...они следят за мной уже третий день. Не знаю, как бы отреагировали на все это вы, - я же разом потерял и сон и аппетит. Иногда они слезятся, иногда моргают, отчего становится еще страшнее. За эти дни мне довелось созерцать в них все: от боли до презрения, но самое паскудное - это то, что кроме меня их никто не видит. Ночью они светятся ровным изумрудным огнем, а днем просто пялятся со стены, следя за каждым моим шагом. Неделю назад я передвинул к той стене шифоньер - они появились на другой. Вчера оклеил комнату новыми обоями, надеясь, что они исчезнут, но не тут-то было! Они тут же проступили сквозь бумагу и, кажется, были ужасно недовольны тем, что я затеял. Тогда я решил переночевать у одного старого дружка. Но и там они не дали мне покоя. На стене комнаты, что мне подогнал кореш, они появились сразу же, как только он закрыл за собой дверь и оставил меня одного. Они смеялись надо мной. Я был в бешенстве и, достав пушку, палил в стену, пока не кончилась обойма. Шум поднялся невообразимый. Прибежавший кореш сказал, что мне нужно убираться. Он был зол, что и не удивительно в его положении. Я оставил ему сотню баксов в качестве возмещения за беспокойство и ущерб и ушел, пока не нагрянули менты. Он посоветовал мне обратиться к психиатру. И я обратился.
(Четверг, 27.07.2000)
Зачуханный хорек, называющий себя психоаналитиком, встретил меня без особого энтузиазма, пока я не положил перед ним на стол такую же зеленую бумажку, как вчера дал корешу. После этого он заметно подобрел, стал слушать меня более внимательно, кивал головой, заглядывал в какую-то книгу и задавал кучу разных, на мой взгляд, совершенно ненужных вопросов: были ли у меня в детстве травмы головы, вижу ли я что-нибудь еще, кроме этих глаз? Каким видом деятельности промышляю сейчас и чем занимался раньше? Меня сильно насторожили его вопросы. Похоже, хорек работал на ментовку. Иначе на кой хрен ему знать: где я бываю и что делаю? Он выписал мне желтую бумажку - рецепт, и я купил по нему в аптеке таблетки. С ними пришел домой и после обеда выпил сразу пять штук. Меня повело как после доброй Чуйской травки: все помутилось и запрыгало, но треклятые зенки так и не исчезли. Они смеялись надо мной. Вот тогда-то я и понял, что хорек попросту надумал подсадить меня на какую-то наркоту, чтоб за каждый новый рецептик обратно срубить "капусту". Мне он сразу не понравился, гад...
Вечерком я довел его до подъезда и там еще разок поспрошал о моей проблеме, только теперь с пристрастием. Ни фига он, козел, про мою болячку не знал. Видать - точно на ментов работал. Завалил я его быстро, одним ударом. Зачем мучить? Ничем бы он мне не помог, а наговорить дружкам своим ментовским мог всякого. И сотню свою забрал. Она у него во внутреннем кармане пиджака в лопатнике вместе с мелочью какой-то была. Мелочь тоже прихватил. Зачем ментам оставлять? Все равно ведь скоммуниздят, когда тело оформлять станут. Ни к чему это: родные органы подымать. К тому же, если хорек на них работал, то, возможно, успел стукануть про странного клиента. А тут лежит он себе тихо, жмурик жмуриком, весь наглухо "почиканный" и без лопатника. Ясное дело: мог, конечно, кто-нибудь и из серьезных людей отметиться, но маловероятно. И решат для себя "мусора", что, скорее всего, шпана малолетняя обобрала или бомж какой агрессивный. И ментам глухарь списать проще, и себе безопаснее...
(Пятница, 28.07.2000)
Домой пришел заполночь. Где был и что делал - не помню. Рубаха в крови, джинсы тоже. Кровь явно не моя. Не иначе, еще кого-то завалил - все может быть! Может, и завалил - мне не привыкать! Потому, что работа у меня такая: кого-нибудь валить! А что? Строить, вкалывать на ящике или там, к примеру, шоферить - лучше? Ни фига не лучше!
