Элизабет находилась при смерти. Ей нужны были дорогие лекарства, а деньгами на тот момент я не располагал. В отчаянии, что моя любовь может умереть, я был готов на всё. Я продал под залог всё, что можно было продать, но денег не хватало. В аптеке не хотели давать лекарства в долг, а в банке просто отказывали, без объяснения причин.
Дома не было ничего, кроме кровати, двух стульев да стола. Деньги, полученные от продажи всего остального, ушли на пропитание, так как не составляли собой и половины необходимой суммы. Вскоре иссякли и они. Также заканчивались дрова, и топить камин было нечем. Холод и голод усугубляли положение моей милой Элизабет.
Однажды я шёл домой после безуспешных попыток найти работу, и проходил мимо бакалейного лотка. Продавца не было, а хлеб лежал прямо передо мной... Я схватил несколько булочек и побежал прочь, в какую-нибудь тихую улочку. Мне чудилось, что хозяин лавки звал полицию, что пытался догнать меня... К счастью, ничего этого не было. Спрятавшись за каким-то сараем, я сидел и смотрел на эти пять сдобных, сладких булочек, при этом понимая, что я совершил кражу. Преступление. И теперь я вор. Конечно, никто кроме меня не знает об этом, но совесть начинала грызть меня изнутри. Чувство голода подавило её.
Господи, каким же вкусным бывает хлеб! Никогда не замечал ранее... Съев две булочки, я остановился, вспомнив про Элизабет. Ведь дома не было ни куска хлеба, а я сейчас держал в руках то, что могло хоть как-то продлить жизнь моей милой Элизабет.
Она была в ужасном состоянии. Постоянно кашляла, и практически не шевелилась. Изредка моргая, она видела, как я вошёл внутрь, и попыталась улыбнуться мне, но очередной приступ кашля помешал ей это сделать.
С огромным трудом она съела хлеб. Я видел, как ей тяжело, и был готов на всё, чтобы хоть сократить её муки. Ночью я не спал. Просто ворочался на кровати, и меня посещали странные мысли. То меня мучила совесть, то мой разум говорил мне, что так и должно было быть. Мне было страшно за Элизабет, за мою милую Элизабет, когда у неё начинался очередной приступ кашля, вызывающий у неё дикую боль. Несколько раз она стонала. Я не мог это выносить. В конце концов, я сел на стул около её изголовья и стал гладить её волосы, напевая колыбельную. Так прошла очередная ночь.
Утром я знал, что мне предстоит совершить, а посему сильно нервничал, и даже не пошёл на поиски работы. Вместо этого, я выломал из чьего-то забора палку, из которой торчали не менее пяти гвоздей, и ждал вечера.
Немолодой мужчина, явно среднего достатка, судя по костюму, был первой жертвой. Он обернулся, не ожидая никакого подвоха, когда я просто окликнул его. Всё, что он успел сказать, были хрипы и стоны. Счастье, что он не закричал. Удар пришёлся прямо в лоб, притом он был настолько сильный, что часть гвоздей пробила череп и застряла в его голове. Я не смог достать палку из его головы, хотя зачем я пытался это сделать, понять я не могу.
Моя первая жертва уже лежала на земле в луже крови, а мне всё казалось, будто он стоит, оцепенённый страхом и болью, и пытается позвать на помощь. После удара он стоял ещё около минуты, и лишь потом упал на спину. Стараясь не глядеть на его лицо, обезображенное настолько, что способно было вызвать приступ рвоты, я обчистил его карманы. Несколько долларов, по-моему, двадцать пять, и пригласительный билет на филармонический концерт, который состоится через месяц.
В чём мне повезло, рынок ещё не был закрыт. Первым делом, я набрал еды, купил несколько дров, и даже нанял человека, который это всё отнёс к моему жилищу. Затем я купил бритву, понимая, что остановиться я не смогу, и пару бутылок крепкого пива.
Меня всего трясло. Несколько минут назад я совершил убийство. Украл чужую жизнь. Наверняка у этого человека была семья. И они ждут его до сих пор, прислушиваясь к каждому шороху у дверей. С помощью алкоголя я смог выбить из себя эти мысли. Но передо мной всё ещё стоял этот человек, с торчащей изо лба палкой с гвоздями, истекающий кровью, и хрипел, пытаясь звать на помощь.
Состояние Элизабет не улучшалось. Впервые за несколько недель, в доме стало тепло. Я бросил в камин не менее половины дров, и снова сел у изголовья кровати. Элизабет только смогла повернуть ко мне голову, на большее её сил не хватало... Предвкушая её вопросы, я сказал:
- Я нашёл работу, моя милая Элизабет. Скоро у нас будут деньги. Я куплю все необходимые лекарства, выкуплю все наши вещи, и мы снова будем жить как раньше. Сейчас дела наши улучшаются, да и ты сама это видишь и ощущаешь.
Я говорил всё это, и из глаз моих текли слёзы. Я никогда ранее не лгал ей. Теперь же... Но я понимаю, что могу спасти её, и это единственное оправдание для себя. Я знаю, что, если меня найдут, то посадят, а Элизабет умрёт. После этих размышлений во мне поселилась злоба. На всех, ко всем.
