|
|
||
Little Foxes, В ред. сб. Actions and Reactions, 1909г. | ||
Ловите нам лисиц и лисенят.[1]
История Гихонской[2] Охоты.
Редьярд Киплинг
(Little Foxes, В ред. сб. Actions and Reactions, 1909г.)
Пер. Crusoe.
Лис вылез из норы на берег Великого Гихона, увидел, как сквозь сухие стебли проса пробирается белый человек на лошади, и, как то было предначертано лисьей судьбой, облаял его.
Всадник бросил поводья, встал посреди деревни и обернулся на звук.
- Кто это?
- Это - ответил Старейшина, - лис, Твоё Превосходительство, Наш Губернатор.
-Лис, не шакал?
- Нет, не шакал, но Абу Хусейн, лис, Покровитель Плутов.
- Прямо как я - вполголоса отметил всадник - я, Моодир провинции.
-Воистину! - воскликнули поселяне. - Яа, саарт эль Моодир! (Твоё Превосходительство, Наш Губернатор).
Великая Эфиопская Река Гихон скользила к морю меж илистых заносов шириной в милю. Ей, древней, были привычны восхваления в адрес правителя, но никогда прежде столь искреннее аллилуйствование не носилось над её мутными водами.
Твоё Превосходительство приложил палец правой руки к уху - знак к началу разговора - и поселяне поделились с ним видами на урожай, заговорили о ячмене, просе, луке и всяком прочем злаке. Губернатор слушал, и, поднявшись на стременах, смотрел на полосу посадок: несколько сот ярдов зелёного ковра от воды до коричневых песков пустыни, шестьдесят миль направо и шестьдесят миль налево вдоль прибрежной линии, через каждые полмили - оросительный канал в фут шириной, глиняный акведук пяти футов высотой и скрипучее водяное колесо на самом берегу реки. Колёса подавали пресную воду на акведук, вода струилась вниз по каналам. Абу Хусейн, неразумно окрещённый Покровителем Плутов, спустился к воде и пил из реки под норой, отбрасывая длинную тень в лучах низкого солнца; лис так и не понял, зачем Губернатор обернулся на его лай.
Старейшина деревни говорил о посевах - доходную статью правителей гихонских земель во все времена - но Губернатор смотрел мимо, поверх лошадиного темени; Твоё Превосходительство ел глазами ближайший оросительный канал.
- Ирландия, - бормотал он и улыбался, воображая далёкий Килдар, рвы и насыпи с острыми гребнями.
Старейшина увидел в улыбке Моодира поощрение и осмелился:
- Было бы мудро уменьшить налоги, ибо ожидаем скудный урожай, О Твоё Превосходительство, Наш Губернатор. Изволь сам убедиться в дурном состоянии полей, и ты поймёшь, что мы не врём.
- Разумеется.
Губернатор подобрал поводья и пустился в лёгкий галоп. Лошадь взяла насыпь канала, искусно переменила ногу над самым гребнем и приземлилась в облаке золотой пыли.
Абу Хусейн с интересом глядел из норы - такого он ещё не видывал.
- Разумеется, - повторил Губернатор и снова взял барьер. - Разумеется, лучше самому во всём убедиться.
Из-за поворота реки вышел колёсный пароход: старенький, в пулевых пробоинах, с принайтованной к борту баржей и загудел, сообщая, что губернаторский обед готов. Лошадь усмотрела на барже фураж и заржала.
- И более того - настаивал Старейшина, - в дни Гнёта, дервиши и их прислужники согнали многих наших с земли. Вниз по реке и вверх по реке люди ждут земли и закона.
- Судьи знают об этом - сказал Губернатор. - Они приплывут на пароходе и разберут жалобы.
- Как это? Разве Судьи перебили дервишей? Мы хотим Слова от других - от тех, кто вершил суд Господень над дервишами собственными руками, мы хотим твоего правосудия, Твоё Превосходительство, наш Губернатор!
Губернатор кивнул. Он вспомнил эмиров, распростёртых неподвижными рядами вокруг окровавленной овчины с телом халифы, наследника Махди, божия пророка. Это случилось год назад[3]; сегодня окрест не осталось и следа от их власти, лишь старое колёсное судно - когда-то корабль флотилии дервишей, ставший теперь его домом и конторой. Пароход пришвартовался, спустил сходни, и Губернатор взъехал на борт.
Вечером на пароходе зажгли огни. Судовые лампы мутно отражались в воде, илистый речной поток натягивал швартовы. Губернатор в который раз перечитывал служебные бумаги: записки некоего Джона Джоррокса, Магистра Лисьей Охоты[4].
- Нам понадобится около двадцати - сказал он вдруг Инспектору. - Достану их дома, когда получу отпуск. Хотите быть Ловчим, Бейкер?
Бейкер, Инспектор неполных двадцати пяти лет от роду, немедленно и безо всякого удивления дал согласие, а Абу Хусейн лаял на огромную Луну пустыни.
- Ха! - сказал Губернатор, влезая в пижаму - погоди три месяца. Ты у меня запоёшь по-другому, дружище!
На деле прошло четыре месяца, пока пароход не вернулся и не отдал якорь под мелодичный лай гончих. Инспектор прыгнул на борт; изнывшие по твёрдой земле скитальцы приняли его как родного собачьего брата.
- В море их кормил всякий и чем попало, но они - лучшая свора в этой глуши - комментировал Губернатор. - Вот этот, которого ухватили вы - Роял, ведущий, мастер своры, а вот эта, которая ухватила вас - немного возбуждена - Королева Мая. Мерриман, помёт Мадлен из Коттесмора, вы знаете.
- Знаю. Славная старая выжловка с рыжими подпалинами - ворковал Инспектор - О! Бен! Вы вернули меня к жизни! Ату! Ату! Ай-ай-ай, На-на-на!
