Аннотация: С миру по нитке... попаданке обновки))) В гостях хорошо, а дома... лучше и не вспоминать. Никита Богословский
Глава 24. Кесарю - кесарево.
В гостях хорошо, а дома... лучше и не вспоминать.
Никита Богословский
ОНИКС
Удивительная вещь человеческое тело - органичная и, на редкость, живучая. Сдается мне, что тараканы и крысы не вполне заслуженно получили пальмовую ветвь первенства. Я с прискорбием должна их уведомить, что на пьедестале придется потесниться. Мой воспаленный и малость ушибленный рассудок живописно мазюкал сию картину в моем затуманенном сознании или сне: я, вся перебинтованная, на костылях и распорках лезу на первое отвоеванное кровью и потом место, давя бывших хитиновых конкурентов гипсом и отшвыривая костылем возмущающихся громким мерзким писком и старающихся прокусить мои бинты грызунов. Взгромоздив себя на почетное первое, я гордая собою, кричу от радости во все горло, размахивая покалеченными конечностями и отплясывая странный дикий танец победы. Я задыхаюсь от счастья, полная сил и надежд, готовая идти дальше. Но когда я, воспарившая практически до небес, наслаждалась триумфом, в этот мой звездный час одна, обезумевшая от возмущения и моей наглости рыжая жирная крысятина, извернувшись, подпрыгнула и со всей силы вцепилась в кисть моей руки. Я пошатнулась, неуклюже взмахнув веером торчащих из меня медицинских штук и завывая от боли и обиды рухнула с высоты.
- Аааааа, - услышав крик, словно со стороны, я обмерла на миг, потеряв ощущение жизни, взмокла от страха и очнулась.
- Ааааа, - услышала я свой вопль наяву.
- Ааааайяй, мамочка, - отозвалось у меня эхом в голове. Голос был чужой, но знакомый. Писклявый, детский и очень напуганный.
- Где я?... Что со мной? - задыхаясь и оглохнув от бешеного стука собственного сердца, я с трудом разлепила глаза. Яркие разноцветные круги поплыли у меня перед взором. Я резко закрыла глаза, наслаждаясь такой спокойной темнотой.
- Тетя Ониэ, очнулась, - услышала я удаляющиеся радостные вопли Тлики. Конечно, это была она, как же я сразу не признала ее голосок.
- Тетю Ониэ, кажется, переехал танк, - прошелестела я одними губами. Тело я чувствовала, но лучше бы оставаться в блаженной неге комы. Меня словно избили палками. Били явно долго и жестоко. Досталось всему организму, а особенно рукам и голове. "Кто ж меня так?" - подумалось ненароком. А писклявое противное второе я решило поглумиться и добить меня окончательно: "Ты сама, милочка, на пару со своей глупостью".
- Ох... - только и оставалось, что кряхтеть. - Люди, откройте мне веки! Не дождавшись помощи, я медленно повторила попытку увидеть белый свет. На этот раз кругов было значительно меньше, и они не так сильно резами глаза. Спустя пару бесконечных минут мои очи жгучие привыкли к свету и показали добротную, с претензией на легкую изысканность, комнату. Это не был дом моей знакомой и ее родителей. Хоромы почище, да по богаче мне явно нравились. Я попыталась улыбнуться, но вышло кривовато.
- Ох, - опять застонала я словно старая перечница. Опустив взгляд пониже потолка да оконца, попыталась оглядеть свой многострадальный организм, спрятанный в ворохе пуховых одеял, и утыканный по всему периметру мягкими, словно шелк подушечками.
С трудом вырвав руки из мягкого и теплого плена кровати, я приподняла одеяло и критично осмотрела себя любимую. Руки-ноги на месте, гипсовые оковы и бинты отсутствуют. Я вздохнула с облегчением, но встать, пока не рискнула.
Положив руки поверх одеяла, лежала и прислушивалась к себе. Было плохо, все болело, но душераздирающих криков отбитой печенки или нытья сломанных костей слышно не было.
