Мария Николаевна возвращалась домой, в Россию, возвращалась одна. Тоска по родным местам, мучившая ее все эти годы проживания на чужбине, отступила, а на смену ей пришла грусть расставания с дорогими сердцу людьми. С сыновьями Сергеем и Андрейкой она рассчитывала вскоре увидеться, а вот с Алексеем Викентьевичем и Николаем Петровичем она, похоже, рассталась навсегда. Жизнь в Париже не оставила особого следа в ее душе, поскольку Парижа она практически не видела и не знала, находясь безвылазно за стенами и высоким забором российской дипмиссии. Нередко за ней заезжал на роскошном лимузине Николай Петрович с приглашением провести вместе выходной на Елисейских полях или в Булонском лесу, но Сергей неизменно находил причины, чтобы не отпустить мать. Только несколько раз она побывала в гостях у Николая Петровича в особняке вместе с Алексеем Викентьевичем и Андрейкой, когда Сергей по делам уезжал в Москву. Особняк поразил ее необычайной роскошью и обилием хорошо вышколенной прислуги. Она чувствовала себя скованно среди его заносчивых и расфуфыренных невесток, не знала, о чем с ними говорить и как себя держать. За последние годы она отвыкла от хороших манер и пустопорожних разговоров. Николай Петрович видел ее скованность и старался увести ее в сад или оранжерею, или небольшую картинную галерею. Она чувствовала, что нравится ему, как женщина, и это обстоятельство мирило ее с необходимостью проявлять заинтересованность к пустой светской болтовне его невесток. Алексей Викентьевич замечал проявляемое Николаем Петровичем расположение к ней, тихо бесился, и старался вызвать у нее ревность, уделяя нарочито повышенное внимание присутствующим дамам. В таких случаях он садился за рояль и играл что-нибудь сентиментальное. Дамы моментально окружали его, а Мария Николаевна равнодушно уходила с Николаем Петровичем, ничем не показывая своего раздражения или возмущения. Тем самым она приводила Алексея Викентьевича в еще большее бешенство. Но, чем больше он внутренне бесился, тем веселее казался окружающим.
Андрейке нравилось бывать у Николая Петровича. Он с огромным интересом рассматривал книги в красивых кожаных переплетах с золотым тиснением, стройными рядами стоявшие в многочисленных шкафах огромной домашней библиотеки. Выбрав одну из них, он усаживался в мягкое глубокое кресло и переносился в мир вымысла. Николай Петрович давал ему книги и с собой с условием непременно вернуть сразу, как только прочитает. Он незаметно и ненавязчиво руководил Андрейкой в выборе книг. Он настоял на том, чтобы Андрейка обучался французскому языку и для этого нанял ему учительницу француженку. Андрейка довольно часто бывал у Николая Петровича и сумел подружиться со всеми членами его многочисленного семейства. Он заметно возмужал, вырос, раздался в плечах и превратился в очаровательного молодого человека. Сергей заботился об его образовании и за те несколько лет, что Андрейка прожил в Париже, он сумел экстерном закончить школу и начать изучать технические предметы. Ему нравилось производить расчеты, проектировать механизмы, а еще больше нравилось воплощать в жизнь задуманное, заставляя мертвые машины оживать. Каждую свободную минуту он проводил в мастерских Николая Петровича, где находилось несколько дорогостоящих автомобилей. Устройство их он изучил досконально, так что с закрытыми глазами мог определить, что за деталь у него в руках и как она действует. Особых хлопот Андрейка Марии Николаевне не доставлял, тем более что рядом с ним всегда был либо его отец, либо старший брат. С отцом он сошелся довольно близко, и она иногда ревниво отмечала, что сын находит больше общих тем с Алексеем Викентьевичем, чем с ней. Вслух она своего недовольства этим обстоятельством не высказывала.
За пределами дипмиссии Мария Николаевна подружилась с хозяйкой соседнего кафе, куда она частенько заходила за свежими булочками или пирожными. Клотильда, или, как она просила себя называть, Кло, была очаровательной брюнеткой, приветливой и улыбчивой. Она неплохо говорила по-русски. Ее последний муж был русским эмигрантом, и от него она научилась понимать и говорить на незнакомом языке, мило коверкая слова. Муж Кло умер от сердечного приступа два года назад. Горевала она недолго, поскольку привыкла не усложнять свою жизнь излишними переживаниями. Сейчас она была озабочена поисками нового мужа и непременно русского. "Французы-мужчины слишком расчетливы", - говорила она. - "Они не умеют так ценить женщину и заботиться о ней, как русские мужчины". Ей очень нравился Алексей Викентьевич, и она не раз высказывала Марии Николаевне просьбу сосватать их. Та только отшучивалась, что не годится на роль свахи.
- Вы же его не любите, я вижу! - горячилась Кло.
- Просто мы, русские женщины, не можем так открыто выражать свои чувства, у нас это не принято.
- Мари, вам больше подходит тот серьезный господин, что приезжает за вами в лимузине. Он к вам явно не равнодушен. Уж я-то в этом разбираюсь.
Такие разговоры происходили довольно часто, и они забавляли Марию Николаевну. До поры, до времени она не придавала им значения. В один день все переменилось.
Как-то вечером Сергей пришел вечером в комнату матери с сияющим лицом. В руке он держал письмо:
- Мама, угадай, от кого письмо? Ну же!
- Не знаю, сынок, не томи! Раз ты так улыбаешься, значит, вести хорошие?
- Не просто хорошие, а замечательные! Это письмо от Володи. Он нашелся! Он в Москве, преподает в одном из столичных институтов, женился, и у него растет очаровательная дочка.
Мария Николаевна взяла письмо и прижала его к губам. Средний сын, которого она считала безвозвратно потерянным, нашелся. Боже, какое счастье! Она читала и перечитывала письмо, словно надеялась вычитать что-то такое, что пропустила при предыдущем чтении. Ликование наполнило ее душу: сын жив, зовет ее и ждет.
- Сережа, теперь, когда отыскался Володя, я могу вернуться в Россию. Здесь мне все чужое. А там у меня растет маленькая внучка. Потом, я столько лет не видела Володю. Вы все время со мной, а он вдали от нас, совсем один. Я просто обязана поехать к нему!
- Мама, давай не будем горячиться! Я понимаю твои чувства, я тоже очень хотел бы увидеться с Володей. Ведь мы росли вместе и были очень дружны. После тебя он для меня - самый близкий человек. Андрейка тоже мне очень дорог, но у нас с ним большая разница в годах, - добавил он, заметив промелькнувшее в ее глазах беспокойство. - Я постараюсь что-нибудь придумать. Но только, извини, я не смогу ничего сделать для Алексея Викентьевича. Ему нельзя возвращаться в Россию, его сразу поставят к стенке. И никого не будет интересовать, что он за человек на самом деле. Поэтому, решая вопрос об отъезде в Россию, ты должна решить, как быть с Алексеем Викентьевичем.
