Если где-то на Земле и есть Рай, то он точно не здесь. Не в этом пыльном Городе, пропитанном насквозь выхлопными газами, с людьми, вечно суетящимися и спешащими куда-то по своим делам, одинокими в толпе, одинокими с самими собой. Даже не в снах.
Он в цветных нитях. В тонких, невидимых нечуткому глазу шелковых нитях, связывающих человеческие судьбы и сердца. Самые родные друг другу. Они могут спутаться, растянуться, потеряться в лабиринтах и завихрениях Времени, утонуть, завязнуть в нем, настигнутые тяжелым гнетом бушующих обстоятельств.
Но не порвутся. Никогда. Тонкие ниточки, неподвластные ничему, кроме Любви.
Самые прочные на свете...
***
Густая пелена белых облаков, плотно нависших над маленьким сонным городком, делала его смутно похожим на заснувшего ребенка.
В этот ранний, спокойный утренний час было очень приятно наблюдать за редкими прохожими на одиноких, пустынных улицах.
Без яркого, разноцветного сияния ночных огней, вечного шума машин и заполненных постоянно спешащими людьми улиц, город выглядел необычно, даже сказать странно. Казалось, на эти короткие часы, он будто перестал быть собой, весь как-то расцвел и похорошел в ожидании нового солнечного дня.
Прикрытый нежно-розовым одеялом пушистых облаков, похожих на пучки воздушной сахарной ваты, с отражением сотни клочков ясного неба в спящих окнах, Город был самим собой. Живым. И словно пустым.
Но скоро - всего через несколько часов - он снова окрасится в серый цвет, становясь глухим, равнодушным и немым. Заполненный суетливой, вечно занятой и куда-то бегущей толпой, он уже не сможет различить среди ее гомона и шума самые - по-настоящему - нужные и правдивые слова.
Чье-то тихое признание в любви, робко сорвавшееся с дрожащих губ. Нежные, полные молодой цветущей искренности, слова ласки и чистоты, стеснительной и легкой, как трепет крыльев бабочки на ветру.
Ослепленный тысячами безразлично серых, зацикленных лишь на собственной тревоге и суете, лиц, Город не увидит среди толпы самого главного. Того, что еще делает его временами похожим на живое существо. И снова, обиженно и разочарованно хмурясь, уйдет в свое отторженное, отчужденное уединение, с годами все больше начинающее походить на одиночество. Покинутое и забытое.
И так и не дождется ответной улыбки. А если и дождется, то не заметит, не ответит ничего, потому что его тихий, старчески хриплый, ненавязчивый голос уже давно разучились слышать. И слушать. И все же не все...
* * *
Каждую ночь Игорь видел новое утро. Словно прерывистые кадры недоснятого фильма. Как просыпается, нехотя поднимаясь с постели, идет умываться, сонно шаркая тапками о вытертый паркет, затем в кухню - маленькую, тесно обставленную, с бело-серым гарнитуром дачного стиля с расшатанными дверцами, помнившими еще своего позапрошлого владельца.
Голые окна без штор встречают раннего гостя радостным подмигиванием солнца или еще сами сонно дремлют в легкой туманно-серой дымке, или плачут, хмурясь, сырым осенним дождем. Именно по ним Игорь заранее знает грядущую погоду. И никогда не ошибается, на удивление всем даже в пасмурный день оставляя порой зонтик одиноко болтаться на крючке у входной двери.
Варит себе традиционный утренний кофе и, слушая, как свистит, закипая, старый металлический чайник на плите, пытается уловить в привычных звуках и шорохах квартиры нечто необычное, но знакомое очень давно. С самого детства. Чей-то тихий, ненавязчивый голос. И ждет подсказки. Объяснений. Может хоть что-то расскажет, шепнет на ушко. Почему - и зачем - выбрали именно его. Для чего?..
Но так и не дождется ответного отклика. Только смены кадров. Молчаливой и резкой, не похожей на так знакомый перестук пленочного кинопроектора.
Р-раз...
Суетящиеся толпы снуют по улице, торопливые и раздражительные. Люди, больше всего на свете боящиеся опоздать хоть на минуту на собственную нелюбимую работу. И он среди них. Такой же суетливый и беспомощный, как и они все. Или нет?...
Два...
День, полный тревоги. Бешеный ритм сердца молотом стучит в ушах, комом подкатывает к горлу, но нет времени остановиться и посмотреть на самого себя. Да и какая разница уже будет, если не успеешь чего-то сделать?.. Успеть... Успеть!..
Три...
Вечер с книгой в руках на пустынно-одинокой, поскрипывающей и рассохшейся от времени кухни. Стакан чая или чего-нибудь покрепче. Бессмысленный фильм. Может - снова попытки сесть за брошенную повесть. Хотя кому это, если честно, нужно?.. Лишь попытка развлечь самого себя. Глупая книжонка о других мирах!.. Бред глупой мечты...
Четыре...
...Иногда появляются и новые кадры. Что-то особенное, важное... Такие Игорь помнит отчетливее всего, хотя сами события предстают перед взглядом мутно, расплывчато, рвано. Но, как всегда, именно на эти неказистые вещи стоит обращать внимание.
