Прошло несколько лет. В стране бушевала революция, ниспровергая старые идеалы и провозглашая новые. Простому обывателю было трудно разобраться в происходящих переменах, которые поделили страну на два непримиримых лагеря, причем грань между двумя лагерями была порой такой острой и болезненной, что прежде не могло даже присниться в страшном сне. Сын выступал против отца, прежде благополучную семью раздирали ненависть и вражда. Городок, в котором проживала Мария Николаевна, прежняя Марийка, оказался на самом острие противоборствующих сторон. Он попеременно переходил из рук в руки, в городе стоял несмолкаемый гул артиллерийской канонады, слышались разрывы снарядов и треск пулеметных очередей. Люди не рисковали без надобности покидать свои дома, а в домах тоже было небезопасно. То белые, то красные, то зеленые попеременно вваливались без приглашения в жилища простых горожан и выметали все подчистую: ценные вещи, продукты, живность. Приходилось все прятать, а если этого не удавалось сделать, хозяев разграбленного дома ждала нужда и голод.
Мария Николаевна жила вдвоем с Андрейкой, который превратился в ладного стройного подростка с белокурыми волнистыми волосами, которым могла позавидовать любая девушка, и ясным взглядом серо-голубых выразительных глаз. Тревога за старших сыновей не покидала ни днем, ни ночью Марию Николаевну. Они давно покинули их маленький уездный город и жили в столице. Старший, Сергей, незадолго до окончания университета был арестован за участие в студенческих волнениях, осужден и сослан в Тобольск. Она помнит, как ужаснуло ее это известие и повергло в горестные размышления: где, что она, как мать, не досмотрела в воспитании сына, почему он пошел против властей. И опять мысль, что это ей наказание за ее прошлый грех, поселилась в душе и исподволь точила, лишая покоя. От сына приходили редкие скупые весточки. После возвращения из ссылки он устроился на работу и хлопотал о разрешении завершить прерванную учебу. Средний сын, Владимир, после окончания университета был оставлен на преподавательской работе там же и неплохо зарабатывал. Он часто звал мать и младшего брата к себе, но она страшилась перемен, ей жаль было расстаться с домом, в котором она пережила много радостных и горестных лет. Сейчас она горько сожалела о том, что не послушала сына, что им с Андрейкой приходится переживать столько испытаний. Она решила, что при первой же возможности уедет с сыном в Москву. У нее были надежно припрятаны ценности и золотые монеты, оставшиеся от родителей. Слава Богу, что они не дожили до этого кошмара. Что их ожидало бы сейчас? Ярость разбушевавшейся толпы, не щадящей в своем безумном исступлении никого и ничего, позорная смерть и унижение? Хорошо, что в этом городе никто не знает о ее происхождении.
Яростный стук в дверь оторвал ее от печальных размышлений. Андрейка испуганно взглянул на мать.
- Иди, сынок, к себе и без надобности не выходи из комнаты, - коротко бросила она ему и направилась к двери.
- Кто там? - спросила она.
- Открывай веселее, если не хочешь, чтобы мы сняли дверь с петель, - послышался грубый и властный голос.
- Кто вы и что вам нужно? - стараясь казаться спокойной, спросила она.
- Революционная власть! Открой немедленно или мы взломаем дверь!
Она отодвинула засов и еле успела посторониться. Несколько человек ворвались в дом и по-хозяйски расположились за столом. Она вошла следом и встала, прислонившись к косяку двери:
- Что нужно господам хорошим в доме бедной вдовы?
- Мечи на стол все, что есть! - приказал высокий худой черноволосый, обросший неопрятной бородой изможденный человек, видимо, старший в этой группе.
- Боюсь, что мне нечем угостить дорогих гостей. Все еще третьего дня выскребли такие же господа, как вы.
- Ты от этих барских замашек отучайся, мамаша! Власть господ кончилась, понятно?
- Понятно, - согласно кивнула она. - Как не понять! Только и господа, и товарищи все у нас забрали. В доме шаром покати.
- А вот это мы сейчас проверим. Кондрат, ну-ка посмотри получше. Не может быть, чтобы в таком крепком доме не нашлось ничего для поддержания сил рабочего класса.
- В этом доме только и осталось крепкого, что стены, - с грустью промолвила Мария Николаевна.
Кондрат, к которому обратился старший, был крепко сбитым молодым юнцом в кепке, сдвинутой на затылок, из-под козырька которой выбивался залихватский чуб. Он охотно бросился исполнять приказ и без разрешения хозяйки смело прошел в другие комнаты. Мария Николаевна, опасаясь за Андрейку, двинулась было следом за ним, но старший, схватив крепко ее за руку, остановил ее порыв.
- Пустите меня, мне больно! - вскрикнула она, но тот держал ее цепко. Ей ничего не оставалось, как покориться грубой силе. В это время Кондрат вбежал в комнату, неся икону Божьей Матери в золотом окладе. Это была икона, которой Марию Николаевну благословляли ее родители перед венчанием. Это была единственная память о дорогих людях. Она корила себя за то, что не догадалась убрать икону. Ей и в голову не приходило, что кто-то может решиться посягнуть на святыню. Она не знала, что пришедшие в ее дом люди не боятся ни Бога, ни черта, в их сердцах нет места жалости и состраданию. Вышедшие из самых низов, недавние воры и уголовники, они примкнули к революционному движению, не понимая и не разделяя идеологии своих вождей. Для них был один закон - брать все, что плохо лежит, что представляет ценность. И если не отдают добром, не стесняться применять силу.
Кондрат нехотя протянул икону старшему. Тот ковырнул оклад ногтем и изумился:
- Неплохая пожива. Да тут золота больше, чем на фунт. Живем, братцы!
Он достал нож и стал сдирать оклад, но тот, сработанный рукой мастера, не хотел поддаваться. Мария Николаевна страшно вскрикнула и бросилась к иконе, но старшой кулаком отбросил ее к стене:
- Но, но! Не балуй, а то я тебя так разукрашу, что родная мать не узнает!
Слезы повисли на ресницах женщины, и она трясущимися от бессилия губами зашептала:
- Господи! Ты все видишь. Прости их, окаянных, ибо не ведают, что творят. Господи милостивый, прогневили мы тебя своими грехами, но не дай надругаться над святым образом Пресвятой Богородицы!
Оклад, наконец, покорился усилиям старшого, и тот радостно сорвал его, а икону за ненадобностью швырнул в угол к ногам Марии Николаевны. Она подняла святой образ, осторожно обтерла его рукавом платья и, поцеловав, прижала к груди. Старшой сдернул со стола бахромчатую скатерть и завернул в нее оклад. Его товарищи недобро поглядывали на действия своего вожака, но пока не решались открыто высказать свое недовольство. Он подал им знак, и они, толкая друг друга, ринулись по комнатам дома и стали рвать друг у друга приглянувшиеся им вещи. Пожива им досталась небогатая, и они, переругиваясь, вернулись к своему вожаку. Последним в комнату вошел Кондрат, толкая перед собой Андрейку:
- Смотри, какая контра тут окопалась!
Мария Николаевна бросилась к сыну, закрыла его собой и крикнула:
- Не троньте! Он еще совсем ребенок!
Все дружно заржали:
- Ребенок выше мамки на целую голову! Ты его к своей юбке пришпиль, а еще лучше под юбку спрячь.
