Побережье Красного моря. Не слишком модный египетский курорт. На террасе кафе - четверо, очень разные, но ясно, что русские. Когда один из мужчин провозглашает тост: "За вас, за нас и за спецназ!", прохожие улыбаются. Этих ни с кем не спутаешь.
Татьяна и Люда прилетели одним чартером, так и познакомились. Ребята, Павел и Лёша, прибились к ним уже в Египте. "Разборки", вроде "а у нас в квартире газ, а у вас?" уже закончились. Место каждого в компании определилось. Люда представилась бюджетницей из Нижнего Новгорода. Зато побывала в Штатах, ездила гостить к подруге. Москвичка Татьяна сказалась менеджером непонятно чем занимающейся фирмы. Лёша - житель Лондона, но под иностранца не косил. Сказал, что работает туроператором, в Египет прехал налаживать связи, а заодно отдохнуть. Вот только ни на какие деловые встречи не спешил, да и руки не стыковались с "легендой": грубоватые, ногти в заусеницах. Охотнее всех рассказывал о себе Павел, гордился, что он, выходец из российской глубинки, стал победителем дикого капитализма. Работал на автозаправке, потом водителем, занимался частным извозом, продавал шоколад, лимонад, даже санитарил в морге. "В санитары-то каким ветром занесло?" - поинтересовалась Татьяна. "Опытные люди говорили, что можно срубить денег, обрабатывая и одевая мертвецов, - не смущаясь пояснил Павел, - но чтобы получить это право, нужно пройти месячную стажировку санитаром. Нормальная работа. Вот только мясо сначала не мог есть, брал с собой яблоки или морковку, их и грыз". Теперь Павел был владельцем московского ресторанчика и, раздавая визитки с адресом, приглашал заходить.
Люди были интересные и развлекались не по-курортному: без пьянок и "быстрого секса". Зато много разговаривали. Тему обычно задавала начитанная Татьяна. Тут и споры об уживчивости добра и зла в одном человеке, об ответственности и вере в авторитеты. Был у неё удивительный дар видеть вещи по-своему и говорить о них так, что те и другим представали в неожиданных ракурсах, обретая новый смысл и значение. Впрочем, нужно отдать должное и собеседникам.
На этот раз она завела разговор о судьбе. Все, в принципе, верили в некую туманную предопределённость, однако Татьянино предположение, что фортуна может подавать знаки, заявлять о себе, решительно отрицали. "Да стоит выхватить из жизни любого человека какой-то характерный случай, эпизод, и тогда сквозь многочисленные наслоения и условности станет понятной вся его судьба, - горячилась она, - Смотрите, у Толстого встреча Анны Карениной с Вронским - поезд - катастрофа - задавленный железнодорожник, и конец тот же самый, только под поездом уже она!" "Мало ли, что писатели навыдумывают", - протянул Павел. "Ну, а Екатерина Савинова, помните, Фрося Бурлакова из "Приходите завтра", на вступительных экзаменах во ВГИКе читала монолог Анны Карениной, это была её любимая героиня. А через много лет, уже будучи известной актрисой, покончила с собой так же, как та, бросившись под поезд". "Да ну, газеты всё врут про артистов", - не сдавался Павел.
Татьяна качала головой, спорила, возражала. Видимо, всерьёз интересовалась темой, потому что без запинки перечисляла где-то вычитанные и запомнившиеся примеры. "Сохранилась фотография мальчика-Маресьева на лошади. Её нижний край был засвечен, и засветка проходила по ногам, как раз там, где потом они будут ампутированы. Или вот. Хэмингуэй застрелился из того же самого ружья, что его отец. Друзья уговаривали выбросить, а он ни в какую, будто знал, что понадобится. Даже для домов и местностей это справедливо. Оказывается, в 1845 году газета "Московские губернские новости" сообщила, что, мол, мещанина Никифора Никитина за крамольные речи о полёте на Луну сослать в поселение Байконур. Видите, уже тогда существовало предопределение, что на Байконуре построят космодром!" - горячилась она.
