Я мразь. Я дрянь. Я животный белок в куче испражнений огнедышащего тела. Я словно самая мерзкая трупная муха на теле Христа, с остервенением слизываю капли пота и, пьянея, падаю вниз, на Голгофу, в слезоточивую смесь мочи, кала, пота и слез.
Я, покрытый паршой и шевелящимися насекомыми, лежу на старой вонючей бараньей шкуре в темном, самом дальнем углу глубочайшей пещеры. Только не ищите меня; только, прошу, не смейте найти мое прогнившее тело в этих вечных сумерках, ибо я - вечен. Вечность за вечностью я обречен прозябать в смрадном запахе моего собственного тела.
Я был мертв, я был свободен, пока не пришел он и не сказал: "Выйди вон, Лазарь!" Невидимая цепкая рука подхватила мое тело и оно встало на ноги, душа же моя стремительно вырвана была из райских мук и словно тесто в кадушку, засунуто вновь в старую и немощную мою плоть. За что, Господи!
Многие века прошли со времени моего воскрешения, но я ни разу не выходил из своего одинокого мира: большую часть времени просто отлеживаясь и поднимаясь на ноги лишь для того, чтобы попить воды или поймать на ужин какое-нибудь слепое от постоянного мрака насекомое. Впрочем, мне почти не хотелось есть: мои органы почти не работали. Мое сердце билось с меньшей скоростью и я воочию представлял, как кровь моя свертывается у меня внутри и багрово-красные сгустки пронзают мои легкие и печень, причиняя непереносимую боль. Иногда я даже забывал дышать и лишь легкое недомогание напоминало мне вновь, что без затхлого воздуха этой пещеры я не проживу. Вернее, проживу, но я боялся попробовать не дышать вовсе: что, если я умру, но не буду мертв и столетия далее буду прозябать в гнили моей разложившийся плоти.
Тело мое покрылось коростой, так как вода более не привлекала меня: иногда кусками грязь отваливалась от меня (если вдруг я почешусь, например) и непомерно громкое по сравнению с шумом упавшей грязи эхо проносилось по просторам пещеры, вызывая столпотворение летучих мышей.
Иногда я прикасался к своей коже, которая местами просвечивала через черноту и удивлялся тому, что она все такая же дряблая и не превратилась в натянутую, словно на барабан, кожу мертвеца, кожу мертвого человека.
Он умер, я же остался "жить", как доказательство его присутствия, но доказывать было некому: никто не приходил ко мне по вечерам побеседовать, утро мое было похоже на каждое предыдущее и вместе они мало отличались от моего дня или вечера.
До тех пор, пока не пришла Она...
Неоднократно я представлял себе современных людей: какие они, кто они и есть ли они вообще. Молчаливые толпы призраков обступали меня в такие моменты и тихо качались из стороны в сторону, видимо желая напугать меня своим ритуалом. Но мне не было страшно: мертвые не боятся ничего. Просто каждая новая выдуманная мной личность выглядела причудливей предыдущей и вскоре, лет через четыреста, мою пещеру наполняли странные твари с тремя головами, люди с собачьими головами, гермафродиты (они особо мне не нравились, так как странное половое влечение еще громоздилось где-то в недрах моего тела и андрогины вызывали во мне непреодолимую страсть), волосатые дикари и безволосые карлики...
Они ложились спать со мной вместе и просыпались за миг до моего пробуждения. Они открывали рты, когда я съедал очередную летучую мышь и закрывали их, когда я жевал. Они бегали вокруг, когда я заставлял себя справить нужду. Они бессловесно и бездыханно присутствовали рядом и иногда я с ними беседовал.
Но однажды я услышал шум; я не привык к звукам: с собой я говорил редко, призраки мне не отвечали и наши беседы постепенно затихали сами по себе, летучие мыши жили в основном спокойно, а капающая вода слишком тиха. Раздавшийся же шум более походил на шаги и через некоторое время идущий сказал первое слово.
--
Лазарь, Вы здесь?