- Не смотрите, что он ростом удался, а лет ему еще немного, и четырнадцати нет, - сама, не узнавая своего заискивающего тона, проговорила она, все так же заслоняя сына собой.
- Ну, что ты, как наседка раскрылилась, не тронем твоего мальца, если нам сварганишь быстренько чего-нибудь пожевать, - довольно миролюбиво отозвался вожак.
- Да нет у нас ничего. Сами второй день голодные сидим. Все у нас забрали те, что два дня тому назад были в городе.
- Ладно, не горюй. Мы сейчас пойдем в город, что-нибудь раздобудем за твое добро, - сказал он, подмигивая Марии Николаевне и показывая на завернутый в скатерть золотой оклад иконы.
Они, громко топая, ушли, и Мария Николаевна перевела дух. Она взяла Андрейку за руку со словами:
- Пойдем, сынок, все приготовим в дорогу. Нужно уходить сегодня ночью. Будем пробираться в Москву к Володе, здесь оставаться нельзя.
Они зашли в сарай, достали из тайника заранее приготовленные котомки с продуктами и вещами первой необходимости, спрятали их за поленницу дров ближе к выходу, чтобы в темноте было удобно их забрать, и вернулись в дом.
Компания непрошеных гостей вернулась где-то через час, неся две четверти самогона, копченый свиной окорок, три каравая хлеба и много всякой всячины.
- Давай, хозяйка, накрывай на стол! - скомандовал старший.
Мария Николаевна достала из старинного буфета необходимую посуду, нарезала хлеб, окорок, поставила рюмки и отошла от стола.
- Нет, так не пойдет, - заметил старший. - Садись с нами за стол, выпей, закуси.
- Я не пью, - коротко отрезала она. - А вот, если вы позволите взять для сына немного хлеба и окорока, буду вам благодарна.
- Ну, дело твое, - довольно легко согласился старшой. - Отрежь, Кондрат, им хлеба и окорока. Да, не жадничай, режь больше.
Мария Николаевна взяла поданные Кондратом продукты и вышла. Они с Андрейкой чутко прислушивались к тому, что происходит в доме. Гости, видимо, уже порядком выпили, и между ними разгорелся пьяный спор, который грозил перерасти в нешуточную потасовку. Тогда она тихонько открыла окно, и они с Андрейкой вылезли через него во двор. Она так же тихо прикрыла окно и следом за сыном вошла в сарай. Быстро взяв припасенные вещи, они скорым шагом пересекли двор, прошли сад и через калитку в конце сада вышли на глухую улочку, ведущую на берег реки. Они еще не отошли далеко от дома, когда услышали пьяные крики: "Хозяйка, ты где? Не прячься, мы все равно тебя найдем!". Они ускорили шаг и через короткое время подошли к домику бакенщика, которого Мария Николаевна давно и хорошо знала. Она негромко постучала в окно. Бакенщик через дверь спросил:
- Кто?
- Митрич, это я, Мария Бережная. Открой, пожалуйста.
Митрич распахнул дверь, и они с Андрейкой вошли в дом. Бакенщик давно жил один. Жена его умерла несколько лет назад, детей у него не было. Он слыл среди горожан чудаком, поскольку жил затворником. В свое время Тихон, муж Марии Николаевны, частенько бывал у Митрича. Они вместе рыбачили, зимой ходили на охоту. Нередко Митрич катал на лодке ее с детьми, перевозил на другой берег, где детям было раздолье побегать и порезвиться на зеленой траве. Когда была жива жена Митрича, у них было свое хозяйство: корова, гуси, куры. Мария Николаевна покупала у них молоко, сметану, яички.
- Что у тебя стряслось, Марьюшка, что ты, на ночь глядя, пришла к бедному старику?
- Лихие люди в доме.. Нельзя было нам с Андрейкой там оставаться. Митрич, голубчик, ты не перевезешь нас сейчас на ту сторону реки?
Митрич собирался недолго. Взяв потайной фонарь, он повел нежданных гостей к лодке, сноровисто отвязал ее, вставил весла в уключины и предложил гостям садиться в лодку. Лодка бесшумно заскользила по воде и через какое-то время пристала к противоположному пологому берегу. Выйдя на берег, Мария Николаевна низко поклонилась Митричу и сказала:
- Спасибо тебе, добрый человек! Век буду тебя помнить и молиться за тебя.
Он впервые назвал ее барыней и по имени-отчеству. Весла слегка плеснули, коснувшись воды, и через миг лодка растаяла в темноте. Мария Николаевна перекрестилась сама, перекрестила сына, и они пошли. Дорогу она знала и легко ориентировалась в темноте. Двигаться решили по ночам, а днем прятаться в лесу или кустарнике. Нужно было добраться до какой-нибудь станции и попытаться пристроиться в эшелон, идущий в сторону Москвы.
Они шли всю ночь, а, когда забрезжил рассвет, отыскали стоявший в поле одинокий стог сена и забрались в него. Они проспали почти до полудня. Мария Николаевна проснулась первой и, осторожно раскопав сено, огляделась по сторонам. Все вокруг казалось спокойным и безмятежным, словно и не было вокруг никаких сражений. Не видно было ни души, все словно вымерло. Царившая кругом тишина после стольких дней канонады и городской суматохи казалась противоестественной и внушала тревогу. Мария Николаевна попыталась определить, где они находятся, но не было ни одного ориентира, способного подсказать их местоположение. Судя по стогу сена, жилье должно находиться где-то недалеко. Неужели ночью они сбились с дороги? Андрейка пошевелился и слегка застонал во сне. Она осторожно провела ладонью по его лбу, отгоняя тревожный сон. Он, видимо, спал очень чутко, потому что почти сразу открыл глаза и спросил:
- Мама, что пора вставать?
- Поспи еще, сынок.
- Где мы?
- Вот это я и пытаюсь определить. Я. в основном, ездила здесь, а пешком не ходила. Ты не видишь ли какой дороги поблизости?
Андрейка выглянул из стога сена и тут же спрятался снова.
- Что, что? - тревожно спросила она.
- Посмотри направо. Там движется какая-то черная масса, пока еще далеко. По-моему, это какое-то войско. Вот только я не разглядел пешее или конное. Если конное, мы пропали. Надо отсюда выбираться.
- Не паникуй! У нас есть время. Позади стога есть небольшой лесок. Давай туда перебираться, пока не поздно.
Они осторожно выбрались из стога, аккуратно поправили стог, чтобы замести следы своего пребывания в нем и, пригибаясь, побежали к леску. Там они нашли небольшую ложбинку и спрятались в ней, не выпуская из поля зрения приближающуюся колонну. Впереди колонны ехал верховой в офицерской форме. У Марии Николаевны немного отлегло от сердца. Это не те, от кого они бежали этой ночью, и то - слава Богу! Лицо у верхового было запыленным и усталым. За ним двигались повозки, нагруженные каким-то добром, поверх которого восседали вооруженные люди с хмурыми и тоже усталыми лицами, затем повозки, тащившие орудия, замыкали колонну санитарные повозки, а за ними шли пешие воины. Вся эта масса усталых людей двигалась, нарушая тишину только скрипом колес и редкими окриками ездовых. Лицо одного из военных показалось Марии Николаевне до боли знакомым. Она не верила своим глазам - это был Алексей, отец Андрейки. Она хотела закричать, позвать его, но в последний момент что-то остановило ее. Ведь они так нехорошо расстались. Колонна пропылила мимо, и тогда Мария Николаевна с сыном вышла из своего укрытия и двинулась по дороге следом. Ей в голову пришла счастливая мысль, что Алексей может помочь ей с Андрейкой добраться до Москвы. Оказалось, что они с Андрейкой ночью остановились совсем недалеко от большого села, в котором и разместилась проехавшая колонна.
