Лиственница. Красивое дерево. Каждый раз, когда вижу его, на лицо невольно лезет глупая ухмылка. Потому что это дерево у меня прочно ассоциируется с серединой восьмидесятых и одним путешествием, что я пережил тогда.
А началось все с того, что мой отец должен был вернуться из-за границы. Он был моряком дальнего плаванья. Обычно они всегда возвращались в порт приписки - Ленинград, но в тот раз их решили отправить в Одессу. Не знаю почему. То ли потому, что с Кубы дальше только во Владивосток, то ли потому, что ленинградские склады уже ломились от запасов кофе, и только Одесса была готова его принять. Впрочем, это для нашей истории не столь важно. Гораздо важнее слово "кофе", которое непременно всплывет в дальнейшем.
Предполагалось, что судно там простоит недельки две максимум, а потом его отправят опять на полгода куда-то в северные области - передавать снаряжение каким-то научным судам. Потому все родственники моряков, что могли, взяли отпуска, купили билеты и отправились в Одессу. А почему бы и нет, тем более что государство частично компенсировало затраты. Да и как-никак была вторая половина июня. И понеслось.
Не знаю, летал ли я ранее на самолетах, но это точно был первый раз в сознательном возрасте. Да и еще мое место оказалось у самого иллюминатора. Так что, как только мы сели, моя мама даже и не делала попыток отодрать меня от него до того момента, как мы не оказались уже в Одессе. Странно, но я помню почти всю дорогу - и выход самолета из облаков, когда небо из сыро-серого превращается в ярко-голубое; и полет над облаками, когда проплываешь кучу замков и невиданных зверей; и небольшую воздушную ямку, в которой нас неплохо тряхнуло. А еще я помню, как мы довольно долго кружили над самой Одессой в ожидании разрешения на посадку, когда стало совсем темно-темно, и город зажег свои огни. Одного этого вполне могло хватить, чтобы запомнить эту поездку, но среди всех приключений, что были у нас, это было самое простое.
Когда мы приземлились и мама смогла меня, наконец, отодрать от обзора аэродрома, мы отправились в гостиницу. Нет, мы не были сумасшедшими - в Одессе в это время года мест тогда не было. Билеты нам были забронированы заранее, и подтверждение об этом было у нас на руках.
Но администратор гостиницы имел совсем другие виды на наши места. Проще говоря, он делал задумчивое лицо и утверждал, что здесь какая-то ошибка, но мест нет и ни про какую "бронь" он не в курсе. Видимо, он надеялся, что мы сдадимся и дадим ему немного денег, чтобы места "нашлись". Но он имел дело не с кем-нибудь, а с моей мамой. А моя мама человек не то чтобы упрямый - это слово даже и близко не стоит рядом с ее характером. Моя мама устроила там небольшой дебош, и даже наряд милиции, вызванный перепуганным администратором, не только не задержал ее, но и встал на нашу сторону. А потому нам дали места, правда, в двенадцатиместном номере. Но это, в четыре часа ночи, маму уже устраивало. Далее, пока мы были в этой гостинице, никаких проблем у нас не было - все мамины вопросы решались моментально. Только я совсем не помню, что она такое там творила, потому что в самом начале скандала я пошел в бар. Да-да, в бар, хотя и был втрое моложе, чем сейчас. Мне тогда еще и двенадцати не исполнилось. Но в баре меня интересовали не выпивка, не девицы накрашенной внешности, а совсем другое - три сидения у бара, вот что мне было нужно. Пристроившись на них (честно говоря, не помню, как я смог занять их, ведь народу там было очень много), я заснул. И проснулся уже в номере, куда меня отнесли два человека, сидевших рядом со мной в баре.
Следующие несколько дней проходили по расписанию:
- Мы вставали и шли в портовое управление, где нам говорили, что судно на рейде, но сегодня его в порт не пустят.
- Мы завтракали и шли на пляж.
- Обед и возврат на пляж.
- Ужин и возвращение в гостиницу, чтобы лечь спать.
Для меня это было невыносимой скукой. Думаю, именно после этого я стал более прохладно относиться к тому, чтобы позагорать и покупаться. Помню, что иногда на пляж идти не хотелось, а было желание сидеть на огромном окне и смотреть на улицу. Там много чего интересного было - например, торговки всякими овощами и фруктами, которые рано утром приходили к гостинице продавать свой товар, а их постоянно пытался прогнать наряд милиции. Смотреть на все это с высоты четвертого этажа было и забавно, и познавательно - я вызнал про окружающие дворы и проходы много интересного. Но все рано или поздно кончается. Так и здесь. Наконец, настал тот день, когда судно моего отца вошло в порт.
