Черкиа Елена : другие произведения.

Остров солнца

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.68*10  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!

  Глава 1
  
  Свет за широкими окнами становился ярким, потом темнел и вместе с ним темнели волосы Алевтины, делаясь почти каштановыми. Облако медленно уплывало, и снова ее голова сверкала темным золотом гладкой макушки и свешенных над тетрадью ровно подстриженных кончиков.
  За учительским столом мерно бубнила классная, сдерживая зевки и поглядывая на часики-браслетку. В классе стояла дремотная тишина. Жарко. Почти уже лето.
  Рита выпрямилась, расправляя затекшие плечи. Сжала в кулаки руки, лежащие на парте поверх раскрытой тетрадки. Качнулась, толкая плечом худенькое плечо соседки, сказала шепотом:
  - Щас засну.
  - М-м-м...
  Рита нажала посильнее:
  - Ты спишь, что ли? Алька!
  - Розова, - металлическим голосом отреагировала классная, тоже выпрямляясь и так же поводя плечами, обтянутыми цветастой блузкой, - Петушина!
  - Молчи, - сквозь зубы посоветовала Алевтина, не поднимая головы.
  Рита уставилась на учительницу широко раскрытыми наивными глазами.
  Та шлепнула по журналу раскрытой ладонью.
  - Я с кем говорю сейчас, Розова? Может соизволишь ответить?
  - Да спит она, - раздался с задней парты нахально-уверенный голос, - на заре ты ее не буди, на заре она сладко так...
  - Кольченков! - тут же переключилась классная, щурясь за квадратными стеклами очков в некрасивой черной оправе, - что за хамство! Ты мне тыкать тут будешь?
  - Это же романс, - пробормотала Алька, еще ниже наклоняя голову.
  - Петушина! Встань, когда учитель к тебе обращается!
  Алька вздохнула и встала, по-прежнему не поднимая лица. Длинными пальцами касалась тетради, стараясь незаметно перевернуть страницу, совершенно пустую.
  - Подойди и покажи мне свой конспект! - классная, наконец, стряхнула дремоту, светлые глаза, увеличенные очками, заблестели в снова ярчающем заоконном свете.
  Длинные Алькины пальцы замерли на тетради. Рита заерзала, толкая ногой стоящий у парты дипломат, тот свалился на пол плашмя, она ойкнула, поднимая и производя множество мелких движений.
  Алька схватила подсунутую тетрадь и пошла, скованно переступая длинными ногами в белых пластмассовых шлепках на каблуке. У стола, как-то странно топыря локоть, шлепнула поверх журнала тетрадку, исписанную Риткиным мелким почерком. Но классная уже определила причину неловких движений и в конспект даже не посмотрела.
  - Та-а-к, - сказала нехорошим голосом, хватая Альку за тонкое запястье, - и это вот что? Это мы в журнал мод решили податься? Или сразу в Париж? Ты, вообще, думаешь головой или что там у тебя вместо? Я прям вижу: последний крик моды, Алевтина Пе-ту-ши-на! Красим ногти черной краской!
  - Петуши-и-на, - проблеял из среднего ряда Сашка Мальчичко, скривив бледную физиономию с острыми скулами, - курятина-петушина!
  - Заткнись, Девчачко, - посоветовала красная Алька, вежливо выворачивая руку из цепких учительских пальцев.
  Ольга Петровна закатила глаза, отряхнула руку, словно испачкалась, и взяв ручку, нацелила ее на строку с Алькиной фамилией.
  - За разговоры, и за ногти свои крашеные, получаешь точку. Еще одно слово, влеплю кол и не посмотрю, что писала.
  'И прекрасно', мрачно подумала Алька, забирая рассекреченной рукой не свою тетрадку и унося ее обратно за парту. Там сунула подружке, а свою закрыла, откинулась на спинку неудобного сиденья, вытягивая под парту ноги в стукалках.
  - Да, - спохватилась Ольга Петровна, - и про обувь у нас отдельный будет разговор про вашу. Расфуфырились как... как...
  - В Париже, - подсказал с заднего ряда тот же ленивый голос и в ответ на строгий взгляд картинно испугался, - молчу, молчу, Ольга Петровна! Извините, Ольга Петровна!
  - Да, Кольченков, - почти ласково сказала классная, - лучше молчи. И вообще...
  Но тут задребезжал долгожданный звонок.
  Рита совала в дипломат всякие мелочи, рассказывая подруге пустяки, нагибалась, стараясь заглянуть в лицо, которое та по-прежнему опускала, медля уходить от парты.
  - Да что ты, Аль? - спросила Рита, когда в классе осталась только дежурная - тихая и маленькая Леночка Быстрова, возилась у доски, привставая на цыпочки, чтоб дотянуться пыльной тряпкой до верхних небрежных строчек. На белые волосы, туго заплетенные в толстую косу сыпалась меловая пыль и Леночка, морща короткий нос, крепилась, а потом не выдерживая, чихала, тоненько, как простуженная мышка. Ап-сик! - доносилось от доски, - а-а-п-сик, ой!
  Алька подняла лицо, сказала похоронным голосом:
  - Прыщ. Вскочил, гад.
  - Где? - Рита добросовестно оглядела острые скулы, пылающие румянцем, небольшой рот с тонкими губами - углы опущены в скорбной гримаске, горестные светло-карие глаза под ресницами с выгоревшими кончиками.
  - Пф, - возмущенная Алька пальцем тыкнула в воздух рядом с подбородком, - не прикидывайся. Его видно!
  - Ничего и не видно, - почти правдиво возразила Рита, рассмотрев красный бугор на подбородке, - тем более, издалека. А ты рожу в парту уткнула, как раз всем и интересно, чего ты прячешь.
  - Видишь? - еще больше расстроилась Алька, - всем! Именно что всем. Видно! А все ушли уже?
  - Ап-сик, - раздалось у доски, - ой...
  - Все, - заверила Рита, - даже в коридоре, слышишь, пусто. Пошли, а то опоздаем переодеться же.
  - Я не пойду, - отказалась Алька, подхватывая черный дипломат с облезлыми и закрашенными шариковой ручкой углами, - все ж увидят!
  - Сходи в медпункт, - посоветовала Рита, таща в вытянутой руке свой дипломат - пластиковый, с серебряной каемкой, - Катя тебе справку напишет.
  - Напишет? - с надеждой замедлила быстрые шаги Алька.
  - Угу. Освобождение от физкультуры из-за прыща на бороде.
  Алька посмурнела.
  - Я лучше сачкану. Ритк, а ну ее, физру эту? Пошли уже домой. Мне еще надо в хозяйственный зайти, жидкость купить для снятия лака. А то видишь, - она помахала перед носом подруги пальцами с темно-синей каемкой по краешкам длинных ногтей.
  - Я у бати бензина взяла, а лак зар-раза крепкий такой. Провонялась вся, а нифига по краям не чистится.
  - Сегодня зачет, - напомнила Рита, - прыгать будем. Николка сказал, оценка в табель пойдет.
  - Пф, - выразила свое отношение к прыжкам и табелю Алька, но вздохнула и повлеклась следом за Ритой в сторону раздевалок, осторожно трогая злосчастный прыщ пальцем с синей, почти траурной каймой.
  
  ***
  
  Рите нравилась спортивная форма девочек восьмого класса - маленькие трикотажные трусики черного цвета и ярко-синие футболки с коротким рукавом. В прошлом году, ушивая футболку и вертясь в ней перед большим старым зеркалом, она с удовольствием узнала, что у нее совсем неплохая фигурка, конечно, сиськи могли быть и побольше, как у Анжелы - первой красавицы класса, но с другой стороны, пришлось бы много думать о лифчиках - держат, не держат - а еще Анжелка старается не бежать вслед автобусу, и конечно, пацаны... Анжелку, конечно, не дразнят, а, например, Лильке Сименко постоянно достается за ее пышную, совсем, как у взрослой тетеньки, грудь. Еще не хватало рыдать, как она, за углом школы, после злых подначек Вовки Кольченкова, когда он и гадости орет, и руками всякое изображает.
  Нет, и без этого все получалось хорошо, понимала Рита и тайком сочувствовала лучшей подружке, которая постоянно переживала из-за слишком худых ног и немного нескладной фигуры с квадратной задницей. Хотя, по мнению Риты, так сильно переживать не стоило, потому что, если Алька надевала узкие брючки, да еще мамины туфли на платформе, то становилась вылитая девушка из журнала мод. И волосы у Альки - густые, прекрасного темно-золотистого цвета, а еще - худенькое лицо с маленьким подбородком. Свои ноги Рита считала откровенно короткими, слишком толстыми в бедрах, а лицо - чересчур круглым. Так что, полюбоваться фигурой получалось именно или в натуго ушитой спортивной форме или же в купальнике. В одежде почему-то все по-другому. И эти волосы... Скучно-русые, без кудрей, но не лежат тяжелой волной, как у мамы, а пушатся каким-то дурацким веником.
  Идя рядом с Алькой, которая, как всегда в минуты волнения о своей внешности, шла скованно, водила руками то по бокам, то по бедрам, словно пыталась стереть себя канцелярской резинкой, Рита загрустила было, но, тряхнув теми самыми волосами, приказала себе о них не думать. Успею потом, так решила, потому что в ближайший час можно порадоваться тому, как ладненько сидит синяя футболка и как плотно черные трусики обтягивают небольшую круглую попу. А если одновременно печалиться о плохом, какая же тогда радость?
  
  Сине-черная группа девочек собралась ярким пятном на нижних скамейках трибуны стадиона, заросшего по футбольному газону желтыми и белыми одуванчиками. А парни уже бежали заданный физруком Николаем Александровичем кросс, трусили вдалеке, неспешно расшвыривая кедами комки шлака на беговой дорожке.
  Алька с облегчением выдохнула, позволила рукам опуститься и прибавила шагу, чтоб дойти к девочкам быстрее, чем бегуны вернутся на ближнюю часть дорожки. Но тут же напряглась, услышав сбоку насмешливый оклик.
  На остатках бетонного заборчика, побеленного поверх крепкого ажура - столбики, переходящие в стилизованную половинку солнца - сидели трое парней, с неразличимыми против солнца лицами. На одном черном лице сверкнули темные очки-капли.
  - Эй! - повторил другой, рука поднялась в ленивом приветствии, - а, ну, кисы, давай к нам! Алька! Кому говорю, подь сюды!
  - Не иди, - вполголоса сказала Рита, прибавила было шаг, но почти остановилась, потому что остановилась Алька, - ты чего, совсем? Не иди!
  - Я быстро, - Алька повернулась и пошла, быстро переступая обрезанными кедами и снова машинально водя руками по животу и бедрам, словно пытаясь спрятаться за собственными ладонями.
  - А ты чо? - удивился голос из-под поблескивания очков, - как тебя? Я сказал, обе идите!
  Рита оглянулась на далекое яркое пятно, похожее на клумбу с большими васильками. Девочки сидели и стояли, повернувшись спинами, видны были головы - русые, светлые и черные, бледные под синими рукавчиками локти, согнутые коленки. Слышался невнятный смех. Сюда, в глубокую тень вязов на боковой аллее, кажется, никто не смотрел. И физручки, огромной женщины с необычным именем Эллада и самым обычным отчеством - Ивановна, еще не было, она всегда опаздывала, увлекаясь болтовней в учительской.
  А даже если и смотрят, знала Рита, неохотно следуя за подругой в еще более густую тень, ничего тут для всех удивительного - пацаны, которые ушли после восьмого и учились теперь во всяких местных бурсах на крановщиков или наладчиков, постоянно приходили в бывшую родную школу: общались с дружбанами, таскались за девчонками, пытаясь ухаживать. И те временами крутили романы с птушниками, влюблялись даже.
  Алька вляпалась еще в седьмом, когда внезапно выросла сразу на целую голову, обогнала в росте всех мальчишек в классе, потряслась тем, как же ей дальше такой шпалой жить, и с отчаяния влюбилась в Петьку Судакова (по прозвищу, разумеется, Судак) - на целых две недели. Рита тогда из солидарности попыталась влюбиться в лучшего друга Судака - изящного татарина Рафку Галиуллина, но Рафка, хоть и поглядывал с интересом, на свидание приглашать не торопился, это потом уже, когда у Альки все прошло, выяснилось, что семнадцатилетний Рафка крутит любовь со студенткой института торговли, и та, как свысока шепотом просветила пунцовую Ритку всезнающая и наверняка опытная в таких делах Анжелка, 'конечно же ему дает, а то стал бы лапочка Рафка ходить с такой страшной толстой коровой'. Рита краснела тогда не от полученных знаний, она - книжная девочка - давно уже прочитала в доме все, что могло касаться секса, хоть и по чуть-чуть, по паре строчек на книгу, но в большой родительской библиотеке этих книг - полный шкаф и еще десять полок. Нет, краснела Рита от того, что оказалась впутана в эти неприятные отношения, как будто она за Рафкой бегает, а он такой - все раздумывает, согласиться или послать девочку. Может, если бы влюбилась, то и ничего, но ведь стала вздыхать по Рафке только за компанию с Алькой. Потому тогда она с облегчением выкинула его из головы даже раньше, чем Алька рассорилась со своим Судаком. Но сам Судак бывшую свою девушку не забыл и время от времени являлся на стадионе, чтобы, восседая на бетонном заборчике, потрепаться с Алькой, спросить 'как оно ничего', а еще - перехватить полтинник или копеек двадцать. Что тоже было совсем нормально, так они все делали и даже у Анжелки стреляли мелочишку, хотя Рите это нормальным никогда не казалось. Но Рита, по сердитому выражению подруги Альки 'слишком много книжков читала' и потому мозги у нее всегда были набекрень, с самого детского сада. В жизни все совсем другое, была уверена Алька. И жизнь, конечно, постоянно доказывала, что она права, а Ритка - глупая и романтичная дурында.
  Так, дурындой, она и встала за Алькиной спиной, настороженно глядя на три темных фигуры, оседлавших белеющий забор.
  - Чего надо? - отрывисто спросила Алька и тут же поправилась, спохватясь, - привет, Толик.
  - От Судака тебе приветы, - кивнул Толик по прозвищу Ласта, худой, с узким лицом и острым небритым подбородком, - спрашивал, ты на каникулах дома, чи как?
  - И ему передай. Не, Толик, я уезжаю, аж до августа вот. Сперва в лагерь, потом к бабушке, мать уже билеты купила.
  - Шо, прям сразу? - Ласта витиевато матерно выругался, сплюнул в траву, поерзал, удобнее усаживаясь на узкой каменной перекладине.
  Алька дождалась конца тирады и кивнула, накручивая на палец темно-золотую прядь.
  - Через два дня после звонка. Ты ж знаешь, как с билетами. Еле взяли вот. Я и сама не хочу, - худые плечи поднялись, руки развелись в сожалеющем жесте.
  - Ла-адно, - протянул Ласта, - мотайте на свои кувыркания. Вон ваша кобыла. Со свистком. Так я скажу Петьке, что в августе ты с ним это? Ага ж? - и он загоготал, кивая смешкам приятелей.
  - Пока, Толик, - Алька повернулась к Рите нахмуренным лицом.
  - Алечка, забыл, епта. У тебя рубль есть? А то у мене в кармани дырка.
  Алька снова развела длинные руки:
  - Та где? У меня карманов даже нету, Толь.
  - А в портфеле если? А?
  - Только если после урока. Копеек тридцать.
  Ласта, блеснув очками, кивнул темной, коротко стриженой головой, поболтал ногой над густыми куртинами травы.
  - Ладненько. Я подойду. После звонка сразу.
  
  
  Когда трибуна была совсем уже близко, Рита сказала с упреком, переводя дыхание от быстрой ходьбы:
  - Ну ты зачем, а? Он теперь до выпускного с тебя рубли будет тянуть? Сказала бы - нету.
  - А что делать, а? - огрызнулась Алька, нервно поправляя волосы, - скажи, если умная. Ему врать нельзя, узнает, по башке настучит.
  - А ты правда, уезжаешь? - внезапно вспомнила Рита, - мы же хотели, вместе!
  - Нифига не уезжаю, - успокоила ее Алька, - пошли, а то Элка развоняется.
  Ты же сама сказала, ему врать нельзя, хотела возразить Рита, но промолчала, потому что знала - Алька не переносит ее логических рассуждений. И потом, вдруг она не соврала Ласте, а врет сейчас самой Рите - чтоб ее успокоить?
  И как же тогда мечта о поездке на Остров?
  
  Глава 2
  
  Остров был личной мечтой Риты. Она подозревала, конечно, что для других эта полоска песка, кинутая почти поперек пролива, такая узкая, что на ней помещались лишь рощица лохматых деревьев лоха, в тени которых прятались деревянные домики пансионата, да заброшенная рыбацкая деревенька из десятка домов, была всего лишь песчаной косой, даже не островом в настоящем смысле этого слова. Но именно бесконечность соленой воды, окружающая золото песка, зачаровывала ее с детства.
  На Остров ходили катерки, три, может, четыре раза в день. Привозили туда отдыхающих, кто-то загорал и купался, чтоб вечером отправиться обратно в город, другие, таща огромные сумки, шли с пирса по щебенчатой дорожке в пансионат - через ворота, украшенные полукруглой аркой. Щурясь от сверкания воды и солнца, забирали в конторе заветный ключ и на несколько дней сами становились островитянами, владельцами и жильцами комнаты сурового домика, собранного из обычных досок, внутри - кровати с пружинными сетками, стол и пара табуреток, тумбочки, тусклое зеркало на дощатой стене. Там оставлялись сумки, продукты выкладывались в старенький холодильник, снималась городская одежда, а уже на веранде начиналось обычное летнее колдовство, такое же, впрочем, как и в любом другом пансионате, которые щедро разбросаны по пляжам местного побережья.
  Но Рита, которая приезжала на Остров уже несколько лет, вместе с родителями или с приехавшими на летний отдых дальними родственниками, раскладывая свои вещички, вынимая из сумки купальник, вешая полотенце на веревку, протянутую над перилами веранды, переговариваясь о самом обыкновенном, с замиранием сердца ждала первого вечера. Он наступал, в сумерках исчезал, отваливая от пирса, последний катер, в темноте загорались неяркие фонари вдоль плитчатой аллеи пансионата. И тогда, за темной водой, ловящей огненные блики, загоралась и сияла россыпь далеких огней.
  Это город, думала Рита, стоя на пирсе и отмахиваясь от зудящих комаров, он теперь там, а я - тут, я на Острове. И до утра оттуда никто не приплывет, и я никуда не денусь, буду тут, совсем-совсем отдельно.
  И в десять, и в тринадцать лет ей хотелось, чтоб Остров был совсем ее территорией, и чтоб она могла вызнать в нем все тайные уголки, пройдя по песку и травяным зарослям все полтора десятка километров косы, от одного ее узкого хвоста, до другого. Но кто же позволит девочке уйти далеко там, где вокруг сплошная вода, в ней - тайные течения, и спасательная служба - только на пляже пансионата. А взрослым вполне хватало этого самого пляжа, ведь там торчали ненавидимые Ритой грибочки-зонтики, перекашивались наполовину утопшие в песке деревянные топчаны и белели раскинутые семейные покрывала, полные детишек, собачек, игрушек, бабушек и мамаш, исходящие криками, смехом, детскими воплями и возгласами игроков в дурака.
  Именно поэтому нынешняя поездка стала для Риты главной мечтой этого года. Ведь впервые они с Алькой отправятся на Остров сами.
  Это было трудно. Да практически невозможно, и Рита даже надеяться на такую удачу не могла, хотя, как то бывало каждую весну, приставать к папе насчет путевки начала еще в марте.
  - Пап? - спрашивая, Рита не поворачивалась от кухонной мойки и старалась, чтоб голос не звучал так, словно ей пять и она выпрашивает второе мороженое.
  - Пап? Ну ты как, путевку возьмешь летом? - и медленно, палец за пальцем вытирала мокрую руку тонким кухонным полотенечком.
  Павел Петрович, делая вид, что не слышит, переворачивал огромный газетный лист, удерживая в пальцах дымящуюся беломорину.
  - П-а-ап?
  - Чего тебе? - газета шуршала, пепельница, дребезжа медной крышкой, подвигалась ближе к стеклу, в которое снаружи лупила мелкая злая крупка.
  - Ты слышал же! Путевка. На косу, в пансионат.
  - Далась вам эта путевка! Пусть мать берет. У них вон, на горпляже домики, нормально же! Автобус ходит.
  Рита вешала полотенце, расправляя мокрую серединку. Садилась на табурет за стол, так, чтоб пристально смотреть на чеканный отцовский профиль с нахмуренным под стальными, откинутыми назад волосами лбом.
  - На косе лучше.
  - Чего там лучше-то? Ни магазина толком, ни автобуса. Сидишь, как робинзон. И с путевками этими вечно, в профкоме. Нет. Не пойду я туда в этом году.
  - П-а-ап...
  Отец досадливо хмурился, снова складывал необъятную 'Правду'. Затянувшись, тыкал окурок в пепельницу. Рита вставала, вытаскивала ее из-под локтя, высыпала в мусорное ведерко и, вымыв, снова совала на подоконник. Отец в ответ благодарно бормотал что-то и углублялся в чтение, одновременно пытаясь ощупью выдернуть из смятой пачки еще одну папиросу.
  - Не кури так много, - Рита снова садилась за стол, придвигала сахарницу, вертя на ней выпуклую крышечку с фарфоровой дурацкой розой.
  - Что вы меня все учите? - удивлялся отец, но пачку оставлял в покое, - иди уроки делай, что ли.
  - Сделала уже. Так что насчет путевки?
  - Зима на дворе! Какая путевка?
  - Уже весна. Ты сам сказал, там заранее надо.
  - Что заранее?
  - Заявление!
  - Во-во. Побегу, только вот новый год прошел, а я уже им - заявление!
  - Три месяца.
  - Что?
  - Новый год был три месяца назад. А сейчас март, - терпеливо объясняла Рита, стукая в такт словам крышечкой, - ты сам говорил, помнишь, в том году, когда в мае написал, что уже все там занято, и всего на неделю взял!
  - Да что ж ты привяза такая! - отец привставал, чтоб сунуть сложенную газету на холодильник, снова хватал пачку с папиросами, холодильник урчал, стопка газет на выпуклом верхе тряслась и, наконец, сваливалась, осыпая Павла Петровича бело-серыми кое-как сложенными квадратами.
  - Чтоб тебя! Нина! Ни-на! Забери ты от меня эту привязу! Ритка, марш в комнату!
  - Паша! - в дверях кухни появлялась мама, проходя, отбирала у дочери сахарницу, нагибалась, помогая отцу собрать газеты, - Рита! И что вы вечно спорите! У меня давление, а я тут должна, с вами!
  - Он обещал, - нудила Рита уже со слезой в голосе.
  - Куда я пойду, зимой-то? - давил на логику отец, - скажи ты ей!
  - Скажу. Риточка, ну, конечно папа сходит. И возьмет. Раз обещал.
  - Я? - Павел Петрович сминал в пепельнице недокуренную папиросу и хватал смятую пачку.
  - Обещал! - повторяла Рита, теперь уже глядя на быстро двигающуюся по кухне маму.
  Та кивала, обходя стол и приподнимая крышку на кастрюле.
  - Риточка, иди в комнату. Я с папой поговорю.
  Рита вставала и уходила, жалея, что двери в кухню забраны матовым стеклом, за ним не постоишь, чтобы послушать. А в комнате, где она усаживалась на диване, замирая, чтоб не скрипеть пружинами, было слышно не все.
  - Ну, в мае сходи!
  И, уже в ответ на досадливое отцовское бормотание:
  - Твоя мать явится. С этой твоей, двоюродной. Куда их прикажешь, а? Раскладушки ставить? Боже мой, мы же снова будем без воды, считай, все лето! Забыл, как через день отключают, да?
  Рита слушала и страдала, понимая, мама мечтает сплавить в пансионат летних гостей, желательно на все время, указанное в путевке, и значит, деревянный домик будет полон тетушек с орущими Риткиными двоюродными, нет, четвероюродными племянниками, и конечно же, там будет бабушка Таня - суровая мать ее папы, которая каждый год привозила с собой толпу родственников, причем, почти всегда каких-то новых, с необъятных северных просторов союза. Ночевать она не оставалась, да и днем не ходила на пляж, потому что деточкам нужно хорошо кушать, так что баба Таня прямо с катера тащила сетки с картошкой в общую кухню, там начинала борщ и котлеты, разок в день уходила в домик, чтоб накрыть стол к обеду, и вечером, обеспечив родню ужином, отбывала на материк, чтоб утром явиться снова.
  
