Аннотация: Прозовое произведение, кто любит, тот поймёт.
Когда-то жил-был мальчик. Он жил в местечке, которого больше нет, в доме, которого больше нет, на краю поля, которого больше нет, поля, где были сделаны все открытия и где всё было возможным. Николь Краусс.
Третий порог воплощения.
Замолчите.
Замолчите все эти признания, все страницы и все углы.
До переулка Анна добралась не дыша.
Но за кого моё горло кричало, за кого билось?!
Ибо есть герои, а есть те, для кого они.
Ибо есть свет, а есть дороги. Для которых свет необходим.
На перекрёстке оборванный схватил её за запястье:
(Глаза голубые, но слишком нечистые, вращались и полушептали):
- Ну что же ты, что? Помолчи! Проходишь каждый свой миг - и молчи. Для тебя нет небес и нет воздуха, есть лишь ты.
Лимонный сок во рту. Анна знала, что он не безумен. Нет-нет. Безумен лишь, кто кроме мира своего не видит больше.
На Анне были холщовые туфли, она ковырялась ногами в земле, вдруг вылетела на асфальт, заулыбалась расплывающимся по тротуару глазам - лимонное отражение в тишине.
А шарики всё дальше катились. Зачем выдумывать неправды, если правд и так слишком много? Анна знала, что сегодняшний день - сплетение истин одновременных, чуждых одна для другой. Красок уже не разобрать. В чистой воде смешали оттенки - как давно не рисовала кистями! В чистой воде - сначала немного, потом точнее, точнее - и вот уже сплетение атомов, погружение - как рассчитать. Где улыбка, а где созвучие. Где Она, а где просто похоже.
Непонятно, бежать ли от мыслей или к ним ли? Кристиан? Разговор с собой в зеркале. Кристиан, Кристиан. Повторение номены номини.
- может, это и есть накопления. Только днём. Только ночью. Только минуту. Ну подожди ещё чуть-чуть, Кристиан. Ты поймёшь, как себя самому себе продал, и почему и почём. Остановись. Она всё равно уже далеко.
Анна знала, что да, это и есть накопления. Каждая последующая строчка будет уже больше, будет ещё необъятней. Спрятаться от людей - значит спрятаться от себя. Спрятать внутреннее от анализа, спрятать стеклянное от металлического, хрупкое от повреждающего. От убийственного. Зачем не существует миров, где нас только пара. Где нет больше сознаний, а значит, незачем прятаться. Незачем оставаться собой и хранить. Такие миры - лишь внутри большого мира, который их же и подтверждает. Это как темнота - нащупаешь форточку, выход, ура! Но это лишь выход на улицу. Куда.
Аннины волосы двигались шире и выше, и всё заполоняли. Шире, не признавая границ. Не надо границ, потому что никого нельзя отрицать. Ты согласен, если тебя просто возьмут отрицут? Отринут. Для кого-то - ты не считаешься. Вот и скажешь - а кто этот "кто-то"?
Значит, и нет никого, думал Кристиан. И меня, разумеется, нет. Опустились ладони в карманы, это сущность, это бытность, и она - повторение. Миллионов рук к миллионам карманов. Но до неповторимости - шаг, и каждого стремление убежать - оправдано ли? Он ловил мизинцами повороты воздуха - потому что они были как мысли. Потому что мысли неуязвимы, но не трогать их - значит не жить, а тонуть. Просто тонуть. Просто легко вплавь до конечного. За что же тогда линии исчерчивали ладони, трогали острова, внутри что-то сильное росло и преуменьшалось, и хотело выйти куда-то, как будто есть выход кроме внутри. И учились смеяться. И на всё-то смотрели. А смотрели как поглощали. А поглощали и становились вселенными. А потом пальцы тряслись. А потом соотносилось бесконечное с одномоментным, и последнее выигрывало схватку, потому что оказывалось первым. Потому что с первым сливалось.
Анна остановилась. Достаточно далеко. Невозможно произносить слово "всегда", особенно потому, что без него всё теряет отзвуки. Созвучия. Символы. Что же ты молчишь анна? Ну расскажи нам, что ты как всегда , как всегда это происходит у всех, остановилась, потому что ударена мыслью, да не мыслью, и не сознанием даже. Ударена всем этим в совокупности и многим и многим - как хочется крикнуть: "всем!". Но это опять невозможно, так же, как само это слово. Невозможно - "невозможно". Потому что возможно всё. И значит, возможна и невозможность. Какой кошмар.
Но полотенце натянуто на спину, Кристиан, Кристиан, Кристиан. Ударение в слове. Но это же - те секунды у пристани, первый звук горла, последние полутанцы, все-все слова, все-все неслова. Это и есть - "ударение". Это и есть - "интонация". Кто я, впитавший в себя весь этот вымышленный внешний мир. ведь если я его отражаю - значит, всё-таки существую. Как немыслимая странная субстанция. Осторожно, ножи. Анна, да ты же порежешься. Анна аккуратно кладёт куски своей кожи сверх своей кожи. И только анна - и только она!- может понять себя в этот момент.
