Аннотация: Бытовое хамство со стороны соседей становится катализатором к зарабатыванию денег для интеллигентного раздолбая.
Надо вам сказать, дом у нас заводской, так что публика всегда жила соответствующая. Не хочу строить из себя профессора Преображенского, но понятия 'пролетарий' и 'алкоголик' были для меня в детстве тождественными. Благодаря нашим соседям, а также непосредственной близости винного магазина, ароматы в нашем подъезде стояли те ещё .
Правда, с приходом рыночной экономики и квартирной приватизации, атмосфера в нашем подъезде значительно посвежела, потому что популяция соседей-алкашей как-то резко стала сокращаться. Кто-то отравился некачественным спиртным, кого-то убили по пьяному делу, кто-то фиктивно женился и сразу вслед за этим исчез, а кто-то благоразумно умер естественной смертью, не дожидаясь дальнейшего развития событий по вышеперечисленным сценариям. На освободившуюся жилплощадь тут же въехали богатые люди, не намного, впрочем, более интеллигентные, чем их предшественники. Двор заполнился иномарками. Места стало не хватать. Постоянно возникали конфликты. Вскоре выяснилось, что новые обитатели нашего дома имели такие же зычные голоса и колоритный словарный запас, как и прежние. Не подумайте, что я, бедный студент, им завидовал. Я был только рад: эти хоть в подъезде не гадили.
Жизнь текла ровно так же, как и раньше. Как мои родители не общались со старым гегемоном, так я не общался с гегемоном нынешним. Всё шло своим чередом. Я окончил институт, поступил в аспирантуру, защитился, преподавал тупым студентам матанализ. Жениться я пока не собирался. Но, несмотря на постоянную нехватку денег, личная жизнь моя бурлила. Благодаря своей смазливой физиономии и спортивной фигуре, я всегда имел успех у женщин.
У меня было две подруги: Аня и Полина. Аня была девушка простая, не отличавшая импрессионизма от сионизма, а суфизма от софизма, эдакая русская красавица с нелёгкой судьбой. Мужчины ценили в ней длинные ноги и преданный собачий взгляд, но почему-то постоянно бросали. Меня, помимо вышеперечисленных достоинств, влекла к ней её готовность заплатить в ресторане не только за себя, а также отдельная квартира, где всегда можно было качественно совокупиться и вкусно поесть. Также определённую привлекательность Ане придавал тот факт, что её папахен был начальником местного УБЭП.
Полина была замужней дамой. Впрочем, весьма самостоятельной, потому что работала юристом и зарабатывала в два раза больше, чем её муж. Полина была весела, умна, склонна к авантюрам и, что меня особенно притягивало, не имела никаких претензий на мою личную свободу. С Аней я проводил выходные, а вечера будних дней со мной делила Полина, якобы работавшая в это время сверхурочно. Не могу сказать, что я собирался вести такую жизнь до старости, но на тот момент меня всё устраивало, и казалось даже вполне гармоничным. И тут в 1998 году происходит событие, которое буквально переворачивает всю мою жизнь.
Соседи перегородили решёткой мою лестничную клетку, которая представляла собой обширную площадку, на которую выходили двери четырёх квартир. Когда я утром уходил в институт, она была в порядке. Нет, не то чтобы в порядке, но это была моя родная лестничная клетка, где мне была знакома каждая трещинка в кафельном полу, каждая надпись на стене, каждая черная подпалина на потолке. Я был шокирован. В первую секунду мне даже показалось, что я ошибся этажом. Но нет, дверь моей квартиры с пластмассовой цифрой 8, расположенная непосредственно рядом с лестницей, оказалась всё же на том месте, где я наблюдал её, уходя в институт. Вид у неё был жалкий, как у бедного родственника. Дверь, похоже, так же, как и я, ещё просто не могла поверить в произошедшую перемену и только поэтому ещё оставалась на том же месте, как человек, которого выгнали из родного дома, а он ещё на что-то надеясь, сидит на пороге и ждёт, что его впустят обратно.
Это было похоже на один из моих детских кошмаров, будто родители не забрали меня из детсада, и мне самому пришлось искать свой дом, а я никак не мог его найти. Казалось бы, дом уже найден, вот родной подъезд, поднимаюсь по лестнице на третий этаж. А там совсем другие двери с другими номерами, обивкой другого цвета. Я бегаю с этажа на этаж в панике, и так и не найдя своей квартиры, просыпаюсь от страха.
