В баре было душно. Сигаретный дым преобразился из легкого тумана в плотную завесу и позиций своих сдавать не собирался. Более того, усиленно напирал, отвоёвывая всё больше территории. Открытые форточки уже не спасали. Поначалу я удивлялся, как пять-шесть человек могут так много курить, потом привык. Впрочем, за шесть лет можно ко всему привыкнуть. Ведь, если смотреть правде в глаза, я сам уже стал элементом интерьера этой небольшой забегаловки. Судите сами, что видят люди: худощавого мужика за стойкой, наливающего пиво. Сосредоточенно и виртуозно. Этакого Паганини местного разлива. Им не надо большего, да и мне, если честно, тоже.
Сегодня был совершенно обычный вечер. Он бы и остался таковым, не подсядь к стойке один мужик. Вроде как, ничем не выделяющийся - но это, если не присматриваться. Чтобы замечать странности, нужен особый глаз, и глаз этот самый у меня (Виталий Алексеич, можно просто, для друзей - Веталь) наличествовал, и мало того, был наметан так, как другим и не снилось. Конкретно сейчас он сообщал, что посетитель не прост. К примеру, я не видел, да и не слышал, как он зашел, что с нашей скрипучей дверью невозможно.
Сняв лишнюю пену, я поставил бокал перед загадочным клиентом и продолжил наблюдение. Казалось бы, что такого? Потёртый пиджак, рубашка по погоде, мятые брюки (либо холост, либо жена - дрянь) заурядное лицо и "мышиные" волосы в качестве последнего штриха. Типичный вид типичного гражданина за тридцать, тихо пропивающего зарплату. Всё бы хорошо, но вот руки... Не рабочие они, эти руки, хоть на куски меня режьте, вроде и мозолей хватает, но нет, не то, совсем не то. Вот музыканту такие руки в самый раз бы подошли: сильные, уверенные и... подконтрольные, что ли. Вон какие пальцы, один к одному, даром что загрубевшие. Кольца нет, все-таки холост, если бы прятал, сейчас бы с бабой сидел, а он уже двоих отогнал. Вон одна в сторонке, то и дело поглядывает на мужика этого, а в глазах страх. Почему? Он ведь ей слова грубого не сказал, даже голоса не повысил, просто попросил в покое оставить.
И оставила. Сразу. Как ужаленная, отпрянула.
Тряпочка в моих руках жила своей жизнью, протирая стакан. Автоматизм, так его. Человек был мне до колик интересен, и я всматривался в каждую деталь, в каждый жест. Впрочем, последнее не требовало особых усилий. Двигаться незнакомец иногда попросту забывал, лишь потом, словно спохватившись, то скользил рукой по бокалу, то принимался покачивать ногой в такт попсовой мелодии, доносящейся из колонок, а после снова замирал. Замирал - умирал. Чего только в голову не лезет.
***
Так уже было... Я не помню, почему и когда, но здесь говорят, незнание не освобождает. Может быть, они правы, но откуда тогда я помню, что это ложь? Что знание, именно знание, сковывает крепче всех цепей.
Кто я есть? Сам себе я кажусь заблудившимся странником. Кем я кажусь другим? Да по-разному. Вот, к примеру, двое бритых в углу никак не договорятся, считать меня лохом или нет, та женщина, что подходила, пожалуй, видит во мне чудовище. А ты, так пристально меня изучающий человек, кем видишь меня ты? Забавой? Лекарством от скуки? Если да, то ты куда прозорливее прочих.
Мы встречались. Я помню этот цепкий, как репей, взгляд, но где и когда я его видел? Не проси меня говорить, ибо мне нечего сказать. Мы встречались, но быть может, и это мне кажется. Здесь говорят, надо креститься, но я знаю, что это ложь, потому что не поможет. Знаю. Откуда?
***
Стакан уже давно блестел, но я машинально тёр его снова и снова. Загадка увлекла меня, заворожила, сузила мир до одного человека. До вот этого самого незнакомого человека, неторопливо потягивающего пиво у стойки. Раньше со мной подобного не случалось, и если бы посетители знали меня лучше, они, пожалуй, могли бы заметить мою рассеянность и удивиться. Впрочем, люди в поисках феноменов и парадоксов зачастую идут на звук, не доверяя глазам. Напрасно, потому как, вот же они, парадоксы эти, на виду и значат порою больше, чем газетная шумиха, влекущая к себе обывателя.