Хотя возможно, что есть даже больше. Больше, чем понимание. Не осознание даже, а полное проживание. Может, точнее и глубже. А может, и вовсе не так. Но кто нам это расскажет. Если мы не выдумаем сами.
Не молчи. Кристиан плюёт на телефон, машет волной, бьётся словами-импульсами сердца. Но отчего так важен звук ему? Отчего орган в ладони? Красный стучащий орган в ладони - он же сам по себе, он только сам по себе, так зачем же Кристиан берёт его, его чувствует, и живёт им? Патовая ситуация. Ничья. Ничья сторона и ничья правда. Значит = каждого?
Но ты не умеешь заполнить. Свои собственные троеточия. Прости ей. Кристиан. Прости ей то, что не можешь простить себе, прости вам то, что вообще что-то нужно прощать, прости и послушай, это музыка ветра, это музыка моря, это музыка сущего, существующего совершенно помимо, но никак не вне вас. Не вне нас.
А небо дышит опаской.
А небо дышит с опаской. А кто ещё откупоривает старые бутыли - Анна берёт кисти, Анна раскрашивает ладони, она не может остановиться - не до того теперь. Как будто ночью всё взрывает телефонный звонок. В тот самый момент, когда ты наконец никем не замечен, и потому ты наконец - потому что совсем внесознательно - становишься тем, кто ты есть, тем, кто ты есть без мыслей и без движений, и главное - без людей. Значит, уже не собой. Значит, не человеком. Хотя кто и когда определил эти понятия. Улыбка.
Огонь. Простукивая по стене, она наконец обнаружила этот тайник.
Тысяча тропинок - да нет, к чему тут числа, к чему истории. Нет. Это всё не годится. Чем, кроме дней, кроме собственных звуков - один за другим выбивающих сердце - и.. Но Анна нашла этот тайник. Потому что пройденный тропинки хоть куда-то, да ведут. Потому что небо давало ей воздух, потому что ноги позволяли идти, а мозг пульсировал странным: необходимо, необходимо. Может, и правда?
Когда что-то кажется несомненным, сложнее всего поверить в его несомненность.
Но в целом ведь стоит прислушаться. Прочувствовать, где корни тех мыслей, что гроза - это опасность, а ложь любит быть тайной, но не умеет.
Только в конце любого пути как всегда есть заковырка. Есть разветвление. Вечное "хотя". Вечное - "или?..". Потому что иначе забываешь, как всё относительно. А следственно - ошибаешься.
А в конце пути нельзя ошибаться. Вот только не будет ли ошибкой пытаться рассмотреть всё бесконечное количество вариантов. Бесконечное.
Она не молчала, но не могла прикоснуться. Прикосновение жгло - даже мыслью, даже осколком, даже трогательным движеньем - всё жгло, жгло до кости, до самого центра, в реальности не существующего, но по-настоящему единственно бытующего. Единственного.
Анна перевернулась на кровати. Никто не видел сжатых век, никто не притронулся к осторожным рукам. Никто не почувствовал запаха гари от кожи. Она потянулась вперёд, а может, просто куда-то. Кто чувствовал эту боль - наверняка притворится глухим. Такое не повторят. Но оно повторится само. Через год или вечность. Через ничто. Повторение - это как продолжать. Только, видимо, хуже.
11.
В сознании преодолеть эту полночь. Простукивая пальцами по стене. Как миллиметр за миллиметром - но точно всё равно не получится. Как быть дождём это значит - состоять из дождинок, а это значит, что каждая дождинка - это дождь. Это значит, что каждая капля в ладони - отдельная и неповторимая - дождь. И воспринимается в целом, хотя и отдельно. И она не может быть вне дождя. И она - дождь, хотя она - это она.
И человек не может не быть человеком. Хотя может быть чем угодно. Хотя может любое состояние, любой поток. Но вне человеческого нет его. Не воспринимается. Хотя и уходят линии прочь, линии вне. Но вне - есть ли что-нибудь?
Но кто-то стирает ладони. В грифель стирает. В кафель.
Улыбаешься утром, хотя самое честное, хотя действительно по-настоящему - было бы - умереть. Ведь это единственно так.
Но переулки пусты. И начинаются сваи. Хвосты заворачиваются, греются перекрёстки. Кто-то схватит ладонями лист, и заплачет, и станет совсем невесомым, кто-то выглянет внутрь, разве же непонятно?! Но - непонятно. Неповторимая понятность в каждом. Недоступная доступность. Открытая книга иероглифов. Читай. Если готов читать иную книгу, кроме своей. Если готов расшифровывать, если готов отдавать. Ведь чтобы отдать, нужно иметь.
