Бойко Игорь Иванович : другие произведения.

Песнь о постороннем

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ТИВОЛ СИВОЛ
  
  ПЕСНЬ О ПОСТОРОННЕМ
  
  Великими являются лишь те, кого признали великими.
  Признали по подсказке критиков,
  которым все склонны доверять, хотя, вполне возможно,
  они такого доверия не заслуживают.
   Рамон Оссорио, "Максимы".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Собрались однажды Вершитель Судеб, Исполнитель Желаний, Наблюда-тель Явлений и Успокоитель Страстей. Ожидали ещё Устроителя Чудес, но он задерживался.
  Был этот Устроитель поведением своим ненадёжен и во времени тоже не-строг, непостоянен, поэтому частенько со своими чудесами опаздывал. Оттого они не всегда и получались, что не вовремя затевались. Его также называли Ду-хом Сомнения. Было за что.
  Под ногами расстилались пышные белые тучи, пронзённые снизу чёрными пиками самых высоких гор. Над ними сияло чистое, холодное и никому не под-властное небо.
  - Всё идёт не так, как нам хотелось, - пожаловался Вершитель Судеб и ис-пустил самый глубокий вздох, на какой только был способен. От этого по океа-ну прокатилось несколько огромных волн, что доставило немало хлопот море-плавателям. А на содрогнувшейся под порывом ветра суше потревоженные птицы резко взвились вверх и долго там носились, пугая друг друга бессмыс-ленными криками, прежде чем решились снова умоститься на деревьях.
  - Уж на что был грандиозным задуманный нами проект, - продолжал гру-стить Вершитель, - но получилось совсем не то, к чему стремились. Действи-тельность желаньям нашим ставит неодолимой высоты предел. Наше лучшее создание, я имею в виду человечество, позволяет себе заниматься чем попало вместо того, чтобы пытаться постигнуть суть вещей и проникнуть в тайны за-кона развития. Мечты нелепы, суетны деянья, познанья путь утрачен в темноте.
  Голос у Вершителя Судеб был низкий и глухой. Речь его была медленной и неровной, в ней было много пауз, при этом отдельные остановки случались во-все не там, где того требовал смысл предложения. Такая манера заставляла слушающих понапрасну напрягаться, они невольно изготавливались услышать нечто более значительное, чем то, что произносилось в действительности.
  - Да, - повторил тот же голос, - творение, я вижу, плохо удалось.
  - Интересно, - подумал Посторонний (никто на него внимания, разумеется, не обращал), - как много времени потребовалось, чтобы так сильно разочаро-ваться в своём величайшем замысле? Точнее, честно признаться самому себе в том, чему так долго не хотелось верить.
  - Это был не наш проект, а ваш проект, - хотел возразить Наблюдатель Яв-лений. - Это была довольно заурядная любительская работа, с самого начала не обещавшая большого успеха. Когда творцу сноровки не хватает, творенье неиз-бежно захромает.
  Хотел сказать так, а сказал совсем другое.
  - Люди даже не подозревают, что в их Вселенной существует множество миров, - вот как сказал Наблюдатель, опасаясь своих неуместных мыслей и от-того откровенно уводя разговор в сторону. Сказавши такие слова, он благоже-лательно взглянул на первые звёзды, встречавшие набегающую темноту ночи, и укоризненно покачал головой. Даже не покачал, а потряс. В последнее время у него появилась очень странная и, не скроем, тягостная привычка: без всякой на то необходимости трясти головой. Из-за этого все, кому посчастливилось со-ставить ему в этот момент компанию, глядя на него, быстро начинали ощущать симптомы морской болезни.
  - А в их мире - множество Вселенных, - тут же откликнулся Исполнитель Желаний. Он всегда умел найти нужное слово, но, увы, не находилось способ-ных это оценить. Он не всегда умел, так все считали, находить нужное слово. Оттого и в этот раз осталось непонятным: то ли каламбур прозвучал, то ли но-вая истина возвестилась. Но такое непонимание не умаляет ничьего величия, потому что никто пока ещё толком не знает, что есть истина.
  - Призадумаешься, - стал размышлять Посторонний. - Когда при таком обилии необозримых миров и Вселенных самые значительные персоны Везде-сущности начинают уделять особое внимание обитателям совсем небольшой планетки на обочине Галактики, сразу начинаешь правильно догадываться, что не так много в природе разумных существ, а тем более цивилизаций. Конечно, при формировании всякого серьёзного суждения, всегда желательно руково-диться твёрдо установленными фактами. Мы же в данном случае вынуждены опираться на сравнительно небольшое количество фактов, среди которых к то-му же далеко не все можно признать надёжными. Но ничем другим мы не рас-полагаем и поэтому, мудро удовлетворившись тем, что есть, приходим к есте-ственному и удобному для нас выводу, что, других сапиенсов, ради которых стоит стараться, нигде больше не существует. Так что, будем полагать, - нет никаких инопланетян. Если бы дело обстояло иначе, устроители мира могли бы переключить своё благосклонное внимание на другие объекты, заслуженно от-вращая свой неодобрительный взор от не оправдавшего надежды населения Земли.
  - Вот я и думаю: а что если найти подходящее местечко и начать всё сна-чала? - продолжил делиться своими раздумьями Вершитель, оставив без вни-мания суесловные реплики остальных уважаемых членов собрания. При этом он любовно перебирал кольца своей развесистой бороды. Конечно, эту расти-тельность, слишком обременительную, когда наступают жаркие деньки, не ме-шало бы состричь, а остатки начисто сбрить, но тогда всем взорам неизбежно открылся бы совершенно безвольный подбородок, что привело бы к нежела-тельному смятению неокрепших умов и даже подрыву веры. - Слава богу, про-странства на всех хватит, и неудавшееся прошлое не будет мешать светлому будущему.
  - У хорошего мастера всё должно хорошо получаться с первого раза, - снова хотел вставить шпильку Наблюдатель Явлений, но не сказал, убоявшись прогневить обидчивого Вершителя. Как все, кто посредством исключительно собственных трудов и личных заслуг добился высокого положения в иерархии должностей, особенно судьбоносных, он обладал необходимой дозой осторож-ности.
  - А с этими что делать? - спросил Исполнитель Желаний и ткнул пальцем в сторону неудовлетворительной планеты.
  Это был оскорбительно невежливый жест, да и в тоне деятельного руково-дителя потребностями миров прозвучало слишком уж много пренебрежения. Печально, но такое не сулящее больших благ отношение могло быть вполне оправданным. Скорее всего, так оно и было. Что поделаешь  невелика ведь честь, когда скромны заслуги.
  - Пусть живут, как хотят, - скромно подсказал Наблюдатель Явлений.
  - Пусть, - махнул рукой Успокоитель Страстей.
  В своём безразличии к незначительным радостям и непомерным бедам че-ловечества он, бывало, доходил до очевидной чёрствости. Потому и утешитель из него, все замечали, был не из лучших. Кое-как успокоить он ещё мог, но уте-шить - тут у него не всегда получалось.
  Люди придумали ему другое имя: Время. Одним казалось, что они знают, что это такое, другие стыдливо прятали за этим словечком своё незнание и не-понимание, третьи вообще ничего на этот счёт не думали (эти были мудрейши-ми). В одном все они были сходны: никому, кроме Времени, не дано успокаи-вать страсти, потому что никто и ничто, кроме Времени, не умеет этого делать.
  - Что значит - как хотят? Лично я - против всякой самодеятельности, - сказал Вершитель. При этом он задумчиво пошевелил пальцами ног. Эти паль-цы были необыкновенной длины, а самые большие из них ещё и чудовищно широкими. Зато остальные были тонкие, как на руках музыканта. Такой формы пальцы встречаются только у тех, кто обладает задатками гения.
  - Разумеется, я  против, - повторил он.
  Вершитель всегда был против, когда испытывал недовольство.
  Чаще всего это было недовольство самим собой, и тогда он с особым пы-лом начинал противиться самому себе. Больше всего досаждала ему собствен-ная привычка без малейшего успеха стремиться к неясному и оттого недости-жимому идеалу. В таких случаях результат всегда оказывался слишком далёким от замысла (иначе быть и не могло!), и тогда оставалось только поспешно обра-титься к спасительному скептическому взгляду на природу и всякого рода не-тленным ценностям, сопутствующим такому подходу. Уходила ли в таком слу-чае грусть? Чаще  нет. Так редко удавалось заметно усмирить томление души.
  Но если Вершителю случалось быть недовольным сверх того ещё и окру-жающим его миром, тут уже добра не жди. Потому что ничего нет печальней, ничего нет комичней, ничего нет тягостней совершеннейшей власти над огор-чительно несовершенным миром. Подарите носорогу ноты, написанные рукой Вивальди, а потом посмотрите на выражение его морды. Иногда так хотелось всё бросить. Но для того, чтобы убежать от действительности, нужно в первую очередь отказаться от самого себя
  - И я тоже, я тоже против, - поддержал начальника Исполнитель Желаний старательно полируя рукавом лакированный козырёк своей фуражки (трудился он с таким рвением, словно за такую работу ему пообещали заплатить большие деньги). - Давайте быстренько сотрём их в порошок и тем сразу решим все их проблемы.
  Подобно всем, кто в детстве хотел стать военным, он любил решительные действия, опережающие ненужные размышления.
  Стоявшие рядом две сестры его, розовощёкая Мечта и бледная Надежда, на этот раз промолчали.
  - Как вам будет угодно, - вяло согласился Успокоитель и опустил на глаза сонные веки.
  Вот такой он был всегда - безбожно равнодушный ко всему. Если бы всё это было не так, а совершенно иначе, и Успокоитель хотя бы раз попробовал принять человеческие горести близко к сердцу, тогда бы его самого пришлось долго и успокаивать и утешать. А к кому в таком случае обращаться?
  Так и порешили. Старый мир как не выполнивший возложенную на него миссию был в короткий срок уничтожен свирепым тайфуном, подкреплённым убийственным градом и бурными извержениями вулканов.
  К сожалению, не уцелело ни одного художника, который сумел бы сразу же после разрушительной бури вдохновенно бросить краски на полотно и дос-товерно запечатлеть на нём всё многоцветное буйство разыгравшихся в тот день стихий. Не осталось и сказителей, способных найти точные образы и об-лечь их в чеканные ритмы, достойные увиденного. Так что сегодня каждому из нас ничего другого не остаётся, как призвать всю силу отпущенных нам приро-дой небогатых талантов и самим попробовать изобразить хоть незатейливыми рисунками, хоть невыразительными словами волнующую наше воображение картину конца мира. Увы, всё получается слишком неубедительно. Так отло-жим же в сторону бессильное перо и бесполезную кисть и заставим умолкнуть ещё не родившиеся звуки.
  Когда всё успокоилось и обломки старого творения были уничтожены, про-странство оказалось пустым, бесцветным и холодным. Всякое движение пре-кратилось, оттого и время остановилось, поскольку исчезла очерёдность собы-тий.
  Тогда бессмыслица существования породила жажду созидания, и было по-строено несколько новых миров (в одном из них, без всякого сомнения, нахо-димся мы с вами). К несчастью, все они в силу пока ещё непознанных законов творчества, или просто случайно, оказались ни на копейку лучше старого (так рассудил Посторонний).
  Конечно, в наше просвещённое время, когда любой уверенно провозгла-шённый взгляд на вещи имеет шанс найти достаточно много преданных сто-ронников и ещё больше недоброжелателей, не все согласятся с тем, что новый мир получился не лучше, и потому многие способны признать мнение Посто-роннего совсем необоснованным. Нам же оно представляется абсолютно прав-доподобным, поскольку иное кажется совершенно невозможным.
  Впоследствии Посторонний вынужден был высказываться не столь катего-рично, потому что неутомимые педанты указали ему, что понятия "лучше" и "хуже" определены с той же точностью, с какой определены "левое" и "пра-вое" без указания положения наблюдателя относительно наблюдаемого. Из этого сразу воспоследовало, что нет никакого смысла смотреть, не имея точки зрения. Способов найти правильную точку, как показала неоспоримая практи-ка, оказалось бесконечно много, что равноценно тому, что таких способов пока не существует.
  Тот, кто сказал, что со стороны виднее, так же неправ, как и тот, кто гово-рит иначе.
  Неизвестно, что думают современные учёные о старом несовершенном ми-ре, исчезнувшем в пучинах и обвалах (возможно, ничего не думают), но зато всё, что касается нашего нового, улучшенного мира, они подробно описали в целой куче необыкновенно умных книг, среди которых, предположительно, имеется несколько оригинальных. Все эти прекрасные труды легко доступны любому желающему, и если у вас вдруг взыграет неуёмное любопытство, то обрадованные продавцы, разложившие свой бесценный товар в самом дальнем углу базара прямо на земле, охотно уступят вам запылённые томики за совсем незначительную, почти символическую плату.
  Вот тогда и станет известным каждому, кто соблазнится выгодной сделкой, подлинное устройство обновлённого мира. Если, конечно, он сумеет разобрать-ся в прочитанном. Потому что - вот уж беда! - слишком много чепухи в этих книгах нагородили учёные. И это при том, что они руководствовались, помимо тщеславия и надежды на приличное вознаграждение, ещё и самыми лучшими намерениями. Но всё равно - нагородили.
  А получилось так оттого - это утверждение приписывают плодовитому ис-торику науки Кунктатору, - что изощрённая специализация научных работни-ков обязательно приводит к их полному взаимонепониманию, что сильно об-легчает путь к вершинам научных должностей и званий всяким деятельным и не обременённым щепетильностью молодчикам, имеющим весьма смутное представление обо всём, что имеет хоть какое-то отношение к их собственной профессии.
  Сами мы Кунктатора не читали, поэтому не будем торопиться соглашаться с ним. Впрочем, и спорить не будем тоже. По той же причине.
  Кстати, говорят, что пользу приносит не только перелистывание, но и чте-ние книг. Впрочем - мало ли чего говорят? При этом о науке говорят особенно часто, поскольку каждый говорящий больше всего на свете боится, что в про-тивном случае, если вдруг посмеет промолчать, его заподозрят в невежестве.
  Особый статус науки состоит в том, что это почтенное занятие является не столь древним, как охота на лесных зверей, рыбная ловля или землепашество. Оно возникло позже, когда среди наших предков, большей частью загорелых и мускулистых, от работы не отлынивающих, стали появляться в заметном коли-честве слабосильные и вообще менее совершенные персоны.
  Когда человек не способен к физическому труду или просто не любит дер-жать в руках молот, лопату или винтовку, ему лучше всего пойти в науку. Если использовать излюбленные сравнения поэтов-маринистов, эта гавань принима-ет все корабли: и тех крутобоких красавцев, что привезли из южных стран зо-лото, перец, корицу и прекрасноволосых рабынь, и тех несчастных, что прита-щились с поломанными снастями, не выдержавшими даже первый порыв штормового ветра.
  Наука каждого пожалеет и обогреет. И сколько бы прохвостов и бездарно-стей не набилось в этот благосклонный приют, всегда останется достаточно места не только для достойных, но и для всех желающих предаться науке.
  Мы льстим себя надеждой, что тоже имеем, пусть отдалённое, отношение к деятельности по добыванию новых знаний. В связи с этим позволим себе ниже изложить немногими словами суть некоторых модных научных теорий, какими бы кричаще бестолковыми они не казались. И вовсе не с целью опровергнуть их (избави бог, ведь наши собственные теории ничуть не лучше), а просто с це-лью показать критичность нашего разума и способность к здоровому смеху.
  Один знаменитый учёный - он настолько известен, что называть его имя нет малейшей необходимости, - имел смелость утверждать, что для наведения порядка среди всего разнообразия сотворённого наиболее деятельными и пред-ставительными фигурами нового мира были определены люди. Но поначалу, на этом он настаивал, то были не просто люди, а снежные люди.
  - Чушь, чушь и ещё раз чушь, - возражал ему другой, столь же образован-ный учёный, - никакие не люди, хоть снежные, хоть бесснежные, потому что люди возникли намного позже, когда фантазия эволюции уже пошла на убыль. Здесь, в том нет сомнения, предпочтение было отдано более совершенным су-ществам. Скорее всего, это были - вы не поверите! нет, не смейтесь! - кошки.
  - Кошки? - удивился простой народ. - Вы не оговорились? Мы не ослыша-лись? Или это шутка?
  - Нет, нет, это звучит несколько необычно, но это вовсе не шутка, - заве-рил всех второй учёный. - Согласитесь со мной, что только эти создания в пол-ной мере обладают невероятным умом, исключительной наблюдательностью и ни с чем не сравнимым свойством сохранять степенство в любой, самой не-предсказуемой ситуации.
  А теперь объясните нам, кому верить.
  Аргументы первого учёного мужа были совершенно неотразимы, и если бы нам запомнился хоть один из них, мы бы его тут же и привели. На том бы дис-куссия и закончилась, но нас подвела память.
  Поэтому мы, простые люди, мало чего знающие о снежных людях и гото-вые верить чему угодно, охотнее всего склоняемся к кошкам. Мы вполне гото-вы согласиться, что вторая из предложенных здесь теорий при всей своей неле-пости и анекдотичности имеет неоспоримое преимущество уже в том, что не требует никаких доказательств. Ведь каждому самостоятельному наблюдателю кошек (а кто их не видел?) полностью очевидно, что именно этих зверей следу-ет отнести к существам высшего порядка. И не только ввиду исключительной красоты и мягкости меха, неповторимой пластики движений и способности внимательно смотреть на предмет, невидимый для посторонних, но также из-за умения никому не уступать своих прав (заметим, весьма обширных) и нежела-ния подчинять свои прихоти сомнительным правилам хорошего тона, особенно если эти правила составлены недостаточно авторитетными, по их мнению, спе-циалистами.
   И если кто-нибудь заикнётся о нелепости подобной картины мира, мы воз-разим ему, указывая, что большинство людей, не оказывая никакого видимого почтения снежному человеку и одичавшим персонам, сильно похожим на него, с очевидным уважением относится ко всем незнакомым кошкам (от дворовых котов, некстати пересекающих дорогу, до бенгальских тигров, плотоядно улы-бающихся из зарослей). В отдельных случаях это уважение сопровождается дрожью, доходящей до трепета. Так ураган сминает паруса, так буйный ветр дубы на землю валит. Так маленький чиновник, столкнувшись в коридоре с на-чальником, начинает без всякой подлинной необходимости учащённо дышать, вздрагивает душой и телом и поспешно уступает дорогу.
  Но следует признаться, что не все такие умные, как мы с вами, и что не все мыслят одинаково. Вот, к примеру, что пишут в "Бульварной газете лысеющих мудрецов":
  "В нашем обновлённом мире, который не мешает обновить ещё раз, ибо он быстро ветшает и приходит в негодность, всегда находятся особи, готовые всем сердцем поверить всему, чему поверить очень трудно. Хотя, отметим, и их не-взыскательное простодушие временами испытывает небольшое недоумение. Неужели так сразу - кошки, а люди - только потом? Странно всё это, хотя в природе, как выяснилось в последнее время, всё относительно и нет ничего не-возможного.
  Апеллес, которому лучше других удавались красивые лица и фигуры, на-рисовал Афродиту настолько привлекательной, что юноши влюблялись в изо-бражение. Если бы знаменитый грек догадался нарисовать кошку, что бы по-вашему случилось? Все мыши разбежались бы!
  Нужно ли говорить (мы уже устали это повторять!), что науки о кошках и снежных людях до настоящего времени остаются всего лишь маловероятными гипотезами, которые, по нашему мнению (а мы не намерены уклоняться от же-лезных правил научного метода), обязательно следует проверить эксперимен-тально. Но как?".
  
  Нормальному человеку читать подобный возвышенный вздор всегда при-ятно. Сразу начинает радостно думать: "Уж если автор данной статьи считается многознающим или хоть немного мыслящим существом, тогда я - уж точно высший продукт человечества или что-то очень близкое к тому".
  (Если кто считает, что здесь о кошках сказано много лишнего и глупого, пусть проникнется пониманием аллегории и заменит слово "кошки" на "при-шельцы", "чебурашки" или "избранники народа и другие руководящие лица", или на любое другое, и тогда всё станет на место. Истинная сила любой удав-шейся философской системы заключается в безнаказанной возможности произ-вольно заменять одни понятия другими и при этом не терять ни единой крупи-цы смысла).
  
  Итак, новый мир жил своей жизнью. А что тем временем делал Посторон-ний?
  Верил ли он в кошек?
  Нисколько.
  А в снежного человека?
  Ещё меньше.
  Может быть, он писал книги?
  Нет, книг он не писал.
  Может быть, он составлял проекты улучшения общества?
  Нет, не составлял.
  Может быть, в тиши лабораторий или научных кабинетов пытался постичь неоткрытые тайны естества?
  Нет, не пытался.
  Может быть, он использовал железные гантели для укрепления тела?
  Нет, не использовал.
  Так чем же он тогда занимался?
  Каких-то особых занятий у него не было, потому что сокровища его души, даже если они у него имелись, давно никому не были нужны. Да и сам он тоже не испытывал большой потребности в обществе, потому что, общаясь, легко утратить, причём безвозвратно, свою эпатирующую индивидуальность, а с ней и столь исключительный статус постороннего.
  Он был из тех, для кого Земля стала мала. И не потому, что он был неимо-верных размеров великаном, способным самому себе служить уверенной опо-рой, а потому что Земля, на создание которой было затрачено так много уси-лий, и впрямь оказалась очень уж небольшой даже в общепринятом измерении. Это выражалось в том, что всем остальным, кто жил на ней, по правде, нужно было слишком мало. Даже тот, кто полагал, что желает многого, на самом деле, не подозревая того, стремился к незначительному.
  Если кто усмотрел в моих словах противоречие, пусть громко заявит об этом.
  
  В мире маленьких людей, маленьких идей и маленьких затей всё - малень-кое, и сам мир тоже.
  В таком мире трудно расправить плечи.
  Что делает змея, когда ей становится тесно в собственной коже?
  Она выползает из неё.
  У людей всё иначе.
  Что делает великий ум, который хочет увидеть танец звёзд и уловить шёпот растущей травы, а вместо этого видит пляски обезьян и слышит рёв фанатичной толпы, соскучившейся по управителю?
  Увы: он сжимается до размеров горчичного зерна и ищет себе укрытия.
  Луч света, преодолевший межзвёздные расстояния, может быть отражён обратно кусочком зеркала.
  Справедливо ли это?
  Посторонний решительно отряхнул прах житейской суеты и крепко заперся в своём доме, положив себе за правило покидать пределы жилища только в крайних случаях, которые, как он твёрдо надеялся, никогда не наступят.
  Разумеется, это неукоснительное правило не распространялось на добыва-ние хлеба насущного.
  
  Когда человек, наделённый сколько-нибудь живым воображением, остаётся наедине с книгой замечательного писателя, он очень быстро впадает в мало-простительный грех самовозвеличивания и начинает отождествлять себя (не всегда осознанно) с лучшими из героев данного повествования, а если и не так, тогда с самим писателем. Если же случилось такое несчастье, что библиотека этого человека набита античными авторами и более поздними классиками, та-кой любитель книжного слова заранее может считаться обречённым. Потому что спокойно жить внутри своего времени он уже никогда не сможет. Он ощу-щает себя, то Марком Аврелием, то королём Артуром, то нерешительным дат-ским принцем, а в сотрапезники подавай ему не меньше, чем всех трёх Гораци-ев сразу, а с ними и Рыцаря Печального образа, а ещё дядюшку Тоби или Тэсс из рода д"Эрбервиллей.
  Такого человека, если хочешь, бери голыми руками. Потому что он наивен до глупости, и глуп до полной неспособности понимать самые простые житей-ские истины. Только брать его не стоит, поскольку толку от него никакого и пользы будет меньше, чем вреда.
  Посторонний любил читать книги.
  
  Когда трезвомыслящие люди окончательно убедились, что Посторонний им не мешает, они облегчённо вздохнули и беззастенчиво продолжили своё ревностное служение Золотому Тельцу, к чему начали испытывать привержен-ность ещё во времена склонного к долгим отлучкам Моисея. Но всё же оста-лись среди них отдельные любопытствующие индивидуалы и просто личности, недостаточно сильно влюблённые в благородные металлы и к тому же распола-гающие свободным временем, которое некуда девать. И пришли они к Посто-роннему и стали просить его рассказать что-нибудь такое, чего они не знают. А не знали они многого.
  
  - Вы действительно хотите услышать мои слова? - спросил Посторонний.
  - Да, хотим, - ответили ему не совсем уверенные голоса.
   - Тогда слушайте.
  
  ПЕРВАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Была когда-то на свете, уже в нашем новом, более совершенном мире, одна обширная страна. Пожалуй, ничуть не меньше любой из самых больших ныне существующих, а если и меньше, то совсем не намного. Где та страна находи-лась, неизвестно, но для данной повести это не имеет ни малейшего значения. Поэтому и говорить о том не будем.
  - Не будем, так не будем, - согласились слушатели.
  В какие времена эта страна существовала, тоже трудно сказать. Потому что ни один ныне живущий крокодил или чёрный ворон (а эти почтенные создания, по утверждению учёных, которые не могут ошибаться, живут по триста лет) ничего вспомнить о той поре не может. Вполне вероятно, что её вообще не бы-ло.
  - Не было, так не было, - согласились слушатели.
  
  Согласно преданиям, невесть откуда к нам дошедшим и к которым следует отнестись с полным доверием, хотя они не слишком надёжны, в то далёкое ин-тересующее нас время правил той страной просвещённый и добропорядочный властелин. Несокрушимым Вождём звали его.
  Он сам придумал это прозвище, и оно ему очень нравилось.
  - Он был храбрым? - спросили Постороннего юноши. Их глаза светились отвагой.
  - Он был красивым? - спросили женщины, мечтательно опуская ресницы.
  - Обладал ли он хорошим здоровьем? - спросили старцы, с гримасой боли ощупывая поясницы.
  Попробуй разберись! Одни историки рассказывают про этого правителя одно, другие - другое, а третьи, само собой, - третье. И все одинаково убеди-тельно.
  Если специалисты сами не могут навести порядок в своих построениях, то куда уж нам, необразованным. Из-за разнобоя мнений уважаемых знатоков да-же в цивилизованном обществе может возникнуть дикая путаница. Оттого и возникала, что могла возникнуть. Потому, и вы со мной обязательно согласи-тесь, в каждый момент существования человеческого рода удобней всего было бы иметь назначенного начальством одного-единственного на всю солнечную систему толкователя минувших событий. Пускай даже плохонького и недоста-точно осведомлённого. Но тогда всем всё всегда было бы ясно. Не так, как у нас теперь, когда мы вечно бродим в потёмках пролетевших времён, натыкаясь друг на друга, с надеждой ощупывая каждого встреченного и с криком недо-вольства отвергая его.
  Те, кто дочитает эту книгу до конца, смогут нас упрекнуть, что мы уделили слишком много внимания событиям недостоверным, а оттого и малозначитель-ным. Конечно, было бы лучше обратиться к правдивейшему повествованию о разрушении Трои, но за нас это уже сделал Вергилий.
  Однажды попалось на глаза Вождю жизнеописание Александра Великого.
  - Я тоже хочу править всем миром! - вскричал властелин и от избытка чувств уронил раскрытый том прямо в суп.
  С тех пор чтение книг за обеденным столом считается признаком дурного тона.
  
  В любой толпе всегда найдётся бестактная личность.
  - Он был действительно несокрушимым этот вождь? - спросил кто-то по-лупрезрительно и, соответственно, неодобрительно прищурился.
  - Так оно и было, откуда ни поглядеть, - спокойно ответил Посторонний, не пожелав обратить внимания на несомненное ехидство вопроса. - Хотя сам он, не скрою, никого не сокрушал по причине мягкости характера и отсутствия боеспособных войск. Но и его небогатую страну тоже никто из соседей не счи-тал нужным сокрушать, поскольку не было в том оправданного смысла.
  Сказав такие слова, Посторонний умолк и надолго погрузился в собствен-ные думы.
  - А что ещё интересного было в той стране? - робко спросили слушатели.
  - Всё остальное может показаться вам сплошным безумием, поэтому мне и говорить не хочется, - отвечал Посторонний, подталкивая гостей к выходу.
  Но через день эти же люди вернулись обратно и привели с собой много других, потому что у всех накопилось много вопросов. И стали они настойчиво спрашивать, что такое власть и зачем она нужна, потому что им это непонятно.
  - Что такое власть? - переспросил Посторонний. - Представьте себе, что вы очень боитесь холода и, чтобы не замёрзнуть, надели на себя тяжёлую шубу. Двигаться в ней нелегко, работать неудобно, даже почесаться не всюду дотя-нешься. Но зато она вас греет (так предполагается) и тем оберегает от большого несчастья (на что вы сильно надеетесь).
  - А если шуба не по плечу? А если краденая? А если плохо сшита? А если с прорехами? А что если в ней завелись неприятные насекомые? - посыпались вопросы.
  - Хорошо сформулированный вопрос уже несёт в себе правильный ответ, - ответил Посторонний и больше говорить не стал.
  Тогда кто-то спросил:
  - Почему люди стремятся к власти?
  - На то есть много причин. И первая из них - природный инстинкт самосо-хранения, известный даже простейшим животным. Тем, кто наверху, легче уце-леть, чем тем, кто внизу. Так уж устроен этот мир: выживает сильнейший. А власть - это сила.
  - А ещё почему?
  - Те, кто у власти, или хотя бы близки к ней, получают возможность безна-казанно удовлетворять свои не самые возвышенные потребности. Такую дея-тельность почему-то принято называть патриотическим служением своему на-роду.
  - Ну-у. Это ты уж слишком.
  - Как сказать, как сказать.
  - Так, может быть, власти следует противостоять? - несмело предложил кто-то.
  - Разумеется! Невозможность настойчиво подхлёстывает кровь, вяло теку-щую в наших жилах. Уже поэтому не следует пренебрегать прекрасной невоз-можностью.
  Посетители призадумались.
  А потом один из них крикнул:
  - Да чего его спрашивать? Он ведь Посторонний!
  - Верно, - сказали люди и повернулись, чтобы уходить. Но их остановил другой:
  - Он говорит правильно, потому что со стороны виднее.
  - И это верно, - сказали люди и снова повернулись к Постороннему:
  - Тебе действительно виднее?
  - Меня удивляет ваш вопрос, - ответил Посторонний.
  Такому ответу, лучшему из лучших, научил Постороннего один невероятно умный человек, который сам своим умом ни разу не воспользовался. Так ябло-ня не питается яблоками, а крокодилы не пользуются портфелями из крокоди-ловой кожи.
  - Мы забыли спросить тебя, как называлась та страна.
  - Не удивительно, что забыли, поскольку и мне её название тоже не вспо-минается. Зато я знаю очень много иного, неизвестно, насколько нужного. На-пример, сыном Несокрушимого Вождя был принц Тарталья.
  - Тарталья? Очень странное имя.
  - Полностью с вами согласен, но изменить ничего не в силах.
  - А ты можешь рассказать нам о нём?
  - Конечно. И если что ускользнуло из памяти, то я добавлю собственными правдоподобными изобретениями.
  
  Всё началось с того дня, когда отмеривший немалую часть своего жизнен-ного срока Несокрушимый Вождь внимательно, против обыкновения, посмот-рел в зеркало и узрел там очень неутешительное зрелище. Несколько раз он с проклятиями отскакивал от зеркала и снова бочком придвигался к нему в наде-жде, что всё увиденное является чудовищным наваждением, которое тут же рассеется.
  Нет, не рассеялось.
  В том и состоит самая неприятная особенность зеркала: оно показывает нам вовсе не то, что мы хотим увидеть. И все наши справедливые укоры оно отталкивает с абсолютной невозмутимостью. Кому ещё можно поверить, если не веришь собственному отражению?
  Удручённый увиденным Вождь приказал своим слугам отнести это безжа-лостное стекло на вершину самой высокой горы и сбросить оттуда данный ос-корбительный предмет в самую глубокую пропасть.
  Активное нежелание смириться с Нежелательным говорит о силе личности.
  Всё так и сделали, как просил вождь, а затем купили новое зеркало. Однако и оно явило ту же безрадостную картину.
  Увы, самая могучая личность может оказаться совершенно беспомощной перед самым маленьким зеркальцем.
  Хочется верить, что развитие наук, в первую очередь оптики, приведёт в будущем к изобретению совершенных зеркал, высоко поднимающих настрое-ние вопреки истинному положению дел. О, он придёт, страстно ожидаемый изобретатель, носитель великого ума, с глазами, сияющими находчивой мудро-стью, и речами вселяющими надежду! И мы все, взявшись за руки, будем во-дить вокруг него весёлый хоровод, пока не свалимся в изнеможении. Но это бу-дет, если будет, совсем не скоро.
  Так что новое зеркало оказалось не лучше старого, и с той поры Несокру-шимый Вождь заметно поскучнел. Вскоре он стал забывать, что куда спрятал, а затем начал при каждом удобном случае намекать Тарталье, что подходит вре-мя отбросить молодецкие забавы и приготовиться принять управление страной.
  - Отец, но я ведь ещё слишком молод для такой высокой чести, - пытался увильнуть юный принц, слишком сильно занятый собою и оттого глубоко рав-нодушный к государственным делам.
  Если душа находится на равном расстоянии от озарённой пламенем Везу-вия гибнущей Помпеи и полуночных плясок одичавших менад, не предлагайте ей власть.
  Мы понимаем, что современные юные честолюбцы, имеющие весьма отда-лённое понятие о морали, решительно осудят наследника. Но не в наших силах изменить характер принца, который жил в столь отодвинутые от нас времена.
  - А я слишком стар, - возражал Тарталье венценосный родитель. - Погляди на меня. Видишь - уже многих зубов не хватает. Думаешь, мне легко жевать олений бок, который так изумительно умеет зажарить наш повар Бригелла?
  - Если так, то не жуй.
  По-видимому, из всех советов, этот следует признать наилучшим.
  - Но ведь он очень вкусный!
  - Тогда жуй.
  - Но у меня от этого боль в челюстях.
  - В таком случае жуй что-нибудь другое, - предлагал смышлёный отпрыск.
  - Но я люблю олений бок!
  - Тогда жуй и не жалуйся. Я не вижу другого способа решить эту пробле-му, если оставаться в пределах бинарных оценок.
  Вот как разумно умел говорить Тарталья, чей ум шлифовали лучшие при-дворные и заграничные педагоги. При всей прижимистости Несокрушимого Вождя им платили за науку бешеные деньги, и получилось, что не зря.
  - Но посмотри, посмотри на моё лицо, - продолжал свои уговоры опеча-ленный старец. - Взгляни на эти неизгладимые морщины и разлохматившиеся брови. Обрати, наконец, внимание на столь нелюбимую мной седину моих по-редевших волос. Всё это свидетельствует о неотвратимом физическом угасании моего организма. А далее с неизбежностью последуют беспричинная сонли-вость, угнетающее ослабление духа и нежелательное разжижение умственных способностей.
  - Все перечисленные тобой обстоятельства вызывают у меня прилив дале-ко не радостных мыслей, - не без сочувствия отвечал молодой человек. - Но я приму корону из твоих рук, на которых, и вправду, с каждым годом появляется всё больше возрастных веснушек, только после того как детально исследую ок-ружающий нас широкий мир. Я надеюсь понять смысл жизни, а к тому же со-вершить несколько заслуживающих внимания подвигов и жениться на прин-цессе, которая добра и прекрасна, умна и благонравна одновременно.
  - Последнее - неисполнимо, - уныло качал головой умудрённый житей-ским опытом отец.
  Он-то прекрасно знал, что пользу приносят одни лишь скромные желанья.
  - Ну что ты! Это как раз легче лёгкого, - не сдавался принц, - потому что любимые женщины существуют только в том виде, в каком мы их сами себе представляем. Уж поверь мне - силы моего воображения достаточно велики, и я сумею увидеть даже в самой неприметной девушке обворожительную краса-вицу, которой мир не знал, притом умницу - впрочем, это не самое главное, что же касается благонравия, то я мысленно наделю свою избранницу неисчерпае-мым запасом нежности, деликатности и улыбчивости, превосходящим по объё-му все запасы влаги в ледниках Антарктиды и Гренландии.
  Из последних слов видно, что Тарталья был достаточно силён и в геогра-фии тоже, особенно в гляциологии.
  - А что за подвиги ты собрался совершать? - не без тревоги спрашивал ро-дитель.
  - Я сам пока не знаю. Но в детстве я прочитал одну замечательную книгу и ещё тогда решил, что если в будущем мне встретятся насилие и угнетение, то я тут же поручу свою душу небесам и без колебаний вступлю в бой, даже нерав-ный, чтобы восстановить попранную справедливость.
  - Дорогой мой, но ведь времена героев давно прошли. Сегодня военные становятся героями, не покидая уютных кабинетов Генерального штаба. Кажет-ся, ты ещё упомянул о справедливости. Не уверен, что ты хорошо понимаешь, о чём идёт речь.
  - Для того, чтобы быть справедливым, достаточно быть благородным, - сопротивлялся принц, не желающий ввязываться в долгие схоластические пре-ния.
  
  В этом месте Посторонний прервал свой рассказ и обратился к одному из слушателей, ёрзавшему более других:
  - Вы хотите что-нибудь добавить?
  - Конечно. Я сказал бы своему сыну так: "Будь сильным и тогда ты во всех случаях будешь справедливым. Потому что сила всегда права".
  - Не буду с вами не соглашаться, - сказал Посторонний.
  А другой слушатель, тоже нетерпеливый, сказал:
   - Справедливость - естественное порождение права. А право - предмет соглашения сторон, стремящихся упорядочить свои отношения.
  - И с вами я тоже не буду спорить, - сказал Посторонний. - Но из вас дво-их ближе к истине первый.
  - Настоящая истина должна вызывать хохот, - крикнул кто-то.
  - Одна такая фраза в состоянии заменить целую философскую систему, - сказал Посторонний и снял шляпу.
  
  - Не вижу смысла продолжать наш спор, - сникал безмерно огорчённый Несокрушимый Вождь. - Что ж, отправляйся изучать мир, хотя, по моему мне-нию, он того не стоит, и всё, что о нём следует знать, умещается с избытком на страницах самого небольшого энциклопедического словаря. Не уверен, что тебе удастся исправить этот мир, хотя я ни капельки не сомневаюсь, что молодой отвагой ты вооружён в достаточной степени. Но при всём твоём прекрасноду-шии тебе совсем не помешают в пути толстый кошелёк и толковый слуга-оруженосец.
  - За кошелёк спасибо, - отвечал юноша. - Обещаю, что не буду рассматри-вать его толщину как непростительный недостаток, подлежащий немедленному устранению. Что же касается оруженосца, то я выбираю Труффальдино. Из се-ми рыцарских добродетелей (вера, надежда, милосердие, благоразумие, спра-ведливость, мужество и целомудрие) ему свойственны, я в том уверен, не менее шести.
  - А ещё, - продолжал заботливый родитель, - возьми вот этот старинный перстень. По нему любой законный государь, если такие ещё остались, призна-ет тебя представителем нашей фамилии. Впрочем, всё это не слишком важно: ведь великий Сократ был сыном скульптора и повитухи. Но всё же постарайся не встречаться с феей Морганой.
  - А что, феи ещё существуют? Что-то не верится мне.
  - Запомни общий принцип: во многих случаях полезнее верить в несущест-вующее, чем сомневаться в том, что есть.
  - Ты имеешь в виду религию?
  - Не только.
  - Ладно, буду считать, чтобы доставить тебе удовольствие, что фея Морга-на не является мифом. Но почему я должен опасаться её, если судьба устроит нам свидание, в чём я всё же сильно не уверен?
  - Видишь ли, эта противная старушка не очень любит меня. Потому и к те-бе не будет благосклонна.
  - Отчего же так?
  - Это было так давно, что и вспоминать не хочется. Честно говоря, я сам немного виноват. Не позвал её на пир по случаю твоего рождения. Решил сэко-номить на количестве приглашённых. Только ничего хорошего из этого не по-лучилось. Разгневанная дама всё равно притащилась незваная на праздник, уст-роила там гром и молнию и произнесла много обидных слов. И мне сполна дос-талось, и всем гостям тоже. Тебе же, младенцу, она предсказала что-то совсем несуразное: неутолимую любовь к трём апельсинам.
  - Любовь к трём апельсинам? - удивился принц. - Мне кажется, эта извра-щённая прорицательница выразилась иносказательно. Она явно имела в виду что-то иное.
  - Наверное, ты прав, сын мой, - согласился отец, - женщины умеют наго-ворить такое, что понять их нет никакой возможности.
  - Я читал в газете, - вспомнил наследник, - что апельсиновый цвет теперь считается цветом революции.
  - Избави нас бог от революций, - сморщил нос царственный родитель, - победители слишком часто оказываются на высоте.
  - С апельсинами или без них, всё же я попытаюсь прославить своё имя, - сказал честолюбивый юноша.
  - Надеюсь, для этого тебе не придётся разрушить полмира подобно Тамер-лану, - сказал родитель.
  
  - Три апельсина, - размышлял Тарталья. - В этом и впрямь что-то есть. Я не могу покинуть отчий дом прежде, чем узнаю смысл пророчества.
  - Три апельсина - я успел о них забыть. Старушка вполне могла просто оговориться, но, возможно, это серьёзно, - так подумал Несокрушимый Вождь. - Давно следовало бы посоветоваться с теми, кто знает толк в таких вещах.
  Академия аграрных наук ничего на этот счёт сказать не смогла, хотя и очень хотела, и тогда пришлось обратиться к Горбатому Колдуну.
  Любопытный то был старикашка: сморщился, согнулся, оплешивел - дальше некуда, жёсткие седые волосы из ушей торчат, однако одет по послед-ней моде, даже франтоват. Во рту - всего три зуба, зато все в отличном состоя-нии.
  - Три апельсина, - прошамкал диковинный колдун, - в этом, конечно, можно разобраться, хотя задача из непростых. Наверное, фея что-то нечаянно или нарочно перепутала, с ней это случается, но, скорее всего, что есть, так оно и есть. Придётся мне использовать все свои мыслительные способности. Но прежде подарите мне двадцать коров, двадцать овечек, а ещё по двадцать штук кур, гусей и уток.
  - А нельзя ли меньше? - взмолился склонный к экономии Вождь.
  - Меньше нельзя, - ответил Горбатый Колдун и неодобрительно покачал головой.
  - Но в притчах Соломона сказано: "Даров не принимай, ибо они делают зрячих слепыми".
  - Это относится только к судьям, - нашёлся мудрец, делая выразительный жест рукой, означающий, что вопрос о вознаграждении можно считать решён-ным.
  Всё же колдун, на первый взгляд, слишком много запросил. Двадцать коров и всё прочее за разгадку задачи, которую загадала выжившая из понимания ста-рушка, - это уже слишком. Тем более, что жадному горбуну ничего подходяще-го на ум долго не приходило. Но просить за свои труды мало, означало добро-вольно убавить себе цену. Высокие запросы консультанта заставят Вождя про-никнуться ясным пониманием, с каким великим специалистом он имеет дело, и тогда уже не отвертишься - придётся выразить свою благодарность соответст-вующим гонораром.
  Отсутствие собственных идей не слишком смущало Горбатого Колдуна, поскольку он крепко надеялся найти помощь у Одноглазого Толкователя.
  Этот толкователь был намного способнее горбуна, и знания его были глуб-же и обширнее. Но он слишком мало уделял внимания прославлению самого себя и от этого был мало известен.
  - Я дам тебе жирную корову и откормленного гуся, даже двух гусей не по-жалею, - великодушно сказал колдун толкователю, - только объясни мне, по-жалуйста, что означает любовь к трём апельсинам.
  - Я подумаю, - сказал сильно заинтересованный толкователь и тут же по-бежал к Тугоухому Затейнику.
  - Я подарю тебе прекрасно зажаренную гусиную ножку, - сказал запыхав-шийся гость, - только помоги мне разобраться с тремя апельсинами.
  - Ничего нет лучше гусиной ножки, - сказал затейник и отправился за по-мощью, неизвестно куда.
  Вот так понемногу и отыскалась разгадка.
  - Всё оказалось очень просто и очень сложно одновременно, - объявил че-рез месяц незаменимый горбатый исследователь туманных предсказаний. - На первый взгляд ничего проще не бывает. Но как раз в этом и состоит основная сложность. Апельсины, как показало дотошное исследование перуанских му-мий, здесь вообще не при чём. Упомянули их исключительно иносказательно. Недостаточно сообразительные удивляются и не могут понять, зачем им этими фруктами голову морочили. Те же, кто способен мыслить широко, быстро до-гадываются, что речь идёт о трёх девушках. Естественно, рыженьких. Принц влюбится в них безумно и оттого наделает много глупостей. Это я вам гаранти-рую.
  - И это всё? - спросил сильно разочарованный Вождь, ощутив, что все ко-ровы, овцы и птички были напрасно выброшены на ветер.
  - Всё.
  - А я-то, неразумный, думал, что с тремя апельсинами связана какая-нибудь особенная тайна.
  - Я вижу, - сказал Горбатый Колдун, - что вы не оценили самого сущест-венного и не понимаете переносных аналогий. Вы всё видите в одной плоско-сти, в то время как следует перейти совсем в другую. Ведь рыжей - этот факт является центральным в моей системе доказательств - была несомненная кра-савица Елена Спартанская. К тому же, и обольстительная Клеопатра, если ве-рить римским историкам, тоже была отчаянно рыжей. И не просто рыжей, а прямо таки пламенеющей дамочкой.
  
  - Ух ты! А мы этого не знали, - сказали слушатели.
  - Вы многого не знаете, - разъяснил им Посторонний. - Но теперь, наде-юсь, вы поняли, что, когда речь идёт о женщинах, никогда не следует торо-питься с оценками.
  - Всё это правда. Мы часто бываем очень глупыми. Но только нам не по-нятно: зачем сразу три рыжих?
  - Вовсе не сразу, я так думаю. Сначала, наверное, одна, а потом, когда-нибудь, и другие.
  - Но почему обязательно рыжие? Других нету, что ли?
  - Конечно, есть, но рыжая возлюбленная - это так романтично!
  - А кому сегодня нужна романтика? - спросили трезво мыслящие люди.
  
  И вот герои отправились в путь. Тарталья в алом кафтане, расшитом лило-выми лилиями, ехал на породистом белом коне, подбадривая его золотыми шпорами. Если бы лошадка была чуть помоложе да порезвее, это пошло бы на пользу и ей самой, и всаднику тоже. Но всё равно это был замечательный конь, и хромота его была почти незаметна. Верный Труффальдино гарцевал на пре-миленьком сером ослике и погонял его серебряными шпорами. Зелёный кафтан слуги, украшенный голубыми цветами, тоже был очень красив. Принц был воо-ружён большим мечом. Слуга - палкой, тоже большой.
  Всё население родной страны пришло проводить их в дорогу. И каждый принёс что-нибудь в подарок. Кто головку сыра, кто зажаренного окунька, кто пару луковиц, а кто всего лишь букетик полевых цветов, но зато от чистого сердца.
  Не каждый день в той стране происходило такое значительное событие, по-этому все были немного взволнованы. Мужчины сосредоточенно чесали затыл-ки, размышляя, что из такой затеи может получиться и не пора ли всё это в де-талях обсудить в ближайшем трактире, женщины на всякий случай роняли слё-зы и утирали их белыми платочками. Одни лишь дети не испытывали никаких переживаний. Им хотелось только погладить морду лошадки или потрепать уши ослика. Мирные животные охотно позволяли им эти радости.
  Несколько девушек выглядело особенно заплаканными, и все они бросали тоскующие взгляды распухших покрасневших глаз в сторону красавца Труф-фальдино, а он в ответ приветливо помахивал рукой.
  Несокрушимый Вождь тоже пролил прощальную слезу и настолько рас-чувствовался, что велел дать в честь отъезжающего наследника громкий салют из двадцати орудий. Но отыскать сумели только восемь пушек. Это были очень красивые орудия, а когда их покрыли свежей краской, они стали выглядеть просто великолепно. Но тут же выяснилось, что никто из этого грозного ору-жия стрелять не умеет. Впрочем, большого неудобства в том всё равно не виде-лось, поскольку пороха вовсе не было.
  Пришлось заменить салют прощальными напутствиями.
  - Если обнаружится, что ты не захватил из дому чего необходимого, тебе придётся добыть это своей рыцарской рукой в каком-нибудь ожесточённом сражении, - сказал родитель.
  - Добуду, - пообещал сын, напрягая бицепсы, жаждущие битвы.
  - И ещё у меня к тебе большая просьба. Постарайся отыскать недостающие тома истории Рима "Ab urbe condita", написанной Титом Ливием. До сих пор их нашли только тридцать пять, а всего их было сто сорок два.
  - Найду, - пообещал сын, напрягая голову в надежде запомнить имя автора и название книги.
  - Не шути над рабом и дураком. Первое - глупо, второе - опасно.
  Не надейся понравиться другим. Это возможно лишь в том случае, если они посчитают, что ты ниже их. Всегда оставайся гордым. Гордость - это сознание собственной высоты. И помни: гордых очень не любят те, кому нечем гордить-ся. Так что держись подальше от недалёких умов.
  - Постараюсь.
  - Те, кто не проявил выдающихся способностей и не имеет хороших манер, с трудом находят себе друзей. Но и врагов у них тоже нет, потому что никто не станет им завидовать. Так пусть же у тебя появятся враги. Они будут живым свидетельством твоей неординарности.
  - Будем надеяться, что у меня будет много врагов, - сказал Тарталья слегка подупавшим голосом.
  - Будь здоров и береги свою молодость, - сказал родитель. - Она твоё са-мое большое богатство.
  - А ты береги свою старость, - ответил почтительный сын.
  - Молодость - это крылья, уносящие в небо, а старость - это всего лишь тяжёлый якорь, который ищет тихой бухты.
  Молодость - это ветер над вершинами Гималаев, а старость - это потухший вулкан, уставший извергать лаву.
  Молодость свободна, как волна в океане, а старость неподвижна, как при-брежный утёс.
  Пусть границей тебе служит бесконечность, пусть взгляд твой проникает сквозь облака.
  Пусть твоя песня будет песней счастливого человека.
  Пусть твой след на Земле будет подобен Млечному пути на небе. Трудно сосчитать звёзды на этом пути.
  - Да, тут математикам надолго хватит работы, - согласился принц и дал шпоры своему коню.
  
  Несколько минут хозяин и слуга ехали молча, а потом Труффальдино по-дал голос:
  - Хотел бы я знать, куда и зачем мы всё-таки едем.
  - Сейчас узнаешь: мы на пути к Неизведанному, - откликнулся Тарталья.
  Сказал, и сам удивился тому, что сказал. В глубине нашей души иногда рождаются мысли, которые больше нас самих.
  - А зачем нам Неизведанное? Что вы о нём знаете? Уж я точно не знаю.
  - Друг мой любезный, да будет тебе известно, что знание лишает нас радо-сти неизведанного.
  Огромная глыба может раздавить несущего её. Пускай же только сильный подставляет свои плечи.
  - Дорогой мой господин. Такое лишение, честно вам говорю, меня ни ка-пельки не пугает, поскольку никогда я не замечал за собой неудержимого вле-чения к этому самому Неизведанному, как вы изволили выразиться. Я ведь по натуре несложен, и для меня достаточно самых простых радостей жизни. Посе-му я в любой момент готов отдать половину своего годового жалованья, если его дождусь, за самые незатейливые удовольствия. И совсем из других побуж-дений я заранее готов согласиться с вами, что детальное исследование разруша-ет наслаждение.
  - Ах, милый, - сказал принц, - я тоже с радостью отдам половину моих бо-гатств, но только тому, кто укажет надёжный путь, ведущий меня к неумираю-щей славе или хотя бы к исполнению желаний, в которых я сам ещё не успел разобраться.
  Встречаются, однако, странные люди, которые при случае отдали бы не только половину, но даже всё, чем владеют.
  - Теперь я совсем запутался, - обеспокоился слуга. - Этот надёжный путь, который вы надеетесь отыскать, имеет какое-нибудь отношение к Неизведан-ному? И ещё я никак не пойму: когда вы испытаете радость от встречи с Неиз-веданным, останется ли оно после этого для вас по-прежнему неизведанным или перестанет быть таковым, в результате чего и ваша радость угаснет, как огонь в болоте?
  - Помолчи, Труффальдино, и не задавай глупых вопросов, на которые у меня нет ответа.
  
  Проехав не очень длинный путь, принц и оруженосец прибыли в Страну Печальных Землепашцев. Она встретила их наводящими тоску полями, покры-тыми скудной, бледной зеленью, и скучными низкорослыми перелесками, в ко-торых не слышалось пенья птиц.
  Дорога здесь стала опасно скользкой и очень неровной во всех измерениях. Ямы на ней, а их было больше, чем хотелось, были залиты коричневой непро-зрачной водой, не позволяющей угадать глубину. Поэтому приходилось всё время совершать сложные зигзаги, чтобы осторожно объехать их. Так летняя бабочка мечется перед глазами, и нельзя угадать, куда в следующий момент бу-дет направлен её полёт.
  Вдоль дороги то здесь, то там попадались жалкие строения. Многие из них были заброшенными, а ведь нет зрелища более тягостного, чем давно покину-тый дом, c укором взирающий на мир пустыми глазницами окон, выбитых пло-хими людьми и непогодами.
  Так римский полководец времён Империи, озирающий развалины Карфа-гена с грустью думает о величии, которого больше нет. На месте некогда гор-дых стен валяется бесформенная груда жалких обломков. Там, где слышался звон оружия солдат, торопящихся стать в строй, теперь раздаются только бес-смысленные крики чаек, не сумевших поделить ничтожную добычу.
  - Я вижу вокруг общую грусть, уныние и запустение, - не без воодушевле-ния сказал принц. - Кажется, это как раз то, что нам нужно! Нет сомнения: здесь царствует отвратительное зло. И здесь-то мы и совершим свой первый подвиг, отчего всем сразу станет легче жить. О, моя душа стремится к победе, как пчела к медоносному цветку!
  Прекрасны люди, чья душа стремится к подвигу. Прекрасны те, кто бросает свою жизнь на чашу весов жизни и смерти, если они это делают широким и да-же беззаботным жестом, словно выпускают дикую птицу из клетки на волю.
  
  - Герой - это существо, составленное из человека и бога, - восторженно го-ворит оптимист.
  - Следовательно, в целом он не является ни человеком, ни богом, - подводит свой итог пессимист.
  
  - Так что же, братцы, тут у вас стряслось? - спросил Труффальдино у ме-стного народа, небрежно пропустив мимо ушей упоминание своего хозяина о возможном подвиге.
  - Оттого мы все печальны, - пояснили землепашцы заезжим путникам, - что не даёт нам житья неутомимое Что-то Невообразимое. Как посеем пшени-цу, и станет она поспевать, тут же обязательно прилетает этот неприятный мно-гокрылый обжора, мало известный современной науке. За одну ночь умудряет-ся чуть ли не до последнего зёрнышка всё слопать. Пытались сеять морковку или сельдерей - всё с таким же аппетитом уминает корнеплоды, одна лишь ме-лочь остаётся нам после него. Ну а если посеем капусту - так и капусту тоже до последнего листика пожирает злодей беспощадный. К тому же нам ещё и обид-но.
  - Что обидно?
  - То, что всё это пиршество только у нас происходит. Зато у соседей всё спокойно. Вот если бы им тоже убыток хоть небольшой получился, тогда бы и нам легче показалось. Соседям вообще везёт больше, чем нам. Метеориты у них часто падают. А к нам хоть бы один свалился. Так нет же.
  - А вы пробовали сопротивляться?
  - Как это - сопротивляться?
  - Ну, например, собраться всем вместе, вооружиться и дать отпор прожор-ливому негоднику.
  - Скажете такое. Куда нам с ним тягаться: он ведь большой, а мы малень-кие.
  - Неужели среди вас не нашлось героев?
  - Да нашлись, нашлись герои. У нас их много, потому что мы народ исто-рический. Но только жизнь и героям тоже дорога. Вот они и задрожали, что вполне натурально. Все трепетали. Никто не решался вступить в состязанье. А если бы меньше испугались, тогда бы, конечно, разбойнику бока хорошо обло-мали. За то, что слишком большой аппетит имеет. Вы только представьте себе: за одну ночь, вот уж дрянь, всю пшеницу до последнего зёрнышка умудряется слопать. Мы не раз пытались вместо пшеницы морковку сеять, так он и её уми-нает до последнего кусочка. Даже капусту без всякой совести пожирает этот насильник, по натуре своей безжалостный.
  - Да-да, про морковку и капусту мы уже слыхали. Так что же делать бу-дем?
  - А что делать? Мы люди маленькие. Пусть начальство за нас решает. Мо-жет это дело само как-то по себе устроится.
  - А если не устроится? - спросили Тарталья и Труффальдино.
  - Тогда будет плохо, - ответили огорчённые землепашцы.
  Тарталья привстал на стременах и окинул орлиным взором несчастную землю. Её уже начали укрывать вечерние сумерки.
  - А в эту ночь Что-то Непоправимое сюда прилетит? - с надеждой спросил он.
  - Невообразимое, - поправили его.
  - Ладно, пускай Невообразимое. Так прилетит?
  - Кто знает, может и появится.
  - В таком случае мы остановимся здесь до утра, - сказал растроганный собственной храбростью принц, - и сразимся с безжалостным разрушителем.
  - Вы уверены, что вам этого так сильно хочется? - тронул своего хозяина за рукав верный Труффальдино.
  - Я объясню тебе позже, - отмахнулся Тарталья.
  Обрадованные землепашцы отвели дорогих гостей на самое большое поле, полное свежим ветром, где было сколько угодно пространства и для ночёвки, и для решительного сражения. Само же население поспешило укрыться в своих убогих хижинах, потому что новая встреча с крылатым губителем урожаев их не слишком привлекала.
  Наступила ночь. Безлунная, но не совсем тёмная ночь, потому что бесчис-ленные звёзды, большие и маленькие, вышли на глубокое своей прозрачностью небо проводить угасающий день и осветить притихший мир. Хоры стройные светил с бесконечной любовью посылали далёкой земле свои тонкие лучики: им так хотелось своим ласковым сиянием уберечь её от беды, грубости и наси-лия. Самые яркие звёзды, так это выглядело, опустились совсем низко, чтобы до них можно было дотянуться рукой. За ними во всю ширь неба разбежались те, что поменьше, а самые маленькие звёздочки, их было больше всех, остались на совсем уж недосягаемой высоте, и оттуда они дарили как скромную часть свой тихий свет.
  Дрожащий то ли от холода, то ли по другой причине Тарталья, казалось, не замечал великой красоты звёздного купола.
  - Вы действительно уверены, что справитесь с необычным зверем? - снова спросил оруженосец. - Мой дорогой господин, я больше других ценю ваши многообразные достоинства и ни разу не усомнился в вашей природной ода-рённости, но никогда прежде мне не случалось заметить у вас особой склонно-сти к ратному делу. Ума не приложу, где и когда сумели вы приобщиться к во-енному искусству.
  - Ах, дорогой Труффальдино, - сокрушённо покачал головой принц, - должен тебе признаться, но только тебе одному, что нет у меня в этом деле ни особого таланта, ни даже сколько-нибудь заметных способностей. Но не могу же я позволить себе отступить перед первой же встреченной опасностью. Зачем тогда вообще было уезжать из дома?
  - Вы говорите правильные слова. Но боюсь всё же, что сегодня вы посту-пили опрометчиво.
  - Пускай меня назовут трижды неразумным, но я убеждён, что лучше идти несгибаемым по неверному пути, чем проявить нерешительность в добром де-ле.
  - Вы забыли упомянуть, что среди ваших недостатков, - сказал тронутый до глубины души оруженосец, - притаилось ещё одно свойство: вы безусловно храбры. Безрассудно храбры.
  - Очень хотел бы быть таким. Не так давно я прочитал в одной замечатель-ной книге, что по-настоящему смел тот, кто знает страх, но побеждает его, кто видит пропасть, но смотрит в неё с гордостью. О, я буду вполне удовлетворён, если в нужный момент моя храбрость хоть в малой степени окажется сравни-мой с величиной довольно большого испуга, который, нечего таить, я испыты-ваю в данную минуту.
  - В чём-то вы, конечно, правы, - продолжал настаивать добрый слуга. - Убегая без оглядки, много чести не получишь. Но ведь можно было поступить и более осмотрительно. Незачем нам поспешно бросаться навстречу грозной беде, крепко надеясь на чудо, которого, скорее всего, не произойдёт. Достаточ-но было просто громко посочувствовать этим бедным людям, пообещать им что-нибудь благоприятное в отдалённом будущем. Им даже такие знаки внима-ния доставили бы большую радость и подарили надежду, которую они давно потеряли.
  
  В этом месте Посторонний приумолк, а потом, глядя куда-то в сторону за-метил:
  - Осмотрительность во все времена числилась в списке добродетелей. Но ей всегда справедливо отводили место в самом конце этого списка.
  Слушатели сказали, что так и есть, и попросили продолжать.
  
  - Всё это так, и всё не так, - возразил Тарталья, послушав Труффальдино. - Кто из здравомыслящих людей рискнёт с тобой не согласиться? Но если чело-век мыслит отлично от всех, если он хочет счастливо верить в себя, если он стремится к самоуважению самой высокой пробы, он должен уметь в случае необходимости без колебаний ставить на кон всё, что имеет, и даже саму жизнь свою.
  - Но ведь это опасно!
  - Разумеется, опасно. Очень опасно и оттого страшно. Но ещё страшнее оказаться ничтожеством.
  - Но ведь небольшую слабость духа не все заметят. А если и заметят, то охотно простят, потому что себе такое всегда прощают.
  Есть подозрение, что Труффальдино позволил себе немного подурачиться, а Тарталья этого не захотел заметить.
  - Но я не уверен, что смогу себе простить.
  
  Посторонний снова отвлёкся и снова сказал, обращаясь неизвестно к кому:
  - Когда человек поднимается с колен, он сразу становится велик. Осталь-ные, неспособные подняться, не решившиеся на это и даже ни разу о том не помыслившие, без одобрения смотрят снизу на него нехорошим взглядом и не находят душевных сил посмотреть с презрением на самих себя.
  
  - А вот я бы по своей воле, не стал бы ввязываться в такое ненадёжное де-ло, - объявил Труффальдино, - потому что мне вспомнилась необыкновенная история Рыцаря с Длинным Копьём.
  - Что ж это за история? - спросил заинтересованный Тарталья.
  - Странно, что вы её не знаете. Всё началось с того, что седовласый Вла-стелин Северных Фиордов похитил дочь короля Лапландии. Сам он был корот-коногим старым троллем с очень некрасивым носом и вздувшимся животом. Характер у него был препротивный, а ночной храп его заглушал шум прибоя и был слышан даже по другую сторону залива. К тому же ещё один глаз Власте-лина глубоко запал и редко открывался, при том лицо охваченного страстью старца было обильно покрыто родимыми пятнами на любой цвет и вкус. А вот королевна была необыкновенной красавицей. Представьте себе юную девушку с невероятно тонким и чистым овалом лица, с маленькими ушками и гладким лобиком, с нежной, как сливки, кожей и лёгким неповторимого цвета румянцем на атласных щёчках. Её ласковые чуть на выкате глаза, с которыми не посмела бы соперничать самая яркая бирюза на свете, дарили всем столько доброго внимания, что невозможно было не засмеяться от радости, заглянув в эти глаз-ки. Золотистые волосы, такие как у неё, можно встретить разве что на полотнах Боттичелли, но даже и там не встретишь. Все цветы распускались для неё од-ной, и звёзды смотрели только на неё. А голос её звучал, как песня вечной люб-ви.
  - Ты что видел эту девушку? - удивился принц.
  - Нет, конечно, - безмятежно ответил рассказчик, - но для меня не состав-ляет никакого труда представить её. Она и впрямь была необыкновенно хороша собой. К тому же она необыкновенно...
  - Ну, на сегодня с меня, пожалуй, достаточно необыкновенностей, - запро-тестовал Тарталья, внутренне изготовившийся к неравному бою и оттого мало-чувствительный к девичьей красоте. Более того, каждый шорох заставлял его нервно дёргаться
  - Тогда я доскажу в другой раз.
  - Хорошо. Так оно будет намного лучше, потому что сейчас я плохо улав-ливаю смысл твоих речей.
  Хозяин и слуга замолкли и стали слушать темноту. Но она всё больше мол-чала. Напрасное ожидание утомило юношей, и они незаметно для себя заснули.
  В ту ночь Что-то Невообразимое так и не объявилось.
  - Вот такой он у нас, ненадёжный, этот обжора, - растолковали поутру Пе-чальные Землепашцы не слишком сильно разочарованным героям. - В это вре-мя ведь как бывает: когда прилетит, а когда и нет его. Поди угадай. Но всё рав-но: как посеем пшеницу и станет она поспевать, тогда он без промедления мчится к нам, полный настроения всё слопать до последнего зёрнышка. Если же пробуем сеять морковку, с тем же восторгом набрасывается и на морковку. Даже недозревшую капусту на полях грызёт злодей безнравственный.
  - А горох сеять пробовали? - перебил уже знакомую историю Труффаль-дино.
  - Нет. А что?
  - А вы попробуйте.
  И принц тоже подтвердил, что обязательно нужно попробовать.
  К концу лета наших путешественников настигла радостная весть, что жад-ный обжора объелся гороха и с невероятным грохотом испустил дух.
  Стало также известно, что по такому случаю из столицы приезжали два из-вестных учёных монстроведа. Это были очень крупные специалисты, написав-шие кучу умных мало понятных справочников и ещё больше научных статей, опубликованных в самых толстых международных журналах.
  Учёные внимательно осмотрели бренные останки ненасытного зверя и ав-торитетно засвидетельствовали его кончину.
  - Вот видите, мой славный господин, - сказал Труффальдино, - какое за-мечательное деяние мы сумели совершить, не подвергая при этом свою жизнь малейшей опасности. На таких условиях и я готов проявлять лучшие качества своей натуры.
  - Твоя правда, - согласился Тарталья. - Но вот что ещё интересно: я вижу, как много поучительных выводов можно сделать из случившегося.
  - И что же это за выводы? - спросил слуга, вежливо откладывая в сторону надкушенный огурец.
  - Первый из них заключается в том, что всю эту историю можно без всяко-го преувеличения назвать трагедией.
  - Не стану вам возражать, хотя, признаюсь, мне такая мысль в голову ещё не приходила.
  - А ты сам посмотри. Ведь здесь у каждой стороны была своя правда. Что-то Невообразимое, которое постоянно изнемогало от неутолимого голода, тра-тило, без всякого сомнения, очень много сил и энергии, когда совершало даль-ние перелёты в поисках пищи. К тому же ему часто приходилось совершать резкие, угрожающие движения и дерзко размахивать сразу всеми ногами и мно-гочисленными крыльями. Безусловно, при своей внушительной комплекции и таком активном образе жизни оно нуждалось в усиленном питании. И в этом оно было совершенно правым. Но столь же правы были и бедные землепашцы, возлагавшие все свои надежды на хороший урожай, который должен был воз-наградить все их труды. И вот естественные, но непримиримые интересы тру-жеников и Чего-то Невообразимого столкнулись. И тут одна из сторон должна была пасть. Другого выхода не было. Вот почему я называю всю эту цепь собы-тий подлинной трагедией.
  Могу в качестве классического примера привести софокловскую Антигону. Она вопреки царскому запрету похоронила своего убитого брата Полинника, объявленного преступником. Тем самым девушка была полностью права, и она же одновременно была нарушителем закона. Вот подлинная трагедия!
  - Я Софокла не читал, о чём горько сожалею, - ответил Труффальдино, - и потому сказал бы проще: - Поделом тому обжоре, и будем радоваться, что он окочурился.
  Отсюда следует вывод (возможно, слишком поспешный), что добрый ору-женосец при всех своих хороших качествах не обладал достаточной широтой взглядов, позволяющих и в гибели самой малой пичужки видеть не только уме-стное вмешательство твёрдой руки Провидения, не только классический сюжет, но вместе с тем и естественный порядок вещей. Можно также заподозрить, что Труффальдино при всём своём природном уме не всегда был настойчивым чи-тателем античных авторов и почитателем титанов Возрождения. Скорее всего, он также не читал книги греческие, персидские, еврейские, византийские, си-рийские и китайские, а если случайно и почитывал, то невнимательно.
  Вот и вся сказка.
  
  - Всё это очень хорошо, - сказали слушатели, - но нам непонятно, какие из всего этого мы можем сделать умозаключения.
  - Что? - возмутился Посторонний. - Вы хотите, чтобы я за вас делал умо-заключения?
  - Прости нас! - закричали люди. - Наши слова были глупы и нелепы.
  - А вот я так думаю, - сказал один из слушателей, - что одни девушки хо-роши потому, что они хороши своей естественной красотой, а другие только потому, что прихорашиваются.
  - Совершенно верно, хотя я не понял, что вы имеете в виду, - сказал По-сторонний и рассказал вторую сказку.
  
  ВТОРАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Совершив свой первый подвиг, наши путешественники вознамерились по-сетить недавно возникшую Республику Демократически Настроенных Ротозеев и поискать там недостающего Тита Ливия. Если же найти ничего не удастся, то хотя бы внимательно изучить особенности государственного устройства держа-вы, переживающей восхитительный младенческий период. Это для того, чтобы со знанием дела, если понадобится, сотворить в этой стране ещё какое-нибудь великое деяние соответствующего масштаба. Изучение, как быстро выясни-лось, не потребовало большого труда, потому что устройство юной республики оказалось на редкость несложным. К тому же никто там этим устройством в полной мере не пользовался. Возможно потому, что и ловкачам, сумевшим про-браться к власти, и заурядным маленьким людям, недостойным по недомыслию пользоваться неизъяснимыми благами беспечального депутатского положения, было равно непонятно, зачем и кому оно, это устройство, нужно. Здесь каждый существовал по своему усмотрению, отчего отдельным гражданам было хоро-шо. Тем, кто не сумел подозрительно быстро разбогатеть и оттого стать элитой, а таких неумелых оказалось большинство, мешала одна только бедность, и не-сколько раз в день хотелось кушать.
  - Это всё от вашего ротозейства, - объясняли приунывшим простолюдинам неунывающие чиновники, большие мастера добывания хлеба насущного в большом количестве и без особого напряжения.
  Философы и естествоиспытатели всех мастей в течение многих веков упорно доискиваются, чем человек отличается от остального животного мира. Долго, и не без оснований, полагали, что наличием сознания. Такая точка зре-ния в течение пары столетий представлялась не вызывающей возражений, пока не обнаружилось, что многие животные (не исключено, что все) обладают не-сомненными признаками сознания (ещё одно усилие, и мы откажемся от по-следней препоны в виде стыдливой оговорки "признаки"). Тут, конечно, насту-пило состояние общей научной растерянности, которую можно легко преодо-леть, согласившись признать, что всё отличие между человеком и меньшими братьями его состоит всего лишь в одном: у животных нет чиновников!
  Так что современного человека во всей его красе создал не труд, как ут-верждают классики социальной мысли, а совсем иное: появление в среде неор-ганизованных приматов сплочённой группы индивидов, позволявших себе при самых небольших усилиях и самом большом показном трудолюбии успешно присваивать результаты общего труда. Поступали они так лишь на том основа-нии, что у них есть некий чин, который, кстати, они сами себе с редким нахаль-ством приписали.
  Известно также, что учёные-биологи безуспешно ищут промежуточное звено между обезьянами и человеком разумным, да всё не могут найти. В земле ковыряются, истлевшие кости исследуют - всё не то. А ведь недостающее звено у них прямо перед глазами всё время находится. Это - несмышлённая толпа пи-текантропов, в которой объявились первые чиновники. А что же ещё?
  Это тот редкий случай, когда атеисты и верующие рассуждают совершенно одинаково. Последние мыслят примерно так: если на небе помимо неисчисли-мого количества безгрешных ангелов присутствуют также облечённые властью серафимы и херувимы, то и на земле нужны не только простые люди, но и вся-кого рода начальство.
  
  Но это всё теория, и никто не обязан в неё верить, если она ему не нравит-ся.
  Кажется, мы далеко заехали. Отставим же антропологические изыскания, какими бы ценными не казались их результаты, и вернёмся в Страну Ротозеев.
  На первый взгляд здесь всё дышало миром и спокойствием. Поэтому лю-бой подвиг в этой стране, по мнению приезжих, способных кинуть свежий взгляд со стороны, должен был оказаться довольно безопасным делом.
  - До чего же мне хочется как можно скорее совершить очередной запоми-нающийся поступок или просто громкое историческое деяние! - воскликнул Тарталья. - Но, - упавшим голосом закончил он, - в данной идиллической об-становке я пока ещё не вижу верного способа это сделать.
  - Конечно, всегда приятно мимоходом создать нечто великое, - поддержал его Труффальдино, - и мы сейчас приложим все усилия это исполнить.
  Во времена героев - эти времена, увы, давно прошли - не было необходи-мости искать подходящего случая. Тогда подвиги сами искали своих исполни-телей. И всегда находили их. По мере совершенствования человечества воз-можности совершить выдающееся деяние стали иссякать, как мелкие речушки в засушливое лето, как тучи комаров с наступлением холодов. Точно так стало стремительно уменьшаться и число героев.
  Вспомним, как по мере изменения климата исчезали динозавры.
  Тарталья и Труффальдино, сами того не зная, были последними.
  Если бы они не были последними, они были бы нам неинтересны.
  Стали они расспрашивать прохожих ротозеев, нет ли в их диковинной стране или поблизости какого-нибудь ненасытного необоримого чудовища, или грозного великана с плохим характером, или, наоборот, вероломного, покрыто-го веснушками карлика-чародея, которые чинили бы всем насилие, обиды и унижения.
  Нет, таких здесь не водилось.
  К тому же быстро выяснилось, что историю здесь не знают, книги не чита-ют и даже о Тите Ливии слыхом не слыхали. Последнее выглядело вполне правдоподобным.
  Много дней потратили в этой стране наши пылкие юноши в напрасной по-пытке найти занятие, достойное настоящих героев.
  Заинтересовавшись от скуки местными красавицами, они приняли посиль-ное участие в нескольких рискованных предприятиях, но назвать их достиже-ния настоящими подвигами было бы непростительным преувеличением.
  Потом, утомившись бездельем, они обратили свою неуёмную любозна-тельность на представительные учреждения.
  - Вот побывал я на заседаниях здешнего парламента. Там такой шум и столько криков, словно обсуждается проект возведения ещё одной вавилонской башни. И всё же я сумел узнать для себя много интересного, - доложил однаж-ды Труффальдино.
  - Что же именно?
  - Я узнал, что прежде, чем говорить по сути, нужно не жалея времени об-судить идейные позиции всех сторон и подвергнуть изучению их организаци-онные основы. Затем надлежит выработать регламент, в соответствии с кото-рым каждая фракция получает определённую квоту своего представительства в комитетах, подкомитетах и комиссиях, неустанно занятых распределением за-видных жизненных благ исключительно среди депутатов. После этого у меня появилась неплохая мысль.
  - И что же это за мысль? - вежливо поинтересовался Тарталья.
  - Лучше бы вы для начала спросили, что такое парламент.
  - И что же это такое?
  - О, это собрание людей, очень упитанных, очень небедных, очень собой довольных, но совершенно не желающих думать и, что особенно удручает, не умеющих говорить.
  - Ты в этом уверен?
  - Ещё бы: их речь - сплошное косноязычие. Напоминает шум прибоя в за-тоне отслуживших свой век кораблей. Они даже на родном языке говорят хуже иностранцев. Несмотря на это они очень много говорят. Говорят, что попало. Таковы правила игры.
  - Это потому, что наивные люди ошибочно считают, что обилие речей предполагает среди общего потока словесности хотя бы некоторое количество весомых слов, - объяснил хорошо образованный принц.
  - Но хуже всего то, что политические фигуры всё время дают обещания. Невыполнимые уже по той причине, что никто не намерен их выполнять.
  - А что тут плохого? - спросил Тарталья, искусно изображая искреннее не-понимание.
  - Мне кажется, что невыполнимые обещания следует рассматривать как недостойный замысел, порождённый безупречной безнравственностью. Поэто-му меня бесконечно удивляет, что политикам здесь до сих пор верят.
  - Тебя это действительно удивляет?
  - Разумеется!
  - Друг мой, меня удивляет твоё удивление. Все люди охотно следуют за тем лидером, с которым связывают надежды осуществить собственные планы. Эти надежды в большинстве случаев вздорны и не имеют ни малейших разум-ных оснований. Так что требовать от политика, чтобы он не давал согражданам того, чего они ждут от него, то есть всех мыслимых обещаний, это всё равно, что требовать от морских коньков в совершенстве овладеть итальянским бель-канто.
  - Допустим, синьор мой, вы правы, но меня продолжает смущать, что по-литики, и это вполне очевидно, необъяснимо плохо соображают, когда вопрос касается чего угодно, кроме их личной власти и личного благополучия. Всё это слишком бросается в глаза и может со временем привести народ к совершенно правильным выводам и оттого к нежелательным протестам.
  - Бросается в глаза лишь тому, кто видит, - сказал Тарталья. - Но ведь на-род, как известно, видеть не любит и не желает, поскольку ему всё время при-ходится видеть не то, что он хочет видеть.
  - Но если нет реальной возможности быстро улучшить народ, то можно за-ехать с противоположной стороны и попытаться улучшить его вождей, - пред-ложил Труффальдино.
  - И поэтому у тебя появилась неплохая мысль.
  - Да, я подумал, что вам, сударь, следует прочитать местным депутатам па-ру лекций по логике. Ведь их речи, как я уже успел заметить, неряшливы, бес-связны, темны и не причиняют удовольствия даже тем, кто их произносит. Это было бы большим подспорьем и даже подвигом с вашей стороны - немного просветить избранников народа, принимающих важнейшие для государства за-коны. Они и так уже много дров наломали, но могут ещё больше. Всё к тому идёт.
  - А причём здесь я? - спросил Тарталья. - Что я - гарвардский профессор?
  - Видите ли, в своём отечестве нет пророков. Об этом известно от Земли Франца-Иосифа до Китая. Даже если в каком-нибудь краю случайно заведётся пара собственных сведущих умов, никто их слушать не станет. А вот заезжего принца, я в том совершенно уверен, примут с полным одобрением. И с благого-вением выслушают, даже если это будет обычная болтовня, достойная разве что выдающегося члена Верховного Совета.
  - Всё это так, но я силён в риторике только при северо-западном ветре, - признался наследник Несокрушимого Вождя.
  (Комментаторы считают это место не вполне ясным: то ли переводчик на-путал, то ли принц просто пошутил).
  - Тут нет проблемы. Просто расскажете им, что логика бывает дедуктивной (она ведёт своё начало от Аристотеля; не спутайте последнего с Аристофаном), и индуктивной (начало ей положил то ли Роджер Бэкон, то ли Френсис Бэкон, то ли ещё кто-нибудь с такой же фамилией). Поясните им, что дедуктивная ло-гика является верным средством, предохраняющим от неверных умозаключе-ний, а индуктивная показывает, как согласовать наши умозаключения с данны-ми опыта.
  - А нельзя ли попроще? - спросил принц.
  - Можно и попроще. Объясните им, что большее содержит в себе равное, а равное не содержит в себе большего. Поэтому большее равно равному, а равное не равно большему.
  - Пожалуй, этого будет достаточно, - сказал Тарталья и отправился в пар-ламент.
  Вечером он вернулся со свёрнутым набок носом и окровавленной губой.
  - Ну, как дела? - деликатно поинтересовался Труффальдино.
  - Нельзя сказать, что всё прошло блестяще, - ответил принц, с трудом раз-жимая уста. - Я попробовал сказать депутатам, что существуют проверенные способы организовать своё смутное мышление, овладев которыми уважаемые члены палаты быстро поумнеют: в частности, будут в состоянии делать прав-доподобные заключения и не впадать при этом в противоречие с самими собой.
  - А они?
  - Как видишь, они доступными им средствами разъяснили мне, что я не со-всем прав.
  - А вы рассказали им о четырёх способах построения силлогизмов?
  - Только про первые два. Остальное, к сожалению, не успел. Так что - по-ехали отсюда. Нет у меня больше интереса к этой местности.
  - Поехали, - без энтузиазма согласился Труффальдино.
  Несколько местных дам с разинутым ртом долго смотрели им вслед.
  Один малоизвестный мудрец, не чуравшийся математических расчётов, ут-верждал, что число дураков бесконечно. И если к этой бесконечности добавить несколько умных, то бесконечность всё равно останется бесконечностью.
  Не всегда только понятно, кто в таком случае остаётся в дураках.
  Многочисленные попытки учёных выяснить у народных масс, кто здесь большой дурак, а кто не очень, и почему не все дураки остаются в дураках, а только те, у кого доход невелик, ни к чему не привели в силу чудовищного рас-хождения во мнениях. Согласились лишь в том, что не следует требовать от по-литиков ничего сверх наивных попыток достичь более глубокого понимания ими самых несложных, прописных истин. Так оставим же любовь к отечеству этим добрым людям, а сами обратимся к более естественным формам любви.
  Когда путешественники отъехали настолько далеко, что даже самый чут-кий служитель безопасности не мог их подслушать, принц сказал:
  - Не кажется ли тебе, Труффальдино, что нам не удалось совершить вели-кое деяние по той единственной причине, что народ в этой стране при всей сво-ей демократичности всё ещё недостаточно велик. Как сказала одна литератур-ная дама, им не взлететь с волной на высоту. Оттого и не способны они слу-шать с большим вниманием лекции по современной науке?
   - Ах, мой добрый господин, - ответил слуга, отпуская при этом самый глубокий поклон, который только можно изобразить, оставаясь верхом на осле, - скорее всего, вы совершенно правы, и просвещение здесь не в моде. Кому нужны в подземном царстве крылья? Хватит с этой публики элементарной внутренней свободы, выражающейся всё больше в необязательной болтовне и невеликой склонности к труду. Я не думаю, что этот неразвитый народ заслу-живает большого сочувствия, поскольку, по моему мнению, весьма смелые фа-соны одеяний туземных девушек могут рассматриваться как вполне достаточ-ная компенсация за нехватку простейших жизненных благ у большей части на-селения. По всему видно, что такое безмятежное существование местных рото-зеев продлится ещё много лет, и пусть сжалится над ними госпожа Фортуна.
  