Я кривенько ухмыльнулась:
- Везет же мне, однако.
И вот тут-то я заметила одно маленькое несоответствие. Вытянув руки перед лицом, пялилась на них, пытаясь понять, как так может быть. Руки как руки, целые. Левая - малость оцарапана, а правая, на которой я носила браслет, беленькая, чистенькая, мягонькая, ну как у младенца. А браслет то, браслет прям огнем горит. Камни, словно живые. Играют всеми цветами радуги. Я насупилась, пытаясь запустить мыслительный процесс.
- Кажется, мое двигло перегрелось, - констатировала я. - Ну что не так? - я в бессилии опустила руки.
В доме началась суматоха. Отовсюду слышались радостные возгласы.
- Да, милочка, сейчас начнется аудиенция, - предупредила я саму себя. И вдруг меня осенило. - Рука белая, - завопила я. - Куда делся мой чудный морской загар?
Я снова уставилась на руки. Левая - золотистая, светло-коричневая, а правая - белая как снег, словно в перчатке.
- Меня в хлорку макнули что ли? - вслух возмутилась я.
- Ни куды не макали госпожа, Ониэ, - в дверях нарисовался дядька Волдар, довольный словно кот, сожравший хозяйскую сметану и запивший ее приличной порцией валерьяны. В руках он держал увесистый поднос, который был уставлен неимоверным количеством тарелочек, издающих волшебный аромат.
- Тетя Они, тетя Они, - орала радостная Тлика еще из коридора. Эта чертовка, по ходу чуть не сбив моего кормильца с ног, влетела в комнату и с разбегу плюхнулась ко мне на кровать.
Ошалевшая я от столь бурных эмоций окружающих меня людей, переводила взгляд с сияющего Волдара и его манящей ноши на буйно ликующую девочку, которая уже душила меня в объятиях.
- Полегче, детка, задуууушишь, - пыталась я оторвать от своей шеи Тлику, но та вцепилась словно краб. Смирившись, я обратилась к Волдару, притихшему у порога:
- Господин Волдар, не будете ли вы любезны...
Не дав мне договорить, дядька засуетился: поставил поднос на стол, сильной мужской рукой отодрал от меня девочку и усадил на край ложа.
- Тлика, несносная девчонка, - начал он отчитывать ребенка. - Дай нашей спасительнице прийти в себя, а то выгоню.
Малышка засопела, надулась, но послушно замолчала.
- Вы бы присели, господин Волдар, в ногах правды нет, - пригласила я переминающегося с ноги на ногу мужичка. - Что вы мне принесли? Так вкусно пахнет!
- Ох, конечно, конечно, - спохватился Волдар, и зарделся как маков цвет, подавая мне поднос.
Уплетая за обе щеки омлет с копенным мясом, белую свежевыпеченную еще тепленькую горбушку хлеба, вгрызаясь в домашнюю колбасу, словно оголодавшая волчица и запивая это все восхитительным куриным бульоном, я услаждала свой слух хвалебными дифирамбами и словами безмерной, вернее чрезмерной, благодарности, лившимися из Волдара, как из рога изобилия.
Дядька до того разошелся, что невзначай перешел на личности и стал называть меня дочкой, на что я ни разу не обиделась. С его слов, я теперь ему родня и он, ловлю на слове, мне обязан и будет каждый день молить богов о благополучии, процветании, благоухании меня ненаглядной. "Лучше бы помог, так сказать, материально" - всплыла из недр сознания, наконец-то, умная мысль и отразилась на моем лице циничной ухмылочкой. А Волдар, жук, продолжал вещать, упорно настаивая на безграничной словесной благодарности, удобренной кружкой вкуснейшего эля. Хоть на этом спасибо.