Кристиан перешёл в дождь. Одной боковою гранью. С тем, чтобы стереться. Не с тем, чтобы стираться. Стереотипы немы. Сложности ограниченны. И только возможности - невоплощённы, а потому беспредельны.
111.
Наверное, как шум от дождя. Ни притронуться, не приземлиться. Кто-то развесил улыбки на косточках, улыбки на улице, кто, Кристиан? Ну скажи же, не смейся. Скажи, ведь ты единственный видел, как кто-то багрил своё сердце, потом - замазывал быстрее, потом - убегал, но не мог убежать. Ведь ты единственный помнишь. Да? Как утро радовалось, как бежало - бесконечная мука - рождаться заново, заново, заново. Заново видеть и переживать. Всё, что пройдено, всё, что прожито.
Почему?
А ты единственный знаешь, что такое единственность. Что такое закрытые форточки, которые видишь лишь ты один. И каждый, кто знает падение, каждый, способный разбиться - он тебе не позавидует. Он тебя не увидит.
Но не молчи, Кристиан. Ты разговариваешь с зеркалом, разговариваешь с лицами на фотографиях, разговариваешь с голосами в странном предмете, ты говоришь и с существами. Значит, ты говоришь с собой. Со мной. Но почему тогда не ответить на прямой вопрос. Кто молчал о подзатыльниках, Кристиан? Кто жмурился ночью от самого яркого света? Кто умер?..
Ты думаешь, что твои глаза говорят. Но это иллюзия, Кристиан, не более, чем реальность, которая нужна, а не которая есть. Впрочем, до таких разниц разница не велика. Все реки похожи одна на другую, как непохожие люди. Все мысли сливаются, если немыслимы, если чужие и если равные.
А ты опять в обороне. Всё время - с местоимениями. Зачем. Ещё полтора часа крика. Вой прострелянных трамваев, плач изрезанных линиями мостов. Ты это знаешь. Ты это слышал. Ты уже всё это слышал, потому что это впервые. Потому что как ещё объяснить, что самое первое - это и есть предыдущее, это и есть повторение, только зачем. Для понимания?
Абзацы через абзацы. Хватаешься ладонями, хватаешься ресницами, начинаешь ходить кругами, бегаешь, убегаешь. Встречные магазины, цветы в полоску, это фантазии человека, это человек, понимаешь, это мир, равный тебе, но тобой не опознанный, тебе не данный, тебе чужой и равно же близкий. Присказка палки о двух концах. Присказка слова. Ну не молчи же, Кристиан. Твои ладони ведь сведут тебя с ума. Заставят кричать о каждой чёрточке, доведут до истерики, ты будешь весь, ты будешь для всего, всегда, до тех пор, пока не сотрутся все линии, пока морщины не перейдут грани, пока мир не вберёт сотней деревьев твои разговоры, твои молчания, опустошения. То, что есть ты. Как несуществующий ты.
Может быть, просто? Всё просто? Просто - для тебя так легче. Для тебя это и выход. Но глаза же не улыбаться не могут. Выход. Где речь о выходах, если нет и о входах. Кристиан. Ты что. Выход. Выход - это направление света, звучание, музыка, пустота. А здесь - выхода нет. Никакого выхода, Кристиан, хватит.
Хотя бы в этом перестань себе лгать. Легче не станет. Легче было и не помогло. Как же? Всеми крыльями - и задыхаться? Ты думаешь, кто-нибудь знает... В том-то всё и дело. Для того и придумывается в каждой голове, столетием каждым, секундой - тупик и - обход. Тайная дверь. Спасение и - лететь.
Но лететь можно лишь ветром. Лишь продолжая обман. Вот такая вот палка. Всё - на взаимоусловности, всё - на чём-то пропущенном. Сквозь и через. Допущенном из и куда. От тебя и до них. От него до тебя. От неё...
Контрибуции. И компромиссы. Ветер сметает. Ему одному - всё равно. А ты - будешь ладонью, будешь стрелой, будешь омутом - но ветром не сможешь. Потому что - чувствуешь.
Успокойся. Лучше чувствовать, чем быть свободным без освобождения. Быть высшим знаком свободы - потому, что несвободен абсолютно. Лететь без собственных сил и желаний, лететь, не понимая, не зная. лететь. Такая плата за полёт. Всегда. Только - ветер один не разбивается. Просто ломается и - собирается вновь.
4/;
Всё. Кожа разбивается. И эти тысячи отрезков - снова пройдо-непройдены. Закрой за мной. Это более невозможно.
Плеер и аудиокассеты. Тумбочки и пустота. Это более невозможно.
- Анна, закрой ставни. Почему ты молчишь целый день? Анна! Анна! Ну пожалуйста!
Но беспомощно хлопают дерева.
Что это? Краны открыты. Игра.
Как это получилось? Как это получается?