  
  ТРЕТЬЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Так уж случилось, что принц и его оруженосец заехали в страну, где каж-дый день с утра до вечера лил дождь. Но это было только полбеды. Вторая же половина беды состояла в том, что ливень не прекращался и ночью. Так что пе-редышки не было.
  Это была очень удручающая картина: плотные лохматые тучи, заполнив-шие собой всё небо, так что даже самого маленького просвета не осталось. И при этом постоянно дождило. Когда сильнее, когда слабее, но даже в недолгие минуты затишья оставалась висеть в воздухе противная, прилипчивая водяная пыль, отчего слякоть на земле просохнуть не успевала.
  - Нет, это не солнечная Аравия, - сказали бы вы, поглядев вверх, вниз и по сторонам.
  А поэт сказал бы так:
  - Дождливые тучи похитили солнце.
  Поначалу наши путешественники не слишком всполошились. Просто на-кинули на плечи плащи, а на головы капюшоны. Но потом им попалась на глаза мокрая курица. Затем ещё одна. Вид их был бесконечно жалок. А мокрый петух - он тоже пытался укрыться под брюхом лошади - выглядел совсем уж несча-стным.
  - Куда это мы попали? - с беспокойством спросил Тарталья. - Очень уж тоскливо всё выглядит.
  - Да, не самое лучшее место для производства сухарей, - согласился Труф-фальдино и не смог сдержать выразительный вздох. Ему самому стало тошно от такой жалкой шутки.
  - Даже если земля и небо поменяются местами, ничего не изменится, пото-му что везде по-прежнему будет мокро, - добавил он.
  - Мне кажется, в этой церкви мы найдём укрытие от дождя, - сказал принц, указывая на величественную постройку в готическом стиле.
  Путешественники слезли со своих скакунов и зашли внутрь. Здесь было холодно, пусто и при такой погоде довольно темно. Разбитые витражи пригла-шали в гости ветер, и он охотно носился вокруг полуразвалившегося алтаря. Вдоль стен, поверху увешанных почерневшими картинами в жалком подобии рам, а снизу украшенных облупившимися и оттого не слишком понятными фре-сками вытянулись в ряд мраморные надгробия прежних властелинов, громозд-кие и малохудожественные.
  - Теперь мне понятно, чем отличаются императоры от простых смертных, - сказал Труффальдино.
  - И чем же? - полюбопытствовал благородный отпрыск.
  - Костям здешних императоров не угрожает дождь. Что же касается под-данных, то им даже в месте их последнего успокоения предоставляется неогра-ниченная возможность хорошенько промокнуть.
  Время шло, а дождь всё не собирался утихнуть. Даже сильнее пошёл.
  - Я вижу, - сказал Тарталья, - что весь народ попрятался. Так что спросить дорогу не у кого.
  - Поехали к царю, - предложил оруженосец. - Он уж точно должен знать.
  Ох, и не хотелось выходить наружу и садиться в мокрое седло! А при-шлось.
  Здешний царь по имени Дож очень обрадовался неожидаемым гостям. По-тому что находилось не много желающих съездить в этот пасмурный край по размытым ливнями дорогам.
  - Заходите, милости просим, вот здесь у камина можно обсушиться, - за-лопотал радушный хозяин.
  - Сдаётся мне, что я тут изрядно наследил, - извинился принц, с отвраще-нием глядя на лужи, оставленные его сапогами.
  - Это не имеет значения, - стал успокаивать его Дож. - Мы - привыкшие. У нас всегда так: кто ни завалится, обязательно много грязи на коврах после се-бя оставляет. Но мы-то понимаем, что это всё - неизбежность, следовательно, пустяки.
  - Нет, это не пустяки. Всё это очень печально, - произнёс Тарталья и при-умолк, полный сочувствия к неудачной стране. Даже прекрасно сваренный го-роховый суп с копчёностями не смог поднять ему настроение.
  - Приятно встретить столь вежливого молодого человека, - сказал царь, благосклонно взирая на принца рыбьими глазами. - Мне давно хотелось обсу-дить с образованным собеседником исключительные достижения современной науки, особенно по части всякого рода паранормальных явлений.
  - Это вы о чём? - буркнул Тарталья.
  - Ну, для примера, можно обсудить ясновидение, но более всего меня ин-тересуют телекинез, информационное биополе, коррекция ауры и телепорта-ция.
  - А что это такое? - спросил Тарталья, чувствуя, что не грех и позабавить-ся. При этом он всем корпусом повернулся к царю, наморщил переносицу и изобразил величайший интерес к его словам.
  - Как! - воскликнул царь, - вы хотите сказать, что ничего не знаете об яс-новидении и об остальном тоже?
  - Увы, - с выражением полнейшего раскаяния признался знатный гость. - Я впервые слышу эти слова. - Стоило посмотреть, какие голубые глаза делал при этом Тарталья. - Так вы говорите - ясновидение? Красивое словечко. Это что-то про бинокль, наверное, или про подзорную трубу в хорошую погоду. Это всё - оптика! Я не ошибся? О, ещё в школе я боялся её. Ничего понять не мог. А вот телекинез - это и впрямь серьёзное дело, так мне теперь представля-ется. Наверное, это очень завлекательно, да и звучит совсем уж загадочно. Мо-гу побиться об заклад с кем угодно, что это древнегреческое словечко. Но тут, видите ли, когда речь заходит о всяких там Платонах или Сократах и их техни-ческих изобретениях, я совсем не бум-бум.
  И принц выразительно повертел пальцем у виска.
  Дож запыхтел от возмущения:
  - В кои века занесёт к нам проезжего, да и тот, оказывается, полный неве-жда по части важнейших научных знаний.
  И он безнадёжно махнул рукой.
  - Будьте великодушны, - смиренно попросил Тарталья. - Ведь я ещё очень молод, и если мне удастся дожить до ваших седин, быть может, я тоже смогу внятно уразуметь, кому и насколько требуется ясное видение загадочного про-цесса телепортации, если я правильно произношу последнее слово. Мне всегда казалось, что истинным грехом является не столько отсутствие знаний, сколько упорное нежелание их приобрести. Я же готов учиться каждый день от первых проблесков утренней зари до последнего закатного луча.
  Замечу также, что как в любви нужны двое, так и в учении нужны и учи-тель, и ученик. Поэтому, если вы возьмёте на себя благороднейшую роль на-ставника, способного в четверть часа растолковать мне всю эту невероятную премудрость, тогда вы всегда найдёте во мне если не самого сообразительного, то всё же самого преданного студента.
  Такая речь растрогает кого угодно из тех, кто не в состоянии держать больше одной мысли в голове. Дож сразу подобрел и даже подвинул поближе к гостю блюдечко с конфетами.
  А Труффальдино тем временем пил чай на кухне и рассказывал дикие не-былицы, способные поразить в самое сердце молоденьких поварих.
  - По дороге сюда мы прихлопнули парочку зловредных огнедышащих дра-конов. Никому не удавалось с ними справиться. И все их почему-то боялись. Кого пугала ядовитая чешуя, кого когти, а кого и пламя, вылетающее из нозд-рей. Всё это сильно впечатляет, и нам пришлось хорошо потрудиться и даже немного погеройствовать, но для нас такое не впервой.
  - О, как вы смелы! - сказали девушки. - И как прекрасна ваша победа!
  - Вы совершенно правы, - согласился лучший из оруженосцев. - Чем цен-нее победа, тем больше опасность. Я хотел сказать: чем больше опасность, тем ценнее победа.
  - Ах, - сказали заботливые поварихи. - Неужели вам удалось выйти из этих опасных схваток совсем невредимыми?
  - Увы - нет, - признался честный воин и, подтянув штанину, показал све-жую рану. - Один из драконов, он был выше самого высокого дерева, всё-таки крепко тяпнул меня.
  - Очень похоже на укус собаки, - задумчиво сказала одна из девушек. - И ожога не видно.
  - Полно тебе придираться, - выступили в защиту героя другие девушки. - Просто рана почти зажила.
  "Впредь буду осторожней", - подумал оруженосец и с готовностью под-твердил, что его тяжёлая рана уже почти зажила.
  - А у нас все несчастья начались с того, - стали рассказывать подружки, - что забрела в наши края фея Эмеральда. А было то чудной весенней порой, ко-гда по светлому небу катится весёлое солнце, и птицы звонко кричат друг дру-гу, что им здесь очень нравится.
  Но то был не самый лучший день для визита феи, потому что утром царю доложили, что без следа исчезла его любимая белая козочка Альбина.
  Такое печальное известие совершенно подкосило настроение царя. Он был настолько огорчён и расстроен, что отказался во время обеда от второй порции паштета из голубей и выпил пива тоже намного меньше обычного.
  - Бедная моя Альбина, - плакал безутешный царь. - Наверное, она убежала в лес и её там съели серые волки. Или её похитили разбойники.
  - Она могла также утонуть в реке, - вставил Труффальдино. - У нас, пом-ню, тоже случился несчастный случай, когда у местного пономаря, пропала ов-ца. Всей деревней её искали. Думали вначале, что медведь её задрал, а она, бед-няжка, как выяснилось, почти полностью не умела плавать и только с большим трудом выбралась на берег намного ниже по течению. Иначе ей бы каюк при-шёл.
  Девушки с редким терпением выслушали увлекательную историю овцы пономаря, а затем продолжили свою повесть.
  Когда появилась фея, рассказали они, царь вместо того, чтобы проявить живейшую радость, даже с трона не привстал, а просто уставился на гостью мутными очами и, не предложив ей присесть, поспешно спросил, не принесла ли благородная дама каких-нибудь обнадёживающих вестей.
  Фея ещё не успела прознать о пропаже козочки, поэтому истолковала во-прос царя совершенно не совсем правильно.
  - Мне кажется, что само моё появление уже можно приравнять к хорошей вести, - сказала волшебница немало удивлённая недопустимым для государей упущением и очевидным упадком благопристойных манер.
  - Да, тут ваш царь сильно промахнулся, - сказал оруженосец и потянулся за следующим коржиком. - У нас тоже такое случилось, когда бочар Мартин купил у проезжих по дешёвке кленовые затычки, а они оказались слишком скользкими и потом всё время выскакивали.
  - Наш царь промахнулся ещё сильнее, - сказали девушки, плохо знакомые с бочаром Мартином, - потому что мысли его были слишком далеко. Он только и сумел разобрать из слов Эмеральды, что речь идёт о хорошей вести.
  - Так вы принесли хорошую весть! - взвизгнул царь и от блаженства чуть не упал в обморок.
  Его волнение понравилось фее. Она решила, что до царя наконец-то дошёл истинный смысл происходящего, и благосклонно наклонила голову.
  - Так где же свет моих очей? - спросил государь пересохшими от волнения губами. - Дайте мне обнять её и ласково погладить ей брюшко и спинку.
   Фея оторопело уставилась на царя.
   - О чём вы говорите? - воскликнула она и задрожала.
   - Разумеется, об Альбине!
   - Понятия не имею, кто такая ваша Альбина, и вовсе не собираюсь помо-гать вам гладить ей спинку, а тем более - брюшко, - гордо сказала фея. - Я пришла сюда совсем с другой целью: я принесла вам в подарок много чудесных сказок.
   - Сказок? - переспросил недоумевающий царь. - Простите, но я никак в толк не возьму: зачем нужны ваши сказки в тот момент, когда я занят поисками моей любимой козочки?
   - При чём здесь козочки и прочий крупный рогатый скот? - рассердилась фея. - Не знаю, где бродят ваши мысли. Что же касается моих, то последнее время они связаны исключительно с литературой. Не сочтите за нескромность, но мне кажется, что в этой области я достигла определённых успехов. Поэтому я имела все основания надеяться, что и вы посчитаете мои творения интерес-ными. Согласитесь: проза жизни скучна, как речь в похвалу юбиляру, и пресна, как вода в осенней луже. И только сказка позволяет унестись нашему вообра-жению в те благословенные края, где добро при любых обстоятельствах побеж-дает зло, а влюблённые сердца соединяются навек наперекор враждебным си-лам и стихиям. И если вы позволите мне осчастливить народ вашей страны моими прекрасными сказками, от этого будет всем хорошо.
   - Всё это, наверное, очень ценно, но могла бы ты помочь мне найти про-павшую козочку? - спросил государь тусклым голосом.
   - Далась тебе, царь, эта козочка, - с превеликой досадой сказала фея. - Как ты не понимаешь, что на небе и земле есть много вещей, поважнее всех козо-чек, даже самых миленьких?
   - Для меня нет более важных вещей, - с болью в сердце простонал госу-дарь. - Альбина была светом моих очей и усладой моих старых трясущихся рук. Так можешь ли ты помочь мне отыскать её?
  - Странный ты какой-то, царь, - попыталась урезонить его фея. - Ты не стал бы сейчас задавать мне всякие глупые вопросы, если бы внимательно по-слушал мои сказки про маленьких солнечных человечков, которые на тонких золотых ниточках спускаются с неба, чтобы посадить на земле самые красивые цветы и сделать всех счастливыми.
  - Ага, - начал соображать несчастный царь. - Вместо того, чтобы зани-маться поиском козочки, ты теперь придумываешь сказки для малообразован-ных.
  - Что тут поделаешь, - закивала фея Эмеральда седой головой на тонень-кой сморщенной шее. - Искать по всему свету козочек, даже самых ласковых, я не имею ни сил, ни желания по причине моих очень преклонных лет. Порхать среди цветочков с прежней лёгкостью у меня уже не получается, да и другие мои таланты тоже сильно выцвели с годами. Так что остаются одни только сказки.
  - Но если, допустим, у тебя потерялась козочка, и ты бы очень по ней ску-чала, тогда ты сумела бы её найти? - с угасающей надеждой спросил царь.
  - Для такого дела существуют пастухи, - отрезала фея, исчерпав небогатый запас своей толерантности.
  Это было ошибкой. С царями следует говорить вежливо.
  - Вижу, бабуленька, - решительно сказал царь, - что толку от тебя никако-го. Поэтому уходи ты со своими солнечными сказками куда подальше. У нас в государстве стряслось такое несчастье, а ты явилась голову нам морочить.
  Но и с феями тоже следует быть деликатным.
  - Ах так? - рассвирепела кроткая старушка, не сумевшая вызвать хоть ка-кой-нибудь интерес к своим выдающимся литературным трудам. - Я, конечно, сейчас уйду, но взамен оставлю тебе на долгую память подарок от моей рас-строенной души. И будет у тебя тут вместо солнца вечный дождь, а имя тебе будет - Дож.
  - Вот с тех пор то льёт, то капает над нами, и оттого угасла радость нашего существования, - сказали огорчённые девушки, и обильные хрустальные сле-зинки покатились по их бледным щёчкам.
  - А козочка хоть нашлась? - поинтересовался Труффальдино, успевший проникнуться сочувствием к страданиям государя..
  - Конечно, позже нашлась. Но изменить уже ничего было нельзя.
  - Если мы с хозяином встретим вашу фею Эмеральду, мы обязательно по-просим её отменить наказание, - сказал великодушный юноша.
  Поварихи так обрадовались, что громко захлопали в ладоши.
  - Погодите минутку, - крикнул Дож принцу Тарталье. - Я слышу на кухне какой-то шум.
  Этот правитель был очень любопытен и его бесконечно интересовал самый малый пустяк, поэтому он сразу же помчался разведать, что там такое стряс-лось. Принц тоже двинулся за ним.
  - Что здесь происходит, объясните мне поскорее, - стал упрашивать царь.
  - Тарталья и Труффальдино нам помогут! - радостно затараторили девуш-ки.
  - Эка размечтались, - разочарованно сказал Дож. - Ничего у них не полу-чится.
  - Да-да, наверное, не получится, - согласился честный принц. Одежда его уже просохла, и у него оставалось только одно желание - поскорее убраться от-сюда.
  - А вот я не буду торопиться с вами соглашаться, потому что всякое на свете бывает, - дерзко сказал Дожу умный оруженосец.
  - Я не ослышался? Ты действительно со мной не согласен? - спросил бес-конечно удивлённый царь.
  - Нет, конечно.
  - Мне твоя строптивость совсем не нравится, - сказал Дож. - Нет в ней на-стоящего уважения ко мне. Пожалуй, я прикажу отрубить тебе голову.
  Этот царь высоко ценил только те мысли, которые полностью совпадали с его собственными. Те же, которые не совпадали, сразу же относил к ошибоч-ным и даже вредным.
  Вредные мысли следует решительно пресекать.
  - Не надо рубить ему голову, - взмолился Тарталья.
  - Я тоже считаю, что этого делать не стоит, - внушительно сказал Труф-фальдино, - потому что в данную минуту у меня появилась одна ценная идея. И сидит она у меня как раз в голове, которую вам захотелось отрубить. Если бы вы только знали, сколько у меня идей, то не поверили бы. Я сам не в состоянии с ними управиться, а они всё лезут и лезут из меня, как тараканы из щелей на вашей кухне. Вон сколько их у вас бегает.
  - Так в чём же идея? - стал спрашивать заинтересовавшийся царь.
  - А вы посмотрите на календарь и тогда сразу увидите, что приближается первое апреля. По такому случаю, я думаю, все озабоченные и прибитые несча-стьями люди смогут на время забыть тоску и хорошо поразвлекаться, если под вашим патронатом устроят развесёлый всенародный Праздник Дураков.
  Вот так и состоялся первый на планете праздник в честь глупых дураков. Веселье было необыкновенное, потому что плоских шуток, понятных даже по-следним тупицам, было неисчислимое множество. В тот день у Тартальи по не-известной причине разболелось колено и ему пришлось удовлетвориться ролью малоподвижного зрителя. Зато не утерпела престарелая фея Эмеральда и при-тащилась немного поплясать.
  Как раз на это Труфальдино и рассчитывал.
  На фее было её лучшее зелёное платье изумительной красоты, а пальцы ук-рашало такое количество перстней, что местные модницы от зависти чуть не лопнули. Что же касается туфелек, то они были настолько прелестны, что даже у жены бургомистра не было подобных.
  В этот день повеселевшая фея пребывала в наилучшем расположении духа. Ей хотелось смеяться, резвиться и танцевать.
  - А вы точно - дураки? - с доброй улыбкой спрашивала она у ликующего народа.
  - Конечно, матушка, - отвечали все, приветливо помахивая мокрыми шап-ками. - Таких, как мы, ещё поискать надо, да всё равно не найдёшь.
  - Но как узнать, что вы доподлинно дураки?
  - А ты спроси у нас чего-нибудь, и сразу станет всё ясно.
  - Ладно, - сказала фея, всё ещё склонная к литературе, - спрошу. Эй вы, кто из вас слыхал о Шекспире, поднимите руку.
  И сразу поднялся лес рук.
  - Конечно слыхали! Как не слыхать-то! - послышались крики со всех кон-цов.
  - А кто из вас читал Шекспира?
  Никто не шевельнулся, и глубокое молчание было ей ответом.
  - И впрямь дураки, - с удовлетворением сказала фея и снова пустилась в пляс.
  А тут подошёл к ней принарядившийся Труффальдино, обнял склонную к волшебству даму за слегка располневшую талию и повёл в такой стремитель-ный танец, что старушка от восторга чуть не задохнулась.
  - Ах, какой проказник! - сказала разгулявшаяся фея, когда сумела отды-шаться. - Вот уж угодил! Проси у меня чего хочешь. Ни в чём тебе сегодня не откажу!
  Сказала и с большой надеждой посмотрела на статного юношу.
  То был высший момент в жизни нашего оруженосца. Ведь он мог попро-сить всё: власть, славу, богатство, величайшие способности к наукам или иной бессмертный талант. Он мог пожелать любовь самых прекрасных женщин и бесконечное уважение гималайских мудрецов.
  Но это был особый день - День Дураков.
  - Просьба моя будет очень скромной, - сказал молодой атлет. - Очень уж не удобно вытанцовывать в таких серых сумерках, да ещё по лужам под дож-дём. Прошу вас, верните этим людям солнце.
  Благодарная фея не стала спорить, хотя, возможно, рассчитывала, на дру-гое. Широко размахнулась она своей волшебной палочкой, и дождевые тучи тут же разбежались в разные стороны. И в первый раз за много дней яркое солнце бросило свои ласковые лучи на истомлённую землю.
  Вот так Тарталье (если быть совершенно точным, то не ему, а Труффаль-дино) удалось совершить великий подвиг и осчастливить целую страну.
  С тех пор и в других странах каждый год радостно отмечают День Дураков в надежде, что и к ним на праздник пожалует щедрая на дары фея. Людям нра-вится божество, если оно умеет танцевать.
  Боги должны быть весёлыми!
  Когда принц и его верный слуга снова отправились в путь, проводить их пришло совсем немного народа. Благодарность в этой стране была не самым распространённым чувством. К тому же все были заняты просушкой домашней утвари.
  Когда всадники скрылись за поворотом, один провожавший припомнил:
  - У моего отца был почти такой же осёл.
  - Это верно. Я как сейчас вижу его перед собой, - откликнулся другой го-рожанин, тоже обладавший хорошей памятью.
  
  ЧЕТВЁРТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  А потом Тарталья и Труффальдино проехали мимо страны Серендипп. В то время этой прекрасной страной правил король Дерамо, большой любитель кар-точных фокусов, травли лис, и шумного застолья.
  Неизвестно, которым по счёту Дерамо был этот король. Наверняка извест-но лишь то, что все властители здесь носили только это подозрительно стран-ное имя. А поведал его миру в далёкую старину экстравагантный итальянский аристократ по имени Карло Гоцци.
  Персидский царь Кир знал всех своих воинов по имени. Дерамо знал клич-ки всех своих охотничьих собак.
  Воинов было тридцать тысяч. Собак - намного меньше. Поэтому великим историкам Дерамо был совсем не интересен.
  - Дерамо, и вправду Дерамо наш монарх, - соглашались идущие друг за другом поколения подданных, потому что спорить здесь было не о чем.
  Щедрость короля была столь велика, что все странствующие рыцари, мо-нахи и чародеи охотно приезжали и приходили в его страну, твёрдо уверенные, что здесь их и одарят, и накормят, и напоят, а ещё и ласковым словом обогре-ют.
  Волшебнику Дурандарте так понравились упоительные ощущения, испы-танные за столом добродушного монарха - особенно хороши были утка по-пекински и выдержанный херес (их подавали за обедом), - что перед отъездом в родные края он решил со своей стороны сделать хозяину хороший, памятный подарок.
  - Что подарить тебе? - спросил короля волшебник, затягивая тесёмки до-рожного плаща. - Хочешь ещё больше золота, или власти, или быстроногих ко-ней?
  - Всего этого добра у меня в избытке, - стал прикидывать властитель Се-рендиппа. - Я так сразу и не скажу, чего мне не хватает.
  - Ладно, - сказал Дурандарте, - тогда дам я тебе Удивительного Дрозда. Уверен, что ничего подобного у тебя нет.
  - А зачем мне дрозд? - воспротивился царь. - Я вовсе не орнитолог и птич-ками никогда не интересовался.
  - Но это совершенно исключительная птица. Она умеет с одного взгляда определить, что за человек перед ней - хороший или плохой. Не было случая, чтобы она ошиблась.
  - Забавно, - сказал Дерамо. - Ну ладно, тащи сюда своего знатока челове-ческих душ и глубин подсознания. Посмотрим, на что он способен.
  Принёс Дурандарте дрозда и посадил его перед царём. Птица и впрямь бы-ла необыкновенно красива. Такое оперенье вызвало бы одобрение даже самых ярких обитателей бразильских лесов.
  - Посмотри-ка, дрозд, на этого почтенного человека, - сказал царь, указы-вая на первого министра. - Что ты можешь сказать о нём?
  Дрозд посмотрел и коротко сказал:
  - Ворует.
  Министр смутился, а Дерамо неодобрительно покачал головой.
  - А что ты скажешь про нашего царя? - выкрикнул обиженный чиновник. Он был неглуп и решил сразу же заманить невежливую птицу в хитрую ловуш-ку.
  Посидел, посидел Удивительный Дрозд, потом склонил голову набок, ле-ниво зевнул и сказал:
  - Неплохой человек этот царь. Незлобив. Иногда даже душевный. Только нет у него большого интеллекта, и недостаёт ему высокого полёта воображе-ния.
  - Что он несёт? - встревожился Дерамо. - Как это - нет полёта воображе-ния? Это он про что?
  - Простите, Ваше Величество, - засуетился Волшебник, - этот дрозд сего-дня явно не в форме. С ним иногда такое случается с недосыпу: бывало, ляпнет такое, что и слушать не хочется. А когда он себя хорошо чувствует, то говорит совершенно правильные вещи.
  - Как раз сейчас, в данную минуту, я чувствую себя вполне сносно, - не без обиды заявил Удивительный Дрозд, - поэтому прошу считать мои слова обду-манными и полностью правдивыми.
  - Может, ты что-нибудь перепутал? - с надеждой спросил Дурандарте ум-ную птицу.
  - Не было такого случая, чтобы я что-нибудь перепутал, - возмущённо каркнул дрозд, пренебрегая полезной подсказкой. - Должен ли я всякий раз напоминать, что моей многознающей натуре чужды заблуждения всякого рода, а также смешение понятий или ошибочные умозаключения, разного вида недо-разумения, неправильное истолкование фактов или ложное понимание аргу-ментов?
  - Знаешь что, друг мой, - сказал царь волшебнику, - забери ты с глаз моих этого сверхмудрого, но маловежливого пернатого специалиста и быстренько исчезни вместе с ним так, чтобы я больше никогда ни одного из вас не видел.
  Огорчённый волшебник ехал по лесной дороге и корил Удивительного Дрозда:
  - Как тебе не стыдно! Наговорил такого, что нас обоих выгнали к чёртовой бабушке. Ну что, разве не мог ты сказать царю и министру пару ободряющих слов?
  - Мог, конечно, мог, но не захотел жертвовать своей репутацией, - строго ответил дрозд. - Ведь как получается: раз-другой покривишь душой, скажешь пару раз угодную начальству неправду, и тогда прощай навек и уважение к себе и добрая слава среди нормальных людей.
  - И всё же не стоит ссорится с царями, - настаивал опытный Дурандарте.
  - Но и низкопоклонствовать перед ними тоже не следует, - наставительно сказала неподкупная птица. - Сегодня мне было за тебя просто стыдно.
  - Ах ты паршивец! - вскипел волшебник. - Мало того, что поссорил меня с добрым Дерамо, так ты ещё меня и краснеть заставляешь.
  - Краска стыда сейчас тебе будет особенно к лицу, - ответил упрямый дрозд, - потому что сегодня ты был не на высоте. Очень уж старался угодить. Но когда я вижу непристойное искривление позвоночника перед начальством, мне всегда хочется вымыть руки. Конечно, в переносном смысле.
  - Ну всё, больше нет моего терпения! - закричал Дурандарте. - Вот уж не-сносное создание! Я сегодня же продам тебя первому встречному.
  - И правильно сделаешь, - поддержал его собеседник.
  Рабле утверждает, что у вспыльчивых людей сердце смещено ближе к яго-дицам. Наверное, так оно и есть. Оттого Тарталья и Труффальдино в тот же день стали новыми владельцами Удивительного Дрозда.
  - Вы - славные ребята, - сказал им дрозд. - Я вижу, вы ещё совсем не ис-порчены цивилизацией. Чем же вы занимаетесь?
  - Мы ездим по свету и ищем подвигов, - сказал принц.
  - И других развлечений тоже, - уточнил жизнерадостный слуга.
  - Мы хотим дать защиту всем обиженным и угнетённым, - продолжал принц, обращая к небу просветлённый взор.
  - И составить компанию всем, у кого есть желание радоваться жизни, - до-бавил верный оруженосец.
  - Мы ищем истину, - сказал Тарталья.
  - Да-да, и истину тоже, - уточнил Труффальдино.
  - Вы оба правы, - сказал Удивительный Дрозд.
  
  Тот, кто ищет истину, до сих пор пребывает в поиске.
  Тот, кто ищет приключений, всегда их находит.
  Тот, кто ищет, всегда находит, но не всегда то, что ищет.
  Тот, кто не ищет, всегда находит что-нибудь такое, чего не ищет.
  А ещё хочется вспомнить строку Теннисона:
  "Бороться и искать, найти и не сдаваться".
  
  На другой день ближе к вечеру встретилась нашим путешественникам шайка бандитов.
  Среди всех зверей наиболее опасны двуногие.
  Совершать нехорошие поступки, тяжко не терзаясь при этом угрызениями страдающей совести, способны только отпетые преступники. Эти были как раз такими.
  - Превосходно! - сказали бандиты, издали заприметив Тарталью и Труф-фальдино и их яркие наряды. - Сегодня, ребятки, нам, нет сомнения, сильно повезло. Посмотрим, насколько туго набиты кошельки этих неосторожных мо-лодцов.
  - Здравствуйте, люди добрые! - крикнули принц и слуга, подъехав побли-же. - Вы не подскажете нам, где здесь ближайший постоялый двор?
  - Охотно подскажем, - ответил главарь, откровенно наслаждаясь низостью своих желаний. - И подскажем, и покажем, потому что сами туда направляемся. Короче всего будет через этот лесок перейти.
  - Берегись, - тихо сказал толковый дрозд на ухо Труффальдино. - Сдаётся мне, что эти люди совсем нехорошие.
  - В каком смысле? - попробовал уточнить дотошный оруженосец.
  - Во всех смыслах. Ведь это же бандиты! Ты только посмотри вниматель-но, какие у них зверские рожи, как бегают глаза их предводителя. Уж поверь мне - у этих людей душа гиены и сердце тарантула.
  Труффальдино посмотрел и сказал:
  - Похоже на то.
  Тарталья тем временем беспечно болтал с главным бандитом о всяких пус-тяках.
  - Выходит, мы напрасно теряем время, - сказал оруженосец. - Мой госпо-дин так мечтал о подвигах и так переживал, что ничего не подворачивается, а сейчас упускает чудесную возможность переколошматить всю эту преступную банду и тем прославиться. Что тут скажешь? Благородная душа всегда стремит-ся к небу, забывая посмотреть, что творится на земле.
  - Да, твой принц, по всей видимости, изрядно простодушен, - согласилась вещая птица. - Как бы ему подсказать?
  - Коротенькой подсказкой тут не обойдёшься, - признался верный слуга. - Мой дорогой хозяин никогда не отличался быстрой сообразительностью. Тут нужны долгие и обстоятельные пояснения, к чему ситуация совсем не распола-гает. Эх, будь Тарталья хоть немного посообразительней, как размахнулся бы он тогда мечом, и разбойники разбежались бы, словно суслики от ястреба.
  - В данный момент они никуда не собираются разбегаться. Скорее наобо-рот, - сказала умная птица.
  - Так что же нам теперь делать? - забеспокоился Труффальдино.
  - Попробуем что-нибудь придумать, - сказал Удивительный Дрозд, а по-том громко крикнул:
  - Стойте! Совсем забыли!
  Удивились бандиты, услышав говорящую птицу.
  - Что забыли? - спросил Тарталья, тоже удивившись (он как раз излагал своему спутнику основные идеи Спинозы).
  - Под тем деревом, где мы отдыхали два часа назад, остался забытым ме-шок драгоценных камней, который подарил вам король Дерамо.
  - Какой мешок? - ещё больше удивился принц. - Да я ни мешка, ни короля в глаза не видел.
  - Ах, сударь, - вмешался смышлёный слуга. - Ведь говорил я вам вчера ве-чером, что не надо столько пить. Вот вы всё и позабыли. И про чудесные дра-гоценности, теперь вижу, никак не можете вспомнить.
  - Это верно, - сказали бандиты, - как напьёшься, ничего потом не припом-нишь. Кто наливал, с кем дрался, кто тебя стукнул - всё, как в тумане.
  Тарталья растерянно посмотрел на оруженосца, а потом обратился к Уди-вительному Дрозду:
  - А ты что скажешь?
  - Я думаю, что нам следует вернуться и поскорее забрать наше сокровище, - рассудительно сказала птица, - пока его не похитили нехорошие люди. Ведь не все прохожие так милы и любезны, как наши спутники.
  - Правильно, правильно, - стали говорить бандиты. - Мало ли какой народ по дорогам шатается? Глядишь, и на подлинных преступников, даже настоящих злодеев, наскочить можно. Этот край вообще ненадёжный. Как говорил один философ, колодец отравлен, если из него пьёт недостойный.
  - Хорошо, - сказал предводитель шайки, - про Спинозу я дослушаю позже, а сейчас сам схожу за мешком, чтобы зря не утомлять высокоучёных путешест-венников. И пусть дорогу мне покажет эта птица.
  - Ну уж нет, - зашумели бандиты, - мы тоже хотим за мешком пойти. Так будет лучше, намного лучше, потому что всякое бывает.
  Уж эти ребята хорошо знали друг друга.
  Тарталья только глаза таращил и ровным счётом ничего не понимал.
  - Не будем препираться, - сказал дрозд. - Всем найдётся занятие. Так что все - за мной! А там посмотрим.
  И быстро полетел обратно.
  Бандиты побежали вслед.
  - К счастью, веселье беззаконных кратковременно и радость лицемера мгновенна, - процитировал Иова многознающий Труффальдино (он никогда не упускал случая щегольнуть своей памятью). - А теперь, ваше сиятельство, да-вайте хорошенько пришпорим наших скакунов и поскорее уберёмся отсюда.
  
  - Неужели бандиты так наивны? - спросили слушатели и недоверчиво по-смотрели на Постороннего.
  - В этом нет ничего странного, - ответил тот. - Человек вообще - вещь слишком несовершенная, и ничего нет нелогичного в том, что ворами и граби-телями становятся совсем уж далёкие от восхищения персоны, главным обра-зом - неумные и неумелые люди, неспособные к созидательному труду. В большинстве своём это бездарные тупицы и никчемные нахалы. Так что нечего удивляться, когда выясняется, что все они сильно обойдены умишком.
  - Неужели среди преступников не встречаются умные люди? - подивился народ.
  - Возможно, вам в это трудно поверить, но это так. Конечно, преступники не называют себя дураками. Даже наоборот: самыми умными себя любят счи-тать. Это оттого, что без труда обманывают недальновидных людей, и насилие им тоже легко удаётся. Успех заманчив, и все нарушители законов с превели-ким удовольствием предаются своему малопочтенному ремеслу. Но по боль-шому счёту все они основательно глупы, потому что сами лишают себя на-стоящего дела и настоящего самоуважения. Их извиняет лишь то, что они при-нимают себя единственным мерилом разума. Вот в этом и состоит их главная ошибка, точнее - главная глупость.
  - Мы не можем с тобой согласиться, - сказали богатые жизненным опытом слушатели. - Нам кажется, что мы ещё глупее.
  - Очень жаль, - ответил Посторонний.
  
  ПЯТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Счастливо избежав неприятного общества корыстолюбивых бандитов, на-ши путешественники продолжили свой путь в направлении, одним только им известном, и встретили благонравного с виду старца. Он сидел на большом ва-луне, принесенном сюда ледником в те давнишние времена, о которых мы знать ничего не знаем, устало положив на простенькие гусли худые, обтянутые пер-гаментной кожей руки. Его голубые глаза так много повидали, что совершенно выцвели. И глядели они теперь не вокруг себя, а всё больше в собственную ду-шу, где сохранилось так много пережитого.
  - Здравствуй, старче, - приветствовали его молодые люди, снимая шапки.
  - И вам тоже желаю здравствовать, - откликнулся музыкант и тихо коснул-ся струн.
  - Что ты здесь делаешь? - спросил Тарталья.
  - Ищу слова и звуки. Они прилетают ко мне из прошлого, давно угасшего в умах людей, они прилетают из того времени, когда на земле жили герои.
  В те времена, о которых я так люблю вспоминать, на земле жили также и опасные чудовища: химеры, вампиры и великие змеи. Без них мир был бы ску-чен и неинтересен, потому что, если нет змеев, химер и вампиров, герои совсем не нужны. А если нет героев, тогда и в чудовищах подлинная необходимость тоже полностью исчезает.
  - Учёные называют это диалектикой, - тихо шепнул Труффальдино.
  - В то славное время, о котором я веду свою речь, всё-таки была одна беда: героев оказалось слишком много, а химер и прочей нечисти на всех не хватало. О, сколько вдохновенных юношей мечтало испытать свою судьбу в отчаянной схватке с каким-нибудь ужасным зверем! Но мало кому удавалось проявить си-лу своего духа и крепость своей руки в беспощадной битве с грозным против-ником. Ведь этого противника совсем не просто было отыскать.
  И не было в то время на свете девушки краше, чем единственная дочь ста-рого Сигурда. Она была прелестна и превосходила всех своих сверстниц рос-том. Тот, кто хоть раз увидел светлые кудри юной Эммелины, её смеющиеся синие глаза и рубенсовскую прозрачность кожи, кто хоть раз залюбовался её лёгкой походкой - когда она шла, то казалось, что её ножки не касаются земли, - тот сразу же и навеки терял свой покой.
  Но сердце красавицы, как это ни печально, оставалось нетронутым. Не по-тому, что девушка от природы была холодна - о нет, она вовсе не была холод-на! - а от того, что увлечённые ею джентльмены в своём большинстве были неотёсаны, как свежеспиленные стволы, драчливы, как козлы, после самой лёг-ко выпивки и к тому же глубоко равнодушны к классической музыке. Легко до-гадаться, что при всех своих талантах (нам неизвестно, в чём они состояли) все поклонники Эммелины совершенно не были знакомы с тонким искусством нежного ухаживания. Так что их шансы достичь успеха были ничуть не больше чем у балерины, вознамерившейся взойти на пуантах на вершину Эвереста.
  Один только молодой человек по имени Элвин сумел привлечь внимание покорительницы сердец, потому что умел писать трогательные стихи.
  В том, что влюблённый юноша, не оценив своих возможностей, бросается в пучину поэзии, нет ничего противоестественного (с нашей точки зрения). Но мир так устроен, что у большинства доморощенных поэтов стихи, по совер-шенно необъяснимой причине, выходят по форме безнадёжно корявыми, как ствол карельской берёзы, а по содержанию плоскими, как поверхность биль-ярдного стола. Элвин же был в достаточной мере одарён и быстро научился подбирать вполне созвучные рифмы. При этом он безукоризненно выдерживал размер стиха, что является совсем уж большой редкостью для самодеятельных поэтов, и даже проявлял определённую изобретательность в композиции строф. И если бы смысл его лучших творений не оставался непробиваемо тёмным, их можно было бы посчитать совсем недалёкими от совершенства.
  Одно из стихотворений Элвина очень понравилось Эммелине, хотя в нём она поняла только первую, четвёртую и частично пятую строки:
   Мокрые тучи нависли,
   Множатся тёмные мысли,
   Мечутся чёрные мухи.
   Грудь наполняют тоской.
   Синие томные очи.
   Ночи, безумные ночи.
   Тонкие шорохи глухи.
   Тени висят надо мной.
  Но при всей оригинальности строф стихи остаются стихами, а химеры - химерами. То есть, стихи и химеры не являются взаимозаменяемыми.
  - Мой милый Элвин, - говорила Эммелина, - твои поэзии, вполне возмож-но, настолько прекрасны, что английский лорд Байрон, если бы он дотянул до наших дней, почёл бы за счастье поставить под ними своё имя. Однако ты пока ещё не стал героем. Поэтому тебе следует как можно скорее отложить в сторо-ну своё талантливое перо и мужественно победить какую-нибудь извергающую смертельный яд химеру. Можешь заодно отправить на тот свет десяток крово-жадных вампиров или, на твоё усмотрение, злобно шипящих змей. И тогда все преграды союзу наших сердец рухнут, как некогда рухнула довольно высокая вавилонская башня.
  - Дорогая Эммелина, - отвечал ей молодой поэт. - Нет на свете человека, который ретивее меня рвался бы в кипящий бой. Само небо готово звонко от-кликнуться на удары копыт моего стремительно мчащегося воодушевления. Но где мне взять подходящую химеру или хотя бы полдюжины вампиров? И змеи мне тоже уже давно не попадаются.
  - Разве это моя забота - добывать тебе противников? - резонно возражала юная дева. - Ты сам должен проявить в этом деле энергию, настойчивость и смекалку. Я полностью уверена, что у тебя достанет силы и мужества, чтобы заставить дрожать любых демонов.
  Увы, не хватило бедному Элвину то ли настойчивости, то ли смекалки, то ли простейшей способности к сыску, но героя из него так и не получилось.
  Зато рыжий Эрик, притащил однажды издыхающую химеру и широким жестом швырнул её к ногам прекрасной Эммелины.
  И стала с той поры честолюбивая Эммелина хозяйкой в большом доме Эрика.
  - Надеюсь, после этого она хотя бы предложила Элвину свою дружбу, - сказал добрый Тарталья.
  - Нет, она не сделала этого, - ответил старый гусляр. - В каждой женщине присутствует одновременно жалкий раб и беззастенчивый тиран. По такой при-чине женщина совершенно неспособна к дружбе; в лучшем случае она знает лишь любовь.
  - Я много раз пытался понять, - признался принц, - насколько умны жен-щины. Но мне это никогда не удавалось.
  - Они дьявольски умны, - со всей серьёзностью сказал благочестивый ста-рец. - Поэтому они хорошо знают, чего требовать от нас, мужчин.
  - И чего же? - сразу заинтересовался Труффальдино.
  - Они хотят видеть нас мужественными, неутомимыми, насмешливыми, способными к решительным действиям и даже к насилию.
  - Теперь всё понятно: женщины любят воинов, - сказал Тарталья.
  - А я скажу так: женщина - самая опасная игрушка, - сказал Труффальди-но.
  - Вы оба попали в яблочко, - сказал мудрый старик.
  - А что же случилось потом с бедным Элвином? - спросил принц.
  - Он сел на корабль, уходивший в Америку, и о нём много лет не было ни-какого слуха.
  Там отвергнутый влюблённый занялся разведением скаковых лошадей и настолько преуспел в этом деле, что скоро стал одним из самых богатых людей в южных штатах. Много респектабельных семейств лелеяло надежду заключить его в свой фамильный круг, но молодой предприниматель держался стойко и окольцевать себя никому не позволил.
  Мечта никогда не улетает, если крылья её сломаны.
  И вот однажды в те далёкие края добрался слух, что рыжий Эрик подавился вишнёвой косточкой, да так неудачно, что сразу же, если воспользоваться язы-ком древних авторов, убрался в обитель теней.
  Тогда безутешный Элвин быстренько, не торгуясь, распродал всех своих лошадок, а вместе с ними конюшни, кузницы и шорные мастерские, затем ещё и угодья, засеянные первосортным овсом, а также горохом и клевером, и уст-ремился к родным берегам.
  - Дорогая Эммелина, - склонил он голову перед одетой в траур всё ещё привлекательной женщиной. - Позволь мне служить тебе опорой даже в том случае, если я так и не найду возможности успешно сразиться с химерой, или вампиром, или изрыгающим отраву змеем.
  - И что же ответила ему Эммелина? - спросил Тарталья.
  - Так что же ответила ему Эммелина? - спросил Труффальдино.
  - Сегодня ужасно жарко, - ответила Эммелина и стала обмахиваться вее-ром.
  
  Посторонний умолк и больше не сказал ни слова.
  Слушатели потихоньку разошлись, не задавая неделикатных вопросов.
  - Чтобы угодить женщине, нужно превратиться не меньше чем в ангела, - рассуждал про себя, но вслух, один.
  - Наверное, прав был Ницше, - пробормотал второй: - Женщину тянет к мужчине, как дробящий молот к камню.
  - При чём здесь Ницше? - спросил третий.
  - Да не при чём, - объяснил ему четвёртый.
  
  Напрасно они поспешили уйти. Потому что Посторонний хотел рассказать им ещё одну историю. Совсем другую историю.
  
  Они были ещё очень молоды, и он долго не замечал её, а когда заметил, то поразился: она была так прекрасна.
  Он стал провожать её домой. Она шла чуть впереди, он - немного сзади. И по дороге оба молчали, потому что не могли сказать то, что хотели. Она не по-зволяла провожать себя больше никому.
  А потом пришла весна и радостно расцвели каштаны. И тогда он робко по-просил подарить ему один поцелуй. Но она в тот день не решилась, потому что испугалась, что поцелуй откроет её тайну.
  "Я для неё ничего не значу", - подумал он и уехал навсегда.
  Прошло много лет. Тех старых деревьев уже не осталось. Вместо них высо-ко поднялись новые, и каждую весну на несколько коротких дней они украша-ли себя несущими аромат цветами, как в тот год, как в тот день.
  Так случилось, что всё к той же двери подошёл совсем уже немолодой че-ловек. Голова его побелела, и только глаза, в которых поблескивали искры, ос-тались прежними. Он позвонил, и ему открыла дверь она.
  - Я вернулся, - сказал он.
  - Я знала, что ты вернёшься, - сказала она, - и ждала тебя.
  
  ШЕСТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Некоторое время Тарталья и Труффальдино ехали молча. Возможно, они следовали предписанию некоего Пифагора, проживавшего в давно ушедшие времена на острове Самосе. Этот грек, щедро наделённый всеми мыслимыми талантами, в том числе и огромной мускульной силой, предписывал своим уче-никам первые четыре года учения молчать, как съеденная устрица, да и позже не злоупотреблять речью. Вполне вероятно, что молчаливость тоже является талантом. Многие люди его лишены.
  Сначала им встретился богатый экипаж с ливрейными лакеями на запятках. Из окошка кареты выглянуло сытое самодовольное лицо.
  Затем проковылял нищий.
  Одни люди повелевают судьбой, другие покоряются ей. И те, и другие час-то неприятны.
   Богатые и бедные. Какое ужасное неравенство! Разве это справедливо?
   Неравенство несправедливо - так говорят те, кто хочет понравиться бед-ным.
   Это - правда. Так отвечают те, кто недоволен своей судьбой.
   Такая правда хуже неправды. Потому что это - правда несчастных людей, которых хотят сделать орудием или жертвой преступных намерений.
  - Равенство - несправедливо, - подвёл итог своим наблюдениям оружено-сец.
  А, может быть, сказал просто так, чтобы нарушить бессодержательную пустоту молчания.
  - Ты что-то сказал? - спросил Тарталья, отвлекаясь от своих дум.
  - Я считаю, что справедливость как раз в том и состоит, что люди не рав-ны.
  - К сожалению, не все так думают, - заметил принц, - и от того возникают революции. Ловкие устроители суматохи умело втолковывают людям, лишён-ным воли, способностей и трудолюбия, что все люди во всём равны. Отсюда сразу же следует очевидный и приятный для многих вывод, что весьма посред-ственные персоны в общем целиком равны одарённым, талантливым и деятель-ным личностям. Уловка эта груба и чудовищно примитивна, но выглядит на-столько заманчиво, что невозможно не поддаться ей. Поэтому желающие при-нять участие в революции, обещающей справедливость и равенство, всегда на-ходятся. Большинству, вечно жаждущему незаслуженных благ, не хватает ума понять, что равенство несправедливо. Жалок нищий, молящий о подаянии. Но бесконечно противен нищий, громко требующий его.
  - Получается, что в революциях принимают участие те, кому не хватает достатка или природных данных. И скромности тоже.
  - Нет, не только они, - сказал Тарталья. - Есть ещё и такие, кто не умеет или не желает смирять свои чрезмерные желания власти или денег, полагая их совершенно справедливыми. Во всех случаях выходит, что несправедливость совершают во имя неправильно понятой справедливости.
  - А иначе как можно было бы оправдать несправедливость?
  - Вот мы и пришли к парадоксу.
  - Который, боюсь, никогда не удастся разрешить, даже приложив великие усилия.
  - Ах, слишком много слов и слишком мало дел! - вскричал пылкий Тарта-лья. - Боюсь, что мой меч успеет заржаветь прежде, чем я обнажу его против какого-нибудь зловредного великана, несущего людям зло и обиды.
  - Нам обоим сильно повезёт, если тот великан будет не очень большой и мало сведущий в фехтовании, - заметил осторожный слуга. - В противном слу-чае вам будет очень непросто победить его.
  - Ты глубоко не прав, Труффальдино, - возразил образованный принц. - Преимущество достанется мне - надеюсь, так и станется - не в результате осо-бых физических данных или искусного владения спортивными приёмами (здесь я, каюсь, не так уж и силён), но в силу высшего закона природы, состоящего в том, что добро с неизбежностью побеждает зло.
  - Что-то не приходилось мне раньше слышать о подобном законе, - засо-мневался оруженосец. - Если вы считаете, что он действительно был из лучших побуждений издан небесной канцелярией, то, боюсь, нерадивые клерки забыли положить его в папку "Для исполнения", и теперь этот важный документ пы-лится, невостребованный, в архиве, никому не причиняя ни большой радости, ни маленьких неудобств.
   И ещё я хотел бы узнать у вас, что вы называете добром.
   - Нет ничего сложнее, чем найти ответ на самый простой вопрос. Если бы я мог дать тебе сейчас убедительное разъяснение, я тут же посчитал бы себя вы-ше прославленных мудрецов Эллады и всех профессоров Оксфорда, Сорбонны и Саламанки в придачу.
   - Тогда оставим этот вопрос, - великодушно сказал Труффальдино, - и вернёмся к великанам, от которых, боюсь, добра не видать, в чём бы оно не вы-ражалось.
  - Так ты считаешь, что мне не следует искать встречи с враждебными че-ловечеству великанами? - забеспокоился Тарталья.
  - Давайте не будем торопиться и временно предоставим великанов самим себе, - предложил разумный слуга. - Свои же усилия обратим на деяния, кото-рые нам вполне по плечу и при том не слишком рискованны.
  - Боюсь, что в этом случае на нашу долю достанется очень немного славы.
  - Ах, сударь, если придётся выбирать между славой, оплаченной увечьями и недолговечной благодарностью потомков, с одной стороны, и милой телу безопасностью при полной безвестности, с другой стороны, я без колебаний предпочту второе. К тому же замечу, что при самом благоприятном исходе бит-вы вся слава справедливо достанется вам, а вот синяки и шишки мы будем с вами делить, если дело дойдёт до такого дележа, строго поровну.
  - Ты это имел в виду, когда вспомнил о справедливости? - спросил принц.
  В ответ Труффальдино промычал нечто неразборчивое.
  После этого они ещё некоторое время ехали молча. А потом Труффальдино сказал:
  - У меня появилась новая идея.
  - Интересно, какая? - полюбопытствовал принц, всегда с полным уважени-ем относившийся к идеям своего оруженосца. Сам же Тарталья был не слиш-ком богат собственными соображениями.
  - Мы можем перенести своё внимание с грозных великанов на каких-нибудь злонамеренных карликов. В жизни всегда есть место подвигам, даже если речь идёт о победе над карликами.
  - Мне нравится твоё предложение, - сказал Тарталья. - В нём чувствуется нетривиальный и даже гротескный поворот мыслей от банальнейшего варианта - да кто только не сражался с великанами! - к почти совершенно новому, мало кем испробованному способу борьбы со злом.
  - Наше единодушие бесконечно радует моё сердце, - сказал обрадованный оруженосец. - Так давайте же направим бег наших легконогих скакунов в те края, где в изобилии водятся недружественные человечеству карлы, тролли, гномы и прочая нечисть соответствующих размеров. Там ждут нас великая по-беда и легкокрылая слава, о которых мы успели соскучиться.
  Так они и поступили.
  Не успели они въехать в страну глубоко порочных карлов, как увидели че-ловека, занятого необычной работой. Он рыл канаву, но не вдоль дороги, как обычно, а поперёк её.
  - Очень странная работа, - заметил Труффальдино. - Если в ней и есть смысл, то мне он непонятен.
  Труженик разогнулся и посмотрел на всадников равнодушными глазами.
  - А что тут непонятного? - отозвался он. - Это я строю препятствие для гномов, чтобы не шастали к нам в деревню. Сейчас как раз поспела картошка, так они повадились по ночам её выкапывать. А ещё яйца прямо из-под кур во-руют.
  - Так чем же эта канава им помешает?
  - Перепрыгнуть не смогут, потому что ножки у них коротенькие.
  - Тогда кругом обойдут.
  - Нет, не обойдут. Гномы уже триста лет только по дорогам ходят.
  - Это почему же? - вступил в разговор Тарталья.
  - Потому что три века назад один знатный гном пошёл в обход и утонул в болоте. С той поры они не позволяют себе отклонений.
  - Вот ведь как интересно получается, - сказал оруженосец. - Какой-то бес-толковый гном, поленившийся внимательно смотреть под ноги, попал в губи-тельную трясину и, сам того не желая, стал родоначальником традиции, прино-сящей гномам 1) относительную безопасность, если посмотреть на это их гла-зами, и 2) неодолимое препятствие, если другая сторона догадается правильно воспользоваться лопатой.
  - Я вижу, Труффальдино, - улыбнулся принц, - что ты хорошо владеешь незаменимым мастерством - облекать самые простые мысли в столь длинные и даже выспренние слова, что от этого мысли становятся намного значительней самих себя.
  - Для некоторых людей такое умение служит основным и щедрым источ-ником благоденствия, - высказался и землекоп. - Вам понятно, о ком я говорю?
  - Мы подумаем над твоим вопросом, - пообещал Тарталья с улыбкой, сви-детельствующей, что тут и думать нечего, настолько всё очевидно. - А сейчас мы пожелаем тебе удачи. Сами же поедем дальше и попробуем померяться си-лами с гномами. Надеюсь, что они совсем небольшого роста и победа будет на нашей стороне.
  - В таком случае, если вы и впрямь бесконечно храбры, езжайте, не свора-чивая, по этой дороге, и она приведёт вас прямо к пещере гномов. Только там вам придётся спешиться, потому что ни осла, ни лошадь гномы в пещеру впус-тить не захотят.
  - А нас, что - впустят?
  - Конечно, - ответил землекоп и полный сочувствия распрощался.
  - Мне почему-то показалось, - сказал Труффальдино, - что этот добрый человек не надеется снова увиться с нами.
  - И мне так показалось, - согласился Тарталья, весь дрожа.
  Наверное, это была естественная дрожь нетерпения героя, рвущегося в битву.
  Вот так выходит на охоту в тропическом лесу юный ягуар, пышущий жа-ром нерастраченной энергии. Его перехлёстывающую через край силу подстё-гивает голод, и от этого она ищет немедленного применения. Прекрасный зверь вызывающе играет напряжёнными мускулами и выдаёт свои намерения бле-ском нацеленных зрачков и дерзко растопыренными усами.
  А на лице верного оруженосца можно было прочитать одно только лёгкое сомнение.
  И вот вошли они в пещеру - высокую, длинную, слабо освещённую не-сколькими факелами, укреплёнными на нижних выступах. А в вышине сводов, куда снизу свет не доставал, светились тысячи внимательных глаз.
  - Что бы это значило? - спросил Тарталья, указывая на человеческие ске-леты, развешанные на стенах в самых причудливых позах.
  - Это значит, что нам могут предложить пополнить эту необычную кол-лекцию, - прошептал Труффальдино. - Чувствую что я был глуп и неправ, ко-гда присоветовал вам гномов. Сейчас самое время повернуть нам обратно.
  Нет, не удалось им повернуть обратно. С отвратительным воем на них сверху посыпалась целая куча карликов. Справиться с этой кишащей толпой или хотя бы пересчитать её не было никакой возможности. Верный слуга по-пробовал размахнуться палкой, но пространства для взмаха уже не было. Принц тоже не успел пустить в ход свой острый меч, потому что на одной руке у него повисло восемь противников, а на другой - не меньше одиннадцати. В это вре-мя другие карлы нахально щипали хозяина и слугу за уши и за нос, дёргали за волосы и щекотали подмышками. Всё это было очень больно и неприятно. За-тем поток карлов смял бойцов и стремительно повлёк их вдоль пещеры, пока не загнал в какой-то тупичок. А потом быстро захлопнулась железная решётка. Карлики без помех проскользнули между прутьями и очень довольные своим успехом удалились, громко хихикая. А наши путешественники остались одни в полной темноте, немного растерянные.
  Сплошной ноктюрн.
  Потянулись долгие часы ожидания неизвестно чего.
  - Труффальдино, ты всё ещё уверен, что лучше иметь дело с карликами, чем с великанами? - спросил Тарталья.
  - В чём сейчас я точно уверен, - ответил слуга самым тоскливым голосом, - так это в том, что нам вовсе не следовало выезжать из дома.
  - Но дома мы не нашли бы себе честь и славу!
  - Если то, что мы сейчас имеем, вы считаете великой честью и большой славой, тогда укажите мне поскорее того, с кем бы я мог щедро поделиться ими, причём на самых выгодных для другой стороны условиях.
  - Ты прав, мой дорогой. И всё же напрасно волнуешься. Ничего особенно плохого с нами случиться не может. Потому что ни в одной книге ты не прочи-таешь о бесславном конце, который ожидал бы героя уже на двенадцатой стра-нице. Пока я держу в руках увлекательную книгу и вижу, что в ней осталось ещё много непрочитанных страниц, я сразу успокаиваюсь, потому что пони-маю: уж в этот-то раз наш герой с достоинством выпутается из самых безна-дёжных неприятностей.
  - Хочется верить, что книга нашей жизни достаточно толста, - сказал Труффальдино, - и что госпожа Судьба ещё не перелистала даже первую главу её.
  Не успел принц согласиться (или возразить), как во мраке появился огонёк. Когда он приблизился, несчастные пленники увидели совсем юную карлицу. Она осторожно несла светильник и два сухарика.
  - Кто ты, прелестное дитя? - спросил оруженосец (его нередко тянуло на цитаты).
   - Я пришла освободить вас, - сказала девица, остановившись перед решёт-кой. Сейчас все мои родственники, а здесь мы все - родственники, заснули впо-валку, потому что перепились на радостях от победы над вами.
  - Конечно, с вашей стороны это была великая победа, и досталась она вам дорогой ценой и в честной борьбе, - согласился Тарталья.
  - Ваша ирония здесь совсем ни к чему, - строго сказала карлица.
  - А что, в нашем положении возможны другие развлечения? - спросил Труффальдино.
  - Не будем играть словами, столь уместными в другой ситуации, - сказала дева, - а перейдём прямо к делу. Со мной здесь ключи, и вас, вполне возможно, ожидает жизнь и свобода.
  - С чего это вы так добры? - спросил принц. - Это так нетипично для ва-шего малодружелюбного народа.
  - Вы выйдете отсюда при одном условии: один из вас должен стать моим супругом. Иначе я вас отсюда не выпущу.
  - Ох! - сказал Тарталья.
  - Мой дорогой господин! - закричал Труффальдино, опережая неразумный отказ, готовый сорваться с уст хозяина. - Разрешите мне жениться на этой ма-ленькой очаровательной леди. Я догадываюсь, что вы и сами не прочь отдать своё нетронутое сердце этому милому существу. Но проявите неизмеримое ве-ликодушие и окажите эту любезность мне, и пусть ваша доброта станет дос-тойным вознаграждением моей многолетней верной службы. Как говорит вос-точный поэт,
   Зажглась душа моя таким пыланьем,
   Что не могу я справиться с желаньем.
  - Ах, Труффальдино, - сказал тронутый до слёз Тарталья, уразумевший, наконец, какую роль ему надлежит исполнять, - видит бог, как моё сердце раз-рывается от пламенных страстей, как сильно хочется мне самому повести эту соблазнительную малютку к венцу. Но я уступаю перед долгом дружбы и с ры-данием в голосе говорю: "Она - твоя!".
  - Прекрасно, - сказала шустрая карлица. - Я вполне удовлетворена всем услышанным.
  С этими словами она открыла замок.
  Наблюдательные учёные давно уже подметили один необъяснимый фено-мен: уж какую бы несусветную чушь не несли молодые юноши, всегда найдут-ся юные девицы с полным доверием внимающие им.
  Когда беглецы отъехали от пещеры достаточно далеко, добрая спаситель-ница повернула к Труффальдино своё сияющее личико, - а сидела она на осли-ке прямо перед оруженосцем, - и подставила ему свои нежные губки.
  - Ах, дитя, - сказал благоразумный оруженосец, - в нашей стране принято целовать невесту только в макушку.
  И он наградил добрую девушку горячим поцелуем.
  - Очень странная страна, - сказала молоденькая леди. - Но, надеюсь, ос-тальные обычаи у вас и у нас не слишком сильно различаются.
  - Конечно, вы можете быть уверенной в этом. У нас всё до смешного про-сто: всего-то на всего достаточно получить согласие родителей с обеих сторон, и можно считать, что дело в шляпе.
  - Но мои родители, - пролепетала девица, - пока ещё ни о чём не подозре-вают.
  - Не может такого быть! - встрепенулся жених. - Не дай бог, вы ещё и не-совершеннолетняя.
  - Конечно, лет мне чуточку недостаёт, - призналась юная освободительни-ца. - Но мне так хочется выйти замуж за статного молодца, вроде тебя или твоего господина. Я не хочу больше ждать.
  - О, горе мне! - сказал оруженосец, и на лице его отразилось неимоверное отчаяние.
  И враз погрустневший Тарталья подтвердил, что это действительно боль-шое и непреодолимое горе.
  - Откуда такое огорчение? - поинтересовалась карлица. - Я много чего слышала о похищениях девиц, и всегда всё кончалось весёлым свадебным пи-ром.
  - Увы, на этот раз пира не получится, - с глубоким сожалением сказал Труффальдино. - В нашей стране закон намного более суров, чем у вас.
  - Нас что - накажут? - заволновалась девушка.
  - Накажут, и ещё как! - затосковал глубоко опечаленный оруженосец. - За нарушение общепринятых правил нам обоим обязательно отрубят голову или, по желанию, утопят в бочке с вином. Хоть бы то вино не оказалось прокисшим, на большее я не смею надеяться.
  Вот почему тоска в меня впилась,
   Вот почему я слёзы лью из глаз.
  - Неужели это правда? - с затаённой надеждой на лучший исход обрати-лась карлица к Тарталье.
  - Ещё бы, - ответил тот. -
   Кто разума не следует путём,
   Наказан будет за грехи потом.
  Но я не вижу смысла надолго откладывать эту неприятную для всех процедуру. Чем скорее покончим со всем этим, тем будет лучше.
  И принц потянулся за мечом.
  - Нет, нет! - вскричала привлекательная девушка. - Мне больше не хочет-ся выходить замуж. Я слишком молода для такого испытания.
  - Сударыня, - взмолился Труффальдино, - неужели в эту трудную минуту вы готовы отказаться от меня? О, не говорите, пожалуйста, жестоких слов, ко-торые могут вдребезги разбить моё пылающее страстью сердце. Ведь я почту за большое счастье взойти на плаху вместе с вами, и последние слова, которые слетят с моих уст, это будет ваше благословенное имя. Кстати, я до сих пор его не знаю.
  - Оно, быть может, и к лучшему, - молвила рассудительная девица. - Ведь в обвинительный приговор полагается вписать имя осуждённого, а если нет имени, то нет и предмета для экзекуции. Не так ли?
  - Мы снимаем шляпы перед вашим здравомыслием, - воскликнул Тарта-лья. - Какая жалость, что ни один из нас не имеет в данную минуту возможно-сти назвать себя законным супругом столь мудрой женщины, выполнившим все предписания нашей страны. Мне кажется, что и я, и мой слуга до конца своих дней будем оплакивать нашу потерю. Ведь один из нас мог стать счастливей-шим из людей, а теперь нам остаются одни только горькие сожаления и навеки разбитые сердца. Уж, верно, никогда во всём подлунном мире вам равной не сыскать. И это огорчает!
  Такая доза комплиментов приведёт в наилучшее настроение даже самую требовательную из женщин. Так что расстались наши герои и карлица вполне довольные друг другом.
  
  - С женщинами - только так! - сказал один из слушателей, из тех, кто по-умнее.
  
  СЕДЬМАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  К сожалению, мир населён не одними мало на что способными и, не скро-ем, доверчивыми карликами. Водятся в нём кое-где и великаны, обладающие исключительной силой.
  Большинство народов относится к великанам недоброжелательно. Возмож-но, искренне завидуют их росту. Со своей стороны историки утверждают, что предубеждение против великанов связано исключительно с тем, что в прежние времена эти молодцы были замечены в похищении самых смазливых девиц. Сами девицы никаких претензий по этому поводу не высказывали, но оскорб-лённый народ всё равно желал защитить этих бедняжек всеми доступными средствами, которых в его распоряжении, к несчастью, не было.
  Вот и заехали как-то утром Тарталья и Труффальдино в страну самых на-стоящих великанов.
  Это было прелестное утро, сулившее тёплый и солнечный день. Берёзы ещё не сбросили свои листочки, лимонные, жёлтые, кое-где уже побуревшие. Чис-тое голубое небо, просвечивающее сквозь раскрашенные осенью ветви, завер-шало ласковую картину покоя. Хотелось петь оперные арии, читать стихи и мечтать о встрече с той, кого любишь.
  Такие знатные гости в этом краю не часто появлялись. Поэтому поглазеть на необычных путешественников сбежались все великаны от мала до велика. И конечно по такому случаю все принарядились. Особенно впечатляли огромные золотые пуговицы на кафтанах (и где только они их достают?) и совсем уж чу-довищные серебряные пряжки на башмаках.
  В тот день так много любопытствующего увешанного дорогими металлами населения столпилось в одном месте, что земля здесь прогнулась, по утвержде-нию учёных, на 2 м 18 см, что на 7 см превышает рекорд, достигнутый во время приезда выдающегося певца Филиона Брудастого.
  - Господин мой, - не без лукавства сказал Труффальдино, - вот вам и пред-ставилась замечательная и даже желанная возможность решительно сразиться с любым из местных жителей - а все они крепки, как на подбор, - и тем по-крыть своё пока ещё нетронутое оружие неувядающей славой.
  - Да-да, - с кислым выражением лица, ответил ему Тарталья, - в данный момент недостатка в великанах, насколько я могу заметить, не ощущается. Их гораздо больше, чем требуется для моей немеркнущей репутации. Но я боюсь, что моё предложение вступить в беспощадно губительный бой здесь могут по-считать очень невежливым.
  - Более того - признаком дурного тона, - поддержал его улыбающийся оруженосец. - А мы не можем позволить, чтобы эти приятные глазу существа посчитали нас плохого воспитанными.
  - Вот ведь досада! - вскричал приободрившийся принц, почуяв, что при таком единомыслии рассчитывать сегодня на опасное сражение не приходится. - А то сегодня мне очень уж хотелось поиграть силой и воинственно помахать мечом и копьём.
  - Придётся вам на этот раз потерпеть, - стал успокаивать его Труффальди-но. - Небеса, надеюсь, ещё не раз будут милостивы к нам и в нужный час на-шлют на нас такую толпу достойных уничтожения великанов, что вся их рать не уместится даже на футбольном поле.
  - Дорогой друг, - сказал Тарталья, - сейчас ты увидишь, сколь велики и моя выдержка, и моё умение отказаться от страстно ожидаемой битвы. Не со-мневайся, сегодня моя сила духа преодолеет безрассудные порывы и окажется на недосягаемой высоте.
  И вместо того, чтобы помчаться навстречу великанам, смущая их громким боевым кличем, как это надлежит делать при намерении устроить великую свалку, молодой герой снял шлем и не спеша поехал игривой рысью, озаряя весь мир самой обворожительной улыбкой.
  Окружили великаны своих нежданных гостей и стали рассматривать их с умилением:
  - Нет, вы только взгляните, какие они маленькие!
  - И впрямь - прелесть! Просто лапочки.
  - Ну до чего же похожи на нас! Только - малюсенькие.
  Как видим, Тарталья и Труффальдино поступили совершенно правильно, раздумав немедленно состязаться с ласковыми великанами. Потому что не бы-ло никакой уважительной причины для смертельного боя.
  - А где же такие, вроде вас, живут? - продолжали любопытствовать вели-каны. - И много там таких, как вы?
  На всякий случай приезжие стали давать довольно сбивчивые ответы. Не дай бог - надумают припереться в гости.
   - А зачем вы к нам приехали? - стали спрашивать великаны.
   Конечно, это было бы глупо - рассказывать им о жажде подвигов. Ведь эти рослые ребята вполне могли оказаться великодушными и согласиться на бой, приносящий победителю великую славу.
  Поэтому Тарталья дал им длинный и обстоятельный ответ, ценность кото-рого несколько умерялась тем, что даже десяток лучших умов Европы не понял бы его. Проще всего обмануть собеседников, излагая свои намерения непонят-ным языком. В большинстве случаев всю вину за непонимание они возложат на себя.
  Вот и у нас нет ни малейшей возможности изложить смысл этого удачного ответа, поскольку наше понимание не превышает мощь лучших умов Европы.
  - Если мы жаждем скорейших подвигов, - тихо сказал Тарталья оруженос-цу, - нам не следует надолго задерживаться в этой миролюбивой стране.
  - Понятно, - сказал Труффальдино и, повернувшись к великанам, спросил:
  - А где у вас здесь выход?
  - Вон там, где две берёзки рядышком, - показали любезные хозяева.
  Вот так без долгих объяснений наши отважные путешественники собра-лись покинуть страну, где не нашлось у них серьёзного повода совершить дей-ствительно геройское деяние.
  
  - А вот я бы не торопился расстаться с великанами, - сказал один из слу-шателей. - Я бы прежде выпросил у них на память золотую пуговицу или се-ребряную пряжку. Мне бы потом на весь век хватило.
  - Возможно, хватило бы, - согласился Посторонний. - Но вообще-то вели-каны терпеть не могут хитрых попрошаек. Что там они с ними делают, я не знаю, но пока ещё ни один из удальцов не вернулся оттуда с увесистым куском дорогостоящего металла. Но вы, любезный мой, можете попробовать. А вдруг повезёт?
  
  - А куда это вы направляетесь? - спросили великаны, когда их приятные посетители приблизились к двум берёзам.
  - У нас так много дел, что мы вынуждены торопиться, - отвечали желан-ные гости.
  - Ну уж нет, - сказали великаны. - Вам придётся остаться здесь надолго или даже навсегда, потому что нам скучно будет без таких забавных человеч-ков. Еды вам много не потребуется, так что от вас ничего, кроме развлеченья, мы не ожидаем.
  - Но ведь так поступать нехорошо! - пискнул принц.
  - Всё зависит от точки зрения, - объяснили великаны, - и ваша личная по-зиция, признаемся, нас очень мало интересует, поскольку она не совпадает с нашей.
  - И это вы говорите мне, принцу? - возмутился Тарталья.
  И обнажив свой доблестный меч, он стал пыхтеть, таращить глаза и воин-ственно помахивать оружием из стороны в сторону.
  - О, господи, - сказали великаны средних лет. - Кажется, этот молодец на-мерен сражаться с нами. Вот беда-то. Убить он, конечно, не убьёт, но сильно поцарапать может. А ну его!
  - Да чего его бояться? - сказали молодые.
  - Не стоит всё же рисковать, - ответили более старые и более опытные. - Всякое может случиться.
  И чтобы всякое не случилось, осторожные великаны отпустили своих ер-шистых гостей с миром.
  Когда страна добрых великанов скрылась за пригорком, Труффальдино широко улыбнулся и сказал:
  - Ваше благородие, стоило ли так решительно грозить оружием? Ведь вы обещали мне проявлять похвальную сдержанность.
  - Ах, дорогой мой, - ответил принц, - не в каждом орехе вкусное зёрныш-ко, и не каждое обещание удаётся выполнить. Ты уж прости меня.
  Оруженосец простил.
  
  - Приличному человеку, который всегда крепко держит своё слово, обычно редко улыбается фортуна, - согласились слушатели.
  - А как быть, если человек дал слово, а потом его взгляды изменились? - спросила одна девушка.
  Тут все и призадумались.
  - Взгляды могут меняться, но человек должен оставаться честным, - тихо сказал кто-то, но на него не обратили внимания. И напрасно, поскольку эта мысль принадлежала Гёте.
  
  ВОСЬМАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  А потом Тарталья и Труффальдино попали в Страну Учёных.
  Откуда же взялась эта страна? Ведь раньше такой не было.
  Конечно, не было. Раньше учёные мирно сидели в своих Оксфордах или Кембриджах, Сорбоннах или Саламанках и напряжённо думали о самых высо-ких материях, недоступных неподготовленному уму. Да где их только не было, этих гигантов разума! Даже в Житомире и Калифорнии встречались.
  Отличить учёного от неучёного всегда было легко по блуждающему взгля-ду и некоторой небрежности в одежде. Многие из них выглядели недокормлен-ными и всё время хотели кушать.
  В прежние времена каких-то особых неудобств от служителей науки чело-вечество не испытывало, поскольку учёные мужи и учёные дамы обычно спо-койненько трудились, благодушно занимались своими никому не понятными делишками и тихо старились. Иногда, случалось, они совершали и впрямь по-трясающие открытия и даже изобретения. Но установить истинного автора ис-ключительного результата не всегда удавалось из-за большого числа желающих получить награду. Понемногу в научное сообщество просочилось понимание непреложного закона природы, что большими учёными являются одни только большие начальники.
  Это неприятное открытие положило конец милым прежним временам. По-трясённые коварством науки застенчивые учёные искренне возмутились и, со-брав свой небогатый скарб, перебрались вместе со своими справочниками, формулами и пипетками в далёкую от цивилизации страну, где царила одна лишь любовь к чистой науке, где не было ни скупых правительств, ни бесплод-ных президиумов, ни наглых чиновников, ни научных генералов.
  
  - А чем ещё занимались в Стране Учёных, кроме науки? - спросили заин-тересовавшиеся слушатели.
  
  Когда учёным надоедало в одиночку заниматься наукой, они развлекались тем, что играли в мяч (кому позволяло здоровье) или затевали научные споры. Это были очень поучительные состязания светлых и могучих умов. Сплошная поэма экстаза. Жаль только, никто, а менее всех участники спора, не мог по-нять, о чём там идёт речь. Зато смотреть и слушать было интересно. Потому что каждый настоящий учёный, переполненный своей мудростью, напоминал пче-лу, которая собрала чересчур много нектара и после этого мучительно размыш-ляет, как этим добром лучше распорядиться.
  Оказавшись случайными гостями на диспуте, Тарталья и Труффальдино, преисполненные искреннего почтения к научной деятельности любого рода, приготовились слушать пифагорову музыку сфер.
  Музыку на этот раз исполняли два крупных философа. Первый из них, ко-ротко стриженый, был сокрушительно толст, но мягкие движения его тела, об-лачённого в мешковатое одеяние, придававшее всей фигуре исключительный демократизм и допустимую небрежность, всё же были отмечены своеобразной пластикой, которую можно сравнить разве что с грацией весело пасущихся аф-риканских слонов. Чувствовалось, что этот служитель разума способен перепа-хивать научное поле с настойчивостью носорога, добывающего сладкую репу, и одержимостью кашалота, преследующего косяк сельди. Второй крупный фило-соф был хотя и высоким, но всё же очень худым для того, чтобы справедливо называться крупным. Его двубортный отутюженный серый костюм выдавал большого ценителя субботних конских скачек и неутомимого участника вос-кресных партий в покер. Лоб украшала восхитительная седая прядь. Она свиде-тельствовала (и очень успешно), что в будние дни владелец этого атрибута зна-чительную часть своего жизненного существования посвящает недоступным уму проблемам. Такая убедительная причёска делала худого учёного внешне похожим на двух прославленных нобелевских лауреатов, чьи имена упоминать здесь не будем, чтобы не подвергать ненужному испытанию их скромность.
  - В процессе всех моих непрекращающихся трудов, - говорил носорожи-стый спорщик, - я никогда не мог понять тех наивных людей, которые, вопреки очевидным свидетельствам науки, не желают признавать первичность материи над сознанием.
  - Ума не приложу, - огрызался тощий противник, похожий на двух нобе-левских лауреатов, - какие свидетельства имеете вы в виду, поскольку не суще-ствует свидетельств, которые могли бы свидетельствовать о том, чему нет и не может быть ни свидетельств, ни иных доказательств. Мир представляет собой только то, что мы о нём думаем. И ничего больше.
  - Один факт моего существования, - упирался толстяк, - да и вашего тоже при всей вашей удручающей субтильности, дорогой коллега, является наилуч-шим доказательством материальности окружающего нас мира.
  - При всей видимой материальности вашего облика и при том, что вы пы-таетесь мыслить более чем материально, - защищался счастливый обладатель серебристой пряди, - вы не обладаете самым элементарным воображением, по-зволяющим вообразить созидающую идею (она же является сводом законов природы, и этим сказано всё) иначе, чем субстанциональное выделение вполне осязаемого мозга.
  - Не могу понять, как и зачем осязать мозг, - скривился упитанный учё-ный. - Это какое-то извращение.
  - Я выразился фигурально! - запротестовал тонкий.
  - И к тому же очень неудачно, - с большим сожалением добавил толстый и с наслаждением процитировал строки из "Шах-наме":
  
  В словах твоих незрелых толку мало.
  В них ни конца не видно, ни начала.
  - Это уже слишком! - запротестовал худой учёный. - Ваши оскорбитель-ные намёки свидетельствуют лишь о вашей ограниченности.
  - А что в этом плохого? Всё должно иметь свои границы, - прикинулся простачком увалень. - Поэтому и вино держат в бутылках, чтобы не залить ска-терть.
  - А я так надеялся, что вы найдёте в себе мужество склониться перед силой моих аргументов, - разочарованно сказал тонкий.
  - Да нет, чушь всё это, - доброжелательно разъяснил ему толстый собрат.
  - Любезный мой коллега, боюсь, что вы ко мне несправедливы.
  - А почему я должен быть справедливым именно к вам? Нашему брату не-допустимее всего быть несправедливым к истине. А ваш доклад имеет к ней та-кое же отношение, как чукотские девушки к брачным планам короля Свазилен-да. К тому же я не замечаю ничего плохого в том, что считаю науку второго сорта всего лишь наукой второго сорта.
  
  - Перепалка этих молодцов, - сказал оруженосец, - напоминает мне одну историю, которая приключилась в деревне, где и по сей день проживают все мои родственники, дай бог им всем хорошего здоровья. А вышло так, что бака-лейщик Примо - а он и впрямь был первым во всей округе - поспорил со своим старым другом, припадающим на одну ногу прислужником кюре. Звали этого друга Антонио в честь отца и деда, которые тоже были в своё время прислуж-никами при церкви, потому что ничего другого толком делать не умели.
  - Так о чём же спорили твои добрые односельчане? - спросил Тарталья.
  - Они спорили, и при том отчаянно, чей петух голосистей.
  - А разве это имеет значение? - удивился принц.
  - Для вас, конечно, не имеет. Но в нашем селе все считают, что у голоси-стого петуха куры лучше несутся.
  - Нашли о чём спорить. Пустяки всё это.
  - О нет, - сказал оруженосец, - не следует так говорить. Ведь каждый че-ловек ищет признания своих достоинств. Если вы столичный житель, тогда со-всем легко выделиться - знатностью, доходами, красавицей-женой или выезд-ным экипажем. А в деревне всё намного сложней. Слишком уж все друг на дру-га похожи. Так что выдающийся петух очень хорошо подойдёт.
  - Ну, ладно. Так чей же петух оказался крикливей?
  - В том то и беда, что разобраться не смогли. Тут полдеревни приняло уча-стие, каждый имел что сказать, от того единодушно решить этот важный во-прос не сумели. Даже пробовали заставить этих птиц голос подать перед всем народом, но те ни звука не захотели из себя выдавить. То ли испугались, то чем-то недовольны были. Уж как Примо уговаривал своего петушка, и ласкал его и перья из хвоста грозил повыдёргивать, но тот только головой крутил в разные стороны без всякого сочувствия бакалейщику. А петух Антонио по-смотрел на своего хозяина с таким отвращением, что всем сразу стало понятно, что и прислужнику сегодня с ним не повезёт.
  Из-за того что прямой опыт не получился, владельцы несговорчивых пти-чек вынуждены были вернуться к словесным увещеваниям и поискам других средств. И так они распалились в споре, что добрый Примо, потеряв иссякшее терпение, широко размахнулся и крепко двинул Антонио в ухо. Тот, конечно, попытался ответить.
  
  - Кажется мы что-то пропустили, - сказал принц, снова прислушиваясь к учёному спору
  - Друг мой, вы, видно, позабыли, что даже великая учёность без доброде-тели подобна жемчужине в навозной куче, - говорил тот, что с седой прядью.
  - Совершенно верно, но я должен отметить, что у вас, мой дорогой коллега, добродетелей не больше, чем грибов на дне моря, - отвечал толстяк.
  - А у вас, сударь, нелепый вид, как у шотландского волынщика.
  И в подтверждение своих слов худой учёный пребольно ударил тяжёлым фолиантом по голове своего уважаемого диспутанта.
  Как видим, метод раздражённого бакалейщика можно считать универсаль-ным способом убедительной аргументации.
  Вот так научная дискуссия самым естественным образом перешла в лёгкую потасовку, в которой помимо главных лиц приняли посильное участие все же-лающие. Впрочем, до серьёзных увечий дело дойти не успело.
  - Больше никогда не буду встревать в научный спор, - пообещал Труф-фальдино, стирая кровь с разбитой губы.
  - Ты не прав, - объяснил ему Тарталья. - Наука не так плоха, как тебе ка-жется. Просто у неё свои законы. Разве ты не знаешь, чем отличаются учёные от ослов?
  - Наверное, не знаю.
  - Так вот, чем осёл сильнее, тем упрямей, а учёные - наоборот: самые сла-бые упрямятся больше всех. Им кажется, что так будет лучше видна их творче-ская индивидуальность.
   - Если это действительно так, то впредь я буду держаться подальше от на-учной деятельности и бурных сцен, с нею связанных, - объявил Труффальдино. - Теперь и я стал хорошо понимать, что философские сомнения должны быть глубоко чуждыми душе нормального человека. Отныне только сознание уве-ренности будет приносить мне удовольствие. Получается, что из всех наук можно верить одной только математике.
  - Ты не прав. На свете есть много прекрасных наук, которые прекрасно без неё обходятся, ќ- стал подзадоривать его принц.
  - Наука без математики, это море без воды, - убеждённо сказал слуга. - И ещё я понять не могу, кой прок в занятиях наукой, если она действительно не-объятна?
  - Кто знает всё, не знает ничего! - с усмешкой поддакнул Тарталья.
  Но эти прекрасные слова принадлежали вовсе не ему.
  Кто первый их сказал?
  Отдохнув от переполнявших их впечатлений, принц и слуга отправились на конференцию "Боги и бесконечность". Им было интересно разобраться и в том и в другом.
  На сцену поднялся докладчик в хорошо пошитом костюме и сразу же объя-вил исходный тезис: Бог - один. После этих слов последовала долгая пауза, за время которой слушатели должны были проникнуться пониманием глубины и новизны предложенной им мысли.
  - Его позиция кажется мне заслуживающей внимания, - сказал Тарталья. - Из всех возможных гипотез данная представляется мне наиболее краткой, сле-довательно, корректной.
  - Не всякую гипотезу удаётся превратить в теорию, - возразил Труффаль-дино, - но, быть может, этот красавец и сумел. Но вообще-то я считаю, что все ухищрения совершенно бесполезны за исключением тех редчайших случаев, когда умозрительные выводы, совершенно неожиданно, подтверждаются чело-веческой практикой.
  - Моё мнение о теории намного выше твоего, - сказал более образованный принц. - Поэтому я с интересом ознакомлюсь с идеями этого джентльмена.
  
  - У нас в деревне, - сказал оруженосец, - тоже был один человек с идеями. Звали его Мартин, а зарабатывал он себе на жизнь тем, что делал бочки, кото-рые всем нужны, особенно по осени. И вот пришла этому бочару на ум занят-ная мысль заменить кленовые затычки бочек берёзовыми.
  - А какая разница? - подивился принц.
  - Я в точности не знаю, но думаю, что она ничуть не меньше, чем различие философских систем, с которыми мы сегодня знакомимся.
  
  - Если бы богов было много, стал горячо уверять щеголеватый докладчик, то истин тоже было бы много, поскольку с точки зрения его науки один только бог является носителем истины и даже самой истиной. Но разных истин не бы-вает, потому что истина по определению, которое пока ещё не сумели оконча-тельно сформулировать, единственна, если оставаться в пределах рациональной логики.
  Труффальдино попробовал вспомнить, что такое рациональная логика, но сумел оживить в памяти только рациональные числа.
  Учёный вытер обильный пот, оросивший его благородное чело, посмотрел на немногочисленную рать терпеливых слушателей орлиным взором и продол-жил.
   Из сказанного выше следует, что бог, даже воплощённый одновременно во многих телах, - чтобы не было лишних споров, мы можем согласиться и на та-кой маловероятный вариант - всегда остаётся в экзистенциональном смысле один. Так что политеизм, там, где он существует, является или непроститель-ным заблуждением или простым обманом чувств. На деле же всё обязано сво-диться к одной истине, а с ней и к одному-единственному богу. Если редукция разнообразных богов к одному богу окажется невозможной в силу возникших при такой операции неустранимых противоречий, тогда останется признать, что все боги (за исключением, быть может, одного) богами de facto не являются, и поиски (или работы по созданию) истинного и единственного бога должны быть продолжены.
  - В этом что-то есть, - не совсем уверенно сказали наиболее образованные слушатели доклада, с трудом улавливая суть услышанного. Те же, кто вообще ничего не понял (и у них были к тому все основания), сказали, что доклад был необыкновенно интересным.
  - И вправду, что-то есть, - согласился Труффальдино. - Знать бы, что.
   Второй докладчик одет был намного проще, но тоже выглядел вполне ком-петентным специалистом. Этот придерживался совершенно иной точки зрения. Природа, напомнил он, активно помогая своей сбивчивой речи взмахами рук, по своей структуре является многоуровневой. И нашему современному взору открыта только узкая часть (от элементарных частиц, до вселенных) в действи-тельности неограниченного спектра. Не существует малейших указаний на за-прет существования как более малых, так и более крупных структур.
   - Нет, не существует, - подтвердили присутствующие.
   В этом месте докладчик приостановил речь и занялся поисками своего но-сового платка. Конечно, таким делом стоит заниматься до выхода на сцену, по-тому что не всем интересно смотреть на растерянность лектора и гадать, в ка-ком же кармане он найдёт столь необходимый предмет. Пессимисты стали даже робко строить предположения, что платок остался забытым дома. Оптимисты советовали заглянуть ещё и в жилетный карманчик.
   Всё же платок отыскался и был немедленно приведён в действие, сопрово-ждающееся звуками, которые издаёт пароходный буксир, возвращаясь в оку-танную туманом бухту.
  Вот и боги, продолжил свои разъяснения автор доклада, непосредственно управляющие человечеством, являются, скорее всего, всего лишь орудием высших сил, служителями богов следующего, более высокого уровня. Эти же боги богов, в свою очередь, подчинены богам, относящимся к ещё более высо-кой ступени иерархии. И, как мы уже отметили, не видно оснований заранее ограничивать число этих ступеней. Логичней всего признать их количество бесконечным. В итоге мы с необходимостью приходим к осознанному понятию бесконечного многообразия богов. При этом отсутствие последней ступеньки вполне согласуется с весьма разумным предположением, что и первой, началь-ной ступени тоже не существует. Отсюда получается, что люди, поклоняющие-ся богам, со своей стороны являются богами для тех, кто ниже их. Но в этом случае не вызывающее возражений совершенно очевидное несовершенство че-ловека заставляет подумать о богах такое, о чём даже подумать страшно.
  - Да, о таком не хочется думать, - признались присутствующие. - Ох, не хочется! Ведь не зря мудрецы утверждают, что человек  вещь слишком несо-вершенная и непостижимая. Надеемся, хоть в этом в этом они не ошибаются.
  Третий выступающий был не столь эмоционален и публику не эпатировал. Он тихим, скучным голосом, словно объяснял устройство ветряной мельницы, преподносил свои соображения, и соответствующие им выводы, о том, что бо-жественная сущность является континуальной и всепроникающей, во многом подобной физическому эфиру или, если выразиться точнее, флюктуирующему физическому вакууму. Такой вариант, нудно докладывал лишённый малейших следов темперамента философ, представляется наиболее правдоподобным, уже потому, что других нет. В этом случае взаимодействие реального мира с вирту-альными мирами приводит к неизбежному сдвигу основных понятий в сторону непознаваемого, и эта перенормировка смысловых отношений проявляется как религиозный фактор, присутствующий во всей человеческой истории. Все дру-гие способы однозначно связать бога с религией являются неадекватными, внутренне противоречивыми и ведущими к очевидной несовместимости ри-туалов и догм.
  - Противоречия недопустимы, - с умным видом засвидетельствовали слу-шатели доклада, хотя и на этот раз ничего не уразумели. А Тарталья подумал, что тут многовато тумана, в котором, как ни старайся, ничего не разглядишь.
  - Всё это - профессорская муть, - вынес свой краткий приговор Труффаль-дино.
  Последний и наиболее интересный из докладчиков сумел убедить всех присутствующих, что, принимая в качестве первичной, и вроде бы совершенно естественной, аксиомы Вездесущность бога, приходится признать также и его Всегдасущность. В противном случае будет нарушен релятивистский принцип симметрии пространства-времени, или основной постулат теории относитель-ности, чьи выводы были надёжно подтверждены точными измерениями перигея Меркурия. Это обстоятельство до сих пор ускользало от мудрого взора настой-чивых естествоиспытателей.
   - Ничего не могу привести в пользу своей точки зрения, кроме её неоспо-римой достоверности, - честно признался выступающий, - но нельзя не озабо-титься тем, что Вездесущность не согласуется с почти доказанной ограничен-ностью нашей Вселенной. А Всегдасущность делает невозможной возникнове-ние новых религий, вводящих в обиход новых богов. Столь же теоретически нереальной оказывается и гибель богов, хотя это противоречит очевидному ис-чезновению на практике культов Ваала, Озириса, Зевса, Одина и ещё целого сонма других главенствующих фигур.
  - Кому нужна эта теория относительности? - подумал Труффальдино.
  
  - Истина столь величественна, что все сильно удивятся, если у богов когда-нибудь достанет смелости высказать её, - выкрикнул кто-то из толпы. Никто не сумел догадаться, что он имел в виду, поэтому все, в том числе и Посторонний, посмотрели в его сторону с непониманием, сдобренным большой порцией ува-жения.
  
  ДЕВЯТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Так уж в тот день случилось, что наши путники к вечеру совершенно за-блудились. А началось всё с того, что дорога, такая надёжная и прямая, вдруг разделилась на две, расходящиеся под большим углом.
  - Поедем по правой, - сказал Труффальдино, руководствуясь одним ему известным собственным здравым смыслом.
  - Нет, поедем по левой, - сказал Тарталья, посчитавший, что слуга мог бы и подождать, пока хозяин не выскажется. А, может, он всё ещё был под впечат-лением содержательного научного состязания, где хороший тон велит участни-кам в любой ситуации как можно дольше придерживаться полностью противо-положных взглядов.
  - Но мне кажется... - попробовал объяснить оруженосец.
  - И мне тоже кажется, - снисходительно бросил высокородный принц, - что нам надлежит выбрать левую дорогу.
  Поехали влево. Оттого и заблудились.
  Отсюда следует, что начальство не всегда бывает правым, хотя в это почти невозможно поверить.
  Когда всё стало совершено ясно, Тарталья примирительно сказал:
  - Всё-таки ты был не прав, Труффальдино.
  - Как это - не прав? - встрепенулся обиженный слуга.
  - Ты не приложил достаточно энергии, чтобы переубедить меня, когда мы выбирали дорогу. Нет, никогда из тебя не выйдет большого учёного, поскольку ты не готов до конца бороться за истину и не способен к настоящему напору.
  Труффальдино повесил нос и пробурчал, что не замечал раньше за своим господином большой приверженности женской логике.
  - При чём здесь женская логика? - на этот раз взвился принц.
  - Вот и я говорю, что хорошо бы, чтобы - не при чём, - увернулся Труф-фальдино.
  Тарталья с подозрением посмотрел на него и не нашёл, что сказать.
  А тем временем совсем стемнело. И чтобы ещё сильнее убедить путников в неправильности их пути, где-то наверху невидимые в чёрных кронах насупив-шихся деревьев противно закаркали вороны.
  - Теперь для полного счастья нам не хватает только хорошего холодного дождика, - проговорил усталый Труффальдино.
  Нет сомнения, что последние слова его быстро достигли небес. Но там, по всей вероятности, не сумели оценить в полной мере всю иронию пожелания, поскольку небо тут же с готовностью распахнулось и стало поливать землю с усердием пожарника, сражающегося с буйным огнём.
  - Эй, вы, там наверху! - вскричал оруженосец. - Я беру свои глупые слова обратно.
  Но ветер и дождь производили столько шума, что на этот раз в небесной канцелярии промокшего беднягу не услышали. И щедрый ливень продолжался.
  Когда положение становится настолько плохим, что дальше просто некуда, события, как правило, начинают развиваться в лучшую сторону. Так, если бы вы вдруг стали мёрзнуть прямо на Северном полюсе, ваше движение в любую сторону было бы движением к югу. А там, всем известно, теплее.
  Тем, кто недостаточно силён в географии и не в состоянии осмыслить при-веденную выше простую, но, безусловно, правильную мысль, скажем прямо: где-то вдалеке блеснул спасительный огонёк.
  Если в тёмном лесу или пустынном поле, да ещё и в плохую погоду, такой огонёк не блеснёт, это служит верным знаком рассказчику, что ему следует без промедления закрыть рот и побыстрее покинуть аудиторию, обманутую в своих лучших ожиданиях.
  Огонёк блеснул, и сердца промокших до костей мозга путешественников забились в радостной надежде.
  Надежда никогда не обманывает, за исключением тех случаев, когда это напрасная надежда. И уже через час поздние гости отчаянно колотили в тяжё-лые железные ворота.
  Когда усталые путники начинают громко стучать в надёжно запертые во-рота, возможны два варианта. Так утверждает философ Сульпиций. Первый ва-риант, и он является вполне ожидаемым, заключается в том, что ворота так и не откроются. Ведь для того их и запирали, чтобы все, кому вздумается, не про-никли туда, где их не ждут. Вдохновлённый отсутствием возражений Сульпи-ций попробовал рассмотреть и второй вариант, предусматривающий, что на-стойчивый стук был услышан и двери открылись. Но тут сразу обнаружилось такое количество различных возможностей, что бедный философ полностью утерял способность правильно соображать. Поэтому эти соображения нам уже неинтересны.
  Наконец препятствие распахнулось и знатные путешественники въехали в замок. Учуяв тёплую конюшню, Росинант и Серый (да будет нам позволено на-звать их так) выразили свои чувства радостным ржанием и истошным рёвом. Эти звуки были приняты служителями с пониманием, но всё же без большого одобрения.
  - Куда это мы попали? - спросил Тарталья, с трудом разжимая посиневшие губы.
  - Вы находитесь в родовом замке мальтийского рыцаря благородного Гер-берта фон Тюрмера, - почтительно ответил прислужник и поднёс свечу к ви-севшему над дверью гербу.
  Герб изображал руку, сжимающую сломанный меч. На остатке клинка си-дела премиленькая голубка с оливковой ветвью в клювике. А понизу шла над-пись: "Помогаю всем, потому что и мне помогали".
  - На этот раз мы попали в точности, куда следует, - сказал оруженосец, - потому что нет никого на свете, кто бы сейчас нуждался в помощи сильнее, чем я со своим господином.
  Если бы в эту ночь кто-нибудь надумал устроить состязание любителей хо-рошо покушать, то первые места наверняка достались бы Тарталье и Труф-фальдино. Слуги просто сбились с ног, подавая голодным чужестранцам при-перченную оленину, приятно пахнущие паштеты и ласкающее взор филе кам-балы, не считая бесчисленных салатов (в том числе креветочных и крабовых). Запивалась вся эта роскошь непревзойдёнными "Мерло" и "Шардонне". Креп-ких напитков не подавали, поскольку наперёд не знали, насколько буен нрав приезжих.
  Сам хозяин замка в ту ночь к столу не вышел. Он только передал через ма-жордома свои извинения, сообщив, что никак не может оторваться от "Левиа-фана" Томаса Гоббса.
  Извинения были с готовностью приняты.
  - Мне кажется, что сегодня я в состоянии съесть целого Левиафана, - по-шутил развеселившийся принц.
  - ќСлава богу, что не самого Гоббса, - поддержал его остроту лучший из оруженосцев.
  А потом нагрузившиеся страдальцы утонули в белоснежных постелях, на-столько утомлённые всем пережитым, что даже забыли перед сном почистить зубы.
  На другой день их принял добросердечный хозяин.
  - Доброе утро, - приветствовал он молодых людей.
  Это была высшая форма учтивости, поскольку солнце успело перевалить за полдень. А, может, славный Тюрмер просто развлекался, потому что глаза его уж очень озорно поблескивали.
  - Я не считаю себя излишне любопытным, - сказал владелец замка и ухо-женной седой бороды, - тем не менее, я просто сгораю от желания узнать: что могло заставить двух современных молодых людей, заехать в ночь и непогоду в наши удалённые от цивилизации края?
  - В ваш дом нас привела случайность, - ответил принц. - Теперь я вижу, что это была счастливая случайность.
  - Мы уже забыли, когда в последний раз так вкусно ужинали, - добавил оруженосец, правильно полагая, что этим правдивым признанием он устанав-ливает истинный масштаб счастливой случайности.
  - Я имел в виду совсем иное, - смутился принц.
  - Охотно вам верю, - сказал фон Тюрмер. - Но искренние слова вашего слуги тоже доставляют мне немалое удовольствие.
   - А почему вы всем помогаете? - спросил напрямик Труффальдино. - Странно мне всё это.
  - Нет, не странно. Когда я был ещё мальчиком, меня забрали на войну. По-тому что взрослых мужчин почти не осталось. Нас победили, и я обречён был смерти. Один из победителей пожалел меня и подарил мне жизнь. И тогда я по-обещал себе, что, когда вырасту, буду всем помогать.
  - Получается, что добро можно делать, не переступая порог своего дома, - сказал Труффальдино. - А мы с той же целью мотаемся по свету.
   - Я вижу, у вас прекрасная библиотека, - сказал принц, рассматривая бес-численные книжные полки, вторгшиеся за неимением достаточного места даже в столовую. - Всё больше классики. И все под рукой.
  - Естественно, - улыбнулся фон Тюрмер. - Классики нужны для того, что-бы ими пользовались. А люди всего лишь восторгаются ими. Этого недоста-точно.
  - Всё намного хуже, - сказал Труффальдино. - Я заметил, что в наше время классиков читают всё меньше и меньше. Боюсь, что время классиков прошло.
   - Вспомнил, вспомнил! - вскричал Тарталья. - Тит Ливий! Уж верно я най-ду его у вас.
   - Разумеется, - самодовольно улыбаясь ответил хозяин замка. - Вот его книги: с первой по десятую и с двадцать первой по сорок пятую. И все в отлич-ных переплётах.
   - А остальные?
  Не успел фон Тюрмер ответить, как за окном послышался шум и хриплый звук рога.
   - Прошу меня извинить, - сказал фон Тюрмер и стремительно выскочил из-за стола. Вернулся он нескоро, явно удручённый. Шум и выкрики за окном только усилились.
   - Что-то случилось? - осторожно спросил Тарталья.
   И тогда хозяин замка поведал, что несносный рыцарь Дребадан снова явил-ся предъявлять свои права на поместье Тюрмеров, поскольку приходится им дальним родственником.
  - Что ж это за права? - поинтересовался Труффальдино.
  - Всё началось с того, что много лет назад двоюродная тётка моей праба-бушки неосмотрительно вышла замуж за обедневшего дворянина из рода Дре-баданов. А ведь она могла сделать прекрасную партию. Целая толпа заслужи-вающих уважения аристократов искала её руки. Подозреваю, многих из них больше привлекало её необъятное приданое, чем молодость и красота. Но были среди них и вполне приличные люди с душой поэта. Но тётушка плохо разби-ралась в поэзии. Поэтому её прельстил молодец, обладавший не столько на-стоящими достоинствами, сколько широкими плечами, лихо закрученными усами и исключительной напористостью.
  - Усы - это совсем неплохо, - заметил Труффальдино.
  - Увы, впоследствии выяснилось, что он их подкрашивал. Это грустное от-крытие так сильно сразило мою незабвенную родственницу, что она занемогла и здоровье её уже не восстановилось.
  Эта пара, неизвестно зачем соединённая волей небес, чьи планы нам нико-гда не разгадать, быстро спустила все денежки, а затем и фамильные запасы. Их потомки, кроме неисчислимых долгов и на редкость скверного характера, унас-ледовали ещё и яростную страсть, а с ней и хорошо развитую способность с не-укротимой энергией бороться за не принадлежащие им титулы и богатства. На беду, мой дедушка соблазнился невысокой ценой и во время принудительной продажи земель обанкротившейся тётушки прикупил немало угодий.
   - Чего же от вас требует сегодня ваш милый кузен?
   - Он нахально предлагает решить наш спор за эти земли битвой один на один, отлично сознавая, что в мои годы принять вызов нет возможности, - гру-стно закончил свой рассказ добрый Герберт и так расстроился, что опрокинул себе на колени чашку кофе.
   - Разрешите мне выступить от вашего имени! - вскричал Тарталья, реши-тельно срывая с шеи салфетку.
   - Мне неудобно подвергать вас такой опасности, - ответил старый рыцарь, незаметно смахивая благодарную слезу
   - Мне тоже неудобно видеть моего господина в опасности, - вмешался Труффальдино, мужественно отодвигаясь от необыкновенно вкусного абрико-сового желе, - но у меня сейчас появилась одна хорошая идея, а этих идей у меня всегда намного больше, чем дырочек в швейцарском сыре, которым вы нас так щедро угощаете.
   - Это правда, - подтвердил принц. - Не знаю, как насчёт другого, но разно-го рода идеями мой любимый оруженосец набит доверху, как высыхающее бо-лото головастиками.
   Молодые люди спешно вооружились и выехали из замка на встречу с гроз-ным Дребаданом.
   Вот здесь и уместно сказать несколько слов о Тарталье, которого мы до сих пор так и не описали. Сразу признаемся: Гомер не обратил бы на него никакого внимания. Наш герой не обладал могучим телосложением Аякса сына Теламо-на. Не было у него и величественного вида, позволявшего сразу отличить Ага-мемнона среди всех ахейских вождей. Резкостью и точностью движений наш принц потягаться не сумел бы ни с Ахиллом, ни с Гектором. Предусмотритель-ностью Уллиса он также не был наделён. Суждено ли было ему победить?
  Рыцарь Дребадан уверенно сидел на огромном коне рыжей масти, нетерпе-ливо роющем землю мощным копытом. По всей тяжёлой фигуре всадника сра-зу было видно, что он не столько ловок, сколько силён примитивной, звериной силой. В грубом лице его высокий полёт мысли не угадывался, и это обещало некоторые шансы.
   - Я принимаю ваш наглый вызов благороднейшему Герберту фон Тюрме-ру, которому не гоже обнажать своё оружие против столь недостойного сопер-ника, - гордо сказал Тарталья, глядя снизу вверх на Дребадана.
   - Да кто ты такой? - удивился мощный рыцарь.
  - Кто я такой, вы скоро узнаете. А сейчас я хочу заявить вам, что согласно Аристотелю дистрибутивное право устанавливает размер благ, приличествую-щее отдельному лицу, а коммутативное право устанавливает, что обмен ценно-стями должен происходить эквивалентно. Ваши недостойные претензии, су-дарь, нарушают оба права.
  - Мальчишка, - презрительно бросил свои слова пришлец, - что ты там го-родишь? Тебя следовало бы выпороть, но я с детьми не дерусь.
   - Мой дорогой, господин, - подал свой голос Труффальдино, - напомните этому замечательному воину, что по законам рыцарской дуэли вам принадле-жит выбор оружия. Лично я рекомендую вам воспользоваться булавой, которой вы так ловко сразили исполина Проктора.
   Услышав такие слова, произнесенные с неподражаемой интонацией, Дре-бадан немного изменился в лице.
   - Впрочем, - продолжал оруженосец, - можно пустить в ход и длинную се-киру. Вы так умело смахнули ею голову с плеч этого задиристого силача Гэмб-ла.
   Дребадан едва заметно побледнел.
   - Но стоит ли вам тратить свою энергию, если можно просто стреляться на арбалетах с пятидесяти шагов, - затараторил верный слуга. - Вы ведь сможете легко поразить этого самодовольного молодца в любой глаз, даже не повредив ему веки, как это третьего дня случилось с Камбизом. Мне кажется, нас ожида-ет восхитительное зрелище, когда этот молодчик с гримасой отчаяния и боли сложит к ногам победителя своё оружие, если только раньше не испустит свой последний дух.
   Рыцарь Дребадан рывком повернул коня и быстро помчался прочь.
   - Нельзя его отпускать неповреждённым! - закричали молодые люди и ве-село бросились в погоню.
   Увы, их скакуны не обладали достаточной прытью.
  Солнце повернуло на закат. Пугливый соперник, так и не получив заслу-женного наказания, давно скрылся в чаще леса.
   Труффальдино сказал:
  - Теперь я понимаю, почему вечером хозяин не составил нам компанию.
  - Почему же? - спросил Тарталья.
  - Он безмерно деликатен и оттого побоялся, что его присутствие стеснит нас и помешает нашему аппетиту проявить себя во всём блеске. Кстати, мой аппетит снова стремительно возвращается.
  - Вот как? - сказал принц. - И я чувствую, что нам следует поскорее вер-нуться и приналечь на обед и на ужин, которые сегодня мы безусловно заслу-жили. Тем более, что мы не закончили наш разговор о римской истории.
  - Я тоже охотно пожму фон Тюрмеру его благотворительную руку ещё много раз. Мне особенно понравилась его идея творить добро, не выходя за пределы собственного дома. Когда-нибудь и я последую его примеру и не буду надолго отлучаться.
  Всадники повернули коней (да будет мне дозволено обозначить здесь ко-нём заодно и Серого) и поскакали обратно. Дорога всё дальше углублялась в лес, потом пошла полем, затем снова нырнула в густую растительность, но за-мок почему-то не появился.
  - Ты что-нибудь понимаешь? - спросил Тарталья.
  - Ровным счётом - ничего, - ответил слуга. - По моим расчётам мы давно уже должны были быть на месте.
  Они проехали ещё несколько миль, потом свернули в одну сторону, затем в другую, но замок так и не встретился. Наконец им попался старый пастух, при-глядывающий за одинокой пятнистой коровой.
  - Давайте спросим у этого старого пня, - предложил Труффальдино.
  - Здорово, дед! - крикнул Тарталья. - Не подскажешь ли нам, где тут замок высокородного Герберта фон Тюрмера?
  - Замок? Высокородного? - переспросил старик, приставляя к уху ладонь. - Да у нас тут никакого замка не водится. Лес тут у нас. И народ всё простой.
  - А ты, старче, не путаешь чего-либо случайно.
  - Это я-то путаю? - осерчал пастух. - Да я, наверное, лучше вас сообра-жаю. Ищете замок там, где на моей памяти его никогда не было, как не бывает волос на пятках.
  Молодые путешественники с недоумением посмотрели друг на друга.
  - Ты что-нибудь понимаешь? -спросил слугу Тарталья.
  - Конечно, понимаю, - ответил Труффальдино. - Понимаю, что нет в этих краях ни замка, ни Тюрмера. Не понимаю только одного: куда они подевались и кто угощал нас прошлой ночью?
   Так всё и осталось для них тайной.
  
  - Послушай, Посторонний, - сказал один из слушателей, - а сам-то ты мо-жешь растолковать нам, в чём дело?
  - А как же я вам объясню, если сам ничего не понимаю?
  - А я догадываюсь, - сказал другой слушатель. - Обычная паранормальная ситуация. В том лесу по неизвестной причине произошёл накануне сбой во времени, и молодые люди, сами того не подозревая, просто-напросто попали в прошлое. Лет на триста или четыреста. Но могло так случиться, что не они в прошлое, а сам Тюрмер невзначай попал в будущее. Чего только не бывает! Главное, что теперь всё получает своё естественное объяснение.
  
  Из-за кустов вышел ещё один пастух, Тоже старый, с тощей белой козой.
  - Здорово, дедуля! - поприветствовал он хозяина коровы.
  - Что б тебе пусто было! Сколько раз я говорил тебе: не называй меня ни дедом, ни дедулей! - фыркнул владелец пятнистой скотины. - Ты бы меня ещё старым пнём обозначил.
  - Да ладно тебе обижаться. А кто ж ты такой на самом деле?
  - Я ещё ого-го! Я ещё и молодым нос утру при случае.
  - Ой ли? Ну да ладно. Так что они от тебя хотели? - спросил козопас.
  - Да вот - сбились пути и ищут замок фон Тюрмера.
  - Так ты им рассказал дорогу?
  - Нет, конечно. Они мне показались недостаточно вежливыми.
  
  ДЕСЯТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   На этот раз полная причуд дорога привела Тарталью и Труффальдино в Страну Великого Народа. Въехать в ту страну оказалось совсем не просто, по-тому что великий народ очевидным образом не любил опускаться до скучной прозы жизни. Оттого слишком много на подъезде встретилось разнообразней-ших ухабов, перемежающихся коварными ямами, заполненными ещё со времён таяния снега грязной водой. И коню и ослу быстро прискучило обходить эти полуестественные водоёмы, и славные животные, обменявшись выразительны-ми взглядами, бодро побрели напролом, отчего и сами они и одежда всадников заляпались грязью намного сильнее, чем того хотелось бы.
   Вскоре повстречались первые аборигены. Это были два мужичка средних лет, старательно поддерживающие друг друга, поскольку их неуверенные тела смутно ощущали в том большую необходимость.
   Нетрудно было догадаться, что оба ходока имеют совершенно правильное намерение придерживаться середины дороги. Но дорога не отвечала им взаим-ностью: она всё время пыталась вывернуться то вправо, то влево, отчего стара-тельную пару стремительно выносило то на левую, то на правую обочину. Ко-нечно, такое несовершенство дороги премного удивляло обоих друзей.
  - Послушай, амиго, - говорил из них один. - Странно мы как-то движемся. Вроде идём по прямой, как по верёвочке, а получается - по-другому.
  - И то верно, сэр, - отвечал амиго, - почему-то наш галс постоянно меняет-ся самым неожидаемым образом, и ветер обдаёт меня то с одного, то с другого борта.
  - А куда мы идём в таком случае? - встревожился сэр.
  - Поначалу я думал, что домой или в гости, - сознался амиго, - но теперь я начинаю замечать, что эта улица мне совсем не знакома. Следовательно, мы движемся к неизвестной цели в неизвестном направлении. Выходит, мы опять в чём-то не правы.
  - Давай-ка спросим, куда мы идём, у тех двоих, - предложил сэр. - У тех, которые едут нам навстречу. Уж они-то наверняка знают.
  Два великих гражданина великой страны остановились и честно попробо-вали принять вертикальное положение. У амиго, который не сумел удержаться на ногах, это получилось не очень хорошо, а у сэра ещё хуже.
  - Значит так, - сказал амиго участливо склонившемуся над ним Тарталье. - Запоминайте: мы идём с другом куда нам надо. А надо нам, куда мы хотим, хотя ни к чему всё это, потому что мы не знаем, где сегодня находимся.
  - А почему всё же ни к чему? - заинтересовался принц.
  - А потому что в любом случае власти нас надуют, - ввернул своё словечко выползающий из канавы сэр. - И раньше надували, - пояснил он, - и в этот раз обязательно надуют, потому что без этого у нас нельзя. Слишком народ у нас непутёвый и к мыслям неохочий. Пусть уж думают те, кому за это деньги пла-тят. Большие деньги, потому что они умнее нас, наверное. Знайте же, что мир нелеп и смешон, если смотреть на него с точки здравого смысла.
  - Мне кажется, что даже Сенека не сумел бы высказаться яснее, - сказал Труффальдино.
  - Вот истинный пример неприхотливой, но совершенно здоровой и безо-пасной философии, - сказал Тарталья. - Мне почему-то думается, что в этой стране мы встретим не много инакомыслящих.
  - Вы хотели сказать - иначемыслящих? - попробовал уточнить оружено-сец.
  - Конечно, а разве я сказал не так?
  В конце улицы показались два конных жандарма. Их сытые кони, блестя-щие плащи и даже усы на свирепых рожах - всё было чёрным и оттого внушало большое почтение. Не обращая внимания на прикорнувших к земле сограждан, блюстители порядка повернули боком коней, загораживая проезд приезжим.
  - Кто такие? - грубым голосом крикнул тот, что был потолще.
  - Мне кажется, что эти добрые люди обращаются к нам, - меланхолично сказал Труффальдино принцу.
  - Вполне возможно, что к нам, - отвечал тот, - но только я до сих пор ещё не решил для себя философский вопрос, кто мы на этом свете такие.
  - Мы - знаменитые борцы за справедливость, - попробовал пошутить весё-лый оруженосец.
  Шутить, как и работать, надо умеючи.
  Труффальдино явно шутить не умел. Или не знал, где и с кем можно шу-тить.
  - А вот мы сейчас разберёмся, что вы за борцы, - пообещал жандарм.
  В голосе его не чувствовалось ни тепла, ни ласки.
   Так и попали молодые люди в Управление. Здесь их, подталкивая в спину, представили дежурному офицеру, плотному лобастому дяде, очень похожему на бизона. Не столько телом был он похож, сколько напористым выражением недостаточно интеллигентного лица.
   Дежурный долго и тупо смотрел на задержанных и наконец решил, что без начальника тут не обойтись.
   Внешность начальника могла бы быть и получше. Природе на него явно не хватило материала. Поэтому она наделила его безобразно маленьким носом. Даже не носом, а носиком, который дерзко торчал в самой середине лица, плос-кого, как вершина Килиманджаро. Зато пальцы на руках были короткими и толстыми. Возможно, они были без суставов, потому что сильно были похожи на отвратительные щупальца.
   Что касается движений мысли, то в этом отношении начальник Управления был человеком полностью бесхитростным, как Жанна д"Арк, и прямым, как шпага д"Артаньяна (или, если вам угодно, как деревянная шпала). Поэтому, не задавая лишних вопросов, способных только с толку сбить, он сразу спросил:
  - Платить будете?
  - За что? - поинтересовался Тарталья.
  - За нарушение, - кратко объяснил начальник и нахмурился. Как все сооб-разительные люди он не любил тугоумных собеседников.
  - А что мы нарушили? - продолжали строить из себя малолетних дурачков принц и оруженосец. Да ещё позволили себе при этом обменяться изумлённы-ми взглядами.
  - Э, - сказал опытный начальник, - переглядываетесь, значит. То-то я ви-жу, что в этот раз мне в руки попались не мелкие мошенники, каких тут пол-ным-полно, а по-настоящему крупные злодеи. Придётся вам посидеть под зам-ком, пока я не решу, что с вами делать.
  Сказав такие недобрые слова, начальник Управления принял отрешённый вид. Такое выражение появляется у цапли, объевшейся лягушками. В этот мо-мент ничто на свете не может её заинтересовать.
  Решение главного жандарма оказалось совсем простым.
  На пятый день в камеру, где томились голодные борцы за справедливость, ворвался шустрый человечишка, настолько жизнерадостный, что даже волосы на его голове от избытка энергии стояли торчком.
  - Ну как, друзья, отдохнули после дороги? - дружелюбно поприветствовал он узников. - Начальник велел узнать, появились ли у вас нужные соображения или вам потребуется ещё больше времени для раздумий.
  Представьте себе мордочку хорька, излучающую величайшую доброжела-тельность. Если представили, то у нас нет необходимости более подробно опи-сывать посланца высших сфер общественной безопасности.
  - Сколько с нас? - спросил принц, сильно поумневший после беспокойного сна на жёстких нарах.
  - Сто дукатов начальнику и тридцать мне, - быстро ответил хорёк.
  - Подумать надо, - грустно протянул высокородный заключённый.
  - Конечно, конечно, подумать надо, - согласился пушистый агент, и очи его злобно сверкнули. - Только завтра ставка будет вдвое выше.
  Случаются люди, несдержанные на язык. Верный Труффальдино был не сдержан на кулак. Кто бы мог подумать, что у этого хорька такие слабые зубы? Четыре передних вылетели, как птички.
  - Не стоило так горячиться, - посетовал Тарталья, - но мне теперь остаётся только разделить с тобой ответственность за содеянное.
  С этими словами добрый юноша нанёс агенту такой чувствительный удар по рёбрам, что там сразу же что-то хрустнуло.
  Догадавшись, что ход событий развивается в нежелательном направлении, жизнерадостный сотрудник Управления истошно заорал. О нет, его крик был не напрасен. Нет, его глас прозвучал не в пустыне. На помощь безвинно постра-давшему собрату тут же примчалась целая свора охранников. Так сказать, "сбежались в смущении, полагая, что случилось нечто необычайное" (Первая книга Маккавея. 1.14).
  Эти славные ребята управились быстрее, чем Цезарь разгромил Фарнака. Сразу же оценив обстановку, они незамедлительно объяснили заключённым - аргументы надзирателей были очень просты, но очень чувствительны и оттого убедительны, - что невежливое рукоприкладство к телу сотрудника спецслужб никак нельзя посчитать образцом хорошего тона.
  Вскоре состоялся суд. Судейские кресла в этот день занимали три озабо-ченные сеньоры, облачённые в широченные чёрные мантии. Предполагалось, видимо, что вполне траурное одеяние будет сулить провинившимся злодеям за-служенное возмездие, а самим носительницам мантий придавать величествен-ный и взывающий к бесконечному почтению облик. Однако, по мнению Тарта-льи, столь мрачные покровы, ниспадавшие мощными, торжественными склад-ками, обеспечивали этим достойным особам не столько значительный вид, сколько полнейшее сходство с громоздкими монументами, грубо вытесанными из базальта ещё в доисторические времена.
  На свете существует два типа судей: добровольные и законные. Трудно сразу сказать, кто из них хуже. Про первых один классик (сейчас трудно вспомнить, кто именно) написал так: "Есть люди, просто обожающие судить себе подобных. Разумеют ли они то или нет, но все они являются ревностными адептами свободы воли. Эти добровольные жрецы справедливости всегда най-дут вокруг себя достаточно виновных, и каждый приговор, вынесенный пре-данными носителями незримых мантий, возносит самих носителей всё выше и выше, так что приходится всё сильнее задирать голову, чтобы рассмотреть их, сверкающих, в беспредельной чистоте голубого неба".
  Тарталья и Труффальдино предстали перед законными судьями.
  (Мы никогда не решимся повторить все те обидные слова, которыми клас-сик наградил законных служителей суда).
  Некоторое время три юридические грации - образованный принц сразу же присвоил им соответствующие имена: Гегемона, Аглая и Ефросина - умело держали продолжительную театральную паузу, с неодобрением рассматривая обвиняемых. Этакая tristis severitas in vultis (скорбная суровость в лицах).
  Затем первая из них, дама, неприятная во всех отношениях, поднесла ле-жавшие перед ней бумаги очень близко к своему носу, из чего следовало, что данная незаменимая жрица правосудия имеет несчастье страдать чудовищной близорукостью, но стесняется носить очки.
  - Подсудимые, встаньте.
  Подсудимые встали. По всей видимости, составители регламента искренне предполагали, что именно в вертикальном положении нарушители законов бу-дут особенно хорошо слышать вопросы судей.
  - Вы обвиняетесь в нанесении тяжёлых, незаслуженных побоев майору Де-рихвостову, - проскрежетала Гегемона.
  Основным элементом всякого закона, так принято думать, является поло-жение о неотвратимости наказания за нарушение этого самого закона. Наказа-ний предусмотрено много, Но самое тягостное из них - необходимость прини-мать наказание из рук совсем уж малосимпатичных персон.
  - Майору? - искренне удивился Тарталья. - Да этому прохвосту, чёрт его дери, и чин младшего лейтенанта был бы чрезмерной наградой.
  - Мой господин решительно не прав, - бесцеремонно вмешался Труффаль-дино. - Какой там лейтенант? Этот мужчиночка и для капрала недостаточно хорош.
  Присутствующий в зале безвинно пострадавший офицер замычал от воз-мущения.
  - Вы признаёте свою вину? - спросила главная судейская дама. Её голос был противен и строг и не сулил пощады.
  - Конечно, признаём. Признаём, что мало ему всыпали, - признался Труф-фальдино.
  Судейские дамы аж подпрыгнули на своих стульчиках. От этого их мягкие тела сразу же заколыхались. И колыхались они, следует заметить, довольно долго.
   - Нет, вы только подумайте! - всплеснула пухлыми ручками носительница мантии, которой Тарталья присвоил имя Аглаи.
  - Вы забываете, где вы находитесь! - возопила обозлившаяся коллега, Еф-росина, дама, просто неприятная.
   Её розовые уши, сильно оттянутые книзу большими, но некрасивыми серь-гами, угрожающе шевелились.
  - Милые дамы, мы не можем забыть, что находимся в месте, которое нам совсем не нравится. Даже ваше неоценимое присутствие не может скрасить со-бой эти пренеприятные для приличных людей апартаменты, - учтиво сказал принц, осторожно ощупывая свою забинтованную голову. - Ведь эти замызган-ные стены, окружающие нас, а сегодня и вас, давно следовало покрасить, а по-толки с этими безобразными жёлто-зелёными пятнами - побелить. И мебель здесь, как я успел заметить, выглядит отвратительно и щедро награждает всех занозами. Если бы это от меня зависело, я перенёс бы судебное заседание в чистое и хорошо проветренное помещение. Но от судьбы, полагаю, никто из людей не спасётся, ни боязливый, ни храбрый, коль скоро на свет он родился.
  Пытаясь понять последние слова обвиняемого, судьи, недостаточно пом-нившие Гомера, устроили небольшое совещание. По мнению Труффальдино в этот момент эти дамочки были очень похожи на трёх стервятников, обсуждаю-щих качества покойной антилопы. Тарталья согласился с такой оценкой, по-скольку нашёл, что неблагозвучные голоса этих милых созданий и впрямь не-хороши.
  - Кстати, - сказал принц, - их можно сравнить также и с птицами стимфа-лидами. У тех, если верить древним грекам, были железные перья и когти, ко-торые они охотно пускали в ход.
   Так ничего и не уразумев, юридические дамы решили продолжить проце-дуру и предоставили слово пострадавшей стороне.
   - Ах, - сказал майор Дерихвостов самым плаксивым голосом, на какой только был способен, - уважаемый суд не может даже представить себе, до ка-ких вершин низости дошли эти два заезжих молодца. Все доводы, внимайте, приведу, чтоб вы склонились к правому суду.
  Уважаемый и безусловно правый суд закивал всеми тремя головами сразу, давая тем понять, что он действительно не в состоянии представить себе, до ка-кой низости дошли присутствующие здесь два заезжих молодца, место которым за прочной решёткой и больше нигде.
  - Эти жалкие личности, - вдохновенно продолжал оскорблённый майор, - которым не знакомы хорошие манеры и не свойственно даже элементарное че-ловеколюбие, набросились на меня, руководимые одним лишь звериным ин-стинктом уничтожения всего лучшего, что есть на земле, всего самого ценного и даже уникального.
  Тут даже на лицах неподкупных стимфалид, достаточно благосклонных к оратору, промелькнула лёгкая тень сомнения: ужели этот пошлый человечишка и впрямь является таким уж редкостным украшением родной земли?
  - Так что же они с вами сделали? - не вытерпела ушастая Ефросина.
  - О, эти криминальные личности исступлённо пинали всё моё существо ру-ками и ногами, что способствовало потере мною разных мелких частей тела и попранию одежды.
  Майор долго ещё перечислял понесенные им непереносимые лишения. Он вываливал всё, что подсказывала ему злонамеренная и на этот раз исключи-тельно плодовитая фантазия. В результате список грехов молодых людей на-много превысил гомеровский перечень греческих кораблей. То была истинная поэма экстаза.
  Получалось, третья от солнца планета доселе не видала подобных злодеев и судьба правильно сделала, что наконец-то схватила их за шиворот..
  - Я хочу добавить, - закончил свою речь пострадавший, - что обуреваемый человеколюбием я готов простить им все нестерпимые злодеяния, направлен-ные против меня. Но у меня есть подозрение, что эта парочка замыслила со-вершить в нашей стране государственный переворот.
  - Замысел равен деянию, - сказала Ефросина.
  Такие слова достойны цезарей.
  - К чему ещё греметь, гремучие змеи? - подумал Тарталья.
  - Интересно, как может возразить голубка тигру, - подумал Труффальдино.
  - А теперь предоставим слово защитнику этих молодцов, - с нескрываемой иронией сказала Гегемона. - Послушаем, что он сумеет нам сказать.
  Никто не откликнулся.
  - Так где же защитник? - строго сказала грозная дама и даже нетерпеливо топнула ножкой. При этом одна из половиц не выдержала и выскочила из па-зов.
  - Я бы тоже с интересом послушал нашего защитника, - сказал Тарталья. - Ведь даже пустой орех полагается разгрызть, прежде чем выплюнуть.
  - Да, да, так где же защитник? - продолжали удивляться судьи, растерянно поглядывая друг на друга.
  Так розовые фламинго, собравшиеся на тёплом озере, эти прекрасные, но неразумные птицы, бессмысленно галдят и вертят шеями в разные стороны.
  - Аглая, - сурово изрекла Гегемона, и её далеко не симпатичные черты ис-казились ещё более жуткой гримасой, - ты почему не позаботилась о защитни-ке?
  - Сначала я и вправду немножко забыла, - всхлипнула прекраснейшая из присутствующих граций. - А потом я вспомнила и хотела сказать ему. Но он к тому времени - того.
  - Всегда она так! - мрачно изрекла Ефросина. - Уж сколько раз забывала пригласить защитника. Такое допускать недопустимо.
  - Я больше не буду, - пообещала провинившаяся служительница правосу-дия. - Но в этот раз, клянусь, я совсем не виновата.
  Тут и открылось печальное обстоятельство: накануне защитник объелся несвежей икрой морских ежей и теперь лежал в реанимации.
  Снова посовещавшись, высокий суд объявил, что в таком простом деле за-щитник вовсе ни к чему, поскольку защищать таких непревзойдённых злодеев нет ни малейшего смысла. Это означало бы зря тратить драгоценное время на пустые формальности, никоим образом не влияющие на суть дела. После этого суд решил выслушать показания свидетеля обвинения.
  - Значит, всё было так, - пояснил мордатый охранник, - забегаю я в камеру и - хрясь!
  - Я вас плохо понимаю, - сказала председательствующая Гегемона. Она и вправду не умела быстро соображать, даже если это было ей полезно.
  - А чего понимать-то? Я сразу - хрясь, и - ладушки.
  - Кого - хрясь?
  - Сами знаем кого. Кого надо, того и - хрясь.
  - А что вы видели? Расскажите суду.
  - А чего там смотреть? Я как забежал, так сразу...
  - Достаточно, - вскинулась судья. - Суду всё ясно.
  - Куда уж яснее! - подал голос Труффальдино, но его не услышали.
  Говорят, что слово "суд" родственно слову "суждение". Суждение обычно является результатом размышления. Однако в этот день на лицах опытных су-дей следов размышления не обнаруживалось. Может, в другое время там что-то осмысленное и мелькало, всякое ведь бывает, но в этот день - нет.
  Очевидное дело быстро двигалось к развязке. Правильно предугадать её мог бы даже самый тупой из придорожных столбов. Казалось - нет спасенья Тарталье и Труффальдино. Одно лишь чудо могло им помочь.
  Воспоём же славу чудесам.
  
   В тот день Вершитель Судеб был в хорошем настроении и жаждал новых развлечений.
   - А ну-ка, - сказал он Устроителю Чудес (его также называли Духом Со-мнений), - смотайся на землю и помоги этим ребятам. Можешь, если захочешь, сотворить там что-нибудь забавненькое.
   Дух Сомнения (он же Устроитель Чудес) высоко поднял бровь над левым глазом (этот глаз был синего цвета), затем прищурил правый глаз (тот был зе-лёным) и чётко ответил:
   - Будет сделано!
  Так получилось, что Дух оказался в судебном заседании.
  
  Прямо в середине зала, где творилось неукоснительное правосудие, вспых-нул высоченный пламенный столб. Края его обвивали шипящие синие потоки. Несколько раз громыхнул гром, и под потолком заметались зелёные молнии.
  - Всё это очень эффектно и красиво, но раньше у нас такого не случалось, - подумала Гегемона. А Ефросина и Аглая, безмерно обалдевшие, даже не знали, что подумать.
  Когда огонь притих, а с ним успокоились и рвущиеся струи пара, из распа-дающихся клочьев разноцветного облака спокойно выступил высокий черново-лосый человек с крючковатым носом и очень значительным выражением лица. Знаток непременно отметил бы, что наряжен тот человек был в некое подобие римской тоги, но присутствующие не уделили его одеянию никакого интереса, поскольку были недостаточно сведущи в античной истории. Ни с кем не поздо-ровавшись, пришелец сразу же обратил своё внимание на свидетеля обвинения.
  - Речь твоя, дружище, показалась мне слишком уж нескладной, и к тому же ты мне несимпатичен: у тебя взгляд палача, разогревающего железо для пыток, - с видимым укором сказал высокий человек и одним лёгким взмахом руки превратил ошеломлённого охранника в грязного козла.
  - Всё это очень и очень странно, - одновременно подумали три грации. До сих пор они ни разу не видели, чтобы участник процесса просто так превращал-ся в антисанитарную домашнюю скотину. Это выглядело даже более, чем странно.
   Удивление уважаемых судей ещё больше возросло, когда всё тот же неиз-вестный им человек небрежной походкой приблизился к майору Дерихвостову и при всей своей величественной наружности не нашёл ничего лучшего, кроме как крепко ухватить того за нос.
  - Ой, больно! - заорала и без того пострадавшая сторона.
  - А ты ври поменьше, - хладнокровно сказал обидчик. - Разве ты не зна-ешь, что обман и несправедливость ходят на кривых ногах? По твоим глазам вижу, что ты, паршивец, Заратустру не читал. А напрасно.
  - Помилуйте! - вскричала Гегемона. Чем дальше, тем меньше ей нравилось отклонение слушания дела от привычных правил. - Разве можно так невежливо обращаться с истцом?
  - Нет, нет, нельзя! - завизжали согласно Эфросина и Аглая. - Да, да: это нарушает все законы приличия!
  - Не стоит его миловать, - хладнокровно возразил странный незнакомец. И в знак того, что скорчившегося от боли майора Дерихвостова и впрямь не стоит миловать, превратил его в очень некрасивого крокодила. При этой очередной метаморфозе немалый интерес проснулся не только у судей, но и всех присут-ствующих в зале. Послышались голоса, что необычное представление стано-вится действительно захватывающим и неплохо было бы увидеть побольше та-ких удивительных штучек.
  - Извольте, - сказал Устроитель Чудес и тут же стал поить всех желающих превосходным вином.
  - Фу! - сказали достойнейшие служительницы правосудия, глядя на мерз-кое столпотворение любителей даровой выпивки, и, сморщив носики, попробо-вали с отвращением отвернуться. Но им это не удалось, поскольку все трое скоропостижно превратились в кариатид (сегодня каждый желающий может увидеть их в местном музее). Откуда бедняжкам было знать, что Дух Сомнения на дух не переносит юристов?
   Конвоиры, увидев такое дело, бросились врассыпную. Бежали они легко и быстро, потому что Устроитель Чудес обратил их в петухов.
  
  - Не может такого быть! - засомневались слушатели
   - И мне тоже не верится, - сознался Посторонний. - Нам всем остаётся только согласиться, что в нашем мире иногда случаются совершенно невероят-ные вещи. И если разбираться в делах житейских доверено юристам, то неве-домое остаётся небесам.
  
  Счастливо избегнув карающей десницы правосудия, Тарталья и Труффаль-дино продолжили свой путь.
  - Я вспомнил старую историю, как в одной стране королю стали жаловать-ся на судей, - сказал Труффальдино.
  - Чем же люди были недовольны? - спросил Тарталья.
  - Жаловались, что все судьи без стеснения берут взятки. И приговоры вы-носят не по закону и не по совести, а по тому, какая сторона больше заплатит.
  - И как поступил король? - полюбопытствовал принц.
  - Он долго и старательно думал, а потом повелел немедленно увеличить жалование судей ровно в десять раз. Разбогатев, пояснял король, слуги право-судия сразу же излечатся от непристойного мздоимства.
  - Ну и как, излечились?
  - Куда там! Ещё больше стали брать.
  - А что же король?
  - Он снова долго думал и придумал увеличить жалованье судей ещё в де-сять раз.
  - Он что - ненормальный? - вскричал Тарталья.
  - А как вы догадались? - спросил Труффальдино.
  Потом молодые люди послушали щедрую на годы кукушку и призадума-лись о своём будущем.
  - Я бы не согласился стать юристом за все алмазы Южной Африки, - ска-зал оруженосец.
  - Почему? - спросил принц.
  - Простите, но ваш вопрос может вызвать у меня только снисходительную улыбку.
  - В таком случае беру его обратно. По правде, я бы тоже не согласился.
  - Почему? - спросил Труффальдино.
  И они оба захохотали.
  На глаза им попалась вывеска:
   "Продажа, прокат и ремонт Вечных Двигателей".
  - Это любопытно, - сказал Тарталья.
  - Это очень любопытно, - сказал слуга.
  В мастерской было пыльно и темновато. Наверное, последний раз окна мы-ли ещё в прошлом столетии или немного раньше. К тому же давила теснота, потому что все проходы были завалены вечными двигателями, в основном по-бывавшими в употреблении. А ещё всюду валялись куски упаковки, обрывки проводов и помятые банки из-под краски. Пахло жареной рыбой и скипидаром. По полу без всякого стеснения бегали тараканы.
  Владелец мастерской, и единственный в ней работник, трудно отличимый в своём старом синем халате от остального богатства магазинчика, что-то увле-чённо пилил, пристроившись поближе к свету, и не сразу обратил внимание на знатных посетителей.
  - Вы разрешите посмотреть на ваши приборы? - спросил Тарталья.
  - Смотрите, сколько угодно, - тихо ответил хозяин и вернулся к своему за-нятию.
  Здесь, конечно, было на что посмотреть. В нижнем ряду стеллажей покои-лись большие, тяжёлые наиболее вечные двигатели. Такие в одиночку и не поднимешь. Выше в навал громоздились, те приборы, что поменьше. А на верхних полках стояли бесчисленные коробки с совсем маленькими вечными двигателями, уже отслужившими большую часть своего срока.
  - Хотите что-нибудь купить? - спросил хозяин, отложив напильник.
  - Очень хотим, - ответил Труффальдино, - но вот никак не решим, какой из них нам больше всего подойдёт.
  - А вы объясните мне, для какой цели, тогда я вам подскажу.
  - Видите ли, - неуверенно начал оруженосец, ещё не соображая, зачем он начал и как закончит свою речь, - это, как бы вам сказать, должен быть вроде бы подарок одному неглупому человеку, который от нечего делать собирает всякие бесполезные диковинки. Нам даже не важно, чтобы этот perpetuum mobile исправно работал. Всё равно наш друг в ход его, скорее всего, не пустит, а просто поставит на книжную полку рядом с обломком воротника фараона и черепом белой медведицы, убитой Нансеном.
  - Тогда возьмите этот, - предложил продавец и протянул посетителям со-всем невзрачный серый ящик, весь поцарапанный и покрытый паутиной. - Это - одна из первых моделей вечного двигателя. Теперь такие редко где встре-тишь. Но работает он почти безостановочно. И возьму я за него совсем недоро-го, хотя, по совести, считаю этот раритет бесценным.
  Пока хозяин лавки поворачивал завлекательный товар и так и этак, Тарта-лья ещё раз прошёлся взглядом по полкам.
  - Всё это очень мило, - сказал он, - но я слыхал, что современные физики не признают существование вечного двигателя.
  - Совершенно верно, - откликнулся хозяин, - не признают. В наше время учёным недостаёт широты взглядов, фантазии и научной смелости. Они позво-лили намертво сковать себя ржавыми цепями законов природы и бессильно опустились на колени, тогда как им следовало двигаться вперёд семимильными шагами, отвергая всё, что ограничивает счастливый полёт свободного разума.
  - Вы меня убедили, - сказал Тарталья, превыше всего ценивший в людях восторженность и вдохновение.
  Расплатившись, молодые люди вышли на улицу.
  - Всё же я никак не пойму, - сказал Тарталья, - зачем мы купили вечный двигатель. Мы ведь ничего не собираемся двигать.
  - Не волнуйтесь, - утешил его Труффальдино, - Эта штука обязательно хо-рошо пригодится нам, хотя я пока ещё не знаю, как это произойдёт.
  Увы, не пригодилась. На границе таможенники грубо отобрали вечный двигатель, мотивируя тем, что в этой стране антиквариат запрещён к вывозу.
  
  ОДИННАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  - Подумайте, стоит ли вам ездить в ту сторону, - сказал мужичок, встре-ченный на дороге. Вид у него был потрёпанный, и оттого слова его не вызыва-ли доверия.
  - Это почему же?
  - Никчемная там страна. Одни завистники в ней живут.
  - Ну что ты! Такого не бывает.
  - Бывает. Ещё как бывает. Все они от зависти стали длинноухими.
  И мужичок стал рассказывать удивительные вещи.
  Поверить в услышанное было невозможно. Но почему бы самим не погля-деть?
  Оказалось, что мужичок не соврал. В Стране Завистников все оказались длинноухими. При этом уши были вытянуты не вверх, как это бывает у зайцев, а вниз, да настолько, что доставали плеч. С такими ушами дамам, претендую-щим на привлекательность, невозможно носить серёжки.
  Уж какая там привлекательность! Совсем некрасивым выглядел этот народ. В тусклых лицах местных жителей убедительно читалась горестно сознаваемая ничтожность собственной личности. К тому же глаза у всех оказались постоян-но скошенными внутрь, как у полярных волков, а бледные тонкие губы были искривлены недоброй ухмылкой. Нужно ли долго доказывать, что зависть ни-кого не украшает? Все они хотели чужого. Принцип "Suum cuique!" то есть "Каждому своё! " здесь был явно не в моде.
  Тем, кто не сумел высоко взлететь, много чего не нравится. Особенно та-лант.
  По этой части здесь достигли окончательного успеха. Таланты в этих краях уже давно не наблюдались.
  Но больше всего на свете - так пояснил мужичок - завистники не любят хвастунов. Случалось, что какой-нибудь заезжий молодец начинал неосторож-но распространяться о своём уме, богатстве или о своём бескорыстии и щедро-сти души. Расправа в таких случаях была короткой и жестокой. При этом одна сторона получала просто море удовольствия, чего никак нельзя было сказать о другой стороне, подвергнутой суровому воспитанию.
  Местные жители сразу же с интересом уставились на принца и оруженосца.
   - А кто вы такие? - стали спрашивать они.
   - Мы - самые несчастные из людей, - смиренно отвечали принц и оруже-носец. При этом они отчаянно корчились, как это бывает при коликах в желуд-ке, и изображали великое страдание.
  Завистники сразу же подобрели. До чего же приятно видеть неудачников!
  - А что с вами приключилось?
  Хотелось насладиться даже мельчайшими деталями чужих бед и несчастий. Разве не из них складывается платоновская музыка сфер?
  - Вода унесла все наши вещи, когда мы переправлялись через реку.
  - Наверное вода, к тому же, ещё и холодной была? Вы даже не смогли пе-ременить одежду? - с надеждой спрашивали завистники.
  - Да и такое было, - порадовали их несчастливые путешественники.
  - А разбойники вас не грабили? - продолжали участливо расспрашивать завистники.
  Тут принц и оруженосец сплоховали.
  - Нет, нет, нам удалось от них ускользнуть.
   - Везёт же людям! - с отвращеньем сказали завистники.
  Тарталья и Труффальдино не захотели в этой стране задерживаться и по-вернули обратно. При выезде им снова встретился тот самый знакомый.
  - Ну, что, убедились? - спросил он. - Это страна филистёров.
  При этом поднял глаза, прежде опущенные к земле. О, то не был взгляд простого человека! В них горел неспокойный огонь (и синий, и зелёный) и све-тилась неисчерпаемая сила. Кто же это был?
  - А кто такие филистёры? - полюбопытствовал оруженосец.
  - О, это полная противоположность художникам, поэтам и тем, кому доро-га культура. При этом, что не совсем справедливо, они более всего ненавидит тех, кто видит в них филистёров.
  - Зачем они так живут? - спросил принц и сморщил нос. - Кому нужна та-кая жизнь?
  - Зависть - уродливое дитя унылой Бездарности и наглого Апломба, - стал рассказывать странный мужичок. - Когда боги хотят сильнее всего наказать виновного, они не отнимают у него разум (это всего лишь распространённое заблуждение). Они насылают на него Зависть. И поверьте, что нет на свете худшего порока, потому что среди всех мыслимых несовершенств зависть ме-нее всего в радость своему подопечному.
  - Но следует признать за ней и очевидное достоинство, - возразил Труф-фальдино. - Это чувство, в отличие от всех других, полностью уравнивает и короля и нищего. Вечно голодный побирушка не может не завидовать хорошо откормленному королю. А тот, умученный государственными делами, часто искренне завидует оборванному нищему, который никому ничем не обязан и никогда не тревожится состоянием казны, боеспособностью войска, верностью окружения, полноценностью собственных детей и уж никак не беспокоится мнением самых могущественных держав.
  - Равенство в беде - это вовсе не то равенство, о котором стоит мечтать, - заметил Тарталья.
  - Мой господин, - сказал слуга, - существует только один вариант равен-ства, и если вы со мной не согласитесь, я буду спорить с вами хоть до утренней зари. Уж будьте уверены, что равенство возможно лишь перед лицом общей беды, а вот в счастье равенства быть не может. Ведь каждый понимает счастье исключительно по-своему. Вот скажите мне, что вы понимаете под ним. Готов держать пари, что ваши представления о счастье отличаются от моих не мень-ше, чем вяленая треска от Миланского собора.
  - Давно я не встречал столь интересных собеседников, - одобрительно ска-зал мужичок. - Не могу сказать, что от ваших слов веет подлинной оксфорд-ской учёностью, но всё же есть в них несомненная свежесть мысли.
  - Хотя ваши слова и трудно посчитать комплиментом высшей пробы, всё же мы благодарны вам за доброе мнение, - засмеялся оруженосец. - Чтобы не оставаться в долгу, мы и вам воздадим должное, только, будьте добры, подска-жите нам, за что именно следует вас похвалить. Мы это сразу же и сделаем, а потом поговорим с вами о добре и зле.
  - За что ни похвалите, не ошибётесь, - ответил разноглазый мужичок и, обернувшись в большого ворона, улетел прочь.
  Тарталья и Труффальдино поехали дальше.
  - Уж не знаю, насколько вежливой можно посчитать такую манеру: пре-кращать разговор, превращаясь в птицу, - сказал Труффальдино.
  - Здесь, дорогой мой, обычное мерило не подходит. Думаю, что сегодня судьба послала нам не совсем обыкновенного собеседника, - сказал принц. - Другого объяснения я не нахожу. Жаль только, что он не захотел поговорить с нами о морали. Хотя, если подумать, такой разговор мог бы оказаться совер-шенно бессмысленным.
  - Следует ли из ваших слов, что понятия добра и зла имеют смысл только при общении с себе подобными?
  - Ты же сам теперь видишь, что это так.
  - Получается, мораль не является универсальным понятием, - без большой радости признал оруженосец.
  - С этой трудностью можно справиться, если не выходить за пределы сво-его привычного круга, - попробовал утешить его добрый господин.
  - Вам хорошо так говорить, поскольку судьба определила вам особый уз-кий круг, из которого вам никогда не захочется выйти. Но я-то вынужден обре-таться и в своём незавидном круге, когда случается свободная минутка, и в ва-шем, когда прислуживаю.
  - В таком случае тебе придётся научиться широко смотреть на вещи.
  На том этот умный разговор и закончился. Но зато начался другой.
  - Можно ли исцелить целую страну? - спросил принц.
  - Вы всё ещё думаете об этих жалких завистниках? Уж не про них ли ска-зано у Иова в пункте двадцатом главы двадцатой: "Не знает святости в чреве своём и в жадности не щадит ничего"?
  - Всё равно, мне их почему-то жаль.
  - Мне кажется, что сейчас вы настроены протестовать против мирового по-рядка вещей. А он состоит в том, что Монблан завидует Эвересту, а жалкий червяк слону. Это всё так естественно.
  - Всё равно жаль, - упрямо повторил Тарталья. - Ведь зависть - это не только порок, но ещё и настоящее несчастье.
  - Тогда попробуйте напоить их Благородным Напитком, - сказал Труф-фальдино.
  - А разве такой напиток существует?
  - Как по мне, то подобные напитки в этом мире изредка встречаются. К ним я отношу крымский мускат и грузинский коньяк, когда они не поддельные. Подозреваю, что эти богом обиженные люди ни разу не вкусили ни того, ни другого. А то сразу бы стали добрее.
  
  В этом месте Посторонний окончил свою повесть.
  - Почему ты так мало рассказал нам о завистниках? - спросили слушатели.
  - Они не стоят многих слов, - ответил Посторонний.
  
  ДВЕНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Каждый обладатель возвышенной души мечтает совершить путешествие в горы, потому что сверху видно то, чего не видно снизу. Так стоит ли удивлять-ся, что Тарталья и Труффальдино направились в дикий край неприступных ка-менных исполинов, чьи вершины тонут в непроницаемых облаках, в край пен-ных водопадов, с грохотом обрушивающих кипящие потоки вниз, чтобы напи-тать быстрые реки холодной и чистой водой? Там молодые путешественники, преодолевая непогоду, побеждая и робость, и усталость, взбирались на высокие обрывистые хребты и радостно смотрели в небо, а потом опускали горящие от-вагой глаза и гордо заглядывали в чёрные бездны, способные ужаснуть самое бестрепетное сердце.
  После этого они спускались вниз в зелёную долину, где жили и трудились радушные крестьяне, посвятившие все свои заботы благороднейшему из заня-тий - виноделию. Там в людном месте за стаканом терпкого "Мерло" путеше-ственники громко делились друг с другом впечатлениями, не забывая, незамет-но скосив глаза, проследить, насколько интересны их речи местным красави-цам. Те же, разумеется, старались пропустить ни одного слова из разговоров симпатичных молодых людей, так мало похожих на плохо отёсанных местных кавалеров.
   В той стороне, где наши герои так полезно проводили время, одна вершина настолько возвышалась над всеми, что не заметить её было просто невозможно. Эта гора носила довольно длинное название. В переводе с местного диалекта оно выглядело примерно так: "Гора, более других привлекающая призраков, поскольку она кажется им наиболее подходящим местом".
  У других вершин в округе тоже были ужасно длинные и оттого плохо за-поминаемые названия. Мы их все обязательно сообщим, если в том возникнет хотя бы малейшая необходимость. Но сами понимаете, что нанести такие муд-рёные имена на географическую карту не было никакой возможности, посколь-ку это было очень трудно. Поэтому по молчаливому согласию картографов эти горы на картах не обозначили вовсе. В таких условиях найти их постороннему человеку нет никакой вероятности. Так что можете и не пытаться: всё равно не отыщете.
  На той вершине, которую облюбовали призраки, стоял старинный замок, сооружённый в незапамятные времена. Может быть, слишком смело с нашей стороны утверждать, что замок стоял, поскольку почти всё, что от него оста-лось, не столько стояло, сколько лежало в виде довольно живописных руин, способных глубоко растрогать сердца всех, кто ценит подлинные древности. Но одна башня, сложенная из самых толстых камней, сумела не подчиниться все-сильному времени и сохранилась почти неповреждённой. Теперь там жил и ра-ботал сведущий во многих науках Чёрный Доктор.
  Это имя учёный сосед получил у жителей долины неспроста, и оно вовсе не было напрямую связано с цветом его одежд или с цветом его волос - хозяин замка любил носить синий сюртук с красными отворотами и при том был со-вершенно лысым. Но вот род занятий его и впрямь оставался загадочным. От-сюда следует, что всё непостижимое независимо от цвета кажется простым лю-дям тёмным и даже чёрным.
  
  - Если кто-нибудь считает, что сверкающая лысина является всего лишь родиной солнечных зайчиков, то он совершенно не прав. Потому что отсутст-вие волос на верхней части черепа очень часто свидетельствует о мощном на-пряжении мыслей, которое буквально выталкивает корни волос наружу. Хотите быть кудрявым? Тогда постарайтесь поменьше думать и займитесь действи-тельно полезными делами.
  Так сказал один из слушателей.
  Посторонний внимательно посмотрел на него и хитро улыбнулся.
  
  Настоящие учёные редко испытывают большое влечение к мирным до-машним занятиям, поскольку в голове у них обычно крутятся соображения, связанные с величайшими тайнами мироздания и оттого бесконечно далёкие от простых, естественных помыслов. Потому нет ничего удивительного в том, что Чёрный Доктор при всём своём трудолюбии нанял себе в помощь в деревне слугу.
  Трудно было одобрить его выбор, но и выбора, по существу, не было. Те юноши, у которых на плечах сидела сколько-нибудь мыслящая голова, не захо-тели пойти служить в замке, полном привидениями, как богатый улей пчёлами. Тот малозначительный факт, что никому из аборигенов ни разу не повезло лич-но встретиться с призраком, даже самым захудалым, не мог послужить надёж-ным основанием для недопустимого подозрения, что привидения обитают со-всем в другом месте. Конечно, эти бесплотные создания выбрали своим жили-щем этот разрушенный замок, поскольку других достойных укрытий местная природа предложить им не могла. По такой причине молодых людей, соглас-ных сменить незатейливую жизнь в долине на более возвышенную, долго не находилось.
  Один только Айгор, с детства отмеченный очевидной нехваткой умствен-ных способностей, соблазнился внушительным денежным вознаграждением. Вполне возможно, что по прирождённой тупости он совсем не верил в нечис-тую силу.
  Теперь он, наряженный в расшитый цветами кафтан, - когда-то эту краси-вую одежду носил сам хозяин - каждый день спускался в селенье, чтобы купить самые свежие продукты. Раньше никто не обращал на него внимания, потому что был он невысок, некрасив и небогат. Теперь же все искали с ним знакомст-ва. А всё потому, что, погибая от неудовлетворённого любопытства, надеялись разузнать, чем там наверху занимается его господин. С непревзойдённым ис-кусством, беседуя, казалось бы о совершенно посторонних вещах, славные ви-ноделы умудрялись почти незаметно и уж совсем ненавязчиво спросить то об одном, то о другом. Но парень был настолько глуп, что не понимал самых про-стых вопросов, а если и понимал, то давал такие ответы, что уразуметь их было невозможно.
  Потом кто-то из местных грамотеев толково объяснил своим распалённым неизвестностью согражданам, что удалившийся от мира мрачный исследова-тель день и ночь читает недоступные простому уму книги и одновременно усердно трудится над неведомым и пугающим творением, настолько таинст-венным, что к нему и название трудно подобрать. После этого всем всё стало ясно, и они перестали думать о непостижимом и на том успокоились. Каждому нормальному человеку, если он долго думает и размышляет, такое занятие обя-зательно начинает надоедать. В этом состоит естественное проявление принци-па экономии умственных сил. Сама же экономия всегда диктуется неустрани-мым инстинктом посредственности.
  Если бы Тарталья и Труффальдино умели заглядывать в прошлое (увы, они не умели) то они увидели бы много интересного на величественной горе, есте-ственным образом привлекающей бесплотных призраков, поскольку она кажет-ся этой нематериальной публике вполне подходящим местом.
  Чёрный доктор осторожно отодвинул колбу, в которой булькала мутная жёлтая смесь, покрутил головой влево-вправо и, не увидев того, что хотел бы увидеть, закричал:
   - Айгор, куда ты опять подевался, глупый болван!? Разрази меня гром, но это не слуга, а просто наказание!
   В голосе учёного слышалось лёгкое раздражение.
   Деревянная лестница, ведущая снизу, заскрипела, и после того как она по-следний раз скрипнула, в лабораторию ввалился Айгор. Он и впрямь выглядел глупым и более всего походил на болвана.
  - Пока тебя дозовёшься, вся субстанция успевает остыть, - упрекнул его хозяин. - А ну-ка принеси мне из подвала раствор, который я приготовил вчера.
  Слуга не знал, что такое субстанция, но догадался, что ему следует повто-рить путь в обратном направлении. Он испустил тяжкий вздох, достойный уми-рающей Клеопатры, и без большой охоты неверными шагами стал спускаться по лестнице, а учёный тем временем поднёс к лампе колбу с жёлтым веществом и, снова внимательно рассмотрев его, остался на этот раз очень довольным. На-столько довольным, что залился злобным смехом.
  В этом и состоит особенность учёных, целиком отличающая их от людей, далёких от всяких наук. Покажите нормальному человеку прозрачный сосуд с мутной жидкостью, и что вы услышите? Вы услышите - ну и что? кому это на-до? фу, какая гадость! уберите это подальше от моего носа!
  И это будет с его стороны совершенно неверная ошибка. В отличие от него настоящий учёный в большинстве случаев тут же начнёт безумно радоваться, всплескивать руками и даже торжествовать.
  Прошло немало времени, и, наконец, Айгор вернулся.
  - Простите, сударь, - виновато проскрипел он, - там их двадцать бутылок. Я сам посчитал. Так которую вам нужно?
   - Вот так всегда! - схватился за голову хозяин. - Возьми, о несчастный, ту, что похожа на бутылку с вишнёвкой.
   - Хорошо, сэр, - согласился неуклюжий недотёпа и притащил бутылку. Это оказалась настоящая вишнёвка, очень вкусная. В тех краях она считается незаменимым целебным средством. До сих пор неизвестно, каким путём она попала на склад химических реактивов.
  Конечно, такое недоразумение навело Чёрного Доктора на очень грустные мысли. Не сумев найти иного способа выразить их, он перешёл на обычный громкий крик:
   - Дубина! Ничтожество! Я ведь готовлюсь получить власть над всем чело-вечеством, а мне предлагают выпить за его здоровье! О боги, с таким помощ-ником действительно можно рехнуться!
   Накричавшись вволю, великий учёный умолк, бросился в кресло и, обхва-тив голову руками, стал обдумывать название, которое лучше всего подошло бы его замечательному творению.
   На поиски ушла половина ночи.
   - Умопомрачительное Чудовище! Вот они, те слова, что я искал! - наконец вскричал обрадованный мыслитель и просветлённый продолжил свою недоб-рую деятельность.
   Вот так и шли дни, которые складывались в годы. Годы тоже складыва-лись, и когда их набралось очень много, на щеках Чёрного Доктора нарисова-лось слишком много морщин, а это никого не украшает. Айгор тоже не похо-рошел, но готовность услужить не покидала его лица. Со временем она даже усилилась.
   И вот пришёл тот знаменательный день, когда нелёгкая работа закончи-лась.
   - Победа! Я сделал это! - вскричал упоённый успехом изобретатель. - Те-перь я всех сильней, и мир будет принадлежать одному мне!
   На радостях он попытался сплясать. Но одеревяневшие ноги не позволили ему сделать это.
   Когда первые конвульсии ликования утихли, учёный вытер вспотевший лоб и приступил к обсуждению деталей своего зловредного замысла:
   - Пожалуй, вначале я в виде первого опыта пошлю Умопомрачительное Чудовище в ближайшее селение и повелю полностью разграбить его. Заодно и напугаю всех до обморока. Вот будет потеха! А затем я создам целую стаю не-победимых бойцов. И тогда по моему приказу эти молодцы безжалостно набро-сятся на неблагодарное человечество и первым делом сотрут в мелкий порошок Академию наук, которая не заслуживает снисхождения, поскольку не сумела своевременно признать мои таланты и щедро вознаградить мою творческую индивидуальность. Тео, ты не возражаешь?
   Второй участник обсуждения, толстый кот по кличке Тео, промолчал и ни-каких возражений со своей стороны не представил. Возможно, если бы он занял менее нейтральную позицию, события пошли бы иным путём. Но Тео по из-вестной одному лишь ему причине предпочёл сохранить своё мнение при себе, и потому ближайшим вечером свежеиспеченное творение было отправлено в долину.
  В поздних сумерках ему было легко приблизиться незаметным, потому что оно было очень чёрным и очень осторожным. А затем сгустилась ночь, и Чудо-вище уже совсем нельзя было разглядеть. Сначала оно проскользнуло в тот из домов, где рано потушили свет, и попробовало украсть самое ценное. По не-знанию или, наоборот, из высших соображений оно посчитало наиболее цен-ным большой бронзовый бюст Платона.
  Ухватить бюст оно ухватило, а удержать не сумело: уж очень увесистым оказался классик.
  Тяжело рухнул он на пол и случайно зашиб палец Труффальдино. Тот как раз осторожно шарил в темноте ладонями по половицам, надеясь нащупать свою рубашку, потому что пора было уже возвращаться из гостей на постоялый двор, который он непозволительно покинул, позабыв предупредить отдыхаю-щего Тарталью. Не стерпел пылкий воин нечаянной боли, и его вопль протеста разорвал темноту. Тут же пробудились и оглушительно заорали все остальные, кто ночевал в том доме в других комнатах. К ним сразу же присоединил свой истошный визг отряд свиней, проживавших в соседнем сарайчике. Огорошен-ный дикими звуками умопомрачительный злодей подпрыгнул и заметался, на-сквозь перепуганный непереносимым шумом. А потом это создание преступно-го гения неудачно наткнулось на острие гвоздя в стене - его когда-то заколоти-ли в стенку в соседней комнате, чтобы повесить картину, а перегородка та была слишком тонкой - и с треском взорвалось. Наверное, безрассудный строитель этого монстра что-то упустил при выборе материала оболочки. В доме сразу же повеяло крайне неприятным жабьим духом, который до утра не смогли вывет-рить.
  Мелкие части безвременно лопнувшего отвратительного существа разлете-лись после взрыва настолько далеко, что потом собрать удалось не все. Отдель-ные обломки диковинного продукта, случается, находят и в наши дни, но при-способить их к делу никому пока не удалось.
   Вот таким удачным образом наш мир был сохранён от грозившего ему Умопомрачительного Чудовища. Дьявольский замысел бессердечного учёного не удался. Самое забавное в этой поучительной истории, что никто на свете так и не узнал, что в тот раз человечество уберёг от погибели не какой-нибудь ши-рокоплечий красавец-герой с ослепительной улыбкой, прославляющей зубную пасту, а скромный, сумевший скрыть свои заслуги оруженосец Труффальдино.
   С тех пор в том краю мало что изменилось, и все живут, как жили раньше. Тарталья и Труффальдино давно уехали, и редко кто их вспоминает. Крестьяне мирно возятся со своими лозами, а Чёрный Доктор, разочаровавшись в надёж-ности своего изобретения, нашёл себе другое занятие. Но нам о нём пока ниче-го неизвестно. Недавно прошёл слух, что бестолковый Айгор исчерпал терпе-ние хозяина и был безжалостно уволен. Вместо него владелец замка взял в ус-лужение другого парня. Новичок заметно кривобок, и один глаз у него больше другого.
  
  ТРИНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   А потом наши герои без больших приключений доехали до малоизвестной страны, где уже много лет правил диктатор Цибуля. Это прозвище он получил оттого, что в том месте, где кушать, голова его была непомерно широкой. Там же, где надлежало находиться вместилищу разума, голова правителя стреми-тельно сужалась до совсем уж неприлично малых размеров.
   Из этого следует, что диковинная форма головы, наводящая наблюдателя её на самые грустные размышления, не может служить препятствием, исклю-чающим обретение высших должностей в государстве. Иной раз даже закрады-вается соображение, что правильней будет вести речь не о препятствии, а, на-оборот, о свойстве, способствующем продвижению вверх. Но такая мысль, хотя её и полностью поддерживает сотня практических примеров, всё же не может служить бесспорным доказательством, ибо слишком плохо согласуется со здра-вым смыслом.
   Народ в том государстве был тихий и покладистый. И всех Цибуля вполне устраивал. А если находились несознательные элементы, которых диктатор по какой-нибудь пустяковой причине не устраивал, то всегда оказывалось, что и они почему-то не устраивают его. Такая трогательная симметрия чувств приво-дила к тому, что одна сторона (угадайте, какая) надолго прятала другую сторо-ну за решётку, очень тяжёлую.
   Мы не видим никакой причины умолчать о том, что в этой стране были широко распространены странные обычаи, которые редко встречаются в других краях. Оттого они заслуживают отдельного рассказа. Большинство жителей ци-бульной державы отличалось тем, что совсем мало интересовалось музыкой Моцарта, зато очень любило присматривать друг за другом и делиться резуль-татами своих наблюдений со специальными органами власти, обладающими сверх величайшего простодушия ещё и неисчерпаемым любопытством. В ре-зультате каждый гражданин был виден, как рыбка в аквариуме, и всякий недос-тойный поступок с его стороны, или хотя бы неуместный помысел, тут же воз-награждался решительной показательной поркой, проводимой при большом стечении народа. После такого поучительного зрелища, сопровождаемого жал-кими криками осуждённого, поумневшее население проникалось ещё большим уважением к власти и ещё большим презрением к ничтожным отщепенцам, по-зволяющим себе непозволительно огорчать столь любимое всеми начальство.
   Тем городом, куда заехали Тарталья и Труфальдино, управлял, разумеется, под общим присмотром Цибули, здоровенный детина с наглой рожей, толсты-ми волосатыми руками и высокой учёной степенью, полученной при невыяс-ненных обстоятельствах. Все называли градоначальника Папулей, хотя в пас-порте его значилось иное имя, нам совсем неинтересное. Следует отметить, что доброе сердце Папули было надёжно защищено от ударов изменчивой судьбы не только крепкими рёбрами, но сверх того ещё и мощным слоем жира.
  Среди простых, а оттого и незначительных, людей ходили некрасивые слу-хи (и многие им верили), что Цибуля и Папуля водят тесную дружбу ещё с тех пор, когда в самом нежном возрасте тщедушный отрок Цибуля был заурядным карманным воришкой, а склонный к полноте отрок Папуля отдавал предпочте-ние ночным разбоям.
   Иным на роду написано быть любимцами Меркурия - бога воров, торгов-цев и политиков. Вот и нашим молодцам улыбнулась Фортуна. Одному широ-ко, другому чуть поуже, но дружба юных лет всё равно не забылась. Чем выше поднимался Цибуля - со временем он начисто утратил интерес к осторожному ощупыванию чужих карманов, - тем преданней глядел ему в очи снизу вверх менее расторопный и даже туповатый Папуля. Память у него была небогатая, но, вступив по просьбе друга на административную стезю, одну неоспоримую истину он запомнил навсегда: нужно уметь откровенно наслаждаться плоскими шутками начальства. При этом он всегда смеялся лишь одной половиной лица, обращённой к начальнику. Вторая при этом сохраняла полное спокойствие.
  Пришёл и его звёздный час, и его назначили градоначальником.
   - Всё это чепуха. Такого не может быть, - резонно возражали умные люди. - Где ж это видано, чтобы воришки и бандиты, не имеющие моральных устоев и должного образования, а к тому же не обладающие элементарной культурой, занимали самые высокие должности? Нет-нет, такого быть не может, потому что в послепещерный период такого не должно быть никогда. Это уже не тихое надувательство, всё это гораздо опасней.
  Если принять точку зрения этих умных людей, то уверенное восхождение Цибули и Папули на чиновничий Олимп следует признать нарушением основ-ных правил цивилизованного общества. В таком случае остаётся единственное объяснение: общество в этой стране было нецивилизованным.
  Методы управления Папули были предельно просты и столь же предельно эффективны. Если ему что-то не нравилось, он без промедления давал прови-нившемуся верный знак своего неудовольствия. Вслед за первой тяжёлой по-щёчиной он, вопреки старинной традиции, сразу же отпускал туда же и сле-дующую, не дожидаясь, пока наказуемый поспешно подставит другую щеку.
  Согласно легенде мудрый король кельтов Артур в миг своей кончины был унесён феями в далёкую сказочную страну, где он, остановившись во времени и не обогатившись ни единым седым волосом сверх уже имеющихся, будет пре-бывать до тех пор, пока не сочтёт нужным вернуться в свои владения, чтобы очистить их от потерявших совесть чиновников и прочих порочных элементов. Неплохо было бы ему начать с державы Цибули, хотя, возможно, в тот пре-красный момент возвращения у короля Артура будут совсем другие планы.
   - У меня есть большое желание подшутить над Папулей, - сказал Труф-фальдино на третий день знакомства с местными нравами.
  - Согласен, - ответил Тарталья, который никогда не чурался весёлой шут-ки.
  Они даже не догадывались, что эту шальную мысль им подсказал Устрои-тель Чудес, который по причине врождённого хорошего вкуса не любил хамо-ватых диктаторов. Папуля к тому же был ещё и божественно вульгарен.
   И вот по городу Гупцу (вот такое странное у него было название) пополз, пошёл, покатился неизвестно кем пущенный слух, что объявились в нём два секретных агента, тайно присланных Цибулей в качестве недрёманного госуда-рева ока, чтобы проследить главным образом за Папулей, а между делом и друг за другом. Ничего неестественного в таком событии Папуля не усмотрел и сра-зу же стал действовать по давно установившимся правилам.
   Для начала установили наружное наблюдение и быстро обнаружили, что эти два молодца настойчиво, но пока безуспешно пытаются установить контакт с неким Титом Ливием.
  - Очень странное имя для резидента - Тит Ливий, - стал рассуждать Папу-ля. - Разумеется, это его ненастоящее имя. Кто бы это мог быть?
  Специально предпринятые по такому поводу розыски не принесли резуль-татов.
  - Безобразие, - возмущался Папуля, брызгал слюною и топал ногами, - дармоеды! За что деньги получаете? Что бы мне этого Тита Ливия немедленно доставили на тарелочке! Слышали?
  Слышать-то слышали, а найти не могли.
  Отсюда следует, что даже самые старательные службы не всегда всемогу-щи.
   - Раз уж так вышло, будем действовать по старинке, - повелел Папуля.
   И в тот же день ближе к вечеру заезжие гости обнаружили на столе своего гостиничного номера красивый портфель, плотно набитый денежными знаками самого высокого достоинства. Конечно, кто-то случайно потерял его, и хоро-ший тон велел немедленно снести эту славную вещицу в местное бюро нахо-док. Но это означало бы преждевременное окончание столь увлекательной иг-ры. Потому что истинный государственный служащий от добровольных под-ношений никогда не отказывается, чтобы не обидеть дарителя. Ничего лучшего не придумав, Тарталья и Труффальдино тут же отправились в гупецкое казино, где с большим шиком просадили всю нечаянную добычу. Таким образом она элегантнейшим образом была возвращена своему подлинному владельцу. Так и осталось неизвестным, входило ли это в планы наших героев или то был просто несчастный случай.
   Вполне возможно, что такой великий загул наши герои затеяли в качестве сильного хода, призванного устранить все возможные подозрения. Так бы оно и случилось, если бы умственные способности Папули отвечали хотя бы мини-мальным требованиям. Но этого, как ни печально, не было, и бедный Папуля немного растерялся. Ему ещё не приходилось встречать людей, столь легко расстающихся с денежками. По такому случаю он созвал весь местный цвет на-ции.
   - Вам хоть что-то понятно? - стал нервно спрашивать смущённый градона-чальник, с большой надеждой заглядывая в глаза верных сподвижников.
   - Боюсь, что мы им мало предложили, - гаденьким голоском сказал обер-полицмейстер, он же непременный руководитель районного отделения правя-щей партии (единственной в стране). - Вот они нам и намекнули.
   Если мне будет дозволено, я попробую описать наружность главного поли-цейского.
  Был он ростом мал, сложением хил (про таких говорят - плюгавый) и в до-вершение всех достоинств имел некрасивый, нездоровый цвет лица. Приплюс-нутый череп его украшали старательно уложенные реденькие волосики тускло рыжего оттенка. Таких не любят женщины и подчинённые. У него была кличка Сарданапал, поскольку подобно упомянутому ассирийскому царю он любил безудержно предаваться роскошной неге, не соответствующей его скромной зарплате.
   - Ответ, который лежит на поверхности, не всегда является самым верным, - прогудел низким басом начальник аптек, который давно и безуспешно метил на привлекательное место, прочно занятое Сарданапалом.
   Если кто захочет узнать, как выглядел предводитель провизоров, то пусть знает, что тот имел вид широкоплечего супермена, силой обстоятельств поки-нувшего атлетический зал ради преданного служения автомату, катающему пи-люли от запора. Лицо его не было отмечено печатью высокого ума.
   - А может не мудрить, а просто их - того? - спросил высокий и костлявый, как скелет голодного страуса, заведующий городской культурой и выразитель-но провёл по воздуху ладонью вблизи своего выпирающего кадыка длинную черту, строго параллельную линии горизонта. Только необъяснимой игрой при-роды можно объяснить тот факт, что у заведующего было лицо закоренелого алкоголика.
   - Цибуле это может не понравиться, - с очевидным сожалением покрутил сизым носом Папуля. - Среди них, может, какой-нибудь дальний племянничек крутится, к другим делам непригодный.
   Что бы о Папуле недобрые люди не говорили, но ум он имел действительно государственный.
   - Давайте спросим ясновидящую Урганду, - предложил супермен. - Ей многое открыто и, как сообщают газеты, многим она помогла. Кому мужа вер-нула, кому ауру поправила. Ей, говорят, космические силы способствуют. Не бесплатно, конечно, но поддерживают.
  У начальника аптек были свои давние хорошие отношения с ясновидицей. Эта ведьма настойчиво рекомендовала своим клиентам особые лекарства, а ап-теки щедро отпускали эти необходимые снадобья по весьма приличной цене, не забывая презентовать договоренную долю прибыли искусной врачевательнице.
  - Нашли кому верить, - попробовал пискнуть молоденький секретарь, как раз подносивший гостям напитки. - Эти жалкие газетные статейки она пишет сама или кто-нибудь из наших поэтов по её заказу.
  И тут же осёкся, встретив недоброжелательный взгляд хозяина.
  - Нельзя пренебрегать таинственными силами, - наставительно сказал Па-пуля и выразительно поднял кверху указательный палец, - на одном лишь ос-новании, что мы в этом деле ничего не смыслим. Глупо, очень глупо во всём доверяться науке, которая столько раз показывала свою несостоятельность. Мой внутренний голос говорит мне, что без помощи многосведущих экстрасен-сов нам не разобраться. Ведь не зря сказал Гёте: кто мудр, для тех возможно невозможное.
   Спорить с великим немцем, а тем более со столь определённо прозвучав-шим внутренним голосом всемогущего начальника никто вслух не решился.
  В дом Урганды послали гонца с повелением незамедлительно выяснить сущность и назначение тайных агентов. Выяснить и доложить благосклонному к ней начальству. С вечера до утра ясновидящая дева раскладывала карты и до рези в глазах рассматривала нарисованные на них картинки. Получалось, что городское начальство ожидают очень большие неприятности да ещё и в не-обычной форме. Ох, и не хотелось многознающей провидице огорчать своих богатых и важных заказчиков! К счастью, не успела огорчить. На следующее утро весь город был потрясён ошеломляющим известием, что минувшей ночью Папуля, а с ним мускулистый аптекарь, щуплый полицмейстер и костлявый предводитель местной культуры вместе со своими заместителями, секретарями, консультантами, охранниками и референтами были безжалостно съедены тара-канами.
  Где же такое видано, чтобы тараканы при всей их прожорливости безнака-занно сожрали всего за одну ночь всё уважаемое руководство города? Можно сказать - элиту! Конечно, позволительно с натяжкой допустить, что так уж во-лею судеб получилось и эти беззастенчивые создания случайно съели одного ценного чиновника. Но чтобы всех сразу - тут дело явно нечисто.
  Гупцкий народ таким необычным событием был удивлён выше крыши. По-этому каждый поспешил громко высказать своё суждение по данному поводу, не слишком интересуясь при этом мнением других. Разумеется, при такой фор-ме обмена мнениями поднялся великий шум. Со стороны можно было предпо-ложить, что решительно обсуждается проект возведения новой вавилонской башни, намного превосходящей ростом предыдущую, которую так и не удалось достроить по всем известной причине.
  Потом населению неизвестно откуда стало известно, что всё случившееся было предсказано всеведущей Ургандой ещё в минувшую среду. Прорицатель-ница тут же выразила громкий протест, заявив, что её полностью оправдавшее-ся пророчество было сделано не в среду, а намного раньше, во вторник, что может авторитетно засвидетельствовать живущий у неё говорящий скворец.
  Тарталья и Труффальдино недоумевали вместе со всеми. Простая шутка в силу непостижимой игры неуправляемых сил обернулась подлинно националь-ной трагедией местного масштаба.
  - Сдаётся мне, - после долгих раздумий сказал сообразительный оружено-сец, - что здесь не обошлось без разноглазого.
  - Ну что ты! - воспротивился принц. - Я готов допустить, что он послан-ник высших сил. Но я не могу вообразить его также и повелителем тараканов.
  - Кто знает? - мудро заметил Труффальдино.
  А и впрямь: кто знает?
  Диктатор Цибуля тоже был встревожен беспричинной кончиной дорогого друга, а с ним и всех местных патрициев. Не то что он был слишком сентимен-тален или чрезмерно расстроен потерей преданных служителей, у него этого добра было в избытке, но обстоятельства их стремительной погибели, не пред-писанной высшей властью, показались властителю слишком уж необычными, а, следовательно, недопустимыми. По такому случаю Цибуля посчитал необхо-димым принять безотлагательные меры. И в город был направлен лучший пе-хотный полк, усиленный батальоном тяжёлой кавалерии. Прибыв на место, солдаты сразу же разбежались во все концы, старательно разыскивая невидимо-го противника. Историки затрудняются точно оценить урон, который они на-несли неприятелю. Известно только, что розничные продавцы, торгующие крепкими напитками и закусками к оным, понесли значительные потери. Что ж: а ля гер, ком а ля гер, что в переводе с незнакомого нам языка означает, что на войне случаются вещи и похуже.
  Результаты проведенной военной операции оказались менее значительны-ми, чем хотелось, и это немало расстроило диктатора. Неудовольствие его ещё больше возросло, когда в покинутом начальством городе стали появляться на стенах домов огненные буквы, складывающиеся в антиправительственные воз-звания. Люди с любопытством глазели на эти чудеса, и в голове у многих появ-лялись непозволительные мысли.
  - Немедленно уничтожить! - приказал Цибуля.
  Приказать легко. Исполнить трудно.
  Вначале пытались бороться с огненными знаками с помощью пожарных. Под напором мощных струй воды нежелательные знаки шипели, окутывались паром, но исчезать не желали. Это уже нарушало законы физики, чего допус-кать было совсем нельзя.
  Тогда вспомнили про Урганду и потребовали от неё решительной помощи в борьбе с необъяснимым злом.
  Многосведущая дама аж вспотела разбрасывая карты, рассматривая фигу-ры из растопленного воска и беседуя с тенями, невидимыми невооружённому глазу. Но ничего толком сказать не смогла, из-за вмешательства демона Бааль-бена и его двенадцати сестёр, окутанных одним покрывалом. Тут даже тупой, как морда носорога, Цибуля догадался, что его непростительно дурачат и пове-лел выгнать прорицательницу из города, но прежде хорошенько всыпать ей плёток.
  Тарталья и Труффальдино молча ехали по дороге. Когда несчастная страна скрылась за пригорком, принц посчитал необходимым высказаться.
  - Друг мой, Труффальдино, - сказал он. - Когда мы наблюдаем цепь явле-ний, сокровенный смысл которых не умеем уловить нашим ограниченным ра-зумом, мы называем это судьбой, или фатумом. Но твоё замечание относитель-но разноглазого представляется мне заслуживающим внимания. Возможно, как раз он и является представителем тех сил, которые с улыбкой авгуров бросают игральные кости или небрежно передвигают фигуры по доске, которая пред-ставляется нам полем жизни. Увы, ни главные участники, ни правила игры, ни цель её никогда нам не откроются.
  - Означают ли ваши слова, что мы должны предаться безудержному фата-лизму? - спросил оруженосец.
  - Они означают лишь то, что я почти ничего не понимаю, - признался цар-ственный юноша. - И, тем не менее, я надеюсь остаться самим собой, посколь-ку не вижу смысла изменяться.
  - Мне тоже начинает казаться, - несмело сказал Труффальдино, - что упо-мянутые вами силы избрали нас своим инструментом. Интересно - чем мы им так приглянулись?
  - Даже если ты прав, это ничего не меняет, - ответил принц. - Разве смеет топор задавать вопросы дровосеку?
   - Пускай мне не дано быть дровосеком, - упёрся слуга, - но быть топором я не желаю и не буду.
  - Тогда кем же?
  На такие вопросы ответа нет.
  Последние события в городе Гупце, как мы уже заметили, доставили до-вольно много неприятностей жителям этого славного города, особенно прони-цательной провидице Урганде, лишившейся не только покровительства на-чальства, но и самого крова. Нет сомнения, у Папули и его ближайшего окру-жения мнение о том, кому хуже всех, могло бы несколько отличаться от сужде-ния этой дамы, но их точка зрения ушла вместе с ними и в дальнейшем интере-совать нас не будет.
  Потеря наиболее значительных клиентов не вызывает большой радости у любой фирмы, особенно у такой, где особенно ценят клиентов, владеющих бо-гатством, облечённых властью и недалёких умом одновременно. Толковый предприниматель, питающий интерес к прибыли, потерпев неудачу, всегда пы-тается хорошо разобраться в случившемся, чтобы в будущем предупреждать возможные опасности. Мудрая Урганда, после того как её хорошенько выпоро-ли, правильно сообразила, что вся история о необычной и безвременной кончи-не городского начальства исполнена великой тайны и догадалась связать это с таинственными гостями города.
  Нет на свете ничего более нежелательного для женщины, чем тайна, в ко-торую ей не удаётся проникнуть. История знает немало примеров, какие герои-ческие усилия предпринимались ради удовлетворения безмерного любопытства разных синьор и синьорин. Результат при этом частенько бывал бесконечно уд-ручающим. Достаточно вспомнить похождения влюблённого Лоэнгрина. Их финал был настолько печален, что даже вспоминать не хочется.
  В отличие от других гадалок, которые в большинстве своём являются отъ-явленными мошенницами, Урганда обладала не только бесценным даром ясно-видения, но также, как и всякая хорошо образованная ведьма, умела принимать любой облик и знала ещё ряд других безотказных колдовских штучек. И вот эта славная женщина, которой теперь некуда было податься, превратилась в пре-красную деву и оказалась прямо на пути Тартальи и Труффальдино.
  Приближался вечер. Оранжевое солнце мирно склонялось к неизбежному закату. Тёплый ветер лениво шевелил листочки на серебристых тополях, рас-тущих вдоль дороги. Птицы, устроившие свои гнёзда на этих деревьях, подава-ли друг другу одни только короткие весточки, потому что самое главное они уже успели сказать. В такое благостное время громкие рыданья обиженной де-вушки слышны на большом расстоянии и, разумеется, они не могли не при-влечь внимания добросердечных путешественников.
  - Что с тобой, красавица? Отчего ты так горестно плачешь? - участливо спросил принц.
  - Лучше побереги свои очаровательные глазки, - прибавил сострадатель-ный оруженосец.
  - Эти горькие слёзы льются помимо моей воли, - отвечала опечаленная де-ва (страдания от грубого телесного наказания были всё ещё ощутимы), - но я не могу унять их, поскольку душе моей слишком тяжело. Я готова сравнить свои печали со страданиями Ниобеи, но не знаю, насколько вы сведущи в античной мифологии.
  - Не могу ли я попытаться облегчить твои переживания? - поспешно ска-зал Труффальдино, опасаясь, что тоскующей страдалице придёт на ум отпра-виться ещё дальше вглубь веков за уместными примерами из шумерского эпо-са.
  - Никто не может мне помочь, - возразила прелестная незнакомка, - пото-му что меня хотят насильно выдать замуж за противного старика.
  Конечно, она сказала совершенную неправду. Даже не покраснела, говоря так. Удивительно лживая и чёрствая душонка!
  - Но, может быть, этот старик ещё достаточно бодр. Или, быть может, он весь пронизан исключительными талантами, или хотя бы владеет приносящими большую прибыль предприятиями? - с надеждой спросил Тарталья.
  - Талантами судьба его явно обделила, - ответила бедная Урганда, - и он, насколько могу о том судить, ничем до сих пор не проявил себя ни в музыке, ни в живописи, ни в математике. Но он, действительно, невероятно богат, хотя происхождение его состояния представляется мне крайне сомнительным. По-дозреваю, что это крупная криминальная личность.
  
  - И впрямь, неэтично спрашивать у вора, у кого он спёр кошелёк.
  Но это был одинокий голос, и никто к нему не прислушался.
  
  Наверное, нехорошо так говорить за глаза, как говорила Урганда, о мало-симпатичном человеке, которого к тому же никогда не существовало. Нехоро-шо потому, что в словах плутоватой ведьмы содержится недопустимый намёк, что крупные состояния создаются исключительно путём преступлений. Конеч-но, это не так. Нам известны по меньшей мере три случая за последние две ты-сячи лет, когда совесть быстро разбогатевших людей была чиста, как снег ги-малайских вершин. Честно говоря, не три, а два почти достоверных случая, но и этого достаточно для тех, кому всего важнее принципы.
  - Почему же твоим родителям так сильно приглянулся состоятельный же-них? Это всё от их великой бедности? - заинтересовался Тарталья.
  - Увы, это так. Наша семья была раньше тоже очень богатой. За мной при-сматривали высоко ценимые няньки, ранее учившиеся в Сорбонне. Ежедневно со мной занимались лучшие учителя иностранных языков. Каждый из них но-сил титул профессора и попутно преподавал в столичном университете. Но по-том мой наивный батюшка сдуру ввязался в разорительную тяжбу по поводу наследства двоюродного американского дядюшки. Мало того, что он ничего не получил. Даже то, чем он раньше владел, ушло в карман пронырливых адвока-тов. Неподкупным судьям, наверное, тоже немало перепало. Вы даже не може-те представить, в какое болото крючкотворства, тайного предательства, низких интриг и наглого надувательства мы окунулись.
  Рассказ девушки выглядел настолько убедительно, что никаких сомнений у слушателей не возникло.
  - Всё верно. Хуже юристов бывают только юристы, - согласился Труф-фальдино.
  - Вот так и получилось, - закончила свою горестную повесть печальная де-вица, - что я осталась последним фамильным капиталом.
  - Вот ведь как бывает! - посочувствовал Тарталья.
  - Но хуже всего то обстоятельство, - продолжала жаловаться девица, - что мой жених, как мне стало известно в последний момент, уже много раз надевал сладостное ярмо супружества. И все его подруги жизни через короткое время убегали с пронзительными криками недовольства. А он, изрыгая отвратитель-ные проклятья, гнался за ними, размахивая толстой тростью, и грозил физиче-ской расправой.
  - Какое безобразие! - вскричал благородный принц и сморщил нос.
  - О, как бы я хотела убежать отсюда подальше! - вскричала вконец рас-строенная Урганда
  - В таком случае тебе лучше не убежать, а уехать на добром коне. Так бу-дет намного быстрее, - посоветовал добрый оруженосец.
  Он всегда умел находить простые решения сложных проблем.
  А Урганде этого только и надо было.
  - Ваша мысль очень заманчива, - сказала безупречная дева, - но у меня нет коня.
  - Ты могла бы взять моего, - вежливо, но без большого энтузиазма стал размышлять предупредительный принц, - а я, раз уж такая беда приключилась, попробовал бы пересесть на осла моего верного слуги.
  И он с надеждой посмотрел на оруженосца, проверяя, так ли уж хороша его мысль.
  - Ни за что! - замотал головой понятливый Труффальдино. - Эта, славная девушка, утомлённая непереносимыми страданиями, может нечаянно свалиться с лошади и повредить себе руку или ногу.
  - Тогда отдай ей своего осла, - сказал Тарталья неуверенным голосом.
   - Я бы сделал это с великой радостью, - сообщил верный слуга, - но вчера я сильно натёр ногу и, увы, идти пешком никак не могу.
  Конечно, пронырливая колдунья могла бы с большим успехом прокатиться на самой обыкновенной метле, но она не стала так делать, опасаясь, что её не-правильно поймут.
  - Когда я была ещё совсем молоденькой, - с надеждой сказала ведьма, вы-кладывая последний козырь, - одна цыганка нагадала мне, что два благородных воина когда-нибудь спасут меня от большой беды.
  И колдунья посмотрела на Тарталью и Труффальдино таким выразитель-ным взглядом, что даже самый старый лесной пень сообразил бы, на что она надеется.
  - Ох, уж эти цыгане, - вздохнул оруженосец, не сумевший или не захотев-ший понять тонкий замысел несчастной девушки, - до чего же любят дурачить доверчивый народ! Других таких обманщиков долго искать придётся.
  Других приемлемых вариантов неотложного спасения беспорочной девы не нашлось, и коварной колдунье так и не удалось присоединиться к компании смелых юношей.
  Всем было немного досадно, что совместное путешествие не получается, но судьба всегда умеет распорядиться к лучшему. Даже если бы хитрость ясно-видицы удалась, ничего полезного для себя она бы узнать не сумела. Просто прозорливая дамочка сильно ошиблась, с самого начала предположив, что име-ет дело с проходимцами высшего класса.
  Случившаяся история убедительно показывает, что самые изысканные не-достойные предприятия терпят неудачу, когда наталкиваются на величайшую непосредственность и чистоту натуры.
  