Каждый раз, просыпаясь по утрам, он прокручивает в голове уцелевшие видения, вновь перебирая и раскладывая по полочкам увиденное. Так нужно. Чтобы не пропустить. Не потерять что-нибудь важное. Именно поэтому нельзя отступать от правил.
Хотя один раз он все же отступил, стараясь забыть страшный сон. Пока тот не стал реальностью...
...Маленький автомобиль резво мчится по дождливому шоссе, в салоне - музыка и тихое, убаюкивающее перешептывание радио. Знакомые голоса, весело обсуждающие грядущие праздники, улыбки на родных лицах и задорный смех... Он снова наблюдал за всем сверху, невидимым, бесплотным духов зависнув вне зоны видимости. И увидел сквозь струи дождя, как тяжелый бензовоз, выныривающий из-за поворота прямо на встречную полосу, скрип шин и визг тормозов - и страшный удар, буквально смявший машину в груду покореженного железа...
...И снова тишина немого сценариста в кинотеатре одного зрителя.
В этой тишине Игорю чудится порой не насмешка, а томительно сдерживаемое недовольство. Как прожигающий спину сердитый взгляд кого-то невидимого. Но действительного и существующего. Очевидного.
И этот Город. Серые глыбы домов, вытесанные из камня, и стыдливо прикрытые стеклами глухо занавешенные окна, похожие на опечаленные злые глаза. Город имел сварливый характер. Но мало кто знает, что так было не всегда, мало кто желал остановиться всего на мгновение, присмотреться повнимательнее и увидеть его другим. Настоящим.
Город спал и был живым. Очень-очень тихим, умиротворенным, спокойным. Лишенный напускного сияния ночных огней или дневной будничной суеты.
Словно растянулись, остановились, загустели на время минуты, давая передышку. И он спал. И только теперь был настоящим. И видел сны. Странные, не похожие ни на что, понятные лишь одному ему. Легкие воздушные сновидения, напоминающие перекаты соленых волн на плоском пологом берегу, покрытом мелкой, обкатанной водой буро-желтой галькой. Метрах в десяти от воды, каменистая насыпь вдруг резко обрывалась, и сразу же за ней начинался широкий зеленый луг, заросший цветами. Над раскрытыми бутонами деловито кружили пчелы и пышнокрылые цветные бабочки, и воздух пах полынью, летом и солнцем. Самым ярким, самым теплым на свете. И слышался плеск волн...
Это не был рай. Если рай и существует на самом деле, то точно не здесь. Не в этом гнетущем сером Городе. Не в это время.
Он думал так, но временами, сам того не желая, называл затесавшийся в уголке памяти мир именно этим словом. Своим раем. Личным. И все-таки самым настоящим...
... - Ты ведь встретишь меня? Не оставишь?... - она тихо смеется, щекоча дыханием его шею, и пытается поудобнее устроиться в его объятиях. Покрепче прижаться к нему. И, даже не видя ее лица, Игорь чувствует - она улыбается.
Она... Хрупкая, светловолосая, тоненькая, как тростинка. Смешливая и часто смущающаяся отчего-то. С веселыми лучистыми глазами цвета грозы и темными вкраплениями по ободку радужки. С маленькой родинкой в виде полумесяца над ключицей. С обворожительной улыбкой, доступной только ей - такой нежной и чистой. Как полевой цветок. Ландыш. Голубой колокольчик. Сиреневая фиалка.
- Пожалуй. Если найду, - он смеется в ответ, сам удивляясь собственным словам. Как легко и свободно рядом с ней, оказывается, самые сокровенные страхи превращаются в улыбку. Если бы всегда так... он вполне имел шанс стать счастливым.
Она замолкает и наиграно обиженно пихает его локтем в бок. Недовольно надувает губы и сама же смеется, видя свое отражение в его глазах. Темно-карих, но во сне всегда более светлых, цвета гречишного меда.
Игорь улыбается и сквозь улыбку как бы невзначай задает самый главный вопрос. В каждом сне он спрашивает ее об этом, хотя знает, что она, возможно, расстраивается от этого. Но ничего не может с этим поделать. Он так надеется услышать однажды другой ответ.
- Мы не можем остаться здесь. Этого мира не существует. Ты же знаешь... - после долгой паузы как всегда с затаенной печалью в голосе произносит она, гладя пальцами тонкий стебелек травы с хвостиком-метелкой, пробившийся из песка прямо возле их ног.
- Знаю... - со вздохом в конце концов отвечает он, оглядываясь по сторонам.
Тенистый парк с плакучими ивами над тихим маленьким прудиком. Зеленая лужайка с перекошенным на один бок столом для пинг-понга - во время игры она всегда встает с той стороны, что выше, и поэтому всегда выигрывает, с нескрываемым весельем наблюдая каждый раз, как оранжевый мячик шаловливо отскакивает не в ту сторону, куда он ожидает.