Что же в нём такого? Вот он сделал глоток, уставился на стенку, помотал головой, словно стряхивая наваждение. Псих, что ли? Да вроде не похож, только движения дерганые, как у марионетки. Кто же тебя дергает за ниточки, а? Почему ты пьешь, не пьянея, как умеют алкоголики и те, кому нечего терять, ибо всё уже потеряно? И, как говорится, самый главный вопрос - как мне найти ответы на мои "почему"? Поскольку я знаю, если не найду, то не смогу уснуть. Так уже бывало. Посмотри на меня, незнакомец, глаза - они ведь зеркало души, в них многое можно прочитать.
***
Зачем я здесь? Ещё один вопрос в пустоту, ибо я один, и некого вопрошать. Почему я один, если вокруг меня они? Потому что я - не они? Не знаю. Я почему-то не люблю это слово "не знаю" и не знаю, почему не люблю. Раньше знал, но "раньше" прошло. А что осталось? "Сейчас"? "Теперь"? Или "позже"?
Нет, ещё не "позже", это я почему-то знаю.
Кто ты, странный человек, считающий, что я не вижу твоего удивления? Ты умеешь не смотреть, а видеть. Я чувствую в нас родство, но мне чужды твои "почему".
Посмотри на меня, странный человек, глаза они ведь зеркало души. Моей? Нашей? Нет, не нашей. У меня нет души, я отдал её кому-то и забыл, кому и зачем. Посмотри на меня...
***
Стакан выскользнул из рук. Твою мать! Да что со мной?! Спокойно, Веталь, незачем задавать вопросы, на которые знаешь ответ. Это всё глаза, глаза, в которые я сам так рвался заглянуть. Я собирал осколки дрожащими руками, и они представлялись мне моими мыслями. Потому что когда наши взгляды встретились, во мне что-то сломалось, разлетелось на кусочки. Откуда-то повеяло жарким (знойным?) ветром и пахнуло чем-то знакомо-неизвестным.
Я довольно резко швырнул битое стекло в урну, и незнакомец вздрогнул. Гляди-ка, неужели проняло? Хотя, что ему сделается? Вот я сегодня уже точно не усну. Потому что...
Потому что, мать его, я понял, что такое вечность. Нет не так... Я понял, что такое Вечность, ВЕЧНОСТЬ, так её за ногу! Если это всего лишь отражение в зеркале, то я не хочу видеть оригинал. Не хочу и боюсь захотеть. Потому как любопытство, черт бы его побрал, - порок, да ещё какой. А здравый, и главное здоровый, смысл, раз посеешь - больше не найдёшь!
Я старался не смотреть в его сторону - получалось плохо. Из рук вон плохо получалось, а потому, когда скрипнула дверь, и я увидел Танюху, приветливо махнувшую мне рукой, у меня вырвался вздох облегчения.
- Привет, Виталик, мне как всегда, ладно?
Я пожал плечами. Как всегда - это рюмка (рюмашечка, если по-танюхиному) коньяка и нарезанный лимон (ты его, Виталик, только кофеем посыпь, ладно?)
- Привет, Татьяна, как дела?
- Дела, Виталенька, они в прокуратуре, и не дано нам смертным знать, каково им там. У нас же дел нет, так, делишки одни.
Сколько её знаю, не меняется. Метр с кепкой хорошего настроения. Себе что ли коньяка плеснуть? Не положено, но уж больно хочется.
- Ну, хорошо. Тогда как делишки? Они хоть темные, а, Татьяна?
- Темнее не бывает, - заверила моя спасительница, делая глоток коньяка. Хорошо хоть двадцать один ей недавно стукнуло, а то раньше приходилось всё это втихую проворачивать.
- Слушай, а это кто? - Танюха легонько кивнула в сторону того самого незнакомца. - Грустный такой.
- Да, хрен его знает! - огрызнулся я. Она бросила на меня удивленный взгляд.
- Эй, Алексеич, что с тобой?
- Ничего, - теперь я злился уже на себя.
- Взревновал что ли, Отелло? - Я на миг задумался. Хотя, что тут, собственно, думать? Нет, конечно! Я ведь на Танюху никогда, как на женщину, не смотрел (хотя посмотреть, конечно, есть на что), скорее уж, как на дочь. Мне тридцать девять, ей двадцать с хвостиком, я в разводе, у неё радости семейные ещё впереди, да и дико это: так на неё смотреть, - я ж эту девчонку с десяти лет знаю.
- Издеваешься?