Всю ночь она проворочалась в постели, не смыкая глаз. Слова Сергея запали ей в душу. Он прав, нужно что-то решать. Алексей ей дорог, очень дорог, но она не может ставить под угрозу его жизнь. Но и жить с сыном в столь длительной разлуке она больше не может. Она решила поговорить с Алексеем начистоту и убедить его в необходимости расстаться. Утром она позвонила Николаю Петровичу и попросила его встретиться с ней в кафе у Клотильды. Николай Петрович явился по первому ее зову. Они сели в укромном уголке кафе. Кло сама принесла им кофе и пирожные, и при этом бросила выразительный взгляд на Марию Николаевну. Наверно, тогда у Марии Николаевне впервые мелькнула мысль, пока неясная, как ей расстаться безболезненно с Алексеем. Мелькнула и пропала, не приобретя четких очертаний. Николай Петрович внимательно прочитал письмо и вопросительно посмотрел на Марию Николаевну:
- Что вы решили делать?
- Пока ничего не решила. Хочу посоветоваться с вами, как с испытанным и надежным другом. Мне очень хочется поехать к сыну, но смущает несколько обстоятельств. Я понимаю, что, уехав домой, сюда я больше не возвращусь. Андрейка учится, и мне не хотелось его срывать с учебы. Кто знает, что ждет его дома. И, конечно, не буду от вас скрывать, меня беспокоит, как к идее моего отъезда отнесется Алексей Викентьевич.
- А мое отношение к этой идее вас не беспокоит? - неожиданно глухим голосом спросил он.
Она удивленно на него посмотрела, но он не отвел своего взгляда и не смутился.
- Мария Николаевна, я в таком возрасте, когда терять друзей очень тяжело, а вы для меня - больше, чем друг. Я сам не знаю, как это вышло, но я полюбил вас со всей страстью стареющего сердца. Раньше я об этом только в романах читал, а теперь сам поражен этой болезнью.
- Вы правильно сказали - болезнью. Болезнь излечится, как только я уеду. Не усложняйте хотя бы вы мое положение. Я очень хорошо к вам отношусь, очень дорожу вашим добрым расположением, но вы знаете, что я не свободна. Много лет меня связывают отношения с Алексеем, у нас общий сын...
- Я все знаю, - перебил он ее. - Не лишайте меня последней надежды думать, что я вам тоже не безразличен, что в другое время и при иных обстоятельствах вы могли бы тоже полюбить меня. Если вы уедете, я зачахну от тоски.
На глазах его появились слезы. Он суетливо полез в карман за платком, а она, охваченная чувством сострадания к его искреннему горю, взяла его за руку и сказала:
- Николай Петрович, милый вы мой человек, простите меня, что доставляю вам огорчения! Меньше всего на свете я хотела бы ранить вас, вы столько сделали и для меня, и делаете для Андрейки.
Он усилием воли взял себя в руки и после продолжительной паузы сказал:
- Мария Николаевна, мне недолго осталось гостить на этой земле. Сыновья мои канули в неизвестность, и у меня нет надежды когда-либо их встретить. Невестки мои, сами видели, ни о чем, кроме дамских пустяков, думать не могут. Ваш сын Андрей стал для меня утешением, и я, грешный, мечтал, что мы, соединившись с вами, вырастим его достойным человеком. И я со спокойной душой передам ему ведение всех своих дел. А теперь рушатся все мои надежды. Не забирайте у меня хотя бы вашего сына!
- Андрейка со мной не поедет, пока не закончит учебу. Так решил Сергей, и я вынуждена с ним согласиться. Сережу тревожит обстановка в России. Он об этом не говорит, но я это чувствую.
- Он не напрасно тревожится. Я не буду вас пугать, дорогая Мария Николаевна, но в наших кругах говорят о многочисленных арестах. Молох пожирает породивших его.
- Надеюсь, что меня это не коснется. Я слишком мелкая сошка, женщина-домохозяйка.
- Дай-то Бог! А когда вы скажете Алексею Викентьевичу о вашем намерении уехать?
- Не знаю. Честно говоря, даже не представляю, как сказать ему об этом. Я боюсь, что он захочет ехать со мной, а в России его ждет смерть. Я надеюсь, что вы поможете мне убедить его остаться в Париже.
Они проговорили больше часа и простились. Николай Петрович уговорил Марию Николаевну взять на память часы-медальон из золота с двойной крышкой. Когда внешняя крышка откидывалась, глазам открывалась красота драгоценных камней, украшавших корпус часов. Мария Николаевна долго отнекивалась, но Николай Петрович был настойчив, и она вынуждена была принять этот драгоценный дар.
Придя домой, Мария Николаевна села в кресло и задумалась. Ускользнувшая, было, от нее в кафе мысль, словно молния, мелькнула у нее в мозгу и стала обретать очертания плана действий. Она решила использовать интерес Клотильды к Алексею, чтобы удержать его от поездки в Россию. Она решительно вернулась обратно в кафе и попросила Клотильду выслушать ее предложение. Женщины долго обсуждали идею Марии Николаевны, распределили роли и договорились на другой же день приступить к исполнению задуманного. Мария Николаевна вечером пришла к Сергею и долго убеждала его помочь им с Клотильдой. Сергей нашел затею женщин невыполнимой, но обещал не мешать им.
Мария Николаевна грустно улыбнулась, вспомнив, как своими руками отдала Клотильде Алексея. Идея была проста: Мария Николаевна объявила себя смертельно больной и улеглась в кровать "умирать". Клотильду пригласили, якобы, ухаживать за ней. Николай Петрович, прослышав о болезни Марии Николаевны, прислал своего домашнего врача. Последний с умным видом вертел мнимую больную из стороны в сторону, прослушивал ее, выстукивал и беспомощно разводил руками. Он нашел Марию Николаевну абсолютно здоровой и никак не мог понять, отчего у нее такая "слабость" и намерение умереть.
- Хорошее питание и свежий воздух - вот все, что вам нужно, - заключил он.
Алексей сильно встревожился и решил созвать консилиум врачей, но тут в дело вмешался Сергей:
- У нас есть свой врач, а французским специалистам я не доверяю. Он придет сегодня вечером и осмотрит больную.
Посвященный в затею женщин врач отозвал Алексея и, печально покачивая головой, сказал, что больная больше месяца - двух не протянет. В этом состоянии ей нельзя ни в чем перечить и со всеми ее желаниями нужно считаться и исполнять их. Бедный Алексей совершенно пал духом. Все свободное время он проводил у постели Марии Николаевны. А она, глядя на него скорбными глазами, тихо шелестела:
- Алешенька, я знаю, что мне недолго осталось. Я очень тревожусь за тебя. Ты останешься совсем один. Я умерла бы спокойной, если бы нашлась добрая женщина, которая любила тебя и ухаживала за тобой.
- О чем ты говоришь, Маша! Мне никто, кроме тебя, не нужен. Ты поправишься, вот увидишь!
- Нет, милый, нужно смотреть правде в глаза. Я чувствую, что скоро покину вас. Силы оставляют меня, и я слабею день ото дня.