Знаете, есть много морских традиций. Их соблюдают моряки. Среди них есть много традиций, которые моряки не стали бы соблюдать, но у них нет выбора. Одной из таких традиций является то, что корабль входит в порт только ночью. Так и было в этот раз. Но к тому времени я уже привык к этому. Потому ночной подъем и многочасовое ожидание, пока на судне закончат работать пограничники, принималось мною как что-то нудное, но обязательное. А затем я и мама попали в каюту отца и заснули там.
Утром следующего дня мы расплатились с гостиницей и полностью перебрались на судно. Нам предстояли еще пару недель жизни там. Я в то время очень любил быть на тех судах, где работал мой отец. Начать с того, что там все необычно.
Окна круглые и зовутся иллюминаторами. А еще на них не простые запоры, а тяжеленные - закручивающиеся так туго, что не все окна и открыть-то можно. Зато в них удобно пролезать.
Частенько судно не может стоять ровно. Нет, его не качает волнами - такое почти не бывает при стоянке в порту. Судно просто кренится на один бок. Такое бывает особенно часто, когда его грузят или разгружают - сняли что-то с одного бока, и линия пола стала пересекаться с горизонтом. Знаете, очень прикольно тогда бегать по лестницам. Иногда из-за такого крена одни становятся совсем плоскими, а другие поднимаются почти вертикально.
А еще на суднах есть трюмы. Вообще-то в них нельзя, так же, как и в рубку, но пацанам и девчушкам двенадцати лет кажется, что если пролезть куда-то и тебя никто не увидит, то значит можно. Потому мы лазали, куда только могли. Теперь-то я понимаю, что за нами очень жестко следили, но многое просто прощали, чтобы не возникало проблем у родителей. С другой стороны, как будешь ругать мальчишку простого корабельного токаря (меня), если он лазает там, где нельзя, вместе с дочками первого помощника капитана (ответственный за политические и моральные устои советского моряка) и сыном самого капитана. Следовательно, мы знали, что где находится и как здорово и потрясающе в трюме. Там много ярусов - все они герметически закрываются, и если сорваться вниз - можно не просто разбиться в лепешку, а попасть на канаты, которых там довольно много, и запутаться в них. А стальной канат - это вам не подарок: вечно в какой-то смазке, жутко холодный и на ветру поет такие песни, что волосы на загривке встают дыбом. И в трюме еще самые сильные запахи. Некоторые из них я более нигде не встречал, так что даже и не знаю, что это такое.
Собственно, с трюмом и связано мое следующее большое приключение. А еще и со словом "кофе", надеюсь, вы не позабыли про него.
Судно наше в тот раз привезло много-много кофе в зернах. И, как полагается по инструкции, его пошли проверять. Специальная комиссия ходит по трюму и смотрит, что где и как. Это важно, чтобы потом, при разгрузке не оказалось, что часть груза не закреплена, и если попытаться его вытащить при помощи кранов - он рассыплется. К тому же после шторма, как ни герметичны трюмы, туда все равно может попасть вода, и часть груза может быть подмочена - тогда его надо сначала сушить, а потом уже доставать.
А в трюме всегда темно. По-моему, электричество туда не проводят потому, что осветить всю такую громадину все равно не удастся. Потому комиссия всегда ходит туда со всякими лампами и фонариками. И в этот раз все происходило точно так же, за одним исключением: кто-то из членов комиссии оставил свою масляную лампу где-то в углу и забыл про нее.
Лампа напомнила о себе сама на следующее утро. Я про это узнал, когда меня полусонного схватил в охапку отец и вытащил на прохладу пирса. На пирсе, как мне кажется, даже в жуткую жару всегда будет холодно и ветрено.
Все судно эвакуировали, потому что в трюме, заполненном до краев кофе, случился пожар. Знаете, современные трюмы очень не похожи на просто место, куда кучей что-то сваливают. Нет, там много полок, отдельных каких-то специальных зон, все легко достать и проверить, и потому, если есть хоть небольшая щель в герметике, то тяга там отменная. А кофе, оказывается, очень горючий материал. Главное его раскочегарить.