Вкалывал я когда-то... давно, сразу как из армии уволился, и как полк наш Афганский расформировали. Вкалывал до седьмого пота. Индюку одному дачку строили. Барыга тот из главка был... Или из министерства?.. Эх, далеко бы пошел наверное! Может, даже олигархом стал?! Только вот людей он не любил, обманывал. Как он уже там среди равных свои делишки обтяпывал - не знаю! Да только людям, которые на него полгода горбатились, отдать то, что должен, отказался. Потом, конечно, горы золотые обещал, когда пальцы в дверных проёмах трещали. Да только что мне от тех обещаний? Кто же, скажите мне на милость, находясь в здравом уме, его бы отпустил? Да и в лопатнике у него оказалось зна-а-ачительно больше, чем должен он был всей нашей бригаде. Прикопал я его там же, в подвале той самой дачки, что ему, считай, забесплатно отгрохали. Работёнка эта, должен вам сказать, еще та!.. Здоровенный он был, гад. Яму под него собственноручно целый день рыл. Зато получилось отменно, особенно когда поверху стяжечку бетонную кинули. Даже, если кто специально искать будет, - навряд, что найдёт! Деньги те я тогда по справедливости разделил: всем, кто работал, поровну! Меня так в Афгане учили.
А через пару месяцев мужик один в гости пришел, Петровичем назвался. Знаю, говорит, что ты, супостат, барыгу того завалил. Я его конечно за грудки. А он мне спокойненько так и ехидненько говорит, что половина города, мол, если не больше, знает, куда он пошел, и что ежели не менты, то братки уж точно меня найдут и порешат. Я, понятно, маленько поостыл, а он мне и говорит, что не для того пришел, чтобы меня подставлять и топить. А, как раз, наоборот! Учитывая опыт мой и особые таланты, работенку сосватать. Как говорится: по специальности! Я, конечно, тогда здорово все обдумал, пораскинул мозгами, и... согласился. С тех пор проблем с деньгами у меня не было никогда. Кто только не ходил у меня в клиентах: и депутаты, и журналисты, и барыги, и даже руководители религиозных миссий. А мне-то что? Заказ?.. Есть! Деньги?.. Уплачены! Клиент?.. Отправляется туда, откуда возврата нету. Простая арифметика! Бывали и курьезные случаи. Так один политикан как-то заказал нам другого. Деньги заплатил - все как положено. Я, как обычно, заказ выполнил. Качественно, что называется: под расчет. А через неделю нам другие люди этого заказчика заказывают. Тоже бабки немалые дают. Заказ - дело святое! Выполняю и этот. Вот такая вот оказия приключилась...
Весь день отлеживаюсь, гляжу телик, слушаю выпуски новостей. Нет, нигде про хорька того не говорят. Видать ничтожный был человечишка. А по ничтожным людям и скорбь малая - житейская истина!
После обеда заскочил Петрович. Привез оружие и задаток за новый заказ. Я посетовал на глаза. Петрович долго глядел на стену, потом на меня, и сказал, что я плохо выгляжу. Посоветовал после работы смотаться на недельку к теплым морям, полежать на песочке, пообщаться поближе с загорелыми девицами, попить коньячку душистого или там пивка заморского. Что ж! Идея хороша! Так, пожалуй, и сделаю. Вот только сначала разберусь с этими чертовыми глазами и сразу поеду...
(Суббота, 29.07.2000)
Бедолага, которого нужно было упокоить на этот раз, числился не то каким-то ментовским, не то - армейским чином. Заказал его заместитель по фамилии Барсуков, ходящий в звании подполковника, до изжоги мечтающий привинтить еще одну звезду к кителю и занять уютное кресло заказанного им же босса. Были там, кажись, еще и какие-то денежные разногласия, но глубоко вникать я не стал. Я лежал у ветрового окна на крыше дома, что напротив подъезда, в котором жил заказанный мужик, и ждал. На моих коленях покоилась классная "дура" с офигительной оптикой. В стволе всего два патрона. Двух, настоящему спецу, каким я являюсь, должно хватить с головой. Мобильник в моем кармане молчал, значит, мужик запаздывал. Наружка должна перезвонить и сообщить о его приближении. Но пока - тишина. Ничего, я подожду. Вообще, я привык ждать. Лежу и гляжу на стену, с которой на меня зырят эти треклятые глазищи. Последние дни они преследуют меня везде, где только есть стены. Правда, стало понемногу помогать лекарство, прописанное хорьком. Я купил его двадцать пачек. Переплатил, конечно, но зато рецепт и вовсе не потребовался. Пью по семь штук за раз, и мир уплывает, растворяясь в туманной дымке. Вместе с ним растворяются и они. Помогает ненадолго, но и это, конечно, здорово.