Я пнул решётку ногой, и она железно загромыхала, наверное, даже слегка испугалась, но с места не сдвинулась, я пнул её ещё раз с тем же успехом. Волна ярости накатила на меня, я слышал стук своего сердца и часто дышал. 'Так, спокойно', - сказал я себе, повернул ключ в замочной скважине и оказался в своей квартире. Мама уже два года, как была на пенсии, а с тех пор, как отец умер от прободной язвы, она почти всё время сидела дома.
- Лёш, а к нам тут сосед заходил, они там решётку поставили, извинялся, что
сразу не сказал, а нашу дверь всё равно нельзя было отгородить, он нам ключ принёс, они там шкафы поставят, чтобы картошку хранить.
Я выслушал этот монолог, произнесённый скороговоркой, с весьма мрачным видом. Мама знала меня, как никто другой, голос у неё был испуганный, она боялась, что я устрою соседям скандал. Если бы я жил один, я бы именно так и поступил, но, посмотрев на взволнованную маму, решил не спешить. Если я кого-то в этой жизни и любил, то это, несомненно, была она. Ради её спокойствия я задавил в себе зверя. Заглянув мне в глаза и убедившись, что я не собираюсь идти скандалить, мама облегчённо вздохнула.
-- Лёшенька, миленький, не расстраивайся. Они, конечно, хамы, но зато, хоть
чисто стало в подъезде.
-- А я и не расстраиваюсь, - буркнул я, и поспешно скрылся в своей комнате.
-- Я тебе обед подогрею.
Чёртовы хамы! Сволочи! Картошку они там будут хранить, уроды! Хоть бы свою долю отгородили, а то всю площадку захапали. Картошку! Бляди! Ездят на джипах и картошкой запасаются, жлобы! Да заебитесь со своей картошкой! Всё жилплощади им не хватает, лимитчики недоделанные! Из грязи в князи!
Я вспомнил, как гостил в Тбилиси у своих двоюродных родственников княжеских кровей и вместе с ними пошёл в гости к одному из их друзей. Его звали Важик, и жил он на окраине, в стандартной пятиэтажке. Но стандартным этот дом мог показаться, только если смотреть на него со стороны улицы. Со двора он напоминал не то улей, не то скопление замысловатых птичьих гнёзд, каким-то чудом прилепившихся к отвесной скале. Дело в том, что его жителям точно так же, как и моим соседям по тем или иным причинам не хватало жилплощади, и они решали эту проблему, наращивая свою квартиру двумя-тремя комнатами, попросту пристраивая их к уже имеющимся. Таким образом, некоторые пристройки на уровне четвёртого или пятого этажа повисали в воздухе, грозя каждую секунду обрушиться на проходящего под ними человека. Я всегда знал, что грузины - народ отчаянный и легкомысленный, но люди, жившие в этом доме: Я так и не понял, как этому строению удавалось вопреки всем законам физики сохранять равновесие, и испытал огромное облегчение, когда мы, наконец, оттуда ушли. :Да! Но ведь они не отгораживали себе общие площадки! Мне захотелось с кем-нибудь поговорить. Я пододвинул к себе телефон и набрал номер.
-- Если лишнее, ты его можешь через суд прищучить. Я спрошу, у нас одна
девица на работе раньше жилищным правом и всякой коммунальщиной занималась.
-- Хорошо, спроси. Может, ты все-таки приедешь? Мне плохо.
-- Леш, ну ты что, совсем глупый? Ты же знаешь, я не могу сейчас. Тоже мне
трагедия!
Когда Полина раздражалась, в ее голосе появлялись железные нотки, которые, соприкасаясь с моим слухом, порождали самые неприятные ощущения, поэтому я сказал:
-- Вот всегда, когда мне плохо, никого вас нет.
-- Кого это нас?
-- У мужа своего спроси! - крикнул я и повесил трубку.
