Аннотация: Попытка поразмыслить о том, как человеку достается счастье и зачем оно ему нужно
Май.
В то лето он не жил, а слонялся. Когда оттрясла преддипломная лихорадка; отгремели поздравления и обещания золотых гор для талантливого и целеустремленного; когда были накрыты и торжественно разорены все столы - после всего этого, в одно летнее утро, кто-то чужой и ехидный в его голове вкрадчиво спросил: ну, и что теперь?... Красный диплом получен. Тот самый красный диплом, мамина гордость, на утеху которой было положено столько сил и времени, вдруг оказался просто книжечкой со вкладышем на гербовой бумаге...
Первый же рабочий день показал, что ничего такого особенного, собственно говоря, в этом нет. Ну, красный диплом. Молодец. Если возникнут какие-то вопросы, консультируйся с Кириллом... Более того; вдруг оказалось, что сидящий за соседним компом этот самый Кирилл, у которого вовсе нет никакого образования, но который работал здесь еще в те лысые годы, когда агентство только начиналось в качестве маленького ЧП, - этот Кирилл разбирается во всех тонкостях полиграфии куда лучше Антона со всеми его регалиями Московского полиграфического же института.
В институте Антона хвалили и прочили большое будущее. И даже предлагали аспирантуру. Здесь спрашивали, скоро ли будет готов макет, и косились и нервничали, если он задерживал сроки сдачи...
Времени катастрофически не хватало; в иные дни уже в семь утра он сидел, сосредоточенно уставившись в свой монитор, трудясь над какой-нибудь очередной "халтурой", за которую обещали лишний "конвертик". По вечерам он приходил домой все позже и позже. Приходилось задерживаться каждый день часов до девяти, а то и позже... Усидчивость и терпение были для него такой же естественной чертой, как для других - послеобеденная лень; а кроме того, никто и нигде не ждал его тем летом, и потому особых проблем от такого графика он не испытывал. Гораздо сильней волновало его совсем другое: мысли о том, что же дальше... Какая же следующая ступень. Эти мысли посещали его все чаще и чаще. Они были ему непривычны и потому раздражали.
Возвращаясь домой, он ужинал под вечерние новости и отправлялся прогуляться. По пятницам, если ребята с работы не затевали матч в "контру" под пиво и ни к чему не обязывающий треп, он в конце концов оседал в летнем кафе с телевизором над стойкой; всегда за одним и тем же столиком; не торопясь, пил холодное свежее пиво, смотрел на прохожих, на вечер, на лето, и размышлял, не позвонить ли Сабесову - говорили, что никуда он на самом деле не уехал, с самого окончания школы так и живет с родителями, работает где-то - не то кабельное телевидение устанавливает, не то телефоны, не то еще какая-то шабашная чепуховина... И так и не позвонил. Сам не зная, почему...
Грянула осень. Именно грянула, а не подкралась тихонько, как обычно это делала. Деревья вспыхнули, словно пожар во взятом неприятелем городе. В воздухе появилась прозрачность и звонкость родниковой воды, и пить пиво в летнем кафе по вечерам стало совсем неуютно... В конце августа, выходным днем, Антон успел смотаться в Москву к друзьям-однокашникам. Вышла какая-то невнятная чехарда. Все смеялись и хлопали друг друга по плечам; орали и горланили, спиртное лилось рекой, в итоге вылившись в какое-то уж совершенное свинство со скандалом в ресторане; но, кроме того, что он отчаянно напился и повидал старых приятелей, никаких впечатлений он из этой поездки не вынес. Говорить стало не о чем. Удивительно. За какие-то два месяца люди, проведшие вместе 5 лет, таких долгих - и таких коротких; люди, жившие кучками по съемным квартирам и при первом же кличе подыскивавшие друг другу работу, ночлег или сговорчивую девушку, вдруг оказались для него, Антона, едва ли не чужими, связанными только воспоминаниями и старыми, одним им понятными подколками, которые есть в каждой такой компании. И еще более удивительно было то, что, вернувшись, оправившись от жестокого похмелья и окончательно осознав для себя, что вряд ли он поедет в Москву раньше какого-нибудь там пятилетия выпуска-2003, он не ощутил по этому поводу ничего, кроме легкой, совсем ненавязчивой ностальгии. Ощутил - и забыл. Пошел на работу...