Каждый раз он хмурится, стараясь спрятать лукавый блеск в глазах, и, подойдя ближе, неожиданно хватает ее на руки и кружит по утоптанной траве площадки, слушая ее звонкий, пленяющий душу смех. А потом бывают длинные разговоры в стороне, возле детской площадки с деревянным игровым городком и металлическими желто-красными качелями чуть поодаль. Перед качелями - проплешина желтого утоптанного песка, еще хранящего, может, чьи-то маленькие следы, а вокруг дикая остролистная трава. И заросли крапивы на окраине. Сразу за расставленными полукругом деревянными крашеными скамейками. Кажется, изначально она была одна, но они обставили так. Чтобы было больше места. Хотя вряд ли сюда кто-то приходил, кроме них. Пару раз, углубляясь в манящую темную зелень парка, они видели за решеткой ажурной кованой ограды, темнеющие вдалеке силуэты серых домов. Но со временем, наблюдая за ними, действительно поверили: они здесь одни.
- И все же... Ты никогда не хотела здесь остаться?.. - снова спрашивает он, наклоняется вперед, неловко теребя пальцами зеленый стебелек, потом перехватывает ее руку и осторожно целует тыльную сторону запястья. Только во сне и только с ней он может позволить себе быть таким. Открытым. Нежным. Искренним. Да и любил он так только эти сны. Только ее.
Она хмурится, уже серьезно, и нерешительно кивает.
- Если рай и существует...
- ...то он точно здесь, - подхватывает он, и оба снова улыбаются. На этот раз грустно. Но в глазах - счастье. Потому что им можно быть здесь вместе, пусть не наяву, а только в выдуманных снах, но вдвоем. Рядом...
...Из-за склонившихся зеленых ветвей, словно запутавшись в неяркой и нежной еще молодой листве, виден заходящий солнечно-оранжевый диск. Пройдет еще время, и он совсем скроется из виду, уступая оставленное место прохладным весенним сумеркам, и на темнеющем, набирающем густую синеву небе зажгутся первые робкие звезды. И тогда наступит пора расставаться.
И каждый раз она не уходит - словно уплывает вдаль, растворяясь в призрачной дымке молодой зеленой весны, и он понимает, что снова - один. И в душу холодным ветром начинает закрадываться тоска. И боль. И страх, что больше они не увидятся никогда. Только будет где-то тихий тенистый парк, не существующий на самом деле, и будут они - тоже где-то, порознь, не видя и не зная друг друга.
Но почувствует Игорь это только завтра. Единственный плюс снов - в них не чувствуешь боли. Только в грядущее утро. За ночь она успевает вырасти и окрепнуть, закорениться в сознании, цепкими шипами впиваясь в самую его глубину, и не оставляет весь следующий день. И, возможно, не оставит никогда. Молчаливая, выпивающая до дна, тяжелая ноющая тоска.
Да, он почувствует это. Обязательно ощутит в полной мере.
Но завтра...
* * *
Просыпаться было как всплывать со дна холодного океана - медленно, медленно, боясь сделать лишнее движение, глубоко или преждевременно вздохнуть. Только слышен откуда-то легкий перестук собственного сердца, монотонно и тихо отмеряющего уходящие секунды: раз, два, три... раз, два, три... Пройдет целая вечность, пока увидишь над головой первый всполохи света. И еще больше - пока он разгорится...
...Яркий солнечный свет, потоком льющийся в комнату через занавешенное легким тюлем пыльное окно, разливался пятнами по белым, отштукатуренным стенам, как жидкий светлый металл, и словно подсвечивал их изнутри, дробясь и множась, отскакивая от соседних стен, и вся спальня казалась насквозь пронизанной этим желтовато-белым ослепляющим сиянием, похожим на переплетение сверкающих нитей.
Игорь видел, как в воздухе, медленно покачиваясь, проплывают в искрящемся свете золотые пылинки.
Мутное оконное стекло еще хранило отпечатки вчерашнего дождя, но все вокруг - жизнерадостное солнце, безоблачное, безумно глубокое и ясное голубое небо, теплый, прогретый воздух, пропитанный запахами цветущей весны - все это стирало и размывало эти следы, как яркий свет смывает притаившиеся по углам пугливые серые тени.
Взгляд упирался в потолок. Еще не открывая глаз, Игорь мог с точностью до деталей описать то, что увидит: блеклая россыпь серых трещинок на белой штукатурке, начавшей потихоньку осыпать от времени. Угол пыльного оконного карниза цвета из темного дерева с почти черными волнистыми прожилками и вырезанными на нем непонятными завитками покрытого лаком узора. Желтовато-бурые подтеки в дальнем углу - лет десять назад затопили соседи. Он не мог вспомнить, предвидел ли именно это событие или нет - со временем углы памяти словно сжались, сузились, сомкнулись, и теперь уже трудно было отличить действительно существующую реальность от выдуманных снов.
И каждый раз Игорь вновь открывал глаза с отголоском давно знакомого, но не перестающего пугать, трепета, удивления... и страха, затаившегося в глубине сердца.
Боялся ли он однажды навсегда затеряться в своих снах? - нет. Уйти в них, однажды проснувшись в совершенно другом месте, - пожалуй.
Но что есть сны, а что - действительность? Он не мог объяснить. Он их сам порой не отличал.
И сейчас ему больше всего хотелось свернуться клубком под этим обличающим, ярким, чистым светом, притянув колени к груди, и, уткнувшись лицом в подушку, застынуть так, замолчать, затихнуть. Заснуть. Но разве есть покой во снах?...
Сны...
Словно издалека донесся вдруг короткий, испуганный вскрик знакомого голоса и глухой звук удара, и снова - пустота.
Сны...