Телефонный звонок резанул слух, будто ментовская сирена, и сухой беспристрастный голос произнес условленную фразу. Дичь приближалась. Я достал фото и еще раз взглянул на человека, которому сегодня предстояло умереть.
Он появился в прицеле моей винтовки спустя пару минут. Мужик был высоким и довольно молодым. Он неторопливо вел за руку девчушку лет пяти, которая в свою очередь тащила под мышкой куклу, едва ли меньшую размером, чем она сама. Картина была на удивление мирной, и я на минуту оторопел. Глаза с плохо скрываемым гневом глядели на меня со стены. Но господин Барсуков еще вчера исправно внес аванс за жизнь этого человека. Значит тот, на кого указала его щедрая рука, должен умереть. Я поймал в прицел курчавую голову мужика и задержал дыхание. В тот самый миг она повернулась ко мне. Это были они! Они, те самые проклятые, преследующие меня везде и не дающие покоя глаза. Я нашел, я встретил их! Они насмехались, они издевались надо мной! Я понял, что если сейчас не выстрелю в них, не нажму на курок, не уничтожу раз и навсегда, то навечно, на все времена останусь с этим кошмаром. Я должен, я обязан их уничтожить. Мой выстрел снес девчонке полголовы. Глаза со стены пропали, но появились снова минуту спустя. Я знал, я предполагал, что так будет, и был готов к этому. В дорогостоящей оптике краем глаза я видел, как задергался, заметался в бешенстве мужик, осознавший, наконец, то, что произошло. Я мог убить его в любой момент. Но что бы мне это дало? Моя дуэль еще не была закончена. Глаза, проклятые, преследующие меня глаза! Вот главная цель! Теперь они принадлежали кукле, той самой, что валялась возле мертвой девчонки. Я поймал их в прицел и нажал на спуск. Второй мой выстрел разнес голову проклятой игрушке. Из развороченной пластмассы полетела какая-то труха. Они исчезли. Они отпустили меня. В душе я ликовал. Я победил, я уничтожил их! Я бросил винтовку и покидал чердак с чувством глубокого удовлетворения. Мне все же удалось выиграть этот бой...
(Воскресенье, 30.07.2000)
Ехать домой я не стал. Не настолько же я безумен. Я понимал, что теперь меня будет искать куча самых разных людей. Менты, дочь сотрудника которых я грохнул. Господин Барсуков, что этого мента заказал. Петрович, которого в связи с моим провалом ждет крупная неустойка. Братки, которым щедро заплатит Петрович, чтобы меня нашли. Верные Барсукову менты, которые будут стараться живым меня не брать, чтобы я чего лишнего не сболтнул. Может, и еще кто. Всех разве учтешь?
Поехал я к старому армейскому корешу. Спину я ему как-то прикрыл на одном перевале, в стране, что южнее Таджикистана. Он меня потом тоже разок выручил. Побратались мы с ним тогда в восемьдесят седьмом.
Очень я на эту встречу надеялся, но, видать, не довелось. Сгорел корешок мой, от водки сгорел. Как из Афгана вернулся - запил он горько, вот и сгорел раньше срока. В местном гастрономе взял бутылку водки, поехал к нему на могилу. Выпил сам, ему на холмик поставил. В общем - все как тогда, когда провожали мы с ним "Черный тюльпан", а в нём - в последний путь на родину тех, для кого война уже закончилась. Моя же война еще продолжалась. Пришлось возвращаться в город. Была у меня здесь одна дыра, о которой вроде никто не знал. Тут и решил заночевать. Крыши и подвалы высотных домов плохо предназначены для ночлега. Но я не унывал. В моей жизни случались ночи и похуже.