  ***
  
  Сейчас, сидя в июньских сумерках на диване, Рита могла все это вспоминать даже с улыбкой. Потому что - все. Баста и финиш. Этим летом бабу Таню забрал к себе ее старший сын, другие родственники как-то удачно выберутся на юг только в августе, а путевка на Остров - вот она, лежит у мамы в ящике трюмо, но самое главное - она не на три дня и даже не на неделю. На целых две! Нет, есть кое-что еще главнее. Путевка начинается пятого июня, а маме перенесли отпуск на неделю. А папа вообще никогда на Остров не ездит, говорит, ему вода и катера на работе надоели. Так что, Рита и Алька отправятся на Остров сами! Мама, конечно, грозится, что будет приезжать ночевать, чтоб проследить за их поведением, но Рита свою маму знает уже почти шестнадцать лет. Из них, считай, десяток - сознательно. Никуда мама Нина от своего Паши не денется, это раз. А второе - мама всегда много и темпераментно говорит, почти кричит, делая руками всякие жесты, но потом выдыхается и почти всегда все спускает на тормозах. То есть, надеялась Рита, ерзая, чтоб диванные пружины исполнили привычную музыкальную фразу, это хорошо как раз, что мама без конца причитает, восклицает и хватается за голову, пугая папу тем, что на Острове можно утонуть, сгореть, потеряться (ха, на полосе длиной 12 км и шириной в полкилометра в самой большой части), подвергнуться нападению бандитов и хулиганов...
  Когда мама выговорится, то и сама поймет, как это все смешно, и даже насчет утонуть - смешнее не бывает, ведь Рита выросла на море, плавать научилась чуть ли не раньше, чем ходить и никогда не полезет в незнакомое место с непонятными течения, а тонут как раз всякие приезжие дурачки, которые воду только в бассейне видели.
  
  
  Рита с удовольствием вздохнула и легла, закидывая ноги на круглую спинку старого дивана, заставив пружины снова звенеть привычную мелодию. Все будет по-другому! Не может не быть. Они уже выросли, им по пятнадцать, и в сумке, которую Рита готовила всю последнюю неделю, лежит новенький чехословацкий купальник, синий, в яркие крупные цветы, такой упругий, обтягивающий, с тонкими, почти незаметными поролоновыми чашечками, в которых ее маленькая грудь выглядит очень даже симпатично.
  Она вытянулась, уронила ногу с диванной спинки, нахмурилась, что-то соображая, но тут же улыбнулась, села, под звон пружин скидывая на пол ноги. Придумала!
  Подбежав к раскрытой в углу возле старого шкафа сумке, вытащила купальник, расправила в руках узкие плавочки и ушла к тумбочке, в ящиках которой хранила картонные коробки с катушками ниток, ножницами и всякими швейными мелочами.
  ...Через десять минут отложила на диван обрезки шнурка и катушку с синими нитками. Быстро стянув трусики, надела купальные плавки и, задрав халат, встала перед висящим на стене овальным зеркалом. То, что надо! Боковины плавочек теперь были натуго затянуты бантиками из плетеного шнурка, и фигура стала совсем, как у японочек в когда-то привезенном папой календаре - они там стояли по колено в морской воде на фоне дальних туманных гор и синевы с белыми парусами.
  Повертевшись, Рита опустила халат, сунула ноги в растоптанные шлепки с меховыми помпонами и тихо вышла, слушая, что там в комнате родителей. На кухонном подоконнике взяла коробок спичек, что валялся рядом с пепельницей и вернулась к себе. Снова задрала халат, прижала его выпяченным подбородком, чиркнула спичкой, поднося огонек к обрезанному краю шнурочка. Нитки зашипели, сплавляясь в твердый комочек, в комнате запахло жженой пластмассой.
  - Рита!
  Дверь открылась так внезапно, что увлеченная Рита ткнула горящей спичкой в голую кожу на бедре, ойкнула, роняя обгоревшую спичку.
  - Та-а-к, - сказала мама, оглядывая полуголую дочь и криво упавший на бедра халатик, - ты решила закурить, что ли? Что ты вообще делаешь?
  - Н-ничего, - Рита наступила на спичку тапкой, та противно хрустнула.
  Расправляя полы халата, слушала мамины возгласы, потом вырвала из ее руки край подола, мешая поднять.
  - Мам. Ну, что ты лезешь? Мне пять лет, да? Ну, меряю купальник, а что?
  - Я в твои годы! - патетически воскликнула мама, всплеснула руками, на которых белели остатки неразмазанного крема и села, вызвав в недрах дивана небольшую музыкальную бурю.
  - Угу...
  - Что 'угу'? Ты думаешь, мне легко и просто? Да если кто узнает, что я - взрослая и, надеюсь, разумная женщина, разрешила двум девчонкам уехать самим, чтобы ночевать! Непонятно где! Са-мим! Да как мне смотреть в глаза!
  - Кому, мам?
  - Ну... - мама Нина огляделась вокруг. В комнате по-прежнему никого не было, никто не требовал немедленного ответа, призывая и стыдя.
  - Кому угодно! - нашлась она, пристально глядя на дочку.
  Рита ушла к столу, села боком, рассеянно вороша тетрадки, теперь уже ненужные - такая радость.
  - Обещай мне, - с силой продолжила мама, - обещай, Маргарита!
  - Обещаю, - быстро перебила ее Рита, повисая на спинке стула.
  - Что? - удивилась мама, машинально массируя кисти рук, чтоб втереть остатки жидкого крема.
  - Мам. Ну мы тыщу раз уже. Обещаю никого не тащить в домик, ни с кем не разговаривать, не пить не курить, не плавать далеко, не уходить за территорию, не знакомиться с хулиганами. Все? А, не есть волчьих ягод, и не пить из лужи, а то козленочком стану.
  - Каким козле...? Маргарита!
  Мама умолкла, потом вдруг засмеялась и похлопала по дивану рукой:
  - Иди сюда. Ну?
  Рита подошла, села рядом, нерешительно приваливаясь к круглому под ситцем плечу под нажимом маминой руки. Та поцеловала дочку в макушку, покачала, раскачиваясь сама.
  - Когда же мы отнесем на помойку этого инвалида! И как ты спишь на нем, скрипит как целый оркестр.
  - Я привыкла.
  - Были бы деньги, купить ту тахту раскладную, с поролоновым матрасом. Но так, наверное, и помру, считая копейки. Риточка, я ведь просто волнуюсь. Потому что я тебя люблю. Сережку тоже люблю, но он далеко, кто его знает, что они там творят, студенты. А ты на глазах, вот тебе и достается.
  Мама засмеялась, тем самым смехом, который Рита любила - тихим, почти секретным.
  - За двоих. А еще ты девочка, это меня беспокоит в два раза больше. Тем более, такой возраст.
  Рита кивала, покачиваясь под уютной маминой рукой.
  - Может, ну ее? - вдруг предложила мама, - путевку эту? Пусть едет Марина Ивановна, та, в отделе кадров, а мы приедем все вместе, как только отпуск у меня.
  - Мам! - Рита выпрямилась, теплая рука с плеча исчезла, возвращаясь на мамины колени, - целая неделя же! Ты чего? И вообще, если нам уже не по десять лет, так это что? Катастрофа мировая, да? Тебе б хотелось, чтоб мне всегда только десять?
  - Ну все, Маргариту Павловну понесло.
  Мама встала, оправляя подол халата, нагибаясь, покрутила нижнюю пуговицу, висящую на нитке.
  - Ладно, не взрывайся, придумаем что-нибудь.
  - Да что придумывать? У нас путевка начинается через три дня! Я уже расписание узнала. Сумка вот! Не надо ничего придумывать, мам. Ну ты ж сама сказала, приедешь ночевать. Вот и приезжай! Увидишь, мы с Алькой ужин сготовим, будем на веранде сидеть, как пришитые! Вот приезжай!
  Ритка говорила горячо, сбиваясь и повторяя слова - самые обычные, потому что не знала, как донести до мамы главное - ей нужен просто этот Остров, в самую первую очередь. Его тихие сумерки, переходящие в ночь, полную звезд. Тарахтение генератора за дощатым домиком, которое мешает слышать плеск воды, но и ладно, можно уйти на самый прибой, сесть там, укутав ноги ситцевой юбкой и слушать. Просто слушать, глядя на зыбкое ожерелье огней. И знать, что потом будет утро. Яркое, и да - самостоятельное, без взрослых взглядов и замечаний.
  Так что, она говорила о запретах, правилах и послушании, искренне верила в сказанное сама, и злилась, натыкаясь на мамин недоверчивый взгляд и легкое покачивание головы с заколотыми на затылке русыми, как у дочери волосами. Как же она ненавидела такие взгляды, мол, мели емеля, а мы взрослые, мы лучше знаем, что там у вас на уме.
  - Пришитые, - повторила мама Нина, дергая пуговицу, - ну вот, оторвалась, наконец. У тебя зеленые нитки есть?
  - Дай, я пришью, - остывая, велела Рита, - встань тут, чтоб свет.
  - Нитку! - мама вытащила из коробки обрывок нитки, прикусила зубами, шепелявя через прикушенный обрезок, стала объяснять, - фтобы память...
  - Не пришить, - кивнула Рита, аккуратно работая иглой над маминой коленкой, - ну вот, готово.
  
  Глава 3
  
  Больше всего Рита боялась, что июнь разразится дождями, как бывало после нежной майской жары, но в этом году им везло - пришла жара совсем летняя, которая обычно является к июлю, и все вокруг сверкало, забеленное знойной дымкой, бликующей на тяжелых колосьях травы, которую не успевали выкашивать.
  Сумка оттягивала плечо, давя на кожу поверх тонкой лямочки голубенького сарафана, а ноги подламывались, скользя по нутру неудобных пластмассовых стукалок на каблуке. Но не напяливать же обшарпанные кожаные босоножки, которые Рита так неосмотрительно решила обновить - отдала в мастерскую покрасить. Заплатила копейки, но забрала вместо потертых белых - выкрашенные в ужасный серый цвет босоножки, пару раз их надела, и краска стала весело облезать. И вообще, решила, спотыкаясь на асфальте по пути к Алькиной пятиэтажке, на Острове будем босиком, а в сортир и на кухню можно и в тапках сгонять, хорошо, вспомнила и сложила их тоже. Еще хорошо, что катер идет в девять утра: мама уже ушла на работу, никак не успевая проводить, чтоб в сотый раз напомнить про утонутие и хулиганов.
  В тени углового подъезда Альки не было, лавочка стояла пустая, валялись набросанные вокруг урны смятые бумажки. Поодаль шоркала метлой дворничиха в черном фартуке поверх летнего платья.
  Рита скинула сумку на лавочку, посмотрела на Алькин балкон, торчащий палками с натянутой леской, на ней болтались какие-то постиранные вещи. Сердито повесила сумку снова на плечо и пошла в гулкий подъезд.
  Нажимая кнопку звонка рядом с дверью, обитой пухлым зеленым дерматином, прислушалась. Вздрогнула, когда дверь приоткрылась, показывая бледное лицо с остреньким подбородком.
  - Я не поеду, - отрезала Алька, маяча в темноте прихожей и цепляясь за край двери длинными пальцами с пронзительно-алыми ногтями.
  - Что? Аль, ты чокнулась, что ли? - Рита свалила сумку на пыльный резиновый коврик, внутри звякнули стеклянные банки, - что случилось?
  Подруга молчала, стискивая пальцами дверь.
  Рита в бешенстве шагнула ближе, уставилась в скорбные глаза под накрашенными ресницами.
  - Ну? Ты ж не позвонила даже! Вечером! Ты чего меня под танки? Чего молчишь?
  Алька нервно оглянулась на шум спускаемой в туалете воды, раскрыла двери и вышла, сразу же прикрывая их за своей спиной.
  Вообще-то, слегка успокоилась злая Рита, она уже совсем одета и даже накрасилась, наверное, все не так и плохо.
  - Месячные у меня, - хрипло прошептала Алька, наклоняя к подруге бледное лицо, - утром вот.
  - А-а-а-а! - Рита заулыбалась, - поздравляю, подруга! Мы с тобой, прям, как часы. У меня тоже. Утром вот. Ну и что?
  - Как что? - карие глаза стали круглыми, рот тоже округлился, блестя яркой помадой, - а купальник? Пляж? А купаться как? И ходить там.
  - Аль. Ну и походим в сарафанах. Это ж три дня всего.
  Алька трагически растопырила пальцы:
  - Три! Целых три! Да все сразу врубятся! Что у нас. Три дня шариться в одежде... Ты вроде не помнишь, да? Там вообще никто. Никогда! В платьях чтобы.
  - А мы вот будем, - рассердилась Рита, - ой, мне тебя смешно слушать даже. А кто босиком лазит по центру, и тапки повешаты на сумку? Кто? Не мы с тобой? И что-то ты не стеснялась, когда на нас пальцами показывали. Я и щас еле хожу, хромаю, вот думаю, приду к смелой Альке и дальше пойдем уже босиком. Никто так не ходит, мы только!
  - Это ж не из-за месячных, - заперечила Алька, - а чисто просто так. А тут - все сразу. Поймут.
  Рита глянула на часы.
  - Аль, некогда спорить. Катер уйдет. Ну, давай, мы сперва приедем, а если совсем не захочешь, я тебя посажу через два часа на обратный. Поедешь домой. Но щас - ты же мне такую свинью подкладываешь! Куда я без тебя? Там же контора, директор, ключ надо брать. Я не могу сама!
  Алька опустила глаза, раздумывая. Потом снова подняла их, прикусила губу, пачкая зубы дешевой помадой.
  - Поклянись. Что проводишь.
  - Ой, ну тебя. Папа говорит, нельзя клятвами бросаться. Обещаю. Давай, тащи свой чумодан.
  - Угу, - Алька кивнула и исчезла за зеленым дерматином, закричала там сердито, огрызаясь на какие-то монотонные упреки, - да нормально, мам, это Рита. Ага, с мамой они. Мама в магазин побежала. Опаздываю! Да! Пока!
  'Чумоданов' у Альки оказалось два - черная сумка из кожзаменителя и здоровущий пакет с перекошенными усами Боярского под мутным полиэтиленом. Да еще маленький ридикюль, который Алька повесила себе на шею.
  - Держи, - скомандовала, суя пакет Рите в свободную руку, - там картошечки немножко, лук еще репчатый, ну и консервы.
  - Ничего себе, - ворчала Рита, приседая при каждом шаге по ступеням, - картошечка! Мы же договорились, что в кухню не будем. Я кильку взяла. И перец с рисом. Бульон еще кубиками.
  - Пф, - возразила Алька через звонкий стук каблуков по ступеням, - шо тот рис, а кубики твои фиг разгрызешь, не ссо, сварим картофан, а, у меня там еще масло в бутылке - с маслицем.
  - Ы-ы-ы, - смирилась Рита, вываливаясь из подъезда на яркий утренний свет, - только на кухню сама, поняла? Я снаружи буду. А то там тетки. И бабки.
  - Чо ты еле идешь? Опоздаем же! - Алька удобнее перехватила облезлые ручки набитой сумки и, вытягивая вперед голову, заторопилась к остановке, - давай, в темпе!
  
  Проехав две остановки в полупустом автобусе, девочки вывалились на асфальт, Алька тут же запрыгала, скидывая стукалки. Привычно пристегнула их к ремню сумки и повесила ту на худое прямое плечо, не забывая поторапливать Риту, которая тоже управлялась со своими босоножками.
  Ойкая от острых камушков, колющих ступни, они перебежали на тротуар и понеслись, взглядывая на часы.
  - Хорошо, ой, - хрипела Алька, - что не выходной, да? А то бы народищу.
  Рита кивала, сражаясь на бегу с сумкой и боярским пакетом.
  На проходной Портофлота они торжественно предъявили путевку дежурному дедушке в седых усах, фуражке и повязке на рукаве поношенного кителя и побежали к пирсу, почти невидному в мешанине приткнутых к бетонному берегу катеров и старых суденышек малого флота, вокруг которых ходили рабочие и матросы. Вокруг все лязгало, ворчал вдалеке козловой подъемный кран, роняя в трюм грохочущее железо, свистел за забором маневровый паровоз, орали дядьки, кто-то окликнул, смеясь, вот барышни побегли, а ну прибавьте, уже отваливают!
  Но белый катерок еще смирно стоял, покачиваясь в зеленой воде и прижимая к краю пирса истрепанные черные покрышки, навешанные вдоль борта.
  'Рейд', обрадовалась Рита, маленький, уютный, с двумя салончиками, и в носовом, как всегда, наверняка, пусто.
  Внезапная удивительная жара усиливалась, воздух раскалялся с каждой минутой, не верилось, что еще утро, и солнце торчит сбоку, не в зените, но жарит всерьез, обжигая голые ступни горячими камушками щебенки, раскиданными в мягкой, белой, как мука, пыли.
  Девочки быстро прошлепали бетон пирса и без остановки выскочили на его плавучую часть - массивную железную поверхность, украшенную рядами здоровенных заклепок.
  - Оййй, - заорала Алька, подпрыгивая и поджимая по очереди ноги, - ой, блин же!
  Рита шагнула следом и помчалась, прикусывая губу, чтоб тоже не завопить - железо пирса было раскаленным, как сковородка на плите.
  Так, на дикой скорости, они влетели на шаткий трап, ласково теплый под обожженными металлом ступнями. Выдохнули, замедляясь. И Алька тут же снова прибавила скорости, влетая на палубу и с грохотом исчезая в проеме, где узкий трап вел в носовой салон. Рита, стараясь не обращать внимания на смех и подначки парней, которые с берега наблюдали за их внезапным кроссом, спустилась следом.
  