Что-то сильно сжалось и вздрогнуло внутри, обрываясь и с натянутым волнением ухая куда-то в невидимую глубину. Словно разжалась, отдаваясь в душе пронзительно резкой болью, тугая стальная пружина, и Игорь сам не помнил, как резко вскочил на ноги, комкая и отшвыривая на кровать одеяло, и схватил со стола старенький серый мобильник. Пальцы на автомате торопливо набрали знакомый номер.
Послышалось несколько томительных, долгих гудков, после чего в трубке раздалось сопение, и сонный голос произнес:
- Да. Это ты?
- Я. Слушай, мне срочно нужно с тобой поговорить. Ты дома? Я сейчас приду...
Сопение прекратилось.
- Что-то случилось? - подумав несколько секунд, серьезно спросил голос.
- Да! И очень важное!.. Ты дома?
- Да где ж мне быть в такую рань?.. Так что все-таки произошло?
- При встрече расскажу. Жди.
Игорь нажал на "отбой", и связь прервалась.
- Жди... - задумчиво повторил он, вертя мобильник в руках. - Надеюсь, дождешься. Потому что я понятия не имею, что может произойти сегодня...
Это было враньем. Абсолютным. Чистейшим.
Игорь понимал, что врет сам себе. Но ничего не мог с этим поделать. Ему так хотелось, чтобы все оказалось лишь сном. Но сны порой имеет ужасную привычку сбываться...
* * *
Город еще не шумел, он приглушенно шептал: шелестом листьев на ветру, шагами редких прохожих, неслышными отголосками одиноких фраз, неизвестно кем произнесенных, легкими дуновениями ветра, похожего на прикосновение нежных пальцев к коже.
Ветер дул в спину, стряхивая с сознания сонную предутреннюю дремоту, тихими шорохами отдавался в заросших кустами сирени тихих уединенных двориках, гонял по широкому солнечному бульвару лепестки сирени и запах одуванчиков, но так же, как все, был одинок, нелюдим. И где-то глубоко в душе очень печален. И, кружа в нежном танце сорванные с веток лепестки, мечтал о чем-то необычном, волшебном, ином.
Игорь сам был чем-то похож на ветер.
Он медленно шел по пересохшему от неправдоподобной весенней жары тротуару и видел сны. Тысячи ярких снов, сотканных из тончайших, едва уловимых взглядом нитей. Они были повсюду. В каждом распустившемся зеленом листочке, в каждой травинке, в нанесенной ветром желтой пыльце под ногами. В каждом человеке.
Нити сплетались над их головами, окутывая своего хозяина полупрозрачным облаком света, и со всех сторон к ним тянулись все новые и новые лучи. Каждый сам плел свою мечту. Легким движением, улыбкой, случайным жестом, сплетая пестрые узоры в ковер собственной судьбы.
Но если рай и существует, то где-то далеко, точно не в этом городе и не среди этой хмурой толпы, над которой вместо света словно нависло бесформенное серое облако. Безжизненное и скучное.
Настроение испортилось, и Игорь снова опустил взгляд себе под ноги, стараясь не сталкиваться глазами со случайными прохожими. В этом затхлом, душном, неживом городе, он все острее начинал чувствовать себя чужим. Не таким, как все. Не отличающимся ни внешне, ни как бы то ни было еще, но по определению другим. Непохожим. Непонятным остальным.
И где-то в этом Городе тоже жила Она. Лишь одна Она. Умеющая понять, принять, поддержать и посоветовать правильное, когда другие только разводили руками.
Где-то... Он не знал. Потому что это были лишь мечты. Сны. Отдых мозга от реальности, как утверждали ученые. Не более того.
Но возможно ли так полюбить сны, если они не реальны?..
Вырастающий из-за деревьев Город словно сам собой поднимался навстречу, подстилая под ноги Игорю серое полотно тротуара с высохшими разводами желтой пыльцы, и все же стеснительно и робко оставался в стороне, с тихим внимание слушая его мысли, о чем-то безмолвно размышляя, догадываясь. Город знал многое, чего не знали - и не могли знать - живые, но в то же время он не умел чувствовать, как они. И сейчас лишь с непонимающим состраданием наблюдал за Игорем откуда-то со стороны, не вторгаясь и не мешая ему. А Игорь хотел, чтобы ему помешали. Рассеяли, разрушили, растворили... прогнали облака тяжелой, давящей тревоги, нависшей над ним. Чтобы сумел помочь. И понять...
Как-то сами собой промелькнули по сторонам знакомые, обросшие редкими пятнами зелени кварталы, и нависла над головой неказистая, вылинявшая еще в конце прошлого века серо-голубая панельная девятиэтажка. В темном сыром подъезде пахнет плесенью, старыми газетами и кошками. Под лестницей, ведущей к лифту, грудой валяются старые картонные коробки, неизвестно кем, когда и с какой целью сюда принесенные. Под ногами шелестят цветные рекламные проспекты, каким-то образом забравшиеся с шумной улицы в этот пустынно-одинокий старчески сонный дом.
Пройдя по пыльной линялой ковровой дорожке вдоль висевших на стенах почтовых ящиков, Игорь поднялся по истертым ступенькам и, миновав вновь сломавшийся лифт с незакрывающимися створками, остановился напротив знакомой, обитой темно-бордовой клеенкой двери.