Абу Хусейн, как это было в его привычках, расхаживал под высокой насыпью. Ветерок принёс лисий запах к барже и последовавшим концертом насладились три окрестные деревни. Абу Хусейну было впору призадуматься, но он не нашёл ничего лучшего, как просто пролаять в ответ.
- Ладно, а что там с моей Провинцией? - спросил Губернатор.
- Приемлемо - ответил Инспектор. Голова Рояла лежала у него на коленях. - Все деревни, разумеется, хотят снижения налогов, но, по моему мнению, эта страна погрязла в плутнях. Лисье место. Наша забота - навести порядок. Некоторым деревням, в самом деле, надо скостить налог. Я составил список. Что вы скажете об этом, лещеватом, брылястом, в синюю крапинку?
- Бигль-Бой. Я в нём не уверен. Как вы думаете, можно будет урвать пару дней в неделю?
- Безусловно, и столько гонов, сколько пожелаете. Здешний Старейшина говорит, что ячмень совсем плох и просит вдвое уменьшить налог.
- Начнём завтра же и, по ходу дела, осмотрим посевы. Обычная местная ревизия - ответил Губернатор.
Начали на рассвете. Собаки хлынули с баржи во все стороны, резвились, вообразили себя терьерами, копались в многочисленных норах Абу Хусейна и, презрев хлысты Губернатора и Инспектора, жадно хлебали из Гихона. Не обошлось и без скорпионов. Один добрался до носа Королевы Мая и горько плачущую потерпевшую эвакуировали на баржу. Бедная Мистери повстречала змею, а крапчатый Бигль-Бой опозорился, отведав от того, мимо чего должен был пройти. Только Роял из Бельвью, упорный, вязкий, с рыжим щипцом и грустными, проницательными глазами, сделал всё, чтобы не посрамить Британию перед туземными зрителями.
- Всего сразу не получишь - заявил Губернатор после завтрака.
- Похоже, мы получили всё и сразу - правда, кроме лисы. Вы видели нос Королевы Мая? - спросил Инспектор.
- И Мистери умерла. Теперь мы будем держать их на смычке, парами, пока не научатся вести себя в полях. Но что за баламут, пустозвон, трупоед этот Бигль-Бой?! Утопим?
- Они тут чертовски неаккуратно хоронят людей. Дадим ему шанс - вступился Инспектор, не зная, как горько отольётся ему ходатайство.
- Да, шанс - сказал Губернатор - Старейшина солгал про ячмень. Если в это время года стебли достаточно высоки, чтобы скрыть гончую, всё в порядке с его ячменём. А как вы сказали - он хочет пятидесяти процентов?
- Вас не было на грядке с дынями, когда я пытался удержать Вандерера. Там всё сгорело, до самой пустыни. И второе водоподъёмное колесо сломалось - сообщил Инспектор.
- Хорошо. Сойдёмся посередине. Дадим ему двадцать пять процентов. План на завтра?
- Идём вниз. Там неприятности с земельной собственностью и тоже можно охотиться - сказал Инспектор.
Следующий гон прошёл в двадцати милях ниже по реке и свора, по правде говоря, преуспела не более прежнего. Четыре Абу Хусейна. Четыре разъярённые собаки на четырёх Абу, четверть дюйма до кончика лисьего хвоста и - конец гоньбе у входа в четыре норы у воды. Деревня сбежалась и смотрела.
- Мы не подумали о норах. Ими весь берег издырявлен. Это провал - заключил Инспектор.
- Минутку! - Губернатор тащил за собой чихавшую гончую - Мне только что вспомнилось, что я - Моодир!
- Тогда стройте туземные батальоны. Мы нуждаемся в загонщиках, дружище.
Губернатор выпрямился. - Слушайте, о жители деревни! - загремел он - Вот вам новый Закон!
Крестьяне подошли. Моодир продолжил.
- Отныне и впредь, я даю доллар[5] тому, на чьей земле будет найден Абу Хусейн. И второй доллар - он показал монету - тому, на чьей земле собаки убьют лиса. Но тому, на чьей земле Абу Хусейн скроется в нору - такую, как эта - я не дам долларов, но нещадно выпорю. Всё ли понятно?
- Твоё Превосходительство - из толпы выступил человек - это на моей земле были найдены Абу Хусейны. Я прав, братья?
Возражений не последовало. Губернатор молча бросил ему четыре монеты.
- А на моей земле все они попрятались в норы - выкрикнул другой. - Меня надо высечь!
- Нет. Это моя земля и меня надо высечь!
Второй вырвался вперёд, подставив заранее оголённую спину. Толпа закричала.
- О! Спор двоих за право отведать хлыста? Мошенничество с этим наделом - отметил Губернатор. И воззвал уже на местном наречии: - Я хочу рассудить, у кого больше прав на порку!
Беспокойная толпа утихомирилась подобно речному плёсу с наступлением погожего дня и обратилась в заседание суда - древнего и извечного ареопага. Затерявшиеся меж ног большого жюри собаки скулили и всхлипывали перед фортециями Абу Хусейнов, а древний Гихон одобрительно журчал - он понимал в местном законотворчестве и правосудии.
- По реке поднимаются Судьи, они разрешать спор. Вы будете их дожидаться? - спросил Губернатор.
- Нет! - закричала деревня. Первый из претендентов на порку промолчал. - Мы покорно ждём решения Твоего Превосходительства. Исправь кривду, верни нам отнятые дервишами земли!
- А ты что скажешь? - Губернатор обернулся к первому из взыскующих розги.
- Скажу так - я подожду Судей на пароходе. И приведу к ним свидетелей.
- Он богат. Он приведёт многих свидетелей - злобно пробормотал Старейшина.
- Нужды нет. Собственный рот выдал тебя! - крикнул Губернатор. - Если человек законно владеет землёй, то не будет ждать Судей, чтобы распоряжаться своим же добром! Исчезни! - Лжец припал к земле, и деревня глумилась над ним.
Выигравший тяжбу склонился перед поднятым охотничьим хлыстом. Народ ликовал.