Разыскать Алексея в селе большого труда не составило. Он искренне обрадовался, увидев Марию Николаевну и сына, разместил их с удобствами в просторной чистой избе, где и сам квартировал. Она рассказала ему о смерти мужа, о своих последних злоключениях.
- Теперь твои беды кончились. Мы больше не расстанемся. Я не отпущу от себя ни тебя, ни сына. Само провидение уготовало нам эту встречу. Андрейка будет у меня ординарцем, а ты пристроишься при госпитале. Нам не хватает женских рук. Я сейчас же переговорю с командиром.
- Подожди, Алеша, не спеши! Нам с сыном нужно в Москву, к Володе. У меня вся душа изболелась за старших сыновей. Я уже давно не имею от них никаких вестей.
- Маша, что ты говоришь, какая Москва? Вся страна сейчас как огромный кипящий котел, все сдвинулось со своих мест. Неужели ты думаешь, что твои сыновья в стороне от этих событий?
- Алеша, как ты стал военным, да еще и офицером? Ты же - музыкант!
- Это у вас я был музыкантом, а до этого я служил в лейб-гвардии. Музыка властно позвала меня, и я вышел в отставку. А, когда началась война с немцами, я снова встал в строй.
И началась для Марии Николаевны и Андрейки кочевая жизнь, полная бытовых неудобств и неожиданностей. Какие уж там бытовые удобства в военное время? Приходилось порой, не отдохнув и не отоспавшись, снова трогаться в путь, полный опасностей. В полевом передвижном госпитале на колесах не хватало порой самого необходимого - иода и бинтов, а почти после каждого боя были раненые и даже тяжело раненые. У Марии Николаевны сердце рвалось на части от бессилия помочь, когда она видела страдания людей. Жизнь ее превратилась в сплошной кошмар без начала и конца. Алексея и сына она видела урывками в короткие часы остановок, и тревога за них снедала ее ежеминутно. Бои шли с переменным успехом. Наступало осеннее непогодье, по утрам бывало иногда морозно. Военная удача отвернулась от тех, с кем судьба свела Марию Николаевну, все больше несли они потерь, и чаще им приходилось отступать, чем наступать. Отступая, они пристраивали тяжело раненых у надежных людей.
Красные набирали силу. Белые войска откатывались к югу, и все дальше от Москвы. Мария Николаевна решила еще раз переговорить с Алексеем, уговорить его отпустить ее с сыном. Выбрав момент, когда войско остановилось для отдыха и пополнения в небольшом южном городке, она пришла к нему. Он обрадовался, увидев ее, усадил за стол, на котором дымилась в чугунке сваренная хозяйкой картошка, и предложил разделить с ним скромную трапезу. Она не стала отказываться, ибо по опыту знала, что за ужином легче решать сложные вопросы, чем за пустым столом. Разговор она начала издалека. Справилась, как Андрейка справляется с обязанностями ординарца, где он сейчас и почему не рядом с отцом. Алексей ее успокоил, сказав, что сын скоро появится. Тогда она, заглядывая ему в глаза, прямо спросила:
- Алеша, как долго мы будем отступать? Не кажется ли тебе, что вы проиграли и нужно думать о спасении жизней, а не о реванше? Смотри, красных везде поддерживают.
- Но только не на юге. Здесь наши позиции крепки.
- Ой, ли? Алеша, Алеша, мы с тобой пожили на этом свете, а сын наш только вступает в жизнь. И какую судьбу ты ему готовишь? Отпусти нас по-доброму. Нельзя воевать со своим народом и нельзя насильно навязывать ему свою волю.
- Машенька, народ одурачен ложными призывами о равенстве. Не бывает двух одинаковых людей. Что же говорить обо всем народе? Всех нас Господь наделил разными способностями, каждому определил свою судьбу по силам и разумению, каждого наделил свободой выбора.
- Только ты не даешь нам с сыном этой свободы. Помоги нам уехать в Москву!
- Маша, ты не ведаешь, о чем просишь. Вся страна разорена, транспорт парализован, вы не продвинетесь дальше Ростова. Без денег, продуктов вы погибнете. И где гарантия, что твои старшие сыновья в Москве? Нужно держаться нам вместе, а, когда все стабилизируется, мы найдем Сережу и Володю. Я не могу вас потерять и не могу оставить своих товарищей по оружию, ведь я давал присягу на верность нашему правому делу. Давай оставим этот тяжелый разговор. Вот передохнем, пополним армию свежими силами, вооружением и начнем наступление. Вот увидишь, удача повернется к нам своим светлым ликом!
Алексей обнял ее и привлек к себе, а она, склонившись головой на его плечо, тихо заплакала от бессилия переубедить его и склонить на свою сторону. Почти две недели пробыли они в этом городе, и передышка пошла всем на пользу. Порой казалось, что они вернулись в прежнюю мирную жизнь без стрельбы и канонады. И погода стояла удивительно теплая, не похожая на слякотную осень средней полосы. Днем бывало даже жарковато, и только вечерняя прохлада напоминала о приближающихся холодах. Войско отдохнуло, пополнило запасы вооружения и продовольствия, а самое главное у людей появилась надежда на перемены к лучшему. Мария Николаевна отмылась от дорожной грязи, отоспалась, посвежела. За время трудной походной жизни она похудела и выглядела значительно моложе своих сорока с приличным "хвостиком" лет. В ее походке опять появились легкость и стремительность. В один из вечеров Алексей пригласил ее в театр на оперу Верди "Травиата". Давно забытым мирным временем пахнуло на нее от слов театр и опера. С небывалым и почти забытым настроением она стала собираться, несколько раз меняя прическу. Алексей накануне принес ей нарядное платье из прежнего времени, туфли на каблуке, великолепные украшения и, глядя на свое отражение в зеркале, Мария Николаевна вдруг разволновалась. Она впервые ощутила, что время ее молодости безвозвратно уходит, что жизнь дарит ей прощальные мгновения прекрасного, что счастливая прошлая жизнь никогда не вернется и что впереди все так зыбко, неясно, бесперспективно. Она тряхнула головой, отгоняя невеселые мысли, улыбнулась своему отражению в зеркале и вновь почувствовала себя юной Марийкой. Вот-вот раздастся голос матушки: "Смотри, дочка, просмотришь свою красоту, если все время будешь в зеркало смотреться". Она вздохнула, еще раз улыбнулась самой себе и поспешила на зов Алексея.
Публика в театре была весьма разношерстной: роскошно одетые дамы, рассыпавшие блеск бриллиантов, соседствовали с не менее важными господами во фраках, на галерке расположилось многочисленное студенчество. Все было словно в старые добрые времена, вот только обилие людей в военной форме напоминало о близости фронта и кратковременности мирного затишья. Мария Николаевна с удовольствием слушала разноголосый звук настраивавшегося оркестра, вдыхала аромат тонких духов, впивала весь этот блеск театральной публики. Ее душа истосковалась по приметам мирного жития, хотелось праздника и ярких впечатлений после многих месяцев беспросветной кочевой жизни в походном лазарете среди стонов и ужаса. Их места были в ложе, удобно расположенной, позволявшей видеть все, происходившее на сцене. Алексей заглянул ей в лицо:
- Нравится?