Итак, Волдар, меня бессознательную уволок с тлеющего выгона к себе в хоромы и выделил свою спаленку по такому случаю. Провалялась я в постельке денька так три, не приходя в сознанку. Звали ко мне и местную знахарку, и лекаря государственного, но те, отмахнувшись и поплевав через плечо, выдали дядьке несколько склянок для моих ссадин, и поспешили унести ноги подальше от ведьмы-колдуньи, так оно спокойнее. По началу, Волдар переживал шибко за мое и свое состояние, так как тело мое имело бледность ненормальную и определенно граничащую с мертвячьей. Но к утру второго дня щеки мои решили окраситься румянцем, таки не дав возможности местным работникам ритуального хозяйства содрать у сердобольного Волдара несколько лишних куят за мое упокоение.
Табун коневода пострадал незначительно. Пало несколько жеребчиков, да и то не лучших. Как говорится, отделался Волдар малой кровью. Душегубов-вредителей схватили и повязали. Ими оказались нанятые "добрым" Петрыкой шальные ребята, которые не преминули после душевного разговора с местным кузнецом Макулкой того самого Петрыку и сдать со всеми потрохами. Петрыка ударился в бега, бросив хозяйство и двор, но был изловлен и помещен с душегубами под замок до приезда королевского отряда.
Волдар встал и выпроводил Тлику за дверь, совершенно не обращая внимания на ее возмущения и слезы. Я не стала возражать. Видимо нам с мужичком было, что обсудить наедине.
- Ентот Петрыка, дурак, каких поискать, - ухмыльнулся в усы Волдар и пододвинул табурет ко мне поближе. - Пожег бы деревню да людей с их нажитым, отделался б каторгой иль острогом. А он, из зависти своей лютой, позарился на казенное имущество, коим уже являлись мои коники. Теперь, не ровен час, чирикнут головеху то дурную с плеч, не сжалятся.
Подавившись весомым аргументом дядьки Волдара, я не стала уточнять подробности этого обстоятельства и плавно перевела разговор на себя. Обо мне по деревне ходило всякое: и дурное, и хорошее. Одни звали ведьмой треклятой, принесшей беду, другие - спасительницей, но таких было меньше. Кому смог, Волдар языки то повыкручивал, но как говорится, на каждый роток не накинешь платок.
- Не любит у нас народ магию, - хмыкал дядька, пряча от меня взгляд. - От серости своей, да дремучести... Боятся люди. Всегда в страхе жили. Кто магией правит, тот и указ кажет...хм.. Тот и миром вертит, не считаясь с нами - людями простыми. Ты каких магов то будешь, дочка? - решился все-таки задать мне вопрос коневод. - Такого что ты вытворяла, я отродясь у людских колдунов не видывал.
Я, честно глядя Волдару в глаза и допивая эль, пожала плечами:
- Не знаю, дядька, вот и иду я в столицу выяснять: кто я и с чем меня едят.
- Эх, не в столицу тебе надобно, дочка, а дальше за горы высокие или через море, но туды путь еще длиньше будет. Люди здесь магию только в скляшках да сушеных травах видеть могут. Осторожней тебе быть надобно, да поменьше себя выказывать. К нелюдям тебе потребность есть идтить. Они к богам ближе.
- Мда..., - выдавила я из себя итог. - Весело, аж удавиться хочется.
- Замучил, я тебя дочка, отдыхай, - Волдар засобирался уходить.
- Погоди, - я, маленько охмелевшая от эля, приосанилась. - Господин Волдар, загостилась я у тебя, нужно в путь собираться.
- Рано тебе еще, - ответил мужичок и побрел к двери. - Мож дождесси отряду королевского и с моим табунком, да их присмотром двинешь в столицу то?
- Нет, спасибо, Волдар, за мной есть, кому присмотреть. Коника ты мне чудного сторговал, он и присмотрит.
- Дурная ты, девка, али смелая сильно?
- Наверное, дурная, - согласилась я с коневодом. - Но раз ты говоришь, что молва по деревне не утихает, думается мне, что и людям государевым тоже в ухо влезут. Не хочу я, чтоб раньше времени меня сдали на опыты или на костре сожгли. Лучше я потихоньку сама. Когда, говоришь, люди короля должны приехать?