Люда слушала с любопытством, зато Лёша откровенно маялся. "Что ж, по-твоему, судьба - это коридор с глухими стенами, свернуть нельзя?" - только и заметил он. "Точно, - поддержал его Павел, - И потом, чего только в жизни ни случается, как отличить, что указывает на судьбу? И кто подаёт эти знаки, какая-нибудь небесная канцелярия?" "Нет, - упорствовала Татьяна, - наша родная, знакомая, как свои пять пальцев действительность содержит гораздо больше, чем мы замечаем. Причинные связи закручены в причудливые узлы. А не обращаем внимания на эти знаки мы, верно, потому, что и впрямь ничего нельзя изменить, зачем тогда зря грузиться. Прячься, как хочешь, судьба и за печкой найдёт".
"Это точно, - поддержала её молчавшая до сих пор Люда, - Я вот в США ездила к подруге. Она два года переписывалась с одним американцем. Уж думала, зря старается, ан нет, женился-таки, зараза. Он из штата Юта, а чтоб вы знали, это одно из самых безопасных в Штатах мест. Новый дом она покидала всего два раза. Сначала летала навещать родителей. Проездом в Нижний остановилась в Москве, а там как раз взорвали дома на Гурьянова и на Каширке. В другой раз ездили с мужем в Нью-Йорк, как раз в сентябре, когда самолёты протаранили башни Всемирного торгового центра. Галка вернулась к себе в Юту и зареклась, больше из дома ни ногой. И что же? Там же в Юте её машина столкнулась с мчавшимся навстречу джипом, врезалась в разделительный отбойник на дороге, взорвался бензобак. Она сгорела, да так, что и хоронить было нечего".
"Ну, хорошо, - обратился Павел к Татьяне, - тогда скажи, раз уж такая дока, у тебя лично что такого небывалого в жизни случилось, про что сразу можно сказать, вот - это знак свыше". "У меня - самолёт, - вздохнув, отозвалась Татьяна, - Мои родители ездили отдыхать в Крым. Бабушка ворчала, как чувствовала, почему в Крым, лучше в Турцию. Отец лишь отшучивался, "не нужен нам берег турецкий". Я маленькая была, меня оставили дома. Они ещё позвонили из Анапы, сказали, что вылетают. Самолёт почти сразу же после взлёта взорвался, никто не спасся. Я целый год не говорила и всё время плакала, чуть в психушку не забрали. Спасибо, бабушка отстояла. А уж улыбаться и не помню, когда начала. Дед умер с горя. Знаешь, как мы жили? Не жили, а маялись. Попробуй в Москве на бабкину пенсию да на сиротское пособие". "Я и пробовал", - проворчал Павел.
А Лёша вдруг от души выматерился: "Да ну вас! Приехал отдохнуть, расслабиться, а вы тут про взрывы да катастрофы, только ерундой грузите!" Трое удивлённо переглянулись. "Тихо, не выходи из берегов. Лучше расскажи, что с тобой стряслось, не зря же ты так возбудился", - скомандовала Татьяна. "Я в Лондоне живу, а там знаешь, что в июле случилось?" - закричал Лёша. "Ну, теракты, взрывы в метро и в автобусе. Тебе-то что?" - отозвалась Люда. "А то! Мы с другом как раз собирались спускаться в метро, когда там рвануло. Дым валит, народ орёт, полиция. Я махнул рукой, ушёл от греха подальше, а Колька говорит, мол, ему, кровь с носу, на работу надо. Вскочил в автобус, а в нем тоже террорист. Подорвали у меня на глазах. Я после этого неделю не в себе был, трясло, как с перепоя. Мы ведь жили вместе. Я и квартиру сменил, сюда приехал, думал, забудется. Ан нет, так и стоит перед глазами пылающий, развороченный автобус. Ни к метро, ни к автобусу теперь и близко не подойду". "Бояться нельзя! - резко отрубила Татьяна, - Бояться чего-то - это гарантия того, что оно сбудется". "А я что же, от тараканов помру? - ехидно осведомился Павел, - У меня тараканы - самое яркое воспоминание. Мы в хрущобе жили, а в подвале - бомжатник. Тараканы оттуда лезли здоровенные, как мыши. Я их боялся до дрожи, даже не боялся, противно было. Да ещё однажды ребята за шиворот такого сунули, я визжал, как резаный, а эти гады только ржали". Утешавшие Лёшу Татьяна и Люда не обратили внимания на тараканов. Вдали шумело море, и закат пламенел, как красный всполох взрыва.