Голос был девичий, сладкий и нежный, мое внимание сразу же приковал легкий металлический оттенок голоса, но я не обратил особого внимания.
--
Выйди вон, Лазарь!
Это пароль! Сам того не желая, я поднялся с земли и покачиваясь побрел на голос.
--
Выйди вон, Лазарь! Выйди вон!
--
Иду, - тихо сказал я.
Вокруг постепенно становилось не темно, хотя я и оставил горевшие крылья мышей далеко позади, а светлее и светлее, но как-то неестественно.
Через время впереди я увидел тонкую фигуру, которая светилась синеватым ореолом и принадлежала, видимо, ангелу. Только ангелы могут светить ночью, но свет этот был каким-то чужим, каким-то нетеплым.
Но это ангел! Я побежал к нему и через миг уже стоял напротив, умоляя:
--
Отпустите меня на небо, Повелитель. Пустите молю Вас!
--
Я не Повелитель, - тонким голосом сказала фигура. - Я пришла забрать Вас в Большой мир.
--
Большой мир? - спросил я, отпрянув, - неужели в этом мире еще помнят мелкую особу Лазаря?
--
Помнят! И чтят!
--
Но я не могу сейчас уйти. Я ничего не знаю про подлунный мир современности и боюсь его; я просто отвык от солнечного света и мои глаза капают от старости.
--
Мы не уйдем сейчас: меня прислали помочь Вам освоиться с новыми мыслями, новыми знаниями и новой ролью.
--
Какой?
--
Вы - живой свидетель Бога.
--
Но я не живой!
--
Живой, я вижу, и не говорите, что Ваше тело гниет: просто вечность отнимает у Вас слишком много времени и Вам просто некогда помыться и привести себя в порядок. Пойдемте в Ваш укромный уголок: я помогу Лазарю жить!
--
Но дайте я посмотрю на Ваше лицо!
--
Зачем?
--
Я хочу знать, насколько вы красивы!
--
Вы ведь почти Бог, а Богу не престало так неуклюже приставать к девушкам. Неужели же в Вашем теле еще осталась былая страсть к половым играм.
--
Сотни лет лишь похоть согревала мое тело по ночам. Я не знаю, что дает такую страсть: душа ли, повеление Божье или страсть даже после смерти не умирает, но она есть в моем теле... Но я не потому прошу Вас открыть лицо: я много лет не видел людей и даже забываю, сколько глаз или ушей у них.
Девушка каким-то образом погасила свет вокруг себя и я увидел ее лицо. Я уже и забыл, что люди могут быть настолько прекрасны: белая кожа, прекрасные карие глаза, мягкие изгибы ярких губ, точеный нос - Боже, стандартный набор клише, но по-другому не скажешь. Красота, величие, нежность, кротость, сила и страсть - все сочетало в себе это лицо, прекраснее которого я не видел вечность и вечность.
--
Ну и что вы думаете?
--
Прекраснее Вас я не видел никого!
--
Не льстите.
--
Как Вас зовут?
--
Франческа.
--
Вы так красивы.
--
Подождите, мы отмоем Вас и вы тоже станете очень даже ничего!
--
Не стану - я старше Христа и мертвый.
--
Мы Вас сейчас отмоем. Но для начала давайте немного отдохнем в Вашем прибежище.
Мы пришли в мою мерзкую пещеру и мне стало бесконечно стыдно за то, что нас там ждало: кучи кала, потеки мочи по стенам, скелеты убитых мышей разбросаны по всему полу и старая черная вонючая шкура барана, служащая мне постелью.
--
Простите за беспорядок, я не ждал гостей!
--
У Вас есть силы шутить. У меня нет сил - Вы слишком далеко забрались.
--
Давайте отдохнем.
--
Можно, я воспользуюсь вашей постелью.
--
Но ведь она мерзка.
--
Ничего, не каждый день доводится чувствовать себя в шкуре Бога.
Она легла на мою шкуру и укрылась одним ее концом. Некоторое время было тихо, а потом она сказал:
--
У Вас здесь жарко, я, пожалуй, разденусь.