Работа затянула его, как болото. После первой зарплаты и последовавшего за ней попоища стало ясно, что не все в жизни так плохо, по крайней мере, с коллективом ему повезло. И коллектив, вечно гудящий пчелиный улей, принял его в свои сочащиеся медом хороших зарплат и премий соты... Антон обрел некое ощущение почвы под ногами. Он снова видел себя на пять лет вперед: ступень за ступенью, как он будет подниматься и расти. Он проявит себя. Обязательно. Они увидят...
А осенью он встретил ее. Это было 15 сентября - день рождения менеджера по согласованию и неизменные, пока позволяет погода, шашлыки за городом. Она приехала на машине с Кириллом, которого давно уже был просто Кирюхой. Приехала, вылезла из Кирюхиного "Форда", блестя глазами и зубами; и ни за что в жизни Антон бы не подумал, что она в этой компании впервые. Она ни в коем случае не принадлежала к той породе женщин, что называют "роковыми". По-хорошему, она даже не была красивой - крепкая, даже тяжеловатая фигура, и что-то неправильное в лице, даже сперва и не поймешь, что: не то рот слишком большой, не то щеки излишне худы... Но, едва она взяла стакан с пивом, улыбнулась и начала говорить, почему-то сразу стало казаться, что компании не хватало именно ее. Она была словно фейерверк. В считанные минуты она ухитрилась перезнакомиться со всем обществом, и расположить его к себе. Любой, кто оказывался с ней рядом, как-то внезапно заражался этим ее жизнелюбием, и юмором, и весельем... Сразу хотелось подхватить ее очередную шутку, рассмеяться и сделать какую-нибудь милую глупость.
Она была сама естественность. Она плюхалась на бревно у костра с мангалом безо всех этих женских судорожных озираний в поисках, чего бы подстелить и не запачкать брюки. Казалось, то, как она выглядит, интересует ее в самую последнюю очередь... Отпустив очередную шутку и расхохотавшись над ней вместе с сидевшими вокруг нее Антоновыми приятелями-коллегами, она случайно опрокинула на себя почти полный стакан с пивом - и рассмеялась снова: "Нет, ну это ж надо, какая растяпа!.. Ладно вам, девочки, не суетитесь! Не на морозе сидим!"
Как получилось, что в какой-то момент они оказались рядом, Антон не понимал до сих пор. Он долил пива в ее стакан и принес ей шашлык в одноразовой пластиковой тарелке, чувствуя себя при этом грациозным и галантным, как медведь на ярмарке. И снова сел на бревно рядом с ней. Она поблагодарила - причем уже с набитым ртом, а, прожевав, не задала того самого идиотского вопроса, который так Антона раздражал: "Ну, рассказывай, как дела?" Она просто словно продолжила недавно прерванный разговор; и он, который всегда так боялся этих моментов первого знакомства, когда то и дело возникает неловкая пауза, - через минуту он уже шутил и балагурил с ней, не узнавая сам себя...
Домой он вернулся словно в тумане - то ли от выпитого, то ли от странного чувства, будто по-прежнему весь мир вокруг заполняет она...
Но уже в понедельник он не вспоминал о ней. Привычку оставлять все личное за дверью сперва класса, потом аудитории, и вот теперь офиса ему даже не нужно было вырабатывать - она была частью его самого; и нередко он с тайным удовольствие думал, что именно она, эта привычка, и помогла ему добиться и красного диплома, и этой работы.