Кристиан останавливается. Ему кажется - все пути уже пройдены, все пути похожи один на другой. Это же люди.
Только каждый раз - новое путешествие. Или самообман? Или настолько всё бесконечно, что даже пройденная дорога - не повторяется. Два раза в одну воду...
Откуда же боль? От соли земли? Или действительно - от соприкосновения? Или просто - отдаёшь себе в этом слишком много отчёта....
6,
словно иглы. Нет. Как отпущенные раны - в краны вода забивается. Сама. Потому как бывает некуда выйти ей.
Нет. Вода всегда выйдет. Воде везде выход. Как и тебе, Анна, как и тебе.
Тёмным коридором доползала до своего отражения. А там всё равно стоял он. И снова - снова- снова и снова точки, запятые телефонных разговоров, разорванных и склеенных объятий. Вернуть. Но если не ушло?
Соскребала себя с поверхностей. Ногтями. Душой. Мысли Анны: от двери до форточки, от лет до созвездий, от него до него до него до него. Небо. Небесные. Силы? Бессилие? Потому что измена моментов - самая неповторимая.
Моменты же вечны.
И вдруг изменяют.
А наше сознание плоское. Как отыскать там трёхмерность? Чтобы ему подчинённый мир вдруг впустил кого-то ещё? Всех впустил.
Что ж. Что же. Анна подобрала осколки потерянного, отряхнула пальто. Там, высоко, - это снова учиться. Это снова дышать. Это снова - возможность. Потому что поток. Потому и нет края. В переполненном крае краёв.
А заплатки - они создают новый мир. Новая ткань из миллиарда кусков. Анна видела площадь в окно, голубые глаза становились зелёными, и нельзя было не поверить, что всего не вместить, что . невозможно объять всех. Ведь все же - внутри. Пусть одновременно. И пусть неосознанно. Всё же. Река. И спокойствие чистое только. Переполненное и только этим живое.
7. Там, где ты говоришь "да" моему сердцу. Где не существует порогов, не существует ступеней. Капли воды на руках. Капли средоточия и только. Обнимание. Порыв, ветер, движение, через которое рассеивается пустота.
Там, где существует граница не между мной и тобой, а между улыбкой и взглядом. Где одно расширяет другое. Где одного без иного уже невозможно.
Разделение? Одиночество?
На полпути закрываются веки, а путь продолжается. Путь - ещё выше. И глубже, конечно.
Анна поднимает колени и ловит - вдруг, мимолётно - свою улыбку в улыбке от зеркала. Мельком. Сияние - и наполнено. Молчание - и знает, о чём. Только не думай. Ведь мысли заметили. Заметили соль, составили стену. И ты - за этой стеной. Ты там, где тебя уже нет.
Ты сам.
В том, кто тебя не искал. Но нашёл. Желал. Но не хочет.
Кто не может.
И ты не можешь. Не можешь дышать пространством без боя, пространством без звука, пространством без подобных тебе - потому что подобен им.
Какие бы пропасти не мешали.
Потому что, Анна, стены, которые ты любишь, стены, которые тебя удивляют - созданы теми руками. Теми душами тропинки изведаны. И ты - ты сама, понимаешь? - ты, неповторимая ,звучная, зримая и абсолютно единственная - составлена только из них.
Из их атомов, из их сил, из их энергий, из их стихий, из их созвучий и противоборств, из их сознаний, из их материй. И бросаешься в эти чаши - в их
В свою
В их
В свою
Падаешь - в стены замурован бесконечно.
В разделение - бесконечно. В бессознательность, в точечность.
Но невозможно без тока. Без выхода - не получится. Не потому, что не бывает, а потому, что не случится. И поток пробивает. Потолок пробивает. Снова дышишь. Снова - по воздуху. Снова - собой. Снова= чувствуешь слово до самого кончика.
И повисаешь.
Посередине земли. Посередине созвездий. В точке, а может, в нуле. А может, и вне. Но во вне, всё вобравшем. Во вне, не умеющем не принимать.
Или - умеющем всё?
А если уметь всё - значит, уметь и не уметь чего-то.)
56. Здесь один он посреди дороги. Облака перестали показывать путь, даже забыли о времени. Кристиан улыбнулся: помнили ли когда-то?
Он отказался от сигарет, вынул деревянную трубку, стал наблюдать за полётом молчания. Оно углублялось. В тот край, который Кристиан расположил в своём взгляде. Только пространство. Только абстрактно. Иначе сейчас невозможно.
Но это был человек.
- Я держу свой путь на восток. Твои глаза говорят об обратном. Ветер сказал мне, что это не зря. Поговори со мной.
Был ответ, им был взгляд.
- Что такое много? Много веков - это много секунд. Значит, много - это равно? Нет, значит, каждый судит по-своему. Ты умеешь судить?
- я умею седеть.