Она притворно закрывала глаза и тяжело дышала. Алексей заливался слезами. Входила пышущая красотой и здоровьем Клотильда в облегающей ее стройную фигуру одежде и склонялась над больной таким образом, чтобы Алексей мог обозревать ее прелести. Мария Николаевна из-под неплотно прикрытых век следила за выражением лица Алексея, но он был так погружен в свое отчаяние, что не замечал ухищрений Клотильды. Тогда Мария Николаевна решила ускорить событие. Сделав вид, что она бредит, она стала звать Алексея протяжным голосом. Он склонился над ней рядом с Клотильдой, а та незаметно прижалась к нему округлым плечом и тугим бедром, но он никак не среагировал на ее хитрость. Тогда Мария Николаевна открыла глаза, взяла за руки Клотильду и Алексея и, соединив их руки, зашептала:
- Клотильда милая, обещай мне не бросать Алексея Викентьевича, когда я уйду в иной мир! Алеша, обещай мне, что женишься на Клотильде, и тогда я умру спокойной. Я хочу знать, что ты не останешься один, когда меня не станет.
И Клотильда, и Алексей залились слезами, а она, изобразив обессиленность, снова закрыла глаза. Клотильда, рыдая, припала к плечу Алексея, а он, утешая, гладил ее по спине. Продолжая плакать, Клотильда все теснее прижималась к Алексею, а потом обвила его шею руками и страстно поцеловала в губы долгим поцелуем. Он от неожиданности опешил, а потом довольно резко отстранил от себя. Женщина изобразила смущение, закрыв лицо руками, и залепетала:
- Простите, простите, я не хотела! Мне очень больно и горько, я так нуждаюсь в поддержке и утешении! Уходит из жизни моя лучшая подруга. Врач сказал, что мы должны выполнять любую прихоть Марии Николаевны, ни в чем ей не перечить. Огорчение может ускорить ее конец.
Мария Николаевна снова открыла глаза и слабым голосом позвала их:
- Где вы, мои дорогие?
- Мы здесь! - в один голос откликнулись Алексей и Клотильда.
- Вы должны пожениться до моей смерти. Я хочу, чтобы это произошло как можно скорее!
- Маша, ты бредишь! Я не могу и не хочу жениться на Клотильде! Мне никто не нужен, кроме тебя.
Мария Николаевна застонала и сделала вид, что задыхается.
- Вот видите, что вы натворили! - горячо зашептала Клотильда. - Вы забыли о предупреждении врача? Ей нельзя перечить!
- Но я не могу на вас жениться!
- А убить ее своим отказом вы можете?
Алексей потрясенно молчал. В комнату заглянул Сергей:
- Как мама?
- Ей стало плохо после отказа Алексея Викентьевича жениться на мне.
- Жениться? - изумился Сергей.
- Да, она настаивает на этом. Хочет, чтобы Алексей Викентьевич не остался один. Врач сказал, что ей ни в чем нельзя отказывать. Ситуация становится критической.
Алексей умоляюще посмотрел на Сергея:
- Сережа, это бредовая идея. Я люблю твою маму и не могу жениться на другой женщине.
Сергей беспомощно развел руками:
- А как же быть с указанием врача? Боюсь, что у вас нет выхода. Нужно, чтобы мама умерла спокойной и счастливой, а она будет счастлива в том случае, если устроит вашу судьбу.
Через несколько дней Алексей и Клотильда поженились, а "больная" резко пошла на поправку. За это время Сергей оформил все необходимые для отъезда бумаги, купил только один билет до Москвы, для матери. Мария Николаевна решила уехать, не попрощавшись со своими друзьями, но в последний момент передумала и позвонила Николаю Петровичу. Тот непременно захотел дать в ее честь прощальный ужин, на который пригласил и Алексея Викентьевича с Клотильдой. Марии Николаевне нелегко далась эта последняя встреча с Алексеем. Целый вечер она избегала возможности остаться с ним наедине, а он ходил за ней неотступно, порываясь объясниться. Клотильда не препятствовала ему. Она была довольна, что заполучила Алексея в мужья и свято верила, что сумеет сделать его счастливым. Когда Мария Николаевна стала прощаться с гостями, Алексей решительно подошел к ней:
- Маша, нам нужно поговорить!
- Простите, Алексей Викентьевич, меня за то, что осталась жива, - начала она свое наступление, припомнив, что нападение - лучший способ защиты, - но вы теперь женатый человек, и мне, кажется, не совсем удобным вести с вами какие-либо переговоры. Я уезжаю со спокойной душой, что вы не одиноки, что рядом с вами находится любящая вас женщина, добрая и порядочная. Кстати, она смотрит на нас, и ей совсем не нравится наше общение.
- Ах, какое мне дело до того, что ей нравится, а что нет? Выслушай меня, Маша, умоляю! Моя женитьба ничего не значит. Я это сделал ради твоего выздоровления. Я счастлив, что ты поправилась. Ради тебя я и не такое мог сделать. Наверно, Клотильда - хорошая женщина, но я не буду ее мужем.
- Не глупи, Алеша! Мы расстаемся навсегда, и я хочу быть уверена, что ты не одинок. Клотильда не даст тебе пропасть, опуститься. Она любит тебя, и только ей я могла уступить тебя. Береги сына! Ты для него остаешься и за мать, и за отца. Я напишу тебе из России. Прощай!
- Зачем ты едешь? Что тебя там ждет?
- Меня ждет сын Володя. Я мать и должна быть рядом с детьми. Сережа и Андрейка приедут позднее. Я мечтала собрать всю семью вместе. Сегодня я делаю первый шаг к осуществлению своей мечты. Поверь, я была бы рада, если бы ты поехал с нами, но для тебя возвращение в Россию равносильно гибели. Я не могла поступить иначе, пойми это! Будь счастлив, Алеша!
Он обнял ее, и она не сопротивлялась. Он целовал ее глаза, щеки, губы, и она чувствовала, что слабеет, что еще мгновение, и она отменит свое решение об отъезде. Она поняла, что он ей бесконечно дорог, но еще дороже ей сыновья и материнский долг. Чтобы не разрыдаться, она резко отстранилась от него и пошла к выходу. Николай Петрович ждал ее и, когда она приблизилась к нему, взял ее под руку и проводил до лимузина. В машине, когда она осталась одна, она дала волю слезам. Шофер не докучал ей разговорами, и она была ему за это благодарна.
Перед самым отъездом к ней забежала Клотильда и рассыпалась в благодарностях. Она щебетала о том, как она счастлива, а душа Марии Николаевны изнывала в тоске. Ей было невыносимо слушать признания счастливой соперницы. "Как все же немилосердна к нам с Алексеем судьба! Но пусть хотя бы он будет счастлив!" - подумалось ей. Она тепло простилась с Клотильдой. На вокзал ее провожали сыновья и Николай Петрович. Алексей ее проводить не пришел, а она до последнего момента ждала его. И вот она едет домой, в Россию. Что ж, вот и еще один период ее жизни закончился. Что ждет ее впереди?
Когда поезд пересек границу с Россией, и в вагон вошли русские пограничники, она поверила, что наконец-то вернулась домой. Ее охватило необычайное волнение, комок подкатил к горлу, и она еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. Пограничник подозрительно посмотрел на нее, а она в ответ улыбнулась ему. Она готова была расцеловать его веснушчатое лицо, таким родным и близким он показался ей. "Я дома, дома!" - все в ней пело от счастья оказаться вновь среди своих, на своей земле. Только тот может понять охватившие ее чувства, кто надолго был оторван от своих корней. Здесь, на родной земле она готова была претерпеть любые неудобства и лишения, лишь бы вдыхать воздух родины, слышать родную речь.