О каком понимании может идти речь! Она всегда считала меня дешевым снобом, она всегда издевалась над моим дворянским происхождением по маме и номенклатурно-советским по папе. Зато у нее родственники - что надо. Я ведь познакомился с ней на ее собственной свадьбе, на которую пришел с одной знакомой девкой. Что там было! Шабаш! Только что на помеле никто не летал. Пьяные родственники из деревни с гармошкой затеяли драку. Двоюродный брат из Тюмени блевал прямо на стол. Куда нам, дешевым снобам? А чем это она себя считает лучше? Ну, из деревни, ну, всего добилась сама, даже слегка окультурилась. С расстояния вытянутой руки кажется утонченной дамой. Но, время от времени, происхождение дает знать о себе. Вот, скажем, только что обсуждали немецких экспрессионистов и как-то так плавно перешли к обсуждению житейских проблем. Про своего ребёнка, кроме как 'обосрался' либо 'нассал' не говорит. И ведь нельзя сказать, что в этом ее суть. Полина - маргинальный элемент, стычка, как говорится, между городом и селом: И все-таки она меня презирает! 'Тоже мне трагедия!' Да, трагедия, если ты живешь не в 'квартире' - конуре, которую можно поменять, купить, продать, приватизировать, которая всего лишь перевалочный пункт жизни. Это трагедия, если у тебя есть дом, обжитый несколькими поколениями, в котором тебя кормили с ложки манной кашей, учили читать, в которой:
Я разозлился. В конце-то концов, есть еще женщины в русских селеньях, Аня например. Уж она-то пожалеет, волоокая красавица моя. Она умеет. Я буду строить из себя маленького обиженного мальчика, а она будет в роли доброй мамочки. Она это любит. Так и быть, брошу ей пару намеков на совместную жизнь.
-- Привет, Анют.
-- Привет.
-- Ань, у меня плохое настроение. Ты можешь приехать?
-- Конечно, могу любимый. Буду через 15 минут.
-- А ты :
Трубка в моей руке издавала короткие гудки. Даже не спросила, что случилось, дура! Ей только повод дай! Да и не надо ей ничего рассказывать. Что она может понять?
Приехала. Совокупились. Даже страсть была в этом, даже надрыв какой-то был. А в четвертый раз мне так понравилось, что я сказал: 'Вот, всегда бы так.' Ее большие голубые глаза просто засветились. А, что? Why бы not? Она меня любит. Хотя, такие как она, готовы полюбить кого угодно. Зато тесть поможет материально, родная милиция защитит от беспределов, от этих вот соседей с их решеткой. Так! Стоп! Алексей Антонович! О чем это Вы? Уже у баб состраданья ищем, уже готовы отдаться не без выгоды. Стыд заполним меня целиком. Он зарождался в паху и мерзкой рябью расходился по всему телу. Я резко сел на кровати. Аня обняла меня за талию, прижавшись грудью к моей пояснице и просунула голову мне под руку. Я посмотрел на нее. Ее большие глаза были полны такой любви и преданности, что меня чуть не стошнило. Мне вдруг захотелось плюнуть в это красивое глупое лицо.
-- Почему, ты думаешь, что я хочу на тебе жениться?
-- Я не...
-- И вообще, у меня нет на это денег.
-- Мне деньги не нужны, мне ты нужен, - что еще она могла сказать?
-- И вообще, отстань ты от меня со своими телячьими нежностями. Что ты уставилась на меня как дворняга, которая ждет, что ее кто-нибудь кость кинет? Аня оттолкнулась от меня, повернулась к стене и беззвучно разрыдалась, театрально подрагивая своими костлявыми плечами. Она рыдала и рыдала. Прошло минут пять. Я смотрел на нее и думал, что эта посторонняя голая женщина делает в моей постели, в моем доме? Я закрыл глаза. Но в спасительной темноте оказался изъян. Перед тем как сомкнуть веки, я слишком долго смотрел на полосатый абажур, и теперь передо мной на черном фоне маячила светящаяся желтым электричеством решетка. Я открыл глаза и вскочил с кровати.
-- Ну, ты еще долго будешь здесь реветь? Тебе домой не пора?
Аня повернула ко мне заплаканную покрасневшую физиономию и, оскалив зубы, спросила:
-- Мне уйти?
- Сделай милость.
- Ты, уверен? - спросила она, уже натягивая чулки.
Я промолчал.
-- Ты, уверен? - спросила она, надевая свитер.
Я снова промолчал.
- Нет, ты точно уверен? - спросила она, выходя из комнаты.
-- Я вижу, ты абсолютно уверен, - заявила она, застегивая сапоги.