Пронзительная трель звонка эхом разнеслась по квартире, отскакивая от тесных стен узкого длинного коридора, и почти тут же щелкнул, отпираясь, скрипучий дверной замок. Андрей открыл сразу, - видимо, ждал. Сонно мигая заспанными глазами, близоруко сощурился в серый полумрак подъезда, одернул сине-голубую футболку с непонятным рисунком. За ним виднелся темный еще, сонный коридор, лишь в конце его горел светлый прямоугольник - освещенная весенним солнцем раскрытая дверь в кухню.
Видя озадаченные и чуть виноватые глаза друга, Андрей примирительно улыбнулся и, запустив пальцы в свою светло-русую, взлохмаченную после сна шевелюру, приглашающе отступил в темноту коридора...
...Тесная прихожая с пыльным ковриком у двери, сиротливо приютившиеся в углу ботинки в окружении разномастных легких девичьих босоножек на кокетливом каблучке. Коричневая тумбочка, оставшаяся еще от предыдущих владельцев квартиры. В стене слева вещевой шкаф с расшатанными дверцами. На крючках для одежды всего две легкие весенние куртки. И в то же время - яркий, пронзительно чистый белый свет, льющийся из приоткрытой двери в спальню. Взгляд выхватывал на миг еще не до конца обставленную, но придирчиво аккуратную и светлую комнату с минимумом мебели, но уже уютную своими цветами на подоконнике и появившимися милыми мелочами на полках, стопкой любимых книг на письменном столе, забытой чашкой, болтавшейся на спинке стула забытой одеждой. Возле кровати сиротливо жались к друг другу две пары тапочек: одни зеленые, совсем уже стоптанные и разношенные, и другие - аккуратные, белые и уютно пушистые зайцы.
Прикрыв тихо дверь, Андрей приложил палец к губам, делая знак молчать, и кивнул на дверь в кухню.
- Проходи, Анька спит еще.
Кухня всегда чем-то отдаленно напоминала Игорю его собственную: такая же тесная и маленькая со старой мебелью, непоседливо-неряшливая, и именно оттого такая уютная и родная. Но теперь здесь что-то неуловимо, но в то же время сильно изменилось: аккуратность и упорядоченность всех вещей, отсутствие грязной посуды в раковине, множество ярких цветов в пестрых горшках на подоконнике, цветастые подстилки на стульях, новые оранжево-красные тюлевые занавески на окне - на всех вещах здесь чувствовалось прикосновение заботливо-чуткой женской руки.
- Садись, рассказывай - чего как не родной?.. - Андрей шагнул мимо застывшего в дверном проеме друга и широким движением плюхнул на плиту тяжелый металлический чайник. Плита заскворчала и зашипела, и кухня словно вмиг ожила, наполняясь привычными звуками и размеренной суетой.
- Что там с твоими снами? Ты мне что-то рассказать, кажется, хотел? - он словно не замечал нерешительной неловкости Игоря и деловито хозяйничал с чашками, кажется, пытаясь выискать в общей упорядоченной расстановке пакет с заваркой.
А Игорь вдруг почему-то действительно почувствовал себя неудобно. Почему-то вспомнились ее слова, голос, жесты, улыбка, и на душе снова заскреблось, заболело, заныло, не позволяя даже вздохнуть, и он лишь молча сел за стол, не в силах что-либо произнести. Потому что сложно делиться не личным - сокровенным. Пусть даже с самыми верными друзьями. Но не поделиться не мог.
- Неужели наконец-то встретил в реальности свою подружку?.. Я угадал?
Андрей бухнул на стол чайник, сгреб с полки наконец-то найденную терпко пахнущую чайную заварку, сетуя на то, что "расстановка по фэн-шую вредит домашнему хозяйству". Плюхнулся на стул сам.
- Нет, - он вздрогнул, словно он удара.
- Но ведь твои сны?.. Они же всегда сбываются, так чего же ты киснешь? Встретишь еще...
- В том-то и дело, что я не хочу, - его голос прозвучал неестественно глухо, слова застревали комками в горле.
Игорь зачем-то встал из-за стола, зачем-то взглянул в окно, отодвинув штору, внимательно и тоскливо, словно навек потерял кого-то дорогого в густеющей серой толпе пешеходов. Аккуратно задернул занавеску и, в том же гнетущем молчании, снова сел, старательно пряча глаза. Произнес тихо, рассеянно колупая ногтем потрескавшуюся от времени эмаль на чашке:
- Она умерла сегодня... Еще, конечно, нет, но... Это случится сегодня днем, - и припечатал, - Я видел.
Повисло долгое, тягучее молчание - лишь слышно было, как постукивает в окно гибкая сиреневая ветвь, раскачиваемая ветром. Нежно-фиолетовые кисточки цветов бились об стекло, словно сама весна неслышно просила впустить ее в дом. Но в маленькой, тесной кухоньке стало темно. Только красная штора выделялась особенно ярко, подсвеченная с той стороны всепроникающим утренним светом. Как расплывшееся по окну кроваво-алое пятно. И воздух словно стал в мгновение еще более густым и душным, обжигая кожу горячим паром.
