Вся беда в том, что проснулся я сегодня не так, как всегда. То есть проснулся, конечно, как обычно после тяжёлой трудовой ночи. Удивился, естественно, как всегда тому, что проснулся, хотя ничто не предвещало такого ординарного исхода. Потянулся, опять же, как всегда медленно и с оглядкой дабы чего не задеть. Зевнул с опаской, не залетела бы муха. Ох, мама, зачем ты мне вечно напоминала про эту муху? Она ведь непременно дохнет ещё на подлёте к моей ротовой полости, сбиваемая ядовитыми газами, которые мои добросовестные бактерии так старательно готовили всю ночь для отражения утренней атаки возлюбленной! Лучше бы ты меня предупредила об адской боли, пронизывающей виски и затылок, если сделать неловкое, а... любое! движение головой. Даже мигание глазами напоминает о вчерашнем. О трудовой ночи бедного профессора истории...
...Где я?! Фу-у-у... А что это меня занесло на кухню, да ещё под стол, под которым давно уже никто не подметал, и даже кот Васька брезгует туда заглядывать? А вот и Васька. Привет, паразит, гад толстый, ушастый прохвост, тупоголовый рыбоед, вечнолиняющая шкура носорога. Что глазками своими зыркаешь заплывшими? Надо было тебя назвать Борисом, а потом усыпить, но только после кастрации и перерезки голосовых связок. Что отварачиваешься, бездельник? Я на тебя работаю, а ты всё в ми-(ик!)-ску смотришь, да шерсть разносишь по диванам. Хоть бы мышь какую словил, паскуда. Слышь, Васька, а где наша мама. Не видел Варьку? Надеюсь, не застала она моего творческого кризиса в обнимку с грязной лысой покрышкой. Ха-ха, Васька, если бы только видел... А где вода? Вась, я из твоей мисочки попью, хорошо?.. Если бы ты только видел, как я припёрся в ночной магазин за бочкой семёры с этой самой покрышкой! Это был цирк! Стою, а передо мной три вещи: пиво и покрышка на прилавке, испуганная продавщица за прилавком. И я не могу, Вась, прикинь, не могу выбрать! Пиво и покрышку ещё унести можно, а вот в сочетании с девушкой уже никак. Что делать? Ну да, конечно, щ-а-ас! Плохо ты меня знаешь, Васька! Я попросил барышню донести мне пиво до улицы, а сам взял лысую подругу, - я уже не мог тогда без неё, - то бишь покрышку. Далее расклад такой. Я торжественно забираю бочонок и приподношу девушке огромное кольцо покрышки со словами... ну, это пропустим, а то и так хреново. Далее, как водится, получаю покрышку назад со всеми полагающимися словами благодарности, уверениями в вечной любви и предложением захлебнуться где-нибудь в собственном соку. Однако, несмотря ни на что, я очень той продавщице был признателен, ведь это она подсказала удобный способ, как донести покрышку, надев её мне на шею.
Знаешь, Василий, а ведь у меня действительно кризис творческий... Писал я тут давеча письмо полковнику, стилизованное под середину 19-го. И ничего хорошего у меня не выходит. Так ведь вся книга моя новая на том письме повязана, дуралей. Что же ты, падло, всё усы свои моешь. Хоть бы сказал чего!
Васька потянулся, зевнул и уселся напротив моей опухшей физиономии, сверкнув глазами.
Да что тебе, Семён, сказать? Много у меня накипело, многое донести хотел до твоей пьяной башки. Да что толку-то? Как не кормил, так и не будешь. Если бы я сам себе еду не готовил, так ведь и помер бы уже давно... А по-поводу письмеца своего не переживай. Напишу я. Точнее надиктую, а ты запишешь. Так уж и быть. Хозяин, всё-таки, надо спасать...
Вздохнул я тяжко. Погано мне стало. Что-то было не так, как всегда. Что-то меня смущало. Вылез из-под стола, покачнулся, удержался рукой за стену и дал Ваське ногой под живот со всей силы. Васька взвыл жалобно, ударившись о стену, прижал уши и сиганул с кухни в комнату... Я ухмыльнулся. Что-то было не так, но зато так. как всегда.