И все у него в этот день получалось. Заказ, с которым он ковырялся еще со среды, вдруг пошел, как по маслу; и согласование прошло на удивление легко - заказчик принял все, без единого замечания... А к концу дня его вызвали к самому и объявили, что за проявленные успехи и так далее его испытательный срок заканчивается досрочно, и он, Антон, зачисляется в постоянный штат сотрудников, с окладом, процентом и положенной премией... Антон поблагодарил и вышел. Сотрудники, которые - конечно же! - обо всем знали раньше него, смотрели на него с восхищением и ужасом - наверное, ждали момента, когда же он пройдется по офису колесом или спляшет джигу; - а Антон спокойно пошел работать дальше. Заметили. Оценили. Наконец-то...
Из офиса он вышел в половине десятого вечера. В нем сидело три бутылки пива и два пакетика сухариков. Самые азартные и бессемейные тащили его в кабак продолжать веселье; но Антон вежливо отказался. Как-никак, сегодня не пятница...
И на первом же перекрестке едва не был сбит вульгарнейшей красной, тонированной, потрепанной "шестеркой". Шепча что-то ругательное, он резко отскочил на тротуар и попытался обойти машину с тыла. Неизвестный хам сдал назад, так, что путь Антонов снова преграждало это чудище. Стекло опустилось, так что стало видно, кто же там внутри этого кошмара - и в голове Антона кто-то с торжественной тоской сказал: "Она!"
- Садись быстрей, - сказала девушка, не дав ему даже вздохнуть. - А то я на светофоре стою, мне сейчас зеленый будет!
Сам не зная, почему, Антон послушался и полез в скрипучее шестерочное нутро.
- Где ты живешь? - спросила она.
- Э... На Маршала Жукова, тут недалеко...
- К какой площади ближе? К Маяковке или Победы?
- К Маяковке... - рассеянно пробормотал он, с ужасом понимая, что совершенно не помнит, как ее зовут.
- А говоришь, недалеко! - она сверкнула глазами и зубами, точно как позавчера, на шашлыках. - Кстати, мы забыли с тобой две важные вещи. Забыли познакомиться - это раз... Меня зовут Май! Майя, то есть...
Слова выходили у нее круглые и раскатистые, как лесные орехи.
- Антон, - сказал он, совершенно пораженный.
- Ну вот и хорошо, - сказала она с облегчением. - А второе - я забыла спросить твой телефон.
Антон быстро покосился на нее и почему-то подумал, что ей не мешало бы сходить в парикмахерскую - темно-каштановые отросшие корни волос с выбеленными, кое-как собранными в хвост прядями (не сказать, космами) выглядели просто ужасно. И с удивлением осознал, что его губы и язык как-то сами собой выговорили комбинацию цифр его домашнего номера... Она быстро повернулась, посмотрела на него прямо и открыто. Глаза, пожалуй, были в ней тем единственным, что можно было назвать красивым.
- Нет, это не пойдет, - сказала она категорично. - Скажи лучше свой мобильный!
"У меня нет мобильного", - хотел сказать Антон.
"А зачем тебе?" - хотел спросить Антон.
И вместо всего этого продиктовал ей номер. Она, пользуясь стоянкой на очередном светофоре, немедленно забила его в свой - громоздкий "антиквариат" мобильной техники без полифоний и прочих наворотов.
- Дом какой? - спросила она тоном бывалого "бомбилы".
Антон сказал.
"Если сейчас она будет набиваться ко мне в гости, я просто не знаю, что буду делать!"
- Вот здесь налево...
Она свернула и с шумом подкатила к самому подъезду.
- Ну, до завтра, - сказала она. Без намека на вопросительную интонацию. - Сам ты все равно не позвонишь, так что жди моего звонка.
- Это почему не позвоню? - спросил Антон, понимая, что глупее вопроса просто невозможно придумать.
- Так это у тебя надо спросить! - рассмеялась она, захлопнула дверь и уехала.