- А как же борьба с Предначертанным? С Фатумом? С Судьбой?.. - голос Андрея, неожиданно прорвавший полог тишины звучал удивленно и звонко, словно не веря - или не хотя верить его словам.
- Люди складывают мечты, Судьба складывается самостоятельно, - возразил Игорь, не отрывая глаз от темного кипятка в чашке.
- Ты же сам говорил...
- Да мало ли что я там говорил! - почти закричал он, ударив кулаком по столу.
Потом вдруг резко сник, низко опустил голову, и, подперев руками подбородок, сидел так несколько долгих, томительных минут, будто собираясь - и не решаясь - сказать что-то. Потом поднял на друга печальные потухшие глаза и произнес тихо:
- Мне ни разу - ни разу - не удавалось изменить предначертанного. Никогда. И они, - Игорь выделил голосом последнее слово, глядя на него неотрывно, пристально... и словно с какой-то затаенной мольбой. И Андрей вдруг почувствовал себя безмерно глупым и виноватым перед ним. - Они ведь тоже... умерли. Можно сказать, из-за меня. Я ведь все знал, все видел до этого и мог рассказать. Предупредить. Но испугался. До сих пор не могу понять, почему...
- Тебе было одиннадцать лет, - тихо возразил Андрей, отрицательно покачивая головой. - Ты не знал, ЧТО может случиться. Ты не понимал тогда, ЧТО видел. Ты имел право испугаться.
- Я мог все исправить! Мог ведь... наверное. А теперь до конца жизни не прощу себе этого молчания.
Андрей снова качнул головой и посмотрел ему прямо в глаза.
- И теперь можешь. Ведь можешь, на самом-то деле.
- Не знаю, - глухо ответил Игорь, снова уперев взгляд в стол. - Я ведь даже не смогу ее найти. Даже не знаю, где она...
- ...Тебе бы выпить чего покрепче, - с простодушной, незатейливой прямолинейной простотой вдруг сочувственно произнес Андрей. - Увидишь - полегчает.
- Нет. Спасибо, - Игорь быстро встал из-за стола, резко отодвигая стул, и сделал шаг в сторону коридора. Как бы ни был хорош его друг, единственной, с кем ему больше всего хотелось поговорить о Ее смерти, была сама Она. Только она поняла бы полностью.
- Прости, что гружу своими проблемами. Реально, извини, если что...
Он попытался выдавить из себя улыбку, но получилось плохо. - Я, наверное, пойду. Прости еще раз, что надоедаю тут тебе...
- Все нормально, - Андрей улыбнулся, хотя действительно понял все. И неожиданно произнес те самые слова, от которых по спине Игоря прошла холодная волна:
- Ты... Знаешь, Анька моя, в сущности, зануда от бога, и много чуши несет про свою Гармонию и Мир, но я ее так люблю, что... Я объяснить этого не могу. С первого взгляда полюбил. Как только встретил. И с одним из ее выражений согласен точно и на сто процентов: невидимой нитью в этом мире связаны между собой те, кому суждено встретиться, несмотря на Место, Обстоятельства и Время. Эта нить может растянуться или запутаться, но не порвется никогда. Знаешь?..
- Надеюсь... - осторожно ответил он, а где-то в подсознании билась и трепетала странная, знакомая мысль. Какой-то отголосок тех его снов, ставший вдруг поразительно реальным и живым...
* * *
Весенний воздух встретил его, понуро выходящего из подъезда, пронзительным холодом, резким порывом ударив в лицо, и снова умчался куда-то вдаль, неся с собой душистые ароматы наступившей весны. Которая, наверное, уже не порадует его никогда.
Игорь запахнул куртку, застегивая ее под самое горло. Здесь, под отбрасываемой домом тенью текла своя жизнь. И весна здесь наступала по-своему: нехотя, словно не желая связываться с сырыми, промерзшими насквозь холодными шершавыми стенами, словно не желая соваться в этот мир тени и томительной тягучей тоски. Тени угнетали посланницу Света и Тепла, и жизнь, пробуждаемая ее от холода, кипела и цвела где угодно. Но только не здесь.
Выйдя на шумный уже бульвар, он остановился, не понимая, куда - а главное - зачем ему теперь идти.
Он жил в своей квартире всю жизнь, с самого детства, и каждый уголок здесь бережно хранил свою собственную историю. Как бегал пятилетним по большому длинному коридору, весело таща за собой игрушечный желто-зеленый самосвал, как играл под обшарпанным кухонным столом, накрыв его одеялом, и выдумывал самые потрясающие в мире сказочные истории, как скрипели старые рассохшиеся половицы в комнатах и как здорово было, когда ставили в углу нарядную праздничную елку, опутанную мишурой. И когда были живы родители.
А теперь оставались только воспоминания и несбывшиеся мечты. Скоро и от Нее останется то же самое. Воспоминания, которых еще не было. И теперь никогда не будет...
Ветер настойчиво толкал в спину, соревнуясь с подозрительным косящимися взглядами прохожих, и тянул полететь, но Игорь был бескрылым и оставался на земле, упрямо не понимая, почему все хотят только получить, но ничего не дать взамен. Он столько чувств, столько жизни отдал этим снам - неужели быть вместе с тем, кого ты так любишь, - слишком дорогая просьба взамен?..