- Дня через два-три, - ответил Волдар. - Подумай все же, милая. Одной то страшно по лесам да полям разгуливать, шальных да ушлых людей и в Лании хватает, глядишь, и магия твоя не поможет. А с людями вооруженными страху меньше, да шкура целее.
- Не уговаривай меня, Волдар, уже решила, - отрезала я. - Завтра с утра в путь. Где мой конь, кстати?
Мужичок засопел и выругался:
- Чтоб его волки сожрали, коника твоего чумного, чтоб лихоманка помогла околеть побыстрей. Вон, глянь в окно, - махнул рукой Волдар. - Топчется по цветнику, поганец, в стойло не загнать. Под окном твоим, аки хлопец влюбленный, торчит, да в дом ломится. Ужо дверь на петлях еле держится, а тому хоть бы хны. Копытами своими окаянными в щепы доски месит, да зубья на всех скалит. Ты бы приструнила его что ль?
Я прыснула, представляя сию картину.
Волдар обиделся:
- Тебе, дочка смешно, а мне убытки.
Я, загибаясь от смеха в три погибели, подползла к окну и распахнула его настежь. Внизу маялся мой жеребчик, заедая тоску цветочками с клумбы.
- Привет, ирод, - крикнула я коню, и тот, услышав мой голос, встрепенулся, поднял голову и радостно заржал. Если бы окно моей больничной палаты находилось на первом этаже, то вероятнее всего повторилась бы не столь давняя история с выносом ставень.
- Волдар, ты на редкость благоразумный человек, - приступ истеричного смеха накатился на меня новой волной. Хорошо, что ты уложил меня на втором этаже....ох....хорошо.
Коневод хмыкнул в усы и расплылся в улыбке:
- Знамо дело... а как же ж... наслышаны, наслышаны мы про безобразия, учиненные этим извергом у маво работника, у отца Тликиного, Годара. Теперя тому пол хаты менять надобно, - и вторя мне, Волдар зычно гоготнул.
- Ох, не гоже, смеяться над бедами других, - вытирая выступившую слезу, выдавил из себя мужичок.
- Так давай над своими, - я уже сползла на пол. - Вон, мой охламон, последний твой розовый куст доедает.
- Что? Где? ... Ну я его щас оглоблей то, - Волдар перестал ржать и разъяренный выскочил из комнаты, на ходу припоминая все известные ему выражения к случаю.
- Ирод...хм.. Титаня... валил бы ты со двора в самое темное стойло, а то Волдар щас тебя пришибет за цветочки то, - крикнула я своему бесценному, и тот воровато оглядевшись по сторонам, затрусил галопом в сторону конюшен. А я, сытая и довольная, увалилась обратно на постель, решив продлить часы счастья и неги.
Рано, поутру следующего дня меня разбудили, помыли, накормили, одели в походную, но красивую, одежду, за что глубочайший поклон, и начали умолять дождаться отряда короля. Годар с женой пришли попрощаться. Тлика, обливаясь горючими слезами, висела у меня на талии, дворовые бабы Волдара гомонили и причитали, делая вид, что будут тосковать, мужики молчали. Волдар был мрачен.
- Ну что, госпожа Ониэ, не передумала? - нахмурился коневод еще больше.
- Какая я тебе госпожа, Волдар? Мы ж вроде родственники названные или как? - не преминула я поддеть мужичка.
- И то, правда, дочка, спасибо тебе за все, - Волдар склонился в поклоне, и все его люди, одни рьяно, другие не очень, тоже отвесили мне поклон. Я ответила тем же.
- Ни чем мне, да многим из нашей деревни перед тобой не расплатиться,...но все же..., - Волдар подозвал одного из своих работников. Тот вышел вперед, неся седло и сбрую.
- Где конь то твой, дочка? - Волдар нашел взглядом конюха, но тот замотал головой и растворился в толпе собравшихся.
