнами в сад". Наконец, слово взял Михаил Юрьевич:
  - Вот смотрю я на эту удивительную женщину и никак не могу поверить, что ей столько лет. Больше двадцати лет я знаю ее, и всегда она приходит в коллектив со своей ясной доброжелательной улыбкой. Я ни разу не слышал, чтобы она сказала о ком-то что-либо осуждающее, она всегда приветлива и добра. Возле нее даже те из хористов, кто отличается сложным характером, становятся мягче и добрее. И посмотрите, какая у нее замечательная семья, как любят ее дети и внуки. И, наверно, поэтому Бог дает ей и здоровье, и внутреннее спокойствие, и гармонию в душе. Так пожелаем нашей дорогой Майе Антиповне еще много лет радовать нас своим присутствием, своими песнями, заряжать нас своим оптимизмом, дарить нам любовь и добро! А потом звучало много красивых песен. Дело было летом, окна были раскрыты, и песня широко лилась из окна. Вскоре под окном собралось много людей, завороженных красиво звучащими голосами, раздались крики "браво". Майя Антиповна вышла на балкон, и ее встретили аплодисментами, а она стояла и улыбалась всем, и люди улыбались ей ответно. Многих счастливых лет вам, Майя Антиповна!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"