Настоящие взрывы произошли на следующий день. Татьяна с Людой отправились на экскурсию, входившую в стоимость путёвки, и полдня любовались древними развалинами километрах в двадцати от курорта. Павел, слегка перебравший вечером, безжизненно разлёгся на пляже. Лёша зашёл в кафе, где компания сидела накануне. Там и взорвалась одна из бомб. Вторую террористы подорвали неподалёку, в отеле, где он жил. Судьба будто нарочно не хотела оставить ему ни единого шанса выжить. От многоэтажной махины не осталось камня на камне. Взрывы были такой мощности, что стёкла сыпались даже в домах, находившихся за полтора километра от эпицентра. Из посетителей кафе уцелел лишь один. С оторванной рукой, истекая кровью, он бежал по улице, ничего не соображая, стремясь лишь оказаться как можно дальше от проклятого места.
После взрывов курорт заполонили военные. Туристы покидали негостеприимное побережье на спешно организованных спецавиарейсах. Русские остались. Суетившемуся Павлу, названивавшему то в авиакомпанию, где покупал билет, то в российское консульство, Татьяна мрачно заметила: "Спокойно, это ещё не война". Вывозить соотечественников никто не собирался. Деваться было некуда, и народ утешался идеей, что дважды в одну воронку снаряд не попадёт. В людях появилась даже какая-то мрачноватая бесшабашность. Татьяна и Люда почти всё время проводили на пляже. Говорить не хотелось. Павел после трагедии от них отстал. Наконец "домотали срок". Перед отлётом в Москву Люда опасливо заметила: "Ты бы поосторожнее с самолётами. Мало ли что". Татьяна лишь отмахнулась: "Знаешь, раньше думала, вот, если бы родители отправились в Турцию, остались бы живы. А сейчас знаю - нет. От судьбы не уйдёшь". И процитировала своего любимого Омара Хайяма:
Чему быть суждено - неминуемо будет,
Но не больше того, чему быть суждено.
Они улетели своим чартером, который благополучно приземлился в Москве. Расстались, как водится, обменявшись телефонами, и конечно, так и не созвонились.
Татьяна прожила ещё с год. Следующим летом украинская армия проводила манёвры в Крыму, и сбившаяся с курса шальная ракета угодила в пассажирский борт, на котором она возвращалась с турецкого курорта. Обломки самолёта упали в море недалеко от Анапы, почти там же, где погибли её родители. Недолго тянул и Павел, а роковыми и впрямь оказались тараканы. Ненавидя тварей пуще чумы, он периодически устраивал в своём ресторане дни борьбы с насекомыми. Баллончики, которые он закупил на этот раз, содержали дихлофос - боевое отравляющее вещество, достаточно сильное, чтобы, как уверял продавец, справится и с живучими тараканами. Повар, не знавший, что дихлофос ещё и мощная взрывчатка, поставил баллончики слишком близко к раскалённой электрической плите. Через минуту химикат грохнул, ресторан сгорел, а Павла и двоих работников с тяжёлыми ожогами увезли в больницу, где они и скончались день спустя. Люда жива. По-прежнему обретается в Нижнем, вышла замуж, родила сына. На курорты больше не ездит, куда там, живут сегодняшним днём, не чувстуя уверенности в завтрашнем.
Такая вот почти античная трагедия - сначала действует масса персонажей, а в конце остаётся только один, а случается, что и ни одного.
![[]](/img/b/bodri_l_w/text1/zakat1.jpg)