Старик двинулся дальше. Кристиан присел на песок. Тонкая пыль, и самая точная. Стирающая всё, лишь потому, что всё познающая.
Каплей сочилась вода. Чувство из самого дна.
Он пытался заделать откуда, пытался не замечать, запорошить дорогой, вылить в другие созвездья. Зарисовать слишком ярким, загипсовать очень твёрдым. Удалить. Переместить. Вымести. Сделать прозрачным.
Но реки живут. Чувство живёт. Это поток. И пространство и время. Одно. А вне него - ни пространства, ни времени. Ни одного.
Ъ. Мы друг другу не гарантии нисколько. Нет.
Но то, что зовётся временем, разбивается нами.
Тем, как она гладит твои волосы, Кристоф, как ты улыбаешься ветру, а думаешь о ней; тем, как солнце затмевается улыбкой, или, может, сливается с ней и с тех пор всякий свет, всякое мягкое прикосновение - это лишь вы. Вечно.
Боялся ли ты? Одно- двухкомнатных клеток?
Боялся, что кто-то будет держать тебя за руку?
Или что обрушится потолок, что ты не сможешь больше ходить пешком, смотреть на свои движущиеся конечности, клясться звёздам, что ни на что не променяешь своё одиночество?
Просто боишься предать себя. Боишься узнать все цены, узнать, кто первым кого, узнать, что у горечи и в самом деле есть вкус. И главное - впустить в свою вселенную иную. Новый космос, который разрушит гелиоцентризм; который всё раздестроит, переиначит, сделает просто бессмысленным. Ты боишься. Боишься.
Да. Потому что шаткое - но равновесие. Потому что больно - но не настолько. Потому что счастливо - и не с оглядкой. Потому что не спасёт - но ты и не ждёшь. Вот что самое главное.
То, что если двери откроешь - силы закрыть не найдёшь. Это вечный обман, ловушка для сердца - заходи, тут свободно.
Нет. Сердце занято. Собой.
Собой... Самым бессмысленным. Собой - самым ничтожным.
И дело не в любви к себе, Кристиан, ты же знаешь. Не нужно подходить опять к зеркалу, не нужно смотреть свои записи, отчётливо слышать голос, различать оттенки в одежде. Не нужно поощрять в себе мужество, гордиться своей непричастностью, радоваться доброте. Это всё не нужно, не нужно. Есть только ты - частица, не более, частица со свойствами, частица особенная, но лишь настолько, насколько другие. И даже она, твоя высшая, наипримейшая кривая, она, которую ты готов отделить - нет, отделяешь, и не можешь представить в ряду, она, которая суть этот мир, который же неповторим... Да, Кристоф, и она. И она заходится кашлем, лёжа на голом полу. Краснеют глаза. Душа разрывается. Ямочки в уголках. Строгий голос с человеком. Это всё - и с ней тоже. Она - тоже.
Всего лишь частицы.
Слушать сердце.
Слушать. Не в звуках спасение - ну конечно. Просто. Свернуться комочком. Потому что бесконечные коридоры, бесконечные лабиринты. Кто остановит. Кто прижмётся виском к виску - и так, чтобы точно, как выстрел. Чтобы совершенно. А?
Натянутые браслеты, нитки, иголки. Путешествие в первый класс - и дальше, дальше, потоки сознания, слёзы внутри неизбежно, внешне уже совершенно не в счёт. Растрачены.
На глупые признания, на самые искренние глупые признания, на пустоту в телефоне, на просьбы: пой мне.
Но - слушать сердце. Вобравшее звуки поля, голос каждого дерева, вибрацию каждой травы. Запомнившей море, заполонившем небо, отразившем всё. Значит, в сердце - всё. Не отрицай. Не говори. Ты же всё уже знаешь. "Я не помню".
Ежеминутно. Продолжения в продолжениях продолжаются продолжать продолжения в продолжении из продолжений...
Да убежал бы - ну конечно, конечно, направо или налево, просто - наверх, ведь туда всегда, ведь туда - никогда не получается. Каждое бегство провалом - спасите. Каждое спасите - новое заложничество. Откровенная ложь. То есть чистая, то есть прямая. Для кого-то любая правда - обман. Для нас любой обман - уже какая-то правда.
Что, Анна, не так?
Ну не смотри тогда в потолок. Не надо! Не злись на случайных прохожих и не одёргивай кофту. НЕ НАДО плакать по утрам от пробуждения. НЕ СТОИТ давить в себе мысли, подпольные террористические акты, самоубийства, сожжения леса, детские бегалки, фотографирование каждой частицы.
Тогда не делай этого, Анна, не чисти зубы с лицом сегодня-умирающего-человека. И не клянись никому. Особенно - себе не клянись.
Не вытирай пыль со стола и перестань думать. Думать перестань.
Истеричка.
45.
Похоже, боль - это как дорога. Когда закрываешь глаза и замолкаешь в уши - тогда её нет. Как будто.