Я обернулась, в сторону конюшен и мысленно позвала Титаника. Не прошло и секунды, как тот с грохотом, раскидывая в стороны зазевавшихся, примчался во двор и затормозил всеми четырьмя, поднимая столп пыли.
Когда пыль осела, а народ перестал чихать и материться, Волдар взял седло и передал мне.
- Возьми, дочка, эта вещь была на твоем коне, когда мы его нашли. Нам не удалось надеть, мож тебе будет сподручнее?
Я приняла подарок, кстати, легкий, как перышко, и начала лихорадочно вспоминать, как правильно седлать лошадь. Крутя в руках сей раритет неописуемой красоты и тончайшей работы, я озадачилась серьезно, что не смогло ни привлечь внимания.
- Нету, милая, подпруги, нету, сами долго кумекали. На спину окаянному седло закидываем, а то ползет наземь и не держится, - просветил меня Волдар.
Я вытаращилась на дядьку:
- У вас, значит, не держится, а у меня прилипнет, что ли?
- А ты попробуй, - подмигнул мне конезаводчик. - Глядишь, мож, чего и выйдет.
Я подошла к Титане, накинула вальтрап, положила ему на спину расшитую вензелями да рунами попону и закинула сверху седло. Конь радостно заржал и ткнулся мордой мне в лицо, обдавая теплым дыханием.
Седло не упало. Я подергала за луку. Как влитое. Народ зашумел, загомонил, но не злобно. Седельные сумки, набитые собранным мне в дорогу добром чудно примостились по бокам Тинани.
Я сняла с коняги недоуздок и сунула его в сумку. Взяла сбрую, к которой прикасаться то было страшно (вдруг, испачкаю) и спокойно надела на изверга. Удила отсутствовали, что меня очень порадовало. Забросив расшитый золотом повод на луку и затянув подперсье, украшенное камнями и вышивкой, я залюбовалась.
- Ты с какого параду то сбежал, Титаня? В такой красоте по проселочным дорогам не шастают.
- Эх, - вздохнул Волдар. - Красота, да не про нашу честь. Такое даже не продашь.
"Вот жучара", - подумала я. "Была бы возможность, давно бы сторговал, а так коли не берут, нате боже, что нам не гоже", а в слух добавила:
- Спасибо, Волдар, что красоту такую от сердца отрываешь. Спасибо, - и принялась душевно обнимать мужичка.
- Не за что, дочка, пользуйся на здоровье, главно шоб не во вред, но ты погодь благодарить, тута еще подарки имеются, - дядька высвободился из моих цепких объятий и подозвал другого работника. Тот притащил сверток, завернутый в белоснежное полотнище. Слуга подошел ко мне ближе и протянул его на дрожащих руках.
- Возьми это, в дороге пригодится, - прокомментировал дядька и хитро сощурился.
Панический ужас в глазах мужика, что держал сверток, заставил меня призадуматься: "А стоит ли?"
- Что там? - спросила я Волдара, сверля его взглядом.
- Ты ж просила ножичек, вот я тебе его и дарю, - туманно ответил Волдар.
- Хм..., - оглядев толпу, которую явно распирало от любопытства, я почувствовала подвох, но не могла понять, в чем он. Меня начали подбадривать и торопить, что не понравилось мне еще больше. Я топталась на месте, не решаясь взять, то, что предлагают. Разум вешал: "Откажись", любопытство орало: "Бери, пока дают".
Обстановку разрядил Титаник. Он подтолкнул меня к свертку, и тихо заржал. Я обернулась к нему, и, глядя животинке в глаза, умные, но пустые, дивясь своей опять проснувшейся глупости, потянулась к свертку.
Под тяжелый "ах" толпы, я выхватила у мужика подарочек и быстренько начала разматывать ткань, кстати, тончайшую, нежно-бархатистую и просто умопомрачительную. Тряпчонка оказалась плащом, расшитым по краям золотыми рунами и красно-зеленым сплетением растительного узора. В него была завернута сабля в ножнах на перевязи и два длинных кинжала.