...Игорь медленно брел по тротуару, невидящим взглядом касаясь окружающего, но почти не распознавал и не запоминал его. Просто на автомате - куда ноги понесут. Больше всего ему сейчас хотелось слиться с окружающей толпой, раствориться, потеряться в ней.
Впервые в жизни ему захотелось быть как все: куда-то вечно бежать и стремиться к чему-то призрачному, недосягаемому, но в то же время, такому мелочному и простому, что противно становится. С кем-то говорить, не запоминая слов и их смысла. Видеть каждый день сотни незнакомых новых лиц, но не запомнить в итоге ни одно. Обсуждать и быть обсуждаемым. Таким же, как тысячи и миллионы других жителей этого города. Серым и безликим, лишь невзначай промелькнувшим в бурлящей, перетекающей с места на место толпе. И не знать, и не помнить, и не видеть ничего.
И в итоге забрел куда-то в совершенно незнакомый квартал. Заметил это, только подняв голову на нарастающие шумные голоса.
Шумящая бесформенная масса скопилась у обклеенной рекламными афишами автобусной остановки, еще часть выжидала у пешеходного перехода, о чем-то громко переговариваясь, и десятки голосов сливались в этом шуме в один, безликий и непонятный.
Игорь отступил в сторону - люди давили на него - не каждый и не осознанно, - но ощутимо и неприятно, как царапает спину неприятный резкий взгляд. И вдруг увидел тонкий силуэт в бежевом пальто.
Девушка стояла чуть в отдалении и - в то же время - впереди остальных, взволнованно оглядываясь по сторонам, и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, и что-то - светлые волосы, жесты, сама фигура - показалось Игорю до боли знакомым.
Что-то...
...Он вздрогнул, напрягаясь всем телом, а сердце на мгновение словно замерло, не смея поверить - боясь остановиться от такой злой, бессмысленной уже шутки.
И тут же - внезапно - по спине молнией прошла холодная волна, и кадры из видения встали перед глазами: тот же перекресток в дымке весенней листвы, будто порхающей в небе легкой стайкой, и пестрая толпа. Она среди нее, идет, о чем-то задумавшись, чуть в стороне и впереди - словно спешит куда-то, на ходу обдумывая грядущие дела. Первая срывается с места на зеленый сигнал светофора, намереваясь перейти улицу. И какой-то лихач, решивший проскочить в самый последний момент, стремительно вылетает на полустертую "зебру"...
...Лишь мгновения проскочили, считанные миллисекунды - промежуток между двумя ударами сердца, но он уже понял все это. Что не успеет... - и что не может не успеть.
И словно мгновенно оказался рядом - сам не помнил как.
И все, что успел сделать, - лишь резко толкнуть ее вперед, уводя с линии удара. А потом - как во сне: пронзительный, режущий слух, скрип тормозов, глухой удар - и пустота. Только теперь пустота была другая. Теперь пустотой был он...
* * *
... - Ты ведь встретишь меня? Не оставишь?..
Они снова стояли на окраине того парка, и носок его ботинка старательно ковырял разрыхленный уже грязный песок, покрытой прибитой дождем пыльцой.
- Пожалуй... Если найду...
Он боялся смотреть ей в глаза. Впервые в жизни он не мог подобрать нужных слов. Потому что боялся сказать лишнего. Потому что знал, что вот-вот - и она уйдет. Насовсем. И поэтому говорил какие-то глупости. Потому что нашел бы. Из кожи вон вылез, но нашел. Если бы только знал - хоть примерно, - где.
- Но ведь найдешь? - она улыбалась, а в глазах лучистыми бисеринками серебрились слезы. - Очень прошу...
Он наконец-то смог посмотреть на нее.
Шальной весенний ветер, сонно дремавший весь день, теперь разбушевался, вихрем разметавшись по парку в предвкушении грозовой бури, и на догорающем горизонте уже густились свинцово-багряные тучи, и где-то гремел недалекий гром и сверкали молнии, но она все стояла на месте, не шевелясь. И вихрь трепал ее светло-русые волосы, скидывая их на лицо, забирался под ворот легкой куртки, норовя угнездиться там холодным сгустком серого пламени. Под самым сердцем, морозя его изнутри и заставляя дрожать и сжиматься от страха и тоски в предчувствии неладного, злого.
И он понял, что не может - просто не может позволить - этой холодной пронзительно темной хмари, этой грозе, ненастью, буре забраться между ними двумя, поселиться в середине, оттолкнув, раздвинув, откинув их в разные стороны холодом отчего-то внезапно промозглого и пронзительно холодного весеннего дождя.
- Найду. Только не уходи! Пожалуйста! Очень тебя прошу!
Что-то теплое медленно скатилось по щеке к подбородку и соскользнуло серебристой каплей на рыхлый грязный песок с пробивающимися сквозь него тонкими травинками. Что это? - слезы? Или намечающийся дождь вдруг сделался жутко горячим, и первая капля его упала на его лицо. Или же буря, так долго копившаяся внутри, наконец нашла выход? Прорвалась, закипела, забурлила, вырываясь наружу потоком горячих соленых слез, и он почувствовал, как ледяная тоска, угнездившаяся под сердцем, натянулась до предела и лопнула, болезненно долгим, тягучим отзвуком отдаваясь в опустевшем пространстве.