- Очень, - еле слышно выдохнула она.- Спасибо, Алеша, за праздник. Я вновь ощущаю себя женщиной, а не бесформенным "медбратом".
- Ты очень красива сегодня. Хотя для меня ты в любом наряде лучше всех.
Он положил свою руку на ее руку в белой перчатке, свободно лежащую на парапете ложи. Она не отняла своей руки. Оркестр заиграл увертюру, занавес взлетел, и представление началось. Мария Николаевна очень любила эту оперу, но никогда прежде звучание оркестра, голосов ведущих исполнителей и само содержание оперы не производили на нее такого сильного впечатления. Она не отнимала платка от глаз, слушая дуэт Альфредо и Виолетты из заключительного действия оперы. Ей представилось, что судьба, как и Виолетте с Альфредо, подарила им с Алексеем прощальный миг счастья перед тем, как нанести последний жестокий удар. Из театра возвращались в молчании; не хотелось нарушить словами переполнявшие душу остро щемящую нежность и печаль, граничащую с тоской по безмятежной прежней жизни.
- Ты останешься сегодня со мной? - спросил Алексей. - Я очень прошу тебя! Кто знает, что нас ждет завтра.
Она согласно кивнула головой. Ей тоже не хотелось расставаться с ним. У дома, где разместился Алексей, им встретился Андрейка. Он казался взволнованным.
- Что случилось? - в один голос спросили его отец и мать.
- Схватили вражеского лазутчика. Это Сережа, мама, наш Сережа!
Мария Николаевна приложила руки к груди и умоляюще взглянула на Алексея:
- Ты должен помочь моему сыну, Алеша. Я не переживу, если с ним что-то случится.
- Где он сейчас? - коротко спросил Алексей.
- В штабе, его допрашивают.
- Идите домой, а я - в штаб. Как что-то выясню, сразу приду.
Мария Николаевна ходила из угла в угол, стараясь унять дрожь, которая колотила ее, и никак не могла успокоиться. Ей казалось, что прошла целая вечность, а Алексей все не идет. Сцены одна страшнее другой проносились перед ее мысленным взором. Она не раз была невольной свидетельницей жестоких допросов, но тогда ей казалось все правильным и справедливым. Мысль, что ее бедного сына терзают, пытаясь выведать причины его появления, сводила ее с ума. Время словно остановилось. Наконец, ожидание стало невыносимым, и она, накинув на театральное платье меховой жакет, направилась к штабу. У нее не было какого-либо четкого плана, ее вело беспокойное материнское сердце. Она смело прошла мимо часового, на ходу кивнув ему, и он не удивился ее приходу. Мария Николаевна частенько бывала в штабе у Алексея, и все часовые знали ее в лицо. Она уверенно прошла в кабинет начальника и резко открыла дверь. Сына она увидела сразу и бросилась к нему:
- Сереженька, мальчик мой, наконец-то ты пришел! Ты же обещал еще третьего дня объявиться. Где же ты был? Боже мой, у тебя на губах кровь! И на щеке, и на лбу! Что здесь происходит? Кто тебя так? Господа, в чем дело? Это мой сын Сережа, он шел ко мне. Почему он здесь и почему вы его не отпустили ко мне сразу?
- Я же говорил вам, что это сын Марии Николаевны, а вы не верили мне, - поддержал ее Алексей.
Все присутствующие с изумлением смотрели на происходящее. Первым пришел в себя начальник контрразведки Хохлов:
- Минуточку, мадам! Какой такой сын? Это вражеский лазутчик, он вынюхивал наши огневые точки.
- Что вы несете, полковник? - взъярилась Мария Николаевна. - Какие огневые точки? Мальчик искал меня и своего брата. Надеюсь, нас-то вы за лазутчиков не держите? Или вы забыли, как я выхаживала вас после ранения? Вот как вы меня благодарите за свое спасение?
Полковник смутился, но ненадолго:
- А как он узнал, что вы здесь?
- Я, случайно разговорившись с вашим адъютантом Власовым, узнала, что он видел сына в соседнем полку, и через него просила сообщить сыну, что я здесь и чтобы сын разыскал меня.
- Вы что, не знаете, что Власов погиб вчера вечером, возвращаясь из соседнего полка? К сожалению, он не может подтвердить или опровергнуть ваши слова.
- Как погиб? - Мария Николаевна изобразила недоумение, словно она только сейчас узнала эту весть. Она сослалась на Власова именно потому, что знала от Алексея о его гибели.
Полковник, видимо, все же поверил ей. Однако, он с небольшой охотой отпустил Сергея, и Мария Николаевна поняла, что он будет проверять ее версию. Тем не менее, какое-то время она выиграла, сына спасла и теперь нужно как можно быстрее покидать этот город и добираться до Москвы. Решение бежать созрело быстро и окончательно. Алексей может оставаться, если хочет, но она должна подумать о безопасности сыновей. Медлить было нельзя. Она повернулась к Алексею:
- Алеша, помоги мне с сыновьями выбраться из этого города, проведи нас через посты.
Сергей ей возразил:
- Мама, нельзя подвергать опасности дядю Алешу. Я знаю все ходы и выходы из этого города. Мы проскользнем так, что никто не заметит.
- То-то тебя и не заметили. Скажи спасибо, что Андрейка тебя узнал и своевременно нас известил о твоей беде. Алеша, а, может, пойдешь с нами? Что тебя связывает с этими людьми?
- Машенька, как ты не понимаешь? Я для Сережи и его друзей - враг, который сражался против них. И я сам приду к ним и сдамся? Как ты это представляешь?
- Дядя Алеша, к нам многие из ваших примкнули и неплохо помогают своими знаниями. К тому же, я замолвлю за вас доброе слово, скажу, что вы мой дядя и случайно оказались на стороне белых. Идемте с нами!
Алексей помолчал, но потом решительно отказался:
- Не в моих правилах отрекаться от своих товарищей по оружию и бросать их в трудную минуту. Я пойду своим путем. Как все же несправедлива судьба! Я только нашел вас, своих самых близких и дорогих людей, и вот снова вас теряю и теперь уже навсегда.
Голос его дрогнул. Он отвернулся, чтобы скрыть непрошеную слезу, потом подошел к Марии Николаевне, обнял ее, троекратно расцеловал со словами:
- Прощай, Машенька! Не так мы планировали провести этот вечер. Я хочу, чтобы ты знала, что я любил и люблю только тебя. Даст Бог, свидимся и тогда уже не расстанемся никогда. Ну, а если нет, не поминай лихом!
Затем он обнял и расцеловал Сергея и Андрейку, прибавив:
- Берегите маму! Запомните пароль для постов: "Отчизна", а отзыв - "честь". С Богом!
И он растаял в темноте, а Сергей уверенно повел Марию Николаевну и брата темными улицами и переулками и вскоре они вышли за пределы города. В отряде Сергей объяснил, что случайно встретил в городе считавшихся пропавшими без вести мать и брата, и попросил пристроить их в эшелон, идущий в сторону Москвы. Так совершенно нежданно-негаданно Мария Николаевна и Андрейка снова простились с Сергеем и отправились в неизвестность. На первое время Сергей снабдил их продуктами и дал им охранную грамоту, предписывавшую всем революционным властям оказывать содействие Бережной Марии Николаевне и ее сыну Андрею Тихоновичу Бережному. Если бы Сергей мог предвидеть, какую "медвежью" услугу оказывает тем самым своей матери и брату. Но кто может предугадать будущее?