  - Вот ведь как бывает, - сказали слушатели: - обычно мошенники прики-дываются порядочными, и все к этому давно привыкли. Тут же всё наоборот: глупая баба приняла честных людей за отпетых жуликов. Очень неудачная точ-ка зрения.
  - А что такое точка зрения? - не без иронии спросил Посторонний.
  - Это когда человек смотрит внутрь себя, а думает, что смотрит вокруг се-бя, - объяснили ему умные люди.
  - Я бы не смог дать лучшего ответа, - признался Посторонний.
  - То-то, - сказали умные люди.
  
  Казалось бы, добрые юноши, жаждущие подвигов и справедливости, долж-ны были с величайшей энергией вступиться за бедняжку и спасти её от нежела-тельного жениха. Почему же они оказались столь равнодушными?
   Объяснений предложить можно несколько. Среди них одно может оказать-ся правильным. Эх, знать бы, какое! Начнём с первого. Не потому, что оно лучше других. Просто первым под руку попалось.
  В тех случаях, когда наблюдается несомненное равнодушие, всё дело, по нашему мнению, во флюидах. Учёные (что бы мы без них делали?) давно уста-новили, что человеческие симпатии и антипатии имеют чисто химическую ос-нову. Всякое живое существо, как выяснилось в результате долгих исследова-ний, непрерывно испускает флюиды. Не очень ясно, что это такое: то ли это нематериальная эманация души, то ли сложные органические соединения, структуру которых ещё предстоит уяснить. Но для нашей истории это не имеет ни малейшего значения. Главное состоит в том, что благородные организмы Тартальи и Труффальдино почти бессознательно отвергли флюиды злополуч-ной Урганды. Знаменитый арабский историк Сид Ахмет Бененхели высказыва-ет предположение, что от девушки слишком сильно попахивало чесноком.
  Первое объяснение, относящееся к флюидам, нам кажется наилучшим, по-тому что оно очень похоже на научное объяснение. А науке мы все привыкли доверять, хотя, если признаться, ни один из нас не сумеет объяснить, почему ей нужно доверять.
  Второе объяснение - нам оно кажется одним из самых правдоподобных, хотя науке здесь нет места, - заключается в том, что бедная Урганда второпях недостаточно умело превратилась в юное привлекательное существо. Повиди-мому, остались незамеченные ею, но хорошо видные наблюдательному глазу молодых людей, детали лица или фигуры, пугающие и наводящие на самые грустные размышления. Шекспир в таких случаях высказывается совсем про-сто: "Нельзя уста кораллами назвать". Ведь любой согласится с нами, что на нашей планете ни одной действительно симпатичной девушке не придётся дол-го уговаривать пылких юношей (а Тарталья и Труффальдино как раз такими и были) взять её спутницей в путешествие.
   Так или иначе, благосклонная судьба в этот раз уберегла Тарталью и Труффальдино от общества ведьмы.
   Нужно ли было их беречь?
   Смеем высказать здесь крамольную мысль, что не от всякой ведьмы следу-ет шарахаться. Ведь среди них далеко не все стары, уродливы и безобразны или в общем несимпатичны, как склонная к ясновидению Урганда. Встречаются среди этой публики, так утверждают сведущие люди, и вполне смазливые осо-бы, на которых приятно посмотреть.
  
  - Кстати, - добавил Посторонний, - Кристоф Виланд утверждает, что для разумного человека лицезрение прекрасной женщины всегда содержит в себе нечто весьма занимательное.
  Молчание.
  - Вы что, никогда не читали Виланда?
  - Да, не читали, - признались слушатели.
  - Напрасно, напрасно.
   - Сами теперь видим, что напрасно, - согласились слушатели.
  
   Откуда же взялись ведьмы?
   На этот вопрос удалось ответить только в последнее время.
   Начнём с того, что каждая женщина страстно желает быть внешне привле-кательной, но при этом настойчиво требует, чтобы её любили исключительно за красоту души. Увы, благодатное сочетание внешних и внутренних совершенств является настолько большой редкостью, что можно смело пренебречь тем ни-чтожным количеством случаев, когда такое случалось. В указанной прекрасной невозможности как раз и кроется основная причина возникновения ведьм.
   Их бы пожалеть, а их безжалостно отвергают.
  Немало труда положивший на изучение этого вопроса всё тот же профес-сор Бененхели утверждает, что причиной отрицательного отношения к ведьмам является одна лишь беспроглядная тьма непатриотичности местного населения. Человечество, пишет он, любит широко смотреть на далеко отстоящие вещи и ничего не имеет против учения о демонах, развитого древними египтянами (следовательно, не у нас), оно охотно признаёт надёжность гаданий по полёту стрелы - их часто и с успехом использовали скифы, с почтением относится к магии зороастрийцев и недостаточно изученным приёмам волшебства обитате-лей далёкой Лапландии. А вот свои отечественные ведьмы, это твёрдо установ-лено многочисленными исследованиями, почему-то симпатий ни у кого не вы-зывают. Конечно, это несправедливо. Можно предположить, что здесь в людях говорит простейшая, примитивная зависть, вызванная несомненными таланта-ми проживающих среди них ведьм. Посмотрите сами: эти милые дамочки с удивительной лёгкостью освоили тайные знания, над которыми безуспешно бились многие поколения мудрецов и инженеров. Так, задолго до братьев Райт ведьмы научились летать по небу, используя для этого простейшие и недорогие средства.
  Тут бы радоваться их талантам, но полный предубеждения народ держится настороженно.
  Кстати, ведьму легко опознать по особой манере вытирать слёзы, вызван-ные приготовлением луковой приправы к поджаренному мясу.
  Благородный Тарталья о ведьмах знал только понаслышке и интересовался ими очень мало. К тому же он совсем не верил ни в экстрасенсов, ни в сверхъ-естественную силу лошадиной подковы. Верный Труффальдино тоже не видел ничего дурного в чёрной кошке, пересекающей дорогу, и не предпринимал ни-каких обязательных предосторожностей, если тринадцатое число приходилось на пятницу.
  Юности свойственно легкомыслие!
  Обычно молодые люди первыми становятся жертвами дьявольских козней. Точнее - могли бы ими стать. И не становятся только потому, что здесь нечис-той силе просто нечем поживиться. Основным сокровищем с точки зрения ин-фернальных сил является разве что бессмертная душа. Но при современном уровне образованности, знакомства с музыкой, литературой, историей и прочи-ми достижениями человечества (а этот уровень выражается в отсутствии како-го-либо уровня) всякая молодая душа является тем, что называют tabula rasa. То есть ничего на этой нетронутой глади не написано (это огорчало ещё Ари-стотеля), и злонамеренный дьявол давно отчаялся совершить выгодную сделку и приобрести сколько-нибудь подходящий товарец.
  Теперь представьте себе легионы ведьм, ранее усердно служивших руково-дителям преисподней, а теперь оставшихся без всякой работы. Чем им, ненуж-ным, теперь заняться, куда обратить нерастраченную энергию?
  И тогда они придумали игру, носящую греческое название или что-то в та-ком роде. Это очень увлекательное и высоко оплачиваемое состязание актив-ных умов, мечтающих о неограниченных благах, которые приносит неограни-ченная власть. Вот только правила соревнования настолько сложны и запутаны и так часто меняются, что сообщить их здесь всем, кто может заинтересоваться, не хватит никакого времени. Главное, что выигрывает тот, кто раньше других сумеет угнездиться наверху и, находясь в полной безопасности, начнёт успеш-но отпихивать и обманывать других участников игры, не подозревающих, что и они участвуют в игре.
  В начале игры ведьмы, заранее договорившись о распределении ролей, изображают яростный спор.
  - Я - вот такая! - визжит одна тощая ведьма, размахивая бледными некра-сивыми руками. Этими движениями она хочет показать, насколько сильно лю-бит избирателей
  - Нет, это я такая, - возражает другая, обладающая дородным телом непра-вильной формы, и строит всем умильные глазки.
  - Нет, не ты, - возмущается первая, потому что не хочет ни с кем делить предвкушаемые лавры.
  - Тогда я - этакая, - предлагает вторая и первая с ней вынуждена согла-ситься.
  - А я - прогрессивная, - громко вопит третья, опухшая от неумеренного потребления перебродившего виноградного сока, энергично встряхивая при этом копной неумело подкрашенных волос.
  К этому моменту добрые женщины уже забывают, что играют не всерьёз. Первым двум ведьмам становится завидно, что третья прихватила удачное сло-вечко, и они начинают сопротивляться.
  - Ты хоть знаешь, - возмущаются они, - что означает слово "прогрессив-ная"?
  - Знаю, знаю - отвечает прогрессивная ведьма, хотя на самом деле не зна-ет.
  Чтобы в будущем не попадать впросак она при случае обращается к языко-ведам. Их двое, и оба невероятно умны.
  - Это слово происходит от латинского progressus и означает, что вы, ма-дам, обладаете необходимыми качествами в высшей возможной степени.
  Так говорит один.
  - Всё это не так, - возражает второй языковед. - Здесь следует руково-дствоваться в качестве исходного словом progressio. Оно означает, что вы, не-сравненная, непрерывно совершенствуетесь в своём мастерстве.
  После этого прогрессивная ведьма хотя и премного польщена, но толком уже ничего понять не может, потому что у неё с пониманием и раньше были большие проблемы. К сожалению, ничего не может понять и читатель, по-скольку остальные страницы необыкновенно интересной книги, в которой Тар-талья вычитал всё изложенное здесь о ведьмах, оказались грубо оторванными. На беду, первые страницы трактата были в прошлом залиты какой-то гадостью и теперь их нельзя разлепить. Поэтому точное название книги и имя талантли-вого автора, как это уже много раз случалось, остались неизвестными, о чём остаётся только горько посокрушаться.
  - Вот так во всём, - огорчённо сказал принц, потрясая немногими сохра-нившимися листами. - Начало человеческих знаний прячется в непролазной тьме прошедших тысячелетий, а конец их находится в будущем, куда нам за-глянуть тоже не дано.
  Как видим, мысли высокородного юноши всё время вились вокруг фило-софских проблем, как голодные мухи вокруг банки с вареньем.
  - Почему несовершенство процесса познания должно нас расстраивать? - спросил оруженосец и выразительно пожал плечами. - Пускай знаниями, то ли прошлыми, то ли будущими, занимается наука. К счастью, мы к ней не имеем ни малейшего отношения. Жизнь слишком прекрасна для того, чтобы всю её посвящать науке.
  - Ты не прав, Труффальдино. Стремление к истине возвеличивает.
  - Возможно, я и не прав. Ведь я человек неучёный. Но те же учёные утвер-ждают - я много раз о том слыхал, - что истина недостижима. Не понимаю, как может возвеличить стремление к недостижимому. Допустим, я захочу стать ис-панским королём. Разве это придаст мне величия?
  
  - У каждого живущего на земле есть тот уголок души, в который не прони-кают самые искренние убеждения. Поэтому люди способны на самый неожи-данный поворот мыслей. Это я к вопросу об испанском короле, - пояснил По-сторонний.
  
  - Ах, Труффальдино, - сказал принц, - можно подумать, что в тебя вселил-ся сам Дух Сомнения. Боюсь, что и меня он щадить не намерен, поскольку, чувствую, и я тоже после твоих неоспоримых слов начинаю подозревать, что наука не так прекрасна, как об этом принято говорить.
  
  Отвергнутая Урганда долго смотрела вслед удаляющимся всадникам. Её душили злость и недоразумение. Она не могла уразуметь, почему ни Тарталья, ни Труффальдино не были покорены её тщательно спланированной красотой. Ей даже подумалось, что она напрасно затеяла весь этот театр.
  Если бы она хоть раз в жизни прочитала всего Бальзака, она бы обязатель-но наткнулась там на полезную мысль, что не стоит затевать предприятие, если не представляешь, ради чего всё затеваешь. Урганда не читала классиков. Одни ещё не успели к тому времени родиться, другие казались ей очень скучными.
  Стоит ли отказываться от лекарства на том основании, что оно горькое? Стоит ли пренебрегать классической литературы на том ничтожном основании, что тебя от неё сразу в глубокий сон клонит?
  Конечно, не стоит.
  
  - Женское мышление - драгоценнейший дар Провидения, - сказал кто-то из слушателей Постороннего.
  Все стали думать, что он хотел этим сказать.
  - С женщинами не следует тягаться хотя бы потому, что они - большая си-ла, - сказал другой слушатель.
   На этот раз никто не стал думать, потому что и так всё ясно.
  
  Нет, не успокоилась неутомимая Урганда. Если раньше ею двигало одно лишь праздное любопытство, то теперь основным мотором служило незаслу-женное оскорбление. Женщина может перенести всё: бедность, голод, стужу, отсутствие украшений и даже потерю власти. Но она никогда не сможет про-стить очевидного пренебрежения к собственной персоне.
  Когда женщина становится вашим врагом, это всегда опасно (много бед испытал лорд Байрон, когда на него обрушилась немилость Каролины Лэм). Во сто крат опасней, если обиженная вами женщина - ведьма.
  Когда ведьма лелеет отмщение - берегись!
  Обычно такая дама жаждет не просто мести, а обязательно изощрённой ка-ры виновного. Прежде, чем низвергнуть объект своих разгневанных чувств в бездонную пропасть отчаяния, она вначале попробует вознести его повыше, чтобы падение оказалось побольнее. Но в самом размахе её гнусных помыслов таится уязвимая точка проекта. Потому что ведьмам часто не достаёт необхо-димого ума и элементарной предусмотрительности. Ослеплённые своей нетер-пеливой яростью они начинают в самый ответственный момент грандиозней-шего предприятия совершать нелепые ошибки, спасительные для предмета их недоброжелательности. А не совершали бы, то и род людской давно бы уже пе-ревёлся.
  Принц и оруженосец ехали по пустынной степи, в которой не было ничего приметного, кроме рыженьких сусликов, столбиком стоявших возле своих но-рок и высматривающих возможных врагов.
  Пейзаж, расстилавшийся перед глазами наших героев, был настолько неза-тейлив, что не вызывал никаких высоких помыслов. В голову лезли самые про-стенькие соображения, что не худо было бы мирно вздремнуть часок-другой, но прежде что-нибудь питательное скушать.
  Благостная тишина, окутывавшая природу, была взорвана ударом грома - и это при полностью безоблачном небе! - и перед очами ошарашенных путников возник хрустальный дворец средней величины. Крыши его сияли золотом, хотя для общего колорита, как заметил Тарталья, больше подошло бы серебро. Но добрая Урганда никогда не отличалась хорошим вкусом.
  - Интересно было бы знать, - сказал Труффальдино, почёсывая затылок, - удар грома и чудесное воздвижение дворца как-то связаны друг с другом, или эти явления не зависимы друг от друга и совпадение их во времени следует признать случайным?
  - Ответ на твой вопрос могли бы дать всезнающие физики или, на худой конец, на всё претендующие философы, - ответил принц. - Мы же, возблагода-рим за то небеса, не являемся ни теми, ни другими. Поэтому отнесёмся к уви-денному просто как к любопытному приключению.
  - Если это приключение, - сказал Труффальдино, - то начинается оно, на первый взгляд, неплохо. Больше всего я надеюсь, что кухня в таком красивом дворце соответствует его внешнему облику, ведь время, смею заметить, при-ближается к обеду.
  Молодые люди, услаждая себя радостными ожиданиями, въехали во двор, где лошадь и осла тут же приняли на своё попечение учтивые конюхи в строгих пиджачных костюмах.
  Прозвучал гонг, возвестивший приглашение к обеду, после чего приезжих препроводили в пиршественный зал. Настроение у Труффальдино поднималось с каждой минутой, а вот Тарталья почему-то был бледен и задумчив.
  - Что вас беспокоит, мой господин? - спросил оруженосец.
  - Меня смущает запашок серы, который я ощущаю здесь повсюду. Ведь он является атрибутом дьявола, который, случается, покинув преисподнюю, от-правляется в цивилизованный мир. При этом повелитель тёмных сил может воздвигнуть любое строение и сам принять любой облик, но он не может изме-нить свой запах, который выдаст его даже в том случае, если лукавый нацепит на себя монашеский клобук и опрыскает себя всеми ароматами Аравии.
  - Странно. Мой нос в данную минуту ощущает лишь аромат жаренных цы-плят, которых, как я надеюсь, нам подадут с минуты на минуту.
  Гости сели за обеденный стол, вокруг которого ещё раньше расположились восемнадцать прелестных дев, четырнадцать музыкантов с инструментами, а также одиннадцать учёных с таблицами, ретортами, микроскопами, счетными машинками и другими приборами, необходимыми для научных занятий.
  Если кому-нибудь всё это покажется чушью, все претензии пусть предъяв-ляет Урганде, поскольку, затевая свой неприличный спектакль и подбирая ис-полнителей, она ни с кем не советовалась.
  А затем на стол были поданы блюда с таким обилием вкусных вещей, что один только список их потребовал бы столько же бумаги, сколько без толка расходуют на выборах бургомистра большого города. Наибольшее впечатление производили огромные кастрюли, полные отборных креветок, уже очищенных, а также спелые плоды манго, из которых предусмотрительно вырезали косточ-ки, чтобы не мешали наслаждению.
  Как видим, здесь было всё, о чём можно только мечтать: отменные куша-нья, прекрасные девы, радующие глаз, и высокоучёные мужи, способные раз-влечь предающихся чревоугодию гостей просвещённой беседой.
  Печалило лишь одно: никто не притрагивался к еде, поскольку одно место во главе стола всё ещё пустовало. По такому случаю все смущённо ёрзали, а более всех проявляли нетерпение крепко проголодавшиеся странники.
  Наконец общее ожидание было вознаграждено появлением благообразного старичка в белом одеянии. Казалось - вот теперь-то и начнётся весёлая пируш-ка. Увы, вместо того, чтобы пригласить присутствующих незамедлительно на-сладиться искусительными дарами земли, старец подарил всем широкую бла-женную улыбку и попросил минуту внимания.
  - Уважаемые дамы и господа, - начал он. - Вполне возможно, что вы ещё не успели хорошо познакомиться. Поэтому разрешите представить вас друг другу.
  Представление дев прошло довольно быстро и заняло немногим более по-лучаса. Ведь сказать о них было нечего, кроме того, что все они очень милы, отзывчивы и своевременно обучены хорошим манерам. Действительно, а что ещё можно было от них потребовать?
  С музыкантами разбирались дольше, поскольку каждый из них норовил побольше рассказать о своём инструменте. В другой ситуации их пояснения могли бы показаться безумно интересными, но у Тартальи и Труффальдино так громко урчало в животе, что эти безрадостные звуки подчас заглушали не толь-ко нежную флейту, но даже ревущие тромбоны.
  Всё на свете имеет свой конец, и, наконец, контрабасист перестал вырази-тельно дёргать толстые струны своего могучего орудия труда и бережно спря-тал его в огромный футляр.
  И тогда наступило время учёных. Кто бы мог подумать, с какой любовью и обстоятельностью способны эти славные естествоиспытатели рассказывать о результатах своих многолетних исследований! Очень быстро выяснилось, что в этот раз никак не обойтись без доски с мелом. Не прошло и часа, как необходи-мая доска была доставлена, после чего её тут же исписали сверху донизу бес-численными формулами. Всё было бы не так плохо, но кто-то из присутствую-щих подверг сомнению одну из формул, и это стало причиной долгой и жаркой дискуссии.
  Тарталья и Труффальдино участия в том диспуте не приняли ввиду полного упадка жизненных сил.
  По истечении надлежащего времени утихомирились и учёные, и тогда светлый старец снова взял слово. На этот раз он без долгих предисловий обра-тил внимание присутствующих на картины, украшающие пиршественный зал (если только уместно здесь воспользоваться несколько преждевременным сло-вом "пиршественный").
  - Вот это полотно, - дедушка ткнул пальчиком в это полотно, - является удачной копией известной картины Якопо Робусти, более известного под про-звищем Тинторетто. Называется она "Милосердие Сципиона Африканского" и является одним из лучших произведений прославленного мастера.
  После этого все гости были подробнейшим образом посвящены в историю трёх пунических войн. Попутно они узнали и о славных деяниях великодушно-го завоевателя Карфагена.
  - А в котором часу в Карфагене было принято подавать обед? - слабым го-лосом поинтересовался Труффальдино. - Я читал, что в Африке после хороше-го обеда отношение гостей к хозяину всегда менялось на лучшее, - добавил он.
  Ответом ему был косой взгляд старичка.
  Видимо, в этом доме бестактные вопросы были не в чести.
  - А на той картине, - дедушка ткнул пальчиком в ту картину, - изображёна трагическая гибель Помпеи под обильным пеплом разбушевавшегося Везувия. Картина не подписана, но по мнению экспертов она принадлежит кисти вели-кого итальянского мастера Паоло Кальяри по прозвищу Веронезе.
  - Неужели помпеянцы так и убежали, бросив свой ужин? - робко спросил Тарталья, после того как получил все необходимые сведения об античной вул-канологии.
  - Ваши намёки, глубоко чуждые искусству и науке, смущают меня и даже наводят тоску, - сердито отрезал вдохновенный знаток живописи эпохи Возро-ждения. - Что ж, несчастные, если вы так истомились, приступайте!
  Не сдержав возмущения старичок резко стукнул сухоньким кулачком по столу.
  И тут же, в тот самый момент, когда предвкушающие восторг путешест-венники поспешно схватили вилки, снова грянул гром. И сразу же всё исчезло: и девы, и седовласые учёные, и картины вместе с говорливым старикашкой, а главное - все-все кушанья.
  Принц, слуга, конь и осёл растерянно остались одни.
  Бесконечная боль утраты отразилась на широком лице разочарованного оруженосца. Господин его проявил больше выдержки. Он только укоризненно покачал головой и заметил, что всё случившееся ещё раз доказывает, что враг человеческий не дремлет и в силу этого бесплатных пирожных не бывает.
  Тарталья и Труффальдино так и не узнали, что сумели счастливо избежать ещё более огорчительного развития событий. А всё потому, что их нелепые во-просы нечаянно нарушили спланированный порядок действий. По первона-чальному сценарию мстительной Урганды - и в этом была вся изюминка! - ещё до исчезновения дворца с его обитателями на божественно сервированный стол должна была наброситься стая огромных кудлатых чёрных псов и на глазах у всей истомившейся публики безнравственно слопать все кушанья до последне-го кусочка.
  Согласитесь, такое зрелище было бы непереносимым.
  И лишь после этого по сигналу одержимого искусством старичка должен был грянуть уничтожительный гром.
  
  ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Нет, не просто так огорчались наши герои потерей вкусного обеда. У них была на то ещё одна отдельная причина.
  Самый толстый кошелёк по истечении надлежащего времени становится тонким, тонкий - пустым, а пустой - бесполезным. Этот худший из законов природы никому ещё не удалось оспорить, а тем более отменить.
  У тех, у кого нет денег, на лице лежит несмываемая печать неудовольствия, вызывающая преждевременное появление морщин.
  Тем, кто, ничего не имея, любит золото, надо чаще смотреть на солнце, ко-гда оно садится в море.
  
  - Деньги - это одухотворённое насилие. И хорошо было бы от них отка-заться, но не можем: они так же нужны человеку, как воздух, платье и пища.
  Так изрёк самый мрачный из слушателей.
  - Деньги - самое большое достижение цивилизации, - стал развивать его мысль другой слушатель, самый образованный (может быть, не самый-самый, но, безусловно, один из наиболее сведущих).
  - Почему? - спросили другие.
  - Потому что до изобретения денег один человек получал от другого то, в чём нуждался, в основном с помощью примитивного, грубого использования силы. Деньги, спасибо им, отменили внешние проявления насилия, и в том был безусловный прогресс. Но они сами в силу объективных законов развития стали насилием или, по меньшей мере, изощрённым орудием его. Теперь при жела-нии напасть нет необходимости угрожающе размахивать дубинкой. Достаточно достать кошелёк.
  Люди призадумались, а потом спросили Постороннего:
  - Эти двое правду говорят?
  - Совершенную правду, - ответил Посторонний, - притом настолько убе-дительную, что я и сам лучше не сказал бы.
  - А нам раньше как-то не приходило в голову, что деньги - это насилие.
  - А то, что деньги - сила, вы слыхали?
  - Конечно. Очень много раз. И вправду - большая сила.
  - А как можно заметить силу, если владеющий ею не прибегает к насилию?
  - Ты снова прав, Посторонний. Извини, но мы никогда не полюбим тебя, потому что твоя правота всякий раз подчёркивает наше неумение мыслить и тем нас унижает.
  
  Нашим героям, как нам уже известно, до сих пор не удалось разгромить ка-кого-нибудь состоятельного великана, после которого осталось бы много цен-ных предметов, способных, при отсутствии законных наследников, с лихвой возместить победителю все затраченные усилия.
  Не случилось им также встретить доброго волшебника, который поделился бы с ними своими доходами или хотя бы секретами приобретения значительно-го состояния без грубого нарушения простейших правил общественной морали.
  Купаясь в реке, они ни разу не выловили невзначай внушительный саморо-док драгоценного металла. Не подобрали в пыли на дороге изумрудное ожере-лье, ранее принадлежавшее Марии Медичи.
  Им также не попалась за ничтожную цену на базаре, где они покупали уже немного подгнившие фрукты, старая картина, которая при ближайшем рас-смотрении оказалась полотном Тициана.
  Как ни печально, но за всё это время они не нашли под ногами ничего бо-лее ценного, чем потёртый полупенс, к тому же вышедший из обращения.
  Когда нет денег, нужны свежие идеи.
  Иначе будет совсем плохо.
  - Достатков нет, вот в чём несчастье, - изрёк Тарталья.
  - У меня есть идея, - сказал Труффальдино. - Мы будем зарабатывать себе на жизнь чтением лекций. Эти лекции, естественно, будете читать вы, дорогой господин, поскольку у меня вид не представительный и нет соответствующего образования. А на себя я возьму организационную часть. Как драгоценному камню нужна соответствующая оправа, так и великому просветителю - придёт-ся вам, сэр, взвалить на свои плечи эту миссию - обязательно потребуется им-пресарио, или, выражаясь современным языком, менеджер.
  - Итак, - сказал принц, - ты предлагаешь мне, как сказал Лукиан, "горячей усердствовать речью, златом суму набивая, как тот ростовщик нечестивый".
  - В противовес любой цитате берусь найти сотню других, тоже исходящих от уважаемых классиков, - воспротивился оруженосец. - Что касается меня, то я искренне убеждён, что не следует считать благородную бедность отрадным явлением и слишком преувеличивать сокровища души неимущих людей.
  - Что ж, - со вздохом сказал Тарталья, - раз уж нет иной возможности про-кормиться, придётся мне стать лектором, поучающим недостаточно просве-щённую публику. Вот только в данную минуту я не представляю, кому и о чём буду читать лекции.
  - Здесь нет проблемы, - поспешил рассеять его сомнения Труффальдино. - Отсутствие знаний заменим интуицией. Все крокодилы Африки не отличат од-ного пингвина от другого. А проницательность ваших слушателей, уж доверь-тесь мне, будет намного ниже. В того невольно верят все, кто больше всех са-монадеян. Так сказал классик устами Мефистофеля. Будете читать всем обо всём. Можете рассказывать даже про лечение глаукомы у аквариумных рыбок. Ведь слушателям, в сущности, нет разницы. После того, как человек удовле-творил свои простейшие физические потребности, он сразу же начинает испы-тывать духовный голод. Это выражается в том, что он сам не знает, чего хочет, и будет бесконечно признателен тому, кто разъяснит ему, чего следует желать и к чему нужно стремиться всей душой. Люди прекрасно сознают, что всё, что действительно нужно их уму, можно без большого труда найти в хороших кни-гах, но им более по душе та духовная пища, которую предварительно тщатель-но разжевали, частично переварили и вложили прямо в рот профессионально подготовленные для такого незаменимого дела лекторы, распространяющие свет знаний за сравнительно умеренную плату.
  - Всё это так, - согласился образованный принц, - но я не уверен, что лек-торская деятельность приличествует моему высокому сану.
  - А вот это вас не должно беспокоить: ведь самые выдающиеся фигуры в истории человечества были по существу лекторами и ничем другим. Обратите, ваша светлость, своё внимание на новозаветных апостолов. Кем они были по-вашему, разве не странствующими лекторами? Разве их проповеди не были от-лично подготовленными лекциями в полном смысле последнего слова?
  - Не могу с тобой не согласиться, - улыбнулся Тарталья.
  - Но это ещё не всё, - продолжал распалившийся Труффальдино. - Разве большая часть Ветхого Завета не написана в форме тезисов, подлежащих кра-сочному развитию в ходе соответствующих публичных выступлений, я хотел сказать - лекций? Разве знаменитые речи Цицерона в римском сенате не явля-лись подлинными лекциями?
  - Остановись, друг мой, - вскричал принц. - Ты полностью убедил меня. Остаётся только решить, с какими идеями я выйду на подиум.
  - И тут нет проблемы. Можно произвести глубокое впечатление новыми, серьёзными мыслями, а можно новыми заплатами на старом платье. Так что темой лекций может быть что угодно. Лишь бы название было завлекательным. А вот содержание выступлений должно быть, простите за каламбур, содержа-тельным. Можете, например, выступить с критикой современной цивилизации. Все великие умы тем и отличались от умов посредственных, что не просто глу-хо бурчали, а громко и нещадно критиковали существующие порядки, попутно предлагая свои пути к общечеловеческому счастью. Вот и я тоже в данный мо-мент совершенно недоволен нынешней социально-экономической системой, не обеспечивающей полного удовлетворения естественных прав человека, в пер-вую очередь на пищу. Дорогой мой господин, я действительно жутко проголо-дался, но общество не спешит мне навстречу с подношениями в форме хорошо поджаренной котлетки или свежеиспеченного яблочного пирога, распростра-няющего искусительный аромат. Такой пирог особенно хорош, когда запива-ешь его в тёплый день холодным молоком.
   - Решено, Труффальдино. Я не могу равнодушно смотреть на твои непере-носимые страдания, виной которым современное общество. Поэтому я неза-медлительно начну бичевать его со всех мыслимых лекторских трибун. О, я вскрою все пороки нашего времени, явные и тайные! Ни один грех современ-ной цивилизации не укроется от меня, как неразумный мышонок не спрячется в чистом поле от степного орла, зорким взором высматривающего свою поживу.
  - Я бесконечно ценю, мой дорогой принц, ваше доброе отношение ко мне, но умоляю вас: не переусердствуйте. Ваши слушатели с величайшим одобрени-ем примут любые филиппики в чей угодно адрес, кроме собственного. Поэтому берегитесь наступить им на их собственный мозоль. Никаких личных нападок! Ваша аудитория должна пребывать в младенческой уверенности, что достойная осуждения цивилизация это одно, а они - совсем другое. Не дай бог им дога-даться, что они-то и есть цивилизация или существенная часть её. Наоборот, противопоставляйте её им, льстите им, не опасаясь преувеличения. В лести, как и в любви, не существует верхнего предела. Чем выше вы заберётесь, тем охот-нее вам будут внимать. Кстати, сойдёте за очень умного, если мимоходом об-роните пару латинских цитат. О вас пойдёт слава как о величайшем ораторе, осчастливившем нашу планету после Демосфена и Эсхина. Чем больше вы по-нравитесь толпе, тем громче зазвенит в карманах ваших штанов золото, безвоз-вратно заимствованное у самих же благодарных слушателей. А чтобы побыст-рее и посильнее понравиться, эпатируйте их, и ещё раз - эпатируйте. Не забы-вайте при этом напоминать, что всё неприятное их чувствам - это и есть совре-менная цивилизация, которую обязательно следует улучшить.
   - А что такое цивилизация, между нами, разумеется? - спросил принц.
  - О, современная цивилизация, - уверенно сказал Труффальдино, - это причудливая смесь технических достижений, макроэкономики, моющих средств, эстрадного песнопения, невразумительной политики и непрерывного изменения курса валют. Всё, что противно светлому уму, - это и есть цивили-зация.
  - Мне кажется, что я всё понял, - сказал Тарталья, - и в дальнейшем поста-раюсь действовать без ошибок.
  - И ещё одно. Ни в коем случае не связывайте себя ни с одной из полити-ческих партий. Как бы они себя не именовали, все они на деле одинаковы, как яйца из-под одной курицы. Ах, в данный момент я бы не отказался от яичницы. Мне кажется, я вижу её перед собой. Так вот, при всей своей неразличимости эти партии только тем и занимаются, что нещадно ругают друг друга послед-ними словами. Им почему-то кажется, что таким образом они сильно выигры-вают во мнении широких непартийных масс. Всё это невероятная глупость. До-лой партийность! Ваше имя должно отличаться белизной Южного полюса. И тогда вам не стыдно будет глядеть в глаза людям. Пусть даже кусок вашего хлеба будет сухим, для вас в этом случае он всегда будет сладок.
  Не успел Труффальдино закончить последнее поучение, в высшей степени полезное, если суметь им воспользоваться, как среди тихого ясного дня пронёс-ся резкий порыв ветра и перед юношами во всём своём величии предстал Дух Сомнения, или, что то же самое, Устроитель Чудес. Его правый глаз синего цвета и левый глаз зелёного цвета пылали возмущением.
  - Вам надлежит в этом мире сеять добро и справедливость, - сурово воз-вестил он, - а вы более всего озабочены ощущениями своего желудка. Стыди-тесь!
  - Не хотим с вами спорить. Небо всегда выше земли, и вполне вероятно, что вы там у себя в эмпиреях прекрасно обходитесь без пищи насущной, - дерзко ответил Труффальдино, - но здесь, в этом приземлённом и грешном мире, у приличных людей принято каждый божий день и завтракать, и обедать, и ужинать. И я решительно не понимаю, что здесь постыдного.
  Тарталья подтвердил, что и ему с некоторых пор, точнее, уже несколько часов, тоже знакомы не приносящие удовольствия муки неутолённой жажды пищи.
  - Бедность делает человека ничтожным и в своих и в чужих глазах, - доба-вил он.
  - Хм, - сказал Устроитель Чудес, - мы как-то об этом не подумали.
  Продолжая хмыкать, он вскоре исчез, но через короткое время явился вновь. На этот раз без неукротимых вихрей, да и выглядел он намного друже-любней.
  - Возьмите это, - сказал он и протянул Неразменный Рубль.
  
  - Здорово, - сказали слушатели, - Неразменный Рубль - это действительно здорово. Вот бы и нам такое.
  У зверей нет денег. Вот откуда зверство. Такой точки зрения придержива-ются учёные.
  
  ПЯТНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  - Что это такое? - спросил Тарталья.
  - Это - золотой Неразменный Рубль, - не без аффектации ответил посол небес. - Владея им, вы навсегда забудете все беды и несчастья, связанные с не-приятным чувством голода. Этот чудесный рубль, сколько бы раз вы не плати-ли и сколько бы не получали с него сдачи, всякий раз будет возвращаться к вам.
  - Великолепно! - вскричал Труффальдино.- Об этом можно только меч-тать!
  Жизнерадостный оруженосец сразу почувствовал себя горячим сторонни-ком прикладной неисчерпаемой нумизматики и иной благодетельной пользы. Свой энтузиазм он объяснил с помощью простейшего сравнения:
  - Когда денег мало, человек раскисает, как мокрый кусок хлеба.
  - А когда их много, человек становится жёстким, как шкура крокодила, - подумал Устроитель Чудес, но делиться своими наблюдениями посчитал из-лишним.
  - Если у человека, кроме достоинств имеются ещё и деньги, то он - само совершенство, - продолжал излагать свои несложные соображения увлечённый Труффальдино.
  - Человек - властелин природы и одновременно раб ничтожнейших жела-ний, - думал Устроитель, слушая эту чушь.
  А Тарталья встал в позу и сказал Устроителю так (и голос его дрожал от искреннего возмущения):
  - Как вы смеете предлагать мне, высокородному принцу, ничтожное по-даяние, да ещё в такой небрежной манере, с которой его швыряют несчастному нищему или оборванному бродяге?
  Благородные души ничего не хотят даром.
  Благородные души думают, что можно прожить без денег.
  Благородные души хотели бы иметь возможность прожить без денег.
  Благородные души часто ошибаются.
  Устроитель Чудес сразу же уразумел свой промах, отчаянно смутился и, поспешно спрятав Неразменный Рубль в карман, робко пробормотал, что, воз-можно, он оплошал и проявил не слишком большую деликатность, но ему очень уж захотелось подкормить принца прежде, чем тот заметно отощает.
  - Вы всё правильно сделали, - благожелательно сказал Труффальдино по-слу небес. - Beatus est dare quam accipere (блаженнее дающий, чем принимаю-щий). И я не могу понять, почему мой добрый господин не изъявляет уместной здесь благодарности, а наоборот, пыхтит, как чайник, и упирается, как мул. В конце концов, кто хочет летать по небу, не должен бояться головокружения.
  - Я готов, - объявил закусивший удила принц, - стать из-за недостатка пи-тания бледным и тонким, как юная балерина, невесомым, как волос с головы рубенсовской девушки, но никогда не приму милостыню.
  - Молю небеса избавить меня от предлагаемого здесь вами противоестест-венного зрелища, - воспротивился верный слуга.
  - Есть ещё один способ, - нерешительно сказал Устроитель и замялся.
  - Так в чём же состоит этот способ? - с немалым интересом спросил Тар-талья. В нём начало просыпаться крохотное сожаление о том, что слишком уж поспешно отказался он от Неразменного Рубля.
  - На земле весь род людской чтит один кумир священный. Так что, если вы согласитесь проявить небывалое геройство и к тому же вам улыбнётся удача, тогда вы сможете стать обладателем несметных богатств. Но, предупреждаю, пока никому из людей это не удавалось.
  - А что, кто-нибудь пытался завоевать эти богатства? - спросил оружено-сец, всем своим видом показывая, что более всего в данную минуту его интере-суют быстро бегущие над головой облака. Таким образом он попробовал невз-начай выяснить, насколько рискованной выглядит предлагаемая затея.
  - Да, были такие случаи.
  - И что, из этого что-нибудь вышло? - поинтересовался Тарталья, так же обнаруживая всем своим видом, да и небрежным тоном тоже, полнейшее рав-нодушие к возможному ответу.
  На деле же и хозяин и слуга, весьма заинтересовавшиеся несметными бо-гатствами, одновременно заподозрили, что удача улыбалась не всем.
  - Об этом лучше не спрашивайте, - ответил Устроитель Чудес и воздел пе-чальные очи к небу.
   А потом рассказал жуткую историю про безобразного Фафнера, гигантско-го получеловека-полуобезьяну, превратившегося в дракона и охраняющего бесценный золотой клад.
  
   В прохладных струях Рейна, спокойно, и даже величественно, несущего свои обильные воды к далёкому северному морю, в ту ночь, как и во все дру-гие, безмятежно резвились прекрасные сёстры-русалки, которых в том диком краю называют ундинами. Разные слухи ходят о них, но видеть этих девушек никому из нам знакомых не пришлось.
   - Девочки, посмотрите, что я нашла! - крикнула младшая сестричка Вель-гунда. Она всегда была отчаянно непослушной и любила нырять в самую глу-бину, где в чёрно-зелёной мути, слабо освещённой остатками лунного света, мирно отдыхали пожилые неповоротливые сомы. Но их общество трудно было признать заслуживающим внимания.
   Посмотрели ундины на необычную находку и сильно удивились: то был большой кусок металла, который люди называют золотом и всеми силами ста-раются иметь в большом количестве, хотя это почти никому не удаётся.
   Золота в том месте на дне оказалось много, даже очень много. Только ру-салкам оно было вроде и ни к чему. Так сказала средняя сестра Воглинда, отли-чавшаяся неизменно спокойным нравом и весьма ценной способностью крити-чески мыслить. А вот Флосхильда, самая старшая из ундин и самая практичная, не поленилась отнести кусочек прекрасного металла в дымную кузницу, где с утра до вечера махал молотом трудолюбивый кузнец Тор.
   - Сделай мне из него колечко, - попросила она.
  - Хорошо, - коротко сказал кузнец.
  Прошло три дня.
  - Посмотри, - показал кузнец, - я сковал тебе очень красивое кольцо, но только никогда никому не отдавай его. Лучше даже с пальца не снимай, потому что потом может произойти много бед.
   - Ах, какое славное колечко! - защебетала заказчица. - И как чудесно оно смотрится на моём пальчике! Только странные слова ты говоришь, Тор. Ну что может произойти от того, что я по какой-нибудь пустяковой причине сниму с руки это колечко? Впрочем, я совершенно не намерена расставаться с ним. Это было бы просто глупо.
   - Я сам не знаю, что может случиться, и сам с большим недоверием отно-шусь к собственному предостережению, - признался кузнец, - но внутренний голос - а он меня никогда не обманывал - подсказывает, что в тот день, когда ты расстанешься с этим кольцом - оно и впрямь получилось очень миленьким, - наступит великое несчастье.
   Сестрица Воглинда, которая слышала весь разговор, подошла поближе, без одобрения скользнула взглядом по весело сверкающему украшению и сказала:
   - Дорогая Фло (так она называла Флосхильду). Мне кажется, хотя и я тоже не могу ничего толком объяснить, что наш добрый Тор в чём-то прав. Зачем те-бе это колечко? Кто им будет любоваться? Водяные бесы или утонувшие рыба-ки? Вряд ли. Давай выбросим его в реку подальше отсюда и забудем о нём на-всегда.
   Флосхильда поджала губку и промолчала, только окинула свою трезвомыс-лящую сестрицу взглядом, в котором было много иронии и мало дружелюбия. Она очень не любила возражений, но, руководствуясь своим чутьём, которому доверяла неограниченно, не стала и в этот раз подробно излагать свои взгляды, поскольку давно положила себе за неизменное правило никогда не спорить с теми, кто неразумно придерживается ошибочного мнения.
  
  - Тут уж ничего не поделаешь. Истину, которая воспринимается лишь утончённым умом, толстокожая публика считает обманом чувств и ничтожным пустяком.
  Вот какие слова сказал Труффальдино. Может и не совсем кстати выска-зался, но Тарталья и все случайные прохожие, слушавшие Устроителя Чудес, согласились, что всё обстоит именно таким образом.
  
   А на другой день к реке подошли два брата-великана: Фазольт и Фафнер. Их мускулистые тела были покрыты таким количеством волос, какое обычно достаётся на долю самых косматых обезьян. Зато одежды гигантам нужно было совсем немного. Оттого братья не слишком тяготились своей неумеренной во-лосатостью.
  День выдался жаркий, ветер совсем не ощущался, и великанам, вспотев-шим от быстрой ходьбы, захотелось освежиться в реке. Но она оказалась слиш-ком мелкой для такого развлечения: в самом глубоком месте вода была Фафне-ру только по колено, а Фазольту даже немного ниже.
  - Проклятье! - сказал недовольный Фафнер. Ему очень хотелось окунуться с головой, но ничего не получалось.
   - А я знаю, что нужно сделать, - утешил его минаретоподобный Фазольт. - Мы сдвинем сюда два ближайших холма и сделаем высокую плотину. Тогда вода в реке выше по течению поднимется, и мы сможем хорошенько поплавать.
   - Ты всегда был самым сообразительным из нас двоих, брат, - покорно ска-зал Фафнер. - Я всегда радостно гордился твоими исключительными умствен-ными способностями.
   На самом же деле он безмерно завидовал талантам своего родственника.
   Работа закипела.
   - Караул! - вскричала Флосхильда, заметив неумолимо растущий гребень запруды.
  - Что теперь с нами будет? - закручинились Воглинда и Вельгунда.
  - Самые безнадежные проблемы можно решить путём умело проведенных переговоров, - мудро рассудила старшая сестра и, вооружившись белым фла-гом (для этого пришлось пожертвовать почти новой наволочкой), отправилась в стан неприятеля.
  К сожалению, волосатые братцы-строители оказались чудовищно несго-ворчивыми. Тогда Флосхильда, зная беспримерную жадность великанов, по-обещала им кусок золота, если они прекратят свою пугающую работу.
  "Откуда у этой девицы с мокрыми волосами может быть золото? - подума-ли гиганты. - Наверное, она решила пошутить".
  Поэтому невежливый Фьезольт даже не посчитал нужным ей ответить, а Фафнер, подыгрывая обеспокоенной ундине, сказал с улыбкой (его улыбка бы-ла омерзительной):
   - Прекратим, конечно, всё прекратим. Зачем вас, бедных русалочек, огор-чать? Только ты, голубушка, принеси нам столько золота, чтобы его хватило засыпать с головой моего высокорослого братца.
   И захихикал довольный своей гнусной выдумкой.
   - Пусть так и будет, - легкомысленно согласилась Флосхильда (она плохо представляла истинные размеры своего богатства).
   И стали ундины таскать золото со дна реки и сыпать его на голову Фазоль-ту. Работа была нелёгкой, потому что золото было тяжёлым и скользким. Фа-зольту тоже было не очень приятно, когда ему на бритую голову валились уве-систые куски драгоценного метала. Но у него достало мужества стойко перене-сти всю процедуру.
   И вот всё золото кончилось. А на берегу реки возвысился золотой холм, надёжно укрывший великана.
  - Чудесно! - восхитились ундины. - Как раз хватило.
  Подошёл Фафнер и с неопределённым выражением лица уставился на ярко блестевшую кучу золотых самородков.
  - Да-да, - сказал он не без желания к чему-нибудь придраться. - Вроде бы всё в порядке.
  А потом вредный великан оживился:
  - Не-ет, - протянул он. - Вот здесь, я вижу через щёлочку, проглядывает уголок глаза моего любимого брата.
  - И вправду, - прозвучало из кучи, - мне кажется, что я вижу проблеск све-та.
  - Придётся добавить ещё кусочек, - потребовал жадный Фафнер.
  И тогда пришлось Флосхильде снять с пальчика золотое кольцо и закрыть последний просвет.
  - Теперь точно всё в порядке, - удовлетворённо сказал косматый детина и отправился разбрасывать плотину.
  - Брат, а брат, - глухо позвал Фазольт, - вытащи меня поскорее отсюда: у меня не хватает сил стряхнуть эту страшную тяжесть.
   - Потерпи, - отвечал ему удаляющийся Фафнер. - Сейчас я кончу и тогда займусь тобой.
  - Брат!
  - Не мешай работать.
  - Брат!
  - Если будешь надоедать, я там тебя навсегда оставлю. Так что лучше по-молчи.
   Несказанно подлым был этот Фафнер. К тому же он был силён в математи-ке и поэтому быстро сосчитал, что при дележе кучи золота на двоих каждому достанется ровно вдвое меньше, чем одному без дележа.
   Когда ундины, вернулись к себе в речку, Фафнер вернулся, воровато огля-нулся по сторонам и, убедившись, что никто за ним не следит, со всего размаха вогнал своё огромное копьё в золотой холм.
   - Брат, ты убил меня, - раздался слабый голос. Потом послышалось совсем тихо: - Проклинаю тебя и твоё золото.
   И всё умолкло.
  - Теперь всё богатство принадлежит одному мне! - гордо крикнул Фафнер.
  Далёкое эхо откликнулось:
  - Мне!
  - Кто это сказал? - встревожился великан.
  - Это я так сказал, - ответило эхо.
  Обычно эхо отвечает слово в слово, но в этот раз оно изменило своей при-вычке, потому что решило припугнуть убийцу брата.
  - Кто бы ты ни был, - закричал Фафнер, - я тебя не боюсь, и тебе моих со-кровищ не видать!
  - Это мы ещё посмотрим, - ответило эхо снова не совсем впопад.
  Тогда Фафнер перетащил всё золото в глубокую и тёмную пещеру, а сам, превратившись в дракона, улёгся у входа, наслаждаясь собственной низостью и всем своим грозным видом показывая, что никому не позволит унести даже са-мую маленькую частичку.
  Так он лежал долгие годы, и жизнь его уже стала подходить к концу. К то-му времени злодея стала томить бессонница и начали посещать неприятные мысли. Пытаясь в них разобраться, Фафнер понемногу догадался, что всё это золото ему вроде бы ни к чему, потому что пользы от него, кроме радости об-ладания, никакой. Вот и получилось, что он по недомыслию стал доброволь-ным пленником своей преступной и никчемной затеи. Всё это время он питался одним только пламенем, которое с шумом испускал через собственные ноздри.
  Так зло наказывает само себя, понял стареющий дракон, изнемогающий от чахотки своей отвратительной души. К тому же его бесконечно донимали мел-кие насекомые-паразиты. От этого он ещё сильнее разозлился. Теперь ему стало казаться, что весь мир виноват в том, что он так бездарно распорядился своей молодостью и другими талантами юных лет. Очень хотелось отомстить. Только было непонятно, кому. С каждым днём характер несчастливого дракона пор-тился всё сильнее, хотя, казалось, дальше просто некуда.
  Звери и птицы старались обходить и облетать пещеру Фафнера стороной. Одни только летучие мыши остались жить под потолком, потому что им нрави-лось гадить на голову презренного братоубийцы. От такого неуважительного обращения дракон свирепел и сатанел и всё пытался сшибить обидчиков уда-рами мощного хвоста, но ничего у него не получалось. А с годами и хвост стал настолько тяжёлым, что без больших усилий его даже сдвинуть с места не уда-валось.
   Ничего нет тягостней бессильной ярости. Только она и осталась преступ-ному Фафнеру. Под конец ему стал противен даже вид золота. Но от этого дра-кон не перестал о нём заботиться. Более всего неприятна была ему мысль, что придёт время и ненавистное богатство без больших хлопот достанется кому-нибудь другому.
   С таким настроением вероломный Фафнер стал особенно опасным.
   Ходили не очень надёжные слухи, что изредка находились смельчаки, же-лавшие проникнуть в заветную пещеру. Только никто не видел вернувшихся оттуда живыми.
  
  Вот что рассказал Устроитель Чудес.
  Не исключено, что не всё в его повести было чистой правдой. Вероятно, он сам кое-что присочинил (за ним такое замечали) или, есть и такое подозрение, вычитал в книгах (а книг, смеем вас уверить, на свете много, и найти в них при большом желании можно что угодно). Одно только не вызывало сомнений: зо-лото в большом количестве существует, но охрана на месте не дремлет, и до-быть богатство будет нелегко, если только исполненный злобы сторож совсем не расхворается.
   Так почему бы не попробовать?
   Быстро мчали доблестных героев, Тарталью и Труффальдино, резвый конь и бодрый осёл. Но ещё быстрее летела впереди них весть.
   Долетела она и до Фафнера.
   Старый дракон без малейшего удовольствия услыхал, что ему предстоит очередное беспощадное состязание.
   Желания состязаться не было. Хотелось одного: чтобы его оставили в по-кое.
   Пожалела зверюгу одна лишь фея Моргана.
   - Я попробую отвести от тебя беду, - сказала она. - А ты постарайся не вы-совываться.
   И превратилась в сову.
   Села эта сова перед входом в пещеру и приняла значительный вид. Тут как раз и подъехали принц и оруженосец, пылающие жаждой справедливой битвы и неправедно нажитого драконом богатства. Труффальдино уже заранее жалел своего осла, которого придётся тяжело нагрузить драгоценной добычей.
   Сначала путешественники не обратили внимания на птицу. Сидит себе, и пусть сидит.
   Деликатный человек никогда зря не потревожит другое живое существо.
   Но птица вдруг открыла клюв и сказала совершенно нормальным чело-вечьим голосом:
  - Здравствуйте.
  Это было неожиданно, потому что сова - не попугай и даже не скворец. А к тому же у неё оказалась великолепная дикция, чего за говорящими птицами обычно не замечается.
   - Здравствуйте, сударыня, - машинально ответили всадники не без удивле-ния.
   - Не удивляйтесь, - сказала сова, верно угадав растерянные мысли моло-дых героев, - ведь это вы, люди, без малейших просьб с моей стороны признали меня символом мудрости. А мудрость, как вам хорошо известно, неотделима от интеллигентной речи, то есть хорошо организованной манеры излагать свои культурные мысли.
  - Но всё-таки...
  - Всё-таки на небе и земле есть много вещей, не подвластных всей нашей мудрости, точнее, всей вашей мудрости, - веско заявила многознающая птица.
   - Хорошо, мы будем стараться не слишком обалдеть, - сказали Тарталья и Труффальдино, продолжая дивиться всё больше. - Но ответь, пожалуйста, пе-ред нами, случайно, не пещера противного Фафнера.
   - Да, это она, - ответила умная сова. - Это очень хорошая пещера, но само-го Фафнера, к сожалению, здесь нет, поскольку не так давно он без большой радости навеки покинул этот мир.
   - Не велика потеря, - весело сказал Труффальдино. - Сгинул? Туда ему и дорога. Важно, что золото осталось.
   - В том-то и дело, что не осталось. Ведь не от простуды помер Фафнер, не от перелома ключицы и не от колик в желудке. Он усоп единственно по той причине, что не смог перенести невосполнимую утрату.
   - Какую утрату? - с дрожью спросил Тарталья, подозревая самое худшее.
   - Так уж получилось, - стала рассказывать фея Моргана, - что истомивше-гося дракона после недельной бессонницы сморил долгий, желанный сон. И то-гда бессовестные гномы-нибелунги утащили всё золото к себе в узкие потайные подземелья, куда никто, кроме них, протиснуться не может.
  Тут было золота достаточно вполне,
  Чтоб чёрное успешно сделать белым,
  Уродство - красотою, зло - добром,
  Трусливого - отважным, старца - юным,
  И низость - благородством.
   И всё это прекрасное богатство исчезло самым непозволительным образом.
  Вы даже не можете представить себе отчаяние Фафнера. Он выл, рыдал, катался по земле, кусал локти - я хотела сказать: грыз собственный хвост, - грозился оборвать нибелунгам уши и призывал на их приплюснутые головы миллионы других наказаний. Вид у него при этом был такой нервный, что мог бы перепугать любого, кроме бесстрашного. Кончилось тем, что от предельного напряжения тела и духа у взволнованного чудовища лопнула какая-то ответст-венная жила, и душа его, если она у него имелась, устремился в преисподнюю со скоростью метеорита. Так что встретиться вам с ним теперь невозможно, как невозможно столкновение Гольфстрима с австралийским континентом.
   - Вот беда-то! - искренне опечалились принц и оруженосец.
   - Конечно, беда, - согласилась мудрая птица. - Такого большого дракона, единственного в своём роде, не уберегли. Но вам не следует долго огорчаться и сушить себе голову этим чудищем. Честно говоря, он был недостаточно хорош для того, чтобы вы тратили на него своё драгоценное время.
  - Что вы хотите этим сказать? - спросил Тарталья.
  Тут сову очередной раз охватило вдохновенье, и она, снова, отбросив прочь презренную прозу, стала с чувством декламировать:
  Он был велик.
  Он мог макушкой неба
  Достать, не напрягаясь.
  Но, к несчастью,
  Иных достоинств мало он имел.
  Его могучий череп укрывал
  Вместилище совсем убогих мыслей.
  Не мыслей даже - крошечных мыслишек.
  Так ракушка бесцветная таится
  На глубине, на океанском дне,
  Средь прочих тварей вовсе неприметна,
  Природы бесполезное дитя.
   - Поехали отсюда, - нетерпеливо сказал принц, глубоко равнодушный к красотам любой поэзии, не принадлежащей его перу. - Не стоит тратить время на поиски дохлого и безнадежно безденежного дракона.
   Когда Тарталья и Труффальдино скрылись из виду, Фафнер высунул нос из пещеры и с упрёком сказал сове:
  - Ну и расписала же ты меня, кумушка. Я чуть не лопнул от возмущения.
  На что предусмотрительная птица, всё ещё пребывающая в состоянии по-этического опьянения, ответила:
  В словах нелестных радости немного,
  Но пользы больше, чем в томах похвал.
  Тебе хула приносит безопасность,
  И ты прими во благо эту гадость.
   У Фафнера на этот раз хватило ума быстренько согласиться с поэтессой и тем предотвратить рождение последующих куплетов. Почувствовав неимовер-ное облегчение после долгих страхов, дракон, против обыкновения, необычай-но расщедрился и подарил сове кусочек золота.
   Та не знала, что с ним делать, и на всякий случай проглотила.
   С тех пор у феи Морганы глаза жёлтые. И у всех сов тоже.
  
  Ближе к вечеру Труффальдино сказал:
  - Однако, всё это так необычно.
  - Что же здесь необычного? - спросил Тарталья, без охоты отвлекаясь от сладостных фантазий разума, среди которых центральное место занимала большая телячья отбивная, щедро политая острым чесночным соусом.
  - Это очень необычно, когда птица владеет человечьим языком так склад-но. Тот Удивительный Дрозд, которого, помните, продал нам разгневанный волшебник Дурандарте, говорил намного хуже. Некоторые звуки ему вообще не удавались. А тут - сплошное совершенство.
  - Я думаю, - веско сказал принц, - что мы поступим правильно, если не станем обращать внимание на частности. Если мы будем размениваться на ме-лочи, мы никогда не сумеем решить главную задачу. Пусть эта сова, к примеру, танцует лучше, чем Вацлав Нижинский, мы всё равно не станем настойчиво ис-следовать этот феномен, а устремим поток нашей энергии ввысь, к достойным нас целям.
   - Пока вы так вдохновенно смотрите вверх, я нахожу наиболее интересное внизу, - сказал оруженосец, наклоняясь и поднимая с земли тяжёлый мешочек с золотыми монетами.
   Такая замечательная находка могла быть совершенно случайной. Но она могла быть также щедрым и очень своевременным даром небожителей. Правда, обитатели заоблачных апартаментов по традиции намного чаще одаряют своих любимцев нематериальными радостями. Но в отдельных случаях и они тоже в состоянии сделать правильный ход.
  
  В толпе, окружавшей Постороннего, раздались вздохи. Хотелось бы знать, о чём эти люди думали в данный момент. Но мы того не знаем и знать не мо-жем.
   А потом раздался чей-то глубокий баритон:
  - Я охотно поделился бы со всем миром дарами, которыми небо наделяет человека, но мне оно ничего не подарило.
  - А если бы наделило, то твоя охота поделиться сильно бы уменьшилась, - возразил другой голос, на этот раз высокий и противный.
  - Деньги - абсолютное благо. Только они среди всех благ в состоянии удовлетворить практически все потребности человека.
  Так сказал третий.
  - Богатство угождает телу и приносит умиротворение душе, - сказал кто-то третий.
   - А кто с этим станет спорить? - спросил четвёртый.
   Спорить никто не стал.
  
  ШЕСТНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  - Наверное, я был не совсем прав, - размышлял Тарталья, отказавшись от Неразменного Рубля. - Если вдуматься, ничего чрезмерно обидного в этом даре богов не было. Ведь дарители ни на каплю не обеднели бы, если бы этот Рубль перешёл на службу к нам. Ведь у них, я в том не сомневаюсь, всякого добра в избытке.
   Нет, не стоит становиться в позу и неразумно отказываться от подарков высших сил. Ведь мы, на самом деле, никогда от них и не отказываемся. Наша знатность, наши способности, ум и честь - ведь мы их принимаем с благодар-ностью.
   В этот раз на меня нашло какое-то глупое затмение. Но милосердные боги, как я теперь вижу, даже не вздумали дать мне заслуженного щелчка, а просто посмеялись над моей гордостью и всё равно поступили по-своему.
  
  В тот день с ними случилось необыкновенно странное происшествие. Еха-ли они быстро и нагнали весьма диковинную процессию. Сначала они увидели её хвост. Отряд замыкали четыре бородатых стражника в латах. Суровые, не-много сутулые воины ехали на упитанных конях плотно в ряд, опираясь на ог-ромные копья, вставленные в стремя. Получалось что-то вроде забора.
   За всадниками тянулся плотный шлейф запахов. Здесь улавливались арома-ты дешёвого табака, самодельных спиртных напитков и конского пота.
   Перед могучей стражей верхом на тощем муле ехал, спиной к хвосту, ста-рик благородной наружности. Его голова была украшена шутовским колпаком, что плохо вязалось с мудрым и вдохновенным лицом необычного наездника.
  Впереди шёл стройный молодой человек в трико гимнаста и непрерывно звонил в колокольчик.
  Очень странной была та процессия.
  Если подобное зрелище предстанет перед глазами человека, чьи мысли за-няты исключительно собственной персоной, он просто пожмёт плечами, пода-вит зевоту и тут же выкинет увиденное из головы. И будет он в том полностью прав, поскольку нет смысла тратить небогатые душевные силы в тщетных по-пытках исследовать вещи, которые выше убогого разума и оттого совсем не нужны ему.
  Когда человек с тонкой организацией таинственной субстанции, о которой мы толком ничего не знаем - назовём её для краткости душой, - сталкивается с явлением, далеко выходящим за круг обычных, неинтересных событий, он сра-зу же вдохновенно, всем своим существом откликается на зов судьбы.
  Очень странной была та процессия.
   - Дорогой Труффальдино, - молвил принц, - сегодня Провидение снова посылает нам весьма необычное приключение, и всё, что от нас требуется, так это радостно пойти ему навстречу.
   - Наверное, вы имели в виду не навстречу пойти, а догнать, - сказал до-тошный слуга.
   - Нужно уметь понимать слова и в переносном смысле, - упрекнул его хо-зяин.
   - Так впредь и буду делать, - пообещал Труффальдино, - и если немного запутаюсь, не сумев отличить прямой смысл от переносного, то заранее прошу меня простить.
   Принц только хмыкнул.
   - А про радость в каком смысле вы изволили выразиться? - спросил ору-женосец, с опаской поглядывая на убийственные копья. - Если же вас интере-сует моё отношение к этому и впрямь необычному кортежу, то, я сразу вспоми-наю - в одной умной книге было написано, - что не следует чрезмерно суетить-ся, если ясно не представляешь в чём дело.
  - В книгах много чего написано, - рассудительно ответил Тарталья, - при этом одно опровергает другое, а другое - третье. Из-за этого я остерегаюсь ру-ководствоваться книжными наставлениями, среди которых, тут не поспоришь, действительно, встречается немало ценных, а больше полагаюсь на свой разум, даже если он не полностью совершенен, на вдохновение неугомонного сердца, а также на помощь капризной дамы, имя которой Удача.
  - Я вижу, вам угодно рисковать.
  - Друг мой, желание действовать без риска всегда связано с полным непо-ниманием, что такое риск вообще, и, конечно, с отсутствием храброй души.
  Сказав такие величественные слова, принц пришпорил коня и обогнал кор-теж.
  - Остановитесь! - крикнул он, выразительно положив ладонь на рукоятку меча. - Вам придётся объяснить мне, куда вы везёте этого почтенного человека. Если судить по его внешности, он заслуживает обращения получше того, какое вы ему оказываете.
  - Охотно остановимся, - ответил гимнаст и перестал трясти колокольчи-ком. - Мы никуда не спешим, а занятие, нам порученное, не принадлежит к тем, которые доставляют особое удовольствие.
  Тощий мул, которому по всей вероятности и предназначался весь трезвон, сразу же остановился вслед за колокольчиком. Придержала коней и стража.
  - Разрешите приветствовать вас, - почтительно обратился Тарталья к стар-цу, - хотя, не зная вашего имени и звания, я не имею возможности должным образом к вам обратиться.
  - Называйте его Человеком, - вмешался гимнаст. - В этом случае вы не слишком ошибётесь.
  - Такое имя - большая честь для меня, - подал голос старик, - и мне не хо-чется от него отказываться.
  - Куда же направляется этот Человек? - бесцеремонно вмешался Труф-фальдино. - Точнее, куда вы его направляете? При этом весьма диковинным способом.
  - Мы выполняем строгий приказ нашего государя, да продлятся его благо-словенные дни, - смиренно ответил гимнаст, - а приказ этот заключается в том, что данного Человека, доставившего много неприятных минут высшей власти, надлежит переправить в самом дурацком виде далеко за пределы нашей об-ширнейшей державы. Вся трудность в том, что никто из нас толком не знает, где находятся эти пределы. Поэтому, боюсь, мы в своём служебном рвении рискуем обогнуть весь земной шар, если только наша Земля действительно имеет форму шара, как нас в том уверяют учебники.
  - Риск, не приносящий хотя бы жизненного опыта, следует считать напрас-ным, - поучительным тоном сказал смышлёный оруженосец, успевший принять к сведению свежее наставление своего господина.
  - А почему в дурацком виде? - захотел понять Тарталья.
  - Это было сделано по моей просьбе, - объяснил Человек, - потому что я, находясь в состоянии несомненного помрачения ума - другого объяснения у меня нет,- вздумал заняться пророчествами и просвещением в стране рабов. В стране, где безвольное подчинение не считается постыдным, в стране, где даже государь является ничтожнейшим рабом. Рабом нелепых предрассудков и льстивых похвал, а также удручающего собственного невежества и вздорной нетерпимости. Ох, недаром сказано у Иеремии: народ мой глуп.
  - Вот и Шопенгауэр сказал: чтобы понравиться обществу нужно быть по-шлым и ограниченным, - припомнил Тарталья.
  - А я припоминаю, что Платон пытался поучать сиракузского тирана, - вставил Труффальдино. - За это философа продали в рабство.
  
   - Высокий ум трудно найти в себе и ещё труднее - в других, - сказал кто-то в толпе.
   - Насколько же трудно, - ответили ему, - найти ум там, где он не ночевал, или учить тех, кому нужды в ученье нет и малой капли.
  
  - Принято считать, - продолжал Человек, - что сова Миневры вылетает только в сумерки. Видно, я ещё не достаточно состарился, поскольку долго со-хранял самонадеянность, более приличествующую юности. Я не хотел пове-рить, что в мире ничтожных людей более всего унижены философия и поэзия. Увы, увы, там они совершенно излишни, как букет васильков в руках парла-ментского спикера.
  Учение, доступное лишь чуткому уху, в моей стране величают ложью и за-блуждением. Зато возводят в ранг истины речи безнравственных проходимцев.
  Здесь позорят всех, кто не подобен жалкому подхалиму или наглому неве-же.
  Здесь имеют лишь то мнение, которое разрешают иметь.
  Тем же, кто подобен мне, признание всегда приходит слишком поздно.
  Так что я вполне заслуживаю колпака.
  - Всё правильно. Первенец должен приноситься в жертву, - подтвердил Труффальдино, припомнив ретивость Авраама.
  - Не всеобщность признания доказывает ценность учения. Поэтому униже-ние добра злом не является чрезмерно огорчительным, если научиться смотреть на это с достаточно большого расстояния, - сказал принц.
  (Тому, кому ничего не угрожает, легко одарять мир бесценными сентен-циями).
  - Слишком часто зло не имеет границ, - возразил Человек. - Поэтому оно всегда близко.
  - Думаю, что этому узнику недолго пришлось просить о последней мило-сти в форме оригинального головного убора, - заметил оруженосец.
  - Ещё бы! - сказал гимнаст. - Этот Человек без долгих проволочек получил заслуженное. Представьте себе, у него хватило безрассудства утверждать, что каждый благонамеренный гражданин всего лишь на десять процентов состоит из патриотизма, остальная же часть его организма, а это составляет в точности девяносто процентов, приходится на долю воды.
  - К такому расчёту невозможно придраться, - сказал Тарталья.
  - А ещё он проповедовал, что у нас жертв политики больше, чем жертв войны, и, разумеется, много больше числа жертв укусов гремучей змеи.
  - А разве где-нибудь дело обстоит иначе? - спросил простодушный оруже-носец.
  - Но более всего раздражала наших достаточно терпеливых правителей безвкусная привычка Человека говорить прямо в глаза вещи, неприятные орга-нам слуха высокопоставленных собеседников.
  - Последнее и впрямь смахивает на неприличную шалость, - заметил Труф-фальдино.
  
  - Опасно быть умней других, - сказал какой-то добрый человек. - Другие начинают делать умнику всякие гадости.
  - Но в этом нет ничего предосудительного, - объяснил ему другой добрый человек из толпы, - Делают это они вовсе не для того, чтобы отомстить умнику за свою обнажившуюся глупость, хотя она и доставляет носителям её чувство острой неудовлетворённости. Нет, вовсе нет. Делают они свои нехорошие дела исключительно ради пользы умника, чтобы он лишний раз призадумался, хо-рошо ли умничать, и сам себе ответил - нет, нехорошо.
  
  - Жаль, что я не услышал проповедей Человека, - сказал Тарталья.
  - Это дело поправимое, - обрадовал его гимнаст. - Подарите нам несколько симпатичных монеток, и я вместе с охраной плотно закрою свои уши для его непозволительных речей на тот срок, который вы сами соблаговолите указать.
  - За соответствующее вознаграждение я тоже готов разразиться речью на любую заданную тему, - сказал Труффальдино и с надеждой посмотрел на принца.
   - Тебя я могу послушать и gratis, - засмеялся Тарталья.
   С этими словами он отсчитал гимнасту и стражником ровно столько монет, сколько привело их в наилучшее расположение духа, после чего помог куплен-ному на некий срок Человеку слезть с мула.
   - Что бы вы ни сказали, во мне вы найдёте самого благодарного слушателя, - заверил щедрый юноша.
   - Спасибо, - сказал Человек. - Надеюсь, сеньор мой, вы не будете возра-жать, если я буду излагать свои многочисленные мысли - они всё время рвутся наружу - в форме коротких тезисов.
   - Конечно, нет, - ответил Тарталья. - Ведь краткость, как принято считать, является любимейшей родственницей таланта. А перед талантом я всегда сни-маю шляпу.
  - Так приступим же, - сказал Человек.
  - Каждый из нас, - начал пророк, - должен служить великой идее. Именно в этом смысл нашего прихода в этот мир.
  - Служить, служить, служить, - пробурчал Труффальдино. - Только это и слышишь.
  - Жизнь многозначна, - продолжил Человек, - и поэтому очень трудно ос-тановить свой выбор на какой-нибудь великой идее, потому что полностью противоположная идея столь же велика.
  - Но ведь это - сплошная диалектика! - вскричал оруженосец.
   - На мой взгляд, в ней нет ничего плохого, - парировал Человек. - Однако, наша отечественная Служба Державной Безопасности считает, что неорганизо-ванное употребление диалектики простым народом неуместно, поскольку эта ипостась философии формально уравнивает противоположные позиции, в то время как допустима из них лишь одна: угодная властям.
  - Вы обрисовали ситуацию, которую любой философ может смело назвать безвыходной, - сказал Тарталья.
  - Отнюдь, - возразил седоглавый пророк. - Просто следует широко смот-реть на вещи. Я могу вам сразу подсказать одно простое решение кажущегося парадокса: вы никогда сильно не ошибётесь в своём выборе, если регулярно и добровольно будете менять свой выбор на противоположный.
  - В ваших словах больше насмешки, чем истинной мудрости, - запротесто-вал принц.
  - Что касается мудрости, то это всего лишь глупость, вывернутая наизнан-ку, - пошутил Человек.
  Была ли это шутка?
  - А чем тогда является насмешка?
   - Насмешка, которую вы изволили усмотреть в моих словах, как раз и яв-ляется необходимейшим элементом подлинной мудрости. И если, согласно вы-соко чтимому мной генералу Бонапарту, от великого до смешного один шаг, тогда от смешного до великого - ровно столько же.
   - Так какой же идее следует отдать предпочтение? - несмело спросил оза-даченный Тарталья.
  - Всякая идея, - ответил пророк, - подобна газу или жидкости: она прини-мает форму сосуда, в который заключена. Поэтому в головах различных людей - а именно эту часть принято считать вместилищем разума - одна и та же идея принимает столь различные и, заметим, очень устойчивые формы, что посто-ронними наблюдателями это воспринимается как самопроизвольное возникно-вение множества совершенно различных идей. Кстати, нет настолько глупой идеи, которая не нашла бы своих приверженцев. Нужно только набраться тер-пения и дождаться подходящего момента времени.
  
   Отсюда вытекает, что любая идея сама по себе не имеет никакого смысла. Попытки утвердить её во всей чистоте и совершенстве и при том придать ей за-конченную форму столь же плодотворны, как похвальное намерение заключить сияющую в небе радугу в бутылочку из-под глазных капель.
  
  - Можно считать, что с идеями мы разобрались, - вмешался Труффальди-но. - То-то меня всегда тянуло к материализму.
  - В таком случае мы можем перейти к обсуждению реального, материаль-ного мира, - согласился мудрец, - хотя этот мир менее эстетичен, чем мир идей. Я думаю, лучше всего начать с утверждения, достаточно правдоподобно-го, что всё происходящее на свете разумно. Если же в действительности проис-ходит нечто очевидным образом несообразное, тогда следует считать, что про-исходящее вовсе и не происходит, а является всего лишь простым фантомом, плодом нездорового воображения.
   - Не является ли такой подход возвратом к идеализму? - спросил оружено-сец.
   - Безусловно, является. Но это обстоятельство может смутить лишь тех, кто в силу недостаточной образованности считает идеализм и материализм не-совместимыми крайностями, из которых лишь одна верна. На деле же и то и другое направление мысли является лишь попыткой, не самой удачной, при-близиться к пониманию основного закона природы. Такое предприятие я счи-таю не просто наивным, а совершенно бессмысленным, поскольку мы сами яв-ляемся частью природы, а части в принципе не дано познать целое.
   - Понятно, - сказал Тарталья. - Чтобы хорошо разобраться в реальности, нужно для начала выйти за её пределы.
   - А разве это возможно? - спросил гимнаст, закончивший пересчитывать свалившееся буквально с неба вознаграждение. Разговор теперь начал интере-совать и его.
  - Для великого ума нет ничего невозможного, - убеждённо ответил принц.
  - Тогда ответьте, достижима ли истина великому уму? - продолжал допы-тываться гимнаст.
  - Безусловно. Он сам - часть её, и ему одному подобает искать её.
  - Извините, но я вижу здесь полное противоречие. Ведь искать истину сле-дует только в том случае, когда ты твёрдо убеждён, что у тебя её нет.
   Тарталья, сражённый софизмом, заметно сник.
   Старый мудрец заметил его смущение и из деликатности попробовал изме-нить направление разговора.
   - Есть ещё такой подход к познанию природы, - сказал он: заранее предпо-ложить, что всё в этом мире предопределено, как результат столкновения биль-ярдных шаров, направленных по заданному пути.
   - И тогда не в наших силах что-нибудь изменить? - снова задал вопрос на-стойчивый гимнаст.
   - Конечно. Но при этом, заметьте, нет никакого внешнего запрета испыты-вать сомнения, колебания, нерешительность. Ничто не мешает вам чувствовать себя обладателем свободной воли. Однако от движений вашей души ничего не зависит.
   - Означает ли сказанное, что свободы воли нет или она не имеет никакого значения?
   - Не совсем так, - возразил опытный пророк. - Без свободы воли мы нико-гда бы не посмели предаваться подлинному наслаждению: мечтать о совершен-ном мире.
   - Совершенный мир, - восторженно сказал Тарталья, - это мир прекрасно-го, мир возвышенных чувств и великих деяний.
  - Вы прекраснодушны, но полностью не правы, - остудил его многознаю-щий просветитель. - Когда удастся построить совершенный мир - некоторые политические партии уже успели дать народу на этот счёт твёрдые обещания, - тогда красота, стремление ввысь и жажда подвига будучи всего лишь атрибу-тами движения к совершенству станут совершенно излишними, как cтадо древ-неегипетских сфинксов в чуме таймырского оленевода.
  - В таком случае, - сказал Труффальдино, - моё несовершенство становит-ся мне ещё милее.
   - Мне было очень интересно познакомиться с вами, - сказал Тарталья Че-ловеку. - Преклоняясь перед вашими обширными знаниями, я чувствую себя обязанным защитить вас от произвола. Поэтому я сейчас вызову ваших стражей на бой, и пусть благосклонные небеса даруют мне победу, а вам освобождение.
   - Ни в коем случае не затевайте потасовки, - всполошился мудрец. - Если вы потерпите поражение, я долго и безутешно буду оплакивать вашу юность, если победите, то ваш успех лишит меня уникальной возможности путешество-вать по свету за государственный счёт. Моих личных сбережений на подобную поездку ни за что не хватит. Вы ведь сами знаете, что намного больше людей толпится вокруг тех, кого везут на казнь, чем вокруг тех, кто возвещает благую истину. Поэтому у меня никогда не будет недостатка в аудитории.
   С этими словами пророк поглубже натянул на голову дурацкий колпак, кряхтя взгромоздился на мула и подал знак гимнасту. Тот зазвонил колоколь-чиком, и вся процессия продолжила путь, конец которого предугадать было не-легко.
  
  - Удивительная история, - сказал один из слушателей.
  - Ничего здесь нет удивительного, - возразил ему второй.
  - Почему?
  - Потому что здесь нечем удивлять, - не слишком понятно объяснил вто-рой спорщик.
  - Стоит ли пытаться улучшить людей? - спросил кто-то.
  - Стоит, - ответил Посторонний, - но при этом нужно суметь уцелеть.
  
  СЕМНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   - Я почти ничего не понял из слов мудреца в дурацком колпаке, - сказал Труффальдино. - Тем не менее, я чувствую, что после встречи с ним пределы моего ума раздвинулись на расстояние не менее двух арбалетных выстрелов.
   - Ты мог бы поумнеть ещё больше, если бы реже вмешивался в разговор, - ответил Тарталья. - Да будет тебе известно, что ученики Пифагора в течение первых четырёх лет должны были слушать учителя молча.
   - Представляю, как быстро великий грек выставил бы меня за порог, - ска-зал Труффальдино. - По-видимому, я предназначен для обучения в другой фи-лософской школе, если я вообще предназначен для чего-либо. Мне кажется, что приобщать меня к пифагорейству это всё равно, что сыпать в море соль.
   - В твоих последних словах при желании можно услышать величайшую двусмысленность, - со смехом сказал Тарталья.
   - Это получилось нечаянно, - признался оруженосец. - А теперь я начинаю думать: сколько дураков в мантиях мудрецов приходится на одного мудреца в дурацкой шапке?
   - Я полагаю, ровно столько, сколько изобретателей модных словечек на творцов подлинных ценностей. Но существует и другое мнение: данная ариф-метическая задача решению не подлежит, поскольку оскорбляет высших чи-новников.
   В это время послышался крик:
   - Тону-у! Эх, тону!
   Молодые люди бросились к обрыву и увидели бултыхающегося в реке че-ловека.
   Тарталья оказался проворней и первым, сбросив сапоги, кинулся в воду. Не без труда выволок он утопающего на берег, но всё же выволок.
   Несостоявшийся утопленник выкашлял воду, отдышался, обвёл всех ещё не вполне прояснившимся взглядом и спросил:
  - Это вы меня вытащили?
  - Мы, - гордо ответили Тарталья и Труффальдино вместе, хотя роль ору-женосца в этом деле свелась к одному лишь бурному размахиванию руками.
   - А зачем?
  - Как, зачем? - не поняли благородные спасители.
  - Разве я вас просил меня вытаскивать?
   - Но ведь вы кричали! - попытался объяснить Тарталья.
   - Верно, кричал. Я действительно предполагал, что тону, и посчитал нуж-ным уведомить о том всех, кого это может заинтересовать. Но, если мне не из-меняет память, я не взывал о спасении.
   - И вправду, с вашей стороны не было такой просьбы, - подтвердил Труф-фальдино. - Потому я и не стал слишком торопиться.
   - Тогда мне остаётся принести свои извинения и бросить вас обратно в ре-ку, - сказал принц.
   - Это не обязательно, - заверил его мокрый незнакомец. - Я уже получил в полной мере те впечатления, которых мне так не хватало для моей работы.
  - Что же это за работа? - вскричали совершенно сбитые с толка юноши.
  - Видите ли, я - писатель, - сказал утопавший, - и всё, о чём я пишу, обя-зательно пропускаю через самого себя. Ведь настоящий литератор, о чём бы он ни писал, на деле всегда пишет только о самом себе. Только так рождаются ве-ликие книги.
  - Означают ли ваши слова, что сегодня мы оказали неоценимую помощь мировой культуре, вытащив вас из речки? - спросил Труффальдино.
  - Или нанесли ей непоправимый урон, не дав закончиться затеянному вами эксперименту, - добавил Тарталья.
   - Будем надеяться, - без лишней скромности согласился писатель, - что по крайней мере один из вас прав.
   - Если моя догадка верна, ваш новый роман будет посвящён Всемирному Потопу, - сказал оруженосец не без ехидства. - Или гибели "Титаника".
   - Мне приходилось видеть много людей, желающих стать писателями, - поспешил увести разговор в сторону Тарталья. - Большинство из них было просто жалкими графоманами.
   - Ах, - сказал мокрый писатель, - никто никогда не сможет установить ли-нию раздела между настоящими писателями и теми, кого презрительно назы-вают графоманами, потому что все служители пишущего пера, даже самые вы-дающиеся, в известном смысле являются безусловными графоманами.
   - Это правда, - подтвердил Труффальдино. - Точно так же никому ещё не удалось чётко провести границу между хорошенькими девушками и дурнушка-ми.
  - Я хотел бы добавить... - начал говорить писатель.
  - Знаю, знаю, - прервал его сообразительный оруженосец. - Сейчас вы скажете, что большинство людей ошибочно считает писательство профессией, ремеслом, родом занятий, способом существования и тому подобным, но это совершенно неверный взгляд, потому что быть писателем означает ощущать себя переполненным сосудом знаний, мыслей и эмоций, которому ничего дру-гого не остаётся, как излиться. И ещё вы добавите, что писатель работает над словом, над фразой, как скульптор над куском мрамора. Эта работа остаётся навсегда невидимой глазу читателей. Поэтому им представляется, что литера-турное творение рождается готовым, как Афина из головы Зевса. А ещё вы скажете, что человек не может без помощи зеркала увидеть некоторые части собственного тела. Так и писателю требуется читатель, чтобы разобраться в собственной душе.
  - Нет, нет, - замахал руками литератор. - Всё это чушь. Я хотел сказать, что писателем может стать лишь тот, у кого хватит духа посмотреть на себя с иронией и тем самым возвыситься над собой.
   Последние слова очень понравились Труффальдино.
  - Правильно, - сказал он, - и читателям тоже следует стать достойными своих писателей. Я так думаю, что гении должны творить для одних только ве-ликих людей. Тогда у них появляется шанс дождаться признания, возможно, ещё при жизни.
   Растроганный писатель крепко прижал оруженосца к сердцу.
   - Хотите, - сказал тот, тоже взволнованный заслуженным объятием, - я подарю вам фабулу поучительного рассказа об отвратительной власти золота? Мне кажется, что у вас получится.
  - Я готов слушать вас тремя ушами и даже более того, - ответил писатель.
  - Много лет назад, - начал оруженосец, - я настаиваю на том, что это слу-чилось много лет назад, потому что в наш просвещённый век подобные собы-тия уже не происходят вследствие оскудения темпераментов, жили-были три брата-волшебника. Старший из них умел переменить ночь на день. Среднему повиновались ветер, травы и дикие звери, а у младшего был совсем редкий та-лант превращать железо и даже камни в золото.
  Большую часть своего времени братья проводили в пещере, высоко в по-крытых снегом горах. Там они предавались возвышенным мыслям, а когда ста-новилось слишком холодно, волшебники спускались вниз туда, где росли дере-вья, разводили костёр и грели окоченевшие пальцы.
   Однажды к ним пришли люди и попросили помощи. Старший брат сказал, что он, конечно, поможет и превратит ночь в день, если от этого будет польза. Просители опустили головы и промолчали. Средний брат с доброй улыбкой махнул рукой и налетевший ветер, промчавшись по траве, превратил её в пре-красные цветы, но люди посмотрели на это чудо с полным непониманием. Им не нужны были цветы. Они хотели золота.
   - Удивляюсь, - сказал младший из волшебников, - почему вы отказывае-тесь от даров моих братьев?
   - Если у нас будет много золота, - ответили люди, - мы разведём яркий огонь в тысячах светильников, и ночь превратится в день.
   - Если у нас будет много золота, - сказали люди, - мы украсим свои дома лучшими тюльпанами Голландии, и самые дикие звери будут покорно лизать нам пятки.
   - Вы совершенно правы, - тихо сказал младший брат, - и ваша правота ме-ня сильно печалит.
   - Остановитесь! - вскричал писатель. - Что было дальше, я придумаю сам.
   - Согласен, - сказал Труффальдино. - Я вижу, вы уже полны вдохновения. В связи с этим охотно признаю вас за настоящего писателя. Более того, не ис-ключаю, что вы - большой писатель. А раз так, то вам наверняка нелегко изда-вать свои умные книги, а если случайно и удаётся, тогда не находится вдумчи-вого читателя, способного по достоинству оценить всё, что вы накропали. Не зря ведь в народе говорят:
  Пергаменты не утоляют жажды.
  Ключ мудрости не на страницах книг.
  Я верю, что ваши книги, и прошлые и будущие, полны мудрости, как речи ос-лицы пророка. Только никому они не будут интересны.
   - Ваши слова поначалу звучали, как музыка, - ответил успевший немного подсохнуть литератор, - только в конце вместо торжественного грохота литавр, послышался не совсем ожиданный голос расстроенной волынки.
   - Всё оттого, что у меня плохой характер, - объяснил оруженосец.
   - Это не такая уж большая редкость. У многих античных героев был пло-хой характер. Геракл, например, без проволочек срубил головы Лернейской гидры, а ведь вполне мог договориться с ней по-хорошему.
   - Прежде, чем мы расстанемся, - сказал Труффальдино, - а я по некоторым признакам, очевидным мне одному, вижу, что моему господину не терпится пуститься в путь - понятия не имею, куда он нас приведёт, - мне бы хотелось попросить вас прочитать нам один из ваших рассказов, если у вас такой имеет-ся. Конечно, желательно, чтобы он был не слишком длинным и не слишком скучным.
   - Вашу просьбу я рассматриваю как знак исключительной вежливости, - сказал писатель. - И я охотно удовлетворю её, даже рискуя не оправдать в пол-ной мере надежды, которые вы на меня возлагаете. Так слушайте же.
  