Это как будто идёшь по суше и никогда не наступит вода. Но она - над нами, под нами, внутри, бесконечно.
Может быть, он этого не успел.
Ты просто раньше повесила трубку. И что такое "перезвонить" по сравнению со смертью?
Ты отмечаешь крестиками галочки, играешь сама с собой, профили все исчерчены, испещрены. Салатовая бумага, фиолетовый кашель. Просто твоя суша заполнилась водой. Тебе нужен хотя бы кусочек. Хотя бы один маленький остров. Где другая земля и вода - другая.
Где ты не стала бы петь своих песен.
Не стала бы улыбаться. И "больше не могу" не стало бы никогда.
Но ты собрала свои вещи, он так и не понял, где твои платья. Отчего ноют запястья. Запах дыма всё ещё в комнате - и всего этого здесь не случится. И он открывает окно (ты далеко, ты всё это чувствуешь, но лишь слабым, тоненьким отзвуком, слабым плачем больного ребёнка). Потому что ваша реальность родилась недоношенной. Потому что ей не суждено было жить. Она нужна была как свыше, как чадо, драгоценное сокровище, претворитель всех слов, очертатель всех радостей. Одна большая беда. Но - одна на двоих. А родилась - для каждого по-разному.
Или всё это - просто не любишь?
Просто чтобы жить дальше, нужно опять умереть. И для двоих это невероятно. Это - невозможно.
И когда ты идёшь курить, ты кричишь с балкона прохожим - не бейте меня слишком больно, ладно?
Мне и так немного осталось.
Зря.
%
Трогать руками виски. Многие - непредставления. Множество - псевдосистемы. Перевыводы, только ошибки. То, какими дорогами ты проходила - видно на правом запястье. В устье рек - морщины, маленькие заточины. Каждое чувство сохранено, каждая мелочь преобразилась в другую - в лице, в каждом движенье.
И разные -только усталые. Твоя каждая остановка, и краткое средоточение, волнение, волна, многие, что протекают, паденье, высота без границ - в отблеске. Но он слишком прозрачен для глаза и слишком хрупок для рук.
На что иметь какое-то право, на что - вообще разговаривать. Растеряться в пути бликами. Перелётами. Заточение - в миллионах слов. В миллиардах бессмысленных слов. Не вытерпеть. Убежать.
**Мы близки. Потому что - одно. Разделено на нас. Мы все - каждый по-своему - чувствуем это. Мы все - для себя каждый "я". Для себя каждый центр. И в этом одном - равнозначны. И даже в этом различны. Вот такая двоякость - как и во всём, как и всегда. И хорошо.
Просто ты ходишь ступенями, движешь моторами, знаешь об этом, не можешь постоянно думать об этом.
Видишь все миллионы, не в состоянии чувствовать. Обижаешься ливнями, зная, что только прольются.
Мы идём дорогами. Равными, разными. Бесконечно далёкие, бесконечно близки. Тысячи центров. Тысячи тысяч "цунами". Уносим с собой все осколки, все мимолётные памятки. Продвигаемся, помним. Этого мало, так мало.
Вот если бы выпить весь дождь! Заглянуть во все-все глаза, существующие, существовавшие, будущие существовать...
Как бы ты смог коснуться ступени ногой, если бы не было их? Если б не перенял боль, не усилил отдачу? Если б не прятался и не боялся, если бы не умирал. Хватит пустых переплётов. Ты уже здесь.
Перед её дверью.
Слишком высокий полёт. Слишком скорость - и уже не видно морей, океанов внизу, не видишь вершины, отвесы... Только запах, насквозь прожигающий запах - просто въелся, в самую кожу, в самую душу, сам стал как жизнь, сам стал как воздух. И ты падаешь. Снова и снова. И кажется - ниже и ниже. И невозможно подняться. За что??
За что по проклятым ступеням? По бесконечным ступеням? Кристоф, оглянись, там внизу плачет мать, плачут дети. Вернись. Ты узнаешь, как это сделать. Как продолжать этот путь, даже сойдя со ступеней. Нет. Ты не можешь назад. Не подняться - вниз. Невозможно назад!
Но сердце сделает всё само. Прорвёт в тебе что-то, окажешься предателем себе, вернёшься, сделаешь шаг. Только шаг - и уже кубарем вниз. А там - некогда думать. Там - некогда видеть. Просто раз - половину от сердца. Тем, другим. Даже не важно, кому.
А потому, что ты связан. А потому, что в конечном итоге - себе. Может, и не хотел. Ничего не хотел для себя. Но решаем не мы - то, что касается нас.
То, что касается пути по ступеням. Или в тропе. Или чрез море. Северный ветер.
5--
Ты крадёшься. Крадёшься по затемнённым коридорам, по маленьким отсекам, по всем этим местам, чужим закоулкам. Ты боишься быть убитым, боишься осени, боишься самого страшного - счастья засыпать в её объятьях.