- Прости... - она снова качает головой, так спокойно, будто равнодушно вовсе. Так, что хочется закричать ей в лицо, обнять ее, схватить, удерживать силой, лишь бы не дать ей оставить его. В одиночестве. Вечном холодном безлико-сером одиночестве.
- Так надо...
Упругие нити внезапно хлынувшего с неба дождя бьют по ее лицу, спине, волосам, тонким рукам. Бьют по нему, но он не чувствует, лишь видит, с каким-то отторженным оцепенением наблюдает, как вода размывает знакомые черты.
Вечный ледяной пронзительный дождь. И вместе с ней размываются, темнея, контуры и всего окружающего. Уже навсегда...
* * *
..."С ним все в порядке?.."
"Не знаю. Дурак, зачем полез вообще?.."
"Ее бы просто смяло, если бы он не толкнул"
"Зато сам покалечился. Ненормальный..."
"Да в порядке с ним все - слегка задело только. Вон - жив-здоров"...
Голоса... Обманчивые, лживые, без малейшего оттенка сострадания. И еще один, точно такой же, только делает вид, что взволнован и напуган:
"Эй!.. С вами все в порядке?.. Вы меня слышите?.."
В сознании - ком спутанных мыслей, каких-то непонятных надежд, страхов, несбывшихся иллюзий, а в голове словно бухает ударами тяжелый молот, болезненными отзвуками отдаваясь в ушах, и все звучат где-то на грани реальности ее слова: "Ты ведь встретишь меня?.."
Она...
Игорь испуганно замер, прислушиваясь, ожидая того болезненного, тягучего толчка в груди, словно бьется израненной птицей в груди душа, но почувствовал лишь пустоту и равномерные удары собственного одиноко бьющегося сердца. И открыл глаза...
...То же ослепительное солнце, огненно-белесым диском висевшее в вышине, то же ясное, глубокое, безбрежно голубое небо над головой - близкое и в то же время такое далекое, что не дотянуться, не достать, как ни старайся. И тот же унылый, забывший о сострадании и мечте пыльный от весенней пыльцы Город...
- С вами все в порядке? - перед взглядом возникли испуганные зеленые глаза на белом, несимпатичном лице. Голос девушки эхом разнесся в голове, дробясь и множась тысячей звонких отголосков.
- Вроде бы... - с сомнением оглядывая себя, произнес Игорь, пытаясь придать голосу как можно больше уверенности.
Кто-то подхватил его под руки, помогая подняться. Уже успевшая собраться вокруг толпа взирала на виновника происшествия с испуганным, плохо скрываемым любопытством, и он чувствовал себя не в своей тарелке. Скорее бы скрыться к себе домой, в уютную, пахнущую старой мебелью "однушку" и последовать совету друга.
Отряхнув запыленные джинсы и попытавшись подавить разбушевавшееся головокружение, поднял глаза на собравшихся людей и, сам не понимая, почему, произнес вдруг совершенно растерянно:
- Если рай существует, то он точно...
- ...не здесь, - робко перебил кто-то за его спиной, заставив Игоря вздрогнуть...
...Она стояла чуть в стороне - та самая девушка, которую он оттолкнул из-под удара, - тоненькая, хрупкая, в светлом бежевом пальтишке, аккуратно застегнутом на большие блестящие пуговицы. Из-под съехавшей на бок береточки видны чуть вьющиеся светло-русые пряди, лицо - белое от страха, темно-голубые глаза широко распахнуты, и вся словно замерла, съежилась под его взглядом, готовая, по-видимому, сбежать при первой попавшейся возможности или провалиться сквозь землю. Как вариант. Колени содраны и испачканы в сухой пыли, на ладонях - старательно скрываемые ссадины.
Что-то вздрогнуло внутри, треснуло и оборвалось, тяжелым камнем скатываясь в пустоту, что-то дернулось и лопнуло внутри, под сердцем, та самая монотонная тянущая тоска и боль, и расплылось в груди горячей, обжигающе приятной волной. Потому что исчезли разом все страхи, все сомнения, дрогнули и разбились в дребезги искривленные зеркала иллюзий и несбывающихся надежд. Обманчивых и лживых, как испаряющийся эфир.
- Здравствуй... - испуганно прошептала Она, смущенно глядя на него глазами цвета весенней грозы.
- Привет... - он медленно шагнул ей навстречу, нежно касаясь пальцами ее руки - такой знакомой и родной. И улыбнулся. Впервые за весь день по-настоящему...
* * *
Если где-то на Земле и есть Рай, то он точно не здесь. Не в этом пыльном Городе, пропитанном насквозь выхлопными газами, с людьми, вечно суетящимися и спешащими куда-то по своим делам, одинокими в толпе, одинокими с самими собой. Даже не в снах.
Он в цветных нитях. В тонких, невидимых нечуткому глазу шелковых нитях, связывающих человеческие судьбы и сердца. Самые родные друг другу. Они могут спутаться, растянуться, потеряться в лабиринтах и завихрениях Времени, утонуть, завязнуть в нем, настигнутые тяжелым гнетом бушующих обстоятельств. Но не порвутся. Никогда. Тонкие ниточки, неподвластные ничему, кроме Любви.
Самые прочные на свете...