- Предъявите ваши вещи для досмотра! - обратился к ней тот самый веснушчатый пограничник строгим голосом. Мария Николаевна открыла свои чемоданы, и он бесцеремонно стал рыться в ее вещах.
- Везете что-нибудь запретное?
- Нет, нет, ничего, - приветливо ответила она, всем своим видом демонстрируя ему свое расположение и готовность помочь.
Но пограничник был строг и деловит:
- Откройте вашу сумочку!
Она с готовностью открыла сумочку и высыпала ее содержимое на стол. Пограничник протянул руку и взял из кучи выложенных на стол вещей часы-медальон, подарок Николая Петровича:
- Откуда у вас это? Занятная вещица!
Он нажал на кнопку, и верхняя крышка откинулась. Глазам пограничника предстали украшения из дорогих камней, которые нестерпимо сияли в лучах утреннего солнца, вливавшегося через вагонное окно.
- Так, так! И где вы взяли эту вещь?
- Это подарок друга, - спокойно отвечала Мария Николаевна.
- Богатый у вас друг, - протянул пограничник. - С буржуями знаетесь? Пройдемте для выяснения.
- Куда пройдемте, зачем? Разве возбраняется принимать подарки от друзей?
- От друзей не возбраняется, а от буржуев принимать подарки - преступление. Сегодня вы берете от них подарки, а завтра будете вредить нашему строю.
- Что вы такое говорите? Я еду к сыну в Москву. Мой сын преподает в институте, а второй сын работает в дипмиссии в Париже, Они - порядочные люди, преданные своей стране.
- В дипмиссии, говорите? Случайно он не продался буржуям в Париже? Я прошу вас пройти со мной, нужно разобраться, - пограничник недобро смотрел на Марию Николаевну. Он упивался своей властью, его возбуждал промелькнувший на мгновение в ее глазах страх. В купе заглянул офицер, видимо, старший при досмотре.
- Гальянов, что тут у тебя?
- Да вот, у дамочки интересная вещица обнаружилась. Говорит, подарок друга. Но наши люди такие подарки дарить не могут.
Офицер взял в руки медальон. Блеск камней заворожил его. Он поворачивал вещь и так, и эдак и не мог оторвать взгляда от переливчатой игры самоцветов. Мария Николаевна неожиданно решилась:
- Если эта вещь смущает вас, и вы находите, что я поступила неправильно, приняв такой подарок, заберите ее. Я считала и считаю, что это обычная безделушка, какие дарят друзьям при расставании. Просто очень искусно отшлифовано цветное стекло. Заберите себе на память, если вам эта вещь понравилась.
- Так это стекло?
- А вы что подумали? И корпус позолоченный, а не золотой.
Офицер еще раз посмотрел с сожалением на медальон и вернул его Марии Николаевне со словами:
- Спрячьте свою фальшивку подальше, а то беды не оберетесь.
Он откозырял и вместе с веснушчатым пограничником вышел из купе. Мария Николаевна без сил опустилась на полку, а потом стала лихорадочно собирать и укладывать разбросанные вещи. По щекам ее текли слезы. Она мысленно ругала себя последними словами:
- Идиотка! Чуть не подвела своих сыновей. Кто тянул меня за язык? Расчувствовалась, что вернулась на родину! А кто тебя здесь ждет и кто тебе обрадовался? Надо быть очень осторожной и осмотрительной.
В Москве ее встретил Володя. Когда она видела его в последний раз, это был молодой человек с озорным блеском в глазах, веселый и улыбчивый. А теперь перед ней стоял взрослый мужчина, уверенный в себе, сдержанный в проявлении своих эмоций. Он обнял мать и, кликнув носильщика, повел ее к выходу. Она расспрашивала его про жену и дочку, а он уклонялся от ответа:
- Сейчас сама увидишь и познакомишься с ними. Слова бессильны передать их очарование. Лучше расскажи про братьев и про жизнь в Париже.
- У них все хорошо. Андрейка учится и работает, Сергей - важный начальник. До сих пор не женат и, главное, на примете никого нет. И в кого он у нас удался такой?
- Пусть не торопится. Придет время и судьба сама его найдет, а не найдет - поможем найти, - весело рассмеялся Володя.
А она смотрела на сына и гордилась им, что он такой ладный и складный. Ей не терпелось расспросить его о московском житье-бытье, но ее смущал извозчик, и она решила расспросы оставить до дома. Ее поразило обилие автомобилей на улицах наряду с извозчиками. Москва по сравнению с ее последним приездом изменилась до неузнаваемости. Везде царили чистота и порядок, блестели витрины магазинов, по улицам спешили деловые люди. Ничего не осталось от прежней анархии и хаоса.
- Володя, как много магазинов с богатыми витринами, почти, как до революции.
- Нэп, мама. Правда, цены в магазинах кусаются, не всем доступны. Но при наличии денег можно купить все. Сама со всем познакомишься, все увидишь. Жизнь налаживается и притом достаточно быстро. Большевики сумели навести порядок.
- Что такое нэп? - спросила Мария Николаевна.
- Новая экономическая политика. Разрешили частную собственность в разумных пределах, и частник зашевелился. Никто не верил, что большевики удержатся, а они пришли всерьез и надолго. Самое страшное время осталось в прошлом. Хорошо, что вы его пережили в Париже.
- Досталось, сынок, и нам лиха прежде, чем Сережа нас вывез отсюда. Да, добрые люди помогли, а то бы мы с Андрейкой пропали. Помнишь Алексея Викентьевича, папиного друга?
- Конечно, помню.
- Он нас спас и еще один хороший человек. Будет время, я тебе расскажу нашу одиссею.
Жена у Володи оказалась статной брюнеткой со жгучими черными глазами и пышной косой, словно корона, обвитой вокруг ее горделивой головки. Вслед за матерью выпорхнуло очаровательное создание, как две капли воды, похожее на мать. Мария Николаевна подхватила малышку на руки и звонко расцеловала в обе щеки:
- Будем знакомиться. Я твоя бабушка Маша. А как зовут тебя, мою дорогую внученьку?
- Мила, - робко прошептала девочка.
- Ах, какое замечательное имя дали тебе родители! Ну, невестушка, дай я тебя обниму! Зови меня, как тебе больше нравится: хочешь - мамой, хочешь - по имени и отчеству.
- Я буду вас звать Марией Николаевной, если не возражаете.
- Не возражаю. Главное не в том, как называешь, а как относишься, правда?