  В и д е н и я д у х а
  
  Неспокойный дух познанья появился в этом мире не позже того времени, когда Небо в ужасе отшатнулось от Земли, а Преисподня с протестующим скрежетом провалилась в жерло вулкана, и уж точно раньше, чем "взаимной враждой разделились богоподобный Ахилл и владыка мужей Агамемнон".
  Его так и звали  Дух.
  Он бродил по земле ненужным странником, он носился над нею светлым летним облаком в голубых волнах утреннего света, он окунался в живое сереб-ро чистых ручьёв, сбегающих с гор и торопящихся слиться в полные спокой-ного движения реки. А те, разливаясь всё шире и шире, уносили себя к далёко-му морю, принимающему всех и возвращающему всё шумными, настойчивыми набегами прибоя.
  Он искал во всём существующем свой особый смысл и свою правильную цель. Он называл их  Предназначенье. Равнодушная ко всему, кроме самой се-бя, природа отвечала на его вопросы молчанием. Тогда он с надеждой перево-дил свой взор на людей. Но люди, которые уже научились понимать символы, или это им только казалось, что научились, отворачивали лица и отказывались думать о своём Предназначенье. Они не умели стать выше и не хотели быть ниже. Они были просто люди, и этим сказано всё.
  Ему было всё открыто, но он не мог изменить историю, которая творилась без него по своим законам. Когда захмелевший Александр очередной раз потя-нулся к чаше вина, это Дух крикнул ему:
   Ты хочешь быть великим и на пиру тоже?
  Тогда непобедимый завоеватель выхватил из-за пояса кинжал и метнул в Духа. Но безжалостная сталь промахнулась и поразила лишь любимого слугу, и тот упал без дыханья.
  Когда вандалы грабили Рим, оскорблённый Дух обратился к дикарю, не-брежно волочившему драгоценную вазу:
   Поосторожней, дружище. Этой штуке суждено украсить собой Лувр.
  Упоённый победой воин никогда не слышал о Лувре. Поэтому он грубо от-толкнул Духа и, не разбирая дороги, потащился дальше. Ему не повезло  он свалился вместе со своей добычей в яму, да там и остался.
  В последний час Византии, дух познанья стоял на башне справа от главных ворот и, скрестив на груди руки, с горькой улыбкой смотрел, как исчезает це-лый мир, уступая, одряхлевший, новому и сильному потоку, осенённому зелё-ным знаменем пророка.
  В тот ясный солнечный день, когда Леонардо с такой любовью писал Мон-ну Лизу, благодушный Дух примостился рядом с ним и с самым невинным ви-дом копировал движения мастера. А Джоконда в ответ улыбалась ему одними глазами, потому что у него получалось очень похоже.
  
  На этом месте писатель заметил отсутствующее выражение на лицах слу-шателей и прервал свой рассказ.
  - Спасибо, - сказал Тарталья, - всё это очень мило, но мне показалось, что вам самую малость не хватает оптимизма.
  - Прекрасные произведения ценятся намного реже, чем встречаются, - ос-торожно намекнул автор.
  - А мне больше всего понравилась краткость вашего творения, - сказал Труффальдино, - но скажите мне, как люди становятся писателями.
  - О, каждый по-своему. - Мои несчастья - я говорю так, потому что счи-таю свой труд тяжким и неблагодарным - начались с того дня, когда мои роди-тели надумали отдать меня в учение философам. Философы - это люди с не-здоровым цветом лица, подслеповатым взглядом и нечёсанной бородой. И ста-ли они воспитывать меня, каждый на свой лад. Одни учили меня, как причина порождает средство, а первопричина порождает причину. Другие вещали, что мир состоит из мельчайших атомов, но подлинный масштаб придаёт ему лишь ожесточённая борьба великих идей друг с другом, а всех вместе с косной мате-рией. При этом каждый наставник полностью отвергал учение другого и на-стаивал, что только его система знаний имеет право на существование. От всего этого голова моя пошла кругом, и вместо того, чтобы овладеть какой-нибудь полезной профессией, я тоже возомнил себя лучше других и способным навя-зывать своё мнение остальным - я стал писателем.
  
  - А мне понравилось, что ваза уцелела, - сказал кто-то в толпе.
  
  - Послушай, дружок, - сказал Исполнитель Желаний. - Я научу тебя пи-сать книги, за которыми будут выстраиваются в очередь толпы любителей зав-лекательного чтива задолго до того, как просохнет типографская краска на пер-вых оттисках.
  - Разве такое возможно? - подивился писатель.
  - И ещё как! - воскликнул Исполнитель. - Твоя новая книга будет назы-ваться "Страстный танец мертвецов, ограбивших Грин-хауз".
  - Ну и ну! - только и смог сказать литератор.
  - А теперь записывай.
  Лорд Бивербрук с удовольствием рассматривал расстилавшуюся перед ним долину. Поближе на пологом склоне, плавно опускавшемся к реке, зеленели бесчисленные виноградники. Благородные кусты уже были отягчены тяжёлыми гроздями, прозрачными, от накопившегося в них сока, готового превратиться в ароматный "Шардоне" и несравненный "Рислинг". А за рекой темнел лес. Бли-же к горизонту он приобретал синий оттенок, а ещё дальше угадывались голу-бые контуры далёких холмов, с которых при желании можно было увидеть ближние отроги швейцарских Альп.
  Раздался выстрел.
  Несколько диких уток, справедливо рассудивших, что это пришли по их душу, отчаянно захлопали крылышками и, далеко вытягивая вперёд шеи, пом-чались над камышами, плохо соображая, в какой стороне им удастся найти безопасное место.
  Кто стрелял?
  Лорд Бивербрук лежал в неудобной позе на спине и неотрывно смотрел в небо, где мирно плыли белые осенние облака, которым не было никакого дела до преступления, случившегося внизу на этой непонятной земле.
  - Я же говорил, что не промахнусь, - удовлетворённо сказал одноглазый Лоренцо и любовно погладил горячий ствол своего старого верного "Кольта".
  
  - Попробуйте сегодня найти в продаже эту книгу, - сказал Посторонний. - Ничего у вас не получится. Её давно уже раскупили.
  
   ВОСЕМНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Одинокий Дух стоял посередине дороги. Вроде и немного места занимал, а объехать его не было никакой возможности.
  - Я вижу, наша встреча неслучайна, - догадался Тарталья.
  - Конечно, - ответил Дух. - Кто ищет Знания, кто жаждет Истины, тот обя-зательно приходит ко мне. Я - Одинокий Дух. Я - дух одиночества.
  - Почему же знание приводит к одиночеству? - спросил неунывающий Труффальдино.
  - Потому что за всё нужно платить.
  - Я верю, - сказал оруженосец, - что люди несовершенны. Но нужно ли наказывать одиночеством тех, кто вольно или невольно стремится стать лучше?
  - Это не наказание. Это - мировой порядок вещей.
  - Получается, - сказал Тарталья, - истиной можно насладиться только в одиночку.
  - Вы не совсем правильно поняли меня, - упрекнул его Дух. - Знанию во-обще не следует предаваться, как наслаждению. Потому что нет в нём настоя-щей ценности. Капля самого дорогого вина исчезает бесследно в бочке коло-дезной воды, не сумев облагородить воду.
  - Я не верю тебе, - гордо сказал принц. - Люди приходят в этот мир, чтобы мир стал лучше. Поэтому стремление человека к истине также естественно, как бег морской волны к берегу.
  - А на берегу волна разбивается об утёс или тихо умирает в песке, - на-помнил Дух.
  - Не беда: за нею придёт другая волна. И утёс в конце концов будет разру-шен, - сказал Труффальдино.
  - Тогда пейзаж станет совсем ровным и безнадёжно унылым, - не сумел сдержать улыбку Дух.
  Как много было в той улыбке превосходства!
  Такой могла быть улыбка Дьявола.
  - Прочь с дороги, - сказал принц. - Мы поедем вперёд, даже если ты тыся-чу раз прав.
  - Мы так и сделаем, - подхватил оруженосец. - Настоящая победа всегда достаётся тому, кто больше всех неправ. Если ночь медлит уступить свою власть дню, разве день неправ?
  - А кому в таком случае достаётся поражение? - спросил Дух.
  Спросил и исчез.
   Тут молодые люди заметили, что навстречу им по дороге идёт высокий и толстый господин. Черты лица его были крупными, но не было в линиях под-линного совершенства. Если бы природа постаралась ещё немного, могла бы получиться довольно впечатляющая внешность. Но всемогущая сила созидания в какой-то важный момент позволила себе небрежность, и мужчина получился, хотя и представительной, но всё же немного топорно сработанный.
  - Посмотри, какое у него недовольное лицо, - сказал принц оруженосцу.
  - Давайте попробуем отгадать причину его дурного настроения, - сказал Труффальдино. - Мы с вами достаточно долго ездим по свету. Много людей повидали и многие страны. Пора бы нам уже научиться читать людей, как от-крытую книгу.
  - Хорошо, - согласился Тарталья. - Попытаемся, не задавая лишних вопро-сов, понять этого человека, и это будет интересная игра.
  - Что ж, начнём, - сказал оруженосец. - Мне кажется, что наш предмет ис-следования не привык много ходить пешком.
  - Почему? - спросил принц.
  - Он ставит ногу коротким скользящим движением. Так ходят по паркету.
  - Принимается. У него и впрямь придворная походка. И всё же сейчас он довольно далёк от двора, поскольку шагает по этой дороге уже много часов.
   - Вы так судите по запылённым башмакам?
  - И по ним тоже, и потому что плечи его устало обвисли. А глаза блестят. Наверное, он голоден.
  - А это почему? - спросил Труффальдино.
  - Он идёт без котомки с провизией.
  - Но у него, может быть, достаточно денег, чтобы купить себе еду по пути.
  - Конечно. Поэтому у него и нет котомки.
  - А глаза блестят от голода, получается, потому, что ничего привычного для себя найти не сумел.
  - Значит, не знал, где искать.
  - Видно, привык, чтобы ему подавали.
  - Следовательно, он из знатных.
  - Конечно. Его одежда пошита из хорошей материи. Но что-то в её ансамб-ле нарушено. Сюртук наброшен поверх рубашки, но нет шейного платка. По-хоже, он одевался впопыхах.
  - Это означает, что он поспешно бежал или его грубо выгнали.
  - С ним нет спутников. Никто не захотел разделить с ним его судьбу.
  - Значит, его окружали люди с душёй холуев. Такие преданно лижут руку и тихо ненавидят своего хозяина.
  В этот момент недовольный мужчина поравнялся с ними.
  - Сударь, я вижу - вы сильно расстроены, - обратился к нему Тарталья. - Вы потерпели поражение. Думаю, вы потеряли власть. Конечно, это печально. Но потерять власть вовсе не означает потерять всё.
  - Вы угадали, - сказал пешеход. - Я действительно лишился власти. Вели-кой власти.
  - Ничего мы не угадывали, - возмутился Труфффальдино. - Мы вас вы-числили.
   - Не можем ли мы вам сейчас чем-нибудь помочь? - спросил Тарталья.
  - Спасибо, - отвечал тот, - но только не изобретено пока средство, сразу поднимающее дух после неудачи.
  - Давайте подумаем, - сказал оруженосец. - Если вы потеряли власть, зна-чит, кто-то её приобрёл. Ведь власть, как толстый кошелёк, не будет долго ва-ляться под ногами, никому не нужная. Обязательно подберут. Но ведь тому, кому досталась власть, тоже может не хватить сил её удержать. Так почему бы вам не попытаться вернуть её себе?
  - Всё зависит от причины, по которой власть была потеряна, - возразил слуге принц. - Если из-за предательства, то тут ещё есть надежды на возвраще-ние. Но если всему виной бесхарактерность владыки, тогда всё пропало.
  - Боюсь, что всё было именно так, - грустно закивал разжалованный вла-стелин. - Но и предательства тоже было предостаточно.
  - Это само собой, - поучительно сказал оруженосец. - Ведь другого спосо-ба оказаться близко к власти не существует.
  - Куда же вы идёте? - спросил сострадательный Тарталья.
  - Теперь мой путь - в никуда, - ответил потерпевший поражение и зашагал дальше.
  Это был достойный ответ. Видно, тот, кто побывал на вершине, какое-то время всё ещё ощущает себя выше толпы. Так актёр после спектакля, снимая в тесном уголке горностаевую мантию, медлит и, закрыв глаза, продлевает мгно-вения своей значительности.
  
  Мирно беседуя о разных пустяках, наши путешественники, приехали в сто-личный город, где все жители пребывали в величайшем волнении.
  Была, была у них на то причина. Каждый год по обычаю, неизвестно когда и кем установленному, самую красивую девушку города отдавали на съедение Морскому Змею, по слухам сущему гиганту. Почему этот гад не хотел доволь-ствоваться обычной девушкой, неизвестно. Пусть бы он был исключительным эстетом, тогда ещё можно было бы понять его устремление порадовать взоры свои. Но свирепый Змей, конечно, не был эстетом, потому что главные потреб-ности настоящего ценителя красоты обычно не имеют ярко выраженного кули-нарного оттенка.
  Каждый год обрекаемую закланию девицу выбирали посредством жребия. Если к такому делу подойти серьёзно, то больших проблем почти никогда не возникает. Но в этом году допустили какой-то промах и горькая доля к всеоб-щему удивлению выпала известной певичке, которая не только премило пела тоненьким голоском, но ещё и зажигательно пританцовывала при этом.
  Эта девушка нравилась всем невероятно и, несмотря на свою молодость, уже успела разбить множество сердец. Пожалуй, меньше всех общим несчасть-ем огорчилась её старшая сестра. Она была мало привлекательна, и это печаль-ное обстоятельство подвигло её на полезную общественную деятельность. Имея много свободного времени эта почтенная дама стала непременным чле-ном бесчисленных комитетов, в том числе Союза борьбы с морскими гадами. Простой народ не замечал больших результатов её кипучей деятельности и по-тому без большого интереса относился к её редким талантам. Такая несправед-ливость заставляла старшую сестру отчаянно завидовать успехам младшей се-стрицы. Некоторым умным людям показалось, что в этот раз жребием руково-дила не совсем уж слепая случайность.
  Тарталья и Труффальдино были чрезвычайно удивлены всей этой истори-ей. Они не могли уразуметь, как многометровая зверюга может прокормиться целый год всего лишь одной девушкой. Наверняка, это чудовище питается всё больше рыбой, которой в море не сосчитать. Морские водоросли тоже могут служить неплохой приправой к его столу. Если подумать, получалось, что Змей может прекрасно обойтись и без девушки.
  - Что вы, что вы! - замахали руками горожане, услышав крамольные рас-суждения путешественников. - Как вы могли такое сказать? Ведь если Змей уз-нает, что мы недовольны этой ужасной данью, он может принести городу неис-числимые несчастья.
  - Например, какие? - поинтересовался простодушный оруженосец.
  Никто не захотел, или не смог, объяснить.
  - Всё ясно, - сказал Труффальдино. - Не нужна змею эта девушка. Совсем не нужна. И внешность её ему совершенно безразлична. А требует девицу он исключительно для того, чтобы держать город в страхе и подчинении. Я вижу, ему это неплохо удаётся.
  
  - Да, - отвлёкся на миг от своего рассказа Посторонний, - если власть не имеет оснований рассчитывать на любовь народа, она вынуждена искать спо-собы постоянно внушать своим подданным страх и содроганье.
  
  Тем временем Тарталья обнажил свой доблестный клинок и стал внима-тельно его рассматривать. Ничего хорошего он не увидел. От долгого бездейст-вия героическая сталь стала добычей безжалостной ржавчины. С таким несо-вершенным оружием выступить против Змея было сущим безумием.
  - Не огорчайтесь, ваша светлость, - сказал оруженосец. - Мы завтра же ку-пим новый меч, точно такой же. Я думаю, продавцы с нас много не потребуют, потому что этот вид оружия уже давно вышел из обращения.
  Пока кузнецы ковали новый меч, принц и слуга прогуливались по городу, прислушиваясь к разговорам горожан и пытаясь побольше узнать о необычном и грозном противнике. А вечером они пошли в театр, где при полном аншлаге давали пьесу модного драматурга, которого молва ставила рядом с Шекспиром и даже несколько выше.
  Это была очень интересная пьеса. Действие в ней происходит на борту ко-рабля, который плывёт через Атлантику, но никто не знает куда. Одних пасса-жиров порт назначения не интересует, потому что они плохо представляют себе расположение океанов и материков. Другим очень бы хотелось знать, куда они плывут. Они много говорят об этом и задают много вопросов, но никто не спе-шит им ответить. Третьи стесняются и потому всё время молчат.
  Вечером все вместе поднимаются на верхнюю палубу и пытаются отыскать в быстро темнеющем небе Полярную звезду. Напрасно стараются, поскольку корабль находится в южном полушарии. Но об этом никто не догадывается.
  Появляется продавец попугаев. Он рассказывает много интересного про своих птичек и просит тех, кто захочет купить разноцветного попугая, не забы-вать подрезывать ему крылышки. Иначе улетит.
  Приходит капитан. Долго выбирает подходящую птицу и отчаянно торгу-ется с продавцом. Но потом, измучив и уломавши владельца, капитан вдруг от-казывается от покупки, потому что он вспомнил, что корабль тонет.
  Все пассажиры неприятно поражены, а один из них, знаменитый оперный бас, решает напоследок спеть замечательную арию. Долго размышляет, какую - за это время часть кормы уже заметно погрузилась в воду, - а потом останавли-вает свой выбор на куплетах Мефистофеля. Увы, голос его не слушается.
  Его просят спеть что-нибудь попроще.
  - Хорошо, - отвечает великий артист и поёт:
  "Получил от подружки пощёчину Джон.
  Все смеялись над ним. Был он сильно смущён.
   Провалиться на месте хотел от стыда,
  но не мог он решить провалиться куда".
   Последний акт этой прекрасной пьесы Тарталья и Труффальдино, и все ос-тальные зрители тоже, досмотреть не смогли, потому что рабочие сцены допус-тили неловкость и корабль утонул раньше, чем то замысливал драматург.
  - Это, конечно, не Шекспир, - говорили разбредающиеся по домам театра-лы. - Больше похоже на Ионеско, потому что мы, как в таком случае и положе-но быть, ничего не поняли.
  
  - Странно, что они ничего не сумели понять, - сказал Посторонний, - ведь так легко догадаться, что зрителям предложили посмотреть горькую пародию на нашу жизнь. Корабль - это наша планета. Люди - невольные пассажиры на нём, а он не самым лучшим образом везёт их в будущее, которое скрыто от на-ших глаз, как Полярная звезда от австралийских готтентотов. К сожалению, бу-дущего у человечества не будет, потому что корабль помаленьку утонет по причине - да какая разница, по какой причине и по чьей вине? Попугай с под-резанными крыльями символизирует яркую мечту, которая хочет улететь в не-бо, но не может. Продавец птиц, ощущая неминуемую беду, пытается распро-дать попугаев раньше, чем все возможные покупатели утонут. Какая ему от этого будет польза, он подумать не успел. Выходит, и его тоже следует рас-сматривать как символ человечества, всегда готового совершать бессмыслен-ные поступки, но никогда не способного заранее обдумать свои действия. Пе-ние Мефистофеля, провозглашающего банальные истины, выглядит как на-смешка. Сразу же возникает подозрение, что закат неудачной цивилизации иного и не заслуживает.
  
  Принесли меч.
  Теперь можно и в бой.
  Девицу, чтобы не сбежала, крепко привязали к дереву на берегу моря. Спе-циального уведомления Змею не посылали, поскольку вопли голосистой жерт-вы и так разносились достаточно далеко.
  Стоял прекрасный летний день. Серебристые клёны отвечали трепетанием каждого листочка даже самому слабому дуновению ветерка. Ленивые волны почти без звука накатывались на берег. В этот час трудно было даже предста-вить, какими буйными бывают эти присмиревшие синие воды. Если бы не от-чаянные крики певички, можно было бы подумать, что нет на земле более мир-ного уголка.
  Тут и подоспели Тарталья с Труффальдино.
  - Сударыня, - сказал принц, - не надо так сильно расстраиваться. Сейчас, если позволите, мы сразимся с Морским Змеем и надолго отобьём у него охоту лакомиться девушками.
  - Вам совсем не следует беспокоиться, - добавил оруженосец, - потому что мой господин - большой мастак по борьбе с малосимпатичными чудовищами.
  - Уважаемые незнакомцы, - ответила певичка, - ваше учтивое предложе-ние, высказанное краткими, но весомыми словами, могло бы послужить для меня истинным лучом надежды в тёмном царстве теней, куда меня уже опреде-лил мой жалкий жребий.
  - Будем надеяться, что ваши надежды оправдаются, - сказал Труффальди-но.
  - А у меня нет в том полной уверенности, - сказала девушка, - потому что новый Персей, если таковой найдётся и поспешит мне на помощь, должен, на-сколько мне представляется, быть здоровенным, мускулистым парнем.
  - Милая моя, - возмутился лучший из оруженосцев, - да будет вам извест-но, что люди геркулесовского сложения мало похожи на гигантов науки.
  - Так уж получилось, что в данный момент я меньше всего на свете нуж-даюсь в общении с великими учёными, - жёстко сказала андромедоподобная певичка. - Даже если интеллект моего защитника будет заставлять желать мно-го лучшего, мощь спины и ширина плеч послужат ему в данный момент самы-ми хорошими рекомендациями.
  Если вы явились мне на помощь, то, признаюсь, я не замечаю ни в ком из вас особого физического совершенства и не догадываюсь, каким оружием вы собираетесь покарать злодея. Этот меч, которым так гордится один, выглядит слишком новым для того, чтобы поверить, что он много раз купался в крови поверженного неприятеля. Палка в руках второго тоже не смотрится грозным предметом.
  - Сударыня, - сказал Труффальдино, - вы с исключительной наблюдатель-ностью оценили скромные возможности меча, которым в данную минуту лихо размахивает мой высокородный господин. Но только время рассудит, насколь-ко полезным может оказаться это оружие.
  Прекрасное лицо девицы выразило большое сомнение. Певичка явно не по-верила, что будущие заслуги меча превзойдут его настоящие достижения.
  - Что же касается пренебрежительного отзыва о моей палке, - в голосе оруженосца послышалась немалая обида, - то здесь вы просто чудовищно не-справедливы. Сейчас всё, что от вас требуется, это ухватить зубами эту длин-ную деревяшку, которую я вам даю. Хватайте её точно посередине и ни в каком случае не выпускать её.
  Так и вышло. Выскочил из воды Морской Змей, широко разинул свои чу-довищные челюсти и бросился на девицу с твёрдым намерением проглотить её одним махом. Но не тут то было. Палка в устах любимой народом артисточки стала точно поперёк пасти страшилища, и проглотить свою законную добычу ошалевший от удивления Змей не смог. Бедный зверь долго и безрезультатно старался заглотать одарённую девицу, а Тарталья тем временем подкрался сза-ди незамеченный и отрубил мечом кусок хвоста страдальца. Конечно, он дейст-вовал по наитию. Откуда ему было знать, что душа Змея прячется в самом кон-чике хвоста?
  Тут Змею и пришёл конец.
  
   - Этот подвиг, - сказал Вершитель Судеб, - мы организовали слишком по-спешно, и теперь я вижу, что ни на кого он большого впечатления не произве-дёт.
  - Не нужно скромничать, - раздражённо ответил Устроитель Чудес. - Всё получилось в наилучшем виде. Девица не успела испугаться, а могла ведь даже стать заикой. Принц обошёлся вообще без ранений. Уж поверьте мне: вид улы-бающегося здоровяка намного милее глазу, чем картина изнемогающего от увечий героя.
  
  ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Лишь только светлая Аврора дозволила блистательному Фебу своими го-рячими лучами высушить влажные жемчужины в её золотых кудрях, как моло-дые люди взнуздали своих горячих скакунов и продолжили свой путь.
  - Синьор мой, - сказал лучший из оруженосцев, - я не ошибусь, если ска-жу, что сегодня доброжелательное небо посылает вам новую возможность со-вершить ещё один доблестный подвиг.
  С этими словами он показал рукой на поле, по которому быстро бежал ма-ленький чёрный человечек. За ним мчались две лисицы, и на их вытянутых мордах было написано очевидное желание хорошо позавтракать.
  - Ах, негодницы! - грозно вскричал возмущённый принц, обнажил меч и пустил своего боевого коня наперерез преследователям. Те быстро сообразили, что храбрый воин, сверкающий орлиным взором и потрясающий блестящим оружием, им совсем не по зубам, и остановились. Вид у них теперь был беско-нечно разочарованный. А благородный спаситель ловко подхватил человечка и посадил перед собой на седло.
  - Спасибо, - сказал человечек, поворачивая к принцу свою смышлёное ли-чико. - Вы появились в самый подходящий момент.
  Затем он представился:
  - Меня зовут Абдалак. Среди местных гномов-нибелунгов я справедливо признан самым выдающимся испытателем материи и разума. К сожалению, се-годня природа вознамерилась быть неблагосклонной к преданному ей натура-листу. Если бы не вы, у меня, вполне допустимо, могли возникнуть небольшие неприятности. Как поётся в песне: "Нам сегодня судьба изменила" и тому по-добное.
  - Но уж разум-то, надеюсь, оставался по-прежнему на вашей стороне, - уч-тиво сказал Тарталья.
  - Если вы имеете в виду чистый разум, - ответил маленький нибелунг, - то он никогда не бывает на чьей-то определённой стороне, поскольку олицетворя-ет собой лишь общую способность к познанию, хотя точнее было бы сказать - в нём истоки развития нашей способности постигать тайны материи и общества.
  - Ого! - сказал Труффальдино.
  Образованный карлик посмотрел на оруженосца неопределённым взгля-дом, поскольку не понял, что именно тот хотел выразить своим неоднозначным восклицанием.
  - Скромные возможности при всей незаурядности моей личности, - про-должал Абдалак, - и ещё в большей степени недостаточная интеллигентность моих сограждан, заставляют меня ограничиваться исследованием одного лишь практического разума и его места в системе реальных ценностей.
  - И каковы же результаты ваших исследований? - вежливо спросил Тарта-лья.
  - О, мне удалось установить многое. Глубоко задумываясь над бесконеч-ным разнообразием форм жизни, я пришёл к выводу, что созидающее начало, в общем экономное, на этот раз, по одной ему известной причине, позволило себе определённую вольность. Оно положило в основу бытия на нашей планете поч-ти невероятную способность многовариантного развития организмов, поро-дившую в итоге не только сложнейшие, поражающие совершенством своей ар-хитектоники создания, но также и экзотические творения, которые при всей своей видимой одиозности сумели в свой черёд найти подходящее им жизнен-ное пространство. И чтобы вся эта копошащаяся масса могла существовать и сосуществовать в неумолимых рамках физических законов и ограничений, на-лагаемых климатом и гравитацией, создатель (если таковой был) предписал этой массе ещё и категорический нравственный императив, осознать необходи-мость и нерушимость которого сумели - естественно, только в самых общих чертах, поскольку большего не дано, - всего лишь несколько представителей человеческого рода.
  - Имеет ли к этому объективному нравственному закону отношение исти-на? - спросил Труффальдино.
  - Конечно имеет, но только той своей стороной, которая всегда будет про-являться лишь в субъективных оценках результатов наблюдений и в соответст-вующем понимании, что все эти результаты являются не более, чем максимами, то есть проявлениями индивидуальной воли, имеющими значение лишь для то-го, кто потрудился придать им осмысленную форму.
  - Никогда бы не подумал, - сказал Тарталья, - что гномы склонны к транс-цедентальной философии.
  - Мне тоже представляется, что здесь что-то не так, - поддержал его ору-женосец.- Боюсь, что это разговорчивое существо просто морочит нам голову.
  Нибелунг покраснел. Точнее, он мог бы покраснеть, не будь его кожа на-столько тёмной.
  - Вы правы, - признался он. - Я вовсе не гном, не карл, ни нибелунг. Ещё недавно я был прекрасным королевичем, наследником власти в огромной и процветающей стране Бальсоре. Я был строен и высок. Лицо моё светилось нежным румянцем, а чело осеняли кудри цвета золота. У дверей моей опочи-вальни каждое утро топились бесчисленные лакеи, а вместе с ними и высшая знать, Вы бы только просмотрели, как высокородные графы заискивали перед моими парикмахерами, пытаясь узнать, в каком расположении духа я изволил проснуться. Богатства нашего края неизмеримы, и всё это принадлежало одно-му мне, поскольку мой венценосный родитель одряхлел и удалился на покой, на свою любимую пасеку. Но злая волшебница - не буду сейчас называть её имя, настолько оно мне противно, - не дала мне насладиться счастьем высшей, неомрачённой власти и превратила меня в маленького чёрного гнома. И это всего лишь за то, что я отказался откликнуться на её лестное предложение.
  - Слишком много развелось в этом мире недружелюбных волшебниц, - со-гласился Труффальдино. - Порой мне кажется, что достаточно не глядя швыр-нуть камень, и обязательно зашибёшь какую-нибудь заслуживающую наказа-ния ведьму. Чем же вы, ваше королевское высочество, так насолили волшебни-це?
  - Несчастье случилось со мной, - стал рассказывать человечек, - в тот зло-получный день, когда я отправился охотиться на оленя. Не могу сейчас понять, зачем мне сдались и тот олень, и та утомительная охота. Наверное, захотелось сдуру похвастаться перед такими же, как и я, глупцами своим трофеем.
  - Вы правы, - посочувствовал Тарталья. - Вам незачем было уподобляться своему пещерному предку. Вместо охоты вы могли бы заняться, например, фундаментальными науками или, если они наводят на вас неодолимую скуку, какими-нибудь изящными искусствами.
  - Ох, лучше бы я утонул в дебрях теории относительности или принялся расписывать потолок в самой большой церкви!
  - Это было бы излишеством, - заметил принц. - Но продолжайте свой рас-сказ. Возможно, и я извлеку из него пользу. Ведь меня тоже не раз приглашали на молодецкую забаву.
  - Так слушайте. Олень нам попался почти сразу же, но догнать его нам ни-как не удавалось. Мои спутники, чьи кони были хуже моего, помаленьку отста-ли, и я остался единственным преследователем. Потом и мой конь притомился, и рогатый зверь благополучно исчез в чаще. Повернул я обратно, но вскоре грустно убедился, что не могу найти дороги домой. И вот, беспомощно блуждая по лесу, я выехал на широкую поляну, посредине которой возвышался огром-ный кристаллический утёс. Удивился я такому чуду, потому что геологи из Императорской академии ничего нам о нём не рассказывали, а не мешало бы. На вершине скалы я рассмотрел что-то похожее на жилище, а у входа сверкаю-щую женскую фигуру. Моё воображение дорисовало то, чего не заметили бли-зорукие глаза. И я сразу же влюбился в красавицу. Тут же я спрыгнул с коня и бодро полез вверх. Очень нелегко мне было подниматься, потому что острые камни безжалостно рвали мою одежду и царапали кожу. И всё-таки увлекаемый возвышенными чувствами, в том числе и любопытством, я взобрался на верши-ну. Увы! Передо мной стояла ведьма преклонных лет. Её тело было покрыто бесчисленными блистающими украшениями, но это не слишком помогало её увядающей внешности. Вряд ли Парис присудил ей яблоко.
  - Добро пожаловать в мою избушку, - радостно проворковала она. - Ты очень кстати появился. Мой единственный слуга вконец расхворался, и мне те-перь приходится самой делать всю домашнюю работу. Если ты будешь хорошо трудиться, я когда-нибудь наделю тебя девятью волшебными силами.
  - Что ж это за силы? - спросил я.
  - Ты сможешь по желанию превращаться в маленького карлика или боль-шого великана, ты сможешь стать худым или толстым по необходимости, а ещё ты сможешь добиться всего, чего желаешь, обрести несокрушимую волю, при-обрести высочайшие знания, научиться играть на всех музыкальных инстру-ментах и достичь состояния полной независимости.
  - Жаль, что такой случай не подвернулся мне, - сказал Труффальдино. - Я очень бы хотел уметь играть на разных музыкальных инструментах.
  Абдалак понимающе улыбнулся, кивнул головой и продолжил.
  - Но прежде ты должен хорошо послужить мне, - сказала ведьма.
  Посмотрел я ещё раз на ведьму внимательно. Нет, не осталось в ней ничего привлекательного. Поэтому никакого желания помогать ей по хозяйству у меня не возникло.
  - А вы уверены, - спросил я, - что ваш прислужник действительно болен? Ведь мужчины в большинстве своём дьявольски ленивы и ни капельки не лю-бят куховарить или пыль подметать. Наверное он просто притворился нездоро-вым.
  - О нет, - сказала разукрашенная ведьма, - он никогда бы на такое не ре-шился. Я уже семь лет его воспитываю с тех пор, как он позволил себе по-гнаться, как это сделал ты, за моим любимым оленем. Поначалу этот горе-охотник был страсть как строптив, но со временем стал всем доволен, и я не могла нарадоваться его усердию. К сожалению, - тут её голос дрогнул, - по-следнее время он стал чахнуть, и я боюсь, что дни его сочтены. Пора мне завес-ти нового помощника.
  Не знаю, кому такие речи показались бы приятными. Меня они совсем не обрадовали.
  - Уважаемая, - сказал я, - ваши искренние переживания по поводу болезни верного слуги делают честь вашему человеколюбию. Но я твёрдо уверен, что не обладаю необходимыми талантами. Я никогда не смогу возместить вам потерю, если она произойдёт, поскольку безошибочно чувствую, что совершенно не подхожу для почётной должности вашего помощника, которую вы мне посули-ли. Попробуйте предложить это счастье кому-нибудь другому.
  - Но я хочу осчастливить как раз тебя, - твёрдо сказала старушка. - Сюда в эти дебри так редко кто-нибудь забирается.
  - Нет, нет, это невозможно. Счастье живёт внутри человека, оно является частью его личности. Поэтому счастье можно принести только себе самому, - стал объяснять я упрямой хозяйке леса.
   Посмотрела она на меня как-то странно, и во мне проснулась надежда, что удастся переубедить старушку. Поэтому я продолжил излагать ей свои спаси-тельные мысли.
  - Видите ли, - говорил я, - чем больше человек носит в своей душе, тем меньше ему требуется различных даров извне. Я настолько привык удовлетво-рять себя сам, что вполне смогу обойтись без ваших милостей.
  - Молодой человек, - сказала ведьма, - я вижу, что вы слишком сильно на-читались Шопенгауэра.
  - А что в этом плохого? - попробовал защищаться я.
  - Плохо то, что из настоящих интеллигентов, как я уже давно заметила, всегда плохие слуги выходят.
  - Я ещё и Шекспира люблю, - похвастался я, желая тем утвердить свою спасительную интеллигентность. - Вот послушайте:
   Не стану я тебе в угоду
  Весь день таскать дрова и воду,
  И рыбу загонять в запруду,
  И стол скоблить, и мыть посуду.
  Прочь рабство, прочь обман!
  Лучше бы я прочитал что-нибудь из "Гамлета". Потому что стихи из "Бу-ри", которые я посчитал подходящими (а ведь они, если положить руку на сердце, действительно слабоваты), настолько не понравились хозяйке, что она в отместку безжалостно извратила мой облик и превратила меня в маленького, чёрненького человечка.
   Случившееся так меня расстроило, что я не удержался и сказал старушке несколько слов, касающихся не столько её внутренних несовершенств, сколько многочисленных внешних недостатков. А это уже было лишним.
  - Так вот ты какой! - сказала недовольная ведьма, злобно сверкнув очами, которым даже накрашенные ресницы не могли вернуть былую красоту. И что-бы усилить тяжесть моих переживаний, объявила, что я вернусь в прежнее со-стояние только в том случае, если меня, маленького и чёрненького, всей душой полюбит прекрасная королевна Лионура. Я сразу сообразил, что такого никогда не случится. Ведь её натура - о том все говорят - бесконечно эстетична.
  - Я кое-что слыхал об этой девушке, - сказал Тарталья. - По слухам, она очень смазлива (иначе не стоило бы её обсуждать), но своенравна и совсем не-предсказуема в своих поступках. А ещё говорят, что в том королевстве весь на-род немного бестолков, оттого все живут довольно бедно. Даже распрекрасной королевне, так уверяют, приходится самой стирать себе носовые платочки.
  - А почему бы нам не попытаться, - сказал находчивый Труффальдино, - склонить эту замечательную королевну к тесному, но кратковременному союзу с малопривлекательным гномом? Ведь в этом случае в дальнейшем её ожидает и слава, и почёт, и златокудрый супруг, и, главное, богатство, которого ей так не хватает сегодня. Если мы этого добьёмся, то сотворим и впрямь хорошее де-ло, которое можно будет по размеру пользы приравнять к настоящему героиче-скому подвигу.
  - Вы так добры, - сказал Абдалак, - что у меня не хватает слов благодарно-сти.
  - Не нужно благодарить, - ответил великодушный принц. - Для нас само сознание, что мы совершили достойный поступок, является наивысшей награ-дой.
  - Как жаль, - сказал нибелунг (а если не нибелунг, то королевич), - что большинство людей рассуждает иначе. Все ищут награды, даже не заслужив её, и все хотят, чтобы эта награда была немедленной, большой и предельно мате-риальной.
  - Я думаю, что описанное вами состояние человеческого духа не является вдохновляющей вершиной ангельской добродетели, но непроходимой глупо-стью его тоже не назовёшь, - заметил Труффальдино. - Например, моему хо-зяину, которому я бесконечно предан, легко проявлять бескорыстие, поскольку на родине его ожидают обильные земные блага любого сорта. Мне же, небога-тому оруженосцу, вознаграждение моих скромных трудов крупными денежны-ми знаками представляется нисколько не обидным, а более того - желанным.
  - Я даже не подумаю с вами спорить, - сказал исполненный надежд карл, - потому что вашими устами сейчас говорила сама Истина, которая в отдельных необходимых случаях покидает свой пьедестал, чтобы уверенно разобраться в простых житейских делах. Если ваш замысел увенчается успехом, мы подарим вашему хозяину лавровый венок и исполним в его честь благодарственный гимн. Вам же, его верному оруженосцу, придётся ограничиться одной лишь де-нежной суммой, всё достоинство которой будет заключаться в большом коли-честве нулей в хвосте её.
  - Провалиться мне на этом самом месте, - вскричал Труффальдино, - если я не сумею доказать благонравной Лионуре, что величайшее счастье валяется прямо у её ног и ей остаётся только протянуть свою белую ручку, чтобы цепко ухватить его!
  Королевство Лионуры и впрямь выглядело довольно жалким. Улицы, это сразу бросалось в глаза, давно не подметались, если только они когда-нибудь подметались вообще. Дома, как на детском рисунке, стояли вкривь и вкось. Сказать что-либо определённое об их первоначальном цвете не было никакой возможности, поскольку пыль и копоть надёжно укрыли все поверхности. На-род был одет неряшливо, а обут ещё хуже.
  У дверей местной Академии естественных наук, сидели двое и скромно завтракали прямо на земле. При этом они внимательно рассматривали прости-рающийся перед ними ландшафт, соображая, в какую сторону им лучше по-даться после трапезы.
  - Гляди - иностранцы, - ткнул пальцем один в сторону приближающейся кавалькады.
  - И впрямь иностранцы, - согласился второй. Почесав голову, он добавил:
  - Я тоже хочу быть иностранцем. Только языка ихнего не знаю.
  - А вот я бы не хотел, Потому что все они - шпионы.
  - И зря не захотел бы, Потому что шпионам всегда хорошо платят. И рабо-та у них совсем несложная - сиди целый день в кабаке и слушай себе, что мест-ные военные или учёные, когда расслабятся, болтают. Только и всего.
  Наконец показался дворец. Его легко было отличить от других строений: над ним развевался государственный флаг. Так что ошибки быть не могло.
  Тарталья и Труффальдино долго стучали в парадную дверь, но никто им не открыл, потому что этот вход был накрепко заколочен неизвестно кем из пре-дыдущих властителей и по причине, столь же неизвестной. Пришлось зайти со двора по чёрной лестнице.
  Глуховатый слуга, после того как его разбудили, долго не мог понять чего нужно приезжим, но под конец догадался, что следует позвать королевну.
  Королевна оказалась не только прехорошенькой, но к тому же и очень ми-лой. Она любезно пригласила гостей свободно расположиться на тех стульях, которые покажутся им достаточно надёжными, и предложила выпить с дороги чаю.
  - О, - сказал Тарталья, - мы очень любим чай, если он горячий и крепко заварен, но прежде нам хотелось бы обсудить одно серьёзное дело, которое, на-деемся, не оставит вас равнодушной.
  Девушка заверила, что так давно не занималась серьёзными делами, что с восторгом отнесётся ко всему, способному хоть немного разнообразить её не богатую событиями жизнь.
  - Прекрасно, - сказал Труффальдино. - Так не будем терять драгоценное время, которое с успехом можно и нужно тратить на великие дела. Правильно говорят, что сила не в том, чтобы быстро бегать, а в том, чтобы выбежать раньше других. Для начала, присмотритесь-ка внимательно к этому приятному молодому человеку.
  С этими словами он указал на Абдалака, который встал на стул с ногами, чтобы казаться выше.
  - Очень забавное существо, - сказала Лионура, отодвигаясь подальше, - наверное, он отбился от бродячего цирка.
  - Внешность бывает обманчивой, - подсказал оруженосец.
  Королевна с удовольствием посмотрела в большое зеркало, висевшее на противоположной стене, поправила причёску и объявила, что в данном случае Труффальдино глубоко не прав.
  - Давайте попробуем смотреть на вещи шире, - вмешался Тарталья. - То-гда мы сможем выйти за пределы сложившихся представлений, ценность кото-рых в обычных условиях столь же невелика сколь и несомненна.
  - Что вы хотите этим сказать? - простодушно спросила Лионура.
  - Этот невысокий и, признаемся, несколько тёмнокожий юноша - наслед-ник богатейшего процветающего государства, - завершил свой пассаж Тарта-лья.
  - Вы шутите! - вскричала царственная дева.
  - О нет, - возразил принц. - Он - настоящий бальсорский королевич, а его нынешний несовершенный облик является всего лишь временной оболочкой, скрывающей здорового и вполне атлетичного молодца.
  - Конечно, в такие вещи трудно поверить, - стал объяснять Труффальдино, - но этот на вид невзрачный парень владеет необъятными землями, покрытыми синими озёрами, кудрявыми лесами и необозримыми зелёными пастбищами, где пасутся бесчисленные стада тучных коров, а с ними тонкорунных овечек и коз. Светлоструйные реки там привлекают своей красотой многочисленных ху-дожников и к тому же изобилуют очень вкусной рыбой. Её там так много, что, когда тянут сети, рыбакам в помощь посылают целые батальоны солдат. На де-ревьях спеют ароматные плоды, а на кустах крупные ягоды. Большая часть их по осени пропадает, поскольку никаких амбаров не хватит, чтобы вместить щедрый урожай. В той стране на дорогах в пыли валяются в бессчётном коли-честве драгоценные алмазы, и ими охотно играют маленькие дети. А золота в государстве столько, что большую часть его пришлось раздать населению, по-тому что свободного места в крепко запирающихся хранилищах банков уже давно не осталось.
  Молодые девушки часто бывают невнимательными. О Лионуре такого ска-зать нельзя. Она не пропустила ни единого слова.
  - Всё это невообразимо чудесно, но он совсем не похож на королевича, - пролепетала она.
  - Временно не похож, - уточнил оруженосец. - Как только его полюбит прекрасная девушка, вроде вас, заклятье проклятой колдуньи тут же спадёт, и вы сполна насладитесь исключительными достоинствами своего избранника.
  - Да-да, это было бы замечательно, - неуверенно сказала Леонура, - но я не могу вот так сразу полюбить совершенно незнакомого мне человека да ещё с такой необычной наружностью.
  - Конечно, здесь нужна немалая душевная смелость, - согласился Тарта-лья, - и вы, жаль-жаль, даёте нам понять, что в этих стенах мы её, к нашей об-щей печали, не найдём. Из уважения к вашим отсутствующим чувствам, доро-гая синьора, мы, пожалуй, поищем нашему несчастному товарищу другую, бо-лее решительную невесту.
  - Правильно, - поддержал его Труфальдино. - Обязательно отыщется дру-гая, более темпераментная девушка. Уверен, что с ней у нас всё получится, по-тому что наш странный жених обладает исключительными скрытыми достоин-ствами.
  Гости поблагодарили за чай и стали прощаться.
  - Нет, нет, - поспешно сказала Лионура, - не уходите. - Глаза её засверка-ли, а грудь заколыхалась, как поверхность штормящего моря. - В данную ми-нуту мне начинает казаться, что в душе моей вместе с очевидной жалостью к несправедливо обиженному королевичу просыпается новое, более глубокое и более нежное чувство. О, мне хочется коснуться его рукой и этим прикоснове-нием положить начало союзу, который, у меня теперь появилась такая надежда, принесёт нам в будущем много счастья.
  На другой день королевна объявила престарелому отцу (тому давно было всё равно) и своему народу (и тому тоже было всё равно), что она без памяти влюбилась в заграничного королевича и собирается незамедлительно выйти за него замуж.
  По случаю такого неординарного события всё население страны собрали на широком давно не паханом поле, где до этого дня резвились одни только сус-лики и полевые мышки. Посредине соорудили белый шатёр и украсили его цве-тами и воздушными шариками. Невеста сияла от предвкушаемого счастья, как хорошо начищенный самовар. Тарталья и Труффальдино были торжественно взволнованы. А вот Абдалак, как и полагается особо важной персоне, держался с редкостным самообладанием, ничем не выдавая обуревавших его настроений.
  Не успел облачённый в праздничную ризу поп приблизиться к молодой па-ре, как жених с удивительным проворством отскочил в сторону и встал на гор-бок возле сусличьей норки.
  - Прошу немного внимания, - сказал он. - Я недавно поспорил со своим другом Уэйном - он такой же нибелунг, как и я, - что сумею увлечь самую пре-красную из юных принцесс. Надеюсь, все присутствующие не откажутся под-твердить, что я выиграл пари.
   С этими словами Абдалак юркнул в нору, и больше никто в этой стране никогда его не видел.
  
  - Раньше мы думали, что самые большие врали водятся среди политиков, - сказали слушатели. - Но теперь мы приходим к мысли, что гномы им ни в чём не уступят.
  
  ДВАДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Покинув безутешно рыдающую Лионуру, Тарталья и Труффальдино после недолгих раздумий направили свой путь на восток, хотя с не меньшим основа-нием могли выбрать и другое направление. Ехали и молчали. Оба были смуще-ны и подавлены. Проделка маленького Абдалака поразила их так сильно, что у них долго в голове стоял туман.
  
  - Кто-то из умных философов, - напомнил Посторонний, - правильно от-метил, что одно из различий между человеческим обществом и животным ми-ром состоит в том, что животные не имеют ни малейшего представления о мо-рали. Если это так, то гномов, без всякого сомнения, следует отнести к нижней ветви приматов.
   - Это слишком смелое предположение, - подал голос один из слушателей. Годы заметно согнули его спину, но в глазах всё ещё поблескивали искорки. - Ведь и люди бывают разные. И среди них встречаются персоны, далёкие от общепринятой морали, как Гималаи от острова Таити. Так, может быть, Абда-лак представлял всего лишь худшую часть гномов?
   - Ваше замечание вполне уместно, - согласился Посторонний, и я беру своё предложение обратно. - При всех своих невероятных технических дости-жениях мы до сих пор так и не сумели понять человека во всей сложности его незаурядной натуры. Так что мы вполне можем совершить методическую ошибку, если станем оценивать гномов по привычной для нас шкале. Слишком мало мы знаем о них, об их морали и нравственности.
  - Ну вот, теперь всё ясно, - сказал сутулый.- Выходит, всё дело в нраве.
  
  Тарталья несколько раз открывал рот, словно готов был обронить несколь-ко слов. Но потом снова закрывал его.
   Коль скоро мысли не вполне созрели, зачем напрасно воздух сотрясать?
   - Удивляюсь, - наконец высказался принц, - как легко мы поверили этому малорослому созданию, когда оно морочило нам голову рассказом о заколдо-ванном королевиче.
   - А я не удивляюсь, - возразил оруженосец, - потому что вы поступили со-ответственно своей натуре. Для благородного человека настолько естественно сочувствие и желание помочь пострадавшему, что червь сомнения, комфортно живущий в сердце заурядного искушённого создания, вечно ожидающего, что его обязательно надуют, в истинно высокой душе не находит себе подходящего уголка. Зато удачливые проходимцы строят свои отношения с людьми на от-личном понимании и даже подчёркнутом уважении чужого эгоизма. По их ра-зумению, которое нелегко опровергнуть примерами из жизни, высокие помыс-лы легки и эфемерны, как весенний ветерок, и вообще не нужны.
  - Я вижу - ты хочешь подбодрить меня.
  - Если это вас утешит, то я добавлю, что на вашем месте даже Дон Кихот из Ламанчи без размышлений устремился бы на помощь обиженному судьбой наследнику короны. Поэтому не терзайтесь и не ищите своей вины в том, что случилось.
   - Помнится мне, - сказал с доброй улыбкой Тарталья, - что ты тоже дал полную волю своему красноречию, уговаривая царевну. Получается, достойные порывы и тебе не чужды, плут ты этакий.
   - Тут совсем другое дело, - объяснил оруженосец. - Мои старания проще всего объяснить как проявление неизлечимого простодушия. Хотя не все счи-тают его таким уж замечательным качеством. Но, не спорю, мои потуги со сто-роны могли выглядеть так, будто я просто воспользовался случаем помахать клинком своего природного краснобайства, которое слишком долго томилось в тесных ножнах и настоятельно просилось наружу.
   - У тебя есть удивительное свойство, - снова заулыбался принц. - Ты уме-ешь преподносить себя с таким смирением и одновременно в таком сияющем ореоле самоиронии, что это немедленно вызывает у слушателя ответное жела-ние наградить тебя, хотя бы из чувства противоречия, целым венком предпола-гаемых достоинств, которых у тебя, вполне возможно, нет и в помине.
   - Если я начну горячо возражать, - ответил не без лукавства Труффальди-но, - я тем самым дам твёрдое подтверждение вашим словам. А ведь при всей своей благожелательности они таят в себе скрытый упрёк, обвинение в неис-кренности. Наверное, вы немного правы, но в таком случае молю вас велико-душно пощадить почти невинное желание простолюдина, почтительно прислу-живающего вам, выглядеть хоть немного значительнее, чем он есть на самом деле.
   - Ну вот, опять твоё кажущееся смирение властно требует очередного ком-плимента.
   Так, весело болтая о пустяках, они доехали до леса.
  - Рад вас видеть, молодые люди! - послышался знакомый голос.
  То был Удивительный Дрозд.
  - И мы тоже очень рады нашей встрече, - сказали путешественники. - Ведь мы так и не успели поблагодарить тебя, когда ты спас нас от бандитов. Пом-ним, как ты их сразу раскусил, а потом удачно сыграл на их жадности.
  - Ещё бы! - ответил дрозд не без самодовольства. - Я таких ребят за версту различаю. В этом деле я большого опыта набрался, потому что в моей родной стране за последние годы развелось неимоверно много пренеприятных пре-ступников разного рода. И мне хорошо знакомы все их отвратительные повад-ки.
  - Что ж это за страна у вас такая? - заинтересовались путешественники. - И что за люди в ней живут?
  - Увы, - запечалился пернатый знаток человеческих душ, - людей там больше не осталось. Наша страна, в которой я имел честь появиться на свет, в прошлом была вполне человеческой, но потом превратилась в скопление ни-чтожных людишек. А теперь там дурно пахнущее болото.
   - Я ровным счётом ничего не понимаю, - сказал принц.
   - Мне кажется, я начинаю догадываться, - сказал слуга.
   - Ваши и непонимание и догадки совершенно справедливы, - подтвердил Дрозд.- Когда-то наш край населял умеренный и вполне миролюбивый народ. Ни у кого здесь не было больших достоинств, и великих устремлений не заме-чалось. Но зато и недостатков, неизменно сопровождающих большие достоин-ства, тоже не имелось. Историку масштаба Геродота в такой стране было бы очень скучно. И Скотланд-Ярду тоже не нашлось бы работы.
   То было время, когда в нашей стране жили мирно и люди, и духи. Разными бывают люди, и духи тоже бывают разными. Первые из них - саламандры. Это духи огня. С ними водят близкое знакомство бородатые кузнецы с лицами, опа-лёнными жаром горнов. Только не нужно при встрече с саламандрой торопить-ся брать её в руки, даже если она покажется вам очень красивой. Можно об-жечься.
  Поначалу всё было хорошо. А потом много беспокойства стали приносить нашему народу саламандры. Они играли молниями и устраивали лесные пожа-ры. С этим можно было бы примириться. Но потом духи огня, развеселившись, стали зажигать чистые сердца любовью к свету и свободе. Людям с примитив-ным мышлением, а таких у нас становилось всё больше и больше, это очень не понравилось. Они не знали, что такое свобода и, свет великих идей не смог ос-ветить их. Зачем очистительное пламя тому, кто вполне доволен собой?
   - Оставьте нас в покое, - стали говорить те, кому дорог покой и непод-вижность.
  А саламандры в ответ смеялись и брызгали разноцветными искрами.
  И за это осторожные люди нашей страны стали осуждать саламандр.
  Духов земли называют кобольдами. У них, все говорят, и это верно, не-сносный характер. Внешностью они тоже, так считается, не удались. К тому же одежда этих духов всегда перепачкана глиной, а лица черны от угольной пыли. В старину кобольды и люди жили как добрые соседи и часто друг другу помо-гали. Но потом люди поглупели и возгордились, без всяких оснований стали считать себя более умными, более развитыми, более достойными, и тогда дружбе пришёл конец. Не нужно было так неуважительно относится к коболь-дам, потому что память обиженного в сто раз длиннее памяти обидчика. Затаи-лись оскорблённые кобольды в недоступных горах, непролазных лесах и стали строить людям всякие мелкие пакости. Тогда люди ещё больше невзлюбили духов земли. Так и дошло дело до настоящей вражды.
  Духи воды - прекрасные девы ундины. Лунными ночами сидят они над за-снувшей рекой и расчёсывают свои дивные волосы. Их руки тонки и нежны, их речи ласковы и напевны. Много молодых рыбаков полюбило ундин. Прохлад-ные воды, убегающие к далёкому морю, схоронили бедных юношей и смыли прощальные слезинки с затуманившихся очей опечаленных русалок.
  Наши люди стали бояться ундин.
  А духами воздуха считаются эльфы и сильфиды. Они легки, как летние об-лака, и прозрачны, как лучи света. Они живут в чашечках цветов и маленькими ротиками пьют утреннюю росу. Они перестали показываться людям, потому что испугались их грубой силы.
   - Наверное, люди даже не заметили их исчезновения, - сказал Труффаль-дино.
   - Они заметили другое, - ответил Дрозд. - Заметили, конечно не сразу, что перестали случаться всякого рода милые чудеса. Ведь раньше человеку, под-смотревшему хоровод эльфов, достаточно было не полениться и сбегать домой за лопатой и выкопать в том месте большой сундук с золотом.
   - Неужели такое было возможно? - засомневался Тарталья.
   - Конечно, - сказал Дрозд. - Если не верите, спросите любого богача, от-куда его богатство, и он расскажет вам, как его дедушка, упокой, господи, его душу, очень удачно подсмотрел танцы эльфов и сильфид. А откуда же ещё взяться богатству?
  И пришло время, когда духи ушли из мира людей. Наступило время боль-ших драконов. От того в нашей стране всё переменилось. Раньше здесь не знали власти, но теперь её захватили четыре вождя: Гнус, Сквалыга, Тупой и Коря-вый. Так прозвали их простые люди. И было за что.
   Эти вожди (у них были сердца драконов, а внешность отталкивающей) то ссорились, то мирились друг с другом, то трое, объединившись, безжалостно колотили четвёртого, которого перед тем нежно обнимали. Звучало много клятв верности, но ещё больше было предательских ударов из-за угла. А народ, ниче-го не понимая, всё старался приспособиться к своим никчемным руководителям вместо того, чтобы выбросить их всех в яму для кухонных помоев.
  
  Каждый человек живёт внутри своего мира, - добавил Посторонний. - Иногда это очень скверный мир. Каждый человек живёт в собственной шкуре. Эта шкура не всегда хороша, даже если это шкура вождя.
  
  При всём различии все четыре вождя твёрдо сходились в том, что все они были патриотами и все вместе терпеть не могли поэтов и попугаев. Удачливых питомцев благосклонных парнасских муз начальники не переносили потому, что никак не могли смириться с тем, что рифмованный бред, выходивший в мо-лодости из под их собственного пера, никто не хотел признать поэзией. А по-пугаи им крепко не нравились тем, что слишком часто повторяли: "Дурак!" Вожди правильно принимали эту оценку на свой счёт и часто намекали своему непонятливому народу, что было бы неплохо сменять несознательных попуга-ев, на что-нибудь более толерантное.
  В гнилом мясе быстро плодятся мухи. Вот и в этой несчастной стране раз-велось неимоверное количество уличных бандитов и воришек. Видно, было с кого правительству брать пример. С народа по велению начальства регулярно собирались средства на содержание гусей в храме Юноны, а гуси бескорыстно отказывались от денег в пользу жрецов.
   Но случилось так, что пришёл в ту страну неизвестно откуда незнакомый человек. Всё в нём было необычным, но более всего - глаза. Один глаз был си-ним, а второй зелёным.
   Стал этот человек говорить людям, что живут они неправильно, потому что позволяют захлёбывающимся от жадности вождям отнимать результаты их труда, чтобы обогатиться сверх меры.
  - Власть, - говорил он, - это удушающие испарения, поднимающиеся из бездны, где в глубине, во мраке бурлит и переливается через края котлов непо-требное варево адской кухни.
  Вначале верховные правители только смеялись над бесполезным старанием проповедника. Для них это было всего лишь новое развлечение. Что-то вроде острой приправы к жирному куску. А народ, вяло шевеля мозгами, тупо слушал праведника, молча соглашался, и ничего не пытался делать, потому что отупел и умел только бесконечно терпеть.
   Всякое развлечение со временем начинает надоедать. И Гнус сумел растол-ковать Тупому, а затем и остальным, что пора уже решительно укоротить язык разноглазому, поскольку он мешает общественному успокоению и державной неге. "Разинули на нас пасть враги наши", цитировал он Иеремию. Глаза его были маленькие и лживые, а лицо - широкое и мерзкое, да ещё блестело, слов-но его старательно смазали жиром.
  Тупой слушал и мычал, что он на всё согласен и даже предложил лично свернуть шею закоренелому болтуну. Этого вождя украшало даже невежество, поскольку оно было воистину совершенным. Был он не только неповторимо тупым вождём, но ещё и безобразно толстым. Движения его оплывшего тела были возмутительно неуклюжи, а ласковая улыбка вызывала дрожь и отвраще-ние. Более всего она подошла бы истомившемуся людоеду, придирчиво изу-чающему испуганных пленников, которых пригнали ему на обед.
  Сквалыга сказал, что свернуть шею нужно обязательно, но по возможности без лишнего шума. Этот предусмотрительный вождь мог похвастать высокой копной седых волос. Взлелеянная растительность придавала ему вид добропо-рядочного отца семейства, помышляющего о заслуженном отдыхе. На самом же деле Сквалыга постоянно находился в состоянии мучительных раздумий, связанных с поиском очередной гадости, которую можно учинить наивным друзьям и неосмотрительным товарищам.
  А Корявый меланхолично поплямкал губами и выразил предположение, что простому населению примерное наказание антигосударственного пророка обязательно пойдёт на пользу. Этот пастырь народа был незлобив и любил тихо копить денежки. А ещё ему нравилось далеко высовывать руки из манжет и те-атрально потрясать ими. На публике он всегда появлялся в строгом чёрном кос-тюме того покроя, которому отдают предпочтение сотрудники погребальных контор.
  Все снова с большой надеждой посмотрели на Гнуса, но он только поковы-рял в носу указательным пальцем и ничего оттуда не извлёк.
   Тогда из личной охраны вождей отобрали лучших бойцов. То были Дубо-лом и Бубугай. Не было им равных по свирепости и жажде насилия. Прикажи им разгрызть зубами чугунные ворота Главного Дворца, тут же примутся за ра-боту. Вот и повелели этим трудолюбивым ребятам дождаться тёмного времени, когда уже люди улягутся спать, а тогда захватить разноглазого и запереть по-крепче в самой надёжной тюрьме.
  - Справимся, - уверенно пообещали лучшие бойцы.
  Они действительно грамотно справились. Выследили, схватили, скрутили, да так, что кости задержанного хрустнули, и крепко-крепко заперли свою до-бычу. Только почему-то уже на следующее утро уловленный просветитель сно-ва, как ни в чём не бывало, прогуливался в людном месте и без стыда и совести вёл прежние возмутительные речи.
   - Вы почему не выполнили приказа? - орал Гнус на лучших бойцов. - По-чему этот враг народа снова на свободе?
   Нет ничего глупее на свете чем задавать вопросы, на которые у вопрошае-мых нет ответа. Вот и бойцы понуро стояли, опустив очи долу и тоскливо ожи-дая, когда огорчённый вождь накричится и приумолкнет. Конечно, Дуболом и Бубугай ничего не могли объяснить. Будь они поумней, то могли бы ответить, что рассматривают вопросы Гнуса как чисто риторические и оттого не тре-бующие ответа. Но они не были поумней и потому только жалобно лепетали:
  - Виноваты. Исправимся.
  Вот всё, что они могли сказать.
  Нет, не удалось им исправиться. В следующий раз боевые друзья прежде, чем выйти на охоту, распили для уверенности бутылку любимого напитка, по-сле чего, шаркая нетвёрдыми ногами, отправились выполнять деликатное пору-чение. Что было потом, они никак толком не могли припомнить. За кем-то гна-лись, кого-то били, а пришли в себя только утром в зоопарке в клетке самого дикого льва. Несчастный зверь не вынес губительной концентрации этиловых паров и забился в дальний угол. Всё тело его сотрясала мелкая дрожь, а жёлтые глаза жалобно молили о спасении.
  В том, что Дуболом и Бубугай не могли дать вразумительного ответа, ниче-го из ряда вон выходящего, разумеется, не было. Хуже всего было то, что даже лучшие экстрасенсы, которым положено всё знать, были не в состоянии пред-ложить убедительные объяснения. Напрасно Гнус, искренне уважавший нетра-диционные науки, пытался уразуметь с их слов, зачем инопланетянам потребо-валось разделить Вселенную на девятнадцать неравных частей, что позволило им, обитателям далёких галактик, совершать монотонную трансляцию физиче-ских тел через полости гиперпространства. Не было даже полной ясности, можно ли противному пророку вкатить лет пять отсидки за не дозволенную ме-стными властями телепортацию.
  И тогда хитрый Сквалыга, всегда отдававший предпочтение рационально-му мышлению, предложил прямо и честно спросить народ, одобряет ли он уче-ние пророка, которое так сильно не нравится начальству и по этой причине на-носит великий вред государству.
  Как и ожидалось, понятливое население, убоявшись иметь собственное мнение, которое могло оказаться настолько ошибочным, что огорчит любимых руководителей, дружно явилось на центральную площадь и громко прокричало, что всем сознанием, подсознанием, надеждами, мечтами, ожиданиями, тайны-ми помыслами и телом, вместилищем преданной души, поддерживает своих хорошо откормленных вождей, а вовсе не какого-то худосочного проповедника.
  И тогда разноглазый - он тоже стоял в толпе, но пустое пространство во-круг него стремительно увеличивалось, - сказал:
   - Если вам так нравится жить в болоте - живите!
   Теперь в той стране, которой уже нет, всё утихомирилось. Только лягушки квакают, наслаждаясь великим спокойствием мутной трясины. А о чём квака-ют, пусть зоологи, специалисты по рептилиям, разбираются.
   - О, я хочу помочь этому несчастному народу! - загорелся Тарталья, по-спешно обнажая меч.
   - Нельзя помочь тому, кто сам себе помочь не хочет, - строго сказал Уди-вительный Дрозд.
  
  ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Врач - это не профессия, а состояние души.
   Что хотел этими словами сказать Посторонний?
   Позже это выяснится.
  При въезде в город Трибратск принца и оруженосца шумно приветствовал совершенно незнакомый тип. Это был щеголеватый, довольно высокий и не-плохо упитанный дяденька с черепом, слишком большим даже для такого не-маленького тела. Больше всего его голова походила на крупный, но короткий огурец, поставленный торчком; верхняя часть её впечатляла блеском обшир-ной розовой лысины, свидетельствующей либо о большом уме носителя её, ли-бо о плохой наследственности. Щёки незнакомца были красные (видимо, от ра-достного волнения), а ротик - мокрый, маленький и немного вытянутый в тру-бочку. Если вы подумали, что украшением багровой физиономии служили пла-менные очи, свойственные непризнанным учителям человечества, то вы сильно ошиблись: глаза были водянистые, очень маленькие и к тому же сощуренные. Их несовершенство кое-как прикрывали очки, тоже какие-то тоненькие и несу-разные. От этого они не просто плохо выполняли своё прямое предназначение, но даже усиливали сразу возникающее подозрение, что за сверканием стёклы-шек прячется гаденький взглядик.
  - Добро пожаловать в наш прекрасный город! - наигранно радостно вос-клицал этот подозрительный тип. - Я счастлив первым приветствовать благо-родных путешественников, зерцало хороших манер, друзей неимущих и утеши-телей страждущих.
  - Что такое - зерцало? - тихо спросил принц у Труффальдино.
  - В точности не знаю, но мне кажется, что в этом слове нет ничего оскор-бительного для вашей милости. Однако, при всей его любезности, - ещё силь-нее понизив голос, продолжал оруженосец, - мне этот восторженный трибратец никак не нравится, и я снова принимаюсь ощупывать карманы своих штанов, проверяя на месте ли кошелёк.
  Тарталья покачал головой и тусклым голосом осведомился у ликующего оратора, с кем он имеет честь беседовать.
   - О, я один из знаменитейших граждан этого города, - лучезарно улыбаясь, пояснил лысый. - Я, не стану напрасно скромничать, имею звание профессора, и от этого меня уже два раза приглашали здешним министром юстиции.
   - Да какой он профессор? - возопила старушка из толпы зевак, окружив-ших приезжих. - Не верьте ему. Это просто наш городской сумасшедший. Он давно и крепко очумел и оттого возомнил себя большим учёным. А сам не от-личает бензольных колец от колец Сатурна. Теперь он считает себя ещё и очень ловким политиком.
  - Учёное звание и склонность к политике, с одной стороны, - возразил не-признанный профессор, - и душевное здоровье, с другой, вовсе не противоре-чат друг другу. К тому же мне очень не нравится, милейшая, что ты торопишь-ся выболтать важнейшую государственную тайну дорогим гостям, которые мо-гут составить на основании твоих слов неверное представление о нашем городе.
   - Какая там тайна! - возмутилась добрая женщина. - Да кто у нас в городе не знает, кроме бродячих котов и собак, что не всякий, кто представляется про-фессором, является таковым!
   - Относительно котов и собак ты правильно заметила, - примирительно сказал пока ещё мало известный европейскому сообществу то ли бывший, то ли нынешний министр юстиции, - откуда им знать, что я постоянно занимаюсь из-влечением квинтэссенции и оттого пребываю в лучах своего собственного све-та, питаясь пламенем высшей мудрости, которое сам же и испускаю? Как раз сейчас я выясняю, надлежащим ли образом вращается Луна вокруг Земли?
  Среди зевак выделялся величественным видом старик с большой бородой и ясными, как у юноши глазами. Он ткнул кривым пальцем в лысого и твёрдо сказал окружающим:
  - Как по мне, то это просто неуверенный болван.
  - Что значит - неуверенный болван? - взвился недостаточно признанный государственный муж.
  - Неуверенный болван  это человек, не уверенный в том, что он болван, когда все остальные в том вполне убеждены, - пояснил старик и непочтительно ухмыльнулся.
  - Выходит, мы попали на отменного дурака, - сказал Тарталья, на этот раз не слишком заботясь о том, что его слова могут достичь ушей уважаемого про-фессора.
  - Не торопитесь с выводами, мой сеньор, - заступился за беднягу оружено-сец. - Следует не забывать, что настоящего гения не так уж и редко принимают за придурка. Частично это уравновешивается тем, что в других случаях отпето-го дурня или большого специалиста молотить пустую солому принимают за ис-тинного вождя. Жизнь полна подобных примеров. А дело всё в том, что полное отсутствие чужого ума, при общей слабости своего, очень легко принять за проявление высочайшей мудрости. Такие ошибки не раз изменяли весь ход ми-ровой истории.
  - Это верно, - сразу оживился профессор, - одному лишь мне по силам творить историю. Ведь во мне есть нечто неподвластное враждебным силам, нечто, перемещающее горы и континенты; это нечто называется  моё призва-ние.
  - Удивляюсь, - сказал принц, - что при всей обширности стоящих перед ним задач утомлённый государственными делами министр проявил желание отправиться к городским воротам, чтобы бурно приветствовать нас на виду у всех.
  - Тут нет ничего удивительного, - ответил Труффальдино. - Ничтожные людишки, а к ним, всё к тому идёт, придётся отнести и этого уважаемого ми-нистра, наделены волнующими желаниями не в меньшей мере, чем великие люди. Невозможность добиться желанного собственными талантами принуж-дает их выискивать иные возможности, среди которых основной является спо-собность убедительно выставить себя на общее обозрение, привлечь выделе-ниями своего мозга внимание любопытных, и, что иногда приносит ошелом-ляющий успех, нагло шокировать потрясённую публику.
  - Но из этого вовсе не следует, что каждому прохвосту, даже на редкость удачливому, следует присваивать высокое учёное звание, - сказал Тарталья.
   - За исключением тех случаев, когда они присваивают это звание сами се-бе, - улыбнулся Труффальдино.
  
  - Чему тут удивляться? - заметил кто-то из слушателей. - Идиот и мудрец пользуются каждый своим приёмом.
  
   После этого добросердечные путешественники подали несчастному не-сколько мелких монеток, которые были приняты с изъявлениями полнейшей благодарности и обещанием вернуть долг при первом удобном случае.
   - Можете не торопиться с возвратом, - сказал великодушный принц. - Прежде постарайтесь поправить свои финансовые дела. Ведь большой и вер-ный доход является достаточной основой независимого мышления. А послед-нее особенно высоко ценится у лиц, претендующих на пост министра юстиции.
   С этими словами Тарталья и Труффальдино въехали в город, втайне пред-вкушая появление новых развлечений.
  По дороге они толковали о том, что умным людям следует снисходительно относится к дуракам, поскольку последние образуют очень выгодный фон при состязании умов. Ведь победы, признавали собеседники, во всех случаях укре-пляют душу, а поражения только разрушают её. Соревнуясь с дураком, умный находится, казалось бы, в самом выгодном положении, и победа столь близка, что остаётся только руку протянуть. Но вся беда в том, что тягаться с дураком может позволить себе только полный дурак.
  
  - Есть ещё одна причина, почему опасно состязаться с дураками, - подска-зал один из слушателей. - Дураки становятся на редкость умными лишь только зачуют угрозу своему благополучию.
  - Это правда, свои интересы они умеют отстаивать не только с большой любовью к себе, но ещё и с немалой изобретательностью и великой энергией, - согласился Посторонний. - Не зря ведь говорят, что у каждого найдётся доста-точно сил, чтобы составить высокое мнение о себе самом.
  - Даже умные люди могут стать жертвой заблуждения, но есть такие глу-пости, на которые способен только дурак, - сказал другой слушатель.
  - Кроме дураков на свете ещё водятся в большом количестве посредствен-ные и вовсе ничтожные особи, - добавил третий. - Умом они не богаты, но и до дураков всё же не дотягивают, поскольку в силу мизерности своей натуры, на большую глупость не способны.
  - Больше всего на свете посредственность ненавидят парящего над ней. Но она совершенно необходима для устойчивости мира, - такое мнение высказал четвёртый. - Тут она незаменима. Всей своей массой она давит, прижимает к земле всё, что выше её, стремясь унизить высокое, чтобы оно уравнялось с ней. Результатом является столь необходимая всем стабильность.
  - Увы, невелики все наши знанья перед великой тайной мирозданья.
  Так сказал пятый. Наверное, он был поклонником персидской поэзии.
  - Я вижу, вы быстро умнеете, - сказал Посторонний.
  
  В конце улицы показалась нарядная процессия. Впереди на низенькой и очень смирной лошадке осторожно ехал маленький ростом человек с короткой шеей и очень значительным, как ему казалось, выражением лица. За ним на прекрасных арабских скакунах гарцевала многочисленная свита.
  - Ура нашему любимому бургомистру Фарфарелло! - закричали прохожие, поспешно срывая с себя шапки. Некоторые становились на колени.
  Проницательным наблюдателям, если бы они подвернулись в эту минуту, наверняка удалось бы заметить некоторую механичность верноподданных дви-жений и даже некоторую заученность и, увы, не полную искренность приветст-венных кликов.
  Тарталья и Труффальдино, это они подвернулись, не без лёгкой иронии за-смотрелись на радостные проявления всенародной любви к начальству, и отто-го забыли надлежащим образом поприветствовать важную персону. По едино-душному мнению всех известных нам умных людей на солнце лучше смотреть через затемнённое стекло. Точно так же, общаясь с большим начальством, не-обходимо предпринимать соответствующие меры предосторожности.
   Проезжая мимо наших путешественников, не соизволивших изъявить ве-ликую радость, градоначальник изобразил недовольное удивление, а потом по-вернулся к одному из сопровождающих и что-то негромко сказал ему.
   Не успела лошадка начальника удалиться на полсотни шагов, как к нашим путешественникам резво подскакал худенький офицерик, щедро украшенный несоразмерно большими аксельбантами и хорошо начищенными медалями.
   - У нас принято снимать шапки в присутствии его благородия, - строго крикнул он.
   Тарталья величественно отвернулся и не удостоил его ответом.
   Если человек умеет убедительно молчать, его обязательно признают фило-софом.
   Труффальдино на лавры философа не претендовал.
  - Да откуда нам знать, - стал оправдываться словоохотливый оруженосец, - кто здесь у вас благородный, а кто нет. Придумали бы для важных персон знак какой-нибудь опознавательный на груди или на рукаве, так мы бы от вели-кого уважения не только шапки сняли, но и почти всю одежду поспешили бы скинуть, насколько погода позволяет.
   - Нет, нет, - стал убеждать его офицер, - нашивки полагаются только во-енным. Но вы правы - гражданских руководителей тоже нужно отмечать ка-ким-нибудь очевидным способом.
   - В таком случае нет лучшей отметины, чем пышная мраморная гробница, - стал советовать Труффальдино. - Но и тут случаются неприятности. Вот, для примера, когда вскрыли саркофаг Вильгельма Завоевателя, то нашли только одну бедренную кость. На латыни - Os tibia. И больше ничего! Кошмар какой-то! Никакого уважения к начальству.
  Необъяснимое исчезновение большей части скелета победоносного нор-мандского герцога явно противоречило нормам военного устава. В полном смя-тении чувств озадаченный гонец доложил бургомистру, что один приезжий очень горд и по всей видимости философ, а второй бодро чешет по латыни и, вполне очевидно, разбирается в человеческих костях.
  - Дубина! - рассердился Фарфарелло, - Смотреть надо! Ведь это, нет со-мнения, нетерпеливо ожидаемый нами великий медик Дженнаро, а с ним ещё какой-нибудь прославленный коллега.
  
   - Великий человек видит сразу всё. Маленький тоже видит всё. Но он не умеет отличать всё от ничего.
   Так сказал кто-то из слушателей.
  - Очень правильные слова, - согласился Посторонний. - Они достойны классиков.
  Все с завистью посмотрели на невзрачного мужичонку, способного произ-носить слова, достойные классиков.
  
  - Откуда я мог знать, - стал оправдываться адъютант, - что это важные персоны. По их виду такого не скажешь.
   - Эх ты, дурак непробиваемый! Весь мир знает о необыкновенной скром-ности профессора, - пояснил бургомистр. - Он никогда не носит богатых одежд и не любит рядиться в университетские мантии. У него много ещё и иных чуда-честв. Придётся их все стерпеть, потому что меня давно мучают неудержимые приступы потливости и нестерпимо чешется поясница.
   Звеня медалями, всадник снова помчался к гостям. На этот раз голос его был сладок, как банка варенья:
   - Дорогой доктор Дженнаро, извините за то, что я сразу не узнал вас. Вы приехали чуть раньше, чем было условлено, поэтому мы не успели организо-вать вам достойную встречу. Но вот вы здесь, и наш любимый начальник бес-конечно радуется вашему приезду. Он жаждет немедленно прижать к груди вас, величайшего лекаря всех времён и народов, и вашего помощника тоже.
   Тарталья и на этот раз промолчал. А Труффальдино не стал колебаться.
   - Синьор Дженнаро глубоко обижен, но всё же попробует забыть это пе-чальное недоразумение, - укоризненно сказал оруженосец, - если вы сумеете оказать ему такой приём, который соответствует его непревзойдённым талан-там.
   - Конечно, конечно, - заверил его адъютант, - здесь всё будет к вашим ус-лугам.
   - Кстати, дружище, будьте начеку. Нам не нужны новые недоразумения. А они вполне могут случиться. Представьте себе, как много неудобств мы терпим из-за бесцеремонности жуликов, разъезжающих по окрестностям и выдающих себя за доктора Дженнаро и его ассистента Барбарино. Вполне допускаю, что они появятся и в этом городе. С их стороны это будет редкая дерзость, потому что ассистент Барбарино - это я.
   - Пусть попробуют сунуться сюда. Их ждут тюрьма и жестокая порка, - заверил адъютант.
   - Ни в коем случае, - остановил его сердобольный спутник знаменитости. - Из всего этого можно будет устроить несравненное развлечение. Я вам сове-тую, если ложные целители вдруг объявятся, примите их наилучшим образом и не подавайте вида, угождая им. А потом мы все вместе дружно похохочем над самозванцами, если, конечно, у вас с чувством юмора всё в порядке.
   Адьютантик рассыпался в заверениях, что с чувством юмора и у него, и бургомистра всё в порядке.
   - Надеюсь, что это так, - сказал Труффальдино, - и это радует меня. Но мне сейчас припомнилось мудрое утверждение, что у человека, непреклонного в своих убеждениях, начисто отсутствует чувство юмора. И наоборот: у кого развито чувство юмора, тот в своих убеждениях очень уж нестоек. В связи с этим я хотел спросить вас, сударь, насколько вы тверды в своих пристрастиях и верны своим принципам.
   Бедный офицерик растерялся и никак не мог сообразить, чем в данный мо-мент полезнее всего пожертвовать: юмором или принципиальностью. Жалко было и того и другого.
   - Простите, но меня, кажется, зовут! - спохватился он и быстренько улиз-нул.
   На короткий миг принц и оруженосец остались одни.
  - Зачем ты всё это затеял? - спросил Тарталья. - Да и стоило ли так поте-шаться над этим безмозглым лакеем? Вставлять этому бедняге иголки - заня-тие, достойное скучающего дикобраза.
  - Мне кажется, - ответил Труффальдино, - что здесь мы сумеем отменно повеселиться, а при этом ещё и хорошенько щёлкнуть по носу этого противного бургомистра. Такое деяние, без всякой оговорки, можно приравнять к настоя-щему подвигу. А пока, господин мой, великодушно позвольте местной власти наслаждаться вашим обществом. Как говорит Гомер, с богом тебя наравне они чествовать будут дарами. Но, конечно, вас могут попросить выступить перед здешней элитой с научным докладом. В этом случае у вас появится возмож-ность эффектно блеснуть своими исключительными познаниями.
   - Ты понимаешь, что ты говоришь? Ведь это - катастрофа!
   - А что тут понимать? Вначале объясните им самыми приятными для не-вежд словами, что лучше ничего не знать, чем знать наполовину, и они примут вас за гения. Затем расскажите им, что наука в своём самозабвенном развитии открыла даже то, о чём её не просили. После этого можете спокойно нести лю-бую чушь, но не забывайте прибегать к заковыристым формулировкам. Проще всего обмануть аудиторию, излагая своё учение невразумительным языком. Не беспокойтесь, всю вину за непонимание они возложат на себя.
   Три дня Тарталья и Труффальдино наслаждались всеобщим поклонением. Зато бургомистру эти дни показались вечностью. Весь первый день по указа-нию профессора Дженнаро ему пришлось просидеть в парной. Уже через не-сколько минут изнеженному бургомистру захотелось на волю, но великий ме-дик был непреклонен.
  - Этот метод, - пояснил настойчивый лекарь, - был разработан ещё Ави-ценной и успешно применялся при дворе персидского царя Камбиза. Особен-ность данного лечения состоит в том, что, начав исцеление теплом, ни в коем случае не следует прерывать его. Иначе начнётся нежелательная реакция кож-ных покровов, приводящая к необратимой деградации эпителия, а затем к мас-совому выпадению волос, а на лице появятся большие и некрасивые пигмент-ные пятна.
  Фарфарелло вынужден был покориться и, заглушив собственный ропот, покорно позволил продолжать экзекуцию, позволяющую избежать необрати-мой деградации и пятен. К вечеру от отупения он уже не отличал правую руку от левой, а если пытался заговорить, то нёс совершенный бред. Когда же насту-пили конвульсии, профессор удовлетворённо хмыкнул и сказал, что это хоро-ший признак. Всё же температуру пара пришлось немного поубавить. На дру-гой день Дженнаро был настроен более человеколюбиво и пытку баней заменил непрерывными гимнастическими упражнениями. Польза от них была немалая, но на утро третьего дня градоначальник не смог подняться с постели, настолько болели натруженные мышцы. Тогда строгий профессор великодушно разрешил страдающему пациенту остаться до полуночи в лежачем положении, но насто-ял, чтобы несчастного с целью укрепления здоровья каждые десять минут уку-тывали холодной мокрой простынёй.
   В один из вечеров знаменитых медиков пригласили в театр. Давали "Гам-лета". любимую пьесу градоначальника, которого какой-то интеллигент уве-рил, что хороший тон предписывает безмерно и демонстративно любить и Шекспира и "Гамлета". К несчастью, великий бард в своё время явно пере-усердствовал и размахнулся на пять действий, но этому горю быстро пособили, выбросив из текста всё ненужное и вполне оправданно сократив пьесу до двух актов.
   Занавес опустился под грохот аплодисментов, и знакомый нам адъютант поинтересовался общим впечатлением гостей.
   - Очень неплохо, - поспешно сказали они.
  - А как вам игра актёров?
  - О, такую увидишь только в Трибратске!
  - Приятно слышать. Неправда ли, Офелия была сегодня необыкновенно хороша?
  - Офелия? - переспросил Труффальдино. - Что-то я не могу припомнить. Впрочем, погодите, уж не та ли это девушка, у которой такая чудесная фигур-ка? Да, конечно, я тоже обратил на неё внимание.
  - Но лучшего Гамлета, - офицер поспешил отойти от обсуждения очевид-ных талантов актрисы, - пожалуй, не везде увидишь.
  - Это правда, он тоже хорошо сложён, и у него прекрасная военная вы-правка.
  - Гм-м. А вы знаете, у нас тут все восхищаются Шекспиром.
  - Я тоже, - поддержал Тарталья. - Ведь это он сказал, что наш мир - это большая больница, а мы все её пациенты.
  Ещё через день в коляске четвериком прибыл в Трибратск ещё один про-фессор Дженнаро. На этот раз его сопровождали сразу три ассистента. Послед-нее обстоятельство, по разъяснению Труффальдино, служило верным призна-ком того, что второй Дженнаро не является подлинным, поскольку настоящее светило всегда путешествует в обществе одного лишь незаменимого ученика и помощника Барбарино. Само собой, среди новых ассистентов никакого Барба-рино не было. И это служило дополнительным подтверждением бессовестного подлога.
   По совету оруженосца этих невероятных обманщиков приняли с большим почётом и пригласили на пир, который ближе к ночи обещал посетить бурго-мистр, если сможет передвигаться после целебных, но очень уж болезненных процедур.
   Лжедженнаро оказался любезным и весёлым человеком. Свобода его манер и непринуждённое поведение могли понравиться кому угодно. Конечно, они не пристали настоящему профессору, но для вульгарного жулика выглядели впол-не натурально и даже очень мило.
   Пир шёл горой, и только через какое-то время устроители празднества за-метили необъяснимое исчезновение натуральных Дженнаро и Барбарино. Знат-ные гости ушли по-английски, не попрощавшись. Зато поддельные медики ве-селились до упаду. При этом они без всякого зазрения совести налегали на ома-ров. А ведь любители омаров, если за чужой счёт,  это всегда возмутительное зрелище.
   Появился жёлтый, трясущийся, ещё не оправившийся от лечения бурго-мистр. Кто-то из холуёв доложил ему, что подлинные светило и ассистент из-волили отбыть внезапно и в неизвестном направлении, что является крайне огорчительным.
   - Нисколько, о нисколько! - обрадовался Фарфарелло. - Благодарю небеса за то, что я их больше никогда не увижу. Ведь ещё один день лечения, и мне бы каюк. Дьявол знает, чего там напридумывала современная медицина, только мне это всё не впрок.
  Потом градоначальник, большой любитель забав и шуток милостиво по-махал ручкой пирующим проходимцам, умело изображающих себя великими медиками. Некоторое время бургомистр хитро улыбался, глядя на их непри-стойное веселье, а потом, неожиданно явив скорбную суровость в лице (tristis severitas in vultu, как сказал бы Труффальдино, но тот был уже далеко), объя-вил:
   - Ну ладно, господа, поиграли и достаточно. А теперь прошу пожаловать в кутузку.
   Ответом ему был оглушительный хохот развеселившихся самозванцев. А когда их всё-таки запроторили за решётку, у них хватило нахальства громко протестовать.
  