- Ага! - ну что ж, какой вопрос - такой ответ. Я хотел ещё что-то спросить, но не успел. Потому как Танюха повернулась к странному посетителю и, со свойственной ей непринуждённостью, брякнула. - Привет.
***
Прости меня, человек, я виноват перед тобой. Я испугал тебя. Тебя, который, быть может, один во всём мире сумел увидеть. Прости.
Не знаю, что ты увидел в моих глазах, но из твоих на меня взглянул ужас, и это было не правильно. Ты должен был любить меня. Нет, так тоже не правильно. Любить не должны. Любить просто... ну просто любить. Нет ни слов, ни мыслей, не могу объяснить. Вот та девочка, что рядом с тобой, она знает, как это. Она многое знает, а я знаю её. Я люблю её. Я пришел, чтобы любить её. Но откуда, откуда я знаю, что и это ложь? Я пришёл причинить ей боль. Это правда, но я не хочу этой правды.
Не хочу.
Не смотри на меня.
Не надо, девочка!
Так уже было. Но когда? Когда? Не смотри... Не хочу... Надо.
***
Они часа три сидели рядом и просто молчали. Страх меня покинул, осталась лишь какая-то странная тревожность. Когда эта парочка уходила, я проводил их взглядом и пообещал себе, что напьюсь. Сдам смену и напьюсь. Танюха сияла как новенький "Мерседес", а у этого непонятного на лице застыла такая печаль, что даже мне хотелось выть. Каким-то шестым, или там двести сорок пятым чувством я знал - ничего хорошего эта встреча не принесёт. Во всяком случае, ей. За того, из чьих глаз смотрит вечность, я бы ручаться не стал.
***
Так уже было. Прости мне, девочка, я больше не могу любить. Я отдал тебе всю свою любовь до капли. Я не умею по-другому. Теперь я вспомнил всё, и мне гадко. Пока что гадко. Скоро я забуду, как это.
И ты тоже прости меня, странный человек. Я вспомнил, как тебя звали тогда, две тысячи лет назад. Вспомнил, и теперь у меня мерзко на душе.
Но
у меня
нет души.
Я отдал её вам.
***
Хозяева наконец-то расщедрились на кондиционер. Наверное, теперь у меня есть шансы прожить дольше, хотя меня мало волнует длительность моего бытия. Прошёл месяц, тот странный посетитель больше не появлялся, и о нем ничего не напоминало, кроме того, что стул, на котором он сидел, теперь постоянно пустовал. Забавно, но за весь месяц на него так ни разу никто и не сел, даже когда мест не хватало. Думал было унести его на фиг, но потом плюнул, мне-то что?
- Привет.
Я вздрогнул, оторвавшись от мыслей. Передо мной сидела Танюха, сидела на том самом стуле, блин! Мать-перемать, как она изменилась. Грустная и какая-то взрослая. Словно ей не двадцать один, а пару тысяч лет. Я кивнул и молча поставил перед ней её "как всегда", но Таня лишь покачала головой.
- Мне нельзя, Виталик, ты минералки налей.
Я ошалел настолько, что нарушил свой зарок не лезть в чужие дела.
- Что случилось?
- Меня из дому выгнали.
- Поче... - начал я, но осёкся, и так ясно.
- От него? - Она молча кивнула.
- А что он?
- Ушел, ещё тогда, утром. - Во мне понемногу закипала злость. Каков сукин сын, а! Я и сам не святой, но вот так поступить с Танькой, это ни в какие ворота не лезет.
- Не надо, - тихо сказала она.
- Чего не надо? - не понял я.
- Не надо на него злиться, он не мог по-другому.
Я внимательно посмотрел на неё. Таня, Танечка, мы все говорим так, когда не хотим серьёзных отношений. Он ведь тебе жизнь поломал, а ты его любишь. И будешь любить, потому что не выстраданное чувство никогда не угаснет. Эх, Таня, хотел бы я помочь тебе, но не знаю чем. Хотя знаю!
Посмотрев на коньяк, я мысленно ухмыльнулся. Ну, давай, Веталь, по традиции, для храбрости. Эх, хорошо пошла! Танюха (Танечка?) смотрела на меня с легким удивлением. Самое время.
- Слушай, Тань, выходи за меня.
- Хорошо. - Странная женщина: удивилась тому, что я выпил на работе, а вот предложение руки и сердца восприняла почти равнодушно. Только добавила. - Знаешь, а ведь так уже было.
Я пожал плечами. Какая разница?
За окнами распускалась сирень. Последняя в этом тысячелетии.