Я сохранял молчание. Уже, оказавшись за входной дверью, она сказала:
- То есть ты оконча:
Что она хотела к этому прибавить, я так и не узнал, потому что с грохотом захлопнул дверь прямо перед ее носом.
-- Лешенька, не надо так хлопать дверью, штукатурка осыпется, - сказала мама тихим вкрадчивым голосом, - а на какие деньги мы ремонт будем делать?
Я быстро ушел в свою комнату, закрылся на ключ и лег спать. Ночь прошла в глубоком сне. Я погружался на немыслимые онтологические глубины и, в конце концов, познал радость небытия, которую так легко разрушить одним грязным лучом света.
Утро встретило серостью, и слякотью, и общественным транспортом. Обычно, я сплю по дороге на работу, но в этот день я не мог закрыть глаза. Казалось, зрение образует вокруг меня стену, без него я стану беззащитен, перестану быть объектом и стану одним из субъектов, действительность захватит меня, просочившись через уши и ноздри, и я сольюсь с этими мерзкими людьми. Никогда в жизни до этого момента мне не были так отвратительны пассажиры автобусов. Лица, как будто стали глупей, потней, рябей, будто бы появилось на этих лицах больше волосков и бородавок, будто запахи из подмышек и ртов стократно усилились. Когда кто-то случайно ко мне прикасался, я испытывал еле подавляемые приступы бешенства. Какая-то сумасшедшая старуха, сидевшая позади меня всю дорогу с пафосом воспроизводила одну и ту же строку из песни: 'Дорогая моя столица, золотая моя Москва!' Я хотел ее убить.
На работе в этот день выдавали аванс. Я получил свои полторы тысячи, но настроение только ухудшилось. По расписанию у меня был только один семинар. Студенты были тупы как никогда. В довершении всего, у одно из них, Вовы Чугунова по кличке 'Пузо', постоянно звонил сотовый телефон. Поскольку на дворе было только начало семестра, Чугунов имел совершенно наглый вид, было удивительно, что он вообще соизволил явиться на семинар. Ничего-ничего: Я на тебя посмотрю в декабре, когда ты ко мне со своей пустой зачеткой притащишься и будешь лебезить: 'Алексей Антонович, ну вы понимаете: Ну я же, мы же, вы же:' Хренушки ты у меня зачет получишь, юный Батхед.
Вернувшись из института домой и опять увидев решетку, я почувствовал себя опустошенным. Пройдя к себе, я вынул из кармана полученные деньги, за вычетом 15 рублей, потраченных мной на растворимое пюре 'Магги', и положил на стол перед собой. Минут 20 я так и сидел, тупо уставившись на плоды своих трудов. Вот деньги. Они лежат на столе. Их мало. А нужно много. А сколько? А зачем? Может, с Аней помириться? Не хочу. Или с Полиной? Да ну ее в баню! В отношениях со всеми женщинами мне не хватало, вы будете смеяться, чистоты. Да что там говорить - любви не хватало мне.
От нечего делать я стал листать свою записную книжку. Родственники, родственники, одноклассник... Так. Беленко Оксана. Нет. С такими кривыми ногами не живут. Так... Бронник Юлия. Соседний двор. Песни под гитару. Можно бы было, но вряд ли. Я слишком круто с ней обошёлся... Воронцова Евгения. Нет, как только она узнала размер моей зарплаты, её и след простыл. А жаль. Очень даже... Всё не то... Хотя, почему? Вот, пожалуйста: Воскресенская Ирина, моя одноклассница.
Последний раз мы виделись в прошлом году на встрече выпускников, куда я пошел с другом попить пиво. На самом-то деле я поперся туда только для того, чтобы увидеть ее. Просто так. А она забежала на пять минут, поболтала с девчонками и скрылась в неизвестном направлении. А я обожрался с парой знакомых до боли свиных рыл. И то развлечение. Кажется, кто-то говорил, что она еще не замужем: Точно, Панков говорил. Да, все равно у нее наверняка кто-то есть. Она красивая женщина. Но ведь и у меня есть этот 'кто-то', а что толку? 'Кто-то' есть всегда, но почему-то не хочется звонить 'кому-то', а хочется позвонить ей. Я решительно набрал номер, по которому звонил раз пять в жизни, но, тем не менее, помнил наизусть.
-- Здравствуйте, а Иру можно?