А в голове промелькнула мысль: "Высокомерна ты, моя дорогая невестушка! Ну да, поживем - увидим". Володя предложил матери с дороги помыться, а уж потом всем семейством сесть за стол. Она была рада после долгих дней дороги смыть дорожную пыль и с удовольствием долго мылась и плескалась. Обернув свои волосы полотенцем наподобие тюрбана, она обошла всю квартиру, знакомясь с обстановкой. Квартира была небольшая по ее понятиям, но уютная и состояла из двух комнат, небольшого Володиного кабинета, просторных кухни и прихожей. Кухня одновременно служила и столовой. Мария Николаевна про себя решила, что поселится на кухне, но Володя запротестовал. Он предложил матери разместиться в одной комнате с Милочкой. Услышав эту новость, Милочка радостно засмеялась, прижалась своей головкой к плечу Марии Николаевны и тем самым покорила сердце бабушки. Невестку Марии Николаевны звали царственным именем Елизавета, и держала она себя соответствующим образом. Ни разу не улыбнулась она свекрови и всем видом давала понять, что не в восторге от появления последней в ее владениях. Взгляд ее немного смягчился лишь один раз, когда Мария Николаевна накинула ей на плечи роскошную тонкую турецкую кашемировую шаль, которая была модной новинкой в Париже. Эту шаль в качестве подарка для невестки дал Марии Николаевне Николай Петрович. Сама она никогда не смогла бы купить такую дорогую вещь. Милочке она подарила большую фарфоровую куклу, и та в восторге захлопала в ладоши, схватила подарок и больше с ним не расставалась. А Володе она привезла в подарок шерстяной жилет и галстук по последней парижской моде. Все остались подарками довольны. Елизавета засыпала Марию Николаевну вопросами о парижской жизни, о модных тенденциях, но она со смехом поведала, что ничего этого не знает, что Париж видела, в основном, из окна лимузина, принадлежащего Николаю Петровичу. Вот, если бы Лиза могла поговорить с его невестками, те с полным знанием дела могли посвятить ее во все тонкости парижской жизни и моды. Рассказала она и о случае на таможенном досмотре, когда подарок Николая Петровича чуть не стал причиной ее задержки. Елизавета немедленно попросила показать ей медальон-часы, что Мария Николаевна с удовольствием исполнила. Когда Елизавета увидела медальон, глаза ее загорелись хищным блеском. Она потеряла дар речи и только вертела медальон из стороны в сторону, не в силах расстаться с ним. Мария Николаевна с улыбкой смотрела на невестку. Ее позабавила реакция Елизаветы. Сама она спокойно относилась к драгоценностям и, вообще, к чему-либо материальному. Жизнь преподала ей урок, что богатство редко приносит счастье.
- Лиза, тебе нравится медальон? - спросила она, чтобы отвлечь невестку и вывести из этого состояния оцепенения перед ослепительной красотой медальона.
- Что? Ах, да! - ответила Лиза, возвращаясь на землю из своего состояния отрешенности от окружающей реальности. - Изумительная вещь! Потрясающая красота! И неужели эти олухи поверили, что это простая побрякушка?
- Видишь ли, - забирая из рук Лизы медальон, сказала Мария Николаевна, - я не думаю, что им приходилось часто видеть настоящие ювелирные украшения. А, кстати, есть такие мастера-виртуозы, которые делают фальшивки, распознать которые могут только специалисты-эксперты. Именно к таким фальшивкам и относится эта вещица.
Мария Николаевна специально прибавила эту фразу. Ей не понравился алчный блеск в глазах Лизы и слишком повышенный интерес к медальону.
- И что вы собираетесь с ним делать?
- Буду его носить. Ведь это подарок друга.
- Хотела бы я иметь таких друзей! - раздумчиво протянула Лиза, и глаза ее заволоклись дымкой мечтательности. - Мария Николаевна, неужели вам было не жаль уезжать из Парижа?
- Честно скажу, не жаль. Все эти годы я мечтала вернуться домой.
- Вы будете у нас жить или у вас другие планы?
- Откровенно говоря, я приехала по приглашению Володи. Или ты недовольна, что я буду жить здесь? - она пытливо посмотрела на Лизу.
Та поднялась с кресла с грацией ленивой кошки и, выходя из комнаты, на ходу бросила:
- Живите, сколько хотите! Думаю, что мы с вами уживемся.
Невестка Марии Николаевне не понравилась. Она показалась ей пустой и легкомысленной. Но по своему опыту она знала, что первое впечатление не всегда бывает верным, и решила повременить с выводами. Конечно, не такую жену она хотела для своего сына, но он ее выбрал, и она должна уважать его выбор. Дверь тихонько приоткрылась и на пороге появилась Милочка с подаренной куклой.
- Очень! - отвечала Милочка и довольно смело подошла к бабушке. - А вы долго у нас пробудете?
- Пока не надоем, - улыбнулась она ей.- А ты, как хочешь, чтобы я долго у вас гостила или поскорее уехала?
- Я хочу, чтобы долго, долго! Бабушка, а вы будете меня любить?
- Я уже тебя люблю, моя маленькая! - сказала Мария Николаевна, привлекая девочку к себе. Она почувствовала, что ребенок в этой семье одинок. Отец целыми днями пропадает на работе, а мать слишком занята собой, чтобы уделять должное внимание своей дочери.
- И поскольку я твоя родная бабушка, ты можешь говорить мне ты, хорошо?
- Хорошо, - прошептала Милочка и крепко ее обняла.
Бабушка и внучка быстро нашли общий язык. Обе они были предоставлены сами себе. Они много гуляли в соседнем скверике, ходили в зоопарк, а однажды Мария Николаевна повела Милочку в церковь. Церковь находилась довольно далеко, за городом, поскольку близлежащие церкви были закрыты и разграблены. Мария Николаевна в Париже изредка посещала православную русскую церковь, но ей все там казалось не настоящим, ее тянуло на родину в привычную атмосферу православного храма с устоявшимися традициями, где, казалось, сам воздух был пропитан божественным духом многовековой общинной молитвы. Перед входом в церковь она надела внучке платочек, и Милочка сказала:
- Бабушка, мы с тобой, как две старушки.
- Это ты-то старушка? - улыбнулась Мария Николаевна.
- Ну да! - подтвердила девочка. - Только бабушки ходят в платочках.
Милочка впервые попала в церковь и с любопытством заворожено смотрела на тоненькие язычки пламени свечей, колеблемые воздухом, слушала нестройное пение певчих и пыталась повторить поклоны верующих. Марию Николаевну поразило запустение, царившее в храме. Многих икон не оказалось на своих местах, а священник отправлял службу суетливо и часто пугливо озирался по сторонам. Во время службы в храм уверенно вошли двое мужчин в одинаковых костюмах и встали за спиной верующих. Народу в храме было немного, в основном, преклонных лет бабушки. Один из мужчин подошел к Марии Николаевне и потянул ее за рукав. Она удивленно оглянулась на него.
- Мне нужно с вами поговорить. Давайте выйдем.
- Вы не можете подождать окончания службы?
- Не могу. Дело срочное.
Она вышла вслед за ним из храма и довольно сухо спросила:
- Что за срочное дело у вас ко мне?
- Зачем вы привели в церковь малолетнего ребенка? Зачем вы забиваете ей голову вздором? Это ваш ребенок?
- Это моя внучка!
- А родители знают, что вы водите ее в церковь? Кто ее родители?