В то время не было четкой линии фронта, разделявшей своих и чужих. Удача - дама капризная и оказывалась то на одной воюющей стороне, то - на другой. На какой-то глухой станции эшелон захватили вооруженные мародеры, которых по тому времени немало паслось вдоль железной дороги в поисках наживы. В теплушку, в которой среди большого скопления людей ехала и Мария Николаевна с сыном, ввалилась толпа вооруженных людей, живописно одетых самым невообразимым образом в какие-то театральные костюмы, подходящие скорее для маскарада, изображающего шабаш демонических сил. Они заставили всех людей выложить все вещи, продукты и документы. Тех, кто оказывал сопротивление, выводили из теплушки, и раздавался звук, похожий на щелчок кнута. Расстреливали несогласных на месте в двух шагах от состава. Обнаружив у Марии Николаевны охранную грамоту, они приказали ей и Андрейке выйти из теплушки. Андрейка испуганно посмотрел на мать, но она, собрав остатки своего мужества, ободряюще ему улыбнулась, обняла за плечи и вместе с ним спрыгнула на землю. Они ждали, что их сейчас расстреляют, но их повели в приземистое здание станции. Там за грязным столом, заваленным остатками еды, сидел какой-то человек. На скрип двери он повернулся, и сердце у Марии Николаевны оборвалось. Это был тот самый старшой, от которого она бежала из родного города. Он, похоже, тоже ее узнал и осклабился:
- А, старая знакомая! Куда же ты тогда подевалась?
Его подручный, льстиво заглядывая в глаза старшому, подал ему охранную грамоту:
- Посмотри, какая птица к нам залетела!
Он взял документ и долго разбирал написанное, шевеля губами, а потом, отложив его в сторону, лениво прищурился:
- Выходит, ты красный комиссар? Очень даже интересно! Первый раз вижу бабу - красного комиссара.
- Какой из меня комиссар? Просто старый знакомый написал мне эту бумажку, чтобы мне было проще добраться до Москвы. Там у меня старший сын. Отпусти нас, господин хороший! Мы и так намытарились за это время.
- Да, ты я вижу, в огне не горишь, и в воде не тонешь. Не похоже, чтобы ты бедовала это время. Сладко тебя, видно, кормили твои знакомые, гладкой стала за это время. Что-то мне мои знакомые таких бумажек не выдают. И за какие такие твои заслуги твой знакомый к тебе так расположился, поведай мне?
Ему явно доставляло удовольствие ее замешательство и испуг. Мария Николаевна решила вести свою игру до конца. Она изобразила горькую обиду, пустила слезу и при этом приговаривала:
- Конечно, бедную вдову каждый норовит обидеть, а вот помочь некому. Что я сделала вам плохого, господин хороший, чем я вас прогневила? Я бедная женщина, пытаюсь сберечь своего младшего сына, найти старшего. Столько времени скитаюсь по дорогам без поддержки и помощи и попадаю то в огонь, то в пламя. Еле от красных выбралась, теперь вот к вам попала. Кто мне окажет поддержку, если не добрые люди?
- Ладно, ладно, не реви! Что ты тут потоп устроила из своих слез? Может, ты и правду говоришь, а, может, и нет. Разберемся. А пока посиди в сарае, да не вздумай убегать. Я тебя все равно найду и тогда уж не помилую. Запри ее в сарае, - приказал он своему помощнику.
Выходя из помещения, Мария Николаевна обернулась и спросила:
- А где Кондрат твой? Что-то его не видно.
Лицо старшого потемнело, и он с искренней скорбью произнес:
- Нет Кондрата, убили Кондрата. Он мне был как сын. Смотри-ка, ты его запомнила! Хороший был парень.
"Да уж, хороший, - подумала Мария Николаевна, - Тюрьма по нему плакала", но вслух сказала:
- Сочувствую. Я знаю, как тяжело терять близких.
Она уже переступила порог, когда старшой приказал:
- Оставь их. Пусть остаются здесь, я еще с ней поговорю.
Мария Николаевна пожалела, что некстати вспомнила про Кондрата, но делать было нечего.
А старшой, пригласив Марию Николаевну и Андрейку сесть, достал четверть мутного самогона, два захватанных жирными пятнами стакана, налил в них примерно по полстакана дурно пахнущей самогонки и предложил выпить за упокой души Кондрата. Мария Николаевна вежливо отказалась, сказав, что она лучше помолится за упокой его души.
- Так ты веришь в Бога? - удивился старшой.
- А вы неужели не верите? - удивилась она в свою очередь. - Как же можно жить без Бога в душе? Это ведь очень страшно.
- Ну, ну! - прикрикнул старшой. - Ты меня поагитируй!
- Я вовсе вас не агитирую. Я говорю вам о том, во что сама искренне верю. Ведь я вижу, что вы давно по-человечески ни с кем не общались. А человеку нужно, чтобы его выслушали и пожалели.
- Да, ты никак меня собралась жалеть? Да, я только глазом моргну - и от тебя ничего не останется.
- Ваша правда.. Сила физическая на вашей стороне. Вы можете убить мое тело, но вы не властны над моей душой. А душа она у каждого человека есть и даже у вас. Только у вас она очерствела от крови, насилия и зла. А ведь когда-то вы были ребенком, и душа у вас была чистая и светлая. И мама у вас была, которая вас любила.
- Эх ты, барынька! Вот и видно, что не знаешь ты жизни. Был я ребенком, да вот только с рождения не слышал я ни ласкового слова, да не ел сладкого куска, не ходил в кружевах и шелках. А грамоте выучился сам, хотя и не очень шибко.
- Вот видите, душа ваша стремилась к чему-то. И не похожи вы на своих товарищей, в вас есть что-то возвышающее над ними. Я еще в прошлый раз отметила, что вы не бросились грабить бедную вдову.
Старшой захохотал громко и заливисто.
- Да, зачем же я буду грабить сам, если у меня помощников достаточно? Эх, дамочка, насмешила ты меня. Вот что. Так и быть, ты останешься с сынком своим в нашем отряде. Ребята обовшивели, оголодали. Будешь стирать, готовить им. А малец, не бойся, при тебе останется. Только не вздумай со мной шутки шутить. Ты не смотри, что я с тобой по-доброму. Я могу быть очень даже суровым быть.
Он свистнул, и в комнату вошел давешний его помощник. Старшой ему сказал:
- Останется эта баба в нашем отряде, будет стирать и готовить. Да предупреди всех, чтобы не забижали ни ее, ни мальца.
Так Мария Николаевна оказалась в банде Васьки Мокрого.