-- Лех, ты что ль? - ее голос прозвучал так, как будто мы разговаривали последний раз не далее, как позавчера.
-- Я что ль.
Кончилось все тем, что неожиданно для себя я пригласил ее в ресторан. Весь прикол состоял в том, что девушка Ира, как и я, работала преподавателем в техническом вузе, а следовательно, заплатить за себя не могла, и уж тем более за меня. Но делать было нечего. Приглашение поужинать уже сорвалось с моего блудливого языка и улетело по телефонным кабелям к ушам моей юношеской привязанности.
-- Ну, ты, тогда, выходи из дома, я сейчас подойду.
Я сгреб со стола аванс и положил его обратно в карман.
Главная героиня моих отроческих онанистических фантазий стояла перед своим подъездом, разглядывая граффити 'ЦСКА - кони' на стене родного дома. Пока я подходил к ней все ближе, а она меня еще не замечала, я успел испытать неясное и щемящее чувство, мне было жаль сиюминутности этого момента, что сейчас она увидит меня, и исчезнет этот разворот головы, этот взгляд, эта поза.
-- Ты, никак, новую работу нашел? - спросила Ирка, когда мы уже сидели за столиком мексиканского ресторана, изучая меню.
А почему бы мне и не найти новую работу? Положим, я ее ищу.
-- Нет еще, но в процессе, - загадочно ответил я.
-- А у тебя дома интернет есть?
-- Не-а.
-- Вообще-то лучше всего работу через интернет искать.
-- А у тебя он есть?
-- Ага.
В тот вечер мы очень хорошо посидели, и договорились о новой встрече для того, чтобы я передал ей дискету со своим резюме. С тех пор мы начали видеться почти каждый день.
Где-то недели через две после первого свидания я пригласил Иру домой. Она бывала у меня, когда мы еще учились в школе. Вид решетки ее явно озадачил.
-- Кто это вас так отгородил?
-- Да, сосед, придурок.
-- Ничего себе:
Я не стал развивать тему, но про себя подумал, что не ошибся, когда решил ей позвонить. Все, что произошло между нами после этого диалога, только укрепило меня в этой мысли.
Вскоре после вышеописанных событий произошел крайне неприятный инцидент. Дело в том, что моя мама - человек сердобольный. Пока еще были живы местные алкаши, она всегда уступала их утренним мольбам и давала в долг на опохмелку. Действия, в целом, неоднозначные, но продиктованные добрыми намерениями. Когда алкоголики по тем или иным причинам ушли в мир иной, она нашла приложение своей сердобольности в подкармливании бездомных кошек.
Как-то утром я столкнулся с женой соседа, простецкой, но ухоженной брюнеткой с длинным носом. От негодования она трясла своими тощими грудями под футболкой с надписью 'NIKE' и совком в венозной рабоче-крестьянской руке.
-- Вы это видели?!
Я глянул на совок. На нём возвышалась небольшая горка дерьма. Сказать, что я этого не видел, я не мог, потому что этого в нашем подъезде всегда хватало, но насчёт данной конкретной кучи я уверен не был, поэтому просто пожал плечами.
-- И скажите вашей маме, пусть она этих кошек или берёт себе, или перестаёт кормить!
Весь день я думал об этом разговоре и нервничал. Вечером я устроил матери скандал, но нервозность от этого, как ни странно, не прошла. Напротив, тревожное состояние усилилось чувством вины по отношению к маме. Получалось, что я сорвал на ней зло. С одной стороны, она, конечно, была сама виновата. Подкармливать в своём подъезде бездомных кошек нельзя. С другой стороны, кто просил этих жлобов отгораживать себе лестничную клетку. Теперь сами на ней убирайтесь и пол мойте. К тому же, можно было и заранее предположить, что кошки или, тем более, крысы могут спокойно проникнуть за решётку между прутьями. Таким образом, я ещё больше разозлился на соседей за то, что пришлось наорать на мать.
После этого дня она перестала кормить кошек, а я здороваться с соседкой. Но кошкам, по всей видимости, в силу каких-то известных только им причин, понравилось гадить именно на огороженной территории, что они и продолжали делать с постоянством истинного инстинкта.