Уснул почти сразу, но проклятые глаза и здесь не дали мне покоя. "Что же за оказия такая со мной приключилась", - спрашивал я у кого-то. Но никто не отвечал. Да и кто мог мне ответить? Бог? У него я был в не в чести с того самого дня, как попал выполнять этот самый интернациональный долг, и в первый раз поджег дом, в котором находилась целая семья. Они пытались выбраться, но мы автоматными очередями загоняли их обратно. Так и пошло потом: кровь, боль, смерть. Ответить мне мог разве что только дьявол, но, видимо, и он, напуганный тяжестью моих грехов, не очень-то спешил водить дружбу с таким, как я.
(Понедельник, 31.07.2000)
Проснулся я от воя сирен. Что это было: пожарные ли, милиция? Не знаю. Только уставшим я себя чувствую даже больше, чем до сна. В углу валяется осколок разбитого зеркала. Я твердо решил привести себя в порядок и убираться из этого проклятого города. Об утреннем туалете с зубной щеткой и мылом, конечно, не стоит и думать. Но причесаться я себе позволить мог. Я достал расческу и заглянул в зеркало. Руки мои задрожали и ноги подкосились. Глаза! Проклятые, чертовы глаза! Они были у меня на лбу! Они озорно подмигивали мне, как бы спрашивая: "Ну, что? Неужели ты думал, что можешь так просто избавиться от нас? Теперь мы с тобой навсегда! Навсегда!.."
Как же мне теперь с ними,а? Как? Впрочем, я все равно человек пропащий: куда бы ни пошел, что бы ни сделал - меня будут искать. А эти глаза... эти проклятые мучающие меня глаза - они всегда будут клеймом, тавром на моей башке и раной в моем сердце. Впрочем, мне не страшно, мне совершенно не страшно умирать. Меня не пугает даже то, что я, наверняка, попаду в ад. В ад - так в ад! Вместе с собой я прихвачу туда и их. Пусть каждому воздастся по делам его...
Доктор положил на стол тетрадь и поглядел на своего оппонента, высокого седовласого полковника.
- Вот то, что мы имеем.
- Полный, абсолютный провал.
- Вы так считаете?
- А вы? Вы считаете по-другому?
- Представьте себе - считаю! - сквозь толстые линзы очков улыбнулся доктор.
- Мотивируйте.
- Еще на стадии подготовки к эксперименту я был против предложенного вами кандидата. Что мы имели? Надломленного, истеричного типа, который только и мог, что глушить водку и вспоминать свое сомнительное "героическое" прошлое. "Р-135" - уникальный препарат. Он изначально был рассчитан на формирование сознания массового обывателя. Вы же решили использовать его в сочетании с "В-140" для создания идеального исполнителя, забывая при этом о прописных истинах: ни один препарат не в силах полностью изменить человека и сделать его другим. Он лишь модифицирует личность настолько, насколько это возможно в пределах ее характера, взглядов, способностей. И еще - того образа жизни, который был присущ испытуемому до использования препарата. Вам тогда казалось, что выбранный объект подходит по многим критериям. Так они, в принципе, и было. Он неплохо подготовлен физически, владел всеми видами оружия и не боялся применять его в действии, не имел родственников. Кроме того, у него присутствовал опыт жестокости и цинизма, что, мне кажется, является весьма и весьма сомнительным достоинством, когда дело касается подобного проекта. Но все эти плюсы - ничто по сравнению с отсутствием внутреннего стержня, характера, как выражаетесь вы, военные! Этот человек не мог стать тем, кем бы вы хотели, чтобы он стал. Он был дешевым позером, им и умер.
- Вы так считаете?
- Я так считал всегда, даже тогда, когда вы только остановили свой выбор на нем.
- Что же! Возможно вы и правы...
