Аннотация: Про Мао и Киссинджера в контексте иероглифики
Иероглифы
Генри Киссенджер сидел напротив Мао и с деланным видом потягивал Маотай. Вкус водки Маотай ему не слишком нравился. Безумно крепкий напиток с безумно неприятным запахом. Если бы не вопросы этикета, Киссенджер срочно запивал бы каждый глоток минеральной водой. Нельзя, полагалось подлаживаться под хозяина. На столике стояла китайская закуска и самая разная выпивка. Киссенджер делал вид, будто не замечает бутылки виски и даже вилка, положенная рядом с закуской радушными китайцами, его не интересует. Старенький Мао пил наравне с гостем. Руки его дрожали. Вид усталый. Голос слегка спотыкался. Говорили о пустяках. Киссенджер спросил, не соотносится ли как-либо название водки с именем Великого Кормчего. Мао Цзэдун улыбнулся и тихо сказал, что теперь, когда вся страна знает его любовь к водке Маотай, его имя и название водки связаны на века. Выпили ещё. Киссенджер ждал, когда Мао, наконец, захмелеет. Мао смотрел на Киссенджера и думал, когда будет удобнее притвориться захмелевшим. Перепить Мао было сложно. Голова у Киссенджера уже слегка кружилась. Борясь со слабостью, американский дипломат начал более интенсивно закусывать. Лицо Мао было дружески безучастным. Киссенджер пытался понять собеседника, а понять его было бессмысленно. Мао Цзэдун внутренне усмехался и вспоминал более молодые годы. Да, тогда народ был крепче. Молотов, Каганович, Берия... Мао вспомнил, как при встрече со Сталиным, он выпил две бутылки водки, вся китайская делегация и советское политбюро уже спала в обнимку за столом, а старенький Сталин встал из-за стола подошел к нему и обнял - пускай они отдыхают, а мы пойдем ко мне в кабинет и поговорим. Душевно получилось. Мао Цзэдун потянулся за новой порцией китайской водки, уловил растерянный взгляд Киссенджера, выпил и притворился захмелевшим. Киссенджер тоже выпил, подавил икоту, взглянул на Мао и выдержал паузу.
- Председатель Мао, - спросил он как бы невзначай. - Я у себя дома читал ваши произведения и изучал вашу страну, историю её становления под вашим руководством. Действительно ли, как вы написали, китайский народ подобен чистому листку бумаги, на котором можно написать самые красивые слова?
- Иероглифы, - ответил Мао. - Наш народ не очень образован, поэтому впитывает всё новое очень легко, воспитывается правильно, быстро развивается. Раньше на нем "писали" иероглифы конфуцианского чинопочитания, в этом причина нашей вековой отсталости. Мы заменили их на новое, революционное учение и стремительно пошли вперед. Мы и сейчас можем написать на народе как на чистом листке бумаги любые иероглифы.
- Говорят, китайская иероглифика сродни искусству, - с восхищенном видом продолжил Киссенджер, - даже самое простое содержание может стать предметом всеобщего обожания, если написать красиво.
- Конечно, - сказал Мао и указал налить Киссенджеру ещё маотая, - Всё зависит от мастерства пишущего. Раньше писали "почитай старших, уважай традиции", теперь мы пишем "борьба за диктатуру пролетариата". В правильных руках иные слова становятся истинным произведением искусства.
Новый глоток водки заставил лицо Киссенджера чуток скривиться. М да, такую гадость могут придумать только мазохисты. Хотя, больше миллиарда мазохистов это даже неплохо. Зря американская дипломатия столь негативно восприняла победу Мао Цзэдуна. КНР - страна больших возможностей при тонком подходе. Мао выпил свою порцию сосредоточенно. Показать гостю своё удовольствие от спиртного он счел немного бестактным и неумным. Чуточку закусив, он снова придал своему лицу выражение пьяной расслабленности и постарался беспомощно улыбнуться.
Киссенджер сделал вид, будто не поверил Мао Цзэдуну:
- Неужели даже такие слова, как педофилия или гомосексуализм можно сделать с помощью иероглифов предметом высокого искусства?
- Что угодно! - ответил Мао.
- А такие сложные понятия, как Западные либеральные ценности или Американский образ жизни?
- Ещё проще. Из семи-десяти иероглифов надпись намного красивее, чем из двух-трёх. Мы в своих лозунгах часто используем до 20-30 иероглифов, и получается восхитительно. Иногда можно усилить иероглифы картинкой, иногда лучше обойтись без картинки.
- Чудеса, - реакция Киссенджера стало впервые за всю встречу искренней. - Надо мне побольше уделять внимания китайским, революционным традициям.
- Что ж! - четко провозгласил тост Мао, - за китайские, революционные традиции!
Оба выпили, и Киссенджер икнул. Дальнейшая беседа становилась всё более бессодержательной. Мао Цзэдун притворился окончательно охмелевшим, и встречу пришлось закончить. Киссенджера повезли в отель передохнуть перед посадкой в самолет. По протоколу Мао Цзэдуну не полагалось его провожать. В отеле Киссенджер продолжал думать о Китае как стране небывалых возможностей.
Проводив гостя, Мао Цзэдун приказал ещё налить водки, дать ручку и бумагу. Наконец-то, он получил возможность нормально выпить и отдохнуть от встречи. Три лянчика маотая быстро подбодрили Мао, он задумался и написал красивое стихотворение о снеге в парке Ихэюань. Окружившие его члены политбюро прочли стихотворение и стали восхищаться. Жена Цзян Цин даже захлопала от восхищения, выскочила из зала, принесла особую папку и приготовилась сберечь стихотворение на радость всему Китаю и любителям китайской поэзии. Мао Цзэдун выдержал паузу, и ему срочно налили ещё водки.
- Хэ, прекрасные иероглифы, жаль, мои руки дрожат и не стать мне совершенным каллиграфом. Тихо, - Мао не хотел выслушивать слова утешения, - Странные эти люди, иностранцы. Они не понимают, что происходит при переводе на китайский язык. На немецком языке Маркс умнее меня. На китайском ему меня не затмить. Мы можем смело писать любые иероглифы. Чем больше наш народ станет читать и писать иероглифы, тем более китайским он станет при любом содержании. Киссинджер ничего не понял, после меня останутся иероглифы и стихи, после него только буквы и никаких стихов. Выпью-ка я ещё и вздремну.