Весь вечер Антон был сам не свой, и никак не мог понять, что же чувствует: раздражение или же любопытство, если не сказать - симпатию?
***
В ту же пятницу он впервые остался у нее. Вышло это как-то само собой. Всю неделю, каждый вечер, они катались по городу на ее старенькой "шестерке"; гуляли по осеннему парку и беседовали. Она оказалась умна и начитана; к тому же ее непосредственность, нередко граничащая с хамством, каким-то образом придавала ей обаяние, которое он не мог найти ни в одной из тех, с кем у него "не склеилось"... Ему было легко с ней. В среду он ощутил желание узнать о ней что-нибудь большее - с кем и где она живет, чем занимается... Она рассказала, что живет одна, мама умерла четыре года назад, а других родственников у нее нет и никогда не было; а на жизнь зарабатывает тем, что делает интернет-сайты. "Такая работа по мне, - добавила она. - Терпеть не могу вставать рано и куда-то тащиться... Люблю быть хозяйкой своего времени!" В четверг он решил пригласить ее в ресторан - один из самых лучших в их небольшом городе. В ответ на его приглашение она посмотрела, тая в уголках губ и глаз улыбку, и сказала, что может приготовить ужин не хуже любого повара, и вообще, на людях ей не уютно...
В пятницу после работы он приехал на троллейбусе по указанному адресу. Еще днем она позвонила ему и извинилась, что не сможет забрать его на машине - ей нужно все приготовить и накрыть. Антон ехал и спрашивал сам себя, что, черт возьми, он делает и что вообще происходит... И сам же махнул на эту мысль рукой: "Кажется, пора учиться ее основному тезису. Не забивать себе голову..."
Она открыла ему дверь с торопливым "раздевайся-проходи-сам-а-то-у-меня-там-подгорит", и скрылась в кухне. Антон присел на краешек старой лавки, обитой дерматином, снял туфли. Пошел за ней, на запах чего-то невероятно вкусного и домашнего. Она хлопотала у плиты, растрепанная, босая, в старых спортивных штанах и замызганной футболке с растянутой горловиной.
- Как на работе? - спросила она так, словно он входил в эти двери каждый день уже не первый год.
- Нормально. Сегодня левый заказ взял, к прибавка...
Из простуженного магнитофона на подоконнике неслась музыка - старички "Uray Heeр"... Это было поразительно, но даже их музыкальные вкусы, кажется, совпадали полностью.
Она даже не подумала пойти переодеться - только расчесала свои двуцветные волосы и собрала их в более-менее опрятный "конский хвост". То, что она приготовила, действительно было умопомрачительно вкусно. Пиво было охлаждено до нужной степени - а других алкогольных напитков, кроме пива, она вообще не признавала. Когда Антон, сыто отдуваясь, отодвинул от себя пустую тарелку, она - все также легко и непринужденно - встала со своего места, собрала грязную посуду в раковину, и после этого села к нему на колени со словами: "Дай-ка я к тебе поближе, что ль..." Ее глаза оказались прямо перед Антоновыми, и он еще раз отметил про себя, какие же они красивые. Пахло от нее тоже очень приятно - нет, ни капли духов, только еле уловимый аромат чисто вымытого молодого крепкого женского тела. Плохо соображая, что он делает, Антон как-то неловко поцеловал ее в губы. Она ответила - и здесь тоже оказалась как щедрый, солнечный август, безо всяких ужимок и стеснения. Отстранилась, погладив теплой ладонью по щеке. В глазах ее горели искорки. Ни в одних глазах Антон не видел таких искорок...
Утром она варила кофе в старенькой закопченной турке, а Антон сидел, развалившись на стуле, и лениво думал о том, что, вообще-то, она даже не в его вкусе. Он всегда любил аристократичных, хрупких брюнеток, с тонкими коленями и запястьями. И из какой-то необъяснимой ксенофобии терпеть не мог женщин с крашеными волосами... Но еще раз окинув взглядом ее фигуру, он вдруг словно в первый раз увидел, какие красивые у нее лодыжки. Колени. Плечи - хотя и совсем не хрупкие...