Дрожать каждый, каждый, каждый миг - а вдруг не проснётся, а вдруг не задышит, а вдруг только струйки, а потоков нет вовсе. А что, если рано, слишком, так, что уже поздно, что, если это казалось, что, если - КАЖЕТСЯ??
Ты видел, как распахивались двери сознания. Ты видел, как тысячи раз ошибался - они не они они не они не они они не не они не они не...
И ты не можешь ошибаться снова. Ты просто больше не можешь скулить, останется только висок, прижавшийся к ледяному сердцу от пули, останется только беззвук, самый высокий вскрик... Ты не можешь этого допустить. Потому что должна быть правда. Потому что ступени могут быть вперёд и назад. Могут быть вверх и вниз. Но не могут быть никуда. Ну не должны они быть никуда.
Если так, то проще гореть.
О боже. Если так, то можно и то, и другое. Можно обманывать, и обмануться - всё будет правдой, всё будет честно сквозь ложь. Можешь смотреть в глаза и смеяться. А через час говорить святые слова. Настоящие святые. И верить. И проклинать.
Только - зачем это всё?
Ладно, хватит. Ты прошёл по этой улице. Ты увидел. Нет. Ты не можешь. Невозможно остановиться. Адекватно воспринять невозможно. Потому что снова - зачем. Зачем. Эти дикие ночи. Проще не спать.
Загонять себя в клетку, заколачивать ставни. В этом тоже нет смысла. Но это проще. Для себя самого - это легче.
Не вздумать смотреть на фонари. Не вздумать кому-либо улыбаться. Хоть что-то, ну хотя бы что-то одно в этом мире ты должен похоронить. Сказать: хватит. Сказать - я прощаю тебя, и отпускаю. Я отпускаю тебя навсегда. Ты свободно. Ты больше не повторишься. Тебя не станет в этих ужасных, в этих прекрасных кругах, никто не будет радоваться твоей смерти, как перерождению. Ты - уйдёшь окончательно. Ты - наконец-то уйдёшь.
И только тогда. Только, только, только тогда - почувствуешь облегчение. Что есть в этом мире хоть что-то, что невозможно забыть. Что - невозможно простить. Что - пережить невозможно.
Не отпускать, зная, что обретёшь, а не отпускать, зная, что не обретёшь никогда больше.
Такая система жила в тебе с детства. Такая система - не надо терять, чтоб обретать. Надо хранить. А здесь тебя учат - все и всегда - что если не потеряешь, то не обретёшь. Зачем?
Нырять, познавать глубину? Растягивать пружину времени, чтобы выстрелило, чтобы попало прямо в живот - не в сердце, нет, а в ту самую точку, где тихо душа, где спрятаны мыслями все разговоры, каждое действие, каждый намёк. Чтобы металл сделал блик. Из всего этого - только блик. Чёрный песок рядом с волнами. Чёрную пыль.
(Ты думал - почему запах мыла навевает печаль. Ты думал, отчего тоскливо в любом троеточии, в любом отражении зеркала, в каждом углу, зазывающем внутрь. Ты думал, ты понимал, но что это значило, что.. Почему отдаётся тоска, почему без неё невозможно дышать, почему если вздумать жизнь - просто жизнь, где не царствует Боль, не смеётся Отчаянье - почему это слишком ужасно. Слишком просто невыносимо. Дисбалансы. Если влить контраста - всё будет равно. И можно будет смеяться, и самое главное - плакать.
Но ты хотел только плакать. Смех не рождал в тебе жизни. Только боль, только смерть.
Ты думал - зачем тогда - ЕЁ отражение. Её слёзы, её попытки. Зачем она. Она здесь ни при чём. Она оттуда, из внешнего мира, а сделала весь этот внутренний. Она - как жизнь равно парадокс. Но за что ей это. И мне - за что?
А потом ты отпускал свои пальцы, в них отголосками шевелились мысли, росли, прорастали, вились. Но всё - наружу. И внутри становилось так пусто. Совершенно абстрактно и гулко. Гладкая тишина. Полуразряженный вакуум. В том-то и дело, что "полу".
И не говорить. Нет нет нет нет, не говорить. Слова делают вдохи, слова потребляют энергию, слова сами живут за тебя, с тобой делая, что хотят. Деля тебя - на образы, на расстояния. На отрезки.
Но ты знаешь. Ты знаешь: тебе - эта ночь, только тебе. Только миг, только вот так, это - только. И ты кусаешь запястья и рвёшь. Ты не выпустишь миг из зубов. Ты разорвёшь это время, ты перекусаешь все вечности - но он только твой, только твой. Твой. И - только.
*отдельно*.
Тысячи лёгких систем. Тех, что чрезвычайно тяжелы. Закрались в сердце и сначала позакрывали за собою двери, затем выглянули - и тихонько красться по телу, миллиметр за миллиметром.