Губернатор обернулся к Старейшине.
- О, имярек сын имярека - возгласил губернатор с подсказки Старейшины - когда я отдам приказ, все норы Абу Хусейна на твоей земле должны быть заделаны.
Лёгкий щелчок хлыста поставил точку. Законный отныне хозяин спорной земли торжествовал - Верховная Власть утвердила его права перед всей деревней торжественным обрядом акколады.
От толпы, возносившей хвалу проницательности Губернатора, отделился голый, рябой от оспинок маленький мальчик. Он вышел вперёд, завёл руки за спину и встал на одну ногу словно аистёнок.
- Привет - сказал он - их можно заделать вязанками проса - или, лучше, молочая.
- Молочаем, он колючий - ответил Губернатор. - Толстыми концами стеблей внутрь норы.
Мальчик рассудительно кивнул и присел на корточки.
- Плохие времена настают, Абу Хусейн - пронзительно крикнул он в отверстие норы. - Время преградить путь тем, кто позорно прячется под землю.
- Кто он? - спросил Губернатор Старейшину. - Смышлёный парень.
- Фараг-Сирота, семью вырезали в дни Гнёта. Твоё Превосходительство присудил землю брату его матери.
- Ты готов пойти со мной и кормить больших собак? - спросил Губернатор.
Дети в толпе стали отходить назад. Раздалось: - Бежим! Наше превосходительство желает скормить Сироту большим псам!
- Я пойду - сказал Фараг. - Я не боюсь.
Он обнял шею Рояла и умная собака облизнула мальчику лицо.
- Клянусь Юпитером, это Бенджамен! - воскликнул Инспектор.
- Нет! - ответил Губернатор. - Уверен, у него задатки Джеймса Пигга![6]
Фараг помахал рукой дядюшке и повёл Рояла на баржу. Свора побежала за ними.
Великий Гихон распознал в компании на барже издревле знакомое реке племя звероловов. Декабрьскими сумерками баржа кружила по излучине под дикую и жалобную музыку, созвучную почти забытым камланиям дервишей - голос Фарага, тенор Рояла, надтреснутый фальцет Бигль-Боя; певцы воспевали великую войну с Абу Хусейном и семенем его. На рассвете река бережно приносила баржу к месту схватки и слушала, как на сходнях нетерпеливо переминается свора, а между псов переступает арабский конь губернатора. Они выходили по утренней росе и Гихон, не способный выйти за черту берегов, воображал, как лис, после тщетных попыток разодрать когтями запечатанный вход в нору, бежит полями, и как за ним несутся охотники. Предсказание Фарага сбылось: для Абу Хусейна настали чёрные дни, и зверь накрепко выучился удирать от охотников во всю лисью прыть. Иногда Гихону удавалось разглядеть силуэты звероловов на фоне голубого утреннего неба; случалось, что многомильный путь гона лежал вдоль берега и он с радостью сопровождал счастливую компанию. Каждые полмили лошади и ослы брали барьер-канал: вверх, смена ноги над гребнем и вниз, вверх - смена ноги - вниз - они двигались подобно силуэтам в волшебном фонаре, пока не исчезали вдали, не пропадали, слившись с шеренгой водяных колёс. Тогда Гихону оставалось лишь ждать, и они приезжали к десяти вечера, под шорох раздвигаемых колосьев. Лошади жевали солому, Фараг спал, устроивши голову на боку Рояла, а Губернатор и Инспектор размышляли, что и как можно улучшить в Охоте и Провинции.
Вскоре не осталось нужды пороть за нерадивое баррикадирование лисьих нор. Место и время прибытия парохода сообщались по цепочке водяных колес, поселяне принимались за дело и исполняли Закон. Открытая нора означала земельную тяжбу; тогда, у спорной земли-норы, Охота чинила Суд. Губернатор в центре; рядом, но позади на полкорпуса лошади - Инспектор; пред ними тяжущиеся с голыми плечами; за спорщиками полукруг жителей деревни; слева - Фараг со своей всё понимающей сворой. Для разрешения самых запутанных тяжб хватало двадцати минут, ибо - как то сказал Губернатор Судье на борту парохода - "Правосудие на охотничьем поле вершится не в пример быстрее, чем в зале суда".
- Но если свидетельства противоречивы? - усомнился Судья.
- Наблюдаю за толпой. Они быстро подадут голос, если взять неверный след. Уверен, вы не получите ни одной жалобы на мои решения.
В скором времени, все - и Старейшины, восседающие на лошадях, и люди простого звания, ездящие на ослах - все, и даже презираемые Фарагом дети - поняли, что Моодир отличает деревни с исправными каналами и колёсами. Твоё Превосходительство закупал ячмень для лошадей только в таких селениях.
- Каналы - объяснял он - необходимы, мы скачем через них на Охоте; более того, они полезны и посевам. Много исправных водяных колес и хороших каналов - густой ячмень, обильные урожаи.
- Нет денег, нет и колёс - возразил Старейшина.
- Я ссужу деньги - ответил Губернатор.
- Под какой интерес, О Твоё Превосходительство, Наш Губернатор?
- Получишь двух щенков Королевы Мая: будешь следить, чтобы они не ели отбросы, не лысели, убережёшь их от лихорадки и солнечного удара и вырастишь из них настоящих легавых.
- Как Рай-Эль, не Биглебай? (Имя склонного к людоедству выжлеца в синюю крапинку успело стать на Реке грязным оскорблением).
- Именно как Рай-Эль, но никак не Биглебай. Вот мой интерес. Если щенки будут благоденствовать, и ты построишь водяное колёсо - я буду доволен.
- Мы выстроим колесо, Твоё Превосходительство Наш Губернатор: но если бог взыщет собачек милостью и они вырастут с хорошим чутьём, не падальщиками, привыкнут к своему имени и станут послушными - кто оценит мой труд и высокие пёсьи качества в день, когда мои детки станут молодыми собаками?