Мария Николаевна во все глаза смотрела на говорившего и потрясенно молчала. Мужчина ждал ее ответа, но она, взяв Милочку за руку, повернулась к нему спиной и пошла домой. Мужчина вернулся в храм, не сделав попытки остановить ее. Милочка всю дорогу домой расспрашивала бабушку обо всем увиденном. Ее внимательный глаз подметил и икону Богородицы с божественным Младенцем, и крест с распятым на нем Христом. Мария Николаевна коротко поведала Милочке о жизни и страданиях Христа, о злых и неблагодарных людях, предавших его на позорную и мучительную смерть. Внучка слушала, затаив дыхание, и бабушкин рассказ нашел живой отклик в ее впечатлительном сердечке. Она ни о чем больше не могла думать и говорить, задавая все новые и новые вопросы. Мария Николаевна и радовалась, и страшилась того воздействия, которое оказал на Милочку ее рассказ. Вечером, когда все собрались за ужином, Милочка спросила отца:
- Папа, а почему ты никогда мне не рассказывал про Христа?
- Про кого, про кого? - поперхнулся от неожиданности Володя.
- Про Христа! - повторила Милочка.
- А ты откуда про него узнала? - резко спросила Елизавета и посмотрела с укоризной на Марию Николаевну.
- Мне бабушка рассказала. Мы с ней сегодня ходили в церковь, и я там видела Христа на кресте. Знаете, как ему было больно!
Володя побледнел и встал из-за стола:
- Мама, давай выйдем. Мне нужно с тобой поговорить.
Они выходили из комнаты, когда Елизавета вслед им произнесла:
- Чуяло мое сердце, что она подведет нас под монастырь!
Мария Николаевна вспыхнула и хотела ответить на дерзость невестки достойным образом, но сдержалась. Ей не хотелось в первые же дни своего пребывания у сына ссориться с его женой. Володя привел мать в свой кабинет, плотно закрыл дверь и предложил сесть. Он долго молчал, подбирая слова, и, наконец, произнес:
- Мама, с той поры, как ты уехала из страны, многое здесь изменилось. Мне очень неприятно тебе об этом говорить, но, пожалуйста, не забивай Милочке голову церковными бреднями.
- Чем, чем? Я не ослышалась? Ты сказал бреднями? Твой дед был священником, твой отец был регентом, вас, своих детей, я воспитывала в вере наших отцов и дедов. И ты смеешь называть это бреднями?
- Мама, постарайся выслушать меня спокойно. Я не хотел обидеть твои религиозные чувства. Дело в том, что у нас церковь официально отделена от государства. Многие церкви закрыты, а священники, являясь пособниками врагов новой власти, арестованы и сосланы. Меня могут с волчьим билетом выгнать с работы, если узнают, что моя мать и мой ребенок посещают церковь. Я прошу тебя никогда не упоминать, кем были мои родственники. Я в анкете пишу, что я выходец из рабочих.
- Ты отказался от своего рода? - ахнула Мария Николаевна.
- Мама, мама, если бы я написал, что один мой дед был фабрикантом, другой - священником, а отец - служителем церкви, меня давно загнали бы, куда Макар телят не гонял. Даже Лиза не знает моей истинной родословной. Мы живем в страшное время, пойми ты это, наконец! Моя жизнь более-менее наладилась, не разрушай ее, пожалуйста!
- Конечно, конечно. Я думаю, что мне лучше уехать из твоего дома.
- Куда ты поедешь? Не выдумывай! Живи с нами, но язык держи за зубами. Меньше говори, больше слушай. И не рассказывай Милочке, чего ей знать не стоит, чтобы не попасть в беду. Если бы ты знала, как мне бывает тяжело оттого, что приходится думать и чувствовать одно, а говорить и поступать совсем иначе!
- Бедный мой сын! Прости меня, что невольно заставила тебя еще больше бояться. И, все-таки, я, не задержусь у тебя. Я продам подарок Николая Петровича и куплю себе небольшой домик где-нибудь на окраине. А еще я хочу наняться к кому-нибудь в экономки.
- Мама, какие экономки? Забудь эти старорежимные слова. Давай не будем торопиться с решениями. Осмотрись, постарайся понять, что происходит в стране, а потом решай, как тебе поступать. Ладно?
- Ладно, - устало ответила она.
С этого вечера Мария Николаевна замкнулась в себе. Только с Милочкой она чувствовала себя свободно. С Лизой у них отношения не сложились. Чем больше времени проходило, тем тверже у Марии Николаевны складывалось убеждение, что Лиза - пустая и вздорная женщина недалекого ума с ограниченным кругом интересов. Лизу интересовали только тряпки и развлечения. Дочь ей была в обузу, и она рада была переложить заботы о ней на свекровь, тем более что последняя приняла эти заботы с радостью. Не сразу, постепенно у Марии Николаевны зародилось подозрение, что Лиза завела роман на стороне. Каждое утро, принарядившись, она куда-то уходила и возвращалась домой только перед приходом мужа. Не похоже было, чтобы она ходила по магазинам, потому что приходила без покупок, была задумчива и рассеяна, на вопросы дочери отвечала невпопад. Нередко она пребывала в глубокой задумчивости; при этом глаза ее затуманивались, и легкая улыбка по временам трогала губы. Марии Николаевне были очень хорошо знакомы эти предвестники любовного недуга. К тому же под предлогом, что ей нездоровится, она стала стелить Володе постель на маленьком диванчике в его кабинете. Все это тревожило Марию Николаевну, и она несколько раз порывалась поговорить с сыном, но не решалась нарушить его душевное спокойствие, надеясь, что невестка "перебесится".
Однажды Мария Николаевна целый день пробыла с Милочкой в зоопарке. Девочка очень любила смотреть на забавных мартышек, ей нравилось есть сладкую вату, пить морс и поедать пирожные на свежем воздухе. Она с любопытством рассматривала экзотических птиц, пугалась грозного рыка львов, любовалась ленивой грацией тигров. Она задавала бабушке множество вопросов, и Мария Николаевна охотно ей отвечала. Она словно помолодела и вместе с Милочкой переходила от одного вольера к другому. Когда она присела на скамейку, а Милочка стала опробовать только что купленную скакалку, к ней подсел мужчина в белом полотняном костюме. На вид ему было лет пятьдесят. В руках он держал увесистый портфель. Чувствовалось, что он изнывает от жары, и рад немного передохнуть в тени развесистого дерева.
- Какая очаровательная девочка! - кивнул он в сторону весело прыгающей через скакалку Милочку. - Такая жара, а ей хоть бы что: скачет и скачет!
- В детстве вы, наверное, тоже не сидели на месте, - отозвалась Мария Николаевна.
- Вы совершенно правы. Я был еще тем непоседой! Да вот, укатали Сивку крутые горки, - дурашливо пожаловался он.
Мария Николаевна с любопытством посмотрела на него и улыбнулась. Вид у мужчины был презабавный: соломенная шляпа съехала на одно ухо, и было непонятно, каким чудом она удерживается. Лицо у него было добродушным, глаза весело поблескивали за стеклами очков, и весь вид его располагал к общению.
- Это ваша дочка? - поинтересовался он.
- Вот и не угадали. Это моя внучка.
- Не может быть! Никогда бы не поверил, что на свете существуют такие молодые бабушки, - лукаво подмигнул он Марии Николаевне.
- Придется поверить. Я уже древняя старуха.
Мужчина с деланным испугом замахал на нее руками:
- Не говорите так! Вы еще достаточно молоды и необычайно очаровательны, можете мне поверить. В своих кругах я слыву знатоком женской красоты.
- А в ваших кругах вам не говорят, что вы всего-навсего - самый обыкновенный льстец, который готов наговорить женщине с три короба, лишь бы завоевать ее доверие?