На следующий день она позвонила ему и сказала, что купила ему зубную щетку. Как обычно, тоном, не предполагающим лишних обсуждений...
Через месяц он начал всерьез подумывать о том, чтобы переехать к ней совсем. "К тому же и до работы ближе"... Собирался сделать это чуть ли не каждый день - но каждый раз что-то его останавливало.
Не смотря на всю свою рассудительность и простоту, она порой становилась просто несносной. В такие моменты Антон нередко думал: слава богу, что я все-таки не переехал! Она требовала от него непонятно чего. Могла вдруг ни с того ни с сего обидеться, если он отказывался пойти с ней на ночную прогулку по пустынным осенним улицам, - такие идеи регулярно взбредали ей в голову в самый неподходящий момент, и как назло именно тогда, когда на следующий день ему нужно было выходить на работу пораньше.
- Как ты не понимаешь, - говорил он, начиная кипятиться.
- Понимаю, - говорила она каким-то чужим голосом, глядя в окно и прикуривая новую сигарету от окурка предыдущей.
- Если я не сделаю этот заказ, я "левак" не получу больше никогда, и сидеть мне на чистой зарплате!
- Я знаю, - говорила она тем же тоном.
- Ну, а что же ты тогда обижаешься, я никак не пойму?
- Я не обижаюсь, - говорила она, поворачиваясь к нему и глядя с каким-то странным выражением, от которого у Антона ныли зубы. - Сейчас, погоди, оденусь, отвезу тебя домой...
Антон разрывался между смутным ощущением того, что он поступает как сволочь - и решительным непониманием, что же такого он сейчас сделал сволочного. Это приводило его в состояние, близкое к бешенству, и в свинцовом молчании они ехали через полгорода к его дому.
- Ну, пока? - говорил он.
- Пока, - отвечала она.
Он видел в темноте ее глаза, и на какую-то секунду ему и вправду хотелось махнуть на все рукой и пойти с ней в ночь... "Завтра как-нибудь встану".
- Май... Ну я обещаю тебе, что мы пойдем гулять в другой раз! Ты мне веришь?
- Верю, - говорила она со странной интонацией - словно в это время думала о чем-то, доступной ей одной. - Давай, до завтра!
Почти всегда после таких странных наплывов уже на следующее утро она сама звонила ему на работу, и беспечно, с едва пробивающейся виноватой интонацией говорила примерно следующее:
- Слышь, Антош? Ты это... Не обращай внимания на меня вчерашнюю... Со мной бывает. Остапа, как говориться, понесло. Все в порядке, ладно?
- Ладно, - говорил Антон, и в такие моменты ему очень хотелось выдохнуть: "Ну, слава богу, полегчало!"
И вечером снова шутила, смеялась, как ни в чем не бывало, и на любые вопросы находила простые и понятные ответы.
Доходы и авторитет Антона на работе росли, как на удобрениях. Иногда он даже сам задумывался: странно. Раньше приходилось прикладывать столько усилий - а теперь вдруг все шутя. Легко. Как ни в чем не бывало...
И в одно декабрьское утро он получил по электронной почте приглашение на работу в Москву. Очень выгодное, надо сказать, приглашение... Можно прямо сказать: такое ему и не снилось.
... мысли о Май пришли только под вечер. Пришли - и как обухом по голове ударили.
Два часа он пытался найти слова, которые ей скажет. Вертелось только одно: с интернетом нет совершенно никакой разницы, где жить... Свои сайты она может делать хоть в Комсомольске-на-Амуре, не то, что в Москве.
А с другой стороны...
Одному в столице можно обойтись на первое время и углом в какой-нибудь коммуналке. Вдвоем - это уже однозначно квартира. Минус 400, а то и все 500$ заработка...