- Легавыми, легавыми! О, Старейшина! Мы называем собак легавыми в их зрелости!
- Когда они станут лягвами. Кто будет судьёй в Собрании? Я знаю, что Твоё Превосходительство уже доверил некоторых лягв на выращивание моим недоброжелателям с низовий.
- Щенков, щенков! О Старейшина! Мы называем лягв щенками в их детстве!
- Сынков Лягв. И если враждебные голоса оболгут моих сынков в Собрании? Что тогда?
- Я понимаю. Слушай! Если колесо будет готово через месяц, без промедлений, ты, Старейшина, сам назовёшь имя одного из судей твоих сынков в Собрании. Это ясно?
- Ясно. Мы построим колесо. Долг на мне и моей семье. Где мои сынки? Едят ли они птицу? Могут ли есть и перья?
- Перья - нет. Приходи на баржу и Фараг обучит тебя уходу за сынками.
Никто и ни разу не нарушил условий личных и неофициальных займов, а щедрый Губернатор получил новый титул Отца Водоподъёмных Колёс. Первая экспертиза сынков на Собрании в городе потребовала исключительного такта и присутствия туземного батальона: во время раздачи призов солдаты упражнялись на плацу и охлаждали пылкие страсти демонстрацией молодецких ружейных приёмов.
Но кто сможет поведать весь блеск - и все провалы Гихонской Охоты? В то время не думали о хрониках. Кто вспомнит конфуз на рыночной площади? В тот день Губернатор вознамерился показать собравшимся туземным военным и духовенству как гончие мгновенно пожрут тушку Абу Хусейна, но, когда он нарочно распустил свору, усталые собаки с отвращением отвернулись от подброшенного лисьего тела[7]. Тогда Фараг плакал и говорил, что лицо мира почернело. Кто помнит охотничий рожок того самого полуночного гона? Тогда свора, ведомая Бигль-Боем, прервала охоту на кладбище среди плохо зарытых могил; и кто, кроме проклинавших в ту памятную ночь незарытые кости аборигенов сможет понять давнишнюю досаду?
Или гон, когда Абу Хусейн вырвался из посадок и сделал шестимильный бросок к дальней норе; звероловы оказались посреди пустыни, а из ложбины на них выскочили странно одетые всадники - на верблюдах, при оружии, но не напали, а предложили доставить усталых собак домой на своих дромадерах. Что и исполнили, а исполнив - исчезли.
Но что об этих пустяках; кто теперь вспомнит и смерть Рояла? Старейшина рыдал над телом Собаки Без Страха и Упрёка, как над собственным сыном и в тот день охоту не возобновили.
Неряшливый охотничий журнал скуп на подробности, но в конце второго сезона (сорок девятая строка) в нём появляется неясная запись: "Новую кровь, немедленно! Они начали слушаться Бигль-Боя".
Инспектор получил задание на отпуск.
- Запомните - напутствовал Губернатор - мы должны получить из Англии лучшую кровь: настоящих, элитных гончих - расходы не имеют значения, но не доверяйте собственному суждению. Даю вам рекомендательные письма, используйте их в полной мере.
Инспектор Бейкер предъявил губернаторские грамоты сообществу, где очень любили лошадей, уважали собак и терпимо относились к штатским, умеющим ездить верхом. Его передавали из дома в дом, оценивали сообразно достоинствам и потчевали роскошными - после пяти лет козлятины под соевым соусом - обедами.
Великая удача пришла к нему на званном обеде в некотором поместье некоторого графства. Инспектор сотрапезничал с четырьмя Магистрами Лисьей Охоты. Подали десерт; колониальный зверолов развлёк хозяев историями гихонской охотничьей жизни и заключил беседу словами:
- Бен просил меня не полагаться на собственное мнение о гончих; но надеюсь, что строители Империи могут рассчитывать на определённое снисхождение в этом вопросе.
Инспектора немедленно уверили, что так оно и есть.
- Расскажите ещё раз о первой выставке щенков, всё - с начала и до конца - попросил один из Магистров.
- И о блокировке нор. Это выдумка самого Бена? - спросил другой.
- Минуточку - раздалось с дальнего конца стола. В разговор вступил крупный, выбритый до синевы человек - не Магистр.
- Так этот ваш Губернатор взял за правило пороть крестьян, если они не закрывают лисьи норы?
Когда всё закончилось, Инспектор клялся, что ему хватило бы одних этой фразы и интонации. Может и так, но жирный человек с сизым лицом и двойным подбородком так смахивал на Бигль-Боя! Бейкер принял вызов ради чести Эфиопии.
- Мы охотимся дважды в неделю, иногда трижды. И порем не чаще четырёх раз в неделю, если не считать наказаний за что-то другое.
Внушительная личность с отвисшей губой бросила салфетку, обошла стол, водрузила себя на соседний с Инспектором стул и заинтересованно нависла над строителем Империи, дыша ему в лицо.
- А чем вы их порете?
- Однофутовым курбашем. Это полоса из шкуры старого бегемота с зазубринами наподобие кабаньих клыков. Но для первого наказания мы берём курбаш с притупленной кромкой.
- И какие-либо последствия были? Для жертв, не для вас.
- Оччень редко. Скажу вам честно - никогда не видел умерших из-за порки; бывает, правда, гангрена от дублёного курбаша.
- Дублёного? - весь стол следил за беседой с самым живым интересом.
- В купоросе, разумеется. Неужели вы не знаете?
- Слава Богу, нет. - брызнул слюной внушительный.
Инспектор вытер лицо и понёсся вскачь.
- Не думайте, мы заботимся о загонщиках и даже завели для нужд Охоты особый запас дёгтя. Горячий дёготь - первое средство для повреждённых конечностей, если не отбиты ногти. Но мы охотимся в обширной стране и можем вернуться на место порки и через месяц, а если регулярно не смазывать - гангрена. Бывает, приезжаешь - а выпоротый уже ковыляет на деревянной ноге. На реке даже придумали специальное прозвище: их называют Цаплями Моодира. Видите ли, я убедил Губернатора бить по пятке только одной ноги.