  Следующей на пути приобщившихся к медицине Тартальи и Труффальди-но была держава Дивандура, или, как её ещё называли, Страна Озабоченных Людей. Здесь у всех были серьёзные, понурые лица, а если не вполне серьёз-ные, то всё же потерянные. Встречались, конечно, отдельные физиономии без печати совершенной безнадежности. Но большинство внешностей выражало одно лишь полное оглупление, отупение, опустошение, а также совершенную покорность немилостивой судьбе или бесполезным идолам.
  Всюду в воздухе Дивандуры ощущался тонкий, но хорошо отличимый за-пах пыли и тлена. Такое замечаешь в курортном городке в то время, когда се-зон уже закончился и шумная, нарядная публика разъехалась. Яркие краски улиц враз потускнели, лавки до следующего года закрылись, магазины тоже опустили шторы и притворили прежде широко распахнутые двери. Налетает порывами холодный ветер и носит по опустевшей набережной сухие листья и обрывки бумаги. Никто их не убирает. Бездомные собаки, их больше не пре-следуют, снова сбиваются в стаи и внимательно изучают территорию, которая опять принадлежит им.
  Ничего нет печальней безотрадного мира безрадостных людей.
   Более всего население Дивандуры было озабочено безопасностью. Собст-венной и государственной. Особенно последней.
   - Нам ваши страхи непонятны, - пытались образумить их Тарталья и Труф-фальдино.
  - А нам непонятно ваше непонимание, - отвечали им. - Первым делом мы укрепляем нашу победоносную армию и дружно готовимся к народной само-обороне.
  - Кто же собирается на вас напасть?
  - Какая разница? В любом случае, если вдруг нападут, нам будет плохо.
  Всё же эти люди немного лукавили. Весь простой народ прекрасно знал, что наибольшую угрозу отечеству несёт Большой Зелёный Кузнечик, обла-дающий не только необузданным нравом, но ещё и склонный подвергать недо-пустимому извращению Общепринятые Моральные ценности. Но говорить вслух недобрых слов о Кузнечике не хотелось: мало ли кто будет править стра-ной в будущем?
  Главная сложность в организации необходимой обороны состояла в том, что никто этого Кузнечика в глаза не видывал и реальную силу его не оценивал. Поэтому ради предосторожности, все это хорошо понимали, следует готовиться к худшему. Тогда, что бы ни произошло, всё будет только к лучшему.
  Если люди не знают, их следует просветить.
  До просвещения руки не доходили.
  Если люди озабочены, за ними следует присматривать.
  Вот и присматривали.
  Конечно, главной обязанностью всемогущего Управления по Надзору счи-талась беззаветная борьба с бесстыдными агентами Большого Зелёного Кузне-чика. Заодно, от скуки, внимательно приглядывали и за остальным населением, опасаясь нежелательного уклонения населения от единственно правильного способа мышления.
  Лучшие специалисты дивандурского Управления каждый год без большого труда отлавливали запланированное число прислужников Кузнечика. Основные хлопоты начинались во время допросов. Разоблачённые агенты, даже если это были великие и светлые умы, вечно путались в своих показаниях, никак не могли припомнить, в чём заключалось порученное им мерзкое задание, да и о самом Кузнечике, коему продали за гроши свои жалкие безнравственные ду-шонки, имели крайне смутное представление. И немудрено: ведь Большой Зе-лёный Кузнечик со всеми своими усами, конечностями и потрохами был всего лишь лучшим изобретением лучших умов Управления по Надзору.
  Кому как не иностранцам принадлежала основная честь быть тайными по-сланцами злонравного Кузнечика?
  Поэтому беспечных Тарталью и Труффальдино задержали прежде, чем они приступили к выполнению своей антигосударственной миссии, о которой даже понятия не имели.
  Допрос вёл следователь по самым важным делам. На нём был новенький полковничий мундир цвета спелой клубники, а в кабинете - тьма мух. Извест-но, что мухи просто обожают полковников. Так что высокий чин дознавателя не подлежал сомнению.
  С утра у следователя разболелся зуб. Тихонько ныть он начал ещё ночью, а утром стал вести себя просто безобразно. Стоило, бы конечно, сбегать к врачу, но преданный отечеству служака панически боялся не только звука бормаши-ны, но даже одного вида её.
  - Вы по-прежнему утверждаете, что заехали в нашу страну случайно? - терпеливо спрашивал и переспрашивал следователь. Глаза его были надёжно спрятаны за чёрными очками. Но всё равно невидимый взгляд их был непри-ятен.
  - Конечно, - коротко отвечал Тарталья и пожимал плечами в знак того, что считает вопрос нелепым.
  - Совершенно случайно, - отвечал Труффальдино, - потому что намеренно ни один нормальный человек сюда не сунется.
  С этими словами оруженосец посылал следователю самый невинный взгляд, какой только можно себе вообразить.
  Вы когда-нибудь слышали, как свежеиспеченный полковник службы безо-пасности скрежещет зубами? Особенно если среди этих зубов один больной.
  Если не слышали, считайте, что вам крупно повезло.
  - Так в чём заключалось порученное вам задание? - овладев собою, про-должал настойчивый исследователь.
  Тарталья ответил ему взглядом, в котором читалось всё, кроме уважения.
  Труффальдино, наоборот, развязал свой язык и стал обстоятельно расска-зывать, что заданий у них сколько угодно и каких угодно, и что все эти задания он и его господин дают себе сами по собственной воле. Главным среди них яв-ляется задание поменьше общаться с неисправимыми глупцами. А если и об-щаться, то только с единственной целью: от души посмеяться.
  Клубничный полковник застонал, задёргался и по ошибке вытер вспотев-ший лоб не носовым платком, как положено старшему офицеру, а листком про-токола, чего делать не полагается даже при самой жаркой погоде.
  - Кому вы обязаны передавать собранные вами сведения? - спросил он го-лосом, в котором уже не было прежней твёрдости. Рука его непрерывно масси-ровала щеку со стороны больного зуба, но пользы от этого было немного.
  - Если эти сведения касаются способов приготовления печёночного паште-та, - стал охотно отвечать Труффальдино, - то их следует передавать нашему старшему помощнику повара. Когда же речь идёт о преодолении простуды, тут к разного рода сведениям следует относится с предельной осторожностью. Од-ни доброхотные осведомители уговаривают тех, кому неможется, пить горячее пиво, другие, наоборот, - воду с кубиками льда. Но всё это сущая ерунда, по-тому что лучше всего лечиться водкой, настоянной на абрикосовых косточках.
  - А теперь объясните мне, - потребовал полковник, понемногу теряя сооб-ражение, - с какой целью вы так внимательно осматривали правительственные здания и присутственные места? Такое бывает только при наличии определён-ного злого умысла.
  - Был, был у меня умысел, - прервал своё презрительное молчание Тарта-лья. - Смотрел я на эти роскошные дома и думал: если выгнать отсюда к чёрто-вой бабушке всех чиновников, сколько людей, у кого плохое жильё, можно бы-ло бы сюда поселить!
  - Наконец-то вы признались в попытке подрыва устоев, - обрадовался сле-дователь, - а ведь долго морочили мне голову. Теперь вам, слава богу, не уда-стся уйти от заслуженного наказания. Остаётся узнать ваши подлинные имена. И я их из вас сумею выбить, даже если вы будете сильно сопротивляться.
  - Нам нет причин скрывать свои имена, - гордо сказал Труффальдино. - Эти имена известны всему миру. Перед вами стоит, вы даже не предложили ему присесть, прославленный медик профессор Дженнаро, а я - его любимый асси-стент Барбарино. Я вижу по вашим выпучившимся глазам, что хвала нас сильно опередила и приписала нам много достоинств, которые, признаюсь без лишней скромности, у нас есть. Наверняка до вас доходили слухи, что мы путешеству-ем в этой части света и оказываем необходимую помощь всем тяжело больным. Вот совсем недавно мы успешно излечили в соседнем государстве опасно больного бургомистра Фанфура. Но особенно большой интерес для нас пред-ставляют те случаи, когда больной даже не подозревает о грозящей ему опас-ной и недостаточно изученной новой болезни. А ведь без своевременного лече-ния он и двух недель не протянет.
  - Что вы говорите? - встревожился полковник. - Что же это за болезнь?
  - О, эта болезнь недавно завезена к нам из Центральной Африки. Вы, ко-нечно, уже прослышали о ней. Называется она "Рамоли ранатра". Раньше от неё страдали исключительно бабуины, а теперь она перекинулась на людей. Очень, очень коварное заболевание, грозящее пандемией.
  - И поначалу ничего незаметно?
  - Да, это так. Но не всё, что невидимо, не существует. Ведь мы же при от-сутствии зеркала не сомневаемся в существовании собственного затылка.
  - Это верно, - снова разомкнул свои уста молчаливый профессор. - Всё на-чинается как будто с пустяка. Сначала заболевший ощущает довольно зауряд-ную зубную боль со стороны правой щеки. Удивительно, но только с правой стороны (как и все выдающиеся медики, доктор Дженнаро был в достаточной мере наблюдателен). Но всё это - одна лишь видимость, поскольку подлинной причиной боли в челюсти является уменьшение подвижности глазного яблока. Позже всё заканчивается деструкцией подчелюстной косточки и полным пара-личом тела с предварительным отключением памяти.
  - Какой кошмар! А как же вы определяете подвижность глазного яблока?
  - Это как раз просто, - сказал добрый Труффальдино. - Сейчас я вам объ-ясню. Посмотрите внимательно на мой палец. Видите его?
  - Конечно, вижу.
  - Хорошо видите?
  - Разумеется, хорошо. А что в нём такого необыкновенного?
  - Так, а теперь я начинаю двигать палец, а вы следуйте взглядом за ним. Попросту - скосите глаза влево. Нет, не так. Сильнее скосите. Что, не можете? Маэстро, взгляните - у этого пациента заметно ограничена пространственная ориентация склеры и радужной оболочки.
  - Сейчас посмотрим, - сказал Дженнаро, - иногда случается, что влево не косит, а вправо всё получается в норме. Так что, милый мой, на этот раз скосите вправо. Нет, нет, не шевельните небрежно глазками, а скосите их, как следует. Что, больше не получается? Тогда попробуйте ещё раз. Нда-а...
  - Что, что вы обнаружили? - взволновался полковник.
  - Погодите, ещё не всё потеряно, - в голосе специалиста послышалось оче-видное сочувствие. - Покажите, пожалуйста, свой язык. М-да... А теперь по-пробуйте припомнить, не приходилось ли вам в последние недели употреблять в пищу кальмаров или креветок.
  - Да вроде бы нет.
  - Ну тогда у вас ещё есть шанс. Небольшой, но всё же шанс. Потому что кальмары и креветки содержат избыток стронция и ванадия, что нежелательно. Впрочем, меня этот случай уже не касается. Вам же советую незамедлительно передать нас другому следователю, а самому без задержки отправиться в поли-клинику.
  - Да вы не можете себе даже представить, какие у нас врачи! - взревел полковник. - Все - недоучки, все - чьи-то детки. Ничего они не знают и не умеют.
  - Тогда поспешите продуманно отдать последние распоряжения, - сказал человеколюбивый Дженнаро и понимающе похлопал больного по плечу. - Я заметил, что больные рамоли часто теряют голову и от того не в состоянии тол-ково составить завещание. Обратитесь к опытным юристам, если сами не су-меете.
  - Вы совершенно правы, дорогой мэтр, - поддержал его преданный асси-стент. - Что ещё остаётся больному в столь плачевном положении, не освещён-ном ни единым лучом надежды?
  Следователь схватился за сердце, а потом, не заботясь о сохранности своих брюк, рухнул на колени.
  - Помогите, - с рыданьем в голосе выдавил он.
  Настоящие врачи никогда не отказывают в помощи больному. Если у чело-века есть подлинное призвание к медицине, он готов лечить кого попало, даже своего следователя.
  Целый месяц многознающий профессор и его любимый ассистент - их по-селили в лучшей гостинице - старательно лечили своего бывшего следователя, так нежданно превратившегося в скорбящего пациента. По утрам они поили его отвратительным отваром из гнилого лука, который ни один здоровый не посмел бы взять в рот. Это было неимоверно неприятно, но чего не сделаешь ради со-хранения жизни и здоровья?
  Кроме того несколько раз на день полковник становился босыми ногами на резиновый коврик и ритмично вращал выпученными глазами под музыку. Для этого пришлось нанять умелого пианиста-аккомпаниатора. Начинали всякий раз с "Грёз" Шумана. Потом музыка становилась более резвой и доходила до "Юморески" Дворжака. От таких упражнений амплитуда движений начальст-венных очей с каждым днём убедительно возрастала. Ещё немного, и доблест-ный офицер мог бы рассматривать свои лопатки, почти не поворачивая головы.
  Когда спасительный курс был завершён и великодушные врачи благопо-лучно покинули Страну Озабоченных Людей, счастливо излечившийся служи-тель безопасности попробовал вернуться на работу.
  Увы.
  - Что-то, дорогой ты наш, слишком сильно несёт от тебя гнилым луком, - сказали старшие товарищи и отправили полковника в отставку.
  
  ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Король Гранудило нервничал. По его расчётам неприятельское войско ко-роля Монтерондо уже давно должно было оказаться в поле видимости. Но го-ризонт по-прежнему был чист, и ничто не нарушало совершенства его прекрас-но различимой линии, которую среди географов почему-то принято считать во-ображаемой.
   Опытные разведчики, прошлой ночью прибежавшие с вестью, что воору-жённый до корней зубов Монтерондо движется навстречу, беспомощно разво-дили руками. Спешно собранные историки и литераторы, которым надлежало красочно описать великую победу, отчаянно зевали и без всякого смысла снова и снова пересчитывали пока нетронутые листы бумаги, предназначенные уве-ковечить память о воинских подвигах, до которых дело всё никак не доходило.
  Могучие кони - с утра они получили больше обычного овса, да ещё по вед-ру воды пополам с красным вином, - трясли гривами, били копытами и рвались в битву. Солдаты, их тоже взбодрили водкой, а ещё больше обещанием дозво-ленных грабежей, пели патриотические песни и громко требовали незамедли-тельно повести их в бой.
  Нет, не вошёл этот день в историю.
  В то утро, так распорядилась судьба, Тарталья и Труффальдино раньше других повстречали короля Монтеротондо. Его величество несли на носилках впереди войска, потому что противника пока ещё не было видно. А если бы враги появились, короля сразу отправили бы в обоз подальше от опасности. Высокая честь погибнуть первыми всегда достаётся безвестным героям.
  Вся армия насчитывала 140 008 человек, не считая слуг, зубных техников, массажистов и парикмахеров, а также погонщиков верблюдов и мулов. Бороть-ся с такой силой было невозможно. Ещё труднее было прокормить её.
  
   - Взгляни на эту рать, - сказал Тарталья. - Тысячи людей топчут сапогами дорожную пыль, двигаясь, бог знает куда и бог знает зачем. Им даже в голову не приходит взглянуть на себя со стороны. Иначе они бы увидели, как в бес-плотной, ледяной космической черноте на огромном удалении от дарующей жизнь звезды несётся по кругу, а точнее по эллипсу, маленький шарик, который называют Землёй. Если присмотреться, то на поверхности его, там, где не ме-шают облака, можно различить океаны и суходолы, горы и низины. И где-то по тончайшей ниточке дороги бредут совсем уж микроскопические, неразличимые существа, отягощённые оружием, направляемые и волей и целью, размер кото-рых тоже ничтожен. Этот мир настолько мал, что в нём незначителен даже ве-личайший из людей.
   - А я вижу совсем другое, - сказал Труффальдино. - Все эти славные люди вместе, и каждый из них в отдельности, считают себя добрыми, умными и за-служивающими хорошего к себе отношения. И куда же они идут? Они идут разрушать города и лишать жизни себе подобных. Этих покрытых пылью и по-том людей обманули, назвав изощрённую способность к убийству воинской доблестью. Теперь их мечи хотят упиться кровью, их железо сверкает ожидани-ем битвы. Этим солдатам возвестили, что участие в том спектакле является их священным долгом перед Родиной. Но попробуйте понять, почему они должны и сколько. И кому они должны? Родине? А ведь может оказаться, что от имени Родины к ним обращаются недостойные люди, полные подлых, преступных намерений, люди, захлёбывающиеся жаждой неограниченной власти и, в конце концов, чужого добра. Я не могу поверить, что настоящая, любящая Родина го-това посылать своих сынов на бессмысленное уничтожение? Зачем ей это? Ро-дина - это руки друзей. Разве они меня отталкивают? Родина - это тепло род-ного дома. Разве я здесь лишний?
  
  - Воины не должны думать. Они должны сражаться.
  Так сказали наиболее решительные из слушателей Постороннего.
  - В сражении погибают, - запротестовали робкие голоса.
  - Если половина войска погибнет, то вторая, будем надеяться, успеет при-обрести неоценимый опыт, и в следующем бою уцелевшая ранее половина уже понесёт несколько меньшие потери, - сказали оптимисты.
  - Один древний грек сказал, что войско ослов, которое ведёт в бой лев, сильнее войска львов, которыми командует осёл, - сказал образованный слуша-тель.
   - Этот грек забыл добавить, что чаще всего войско ослов идёт в бой под началом самого большого осла, - вздохнул Посторнний.
  
   В тот день королю Монтеротондо было очень скучно. Его раздражало всё, а более всего любимые марши, которые усердно играл военный оркестр, следо-вавший за носилками. Музыка в этот раз и вправду была плоха. То ли музыкан-ты ленились должным образом дуть в трубы, то ли простейшего умения им не хватало, но всё получалось очень уж фальшиво и нескладно. Особенно сильно портил музыку один высокий и сутулый тромбонист, противно шаркавший длинными малопослушными ногами и извлекавший из своего блестящего инст-румента дикие звуки, совершенно не предусмотренные его конструкцией.
   - Человечество подобно плохо сыгранному оркестру, - с грустью думал Монтеротондо. - Каждый дудит в свою дуду, каждый плохо различает ноты, которые чья-то заботливая рука небрежно держит перед его глазами. Где-то, предполагается, существует дирижёр, повелительно машущий палочкой, но его нельзя увидеть, потому что всё вокруг заслоняют инструменты и спины других исполнителей. А существует ли он вообще? Некоторые люди называют его Бо-гом. Хотелось бы знать, что мы играем, но спросить не у кого, потому что ни-кто этого не знает. И при том никогда не признается, что не знает.
   - Ничего мой народ не умеет делать с толком, - с грустью думал Монтеро-тондо. - Всё у него выходит не так, как у просвещённых наций. И когда дело доходит до великих исторических поворотов, наша отечественная колымага обязательно оказывается вверх колёсами в придорожной канаве. А другие на-ции резво проносятся мимо нас и презрительно улыбаются: "Куда вам, дика-рям, с нами тягаться?" Мы не сумели в прошлом толком выбрать себе религию, не нашли в настоящем верных союзников и даже не разобрались, кто нам друг, а кто недруг. Мои советники подсказывают одно, генералы настаивают на дру-гом, магистраты требуют третьего, народ просит хлеба, а чиновники нагло про-тягивают руки за взяткой. Эх, хотел бы я быть королём в какой-нибудь процве-тающей стране. Вместо жалких, малограмотных, продающихся по дешёвке пи-сак меня окружали бы талантливейшие литераторы, вместо уродливых созда-ний бездарных архитекторов к небу вознеслись бы поражающие воображение творения великих зодчих, а свору тупомордых охранников заменила бы ис-кренняя народная любовь.
   Неудачливый тромбонист споткнулся и рухнул, больно зашибивши колен-ку. Из этого следует, что в отдельных случаях кара небес следует без промед-ления.
   Позади оркестра в открытой коляске ехали знаменитые маршалы и те доб-лестные генералы, которые после последней войны по разным причинам не по-пали в плен. Отдав должное плотному завтраку, они так и не смогли прийти к согласию, чем им сегодня лучше заняться - стратегией или тактикой? Вся труд-ность состояла в том, что они плохо улавливали разницу между тем и другим. Конечно, такой пустяк не мог помешать их историческим победам и всякого рода завоеваниям, потому что судьбы сражений определяются не законами во-енных наук, а одним лишь случаем, который чаще всего благоволит не самым достойным.
  Впереди показались два всадника. Один ехал на коне и потому вполне мог считаться настоящим всадником. Второй ехал на осле. Этому звание всадника можно было присвоить только условно. Следует всё же не забывать ту простую истину, что наездника, не умеющего ладить со своим конём, легко обгонит едущий на осле. Таким образом, вопрос, кого следует называть всадником, а кого - нет, является не таким простым, каким он кажется вначале. Если фило-софы найдут возможным обратить свой проницательный взор на данную про-блему, она, хочется надеяться, будет решена раз и навсегда.
   Так или иначе, всем едущим на осле мы выражаем своё полное уважение.
   - Остановитесь, - приказал король носильщикам. - Я хочу поговорить с этими молодыми людьми.
   Усталые носильщики не стали возражать и с большим удовольствием опус-тили свою драгоценную ношу на землю.
   Придержали своих скакунов и Тарталья с Труффальдино. Потом спеши-лись и подошли поближе к Монтеротондо, приветливо кивающему им.
   - Кто вы и куда путь держите? - спросил король.
   - На такие простые вопросы у нас нет простого ответа, - сказал Тарталья. - Мы уже не те, кем были раньше, и ещё не знаем, кем станем в будущем. Мы накопили так много впечатлений и новых знаний, что ещё не успели в себе ра-зобраться. А путь мы держим в незнаемое и неведомое. Мы всё меньше пони-маем цель нашего движения и совсем не представляем, что послужит концом его.
   - В отличие от вас я хорошо представляю себе, кем являюсь, - сказал Мон-теротондо. - Я - последнее звено в бесконечной цепи многославных предков, деяния которых давно позабыты. Остались одни лишь номера правителей. Мой номер, так утверждают специалисты по генеалогии, сто семнадцатый.
   - Я всегда испытывал уважение к многозначным числам, - подал голос Труффальдино, уловивший возможность принять участие в разговоре.
   - Но так же, как и вы, - продолжал король, соизволивший не обращать внимания на дерзость словоохотливого оруженосца, - я не всегда могу взять в толк, куда и зачем я иду.
   - Размер вашего войска наводит на мысль, - вежливо сказал принц, - что вы решили существенно раздвинуть пределы своих владений. Я, наверное, не слишком ошибусь, если предположу, что вам постоянно снятся неувядающие лавры Александра Великого. Тогда, конечно, скромные пределы собственной державы относятся к тому, от чего хочется поскорее избавиться.
   - А вот я думаю, - снова вмешался Труффальдино, - что может всякое слу-читься. Пока вы, ваше величество, будете раздвигать свои границы, желаю вам преуспеть в этом деле, в стране может случиться мор, неурожай или наводне-ние. Но хуже всего, если в столице созреет заговор и вспыхнет мятеж. Измена восторжествует, и власть падёт. И получится, что, пока вы покупали пуговицы к своему кафтану, сам кафтан спёрли.
   - Не стану вам возражать, - сказал Монтеротондо, - потому что я сам так думаю. А мои советники, вынужден признать, думают иначе, если они вообще умеют думать.
   - Тогда гоните их в шею, - посоветовал не знающий сомнений оруженосец.
   - Я так и сделаю, - пообещал Монтеротондо. - Но не могу же я один управлять всем государством. Ведь повелевающий несёт тяжесть всех пови-нующихся. И эта тяжесть может оказаться непосильной для него. Поэтому я приглашаю вас обоих стать первыми министрами моего двора.
   - Двое не могут быть одновременно первыми, - остерёг его дотошный Труффальдино.
  - Верно. Тогда сами решите между собой, кому из вас быть первым, кому вторым.
   После недолгого совещания молодые люди пришли к выводу, что Тарталья будет первым министром, а Труффальдино вторым.
   Первая команда войску от нового первого министра звучала так:
   - Кррруу-гом!
   А второй министр отдал второй приказ:
   - Шагом... марш!
   И войско отправилось домой.
   А дома солдатам сказали:
   - Р-разой...дись!
  И все разошлись.
  А два министра подали в отставку и поехали дальше.
  
  - Вот ведь повезло кому-то, - сказали слушатели. - Вот бы и у нас так.
  - Для этого нужны мудрые министры и готовый прислушаться к ним и к своему народу король, - сказал Посторонний. - Но такое, если в мире и случа-ется, то очень редко. Я и не припомню, чтобы случалось.
   - Почему?
   - Потому что, когда есть подходящие министры, не находится соответст-вующего короля. А если есть хороший король, то рядом с ним нет нужных ми-нистров.
   - Неужели не бывало так, чтобы и король и министры все вместе были на высоте?
   - Конечно, случалось. Но тогда у них не находилось подходящего народа. Когда правители оказываются выше минимальных к ним требованиям, обна-руживается, что время их прошло. А всё потому, что в это счастливое время со-брание людей, которое называют народом, не заслуживает королей.
  
  ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Можно ли считать деяние двух случайных министров героическим?
   Наверное, можно.
   А историческим?
   Увы.
   Ни один воинский подвиг не может сравниться с простым действием, оста-новившим войну. Однако история сохраняет имена только великих полковод-цев.
   У истории много достоинств, но нельзя сказать, что она обладает хорошим вкусом. Много заслуживающих долгой памяти имён ушло в небытие только по-тому, что история не захотела (или поленилась) вписать их в свои страницы.
   Никто не знает, кто построил Трою, но все помнят, кто её разрушил.
   Её разрушили военные люди.
   - Я никогда не понимал людей, сознательно посвятивших всю свою жизнь военной службе, - сказал бывший военный министр Тарталья. - Что их привле-кает?
   - Может быть, им нравится воевать? - предположил бывший военный ми-нистр Труффальдино.
   - Чепуха, - сказал принц, - военные очень редко воюют. Обычно они про-сто служат. На свете было и есть много военных, которые не воевали ни одного дня.
  
   - Есть на свете вещи, которые и я тоже не понимаю и не принимаю, - ска-зал Посторонний. - Войны обычно затевают люди в штатском. Изредка их зате-вают правители, обладающие повышенной живостью характера и полагающие, что им к лицу мундир и ордена. Военного человека при этом ни о чём не спра-шивают, а просто говорят ему: "Иди и умри, как герой". Военному человеку, служащему другой стороне, говорят те же самые слова. После этого бойцы должны попытаться сразить один другого и покрыть себя обещанной им неувя-дающей славой.
  Не могу понять, как нормальному человеку может нравиться, чтобы им, как вещью, распоряжался какой-нибудь тщеславный царёк, а вслед за ним проныр-ливый чиновник из военного ведомства, а в конце цепочки грубый болван в большой фуражке. На деле получается, что военный служит не Отечеству - на-верное, специально для военных придумали это пышное слово, - а своему на-чальству.
   Посмотрите на это жалкого инвалида на костылях. Он протягивает уцелев-шую руку за унизительной милостыней и справедливо ненавидит весь мир. Вся вина его заключается в том, что он не сумел умереть, как герой. Тогда бы ему воздали честь мрамором и бронзой.
  
   - Военных всё время убеждают, что они - лучшие из патриотов, - напом-нил Тарталья.
   - И кто же тогда занимается убеждением? Лучшие из лучших? - спросил Труффальдино.
   - Конечно, нет. Этим занимаются люди, которым за такую работу, если они делают её успешно, платят большие деньги.
   - Понятно: эти умельцы торгуют своими мозгами и чужими телами и жиз-нями.
   - Увы, так всегда было, и так всегда будет.
   - Это закончится, когда дураки станут умными, то есть никогда.
  
   - Кто так сказал? - спросили слушатели.
   - Так сказал поэт, - ответил Посторонний.
  
   Об Александре Великом помнят все.
   Иногда, очень редко, случается так, что кто-нибудь вспоминает об отшель-нике.
  - Где-то в этих краях проживает Безумный Отшельник. Его зовут Норандо, - сказал Труффальдино. - Почему бы нам не навестить его?
   - Хорошо, навестим, - ответил принц. - Хотел бы я знать, что может заста-вить человека покинуть общество и удалится в пустыню.
   - Возможно, понимание некоторых вещей приходит лишь в известном воз-расте, - предположил оруженосец.
  - В известном возрасте - кто это сказал? - нет ничего хорошего. Каждый из нас раньше или позже вступает в возраст разочарований. Но и это ещё не худ-шее. За ним, если своевременно не обратиться в бегство от людей и их неправо-ты, последует возраст утрат, потом для тех, кто доживёт, - возраст безразличия. Потом наступит ещё что-нибудь, но мой взгляд так далеко не проникает в бу-дущее.
   Эти слова они позже услышат от Норандо.
  - Хотя принято считать, что неправота ходит на кривых ногах, тем не ме-нее, она передвигается очень быстро. Мало кому удавалось убежать от неё. Я сумел.
   И это тоже скажет Безумный Отшельник.
   Когда Тарталья и Труффальдино приблизились к хижине отшельника, они увидели его, сидящим на корточках в загоне для кроликов. Старик тихонько гладил мягкие ушки и ласково говорил зверькам:
   - Вам сильно повезло, дорогие мои, что вы не принадлежите к человече-скому роду. Вы даже не представляете, как темны, как больны, как отравлены души большинства людей.
   Кролики уверенно грызли зелёные стебельки и листочки и молча соглаша-лись с тем, что им сильно повезло.
   - В Библии рассказывают о царе Вавилона, который потерял разум и стал кушать траву. На самом деле на него сошло просветление, и он уподобился вам.
   Кролики, без малейшего сомнения, посчитали поведение древнего царя вполне допустимым, поскольку никто из них не объявил о нежелании принять этого царя в свой круг. Зелени было много, на всех хватит.
  - Когда вы разовьёте в себе способность проникать в суть вещей, вы тем самым выработаете свой стиль, который отличает всех, кто заслуживает почте-ния.
   Тут отшельника ждала неудача. То ли фраза его оказалась чересчур замы-словата, то ли кролики не испытывали настоятельной потребности в большом почтении к себе. В любом случае не было заметных признаков того, что они стремятся проникнуть в суть вещей.
   Безумный Отшельник сокрушённо покачал головой:
  - Я вижу, что вам не интересны глубины познания и вовсе не нужны боги. Какое вам дело до богов? Наверное, вы правы, потому что настоящим богам вы тоже не интересны. Им сейчас не до вас. С тех пор, как боги создали людей, они обрекли себя на долгие хлопоты и вечное наказание. Напрасно они пыта-лись позже исправить содеянное. С ужасом смотрели они, как напористо шага-ет человек по тонкому мостику над пропастью, торопясь поскорее избавиться от звериного облика и обрести черты, заслуживающие высших наград. При этом он грозил кулаком небу и с досадой отталкивал тех, кто путался под нога-ми. А потом пришло время, когда добрые боги окончательно умерли, и мало кто пожалел о том.
  Кто-то из зверьков пискнул.
  - Вы хотите сказать, что напрасно неблагодарные люди забросили старых богов и стали изобретать новых?
  Что хотели сказать кролики, узнать в тот раз не удалось.
  - Человеку нужна не благодать, даруемая снисходительными небесами, а музыка пространства и танец звёзд. Только тогда он научится радостно улы-баться.
  Кролики вопросительно посмотрели на отшельника. Они помнили, что один мужчина так весело плясал, что вывихнул ногу. Стоит ли людям, если они и вправду разумны, пускаться в пляс?
   - Не стесняйтесь расстаться с гордостью, потому что вместе с ней вы из-бавляетесь от неприкрытого самолюбия.
   - А у нас этой гордости никогда и не было, - подумали кролики.
   - Когда мечта машет разбитыми крыльями, печаль ложится на усталое сердце и устремлённые в даль глаза застилает непроницаемый туман.
  - Мы не любим мечтать, - подумали кролики.
   - Не бойтесь ошибаться. Люди добры и охотно прощают чужие ошибки, - продолжал поучать Безумный Отшельник.
   - Это - неправда, - хотели сказать кролики. - Охотнее всего они прощают самим себе собственные ошибки.
   Хотели сказать, но не сказали, потому что не умели говорить.
   - Будем надеяться, что человечество со временем станет лучше, и тогда мудрецы возрадуются своей глупости, а бедняки своему богатству.
   Этой парадоксальной мысли кролики не поняли и решили не обращать на неё внимания. Безумному Отшельнику тоже показалось, что он высказался не совсем удачно.
   - На этом свете всё имеет свою ценность. Но ценность возникает только в результате оценки. Так кто же будет оценщиком?
   - Только не мы, - подумали кролики, поскольку им чужды были непомер-ные претензии.
   - Постарайтесь не писать стихов и не участвовать в выборах, потому что поэты и политики слишком часто пишут и говорят неправду.
   Кролики дружно помахали хвостиками. Это можно было посчитать обеща-нием последовать хорошему совету.
   - А чем отличается чудак от безумца? - не сдержался Труффальдино.
  Отшельник медленно повернулся к нему, распрямился и тихо и твёрдо от-ветил:
   - Немногим. Думаю - меньше, чем невежливый гость от негостеприимного хозяина. Извините, я слишком глубоко ушёл в свои мысли и не сразу заметил вас.
   Труффальдино покраснел.
   - Я был чудовищно не прав, - сказал он.
   - Когда цапля, запрокинув голову, презрительно смотрит поверх мелкого пруда, она легко может стать добычей лисицы, - заметил отшельник.
   - Я вижу, что мне ещё много предстоит потрудиться, чтобы приобрести хорошие манеры, - признался оруженосец.
   - Будем надеяться, что вам это удастся, - дружелюбно сказал старик. И продолжил:
   - Ваш товарищ пока не сказал ни слова. Наверное, он понимает, что во многих случаях молчание говорит больше, чем слова.
   - Он благороден от рождения, - пояснил Труффальдино. - Я же только по-немногу начинаю постигать, что на свете существует такое знание, которому нельзя научиться.
   - Но вы можете научиться многому другому, тоже очень ценному.
   Наконец высказался и Тарталья:
   - Рад познакомиться с мудрым человеком. Теперь я не сомневаюсь, что се-годня мы станем намного умнее, чем вчера.
   - Если это так, значит, я живу не напрасно, - просто ответил Безумный Отшельник.
   - Чем же вы здесь занимаетесь? - спросил принц.
   - Я слушаю свои мысли.
   - А могу ли и я их услышать?
  - Не знаю, будут ли они для вас интересны.
  - Почему вы выбрали одиночество?
  - Тем самым я выбрал самого себя. Когда я один, я не должен думать о том, каким я кажусь окружающим, что они думают обо мне, какими бы они хотели мне показаться. Зачем мне другие люди? Их тела скрыты одеждами, а мысли - всё больше лживыми словами. Одиночество дарит полную свободу, которую нигде больше не найдёшь. Когда я один, надо мной нет господина, который мог бы мне приказывать. Когда я один, возле меня нет ни слуги, ни раба, покорного моим повелениям. Когда я один, я не вижу никого, кто завидовал бы мне и не любил меня за это. Не вижу и такого, кому я бы позавидовал и оттого чувство-вал себя ущемлённым.
  - Вы хотите сказать, что нашли в одиночестве своё счастье? - спросил Тар-талья.
  - Конечно. Ведь счастье, каким его обычно представляют себе убогие ра-зумом люди, - это не более, чем химера. Их счастье прочно связано с приобре-тениями богатств, власти и чинов. Но там, где есть приобретение, там рядом ходит и утрата. Так говорят мудрецы, и я всё больше склонен им верить. На-стоящее счастье наступает тогда, когда тебе уже ничего не нужно. Такое сча-стье у тебя никто не отнимет. Никто не протянет к нему свою жадную руку. Кто оскорбит тебя, когда ты одинок и доволен сам собой? Как написал один вос-точный поэт (но возможно, это я сам придумал),
  Ты потерял власть? Не переживай: ты потерял ничто.
  Ты потерял богатство? Не переживай: ты потерял ничто.
  В мире нет ничего, о чём следовало бы сожалеть,
  Потому что весь мир - ничто.
  - Это чудесные стихи, - сказал принц. - Но верите ли вы сами в то, что мне сейчас наговорили?
  - Если бы я верил, а мне так хочется верить, я почитал бы себя счастли-вейшим на земле человеком.
  После обеда Труффальдино углубился в чтение подвернувшейся под руку книги неизвестного автора. Называлась она "Так говорил Тивол-Сивол". Инте-ресно было узнать, что говорил этот таинственный Тивол-Сивол.
  А Тарталья и хозяин затеяли возвышенный разговор.
  - К сожалению, недостающих томов Тита Ливия нет и у меня. Ничем, увы, помочь не могу. А мне ведь тоже хотелось бы почитать их.
  Так сказал Норандо и сокрушённо покачал седой головой, на которой уже не хватало многих волос.
  Затем от истории перешли к философии.
  - Последнее время я много думаю о том, - сказал отшельник, - что одни и те же источники ощущений вызывают у разных людей самые разные мысли. Одну и ту же тропу один человек назовёт широкой, а второй узкой. Но я не мо-гу допустить, что органы восприятия этих людей столь уж различны. Тогда приходится признать, что наше мнение, наши мысли о предмете или явлении определяются не источником ощущений и не только аппаратом восприятия, а чем-то иным. Один и тот же источник становится началом разных, даже проти-воположных, выводов. Выходит, что сам по себе он не является сколько-нибудь существенным элементом познания. Вас это не удивляет?
  - Теперь, после ваших слов, удивляет, - признался Тарталья. - И вправду, странно это.
  - Вот и получается, что одна и та же дорога для одного наблюдателя ока-зывается всего лишь воплощением идеи широкого, для другого - узкого.
  - Но ведь может быть и другой подход. Он заключается в признании того, что у каждого наблюдателя своя мера. Только и всего.
  - А если так, тогда снова выходит, что дорога здесь совсем не при чём, а значение имеет одна только мера наблюдателя. Опять источник ощущений, в данном случае зрительных, выпадает из числа наиболее важных для мышления элементов.
  В это время песок под ногами собеседников зашевелился, раздвинулся и из земли вылез маленький чёрный человечек, который сразу же объявил, что и он тоже хочет принять участие в умной беседе, поскольку с младых ногтей безум-но любит философию и другие бесконечно прекрасные и столь же бесполезные науки.
  - Абдалак, уж не ты ли это? - вскричал Тарталья, внимательно присмот-ревшись к большому любителю премудрости.
  - Ах, простите, - сказал карлик, смутившись самую малость. - Мне следо-вало догадаться, когда я заслышал содержательные речи, что здесь без вашей светлости не обошлось.
  - Уважаемый хозяин, - обратился принц к Безумному Отшельнику, - гони-те этого молодца в шею, поскольку он является непревзойдённым мастером на-дувательства.
  - Отнюдь, - ответил Норандо, - я буду рад ему, если он сумеет меня поза-бавить. Ведь люди в большинстве своём ничтожны и оттого скучны.
   Последние слова явно предназначались всему роду человеческому. Челове-ческий род воспринял их спокойно.
  Первые слова отшельника относились к нибелунгу, и они ему не понрави-лись.
  - Я прибыл сюда вовсе не забавлять вас.
  - Конечно, конечно, - согласился Тарталья, - ты появился здесь совсем с иной целью. Например, для того, чтобы соблазнить ещё одну доверчивую коро-левну. Но здесь нет такой, приятель.
  - Ах, сударь, - с горечью молвил Абдалак, - я вижу, вы намерены ещё дол-го попрекать меня изящным психологическим этюдом, сыгранным на ваших глазах. Попробуйте понять, что настоящий мастер, а я без ненужной скромно-сти отношу себя к таковым, не имеет права сидеть сложа руки. Он вынужден постоянно шлифовать своё искусство, даже рискуя при этом своей безупречной репутацией.
  - Если твои коварные проделки рассматривать как мастерство или даже ис-кусство, то, конечно, оно заслуживает высочайшей оценки, - честно признал принц. - Хотелось бы только догадаться, какую преотличную шутку ты загото-вил для нас сегодня .
   - Долой шутки. Когда речь идёт о философии, я серьёзен, как никогда, - заверил его просвещённый карлик. - Последнее время я честно пытаюсь разо-браться в трудах Спинозы и Гегеля и, сознаюсь, чувствую себя полным ничто-жеством, неспособным хоть что-нибудь уразуметь.
  - Не переживай, - стал утешать его добрый отшельник. - Ты не один такой на свете. Уж поверь мне, что большая часть всех королей, президентов, мини-стров и других замечательных людей, какие только водятся на свете, не имеют даже малейшего понятия ни о Гегеле, ни о Спинозе. Их подлинные интересы никогда не выходили за пределы весёлой пирушки, убогого детективчика и по-шлой эстрадной песенки, но это не мешает им повелевать народами и, неиз-вестно, с какой целью, присваивать себе высшие научные звания.
  - Вы даже не можете представить, какой камень только что сняли с моей души, - обрадовался Абдалак. - А то я боялся, что познанию истины мешает робость моей души.
  - О да, - сказал Труффальдино, - мне ещё не приходилось встречать суще-ства с более робкой душой, чем у тебя, милейший. Нет сомнения, такой редкий самородок вполне пригоден для занятия философией в кругу приличных людей.
   Дунул ветер и принёс с собой далёкие неприятные звуки: то ли вой, то ли визг.
  - Не нравится мне это, - сказал гном и сразу же полез на дерево.
   Спустился он так же быстро, и лицо его выражало неодобрение.
  - Волки, - коротко сказал он. - Бегут к нам. Это стая Серого Зубоскала. Большая стая.
  - Бедные мои кролики! - запричитал Безумный Отшельник.
  - Я сумею защитить эти кроткие создания! - громко крикнул Тарталья и быстренько обнажил меч, который успел заскучать от долгого безделья.
  - Да, да, пусть неприятель трепещет!
  Такой воинственный возглас издал Труффальдино и стал разыскивать свою палку.
  Тем, кто самозабвенно мечтает о подвиге, судьба обязательно пойдёт на-встречу.
  Если не предпочтёт возложить лавровый венок на другую голову.
  - Сейчас вы узнаете, что надлежащее слово сильнее меча, даже самого тя-жёлого, - самодовольно сказал Абдалак и поспешил навстречу волкам.
   Звери бежали уверенной рысью, построившись острым клином. Впереди мчался Серый Зубоскал, отличавшийся от всех необыкновенно широкой гру-дью, мощными лапами и совершенно невероятными по величине клыками.
   - Куда это, друзья, вы так торопитесь? - спросил гном, удобно устроив-шийся на высокой ветке.
   Серый осадил настолько резко, что остальная стая, не сдержав движения, плотной массой навалилась на него. Пришлось вожаку преподать своим сорат-никам короткий, но ощутимый урок вежливости.
  - По всей видимости, вам наскучил этот несовершенный мир, и вы возна-мерились безотлагательно перейти в иной мир, откуда никто ещё не возвращал-ся. Вы уверены, что там вам будет намного веселее? - повёл речь Абдалак по-сле того, как взъерошенная аудитория немного успокоилась.
  - Что за чушь ты несёшь? - прорычал Зубоскал и строго сверкнул золоты-ми искрами безжалостных глаз.
   - Вполне возможно, что это чушь и даже редкостная чушь. Но если вы ин-тересуетесь кроликами, а не ноктюрнами Шопена, то и вами тоже тут кое-кто интересуется, - любезно предупредил добрый гном
  - И кто же это? - полюбопытствовал Серый.
  - А ты поднимись на тот большой камень и внимательно присмотрись к дому отшельника. Видишь там двоих незнакомых тебе гостей?
  - Вижу, только нам они не помешают. Скорее от страха окочурятся.
  - Ха-ха, - сказал гном, - что-то я не слыхал, чтобы эта парочка была пуг-ливой. Ты хоть знаешь, как их зовут?
  - Как?
  - Того, что в красном одеянии, зовут Волкобоем, а того, что в синем, у него в руках книжица, величают Шкуродёром. Кстати, эта книга является полезным руководством по качественной выделке шкур в полевых условиях. Хочешь с этими ребятами поближе познакомиться?
   Умный Зубоскал отвечать не стал. Просто промолчал, глаза его тихо по-тухли, даже морда как-то сузилась. А потом решительно повернулся и не без достоинства двинулся в обратный путь. За ним последовали и остальные.
   Стоило посмотреть, с каким невинным выражением лица вернулся гном к отшельнику. Словно цветочек на полянке сорвать отлучился.
  - А где же волки? - робко спросил хозяин.
  - Они передумали, - скромно объяснил Абдалак. А потом не сдержался и расплылся в широкой улыбке. - Я ведь говорил, что слово сильнее меча.
   Чужой триумф всегда трудно перенести.
  Как острый резец под рукой умелого мастера быстро проникает в податли-вое дерево, так откровенная удача другого глубоко ранит даже не слишком чес-толюбивого.
  Поэтому Труффальдино нервно шевельнул кончиком носа и не удержался от бесцеремонного вопроса:
  - Всё равно я не могу понять, каким ветром тебя, малютка, к нам принесло. Чем мы тебе так интересны? Не нашёл чем заняться?
  - Ещё ни один человек не скончался от чрезмерной вежливости, - пробур-чал отшельник, с укором поглядывая на оруженосца. - И этот не помрёт.
   - Вас удовлетворит, - спросил нибелунг, - если я скажу, что тот ветер дул с северо-запада? Что же касается интереса, то у меня его всегда в избытке, когда предоставляется возможность побыть в обществе предельно деликатных людей.
  - Сдаюсь, - сказал Труффальдино, - опять я промахнулся. Но постараюсь больше не плошать.
  - Не стоит слишком сильно терзаться. Тем более, что я всегда превыше всего ценил в людях умение раскаиваться в своих неловких ошибках, - полуве-ликодушно сказал гном.
   Тарталья пришёл на выручку любимому слуге:
   - Я позволю себе изменить неудачную форму только что прозвучавшего вопроса. Нам очень хочется узнать, что может заставить гнома, обитающего в подземельях, где царят вечная темнота и покой, покинуть безопасную пещеру ради обсуждения классической философии.
  - На этот вопрос мне легче всего ответить, - ответил Абдалак. - Всё нача-лось с того, что я влюбился в красавицу Армиллу, дочку главного садовника короля нибелунгов.
  - Это говорит о хорошем вкусе, - похвалил его оруженосец. - Великий Гё-те женился на дочке садовника веймарского герцога.
   - Надеюсь, ему повезло больше, - сказал гном. - Не знаю, какими достоин-ствами обладали тамошние дамы. Моя же избранница была необыкновенно красива, как павлин, но, увы, ленива, как кошка. Очень скоро я убедился, что единственным способом облегчить своё существование, измученное семейны-ми утехами и ценными указаниями по части подлежащих исполнению домаш-них работ, является чтение заумных книг. Моя лучшая половина не менее двух недель с почти неиссякаемым терпением переносила моё диковинное увлечение литературой, но когда я взялся штудировать Иммануила Канта, её нейтралитет стал улетучиваться.
  - Послушай, любовь моя, что пишет этот замечательный немец, - просве-щал я свою избранницу: - "Свобода немыслима без морального закона, а мо-ральный закон - без свободы".
   - Вот как? - отвечала моя хорошенькая супруга. При этом ни один мускул не дрогнул на её прелестном личике. - Не забудь принести из погреба картош-ку.
  - А вот ещё: "У Бога нет потребности находить удовольствие в благосос-тоянии отдельных людей".
   - Удивительное совпадение, - рассеянно заметила моя добрейшая Армил-ла.
  - А что тебя так удивляет, ангел мой?
  - Ведь и у политиков тоже нет такой потребности. Но ведь бог, как утвер-ждает твой любимый Кант, является совершенной субстанцией, чего никак нельзя сказать о политиках. Откуда же такое сходство в устремлениях?
  Когда обнаруживается, что жена сверх других недостатков ещё и умнее мужа, последнему остаётся только один самоотверженный способ: бежать без оглядки. Вот почему я здесь.
  - Ваше бегство, - сказал Тарталья, - вполне объяснимо: господство и под-чинение всё-таки не до конца совместимы с милыми нашему сердцу истиной, красотой и свободой духа. И потому правы мудрецы, утверждающие, что чело-век  вещь слишком несовершенная и оттого почти непознаваемая. Очевидно, в этом они не ошибаются, если речь ведут о главным образом о женщинах. Нам, мужчинам, понять женщину так же трудно, как вбить гвоздь в струю Ниагар-ского водопада, - согласился Тарталья со всеми философами сразу. - Будем на-деяться, что здесь, в нашей мужской компании, вы получите признание и со-путствующее ему интеллектуальное облегчение.
  Абдалак с подозрением посмотрел на него, однако следов насмешки на ли-це принца обнаружить не сумел.
  - Из того, что женщины необъяснимы, - безмятежно продолжал принц, - ровным счётом ничего не следует. Ведь и вращение Земли вокруг своей оси и магнитное поле, окружающее её, тоже можно отнести к необъяснимым фактам. Но это обстоятельство не может послужить причиной нашей головной боли. Нас смущает лишь непременное желание всех женщин повелевать.
   Тут Труффальдино снова захотел вставить своё слово.
   - Если мы хотим говорить одновременно о женщинах и философии, - ска-зал оруженосец, - то лучше всего начать наше рассмотрение с формы и содер-жания.
   - Что ты имеешь в виду? - спросил Тарталья, часто впадавший в грех недо-гадливости, когда его слуга начинал делиться сокровищами своего разума.
   - Всего лишь неизбежный конфликт формы и содержания, разрешение ко-торого возможно лишь в рамках диалектики.
  - А я наивно считал, сказал принц, - что достаточно одной красоты, чтобы истина и благо соединились нерасторжимыми узами. Но, похоже, ты хочешь несомненной привлекательности формы противопоставить не столь удачное содержание.
  - Нет, нет, - поспешил откреститься оруженосец. - Я только хотел сказать, вслед за немецкими философами, что на этом свете всё прекрасное в своём раз-витии с самого начала влачит бремя собственного отрицания.
  - Вы тут упомянули об истине. А есть ли у вас надёжный метод, позво-ляющий отличить её от предрассудков? - поинтересовался Абдалак. - Он осо-бенно необходим в тех случаях, когда мы ведём речь о женщинах.
   - Умоляю вас, - не выдержал отшельник. - Больше ни слова о женщинах. Отнеситесь с уважением и пониманием к моему одиночеству.
   На том умная беседа и закончилась.
   После ужина, на котором маленький Абдалак проявил непредполагаемую в нём способность поглощать пищу в невероятных количествах, все уже готови-лись предаться заслуженному отдыху, когда случилось нечто неожиданное.
   Всё началось с того, что все кролики дружно подняли ушки и замерли, при-стально глядя вверх. Некоторые даже встали на задние лапки. А потом тёмно-синее, уже почти чёрное небо осветилось яркой фиолетовой вспышкой и на землю плавно опустилось огромное серебристое сооружение, напоминающее по форме две тарелки для супа, если кому-нибудь придёт в голову соединить их раструбами. Пространство и время оставили на боках летающего чуда свои глубокие морщины.
  
  - Что ж это было такое? - спросили слушатели, изменяя направление сво-его движения. Ведь большая часть из них, которой успела смертельно наску-чить философия, уже откровенно собралась домой. Остальные, более интелли-гентные, деликатно зевали в кулак и старались незаметно подвинуться поближе к выходу. Но летающая тарелка заинтересовала всех, и отхлынувший было по-ток тел, снова направился в сторону Постороннего.
  
  ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Медленно с жёстким металлическим скрипом распахнулись люки. Видно, их давно не открывали. Или забыли смазать. Первыми выскочили пушистые зверьки, очень похожие на кошек. Настолько похожие, что не всякому удалось бы заметить различия. Вслед за ними на землю осторожно спустилась группа пришельцев. Все они тоже были необыкновенно сходны с жителями Земли. От-личали их главным образом слишком уж длинные узкие туфли с острыми за-гнутыми кверху носами и яркими жёлтыми шнурками. Наверное, стоит также упомянуть, что отдельные пришельцы были многоголовыми. У некоторых было две головы, у некоторых - три, у одного даже четыре. Около половины инопла-нетян располагало всего лишь одной головой, уверенно сидевшей на крепкой мускулистой шее. Лица у всех были бледно-зелёного цвета. Возможно, от уста-лости или однообразной пищи.
  Верхней частью их одеяния служили накидки, похожие на мексиканские пончо. При этом число прорезей в точности соответствовало числу голов. Ниж-нюю часть одежды представляли широкие шаровары: совсем, как у запорож-ских козаков.
   Пошушукавшись, пришельцы умолкли и медленными шагами направились к дому отшельника. Впереди важно шествовали четыре одноголовых седоборо-дых астронавта, их накидки были расшиты золотыми пятиконечными звёздами, сзади плелись кошки и пришельцы, те, что помоложе. Вместе с ними женщины и дети.
  - Многие из людей с радостью отдали бы полжизни, чтобы хоть краем гла-за узреть одного инопланетянина, - меланхолично заметил Труффальдино, - а тут их целая компания.
  - Интересно было бы узнать - они к нам случайно залетели или, быть мо-жет, именно наша планета была целью их путешествия, - сказал Тарталья, лю-бивший во всём определённость. - И зачем они возят с собой столько кошек? Что у них в звездолёте нет спасения от мышей?
  - А мне пришельцы ни к чему - сказал старый отшельник и пренебрежи-тельно махнул рукой. - Я в них и раньше не верил и в данный момент большой радости не испытываю. Сейчас, небось, начнут расспрашивают, как мы живём, на что надеемся и во что верим. А я им буду тоскливо отвечать, что живём мы плохо, надежды полностью растеряли и давно ни во что не верим. Они же бу-дут недоверчиво качать головами, сомневаясь в моей искренности. При этом они будут нетерпеливо ожидать, не догадаюсь ли я ляпнуть чего-нибудь лест-ного для их тщеславного самосознания.
  Абдалак дёрнул отшельника за рукав и посоветовал быть с гостями повеж-ливее, а то легко можно нарваться на гром или молнию, камнепад или наводне-ние.
  - Наши силы в сравнении с их могуществом совершенно ничтожны, - уве-рял сведущий гном. - Поэтому давайте постараемся им понравиться.
  И в заключение процитировал Гомера:
  "С мужем, сильнейшим тебя, сгоряча не желай состязаться".
  Подойдя поближе, гости остановились и, сбившись в кучу, снова стали со-вещаться. Отдельные голоса не различались. Слышно было только жужжание, напоминавшее пролёт весеннего роя жуков.
  - У меня такое впечатление, что они управляются коллективным разумом, - сказал Труффальдино. - Что они, не успели разобраться в своих проблемах за время путешествия?
  - Приветствуем вас, жители третьей планеты, - наконец чётко произнёс самый высокий из бородачей. - Я передаю вам благую весть от Короля Космоса и его благонравной супруги Высшей Силы.
  Если в его речи и ощущался акцент, то он был совершенно незаметен.
  - Спасибо, - приветливо ответил за всех Тарталья. - Мы с радостью при-нимаем от вас благую весть и со своей стороны шлём Королю Космоса и его замечательной супруге свои наилучшие пожелания. Вас же, уважаемые гости, мы тоже приветствуем от всего сердца. Надеемся, что ваш вояж был не слиш-ком утомительным...
  - И вы не успели проголодаться, - добавил Труффальдино. Он сразу сооб-разил, какая опасность угрожает небогатым припасам отшельника.
  Пока молодые люди, кто как умел, расточали свои любезности пришель-цам, те медленно краснели, что напоминало быстрое созревание зелёных поми-доров.
  - Когда звучат имена Короля Космоса и Высшей Силы, - возмущённо ска-зал один из главарей, - все присутствующие, за исключением оронготанго, должны опускаться на одно колено.
  - По-видимому, вы как раз и являетесь теми самыми оронготанго, - сказал догадливый оруженосец, - поскольку все уверенно стоите на своих двоих. Но в таком случае вам не мешает знать, что хнели-сунели, которых мы все здесь представляем, стоят на этой планете рангом выше многоуважаемых оронготан-го.
  Изумлённые пришельцы тут же устроили новое совещание. Каждый имел своё мнение и каждый хотел сказать своё слово, отчего поднялся великий шум. Звёздные бородачи попытались навести порядок, но у них ничего не получа-лось, пока они не перешли от слов к делу - начали раздавать своим соплемен-никам громкие шлепки. Хуже всего пришлось многоголовым. Им доставалось то по одной, то по другой шее.
   - Простите, уважаемые хнели-сунели, - сказали почти хором мудрейшие из пришельцев. - Очевидно, за время нашего долгого перелёта многое в мире из-менилось и наши справочники сильно устарели.
   Великодушное прощение тут же было даровано.
   - Вы должны принять во внимание, - добавил Труффальдино, - что чело-вечество развивается очень быстро. Совсем недавно люди научились отличать звёзды от планет, а сегодня оно уже уверенно отличает железнодорожное рас-писание от сонетов Петрарки.
   Один двухголовый инопланетянин, костлявый, как скелет голодного страу-са, быстро посовещавшись сам с собой, достал из-под полы плоский чёрный ящичек и раскрыл его. А одна из кошек, мягко нажимая на кнопки, внесла туда очень нужную, по её мнению, информацию.
   Таким образом первый контакт двух цивилизаций уже принёс им сущест-венную пользу, расширив горизонты их знаний по части этикета.
   Конечно, старому отшельнику очень не хотелось пускать в ход последние запасы чая, но не пригласить к столу гостей, прибывших издалека, тоже было неудобно. К счастью, оказалось, что космические гости чай не признают, пото-му что считают его вредным для здоровья. Вместо него они потребляют про-зрачную жидкость с резким химическим запахом, которую постоянно носят при себе в маленьких бутылочках. Отведав своего драгоценного напитка, иноплане-тяне быстро разомлели и стали рассказывать, что являются всего лишь несчаст-ными беженцами, вынужденными покинуть родную планету Эдж из-за невоз-можности понять, как на ней дальше жить.
   То была грустная история о нашествии безжалостных варваров, унижаю-щих мирный народ и уничтожающих исторические ценности. Венцом всех бед послужило указание Министерства юстиции исполнять национальный гимн ис-ключительно в тональности си-бемоль мажор. Слабые глотки несчастливых обитателей планеты Эдж не в силах были извлечь качественные звуки, и оттого началось повальное бегство. Даже резкое повышение цен на ракетное топливо не смогло остановить поток эмигрантов.
   - Но ведь это всё бессмыслица! - вскричал потрясённый Тарталья.
   - Это - бессмыслица, - подтвердил Труффальдино.
   У Абдалака было совсем другое мнение. Он сказал, что это вовсе не бес-смыслица, а болезненный сдвиг сознания, что не одно и то же.
   Отшельник беспомощно развёл руками и сказал, что он слишком стар, что-бы отличить одно от другого, и что, по его мнению, это всего лишь бред сивой кобылы.
   А потом инопланетяне услышали ещё много слов от потрясённых жителей Земли.
  Ваше существо должно было протестовать, как сопротивляется ветер тес-ным объятьям каменных ущелий.
  Только музыке горних сфер должны были внимать ваши тела и души.
  Вам следовало резко обернуться, как вепрь, преследуемый охотничьими псами, и показать свои грозные клыки.
  Когда поперёк ручья кладут камень, вода всё равно находит себе дорогу.
  Вершины самых высоких гор недоступны для оскорблений.
  Следует научиться страдать так, чтобы не оставалось места для огорчения.
  Ничтожество всем предлагает: будьте такими же, как я, и тогда вы будете счастливы. Не торопитесь соглашаться с ним.
  Гений проявляет свою мощь и величайшую способность к труду, когда ему больше всего мешают.
  Так говорили Тарталья, Труффальдино, Абдалак и Норандо.
  Но вот опять забеспокоились кролики, все, как один, навострили свои ушки и стали пугливо всматриваться в даль. Снова полыхнуло нестерпимым светом, и рядом с первой летающей тарелкой опустилась вторая. Она была поменьше и линии её были неровными, а её чёрный цвет внушал тревогу.
  - Это - погоня, - заволновались инопланетяне. - Они сумели выследить нас и догнать.
  - Кто - они? - спросил благородный Тарталья и покрепче сжал рукоять своего доблестного клинка.
  - Янучары, - застонали пришельцы. - Это безжалостные прислужники ры-жего кардинала, которого сам Король Космоса побаивается.
  Если чувствуешь собственную правоту, будь бесстрашней турка-мамелюка.
  Отчаянье машет разбитыми крыльями; надежда вкладывает в руку меч.
  Храбрость смеётся над печалью и презирает боль.
  Кто боится, тот всегда лжёт.
  Если вы лучше других, будьте сильнее их.
  Будьте мудры, как змеи, а глупость оставьте другим.
  Смирение овцы не лучший ответ на дерзость волка.
  Так говорили принц Тарталья, оруженосец Труффальдино и гном Абдалак. А отшельник Норандо ушёл в крольчатник успокаивать напуганных зверьков.
  Тем временем из новой тарелки деловито вышла группа одноголовых ино-планетян, все в одинаковых серых костюмах и мягких шляпах, надвинутых на лоб. Они молча построилась в четыре ряда. У всех были невыразительные лица, напоминающие стёртые монеты, приплюснутые к черепу некрасивые уши и близко к носу посаженные холодные оловянные глаза. Можно было подумать, что на какой-то дьявольской фабрике их отчеканили единым бесформенным штампом. Предводитель отряда отличался большим фазаньим пером на шляпе. Больше ничем.
  - А вот я не король космоса и с рыжим кардиналом не знаком. Так чего же мне бояться? - сказал Труффальдино и, вытащив из плетня кол потолще, бес-трепетно двинулся навстречу тёмной силе. При этом он мурлыкал себе под нос модную песенку: "Каждый копьё пусть наточит и выправит щит свой".
   Янучары мрачно смотрели на него и не двигались с места. Когда до первой шеренги смельчаку осталось несколько шагов, последовала резкая команда, и вся свора молниеносно запрыгнула в люки, которые тут же захлопнулись.
  Ободрённый успехом Труффальдино подошёл к чёрной тарелке и несколь-ко раз с большим удовольствием стукнул по ней дрыном. Возможно, хватило бы и одного удара, потому что ушибленный космический корабль уже после первого недружественного контакта стал неловко подпрыгивать, а потом, рас-качавшись, стремительно взлетел вверх.
  "Так застоявшийся конь, мчится к реке светлоструйной", - насмешливо пропел вслед тарелке расшалившийся оруженосец.
  Всё было бы хорошо, если бы местному императору не пришло в тот день а голову нанести свой визит отшельнику. Честно говоря, этот святой человек, благосклонный к кроликам, никак не должен был интересовать государя, чей неразвитый вкус был далёк от того, чтобы вкушать великую радость посредст-вом общения с незначительным подданным, даже если тот находил смысл су-ществования в медитации. Но верные люди постоянно доносили, что в несозна-тельном народе не имеется подлинной любви к заботливой власти, зато есть глубочайшее уважение к отшельнику. Император был глуп, но не слишком, и поэтому решил поближе познакомиться с пустынником, чтобы выведать секрет всенародной любви.
  По-видимому, он полагал, что отшельнику наслаждаться свободой и оди-ночеством позволительно только на тех же условиях, что и рыбке в аквариуме.
  Высланные вперёд гвардейцы - в их обязанность входило устранение по-дозрительных, нежелательных и вообще ненадёжных элементов - испытали немалое смущение, застав толпу разноголовых инопланетян вблизи обычно ти-хой обители. Относительно пришельцев никаких инструкций заранее не было дано, и это было ужасно.
  - Эй, вы там, - неуверенным тоном сказал необычным гостям предводи-тель охраны, - почему бы вам не удалиться на пару часов?
  Лицо полковника было плоским, как дно сковороды, а голос был визгли-вым, как у побитой собачки. Та часть его лица, которая отделяла брови от при-чёски, сжалась до тонкой полоски и, казалось, была готова исчезнуть в любую минуту. С такими данными, как показала история цивилизации, легче пробить-ся в начальники.
  Действительно, почему бы не удалиться подальше и на подольше? Эта идея выглядела столь же разумной, как предложение совершить беспосадочный по-лёт на Луну.
  Инопланетяне почему-то не захотели удаляться.
  - Пространство принадлежит всем, а время никому, - сказали они.
  Это не всегда так. Пространство принадлежит главным образом скульпто-рам и архитекторам. А время слишком часто принадлежит болтунам.
  - Не захотите по доброй воле, - проскрипел предводитель, - тогда...
  - Воля мыслящего существа свободна, - ответили ему.
  - Но она свободна только в рамках закона, - попробовал выручить своего командира вовремя подскочивший молоденький лейтенант.
  - Тогда нам остаётся пожелать, чтобы закон был всегда на высоте, - сопро-тивлялись несговорчивые инопланетяне.
  - И вправду, - сказал Тарталья, - интересно было бы узнать, как выглядит текст закона, ограничивающего права пришельцев.
  - Это совсем несложно, - стал объяснять ему лейтенантик. - Все возмож-ные ситуации, в том числе и недоразумения, регулируются в нашем государст-ве Основным законом чистого практического разума. А звучит он так: Посту-пай всегда таким образом, чтобы твои собственные жизненные правила полно-стью совпадали с принятым в государстве законодательством.
  - Я начинаю думать, - подал голос Труффальдино, - что высший принцип практической философии, которую вы исповедуете, с необходимостью является целиком эмпирическим.
  - Ах, - с глубокой грустью сказал начальник гвардейцев, - если бы я мог хоть что-то уловить из вашей слишком интеллигентной болтовни. Пойду доло-жу императору, что в этом месте слишком много комаров. Тогда он точно не захочет сюда сунуться.
  - С вашей стороны это будет очень сильный ход, - поддержал его Абдалак. - Хотя комаров здесь нет, их легко себе представить, если того потребуют об-стоятельства. Я вижу, вы находитесь на правильном пути, когда пытаетесь нау-читься владеть нереальностью с целью обоснованно её отвергнуть в подходя-щий момент.
  - Действительно, - сказал Тарталья, - зачем вашему императору удить там, где нет рыбы?
  - Можете сказать своему хозяину, - посоветовал Труффальдино, - что крылья души благочестивого пустынника уже потеряли несколько пёрышек. Поэтому взлёты ввысь у него уже перестали получаться.
  - Не знаю, что вы имеете в виду, - окончательно скис строгий офицер, - но весь этот возвышенный вздор слишком далёк от моего понимания, как картин-ки из книги для слепых. От всего, что я здесь вижу и слышу, я начинаю чувст-вовать себя последним дураком.
   Случается, что и невежество проявляет честность и мужество.
  - Завидую вам, - сказал оруженосец. - Глупцы часто счастливее умных.
  
  - Это правда, - сказали слушатели, - но не стоит слишком сильно завидо-вать их счастью.
   Так сказали все: и тот, кто был по-настоящему умён, и те, кто ошибочно считали себя умными, а оттого несчастными.
  
  Тут и появился Норандо.
  - Кролики уже успокоились! - радостно возвестил он.
  Полковник, он уже уходил, встрепенулся:
  - Я где-то уже слышал этот голос.
  Потом присмотрелся к отшельнику и воскликнул:
  - Джонни Уокер, это ты?
  Норандо смутился. В этот момент он готов был оказаться кем угодно, толь-ко не Джонни Уокером.
  - Нет, нет, я совсем не тот, за кого вы меня принимаете, - залепетал он. - Я - тихий человек, живу всю жизнь на природе и возношу свои молитвы небу.
  - Если ты не Джонни Уокер, - возмущённо сказал гвардеец, - то дважды два вовсе не четыре. Да тебя уже двадцать лет ищет полиция после того, как ты написал ту антиправительственную песенку, которую с таким удовольствием до сих пор распевает весь народ.
  - Я прошу вас на минутку отойти со мной в сторону, - попросил Тарталья. - Мне кажется, что я сумею представить вам веские доказательства того, что вы не правы.
  И таки сумел.
  
  ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Конечно, любознательный Тарталья не смог удержаться и попросил ино-планетян подробнее рассказать о том мире, который они покинули, спасаясь от янучар.
   - Наш мир, - поведал Мудзафер, самый старый из пришельцев, у него была всего одна, но мудрая, голова, - создавался в непримиримой борьбе Света и Тьмы. Яркие лучи разрезали пространство, и тут же ниоткуда накатывался без-жалостный мрак, спешивший соединить разорванные края. Звёзды вспыхивали и падали, поверженные, вниз, быстро угасая и рассыпаясь на мелкие горящие угольки. Оставались лишь последние искры. Но покорить и притушить их тем-ноте уже не хватало силы. И она медленно уползала в узкие щели и бездонные провалы, уступая поле битвы упрямым огонькам. Но позднее, когда, казалось, пришло время победы, и возник наш мир, сияющий, как хрустальная сфера, чёрные молнии всё же раскололи его на части.
   Наши предки, или то были боги (кто знает?), осторожно собрали бесценные осколки и попробовали соединить их вместе. Получилось вроде неплохо, но что-то всё же упустили, и былое совершенство вернуть уже не удалось.
   А потом прошло много лет, о которых нам ничего не известно, но однажды наши прародители совершенно случайно посмотрели на небо, полное далёких таинственных светил, на природу окружающую их, и друг на друга тоже. И в тот момент к ним пришло понимание. Они спросили себя: кто мы? откуда при-шли и куда мы идём?
   Ответа не было.
   Но им нужен был ответ, и тогда изобрели науку.
   Вначале была совсем небольшая группа астрогаев (так мы себя называем); они степенно прохаживались по тенистому саду и говорили обо всём и ни о чём.
   Среди них выделялся один с широкими плечами циркового борца и высо-ким благородным лбом. Он объяснял, как следует устроить государство, а когда друзьям становилось скучно, он переходил к намного более интересным рас-сказам о своём учителе, который искренне считал, что ничего не знает, и при этом подвергал сомнению и даже насмешке всё, что хотело называться и назы-вало себя знанием и даже мудростью. Его непонимание простых вещей выгля-дело настолько убедительным, что многие, ранее безмерно довольные собой мыслители, начинали болезненно ощущать свою слабость и приходили в сму-щение от смехотворности собственных потуг честолюбия. Смущение ничто-жеств переходило в злобу.
  Великая натура всегда стоит поперёк дороги тем, кто страдает неизлечи-мым параличом души.
   Разумеется, учитель плохо кончил.
   Зато другие философы сразу поумнели, отказались от роскоши скептициз-ма и стали излагать своё учение в такой диковинной форме, что его уже никто не мог понять. Так и уцелели.
   Потом всё сделалось меньше. Пришла эра великих завоеваний.
   Позже на короткий миг засияло Возрождение, и с ним пришло время на-стоящих учёных.
   Но затем наступило Великое Разочарование.
   Исчезло всё: и мужество личности, победно воспаряющее на орлиных крыльях, и острый ум, проникающий в толщу геологических пластов, и спо-койная мудрость, достойная змеи. Народ опошлился до такой степени, что даже попытался выглядеть благочестивым.
   Те немногие, кто хотел спасти остатки культуры, могли надеяться только на чудо.
   И чудо случилось. На краткий миг мы поверили, что оно случилось.
   Пришёл Он.
   Никто не знал, откуда Он пришёл и зачем.
   Он мог пройти по площади, где толклось много народа, никого не задев, никого не коснувшись, словно был один на целом свете.
   Когда Он говорил, его слова долго ещё звучали после того, как их произ-несли.
  - Он - безумец, - кажется так сказал кто-то в толпе.
  - Как вы сказали? - переспросили недослышавшие.
  - Он мудрец, - повторил тот же голос.
  - Мы не понимаем твоих слов, - стали говорить Ему люди. - Что ты хо-чешь нам рассказать?
  - Я хочу вам объяснить, что от каждого из вас зависит судьба всего мира.
  - Откуда ты это знаешь?
  И тогда Он рассказал, что раньше был одним из нас. Однажды он шёл по дороге и пристроился к нему идущий в ту же сторону. Этот попутчик появился ниоткуда и шёл рядом шаг в шаг, невидимый. Голос его был внятен, а речь не-обычной:
  - Передай всем, что от каждого из них зависит судьба всего мира.
  Кто это говорил?
  Так мог говорить бог. Так мог говорить дьявол.
  - А что потом случилось с Ним? - спросил Тарталья.
  - Его со смехом прогнали, - ответил Мудзафер. -
   А тех, кто не захотел смеяться, объявили плохими гражданами.
   Вот мы и здесь.
  
   - А по какой причине вы выбрали именно нашу планету? - поинтересовал-ся Тарталья.
   - Почти случайно. В эпоху географических открытий, когда наши космиче-ские корабли обшаривали всю Вселенную в поисках возможных цивилизаций, одна наша экспедиция среди всякого малоценного хлама привезла домой сто сорок два тома очень интересного историка. Как же его звали?
   - Титом Ливием, - услужливо подсказал стоявший поблизости иноплане-тянин, единственнной достопримечательностью которого был большой крас-ный нос.
   - Титом Ливием? Не может быть! - вскричал потрясённый принц.
   - Почему это - не может быть? - обиделся старый Мудзафер. - Очень ин-тересные книги. Мы даже взяли с собой несколько томов почитать в дорогу от скуки.
   - Какие именно тома? - задыхаясь от волнения спросил Тарталья.
  - Сейчас посмотрим, - сказал межпланетный гость и полез в звездолёт.
   Очень скоро вернулся и протянул стопку книг:
   - Вот, пожалуйста. Если хотите, можете взять себе.
   Их было ровно тридцать пять!
  
   Разочарованию принца не было предела. Может быть поэтому, может по иной причине Тарталья послал Мудзаферу исполненный грусти взгляд и сказал:
  - Боюсь, наша планета вам не подойдёт. Её история слишком похожа на вашу. Так что садитесь в свою тарелку и попытайтесь найти что-нибудь полу-чше нашего не слишком совершенного мира.
   - Да, наверное мы так и сделаем, - сказал предводитель инопланетян. - Я же вижу, что наше появление ни у кого здесь не вызвало восторгов. И всё же мы хотим выразить своё бесконечное восхищение героизмом этого молодого храбреца - тут последовал кивок в сторону Труффальдино, - который защитил нас от жестоких янучар. Ибо ещё я досель не видал и рассказа не слышал, что-бы один человек столько бед отогнал в день единый. По такому случаю мы ре-шили отдать ему в жёны нашу лучшую девушку. У неё одна голова самая кра-сивая, а вторая самая умная.
   - Очень тронут, - ответил Труффальдино и сделал судорожное глотатель-ное движение. - Но я давно уже решил остаться холостяком.
   Тарталья с удивлением уставился на слугу: никогда раньше он ничего не слыхал о подобных намерениях оруженосца.
  
   - Кто не знает тонкостей обхождения, тому не следует ухаживать за де-вушками, - сказал один из слушателей.
  - Не обращайте внимания, - сказал второй. - Вечно он ляпнет что-нибудь не к месту.
  
  ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Помахав руками улетающим инопланетянам, Тарталья и Труфальдино про-должили свой путь. Абдалак с ними не пошёл. Он задержался в доме Безумного Отшельника, надеясь, что сумеет выпросить большого серого кролика, который ему очень приглянулся. Но Норандо не спешил проявить щедрость.
  - В моей сокровищнице много замечательных жемчужин, - смеясь говорил он, но это - самая драгоценная, и мне жаль с ней расставаться.
  Не захотел оставаться нибелунг без кролика и потому решил дождаться но-чи. А пока пошёл разведать пути к возможному отступлению с добычей.
  После довольно хлопотного дня приятно посидеть в одиночестве в тени развесистой липы, предаваясь размышлениям о высоких материях. Например, о смысле жизни или о ценных качествах ягод крыжовника. Увы, одиночество не получилось. Целая толпа очень весёлых и очень шумных людей ввалилась во двор.
  - Мы пришли к вам развлечься и вас развлечь, - объяснили они растеряв-шемуся Норандо.
  Существуют люди, которые больше всего на свете любят приносить сча-стье человечеству. При этом самым большим счастьем для других они полага-ют собственное общество. С необыкновенной щедростью они стараются дарить эту радость всем, кто подвернётся, даже не подозревая, что для иных неблаго-дарных наибольшее удовольствие состоит как раз в том, чтобы поскорее рас-проститься с бескорыстными дарителями неоценённых радостей.
  - Но я не представляю, чем и как я могу вас позабавить, - уныло сказал отшельник.
  - Это очень просто. Ведь у вас хранится большая коллекция зубов мамонта. О ней все говорят, но мало кто видел.
  - Не могу вообразить, как развлекаются зубами мамонта.
  Тут вмешалась одна бойкая дамочка. В любой компании дарителей счастья обязательно найдётся одна такая, уверенно помещающая себя в центр вселен-ной и зорко следящая, чтобы всё остальное вращались вокруг неё по самым ко-ротким орбитам. Недостаток ума и обаяния она с лихвой возмещает настырно-стью и неугомонной резвостью.
  
  - Философы утверждают, что общительность человека обратно пропор-циональна его интеллекту, - заметил кто-то из слушателей.
  На его реплику никто не откликнулся. Каждый побоялся показаться общи-тельным.
  
  - А ещё говорят, вы в молодости много путешествовали, - то ли спросила, то ли объявила дамочка, и, чтобы преодолеть стеснительность хозяина, поощ-рительно похлопала его по плечу.
  - Да, путешествовал, - глухо ответил он. - Искал общества деликатных людей.
  - Как интересно! - взвизгнула премного активная гостья. - А что, разве у нас их нет?
  Последний вопрос сделал бы честь самому простодушному из простодуш-ных.
  - В последнее время не попадаются, - попытался намекнуть радушный хо-зяин.
  На этот раз простоту проявил сам Норандо. Потому что говорить с подоб-ной публикой намёками, это всё равно, что обсуждать "Застольные беседы" Плутарха с нильским аллигатором.
  - О, я бы тоже хотела попутешествовать, - сказала Салабанда (вот такое у неё было имя). - Эх, взять бы да поехать в Африку и посмотреть там на живых львов и сфинксов.
  - Да-да, - сказал Норандо, - львов там немало, но сфинксов вообще не со-считать. Они так расплодились, что по ночам бегают даже по улицам Заира и Каира.
  - Вот видите! - торжествующе сказала Салабанда своему спутнику, молча-ливому толстяку с широким, но скучным лицом, - а вы говорили, что все они давно вымерли.
  - Значит, не все, - покорно согласился толстяк. Чувствовалось, что повадки и нравы сфинксов его ни капельки не интересуют.
  - А что ещё интересного есть в Африке? - не унималась дамочка.
  - О, там много интересного, - наконец оживился Норандо. - Во-первых, там каждую ночь темно, потому что не светит солнце.
  - Что вы говорите! Прямо совсем, как у нас!
  - А ещё там местное население каждый вечер, как стемнеет, выходит в по-ле с большими мешками, чтобы собирать падающие звёзды. Они продают их английским туристам или выменивают на губную помаду для своих верблюдиц.
  На этот раз до шустрой Салабанды кое-что дошло.
   - Вы шутите! - запротестовала она. - Вы, наверное, смеетесь надо мной!
  - Что вы, что вы, - стал оправдываться отшельник. - Я никогда не позво-ляю себе подшучивать над женщиной. А если женщина умна, молода и преле-стна, - то я считаю, что даже самая невинная, самая смешная шутка в её адрес становится совсем непозволительной.
   Активистка вошла в такой раж, что даже незаслуженный комплимент вос-приняла как прямое оскорбление.
  - Вы думали, что я не замечу ваших насмешек? Но я же не дура! - возопи-ла она.
  - Поди знай, - смиренно ответил отшельник.
  
  Хорошо отдохнувшие конь и осёл легко несли своих замечательных всад-ников.
   - Что-то не видать нашего предприимчивого Абдалака. Видно, никак не сторгует кролика, - сказал Тарталья.
  - Насколько я успел изучить нашего славного гнома, - сказал оруженосец, - он не отступится, пока не получит желанного.
  - Насколько я успел изучить нашего славного нибелунга, - заметил принц, - он немного вульгарен, потому что его желания управляются чувствами, а не разумом.
   Вот так, мирно беседуя, слово за слово, доехали они до обширной Страны Восточных Людей. Всё им здесь понравилось, а более всего - восточные люди. Они были красиво одеты, бесконечно трудолюбивы и восхитительно улыбчивы. Такое встретишь не часто. Первоначальные страхи перед невозможностью по-нять местное наречие, сразу же развеялись, когда обнаружилось, что население здесь прекрасно изъясняется на иностранных языках.
   Всё здесь было хорошо. Одно только плохо: единственная дочь императора никак не могла выйти замуж. И не потому, что не имела необходимых для того данных. Совсем наоборот! Была она молода, как огурчик, хороша собой, нежна, как цветок лотоса, и в меру образованна. Если же принять к сведению ещё и неисчислимые богатства её родителя, то бесконечную привлекательность юной принцессы Турандот мало кто решался поставить под сомнение.
   Вот и стали съезжаться с разных концов света нетерпеливые женихи, охва-ченные бурной страстью и непобедимым желанием повести под венец столь щедро одарённую невесту. Но не могли преклонить её гордое сердце.
   - Вы надеетесь стать моим дорогим супругом? - напрямик спрашивала восточная девушка. - Прекрасно. Но прежде соизвольте отгадать три загадки.
   Конечно, так поступать с гостями не следует. Ни один нормальный человек не отправится, бросив неотложные дела, в тридесятое царство ради того, чтобы там заниматься разгадыванием хитрых загадок, разрешением искусственных софизмов и распутыванием заумных парадоксов. Так что многие соискатели, не блещущие остротой ума, тут же разворачивали своего конька и сразу же вонза-ли ему в бока острые шпоры, давая тем понять, что самое время поторопиться домой.
   Эти интересные и крайне полезные сведения Тарталья и Труффальдино по-лучили от одного горожанина, любезно согласившегося стать им проводником по столице. Звали его Панталоне, и был он полон знаниями разного рода, как плод граната зёрнышками.
  - А вам приходилось самому видеть прелестнейшую Турандот? - спросил Труффальдино.
  - Увы, - ответил Панталоне, - ни единого раза. Да и не встречал я никого, кому посчастливилось бы своими глазами увидеть принцессу. Для этого нужно побывать во дворце. Но туда пускают только отечественную элиту. Я же совсем не богат, и мои друзья тоже. Поэтому мне остаётся только верить на слово слу-хам о её необыкновенной красоте и, если можно так выразиться, загадочном поведении.
  - Чудно это, - сказал Тарталья. - Обычно безобразие стремится скрыть свой незавидный облик. Красота же любуется сама собой и радостно приглаша-ет других насладиться прекрасным зрелищем.
   - Ваши слова пугают меня, - встревожился Панталоне. - Ведь вы даёте мне понять, что красота Турандот, возможно, является всего лишь мифом.
   - Будем надеяться, - стал успокаивать его добрый Труффальдино, - что ваши опасения напрасны и ваша несравненная царевна действительно очарова-тельна, по крайней мере, миловидна.
   - Да-да, конечно, - поспешил согласиться всё ещё взволнованный верно-подданный, - я даже не могу позволить себе представлять её недостаточно со-вершенной.
   - А как проявляются её бесценные душевные и физические качества? - снова поинтересовался Труффальдино. - Может быть она сочиняет стихи, или пишет премиленькие акварели? Молодые девушки иногда склонны к вышива-нию, благотворительности и верховой езде. Как на этот счёт у прекрасно обу-ченной Турандот?
   - Понятия не имею, но достаточно того, что она придумывает поразитель-ные загадки, - приободрился Панталоне, - непосильные ограниченному уму бесчисленных искателей её руки.
   - Уж не те ли эти вопросы, на которые при известных условиях не в силах ответить и десяток мудрецов? - засмеялся принц.
   - Нет-нет. Как можно так говорить? - замахал руками протестующий вос-точный человек. - Все, кто слышал эти загадки, утверждают, что большинство этих творений девичьего разума отличается глубиной содержания и изобилием вкуса.
  - А что происходит с теми женихами, кто принял условия состязания умов и не сумел дать правильного ответа? - спросил Труффальдино.
  Широкое лицо Панталоне помрачнело.
  - Ох, ох, я об этом не хочу говорить.
  И скупая слеза скатилась вниз по щеке.
  - Мне кажется, - сказал Тарталья, - что с нашей стороны было бы просто безнравственным занимать без существенной для себя выгоды время и внима-ние этой милосердной девушки. Ведь ей всякий раз приходится придумывать всё новые задания женихам. От этого её плодовитая фантазия рано или поздно истощится. Прощайте же, и пусть небо поможет ей найти достойную пару, прежде чем она заметно состарится.
   - Ах, - сказал дружелюбный житель востока. - Вы так деликатны, и я бы сильно обрадовался, когда бы вы стали мужем нашей Турандот. Но я прекрасно сознаю: если вы не выдержите испытания, меня всю жизнь будет бесконечно печалить ваша незавидная судьба.
   - Нет, о нет, - утешил его великодушный принц. - Вам не придётся горе-вать, поскольку мы намерены покинуть эти края, не попытав счастья приятно удивить капризную принцессу своей необыкновенной догадливостью.
   - А я очень боялся, ваша милость, - сказал оруженосец, - что вам придёт в голову нечаянная мысль добиваться благосклонности прекрасной Турандот, что вам захочется навеки утонуть в ласковых волнах небесно-голубого моря сча-стья.
   - Что ж, на какой-то миг я и впрямь почувствовал искушение, - признался Тарталья, - но у меня хватило соображения отказаться от этой заманчивой авантюры. Я сказал себе, что молодые девушки настолько невычислимы, что вступать в интеллектуальное состязание с ними является безнадёжной затеей.
   - Вы умнеете не по дням, а по часам, - сказал неизвестно откуда появив-шийся человек, у которого один глаз был синий, а другой зелёный. - Если дей-ствительность идёт вразрез с собственными чувствами, предпочтение следует отдавать действительности.
   Сказал и пропал.
   - Что он хотел этим сказать? - спросил Труффальдино.
  - Он хотел этим сказать, что мы умнеем не по дням, а по часам, - ответил Тарталья. - Остальное несущественно.
  