  ***
  
  Маленький 'Рейд' был девочками нежно любим, за его совершенно не туристический серьезный облик, аккуратную белую покраску и кукольные размеры. И было у них на катере свое собственное, удивительно, но практически тайное место - носовой салон. Туда вел узкий крутой трап с полированными перильцами, и внутри - никогда никого. Два мягких кожаных диванчика смыкались в треугольном пространстве к носу катера, разделенные закрытой на замок тумбочкой. И стоял в центре салона такой же треугольный столик, привинченный к линолеумному полу. Свет, проникающий через низкие, над самой водой иллюминаторы, окрашивал теплый воздух, светлые переборки и лица в зеленоватый оттенок, как будто они спустились под воду. А еще - ее было слышно. Мерно и вдумчиво, в такт покачиванию, за тонким бортом шлепало, чмокало и поплескивало, меняя свет от полумрака к более светлому и снова стемняясь. Голоса взрослых и крики детей с палубы доносились сюда приглушенно, словно совсем из другого места. А на морские пейзажи, справедливо полагали подружки, мы еще насмотримся там, на Острове.
  Алька сгрузила сумку в угол дивана и, сладостно вздыхая, свалилась на спину, вытягивая по пухлой коже босые пыльные ноги. Не забыла, укладываясь, тщательно поправить сарафан в мелкие зеленые цветики, чтоб не задрался к бедрам.
  Рита улеглась на другой диван, сдвинула голову на край, чтоб волосы свесились к самому полу, зажмурилась, слушая, как они еле слышно шуршат, перетекая по уху.
  - Лепота... - Алька поворочалась и замерла, только легкое дыхание да сверху - еле слышные голоса.
  - Угу...
  А свет уже менялся, шлепки и всплески утихли, зато где-то внутри катера зарокотало, усиливая звук. И Рита, повозившись, встала на коленки, приподнимаясь к иллюминатору, мимо которого плыли мокрые столбы и железные клепки. Потом, когда ближние предметы кончились и через толстое стекло виднелась лишь волнующаяся кромка воды, легла снова.
  С пластикового потолка слетело на нее мирное успокоение. Все, они уже не в городе, и ничего не изменить, через полчаса мерного хода 'Рейд' начнет разворачиваться, тыкаясь боком в причал пансионата, и - какое счастье - Алька с ней, вместе они пойдут в контору, чтобы показать путевку и взять ключик от комнаты. Это будет совсем их комната, никто туда не войдет; когда они убегут купаться, то закроют двери на ключ, и никто не станет делать замечаний, требовать, чтоб все было разложено по местам, и чтоб порядок. Они - совсем-совсем сами. И сами со всем разберутся.
  Двигатель мерно тарахтел, все покачивалось, плыли по белому потолку зыбкие золотые сетки отражений, погружая в дремоту, и Рита дремала, не сопротивляясь, совершенно счастливая.
  - Хвост.
  - М? - сонно удивилась Рита, ленясь открывать глаза.
  - Под тобой там торчит. Хвост какой-то.
  - Это не мой, - открестилась Рита.
  Алька молчала, и она, не выдержав, села, шаря руками вокруг голубого сарафана, раскинутого по диванчику.
  - Какой еще хвост?
  - Веревочный, - зевнула Алька, - с пупкой. Да не там, у ноги совсем!
  Рита согнулась, чуть не стукнувшись лбом о металлическую каемку стола. Нащупала рядом с ногой висящую из-под дивана веревочку. И втиснувшись между столом и диваном, запыхтела, приподнимая кожаную длинную сидушку.
  - Тебя арестуют щас, - предупредила Алька, уже нависая над ней и помогая придерживать сиденье, - а-а-а, жилеты! Оранжевые какие!
  - А тут свисток!
  Суетясь и шепотом переговариваясь, они выдернули из ящика два новеньких спасательных жилета вырвиглазного морковного колера. И тут же принялись облачаться, сверяясь с прилепленной к белой стене картоночке с инструкцией.
  - Ну? - растрепанная голова Альки торчала над оранжевыми кубиками воротника, - как я?
  - А я? - Рита вытащила наружу длинные волосы, взбила их, распуская пряди, и попыталась подбочениться. Но толстые бока жилета мешали, и она зашарила по кармашкам, вынимая свисток на веревочке и какие-то бумажки.
  - Фонарик! - возмутилась Алька, - тут вот написано, должен быть, а нету. Зажилили сволочи.
  - Покрали, - согласилась Рита, пытаясь себя осмотреть, - и пропили небось. А мы тут тони, значит, без фонарика!
  - Угу. Я может со светом хочу потонуть.
  - Не выйдет. Будешь только свистеть.
  - Во! Тону такая и свистю. Свищу, да?
  - Посвистываю. Собачий вальс.
  - Чего это? Я романс могу. Как там Кольча выл? На заре ты меня не буди! Поняла? На заре она, я, то есть, сладко так спю...
  - Алька, молчи! Ох... Нет! Не трогай свисток, с ума сошла? Щас вся команда сбежится.
  - За борт бросют? - Алька округлила губы и поднесла ко рту белый пластмассовый свисток.
  Но тут грюкнула верхняя дверь, голоса на палубе стали слышнее. А по ступеням зашлепали чьи-то шаги.
  Девочки встали плечом к плечу, растерянно дергая накрепко затянутые жилеты. Алька бросила свисток и тот повис, качаясь на плетеном шнурке.
  Из-под белого потолка показались две тощие коричневые ноги в растоптанных кожаных сандалетах в дырочку. Потом - подвернутые под коленями рабочие штаны. Потом - обвисшие карманы и облезлый ремешок.
  Костлявый парень в измазанной мазутом древней рубахе, цветущей кримпленовыми розами, ступил на линолеум, моргнул, озирая упакованных в жилеты пассажирок и дернул билетный рулончик, что висел на цветастом плече.
  - Два, - уточнила Алька, пока Рита, прикусив губу, щурила глаза, стараясь не расхохотаться, - спасибо, - приняла от парня два клочка в обмен на горсть мелочи.
  Тот, не сказав ни слова, отвернулся и стал исчезать в обратном порядке - сперва косматая черная голова на тонкой шее, потом цветастые плечи, спина в мазутных пятнах, тощий зад в рабочих штанах, шлепающие по грязным пяткам сандалии.
  Алька пала на диван, топыря коробом съехавший жилет. Всхлипнула, вытирая дрожащей рукой глаза. Рита лежала лицом на столике, елозя щекой по холодному пластику и дергая руками в такт покачиванию катера.
  - Я... думала... щас как спросит. Или... заорет чего.
  - Ага. Как же. Да он боялся, вдруг мы буйные.
  - Покусаем!
  - Ты кусаешь, а я это... в свисток. Свистю, значит.
  - Розова, заткнись! А то я сразу в сортир рвану!
  - От тебя, Петушина, я такого не ожидала! Кусать бедного, невинного матросика! Да еще в жилетке!
  - Она такая красииивая! Дохтур, я не могу!
  - И крокодильчики, - внезапно высказалась Рита, вспомнив дежурный анекдот, который неизменно вызывал у обеих приступ истерического смеха, - маленькие, зелененькие такие!
  Дальше говорить они уже не могли, сил хватало лишь не сваливаться с диванов, пока бравый 'Рейд' совершал всякие маневры с поворотами, чтоб аккуратнее притереться к плавучему отрезку старого пирса.
  - Приехали! - ахнула Алька, вскакивая и путаясь ногтями в завязках жилета, - а мы тут. Еще. Не жрамши, не спамши. Кругом в жилетках!
  Рита, досмеиваясь, стащила жилет и через пару минут в салоне все было чисто и аккуратно, только исчезали в люке мелькающие по трапу босые пыльные пятки.
  
   Глава 4
  
  На белом от солнца пирсе толпился раздетый народ. Коричневые люди, восклицая и вскрикивая, встречали белых приехавших, тянули руки, хватая детишек и сумки, и уходили, сверкая локтями и плечами, делясь новостями и впечатлениями.
  Девочки проскочили мимо давешнего кримпленового парня, который занимался причальным тросом, и кособочась под тяжестью сумок, пошли следом за гомонящей толпой к домикам, укрытым серебристой листвой старых деревьев.
  Рита улыбалась. Над металлической крашеной аркой тарахтел смешной флюгер - деревянный морячок в блестящих свежей краской белых штанах, черном кителе и белой фуражке, махал деревянными ручками, вертясь на легком ветерке.
  Там, налево за аркой, на самом краю пансионата был их всегдашний дом. Длинный, как все прочие - три комнаты с одной стороны и три с другой. Дом опоясывала дощатая веранда и к каждой двери вели ступеньки отдельного крылечка с шаткими облезлыми перилами.
  - Номер один, - обрадовалась Алька, тыкая пальцем в угол дома, еле видный в густой заросли дикого винограда, - нормально, не в середине.
  Рита кивнула. Они вытащат на веранду стол, поставят два табурета, а от соседей отгородятся повешенным на веревку покрывалом. Как Алька говорит - лепота! Нужно только сходить в контору. И она снова порадовалась, что с ней решительная и самостоятельная подруга, которая, в отличие от нее, Риты, совсем не боится вступать в разговоры с чужими людьми.
  - Так, - сказала решительная подруга, - сумки бросаем, я посторожу, а ты мотай к директору за ключом.
  - Аль!!!
  - Ладно, - смилостивилась та, - пошли. Достали меня чумоданы эти.
  - Давай оставим! На веранде. В углу тут.
  Алька нахмурилась, с подозрением оглядывая песочницу, врытый в землю уличный столик и замурзанного детсадовца, копающего в песке ямку. Обдумав, кивнула, соглашаясь.
  И, бросив свой багаж, они отправились по тенистой аллее мимо заселенных домиков, мимо большой приземистой кухни и общего павильона, в котором крутили кино, мимо проходов на пляж, где в разрывах листвы и веток сверкала вода, к бежевому каменному домику дирекции.
  В комнате директора гулял прохладный сквозняк, раздувая белые шторки на маленьких окнах. И сам директор, худой и маленький, похожий в белой рубашечке на аккуратного выпускника, если бы не глянцевая загорелая лысина, был совсем не пляжного вида, вроде он в обычном городском кабинете. Подняв коричневое лицо, сверкнул очками на потную взъерошенную Риту, которая, выпутываясь из повешенной на двери хамсаросной сетки, ввалилась, толкаемая в спину Алькой и, запинаясь, поздоровалась, от стеснения напрочь забыв имя-отчество, которым отец велел называть начальника. Спохватившись, протянула сложенный листок путевки.
  - Угу, - сказал директор, возвращая бумажку, - Розова, значит, дочка Павла Петровича. Сестра твоя?
  - Да, ой, нет, - Рита покраснела, прокашливаясь, - подруга. Петушина Алевтина. Сергеевна. Со мной в классе...
  Мужчина выставил сухую ладошку:
  - Биографию не надо. Держи ключ. И да, мать звонила уже, в портофлот. Просила, чтоб присмотрел. Сами, значит, будете?
  Он внимательно оглядел девочек. Рита чувствовала, как горячая краска заливает не только скулы, но и уши. Хорошо, что тут, на Острове, один всего телефон, мама охала как раз, когда причитала, пугаясь. И тот - по рации нужно говорить. Вот же мама - уже успела панику развести, как будто они маленькие совсем.
  - Ну, барышни вы большие, - заключил директор, - наверное, отличницы. Так?
  - Да, - с тоской согласилась Рита, - ой, - но замолчала, получив от Альки тычок в бок.
  Идя обратно, Алька с возмущением воспитывала подругу:
  - Чего ты мямлишь? Ну сказала сестра и хрен с ним, пусть сестра! А то, сперва да, потом ой. И про отличниц, ему какая разница, дневник, что ли станет смотреть? А ты такая - ой! Снова хотела, ой, нет, хорошистки мы, извинити, дяденька.
  - Сортир, - Рита замедлила шаги, стараясь отвлечь подругу, - ты, вроде хотела?
  Алька окинула взглядом 'Белый дом' - легендарное строение, второе каменное после директорской конторы, а все прочее было тут сколочено из досок и фанерок. Блистающий побелкой, длинный туалет возвышался над гуляющими, опоясывала его просторная бетонная веранда с деревянными перилами. И подниматься к удобствам приходилось по ступеням, на виду у всего пансионата. К тому же первый унитаз, вернее, металлическая дырка в полу, не прикрытая никакой внутренней дверкой, располагалась в аккурат за распахнутыми дверями туалета. Для Риты этот архитектурный монстр был главным, да, пожалуй, единственным серьезным огорчением жизни на Острове. Дефилировать по ступеням на высокую веранду - то еще удовольствие и ведь не денешься никуда. Разве что терпеть до темноты, но и тогда, знала она по предыдущим поездкам, на сортирной веранде загорались бдительные фонари над дверями. Хорошо хоть мужской сортир находился с другой стороны и к нему вела отдельная лесенка, на отдельную длинную веранду.
  - Нет, - с сожалением отказалась Алька, - мы ж босые. Вещи раскидаем, обуемся, тогда и пойдем. Еще ж купальники надо, блин, чтоб трусы же нормально сидели. С этими делами...
  - А ты в босоножках пойдешь?
  - А в чем? - удивилась Алька. - Ты чего ржешь?
  - На каблуках. И в купальнике. Такая манекенщица из сортира.
  - А ты, что ли, нет?
  - У меня тапки, - похвасталась Рита.
  - С пушочками, да? Ну-ну, Розова. Как выкатишь, вся такая в купальнике, и тапки с заячими жопками.
  Из двери женской стороны вышла стройная девушка, вся в коричневом загаре, в бикини под леопарда, и в позолоченных босоножках на шпильках. Придерживая пальчиками деревянные перила, спустилась и, увязая каблуками в песочке, исчезла за углом.
  - Наш человек, - удовлетворилась Алька, - такая же придурошная. Пойдем скорее, я жрать хочу!
  
  На ступени своего крылечка барышни поднимались под бдительным взглядом толстой бабушки в линялом ситцевом платье и белой косынке на растрепанных седых волосах. Крепко прижимая к животу голопузого внука, бабуля механически терзала его нос смятым платком и неодобрительно рассматривала два сарафанчика - голубой и зеленый, лохматые волосы - русые и темно-золотистые, а также пыльные босые ноги.
  - Драсти, - поздоровалась Алька, отобрала у Риты ключ и втиснула его в скважину, - сумки давай.
  Они занесли багаж внутрь и с облегчением выдохнули, закрывая дощатую дверь в пятнах облезлой краски.
  - Что тут у нас, - Алька методично обходила комнату по периметру, попутно поправляя на маленьком окошке занавеску, втыкая в розетку вилку холодильника, заглядывая в овальное небольшое зеркало над пластиковым столом с черными железными ножками.
  - Коровати железные - четыре штуки. Холодильник допотопный, одна штука. Тунбочки. А чего это коровати четыре, а тунбочки три всего?
  - Сходи к директору, - посоветовала Рита, с грохотом усаживаясь на зыбкую кроватную сетку, - он тебе выдаст.
  - Белье? - Алька раскатала бугристый матрас на соседней кровати, бухнулась и закачалась, сгибая в коленках длинные худые ноги, - мы жеж не взяли белье! Простыни. Полотенцы всякие.
  Рита расстроилась. Снова идти? Снова топтаться в кабинете...
  - Эх, - Алька раскачивалась все сильнее, подпрыгивала, извлекая из сетки какофонию пронзительного звона, скрежета и скрипов, - кррасотаа! Давай, Ритка!
  Рита послушно вдавила задницу в кровать и подпрыгнула. Следующие пару минут они бешено раскачивались, хватаясь руками за облезлые кроватные спинки, охали, ахали и смеялись, пока, наконец, Алькина кровать, сыграв особо сложную музыкальную фразу, не грохнула, перекосив выскочившую из пазов спинку.
  - Спокойствие, - запищала Алька, вывертываясь из железного капкана, - только спокойствие, боцман, прием-прием, сос!
  В дощатую стену грохнул сердитый удар.
  - Дите спать легло! - раздался за тонкой стеной пронзительный голос, - а вы тута!
  Девочки замолчали, тяжело дыша и прихлопывая рты руками. Пересмеиваясь, поправили кровать и принялись раскладывать вещи.
  Алька с полотенцем в руках замерла перед темными линиями и разводами на картине, висящей над одной из кроватей.
  - Левитан, - шепотом подсказала за спиной Рита, - или Шишкин какой.
  - Вот придурки. Тут море, а они болото какое-то повесили.
  - Это что, мама ржала, в том году, когда ее сестра тут жила, у нее висела 'Княжна Тараканова'. Ну помнишь, из учебника? Она там на кровати стоит, вся такая помирает, а внизу вода и крысы-крысы.
  - Классно, - одобрила Алька, копаясь в раскрытой сумке, - как раз для отдыха картинка. Директор, небось выбирал. А в какой комнате, не помнишь?
  - Тут, - Рита указала на стенку, - где дите легло, как раз.
  - Спокойной ночи, малыши, - согласилась Алька, расправляя лоскут марли, - как раз! Так, держи кнопки, щас окно заделаем, от комаров.
  Рита с уважением приняла коробочку с кнопками. Алька такая хозяйственная, с ней не пропадешь.
  - А я одеколон взяла. Гвоздика. Мазаться, чтоб не кусали.
  - Класс, - опять одобрила Алька, - вонять только будем. Ну и фиг с ним. Кто нас нюхать будет-то.
  И тут в двери постукали. Вежливо, негромко.
  Девочки подошли ближе, держа марлю и кнопки. Переглянулись. Наверное, бабка уже смоталась к директору, мрачно подумала Рита, наябедничала, и он пришел. Замечания делать.
  - Хозяйки, - произнес выжидательный мальчишеский голос, - есть кто дома?
  Алька решительно распахнула дверь, ступила на порог, и через секунду захлопнула ее снова, прижимая к груди стопку крахмального постельного белья.
  - Кто? - шепотом спросила Рита.
  Та пожала плечами, кивнула в сторону занавески. Толкаясь, они прокрались к окну, и Рита осторожно откинула ситцевый край. Ойкнув, бросила, словно ткань обожгла ей руку - за стеклом маячило смуглое лицо с белозубой улыбкой и темные лохматые волосы над загорелым лбом.
  Молча замерев, они слушали, как гость потоптался, кашлянул, шаги прошлепали по деревянным ступеням. Рита скакнула к двери, открыла ее и, высунув голову, быстро проговорила в удаляющуюся коричневую спину:
  - С-спасибо!
  И не дожидаясь, когда повернется лохматая темная голова, снова захлопнула дверь.
  Алька дернула ее внутрь, с возмущением округляя глаза.
  - Ты чего? - Рита высвободила руку, присев, подняла уроненный коробок с кнопками.
  - Того! Мы, когда у сортира там топтались, он как раз выходил. Оттуда! Ну, с мужской стороны, то есть.
  - Ну и что? - удивилась Рита, подавая ей кнопку за кнопкой.
  - Как что? Из сортира. Ясно? Выходил. А я видела. И он видел, что я видела.
  Рита пожала плечами. Ну, видел. И что? Неудобно, конечно, но кто виноват, что тут такой придурошный сортир? Из-за него теперь вообще ни с кем не общаться, что ли?
  - Да, - ответила на последний, заданный вслух вопрос неумолимая Алька, - конечно. А прикинь, мы значит, трепаться будем, а он будет думать, они видели ж, как я выходил.
  - И мы там будем, Аль. Выходить. Или ты собралась туда только ночью бегать?
  - Не знаю я, - расстроилась Алька, но, приколов последнюю кнопку, повеселела, - во! Теперь на двери еще сетку повесить, и вообще, будет супер. От мух.
  