Почему, все те, кто борются за права людей, в один голос кричат, что нужно помогать друг другу, отворачиваются в тот момент, когда их помощь нужна? Почему люди не хотят помочь, войти в положение другого человека? Например, тот аптекарь. Ведь он прекрасно знает, что она может умереть. Но он ни за что не даст лекарство, пока не увидит денег. И ему точно наплевать на тех, кто не сможет оплатить себе лечение. Зато заболей кто из его семьи, он заплачет хуже котёнка.
В кармане у меня оставалось несколько долларов. Я решил, что сейчас есть отличный шанс снова найти денег, и пошёл в местный паб. Взяв себе кружку пива, я сел в углу, имея полный обзор всего помещения и всех его посетителей. Моё внимание привлёк один человек, который был явно нетрезв, однако вёл себя с некоторой наглостью. Наверняка он имел с собой деньги, иначе бы сидел смирно и ни к кому не приставал.
Я подсел к нему, и мы познакомились. Честно, мне было наплевать на его имя, на него самого, я ждал лишь момента, когда мы уйдём отсюда. С трудом мне удалось уговорить его сделать это. Расплачиваясь, он достал несколько крупных купюр, оставил их на стойке, и мы пошли прочь из этого места. Я не боялся, что нас видели вместе.
В одной из подворотен, идя сзади него, я осторожно открыл бритву. Схватив его, я очень быстро провёл бритвой по его шее. Снова хрипы. Снова попытки закричать. Его обессиленное тело стало сползать наземь, а я старался его удерживать, чтобы он не издал лишнего шума своим падением. Не знаю зачем, я обезобразил его лицо. Видимо, пытался скрыть улики. Я плохо помню тот момент. Все мои руки были в крови, сознание затуманено. Быстро взяв деньги, я побежал прочь. Не знаю зачем, но я оглянулся, и мне почудилось на мгновение, будто он стоит и смотрит мне вслед. Но я прекрасно понимал, что этого быть не могло, да и смотреть он просто не смог бы...
Слухи очень быстро распространялись в городе. Наутро многие знали о двух жертвах ночного маньяка. Но мне, честно говоря, было наплевать. Сейчас мне хватило денег, чтобы купить Элизабет, моей милой Элизабет часть лекарств. Я помню, как аптекарь отреагировал на то, что я смог купить у него достаточно дорогую микстуру. Вероятно, он постеснялся спросить, откуда у меня ни с того ни с сего появились такие деньги, может, он даже посчитал меня за того маньяка. Честно говоря, почему-то мне захотелось, чтобы сегодня вечером я встретил именно его.
В течение нескольких ночей я убивал. Не просто убивал, а в довесок ещё и обезображивал убитых, это стало как бы моим почерком. Меня искала вся полиция. Нет, она не знала что я убийца. Но она искала маньяка, а им был я.
Я смог купить все необходимые лекарства, и Элизабет, моя милая Элизабет пошла на поправку. Я даже удивился, до чего дошла медицина в наше время. Вначале моя любовь перестала кашлять, затем стала более менее двигаться. К концу третьей недели, с того момента как я стал убийцей, Элизабет, моя милая Элизабет практически выздоровела. Деньги теперь были в достатке, и я смог выкупить все заложенные вещи. Часто я видел укоризненный взгляд Элизабет, особенно когда я держал в руках деньги, но она молчала и нечего не говорила. А я сам не решался ей сказать, каким путём мне доставались эти средства.
По ночам мне снились кошмары. Вначале все, убитые мною, приходили, и пытались заговорить со мною. Вероятно, они хотели спросить, зачем я всё это делал. Но я слышал лишь стоны и хрипы. Я видел их лица, вернее, то, что от них осталось, и мне становилось страшно. На секунду я представил, что на их месте мог быть я. Я представил себя вот таким, с перерезанным горлом и изрезанным лицом. Почему-то после этого я вспомнил себя маленьким ребёнком, беззаботно играющим на набережной...
Ещё через пару дней Элизабет выздоровела. К счастью, те самые билеты на концерт оставались у меня. В один из вечеров я пригласил её пойти со мной, и она не отказала мне.
Во время концерта я слушал чарующую музыку, и лишь смотрел на Элизабет, мою милую Элизабет. В мыслях, я уже представлял, как дома, я преподнесу ей обручальное кольцо и попрошу выйти за меня замуж. Этим я грел себе душу, этим сейчас я и жил.
Мы решили не нанимать экипаж, а пройти пешком, благо расстояние было не очень большим. На половине пути я заметил двоих человек, идущих за нами, но не предал этому значения, да и бритва до сих пор лежала в кармане моего пиджака.
Они следовали за нами несколько минут, пока один из них не окликнул нас. Элизабет, моя милая Элизабет обернулась первой. От сильного удара она упала на землю. Палка с гвоздями пробила ей череп, обезобразила лицо и намертво застряла. Другой человек полоснул мне бритвой по горлу, и, хрипя и захлёбываясь кровью, я медленно оседал наземь. Я смотрел на Элизабет, на мою милую Элизабет, и весь мой мир рушился прахом. Я не осознавал, что сейчас умру сам. Я хотел спасти её, но не мог. Я заметил, как закрывался её оставшийся целым глаз, и как она посмотрела на меня.
Практически мёртвый, практически без сознания, я несколько секунд лежал на земле ещё живым. Двое стояли надо мной. Я видел их. Мог различить пуговицу на рубашке, мог увидеть самую мелкую деталь их гардероба. Но я не видел их лиц. Их просто не было...