Это то. 25 граммов невидимого, невесомые нити - подтверждение, что есть и другие сердца. Что человек - понятие не единичное. Что он - существо связанное. С подобными себе. Подобными...
В страшное золотое кремовой керамики, точкой тяжёлая зависимость от предметов, от очертаний. От голосов. Как за тонкими шторами - невозможно отделиться.
Но где-то между всем этим, в узкой- преузкой защепке, в крохотной щели, там, где сыплются отражения - отворачиваешься, Крис, на миллион градусов назад - всё, безусловно, конец. На эту долю секунды - конец.
А потом...
Широкие тропы, остановившиеся закоулки. Там, где ты можешь кричать. Где есть твоё горло, где Оно - живёт, дышит и Оно - имеет право на крик. Имеет какое-то право.
То, что можно поправить. Своей рукой, своим взглядом. Выключить миг из абсурда. Размешать остатки всеобщего - и выпить это до дна, чтоб ничего, ничего не осталось. Чтобы всё было только внутри. Так же впитано, также слито. Не отделено на главы, на глаза, на человеческие пути. Никогда.
Потому что, Анна, тяжело двигаться в ощущении действия, ощущая своё движение, отделяя его ото всех, понимая, что неотделимо... Тяжело выбирать капли воды из дождя и плакать над их одиночностью. Одиночеством?
А на рисунках раскрашены нити. Тонкие руки - отдавая отчёт, осознавая, что для других - они сами другие - движутся по замкнутым кругам. Размыкают и попадают во внешние. Очертания. Если есть очертания - значит, это границы? Значит, это уже несвобода?
Ты думала прежде, что тело без форм. И что - голая форма. И ты познала, что связано. Всё со всем связано. Так к чему тогда отделять и сливать? К чему попытки лететь, желание падать? Должно быть просто спокойствие. Спокойствие движения и разума, спокойствие в суебытном бешенстве, в тех толчках, которые делаем - не для себя, для других. На деле. Изначально - для себя. И возвращаются - для себя. А остаются - и тем и другим.
Строится мир...
Анна натянула свитер, осенний лес выглядел морем. Выглянул своим невнимательно- пронзительным оком, ни слова не произнёс. Анна впитала дорожку, остановилась у дерева, и вдруг душа отошла. Очень чётко и просто - она отделилась в область, где синее, где тишина. И тело, и сердце почуяло мозг - просто сознание, а не осознание. Так вот в чём отличие. Но улыбка уже не получалась. И не получалось сливаться ни с чем. Получалось - становиться. Я дерево. Я материя. Созерцаю и довожу. Сохраняю. Я - дерево.
А душа улыбалась - беззвучно, а солнце за неё говорило. Говорило взволнованным бликом, тихой точкой на подбородке, обжигающими волнами. И тело лишь знало - она лёгкая, лёгкая, лёгкая.
Момент. Застывшее в шелесте, в переплёте приподнятых листьев. Взмах. Плавно - до соприкосновения - лист опускается в землю. К земле. К земле. К земле. Это не просто желание. Это не просто падение. Это не смерть. Это жизнь. Это и есть жизнь.
Струйками кора. Простое прикосновение ветра. Мягко, ладонью - и ты всё уже знаешь. Тысячи бед за сотнями дней, за километрами, закрытыми окнами, немыми глазами. Просто вбираешь. И это то, как есть. Ничего и не может быть больше. Ничего не может быть больше, чем это. То, что есть.
А воздух - это только основа. Не больше но и не меньше. Это только опора, это просто часть мира, часть которого - ты. Это брат и чужой, это свершение, потустороннее, необращаемое, но осязаемое вполне. Воздух. Впитанный внутрь, выплеснутый вовне. Наружу. Куда уходит всё то, что наружу? Ищет опоры, ищет внутри. Но принимается - тонкой и толстой корой - всё принимается просто, всё принимается равно, всё объективно до святости, всё субъективно до мудрости. Тот путь, что множеством пройден - путь одиночности, путь обособленного. Каждого путь. И всё, что принято этой корой - матери-земле. Всё, что выплеснуто в океан - матери-земле. Всё, толкается сердец внутри, что бьётся через подошвы, что выдышивается в воздух, выгорается в огонь - матери-земле. И никто, Анна, никто не умеет быть землёй. Все только учатся. Даже если не хотят.
Потому что если бы всё не было связано, мир затворил бы разрозненность. Невозможность объединения отдельного - всё равно, что невозможность вообще. Всё равно, что ничто.
Когда сюда закрался кусочек неба. Уже становится бесполезным - видеть и слышать. Пространство замыкается, пустынным дождём, полуденной точкой. И всё перестаёт быть прозрачным. Наоборот - нагромождённым потоками, прошедшими, полыми. Тишина. Но если бы Тишина!..