- Парадная вещичка, - оценила я плащ. - Он тоже мне? Ой, спасибо, Волдар. Мне очень нравится.
- А.. это..ээ, - коневод занервничал, потянул свои загребущие руки к плащу, но я уже ловко переместив оружие себе подмышку и нацепив накидку на себя, красовалась перед толпой. Расстроенный Волдар, в сердцах отмахнулся от меня:
- Эх..забирай и его.
Умыла-таки я коневода и была полностью довольна собой. Достав клинок из ножен под всеобщий стон и шараханье от меня, словно от прокаженной, я залюбовалась. Длинный, пару локтей с хвостиком, тонкий слегка искривленный клинок имел странный и чарующий вид. Металл, из которого он был изготовлен, сталь напоминал отдаленно, вернее, был полной ее противоположностью. Матовый серебряный блеск мечика источал силу, которую чувствовали все окружающие. Рукоять, оплетенная мягкой кожей, гарда богато украшена ковкой и камнями. Сам клинок был испещрен вязью и рунами. Я не специалист по холодному оружию, но почему-то мне показалось, что вещица редкая и ужасно дорогая.
Вдруг, сабелька в моих руках завибрировала, и вдоль клинка по долу начали появляться символы. Короче говоря, огненная "бегущая строка". Я заворожено смотрела на незнакомые буковки, и вдруг поняла, что в голове у меня эти непонятные закорючки складываются в стройный слог. Не удержавшись, я начала повторять, что слышу в голове вслух и нараспев:
Hа свете каждый путь открыт,
Hо нужно выбирать.
Тому, кто хочет долго жить,
Hе стоит воевать.
Пусть тот, кто любит звон монет,
Становится купцом,
А кто умрет во цвете лет,
Подружится с мечом...
Чей лучше меч, чей крепче щит,
Удар точнее чей,
Один на свете суд решит -
Веселый пир мечей.
Когда качнет земную твердь
Сраженья торжество,
То каждый сможет выбрать смерть,
Достойную его.
Толпа, толи плененная поэтическим этюдом, толи окованная ужасом, сразу то и не разберешь, замерла в тишине. Я оглядела присутствующих, хихикнула истерически и подытожила, обращаясь к Волдару:
- Спасибо, господин хороший, за подарочек, с которым мне суждено помереть в расцвете лет. Именно об этом я всю жизнь и мечтала.
Волдар скукожился под моим тяжелым взглядом и поспешил оправдаться:
- Дочка, мечик этот не простой...
- Ага, - огрызнулась я. - Волшебный.
- Твоя правда, госпожа ведьма, заговоренный он, нелюдской. Нам не давался, огнем жегся. Сколько моих людишек покалечил, не счесть. Только в плащик то его замотали, тогда и притих, в руки взять можно было.
Злобно зыркнув на коневода, я засунула меч в ножны и закинула перевязь на плечо. Мельком оглядев кинжалы, прикрепила их к ремню и зашипела сквозь зубы:
- Кесарю - кесарево, ведьме - ведьмино. Ну ты, Волдар, и жмот, так бы плащик притырил наверняка.
Пристыженный коневод потупил взор и протянул мне мешочек с деньгами.
- Ты, это, дочка, не серчай, не обессудь, коли что. Я тут тебе деньжат в дорогу собрал, как обещано, да лишку чуть добавил. Все ж спасительница ты моя, от разорения уберегла. Век твою доброту помнить буду. А вот тебе еще письмецо к брату моему столичному, двоюродному. Таверенка у него на ... окраине ... Улгавы. Приютит, да поспособствует по надобности.
Я приняла от Волдара последние подношения, примирившись с тем, что они больше напоминали откуп, чем дары, обняла всех, поцеловала рыдающую Тлику, попрощалась, прыгнула на крепкую спину Титаника и с победным кличем: "Держись, Углава, русские идут!", двинула на столицу Лании.