  В те дни прекрасная Турандот тоже не теряла время напрасно. Верные лю-ди донесли ей, что в городе замечены два иностранца. Оба молоды и симпатич-ны. К тому же, в отличие от сверстников, сведущи в античной истории и не-мецкой классической философии. Один из них, по всей видимости, королев-ской крови, потому что ездит на породистом коне. Второй предпочитает осла, и поэтому на аристократа не слишком тянет.
   - А что они делают у нас? - поинтересовалась принцесса.
   - Пока посещают музеи.
   - А разве у нас есть музеи?
   - Конечно, есть. И превосходные.
   - Вот ведь как! Это наверное очень интересно - сказала девушка. - Нужно будет и мне заглянуть туда.
   - В любое время, ваше высочество, когда вам заблагорассудится.
   Девушка призадумалась. Наверное всё-таки музеи - это больше для отвода глаз. Царевич на породистом коне, нет сомнения, приехал искать её руки. Ина-че сидел бы дома. Но свои желания объявить не торопится. Понятно - сильно обеспокоен незавидной судьбой тех, кто раньше пытался. Пожалуй, мне стоит задавать загадки попроще, иначе всех женихов окончательно распугаю.
   Вот какие мысли бродили в хорошенькой головке юной Турандот.
   Принцесса села перед зеркалом и снова (в который раз!) принялась при-дирчиво изучать свою внешность. По-видимому, в это утро не всё её удовле-творило. Девушка достала маленькие щипчики и стала подправлять бровки, ко-торые, честно говоря, и без того были очаровательны. Потом подрумянила губ-ки и щёчки (самую малость, так что было совсем незаметно) и взбила повыше волосы. В таком виде уже можно было показаться странствующему принцу.
   Но он не явился!
   Ни в этот день, ни в следующий.
   Тогда Турандот гневно топнула своей маленькой ножкой (её линии приве-ли бы в восторг самого Микеланджело) и потребовала заманить во дворец за-езжего королевича под каким-нибудь пустяковым предлогом.
   Никогда не следует хозяину и слуге одеваться одинаково.
   Это может плохо кончиться, потому что из этого иногда не выходит ничего хорошего.
   Неравнодушные к сувенирам Тарталья и Труффальдино купили перед отъ-ездом два одинаковых и очень дорогих халата.
   В надежде увидеть восхищённые взгляды восточных девушек оруженосец первым поторопился выйти на улицу в своей красивой обновке. И тут же его схватили вооружённые люди и повезли во дворец.
  - Кому и зачем я мог здесь понадобиться? - размышлял Труффальдино, пе-реступая раззолоченный порог и с любопытством разглядывая роскошные по-кои.
  - Приветствую тебя, доблестный рыцарь! - обратилась к нему очень сим-патичная богато одетая девушка. - Мои стражники опять что-то напутали, но мы не будем судить их слишком строго, потому что это простые люди, не зна-комые с культурным обхождением.
  На голове у девушки сверкала алмазная диадема, а вокруг в почтительной позе стояло несколько служанок. Они улыбнулись и сделали лёгкий реверанс.
   До сих пор никто ещё не называл оруженосца рыцарем, и на него снизошло бесконечно приятное, ранее неведомое ощущение собственной значительности. Тут бы и признаться, что ты не совсем тот, за кого тебя принимают. Но слиш-ком уж хотелось продлить прекрасное мгновенье.
   В результате Труффальдино отчаянно покраснел и не вымолвил ни слова.
   - Как он мил, и как он влюблён, - подумала проницательная царевна. Ей даже не пришло в голову, что может существовать и иная причина смущения юноши.
  - Сейчас он скажет, что всей воды, окружавшей Тантала, не хватит на то, чтобы потушить пожар в его груди, - так тоже подумала проницательная ца-ревна.
  Но он сказал иначе:
  - Я чувствую...я надеюсь...
  - О, я с пониманием отношусь к твоим чувствам и надеждам, - перебила благосклонная девица, - но прежде всё же попрошу тебя отгадать первую из моих загадок.
  При этом она быстренько порылась в своей памяти и выбрала одну из са-мых лёгких. Царевна уже не была вполне уверена, что ум избранника намного важнее его физической красоты.
  - Слушай меня внимательно, - сказала Турандот.
  - Хорошо, буду слушать внимательно, - ответил покладистый оруженосец, немного очумевший от пышности обстановки и оттого не успевший ещё сооб-разить, какая ответственная роль отведена ему в этом увлекательном спектакле.
   - Да будет тебе известно, что в индийском городе Канчанапуре правил царь по имени Дхармадхваджа.
   - Никогда о нём не слышал,- честно признался Труффальдино.
   - Это не важно, - заверила его Турандот. - Важно то, что у него было три прекрасные жены, и звали их Шрингаравати, Таравати и Мринганкавати.
   - Боюсь, что я с первого раза не упомню этих имён, - робко сказал молодой человек.
   - Да и не нужно их запоминать, - с лёгкой досадой сказала царевна. Она очень не любила, когда её перебивали.
   - Хорошо, - облегчённо выдохнул невольный слушатель. - Считайте, что я уже всё выкинул из головы.
   - Нет, нет, так торопиться не стоит, лучше послушайте дальше. В один прекрасный день, который оказался не совсем прекрасным, Дхармадхваджа си-дел в беседке с прелестной Шрингаравати и пил цейлонский чай.
   - Здесь вы кругом правы, - сообщил Труффальдино, - на востоке все любят чай. А у нас предпочитают пиво.
   - В этот раз дело было вовсе не в чае, - объяснила терпеливая принцесса. - Просто так случилось, что в самый неподходящий момент резко закаркала во-рона, и эти звуки так испугали красавицу Шрингаравати, что она упала в обмо-рок. С большим трудом лучшим лекарям удалось привести её в чувство.
  - Это действительно загадочная история, - согласился оруженосец. - Да что, эта дамочка никогда раньше не слышала карканья ворон?
  - Загадка вовсе не в том, - скрипнув зубами, сказала Турандот. - Очень прошу тебя не нарушать плавности моей речи. Если же у тебя будут возникать вопросы или замечания, ты всё это выскажешь в конце.
  - Я всё понял. Буду молчать, - пообещал Труффальдино. - Если мои ком-ментарии интересны мне одному, не стоит с ними высовываться на свет. Так, помню, плотник Чиголотти всем пытался рассказать, как учёный Абеляр позна-комился с молоденькой Элоизой, но никто не хотел его слушать.
   - Очень странный принц, - подумала царевна, но продолжила:
  - На другой день всё в той же беседке индийский властелин пил чай уже с другой женой. Это была несравненная Таравати. Они пили чай до ночи, и вот на небо вышла полная луна. И так случилось, что луч лунного света упал на об-нажённое плечо красавицы. "Ах!" - вскричала Таравати и упала почти безды-ханная. Долго пришлось возиться лекарям, прежде чем они сумели вернуть её к жизни.
   На следующий день царь Дхармадхваджа снова пил чай, но на этот раз в обществе поразительной Мринганкавати. Всё было хорошо до того момента, как на щёчку царицы села муха. "Ох-ох-ох", - застонала несчастная Мринган-кавати и потеряла сознание. И её тоже с большими усилиями оживили и приве-ли в порядок.
   А теперь, драгоценный гость мой, ответь мне, которая из трёх жён индий-ского царя самая нежная?
   "Благодарю небо, что это не мои жёны", - подумал Труффальдино, а отве-тил так:
   - Все они удивительно нежны, но всех нежнее прекраснейшая Турандот.
   Почему не сказать комплимент девушке, если она его ждёт?
   Лицо Турандот засияло от счастья.
  - А теперь я готов разгадать и остальные загадки, - не без самодовольства сказал оруженосец.
  - А теперь выслушай вторую загадку, - сказала чрезвычайно довольная принцесса. - Жил когда-то на свете недалеко от реки Евфрат очень бедный че-ловек по имени Сильвио. Только и было у него, что ржавый плуг, старый конь, похожий на российскую гармонь, настолько сильно выпирали сквозь шкуру его рёбра, и клочок почти бесплодной земли. С утра до вечера трудился он на этом скудном поле, чтобы прокормить свою семью, А она у него была большая.
  - Несознательная семейка, - подал голос Труффальдино. - Неужели никто не захотел помочь старательному Сильвио ?
  - Вот и ещё один трудовой день склонился к закату, - продолжала принце-са, посчитавшая, что нет смысла откликаться на каждую простодушную репли-ку приятного гостя, - вечерние тени стали узкими и длинными, а край неба ок-расился в зелёный и розовый цвета. И тут плуг утомлённого землепашца вы-вернул из земли золотой кувшин замечательной красоты.
  - Представляю, как обрадовался этот трудяга! - воскликнул оруженосец. - Я очень рад за него. А вы?
  - Он действительно был очень рад, - ответила рассказчица, - и поэтому, бросив плуг и даже не сняв упряжи с коня, поспешил домой, представляя себе восторги жены, детей и остальных любимых родственников. Только путь его был неблизок, и вот уже наступила ночь, полная звёзд и тайн. В такую пору на дорогу выходят плохие люди и ищут себе добычу. Печально, но наш счастли-вец, вступив в непрозрачную тень густых деревьев, нечаянно столкнулся с раз-бойником Миллоном. Толчок был таким сильным, что кувшин выпал из рук Сильвио и со звоном упал на дорогу.
   - Эта загадка у вас получается длинноватой, - вежливо сказал Труффаль-дино. - Если мне предстоит угадать, что сделал разбойник, я сразу скажу вам, что он не только забрал себе кувшин, но и держал себя при этом нелюбезно и вызывающе. Наверное, этот нехороший человек был моложе и сильнеепахаря. Может быть, даже вооружён ножом. Я не ошибся? Он действительно забрал зо-лотой кувшин?
  - Нет, рыцарь, ты не ошибся. Разбойник Миллон действительно овладел драгоценностью, а Сильвио остался ни с чем. В ту же ночь дерзкий грабитель продал кувшин ювелиру Алькоузу. Тот долго не хотел отпирать двери своего дома в столь поздний час, но, увидев через окошко блеск золота, не удержался. Он тут же, не задавая лишних вопросов, отсчитал полночному посетителю три-дцать серебряных монет, после чего снова крепко запер дверь, зажёг свечу и до утра, уже никем не потревоженный, предавался радостному созерцанию своей выгодной покупки.
  Через месяц, убедившись, что никто не заявил о пропаже золотого кувши-на, ювелир выставил его на продажу, и сразу же нашёлся покупатель. Богатый шейх Фаррускад так безмерно восхитился красотой сосуда, что, не торгуясь, тут же отсчитал удачливому Алькоузу тысячу новеньких золотых монет.
  Выйдя из сумрака лавки на залитую солнцем улицу, довольный шейх захо-тел ещё раз насладиться красотой чудесной покупки. И тут же раздался вопль Сильвио:
  - Это мой кувшин!
  И начался большой спор. Со всех сторон сбежались прохожие. Каждый, как оказалось, имел собственное мнение, так что мнений набралось очень много. Особенно страстно отстаивали свою точку зрения те, кто ещё не успел узнать, о чём речь идёт. Такова особенность многих сапиенсов. Их мысль так быстра, так стремительна, что скучные факты и проверенные способы мышления просто не поспевают за нею. И вот она, вырвавшись на волю, величаво реет над здравым смыслом, как степной орёл над норкой сусликов.
  Когда после похода Александра Великого в Грецию привезли павлинов, тоже было много разных предложений, как лучше зажарить диковинных птиц. Какое из них было признано наилучшим, история не помнит. Вот и в этом слу-чае трудно перечислить все советы, кому отдать золотой кувшин.
  А потом появились стражники и повели Фаррускада и Сильвио в суд.
  - Это мой кувшин, - стал доказывать шейх судье, - я его купил.
  - Нет, это мой кувшин, - возражал землепашец, - я его нашёл.
  Судья был большим тугодумом и потому долго не мог сообразить, в чью пользу вынести решение.
   - Вот и угадай, светлый рыцарь, - закончила свой рассказ принцесса, - как поступил судья.
   - С вашего разрешения, - сказал Труффальдино, - я попробую мыслить от противного. И как только я пойму, кому не следует присуждать эту драгоцен-ность, сразу станет ясно, кому следует.
   - Пусть будет так, - сказала девушка, склоняясь перед железной логикой юноши.
   - Мне кажется, что шейху Фаррускаду присуждать кувшин было бы непра-вильно, поскольку он приобрёл его у подозрительной личности, более того, у скупщика краденного. Обычно на лицах таких торговцев лежит несмываемая печать жадности и порока. Стоило хоть немного присмотреться к Алькоузу, и сразу всё стало бы ясно.
   Но и бедному пахарю возвратить этот кувшин, по моему мнению, было бы неразумно. Подозреваю, что он слишком покорно отдал его Миллону. Ведь зо-лото очень тяжёлое. Если бы Сильвио не струсил, не растерялся, а резким дви-жением стукнул увесистым сосудом разбойника по голове, тот бы свалился без сознания. Конечно, кувшин при этом мог бы немного погнуться и оттого поте-рять в цене, но такой пустяк принимать во внимание не стоило.
   Поэтому я считаю, что замечательный золотой кувшин надлежит прису-дить несравненной Турандот. Прекрасное - прекрасной!
  - Такую разгадку я не предвидела, - подумала и на этот раз приятно удив-лённая принцесса, - но она мне кажется совсем неплохой.
   - Теперь выслушай третью загадку, - сказала она, - и постарайся проявить всю свою находчивость. До сих пор ещё никто не был так близок к победе, и будет очень жаль, если на последнем шаге ты оплошаешь.
   - Не беспокойтесь, сударыня, не оплошаю, - заверил девушку сообрази-тельный оруженосец.
   - Слушай же. Далеко отсюда, почти на другом конце нашего мира лежит королевство Испания. А владеет им просвещённый и добрый король Альман-зор. Но у него из-за непрерывных войн с маврами совершенно не остаётся вре-мени на управление государством. Поэтому он решил для этой цели пригласить мудрого и сведущего человека. Пусть в то время, когда король скачет по полю брани, этот многознающий специалист руководит министрами, присматривает за парламентом и полицией, собирает налоги и заботится о больных и голод-ных.
   И пришли к нему два мудреца, один с Севера, другой с Востока, и каждый сказал, что он считает одного лишь себя вполне пригодным занять такую высо-кую должности и просит позволить именно ему талантливо руководить мини-страми, присматривать за парламентом и всякое такое.
   - Прекрасно, - сказал Альманзор, - но я хотел бы знать, кто из вас мудрее.
   - Я высоко ценю способности своего незаурядного коллеги, - сказал соис-катель, прибывший с Востока. - Но его знания сильно уступают моим, потому что я покорил все осязательные высоты духа, изучил всю премудрость Тибета, все волшебства Китая, все тайные знания жителей острова Борнео, а также вы-учил напамять всю "Махабхарату" и "Ригведу".
   Услышав такие слова, король снял шляпу и долго не решался её надеть.
  - Мой уважаемый учёный собрат действительно заслуживает вашего ува-жения, - сказал Альманзору соискатель, покинувший покрытый льдом и сне-гом Север ради чарующей прелести испанских апельсиновых рощ. - Но его знания, которыми он так гордится, доступны любому достаточно прилежному философу. Я же поднялся на вершину Везувия и там, задыхаясь от нестерпимо-го запаха тлеющих камней, спустился в устрашающую черноту Аида и в самой глубине его получил свою неповторимую науку из рук семи великих греческих мудрецов: Фалеса, Питака, Биона, Солона, Клеобула, Мирона и Хиллона.
  Заслышав эти имена, король...
  - Погодите, погодите, - не утерпел глубоко уважающий справедливость оруженосец. - Восточный мудрец не привёл ни одной цитаты из великих ин-дийских поэм. А тот, кто знает эти тексты, не может не щегольнуть хотя бы па-рой стихов. Например, из "Ригведы":
  О Индра!
  В наши края поворачивай пару буланых коней!
  Съедай нашу лепёшку
  И наслаждайся нашими песнями!
  Что же касается северного мудреца, то по его словам выходит, что он получил свои знания в Италии от греков, и это уже само по себе достойно удивления. Но, главное, среди имён семи греческих мудрецов прозвучало имя Мирона в то время, как лучшие знатоки античного мира предлагают вместо Мирона намного более прославленного Периандра.
  - Какая разница: Мирон или Периандр, - промурлыкала Турандот, которой захотелось поскорее покончить с затянувшимся испытанием. - Для всех здесь присутствующих всё это не имеет никакого значения.
   - А для меня имеет, - стал упираться оруженосец. - Потому что небреж-ность в малом может понемногу стать скверной привычкой и привести впо-следствии к непоправимым промахам в большом. К тому же достославный ко-роль Альманзор может быть введен в заблуждение мнимой учёностью северно-го мыслителя, который не потрудился ознакомиться с различными точками зрения на выбор наилучшей семёрки.
   - Ладно, ладно, пускай это будет Периандр, - согласилась девушка, прояв-ляя на этот раз необыкновенную выдержку.
  - Вы так говорите, словно делаете мне большое одолжение. А я в нём вовсе не нуждаюсь. Кстати, по мнению Диогена Лаэртского вход в Аид следует ис-кать не на Везувии, а на острове Стромболи. Я вам сейчас изложу его основа-ния.
  - Нет, о нет, не нужно излагать. Я и так преклоняюсь перед твоей неверо-ятной образованностью, о высокородный и блистательный рыцарь, - сказала потрясённая до корней волос Турандот. - Но угадай, ответь скорее, кто из муд-рецов, северный или восточный, был мудрейшим?
  - Мне просто смешно решать, кто из них мудрее, - сказал Труффальдино, - когда я вижу перед собой...
   В это время за дверью раздался шум, послышались протестующие крики.
  - Что там ещё стряслось? - очень недовольным голосом осведомилась ца-ревна.
  - Явился принц Тарталья. Он вне себя от гнева, он требует вернуть ему оруженосца Труффальдино, - доложили ей.
  
   - Кто после этого осмелится спорить с утверждением, что мужчины грубы, неотёсанны, неласковы и совершенно недостойны внимания порядочных жен-щин? - сказал Посторонний.
  
  ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Когда большая Страна Восточных Людей скрылась за пригорком, оруже-носец сказал:
  - До сих пор восторгаюсь собственной сообразительностью.
  - Что ты имеешь в виду? - осведомился Тарталья.
   - То, что лесть выше истины. Несчастные женихи, не сумевшие справиться с загадками прекрасной Турандот, были и впрямь преступно недогадливыми.
   - Зато ты, друг мой, оказался столь быстр умом, что, замешкайся я немно-го, то застал бы тебя уже женатым человеком.
   Потом наши путешественники обратили внимание, что на дороге попадает-ся всё больше людей бредущих в ту же сторону.
  - Разрешите узнать, куда вы все путь держите? - спросил принц.
  - Мы идём увидеть и услышать Говорящего Идола, - ответили люди.
  - Тогда - вперёд! - вскричал Тарталья и дал шпоры своему скакуну.
   А Труффальдино потрепал по ушам своего серого осла и попросил его не отставать от лошади господина.
  
   Говорящий Идол оказался одинокой серой скалой, действительно напоми-нающую собой голову и плечи человека. В причудливом камне без труда уга-дывались лоб, нос, подобие губ и глазные впадины. Остальное предоставлялось фантазии наблюдателя.
   Под скалой толпились люди и выкрикивали разные вопросы. Вопросы бы-ли, что и говорить, всё больше пустяковые. Зато ответы Идола - он говорил низким красивым голосом, - хоть и были не всегда впопад, могли бы свиде-тельствовать о его высокой душе, если бы у камня могла быть душа.
  - Как научиться летать?
  - Это несложно. Но сначала нужно научиться подпрыгивать выше
   других.
  - Где находится центр мира?
  - На том месте, где вы стоите.
  - Как стать властелином мира?
  - Создать собственную философскую систему.
  - Что такое диалектика?
  - Способ объяснить всем, что ни одна точка зрения не является
   правильной.
  - Кто должен повиноваться?
   - Тот, кто не может повелевать.
  - Какая разница между больше и меньше?
  - Небольшая. Не намного больше, чем между меньше и больше.
  - Если встретится дракон, то как быть?
  - Шумно буйствует дракон: очень любит драку он. Попробуйте
   и вы полюбить то же самое.
   - Кого можно назвать благородным?
  - Того, кто выпускает птицу из клетки на волю.
  - Что такое любопытство?
  - Самая большая заноза в душе.
  - Достойно ли служить богатому?
   - Ему даже черти рады услужить.
   - Как бедность побороть? Она мне надоела.
   - Пусть твой доход превысит твой расход.
   - Чего не хватает вождям?
   - Вождей так много, что им не хватает народа.
   - Как сохранить народную любовь?
  - Соединить любовь с немалой частью страха.
  - Когда маленькие люди станут большими?
   - Когда кошки превратятся в тигров.
  - Что больше всего нужно маленьким людям?
   - Маленьким людям нужны маленькие добродетели.
  - Что называется умеренностью?
  - Умеренностью называется посредственность.
  - Что не имеет цены?
  - Всё, что имеет свою цену.
  - Какими должны быть сильные?
  - Они должны быть лучшими.
  - Что всего прекрасней?
  - Смеющиеся львы.
  - Чего не следует делать?
  - Настойчиво выставлять на всеобщее обозрение собственную глупость.
  - Что хуже всего?
  - Полное неумение вести себя при дамах.
  - Что такое счастье?
  - Счастье  это полёт по небу. И чем выше небо, тем больше счастье.
  - Что не имеет значения?
  - Всегда то, чего нет и быть не может. Иногда то, что нам не нравится.
  - Будет ли будущее отличаться от настоящего?
  - Если не будет, нам станет очень скучно.
  - Так будет или нет?
  - Это известно двум-трём людям на земле, но неизвестно, кто они и где живут.
  - Похвально ли благочестие?
  - Ещё бы! Ведь в каждом килограмме благочестия можно найти
   не менее миллиграмма благородства.
  - Может ли истина победить?
  - Может, но для этого ей придётся взять в подмогу слишком
   много долгих лет.
  - Что ты скажешь о музыке?
  - Её любят все. Даже дьявол любит играть на волынке.
  - Чего хотят поэты?
  - Они хотят обнять пролетающий ветер и улететь вместе с ним.
   - Если в мысли мало смысла, есть ли ценность в этой мысли?
  - Конечно, есть, если в ней есть поэтическое чувство.
  - Когда люди жаждут славы?
  - Когда не могут отнестись к себе с иронией.
  - Как прослыть умным человеком?
  - Для этого достаточно говорить обо всём снисходительно.
  - А проще всего?
  - Просто молчать.
  - Как научиться разгадывать тайны?
  - Не всякую тайну следует разгадывать.
  - Что бесполезно?
  - Мысль, для которой не нашлось слов.
  - Что безвредно?
  - Покачивание головой.
  - Что безопасно?
  - Ползанье во прахе.
  - Я хочу иметь красивую походку. Что для этого нужно?
  - Нужна удобная обувь.
  - Как следует смотреть на девушек?
  - Как альпинист на вершину горы.
  - С чего начинается путь к вершине?
  - Он начинается с воображения.
  - Как быть, если нет великих людей?
  - Тогда их следует назначить.
  - Что более всего необходимо разуму?
  - Наслаждение.
  - Можно ли доказать при помощи разума, что разума нет?
  - Конечно. Но предварительно придётся убедиться, что разум есть,
   чтобы было чем доказывать.
  - Чем отличается дурак от мудреца?
  - Они пользуются разными методиками.
  - Что всего глупее?
  - Когда мертвецы в ладье Харона сидят тихо, опасаясь,
   что она перевернётся и пойдёт ко дну.
  
  ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Воровать - нехорошо.
  Воровать кроликов - тоже нехорошо.
  В этот вечер ночь долго не приходила. Разделите секунду ожидания на ты-сячу частей, и каждая из них показалась Абдалаку вечностью.
  Наверное, Цезарь меньше мечтал о власти над Римом, чем нибелунг о лю-безном его душе кролике.
  Тёмной ночью (она всё же наступила!), чернильно чёрной ночью, скры-вающей под своим покровом не только добрые дела, но и тяжкие грехи, карлик Абдалак отправился на свой нечестивый промысел.
   Проникнуть в крольчатник труда не составило, потому что любому гному прорыть ход в земле так же просто, как Евклиду доказать геометрическую тео-рему. Но найти в кромешной тьме среди скопления пушистых тел одного по-любившегося ушастика не смог бы даже сообразительный Архимед. А нибе-лунг умом никак не превосходил знаменитого грека из Сиракуз.
   Добрый Норандо так никогда и не узнал, почему утром его маленький чёр-ный гость был таким мрачным.
   Хорошо, что не узнал. В противном случае гномы много потеряли бы в его глазах, как они теперь потеряли в наших.
   Но вот появилась ещё одна делегация. Утомлённые долгим путём ходоки долго топтались на пороге, но потом всё же решились войти. Стали просить они Отшельника, по причине отсутствия в их городе умных людей, помочь рас-судить одно запутанное дело. С ним за сотню с лишним лет не справилось уже четыре поколения местных судей, адвокатов, прокуроров и других почтенных специалистов, всю жизнь занимающихся тем, что жнут там, где не сеяли.
   Норандо не успел ещё ничего ответить, как вперёд выступил прыткий ни-белунг и заверил прибывших, что никто лучше отшельника вместе с ним, Аб-далаком, не сумеет завершить самую безнадёжную тяжбу.
   Просители с удивлением посмотрели на самонадеянного карлика и замя-лись. А потом нерешительно двинулись к выходу.
  - Не спешите уходить, - посоветовал им многознающий гном. - Мы с хо-зяином только что разрешили невероятной сложности спор между торговкой устрицами и погонщиком ослов. Дело это оказалось не по зубам лучшим закон-никам этой части света. В благодарность нам подарили целую кучу кроликов. Посмотрите, вон они резвятся за загородкой.
   Норандо хотел сказать гостям, что не стоит слушать этого отъявленного мошенника, но излишняя интеллигентность мешала ему сделать такое заявле-ние в присутствии упомянутого лица. Поэтому он страдальчески улыбнулся и промолчал.
   Посетители посмотрели в окошко и убедились, что кролики действительно существуют. Само появление милых зверьков в этом месте послужило веским доказательством, что здесь обретаются опытные юристы, хорошо знающие це-ну своим необходимым услугам. Вот только осталось неясным, дошёл ли до ходоков тончайший намёк гнома на желательную форму вознаграждения.
  - А теперь попрошу вас ввести нас в курс дела, - важно сказал Абдалак.
  Дело оказалось и впрямь непростым.
  В конце позапрошлого века жили два добрых соседа: Педро и Антонио. За-бор, разделявший их дворы, был настолько невысоким, что они могли без по-мех обмениваться дружеским рукопожатием поверх него. У самого забора со стороны Педро росла развесистая липа. В жаркий летний полдень её спаситель-ная тень доставалась почти поровну обоим дворам.
  Но так получилось, что простак Педро женился на синьоре Мерседес. Эта достойная дама была намного старше своего любимого супруга и оттого обла-дала более богатым жизненным опытом. К тому же она отличалась повышен-ной наблюдательностью и склонностью к точным арифметическим расчётам.
   - Непорядок, - сказала она муженьку. - Посмотри-ка: сосед Антонио без зазрения своей совести блаженствует в тени нашей липы.
   - И правильно делает, - ответил малосообразительный Педро. - Я бы и сам с превеликим удовольствием залёг в холодке под забором, но ведь ты приказала мне вычистить курятник.
   И он с надеждой посмотрел на свою милую, рассчитывая, что она велико-душно освободит его от неинтересного занятия.
   - Ты не понимаешь, о чём я говорю? Этот Антонио, подумать только, по-смел отдыхать в тени нашей (!) липы.
  - А что, дереву от этого станет хуже? - снова не проник в глубину замысла Мерседес её благоверный Педро.
  - Господи, ну что за дуралей! Речь сейчас идёт не о дереве, а о принципе. Нельзя допускать, чтобы этот Антонио без разрешения пользовался нашей собственностью, не заплатив за то ни одного реала.
   - Не пойму, за что он должен платить, если не взял у нас ничего, даже са-мого маленького куриного яйца, - упорно продолжал не понимать безмерно удивлённый Педро.
   - Глупец, сейчас я тебе всё объясню. Вот ты, например, платишь прави-тельству налоги?
  - Конечно. А куда я денусь?
   - А разве за свои деньги ты получил от правительства хоть раз хоть что-нибудь? Хотя бы одно куриное яйцо или баночку сапожной ваксы?
  - Верно, ничего я от него не получал, - вынужден был признать Педро.
  - Видишь, все хотят безвозмездно пользоваться нашей добротой. Вот и ра-зомлевший от жары Антонио тоже намерен бесплатно прохлаждаться в тени нашей липы. Я считаю, что ты в полном праве требовать вознаграждения за эту услугу.
  - Как послушаю тебя, то получается, что вроде бы и полагается нам какая-то денежка. А как сам подумаю, то мне кажется полной чушью требовать с хо-рошего соседа плату за тень. Сам не знаю теперь, кого мне слушаться, тебя или себя.
   Добродеятельная Мерседес сумела объяснить, кого слушаться.
  - Антонио, эй Антонио, - позвал Педро.
  - Привет тебе, соседушка, - отозвался Антонио. - Чего тебе надо? Может, соль в доме кончилась? Так возьми у меня.
   - Спасибо. Соли хватает. Но скажи, почему ты нам за тень от липы не пла-тишь?
   - За что, за что? - переспросил Антонио.
  - Да за тень, которой ты так спокойно пользуешься уже столько лет. Липа-то - наша. Выходит, и тень наша. Но ты не беспокойся, много я с тебя за тень не запрошу. Всё-таки - соседи.
  - А ты случайно не рехнулся? - спросил Антонио. - Перегрелся, что ли?
  - Ты меня не оскорбляй нехорошими подозрениями, лучше заплати, и бу-дем дальше жить мирно, как до сего дня.
  - Ничего я тебе платить не стану, - взвился Антонио. - А то в следующий раз ты захочешь, чтобы я тебе заплатил за дождик, если туча придёт с твоей стороны.
   - Про дождик мне жена ничего не говорила, - объяснил Педро, - но то, что тень от нашей липы принадлежит нам вместе с деревом, так это даже я теперь хорошо понимаю.
   Вот так и дошло дело до суда. Только никак не удаётся его разрешить по справедливости. Одни судьи после длительных совещаний приходят к заклю-чению, что тень от липы является неотторжимым придатком к стволу и кроне, в связи с чем владелец дерева вправе совершать с нею, как и со всем деревом в целом, разного рода юридические действия, допускаемые правом собственно-сти, в том числе может предоставлять тень во временное пользование желаю-щим ею насладиться за разумную сумму в пределах, обусловленных надлежа-щим образом оформленным договором. Другие судьи принимают совсем иное решение, мотивируя его тем, что тень является исключительно оптическим эф-фектом, объективно свойственным природе света, и сама она является естест-венной частью никому конкретно не принадлежащего мирового пространства, к которому относятся космос, голубое небо, атмосферные потоки, закаты и вос-ходы, солнечные и лунные затмения, приливы, отливы, землетрясения, извер-жения вулканов и все иные явления, подробно описанные или хотя бы раз упо-мянутые в специальных научных трудах.
  Так как нам быть?
   - Насколько я понимаю, - сказал Норандо, - и истец и ответчик давно уже переселились в лучший мир?
   - Это правда, - подтвердили посланцы.
  - Но их адвокаты на этом деле успели неплохо заработать.
  - Ещё бы, оба хозяйства пошли с молотка из-за неуплаты гонораров и су-дебных пошлин.
   - А вы до сих пор не смогли собственными силами решить это дело.
   - Увы, не смогли, - согласились делегаты.
   Отшельник беспомощно развёл руками.
  - Эх, пропадай мой гонорар, - сказал Абдалак, - но ваша история живо на-помнила мне петрушку, которая случилась не так давно где-то в одной новосо-творённой стране на окраине цивилизации. Там все, кто прорвался к власти, никак не могли договориться, кто из них самый глупый. Так вот, дорогие мои искатели справедливости, шагайте быстренько туда. Там вас признают, там вас оценят и даже наградят, а здесь вы ничего для себя не добудете, кроме заверен-ного печатью свидетельства о полной умственной неполноценности.
  
  - Глупость, как и ум, можно довести до совершенства, - стали говорить слушатели Постороннего.
  - Нет, нет. Лучше сказать так, - поправил их любитель усовершенствова-ний: - Глупость, как драгоценный камень, можно полировать до совершенства.
  - И так можно сказать, и этак, - согласился неизвестный, терпимый к лю-бому мнению, - потому что глупый разницы не заметит.
  - До сих пор ни в одном кодексе не предусматривается наказание за глу-пость.
   Так сказал Посторонний. Наверное, он пошутил.
  
  ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   - Если вы не хотите подарить мне кролика, - сказал Абдалак, - то, может быть, вы согласитесь променять его?
   Высоко в небе проносились облака, равнодушные к устремлениям гнома. Ветер играл упругими ветвями цветущих яблонь. Проснувшиеся пчёлы уже присматривались к цветам, размышляя, подойдёт ли им такой нектар. Молодые стрекозы учились ловить комаров. Переживания Абдалака всех мало интересо-вали.
  Вот и Норандо высоко поднял брови, слегка наклонил голову и с невыска-занным сомнением, уставился на нибелунга. Наверное, он хотел узнать, что ему предложат взамен, но из тактических соображений решил не торопить перего-воры.
   Не дождавшись ответа, гном подпёр лапкой щеку и пригорюнился. Потом сказал совсем уж жалобным голоском:
  - Я думал вас заинтересует старинный сундучок, который я недавно слу-чайно нашёл под землёй. Я в него не заглядывал. Но, мне кажется, он полон драгоценностей.
   Конечно, Абдалак, как всегда, сплутовал. Заглянул он, очень внимательно заглянул в найденный сундучок, только ничего интересного, кроме старинного пергамента с латинским текстом, там не обнаружилось. А латыни, как и много-го другого, хитрый нибелунг совершенно не знал.
  - Что ж, - согласился отшельник, - давай меняться. Я, конечно, не могу из-бавиться от подозрения, что ты готовишься меня надуть, потому что ничего другого ты не умеешь и не желаешь делать, но всё же не могу избавиться от желания узнать тайну старинного сундучка.
   Вот так и стал Норандо владельцем древнего пергамента, который успел настолько выцвести, что прочитать его было очень нелегко. И вот, где разбирая отдельные сохранившиеся слова и буквы, а где восполняя недостающее по смыслу, сумел отшельник осилить текст до конца. Оказалось, что это - закли-нание, позволяющее вызывать могущественного демона Мимикаррамбо и управлять им.
   Учёные и философы до сих пор не могут решить, кому принадлежит автор-ство заклинаний кошмарных духов преисподней. Уж точно не небесным силам, потому что им эта малопочтенная и очень далёкая от святости публика, что и говорить, совершенно ни к чему. Возвышенные духом небожители всегда с презрением отворачиваются от обитателей мрачных земных глубин, от этих уг-рюмых уродов, пугающих своим диким видом: нерасчёсанными волосами и до неприличия неряшливым нарядом, пропахшим смолой и серой, выпачканным сажей, летящей от неугасимых костров. И инфернальным жителям эти заклина-ния тоже не в удовольствие, потому что нет у них большой охоты бросать свои неотложные дела и отправляться на утомительную службу, не сулящую прием-лемого вознаграждения.
  Если хорошо вдуматься, то и само назначение заклинаний тоже совершен-но неясно. Трудно теперь по истечении многих веков догадаться, кому и зачем пришла когда-то в голову зловредная мысль заставить косоглазых чертей и ост-роносых дьяволов прислуживать человеку, от которого, согласитесь, разумных приказаний вряд ли они дождутся. Да и почему они должны служить верой и правдой ранее не знакомой им личности по одной лишь причине, что ей, этой личности, по случаю попало в руки старинное заклинание и она от скуки, без-делья и непонимания возможных последствий решила призвать себе в подруч-ные подданных Люцифера?
  Конечно, исследователям этого немаловажного вопроса не дано постигнуть данный замысел, как и всю остальную мудрость непостижимого. Будем счи-тать, что Природе, которая является началом всех начал, виднее, а своё непо-нимание оставим при себе.
  Примерно такие мысли крутились в голове отшельника, и он уже совсем готов был выбросить заклинание в мусорную яму, но в последний момент его разобрало любопытство.
  - Возможно, что всё это чушь, и этот текст является всего лишь творением пустой фантазии. Допускаю, что он не является императивом и вовсе не служит приказом всякой нечисти явиться сюда и предложить свои услуги. Вот сейчас я это и проверю.
  И Норандо громко прочитал заклинание:
   Скачет жаба, плачет кот,
   Ход подземный роет крот...
  И дальше всё в таком же духе.
   Ничего не произошло. Солнце всё так же сияло в небе, небольшое облачко в стороне по-прежнему, никому не мешая, мирно плыло по ветру, и голодные птенцы ласточки под крышей всё так же настойчиво торопили своих родителей принести им побольше мошек.
  Но потом всё изменилось. Резкий порыв ледяного ветра качнул деревья, взметнул столб пыли и опрокинул корыто с капустой для кроликов. И перед отшельником явилось существо неопределённой формы, которое, судорожно дёргаясь, извиваясь и повизгивая, наконец приняло вид высокого осанистого джентльмена.
  - Вот и я, - коротко сказал прибывший.
  Если бы Мимикаррамбо вежливо спросил, нужны ли его услуги и в чём они будут заключаться, Норандо, скорее всего, тут же приказал бы ему отправиться обратно. Но дух ничего не спросил, а просто снисходительно уведомил закли-нателя, что вот он здесь и с этим придётся смириться.
   Хозяин, не слишком обрадованный столь уверенному в себе гостю, решил сразу поставить его на место и поэтому ответил бесконечно равнодушным то-ном:
   - Прекрасно. А сейчас, пожалуйста, задай кроликам корму и вычисть заго-родку.
   Вы бы только видели взгляд адского посланца, которым он ошпарил своего господина!
   - Что ж, сейчас я им задам, - буркнул он и взмахнул краем плаща.
   И что же произошло?
   А произошло то, что вся загородка вместе со зверьками поднялась в воздух и с большой скоростью улетела за горизонт. А на том месте, где только что рез-вились пушистые миляги, появился большой куст благоухающих роз.
   Что уж говорить, цветы и впрямь были великолепны, но это было не совсем то, на что рассчитывал отшельник.
   - А нельзя ли вернуть всё обратно? - робко спросил он.
   - Попробую, - с видом величайшего одолжения ответил дух тьмы и снова взмахнул плащом.
   И всё вернулось на место.
   - Какие ещё будут поручения? - самым невинным голоском осведомился чудодей.
  - Знаешь, любезный друг, - сказал неприятно ошарашенный отшельник, - можешь считать, что ты свою службу уже отслужил. Так что - исчезни с глаз моих. И чем скорее ты это сделаешь, тем приятней будет нам обоим.
  - Охотно, - просиял Мимикаррамбо. Тут же он ударил ногой землю, и она разверзлась и поглотила его.
  Но не успел Норандо облегчённо перевести дух, как демон снова вынырнул прямо из-под земли и сказал:
  - Извини, я совсем забыл. Прочитай, пожалуйста, побыстрее отпускное за-клинание, и тогда я уже навсегда умчусь от тебя со скоростью, превышающей скорость света.
   - Но я не знаю никакого отпускного заклинания, - признался неудачливый повелитель духов. - Впервые о таком слышу. Так что удались просто по моей просьбе.
   - Не пойдёт, - заупрямился представительный джентльмен, - если я остав-лю службу у тебя без соблюдения всех необходимых обрядов, моё суровое на-чальство заключит меня в тесную железную клетку и буду я там находиться две тысячи девятьсот восемьдесят четыре года.
   - О, горе мне! - возопил хозяин необычного слуги, проявляющего при сво-ём весьма сомнительном происхождении такую трогательную привязанность к правилам хорошего тона.
   Печаль Норандо была столь неподдельной, что даже привыкший ко всему Мимикаррамбо смягчился.
   - Есть, впрочем, один способ, - сказал искуситель, - но не знаю, подойдёт ли он тебе.
   - Подойдёт! Подойдёт, - закричал отшельник, опасаясь, что демон может передумать.
   - Ты можешь переуступить меня другому хозяину.
   - Конечно, конечно, - засуетился добрый Норандо. - Я уже знаю, кому те-бя переуступлю. Я уверен, что эти молодые люди лучше меня сумеют распоря-диться твоими услугами. Так скорее же в путь!
  - Но есть одно условие, - остерёг дух.
  - Какое?
  - Ты должен будешь объяснить моему новому хозяину, кто я такой.
  - А если он в таком случае не согласится?
  - Тогда я останусь твоим верным слугой.
  
  Разыскать Тарталью и Труффальдино не составило для многознающего ду-ха большого труда. Он просто выдернул из своей козлиной бородки пару во-лосков, дунул на них, а потом внимательно посмотрел, в какую сторону они изогнулись.
  Мы можем порекомендовать и всем остальным этот способ, поскольку он оказался совершенно надёжным. Если кто-нибудь владеет другими ещё более совершенными приёмами, мы готовы немедленно пойти к нему в науку.
  - Дорогие друзья, - сказал Норандо, - разрешите представить вам этого молодчика, прибывшего из таких краёв, что вам ввек не догадаться. Хочу уве-рить вас, что он умеет делать всё на свете, и поэтому при подходящем случае может стать для вас бесценным слугой.
  Можно ли утверждать, что отшельник открыл всю правду?
  Наверное, нет.
  Можно ли осуждать его за это?
  Трудно сказать. Ведь нужно было как-то избавиться от не слишком удоб-ного служителя.
  Тарталья с подозрением посмотрел на реденькую бородёнку и крючкова-тый нос Мимикаррамбо и отказался, объяснив тем, что у него уже есть при-служник. А вот Труффальдино не стал возражать, и демон перешёл в услуже-ние оруженосцу.
   - Так что ты умеешь делать? - поинтересовался новый хозяин.
   - Всё умею, - ответил слуга слуги.
   - В таком случае помоги мне и моему принцу совершить несколько вели-ких подвигов и жениться на умных, прекрасных и, главное, благонравных де-вушках.
   - Попробую что-нибудь придумать, - сказал Мимикаррамбо.
   На лице его отразилась растерянность. Одно дело, когда прислуживаешь тем, кто стремится к власти и богатству. Тут всё просто и знакомо. И совсем другое дело, когда обращаются к твоей помощи ради того, чтобы совершить бескорыстные подвиги (такого ещё не бывало!) или жениться на такой совер-шенной девушке, которой, пожалуй, не найти в целом свете.
   - Что значит - попробую? - возмутился Труффальдино, начинающий по-знавать всю сладость господства, ранее ему незнакомую. - Немедленно при-ступай к исполнению.
   Мимикаррамбо задумчиво почесал левой пяткой копыто на правой ноге и признался, что в данный момент об исполнении думать не приходится, потому что у него нет на этот счёт никаких подходящих идей. Вид у него теперь был пристыженный, как у леопарда на охоте, не сумевшего правильно рассчитать прыжок.
   - Попроси его раздобыть хотя бы недостающие книги Тита Ливия, - под-сказал Тарталья.
   - Слышишь? - грозно спросил Труффальдино. - Сейчас же отправляйся за книгами и без них не возвращайся.
  - Слышу, отправляюсь, - покорно сказал демон, расправил плащ так, что тот стал похож на крылья, и побежал прочь. Разогнавшись, он несколько раз подпрыгнул и наконец полетел, как большая чёрная птица. Потом он стал по-хож на маленькую птичку, а потом вообще исчез из виду.
   До сих пор не вернулся. Видно, всё ищет бесценные книги, а найти не мо-жет.
  
  ТРИДЦАТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Перед тем как исчезнуть надолго (а получилось - навсегда) Искуситель, как бы между прочим, спросил, не собираются ли молодые люди посетить Страну Победившего Гуманизма.
   - А что это за страна? - сразу заинтересовались принц и оруженосец.
  - Сами увидите, - пообещал Мимикаррамбо.
  И вот, перевалив через высоченную горную цепь и преодолев обширную безводную пустыню, изнемогающие от усталости и жажды Тарталья, Труф-фальдино, конь и осёл прибыли в обетованный стан победителей.
  Внешность населения страны была довольно удручающей и сразу застав-ляла вспомнить наших ближайших зоологических родственников, потому что у этих гуманистов лбы были узкими и как-то неудачно скошены назад. Прибавь-те сюда обилие волос, мощные надбровные дуги, глаза, слишком близко поса-женные к переносице, далеко выдвинутую вперёд верхнюю губу и ваши воспо-минания усилятся ещё больше. Отметим всё же, что при всём внешнем несо-вершенстве облика глубокая образованность гуманистов-гуманоидов простира-лась столь далеко, что большинство из них могло вполне внятно объяснить ос-новные свойства логарифмов. Но не стоило ожидать, что они при случае ще-гольнут цитатой из Петрарки, потому читать они умели только по складам, а о классической литературе знали не намного больше, чем жители Полинезии о повадках белых медведей. Не чурающийся мелочей исследователь, возможно, посчитал бы необходимым отметить немалую приверженность гуманистов к музыке. Но только назвать любимый ими бессмысленный грохот музыкой не решился бы даже самый тупой из африканских носорогов.
  Если бы Тарталья и Труффальдино не увидели эту диковинную публику собственными глазами, то ни за что не поверили бы, что возможно такое реши-тельное соседство исключительных математических способностей с ничтожной общей культурой.
  
  - Вот и мы сильно сомневаемся, что такое бывает, - сказали слушатели.
  - И я бы тоже засомневался, - сказал Посторонний, - если бы услышал о существовании такого народа от кого угодно. Но Тарталья и Труффальдино представляются мне настолько искренними и честными молодцами, что не ве-рить их рассказам было бы верхом невежливости.
  
  Вот что ещё интересно: у победивших гуманистов не было имён или про-звищ. У обычных же людей, как всем известно, во всех случаях есть имена. Вот, для примера, у афганского короля было целых тридцать три имени. По-этому его ни с кем нельзя было спутать. У домашних животных личных имён в большинстве случаев нет, но зато обязательно имеются клички. Есть ли удоб-ные для внутреннего использования имена или хотя бы клички у диких зверей, птиц и насекомых, нам неизвестно. Но даже у них обязательно имеются вполне пристойные латинские названия. Так, чёрного медведя зовут Ursus thibetanus, дымчатого леопарда - Neofelis nebulosa, а бородатого козла - Capra aegagrus.
  Возможно ли обходиться без имён вообще?
  Непростой, однако, вопрос.
  Так да или нет?
  Тогда так: можно, хотя и сложно.
  Как же в Стране победоносных гуманистов обходились без имён?
  А вы послушайте.
  В этой необыкновенной державе каждый новый гуманист сразу же после рождения получал вместо имени десятизначный номер. Назывался этот номер идентификационным кодом и до самого конца служил своему носителю един-ственным, надёжным и неподдельным удостоверением личности.
  - Послушай, номер 2340561718, - с укором говорила учительница юному шаловливому питомцу, - если ты будешь баловаться, я выставлю тебя из класса в коридор.
   - Простите, уважаемая 1945660011, - лепетал провинившийся. - Я больше не буду.
   Все авторитеты в области социологии единодушно признают порядки в Стране победивших гуманистов лучшей из возможных систем контроля граж-дан. Эту систему можно было бы назвать непревзойдённой вершиной админи-стративного мышления, если бы не досадные мелкие недоразумения. Так, од-нажды совершенно случайно выяснилось, что видный профессор математики, номер 0823450114447, просидел семнадцать лет за решёткой, не имея за собой ничего худого, а по одной лишь вине считывающего устройства, которое Вер-ховный Суд никак не мог должным образом наладить. На деле же отбывать су-ровое и заслуженное наказание должен был взломщик сейфов, имевший номер 9829470105881. Ну хотя бы номер был похож! А то ведь ничего общего. Сплошная нелепица!
   Со времён римской империи поговаривают, что, кто не работает, тот не ест. Эта величайшая народная мудрость в стране гуманистов была подвергнута не-обходимой редакции, потому что лучшие сыны и дочери здешнего народа был настолько заняты, что совершенно не имели времени работать. А занимались они, в то время когда не вкушали отраду покоя, мысленной разработкой прин-ципов программирования философских основ Всемирного Оптимизма. Процесс вникания недостаточно тренированными мозгами в неисповедимую мудрость сильно осложнялся ещё и тем, что упомянутые Основы имели целых три ис-точника (к счастью, ни одним больше), а помимо этого ещё и целых три состав-ные части. Среди такого добра легко было запутаться.
  
   - Так что, эти углубившиеся в науку гуманисты были вечно голодными? - заволновались слушатели.
   - Нет, о нет, - утешил их Посторонний. - Несмотря на то, что их умствен-ные потуги не приносили державе видимой пользы, попытки формализации Основ считались достаточным вкладом в копилку общества и особо щедро воз-награждались, поскольку приравнивались к тяжёлому и даже вредному для здоровья труду.
  - Но как же так? А кто же работал?
  - Всё было очень просто. Необходимую для существования общества рабо-ту выполняли тунеядцы, то есть особи, не проявившие достаточного рвения в изучении источников, а тем более составных частей единственно верного и от-того всепобеждающего учения.
  
   - Послушай, друг мой, - сказал Тарталья. - Я вспомнил, что многие добро-совестные путешественники, обогащаясь наблюдениями и впечатлениями, тут же заносят свои мысли в путевые дневники. Почему бы и нам не последовать их примеру?
   - Мне нравится ваше предложение, - ответил Труффальдино. - Сам я, не скрою, до этого не додумался бы, но подсказку с благодарностью принимаю. В данную минуту я просто физически ощущаю, как во мне просыпается неутоли-мая жажда самовыражения, принимающая форму литературного дара. И сего-дня же прежде, чем отойти ко сну, я вооружусь пером и последую примеру Со-крата и Сенеки.
  - Мне кажется, - почесал затылок Тарталья, - что просвещённый мир слы-хом не слыхивал о путевых заметках Сенеки. Что же касается Сократа, то вряд ли в своей жизни он написал что-либо длиннее долговой расписки молочнику.
   - Это всё потому, что вас не было рядом с ними, - убеждённо сказал ору-женосец.
  
  1 апреля (Дневник Тартальи)
  Весьма непривычным нам показалось то обстоятельство, что местная публика кушает здесь всего лишь один раз в день. Зато этот один раз всегда весел и шу-мен, и длится он от заката далеко за полночь. Отложив далеко в сторону свои высоко ценимые властями упражнения, гуманисты радостно предаются чрево-угодию. Мне и Труффальдино великодушно предложили присоединиться к их празднику. Мы ответили незамедлительным согласием, поскольку с утра ниче-го не ели. Общее благоприятное впечатление от трапезы было несколько смаза-но тем, что в конце пиршества хлебосольные хозяева попросили нас тут же до копейки рассчитаться за съеденное и выпитое. Рассматривая поданный нам счёт, я ужаснулся количеству изысканных блюд и очень дорогих напитков, ко-торые мы со слугой уничтожили за вечер, даже не заметив этого.
  
  1 апреля (Дневник Труффальдино)
  Наконец-то и нам удалось пристроиться к обеденному столу. Мы с господином хотели произвести хорошее впечатление и оттого мало говорили и совсем не много ели, зато много наблюдали. Мы заметили, что добрые гуманисты охотнее всего поедают колбасы и тефтели, жаркое и отбивные, рыбу и крабов, гусей и уток, перепелов и фазанов, диких кабанов и курдючных баранов, и ещё всякую всячину.
  
  12 апреля (Дневник Тартальи)
  Сегодня мы посетили очень популярный "Народный Клуб Путешественни-ков". Само местное население никуда не путешествует, поскольку власти, мяг-ко говоря, не приветствуют такую самодеятельность. А всё потому, что любо-знательные путешественники имеют прескверную привычку сравнивать поряд-ки у себя на родине с обычаями заграниц. Такое сравнение не всегда оказывает-ся в пользу любимого отечества, и поэтому родное начальство вынуждено при-нимать необходимые защитительные меры. Неутолённую жажду знакомства с дальними странами гуманистам позволяется утолять посещением Народного Клуба. Здесь в отдельные удачные дни любимцы правительства, побывавшие в других частях света, великодушно делятся с рядовым непросвещённым населе-нием своими яркими впечатлениями, не забывая при этом ненавязчиво похва-литься прекрасными заграничными одеждами, намного превосходящими скромные поделки местных портных.
   Народ внимательно слушает занимательное враньё и пытается поверить, что везде за границей живут очень плохо, намного хуже, чем в стране непобе-димого гуманизма (СНГ). А живут там хуже оттого, что не имеют прочных на-выков обращения с обратными тригонометрическими функциями и недоста-точно знакомы с основами Всемирного Человеколюбия. Тут, конечно, не всё ясно, поскольку и здесь, в колыбели восторжествовавшего правильного само-сознания, мало кто ясно представляет, что такое Гуманизм. А по такому случаю уже совсем непонятно, кому и где должно житься тяжелее, если всем всё непо-нятно. Впрочем, понятно, что любовь к человечеству здесь не при чём. Только никто не спешит делиться своим непониманием, потому что понимает, что здесь слишком непонятливых, равно как и чрезмерно понятливых, запирают в сумасшедшие дома, чтобы эти молодцы не мешали расцвету хотя и непонят-ных, но всё же передовых идей.
  
  12 апреля (Дневник Труффальдино)
  Мой господин говорит, что, чем необычней народ, тем внимательнее нужно его изучать. Поэтому я охотно принял его приглашение посетить вместе с ним Клуб Путешественников. Ведь нрав и особенности человека лучше всего про-являются, когда он попадает в непривычное ему окружение или в переделки, угрожающие самому существованию его. Всё это обязательно встречается во время путешествий.
   В этот день единственными настоящими путешественниками в Клубе ока-зались мы с принцем. Потому всё внимание присутствующих досталось нам одним.
  Симпатичные с виду полуинтеллигентные дамы попросили нас рассказать, что диковинного пришлось нам увидеть, покуда мы бродили по свету. Мы объ-яснили им, что слушать повести двоих об одном и том же будет очень скучно. Бросили монетку, и на тот раз черёд рассказывать выпал мне.
  Не без колебаний решился я немного подшутить над прекраснодушными членами клуба и начал с того, что порадовал их достойной рукоплесканий ис-торией, которая первая пришла мне в голову. Не испытывая большого почтения к истине, если она сводится всего лишь к скучной прозе жизни, я рассказал, что мы видели в удалённой горной стране людей с настолько маленькими роти-ками, что они вынуждены питаться одним только жиденьким супом, который простой народ втягивает через соломинки. Богатые пользуются для этой цели узорчатыми золотыми трубочками. По цене и красоте трубочки сразу видно, с кем имеешь дело.
   Дамы восторженно поохали и сказали, что и в своей стране, если не будет на то возражений руководящих органов, они тоже постараются ввести в обиход подобные трубочки.
   - Да зачем они вам? - простодушно спрашивал я. - Ведь ваши прелестные ротики совсем не малы и успешно справляются с бутербродами, высотой в бо-кал для шампанского.
   - Вам, мужчинам, этого не понять, - уверенно отвечали дамы. - Поймите же, что трубочки позволят нам много раз показать сколь малы и оттого красивы наши очаровательные губки.
  Прекрасные слушательницы выжидательно посмотрели на моего господина, крепко надеясь, что он не замедлит присоединиться к щедрым похвалам, кото-рые они сложили сами себе.
  - Мой оруженосец не прав, - любезно сказал он, - если неразумно полагает, что эти чудесные трубочки вам ни к чему. Я сам в той стране приобрёл по сходной цене полтора десятка изящных трубочек для супа с целью раздарить их ближайшим родственницам. К сожалению, я лишился этого добра, когда наш багаж был разграблен на Мадагаскаре местными безжалостными разбойниками.
  Дамы громко заохали. Их отзывчивые сердечки сразу переполнились сочув-ствием к понесенной принцем невозвратной потере.
  Потом мне пришлось рассказать ещё об одной далёкой стране, где каждый из жителей имеет благородный лоб, занимающий по высоте не менее двух тре-тей лица и даже больше. При этом, как это ни поразительно, мозгов у каждого, кто там проживает, меньше, чем у колибри. Возможно, именно по этой причине каждый обитатель той любопытной страны страстно желает стать премьер-министром с самыми широкими полномочиями. Об этом мечтают и сидящие в кутузках толстокожие нарушители общественного спокойствия, и артиллери-сты, специалисты по баллистике, и скорняки, занятые раскройкой кроличьих шкурок, и учащиеся младших классов, и беззубые старушки, так и не сумевшие справиться с полиартритом и пародонтозом.
  Сочиняя свои рассказы, я искренне забавлялся, ожидая, что сейчас кто-нибудь встрепенётся и объявит мои повествования совершеннейшей фантазией. Но таких не нашлось. Конечно, меня очень обрадовала неожиданно открыв-шаяся собственная способность, если угодно - талант, изобретать несущест-вующие государства, населяя их такими народами и такими обычаями, какие мне угодно без долгих раздумий произвести на свет.
   - А вот ещё был такой случай, - припоминал я путешествие в Страну Зави-стников, - когда смерч, зародившийся в Мексиканском заливе, подхватил нас и занёс в страну длинноухих людей. На эти уши стоило посмотреть! Они воло-чились по земле точь-в-точь, как у спаниеля, вынюхивающего добычу. Каждый день, возвращаясь с прогулки, счастливые владельцы этих ушей мыли их сла-бым раствором уксуса, а затем смазывали жиром антилопы.
  - А зачем уксус? - спросила одна дама.
  - А зачем антилоповый жир? - поинтересовалась вторая.
  - От этого уши становятся и чище, и мягче, - объяснил я.
  Никто не посмел возразить.
  - Больше всего на свете эти ушастики, - продолжал я свою правдивую по-весть, - любят ходить в оперу и в баню. Но в архитектуре они совсем не разби-раются. Оттого у них покрытый плесенью фасад оперного театра заставляет предположить, что здесь можно худо-бедно помыться, а подлинная, украшен-ная коринфскими колоннами, баня, в свою очередь, с виду не отличается от оперного театра.
  После такого пассажа меня должны были немедленно выкинуть на улицу.
  Но этого не произошло.
  - Скажите, а не приходилось ли вам встречать птицечеловеков? - спросила молоденькая девица, краснея от смущения.
  - Конечно, приходилось, - храбро ответил я, - и неоднократно. Боюсь, что я вас сильно разочарую, но птицечеловеки летают не многим лучше пингвинов. Зато все они чрезвычайно приветливы. Я сказал бы - обаятельны. Ножки у них коротенькие, животики круглые, поэтому походка у всех презабавная. Общать-ся с ними нормальному человеку - большое удовольствие. Ведь всегда прият-ней беседовать с теми, кто ниже нас ростом.
  - А на каком языке они разговаривают?
  - Разумеется, на птичьем.
  - Как же вы их понимали?
  - Очень просто. Римский историк Плиний Старший сообщает, что птичье-му языку можно научиться, если съесть живьём маленького дракона.
  - И вы съели?
  - Съели. Но заменили дракона жаренными устрицами. Получилось то же самое.
  - А долго вы там пробыли? - спросила очень пожилая и очень длинноволо-сая дама, с большим сомнением поглядев на меня.
  - Не могу ответить на этот вопрос, - ответил я с почтительным поклоном, свидетельствующим о том, что готов уважать старость, даже склонную подоз-ревать во мне заурядного враля, - потому что в этой стране нет времени.
  - Как это - нет времени? - удивилась волосатая старушка.
  - Наверное, это от того, - пояснил я, - что конструкция их верхних конеч-ностей - это всё-таки крылышки, а не руки - не позволяет носить наручные ча-сы. Вот и живёт тамошний народ без времени, и от этого никаких хлопот у него нет. Никто никуда не опаздывает, дни рождения никто не отмечает, долги не отдают, поскольку срок возврата ещё не наступил и наступить не может. Со-ревнований бегунов, пловцов и лыжников не устраивают, потому что не могут измерить, кто какой результат показал. Оперный спектакль, начавшись, закон-читься не может, отчего певцы сильно устают, а публика, наоборот, очень до-вольна.
  - Стоило ли оттуда уезжать, если там так хорошо? - спросила одна добрая женщина. Не без лёгкого ехидства.
  - Увы, стоило. Мы не захотели долго задерживаться в том краю, потому что никак не могли привыкнуть питаться почти одними только насекомыми. И вот что ещё любопытно: высшие государственные должности в той стране представляются исключительно тем, кто первый вылупился из яйца. Или тем, кто утверждает, что был среди первых. Проверить эти заявления невозможно. Вот и пользуются удобной для них ситуацией всякие нехорошие граждане, на-хально обманывая простой народ. В этих условиях мы, конечно, не могли рас-считывать на успешную карьеру.
  На этот раз двум прилежным слушательницам всё же стало дурно, и их по-спешно вынесли из зала на носилках.
  Принц с упрёком взглянул на меня. Я ответил ему тоже взглядом: позволь-те мне сегодня в полной мере насладиться живостью моего воображения.
  Господин вздохнул, улыбнулся и кивнул головой.
  - Из страны птицечеловеков мы перебрались в другую страну, которая то-же показалась нам очень странной. Никто там полезным трудом не занимается. Все только то и делают, что торгуют обещаниями.
  - Это как? - спросили сильно заинтересованные слушатели. Чувствовалось, что эта тема им близка.
  - Очень просто. Как проснутся, сразу бегут на рыночную площадь, и там начинается бойкая торговля обещаниями.
  - А кто же их покупает?
  - Все покупают. Все продают и все покупают. Одним нужны большие обе-щания, другим - маленькие. Самый большой спрос на новые обещания. Кому досталась новинка, тот сразу за полцены сбывает старые обещания. Иногда да-же дешевле. Давние посулы почти ничего не стоят. Их обычно покупают пач-ками. Самые большие, самые роскошные обещания, конечно, не всем по карма-ну. Тот, кто их продаёт, если у него хороший запас этого добра, очень быстро становится богатым человеком.
  - А как отличают одни обещания от других?
  - Очень просто. Для этого разработана специальная классификация.
  
  - Правильно поступают: путь к познанию всегда ведёт через классифика-цию, - подчеркнул Посторонний, - поэтому и я рекомендую всем старательно и неудержимо классифицировать всё, что в принципе может стать объектом клас-сификации независимо от того, идёт ли речь о колониях летучих мышей в перу-анских Андах или о разновидностях кисточек для намыливания подбородка пе-ред бритьём.
  - Конечно, конечно, - заверили слушатели, - мы будем классифицировать всё, что доступно уму, а если не ему, то хотя бы нашим пяти органам чувств.
  
  Пришёл новый посетитель, толстый до безобразия и к тому же кривоногий. Посмотрел на меня тяжёлым взглядом жёлтых глаз и спросил, а как в других странах - тоже воруют?
   - Само собой, - ответил я, - воруют, и совершенно безбожно. Но есть стра-ны, в которых закон суров в отношении одних только мелких воришек.
   - Правильно, - сказал он, - человек должен быть велик душой и достаточно горд, чтобы не опускаться до воровства по мелочам.
  - Рад встретить единомышленника, - сказал я, не без отвращения пожимая его жирную руку. - Больше всего мне импонирует, когда крупные злодеи, про-бравшись во власть и присвоив себе всё общественное добро, сразу же прони-каются пониманием своей исключительной миссии и начинают издавать такие законы, которые помогают каждому гражданину сделаться умней и красивее.
  
  25 апреля (Дневник Тартальи)
  Сегодня нам позволили поприсутствовать в качестве почётных гостей на засе-дании Высшего Государственного Совета. Стоимость гостевых кресел показа-лась нам чрезмерной, поэтому мы позволили себе купить только стоячие места. Наши соседи по галёрке объяснили нам, что цены на ожидающее нас развлека-тельное представление непрерывно увеличиваются по мере роста аппетитов уважаемых членов Совета. Раньше, так нам сказали, сюда валили толпы любо-пытных. Теперь же редко кто приходит. И денег у людей стало меньше, и бол-товня государственников надоела.
   Мы сразу же обратили внимание, что молоток председателя прикован к столу толстой цепью.
  - Неужели его могут украсть? - изумились мы.
  - Нет, нет, тут совсем другие причины, - сказали нам.
  Действительно, другие причины были. Потому что не успел председатель-ствующий надуть щёки, запахнуть мантию и взять в руки упомянутый символ власти, как большая толпа взволнованных членов Совета сорвалась с мест и на-перегонки ринулась к президиуму. Там их напору явно не обрадовались, и на-чалась жестокая потасовка. При этом желающих овладеть заветным молотком было больше, чем достаточно. Определить на глазок сторону, победившую в этой драке, оказалось нелегко, поскольку неясно было, кто за что сражался. Пе-редышка наступила лишь тогда, когда бойцы подустали.
  В минуту затишья к трибуне докладчика проскочила стройная женщина, вся в белом. Поначалу я принял её за привидение, настолько тонки были её ручки и бледны щёчки. Но она оказалась вполне материальной: на её худенькой шейке болталось большое жемчужное ожерелье. А призраки, как всем известно, никогда не пользуются украшениями. Высоким, но твёрдым голоском, пре-красно слышном на фоне басовитого рычания коллег, целиком принадлежащая этому миру докладчица объявила, что отечество в опасности.
   Мы с Труффальдино, подивившись её прыти и вволю посмеявшись над всей кутерьмой, тоже так подумали.
   После восхитительной дамочки трибуну поспешно захватил высокий, се-дой и тоже костлявый депутат. Презрительно искривленный рот и прогляды-вающие сквозь стёкла очков хитро прищуренные глаза придавали ему вид большого специалиста по части азартных игр и уверенного знатока других сла-бостей человечества. Крепко ухватившись цепкими пальцами за трибуну, что-бы ненароком не упасть, он без всякого смущения сообщил, что дела в государ-стве идут настолько хорошо, что лучше не бывало и никогда уже не будет. По-сле этого он удивлённо вопросил, а где же аплодисменты, но присутствующие хлопать то ли поленились, то ли не захотели.
   Потом нам посчастливилось увидеть и другие любопытные зрелища. Больше всего понравились два маленьких пони, которых вывели на улицу на прогулку.
  
  17 мая (Дневник Труффальдино)
  В этот день мы решили посетить гробницу Отца-Основателя. День был жарким, очередь к святилищу - длинной и медленной. Поэтому мы не раз пожалели о затеянном. Всё же ближе к вечеру достоялись и, пройдя узкий коридор, образо-ванный телами вооружённых стражников, мы наконец просочились в подземе-лье, слабо подсвеченное светильниками, скрытыми за уступами скал. Где-то тихо рыдала скрипка, и от этих звуков нам тоже стало грустно. Наиболее пе-чальным оказалось то, что мы ничего толком разглядеть так и не смогли. Всё, оставшееся от великого человека и достойное интереса измученных ожиданием посетителей, надёжно заслоняла шеренга отборных гвардейцев в очень краси-вых мундирах. Что ж, величие личности всегда иррационально и оттого не все-гда доступно глазу.
   Уже потом, на свежем воздухе, я пристроился к симпатичной девушке и попросил просветить меня подробнейшим рассказом о непревзойдённых досто-инствах Отца-Основателя. Мой хозяин, не разделивший моего интереса к слав-ным делам великого человека, ушёл ужинать (или обедать), а я почти до утра внимал нежному щебетанью, из которого, к сожалению, ничего позже вспом-нить не смог, кроме часто повторявшихся словечек: "Какой же вы, право, ми-лый!".
  
  11 июня (Дневник Тартальи)
  Мой оруженосец стал уделять много времени своей внешности. Раньше такое за ним не замечалось. Но я не браню его за это, поскольку считаю, что челове-ка, пекущегося о своей внешности, можно причислить к добродетельным. Ведь приятная внешность ласкает наш взор и вызывает добрые чувства. Поэтому стоит приветствовать всякий труд, направленный и на воспитание личности, и на улучшение обозреваемого облика индивидов. От этого общество всегда ока-жется в прибыли.
   Мне кажется, что Труффальдино не прочь задержаться в этом краю по-дольше. Боюсь, что наделает глупостей. Так что - в путь!
  
   - А что было потом? - спросили слушатели.
   - Потом записи в дневниках оборвались, - рассказал Посторонний, - и най-ти эти бесценные документы удалось только недавно и совершенно случайно: во время археологических раскопок на месте бесследно сгинувшей Страны Гу-манистов.
  
  ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Какой-то добрый человек посоветовал Тарталье и Труффальдино посетить Храм Хохочущих Химер, где с восхода солнца до глубокой ночи в поте лица своего трудятся составители проектов улучшения рода человеческого.
  - Неплохая мысль - улучшить человеческий род, - сказал принц. - По мо-им наблюдениям такая необходимость давно уже ощущается, и улучшение, ес-ли бы оно удалось, пошло бы на пользу всем: и людям и природе.
  - Если в интересах установления истины вы хотите затеять спор, - сказал слуга, - я могу представить вам не менее двух возражений. Одно из них состоит в том, что улучшать род людской не нужно, второе - невозможно. Выбирайте любое, какое вам больше по вкусу.
  - Маловато возражений у тебя, друг мой, - засмеялся господин. - Есть ещё одно (а может и больше): улучшением человечества и в прошлом, и в настоя-щем, особенно в настоящем, занимались и занимаются всё больше всякие про-хвосты. Я встречал одного неудавшегося физика-теоретика. Пролив по такому поводу скупую мужскую слезу, он быстро догадался поставить свои скромные таланты на службу политологии, отрастил волосы, как у Чернышевского (очень сильный ход!), и начал учить всех, и меня в том числе, как стать лучше и умнее.
  - Неужели среди улучшателей не нашлось ни одного приличного человека? - поразился добрый оруженосец.
  - Видишь ли, достойнейших людей с благороднейшими намерениями было не мало (к сожалению, не много, однако и не мало). Но, увы, у них ничего не вышло. Поэтому причислить их к улучшателям (если судить по результату) бу-дет неверно.
  - Что ж, в таком случае можно попытаться улучшить хотя бы природу. До сих пор здесь самые большие усилия проявляли алхимики. Им так хотелось превратить малоценную материю в чистейшее золото.
  - Или, на худой конец, сварить напиток, возвращающий старикам юноше-скую бодрость, - добавил Тарталья.
  - Правильно,- согласился Труффальдино, - если бы они догадались при-нести в жертву Эскулапу упитанного петуха, они могли бы при случае с помо-щью довольного полубога открыть если не эликсир вечной молодости, то хотя бы рецепт успешной борьбы с облысением. Кстати, я знал когда-то одного ал-химика, он по неизвестной причине исправно не платил карточные долги. Поз-же он объяснил, что поступает так исключительно из принципа, потому что ему просто карта не идёт, а вообще-то он играет лучше других.
  Подъезжая к Храму, молодые люди наткнулись на чудаковатого старичка. Он нерешительно топтался на месте и суетливо ощупывал свои карманы. По одежде и по растрёпанным волосам его можно было бы признать за нищего, но высокий лоб благородных очертаний, крупный нос прекрасной лепки и живые глаза выдавали в нём учёного, у которого нет желания много заботиться о сво-ём наряде.
  - Уважаемые, - взмолился старик. - Вам, случайно, не попадался на дороге небольшой латунный барометр? Я где-то обронил его во время прогулки.
  - Нет, - ответил Тарталья, - не попадался. Но что за диковинная мысль - прогуливаться по полям с барометром в кармане?
  - Вы правы, - покорно согласился растрёпанный, - не следовало мне брать его сегодня. Лучше бы я взял подзорную трубу.
  - А что, вам было бы легче, если бы вместо барометра вы потеряли подзор-ную трубу? - спросил изумлённый принц.
  - И снова вы правы. Конечно, и её тоже терять не следовало бы. Потому что без неё я не могу внимательно следить за звёздами.
  - Вы, случайно, не астролог? - полюбопытствовал Труффальдино, - с ус-мешкой слушая эти странные речи.
  - Упаси бог! - отмахнулся старичок. - Нет в мире человека, который силь-нее меня презирал бы это недостойное занятие.
  - Но ведь это, как вы изволили выразиться, недостойное занятие, - заметил Тарталья, - очень неплохо кормит целую армию составителей надёжных горо-скопов и великих знатоков движения небесных светил.
  - Ах, - ответил не самый большой на свете ценитель астрологии, - вы даже не представляете себе, насколько сильно наши люди нуждаются в помощи звёзд и планет. Из-за своей непроходимой наивности (она удивительно похожа на совершенную тупость) они почему-то считают, что звёзды, свет которых до-ходит до нас за миллионы лет, сильно озабочены нашими проблемами.
  - А зачем вы смотрите на звёзды? - спросил принц. - Может быть, вы ас-троном?
   - Нет, я не астроном.
  - Но тогда зачем?
  - Звёзды существуют затем, чтобы ими любовались. Чтобы с ними разгова-ривали. Нет на свете ничего прекраснее звёздного неба.
  - А что это за такое странное название - Храм Хохочущих Химер? - спро-сил Труффальдино.
  - Это название придумал сам строитель храма. Химеры, по его мнению, лучше всего символизируют образ мышления современного человека.
  - А почему - хохочущих?
  - Но согласитесь, что иного отношения это мышление не заслуживает.
  - Простите, не вы ли - строитель этого диковинного храма?
  - Вы угадали.
  - Наверное, когда-то вы больше других мечтали об улучшении рода чело-веческого.
  - Да, но мои мечты были наивны, и я не перестаю смеяться над собою.
  - А чему вы сейчас отдаёте своё время?
  - Я коллекционирую человеческие глупости.
  - Я знал когда-то, - сказал Труффальдино, - одного поразительного, очень немолодого человека, которому сказать глупость было также просто, как мне почесать нос.
  - Жаль, - сказал строитель Храма Хохочущих Химер, - что я с ним не по-знакомился.
  При этом лицо у него вытянулось, как у Макбета, завидевшего, как на Дун-синанский холм двинулся Бирнамский лес.
  - Не переживайте: он был не единственным в своём роде. Вы найдёте сколько угодно людей, которые сообщат вам, что Клара украла у Карла клар-нет.
  - А вы не можете припомнить, - застенчиво попросил старичок, - что-нибудь из перлов вашего немолодого приятеля?
  - Конечно могу. Он говорил, что "да" это "нет", вывернутое наизнанку. Он говорил, что люди придумали богов, совершенно человекообразными, потому что безрассудно считали одного лишь человека совершенным, извините мой невольный каламбур. Он также говорил, что нуль удесятеряет. Он говорил, что когда-нибудь наш мир настолько отяжелеет от собственной глупости, что сло-мается, как ветка яблони, богатая плодами. Он говорил, что непонимание опас-но. Он говорил, что легче проповедовать нравственность, чем быть нравствен-ным. Он говорил, что увенчанные рогами знаки Зодиака, Овна, Тельца и Козе-рога, следует упразднить.
  - Потрясающе! Если вы разрешите, я приобщу эти драгоценности к своему собранию.
  Труффальдино был в этот день великодушен и разрешил.
  Тарталье тоже захотелось принять участие в содержательных поисках цен-ных находок.
  - Скажите, - спросил он, - а наивную веру в обещания пустых болтунов можно посчитать за непроходимую глупость?
  - Непроходимый, это когда нельзя пройти или потому что нельзя, или по-тому что не хочется, - высказал своё предположение строитель храма.
  - Не совсем так, - возразил наблюдательный оруженосец. - Непроходи-мость это состояние, при котором по разным причинам отсутствуют проходим-цы.
  - А в природе часто встречается проходимость?
  - Увы, нет, но такое обязательно наступает, когда...
  Труффальдино не успел закончить свою замечательную мысль, потому что его внимание отвлёк пролетавший мимо чижик.
  
  - Очень любопытный старикашка, - сказали слушатели Постороннего.
  - Да нет в нём, ничего любопытного, - сказал кто-то. - Просто, обыкновен-ный гений.
  - А как вы умеете отличать гения от негения?
  - Нет ничего проще.
  - Тогда научите нас.
  - И не подумаю, - твёрдо ответил этот кто-то. - Опасаюсь, что вы перепор-тите бесценный материал. Необыкновенные люди не должны подозревать, что ненормальны. Не следует искушать их, указывая им праведный путь к обще-принятому мышлению.
  - Так в чём же их ненормальность?
  - Она заключается в том, что настоящий гений относится без почтения ко всему на свете. В первую очередь - к себе.
  - И к нам тоже?
  - Разумеется!
  - А ещё к чему?
  - Ко всему, что считается нормой.
  - А как стать гением?
  - Это несложно. Достаточно ощутить себя намного умнее других.
  - Вы шутите?
  - Нисколько. Если не верите мне, то спросите у Ницше.
  
  
  ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Так уж получилось, что Тарталья и Труффальдино проявили интерес к стране, обнесённой неизвестно для чего высоким забором. Там правил Импера-тор Туз. Вот такое странное имя он себе выбрал. Впрочем, водились за ним и другие менее безобидные странности, но в той стране это мало кого удивляло. И впрямь, порфира и триумфальная тога хорошо прикрывают все недостатки.
  А ведь было чему удивляться. Разные слухи о его прошлом ходили. Одни говорили, что в молодости он был непревзойдённым уличным грабителем. Дру-гие говорили, что всё это чепуха, потому что он не грабитель, а обыкновенный адвокат. Третьи уверяли, что даже небольшую разницу между адвокатом и гра-бителем заметить трудно.
  Когда-то учёные, изучающие отношения человека и общества, попытались разобраться, почему простой народ так сильно не любит власть и одновременно так охотно служит ей. Здесь многое ставило в тупик. Когда высокие интеллек-туалы брезгливо презирают власть и её носителей, тут всё понятно: на вершину в большинстве случаев прихотливая судьба возносит людей, лишённых и большого ума и малейших признаков чести. У кого есть ум и честь и редкое ка-чество, которое называют совестью, тот навсегда остаётся внизу. Но иногда природа поразительно ошибается и вручает скипетр действительно великому человеку. Заметив свой промах, природа тут же спешит исправить ошибку с помощью то ли мартовских ид, то ли острова святой Елены.
  Любовь простого народа к власти, к такому неоспоримому выводу пришла наука, всегда связана с великой надеждой получить от начальства подачку. Всем хочется поменьше работать и побольше получать. Власть, пока она ещё не стала властью, охотно сулит, что так оно и будет, как хочется любителям неза-служенных даров и непрекращающегося отдыха. Но потом всё получается не так, как мечталось.
  Выдающиеся умы после долгих изысканий сумели найти разумное объяс-нение и тому парадоксальному явлению, что любящий народ вдруг перестаёт любить милую сердцу власть. Оказалось (спасибо социологам: без них бы мы ни в жизнь не додумались), что новая власть, почувствовав себя властью, тут же напоминает простодушным дуракам, что они - дураки. Дураки, естественно, обижаются. Не на себя, конечно.
  
  - Но остался так и неразрешённым вопрос, - грустно сказал Посторонний, - почему гении сильнее других не переносят власть чиновников. Грядущие по-коления, мы в том не сомневаемся, сумеют найти правильный ответ.
  
   Так и не удалось до конца выяснить, откуда Туз явился и как получил свою власть. Не исключено, что его назначили сверху, но, скорее всего, он са-мочинно, без разрешения администрации, объявил себя императором.
  А другие почему-то не стали возражать. Потому что жить без власти мы не приучены. Нам обязательно нужно, чтобы кто-то карал нас и миловал. Иначе даже как-то неудобно выходит.
  Править Тузу помогали четыре министра. Каждый получил от людей соот-ветствующее имя. А какое, сами попробуйте догадаться.
   Особым умом они не отличались, да и внешность их тоже оставляла желать лучшего. Бубновый король был косоглазым, Червовый король - кривоногим и хромым, Трефовый - глуховатым, а Пиковый - заикой.
  Прошло какое-то время, и стали министры как-то нехорошо посматривать на руководителя. Каждому из них казалось, что императорская корона гораздо лучше смотрелась бы как раз на его голове. Ни одному из этих славных парней ни разу не пришло на ум, что на его некрасивый череп желанный убор может и не налезть. Им не дано было также понять, что великая власть накладывает ве-ликие обязательства и мало кому удаётся успешно править страной. Да и как они могли направить своё мышление в правильную сторону, если ни один из них не слыхал о Шекспире и не читал "Генриха Пятого"?
  Кстати, кто из вас хоть раз в жизни встретил человека, несчастного по той единственной причине, что не читал "Генриха Пятого"?
  Державные устремления министров очень не понравились Императору, ко-торый ещё не научился с иронией относиться к собственной власти.
  И вот, опасаясь своих дорогих помощников, стареющий руководитель ре-шил отправить их от греха подальше, точнее - подальше от дворца.
  - Дорогие мои, - сказал хитрый Туз. - Я передам власть тому из вас, кто лучше всего покажет себя в деле. Идите и попробуйте научиться какому-нибудь простому, но полезному ремеслу. А я тем временем попробую обходиться без вашего общества. Всё равно нет от вас никакого прока.
  Бубновый король поглядел мутным взором мимо предусмотрительного властителя и отправился на поиски нового подходящего занятия. Несколько раз обошёл он вокруг центрального корпуса, но ничего найти не смог, а потом кто-то посоветовал ему попробовать свои силы в пчеловодстве, которому косогла-зие не помеха.
  Королю червей с младенческих лет нравились рифмы. Ещё на самой заре туманной юности он мог в короткий срок подобрать сносную рифму к любому слову, даже труднопроизносимому. Обладая таким редкостным талантом, он решил стать великим поэтом-романтиком. Не хуже Байрона, который тоже прихрамывал.
  Король треф, подражая Бетховену, страдавшему потерей слуха, попробовал учиться музыке и купил для этого на базаре скрипку. Здесь он проявил трудо-любие бобра и способности неутомимого пильщика дров. Оттого преуспел лишь в игре в домино.
  Пиковый король пренебрёг интеллигентными занятиями, требующими внятного выражения своих мыслей вслух, и без лишних слов предался усилен-ным гимнастическим упражнениям, развивающим тело и предоставляющим полный отдых мозгам.
  И вот через год пришли четыре короля показывать свои достижения.
  Смотр достигнутого начали с Бубнового.
  Король заискивающе улыбнулся Императору и предложил отведать души-стого мёда. Совсем небольшая баночка - это всё, что удалось наскрести мало-удачливому пчеловоду. Результат этот был признан прекрасным по замыслу, но слишком уж незначительным по величине.
  Червовый король, краснея от похвальной скромности, презентовал руково-дителю толстый том своих избранных поэзий. Небрежно полистав страницы, Император Туз с большим одобрением отозвался о качестве бумаги ("Обычно у нас печатают, чёрт знает на чём", - сказал он).
  Затем Король треф с натугой пропиликал бетховенского "Сурка". Публика вежливо поаплодировала. Однако наибольший успех сопутствовал музыканту, когда он стал показывать фокусы с костяшками домино.
  Самое большое впечатление произвёл Пиковый король. Он с немалой лов-костью проделал несколько рискованных сальто и пируэтов, и это вызвало ве-личайшую зависть всех членов Совета Старейшин: их потерявшие гибкость суставы давно не доставляли им радости движения.
  - Вижу, что я не ошибся в вас, - вынес своё решение потрясённый Импера-тор. - Я и раньше догадывался, что нет у вас больших способностей к созида-тельному труду. Увы, увы, так оно и оказалось. Теперь мне совершенно оче-видно, что вы годитесь лишь для занятий философией. Это замечательная и полностью безопасная профессия. Никто не может упрекнуть философа в том, что тот сделал не так и не то. Потому что, к вашему счастью, в этой неумираю-щей науке никто не знает, как и что.
  Ещё Шопенгауэр говорил, что продолжительные умственные занятия де-лают нас непригодными к практической жизни. Отсюда с необходимостью сле-дует, что людям, непригодным к практической жизни, а вы как раз таковы от пяток до макушки, остаётся только посвятить себя умственному труду. Так что ступайте же, любезные мои, и продолжите своё учение у лучших профессоров. Ещё через три года вы расскажете нам, чему научились.
  И отправились четыре короля в Страну Свободных Мыслителей. Не пытай-тесь следовать туда за ними, Не ищите её на географической карте, не расспра-шивайте о ней бывалых землепроходцев, поскольку эта страна была создана по одной лишь воле и прихоти богов. А где они её поместили, о том ни разу нико-му не проговорились. Здесь, таков был замысел устроителей, каждый, считаю-щий себя философом, будет волен думать о чём угодно и преподавать как угод-но, лишь бы мысли его были высокими. При этом самодеятельным мудрецам не вменялось в обязанность докладывать содержание своих дум начальству.
  Самым любознательным мы всё же сообщим, что Страна Свободных Мыс-лителей находилась намного дальше приёмного покоя, но всё же ближе, чем поле для игры в гольф.
  Это звучит потрясающе - Страна Свободных Мыслителей!
  Нет ничего более необходимого, чем свобода духа.
   Так думают боги.
   Только люди - не боги, и в большинстве своём думают они обычно иначе.
  - Чем больше свободы духа, тем меньше пользы от этой свободы.
   Так говорят люди с душой запечного сверчка, но мы не намерены к ним прислушиваться.
   Свобода - это познанная необходимость.
  
  - Последняя мысль, - прокомментировал Посторонний, - слишком сложна для нашего понимания, и мы не будем её обсуждать, поскольку можем нагово-рить глупостей.
  