Банда промышляла вдоль железной дороги, не имея постоянного пристанища и каждый раз ночуя в разных деревнях и селах. На первой же стоянке Мария Николаевна договорилась с местными жителями о бане, перестирала и прожарила всю одежду, уговорила Ваську отдать приказ всем обросшим членам банды остричься наголо. Она же убедила Ваську обустроить в какой-либо деревне постоянное пристанище, где бандиты могли бы отдохнуть, помыться, подкормиться. Она надеялась, что оттуда она с сыном, усыпив бдительность бандитов, легче сможет скрыться. И еще она надеялась, что власти, контролирующие железную дорогу, рано или поздно займутся бандитами и лучше будет, если она с сыном в это время будет не с бандой. Васька облюбовал глухую деревню в стороне от железной дороги. Под бандитскую базу он выбрал бывший барский дом, стоявший позади деревни на высоком холме, с высоты которого просматривалась единственная дорога, ведущая в деревню. Сразу за барским парком начинался лес, где банда могла бы скрыться в случае опасности. Мария Николаевна и Андрейка должны были присматривать за домом и быть готовы в любое время принять и накормить членов банды. В помощь им и в догляд за ними Васька отрядил одноглазого Ефима, который в одном из последних бандитских набегов был легко ранен в ногу и не мог быстро передвигаться. И потянулись для Марии Николаевны долгие унылые зимние дни, перемежаемые встречей прибывших с добычей бандитов, которые непременно устраивали безобразную попойку до утра. В такие дни она отсылала Андрейку в деревню к старикам, у которых брала молоко, яйца в обмен на вещи, привозимые бандитами. Васька в отличие от своих сотоварищей никогда не напивался до бесчувствия и частенько, оставив своих загулявших дружков, заходил к ней на кухню, как он выражался, "поговорить по душам". Ее эти разговоры тяготили, но она не показывала ему своего неудовольствия. Она пыталась заставить его задуматься о будущем, но он, наоборот, старался, как бы сознательно, отгонять от себя эти мысли, каждый раз приговаривая:
- Эх, Николавна, недолго мне гулять по белу свету.
- Так и поживи хотя бы немного для себя, по-человечески. Ведь не мальчик уже мотаться в эти ваши рейды, будь они неладны!
- А братву я куда дену?
- Слово-то какое выбрал - братва. Эх ты, Василий Игнатьевич, до седых волос дожил, а живешь все неправдой, да чужой бедой! Неужели совесть никогда тебя не мучает?
- Совесть, что это такое? Может, объяснишь?
- Это, когда все, кого ты обездолил, придут однажды к твоей постели поздней ночью и не дадут тебе спать, все будут смотреть прямо в душу твою очерствевшую укоризненными глазами и некуда будет тебе спрятаться от этих глаз.
- Эка, ты завернула! Не переживай, сплю я так, что мне позавидовать можно. Не дружу я с твоей совестью.
- Жаль мне тебя, Василий Игнатьевич!
- Себя лучше пожалей. Ты мне эти речи лучше не заводи, не зли меня. Мне другой дороги в жизни нет и не будет.
- И опять ты не прав. Господь по своей милости всех искренне раскаявшихся прощает: и разбойника, и блудницу, и мытаря, и грешницу. А когда человек кается, душа его очищается, освобождается от житейской коросты.
- Тебе только проповедником быть, - в сердцах произносил в заключение Васька и уходил, громко хлопнув дверью.
Но его снова и снова влекло к этим разговорам. Каждый раз их беседы продолжались все дольше и дольше. Марию Николаевну эти разговоры изматывали, но уклониться она не могла, страшилась за судьбу своего сына и свою безопасность. Последнее время ей стал оказывать знаки внимания Ефим, когда банда отправлялась на дело: то щипнет ее ненароком, то огладит по крутому бедру.
А однажды, когда она доставала ухватом из печи огромный чугун с борщом, он облапил ее сзади и пытался задрать подол. Мария Николаевна локтем изо всей силы двинула его под дых так, что он отлетел в сторону. Она, повернувшись к нему лицом и держа на перевес ухват, яростно бросила ему в лицо:
- Ты что, черт одноглазый, выдумал? Я как двину тебя рогачом по твоей кривой роже, и второго глаза лишишься. Погоди, вернется Василий, я ему доложу про твои художества,
- И что ты кобенишься? Ты же еще бабенка хоть куда, а живешь монашкой. Что же такому добру пропадать! Или на Василия надеешься? Так он же - скопец!
- Ишь ты, заботливый какой! Смотри, я тебя живо отважу от твоей заботливости. Не смотри, что я женщина, но с тобой я справлюсь в два счета: пьяного да сонного мигом превращу в такого же скопца. Не будешь тогда помышлять о блуде. А если у тебя зуд нестерпимый, иди в деревню, там много одиноких баб, которые тебя примут с радостью. А ко мне и близко не подходи, а то я свою угрозу исполню.
- Тю, бешеная баба! Я же пошутил, уж и шуток не понимает.
- Вот и ладно, пошутили - и хватит. Впредь постарайся так больше не шутить.
Угроза возымела свое действие, и Ефим больше к ней не приставал.
Пришла весна, а вместе с ней для банды наступили нелегкие времена. Железная дорога с каждым днем охранялась все надежней, причем с обеих сторон. И красные, и белые были заинтересованы в ее исправной работе. Как-то бандиты вернулись из очередного рейда довольно скоро и, судя по их оживлению, с неплохой добычей. Василий, по своему обыкновению, пришел через какое-то время на кухню к Марии Николаевне и протянул ей нечто, завернутое в несвежий носовой платок:
- Возьми себе на память от меня. Мне кажется, что ты сумеешь оценить эту вещицу.
- Что это? - спросила она, не торопясь разворачивать подарок.
- Снял Федька с одного убитого офицера. Занятная вещица и с секретом. Федька, как ни бился, открыть не смог. Я у него отобрал, чтобы ненароком не сломал.
Она развернула платок, и перед глазами у нее поплыл розовый туман. Это был медальон, который она подарила Алексею в ночь прощания с ним. Василий изумленно уставился на нее:
- Тебе эта вещь знакома?
- Это медальон моего брата, - солгала она непослушными губами. - Где место его упокоения? Это вы убили его?
- Что ты? Нет, правда, нет. Они, видно, схлестнулись с красными. Там много их полегло. Мы только их обшарили и забрали ценное. Им-то уже не пригодится. Надо же, какие дела!
- Василий Игнатьевич, отпусти нас с Андрейкой похоронить его по-христиански. Я в деревне договорюсь насчет лошади. Мы мигом управимся. Иначе не будет мне на земле покоя.
Она молила его, а из глаз ее безостановочно текли слезы. Она их не замечала. Он согласно кивнул головой:
- Я дам тебе в помощь хлопцев.
- Не нужно, все устали. Мы справимся сами. Ты только объясни, где это место.
- А ты не сбежишь?
- Куда мне бежать? Весь мир мне сейчас враждебен. От добра добра не ищут. Я уж с вами буду, если не прогоните.
- Не бойся, не прогоним. Ну, будь по-твоему! Поезжайте, да возвращайтесь поскорее.
Возница из деревни довез их с Андрейкой до места побоища. Лошадь, почувствовав запах крови, запротивилась и встала. Возница сказал, что дальше им придется идти одним, он-де боится мертвецов. Светало, и в неясном сумраке занимавшегося утра перед ними предстала страшная картина: повсюду были разбросаны обезображенные, посеченные саблями и исколотые штыками тела. Некоторых Мария Николаевна узнавала. Над землей струился пока еще легкий сладковатый запах тления. Тошнота подступила к горлу, но она усилием воли преодолела ее и пошла по полю, ища тело Алексея. Андрейку она оставила с возницей, пообещав позвать, как только найдет того, кто был так дорог им обоим. На Алексея она наткнулась случайно. Он лежал в стороне навзничь, раскинув руки, с закрытыми глазами.