Всю последующую неделю я не думал о соседях, а был поглощён поисками работы. Предложения поступали разные, но не бесспорные. Большую зарплату предлагали там, где работа была неинтересной, без всякого намёка на творчество. Особенно рассмешило предложение одной крупной американской компании, торгующей в России туалетной бумагой повышенной мягкости, эти предлагали две тысячи за то, что я возглавлю отдел, занимающийся программным обеспечением всей их туалетной торговли. Но идти работать программистом в банк или торговую фирму с моими фундаментальными знаниями представлялось мне нерациональным. А работать в НИИ, где мне предлагали должность начальника лаборатории, за двести баксов особого желания не было.
Я колебался. С одной стороны, я уже решил, что женюсь на Ирке. Но на это нужны деньги. Девушка она, конечно, замечательная, я её люблю и всё такое, но материальной помощи со стороны её родственников не предвиделось никакой. С другой стороны, с женитьбой можно и не спешить. В конце концов, у меня есть мама, которая стирает, готовит и убирает наверняка лучше Ирки. Так что, можно удовольствие ещё года на два растянуть.
Конец моим сомнениям положило дерьмо, обыкновенное дерьмо, которое в один из сумрачных ноябрьских вечеров я обнаружил перед дверью своей квартиры, на резиновом коврике, который моя мать моет каждый вечер. Дерьмо явно было специально подложено сюда. Я присел на корточки, чтобы получше его рассмотреть. Да, это, несомненно, оно.
Я ощутил, как кровь шумит у меня в голове, как она закипает в сосудах, я почувствовал сильнейшее половое возбуждение. Я со всей силы надавил на соседский звонок и не отпускал, пока не вышла эта сука.
-- Откуда говно у меня под дверью?! - вид у меня, вероятно, был жуткий, я
весь покраснел, ещё немного, и я лопнул бы от ненависти. Соседка явно поняла моё состояние, потому что она не решилась выходить ко мне за решётку, а её физиономия приняла расплывчатое испуганное выражение.
-- Не знаю, кошки, наверное, ваши любимые, - неуверенное подрагивание её
голоса завело меня ещё больше.
-- Моя мать уже давно их не кормит.
-- А п-почему же они тогда гадят везде? - в конце фразы она повысила голос.
Она, кажется, оправилась от испуга: я не матерился, я не кидался в неё дерьмом, я разговаривал с ней, как интеллигентный человек, хотя и был очень возмущён, но ей ничего не угрожало, и она знала это. Она стояла за решёткой и нагло улыбалась. Я почувствовал, что ещё немного, и всю мою интеллигентность, как рукой снимет. Мне со страшной силой захотелось бросить кошачье дерьмо в это маленькое крысиное личико, но я всё-таки сдержался.
-- Кто дал вам право, класть это мне под дверь?! Кто дал вам право
отгораживать себе лестничную площадку?! Хамы! Думаете где-то денег хапнули, и вам всё можно?!
Я поднял коврик и сбросил дерьмо в мусоропровод. Потом я кинул его на место, отворил дверь, вошёл в квартиру и закрыл дверь с такой силой, что большой кусок штукатурки отвалился от потолка и упал на журнальный столик.
-- Лёшенька, не надо так хлопать дверью, - сказала мама откуда-то из кухни, -
на какие деньги мы ремонт будем делать?
-- На зелёные!!! - заорал я.
Самую малость отойдя от шока, я позвонил торговцам туалетной бумагой.
Сейчас, когда с того времени прошёл год, я понимаю, что поступил правильно. В феврале мы с Иркой поженились, а в апреле я установил у себя отличную охранную систему. Тут и решётка соседская пригодилась, я за неё камеру повесил, чтобы не спёрли. Правда, для лучшего обзора пришлось повесить её на таком месте, что соседи постоянно цепляются за неё головой. Но они стараются быть аккуратней, потому что, если камеру сдвинуть с места, включается сигнализация. Звучок получается крайне неприятный. Вообще, многое ещё не продумано в этих охранных системах: сигнализация иногда срабатывает по ночам из-за кошек, и будит соседей, но мы спим спокойно - несколько месяцев назад я сделал ремонт, и теперь у меня везде звукоизоляция.
Это неправда, что гнилой интеллигент, не стремящийся по природе своей к деньгам, у которого не выработан рефлекс хватания денег ртом и жопой, не способен их заработать. Просто ему нужен стимул, надо просто нащупать тонкое место в девственной плеве его интеллигентности и как следует туда надавить.