Примерно часика четыре мы смотрели, как носятся туда-сюда пожарные, помощники пожарных, начальники пожарных и прочие люди из тех, кто мог тушить пожар. Я же сидел на пирсе, завернутый в одеяло, и лениво кидал в воду камешки. Кто-то рядышком пристроился с удочкой и таскал морских окушков прямо из-под горящего судна. Как выяснилось из разговора с ним, он не стал спешить и подумал, что на пирсе ждать будет скучно, и взял с собой снасти. Я сидел и дико завидовал, так как папина удочка осталась в каюте.
Остальные слонялись по округе и при малейшей возможности доставали пожарных вопросом - когда же нас пустят обратно? Ведь эвакуировали нас срочно, и большая часть личных вещей была там, где стучали сапоги пожарной дружины.
Наконец мы надоели этим вопросом пожарным, благо еще и с пожаром не удавалось справиться - была дана команда запечатать трюм, в котором произошло возгорание. Самый главный пожарный, что был тут, давал голову на отсечение, что при такой силе пламени за ночь огонь сожрет в трюме весь кислород и таким образом потушит сам себя. Ну, максимум можно подождать еще денек, чтобы там все остыло.
И мой отец, как человек, умеющий обращаться со всякой техникой да еще и состоящий в пожарной команде судна, отправился запечатывать трюм. Да там всего делов-то было - нажать кнопку закрытия трюма, проследив, чтобы оттуда ушли все пожарные. С последним было несколько сложно - пожару была присвоена высокая категория, и некоторые пожарные явно желали отличиться. А может, кубинский кофе был причиной того, что им не хотелось быстро покидать опасную зону?
Но вот, наконец, все пожарные ушли, трюм запечатали, и нас пустили обратно на судно. Так как никто нормально до этого момента не ел, то повара постарались на славу и соорудили такой ужин, который не стыдно назвать и праздничным. Все начали шутить, что таким образом мы празднуем пожар, который явно задержит судно в порту еще на недельку. Те, чьи семьи прилетели, просто радовались, а те, к кому никто не прилетел, бросились срочно отсылать телеграммы.
Следующее утро для меня запомнилось как "Банановый рай". Оказывается, многие моряки сговорились и, сбросившись по немного, купили всем судовым детям, что приехали, по связке бананов. Знаете, такой, какими их показывают в фильмах про всякие экзотические страны - длинной и на которой очень много бананов. И еще, они все были почти что зрелыми. Для меня, жителя окрестностей Ленинграда, это было в диковинку. Я привык, что бананы покупают зелеными и долго-долго хранят, пока те не сменят свой цвет на желтоватый. А тут они все были ярко-желтыми.
Зная меня, родители смогли отобрать и спрятать большую часть бананов, но даже оставшейся части (до сих пор помню - там было 28 штук) хватило мне, чтобы объесться и лежать кверху брюхом на койке. И, кстати, это был первый случай, когда я действительно наелся и не хотел есть.
Потому вечернюю попытку вскрыть трюм я пропустил. Но как рассказывали потом свидетели - как только открыли трюм, оттуда сначала повалил черный дым, а потом снова показалось пламя. Внутри самого кофейного зерна оказалось достаточно кислорода, чтобы пламя могло спокойно тлеть сколь угодно долго.
Попыток вскрыть трюм было еще пять. Все они оканчивались неудачей. Все это время мы жили на корабле, ходили на пляж, питались тем, что приготовили судовые повара. Честно говоря, в какой-то момент в голову начала закрадываться мысль, что все так и будет еще очень долго.
Примерно через две недели кто-то в Москве сообразил, что имеется судно, на котором перманентно идет пожар, а на этом судне еще и люди живут. Пришел приказ срочно отправить в отпуск всех, кто не задействован в пожарно-разгрузочных операциях, а остальных членов экипажа и их семьи переселить в гостиницу. Мой отец оказался среди тех, кого обязательно надо было оставить. Из всех детей, что были на судне до этого, я оставался один. Остальные все улетали, кто потому, что отец уезжает, а кто из-за того, что кончался отпуск матери. А гулять по судну одному было довольно скучно. Хотя я уже познакомился со многими моряками из тех, кто оставался, и частенько бегал в каюту отдыха смотреть всякие фильмы и играть в настольный теннис.