- Одной ноги? Цапли Моодира! - Человек-гора побагровел до самого лысого темени. - А как сказать "Цапли Моодира" на местном наречии?
Инспектор порылся в обильных запасах своей памяти и выложил короткое, но исключительно ядрёное словцо: оно проняло бы любого даже в равнодушной к сквернословию Эфиопии. Бейкер продиктовал ругательство, большой человек записал слово на манжете и удалился; тогда Инспектор поведал и перевод, несколько значений - прямых и переносных - четырём Магистрам Лисьей Охоты. Он уехал через три дня с бесплатным подарком Гихонской Охоте - с восемью парами лучших британских гончих, по две пары от каждой из четырёх свор четверых Магистров, отныне - просто хороших друзей. Инспектор, разумеется, искренне желал повиниться перед большим человеком в синюю крапинку, признать, что ввёл его в заблуждение, и если не сделал этого, то лишь по нехватке времени.
Новый набор открыл новую главу в истории Охоты. Развлечение переросло в местный институт; оросительные каналы стали из глиняных кирпичными, общественные, политические и административные последствия распространились до самых границ провинции. Бен, Губернатор, уехал в Англию, завёл по-настоящему элитную свору, но сожаления о прошедших прекрасных и диких временах так и не оставили его. Все преемники Бена получали и с честью носили неофициальный титул Магистра Гихонской Охоты, а все Инспектора неизменно оставались Ловчими. Неписаный закон говорил, что Фараг, старший псарь, Доезжачий в хаки и обмотках, не подчиняется никому, кроме Их Превосходительства, а гончие слушаются только Фарага; вторая непререкаемая статья гласила, что наилучший способ ревизий и учёта сельскохозяйственных культур - скачка за сворой по полям; третье незыблемое положение устанавливало, что бумаги на право землевладения с подписями и печатями Судей ничтожны в глазах крестьянского мира без традиционного утверждения взмахом губернаторского хлыста на охотничьем поле перед незаделанной лисьей норой. Церемониал урезали до трёх лёгких ударов по плечам, но Губернаторы, пренебрегающие даже и этим, рисковали провести долгие часы в конторе, в обществе тяжущихся, среди толпы свидетелей, между крестьян, забросивших ради сутяжничества не только свои поля, но и - что гораздо хуже - доверенных им на воспитание щенков. Старейшие из Старейшин придерживались мнения, что обильные порки прежних дней были правильнее теперешнего церемониала - чем сильнее наказание, тем прочнее право на землю - так аргументировали они, слыли ретроградами и соревновались меж собой в красноречии, рассказывая о Бене, первом Губернаторе, Отце Водоподъёмных Колёс, о его былинном правлении, о героических днях, когда люди, лошади и гончие были Титанами: не то, что нынешние.
А затем по всему миру пошёл Современный Прогресс. В обиход вошли сухой собачий корм и металлическая арматура оросительных каналов. Явились Моралисты, Миссионеры, Общественные Деятели: пришли, воодушевились, объединились и в едином политическом порыве набросились на оторопевшую от такой неожиданности Англию. Отголоски Новой Эры долетали до Провинции в тёмных по смыслу телеграммах. Гихонская Охота знакомилась с мнениями, настроениями, политическими новшествами, изумлялась, благодарила Господа и радовалась тому, что ораторы и новации обходят стороной Провинцию: слишком далеко, слишком жарко, слишком тяжело здесь. Но они, да и не только они, недооценили длинных рук Новой Эры.
Строителей империи подсекали и выдёргивали из провинций, били и осаживали, вздёргивали на дыбу и гнули к земле к вящему удовольствию свежеиспечённых господ-начальников из округа Вестминстер, а провинциалы, один за другим, приносили публичное покаяние и удалялись в политые их собственным потом медвежьи углы Империи - страдать, гневаться, делиться обидами с соратниками по трудам. Но даже тогда Гихонская Охота, подобно Абу Хусейну в старые времена не поняла, что происходит. Затем в газетах тиснули о повседневном в Провинции засекании до смерти добропорядочных поселян-налогоплательщиков, виновных лишь в нерадивом заделывании лисьих нор; многие после порки мрут, а немногие - очень немногие - выжившие под вымоченными в купоросе плетьми из кожи бегемота, фланируют по полям на источённых гангреною лодыжках и откликаются на поносное прозвище: Цапля Моодира. Мистер Летаби Грумбрайд, член Общин, внёс запрос в Палату, организовал Комиссию и печатно прокламировал неудовольствие. Провинция охнула, Инспектор - теперь уже Старший Инспектор - присвистнул. Он совершенно успел забыть о встрече со слюнявым джентльменом.
- Если бы он не был так похож на Бигль-Боя! - неубедительно оправдывался Бейкер за завтраком на пароходе Губернатора.
- Если бы вы не шутили шуточки перед этой скотиной! - отрезал Питер, Губернатор. - Посмотрите, что принёс Фараг!
Это была брошюра, подписанная от имени и по поручению Комиссии дамой-секретарём, но составленная даже переведённая на местное наречие знающим человеком. Сначала рассказ о побоях, затем рекомендации выпоротым: уголовное преследование Губернатора и - как только представится удобный случай - восстание против гнёта и тирании Англии. В те дни, подобные писания были в новинку в Эфиопии.
Инспектор дочитал последние полстраницы и начал заикаться. - Нннно, нннно это невероятно. Белый человек не может такого написать.
- Не может, да? - сказал Губернатор. - Они и в Кабинете преуспевают в шкодах. Я был дома в прошлом году. Я знаю.
- Пронесёт - неуверенно понадеялся Инспектор.
- Уже нет. Грумбрайд будет здесь днями с расследованием.
- С частным расследованием?
- За ним стоит Имперское Правительство. Думаю, вам стоит ознакомиться с полученным мною приказом.
Губернатор положил перед Инспектором нешифрованную телеграмму. Она звучала как удар хлыста: "Вам надлежит предоставить мистеру Грумбрайду все средства и все возможности для расследования, и вы несёте личную ответственность за то, чтобы он мог беспрепятственно и дотошно опросить всех, кого сочтёт нужным. Грумбрайд прибудет со своим переводчиком: последний не должен быть подкуплен".
- Это они пишут мне - Губернатору Провинции! - выдохнул Питер, Губернатор.
- Выше моего понимания - ответил Инспектор.
Фараг, Доезжачий, воспользовался привилегией входить в кабинет без стука.
- Мой дядя, которого изволил выпороть сам Отец Водоподъёмных Колёс, хочет зайти и с ним ещё и другие.
- Пусть войдут - сказал Губернатор.
На борт с топотом взошли Старейшины и крестьяне, общим числом семнадцать человек. Каждый из них держал в руках копию памфлета и в глазах каждого были злоба и тревога. Все без исключения Губернаторы Провинции изнуряли и тратили себя за работой, чтобы у людей не было таких глаз. Дядя Фарага, теперь Старейшина деревни заговорил первым.
- Эта книга, О Твоё Превосходительство, говорит, что наш земельный обряд неправильный. Написано, что каждый, кого коснулся хлыст Отца Водоподъёмных Колёс, победителя дервишей, должен идти в суд и заново тягаться за землю.
- Так написано. Но мы не хотим. Мы хотим работать на своих полях, нам уже отдали землю после Гнёта - заголосили крестьяне.
Губернатор переглянулся с Инспектором. Дело было плохо. В Эфиопии сомнения в правильности межевания оборачиваются ураганными артобстрелами и воинскими экспедициями.
- Ваши права на землю настоящие - сказал Губернатор. Инспектор согласно кивнул.
- Тогда что значат эти слова? Они пришли с низовьев, где сидят Судьи! - Дядя Фарага потряс своей копией памфлета - Чьим приказом нас понуждают убить тебя, О, Твоё Превосходительство, Наш Губернатор?
- Тут не написано, что вы должны меня убить.
- Прямо не сказано, но оставить нору незакрытой то же самое, что спасти Абу Хусейна от собак. Тут написано: "Уничтожьте ваших начальников". Как мы можем уничтожить, если не убьём? Ходят слухи, что с низовьев скоро придёт человек и поведёт нас убивать.
- Глупцы! - воскликнул Губернатор.- Ваши права неоспоримы. Это бредни!
- Это напечатано - крестьяне рявкнули как стая.
- Слушайте - спокойно сказал Инспектор. - Я знаю, кто это написал, напечатал и разослал. Это человек с сизыми щеками, вылитый Биглебай, падальщик. Он поднимется по реке, и будет лаять о побоях.
- Он сомневается в наших правах на землю? Ему придётся плохо!
- Легче, Бейкер,- прошептал Губернатор. - Если они будут опасаться за свою землю, то прикончат его.
- Я расскажу вам притчу - Инспектор закурил. - Кто из вас нянчил детей Милкмэйд?
- Мелик-мэйд Первой или Второй? - быстро отозвался Фараг.
- Второй - она охромела от колючки.
- Нет, нет. Мелик-мэйд Вторая вывихнула плечо, когда перепрыгивала мой канал - закричал Старейшина. - Мелик-мэйд Первая охромела от колючки в тот день, когда Твоё Превосходительство Наш Губернатор трижды упал с лошади!
- Точно. Вторую Мелик-мэйд случили с пёстрым Мальволио - поправился Инспектор.
- Я держал двоих деток Второй Мелик-мэйд - сказал дядя Фарага. Оба умерли от бешенства, девяти месяцев от роду.
- И как случилось, что они умерли? - спросил Инспектор.
- Бегали под солнцем, потом стали пускать изо рта пену, потом умерли.
- А причина?
- Бог ведает. Его воля. Это не моя вина.
- Ты сам сказал - Инспектор засмеялся - Так бывает с людьми и собаками. Бог лишает некоторых ума. Это не наша вина, если человек побегает под солнцем и начнёт пускать ртом пену. Тот, кто приедет, будет лаять, брызгать слюнями, грубить и прерывать собеседника. Когда вы увидите и услышите его, то поймёте: он Богом Обиженный. Это Божья воля.
- А наши права на землю - они прочные? - повторила толпа.
- Ваши права в моих руках, и они прочные - сказал Губернатор.
- А тот, кто это написал - Богом Обиженный? - спросил дядюшка Фарага.
- Инспектор всё сказал - закричал Губернатор. - Вы сами увидите и убедитесь. О, Старейшины и люди, вы охотились вместе с нами, мы вместе растили щенков, торговались за ячмень для лошадей, и после всех этих лет вы решили бунтовать из-за бумажек сумасшедшего - Обиженного Богом?
- Но Охота платит нам за истребление шакалов - сказал дядя Фарага. - А чем лучше тот, кто сомневается в моём земельном праве?
- А! Бунтовать? - хлыст Губернатора грохнул, как трёхфунтовая пушка. - Клянусь Аллахом - гремел он - если вы причините Обиженному Богом хоть какой-нибудь вред, я своими собственными руками пристрелю каждую собаку и каждого щенка, я прекращу Охоту! Зарубите это на носу. Идите с миром и расскажите всё другим.
- Если не будет охоты - сказал дядя Фарага - земля останется без присмотра. Нет, О Твоё Превосходительство Наш Губернатор, мы не тронем и волоска на голове Обиженного Богом. Мы будем беречь его, как беременную самку Абу Хуссейна.
Крестьяне вышли. Губернатор утёр лоб.
- Нам необходимо разместить по нескольку солдат в деревнях по пути Грумбрайда. Прикажите им держаться в стороне и не спускать глаз с крестьян. Он будет их сильно раздражать.
- О Превосходительство, - вежливо осведомился Фараг, оторвавшись от подборки журналов "Охота" и "Сельская жизнь" - а похожий на Биглебая - тот самый, кого Инспектор встретил в большом доме в Англии? Он рассказал о Цаплях Моодира Богом Обиженному?
- Ему, Фараг - ответил Инспектор.
- Инспектор часто рассказывает эту историю на привалах, О Превосходительство, но я на службе Правительства и никогда ничего не пересказывал местным людям. Не пора ли пустить эту историю по деревне?
Губернатор кивнул.
- Вреда от этого не будет.
Я опущу подробности приезда мистера Грумбрайда с переводчиком, который - по мнению патрона - должен был обедать лишь за губернаторским за столом, опущу и речи Грумбрайда перед Губернатором о Новых Веяниях и грехах империализма. В три пополудни гость заявил: "Я собираюсь немедленно выйти в деревню и встретиться с жертвами вашей жестокости".
- А вы не находите, что сейчас довольно жарко? - заметил Губернатор. - В это время и до заката крестьянам привычно отдыхать.
Мистер Грумбрайд поджал вислые, толстые губы.
- Это - многозначительно отметил он - Это показательно. Боюсь, вы невнимательно прочли инструкции. Окажите услугу, пошлите за моим переводчиком. Надеюсь, его не подкупили ваши подчинённые.
Переводчика, желтолицего малого по имени Абдулла, оторвали от душевной беседы: он как раз выпивал и закусывал с Фарагом. Отметим, что в тот день Инспектор не обедал за губернаторским столом.
- Я выйду без сопровождения - заявил мистер Грумбрайд - дабы не стеснять изъявления крестьян вашим присутствием. Абдулла, друг мой, открой надо мною зонт.
Мистер из Лондона сошёл по сходням в деревню и безо всяких церемоний издал крик пикетчика Армии Спасения в трущобах Портсмута: "Братья мои!"
Грумбрайд и не догадывался, сколь хорошо подготовлен его визит. Поселян широко оповестили. Фараг сменил обычную одежду Доезжачего - хаки, ботинки с обмотками - на свободно спадающие одеяния и стоял, прислонившись к стене дядюшкиной хижины.
- С лицом подобным морде Биглебая - мелодично выводил он - Обиженный в деревню к нам явился.
Деревня пришла, посмотрела и заключила, что в основном Фараг прав.
- Что они говорят? - спросил мистер Грумбрайд.
- Они счастливы видеть вас, сэр - перевёл Абдулла.
- Я бы пригласил выборных на борт, но, думаю, они оробеют перед начальством. Скажи им, чтобы не боялись, Абдулла.
- Он говорит, чтобы вы не боялись - объяснил Абдулла. Дети в толпе зашлись от смеха.
- Не смейтесь над ним! - одёрнул крестьян Фараг. - Богом Обиженный - гость Губернатора, и мы отвечаем за каждый волос на его голове.
-Так он лысый - откликнулись из толпы. - Сверкает на солнце.
- А теперь расскажи им, Абдулла, о нашей миссии и, прошу тебя, держи зонт надо мной. Я оставляю за собой последнее слово на местном наречии.-
- Подходите! Смотрите! Слушайте! - нараспев заговорил Абдулла. - Обиженный Богом начинает представление. Скоро он заговорит на вашем языке и всех посмешит. А пока я расскажу вам о нём. Я служу Обиженному уже три недели. Я расскажу вам о его кальсонах; расскажу, какими одеколонами он мажет лысую голову.
И рассказал. В подробностях.
- Ты, небось, попятил у него несколько бутылочек одеколона? - спросил Фараг по окончании речи.
- Пару - ответствовал Абдулла.
- Пусть скажет - попросил дядюшка Фарага, - о наших правах на землю. А вам бы только хихикать, юнцы! - Он потряс памфлетом. Мистер Грумбрайд был приятно удивлён обильным всходам посеянного в Лондоне - все взрослые обитатели деревни держали в руках по копии памфлета.
- Он знает меньше чем вол. Он говорил мне на пароходе, что Демон-Кратии - это бес толп и болтовни - лишил его собственной земли - сказал Абдулла.
- Аллах нам защита! - воскликнула женщина из темноты хижины. - Дети, ко мне, он может сглазить.
- Нет, тётушка - успокоил её Фараг. - Обиженный Богом не способен сглазить. Подожди, сейчас он заговорит на нашем языке и будет очень смешно - я дважды слышал его речь в пересказе Абдуллы.
- Похоже, они понимают мою миссию. На чём ты остановился, Абдулла?
- На порке, сэр. Они весьма этим интересуются.
- Не забудь рассказать о местном самоуправлении и, прошу тебя, держи надо мною зонт! Наши слова прорастут в их душах!
- Может и не сглазит - пробурчал дядя Фарага, - но, должно быть, этот самый дьявол впутал его в мои земельные дела. Спроси Обиженного, сомневается ли он в моих правах на землю?
- И в моих, и в моих! - поддержали старики.
- Что за вопрос? Он Богом Обиженный, - ответил Фараг. - Вспомните, что я вам говорил.
- Ты говорил, но он - Англичанин и имеет влияние иначе Твоё Превосходительство не пустил бы его к нам. Пусть этот болван с низовьев спросит его.
- Сэр - сказал Абдулла, - некоторые ваши замечания обеспокоили людей. Крестьяне опасаются, что ваша миссия приведёт к тому, что их выгонят с земли. Они просят обещать, что этого не будет.
Мистер Грумбрайд побагровел и топнул ногой.
- Скажи им, - закричал он, - что если местные власти тронут хоть волос на их головах, неважно по какому поводу, вся Англия узнает об этом. Боже мой! Жестокое иго! Мрачнейшее место в мире, преисполненное скорби! - Он вытер лицо и закричал, тряся руками: - Скажи им - о! Скажи этим бедным крепостным: пусть не боятся меня. Скажи им, что я явился спасти их от несправедливости - но, видит Небо - отнюдь не умножать их бед!
Публике понравилось журчание речи искушённого оратора.
- Словно открыли задвижку в канале - отметил Фараг. - Его Превосходительство Твой Губернатор пустил его для нашего развлечения. Пусть начинает смешную речь.
- Что он сказал о моих правах на землю? - настаивал дядюшка Фарага.
- Он говорит чтобы мы спокойно жили на своей земле. Это его главное желание. - перевёл Фараг. - Ещё Обиженный сказал, будто сам хочет стать Губернатором.
- Хорошо. Все мы свидетели его слов. Можно начинать забаву. - Дядя Фарага расправил своё одеяние. - Как же по-разному Аллах распоряжается своими творениями! Одному дарует силу поразить дервишей, другого поражает сумасшествием и скитаниями, как бедных деток Мелик-мэйд.
- Да, и пена на его устах, как говорил нам Инспектор. Всё именно так; наш Инспектор - мудрый человек.
- Думаю - Абдула дёрнул мистера Грумбрайда за рукав - вам пора, сэр, произнести чудесную маленькую речь на их родном языке. Они не понимают по-английски, но оценили ваше благосклонное покровительство.
- Покровительство? - подхватил мистер Грумбрайд - Если бы они только знали, сколь сердечно я желаю им добра! Если бы я мог выразить хоть слабое подобие моих чувств! Я должен остаться здесь и выучиться их языку. Держи зонт, Абдула; думаю, моя маленькая речь покажет страдальцам, насколько я вник в местную жизнь!
И он начал говорить. Это было короткое, отлично затверженное выступление. За время путешествия на пароходе Абдулла успел выправить произношение Грумбрайда и слушатели поняли смысл речи. Оратор обращался к Цаплям Моодира. Он мечтал без остатка отдать свои дни уходу за бедными Цаплями. Он исступлённо желал увидеть их воочию - о, возлюбленные братья, покажите мне Цаплю, которую я так страстно вожделею!
Он вновь и вновь повторял своё неистовое желание, используя для полного слияния с аудиторией местное название Цапель - то самое, короткое и солёное словечко, подсказанное ему Инспектором за давнишним обедом в Англии; короткое, но ядрёное словечко, способное пронять даже жителей равнодушной к сквернословию Эфиопии. И, в самом деле - словцо их пробрало.
Традиционная крестьянская корректность велика, но не беспредельна. Жирный человек с сизыми щеками в белом костюме, с вышитой красными нитками на сорочке монограммой, танцует под зонтиком в зелёную полоску и навзрыд желает быть представленным Непристойному, криком призывает Непечатного, дёргается в извращённой радости от самого произнесения имени Похабного - предел был достигнут. Поначалу община остолбенела, а потом взорвалась смехом: такого Гихон не слышал ни разу за многие сотни лет - это был рёв человеческой толпы, подобный грохоту его собственного наводнения. Дети кидались ничком и катались по земле, визжа и ухая; сильные духом мужчины закрывали лица полами халатов и сохраняли пристойный вид до последнего, а когда мочи уже не оставалось, вскидывали головы и выли на солнце; женщины, девушки, матери семейств резали вой визгами и лупили себя по ягодицам со звуками ружейной пальбы. Когда толпа пробовала перевести дух, неумолимый полусорванный голос крякал Словом и буйство возобновлялось. Последним пал вкусивший цивилизации Абдулла. Он оказался на грани удара и рухнул, отбросив зонт.
Не будем слишком строгими к мистеру Грумбрайду. Труды, сильные эмоции, палящее солнце, шок от людской чёрствости сокрушили его моральные устои. Он скрутил зонт и, с криками о предательстве, начал лупить им распростёртого Абдуллу. Тут подъехал Губернатор, а следом и Инспектор.
- Я всё прекрасно понимаю - сказал Инспектор, предварительно отобрав у Абдуллы эмоциональные показания под присягой о смертных побоях зонтиком - но вы не можете мутузить аборигена за одни лишь насмешки. Я иначе смотрю на это, но закон говорит именно так.
- Можно исправить дело - как бы это выразиться - подкупом переводчика - предложил Губернатор. Но мистеру Грумбрайду было не до шуток.
- Огласка недопустима - стенал он. - Замять бы это дело... Вы не представляете, что значит для людей определённого круга простой запрос - один лишь запрос в Палате может обрушить мою политическую карьеру, уверяю вас.
- Кошмар! - чутко отозвался Губернатор.
- Боюсь, что это звучит нескромно, но я известен в Англии и имею там вес. Своевременный совет - вы понимаете, Ваше Превосходительство - отвратит от вас нежелательное внимание властей.
Губернатора передёрнуло.
- Придётся - сказал он сам себе. - Итак, слушайте. Я попрошу вашего человека отозвать жалобу, и можете идти куда угодно - хоть к чёрту на рога, мне это всё равно. С одним условием: думаю, вы напишете отчёт об этом путешествии, так вот - не вздумайте меня восхвалять!
До сегодняшнего дня мистер Грумбрайд неуклонно придерживается достигнутого соглашения.
"Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете". Песнь песней Соломона, 2:15.
Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. ... Имя второй реки Гихон: она обтекает всю землю Куш. Бытие, 2:10-14.
Итак, это Судан вскоре после изгнания махдистов - 1899 год или около того.
Служебные бумаги - роман Роберта Сёртиса, современника и отчасти соперника раннего Диккенса - "Шутки и удовольствия Джороксов". К удовольствиям семейства Джороксов относилась и охота на лис.
Египетская монета в 20 пиастров, именовавшаяся риал или доллар.
Комментаторы Киплинга пишут, что собаки, судя по всему, не стали есть тушку лисы, поскольку не убили лису сами. Возможно, что и так. Обычаи британской охоты на лис не вполне понятны чужестранцу.
|