В конце концов, это всего лишь 200 километров. Он будет приезжать на выходные в ее маленькую квартирку, привозить ей подарки, есть ее умопомрачительную стряпню...
Так и не придумав ничего путного, он выключил компьютер и вышел вон.
Красная "шестерка" уже ждала его. И, едва взглянув на эту помятую жизнью машину, он вдруг со всей ясностью понял, что ничего ей не скажет. Сегодня - не скажет... Потом. Завтра.
...мешком плюхнулся на сиденье. Она повернула ключ зажигания; мельком посмотрела на него - и вдруг снова заглушила мотор.
- Так, - сказала она. - Что случилось?
- Ничего, - тускло сказал он.
Она вздохнула и достала откуда-то сигареты.
- Ладно. Я буду спрашивать, ты будешь отвечать. Так будет проще. Идет?
Он кивнул. К чему все это вообще...
- Плохое или хорошее?
- Хорошее.
- А почему тогда у тебя такая рожа?
- Какая?
- Антон, не тупи, пожалуйста! Скажи мне - и закончим на этом.
Он вздохнул - и сказал. Чуть ли не на одном дыхании...
Ожидал, что она что-нибудь ответит. Но она молча завела двигатель и вырулила со стоянки.
Всю дорогу они не сказали друг другу ни слова, за исключением ее вопроса: "Домой или ко мне?" и его ответа: "К тебе..."
Снег повалил как-то разом, крупными красивыми хлопьями, похожими на каких-то фантастических белых птиц. Он стоял и смотрел, как она возится с давно барахлившим замком на двери, как снег ложится на ее плечи и непокрытые волосы - она все-таки стала регулярно ходить в парикмахерскую, и теперь их цвет по крайней мере был однородным...
Она заговорила только после того, как ужин был съеден и посуда вымыта. И то, что она сказала, не находило в Антоновой голове хоть какого-нибудь мало-мальски подходящего места.
Год на исходе, сказала она. Ее год. Ей дали его по договору - и в этот год все, за что бы она не бралась, чего бы не касалась, обречено было на успех. Любое начинание, личное ли, деловое... Любой человек, пообщавшись с ней хоть минуту, начинал испытывать к ней необъяснимое расположение. Более того; на этот год ей была дан некий дар, про который точней всего сказать было так: талисман. То есть - эта стопроцентная удачливость распространялась на любого, кто проводил с ней хотя бы по часу в день. Все само плыло к тому в руки. Условие договора было единственным: этот год станет последним.
Антон сидел просто в шоке. Все, что он смог из себя выдавить - это дурацкое: "Май, ну что за глупости..."
А она вдруг улыбнулась - прямо как тогда, в самую первую их осеннюю встречу, - и воскликнула так, словно он открыл мировую истину:
- Да! Глупости! Именно глупости!..
- Май, - сказал он осторожно. - Ты в порядке?
Она рассмеялась, запрокидывая голову назад.
- Ах, ну конечно, я в порядке!
- И это шутка? Да, Май? Алле.. - он сглотнул, - Аллегория?
Она перестала смеяться.
- Нет, Антон, это не шутка. И не аллегория. Скажешь, такого не может быть?
- Честно? Скажу.
- Знаю, что скажешь, - она протянула руку и потрепала его по волосам. Этот жест ему совсем не понравился. Было в нем что-то покровительственное... Материнское.
- Ты же у меня самый лучший мужчина на свете, - продолжала она, глядя на него, и глаза ее сверкали ярче всех звезд и снега под этими звездами. - Правильный и рассудительный. И думающий о будущем. Лучшего мужа и пожелать нельзя...
Антон похолодел. Ерунда какая-то... Так на нее еще ни разу не находило.
Она смотрела на него с лукавой улыбкой.
- Не бойся. Не в жены набиваюсь.
Вздохнула, откинулась на спинку стула...