Новая гостиница, куда нас всех переселили, мне одновременно и понравилась, и нет. Она была не в самой Одессе, а где-то в ближнем пригороде. Добираться до работы отцу было не очень удобно, зато нам до всевозможных пляжей было рукой подать. Вокруг было огромное количество парков и, в принципе, там было интересно. Минусом было то, что моя мама, сама плохо ориентирующаяся на местности, считала, что я там обязательно потеряюсь, и потому всегда ходила вместе со мной. И любая наша совместная прогулка обязательно приводила на пляж, как я этому ни сопротивлялся. При этом еще и погода, как назло, весь месяц, что мы уже находились в Одессе, была почти безоблачная.
Но в предпоследний день пребывания в Одессе, когда уже с пожаром на судне справились и на руках у нас были обратные билеты, погода изменилась. Пришла небольшая буря. И как раз в тот день, который отец мог провести вместе со мной. Мы все равно пошли с ним купаться, хоть и было холодновато, а на море ходили крупные волны.
Отец немного поплавал и вылез, сказав, что посидит на берегу и почитает газету. А я могу делать что хочу, только чтобы к обеду я вернулся. После целого месяца почти неотлучного слежения за мной матерью это было как сказка. Я бросился наверстывать все, что мог.
Кончилось все тем, что я решил напоследок искупаться прямо с волнореза. Я много раз видел, как это делают взрослые, но мама мне никогда не позволяла даже залезать на него. Я, конечно, пытался этот запрет нарушить, но с внимательностью и упрямством у моей мамы никогда проблем не было. Потому я резво нырнул в ближайшую волну, не обращая внимания на то, что она втрое выше моего роста, и позволил ей дотащить меня до берега. Ощущения борьбы с большой волной мне очень понравились. Разумеется, я решил повторить, а потом еще разок и еще. Волны становились все больше, ветер все резче и прохладнее, но меня это только раззадоривало. Пока я не решил нырнуть под волну и попробовать проплыть под ней.
Все, кто бывал на пляжах, знают, что камни и песок, на которых обсыхают любители водных процедур, могут быть принесены очень издалека. Однако если спросить, как это дело происходит, народ расскажет о медленном перемещении камней по дну - трудно представить себе что-то иное в яркий солнечный день, когда даже самая большая волна способна только смыть рисунки на песке. Да и то не с первой попытки.
Я же увидел и почувствовал перемещение камней на гораздо большей скорости. Проще говоря, меня ударило по голове, рукам и ногам так, что синяки проходили еще недели две. При этом я все-таки выплыл сам и даже утащил один из камней, который несся в глубине волны. Позже я рассматривал этот круглый булыжник и прикидывал, были ли там камни в разы крупнее этого, ведь я не донырнул до самого дна.
В общем, когда меня увидел отец, он решил, что я с кем-то подрался. Но так как я сиял словно 500-ваттная лампочка, не стал задавать лишних вопросов.
Мы пошли на обед, в кафе, которое так приглянулось моей маме. Не помню, что мы там ели, помню, что я очень быстро съел свою порцию и отпросился лежать на газончике (на одну ногу было очень неприятно вставать). Там я лежал и вспоминал все, что происходило за прошедший месяц. И прятки, в которые мы играли на судне, когда залезли в каюту капитана, и как он нас отчитывал за это. И ловлю рыбы с борта корабля, когда леску наматываешь на палец и надеешься, что рыба, которая клюнет, будет не очень большой. И сушку этой рыбы в тепловой трубе судна. И многое еще.
И тут я обратил внимание на деревья, под которыми я лежал. Были они похожи на сосны, но соснами не являлись. Я спросил у папы про них. И тот, удивляясь, что я их не знаю, рассказал, что это лиственница, что это родственник сосны, только может иголки сбрасывать, и что они в Ленинграде тоже растут.
Так я и запомнил их кривоватые стволы, длинные иголки, которые иногда срывает ветер, быстро летящие тучи. И ощущение счастья. Потому что жить очень интересно и здорово.
Послесловие: Обратно мы тоже летели на самолете. Но на этот раз мне досталось место у прохода. А у окна сидел какой-то скучный мужик и все время дремал. Мне ничего не оставалось, как просто сидеть. Вот так я и выяснил, что в самолете меня укачивает и причем очень сильно.