  Распихав вещи по 'тунбочкам' и подоконнику, девочки вытащили на веранду стол и пару тонконогих табуретов, сложили в холодильник, который со всхлипами ворчал, потом раскатисто рыкнув, останавливался передохнуть, чтобы после, с еще более громким рыком, завестись снова, продукты. И Рите удалось уговорить Альку не сочинять сходу грандиозный обед с отварной картошечкой, политой маслом, и заваривать чай из принесенного с кухни кипятка, а обойтись банкой консервированного перца, перемешанного с рисом, и теплым лимонадом в зеленой бутылке.
  Допивая свой стакан, Алька мрачнела, а Рита поглядывала на нее исподтишка, готовясь к небольшой сцене - подругу она знала с семи лет.
  Дипломатию пришлось применить, когда девочки разложили свои вещички на пустых кроватях, надели купальники и по очереди, залезая на стул, повертелись перед тусклым овальным зеркалом, в котором отражался сбоку уголок нарисованного болота на фоне черных мрачных елок.
  - Не пойду, - заявила Алька, спрыгнув со стула и усаживаясь на покрывало, которым застелила свою кровать.
  - Аль...
  - Ну торчит же! Всем видно.
  - Ничего не торчит. Все чинно-аккуратно. И кто прям разглядывать будет?
  - Пф, - Алевтина отвернулась, вытягиваясь бледным телом, стала с раздражением взбивать подушку, установила ее ушками вверх, потом смяла и уложила плашмя.
  - А-ля...
  - Сказала - не пойду!
  Рита хотела язвительно уточнить - сидеть будешь в домике? Всю, значит, неделю? Не побоялась, что Алька вспомнит о намерении уехать с Острова и решила зайти с другой стороны.
  - Придумала!
  Она вскочила с кровати (та с готовностью сыграла что-то сложное), влезла в сарафан и скинула верх, не застегивая пуговок на спине. Крутанулась, раздувая широкий подол.
  - Смотри! Если так вот сделать, получается вроде как юбка. И видно, что купальник. А когда на пляж придем, то снимем и будем себе лежать. Сидеть. Еще полотенце можно на себя бросить! Давай, у тебя же такой же!
  Алька смерила подругу уничтожающим взглядом. Заговорила, отделяя слово от слова, как будто втолковывала не Рите, а тому за стенкой малышу-дошкольнику:
  - Тут. Все. Ходят. Голые. Без одежи. А мы значит. Выползем такие. Вроде юбка, ха! Все сразу врубятся. Что у нас дела.
  - Да никто не врубится, Аль! И вообще, наплюй ты на всех! Ну хочешь, поспорим?
  Круглые Алькины глаза округлились еще больше, потом прищурились.
  - На что спорим? И об чем?
  - Ну ты какая... - Рита запнулась, припоминая слово, - выгодная вся. Тебе лишь бы чего у меня выспорить. А об чем? Спорим, что сегодня до вечера никто-никто, вообще никто и не спросит, чего это мы.
  - Конечно не спросит, - согласилась Алька с некоторым сожалением в голосе мол, эх глупая ты, - потому что кто нас тут знает-то? Зато все подумают!
  За тонкой хлопковой занавеской разгорался прекрасный солнечный день, новенький, словно только что вынутый из коробки, июньский. И школа кончилась, и приехали, как хотели, без никого - свобода. И вдруг Алька со своими упрямыми заскоками.
  У Риты даже глаза защипало от возмущения. Ну, как ей доказать?
  - Сама тогда пойду, - хрипло сказала и, отвернувшись, стала бросать в свою сумку-мешок пляжные мелочи. Туго свернутое старое покрывало, полотенце с дурацкими голубыми грибочками, металлический флакон с маслом для загара, пудреницу, кругляшок блеска для губ. Подумала и решительно сунула сверху старую маску для ныряния. Повесила сумку на голое плечо, зацепила другой рукой заслуженные резиновые ласты - черные, с короткими лопастями и грубыми ремешками на пятках.
  Алька закатила глаза, но промолчала.
  Рита потопталась, вздохнула и шагнула к двери, с ужасом думая о солнечном свете, пляже, полном народу, но еще до него - дорожки мимо домиков, будка под спасательной вышкой. И все это - одна. В дурацком сарафане с лямками, что болтаются у пояса.
  - А мое полотенце чо не взяла? - скандально поинтересовалась за спиной Алька.
  - Возьму сейчас, - Рита даже дыхание затаила, слушая, как подруга шуршит сарафаном, снова лезет на стул, шлепая по полу и сиденью босыми ступнями. Что-то там бормочет шепотом, разглядывая свою импровизированную юбку - светло-зеленую, в ярко-зеленые розочки. И спрыгнув, обходит подругу, суя в сумку полотенце и держа в руке свой ридикюльчик.
  - Пошли уже.
  - Тазик забыли, - спохватилась уже на песке Рита, когда Алька, заперев двери, спускалась следом, - ноги потом мыть чтоб.
  Алька выразительно посмотрела на соседнее крылечко, там у нижних ступенек располагался жестяной тазик, полный морской воды, светил под ней слой песка, смытого с босых ног. И сидел, ловя руками размокшие кораблики, голый мальчик в панамке.
  - Когда вернемся, тогда и тазик. А то шастают всякие, в тазиках полощутся...
  Задрав подбородок, она устремилась в сторону главной аллеи, укрытой густой тенью серебристой листвы. Рита засеменила следом, радуясь тому, что на пляж они все же идут, волнуясь от того, что непонятно, сильно ли дурацкий у них вид в этих спущенных сарафанах. И досадливо печалясь, что Алька снова идет налегке, как королева, а Рита влачится следом, боясь возмутиться, а то вдруг ее велицво Алевтина Сергевна передумает и засядет в душной деревянной комнатке с болотом на стенке.
  Первый выход на пляж они проскочили специально, там было слишком много людей, все почему-то скапливались в центральной части пляжа, что для Риты было совершенно непонятным. В обе стороны длился и длился песок огромного пансионатского пляжа, до самой проволочной ограды торчали из него железные зонтики, обтянутые линялой холстиной. Под теми зонтиками, что стояли ближе к центру, рядом со спасательной вышкой, беленым домиком-будочкой и блестящими рельсами, засыпанными песком, - серели дощатые топчаны, вернее, сейчас, перед полуднем, они уже были накрыты всякими пляжными покрывалами. И тут, в серединке, все было облеплено детишками, бабушками, семейным людом всех возрастов, бегали, лавируя между ковриками, подростки.
  Ближе к ограде людей становилось меньше. И Алька, пройдя по аллее почти в самый конец пансионата, нырнула в проход между домиков, по тропинке, прижатой к слепой дощатой стене. Тут, у нагретого дерева на нагретом песке жара стала тяжкой, почти невыносимой, звенела в ушах непрерывным стрекотом кузнечиков, а может быть, это билась в висках разогретая кровь. Осторожно ступая по колючим корешкам, притоптанным сухим стеблям, убитому песку, Рита вспомнила мамины предупреждения, о том, что при 'этих делах' - никакого загара, никаких купаний, это все вредно. Но тут же поспешно от опасений отмахнулась. У них есть домик. Через часок спокойно можно вернуться, отдохнуть. Угу, улыбнулась сама себе, в духоте, под вопли голозадого детсадовца и его бабки.
  Нет. Все будет нормально. Даже так - отлично все будет, потому что нельзя, чтоб так долго ждать, целый год, всю зиму, и потом р-раз, что-то не так?
  Успокаивая себя, она не заметила, как тропка кончилась, выводя из густого кустарника на бескрайний песок. И тут же ветер кинулся, вздымая короной русые пушистые волосы, залепливая рот и глаза щекотными прядками.
  Рита хлопнула себя по щеке свободной ладонью, убирая пальцами помеху. Щурясь, почти задохнулась от радостного волнения. За спиной осталась густая тень, прорезанная яркими солнечными пятнами, топот ног на плитках аллеи, возгласы, радио-музыка и разговоры на верандах. А перед глазами, за широкой полосой светлого песка, что уходил в обе стороны длинно, свободно, лежала, сверкая, вода. Солнце укладывало нестерпимую переливчатую рябь, пряча под серебром синеву и зелень, и только далеко в стороны она проявлялась, показывая, сколько же тут моря. Вправо, за еле видной на фоне песка и травы водой пролива, уходил к размытым городским холмам ближний конец Острова-косы, отсюда неразличимый, но Рита знала по неспешным прогулкам в прежние годы, там песок сходит на нет и узкое охвостье прячется под водой, просвечивая рыжим через зеленое. А над этой исчезающей в глубине отмелью (по которой, рассказывали знающие люди, в некоторые годы можно чуть ли не пешком добрести до городского побережья, конечно, переплыв по пути судоходный канал) сталкивались две морских воды двух морей. Линия встречи была неспокойной и всегда казалось, что одна из поверхностей чуть выше другой, а может быть, очарованной Рите это только казалось. Но цвет воды точно был разным. Вода, по которой из порта привез их маленький 'Рейд', было более синей, а после границы, отмеченной песчаной косой, она становилась зеленой.
  Влево от девочек располагался пляж, от которого они так стремились удалиться, а за ним, и это Рита пока знала только с чужих слов, после еще одного пансионатика и полуразрушенных домов брошенной рыбацкой деревни, длилась и длилась дикая полоса, на которой ни строений, ни людей, ничего, кроме редко росших кривых деревцев лоха, высокой приморской осоки с сизыми, почти голубыми лезвиями листьев, и песка вдоль невероятно прекрасной воды, и так до самого края, где такой же должен быть песчаный хвост и так же закручиваются над встречей воды двух морей пенные бурунчики.
  Зимой, укладываясь спать и перебрав мысленно всякие события, проблемы и радости, она спохватывалась - у нее есть мечта о лете, и думала ее, воображая, как, наконец, случится все так, как надо. И они с Алькой (а с недавних пор вместо Альки иногда стал ей видеться размытым силуэтом кто-то другой, пока без имени и даже без внешности, но разумеется - Он) возьмут сумку с покрывалом, полотенцем и бутербродами. И уйдут на целый день, до самого вечера, туда, где никого-никого, только два моря, встречающиеся в проливе. Сначала на край, который поближе, а потом. Потом!.. Туда, за десяток сверкающих летней жарой километров, на дальний конец.
  - Приплыли, - сердитый Алькин голос вторгся в воспоминания о мечтах.
  Рита повернулась к ограде, которая была метрах в пятидесяти от места, где они вышли на песок. Там самый крайний зонтик, который не стали укрывать холстиной, бросал черную решетчатую тень на две фигуры. Белое покрывало делало их почти черными в солнечном свете.
  Темноволосый парень лежал на животе, красные плавки пересекала черная тонкая тень. Рядом сидел другой, скруглив спину и обхватив длинными руками согнутые колени. На песке валялись две пары ласт - синие длинные, наверное, 'акванавты', ревниво отметила Рита, качнув на пальцах свои лягушачьи коротенькие. И спохватилась, когда лежащий тряхнул головой, роняя на покрывало зеркальные очки-капли, улыбнулся в их сторону, блеснув на черном зубами, - это же тот самый, с бельем!
  - Поняла? - прошипела сквозь зубы Алька, - это ж тот, из тубзика! И чо теперь?
  - Ну... - Рита окинула взглядом пустое пространство между заселенной частью пляжа и оградой, - места - вагон. Можно к воде пойти, там ляжем.
  - Ага. И будем прям перед носом у них. Вертеть ватой своей. И юбками. Думай давай быстрее. А то стоим тут, две дуры.
  Рита нахмурилась, надувая нижнюю губу. Вечно Алька командует. А когда предлагаешь чего-то, все ей снова не так.
  - Ты куда? Чокнулась совсем?
  Рита, повернувшись, снова нырнула в кусты на тропинку, Алька торопилась следом, сердито шепча, дергала свой ридикюльчик, застревающий в ветках.
  - Дойдем до конца, - объяснила Рита, шлепая по ласково негорячим плиткам аллеи в тенечке последних деревьев, - выйдем нафиг с территории, пройдем чуть-чуть и ляжем. Там трава высокая, и поворот. Нас вообще видно не будет.
  - А-а, - успокоилась Алька, - ну... Нормально, да. Только зря мы сразу так, хлоп и в кусты. Как будто мы этих дураков сортирных испугались. Будут теперь думать, что мы...
  - Да плевать, - разозлилась Рита, которой на самом деле было вовсе не плевать, и сейчас, направляясь к последним деревьям, которые закрывали крайние домики, очень стильные, непохожие на остальные, и назывались они 'домики москвичей' и говорили, что внутри каждого есть даже умывальники и даже вот свои туалеты (наверняка врут, про туалеты, постановила Рита), она вдруг подумала, а может такое быть, что один из этих 'сортирных' - тот самый Он из ее зимних мечтаний? Тогда, конечно, обидно, что они выскочили, как две дуры, и сразу заскочили обратно, и тогда Алька права - те подумают про них - ну и дуры, выскочили и перепугались. Убежали. Как маленькие. Или просто, как дуры.
  Но злость, к которой прибавилась тяжкая жара, когда тень кончилась, помогла прогнать дурацкие мысли. Тем более, справедливо решила Рита, будет еще дурнее возвращаться и снова выскакивать на песок там же, вроде ничего и не произошло.
  - И где твой поворот? - скандально вопросила Алька за шаткой калиткой, вделанной в сетку-рабицу, - смотри, тут дорога прям. Но в травище вся, ноги поколем, лучше к воде пойдем.
  - Пойдем, - согласилась Рита, - сумку на, а то я все руки уже оттянула.
  - Не пойдем, - срочно передумала Алька, но сумку взяла.
  Рита закатила глаза, шлепая по горячему песку, перемешанному с примятыми золотистыми стеблями.
  - Что опять?
  - Выскочим прям же рядом с грибочком, только снаружи, - объяснила Алька. - как дуры.
  Рита кивнула, признавая ее правоту. И они пошли по еле намеченной в зарослях трав рыхлой песчаной дороге, наверное, по ней ездит единственное средство передвижения, которое в пансионате имеется - старый грохочущий трактор.
  
  Глава 5
  
  Золотистая двойная колея в гуще голубовато-сизой высокой травы казалась совершенно прямой, но оглядываясь, девочки видели - калитка в проволочной ограде уже не видна, а значит, дорога плавно сворачивает, следуя изгибу самой косы. Время шло к полудню, жара усиливалась, удивительно, снова подумала Рита, как рано началось лето в этом году. Мысли были совсем ленивыми, словно морской зной вялил их, как вялит солнце висящую на веревке соленую рыбу. Хотелось пить, но тоже пока лениво, не по-настоящему. На верхней губе выступили капельки пота и такие же щекотно проявлялись под мышками, где рука прикасалась к боку. Алька впереди огляделась, махнула в сторону воды. Туда через заросли трав уводила еле заметная тропка.
  Девочки вышли на совершенно пустой пляж, в редкой низкой тени на границе трав, бросив сумку и ласты, расстелили старое покрывало в узорах с торчащими нитками. И с наслаждением растянулись навзничь, сложив поверх сумки свернутые надоевшие сарафаны.
  - Масло, - ленясь, напомнила Рита, - а то сгорим, будет нам весело.
  - Та, - не согласилась Алька, поднимая над собой тонкую руку, уже слегка покрасневшую.
  Но Рита села, раскрывая сумку.
  - Надо-надо.
  Летнее солнце, знали обе, оно коварное. Можно полдня гулять под ним, и покажется - все хорошо, но вскоре кожа покраснеет, к вечеру зачешется, потом запылает огнем, а изнутри придет ледяной озноб, и лежи ночью без сна, боясь ворочаться, страдай. А потом еще и облезешь некрасивыми пятнами. И все равно, зная об этом с детства, каждый июнь обманывались, умудрялись спалить носы и плечи. Теперь нельзя, постановила Рита еще весной, покупая в универмаге копеечное масло для загара в жестяной пшикалке, не годится взрослым девушкам разгуливать с облезлыми носами. Тем более, масло прекрасно помогало, заодно делая загар ровненьким, золотистым. И хорошо пахло. Правда, кожа блестела и хвататься за книжки или, например, очки, было нельзя - на всем оставались от него жирные пятна. Но где ж взять те очки. Красивые очки ужас, как дорого стоят, их надо покупать у фарцы на базаре, а те, что продаются в магазинах, они, как у доктора айболита - квадратные, в страшной черной оправе, с мутными коричневыми или зелеными стеклами, тоже, кстати, пластмассовыми. Такие только на маскарад напяливать.
  Намазывая лежащей ничком подруге спину и плечи, Рита из-за очков вспомнила о парнях под решетчатой тенью зонтика. У этого, чернявого, классные очки. Мечта всех одноклассников - капли в тонкой оправе, да еще зеркальные. Наверное, мальчик из богатеньких. Наверное, батя его не вылезает из рейсов. Примерно такие очки есть у Анжелы, главной красавицы класса, но все равно они у нее не настоящие. Просто темные стекла, не зеркальные, и золоченая оправа не каплями, а прямоугольниками. И Анжелке они совсем не идут. И отца в рейсах у нее нету, он вообще с ними не живет, зато мама работает в отделе кадров мясокомбината, потому у Анжелки есть не только импортные очки, но и джинсы, даже две пары - вторые - серые вельветки непонятной какой-то фирмы. Рите стало смешно, когда надоело вспоминать гардероб Анжелы и она снова раздумалась о парнях под зонтиком. Вот у него очки. А у другого нету и вообще из одежды только плавки. На обоих. Получается, нифига не поймешь, кто там богатенький, а кто просто так. И это получается очень даже неплохо.
  Сами девочки к богатеньким никак не относились. Мама Риты работала лаборантом в медицинской лаборатории, а папа - механиком на маленьких портовых суденышках. Ему, конечно, платили нормальную зарплату, но брат Серега учился, ему посылали деньги, а еще папа несколько раз в году отправлял денег суровой бабе Тане - своей матери, потому что когда-то она их выручила, прислала денег на покупку мебели в новую квартиру. Потому что, когда они этой квартиры дождались, не перевозить же туда из старой крошечной облезлую кушетку с фигурными ножками, огромный, как стадион, древний круглый стол и несколько дрожащих этажерок. На бабкины деньги куплен был по великому блату чехословацкий мебельный гарнитур, которого на все три комнаты хватило, нормальный вполне, только цветом почти черный, из-за чего комната Риты и брата казалась мрачной, как склеп. Но это было давно, и она уже привыкла к высоким темным шкафам с янтарными стеклами в дверцах, тем более, что все ее гости, даже когда Рита была в четвертом или там в пятом классе, оглядываясь, в первую очередь говорили с восхищенным уважением:
  - Ого. Гарнитур у вас!
  А во вторую обращали внимание на книжные полки, купленные по случаю (мама купила две, а Рита умолила ее купить еще три штуки и все забрала к себе, и заставила Серегу сверлить в бетонной стене дырки, чтобы повесить их одну над другой, так что вышел почти настоящий совсем книжный шкаф, которых в мебельных магазинах вообще никогда не продавали) и пробегая глазами по плоскостям, заполненным книжными корешками, говорили еще:
  - Нифига себе у вас книжек! Ты что, ты все прочитала, что ли?
  О том, что в комнате родителей существует здоровенный книжный шкаф и самодельный стеллаж, сколоченный папой специально под книги, которых сам он почти не читал, но мама Нина была на них просто помешана, а жену он любил, Рита помалкивала. Тех ребят, которые любили книги, одноклассники считали слегка ненормальными - читать не для оценки, а просто так? Фигня какая-то...
  Размышляя, она уже лежала, с удовольствием ощущая, как твердые ладошки Альки размазывают по ее спине масло. И вдруг та упала рядом, прикрывая лицо сгибом локтя.
  - Идут.
  - Блин...
  Рита прекрасно поняла, кто идет. И расстроилась дурацкой ситуации. Этот, черненький (называть его 'сортирным' она с возмущением отказалась даже мысленно) - вполне симпатичный. Кажется. И если бы не эти дамские проблемы, можно было бы и познакомиться. Всегда все знакомятся на пляже. Подходят мальчишки с засаленной колодой карт, с кульком жареных семечек, присаживаются сыграть в дурака, если их приглашают. Потом вместе идут купаться. Дуркуют в воде, ныряя с плеч и брызгаясь. Правда, бывает часто, что пока сидят рядышком полуголые, то новые знакомцы кажутся очень даже симпатичными, но как оденутся, то сразу видно, что к чему. Ну не в смысле бедный там, богатый, а видно, что просто босяк. А с босяками нужно быть осторожнее.
  Но эти двое, Рита была уверена - совсем не босяки. Жалко, второго толком не разглядела. Только коричневая спина и выгоревшие волосы в разные стороны. И вот приходится шифроваться.
  - Если заговорит, - наставляла ее сквозь зубы лежащая рядом Алька, почему-то с крепко зажмуренными глазами, - посылай сразу. А то прилипнут, и скупаться даже не дадут.
  - Ты чего глаза закрыла? Типа чтоб не заметили тебя?
  - Пф. Я вроде сплю.
  Рита тоже зажмурилась, мысленно хихикая и представляя, как солнце перекроет тень - парни встанут над ними и, конечно, прям поверят, что они заснули на солнцепеке. Все равно, что поверить, будто кто в автобусе заснул, чтоб место не уступать, это стариканы могут заснуть, а чтоб школьники...
  - Пронесло, - на лицо Риты упала тень, но это Алька, села рядом, вытянула длинную шею, настороженно осматриваясь, - ты вообще купаться думаешь?
  - Да, - храбро сказала Рита, садясь и осторожно поправляя плавки, - не знаю потом что, но я сжарюсь уже скоро. Прикинь, у мамы подруга, теть Валя, у нее муж пришел с рейса, а там научники, и тетка одна...
  - Его подруга, значит? - уточнила Алька, тоже поправляя трусы и вертя головой, чтоб их рассмотреть.
  - Вовсе нет! Тетка эта, она подруга как раз тети Вали. Она привезла фигню такую, для женщин, чтоб носить, когда месячные.
  - Трусы, что ли, резиновые?
  - При чем тут?!! Ты слушай уже! Называется тампоны. Кажется. В общем (тут Рита наклонилась поближе к внимательному Алькиному лицу с покрасневшим носом) их суют. Прям вот внутрь. И ходишь такая, все сухо чисто и как будто ничего и нету.
  - Пф, - засомневалась Алька, поправляя волосы, которые у шеи потемнели от пота, - ну чо за фигня? Сказки! Суешь, значит, а потом что?
  - Там веревочка, - тоже с сомнением сказала Рита. И рассердилась, - ну, чего сразу фигня? Помнишь, Светка приносила каталог? Там вообще куча всего непонятного, мы сидели как бараны, даже со словарем не могли перевести, что за штуки тетки в руках держат. А прикинь, какой кайф - если правда! Чисто, сухо.
  - И веревочка, - продолжила Алька слегка издевательски.
  Рита замолчала.
  - Да ладно, не дуйся. И вообще, нам оно не пойдет. Это для женщин. А нам - ну куда совать? Сама понимаешь. А еще, можно подумать, и в море с ними купаться можно, да? С веревочкой такой.
  - Не знаю я.
  Рита тоже вытянула шею и осмотрелась. Берег был совершенно пуст в обе стороны. Тут, за поворотом, который делала коса, был прекрасно виден ее ближний конец, вернее, казалось, что он далеко, и самый хвостик пропадал в сверкающем сиянии дня и в мареве, колеблющем траву и песок, но все равно было видно - нет человеческих силуэтов. И в другую сторону, до самого поворота - опять никого. Ушли, с печалью убедилась Рита и постаралась обрадоваться, значит, можно смело идти купаться и потом никто не помешает им привести себя в порядок.
  И следующий час они купались.
  
  Заходили по пояс в свежайшую зеленую воду, с визгом падали ничком, проплывая под водой несколько метров, потом выскакивали, вздымая тучи сверкающих брызг. Алька переворачивалась на спину и, надувая щеки, стиснув губы, жмурилась, пытаясь лежать на воде, но широкая задница постыдно тонула, оставляя на поверхности задранные ноги и лицо с вытаращенными глазами, макушку, облепленную потемневшим золотом волос. Рита сердито покрикивала, придерживая подругу под напряженную спину:
  - Да что ты, как маленькая, не утопнешь, расслабься!
  Алька булькала и, не выдержав, колотила по воде руками, складываясь и, опускаясь на песок, вскакивала, взбаламучивая его пятками и открывая рот, хватала воздух, плевалась, вытирая ладонями мокрое лицо.
  - Погодь. Погодь! Давай лучше, как ты показывала, чтоб на дно совсем!
  - Выдохни. Совсем выдохни, да не бойся!
  Алька послушно снова падала на спину, старательно выдыхала, округлив губы. Закрывая глаза, медленно погружалась к самому дну, повинуясь Ритиным рукам, нажимающим на ее живот. Несколько секунд лежала там, белея долгим телом на фоне желтого песка, потом ноги взбрыкивали, и она вылетала на поверхность, смеясь и стараясь отдышаться.
  - Теперь ты!
  - Ага.
  Рита плавно опускалась на дно, лопатки щекотал крупный песок, сердце колотилось, требуя кислорода, и было так странно смотреть на зыбкое серебряное зеркало, в котором кривился, колыхаясь, Алькин силуэт. За секунду до того, как рот сам собой распахнулся бы, заглатывая воду, толкалась ногой, и вылетала на поверхность, бухая сердцем о ребра.
  Алька, сложив руки в замок и покрепче упершись ногами в дно, крутилась, вырывая из волнующейся поверхности белую водяную стенку, визжала, почти невидимая в кольце даже не брызг, а живой стеклянной короны. Рита, дождавшись, когда подруга устанет и стеночка упадет, сгибала руку, выставляя ладонь, и резко распрямляла, гоня перед собой фонтан сверкающих белых брызг. Алька, с криком 'ах так!' становилась напротив, тоже работая рукой и обдавая мокрую Риту новыми брызгами.
  Наконец, устав, побрели обратно, медленно переступая дрожащими ногами и встряхивая мокрыми головами.
  - Медуз нету, - радовалась Алька, - лепота! И травы дурацкой тоже тут нет, один песочек. А там, с другой стороны, одни камни и травища. Бррр.
  - Зато красиво, - защищала Рита 'ту сторону', которая считалась Азовским морем, несмотря на то, что находилась коса посередине Керченского пролива, - и бычков там немеряно. Если на камни пойти с самоловом, можно натаскать нормально.
  - Я ж про купаться, а не про рыбу. Ты с ластами своими пойдешь плавать? А то тащила зря, что ли?
  Рите от усталости плавать уже не хотелось, но и верно, зря тащила? Она кивнула, опускаясь на колени у края покрывала.
  - Полежим и сплаваю.
  Алька опустилась рядом, и вместе, со вздохом, они повалились ничком на теплое сухое покрывало, впечатывая в него мокрые лифчики и прижимаясь животами. Полежав минуту, заворочались и стали устраиваться удобнее, оставив на покрывале четкие темные отпечатки - треугольные, там, где плавки и по паре пятен, где лифчики.
  Алька легла на спину, пыхтя, подняла голову и зашарила рукой по трусам, проверяя.
  - А ну глянь, все нормально?
  Рита уселась, оглядывая живот, плавочки пестренького купальника и худые бедра - на одном алела свежая царапина.
  - Вроде нормально.
  Отчитываясь, пощупала свои трусы, несколько пугаясь, они же мокрые насквозь, а еще же идти обратно, через народ в пансионате. Хорошо, что сарафаны, утешилась и снова легла, раскидывая руки.
  - Блин, я как поняла, что это на всю жизнь, аж помню чуть не заревела, чего такая несправедливость. Танька мне говорит, не ссо, сеструха, нам рожать, зато в армию не ходить. Та я б, наверное, лучше в армию сходила.
  Рита в задумчивости покачала головой, нащупав растущую в песке травину, сорвала, сунула в рот, прикусывая.
  - Не знаю. Прикинь, два года 'рота подъем', командуют все. И никуда ж не деться. А теперь еще в Афган посылают, там вообще могут и застрелить.
  - Танькин Дима сам попросился.
  Рита повернулась к подруге, посмотрела на лицо, накрытое полотенцем до самого рта.
  - Дурак, что ли?
  - Ну, он говорит, там оружие дают боевое. В общем, когда его забрали, сказал, будет проситься, чтоб туда.
  - Точно, дурак. Мама, когда Серега школу закончил, чуть не поседела, так боялась, что в армию пойдет. Ну, он молодец, поступил, у них там кафедра военная, если в вузе есть военная кафедра, их в армию не забирают.
  - Ну да, молодец. Не все же такие умные, как вы с Серегой. Кому-то и в армию идти. Я про что? Димка два года отбарабанит и придет. А нам с тобой все эти ваты и тряпки - всю жизнь, мамма миа!
  - Не рви мне сердце. Мое бедное трепещущее сердце. Лучше полей на него бальзам.
  - Чего?
  - Мадам, - стараясь сделать голос бархатным, завела Рита, прижимая к груди обгрызанный стебелек, - вы льете бальзам на мое бедное, израненное сердце! Шо? Не льете? Так давайте уже лейте!
  - Про шо тебе лить? Коныкыретнее попросю!
  - Ну-у... слушай, а тут дискотека какая будет? Я не заметила, мы, когда мимо клуба шли, там, может, афиша висит?
  - Ви, мадам Маргаритка Розочкина, совсем испорченная мадам! Ви сегодня спать будете сидя и в кефире по всему телу. А туда же - дискотека ей.
  Алька села, осматривая высохшие руки и плечи, еле заметно поблескивающие тончайшей солевой пудрой. Потом так же внимательно осмотрела плечи Риты.
  - Приехали. Кажись, сгорели. А еще обратно пилячить.
  - Полотенца накинем. Я, наверное, поплаваю все-таки. Ты как, не надумала еще с ластами научиться?
  - Та не. Я в них что-то тону сразу.
  Рита пожала плечами, улыбаясь. Как можно тонуть в ластах? Они ж сами на воде держат! Но да, мало кто из знакомых девчонок умел плавать с ластами, а тем более, с маской и трубкой. Алька маску надевала с удовольствием, но плавала без трубки, задерживая дыхание и с шумом набирая воздух и тряся башкой, когда в легких ничего не оставалось. Рита, конечно, тоже не сразу приноровилась, но когда есть старший брат и его друзья, и когда мама с сопливого ритиного детства поручала ему приглядывать за младшей сестрой на каникулах, то не только плавать-нырять научишься. Еще и из рогатки, и цепь на велике подтянуть. Правда, из-за того, что велосипед был у них один, вернее, это был исключительно Серегин велик, хорошо кататься Рита так и не научилась, он ее возил на багажнике. Но плавать и нырять - да.
  Поводя плечами, которые уже явственно припекало, Рита подхватила ласты, с сомнением посмотрела на маску и брать ее не стала. Пошла к воде, покачивая грубоватые черные плавники. На самом прибое, прыгая на одной ноге, надела, подтягивая самодельные ремешки - свои давно порвались. И, помахав Альке рукой, пошла в воду спиной вперед, как положено; зайдя по грудь, вывернулась, кидаясь в прозрачную глубину, и резко, но одновременно плавно работая ногами, рванулась, осматривая бегущее перед глазами расплывчатое дно - желтое, с белыми и темными пятнышками ракушек. Надо было все-таки маску надеть... Наверное, темные пятна, это ракушки рапаны. Когда Рита была маленькая совсем, про них мало кто знал, а теперь их везде полно. Говорят, они приплыли на днищах кораблей и теперь сильно расплодились. На базаре продают всякие сувениры - серые витые раковины с алым атласным нутром, на котором нарисованы всякие пейзажики и прочая ерунда. Ну и пепельницы у всех из ракушек есть. А Рита придумала себе совсем другое - взяла и посадила в ракушки маленьких деток кактуса. Удивительно, но кактусики в них нормально растут, вышло прикольно и красиво, получше дурацких картиночек.
  Воздух в легких кончился, Рита вынырнула и поплыла от берега, в сторону бескрайней воды, к четкой линии горизонта. Ласты, будто вырастая из ног, правильно двигались, толкая воду и с каждым движением посылая вперед легкое, как у морской рыбы, тело. Даже и руки не нужны, в который раз удивилась Рита, плывя с прижатыми к бокам руками, потом - на спине, работая ногами, как лопастями судового винта, потом слегка заныривая, чтоб проплыть несколько метров в толще воды. Устав, встала в воде вертикально, огляделась, пошевеливая ластами. И, сложившись, нырнула, вытягивая вниз руки. Страшновато, в первый раз после долгого перерыва и еще - сильно давит в ушах, но совершенно необходимо донырнуть до самого дна, схватить горсть песка, и вывернувшись, ринуться к поверхности. Рита подняла над головой кулак, раскрыла, швыряя мокрый песок обратно в воду, и засмеялась.
  Левую ногу свело судорогой, но это было привычно и совсем нестрашно, нужно просто плыть медленно, плавно работая руками, шевеля нормальной ногой. И словно поняв, что напугать не получилось, судорога ушла, теперь можно возвращаться на нормальной скорости.
  Становясь по грудь в воде, Рита стащила ласты, пошла к берегу, где на полосе мокрого песка стояла Алька, глядя с неодобрением.
  - Ну ты дельфин недоделанный! Я уже собралась кричать и в воду кидаться. Ты чего так далеко умотала?
  - Далеко разве?
  - Еле голова видна! Еще не хватало, в первый день взяла и утопла бы!
  - Да, - согласилась Рита, - лучше уж в последний. И белье сдать. Чтоб директор не волновался.
  - Жрать хочу, - сообщила Алька, усаживаясь на покрывало и высыпая из своего ридикюльчика всякую косметическую мелочь, - и чето кажется мне, пузо прихватит щас. Это все твои консервы. Говорила - надо было сварить картошки! Ой!!!
  - Что?
  - Я масло не положила, в холодильник. Блиннн...
  - В сумке оставила?
  - Вроде нет. Нет! На подоконнике, кажется. Такое масло хорошее, селянское, полпачки аж. Я думала, с картошечкой его.
  - Ты ж поливать собралась. Я думала подсолнечное у тебя.
  - У меня два. Было. Жалко как!
  - Ладно, - утешила ее Рита, - соскребем, если что. И в картошечку его. Или купим. В магазин все равно надо, кефира у нас нет.
  - Пф. Ты когда в магазине видела селянское масло? Мать очередь стояла. Спорю, там только маргарин развесной, - Алька смотрела в зеркальце, припудривая алый нос, - ну, ладно, если что, мы и с маргарином ее. И лучок еще зеленый. Щетку дай, вон она под тебя закатилась. А ты кильки взяла в томате?
  - Аля! - Рита услышала, как в животе забурчало, только не поняла, ее живот или Алькин. Но из-за этих разговоров есть, и правда, захотелось ужасно.
  - Собираемся! - Алька вскочила и стремительно стала закидывать в сумку все, что валялось вокруг Риты, потом остановилась, снова ощупав трусы, принялась за сарафан, уложила на сумку оба полотенечка, чтоб прикрывать обожженные солнцем плечи.
  - Вставай, прынцесса. Держи край!
  Они растянули покрывало, резко дергая, чтоб стряхнуть песок. Рита отобрала пудреницу, которую Алька уже совала в сумку. И одевшись, набросив на плечи полотенца, они быстро пошли обратно, тем же маршрутом, сперва углубляясь в заросли высоченной травы, потом по золотистой колее дороги к ограде и деревянной калитке.
  Завтра, думала Рита, завтра как раз еще нельзя ни с кем знакомиться, а значит, можно выйти пораньше, вдвоем отправиться на ближний конец Острова, по самому прибою, и там остаться, все исследовать и накупаться от пуза.
  
  Глава 6
  
  В пансионате на Острове были свои нехитрые правила жития-бытия, некоторые вполне совпадали с общими, а некоторые оставались только местной, экзотикой, сказали бы мы, удивив девочек словом, ведь для них никакой экзотики в летнем морском сезоне не было.
  Итак, два десятка домиков без удобств, то есть, ни умывальников, ни тем более, личного туалета и душа. Общий умывальник располагался неподалеку от величественного здания сортира, на бетонной площадке, прикрытой лохматыми кустами тамариска. Длинный жестяной желоб, над которым - труба с краниками. И по утрам вдоль желоба выстраивались сонные островитяне, гремели по жести струйками воды и шуршали об зубы щетками, зевая и рассматривая за трубой поодаль сетчатую ограду, а за ней - кусочек берега и чуть левее, напротив центрального входа - белеющий пирс с пеньками сидящих на нем рыбаков.
  Вода, предупреждали новеньких, техническая, пить ее не стоит, а умываться можно. Что такое эта 'техническая вода' девочки как-то не задумывались, вернее, от отца, который когда-то ходил в длинные, по шесть месяцев без захода в порты, рейсы, Рита знала, существуют опреснительные установки, и морякам приходится пить вместо нормальной воды дистиллат, и что, оказывается, чрезмерно чистый, совсем никакой, он страшно вреден для зубов. Но что в пансионате на Острове существует какая-то опреснительная установка, Рита не думала. И не спрашивала, просто - нельзя пить, ну и не пили, умывались и чистили зубы, стараясь прибежать к умывальнику в неурочное время, когда там не стояли зевающие очереди, разве что кто-то, вопреки запрету, начирканному на подмокшей бумажке, украдкой мыл ноги, суя их в жестяной желоб на самом его краю, там, где ветки тамариска свешивались погуще.
  Питьевая вода текла из уличного крана рядом с кухней, и в самой кухне тоже была мойка с краниками, но кухня Острова - отдельная тема, оставим ее пока.
  А так - пресной воды на Острове не было совсем, потому для прочих нужд использовали морскую, и даже пресного душа в пансионате не было. К чему он тут, полагала Рита, если вокруг столько воды - два моря и еще пролив.
  Тазик перед крылечком был важной частью островной жизни. Его наполняли морской водой и перед тем, как взбежать по ступенькам на свой кусочек веранды и войти в комнату, в жестяном сером тазике с круглыми ручками ополаскивали ноги, смывая с них налипший песок. Мокрые ступни оставляли на старом дереве ступеней темные следы, в тазике к вечеру на дне оседал слой песочка и воду нужно было выплеснуть подальше и принести в ведре свежей.
  Уставшие и сонные девочки тазиком и мытьем ног пока что пренебрегли, хотя Алька, как более хозяйственная, вздохнула выразительно, когда Рита, поскребя одной ногой об другую, пошлепала к двери и встала там, выуживая из сумки большой толстый ключ с головой-баранкой. Но в комнате был веник, внесенный в список вещей, за которые теперь барышни несли ответственность (туда же входила и картина с болотом), так что, вспомнив о нем Алька успокоилась и зашла в душный желтый полумрак, оставляя на дощатом полу редкие россыпи крупных песчинок.
  Дружно заскрипели кровати. Бросив сумку на пол, девочки повалились одновременно и раскинулись, разбросав руки, но аккуратно свесив к полу облепленные песком ноги, а то еще простыни вытряхивать потом. За стенами ярился полнокровный, нагретый до ошеломления солнечный день, а на море идти уже нельзя, знали обе, и лежали неподвижно, потому что подгоревшие плечи и спины саднило от простынных складок. Но и ничего, думала Рита, следя, как мир сплющивается, отгораживаясь от нее за опускающимися тяжелыми веками, ни-че-го, до ночи кучу дел надо переделать, вон, за водой сходить, пожрать сделать, посуду помыть, в домике убраться, веранду подмести, и еще в сортир отдельный поход, и еще... еще же за кефиром, а до скольки магазин тут интересно? А то утром будут красные, как те вареные раки. И гудбай, шоколадный загар.
  Мир перед глазами превратился в горизонтальную черту, в которую помещались крашеные белым потолочные планки и угол с темным завитком виноградной ветки, она проросла внутрь и распустила листья, как будто ей и не нужно солнце, размышляла Рита, и вообще надо встать, столько дел еще...
  А шоколадного загара у нее никогда и не бывает, это Альке повезло, если не сгорит, то будет именно как шоколадка, а Рита снова будет - как булочка. В смысле желтого какого-то цвета. Когда была маленькой, Серега дразнил ее китайцем, это папа придумал, и Ритка, прищуривая от злости глаза, ревела басом, потому что обидно, и Серегу никак не догнать, большой и быстрый. А папа смеялся, и только мама ее жалела, ловила и прижимала к себе, целуя в макушку, но сама тоже смеялась, тормошила Ритку, поворачивая к зеркалу, мол, смотри, когда злишься, то глаза раскосые, а не злись, девочкам некрасиво злиться...
  Так вот, загар...
  Встать было, ну, никак невозможно. И Алька молчала, еле слышно дыша, так мерно, что было понятно, заснула. Но встать же надо!
  Или - ну его все? Загар...
  - Интересно, - Алькина кровать заскрипела, - че там, разница уже есть, как думаешь?
  Вот оно! То, что пыталось Риту разбудить и поднять, а она так устала, что никак не могла додумать нужную мысль. Разница!
  Сон исчез. Рита села, тоже вызвав музыкальную бурю в кровати.
  Алька уже громоздилась на стул, подтащив его к висящему на уровне лица зеркалу. Балансируя, повернулась к зеркалу спиной, оттянула резинку плавок.
  - Ого, - удивилась Рита, - а на солнце были, ну сколько там? Два часа, да? Или три? Пусти, я тоже хочу.
  Алька крутилась, нагибаясь к зеркалу, стул скрипел, теперь она разглядывала себя спереди, отодвигая пальцем треугольник купального лифчика. Удовлетворенная, спрыгнула, твердо стукнув об пол пятками.
  - Лезь. И срочно надо в магазин, а то без кефира останемся. Еще подмести, еще картошку же сварить...
  - Может кильку откроем? - без надежды попробовала Рита, но Алька наградила ее суровым взглядом и продолжила:
  - Щас переодеваться не будем, тем боле в магазин нельзя же голыми, сгоняем в сарафанах. А потом уже нормально разберемся, с купальниками. И что там еще у нас? Ага, тазик. Чайник еще набрать, чтоб вода была кипяченая. Ну и поспать ляжем.
  - Да я не засну! - возмутилась Рита, осторожно влезая в сарафан и снимая с плеч лямочки, чтоб не натирали сгоревшую кожу.
  - Ну-ну, - мудрым голосом сказала Алька, вываливая из сумки пляжное барахло, - так, бери прищепки, вон, на подоконнике, надо повешать мокрое.
  Кое-как взбив просоленные и высохшие на горячем ветру волосы, они вышли на веранду, развесили над перилами полотенца и перекинули покрывало, все в мокрых темных пятнах, через веревку, отгораживающую их угловой кусочек веранды от соседей - той самой сердитой бабули с внуком, а кто там с ними еще, было пока непонятно, может быть, их всего двое, понадеялась Рита, и вечером не будет сидеть за столом шумная компания, провожая девочек взглядами и шуточками.
  Алька проверила кошелек в своем неизменном ридикюльчике, пузатом, с бисерным рисунком, с которого давно отклеились многие бисеринки, оставив вместо себя темные бархатные прогалины с пятнышками клея. И босиком они спустились, но не пошли на главную аллею, просто миновали свою сторону дома, нырнули на обязательную тропинку вдоль глухой стены, прошли наискось край аллеи и оказались на площадке перед магазином, таким же дощатым зданием, так же выкрашенным полинялой зеленой краской. Только окна в магазине были большие, забранные поверх мутных стекол белой фигурной решеткой, прутья которой какой-то вдохновенный умелец выгнул в виде солнечного полукруга с лучами и в уголке приварил чайку в виде галочки. За решеткой к стеклу прилеплено было грозное объявление о том, что в купальных костюмах входить запрещено. Потому в распахнутые двери, путаясь в неизменной, от мух, хамсаросной сетке входили женщины в полотенцах, туго завернутых подмышками и дядьки в шортах под нависающими животами. Снаружи ждали их друзья и родственники, не имеющие парадной одежды.
  - 'Приму', 'Приму' купи, - совал облаченному в шорты горсть мелочи тощий дядька в синих плавках и резиновых шлепанцах-вьетнамках, - и, если есть, молока бутылку, Тоня просила!
  Вдоль пары стеклянных витрин-холодильников переминалась небольшая очередь, куда Алька тут же поставила Риту и пошла дальше, к тем витринам, что после проема, в котором трудилась продавщица в белом халате и квадратной шапочке с кружевной отделкой, грюкая на весы кульки с сахаром и двигая к покупателям пачечки индийского чая со слоном.
  Рита стояла, переминаясь по скользкому каменному полу босыми ногами, разглядывала то, что лежало за покатым стеклом. Горка куриных шей на эмалированном подносе, рядом на другом - неаккуратная гора бледно-кровавых костей с прилипшей к ним картонкой 'суповой набор', дальше - прямоугольная глыба того самого развесного маргарина с порушенным ножом белесым краем. И все. Еще там были полки, прибитые к стене за спиной продавщицы. На полках пирамидами стояли пачки того самого чая, громоздились рыбные консервы, сбоку красовалась старательно выложенная из плиток шоколада 'Чайка' спиральная башенка. Краснели пачки 'Примы', рядом - белые с голубым и побольше - 'Беломор-канал', благородно светил целлофановым глянцем коричневый 'Опал' и еще какие-то были сигареты - некурящая Рита не слишком на них смотрела. Ах, да - на верхней полке, куда без стремянки и не долезешь, мрачно бликовали поверх багрового содержимого банки томатного сока с прозрачным желтоватым слоем поверх отстоявшейся гущи. И странные здесь, посреди соленых морей и желтого песка, если бы не были такими привычными, до незаметности, банки с березовым соком, прозрачным, как обычная вода, с большой этикеткой, украшенной белыми в черных рисках стволами.
  Алька возникла рядом, затопталась, топыря локти и перебирая в их общем кошелечке мелочь и бумажки.
  - Короче так. Есть кефир, вчерашний, я посмотрела на крышечках. Сойдет же? Угу. Бутылки нам хватит? Молока брать?
  -Зачем? - испугалась Рита. Молоко она любила и дома пила его с удовольствием, но все же дома туалет в квартире, а тут - помидоры, огурцы и всякие кильки в томате.
  - Вот и я думаю, - Алька кивнула. Держа в руке мелочь, зашевелила губами.
  - Хлеб есть, чай есть. Конфет возьмем? Карамель там сливовая.
  Обе дружно сглотнули и захихикали. Любовь к дешевейшим ребристым карамелькам в липких бумажках, с почти черным сливовым повидлом внутри была у них дежурным поводом для шуточек.
  - И батончиков, да? - попросила Рита, - вон ящик.
  - Ладно. Будут тебе батончики.
  Мужчина в полотенце, наверченном поверх плавок, громко покупал вино, тыкая пальцем в батарею бутылок за спиной продавщицы и перечисляя:
  - Валюша! Две, значит, столового. Нет, по ноль семь давай. И пять, нет, семь бутылочек крепленого. А там что у тебя? Солнце в бока-а-але? Ого. Ну ладно, давай солнца. Парочку. Как это вместо чего? Нет-нет, все и еще пару солнца.
  Дальше ему потребовалась непременная килька в томате, и плавленые сырки, и пачка беломора, нет, Валюша, давай уже три. И хлебушка кирпичик. Свежий хоть хлеб-то? Икры кабачковой баночку.
  Очередь умиленно вслушивалась, посмеиваясь и будто тоже принимая участие в будущем застолье - явно мужском, судя по покупкам. А потом все вздохнули, когда у прилавка воцарилась полная дама в халате и резиновых шлепках. У дамы были накрашены губы и рояльно-черные кудри повязаны газовой косынкой, сложенной в широкую ленту.
  - Валечка, - начала дама, - картошка как? Не гнилая? Два кило картошки. Луку я тут выбрала... как нельзя выбирать? Ну да, не базар, так забери мешок тада за прилавок! У меня всего тут семь луковок! Сахар... сахару два кило, ты вешай пока, я смотрю, а там что вон на полке? Конфитюр? Венгерский? Ренклод? Я? Не-ет, не надо. Компотику лучше. Вон, рядышком. Слива, да. А что маслице? Вижу, что 'городское', я спрашую, свежее или как? А ряженка сегодняшняя? Как вчерашняя? Масло? Беру, конечно. Две пачки. И соль, соль, Валечка. А крупная есть? Столовую? Я ж сказала, беру! И крупной тоже. Скока? Да стока же, пачку. Валера на две еще не наловил! Ыхихи... А шейки? Валя, свежие шейки? А то я вчера в 'Четырехэтажке' купила, а они у них! ... Валечка, а курей привезут? Завтра? Ну, хорошо, я тогда шеек не буду, капусты еще кочанчик, покажи его. Гм. Тогда два кочана, тут половину срезать. Так. Забыла ведь. Обязательно забыла.
  Продавщица, сдувая с блестящего носа мокрую черную прядку, громыхала весами, швыряя кульки так, что стрелка за полукруглым стеклом металась в испуге. Очередь томилась, шаркая ногами по разбитому полу.
  Наконец, дама, свалив покупки в огромную матерчатую сумку, расплатилась и пошла к выходу, а ее место занял длинный молодой человек, вытряхивая из кулака прилипшую к ладони мелочь.
  - Макароны! - грянуло из-за хамсароса, и дама вернулась, с трудом таща свою добычу, отпихнула юношу, уперлась полной рукой в прилавок рядом с блюдцем.
  - Валечка! Я ж забыла! Макарончиков же! Вон у тебя лапша яичная, свежая она?
  - С тараканами, - не выдержал кто-то в очереди.
  Тетка даже не дрогнула, принимая в руки картонную пачку с бледно нарисованным цыпленком, повернула, всматриваясь в цифры на боку.
  - Не разбери, месяц тут или год... А ты мне пока свешай тех вот, длинных, килограмм. Только не ломаных, Валя! И вермишельки меленькой. На супчик.
  - Женщина, - простонал кто-то, - у вас совесть вообще есть? Идите в очередь!
  - Я стояла! - огрызнулась тетка, поворачиваясь широкой спиной и загораживая собой весь прилавок. Плененная Валечка шуршала вермишелью и хрустела коричневой бумагой, свертывая кулек.
  - И чаю, - мстительно закончила тетка, получив макароны, вермишель и пачку лапши, - индийскаво, две пачки!
  - Икру, - почти шепотом сказал оттертый юноша, наконец, просыпая в блюдце копейки и пятаки, - кабачковую, банку.
  - Бедный мальчичек, за банкой икры стоял тута час, щитай, пока корова эта скуплялась, - пожалел юношу старушечий голос.
  И тот, краснея, вылетел из магазина, прижимая к груди оранжевую банку.
  
  ***
  
  Кухня... Местной кухни Рита боялась. Еще с тех времен, когда была маленькой совсем и мама брала ее с собой, чтоб посылать в домик за пачкой соли или тряпкой - ухватить кастрюлю за горячие ручки. На посылках было нестрашно, хуже, если мама уходила сама, велев маленькой Рите следить за водой, закипающей в кастрюле или в чайнике. Нужно было стоять рядом, а большая плита исходила жаром, двигались возле нее толстые бабки в ситцевых платья, с волосами, забранными под косынки, орали друг другу, ворочали на железной поверхности кастрюлищи с борщом и компотом, и Рита вечно оказывалась на пути, мешая перенести макароны к мойке или забросить в кипяток картошку. А ведь еще надо тряпочкой приподнять крышку на кастрюльке и, если вода бурлит - бежать и звать маму, которая часто задерживалась на дорожке, болтая со встреченными знакомыми.
  - Чайник чей? - громыхала над головой очередная кулинарка, упирая в бок толстую руку с зажатым в кулаке половником, - какая раззява поставила, кипит давно, место тока занимает!
  Бабки пугали Риту так, что даже пискнуть, насчет 'наш чайник, сейчас уберу', она не могла, а не то что встать на защиту варимого обеда или ужина. Теперь Рита выросла, но страх так с ней и остался, о чем она не стеснялась признаться только вот Альке. Подруга ее своим умением общаться со взрослыми восхищала. Алька спокойно проходила к плите, могла, полководчески осмотрев расставленные ковшики, чайники и кастрюльки, сдвинуть плотнее чужую посуду, чтоб освободить место для своей, и даже вступала в пререкания с недовольными, побивая их классическими аргументами: 'вы тут не одни, женчина'. Или - 'мы тоже обедать хотим'. И если обстановка накалялась, то и - 'в общей кухне места не купленные! У нас путевка - не хуже вашей'.
  Рита, слушая, трепетала и смотрела на смелую Альку с безмерным уважением. Поэтому все попытки подруги послать ее в кухню самостоятельно, проваливались. Раз Алька знает, какая она трусиха насчет кухни, пусть имеет в виду, резонно полагала Рита.
  
  Приземистая кухня, ее еще называли 'старой кухней', потому что подальше, если пройти аллеей вправо, располагалась 'новая', построенная позже, была похожа на африканскую хижину - полукруглая, под плоской крышей, с зияющим темным входом, откуда выскакивали женщины, и крайне редко - мужчины, остыть на солнечной жаре или набрать воды в гнутом кране с тугим вентилем-баранкой, блестящим от множества рук. Недалеко от крана лежала плашмя на песке бетонная плита, и на ней тетушки и дамы сидели, время от времени вскакивая - заглянуть в полумрак, не сварилась ли картошка, закипает ли чайник. Потом садились снова, вытирая со лба пот кухонным полотенцем и беседуя обо всем подряд, покрикивали на детей, которые носились вокруг, ныряя в заросли лоха и дико оря, взрывали босыми пятками песок. Рита, стоя в тенечке, пока Алька внутри колдовала над алюминиевой кастрюлей, с веселым сочувствием наблюдала, как малышня бегает за солью или перцем, и временами просится 'скупнуться'.
  Погромыхав в кухне, Алька вышла, так же, как все, вытирая на ходу руки смятым полотенцем. И во внезапно наступившей тишине посторонилась, пропуская внутрь мужчину в красным плавках и в золотистой античной бородке, который, вежливо улыбаясь, кивнул теткам на бетонной плите и, пройдя мимо Альки, исчез в темном проеме.
  - И завсегда вот он, сам! - театральным шепотом сообщила соседкам по плите огромная тетушка в синих розах по черному халату, - яйца варит.
  - Дитям? - уточнила худая, очень горбоносая, в падающих с мокрого носа очках.
  - Хы, - толстуха торжествующе качнулась к ней, блестя золотыми коронками за поплывшей помадой, - куда ж, дитям. Жена у него. Ну... жена...
  Горбоносая закивала, вытягивая шею в попытках рассмотреть в кухне красные плавки, мол, понятно, в паспорт мы не смотрели, жена или нет.
  - Такая вся, - губы толстухи сложились осуждающе, а толстые руки изобразили в жарком воздухе нечто волнообразное, - и волоса белые-пребелые. И сама чтоб у кухню! Ну ни-ка-да!
  - Хороший муж попался, - хихикнула маленькая старушка в сбитой на затылок белой косыночке.
  - Муж... - выразительно засомневалась толстуха и все трое закивали, переглядываясь.
  Умолкли, с жарким интересом разглядывая вышедшего на свет заботливого мужа. Тот улыбнулся, подойдя ближе. Не успел ничего сказать, как толстуха спела сладким голосом:
  - Яичек поставили, да? Присмотреть, что ли?
  - Буду вам очень признателен, - мужчина кивнул с таким видом, словно отвесил поклон и даже рука его поднялась, почти прижимаясь к коричневой мускулистой груди, - а то я одеться забыл, нарушаю. Как видите.
  - А-ха-ха, ой, хи-хи, - зашлись очарованные дамы, лучась кокетливыми улыбками.
   - Канешно жа, и не волнуйтеся, - заверила толстуха, победительно оглядывая собеседниц, - я ж вам всегда, тока вот попросите. А сварются, я и солью, и на столику в уголку оставлю. Вам тока забрать.
  - Спасибо.
  Мужчина прошел совсем рядом с девочками, улыбнулся мельком и невнимательно. Остановился, поворачиваясь на вкрадчивый, вроде и не к нему обращенный вопрос:
  - Или сама вот пришла б? Забрала...
  Белые зубы снова блеснули на темном лице с кудрявой бородкой. Мужчина молча смотрел на толстуху. Та с неловкостью засмеялась снова, замолчала, улыбнулась, комкая полотенце.
  - В уголку, в-обчем. Если задержитеся.
  Мужчина кивнул и скрылся за деревьями.
  - Скажи, какой цаца, - вполголоса сказала толстуха, бережно поднимаясь и расправляя полосатое полотенце, - и слова ему не скажи, про кралю евойную. Но красивый жа какой мущина, а?
  И она, переваливаясь, ушла в кухню, оставив собеседниц мечтательно кивать, да-а-а, какой красивый.
  
  Глава 7
  
  За хлопотами девочки не заметили, как день плавно стал клониться к вечеру, свет тяжелел, уходя с их стороны, и уличные столы, врытые перед верандой, накрыла легкая тень.
  Картошечку, отваренную в тонкой молодой кожуре, ели на веранде, чистили, поливая приготовленным Алькой соусом - растительное масло с солью и мелко порубленной долькой чеснока. В чайной чашке лежал бесформенный комок того самого сливочного масла, которое с подоконника соскребать не пришлось, но внутри упаковки оно сделалось совсем жидким и после бережных манипуляций масло спихнули в тарелку, сунули в холодильник, где оно заново застыло, потом со смехом выдирали его из пергаментной бумажки и сложили в импровизированную масленку.
  - Укроп, - с сожалением сказала Алька, выставив на стол кастрюлю с исходящей паром картошкой, - хотела же взять, балда, пучочек приготовила, и забыла. Слушай, а по дороге к рукомойникам это чей огород, не знаешь?
  Рита пожала плечами, катая по тарелке горячую картофелину. Она тоже обратила внимание на это странное место - к ограде пансионата притулилась будка чуть просторнее огородного сортира, сколоченная из фанерок и досок, накрытых кусками серого от солнца толя. И вокруг этого странного домика кустились высокие заросли помидоров, плелись по ограде огуречные плети, торчали через проволоку пышные метелки укропа, уже с желтыми зонтиками. Даже тропинка выложена была от кривой калитки с висячим замком ко входу в халабудку, тропинка из битых сереньких плиток, наверное, остались, когда ими выкладывали центральную аллею.
  - Ща, - Алька стремительно поднялась, прошлепали по ступеням босые ноги.
  Рита осталась сидеть, прислушиваясь и боясь услышать негодующие вопли и крики.
  Через десяток минут Алька взлетела на крыльцо, высыпала на стол со сгиба локтя веточки укропа и, разжав кулак, катнула между тарелок атласный помидорчик.
  - Алька! - грозным шепотом укорила подругу Рита, хватая укроп и быстро расщипывая зелень на мелкие крошки.
  - А что! Он снаружи там рос, в песке прям. А помидора из сетки торчала.
  Она быстро распилила добычу ножом и кинула в тарелки яркие дольки:
  - Лопай в темпе, пока не пришли нас арестовать.
  
  У домика было благословенно тихо. Соседская бабушка увела внука, упакованного в панамку и заранее засунутого в надутый желтый круг, на пляж, а дальняя крайняя комната, похоже, пустовала, понадеялась Рита, взглядывая на веранду без висящих на ней полотенец, и запертую дверь. С другой стороны домика было довольно шумно, там комнаты выходили на аллею, и те, кто сидел на веранде, общались не только друг с другом, но и здоровались с прохожими, смеялись, покрикивали на детишек, которые носились по аллее, ныряли в кусты и топотали по ступенькам. Сюда все эти звуки доносились глухо, смягченные густой серебристой листвой старых деревьев лоха, и в комнате через стенку временами слышалось смутное бу-бу-бу, но это по вечерам, знали девочки, и во время обеда. А так - все уходили на пляж.
  - Как думаешь, - Рита хлебнула из кружки чаю и закашлялась, моргая мокрыми от внезапных слез глазами, - ых, кипяток же!
  - Жарко просто. Так чо?
  - Это, сегодня который, он правда красивый?
  - Сортирный, что ли?
  - Алька, тьфу на тебя. Во-первый, причем тут? Во-вторых, придумай ему другое прозвище! А то вдруг ляпнешь.
  - И не собираюсь, - Алька поднесла к губам чашку, подумала и поставила остывать, - в смысле, чего это я с ним буду. Беседовать.
  - Ну, вдруг снова чего принесет, - резонно предположила Рита, разворачивая фантик на сливовой карамельке.
  - Например?
  - Ну-у-у... - Рита фыркнула, - не знаю даже. Пусть, например, приносит нам тазик. С водой.
  - Ноги мыть?
  - Ну да. И воду чтоб менял почаще.
  - Тогда пусть будет Тазик! - постановила Алька.
  Рита махнула на нее рукой и кинула в рот карамельку, покатала, укладывая за щеку.
  - Ты не ответила. А, я же про этого, с яйцами.
  Алька поперхнулась чаем и уставилась на Риту. Та подняла брови.
  - Что?
  - С чем? Да не ори, а то бабка вдруг вернется.
  - С... ой, - Рита, краснея, заморгала, - ну ты чего? Этот, в красных плавках с бородой.
  - Плавки с бородой? Розова! Ты меня точно загонишь у гроб!
  Отсмеявшись, они замолчали, посмотрели друг на друга и захохотали снова, всхлипывая и роняя головы на стол, потом махали друг другу руками и снова смеялись, тоненько подвывая. Пока не устали совсем.
  - Так что? - слабым голосом потребовала Алька повторения вопроса.
  Рита махнула рукой в очередной раз.
  - Та. Проехали. Все уже.
  - Ну, как хочешь.
  Рита еще немножко подумала о мужчине в плавках, когда они, собрав посуду, вышли за территорию пансионата и направились в сторонку от пирса - вымыть тарелки и чашки на куске бесхозного пляжа, где никто никогда не загорал и тем более не лез купаться.
  Тут море выбрасывало на песок морскую траву, громоздя длинные ярко-зеленые стебли кучами и холмиками, потом они чернели; подсыхая на солнце, становились серо-коричневыми, а волны мерно плескали, набрасывая еще и еще траву, и промывая между кучами миниатюрные заливчики и узкие фьорды. На кучи сухой травы было удобно ставить тарелки, и, стоя в воде, ополаскивать их, оттирая, если надо, песочком.
  Солнце уже не жгло, как днем, ласково касалось кожи, но даже от этих бережных касаний девочки морщились, поводя обгоревшими плечами. Алька, стоя по колено в воде, терла тарелки скомканным обрывком хамсаросной сетки - они подобрали ее тут же, выброшенную морем на кучу водорослей - иногда, хмуря брови, скребла пятнышко длинным ногтем. Рита принимала тарелки, складывая пирамидкой, и поверх Алькиной согнутой спины смотрела на пирс, где 'Рейд' принимал на борт несчастных, покидающий рай ради пыльного скучного города. И думала про красные плавки. Даже странно слышать, так думала Рита, как они все его - красивый мужчина, красивый. Оно понятно, им самим по сто лет в обед, но все равно. Он же совсем не молодой. У молодых не бывает такой бороды, совсем настоящей, пусть и короткой. И фигура такая, слишком уж, ну, не молодая, в-общем.
  Красивый, думала Рита, это когда очень стройный, с широкими плечами, а талия чтоб совсем узкая, как у Аладдина, перетянутого поясом поверх широких шаровар, и разумеется, никакой бороды, а еще - большие глаза и красивые губы, когда улыбается.
  Прижимая к груди вымытую посуду, вздохнула. Что-то никто из ее знакомых на красивого не тянет, наверное, они только в кино бывают. И очень жалко. Пусть даже не познакомиться, а просто посмотреть живьем, как ходит и разговаривает. Даже в кино такие редкость, и все не из наших времен, а если покажут раз в сто лет фильм про молодняк и всякие отношения, то вечно там какие-то мокрогубые с темным пухом на щеках. Или с лошадиным лицом, как в том кино 'Все наоборот'. То есть, авторы так и говорят, если картина из жизни, вот вам и герои из жизни.
  Размышляя, она тащила стопку тарелок обратно к домику, а следом шла Алька с пальцами, увешанными чашками и влажным полотенцем на плече.
  И Рита чуть не уронила тарелки, когда из кустов тамариска выскочил тот самый темноволосый парень, улыбнулся, подходя ближе.
  - Привет!
  - П-привет, - Рита крепче прижала к себе тарелки, с паникой вспоминая про картошку с укропом, а потом, балда, ушла и в зеркало не посмотрела, наверняка все зубы в зеленых крошках.
  - Помочь?
  Она смешалась, не зная, согласиться или помотать головой, но парень смотрел за ее плечо, обращаясь к Альке, и уже протянул руку, смуглую, покрытую выгоревшими до бронзы тонкими волосками.
  - Сами справимся, - отрывисто сказала суровая Алька, толкнула Риту бедром, проходя мимо, мол, чего топчешься.
  Парень не обиделся, а рассмеялся, теперь уже обращаясь к Рите:
  - Уронишь если, придется снова идти, от песка отмывать.
  - Не уроню, - тихо ответила Рита, соображая, с какой бы стороны его обойти, и вообще - дура дурой - с этими тарелками у пуза.
  - На танцы вечером придете?
  От столика, врытого перед верандой, хмыкнула Алька, и парень поправился:
  - Дискотека, в смысле. У них магнитофон там, крутят всякое. Иногда интересное.
  Пока Алька, громыхая ключом, отпирала двери, он собрал поставленные чашки и поднялся на веранду, не забыв шагнуть по пути в тазик, полный морской воды. Передал горку посуды Альке, та скрылась в комнате, зазвенела там.
  - Так что? - теперь темноволосый снова обращался к Рите.
  Та секунду постояла в тазике и пошла по ступеням, навстречу смуглому лицу с широким чуть вздернутым носом и яркой улыбкой. Заметила, что плечи темноволосого облезли пятнами и потом загорели снова. Наверное, он тут давно. Но нужно было ответить, он ждал, а Рита боялась, что она скажет 'да', а Алька скажет 'нет' и получится фигня. И еще, вдруг он снова чего спросит, а у нее зубы точно в укропе!
  - Может и придем, - Алька возникла в дверях, аккуратно обошла гостя и приняла у Риты стопку тарелок, - когда начинается?
  - В девять. Ну, ладно. Мы вас увидим.
  Он улыбнулся и, сбежав по ступеням, совсем было свернул за угол, но притормозил и сообщил, спохватившись:
  - Станислав меня зовут, я буду с Сашкой. Александром, значит.
  - А меня - Рита... - Рите стало ужасно стыдно, за то, что она говорила это уже не ему, а качающимся веткам лоха, получилось, выскочила, как петрушка, а хотела же еще и Альку назвать, но теперь что, кричать дальше в кусты?
  Сердясь, она зашла в комнату и, потеснив Альку от зеркала, стала с облегчением рассматривать зубы, чистые, без укропа. Зато нос уже совсем покраснел, даже через пудру видно. И волосы торчат во все стороны веником. Непонятно, чего он к ним прицепился, хотя, если на Альку глаз положил, то и понятно, у нее волосы красивые и глаза под цвет волос, только темнее. И загар будет классный, правда, его еще нет.
  - Срочно кефир, - скомандовала Алька, - а то разленились, понимаешь. Тут уже прынцы в драных плавках на танцы зовут, а мы не спамши, не срамши.
  Она скинула с плеч лямочки сарафана, отворачиваясь от Риты, села на визгнувшую кровать и, заведя тонкие руки за спину, развязала бантик на купальном лифчике. Рита присела за ее спиной, колупая пальцем фольговую крышку на кефире. Бутылка, покрытая холодной испариной, скользила в руках.
  - А-а-а-а, - сказала Алька, дергая плечами, - у-у-у, уй, та тише там, течет же.
  - Наклонись, - Рита размазала по горячей спине жирные потеки, - а потом что? Выйдем ополоснуться?
  - Часок посидим и выйдем. Я карты взяла. Ну знаю, что не любишь, а чего делать-то будем? Если лежать нельзя.
  Теперь уже Рита сидела спиной к подруге, сладостно содрогаясь от ледяных мокрых прикосновений. Это было здоровско - кефир никуда не девался, жирный и густой, он длил на коже прохладу, нагреваясь медленно.
  - Все, - Алькина рука шлепнула ей на позвоночник остатки, - прием окончен, баришня, можете наряжаться.
  Рита подхватила полотенце и прижала его к груди. Села на кровати прямо, пока Алька, тоже прижимая к себе полотенце, одной рукой накрывала бутылку фольговым кружочком и совала в холодильник, шепотом чертыхаясь, когда край полотенца сваливался к поясу.
  Странное дело, удивилась Рита, если бы валяться и смотреть в потолок, то можно болтать и смеяться. Если сидеть, удобно откинувшись на дощатую стену за кроватью, то опять - то ж самое. А когда приходится сидеть прямо, и нельзя лечь или развалиться удобно, то сразу как-то не того. Даже болтать неудобно, вроде как на допросе.
  - Чего ржешь? - Алька осторожно села на свою кровать, держа полотенце обеими руками.
  - Карты. Я подумала просто. Держать их надо, так? И ходить. А мы тут с полотенцами.
  - Блин, - согласилась Алька.
  Ближайший час сделался невероятно длинным, практически бесконечным.
  - О! - Рита вскочила, одной рукой взяла с подоконника потрепанную колоду, села на кровать к Альке, поджав согнутую ногу.
  - Ну?
  - А не будем закрывать. Давай в дурака открытыми картами!
  - Чего? - Алька нагнулась, пытаясь одной рукой перетасовать колоду, - сними, угу, теперь бери карту. И я беру. И ты бери. Как это, открытыми? Ты ж увидишь, какие у меня карты!
  - Правильно! Но ты ж мои тоже увидишь!
  - И что?
  - Ну, получается, условия снова одинаковые. Понимаешь?
  - Ничо не выйдет, - предсказала Алька, раскладывая перед собой веер из шести карт, - та-ак, чо у нас козырь? Пики? И чо, перевертывать, что ли?
  - Угу. Давай! Интересно же!
  Оказалось, и правда, неожиданно интересно, несмотря на мрачные предсказания Альки, что игра совсем не получится. С полчаса девочки хохотали и препирались, забывая смотреть в свои карты.
  - Ты чего бьешь вольтом? - возмущенно орала Алька, - у тебя вон десятка пришла, а ты чуча, валета тратишь!
  - У меня, может, план, - возмущалась в ответ Рита, стыдясь признаться, что десятку просмотрела, изучая открытые карты врага.
  - Тоже мне маршал жуков, план у нее. А ты для вечера взяла чего надевать?
  - Ты меня не сбивай. Вот! Угу, я вельветки взяла. И распашонку оранжевую.
  - А, на тебе... Получила?
  - Но-но, ты еще не знаешь, я чего взяла.
  - Уже знаю! - Алька рассмеялась, впрочем, немного нервно, разглядывая пришедшего Рите козырного туза и к нему - козырную даму.
  - Та-а-ак, - Рита выбрала даму и прицелилась, раздумывая, какую карту побить.
  Но тут Алькина рука смешала карты:
  - Ты все равно выиграла уже.
  Она вскочила, поводя плечами и морщась, прошла к окну, прижимая к голой груди полотенце.
  - Уже прям вечер совсем. Скоро темно.
  - Ну и зря, - Рита одной рукой сложила карты, - может, еще б выиграла. Ты у меня всегда выигрываешь. А ты что взяла?
  - Та. Я? Юбку ту, длинную. И белую кофточку с трикотажа. Помнишь, мне сеструха отдала, такая, как мокрая.
  - Класс. По цвету вообще отлично, - Рита умолчала, что темно-коричневая длинная юбка и белая кофточка летней ночью на пляже, по ее мнению, как-то не совсем. И чего говорить, у обеих только те одежки, которые они сумели сшить себе сами или получили в подарок от старших - донашивать. Альке еще хорошо, у нее сестра, толстая, и если приносят на работу какой дефицит, то она может купить, потом расстраивается и отдает младшей. А у Риты - брат. И мама, которая ясное дело, носит совсем другие вещи. Вот кстати, такую именно юбку и кофточку мама как раз и носила бы, развеселясь, подумала Рита.
  Ее собственная, сшитая на старенькой ручной машинке выходная одежда была вполне модной, и Рита еще не знала, с каким веселым ужасом она будет вспоминать через годы эти самые пронзительно-алые вельветовые джинсы с невероятно расклешенными штанинами и не менее вырвиглазную апельсиновую 'распашонку' с треугольным глубоким вырезом и торчащим во все стороны подолом. И если пионерский колер штанов был вынужденным выбором - маме удалось урвать в универмаге последние два метра дефицитного вельвета, да еще и в мелкий рубчик, - то ацетатный шелк на кофточку Рита выбирала сама и очень обновкой гордилась, да и подружки ахали с завистью.
  Так что сейчас ее больше волновало то, что босоножки-стукалки - белые, не очень-то в тон. Правда, еще была у нее белая хипповская сумка в виде мешка с веревочными ручками и бахромой, тоже сшитая (из импортного мешка, который Рита умолила папу принести ей с работы) самостоятельно, а Серега милостиво поделился с младшей сестрой лично изготовленным трафаретом, и теперь на блестяще-белом боку красовались черные рожи в виде черепов, подписанные острыми буквами BLACK SABBATH. Чтобы правильно отвечать на вопросы любителей тяжелой музыки обстоятельная Рита после изготовления сумки выпросила у брата магнитофон с бобиной и прослушала записи громыхающих песен группы. Отличная сумка, то есть, все по отдельности ее вещи вполне ей нравились, за исключением пластмассовых стукалок, из которых пальцы сами выезжали вперед, растопыриваясь веером. Но когда они все вместе, Рита начинала грустить и злиться. Ей нравилось рисовать всякие одежки, делая это очень подробно, чтоб и обувь и даже цепочка с медальончиком - все подходило одно к одному. Но вместе с тем это занятие вгоняло ее в печальное раздражение. Чего так стараться, если вообще ничего нет и купить невозможно! А что покупается случайно, то приходится носить с такими же случайными вещами. И не вякнешь, что вязаный суровой бабой Таней беретик - цыплячье-желтого цвета, это потому что связан был из мохера, из которого связан был до этого шарфик, а шарфик получился из детской японской кофточки, которую папа сто лет назад привез трехлетней Рите. Оставалось радоваться, что кофточка такая прочная, но все японские кофты были такими, мягкие, пышные, с этикеткой, на которой русскими почему-то буквами написано 'Экслан'. И все - ярких цветов. Алые, изумрудные, пронзительно-желтые. У других девчонок не было и такого, ведь не у всех отцы попадали в заграничные рейсы. Хотя - у многих.
  
  Глава 8
  
  На маленький Остров, носящий в картах имя коса Тузла, упала вечерняя темнота. Нет, просто пришел вечер, приведя с собой сумерки, полные мелькания крошечных летучих мышей и сладчайшего запаха цветущего лоха, - в комнате, где горела на потолке голая лампочка на длинном шнуре, было ярко, от этого и казалось, что окно почти черное за белой занавеской. Там, за распахнутой створкой, звякала посуда, принося запах борща и котлет, переговаривались люди, кричали, топоча и смеясь, гуляющие детишки. Временами мирный вечерний шум перекрывал мощный голос сердитой бабки.
  - То-оля! - орала бабка, громыхая на веранде кружками и чайником, - То-оля-а!
  - Тута я! - сердито отвечал Толя и с топотом убегал; пыхтя, как еж, продирался в кусты за перилами, откуда ему навстречу раздавалось радостное девчоночье хихиканье.
  Всякий раз, когда бабка кричала, Рита вздрагивала, промахиваясь мимо глаза щеточкой жирной туши. Чертыхаясь, усаживалась удобнее, качаясь на зыбкой кровати и удерживая перед лицом раскрытую пудреницу. На подушке разложены были дамские богатства: потертая еще одна пудреница (бывшая мамина), пенальчики дешевой помады, покупаемой на обеденные деньги в универмаге, пара тюбиков крема (один - детский), прозрачные коробочки с тенями - от ярко-синих до драгоценных, подаренных когда-то маминой подругой, серебристо-коричневых. Еще - флаконы с лаком для ногтей и пузырек с жидкостью для снятия лака. Еще - укатился Рите под бок жестяной флакон с маслом для загара, еще - коробок спичек с затолканным рядом со спичками комочком ваты. И несколько иголок в отдельном коробке - разделять слипшиеся от туши ресницы. Сбоку лежала, распахнув опустевшее нутро, самодельная косметичка, сшитая Ритой из старого болоньевого лоскута.
  У овального зеркала Алька гремела дырчатыми железячками бигудей, снимая их с челки и складывая в матерчатый мешочек. Осмотрев лицо, взбила надо лбом крутые кудри, осторожно расчесала редкой расческой. Плюя на пальцы, уложила челку попышнее.
  - Блин, сеструха лак забрала. Надо было у нее попетрить. Но там такой огнетушитель! Ой, а ты взяла свою пшикалку, от пота которая?
  - Взяла, - помедлив, сказала Рита, складывая щеточку в разболтанную картонку с кирпичиком ленинградской туши. Поморгала, проверяя ресницы, отягощенные десятью слоями черной краски. У нее были длинные ресницы, вроде бы это и хорошо, но загнутые концы летом выгорали - раз. А второе - тушь оставляла на верхних веках черные точки, там, где ресницы к ним прикасались. Но не ходить же совсем ненакрашенной, полагала пятнадцатилетняя Рита, как и все ее одноклассницы. И как почти все они, не потому что считала себя супер-красоткой, а совсем наоборот. С таким количеством недостатков - была уверена Рита - кто ж на нее посмотрит, если не накрасить глаза и не скрыть пудрой прыщики, сгоревший нос и прочие ужасы.
  - Жалко, да? - уличила подругу Алька, поправляя мягкий воротничок трикотажной кофточки с пуговками-жемчужинками.
  Рита промолчала, раздумывая, как ответить, чтоб не обидеть. Обижалась Алька очень легко, но потом так же быстро отходила, если была возможность величественно обидчика простить. А прибалтийского дезодоранта Рите, и правда, было ужасно жаль. Дефицитная штука, мама принесла с работы, ей подарила приятельница, и она, пожав плечами, отдала диковинку дочке, объяснив с гордостью, что никогда проблем с потением у нее не было, и вообще непонятно, в кого же Рита такая пошла. Уверенности в себе Рите это никак не прибавило. Тем более, что мама не врала, она действительно никогда не потела под мышками, даже в летнюю жару, и пахло от ее одежды только духами. И еще у нее были невероятно гладкие ноги и руки, а у Риты, в чем она боялась признаться даже самой себе, но ведь зеркало не врет - был кошмарный пушок на верхней губе, не говоря уже о ногах и руках. И что с этим делать, она совершенно не знала. Альке в этом плане она смертельно завидовала, у той лицо и руки были гладкими до блеска. Но вот потела Алька еще похлеще, да и все в классе потели, особенно когда носили так называемую 'зимнюю форму' - шерстяные коричневые платья с белыми воротничками и черные передники. Школьные платья Рита ненавидела за их одинаковость, за то, что узкие рукава резали под мышками, а задница блестела - никаким утюгом не отпаришь. Но больше всего за то, что практически у всех девчонок под рукавами выцветали, почти до белого, пятна от пота, которые - хоть тыщу раз стирай, все равно цепко держали запах. Но вообще-то, никто этим сильно не заморачивался, а вот Рита страдала сильно, и старалась не сидеть за одной партой с Танькой Челухиной, которая благоухала, как грузчик на работе. Так что, нарядный флакон с дезодорантом, расписанный непонятными словами поверх серебристых завитков и изгибов, был для нее невероятно прекрасным и нужным чудом. И Рита заранее с ужасом оплакивала день, когда он кончится. Пшикая в ладонь скупо отмеренные капли, встряхивала флакон, прислушиваясь, как внутри шуршит остаток жидкости. И королевская небрежность Альки, которая длинно давила на кнопочку, направляя под задранную руку щедрую струю, ее очень злила. Но не говорить же лучшей подруге, что жалко. Обидится, да еще издеваться будет при каждом удобном. Один раз Рита попыталась ей объяснить, что дело не в жадности вовсе, а просто - кончится и где взять новый? Никогда их не продавали в магазинах, и даже у спекулянтов на базаре нет - Рита спрашивала. Тетки только смеялись и пожимали плечами. Так же тогда рассмеялась и Алька, выслушав подругу.
  - Ну ты и зануда, Розова. Придумаем что-нибудь. Это ж не щас еще.
  Так что больше Рита с Алькой своими страхами по поводу дезодоранта не делилась, хотя не переставала удивляться ее пофигизму, иногда ему завидуя и прикидывая, может быть так и лучше, чем вечные собственные страхи о том, что будет, но чего пока не случилось...
  - На, - сказала коротко, протягивая Альке заветный флакон.
  Та потрясла его, задрала блузку и напшикалась, кашляя и щуря накрашенные глаза. Потом, кряхтя, изобразила реверанс, пытаясь отодвинуть скованную узкой юбкой босую ногу.
  - Я вам етого никогда не забуду, мадмазель Маргаритова! Мой вам поклон и всякие... всякие... м?
  - Другие фиговины, - подсказала Рита, пряча флакон на дно косметички.
  - Другие фи... тьфу ты. А ты этого Сашу, который с Тазиком, в лицо увидела хоть?
  - С каким тазиком? - Рита, снова вытащив флакон из косметички, положила его на подушку, полную мелочей, встала, пытаясь придумать, что нужно взять с собой на эту их дискотеку, - а-а-а! С Тазиком? Так бы и говорила, мадам Курочкина, с Тазиком! А то с тазиком, с тазиком. Не-а. Когда б?
  - А я - да. Когда кефир ходили смывать.
  Тут Рита обиделась, как часто обижалась на непонятную ей скрытность лучшей подруги.
  - Да не дуйся. Прикинь, мы в кефире и вдруг такие, ой, ма-а-альчики. Они у спасалки торчали, с девками какими-то лялякали. Смеялись. Так что и хорошо, что мы сбоку и потихоньку.
  Рите вспомнилась теплая вечерняя вода, бликующая закатным светом, почти пустая полоса пляжа и совсем уже темные кроны деревьев. Да, она слышала смех и разговоры у белого кубика спасательной, но внимания не обратила, думая о том, как получше смыть со спины кефир, не потеряв при этом купальный лифчик.
  - И как он? - уже мирно спросила подругу.
  - А там темно, под кустами-то. Кажись, выше Тазика. Тазик Славик, хы. А у того Саши только голова белелась, интересно, может, он волосы красит? Ну, в смысле, перекисью осветлил.
  Рита посмотрела на часики, обхватывающие запястье. Нащупала ногой белую босоножку-стукалку и, морщась, сунула в нее ступню.
  - Без пяти девять, между прочим. Вот щас и увидим, какая у него голова.
  Перед выходом обе в сотый раз осмотрели себя в зеркале, общупали руками, проверяя рискованные места. Алька повесила на плечо бисерную сумочку, а Рита, подумав, вытащила из хипповского мешка пудреницу и сунула в задний карман вельветок. Не хотелось ей таскать здоровенную сумку.
  - Гасим, - скомандовала Алька, щелкая выключателем.
  Дважды провернув в замке ключ, подергала для уверенности и спрятала его в сумочку.
  
  Стукая каблуками, они сбежали по деревянным ступеням, обошли домик и двинулись по аллее, освещенной аквариумным зеленоватым светом нечастых фонарей. Ветки лоха бросали на серые плитки черные тени. И тени девочек ярко рисовались среди замысловатого орнамента, прятались под ногами, потом вырастали, бледнели, а из-под ног уже ползли новые, послушно повторяя мерность фонарного освещения.
  Вокруг было довольно шумно, пробегали дети, толстая дама плыла навстречу, осторожно неся вскипевший чайник. Но главное, в направлении клуба (или красного уголка), обгоняя девочек или двигаясь за их спинами, или - маяча впереди - шли их ровесники, молодняк, девчонки и парни, явно приодетые в предвкушении дискотеки.
  Рита, по своей привычке сразу же готовая любому, вернее, любой уступить место на пьедестале, замедлила шаги, с грустью рассматривая короткие юбки, сабо на высоченных деревянных платформах, маечки в обтяжку, браслеты на загорелых руках, белые, черные, рыжие волосы, взбитые так, что казалось - на голове и плечах целая копна. На фоне множества девчонок, хихикающих и оглядывающихся, парни несколько терялись бы, но каждого, кто проходил или стоял рядом с домиком, осматривали десятки внимательных глаз, чтоб толкнув подругу локтем, прошептать что-то на ухо, рассмеявшись.
  Алька наоборот, шла, гордо выпрямившись, встряхивала завитыми волосами, с легким презрением оглядывала тех, кто пробегал, толкая невзначай. Но Рита видела, что движения ее чересчур резки и слишком уж часто она поправляет волосы над ухом - нервничает тоже.
  Идти было совсем недалеко. Брезентовое шапито клуба располагалось на их же стороне, буквально через три домика, торчало темным краем с хлопающими матерчатыми заслонками на вырезанных окошках, а музыка слышалась с другой стороны, где шатер открывал широкий вход на расчищенную песчаную полянку.
   - Все напоминает о тебе, - печально страдали голоса, потом прерывались скрежетом и воем динамиков, потом кто-то орал раздраженно, - да, Колян же!
  И продолжали с полуслова:
  - мир, который вместе видел нас...
  В последний раз
  
  Потом песня умолкла, сменяясь снова бурной дискуссией и завелась другая, уже на английском:
  Mamma mia, here I go again
  My my, how can I resist you?
  