- Нет, нет, вы не правы. Вам никогда не говорили, что у вас необыкновенной красоты волосы? Вас, верно, очень любит солнышко, раз подарило вам такой цвет волос.
- Милочка, пойдем, нам пора! - неожиданно оборвав начинавший тяготить ее разговор, позвала она внучку.
- Вы обиделись? Почему вы уходите? Я сказал что-нибудь недозволенное? Я искренне восхищался вами, поверьте!
- Я вам верю. Просто нам действительно пора.
- Бабушка, можно я еще попрыгаю? У меня стало получаться. Смотри, как ловко! - подала голос Милочка.
- Вот видите! И внучка вас просит еще немного погулять. Разрешите представиться: Даниил Васильевич Брызгаев. Я в Москве в командировке. Все дела свои сделал и сегодня отбываю домой. Я, видите ли, работаю заведующим дамским ателье. Приезжал на местные мануфактуры заключать договор на поставку тканей.
- И как, заключили? - рассеянно спросила Мария Николаевна.
- Конечно. А вы чем занимаетесь?
- Воспитываю внучку.
- А у меня, знаете ли, семейная жизнь не сложилась. Вы меня простите, но я, как увидел вас, про себя подумал, что вот о такой женщине мечтал всю жизнь. Я за вами уже часа два хожу, а вы меня все не замечали. Я сегодня уезжаю, и только поэтому решился подойти к вам. Ведь судьба может и не подарить нам еще одну встречу. Вы, пожалуйста, ничего не говорите. Я написал свой адрес на листочке. Приезжайте вместе с внучкой ко мне в гости, посмотрите, как я живу, а если понравится, оставайтесь навсегда. До встречи! - произнес он, приподняв шляпу и, сунув ей в руку сложенный вдвое листок бумаги, неспешным шагом удалился.
Мария Николаевна посмотрела недоуменным взглядом ему вслед и тихонько рассмеялась:
- Я еще, видимо, не окончательно, вышла в тираж. Произвожу впечатление на ненормальных.
Она внимательно прочитала адрес, сунула листочек в сумку, подозвала Милочку и отправилась вместе с ней домой. Они подъезжали на трамвае к дому, когда Милочка неожиданно закричала:
- Бабушка, смотри, моя мама в машине с каким-то дядей едет!
Мария Николаевна посмотрела в ту сторону, куда показывала Милочка, и увидела Елизавету в открытом автомобиле рядом с представительным мужчиной. Он уверенно держался за руль, а она сидела, положив голову ему на плечо с мечтательным выражением лица. Сердце Марии Николаевны мучительно сжалось от обиды за сына, за Милочку. Она решила поговорить с невесткой наедине, чтобы предотвратить огромную беду - развал семьи. Она надеялась образумить Елизавету.
После ужина Милочка занялась своим любимым рисованием, Володя ушел в кабинет поработать, а Мария Николаевна задержала Лизу, когда та собиралась по своему обыкновению уйти, предоставив свекрови самой убирать со стола.
- Лиза, вы не поможете мне с домашними делами? Я что-то себя не очень хорошо чувствую.
Лиза недовольно сморщила свой хорошенький носик:
- Не нужно было целый день быть на жаре. В вашем возрасте это вредно.
- В моем возрасте? - удивленно подняла брови Мария Николаевна. - Да, мне не далее, чем два часа тому назад сделали предложение руки и сердца.
- Что вы говорите! - заинтересовалась Лиза. - И кто же этот смельчак?
- Некто Брызгаев Даниил Васильевич, очень почтенный человек. Он нас с Милочкой пригласил к себе в гости. Кстати, - добавила она, меняя шутливый тон на серьезный, - мы с Милочкой видели тебя в автомобиле с незнакомым мужчиной. Кто он?
Лиза мучительно покраснела, долго молчала прежде, чем выдавила из себя:
- Это мой родственник. Случайно встретились с ним в магазине, и он любезно меня подвез.
- Родственник говоришь? Мне так не показалось. Лиза, я не хочу вмешиваться в твою личную жизнь, но и смотреть спокойно, как ты обманываешь моего сына, я не могу. Я понимаю, что в жизни очень много соблазнов для молодой привлекательной женщины, особенно, если ей целый день нечем себя занять. Но ты подумала, какую боль ты причинишь Володе, если он узнает о твоей измене? А о Милочке ты подумала? Какую участь ты ей готовишь? При живых родителях она будет сиротой.
Лиза зло посмотрела на свекровь и прошипела:
- Вы меня поучаете? А имеете ли на это право? Не вы ли прижили ребенка на стороне при живом-то муже? Мне Володя рассказывал о вашей истории. Я тоже, может быть, дожив до ваших лет, буду морализировать.
Настала очередь смутиться Марии Николаевне. Она растерянно помолчала с минуту, но затем, собравшись с духом, продолжила:
- Как ты не поймешь, что я не осуждаю тебя и не пытаюсь тебя перевоспитывать! Я просто прошу тебя задуматься о возможных последствиях твоего романа на стороне. Можешь мне поверить, что за свой грех молодости я заплатила сполна и плачу до сих пор. И каждого человека рано или поздно настигает расплата за легкомысленное отношение к жизни и чувствам. Мне кажется, что Володя не заслужил такого отношения к себе.
- Не заслужил? - взвилась Елизавета.- Много вы знаете! Он давно живет своей обособленной жизнью. Он почти ни о чем не говорит со мной, не делится своими планами и заботами, мы нигде не бываем вместе. Это, по-вашему, нормально? Вы лучше со своим сыном поговорите. Мы с Милочкой для него значим не больше, чем этот диван, или этот стол.
И Елизавета, уронив голову на стол, безудержно разрыдалась. Мария Николаевна подошла к ней, обняла ее вздрагивающие плечи:
- Ну, полно, полно! Успокойся, доченька! Тише, тише! Не все еще потеряно. Вам нужно с Володей поговорить друг с другом. Глядишь, все наладится. Ведь у вас дочка, подумайте о ней.
- Поздно, все слишком поздно! Он разлюбил меня, я это чувствую. Думаете, я не пыталась оживить наши чувства? Но он считает меня неврастеничкой, пустой вздорной бабенкой. А этот человек восторгается мной, как женщиной, ценит меня. Я оживаю в его присутствии. А с Володей я, как засохший куст терновника.
- Лиза, тебе нужно устроиться на работу, быть среди людей. А ты пыталась интересоваться, чем увлекается твой муж, что его интересует?
- А зачем? Он же никого не пускает в свой мир. Вот вы живете у нас больше месяца, а много раз он говорил с вами? Он женат на своей науке, а не на мне.
Ладно, - промолвила она, вытирая слезы, - поговорили по душам! А, знаете, мне стало легче, когда я вам открылась. Я попытаюсь еще пробиться к Володиному сердцу, а, если не получится, я уйду от него.