После гибели дочери полковник Одинцов постарел разом на десять лет. Он подал в отставку и запил. Дочь оставалась последним звеном, связывающим его с нормальной жизнью. То тепло, та забота, которыми он окружил ее после смерти жены, удивляли даже людей, близко знавших полковника. Карьера его была стремительна. Тридцатилетний капитан Одинцов - командир взвода в составе роты Смоленского ОМОНа попал в Чечню, оставив дома беременную жену и годовалую дочь. Чистилище, через которое ему довелось пройти, могло сломать кого угодно, только не его. Он с честью прошел все испытания, уготованные ему войной, был дважды ранен, представлен к нескольким орденам, и получил два внеочередных звания. Надломила его лишь смерть жены, так и не сумевшей разрешиться от второй, нежелательной по состоянию ее здоровья беременности. Надломила, но не сломала. Он вернулся, получил повышение и новую должность в министерстве в Москве. Боль утраты поутихла, но связывать себя новой семьей он пока не спешил, продолжая в одиночестве воспитывать дочь. В ней он видел многое от той женщины, которую любил, и которая стала матерью этого ребенка. Девочка стала тем стержнем, вокруг которого строилась вся его жизнь. И вот теперь ее нет. Какой-то маньяк забрал ее у него. Родное правосудие в очередной раз расписались в своем бессилии найти и наказать преступника. Но даже если бы виновный был найден и наказан - это не вернуло бы ему дочь. Перед его глазами все стоял тот кошмар: развороченные головы ребенка и куклы. Наверное, убийце мало было просто отнять у него самое дорогое. Стреляя в куклу, он надругался над всем тем светлым и добрым, что было отдано игрушке теплыми детскими ручонками. Неведомый враг забрал у него все. Все, что оставалось в его жизни чистого и святого.
В дверь позвонили. Полковник никого не ждал, но открыл. На пороге стоял совершенно безликий человек лет шестидесяти, в очках с толстыми стеклами и нечищеных башмаках. Он вытирал пот со лба и глуповато улыбался.
- Виктор Николаевич? Меня зовут Евсей Петрович, можно просто: Петрович. Я к вам по поводу гибели вашей дочери. У меня есть кое-что, что вам необходимо узнать.
Гость без приглашения проследовал в комнату и уселся в кресло. На стол он положил портативный магнитофон и щелкнул кнопкой:
- "В семнадцать часов он забирает девчонку из детского сада и отпускает водителя. Они пешком идут домой. Это недалеко от дома - не более пяти минут...".
- Вам знаком этот голос? - спросил Петрович, останавливая запись.
Полковник медленно кивнул.
- Тогда слушайте.
- "Ваш человек может расположиться на чердаке в доме напротив. Подходы оттуда просматриваются идеально. Оттуда можно стрелять...
- Как с оплатой? - поинтересовался незнакомец.
- Как договаривались: пятьдесят процентов сейчас, и ещё пятьдесят, когда все будет кончено. Я человек слова.
Не успел гость опомниться, как хозяин вцепился сильными руками в его тщедушную шею.
- Кто? Кто еще в этом участвовал?
- Да успокойтесь вы, Виктор Николаевич! Неужели вы думаете, что я пришел бы к вам только затем, чтобы бередить раны и причинять боль? Да вы сядьте, выпейте, я вот вам коньячку принес. Сядьте, а я вам все расскажу и поясню. Виновники известны. Я думаю, было бы несправедливо просто отдать их милиции. Откупятся ведь!.. Как пить дать: откупятся! Вы - это совсем другое дело: боевой офицер, настоящий мужчина. Вы им спуску не дадите. Думаю, что только вы один сумеете как следует наказать негодяев, повинных в смерти вашего ребенка.
Полковник ослабил хватку.
- Простите, я, кажется, немного не в себе после того... После того, что мне пришлось пережить.
- Пустяки! Я ничуть не сержусь! Более того!.. Скажу вам откровенно, что совершенно не представляю, как повел бы себя, окажись, упаси Боже, на вашем месте.
Петрович достал из портфеля бутылку коньяка.
- Прошу вас, выпейте! Разговор нам предстоит долгий.
- А вы?
- Что вы! Не пью уже пять лет! Язва...
Гость ушел заполночь. Хозяин был изрядно пьян, но теперь точно знал, кто его враги и как с ними бороться. Зайдя в комнату, он посмотрел на стену и на мгновение оторопел. Огромные знакомые глаза печально так, и вроде бы даже немного с грустью смотрели на него, взывая об отмщении. Полковник лишь слабо улыбнулся им в ответ, открывая сейф, где хранилось кое-что из арсенала, нелегально привезенного им с той войны...