Она встала и медленно стала снимать с себя одежду, вскоре представ передо мной обнаженной. Нужно ли говорить, что более красивого зрелища на свете мне видеть не приходилось, хотя я и видел шаловливые пляски Марии Магдалена и Суламифь Соломона. Медленно, словно нарочно распаляя меня, она подошла к шкуре и легла на нее, но на этот раз не укрылась.
Чтобы не возбудиться, я отошел в дальний угол пещеры и, опустив голову, сел на пол. Мне не хотелось смотреть на нее, иначе столетнее воздержание могло вылиться в минутное грешное насилие. Но мои глаза вновь и вновь приникали к ее выпуклым грудям, к ее гладким бедрам, к ее пухлым ягодицам, когда она, якобы укладываясь принимала ту или иную позу. Наконец она устроилась удобнее, представив моему взору свое нежное тело во всей своей красе, во всей соблазнительной силе.
Какое-то время прошло и я даже начал немного успокаиваться; но вдруг Франческа сказала:
--
А где вы здесь моетесь?
--
Нигде, я не мылся много столетий - Вы не забыли.
--
Но Вас нужно помыть!
--
Недалеко отсюда есть небольшое озерцо с холодной, как лед вода - если бы я хотел купаться, я бы купался там.
--
Пойдемте туда.
--
Когда я купался раньше, я делал это один.
--
Но вы же не сможете потереть себе спинку.
Она поднялась и сказала:
--
Пойдемте, что же Вы. Вы не хотите купаться?
--
Нет, просто я немного не в себе.
--
Почему?
--
Я много столетий не видел обнаженную женщину.
--
Вам нравится мое тело?
--
Оно безупречно.
Она засмеялась и поманила меня рукой. Мы пошли к озерцу... Она шла впереди! Откуда она знает, где находится оно?
Но плавно покачивающиеся ягодицы напрочь выбили из моих усталых мозгов мысли подозрения.
Мы подошли к воде и она сказала:
--
Раздевайтесь.
--
Я... не могу... я... не готов...
--
Не смешите меня. Или я сама Вас раздену. Снимайте с себя все.
Мне пришлось раздеться и я посмел явить ее взору грязное, насквозь прогнившее тело, изъеденное вшами и клопами. Мои всклокоченные, почерневшие от копоти и грязи волосы вздымались, казалось, на несколько метров вокруг моей головы; моя кожа была покрыта язвами, из которых сочился гной и маленькие белые черви шевелили головками, вдыхая смрадный запах моего тела, запах застоявшейся жизни.
--
Вы прекрасны, - сказала Франческа.
--
Не нужно так говорить! Я мертв, мертв, как Лазарь,.. я гнилой обрубок человеческой плоти, мерзкое отродье, тварь подземного мира и я недостоин Вас.
--
Вы - вечность! Это я Вас недостойна... А что касается внешнего вида... Раньше я читала в сказках про прекрасных принцесс, которые поцелуем возвращали человеческий облик своим возлюбленным. Можно, я Вас поцелую?
--
Нет! Нет, не надо! Вы сгниете вместе со мной: вы заразитесь лепрой или чумой,.. или, просто испачкаетесь!
--
Я Вас поцелую все равно..
С этими словами она подошла ко мне, прижалась своим обнаженным телом к моей гнили и нежно, но крепко поцеловала меня в засохшие, покрытые коркой губы. У меня закружилась голова и я впервые подумал о том, что, возможно, жив: мои глаза закатились и от полового возбуждения я потерял сознание.
Спустя время я очнулся от ощущения того, что меня моют: прохладная вода обволакивала мое тело и чья-то нежная рука медленно отскребала столетнюю грязь с моего живота.
--
Франческа?
--
Слава Богу, Вы очнулись!
--
Что со мной случилось?
--
Вы потеряли сознание. От моего поцелуя: волшебного преображения не произошло, но теперь Вы чуть чище.
--
Что Вы делаете?
--
Я мою Ваш пенис.
--
Что моете?
--
Ваш половой отросток...
--
Не стоит..
--
Стоит!
С этими словами она стала целовать меня всюду; меня, недомытого, мерзкого, грязного, отвратительного и вонючего. Она целовала мой смрадный рот, мою черную шею, запаршивевшую плоть и страшную грудь. Она облизывала меня с ног до головы, от чего мне было бесконечно хорошо, но и так же бесконечно стыдно, бесконечно противно. В минуты обретения сознания я пытался оторвать ее губы от моего тела, но в тот же миг я терял самообладание и лишь сильнее прижимал ее к себе.
Множество раз я входил в нее, выбрасывая многолетние запасы спермы, выкидывая из себя вековую похоть и она кричала и стонала в моих гнилых объятиях...
Много часов спустя мы просто лежали в озере и она домывала мое тело. Грязь исчезла, но взору открылись зияющие язвы и провалы, струпья и присосавшиеся вши, колтуны волос и сочащиеся гноем прыщи. Все это Франческа нежно гладила, не переставая повторять, как я прекрасен. Мои болячки не излечимы, мои струпья - моя кожа, а вши и клопы - вечные мои спутники. Ни Франческа, ни другая прекрасная женщина, ни один лучший лекарь мира не сможет излечить меня от них, не сможет вернуть мне мое прежнее тело.
Мне было бесконечно горько от мысли, что мое презренное тело будет выставлено на всеобщее обозрение как тело Бога... То есть не Бога, а свидетеля Бога...
Но мысли мои были прерваны чьими-то шагами: моя Франческа лежала рядом со мной, а кто-то чужой ходил по пещере, видимо разыскивая меня... Или ее! Нет, нет, я не отдав вам ее, я люблю ее.
Подождите, я сейчас приду!
Я освободился от объятий любимой и тихо, не одеваясь, пошел на звук шагов. Шаги были все ближе и ближе и я понял, что они доносились из моей пещеры. Я из-за угла медленно заглянул в нее и увидел, как кто-то стоит ко мне спиной. Что-то в облике его мне показалось странным. Я с криком бросился на него и камнем ударил по голове: к моим ногам упал трехголовый человек...
Я видел такого в своих видениях! Он живой, он осязаем: я могу прикоснуться к нему и ощутить его пока теплую плоть. Неужели мои грезы стали явью?
Внезапно мне послышались шаги за спиной: я резко обернулся и увидел человека с собачьей головой. Он что-то лаял и рычал, размахивая палкой. Из-за его спины выглядывали карлики и великаны, прозрачные женщины моих эротических снов и викинги. Со стен смотрели пучеглазые дети, которые представлялись мне детьми нового поколения. Писая на ходу, они пальцами-присосками тянулись ко мне. По углам пещеры стояли во всевозможных позах гермафродиты, совокупляясь с собой же и бесстыдно предлагая мне на выбор либо возбужденную мужскую плоть, либо разверстую женскую. Мне хотелось кричать, но я не мог выжать из себя ни звука. С безмолвным криком я бросился мимо человека-пса к Франческе...
Уже подбегая к озеру, я услышал странные звуки.
Моя Франческа, моя любимая шумно и нагло совокуплялась с волосатым викингом из какой-то моей фантазии. Викинг фыркал, а Франческа, зажав его между ног, насмешливо смотрела на меня.
И тут я вспомнил! Я вспомнил мой самый первый сон, еще до воскрешения, еще до встречи с Христом. Мертвый и завернутый в белый саван я лежал и ждал, когда мою душу заберут. Никто не приходил и я постепенно заснул тем крепким сном, которым могут спать только мертвые: их существование теперь словно сон, а сон - словно глубочайшая пустота.
И в тот самый день, в том самом сне мне приснилась самая прекрасная из живущих, живших и пока не живших женщин, та единственная, которую я не встретил и не встречу, как я тогда думал.
И она теперь лежит, раздвинув ноги, под рыхлым телом выдуманного викинга, моя выдуманная любимая, мой первый призрак, чье появление вызвало массовый приход всех моих видений...