Его тело не тронули ни сабля, ни штык, лишь на груди расплылось красное пятно. Она наклонилась над ним и провела ладонью по его волосам. На миг ей показалось, что он дышит. Она пристально всмотрелась в его лицо и услышала слабый стон. Губы его шевельнулись и еле слышно произнесли: "Маша!".
Втроем они осторожно подняли его и так же осторожно положили в повозку. Мария Николаевна разорвала свою нижнюю юбку и перевязала его рану.
Потом обошла еще раз все поле в надежде отыскать еще живых, но все были бездыханны.
Возница старался выбирать дорогу поровнее, чтобы раненого не так трясло. Со всеми предосторожностями они привезли его в деревню к бабке Евдокии, которая слыла знатной травницей и знахаркой. Бабка накипятила воды, заварила ей одной ведомые пахучие травы, промыла рану одним из отваров, другим напоила Алексея, сделала перевязку с каким-то снадобьем. Ночь Алексей провел спокойно. Мария Николаевна не отходила от него, строго по часам, как приказала бабка Евдокия, давая Алексею отвар. Она не слышала, как через деревню проскакал отряд в сторону господской усадьбы, не слышала стрельбы; она была поглощена заботами об Алексее, и все стороннее не интересовало ее и не задевало ее сознания. Очнулась она от крика бабки Евдокии:
- Батюшки, усадьба горит!
Она подошла к окну и увидела, что барский дом объят пламенем, а возле него мечутся крошечные фигурки людей, пытающихся погасить пламя. Под утро в дверь избы постучали.
- Кто там? - дребезжащим голосом спросила бабка Евдокия.
- Бандиты в вашей хате есть?
- Что ты, милый, какие бандиты! Здесь только я - старуха, да дочка моя болезная с сынком и мужем своим, в тифу валяются.
- В тифу? Только этого нам не хватало!
Слышно было, как конники проскакали дальше. В деревне они не задержались, испугавшись страшного слова - тиф.
Мария Николаевна задремала, и ей снился сон: будто черная туча надвигалась на нее со всех сторон, стремясь поглотить ее, и уже совсем близко была от нее, когда невесть откуда появился белый всадник в слепящих глаза одеждах и начал рассекать саблей тучу, и она, разлетаясь на множество черных кусков, ворча, отступила. Она проснулась от громкого стука в окна, двери. Бабка Евдокия открыла дверь, и в избу ворвался Васька Мокрый со своими приспешниками. На него было страшно смотреть: черный от копоти, с перекошенным от ярости лицом. Рот его изрыгал непристойные проклятия. Мария Николаевна приподнялась со стула и прикрикнула:
- Немедленно прекратите это безобразие у постели умирающего и объясните, что случилось!
- Ты, ты... - задыхаясь, проговорил Васька. - Ты еще спрашиваешь! Сейчас и ты у меня будешь умирающей!
- Да объясните же, наконец, Василий Игнатьевич, в чем дело?
- В чем дело? - как эхо повторил Васька. - Всех моих хлопцев продала красным босякам и удивляешься!
- Она, она, больше некому! - юлил возле Васьки одноглазый Ефим.
И тут Мария Николаевна все поняла: Ефим мстил ей, решив свалить на нее провал банды. Тогда она выпрямилась во весь рост и смело подошла к Ефиму:
- Ах ты, шакал трусливый! Вот как ты решил со мной посчитаться за то, что ухватом тебя отходила за твои грязные приставания. Василий Игнатьевич, послушай меня! Когда бы я могла продать твоих друзей, если я всю ночь искала своего брата, нашла его умирающим, привезла сюда, к бабушке Евдокии и не отходила от него ни на минуту? И за что мне продавать вас? Вы были добры ко мне и моему сыну. А что приехала сюда, а не в усадьбу, так нужно было спасать брата. Кто, кроме бабушки Евдокии, способен поставить его на ноги? Разве ты не так поступил бы на моем месте? Разве не к ней ты привозил раненых друзей?
- Твоя правда, - ответил Васька уже более миролюбиво. - Ладно, собирайся, мы отсюда уезжаем. Усадьбу красные спалили, жить нам негде. Поедем искать другое пристанище.
Мария Николаевна протестующе подняла обе руки:
- Прости, Василий Игнатьевич, но сейчас я не смогу с вами поехать, пока не поправится мой брат. Вы, пожалуйста, без меня обустройтесь на новом месте, а потом пришлешь за нами своего человека. Я никуда не денусь. А везти брата сейчас, значит, обречь его на верную гибель. Неужели я для этого почти всю ночь бродила среди трупов?
- Ладно, будь по-твоему! А теперь все выйдите, мне нужно переговорить с ней с глазу на глаз! - распорядился он, повернувшись к своей свите.
И, когда все вышли, он, прищурив глаз, спросил:
- Что ты там про Ефима говорила?
- Пустое! Не стоит твоего внимания. Я сама с ним разобралась
- Нет, не пустое. Он отправился следом за тобой, якобы присмотреть за тобой. А вот, где он был на самом деле?
- Не думаешь ли ты, что это он вас выдал?
- Не знаю, не знаю... - раздумчиво произнес Васька. - Во всяком случае, я за ним попригляжу и, если мои подозрения подтвердятся...
Он не договорил, скрипнул зубами так, что желваки заходили на щеках и, повернувшись на каблуках, вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Мария Николаевна зябко поежилась, представив незавидную участь Ефима.
Алексей поправлялся медленно. К гноящейся ране и большой потере крови добавилось воспаление легких. Сказалось долгое лежание на едва оттаявшей земле. Мария Николаевна переходила от надежды к отчаянию. Но все же организм его справился, и с каждым днем Алексею становилось лучше. Наконец, наступил день, когда он впервые сел в кровати. Еще через несколько дней он уже пытался ходить, сначала неуверенно, а потом все крепче держась на ногах. А на дворе полную силу набрала весна: деревья стояли в зеленом кружевном убранстве, изумрудным блеском сияла молодая трава, ярко голубело небо. Казалось, что все бури и испытания остались в прошлом. Таким солнечным и мирным казалось все вокруг. И только черный закопченный остов барской усадьбы напоминал о былых невзгодах. От Васьки не было никаких вестей, и Мария Николаевна стала понемногу забывать недавнее горькое прошлое и свой плен у бандитов. Бабка Евдокия привязалась к ним, как к родным. Мария Николаевна старалась помочь ей по хозяйству, вспомнив свое пребывание у Галчихи. Не забыла она, как ухаживать за скотиной и дворовой птицей, обихаживать огород. Бабка не могла нарадоваться на свою помощницу. Андрейка тоже помогал по хозяйству: починил забор, поваленный красными конниками, вычистил хлев, вскопал огород. Алексея пока не нагружали работой по хозяйству, но в свободное время они втроем много гуляли в окрестном лесу. Однажды они забрели на пепелище. Мария Николаевна рассказывала Алексею о своей жизни среди бандитов, а Андрейка рассеянно ковырял палкой золу. Вдруг что-то блеснуло. Он наклонился и хотел поднять блеснувший предмет, но это оказалось металлическое кольцо, встроенное в каменную плиту. Он попытался поднять плиту, но ничего не получилось, плита была слишком тяжелой.
- Мама, дядя Алеша, смотрите, что я нашел. Кажется, это вход в подземелье, а мы и не знали, что здесь оно есть.
Мария Николаевна и Алексей подошли на зов Андрейки и попытались помочь ему. Плита не поддавалась. Алексей внимательно ее осмотрел и осмотром, кажется, остался доволен.