Лиза ушла, а Мария Николаевна глубоко задумалась. Не складывается семейная жизнь у сына. А она так надеялась, что хотя бы здесь все благополучно. Не видать ей, видно, спокойной старости в кругу родных. Зря она все-таки отдала Алексея Клотильде. Как нужен на закате жизни близкий человек, который бы понимал ее и делил все ее тревоги и радости. У детей - своя жизнь, и они не осознают глубокого одиночества пожилого человека. На кухню вошла Милочка, неся свой новый рисунок. На фоне яркого синего неба скакала через прыгалку маленькая девочка, а на скамейке сидели и смотрели на нее мужчина и женщина. Мария Николаевна расцеловала внучку:
- Ах, ты мое солнышко! Как же здорово ты все нарисовала!
- Бабушка, это я, это ты, а это твой знакомый дядя, который нас звал в гости.
- Ну, а теперь моему солнышку пора спать. Пойдем мыться и - в кровать!
Уложив Милочку и перемыв посуду, Мария Николаевна взяла в руки Милочкин рисунок и долго смотрела на него:
- Вот оно - счастье! Мне было бы намного проще в этой жизни, если бы рядом со мной был надежный спутник. А не съездить ли нам с Милочкой к этому дяде в гости?
Мария Николаевна не привыкла долго тянуть с осуществлением задуманного. На другой день она переговорила с Володей и невесткой, собрала немного вещей для себя и Милочки в небольшой саквояж и отправилась в дорогу, благо, дорога была не дальняя. Городок, в котором проживал Брызгаев Даниил Васильевич, понравился Марии Николаевне обилием зелени и какой-то первозданной тишиной. В центре города располагался величественный собор, к ее удивлению, действующий. Она с внучкой зашла в него, и после дневного зноя царившая в нем прохлада была приятна и желанна. Было время перерыва между службами и в соборе находилось только несколько служителей. Мария Николаевна неспешно обошла собор, останавливаясь перед иконами и мысленно произнося знакомые с детства молитвы. Милочка с любопытством всматривалась в лики святых и не отпускала бабушкиной руки.
- Бабушка, это кто? - спросила она, останавливаясь перед распятым Христом.
- Это Господь наш Иисус Христос. Помнишь, я тебе про него рассказывала, как злые завистливые люди предали его на лютую и позорную смерть, и он добровольно пошел на нее, чтобы мы с тобой и остальные христиане могли войти в вечную жизнь?
Глаза Милочки наполнились слезами. Ее неискушенное сердечко затопила доселе не знаемая ею жалость. Она сострадала Христу в его земных страданиях.
- Бабушка, ему было очень больно?
- Очень, мое солнышко! Он терпел такие муки, какие простому человеку никогда не вытерпеть, ради всех людей и даже тех, кто предал его на распятие. Вот такое у него было доброе сердце, он любил и жалел людей.
- Бабушка, расскажи мне еще про Христа, пожалуйста!
И Мария Николаевна повела Милочку по собору, рассказывая ей и про Христа, и про Богородицу, и про святых. Когда они уже выходили из собора, она попросила Милочку:
- Только, внученька, ты никому не рассказывай, где мы с тобой были. Пусть это будет нашей маленькой тайной. А то папа с мамой опять будут на нас сердиться.
- Я никому, никому не скажу! - пообещала Милочка, и Мария Николаевна звонко расцеловала ее в обе щеки.
Даниил Васильевич очень удивился и искренне обрадовался, когда их увидел:
- Вот так порадовали старика, вот так уважили!
- А вы и не старик вовсе, - поправила его Милочка.- Бабушка говорит, что вы мужчина хоть куда!
- Это когда я такое говорила? - покраснела Мария Николаевна, смутившись от слов внучки.
- Маме на кухне! Думаешь, я не слышала? Я все слышала.
- Что ж, мне очень лестно слышать похвалу из ваших уст, - обратился он к Марии Николаевне, учтиво ей поклонившись. - Милости прошу в мой дом. Прошу не судить строго. Живу я по-холостяцки.
Мария Николаевна немного пришла в себя от смущения и протянула Даниилу Васильевичу Милочкин рисунок со словами:
- Меня позвал в дорогу вот этот рисунок внучки. Я подумала, что вдвоем одиночество, может быть и не так уж страшно. Мы к вам ненадолго, так сказать, в разведку.
- Не спешите с отъездом. Поживите у меня, а, может, вам здесь понравится и уезжать не захочется? Я буду этому обстоятельству только рад. Я сам собирался ехать в Москву разыскивать вас. Очень уж вы мне в душу запали. Возраст у нас с вами уже не юношеский и нужно дорожить каждой минутой отпущенного нам времени. Я прошу вас стать хозяйкой этого дома и моей жизни.
- Именно потому, что возраст у нас не юношеский, не следует торопиться. В этом возрасте разочарования не проходят безболезненно, и душевные раны долго кровоточат. Я надеялась на спокойную жизнь у сына, но я не учла того, что у наших детей - своя жизнь, и мы не всегда в нее вписываемся. Милочкин рисунок для меня был словно яркая вспышка. Он показал мне, что рядом с достойным мужчиной я смогу снова стать женщиной-хранительницей домашнего очага, могу составить маленькое счастье этому мужчине. Я кажусь вам безрассудной?
- Вы мне кажетесь очень разумной и очаровательной женщиной. Я чувствую, что мы с вами проживем вместе долго и счастливо. Не лишайте меня этой надежды. Что же это я вас все разговорами потчую? Вы, наверно, голодны с дороги и устали? Сейчас я похлопочу насчет ужина, а вы пока осмотрите мои владения.
Он вышел из комнаты, а Мария Николаевна внимательно осмотрелась по сторонам. Комната была большой и светлой, довольно чисто убранной, но все же ощущалось отсутствие женской руки. На стене висели немногочисленные фотографии, по которым нельзя было определить, к какому сословию принадлежали изображенные на них люди. Они могли быть и зажиточными крестьянами, и мастеровыми с хорошим достатком, и купцами средней руки, и разночинцами, и даже мелкопоместными дворянами. Лица у всех были выразительными и одухотворенными, а одежда без характерных отличий определенного сословия.
- Знакомитесь с моей немногочисленной родней? - спросил вошедший Даниил Васильевич. Он нес шумящий самовар.
- Давайте я вам помогу, - предложила Мария Николаевна.
- Нет, нет. Вы мои гости, и для меня в удовольствие заботиться о вас. Сейчас будем пить чай с молоком и кренделями, а позже я угощу вас своим фирменным блюдом. Оно пока готовится.
- А кто изображен на этих фотографиях?
- Это мои матушка и батюшка. Они были земскими учителем и врачом. К сожалению, они сравнительно рано ушли из жизни во время эпидемии холеры. Это мой дядя, тоже ныне покойный. Он заведовал земским архивом. Так сложилось, что из всей моей немногочисленной родни я один остался в живых. Был женат, но десять лет тому назад моя жена покинула этот мир. Вот такая невеселая история. С тех пор живу один. Не могу сказать, что был обойден вниманием женщин, но такой, с которой хотел бы связать свою оставшуюся жизнь, до встречи с вами не было. А вас увидел и решил - судьба. Детей мне Господь не послал. Жена была слабой здоровьем и умерла во время родов вместе с младенцем. Мы долго ждали Божьей милости, радовались несказанно, когда она забеременела, но...
Голос его прервался. Мария Николаевна видела, что ему и сейчас тяжело вспоминать это время. Она, в свою очередь, рассказала: