Город Ижевск - главный центр российского биатлона.
Биатлон - один из главных центров притяжения моего внимания.
Две недели назад я вернулся из Ижевска, но биатлона там не видел потому, что две недели назад в Ижевске был сентябрь. Сейчас, впрочем, тоже.
Следующий бесспорный постулат: я не мудр.
Мне всегда нравилось считать себя мудрым - и эта гипотеза раз за разом находила свое подтверждение в многочисленных благодарностях разных людей за данные им советы в тех или иных житейских ситуациях - но теперь мне придется перестать так считать. Ибо то, что я не мудр - аксиома.
Я сижу и не понимаю, что мне делать. Был бы мудрым - знал бы.
Но всё идет как-то неправильно. Словно я попал в параллельный мир, где в химической формуле воды вместо кислорода - сера, количество полов человека не ограничивается мужчиной и женщиной, а дважды два в результате дает семь. Вся ситуация представляется мне донельзя извращенной, как будто вокруг меня - декорации не очень удачного независимого арт-хаусного фильма, главную цель которого режиссер видит в нагромождении малореальных событий без раскрытия причинно-следственных связей сюжета.
Еще в Ижевске всё пошло наперекосяк.
Начать с того, что никакого биатлона я там не увидел.
К тому же, мне дали там от ворот поворот, и теперь всё идет к тому, что не увижу я больше ни Ижевска, ни, соответственно биатлона в Ижевске.
Вопрос: "Почему я сейчас думаю о биатлоне?"
Ответ: "Ну, надо же мне о чем-то сейчас думать".
В биатлоне я, по крайней мере, разбираюсь. А в этой ситуации - нет.
Вернемся к Ижевску.
До последнего приезда в Ижевск - а всего я туда мотался в этом году пять раз - я думал, что я не одинок. Всю обратную дорогу в самолете (а это почти два часа) мне пришлось привыкать к мысли, что я всё-таки одинок и что мне не стоит больше мотаться в Ижевск. Слово-то какое дурацкое - "мотаться"! Что это вообще такое? Глупость какая-то, а не слово.
Я ожидал совершенно иного. Точнее сказать, того, что произошло в Ижевске, я вовсе не ожидал. Я боялся, что это когда-нибудь случится, но не думал, что это случится так скоро. Скажем так, на ижевском стрельбище дул ураган, и все пять моих пуль ушли в молоко. А если учесть, что даже в самой короткой биатлонной гонке спортсмены заходят на стрельбище дважды - то и все десять.
Мы гуляли по ижевским улицам, сидели в ижевских кафе, трахались в ижевских гостиницах и один раз даже катались на лошадях в ижевском конном клубе, а потом кто-то выдернул шнур из розетки - и наша романтическая комедия закончилась. Кино закончилось.
В кинозале кроме нас двоих никто не сидел, поэтому даже свиста не раздалось.
А прямо сейчас передо мной за кухонным столом сидят два человека, и если бы передо мной вместо людей сидели два разговаривающих по-венгерски утконоса - для меня ничего бы не изменилось.
Прямо напротив меня, взявшись за руки, сидят парень и девушка. Точнее, парень накрыл своей ладонью ладошку девушки, лежащую на столе. Их пальцы переплетены. Я постоянно перевожу свой взгляд с одного лица на другое и обратно. Они же смотрят на меня почти не отрываясь.
На столе между нами бумаги.
Я перестал быть одиноким, едва спустившись по трапу самолета на асфальт лётного поля. То есть всю дорогу я мысленно посылал голову пеплом и клял судьбу, но судьба оказалась благосклоннее, чем я предполагал. Уже в электричке, на которой мне предстояло добраться домой, она послала новый шанс. Шанс выглядел в точности как девушка, та самая, что сидит теперь напротив меня. В ее взгляде ожидание. Когда она посмотрела на меня в пустом вагоне пригородной московской электрички, в ее взгляде тоже было ожидание, но ожидание иного рода. В пути мы разговорились, а по его окончании продолжили знакомство, не откладывая дела в долгий ящик.
Целовалась она просто здорово, и в постели вела себя соответствующим образом.
Каждый вечер на протяжении последующих двух недель протекал у нас практически одинаково: мы договаривались о встрече в одном из кафе, встречались, ужинали, напивались и отправлялись ко мне домой, где занимались сексом так, словно торопились на тот свет и боялись опоздать. После чего я вызывал для нее такси, и она уезжала домой.
Сегодня всё пошло не по плану.
Она пригласила меня к себе. Впервые. Я неблагоразумно не отказался, и теперь расхлёбываю последствия своего неблагоразумия.
Когда мы приехали к ней, Алексей (да, парня так зовут) был уже дома. Ждал нас. Он знал о моем приезде потому, что они договорились. Они договорились, что я к ним приеду. Обо всем договорились, только я ничего не знал.
Плюс первый - меня никто не собирается, ни убивать, ни даже просто поколотить.
Плюс второй - выбор. Я могу прямо сейчас встать и уйти. Закрыть за собою дверь. Спуститься по лестнице с третьего этажа, выйти на улицу под дождь. Раскрыть зонт, дойти до автобусной остановки и подождать маршрутку.
Но я этого не делаю.
Я даже почти не дышу.
Молчание затянулось. Девушка опустила глаза в стол, Алексей барабанит по столешнице пальцами свободной руки. Отбивает какой-то непознаваемый ритм. Он музыкант, кстати. В квартире полно музыкальных инструментов.
Может быть, одна из комнат даже заделана под студию, кто знает. Экскурсию по квартире мне не устраивали. Не побили хотя бы - и то хорошо.
Черт дери этих музыкантов, бывших наркоманов, зараженных вирусом иммунодефицита человека. Черт дери жен музыкантов, бывших наркоманов, зараженных вирусом иммунодефицита человека.
Вот такие у людей проблемы. А я со своим биатлоном... Со своим Ижевском... Хотя ни черта он не мой, этот Ижевск.
На столе между нами - справки из различных медучреждений. Эти справки доказывают, что девушка - жена музыканта, бывшего наркомана, зараженного ВИЧ, - чиста. Эти справки доказывают, что я мог заниматься с ней сексом без опасности для своего здоровья. Эти справки доказывают, что за эти две недели мы могли бы заниматься с ней сексом в два раза чаще - и это ничем бы мне не повредило.
По всей видимости, Алексей знает о том, что последние две недели мы каждый вечер встречались с его женой, и не просто встречались, а занимались сексом в моей квартире. Знает, но ничего не делает. Не стремится меня избить.
Странно, я на его месте стремился бы.
Я по-прежнему молчу.
За этот вечер я узнал не так уж много. Но того, что я узнал, вполне хватает для того, чтобы очень сильно хотеть очень сильно напиться и упасть без памяти.
Она хочет, чтобы я был отцом их ребенка.
Он знает, что она этого хочет, и он принимает этот факт. Принимает ее позицию. Более того - он сам мне об этом и сообщил менее часа назад.
Боже, как медленно течет время.
А ветер на стрельбище всё усиливается.
Люди за столом напротив меня не торопят меня с ответом. Они словно знают, что я пережидаю очередной порыв ветра. А я просто не хочу совершать выстрел.
Они ждут. Время идет. Соперники убегают вперед. Я молчу.
Я смотрю на девушку. Она симпатичная, у нее милый маленький носик. Большие ясные глаза. Сейчас она снова смотрит на меня, и в ее взгляде - что-то, что я расцениваю как мольбу.
- Ты можешь выйти на пару минут? - Алексей внезапно нарушает тишину, обращаясь к девушке.
Та кивает своей коротко остриженной головой, встает из-за стола и покидает кухню, плотно прикрыв за собою дверь. Алексей достает сигарету, прикуривает, выпускает дым в потолок.
- Знаешь, она очень хочет ребенка. А я не могу, сам понимаешь... Я боюсь, что скоро она... Как бы это... Ну, в общем, что скоро у нее с мозгами что-нибудь случится на этой почве, - он глубоко затягивается, наверное, делая паузу для того, чтобы подобрать нужные слова. - Что она с ума сойдет.
И продолжает:
- Ты - не единственная надежда для нас, - от этих слов меня немного коробит, но я стараюсь не подать вида. - Но пока самая реальная надежда. Мы уже пытались однажды, почти год назад, поговорить с одним человеком... Но он сбежал... Ну, почти убежал, - Алексей усмехается, вспоминая.
Я жалею, что сразу не поступил так же, как тот "один человек".
Теперь я знаю то, что совсем не хотел бы знать. И с этим уже ничего не поделаешь, сколько голову в песок ни засовывай.
- Я не буду убегать, - мне кажется, что мои пересохшие губы трескаются и крошатся, когда я произношу эти слова
Алексей кивает, и при этом чуть ли не утыкается носом в поверхность стола.
- Ты же уже... - следующие слова даются ему с совсем уже огромным трудом, произносит он их еле слышно. - Спал с ней. Для тебя это безопасно.
Я киваю. У меня нет никакой фобии на этот счет. До сегодняшнего вечера я и не задумывался о том, что неплохо бы заиметь какую-нибудь фобию, связанную с сексом.
Я почти уверен в том, что для меня спать с этой девушкой безопасно. Это и справки доказывают.
Страха перед выстрелом у меня нет, просто что-то внутри протестует против всей этой ситуации.
За моей спиной на кухню снова тихо входит девушка. Садится на свое место.
- Мне надо подумать, - наконец отвечаю я. - Дольше. Много дольше. Несколько дней.
Мой голос сух и ломок как кленовый лист из гербария.
Они синхронно кивают.
Никто не предлагает мне посидеть подольше. Никто не предлагает мне чаю. Никто даже не провожает меня до двери.
Я просто встаю со стула и ухожу прочь.
Захлопываю за собой дверь.
Выхожу на улицу, под дождь. Иду до автобусной остановки, не раскрывая зонта. Дождь бьет по моей голове сотнями крошечных молоточков, льет мне за воротник рубашки, мочит бумажные деньги в кармане моих джинсов, заливает мои глаза.
Уже поздний вечер, и транспорт ходит плохо. Я стою на остановке почти двадцать минут, но ничего не приходит. Я уже собираюсь ловить такси, которые нет-нет да проскакивают мимо моего временного пристанища, как вдруг ветер в моей голове перестает дуть.
Я достаю из кармана джинсов - не того, в котором деньги - мобильный телефон и набираю ее номер (его-то номера у меня нет). Телефон функционирует, несмотря на повышенную влажность. Я успеваю дважды передумать, пока жду, когда она ответит.
- Да, - отвечает она.
- Я согласен, - говорю я и нажимаю кнопку отбоя. Нажимаю быстро, но успеваю расслышать то ли плач, то ли крик радости на том конце. Последний выстрел сделан.
И в этот момент приезжает маршрутка.
Я уезжаю со стадиона под оглушительный свист трибун.
Я не понимаю, что означает этот свист. Может быть, трибуны поздравляют меня с удачным выстрелом. А может быть - смеются надо мной.