- Эта плита с секретом и, по-моему, я его знаю. У моего дядюшки было нечто подобное. Механизм скрыт от посторонних глаз и открывается нажатием потайного рычага. Вот его мы сейчас и отыщем.
И он стал по очереди нажимать на слегка выступающие и как бы в беспорядке разбросанные камни, но и эта попытка не увенчалась успехом. Мария Николаевна с любопытством следила за действиями Алексея. Неожиданно она заметила в стороне от плиты и нагромождения камней слегка утопленный в земле металлический прут. Она подошла к нему и потянула на себя. Прут легко подался, плита приподнялась и, совершив полуоборот, легла на землю, открыв вход в подземелье. Андрейка и Алексей хотели немедленно ринуться вниз, но она их удержала.
- Никто не идет в неизведанную глубину, хорошенько не подготовившись. Нужно запасти веревку длинную, свечей побольше, взять с собой запас воды и пищи. Кто знает, как далеко простираются подземные ходы. В старинных подземельях можно легко заблудиться, если не отмечать свой путь и не освещать его. К тому же, сегодня мы устали, а завтра с утра мы вернемся сюда и спустимся вниз. Теперь вот нужно найти способ вернуть плиту на место.
Сделать это оказалось проще. Они закрыли лаз и, не торопясь, вернулись домой. Там их встретила встревоженная бабка Евдокия:
- Марьюшка, голубушка, приходил одноглазый черт из банды. Страшный такой и весь ободранный, как-будто его голодные коты драли. Искал тебя. Я плохо поняла, что он гуторил. Дескать, Ваську убили, и теперь у тебя не осталось защитника. Весь двор своей злобной слюной забрызгал. Сказал, что через два дня вернется, чтобы ждала его.
Мария Николаевна, переглянувшись тревожно с Алексеем, постаралась ее успокоить:
- Не волнуйся, Евдокия Никитична. У меня вон два каких защитника имеются.
Давайте закроем ставни и сядем ужинать.
За ужином она стала осторожно расспрашивать бабку Евдокию о барской усадьбе, и та охотно поведала им все, что знала. Рассказала она и то, что под домом есть подземные ходы, которые идут очень далеко. Она сама там не бывала, да и никто из деревенских их не видел, но старики рассказывают, что их прокопали в далекую старину. В них укрывались от набегов лихих людей. Там можно, дескать, жить месяцами и никто не потревожит.
- А еще говорят, - рассказывала бабка, - что в давние времена там барин молодую красавицу жену от воровского глаза Ивана Грозного прятал. Правда ли, нет ли, не знаю, врать не стану. Но так сказывали старые люди.
После ужина легли спать, но Марии Николаевне не спалось. На душе было тревожно. Она уже стала чувствовать себя, как и прежде, вольной и свободной в своих поступках, но, видимо, - не судьба. Опять черной тенью надвигается на нее бандитское прошлое. Но провидение снова бросает ей палочку-выручалочку. Возможно, подземный ход уведет их далеко от этого проклятого места.
На другой день, взяв с собою несколько мотков веревки, свечи, фонарь, продукты и тепло простившись с бабкой Евдокией, троица отправилась в путь. В подземелье, на удивление, оказалось сухо и сравнительно тепло. Мария Николаевна боялась, что дышать под землей будет тяжело, но ее опасения не оправдались. Закрыв над головой люк, Алексей зажег свечу, и все стали осматриваться по сторонам. Сделано было подземелье основательно и даже комфортно. Вниз вели ступени из гранита. Стены были облицованы розовым туфом, пол выложен узорчатой кафельной плиткой. Наверно, правду говорила бабка Евдокия, что в подземелье можно было вполне сносно переживать набеги врагов. Алексей привязал веревку к парапету лестницы и, аккуратно разматывая веревку, двинулся вперед. За ним шел Андрейка, и замыкала шествие Мария Николаевна с фонарем в руках. Недлинный коридор вывел их в довольно просторное помещение, в убранстве которого чувствовался вкус хозяина. Мебели было сравнительно немного, но превосходного качества и указывавшей на творческую фантазию мастера. Низкая тахта на гнутых ножках была застелена великолепным ковром. В том же стиле были выполнены стол и стулья, украшенные затейливой резьбой, шкаф для книг. Возле тахты стояло великолепное венецианское зеркало. Стены украшало несколько картин известных мастеров, а угол для икон блистал золотыми окладами, из обрамления которых выступали старинные потемневшие лики Иисуса, Богородицы и многочисленных святых. Было такое впечатление, что комнату только что покинули хозяева, в спешке забыв погасить горевшую перед образом Спасителя лампаду. Непрошенные гости насторожились. Вдруг из темноты раздался властный голос:
- Стойте! Ни с места! Стрелять буду!
Мария Николаевна выступила вперед и молящим голосом сказала:
- Не стреляйте, пожалуйста! Мы - не грабители, не мародеры, мы спасемся от преследования.
- Как вы сюда попали?
- Мы случайно обнаружили вход в подземелье и решили, что судьба посылает нам шанс спасения. А кто вы?
- Вам это не следует знать. Впрочем, я вижу, что вы действительно не злодеи. И все же, я прошу вас положить на пол оружие, если оно у вас есть.
Андрейка выложил большой кухонный нож, а Алексей - браунинг. Мария Николаевна с удивлением на них посмотрела.
Из темноты выступил пожилой мужчина с охотничьим ружьем в руках. Лицо его было весьма примечательно: на нем выделялись большие глаза, в неярком свете свечи и фонаря казавшиеся почти черными. Густые темные брови почти сходились у переносицы, усы и борода с проседью были аккуратно подстрижены. Во всем его облике чувствовались порода и гордое достоинство.
- Что же, гости дорогие, милости прошу в мое убежище. А вас, мадам, и этого юного отрока я припоминаю. Вы ведь жили в моем доме в услужении у головорезов, которые-таки и спалили его.
- Ваша правда, - отозвалась Мария Николаевна. - Вот от остатков этой банды мы и спасаемся.
И она коротко поведала историю своих мытарств. Старик слушал внимательно, лишь изредка кое-что уточняя. Потом после короткого раздумья сказал:
- Если вы нашли мое убежище, с таким же успехом его могут найти и другие. Нужно уходить, пока этого не случилось. Что ж, будем знакомы: Николай Петрович - хозяин этих мест. Сколько было жизни в этом доме, как прекрасны эти места, и в какое запустение все пришло! Кто мог предположить такой страшный конец родовому гнезду. Сыновья мои воюют, и я даже не знаю, где они и что с ними. Невестки с внучатами - за границей. Успели уехать до всего этого ужаса. Как они там? Я не имею никаких известий. Я вынужден почти год с лишним скрываться в этом подземелье, лишь ночью выходя из него, чтобы вдохнуть свежего воздуха и запастись продуктами. Есть у меня верные люди в деревне, помогают старику. Наверно, сильно мы прогневили Господа нашего и Пресвятую Владычицу, коль посылают нам такие испытания. Но что толку в бесполезных сетованиях? Нужно собираться в дорогу.
Сборы заняли немного времени. Николай Петрович уложил в заплечный мешок иконы Богородицы и Спасителя, освободив их от золотых окладов, свернул и туда же положил несколько картин, повесил на шею заранее заготовленный бархатный мешочек с золотыми монетами и украшениями,