  Прошли годы. И четыре короля, озарённые сиянием великих знаний, вер-нулись держать ответ перед строгим Императором.
  Послушать просветившихся королей пришло всё население страны; благо, идти было недалеко. Только выжившие из ума старички и совершенные мла-денцы не покинули своих палат.
  Тут как раз и Тарталья с Труффальдино подъехали.
   - Всё отпущенное мне время, - начал свой рассказ Бубновый король, - я учился понимать, что такое время.
   Глаза молодого человека беспокойно косили в сторону, словно он опасался погони.
   - Любопытно и нам узнать, - сказал Император, - что такое время.
  - Да, - стали говорить люди, - если мы поймём, что такое время, мы суме-ем лучше освоить теорию относительности.
   - Сейчас я вам всё объясню самым понятным языком, - сказал Бубновый король. - Мне очень хотелось бы представить вам подлинное научное растол-кование, но боюсь, что вы его не поймёте.
   - Наверняка не поймём, - сказали люди, - потому что темны мы и необра-зованны. Так что говори попроще и не греши эвфемизмами, гиперболами, ме-тафорами, аналогиями и всем остальным в таком же духе.
  - Это можно, - сказал поумневший король. - Первыми привожу не вызы-вающие сомнения факты с целью, чтобы и последующие мои слова вызывали у вас полное к ним доверие. Начнём с того, что отсюда, с вершины холма, где мы с вами сейчас находимся, хорошо видна река. Вас не удивляет, что вода в ней всё время течёт только в одну сторону?
   - Ещё как удивляет! - сказали одни.
   - А что тут необычного? - спросили другие.
  - Истоки этой реки, - продолжал молодой философ, - кроются где-то вы-соко в горах. Я сумел разыскать надёжных свидетелей, которые отчаянно кля-лись, хотя и путались в своих рассказах, что когда-то встречали тех, кто видел всё собственными глазами. Там, где кончается ледник, говорят знающие люди, вода начинает своё движение, а завершает она свой путь далеко от этих мест, сливаясь с океаном, растворяясь в нём. И только так, а не наоборот. Всё это очень похоже на правду.
  Все ещё раз внимательно посмотрели на реку и убедились, что Бубновый король ни на волос не уклонился от истины. Вода, как и несколько минут назад, текла в ту же сторону, а не наоборот.
  - Созерцая, - продолжал новоиспеченный мудрец, - я предался размышле-ниям о времени. Оно, как река, тоже течёт в одну лишь сторону. Это порази-тельное наблюдение показалось мне хорошей подсказкой, и тогда я стал искать ответ на неразрешённый вопрос: где время начало свой бег и где конец этому неудержимому движению?
  Это движение - так я прочитал в книгах - уносит с собой и первые шаги ребёнка, и гордую своей силой недолговечную молодость, и обширные знания, которыми не успели поделиться. И саму жизнь тоже уносит. А с последней уходит и память о делах человеческих, о великих державах, безмерно разду-вавшихся от побед. Теперь останки их столиц с трудом выкапывают из-под песка.
   Так и не сообразив, какую практическую пользу можно извлечь от течения времени (что же касается недостатков этого движения, то я их когда-нибудь тоже назову), стал я расспрашивать своих наставников: в чём отличие движе-ния во времени от движения в пространстве?
  - Те, кто силён и дерзок, - объясняли они, - вольны идти, куда им угодно. Они имеют возможность даже пространство сделать своим собственным: для этого нужно всего лишь завоевать приглянувшиеся земли. Самый большой оке-ан покоряется могучему кораблю. Можно бросить вызов богам и овладеть не-бом, построив летательные аппараты. Но даже самому великому из цезарей, равно как последнему из нищих, не дано подчинить себе время. А всё потому, что сегодня никто на свете не ведает, что такое время. Каждый из нас хотел бы стать господином времени, но здесь каждому суждена лишь доля бессильного раба, низко склоняющего свою голову и шепчущего проклятья.
   Бубновый король окончил свою бестолковую повесть. Ответом ему было молчание.
   Когда народ ничего не понимает, он всегда молчит. Когда народ понимает, что всего безопаснее молчать, тогда он тоже молчит.
   Даже Туз был явно озадачен. Он так и не понял из всей этой галиматьи, что такое время. Ему очень не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил его непонима-ние. Поэтому он решил молчать с умным видом.
  - Я никогда раньше не задумывался о времени, - шепнул Тарталья. - Оно представлялось мне настолько простым, настолько очевидным, что тут и ду-мать нечего. Теперь я начинаю догадываться, что здесь всё не просто. Но на большее я пока не способен.
   - Я тоже, - тихо ответил Труффальдино, - начинаю думать о том, что ни-когда меня не задевало прежде. Ведь если все события, которые мы наблюдаем, происходят во времени, почему не заподозрить, что и само время каким-то об-разом зависит от этих событий. Если время влияет на нас, прибавляя морщин старикам, то, быть может, и мы оставляем рубцы на времени. Бросьте в реку небольшой камень, и потревоженная вода вскоре сомкнётся над ним. Но боль-шой камень может стать основой непреодолимой плотины. Дерево, упавшее в воду, зацепившись за мель, заставит в этом месте изогнуться поток. Но, если повезёт, может ведь так случиться, вода и пловец дружески обнимутся и дере-во, проделав долгий путь, без задержки доплывёт до конца. Я спрашиваю себя, кто мы: ничтожные бесформенные обломки материи - им суждено покоиться на дне, - или могучие скалы, отражающие грудью набегающую волну, или, и такое возможно, гибкие ветки, отдавшиеся потоку времени и ставшие частью его?
   - Не следует задавать вопросы, на которые нет ответа, - негромко бросил кто-то из стоявших рядом.
  Один глаз у него был синий, а второй зелёный.
   - Где-то я уже видел такие глаза, - подумал Тарталья. И Труффальдино то-же так подумал.
   На следующий день после очень лёгкого завтрака настала очередь Черво-вого короля. Новая пижама была ему явно к лицу.
  - Весь минувший год, - сказал он, - я посвятил высоконравственным раз-мышлениям о том, что при близком знакомстве всё выглядит хуже, чем на рас-стоянии.
  - Вы имеете в виду супругу тарантула, которая вывела на прогулку своё многоногое потомство? - дерзко спросил кто-то из толпы.
  На всякого философа найдётся свой остряк.
  - Будем смотреть на вещи шире, - укоризненно сказал король, - и иметь в виду только общий принцип.
  То были очень удачные слова. Они всегда годятся как хороший ответ на лю-бой вопрос.
  В этот момент к Императору подошёл придворный и что-то шепнул на ухо.
  - Это просто замечательно, - громко сказал владыка. - Попрошу всех при-сутствующих дружно похлопать в ладоши, потому что наше собрание удостои-ли свом присутствием Тарталья и Труффальдино, величайшие мудрецы из про-цветающей Страны Несравненных Глубокомыслящих, а попросту СНГ.
  "Никто никогда не слыхал о такой стране, - при этом думал хитрый Туз, - но сейчас это не имеет большого значения".
  Тарталья выпучил глаза и с недоумением посмотрел на Труффальдино. Тот ответил ему самой широкой ободряющей улыбкой.
  Народ, опупевший от невразумительной философии и скучных процедур и оттого способный радоваться любой свежей диковинке, весело похлопал в ла-доши, после чего няньки принесли сверхдорогим гостям два стула и поставили совсем недалеко от трона.
  Такой чести, видно, удостаивали немногих, потому что все остальные, кроме Императора, стояли.
  Когда овации утихли, все с надеждой уставились на величайших мудрецов.
  Мудрецы оказались настолько молодыми, что в другом месте такое явление могли бы посчитать совсем нетипичным. Но только не здесь.
  Нужно было хоть что-то сказать.
  - Вы были совершенно правы, когда сослались на общий принцип, - устре-мив свой взор в бесконечность, важно сказал Тарталья Червовому королю и по-пробовал изобразить на своём лице как можно больше несравненного глубоко-мыслия. - Мы все, и выдающиеся деятели науки, питомцы Сорбонны и Гарвар-да, и простые люди, мало знакомые с трудами Декарта и Гоббса, должны в пер-вую очередь заботиться о принципах, принципах и снова о принципах, потому что они для всех нас - всё равно, что собака-поводырь для слепца.
  - Дорогой мэтр,- возликовал докладчик, - наконец-то я слышу милые моему слуху умные слова, а не глупые замечания мелких завистников.
  - Не обращайте на замечания никакого внимания, - посоветовал Тарталья, наклонившись к самому уху обрадованного короля. - Людям свойственно оши-баться. Но многие ошибки поправимы. Сделайте своим принципом равнодушие к мнению толпы, и вы сразу же обретёте полнейшую душевную усладу.
  - Если стать на точку зрения моего любимого министра, а я на неё станов-люсь, - присоединился строгий Император, - толпа и впрямь лучше выглядит издали, чем вблизи.
  - Политики говорят прямо противоположное! - бросил Труффальдино.
  - Слава богу, я не политик, - отрезал Туз.
  - Это превосходно, - фамильярно похлопал его по плечу оруженосец (согла-ситесь, необычный жест для несравненного мудреца). - В нашей стране всех, кто увлекается политикой, лечат пиявками. Некоторым помогает.
  - Чтобы избавить себя от непереносимых мук, вызываемых созерцанием че-ловеческих недостатков на близком расстоянии, - продолжил свой рассказ Ко-роль червей, - я с утра забирался на самое высокое дерево. И там вдали от суе-ты и мелких земных страстей я создал довольно совершенную философскую систему, основанную на целиком правильных началах. Первым делом я пришёл к заключению, что ничто не бывает хорошим во всех отношениях. И нашёл то-му много убедительных доказательств.
  - Вот в этом вы абсолютно правы, - сказал вконец развеселившийся Труф-фальдино. - Когда мой школьный учитель задавал мне хорошую трёпку, то в отличие от его ощущений мои ощущения не являлись хорошими во всех отно-шениях.
  - У каждого своя мера, - с быстро нарастающим чувством превосходства сказал представитель негативного взгляда на близкие нам предметы и явления. - Понятия не имею, что более всего ценится в вашей стране Неизмеримых Та-лантов, или как там ещё, и почему там практикуют телесные наказания. Я же, поднявшись на самую верхнюю ветку, способную выдержать моё существо, с достигнутой высоты своего положения оценивал, к примеру, явления не менее значительные и не менее противоречивые, чем походы Александра Великого, безумство Навуходоносора и доблесть Ахилла.
  - Так и есть, как вы говорите, - стал на его сторону Тарталья, - великий Александр на пирушках, нередко бывал безобразно нестерпимым, а быстроно-гий внук Эака, если верить Гомеру, отличался не только непревзойдённой уда-лью, но и чрезмерной обидчивостью.
  - И Навуходоносор тоже, - добавил Труффальдино, - кроме хорошего аппе-тита, когда речь шла о траве и листьях, ничем хорошим так и не прославился. А сейчас я хочу и поспорить с вами и одновременно поддержать ваш многообе-щающий метод: ваша идея залазить на дерево великолепна, но мне, в отличие от вас, настроенного столь неоднозначно, она представляется хорошей во всех отношениях. Особенно в том случае, когда вы в отсутствие сторожа залазите на обильную яблоню или грушу в конце лета.
  Философ сморщил опухший от насморка нос. Его нежная душа явно не вы-носила прозы жизни.
  Чтобы как-то умилостивить знатного мыслителя, далёкого от естественного обращения с щедрыми дарами природы, Труффальдино решил подольститься:
  - Нет, я был не прав, я отказываюсь возражать вам и подвергать сомнению вашу теорию воздержания от людей, потому что начинаю ощущать, что с этой минуты мои мысли после Навуходоносора будут заняты исключительно вами. Но смею ли я обратиться к вам за подмогой? Меня давно мучает вопрос, на ко-торый, теперь мне это очевидно, один вы сумеете ответить.
  Такие слова понравятся даже человеку много умнее Червового короля. Пре-много польщённый король приосанился и сказал, что полученное им безуслов-но высокое образование позволяет ему находить наилучшие ответы на самые замысловатые вопросы.
  - Тогда скажите мне, если хорошее не во всём является хорошим, в этом вы меня убедили, то не следует ли из этого, что плохое не следует считать плохим во всех отношениях?
   - Что за чушь! Вы предлагаете поставить нашу прекрасную науку с ног на голову, - растерялся философ. - Но с материалистической точки зрения это не является допустимым, поскольку противоречит основному принципу корпора-тивной этики. Даже не представляю, что об этом можно подумать.
   - Не представляете оттого, что не знакомы с диалектикой, - не без иронии объяснил оруженосец, от которого не укрылось отсутствие интереса королеви-ча к жизни маленьких людей. - Постарайтесь, любезный мой, - скрытое доселе жало вытянулось ещё сильней - запомнить, что хорошее только потому не бы-вает до конца хорошим, что обязательно нужно оставить достаточно места для лучшего. Это очень существенный принцип, и я всем советую его придержи-ваться, как это делаю сам.
   Не каждый философ любит выслушивать поучения. И этот тоже не любил. Поэтому он метнул в сторону Труффальдино возмущённый взгляд, который мог бы дотла испепелить шаловливого оруженосца, если бы взглядам была да-рована такая замечательная возможность.
   А император взглянул на непредсказуемого заезжего мудреца с большим интересом и посоветовал Червовому королю подучиться ещё немного.
  В тот день ничего интересного больше не произошло.
  - Милый мой, - сказал вечером принц слуге, - сегодня я впервые узнал, что и ты привержен принципам.
  - Я тоже приятно удивлён случайным открытием ещё одного сокровища собственной натуры, - сказал Труффальдино. - Надеюсь, что в самом недалё-ком будущем я сумею обогатить человечество не менее ценными максимами, чем те, что пришли мне сегодня на ум, и безмерно обрадуюсь, если объявятся многочисленные почитатели моей персоны.
  - Ещё больше я удивлён тем, что нас приняли за странствующих философов, - продолжал Тарталья. - Мне почему-то кажется, что тут без тебя не обошлось.
  - Я здесь почти не при чём, - с исключительной скромностью возразил Труффальдино. - Всё предприятие обошлось мне в совсем уж мизерную сумму. Если бы я добавил ещё немного, нас представили бы покорителями Эвереста и Южного полюса. Будем исходить из того, что тех, кто беззастенчиво говорит народу глупости, ценят намного выше, чем тех, кто старается его возвысить.
  На следующий день пришёл черёд говорить Трефовому королю. Он долго не мог собраться с мыслями и смущённо тёр свою рано облысевшую голову ладо-нью, да так старательно, словно подрядился довести её в краткий срок до со-стояния, позволяющего пускать добротные солнечные зайчики.
   - Я в детстве, читал, - шепнул принцу Труффальдино, - что с помощью трения можно добывать огонь. Но никогда не догадывался, что тем же спосо-бом можно извлекать и мысли.
   - Помолчи хоть сегодня, - попросил Тарталья.
   - Всё это время я занимался исследованием вопроса, можно ли ограничен-ным разумом познать неограниченное: бога, природу, Вселенную, - наконец объявил Трефовый король.
   Толпа снова - неизвестно, по какой причине, - промолчала.
   - Он забыл добавить к перечисленному человеческую глупость и корысто-любие чиновников, - подумал Тарталья.
   А Труффальдино не смог удержать нахлынувшие на него чувства и встре-пенулся.
   - Какая удача, о король, что я имею возможность послушать вас! - громко обрадовался оруженосец. - Потому что и меня больше всего на свете интересу-ет - следует ли пытаться познать неограниченное ограниченным разумом?
   Царственный мудрец весь напрягся, вспоминая вчерашние проделки на-стырного энтузиаста.
   - Слова, которые я слышу от вас, - осторожно сказал он, - меня бесконечно удивляют. Мои наставники уверяли меня, что я буду единственным исследова-телем данной проблемы, поскольку заурядным людям с ней не справиться.
   - Правильно уверяли, - сказал Труффальдино, - в этом деликатном деле никто, кроме вас и тем более меня, ровным счётом ничего не смыслит. Тёмный у нас, да и у вас тоже, народ. Как бочка дёгтя, тёмный. Ницше не читает, Спи-нозу не понимает, Сенеку игнорирует, о Монтескьё слыхом не слыхал. Поэтому до сего дня я трудился в одиночку. Но теперь нас двое! Это уже достижение!
   - Я думаю, - поспешно сказал обеспокоенный мыслитель, не очень до-вольный некстати объявившимся то ли партнёром, то ли конкурентом, - нам не следует сейчас совершать поспешные действия. Давайте не здесь, а вдали от шума городского, в тиши прохладных мягких кабинетов обсудим все вопросы и проблемы.
   - Так и сделаем, - согласился безжалостный оруженосец. - Но пока что я хотел бы, не теряя драгоценных минут, изложить вам и всем присутствующим основные парадигмы, иллюстрирующие суть моей позиции.
   - Всё это потрясающе интересно, - вмешался Император, который не знал, что такое парадигмы, - но на сегодня, по моему мнению, достаточно.
   - Тогда я буду краток, - заверил его Труффальдино. - После долгих дней и ночей непрерывных размышлений, вычислений и сопоставлений я пришёл к неоспоримому заключению, что подход нашего разума к неограниченному объ-екту исследования должен основываться всё же на критическом неприятии скептической позиции: а следует ли вообще намереваться познать неограни-ченное, если жизнь отдельного исследователя недолговечна, а возможности его передвигаться в пространстве ограничены и природными, и экономическими, и политическими факторами?
   - Вы имеете в виду, - попробовал защищаться трефовый философ, - что, исследуя ментальную дивергенцию субстанциума, следует основывать свои конструкции на презумпции внутренней неординарности?
   - Нет, нет, вовсе не это, - возразил оруженосец. - Хотя я ничего не понял из ваших бессмысленных речей, я уверен, что вы непростительно ошибаетесь. Я же хотел всего лишь напомнить, что всякое правило, признанное верным, тем самым начинает обладать качествами категорического императива.
  Трефовый король, у которого столь небрежно прихлопнули любимого ко-зыря, побледнел и подумал, что нет другого способа прекратить эту опасную для репутации дискуссию как самым правдоподобным образом упасть в обмо-рок.
  Что и было сделано. Полежав в беспамятстве достаточный по его мнению срок, король очнулся и попросил воды. Её подали без промедления.
   Затем слабым, но исполненным большой проникновенности голосом по-страдавший сказал, что просит присутствующих с пониманием и сочувствием отнестись к недугам служителя науки, подорвавшего свои силы преданной ра-ботой на благо общества.
   - Да чего уж там, - сказали добрые люди, - поправляйся, если сможешь.
   Последним, на следующий день, давал отчёт Король пик. Вид у него был вполне цветущий, из чего следовало, что ему-то наука пошла впрок.
   - Я из-зучал ф-ф-философские ос-с-сновы заповеди, предписывающей люб-бить ближнего своего, как с-с-самого себя, - бодро начал он свой рассказ.
   - Да, да, есть такая заповедь, прекрасная заповедь, - согласился простой народ. Все очень обрадовались услышав на этот раз понятные слова.
   - Хочу вернуться к дискуссии, которая проводилась накануне и снова на-помнить свою позицию, - встрял неугомонный Труффальдино. - Она заключа-ется в том, что всякая заповедь, исходящая от авторитетного начала (а в данном случае авторитетность не может подлежать сомнению), является по существу приказом. По крайней мере, она каждого из нас обязывает.
   Философ, вознамерившийся бескорыстно любить своих ближних, надолго призадумался.
   Это было обычное состояние тех, кому посчастливилось столкнуться с хит-роумным оруженосцем.
   - Лично я высоко ценю эту заповедь, - тем временем негромко сказал слуге Тарталья, - поэтому попрошу тебя выражаться яснее, чтобы и я мог понять, ку-да ты клонишь.
   - Я хочу сказать, - пояснил верный помощник, - что я могу любить ближ-него своего только без принуждения. И поэтому вполне могу обойтись без лю-безной вам заповеди, не по сердцу она мне. Если бы мы встретили девушку, ве-сёлую, красивую и отзывчивую, я бы без промедления увлёкся ей со всей силой собственных чувств. Но если бы вы, мой господин, приказали мне полюбить её всей душой, то я не уверен, что смог бы это сделать. Пусть я буду кругом вино-ват, но повеления моего собственного сердца действуют на меня сильнее даже приказов начальства.
  - Милый мой, никогда бы не подумал, - с укором и улыбкой сказал Тарта-лья, - что ты позволишь себе мыслить иначе, чем я.
   - В том не будет ничего плохого, - смиренно ответил слуга, - если при всём различии наших философских позиций, вы по-прежнему останетесь моим добрым господином.
   - Я постараюсь, чтобы так оно и осталось впредь, - пообещал Тарталья, - но меня смущает твоё небрежение столь популярной заповедью. Это выглядит безнравственным.
   - Возможно, вас успокоят мои слова, - примирительно сказал Труффаль-дино, - если я скажу, что готов признать эту заповедь как обращение к другим, а если ко мне, то всего лишь как не слишком обязывающий призыв обзавестись заслуживающим похвалы намерением. Но боюсь, что в последнем случае я не сразу соображу, насколько хорош, чтобы обзавестись подобным стремлением. Если заповедь потребует, чтобы я усиленно любил своего ближнего и делал это охотно, то я, невольно сразу же начну защищаться и укажу на заключающееся в ней небольшое противоречие. Ведь если бы мы сами заранее знали, что нам следует делать и при этом хорошо сознавали, что будем это делать не иначе как с охотой, тогда данная заповедь в этом отношении оказывается совершенно из-лишней и ненужной. Если же мы будем исполнять эту прекрасную заповедь не-охотно, из одного лишь уважения к ней, тогда у нас невольно возникнет на-строение, прямо противоположное тому, которое она нам предписывает.
   - Ну и наговорил же ты! Теперь я ещё хуже понимаю, почему эта заповедь так сильно тебя задевает, - признался принц.
   - А что понимать-то? - развёл руками оруженосец. - Если бы разумное су-щество как-нибудь могло достигнуть того, чтобы охотно исполнять все мо-ральные законы, то это собственно значило бы, что в нём не было бы и возмож-ности желания, которое манило бы его уклониться от этих законов. А преодо-ление такого желания всегда требует от субъекта самопожертвования, следова-тельно, нуждается в самопринуждении, то есть во внутренней принудительно-сти к тому, что делают совершенно неохотно.
   Лицо Тартальи приняло точно такое выражение, какое появляется у готтен-тотского короля, когда его спрашивают о преимуществах скрипок Страдивари.
   - Всё равно, не понимаю, - уныло повторил он.
   В эту минуту к разговору присоединился всё тот же сосед из толпы
  - Говорят, что чёрту больше всего на свете нравиться дурачить курицу, - сказал он принцу. - И я никак не пойму, зачем это ему нужно.
   Затем он обратился к Труффальдино:
  - Всё, что вы говорите - святая правда. Всякое творение никогда не сво-бодно от своих желаний и склонностей, которые основываются на физических причинах и не могут сами по себе соответствовать моральному закону, ибо этот закон имеет совершенно другие источники. Значит, по отношению к людям всегда необходимо требовать, чтобы настроение их находило опору в мораль-ной принудительности, а не в добровольной готовности, и в уважении, которое требует исполнения закона, а не в любви, которую не беспокоит какое-либо внутреннее противодействие закону, хотя именно чистую любовь к закону хо-телось бы сделать постоянною, хотя, не скрою, и недосягаемою целью своих стремлений.
   - Теперь я совсем перестал понимать даже то немногое, что раньше было мне совершенно понятным, - с рыданьем в голосе сказал Тарталья.
   - Это потому, - объяснил разноглазый (конечно, это был Дух Сомнения), - что вы, августейший принц, беспечально наслаждаясь благами всякого рода, никогда не задумывались о том, что данная заповедь, если покопаться, всего лишь учит слуг любить своих господ. Вы и вам подобные никогда не сумеют догадаться, что она унижает так называемого простого человека. Заметьте, что любимцы судьбы, такие как вы, со своей стороны, безмерно уважая эту запо-ведь, почему-то не торопятся возлюбить нижестоящих настолько, чтобы охотно поделиться с ними всеми преимуществами своего положения.
   - Получается, - присоединился Труффальдино, - что моё сомнение в цен-ности заповеди является оправданным. Уж я-то точно не принадлежу к любим-цам судьбы, и моё место, как говорят немецкие студенты, не на колпаке госпо-жи удачи.
   - Но ведь ты и не на подошвах её туфелек, - упрекнул слугу сиятельный господин.
   - Это правда. Я сильно возвысился благодаря вашей милости, взявшей ме-ня в оруженосцы.
   - Но какая тебе польза от твоего сомнения? - продолжал настаивать Тарта-лья.
   - Позвольте, я вам разъясню, - снова вмешался разноглазый. - Всякое со-мненье полезно тем, что оно является вернейшим, возможно даже одним из главнейших, путём к истине.
   - А какие ещё есть пути? - заинтересовались молодые путешественники.
   - Мне больше всего нравится математический метод, оперирующий опре-делениями и аксиомами, позволяющими получить строгие выводы, которые в итоге окажутся истиной. Но большинство людей, по необъяснимой причине, не любит математику. Поэтому их путь к истине всегда уводит не в ту сторону.
  Наконец и пиковый философ прервал молчание. Ему тоже захотелось ска-зать что-нибудь умное.
   - П-п-правильно, - сказал он, обращаясь к растерявшейся толпе, - не нуж-но уклоняться в сторону, потому что это нехорошо. Хочу, кстати, обратить внимание присутствующих, что всё, сказанное сегодня нашими образованными гостями, является весьма упр-р-рощённым изложением моих главных мыслей. Это очень удачно получилось, что они избавили меня от лишнего труда растол-ковывать вам, здесь собравшимся, сущность картезианства и неокантианства, понять которые простому человеку очень нелегко. А вас, дорогие мои союзни-ки в изнурительном философском труде (эти добрые слова относились уже к принцу и оруженосцу), благодарю за посильное участие в дискуссии. Хотя, ко-нечно, самых глубоких элементов проблемы вы так и не сумели кос-с-снуться.
   Тогда Император очнулся от дремоты, гордо поднялся с трона, окинул тол-пу орлиным взглядом и сказал, что и он со своей стороны благодарит всех при-сутствующих. Потом он спел вместе со всеми длинную заздравную песню и от-правился заниматься неотложными государственными делами.
   Народ, как всегда, ничего не понял, но ему и не положено понимать.
   Покидая столь любопытную страну, наши путешественники наткнулись на Высшее Существо. Белоснежный халат служил верным признаком того, что Существо имеет некоторое отношение к медицине.
   - Надеюсь, вы прониклись искренним состраданием к больному Бубновому королю? - сурово спросило оно.
   - Больному - удивились и принц и оруженосец. - Нам не показалось, что этот славный человек нездоров.
   - Но вы же наверняка слышали его бред, - запротестовало Высшее Суще-ство и даже икнуло от возмущения. - И вам даже не пришло в голову, что бед-ный юноша свихнулся?
   - Конечно, нет, - горячо возразил Труффальдино. - На мой взгляд он в полном порядке и его светлый ум ничем не отличается от вашего.
   Это была незаслуженная и чудовищная лесть. Тем не менее, Существо на-дулось.
   - Не могу не отметить, - мягко сказал Тарталья, - что его мысли, особенно рассуждения о времени, показались нам исключительно глубокими.
   - То, что он вам рассказал о времени, - возмутился обладатель медицин-ского халата, - так же далеко от здравого смысла, как законы Хаммурапи от рекламы стирального порошка и льды Антарктиды от Нильских порогов! Ниче-го он не понимает. Представляете, он посмел отвергнуть мой проект машины времени, над которым я тружусь уже много лет.
   - Машина времени? - переспросил оруженосец. - Это, конечно, очень-очень интересно. Надеемся, вам удалось продвинуться достаточно далеко. Раз-решите узнать, какому материалу при постройке вы решили отдать предпочте-ние: металлу, камню, глине или, быть может, дереву?
   - Материал не имеет значения, - неуверенно молвило Высшее Существо. - Надеюсь, подойдёт любой.
   - Сильно сомневаюсь в этом, - сказал принц, с трудом сдерживая непочти-тельную ухмылку. - Ведь если ваше путешествие во времени затянется, железо почти наверняка погибнет от ржавчины, дерево сгниёт, глина рассыплется, а камень растрескается. Всё это машине на пользу не пойдёт.
   - Вы правы, - встревожился халатоноситель, - я об этом как-то не поду-мал. А то вместо машины времени получится какая-то развалюха. Так что же вы мне посоветуете?
   - Для вашей цели лучше всего подойдёт слоновая кость, - веско сказал Тарталья.
   - Или, если слонов не хватит, серебро самой высокой пробы, - добавил Труффальдино. - Мы как раз недавно вместе с моим хозяином построили двух-местную машину времени, Для этого пришлось переплавить все ложки и вилки, доставшиеся мне как наследнику санкт-петербургского дядюшки. Если вы со-гласитесь немного подождать, мы перешлём вам её по почте. У нас сейчас нет времени на ней кататься.
   - Ну, ладно, - сказал доктор (предположим, что это был доктор), - будем считать, что Бубновый король ещё способен как-то соображать. Но остальные короли уж точно должны были показаться вам потерявшими чувство реально-сти. Например, тот, что любит залазить на дерево.
   - На мой взгляд, этот король не более сумасброден, чем сиятельный маркиз Бюль-Буден, - ответил Тарталья. - Месяц назад мы гостили у него, так этот знатный синьор почти всё время проводил среди ветвей древнего фамильного дерева. Лазание по дереву, объяснил он нам, укрепляет сухожилия и препятст-вует окостенению позвоночника.
   На лице Эскулапа отразилось сомнение вперемежку со смятением. Он ни-когда не слыхал об упомянутом аристократе, но признаваться в этом очень не хотелось.
   - Наследникам древних и знатных родов дозволены всякие шалости, - ска-зал лекареподобный собеседник по некотором размышлении. - Но истинным философам, даже если они носят личину карточных королей, приличествует очевидная сдержанность, и оттого им не стоит подражать настоящим потомст-венным аристократам. Как говорится, quod licet Jovi non licet bovi, что в перево-де означает: не в свои сани не садись и не ищи почёта, которого не заслужил.
   - Не могу с вами согласиться, - сказал Труффальдино. - Мне всегда каза-лось, что людей, пытающихся ограниченным разумом постичь бесконечность Вселенной и достигающих на этом пути поразительных научных результатов, вполне можно считать властелинами духа, и нам надлежит воздавать им поис-тине царские почести
   - Их отчаянная затея, - воспротивилось существо в белом халате, - познать сущность непознаваемого совершенно безумна, поскольку такая задача только мне одному по плечу.
   - Мне кажется, не в наших силах, установить критерий, позволяющий от-личать полоумных от полунормальных, - подумал Тарталья и дал шпоры сво-ему коню. Труффальдино тоже тычком приободрил своего осла, и наша пара снова отправилась в путь, раздумывая об услышанном и совершенно не пред-ставляя, как распорядиться обретёнными познаниями.
  
  ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
   Так случилось, что принц и оруженосец заехали в мало чем примечатель-ный город. Да будет всем известно, что большинство городов на свете обладает одним и тем же свойством. А состоит оно в том, что обитатели этих городов не пытаются создать что-нибудь прекрасное и вечное. Они никогда не напрягают свой ум и свои мускулы, а тихим, спокойным шагом проходят весь отведенный им жизненный путь. И ни разу искра божья не блеснёт в их невыразительных глазах.
  Вот и в том городе, куда заехали Тарталья и Труффальдино, не было почти ничего, способного привлечь просвещённое внимание заезжего европейца или хотя бы вызвать минимальный коммерческий интерес по ошибке завернувшего сюда богатого арабского шейха. Для любителей музыки не было здесь даже по-добия оперного театра с бесталанными певцами, заменяющими криком отсут-ствие голоса. Те, чьи интересы выходят за пределы обеденного стола, не нашли бы здесь ни простенького музея естественных наук, ни даже средневековой ра-туши, жалкий вид которой напоминал бы о всемогуществе времени. Впрочем, особо зоркий глаз, если бы такой сыскался, мог бы заметить на окраине останки чудом уцелевших остатков римского акведука, который местные старатели на-чали было растаскивать на кирпичи по своей хозяйственной надобности, а по-том утомились и бросили. Много памятников старины только потому и сохра-нилось, что потомки просто поленились их разрушить или пустячный случай помешал сравнять последние камни с землёй.
   Была, однако, в этом городе картинная галерея, где, как сообщал путеводи-тель вековой давности, хранилось бесценное полотно кисти знаменитого гол-ландского художника Рогира ван-Лейдена. Попало оно туда при совершенно необъяснимых обстоятельствах. Узнать, как оно было в самом деле, нет ника-кой возможности, поскольку каждый горожанин рассказывает эту историю по-своему и при этом клянётся, что только ему следует верить. К сожалению, по-любоваться редкой картиной давно никому не удаётся, потому что никто из служителей не может правильно указать, в каком зале её повесили.
  
  Рассказ первого прохожего
  Вы спрашиваете о картине Рогира ван-Лейдена? Хорошо, что вы обрати-лись ко мне, потому что другие наврут вам с три короба. Странный тут у нас народ: врёт безбожно, врёт бескорыстно, а зачем, сам не знает. Я же, из прин-ципа, назло другим, всегда говорю правду.
   Наши горожане любят поспать, И сон их настолько крепок, что если бы среди ночи какой-нибудь герцог Мальборо вздумал штурмовать город, исполь-зуя сотню орудий, никто не стал бы поспешно вскакивать с постели. Разве что сладко зевнул бы кто-нибудь, не размыкая век, и поглубже зарылся головой в подушку.
   И вот однажды, в самую глухую пору, по уснувшему городу, плотно укры-тому непроницаемыми дождевыми тучами, стремительно проскакал чёрный всадник на чёрном коне. Его длинные волосы и шарф на шее широко развевал холодный ночной ветер, а губы были плотно сжаты, как у человека, решивше-гося на отчаянный поступок. Серебряные шпоры его остроносых сапог звенели мелодичным звоном в такт стуку неутомимых копыт. Лицо всадника, пересекал наискось безобразный шрам от удара саблей. Без этого ужасного украшения молодой человек, вполне возможно, выглядел бы вполне красивым, поскольку лоб и нос его отличались несомненным благородством линий.
   - Не могу отказать в удивительной наблюдательности мирно почивавшим жителям этого города, - подумал Тарталья.
   Так бы и пронёсся стремительно, не оставив следа, этот призрачный всад-ник, если бы не споткнулся конь, попав ногой в колдобину. Этого добра у нас на дорогах так много, что, вздумав продавать наши ухабы по копейке и сыскав на них покупателя, власти нашего города быстро стали бы миллионерами. Так что нет ничего удивительного в том, что конь споткнулся. От толчка таинст-венный незнакомец чуть не вылетел из седла, но всё же сумел выправиться, по-сле чего помчался дальше, не заметив, что на дорогу вывалился небольшой свиток, который он вёз под плащом, оберегая от дождевых капель.
   Утром свиток подобрали городские стражники, выходившие на дежурство. Когда они развернули полотно, дыхание их от удивления пресеклось: то была картина кисти Рогира ван-Лейдена!
  
  Рассказ второго прохожего
  Эта картина оказалась в нашем городе, потому что её привёз в подарок сво-ей дорогой Саре молодой Джошуа, сын скрипача Менделя. Не было в то время и в нашем городе, и даже на всём белом свете музыканта, который мог бы сыг-рать на скрипке лучше старого Менделя. Он играл и на свадьбах, и на крести-нах, и на похоронах, и в День конституции, и в праздник Всех святых, и ещё где-угодно и когда-угодно. Но ещё лучше играл Джошуа.
  Он был очень беден, этот одарённый юноша.
  И вот сел он на большой корабль и уплыл через океан в далёкую страну, где талантливым музыкантам за один день платят больше, чем у нас старшему научному сотруднику за год. Он играл там так замечательно, что не только де-вушки, но и замужние дамы хватались за сердце и влюблялись в него. Но он не мог ответить на их любовь своей любовью, потому что душа его навеки при-надлежала дочке старого учителя математики Брикса. Уезжая, он сказал ей, что обязательно вернётся весёлым и богатым, и тогда они поженятся.
  И он вернулся через пять лет в чёрном шёлковом костюме и блестящим ци-линдром на голове. Но у него было золота меньше, чем у Мидаса, и кошелёк тоже был непозволительно пустым, потому что все свои заработки до послед-него цента он потратил на картину знаменитого голландского художника Роги-ра ван-Лейдена.
  Саре это очень не понравилось. Возможно, она больше интересовалась со-временной живописью. Так или иначе, но осчастливить пылкого Джошуа она не решилась, а вместо этого вышла замуж за овдовевшего директора банка. Он был уже очень немолод, но ещё не настолько выжил из ума, чтобы тратить все деньги на искусство.
  А Джошуа навеки покинул родной город. Ходят слухи, что он стал играть ещё лучше. И так сильно за душу берёт его скрипка, тоненьким голоском рас-сказывая о несбывшемся, что люди слушают и плачут, сами не понимая, отчего. А картину знаменитого голландца Джошуа подарил музею, чтобы она постоян-но напоминала его возлюбленной о напрасных мечтах бедного юноши. Но она ничего Саре не напоминала, поскольку эта славная женщина не имела обыкно-вения ходить по музеям.
  
  После напрасных попыток отыскать хоть какую достопримечательность - никто из встречных не мог подсказать, в какую сторону надлежит двигаться с этой целью, - наши путешественники забрели на базар. Только день для поку-пок выдался неудачный, потому что кроме двух суровых с виду старушек, тор-гующих молоком, и ещё одного поникшего старичка, предлагающего за невы-сокую плату огурцы, которые выглядели его ровесниками, никого там не было.
   Зато кое-чего там было в избытке: не только базарная площадь, но и весь город - улицы, дома и даже листья деревьев - были основательно покрыты пылью. Если по дороге что-нибудь проезжало, трудно было определить, что это было: всё скрывало белое облако, которое долго висело пышным неистреби-мым шлейфом, дожидаясь следующего проезжающего, который решится в него окунуться.
   Тарталья и Труффальдино уже направили своих скакунов прочь, когда их внимание привлекли звуки барабана, долетевшие со стороны реки. Там на лу-жайке был разбит шатёр странствующего цирка. На верёвках, протянутых от стоек сооружения к ближайшим деревьям, трепыхались цветные треугольные флажки, уже сильно выгоревшие, но всё ещё способные создавать праздничное настроение.
   У самого входа на коротких цепочках сидели лев и гепард. Лев откровенно демонстрировал воистину царское равнодушие к мелочам жизни и своему жал-кому положению тоже. А вот гепард, наоборот, беспрерывно играл мышцами и явно не отказался бы погнаться за газелью, если бы ему такую возможность ве-ликодушно предоставили.
   Группа зевак нерешительно топталась возле барабанщика, но войти внутрь никто не решался. Любопытство, конечно, разбирало, но жалко было денег на билет, да и грозные звери отпугивали. Они могли легко дотянуться до любого, слишком близко подобравшегося ко входу.
   - Мне кажется, что сегодня судьба посылает нам необычное приключение, - обрадовался Тарталья, давно соскучившийся по славным деяниям.
   Барабанщик перестал бить в барабан и подошёл к всадникам.
   - Уважаемые сеньоры, - сказал он. - Я счастлив приветствовать ваше по-явление и смею надеяться, что вы удостоите наше представление своим при-сутствием.
   - Конечно, удостоим, - сразу откликнулся добрый Труффальдино. - Мы же не слепые и прекрасно видим, что ваш шатёр не ломится от бесчисленных зри-телей.
   - Вы совершенно правы, - согласился барабанщик. - С утра мы заработали меньше денег, чем нужно на прокорм самой маленькой труппы. Вы же сами ви-дите, что никто из здесь собравшихся не торопится достать из кармана коше-лёк.
   - Тогда потороплюсь я, - сказал оруженосец, - потому что после своего благородного господина и всех прелестных девушек я больше всего на свете люблю цирковые представления.
   - Обещаю, что вы не пожалеете, - сказал барабанщик.
   После этого он укоротил цепи хищников, что позволило без помех провес-ти дорогих гостей внутрь шатра.
   Там было так темно, что глаза путешественников поначалу ничего не могли увидеть. Потом принц и слуга заметили, что их окружают тёмные безликие че-ловеческие фигуры. Все они замерли в странных позах, неестественно вывер-нув руки, ноги и даже шеи.
   - Ничего не понимаю, - сказал Тарталья.
   Труффальдино ничего не сказал, хотя тоже ничего не понял. Просто не бы-ло у него привычки сразу объявлять о своём непонимании. Ведь оно ещё нико-гда никого не украшало. Так что не стоило торопиться.
  
  - Знатные люди могут позволить себе непонимание, - сказал Посторонний. - Им вообще живётся легче. Любой их недостаток считается извинительным, любой промах - простительной небрежностью, глупость - оригинальностью ума, тупость - сосредоточенностью, разговорчивость - живостью, лень - спо-койствием.
  
   Простолюдин, а Труффальдино имел честь целиком принадлежать к этому уважаемому сословию, должен бдительно следить за каждым своим словом, каждым движением, каждой гримасой. И только в том случае, когда взгляд слу-ги, устремлённый на господина, ничего не будет выражать кроме беспредель-ной преданности, бедному человеку достанется достаточно сладких крошек с обильного барского стола.
  
   Поскольку оруженосец промолчал, принц подумал, что всё увиденное на самом деле исполнено некоего скрытого для него смысла. А раз так, то не сле-дует быть глупее своего слуги.
  
  - Наш мир, - так подумал Посторонний, но вслух произнести не решился, - устроен настолько сложно, все что понять хитросплетения его творцов нор-мальным людям совсем непросто. А если человек ещё и сильно поотстал в сво-ём развитии, тогда, сталкиваясь с вещами, мало доступными его пониманию, он без малейших колебаний объявляет их чушью, недостойной внимания, и с ра-достным визгом обращается к простейшим прелестям бытия, напрямую связан-ным с удовлетворением жажды и голода, иногда ещё и желания властвовать.
  Насытившись, такой человек ищет других развлечений, помогающих уве-ренно убить время, которого у него слишком много по причине отсутствия серьёзных занятий. При такой жизни, естественной для одноклеточного суще-ства, ему всё понятно, а другие люди, которым не всё понятно, вызывают у него неприятный зуд подмышками и тупую боль в области печени.
   Отсюда следует вывод, что Непонимание, как это ни парадоксально, явля-ется привилегией высокого ума. Оно является мотором мысли, устремляющей-ся к цели, которая ещё не вполне осознана, но всё же призывает, как далёкий рокот набегающих на берег волн укрытого туманом неведомого моря.
  
   - Не понимаю, - повторил Тарталья, умело делая вид, что развивает своё предыдущее заявление, - почему все эти олухи, собравшиеся под цирком, не захотели насладиться таким поучительным и художественным зрелищем.
   - Очень хорошо понимаю ваше непонимание, - подумал Труффальдино, - а вслух сказал:
   - Как вы сами видите, эти исковерканные фигуры символизируют противо-речивость человеческой личности, невозможность совместить мечту с действи-тельностью и охватить знанием то, что не поддаётся рассудку. Вы, конечно, не могли не заметить, что причудливость поз этих манекенов соответствует слож-ности движения планет по ночному небу, что и позволило нашим предкам от-личить эти светила от звёзд.
   Тарталья был тоже парень не промах и тоже умел хорошо ответить, когда было нужно.
   - Разумеется, - сказал он, - я всё это заметил, и многое другое тоже. Но боюсь, что ты был недостаточно внимателен к увиденному, поскольку упустил сказать, что нечётное количество фигур символизирует принципиальную воз-можность сведения многозначности к однозначному, подтверждая необходи-мость данной редукции тем, что лишь ограниченное количество терминов спо-собно уместиться даже в самой обширной памяти.
   - Выходит, не напрасно мы провели так много времени в обществе фило-софов, - сказал Труффальдино. - Не уверен, что мы стали намного просвещён-нее, зато уж точно стали проницательнее и научились говорить совсем как ве-ликие мудрецы. Самому себя приятно слушать, так ловко получается.
  После этого принц и слуга долго хохотали, очень довольные собой и свои-ми весёлыми шутками.
  - Приключение, на которое я так понадеялся, - сказал отсмеявшись Тарта-лья, - оказалось совсем не опасным. Вот я и подумываю, не сразиться ли мне с этими кровожадными хищниками, которые стерегут этот странный цирк.
   - Мне представляется, что такое отважное деяние могут посчитать недос-тойным пустяком для вашей милости, - стал уговаривать его оруженосец. - Ведь вы способны всего лишь одним небрежным ударом сразить этого славно-го льва, который, как мне кажется, никаких дурных помыслов в ваш адрес не лелеет. А гепард, если его привяжут достаточно крепко, тоже не сможет оказать большого сопротивления вашей беспримерной доблести и рыцарской удали.
   - Поэтому, - продолжал Труффальдино, - в этой битве, которую нет ника-кого смысла проводить ввиду очевидности исхода, вы только очередной раз за-ставите меня восхищаться вашей необыкновенной храбростью. Но я ведь в ней никогда и не сомневался. Сейчас я могу только сказать, что в старости, когда у меня не достанет сил для служения вам оруженосцем, я стану вдохновенным певцом ваших подвигов. В моём исполнении они затмят достижения и участни-ков крестовых походов, и пяти высокородных братьев из индийского эпоса.
  На прощание преданный оруженосец посоветовал барабанщику:
   - В случае, когда кто-нибудь из зрителей захочет тебя поколотить, а такое наверняка случится, ты скажи ему следующее: "Если модусы какого-либо тела принуждены испытывать перемену, то эта перемена будет наименьшей".
   - Спиноза. Двадцать третья теорема "Основ философии Декарта", - быстро ответил музыкант.
   - Спасибо тебе, - сказал Труффальдино. - Теперь мы точно знаем, что мы не одни самые умные.
   Барабанщик, он же хозяин цирка, долго смотрел вслед молодым всадником.
   - Хорошо, что сегодня в моде сюрреализм, - радовался он, - а раньше ведь было столько хлопот с капризными наездниками, жонглёрами и укротителями. Сейчас с манекенами всё намного проще.
  
  ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  Если вы захотите посетить Страну Дураков, не спрашивайте, как туда про-ехать. Она всегда здесь рядом, за первым же углом.
  Но сперва Тарталья и Труффальдино познакомились с державой, где пра-вил Болтон, большой любитель древностей и редкостей, а более всего - дико-винных животных. Страна его была настолько небольшой, что хромой за пол-часа не только мог обойти её кругом, но у него оставалось ещё несколько ми-нут, чтобы выпить чашку кофе.
  Ради развлечения Болтон держал в загородке жирафа и зебру. Загородка была совсем маленькой, потому что свободного пространства катастрофически не хватало. Желая хоть как-то развлечь своих любимцев, лишённых радости свободного движения, царь проводил около забора много времени, великодуш-но предлагая печальным узникам отборную морковку и обсуждая с ними вы-думки природы.
  - Смотрю я на тебя, - говорил он жирафу, - и думаю, зачем тебе такая шея? К примеру, простудишь ты горло. Как после этого в диком окружении ты бы смог лечиться?
  Жираф пытался ответить, что горло у него болит реже, чем у людей (и даже вовсе не болит), но не мог.
  - А тебе я скажу, - звонким голосом возвещал правитель зебре, меланхо-лично постукивающей копытом, - что твоя раскраска сильно пришлась по душе морякам.
  Зебра с большим сомнением смотрела на своего хозяина: конечно, моряков могли вдохновить зебры, но ведь Болтон мог и просто ошибаться.
  Вокруг царя, куда бы он ни подался, всегда толклось много разного народа. Вся эта отборная публика бесконечно восторгалась живостью ума властелина и готова была аплодировать любому остроумному замечанию, даже если оно бы-ло плоским, как вершина Килиманджаро. Болтон, разумеется, не мог не заме-тить тонкий вкус своих приближённых.
  - Конечно, конечно, - громко шептали все, кто стоял поближе к царю, - шея ха-ха-ха мешает жирафу лечить горло. А морячки, теперь это каждому по-нятно, подсмотрели свои тельняшки у зебр. У кого же хе-хе-хе ещё!
  Жираф стоял на своих тонких прекрасных ногах высоко над всеми и смот-рел далеко-далеко, куда взор маленьких веселящихся людей никогда не прони-кает.
  - Как неинтересны эти люди, - думал красавец, - как безобразны их корот-кие шеи, толстые ноги и пустые глаза, как пошлы их убогие мыслишки, как ни-чтожны их желаньица.
  А зебра с тоской смотрела на него и мечтала убежать вместе с ним туда, где все свободны.
  Величественный Болтон с величайшим дружелюбием относился не только к себе, но и другим персонам царской крови. Поэтому Тарталья - здесь принца узнал один из придворных - был принят с надлежащим его сану почётом. Труффальдино тоже обласкали.
  Ну как тут было не похвастать своей африканской коллекцией!
  Вот бы заезжим молодцам и выразить своё умиление и улыбкой, и словами, и заискивающими просветлёнными личиками. Так нет. Не сумели принц и ору-женосец проявить утончённость мышления. Не смогли скрыть своё отвраще-ние. Лучше бы просто отворотились.
  - Ах, какие же вы невежливые, - с горькой укоризной сказал добрый Бол-тон и приказал гнать дорогих гостей в шею.
  Исполнительные вассалы поняли суровый приказ буквально, отчего нежная шейка Тартальи покраснела и вспухла так, что больно было смотреть. Зато Труффальдино оказался более стойким, или более привычным, и принял заслу-женное наказание со стойкостью, которая украсила бы не одного древнего рим-лянина.
  - Интересно, когда мы поумнеем и перестанем ошибаться? - сказал верный слуга, прикладывая мокрый платок к пострадавшей части своего любимого господина. - Мы с вами объехали уже полсвета, а до сих пор умудряемся вести себя, как несмышлёныши, ничего не повидавшие, кроме родного крыльца и шпиля ближайшей церквушки.
  - Шопенгауэр как-то сказал, что власть всегда принадлежит дурному нача-лу, а решающее слово глупости, - ответил принц. - Думаю, он имел в виду и Болтона и нас двоих.
  - Есть на свете такая теория - эвдемонология, - припомнил Труффальдино. - Она ставит своей целью научить человека счастливой жизни. Почему бы и нам не подучиться?
  Так и стали они студентами маэстро Джулиано, большого специалиста по части человеческого счастья.
  
  - Ах, - сказали слушатели Постороннего, - неужели счастью можно нау-читься?
  - Ну и ну, - сказали другие слушатели, - неужели счастью можно научить?
  А Посторонний промолчал.
  
  Маэстро начал с того, что счастье трудно найти в других, поэтому следует искать его в себе.
  Мысль эта заинтересовала всех учащихся. Все тут же стали напряжённо думать, какой прок в ней заключается и какую пользу из неё можно извлечь.
   Потом после долгой паузы Джулиано сказал, что людям для счастья более всего нужны богатство, власть, честь и любовь.
   Тарталья кивнул головой, а Труфальдино подумал, что при таком порядке вещей даже самый старательный оруженосец в лучшем случае может рассчи-тывать только на четвёртое.
   Какой-то взъерошенный тип - с глазами разного цвета, - явно не успевший полностью осмыслить первое изречение лектора или хотя бы умело соединить его со вторым, стал интересоваться, как можно в самом себе найти счастье в виде богатства, если твои доходы весьма скромны, как всласть насладиться своей властью, если у тебя в подчинении не было существа крупнее хомячка. Ему было также непонятно, насколько честно воздавать самому себе почести.
   Нет на свете такого лектора, хоть в Гарварде, хоть в Оксфорде, который любил бы подобных зануд и их нелепые вопросы. Поэтому и славный Джулиа-но скривился так, словно ему в рот засунули ломтик недозрелого лимон, и уко-ризненно покачал головой.
   Тогда многие студенты на всякий случай стали откровенно пожимать пле-чами и тоже качать головами, выражая таким образом своё неодобрение неде-ликатности своего плохо соображающего собрата.
  Один только Труффальдино откровенно дружелюбно улыбнулся разногла-зому и показал ему большой палец. С интересом посмотрел на еретика и Тарта-лья.
  После того, как разобрались со счастьем в себе, перешли к обсуждению сча-стья как награды за благонравие. Тут, конечно, не обошлось без обращения к светлой памяти Иммануила Канта и его знаменитому утверждению, что счаст-лив лишь тот, кто не позволил себе ни разу усомниться в мудрости правитель-ства.
  Неизвестно, насколько точно удалось передать мысль многопочитаемого философа, но громких протестов не последовало.
  - Теперь и мне всё понятно, - сказал сообразительный оруженосец. - По-настоящему счастливыми могут быть лишь те, кто любит своих начальников.
  - Счастливы и руководители, которых любят вассалы, - попытался допол-нить его суждение августейший принц.
  - А вот это счастье простым людям никогда не достаётся, - с показной скромностью сказал слуга. - Зато нам щедро оставлена вся радость подчине-ния.
  Потом неутомимый Джулиано вопросил:
  - Большое ли счастье быть великим человеком?
  Разноглазый студент сразу же ответил:
  - Маленькие люди считают, что большое. Зато совсем маленькие люди считают для себя оскорбительными величие других и честь им оказанную.
  Такого ответа лектор не ожидал, Поэтому заранее заготовленные ответы к собственному вопросу застряли у него в горле, как большой корабль в узком шлюзе.
  - Очень маленькие люди, - продолжал малопочтительный студент, - уте-шаются тем, что охотно слушают и передают другим всякую дрянь, которую измысливают клеветники касательно великих людей. Оттого великие не могут ощущать себя вполне счастливыми. Даже если они непорочны, как лёд, и чис-ты, как снег, - не уйти им от напраслины.
  Случайно присутствовавший здесь английский драматург поспешил запи-сать последнюю мысль.
  - Чувствую, что пригодится, - сказал он.
  А Джулиано почувствовал, что здесь как раз и открывается изумительная возможность осадить нахала.
  - Вы готовы так близко принять к сердцу печали великих фигур, - с беско-нечной благожелательностью сказал он, криво улыбаясь дотошному ученику, - что закрадывается мысль: уж не причисляете ли вы и себя к их кругу?
  Почти все студенты при этих словах стали дружно хихикать, давая тем по-нять, что их разноглазый собрат заслуженно свергнут с горних вершин в пре-зренную лужу.
  Но вот это как раз и не стоило делать.
  - Верно, - ответил разноглазый. - Поражён вашим безошибочным чутьём. Я действительно являюсь одним из прочнейших столпов мироздания. Поэтому я лучше других способен судить об истинном величии, равно как и о противо-стоящем ему полнейшем ничтожестве большинства здесь присутствующих.
  При этом он отвесил карикатурный поклон сначала достопочтимому мэтру, а потом хихикалам.
  Бескорыстные защитники хитроумного Джулиано почувствовали себя не-справедливо ущемлёнными и потому решили, что как раз сейчас пришла пора пересчитать рёбра непозволительному насмешнику. Без долгих проволочек они вознамерились приступить к делу.
  Увидев сверкающие гневом очи и крепко сжатые кулаки, принц поспешно вытащил из ножен свою недавно купленную шпагу и громко объявил самым задиристым, что намерен сию же минуту покрыть свой клинок неувядаемой славой. А верный оруженосец громко стукнул тяжёлой палкой по столу и ска-зал, что следующий удар этой штуковиной по глупой голове ближайшего к не-му воинственного собрата прозвучит намного сильнее.
  На том первая полезная лекция и кончилась.
  Вопрос о человеческом счастье остался в этот раз до конца не исследован-ным.
  Когда добрейший профессор явился читать следующую лекцию, его сопро-вождали шесть крепких парней с пудовыми кулаками. Тут всем сразу же стало ясно, что затевать в этот день научную дискуссию было бы верхом неблагора-зумия.
   В прошлый раз мы остановились на том,  напомнил Джулиано,  что есть два вида счастья: счастье повелевать и счастье повиноваться.
   Как по мне,  пробурчал оруженосец,  то достаточно и одного вида.
  Принц тоже подумал, что счастье повиноваться  не такое уж большое сча-стье.
   Счастье повелевать,  продолжал вдохновенный лектор,  имеет один существенный недостаток: его очень лишиться. И если он перейдёт в руки не-достойному, то от этого может произойти много несчастья.
   Означает ли это,  спросил невесть откуда возникший разноглазый сту-дент,  что счастье и несчастье являются понятиями относительными?
  Высокочтимый педагог поднял бровь и еле заметно кивнул шестёрке ску-чающих дуболомов.
  Те тут же решительно направились к разноглазому. Но тот не пожелал вступать в близкие отношения с душами, далеко не родственными, а к немало-му удивлению всех присутствующих превратился в сверкающий шар и по-спешно без потерь улетел в поднебесье.
  
  А после этого Тарталья и Труффальдино попали прямёхенько в Страну Ду-раков.
  - Не знаю, - сказал своим слушателям Посторонний, - стоит ли вам расска-зывать о Стране Дураков. Вполне возможно, что вы сами долго жили там, или в подобной державе, и можете порассказать о ней такую правду, что хуже всякой лжи.
  Тут из толпы вышел седобородый очкарик и сказал:
  - Лучше уж говори ты. Ведь о дураках, если начнём все сразу, будем гово-рить без умолку. Потому что глупость столь же многообразна и так же вечна, как неотменяемый восход солнца и печальный вечерний закат его, как волнение моря и свист разбушевавшегося ветра, как мерцание звёзд и пение влюблённой трясогузки.
  - Почему же так? - стали спрашивать другие слушатели.
  - Потому что миром от самого его начала управляют законы, которые не мы составляли, - пояснил Посторонний. - И даже не боги.
  - Ты хочешь сказать, что эти законы глупы? - подивилась толпа.
  - Ни в коем случае. Огонь не виноват, если он обжигает неосторожного.
  - Тогда виноват тот, кто не сумел управиться с огнём. Не так ли?
  - Не всегда так. Наверное, не всегда нужно искать виноватого.
  - Ты опять говоришь загадками.
  - Простите, я был не прав. Так слушайте же.
  Представьте себе: ночь, буря.
  Входят три говорливые ведьмы.
  - Такая непогода, когда люди боятся выйти за порог, - самое лучшее время для нас.
  - Это правда. Люди так трусливы. Они всего боятся.
  - Они придумывают сказки про страшилищ и чудовищ, а потом ужасаются своей смелости и дрожат перед собственными творениями.
  - Но больше всего люди боятся друг друга.
  - Им страшно признаться в этом. Поэтому они пробуют укрыться за стеной, которая никого не защищает. Они называют это бесполезное сооружение дове-рием.
  - О, да. Они испытывают полное доверие там, где лучше бы с презреньем отвернуться.
  - Не сумев найти правду, они ищут спасения в обмане.
  - Может быть, люди любят обман, потому что он понятней правды?
  - Нет. Просто они любят, чтобы их обманывали. Так они больше нравятся самим себе.
  - Они пускают стрелы, хотя не видят цели.
  - Если стрела помчалась напрасно, зачем ей спешить?
  - Люди испортили землю и теперь все свои надежды возлагают на небо.
  - Они не правы: с высоты неба их ничтожность кажется совсем уж малень-кой.
  - Люди, как никто, умеют делать малое великим. Посмотрите на их вождей.
  - Верно, они смотрят на карлика, а тот представляется им великаном, попи-рающим горы.
  - Они возводят храмы и всем на показ поклоняются в них богам, которые обошли эти строения сторонкой.
   - Они хотят учить, но не любят учиться.
  - Когда приходит усталость, они сразу же опускают руки.
  - Они хотят летать, но им лень взмахнуть крылами.
  - Они убивают диких зверей за то, что когда-то прятались от них.
  - Они любят страдать, они хотят, чтобы их жалели.
  - Каждое стоящее дело обжигает им руки, и они с визгом их отдёргивают.
  - Они любят увенчивать недостойных. А после этого смеются над лауреата-ми и тем возвышают себя.
  - Их не пугает бездна: они ни разу в неё не заглянули.
  - Они боятся больших побед. Цена может оказаться непомерной.
  - Они согласятся на большую победу, если риск будет совсем невелик.
  - Человек! Это - великолепно. Человек! Это звучит гордо.
  - Такие слова следует произносить с величайшей иронией. Но не все это способны понять.
  После этого ведьмы умолкли.
  И Посторонний тоже замолчал.
  
  В той стране, куда заехали Тарталья и Труффальдино, царствовал Главный Дурак, чью сверхординарную глупость достоверно засвидетельствовали
  3 учёных богослова,
  4 погонщика ослов,
  8 игроков в крикет
  и 30 невинных дев.
  Помогали ему мудро править обширной державой два Дурака Первого ран-га, чья глупость многократно превосходила незначительную недоумочность простого народа. Один из них считал, что Северный полюс открыл Людвиг ван Бетховен. Другой был озабочен проблемой разведения жужжащих насекомых и плотоядных динозавров в неволе. Оба были выдающимися политиками.
  Куда ни глянь, здесь всюду кипела работа. Все новые строения стояли в ле-сах. Необходимые для этого доски получили, раскрыв крыши ранее возведён-ных зданий. Из мощённых дорог споро извлекали камни, с успехом используя их при строительстве новых столь же необходимых путей.
  - В чём смысл ваших занятий? - стал спрашивать наивный Тарталья.
  - Мы трудимся, - ответил ему старательный работяга, утирая усталыми ру-ками обильный пот, от которого его лицо в лучах закатного солнца сияло, как золотая маска Агамемнона, - ради прекрасного и светлого будущего.
  Нужно было обладать душой чёрствой, как прошлогодний сухарь, чтобы не выразить ему сочувствие.
  В эти дни в Стране Дураков проводили свои ежегодные конференции Все-мирный союз изобретателей и Международное сообщество натуралистов. От-личить одних от других было совсем несложно: натуралисты были крепкие, за-горелые ребята, весёлые и резвые, хотя не всегда трезвые. Изобретатели были бледны, скучны и понуры. Если от них и попахивало чем-нибудь, то всё больше чесноком и валерьянкой.
   На этот раз непоседливые натуралисты явили миру открытую ими порази-тельную травку из дебрей острова Суматры. Усиленное питание этим зельем, как утверждалось в проспекте, заметно увеличивает высоту лба у мужчин и улучшает форму таза у женщин. Всем желающим предоставлялась неограни-ченная возможность приобрести эту чудо-траву в любом количестве, если, ко-нечно, у них было достаточно средств для такой радости.
  Изобретатели, чьи умы обычно настроены на чрезвычайное, не стали в этот раз изобретать велосипед, а привезли на конференцию сотни новых моделей мясорубок и стиральных машин. При этом каждая модель была намного лучше других и даже могла худо-бедно или молоть или стирать. Один конструктор, любимец правительства, трудно перечислить все его таланты, попытался объе-динить обе функции в пределах единого универсального механизма, но полу-чившееся сооружение вело себя недопустимо капризно. Временами это чудо техники решительно мололо бельё, в другое же время оно могло тщательно вы-стирать мясо, доведя его до белой малопитательной массы, вызывающей горь-кие слёзы у растерянных домохозяек.
  Всё было замечательно, кроме одного. И натуралисты, и изобретатели - а они навезли с собой много всякого добра - нацелились на один и тот же сияю-щий вымытыми стёклами выставочный зал (другого подходящего помещения в этой стране не нашлось). От властей толку было совсем мало: Главный дурак с утра высказывался в пользу изобретателей, но ближе к вечеру больше склонял-ся к натуралистам. И так продолжалось много дней. Всё чаще стали вспыхивать потасовки. И если натуралисты были явно мускулистее, то хилые изобретатели намного превосходили их числом.
  Всё кончилось к равному удовлетворению обеих враждующих сторон, ко-гда в Страну Дураков прикатила не очень молодая, но очень знаменитая певич-ка. Желанный зал, более других удобный для пританцовывания, сразу же ради пользы отечеству предоставили горластой дамочке, без зазрения совести выки-нув на улицу и ценные машины и мешки с бесценной травкой из Индонезии.
  Любознательный принц и его верный оруженосец не поленились оказать внимание также и Высшей Школе Благородного Недопонимания. Здесь на пер-вой ступени образования учили, что материи не существует, потому что суще-ствует один только дух, творящий материю, которой не существует. На второй ступени питомцы Школы не без удивления узнавали, что, если оставаться в пределах логики, приходится признать, что дух тоже не существует, а вместе с ним нет и ощущений, поскольку дух неощутим, неосязаем, невоплощаем и со-вершенно недоступен всем известным средствам регистрации его посредством органов чувств и специально изготовленных приборов. На третьей ступени, ку-да попадали только дети очень состоятельных государственных чиновников, учили делать деньги из воздуха и при этом со всей возможной наивностью де-лать вид, что совершенно невозможно понять, откуда они берутся.
  - Мне кажется, - отвечал старательный оруженосец, - что я уже достиг дос-таточно высокой ступени непонимания. Не могу, например, понять - зачем бо-гатому человеку нужно ещё больше денег? Ведь у него не два желудка, чтобы скушать сразу две утки, и не двадцать четыре ноги, которым так нужны сапоги.
   - Благородного непонимания ты, бедняга, пока не достиг, - сокрушённо по-качал головой принц. - Вот если бы ты не понимал, почему богатый человек не стремится приумножить свои богатства, за счёт бедных, разумеется, тогда бы ты был достоин почётного диплома.
  В местной Академии наук несколько учёных преклонного и очень преклон-ного возраста, не разгибая спины и не давая отдыха слезящимся от утомления глазам, трудились над многообещающей теорией образования драгоценных камней в головах ядовитых жаб. Первые свидетельства на этот счёт поступили от античных историков. В те далёкие времена за враньё денег ещё не платили, поэтому изысканиям древних учёных доверялись без малейшего сомнения.
  В тех же стенах более молодые учёные, чьи интересы были ближе к экспе-рименту, изыскивали всё более совершенные способы делать деньги из денег.
  - Если они тоже дураки, - сказал Труффальдино, - то хотелось бы знать, чем занимаются умные.
  Потом бескорыстные исследователи человеческой глупости забрели в мест-ную тюрьму. То был старинный прекрасно сохранившийся замок. Несколько немолодых чудом сохранившихся интеллектуалов настойчиво предлагали пре-вратить его в исторический музей. Но Главный Дурак был откровенно равно-душен к бесполезному прошлому, зато очень не любил строптивцев с отли-чающимся складом мышления.
  Обязательное посещение этого мрачного места было святейшим долгом всех добродетельных туристов, поскольку их подачки позволяли заключённым не умереть с голоду.
  Внимание любознательных посетителей привлёк измождённый старик, при-кованный короткой толстой цепью к стене. Лицо его было густо покрыто мор-щинами, зато глаза были яркими и честными.
  - Я догадываюсь, что это опаснейший преступник, - сказал Тарталья, - но почему его взгляд так чист и светел.
  - Уважаемый гость, - залепетал начальник тюрьмы, которого тоже не оби-дели подарком, - вы очень справедливо изволили заметить, что этот преступ-ник бесконечно виновен и ещё больше опасен. Что же касается остального, то такого, о чём вы говорите, я за ним до сих пор не замечал.
  - Что ж он такого ужасного натворил? - поинтересовался Труффальдино.
  - Слава богу, он ещё не успел ничего натворить, - радостно сообщил вер-ховный страж исторической крепости, - но его идеи, мысли и убеждения, по мнению специалистов, были в высшей степени непозволительными.
  - Я надеюсь, что обеды, которыми здесь потчуют, быстро направят непра-вильный ход его мыслей в нужную сторону, - предположил оруженосец.
  - Как обманчива внешность, однако, - вздохнул принц. - А мне, неразумно-му, этот узник с первого же взгляда показался очень достойной личностью.
  Увы, начальник тюрьмы не отличал иронию от особенностей строения слюнных желез у дикобразов, обитающих на Мадагаскаре.
  Посмотрев на других несчастных и подбодрив их добрыми словами и более существенными дарами, Тарталья и Труфальдино дошли до последней камеры, обставленной на удивление роскошно. На стенах висели картины мастеров итальянского Ренессанса, а люстра сияла алмазными подвесками. Хозяин этого необычного узилища сидел за столом красного дерева и увлечённо играл сам с собой в крестики-нолики.
  - А это кто? - не без почтения спросили гости.
  - О, это наш предыдущий Главный Дурак. За время своего правления он по глупости наделал много нехороших дел. Поэтому его, как и большинство пра-вителей, предшествовавших ему, новая власть засадила на многие годы в ку-тузку. Но из уважения к его бывшему высокому положению всё награбленное добро ему великодушно оставили. Так что здесь он ни в чём не нуждается.
  - Я вижу, - сказал оруженосец, - что в этой стране условия содержания под стражей умных и дураков отличаются больше, чем коленная чашечка от ушей.
  - Чем канарейка от парохода, - поддержал его Тарталья.
  - Чем устрица от энциклопедии, - сказал Труффальдино.
  - Чем снежная баба от баобаба, - сказал Тарталья.
  - Чем гороховый суп от пирамиды Хеопса,- сказал Труффальдино.
  - Чем циркуль от глобуса, - сказал Тарталья.
  - Чем апельсин от айсберга, - сказал Труффальдино.
  - Чем рёв осла от запаха фиалки, - сказал Тарталья.
  - Чем медный тромбон от судейского парика, - сказал Труффальдино.
  - Смотри, Труффальдино, - сказал Тарталья. - Смотри в оба глаза и слушай в оба уха, потому что я другой такой страны не знаю, и ты, мой друг, нигде в подлунном мире не сможешь отыскать подобную державу, где столь же вольно дышит...
  - ...прохиндей, - подсказал разноглазый.
  
  ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  
  В одну из ночей, когда Тарталья и Труффальдино мирно почивали, рассед-лав своих быстроногих скакунов и великодушно предоставив им полную воз-можность щипать травку у ручья, недалеко от них расположились три ведьмы. Случайно они там оказались или нет, о том история умалчивает. Возможно, им тоже приглянулся мягкий зелёный лужок. Так или иначе, не без кокетства по-глядывая в сторону дремлющих молодых людей (а уж точно ли глубок был их сон?), далеко не молодые дамы болтали всякую чепуху.
  Отдельные учёные, принадлежащие и нашему и давно прошедшему време-ни, полностью не верят и в прошлом не верили в существование ведьм, потому что по их мнению такое совершенно невозможно. Но в то же время многие жи-вущие на этой земле люди, и не все из них безнадежные дураки, считают ведьм вполне реальными созданиями и в подтверждение своих уверенностей убеди-тельно показывают на разных знакомых прелестниц, владеющих недостатками характера, и даже на очень близких родственниц. Спорить в таком случае бес-полезно, поскольку, если верить Канту и его последователям, именно практике принадлежит решающее слово. А человеческая история так набита достовер-ными сообщениями о зловредных кознях ведьм, что не следует долго сомне-ваться в том, что они постоянно живут среди нас и тайно, но дерзко творят свои непозволительные деяния.
   Первую ведьму на лужке звали Алекто, и от подружек её отличали пугаю-ще большие веснушки на бесцветных увядших щеках и мелкие рыжие кудряш-ки на голове. Такие милые завиточки можно видеть на светлых головках ма-леньких девочек, и тогда они вызывают умиление. Но доброй Алекто они слу-жили недостаточным украшением: скорее они могли вызвать снисходительное удивление и даже неприкрытую жалость. Кудрявоватая ведьмочка с интересом прислушалась к восхитительному пению лягушек в соседнем болоте. Видно, всколыхнуло оно в ней какие-то волнующие воспоминания, потому что ста-рушка глубоко вздохнула и с чувством продекламировала:
  Скачет жаба, плачет кот,
  Ход подземный роет крот.
  Плачет жаба, скачет кот.
  Крот подземный роет ход.
   У второй ведьмы по имени Мегера было тонкое ухо. В молодости, говорят, она безуспешно пыталась писать вирши, драмы и поэмы. И хотя её собственные творения были ужасны, она хорошо научилась хорошо разбираться в чужих ли-тературных достижениях. Как ни удивительно, свои несообразные стишата она ценила неоправданно высоко, и в то же время мало кто умел лучше её отличать истинную поэзию от несообразной дряни, которая получается при бесталанном нанизывании слов плохо обученными поэтами. Хилый куплетик Алекто подей-ствовал на любимую подругу как призывный звук боевой трубы на молодень-кого гусара, жаждущего по недостатку понимания громких боевых подвигов. Мысль Мегеры шустро заработала:
   Конечно, тут уж не поспоришь, в глупом стишке сестрицы и с рифмами, и с размером всё в порядке. Не хуже, чем у классиков. Так что с этой стороны при-драться не к чему. Разве что к содержанию. Но поэтическая строфа, это всем известно, тем и отличается от расписания воскресных лошадиных скачек, что понять её смысл, надёжно скрытый химерными завихрениями ничего не знача-щих слов, не всем дано. Даже признанные литераторы часто не могут объяс-нить ход своих мыслей. Тогда они поспешно прячутся за бессмертной ибсенов-ской фразой: "Что хотел сказать, то и сказал". Остаётся только понять, чего хо-тел сказать поэт. Дело это не простое и многим из нас совсем уж непосильное.
   Насладившись собственными мысленными усилиями, многопонимающая Мегера сморщила нос, он был похож на сливу и формой и цветом, и с превели-кой иронией бросила:
   - Кажется, среди нас появился вдохновенный Аполлоном сочинитель. Вот уж чего нам не хватало!
   Алекто огрызнулась (так поступают все поэты):
   - Завидуешь, небось.
   Третью ведьму звали Тезифоной. У неё была качающаяся бледная шея и волнистые редкие седые волосы. Среди всех ведьм эта дама, величественная в далёком прошлом, но теперь сильно уступившая неумолимости разрушитель-ных лет, слыла самой воспитанной, потому что свои юные годы провела в пан-сионе благородных девиц. Даже чертовски разнузданным шабашам она научи-лась придавать некий изысканный, возвышенный стиль, на что остальной бе-совский народ был совершенно не способен. К тому же Тезифона была ещё и достаточно умна, что для ведьм является большой редкостью. Она сразу же за-махала руками:
   - Дорогие подруги, не будем ссориться. Это - дурной тон. Могут сказать, что мы слишком похожи на политиков. Или на несносных лемуров.
  
  - При чём здесь политики? - стали спрашивать слушатели.
  - Ведьма имела в виду такую породу людей, которые своими низменными помыслами и беспардонностью поступков способны превзойти Вельзевула и при этом украшают свою невинность белыми пёрышками, выщипанными у са-мых непорочных из ангелов, - объяснил Посторонний.
  Слушатели содрогнулись от отвращения и стали спрашивать дальше.
  - А кто такие лемуры?
  - Это существа, внешне похожие на гомо сапиенсов, но не столь совершен-ные, - объяснил Посторонний.
  Интересно  кого устроит такое объяснение?
  
  - Так кто такие лемуры? - тихо спросил Труффальдино.
  - Мне тоже хотелось бы знать, - шепнул Тарталья. - Давай послушаем, что болтают про них ведьмы.
  Стали слушать.
  - Ходят слухи, что в стране лемуров возвысился новый кумир.
  - А что в нём значительного?
   - Ровным счётом ничего. Обыкновенный пошлый ум. Но как раз это всем безумно нравится.
  - Я знаю, я знаю почему: он  истинное творение негодного века.
   - И никого из честолюбивых лемуришек не охватила досада при виде чу-жого успеха?
   - Ещё как охватила! Но и тот молодец оказался хватким.
   - Говорят, он набожен.
   - Ха-ха. Ещё бы! Если понадобится, он начнёт бить поклоны не только об-щему богу, но даже самому Вицли-Пуцли.
   - А ещё говорят, что он маленького роста и лысоват.
   - Такого всегда хочется пожалеть. Убогая внешность обязательно смягчает добрые сердца окружающих.
   - Быть может, он привлекает утончённостью манер?
   - Скорее выправкой. И солдатским юмором тоже.
   - И это вся его горсть достоинств?
   - Это как раз то, что нужно. В лемурной стране как раз очевидное отсутст-вие талантов позволяет стремительно возвыситься. Косые взгляды на такого начинают бросать лишь с большим опозданием.
   - Это потому что людей обычно интересуют только они сами.
   - Разреши, я тебя поправлю: не людей, а лемуров.
   - А что, есть разница?
   - Конечно, есть, но она настолько невелика, что легко ошибиться, как это сейчас случилось с тобой, сестрица.
   - А откуда они взялись, эти лемуры?
   - Сами они уверяют, что прилетели к нам верхом на заблудившейся коме-те. Но специалисты, лучше других знакомые с астрономией, считают это мало-вероятным и говорят, что причину следует искать здесь на земле. Знаменитый исследователь нравов и душевных устремлений профессор Альмейда склоняет-ся к тому, что лемуров наплодили бездарные посредственности и полные ни-чтожества.
  - А как отличить посредственность от ничтожества?
   - Очень просто: душа ничтожества, как и душа гения, беззащитней одино-кой снежинки, тихо слетевшей с холодной высоты, зато душа посредственности вымощена самым крепким гранитом.
   - Очень хорошее объяснение. Всё теперь почти понятно. Но теперь нам придётся долго догадываться, чем отличается ничтожество от гения.
   Спать больше не хотелось, и наши путешественники решили примкнуть к интересной беседе.
   - Взываем к вашей снисходительности и смиренно просим извинить нас за беспокойство, - сказали Тарталья и Труффальдино, - но мы нечаянно подслу-шали ваш разговор, и он показался нам занятным.
   - Милости просим, - ответили обрадованные ведьмы. - Мы уже давно ищем общества учтивых молодых людей.
   - Нам показался прелюбопытным ваш рассказ о лемурах, - сказал оруже-носец. - И хотя они всего лишь презренные творенья неразумного замысла не-ведомых сил, всё же они, если вашим словам можно верить, во многом похожи на людей.
   - А мне показалась довольно странной их потребность в далёком от совер-шенства лысеющем кумире, - сказал простодушный принц. - А без него жить не пробовали?
   - Жить без начальства невозможно, - торжественно изрекла Алекто. При этих словах она высоко подняла тонкую, иссохшую руку и выразительно пове-ла кончиком обтянутого пергаментом носа.
   - Ему решать, что истинно, что ложно, - подхватила завистливая Мегера, пожелав немедленно применить столь кстати подвернувшуюся незатейливую рифму. Этой даме не помешало бы лучше следить за своей внешностью. Хоро-шо было заметно, что она забыла причёсаться. Скорее всего, свой любимый гребешок она потеряла давно, а обзавестись новым так и не удосужилась.
   - Мир полон парадоксов и причуд, - продолжала тянуть виршелюбивая Алекто.
    Слова напрасны, бесполезен труд,  снова откликнулась Мегера.
   А Тезифона сказала так:
    Прикройте бедность мысли тучей слов. И облик мудреца уже готов.
   Видно, и эта дама тоже не чуждалась поэзии. Более того, временами она была способна родить мысль, от которой не отказался бы даже Гёте.
   А потом ведьмы рассказали о лемурах.
   В их стране  вся она покрыта густым, непролазным лесом  в самом боль-шом почёте полное безделье, чудовищное враньё и бесстыдное лицемерие. Главный Лемур и вся его свита с утра до вечера заняты тем, что громкими го-лосами уверяют свой неприкаянный народ в том, что он живёт лучше всех на свете. А если кто пробует думать иначе, тот заслуживает безжалостной порки.
   Лемуры постоянно хотят есть и оттого вечно ссорятся. Каждому кажется, что его обед ухитрились слопать нахальные друзья или недостойные соседи. Такую несправедливость снести молча нельзя, поэтому следует незамедлитель-но донести властям, что обидчики являются тайными и старательными подруч-ными разных заграничных недоброжелателей. Выигрывает тот, кто успел доне-сти первым.
    Нет, так жить неприлично!  не выдержали Тарталья и Труффальдино.
   Ведьмы гнусно захихикали.
   Блажен тот, кто не слышал их мерзкого хихиканья.
    Наверное, из всех лемуров менее всех симпатичен их повелитель,  пред-положил Труффальдино.
    Правильно,  сказала Мегера.  Поэтому он и стал предводителем. Своё восхождение к вершинам власти он начал с того, что объявил себя самым ни-чтожным из лемуров. Остальным это ужасно понравилось, ведь он был некра-сив и совсем небольшого роста, и они с восторгом стали подталкивать его по-ближе к высшим должностям.
    Так просто?  удивился Тарталья.
    Совсем не просто,  возразила Тезифона.  Ведь он был не один такой умный. Кроме него, много других нашлось, старательно посыпающих головы пеплом и одновременно мечтающих протискаться повыше. Но этот замухрыш-ка догадался сделать необыкновенно удачный ход. Он смастерил такое развеси-стое генеалогическое древо, что его соперники были уничтожены, как неосто-рожные мухи одним ударом мокрого полотенца.
   В корнях этого древа был обозначен любимый шут нормандского герцога, сумевший уговорить Вильгельма Завоевателя переплыть Ла Манш и с блеском разгромить не чающих беды мирных англосаксов. Другой не менее значитель-ный предок поддерживал в Реймсе под локоть трясущегося от страха Карла Седьмого, когда Жанна д"Арк напяливала на него королевскую корону. Одна из прабабок по умеренной цене поставляла провиант кораблям Магеллана и тем оказалась приобщена к окончательному доказательству шарообразности Земли. Руки её внучатой племянницы долго и безуспешно добивался известный про-фессор Исаак Ньютон. Напрасно старался, потому что он этой чести, по обще-му мнению, не заслуживал ввиду скромности доходов. Родного дедушку та-лантливого проходимца, который в прошлом веке служил любимым поваром у ненасытного Короля Людоедов, из тактических соображений на древо не по-местили.
    А я слыхал о другом молодце, не хуже вашего,  сказал развеселившийся Труффальдино,  который сумел достичь высокого положения и оглушитель-ного богатства, обладая не совсем обычным, но неоспоримым достоинством: у него был исключительной величины нос.
    А разве величина носа является верным признаком существования других прекрасных достоинств?  живо спросила Мегера.
    Конечно,  ответил оруженосец, наслаждаясь собственной изобретатель-ностью,  и об этом лучше всего спросить у профессора Альгамбро, который недавно издал в Саламанке внушительный трактат, о различиях в форме, цвете и величине носа у людей, богато одарённых благожелательной природой, и лю-дей, чей жизненный путь скромнее, чем у воробушка.
    Так расскажите же нам об упомянутом вами носителе необыкновенного носа,  стали просить явно заинтересованные ведьмы.
    Охотно,  любезно ответил Труффальдино,  и рассказ мой будет искре-нен и правдив, как надпись, высеченная на египетской пирамиде.
    Что-то я быстро не соображу о какой надписи идёт речь,  подумал Тар-талья, но вмешиваться не стал.
    Эту историю,  продолжал несравненный оруженосец,  мне поведал со-сед профессора Альгамбро. Его словам можно и нужно верить, потому что этот парень был честнейший малый. Он всегда выражал полную готовность запла-тить за пиво, если хозяин заведения, отлучившийся в погреб за новой порцией, успевал задержать стремительно убегающего гостя.
   Так вот, появился в той стороне необычный путешественник. Он довольно ловко управлял своим мулом, у которого было всего одно ухо. Где и при каких обстоятельствах мул потерял второе ухо, выяснить до сих пор не удалось. В одежде незнакомца сразу привлекала внимание большая тряпка. Точнее, то бы-ла не тряпка, а нечто вроде толстого чулка, натянутого на орган обоняния не-обыкновенно внушительных размеров.
   Инвалид, охранявший шлагбаум, первый заметил во всаднике что-то не-обычное, но по причине слабого здоровья вступать в пререкания не посчитал нужным, а просто почесал затылок и, великодушно махнув уцелевшей рукой, разрешил приезжему пересечь городскую черту.
    Посмотри на этого молодого человека,  сказала кухарка госпожи N. сво-ей любимой подруге горничной госпожи М.
    Да-а,  нараспев сказала горничная,  такого просто так не бывает. Меня начинает разбирать любопытство.
   Труффальдино надолго закашлялся.
   То ли просто так, то ли хворь какая прицепилась.
   С каждым путешественником может случиться такое: заболеет в пути, что совсем некстати. Если человек не путешественник, он тоже может заболеть. Но если он не заболел, это не обязательно означает, что он не путешественник. Видите, как всё складно получается?
    Что это ты плетёшь?  тихо шепнул Тарталья.
    Сам не знаю, как это у меня получается,  столь же тихо отвечал ему ору-женосец,  но у меня всегда была неистребимая склонность дурачить просто-душных дам.
    Так что же было дальше?  стали настойчиво допытываться три ведьмы.
    А дальше было то, что длинноносый приезжий прямиком отправился к дому Толкователя Указов. Такая должность в столичном городе почиталась са-мой важной и необходимой, потому что президент и другие власти лемурной страны без конца издавали указы, по большей части полностью противореча-щие один другому. Разобраться в этом бреде без посторонней помощи было не-возможно. Поэтому магистрат увеличил наполовину налог на инакомыслие и другие непозволительные деяния, а поступающие в городскую казну дополни-тельные денежки направил на содержание Толкователя Указов. Этот очень не-глупый соотечественник, не отвергая даже скромные вспомоществования, а тем более внушительные подарки важных чиновников, с немалым умением и боль-шим пониманием толковал самые загадочные указы и разъяснял необразован-ной толпе постановления начальства.
   Найти дом Толкователя не представляло большого труда  среди прочих домов он выгодно выделялся и необыкновенной величиной и богатством укра-шений.
    Послушай,  сказал Длинноносый Толкователю.  Я привёз с собой очень любопытный указ президента. Не скрою, сам президент этого указа в глаза ещё не видел, потому что данную бумагу составлял я сам и, не желая отвлекать ве-ликого государственного мужа от решения исторических задач, сам её и подпи-сал. Для меня воспроизвести чужую подпись  простейшее дело, тем и живу.
    Как ни печально,  продолжал приезжий,  но согласно конституции без твоего толкования этот документ не имеет силы. Предлагаю тебе половину при-были от придания ему законного вида.
   Толкователь возвёл очи к небу, по всей видимости, надеясь получить свер-ху надлежащее указание.
   Указание пришло быстро. По-видимому, небесная канцелярия в нужные моменты действовала быстро.
    Шестьдесят процентов,  твёрдо сказал Толкователь.
   Длинноносый скривился, но вынужден был согласиться.
    Вот указ,  сказал он, разворачивая свиток.  Из него следует, что все ок-рестные леса, воды и незасеянные в данный момент земли передаются барону Фихтенгольцу (кстати, это я) в неоспоримое пользование сроком на сто девяно-сто девять лет с полным правом их немедленной продажи, если возникнет такое желание и сыщется достойный покупатель этих угодий.
    Вот это размах!  с восхищением сказал Толкователь.
    А кого стесняться?  вопросил длинноносый барон, внешность которого недвусмысленно указывала на родство с австрийскими Габсбургами.
    И то верно,  согласился Толкователь.  Некого. Поэтому я склонен по-считать данное предписание вполне конституционным.
   Рассказ оруженосца подошёл к концу. Но ведьмы были явно разочарованы. Им предствлялось, что история необычайно длинного носа должна была разви-ваться совсем в другом направлении.
   Никогда не поймёшь этих ведьм. Кто разберёт, что им нужно?
  
  
  ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ СКАЗКА ПОСТОРОННЕГО
  
  - Не хотите ли посетить Долину Великих Теней? - спросил Абдалак.
   Абдалак?
   Откуда он взялся?
   Удивительным свойством отличался уже знакомый нам нибелунг: он появ-лялся всегда в тот момент, когда его меньше всего ожидали.
  - Так откуда же тебя принесло? - спросил напрямик Труффальдино.
   Вопрос, сформулированный подобным образом, нельзя отнести к верши-нам хорошего тона, но если учесть, что от Абдалака всегда попахивало тем удивительным ароматом, который отличает неукротимого авантюриста от по-ложительных персон, склонных к размеренному способу жизни, тогда вопрос оруженосца становится столь же естественным, как конский хвост на шлеме лучшего из троянских героев.
   - Я мирил слона с бегемотом, - скромно ответил гном.
   Тут уже налицо полная ясность: кому ещё, кроме Абдалака, придёт в голо-ву мирить слона с бегемотом?
   - А что, они поссорились? - спросил принц.
   - О да! - воскликнул нибелунг. - Каждый из них считал, что он сильнее, и никак не желал признать притязания другого.
   - А чем ты был полезен?
   - Я дал им толстую верёвку и предложил гигантам, ухватившись за концы, тянуть её - каждый к себе. Кто первый порвёт верёвку, тот сильнее. И вот ве-рёвка не выдержала и лопнула.
   - Я первый порвал её, - удовлетворённо молвил слон.
   - Вовсе нет, - запротестовал бегемот, - это я тянул её изо всех сил.
   Посмотрели звери на меня и спросили, так в ком же из них больше силы.
   - Большая сила всегда благородна, - объяснил я им. - Чем больше силы, тем больше благородства. И наоборот.
   - Так что из этого следует? - спросили звери.
   - А то, что самый сильный благородно уступит победу менее сильному.
   - Ты прав, бегемот, - поспешно сказал слон. - Конечно, это ты первый ра-зорвал верёвку.
  - Нет, приятель, - мягко ответил бегемот, - это сделал ты. Признаюсь, я не слишком усердствовал и тянул вполсилы.
  После этого слон и бегемот дружески распрощались и каждый отправился в свои угодья.
  - Так кто же из них всё-таки сильнее? - стал интересоваться любознатель-ный оруженосец.
  - Не знаю, - ответил гном. - У меня не нашлось другой верёвки, чтобы по-вторить состязание.
  После этих слов все долго молчали. Каждому очень хотелось узнать, кто сильнее, слон или бегемот, И каждый понимал, что ответ придётся искать очень долго. Потому что ни у кого под рукой не было подходящей верёвки.
   - Не хотите ли посетить Долину Великих Теней? - cнова спросил Абдалак.
   - А что такое Долина Великих Теней? - спросил Тарталья.
   - Её сотворил Исполнитель Желаний, - отвечал гном, - в уступку спири-там, которые так часто по пустякам тормошили великие тени, что пришлось хо-рошо поломать голову над тем, как бы сделать наиболее востребованных пер-сон достаточно доступными. Потому что раз за разом по желанию какого-нибудь болвана посылать запыхавшегося гонца за угодным ему духом на тот свет - а дорога, скажу я вам, совсем не близкая - дело долгое, хлопотное и, за-мечу, неблагодарное.
   - Не могу понять, - сказал Труффальдино, - какого дьявола этому Испол-нителю Желаний приходится так усердствовать ради далеко не умных людей с их нелепыми просьбами.
   - Понять и это и многое другое, действительно, трудно, - согласился Абда-лак. - Всё дело в том, что миром, притом не только нами, но и богами тоже, правит Закон, естественный, непридуманный, неотменяемый. Закон этот охра-няется тремя вещими старухами, безобразными, сварливыми и скандальными. Мало кто рискнёт нарушить их предписания.
   - Неужели и боги подвластны Закону? - поразился Тарталья.
   - Они-то как раз больше всех, - стал объяснять ему нибелунг. - Потому что на них лежит вся ответственность за судьбы мира.
   - А я раньше думал, - сказал доблестный оруженосец, - что боги всевласт-ны и оттого даже несколько беспечны.
   - Так представляется только с одной стороны, наиболее доступной обозре-нию, - сказал Абдалак. - Но вы бы сильно изменили своё мнение, если бы воз-намерились увидеть и другую, обычно скрытую, сторону храма Природы. Ваше недостаточно развитое воображение не позволяет вам представить, что и богов, таких могущественных, уверенных в себе и красивых, воспетых поэтами, воз-величенных лучшими скульпторами и строителями храмов, стесняет Закон, пе-ред которым и они должны преклониться. Ох, совсем нелегка судьба богов! Кстати, вот один из них.
   И Абдалак показал пальцем. Бог был одет в застёгнутый на все пуговицы тёмный костюм, голову его покрывала чёрная шляпа, а глаза были спрятаны за тёмными очками. Он спокойно сидел на каменной скамье и внимательно читал книгу, нисколько не интересуясь, как это обычно с богами и бывает, делами вверенного ему мира.
   - Вы действительно бог? - спросил Тарталья вмиг пересохшими от волне-ния губами.
   Голос его был неуверенный и даже дрожал. Естественно, не каждый день удаётся поговорить с богом.
  - Да, я - бог, - спокойно ответил бог, захлопывая книгу, - и если тебе угодно спросить меня, трудно ли быть богом, я отвечу, что очень трудно, невы-носимо тяжело.
  - Но это невозможно!
  - Вполне, дорогой друг, вполне возможно. Но, конечно, на свете, действи-тельно, много и невозможного. Даже для меня. Это очень интересная тема, и я всегда с удовольствием к ней обращаюсь. Но то, о чём ты пытался спросить, увы, вполне реально.
  - И всё же я не в состоянии поверить, что всемогущему может быть трудно.
  - Не можешь поверить, не верь. Но не будем сейчас начинать дискуссию о вере и доверии. Проблема эта в силу разного рода обстоятельств очень сложна, и до конца разобраться с верой до сих пор никому, и мне тоже, не удалось. Причин тому много, и часть из них мы не в состоянии проследить. Поэтому не всё удаётся должным образом учесть. Трудно претендовать на исчерпывающую полноту исследования, если тема неисчерпаема.
  - Правильно ли я понял, что вас давит груз величайшей ответственности?
   - Настолько давит, что я просто изнемогаю. И теперь моя ноша просто не-стерпима. А ведь раньше было намного легче, Но с тех пор, как люди изобрели религию - подозреваю, что здесь не обошлось без наущения дьявола, - у меня прибавилась уйма хлопот.
   - Вы, вы что-то имеете против религии?
   - Твой вопрос меня просто забавляет. Да я её вообще не приемлю. Ведь ре-лигия - это величайший обман. Не заблуждайся: к её появлению на свет я не имею ни малейшего отношения. Её создателями были бессильные рабы, а слу-жители её - всё больше неверующие.
   - Но считается, что вам вручили власть над душами всех людей!
   - Это так. Но что это за души? Почти все - маленькие, ничтожные душон-ки. Представь себе льва, которому подарили власть над букашками. Что ему делать с этой властью?
   - Вы правы. В этом не было бы смысла.
  - Так что по-твоему мне делать с моей властью? На что направить прови-дение? С кем разделить и власть и ответственность?
  - А зачем вам её делить?
  - Для того, чтобы лучшие из людей попробовали свои силы в этом деле.
  - И что же, вы не нашли среди людей хотя бы немногих, достойных вла-сти?
   - Конечно нашёл, но оказалось, что таким не нужна власть над себе подоб-ными. Это ужасно: когда большие люди с презрением отворачиваются, тогда власть обязательно попадает в руки дурных людей.
  - Так нужно ли вручать власть ничтожным людям, если нет больших лю-дей?
  - Увы, они захватывают её сами.
   - А вы с эти соглашаетесь? - спросил принц. - Вы так испытываете нас?
   - Я вынужден подчиниться Закону, даже если он мне не нравится.
   - А если бы вы были свободны в своих желаниях?
   - Тогда бы я захотел, чтобы мысли всех людей, сбросивших оковы смире-ния, устремились в вышину, как весенние жаворонки, - ответил бог. - Я хочу видеть людей совершенными, как кокосовые пальмы, как музыка Сибелиуса.
   - Я хочу ещё раз спросить о религии: если она не нужна, то зачем нужен бог?
   - Попробую объяснить. Мир, ставший уделом и мне и тебе, по природе своей внутренне противоречив. Иначе не удалось бы составить для него пра-вильно действующую программу развития от простейшей, бог знает как воз-никшей клетки до мыслящего существа. На определённом этапе диалектика природы потребовала создать подходящий противовес религии, этому спаси-тельному учению, настойчиво отрицающему созидательную мощь разума ради успокоения ничтожеств, тяготящихся своей слабостью и завидующих сильным. Наша позиция безмерно снисходительна: если глупость доставляет радость, грешно лишать людей подобной радости. Но нельзя позволить глупости, тем более никчемности, восторжествовать полностью. Вот тут и следует появиться богу, отвергающему неуклюжие и неискренние попытки возвеличить незначи-тельное.
   - Вы хотите сказать, что религия возникла раньше бога?
   - Конечно. А разве ты этого не знал?
   - Да никто этого не знает!
   - Тогда объяви об этом всем. Но постарайся не кончить жизнь на костре или на кресте. Меня, кстати, один раз распяли.
   - Постойте, постойте, так вы поэтому здесь?
   - Конечно. Теперь я тоже не более, чем Великая Тень.
  
   - Последний раз Труффальдино и Тарталью видели в Севилье, - сказал По-сторонний.
  
  ОГЛАВЛЕНИЕ
  1-я сказка - Прожорливый Ящер -10
  2-я сказка - Республика ротозеев - 26
  3-я сказка - Вечный дождь - 30
  4-я сказка - Удивительный Дрозд - 38
  5-я сказка - Элвин и Эммелина- 42
  6-я сказка - Карлики - 46
  7-я сказка - Великаны - 53
  8-я сказка - Страна Учёных - 56
  9-я сказка - Тюрмер -62
  10-я сказка - Арест - 69
  11-я сказка - Завистники - 79
  12-я сказка - Нечто -82
  13-я сказка - Страна Цибули - 87
  14-я сказка - Лекции -104
  15-я сказка - Кольцо нибелунга - 108
  16-я сказка - Изгнанник - 117
  17-я сказка - Литератор - 124
  18-я сказка - Дух, Царь, Андромеда - 129
  19-я сказка - Абдалак - 135
  20-я сказка - Четыре Вождя - 142
  21-я сказка - Врачевание - 149
  22-я сказка - Армия Монтеротондо - 161
  23-я сказка - Безумный Отшельник - 165
  24-я сказка - Пришельцы - 175
  25-я сказка - Пришельцы - 180
  26-я сказка - Турандот - 183
  27-я сказка - Говорящий Идол - 193
  28-я сказка - Ходоки - 196
  29-я сказка - Заклинание -200
  30-я сказка - Страна Гуманистов - 204
  31-я сказка - Собрание глупостей - 213
  32-я сказка - Четыре Короля - 216
  33-я сказка - Цирк - 229
  34-я сказка - Страна Дураков - 235
  35-я сказка - Ведьмы - 243
  36-я сказка - Бог - 248
  
  
  
  
  Но что я с этого буду иметь?
    Правильно поставленный вопрос уже несёт в себе зародыш правильного ответа,  с одобрением сказал знатный гость.  Ваш вопрос вполне хорош, но он мог бы стать намного лучше, если бы он прозвучал так: "Что я должен сде-лать, чтобы и я с этого кое-что имел?".
    Согласен,  сразу же сказал Толкователь, восхищённый непробиваемой дедуктивной логикой барона Фихтенгольца.
   В итоге, нужный вопрос был поставлен, и нужный ответ на него был полу-чен.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"