- Черт. Не надо было тебе рассказывать, - сказала она в пустоту. - Знала же, что не поверишь... И вообще. Зачем тебе это знать? У тебя впереди целая жизнь. Тебе прожить ее надо.
Снова посмотрела ему прямо в глаза - и Антону почему-то стало страшно.
- Езжай, милый, - сказала она устало - и в то же время с какой-то непонятной радостью, словно только что поняла нечто, до чего не могла додуматься в течение всей жизни. - Езжай и будь счастлив. Только прошу тебя: запомни одну вещь. Понять ты ее все равно не поймешь - но пока просто запомни, сделай такое одолжение...
- Ну, какую? - спросил он, ощущая себя словно в каком-то тумане. Как бы выкрутиться из этого разговора? Все эти ее аллегории... Завтра же ведь позвонит и скажет: "Слышь, Антош? Ты это..."
Она усмехнулась.
- Я тут поняла кое-что... Знаешь, что приятней всего на свете? Нет? А мне вот кажется, я знаю... - она снова улыбнулась странной своей улыбкой. Антон молчал, как истукан.
- Возможность сделать глупость для кого-то, вот что. Хотя бы пойти ночью шататься по улицам, и плевать, что завтра куча дел...
Антон почувствовал, как у него немеют скулы.
- Постой, постой... Ты что, хочешь сказать, что сделала... ну, или как там, допустим, что сделала! вот эту глупость для меня?
- Оставь ты свою логику! - оборвала она его все с той же тихой улыбкой. - Во всей мировой логике нет места даже для маленького общипанного букетика цветов... Просто прими это как должное!
Он вдохнул - и медленно выдохнул.
- Хорошо, - сказал он. - Возможно. Пускай возможно. Ты все-таки скажи: для меня?
Она медленно покачала головой.
- Нет. Не для тебя. Для того, чтобы ты появился... Просто тогда я не знала, что это будешь ты.
Антон яростно потер лоб - и впервые за этот год потянулся к сигарете.
- Зачем?.. Ну скажи мне - зачем?
Его здравый смысл продолжал кричать ему, что это какой-то бред, что на свете такого быть не может, и что она просто не хочет, чтобы он уезжал - только и всего...
Она смотрела на него своими яркими, открытыми глазами, оттененными тяжелыми черными ресницами.
- У меня был выбор. У меня было время подумать. И для себя я решила так, - сказала она наконец. - И не жалею. Ни капельки... Пошли спать, тебе вставать завтра рано.
***
Он уехал через неделю. За все это время они ни разу не вернулись к этому странному разговору. Май вела себя так, будто ничего и не было, а он боялся... Сам не знал чего. Нет, конечно же, утром следующего дня, глядя на мир за окнами, на ее лицо рядом, даже допустить нельзя было, что весь этот бред... Да, конечно, он был взрослый, нормальный человек, и не мог не считать все это ее очередным чудачеством - но почему-то холодок по спине то и дело возвращался. Особенно когда она вот так сидела, задумавшись, глядя не на него, а куда-то в одной ей видимые миры.
Она провожала его на вокзал. Вещи, которые он собрал с собой, поместились в одну дорожную сумку... Он хотел взять с собой ту зубную щетку, что она ему купила - но Май не позволила. Сказала, что будет лучше, если с собой он купит новую. Чтобы, когда он будет приезжать к ней на выходные, он мог не думать, чем же утром почистить зубы. После этой фразы он вдруг почувствовал невероятную легкость. "Приезжать по выходным"...
Конечно же, чудачество.
Они созванивались во вторник и в четверг, и Май была весела, и шутила так, что после разговора с ней у Антона оставалось легкое, светлое ощущение того, что все в жизни на самом деле фигня и все проблемы можно решить...
В субботу он летел с вокзала прямо к ней, решив зайти домой после.
И первое, что увидел - белая полоска с надписью "опечатано" на двери, которую, как оказалось, привык считать дверью чуть ли не второго дома.