  Рита улыбнулась Альке, снова прибавив шаги. Шлепнула на щеке комара. Да пусть там хоть кто, зато музыка хорошая. Ну и не просто же так этот Славик приходил. Хотя, может он просто не знал, сколько тут еще красивых девчонок. По-настоящему красивых, уточнила, думая о себе и своих чудовищно-кошмарных недостатках. Но фиг с ними, недостатки подождут.
  Центр поляны был пуст, но по краям толпился народ, шевелился цветным ожерельем. Девочки встали сбоку, рассеянно оглядывая толпу и полотнища входа, откинутые и привязанные веревками. Внутри, в ярком цирковом свете видны были неровные ряды разнокалиберных стульев, криво повешенный белый экран и на самом пороге - большие черные динамики, за ними - группа парней возилась с магнитофоном на столике, раскладывая рядом бобины с блестящими хвостиками лент.
  - О, - сказала Рита, притопывая ногой, а каблук увязал в песке и пятка хлопала о скользкую подошву, - 'Полис' завели. Классная группа.
  Алька фыркнула, нагнулась к ее уху:
  - Ты только отличницу с себя не строй, ладно? Ну, если к нам кто. А то убегут же.
  - Это ж... - растерялась Рита, - ну это не про книжки же. Серега слушает все время, у него куча классной музыки. И названия написаны.
  - Во-во, - Алька стреляла глазами по сторонам, одновременно делая равнодушное лицо. Вдруг окаменела, сделав его ну совсем уж равнодушным, - там, в кустах, за палаткой этой. Да не верти башкой, заметят!
  Рита снова хлопнула себя, на этот раз по шее. Проклятые комары. И щиколотки уже все чешутся. У круглого бока шатра крутились какие-то тени, мелькнула светлая, коротко стриженая голова, забелела футболка, четко отделяя почти черную в сумерках шею и такие же руки.
  Она хотела кивнуть, мол, вижу, вижу Сашу, прием-прием. Но воздержалась, чтоб Алька и дальше играла в партизанов.
  Наконец, визги и скрежеты кончились, и без всякого перехода, без пауз, из динамиков полился тоскливый голос, приглашая всех к медленному танцу.
  - Песни у людей разные,
  А моя одна на века.
  Звездочка моя ясная,
  Как ты от меня далека...
  Рите не так чтобы нравилась эта песня, три года назад мама запихала ее в санаторный лагерь, и там девчонки, удрав с тихого часа, ставили на дальнюю лавочку в кустах старинный патефон, который ушлая Светка по прозвищу Мамай стырила из кладовки своего деда, и без конца крутили две маленькие пластиночки. Вернее, было их две, а крутили только эту вот песню, завывая в такт солисту жалостными голосами. И топтались парами, обхватив друг друга за талии - двенадцатилетки в линялых от летнего солнца еще детских сарафанчиках.
  Но сейчас было не до личных пристрастий - держась немного сбоку от центра, куда уже начали выходить пары, шли в сторону девочек их утренние знакомцы. Станислав-Славик - в подвернутых над босыми ногами джинсах и черной рубашке, тоже с подвернутыми выше локтей рукавами. И Саша, с его почти белой головой, смуглым лицом, в белой футболке и каких-то светлых штанах, отчеркнутых от верха широким кожаным ремнем. Высокий такой Саша, успела отметить Рита, а сердце от волнения глухо забилось, и вспотели ладони (она украдкой вытерла их об штаны), значит, Алька с ним захочет знакомиться, потому что - высокий.
  - Поздно мы с тобой поня-аа-ли, - проблеял певец и вдруг, щелкнув и треснув, музыка умолкла.
  Несколько пар на песке остановились, откачиваясь друг от друга, кто-то закричал, возмущаясь, и засмеялась, переговариваясь, толпа.
  А может и не к нам вовсе, думала Рита, страшась смотреть прямо и разглядывая то кусты сбоку, то небо с еле видными тут капельками звезд вон, остановились... музыку ждут...
  Трепетать она устала, тем более, что комары становились все настырнее, и шлепнув себя по локтю, качнулась к Альке:
  - Жалко, что у 'Гвоздики' такой запах чумной, я б щас вся облилась. Забодали эти комары.
  - Угу, - рассеянно ответила Алька, щелкая замком ридикюльчика.
  - Глянь, у меня ресницы не размазались? Мы с тобой, когда посуду мыли, я прям перепугалась, а вдруг что не так, а в зеркало не посмотрела же. После еды.
  - Нормально, - отрывисто бросила Алька, оглядев подставленное лицо.
  Динамик повыл, прерывая невнятные разговоры, и голос запел опять, с нового места:
  - Облако тебя трогает...
  Двое, будто их тоже включили, возобновили движение. Славик улыбнулся. У Риты екнуло сердце - точно, идут приглашать.
  И вдруг Алькины пальцы ухватили ее запястье, дернули, увлекая за собой.
  - Что? - успела сказать Рита, и почти прыгнула следом, чтоб не упасть с предательски неустойчивых стукалок.
  Нагнулась, угодив макушкой в колючие ветки, еле успела выдрать рукой застрявшую прядь. И через секунду неслась следом за подругой, вихляясь на буксире мертвой хватки. Алька цокала, совершая по аллее, сейчас почти пустой, мелкие, стянутые разрезом юбки шаги, и голова по-птичьи вытянута вперед на длинной шее.
  - Да-по-до-жди-же! - Рита бежала, через шаг подворачивая правую почему-то ногу, потом рассвирепев, скинула стукалки и, выдернув руку, остановилась. Тяжело дыша, крикнула вслед, - все!
  Алька тоже остановилась, но возвращаться не стала, только замахала, как мельница, длинной рукой, оглядываясь по сторонам.
  Тут музыка была не такой громкой и ее звуки мешались с мерным тарахтением генератора, который располагался в углу территории, совсем недалеко от их домика.
  Рита упрямо стояла. Алька медленно подошла, независимо покачивая сумочкой.
  - Ну? - потребовала ответа Рита.
  - Ну-у-у... - Алька помялась, потом махнула сумочкой в сторону второго ряда домов и кустов за ними, за которыми - пляж, - а пойдем на берег, а? Я там скажу.
  Рита подхватила стукалки и молча последовала за ней на тропинку под стеной домика, потом через кусты на пляж, уже совсем темный, бликующий огромной плоскостью воды за полосой песка с черными силуэтами зонтиков.
  - Ну? - сказала снова, когда уселись на занесенный песком остов старой лодки.
  - Ну... ты сказала, про зеркало. После еды. А я подумала, про чеснок. Понимаешь?
  Почти у босых ног поплескивала вода. И так странно, музыка стала почти неслышна, будто они убежали совсем в другой мир. Правильно, подумала Рита, к другому морю.
  - Не понимаю, - призналась, с удовольствием шевеля пальцами ног на прохладном песочке.
  - Да? Ну просто же все! Эти пришли, ну этот, Тазик в смысле.
  - Алька, я тебя убью. Мне только интересно, ты скажи сперва, а потом точно - убью.
  - За Тазика, что ли? Та-а-ак. Интересно. Ты что, ты влюбилась, что ли?
  - Я? - Рита сунула ногу поглубже, расковыривая пальцами рыхлую сыпучесть, - а когда бы вообще? И с чего взяла?
  - Чет ты заступаешься слишком.
  - А не надо потому что незнакомого человека и сразу Тазиком! Он нам ничего ж плохого не сделал. Ты говори давай. Про чеснок свой.
  - Пришел, - послушалась ее Алька, - Та... Славик твой.
  - Не мой!
  - Не твой. Славик. Пришел.
  - Тьфу ты.
  - Не мешай! Хотя все ж ясно, любой тупица поймет. Любая.
  - Ну?
  Алька вздохнула. Длинные ноги белели стукалками и чернели лакированными ногтями. Щелкнул и снова щелкнул замок ридикюльчика.
  - Я тока щас поняла, мы же с тобой чеснок жрали! С картошкой. От него же воняет. От нас, то есть. А мы с ним базарили. ...Еще посуду помогал. Козел!
  - И что? - удивилась сбитая с толку Рита, - это когда было? Мы уже сто раз зубы почистили, когда собирались. И при чем тут зеркало, одеколон, комары?
  - Ну ты... - Алька покрутила головой, снова щелкнула замком, и сама от себя раздражаясь, сунула ридикюль на коленки, сжала, будто боялась - убежит.
  - Ты сказала - будем вонять. Гвоздикой этой! И еще сказала, про зеркало, что ты боялась, вдруг чо не так. Так? Я сразу и вспомнила! Чо не так - вспомнила. Чеснок! Прикинь, они нас пригласят, а сами и будут думать, та это ж те девки вонючие, от которых чесноком!
  Объяснив, она победительно скинула шлепки и тоже сунула пальцы в рыхлый песок.
  - Фу, копыта устали, сил нет.
  - И мы из-за этого сбежали, как дуры полные? - потрясенная Рита выдернула ступни, обдавая Алькины ноги рыхлым песком, - и причем тут 'они', если приходил только Та... э-э-э, Славик этот?
  - Будто он не расскажет! Сашечке своему. Пф. Конечно, расскажет!
  - Ну и что, Аль? И ничего и не воняло, ну съели там пару долек на двоих.
  - Три, - поправила Алька, отряхивая ногу ногой.
  - А теперь, значит, все в тыщу раз лучше. Ты неслась, как будто на тебя срачка напала внезапная. Я так и подумала, кстати, когда бежала за тобой.
  - Видишь, не напала же.
  - Вижу. Зато так подумают Славик и Сашечка, - язвительно закончила мысль Рита, - они ж не знают.
  - Блин, - Алькины плечи поникли, длинные пальцы стиснули замок сумочки, - яппонский городовой... я и не подумала...
  - Ага, - согласилась Рита.
  Плечи под кофточкой мокрого трикотажа расправились снова, подбородок на белеющем лице выпятился.
  - Паду-умаешь. Да я вообще на них тьфу, и не нужны они нам вовсе! смотреть даже не буду. В ихнюю сторону!
  - Еще бы, - кивнула безжалостная Рита, - сперва унеслась, потому что срачка, потом смотреть боишься, значит, точно сра...
  - Хватит уже! Ну да, ну, не подумала. Зато ты у нас вечно думаешь. А как делать, то сразу я. Вот все время, ой, Аля, пойди спроси, пойди купи. А без меня даже по телефону боишься позвать.
  - Я не боюсь, - обиделась Рита, покаянно сознавая, что Алька права, - я... ну просто, не люблю я, ты же знаешь.
  - Ладно, - в Алькином голосе прозвучала привычная величественная нотка, - ладно уж. Проехали. Смотри, звезды какие. Офигеть!
  - Да, - согласилась Рита, - офигеть.
  - А этих, да ну их всех.
  - Ну их.
  Две головы запрокинулись, белеющие в темноте лица обратились к невероятному небу, которому тут не мешали ни фонари, ни дальние городские огни. Через край полному ярких мохнатых звезд, рассыпанных от края до края. И вдоль всего неба - кинут нежный широкий шарф Млечного пути.
  
  Глава 9
  
  В комнате, гулкой до легкого звона, похожей на легкую шкатулку из старого дерева, прибой не был слышен и, укладываясь, Рита улыбнулась. Зимой, когда она мечтала об Острове, то засыпала, слыша мерный шум прибоя, отделенный от спящих всего лишь тонкими стенками временного жилья. Совсем забыв, что домик находится неподалеку от генератора, и тот неустанно тарахтит, добывая местное электричество. Но басовитое тарахтенье усыпляло так же быстро, как шум воды.
  Пару раз просыпаясь глубокой ночью, Рита переворачивалась, откидывая с ноги жаркую простыню, и снова уходила в сон, который перебирал вечерние картинки, тасуя их картами воспоминаний.
  
  ...На танцы возле брезентовой палатки клуба они не вернулись. Зашли в домик, с удовольствием бросили в угол неудобные босоножки, и босиком, щедро намазавшись гвоздичным одеколоном, ушли гулять, без всякой спешки навещая места своих прежних посещений.
  Медленно прошли по аллее, где черные ветки в свете фонарей превращались в серо-зеленые, скрывая ночное небо. У калитки, за которой начиналась окаймленная осокой дорога, постояли, всматриваясь в темноту, украшенную дальними городскими огнями, и выходить не стали - впереди целых две недели прогулок, и первая - совсем без никого, только вот сами по себе, успеется.
  Пробрались на пляж вдоль почти невидимой ограды из сетки-рабицы, белеющей бетонными столбиками, и по воде пошли обратно, слушая тихий плеск и приглушенную музыку. Рита подвернула широкие штанины к самым коленкам, Алька, двигая попой, задрала узкую юбку и шлепала, придерживая ее руками на бедрах.
  Посидели в деревянной лодке, вытащенной на песок напротив спасательной. В окошках ее беленого домика горел неяркий свет, чья-то тень пересекала его, являясь в распахнутой двери, потом исчезала в наружной темноте и там загорался маленький красный огонек папиросы. Но к ним никто не подошел, и сидя рядом с молчащей Алькой, Рита испытала странное чувство - разочарование, смешанное с облегчением. Ну понятно почему грустно, размышляла она, трогая рядом с бедром теплое, словно живое, дерево лавки. Никому-то мы не нужны и знакомиться с нами никто не хочет. Но почему тогда одновременно с этим и вдруг - радостно, хотя и без всяких восторгов? И еще интересно, чувствует ли это Алька, решительная и быстрая в своих, часто неправильных, решениях?
  Потом они снова шли по прибою, уйдя в темноту, когда из кустарника, отделяющего аллею от пляжа, вывалила шумная небольшая толпа, кто-то, визжа и смеясь, несся к воде, на бегу скидывая вещи и обувку, кто-то остался рядом со спасалкой, и на черном фоне зажглись сразу несколько красных точек.
  А девочки шли, Рита впереди, Алька за ней, потому что полоса мокрого песка, где ноги не проваливались, была узкой, как раз на одного человека, и пятки приятно-твердо ударялись в мокрое, находя кожей выпуклые рифлености ракушек и покалывающие россыпи крупного песочка.
  У дальнего края пансионата стояла уж совсем кромешная темнота и у Риты сжалось сердце от какого-то, тоже темного, восторга - уйти бы туда, растворяясь в ночи, и пусть утро не приходит долго-долго, а ночь спрячет ее, совсем от всех, пока она сама не захочет вернуться к солнцу. И к людям.
  Стоя на песке, в паре метров от границы воды, она переступала босыми ногами, просто так - ощутить пальцами и ступнями, как под верхней прохладой все еще прячется дневной зной, и одновременно она же шла в темноте, касаясь настороженными локтями высоких стеблей приморской осоки, трепетала ноздрями, ловя запахи цветущих деревьев, морской травы, выброшенной волнами на берег, может быть, запахи спящих на берегу птиц и, конечно, наплывающий со всех сторон запах морской воды, смешанный с легким ветром.
  Рита с неловкостью за странные мысли оглянулась на Альку. О чем думает сейчас подруга? Хорошо бы, о том же. Тогда можно представить, что ушли в темноту они вместе... Ну, как всегда и везде они ходят вместе.
  Но что-то внутри сопротивлялось этому, и Рита с удивлением поняла, несмотря на свою зависимость от подруги (она вообще никуда без Альки ходить не могла и ужасно злилась, если та вдруг в каких-то делах действовала самостоятельно), такие вещи ей хочется совершать в одиночку.
  Ну, может быть, неуверенно прикинула Рита, может быть, если вдруг появится тот самый Он. Вот с Ним тогда. Вместе.
  Представленный вариант казался самым нормальным и вполне логичным и это ее успокоило. В самом деле, ведь не будет она цепляться за Алькину длинную юбку всю жизнь. А вот любовь - дело совсем другое.
  Но и растолковав себе все эти тонкости, Рита чувствовала, что какая-то неувязка в представленной мечте осталась. Непонятно какая, ну и не устраивать же копания в себе, топчась на песке рядом с морем, и - устали уже вусмерть, все-таки проснулись очень рано.
  Алька, подтверждая ее мысли, широко зевнула, дергая юбку вниз и расправляя ее на бедрах.
  - Дрыхнуть? Завтра че будем?
  - Угу. Еще ж зубы чистить. В рукомойниках этих.
  Они повернулись спиной к темноте, лицами - к неяркому свету, озаряющему спящие домишки, неподвижные ночные деревья, мачту над спасательной будкой, лодки, брошенные у воды, и медленно пошли обратно, загребая ногами рыхлый песок.
  
  Но еще мы сходили на пирс, отчиталась сама себе засыпающая после одного из ночных пробуждений Рита, да, сперва ушли в туалет и чистить зубы, а потом не стали возвращаться в домик сразу. Ушли на самый конец, где внезапно приткнулся с левой стороны маленький 'Рейд', оказывается, отвезя вечерних пассажиров, он вернулся на косу ночевать. И Рита немедленно захотела оказаться там, будто она - не она, а взрослый дядька, дома семья и всякие хлопоты, но вдруг ночная вахта и до утра - совсем далеко от всех, можно купаться, смотреть на дальние городские огни...
  На самом конце пирса устроился вытащенный с катера трап с зыбкими перильцами, связанными белым канатом. Девочки взошли на ребристую деревянную поверхность и, покачиваясь вместе с перильцами, а еще вместе с самим пирсом, ведь часть его была плавучей, пришвартованной к бетонному началу, внимательно осмотрели лежащий за проливом и бухтой город, пытаясь по россыпям и лентам огней угадать знакомые места.
  Вот там, на пирсе, помнила Рита, все было уже нормально, никаких желаний уйти в темноту, оставив за спиной людей, всех-всех. Волшебно, странно и непривычно, совсем не по-домашнему и не по-городскому, но именно - нормально. Они плавно качались вместе с перилами, тонкий палец Альки указывал на городские огни, рядом спал молчаливый 'Рейд', тарахтел за спиной генератор, а музыки уже не было, только смех и разговоры поздних ночных гуляющих, и то изредка, тихо. И даже легкая печаль была оформлена в обычные мысленные слова. Ну, еще бы - сходили баришни на танцы, марафетились целый час, потом сбежали прям перед носом кавалеров. Эх, вечно мы с Алькой начудим, так начудим...
  Привычность размышлений вполне Риту успокоила. И, снова засыпая, она еще немного погрустила о том, какие же они с Алькой чучелы, а потом порадовалась, что впереди еще куча времени и мало ли что случится. Такое - обязательно невероятно прекрасное.
  
  ***
  
  Разбудила ее муха. Щекотно гуляла по щеке, потом переместилась на нос, и Рита, не желая просыпаться, махнула рукой, зажмуривая глаза покрепче. Но через веки алел совсем уже дневной свет, сменивший волшебную темноту ночи.
  - Блин, - у другой стены заскрипела Алькина кровать, потом все стихло.
  И через полминуты тишина взорвалась звоном и скрипом пружин. Послышался яростный шлепок и новое бормотание, смятое сладким длинным зевком.
  - Моя? - уточнила Рита, не открывая глаз.
  - А?
  - Муха, говорю, моя? Я ее к тебе послала.
  - У меня своих тут две. Клятые мухи! И чего мы вечером не посмотрели, надо было прогнать!
  Алька прошлепала босыми ногами мимо. Рита приоткрыла один глаз. Та стояла у окна, шевеля занавеску, утренний свет очерчивал высокую, чуть угловатую фигуру с узкими плечами и широкими бедрами.
  - Полседьмого! - хриплым со сна голосом поразилась Алька и снова обругала муху, - ну, сволочь же помойная, а так хорошо спали!
  - Видишь, а ты вчера на паука - убери, чего он тут, в углу. Пусть висит, если мухи.
  - Та. Сам убежал. И мышей, то есть мух, не ловит совсем.
  Алька, прикрывая ладошкой маленькую незагорелую грудь, вернулась к постели, другой рукой нашарила под подушкой лифчик и надела, выгибаясь и топыря локти, чтоб застегнуть пуговку на спине. Потянувшись, взяла со стула вафельное полотенце, скрутила, удобнее беря и похлопывая по руке свободным краем.
  - Та-а-к... Щас они у меня!..
  Рита повернулась на бок и натянув к шее простыню, приготовилась смотреть и комментировать охоту.
  - Ба-а-а! - раздался за стеной гулкий, как в бочке, капризный голос, - ба-а-а! Пошли на море!
  - Тьфу ты, напугал, - Алька прокралась к стене и со всего маху впечатала в доску хвост полотенца, - о! Одна есть!
  - Ура.
  - Лежи тихо! Вон она, на плечо к тебе села.
  Рита быстренько села тоже, передергивая плечами.
  - Вот ты еще не лупила меня полотенцем! С утра самого.
  - А зачем же подруги тогда? Как раз лупить полотенцем.
  Под разговоры Алька напала на следующую муху, а третью выгнала за порог, пока Рита, зевая, держала на весу хамсаросную сетку.
  - Ну что, - деловито спросила Алька, окончив охоту, - дальше спать?
  - А ты заснешь, что ли? - поразилась Рита, стоя за сеткой и осматривая тихое пространство - песок, постройки и лохматые тамарисковые кусты в косых лучах солнца.
  - Могу попробовать.
  - Аль. Да ну его. Давай уже встанем. Пожрем и завеемся. Купаться будем. А?
  - Сгорели же. Придется в тенечке валяться.
  Рите сразу стало скучно. Она пощупала плечи. Не болят. А если накинуть полотенце, то и вообще будет совсем хорошо.
  - Рубашка, - вспомнила вдруг, - мне же мама сунула, старую серегину. Как раз, вдруг сгорю.
  - А у меня шарф. Ну не шарф зимний, а такой цветной, тоненький совсем. Танька из него чалму себе крутит, когда бигуди на голове, чтоб не падали. Я его чего-то взяла.
  - Да мы гении вообще! - Рита рассмотрела шифоновый шарф, разрисованный яркими цветами и листьями, почти прозрачный, - ничего себе, красота какая.
  - Та, старье. То бабки с деревни. Она его на тряпки хотела пустить. Чего ты ахаешь, ну он же давнюшний, правда. Сто лет в обед. И дырка, смотри, с краю.
  Алька обмоталась шарфом, скорчила рожу, пройдя туда-сюда на цыпочках и волоча по полу прозрачный край с дыркой.
  Рита послушно поаплодировала, сидя уже в купальном лифчике и застегнутом на талии сарафане. Прекрасный шарф, и жалко, конечно, что совсем не модный и несовременный. Но на пляжу, как говорит Алька - сойдеть. Теперь самое главное - как следует упаковаться под трусами, ну и придумать, где загорать и купаться. Ужасно, что так не вовремя все эти дамские дела, но зато отлично, что сразу у обеих, а то Рита повесилась бы, если б одна.
  Пансионат еще спал, ходили окраинами только припозднившиеся рыбаки с удочками и мокрыми сетками, да рядом с умывальниками кто -то гремел водой о жесть и, скрытый кустами, фыркал, как бегемот.
  Даже в кухне торчала у плиты только одна тетка, с тоскливыми зевками гремя крышкой на большой кастрюле, поэтому Рита храбро вызвалась покараулить чайник, позволив Альке убежать к домику, чтоб сервировать на веранде завтрак.
  Она села на бетонную плиту и почти задремала, следя, как плавно повышается температура и мелькают наискосок белопузые ласточки, а выше них - черные стрижи. Вместе с температурой приходил и людской шум, но пока еще медленно и неохотно, а еще - с пирса доносились деловитые крики, наверное, уходит в город катер первым утренним рейсом, думала Рита, ленясь сдвинуться в реденькую тень, но надо, а то снова обгорят плечи, вылеченные вчерашним кефиром.
  - Доброе утро, маленькая нимфа!
  Рита вздрогнула, выпрямляясь и уцепившись за бетонную кромку мгновенно вспотевшими пальцами. Волосы пересыпались, закрывая скулы и щекоча плечи. Она хотела убрать их рукой, чтоб не сидеть, как ведьма (это мама ее ругала, сердясь, когда Рита отказывалась делать хвост или косу), но пальцы так склещились на бетоне, что было страшно - дернет и вдруг упадет. Как дурочка. И точно уж как дурочка, она не сумела ответить, да и не успела - в темноте дверного проема уже скрывалась смуглая спина над красными плавками. Рита сглотнула, с тоской думая, а как теперь с чайником, а вдруг он там закипит и нужно идти снимать, а там этот - с вареными яйцами, который бородатый и старый, но тетки говорят - красивый. Да еще непонятно - он, что? Ей это сказал, про нимфу?
  На всякий случай она огляделась, но никого поблизости не заметила. Приближалась от директорского домика тетка в оранжевом фартуке поверх ситцевого купальника, вздыхая, скребла по плиткам метлой, но габаритами и внешностью на нимфу она никак не тянула. И вообще, ну как теперь? Зайти и что? Улыбнуться? Или надо сказать доброе утро тоже?
  - Дите? - громыхнул из кухни голос утренней поварихи, - то твой чайник? Забирай, кипит.
  Рита встала, расправляя подол, а заодно и плечи. Вошла, с яркого света почти ничего не видя в полумраке под тусклой лампочкой. Сказала звонким уверенным голосом:
  - Спасибо!
  Аккуратно взяла чайник за ручку и отпустила, та была слишком горячей.
  - Можно я возьму вашу тряпку? - обратилась к тетке, - и сразу верну, мне только до веранды дойти.
  - Та бери, - кивнула та и навалилась на стол ситцевым животом, продолжая чистить кривую розовую картофелину.
  Рита подхватила чайник, и унося его на свет, с улыбкой кивнула бородатому мужчине, который караулил ковшик с поднимающейся кофейной пенкой:
  - Доброе утро!
  
  На веранде, кусая от серого ломтя хлеба, щедро намазанного маслом с уложенными в рядок томатно-оранжевыми кильками, Рита поведала внимательной Альке о происшествии.
  - Вот видишь, - удовлетворилась Алька, болтая в кружке алюминиевой гнутой ложечкой, - и вовсе ты не дикая. Можешь ведь, когда хочешь!
  - Могу, - согласилась Рита, - только я страшно волнуюсь, вообще, как не знаю кто. Иногда такое сморожу. Сморозю? Прям хоть сквозь землю. И главное, потом нифига и вспомнить не могу, чего я сморозила. Нет, я, наверное, все-таки ненормальная. Все люди, как люди, а я...
  - Ну, ему ж не сморозила, - утешила подруга, завертывая края газетного кулька с сахаром, - что? Или - что?
  Рита опустила голову. Потом подняла снова, глядя на Альку круглыми отчаянными глазами.
  - Я ему сказала...
  - Ну? Насчет доброе утро? И чего?
  - Сказала... я еще сказала, потом. Спасибо, и вы тоже. Кажется...
  Ощущая, как поднимается от шеи по скулам волна горячей краски, она рассердилась на Альку, которая пала грудью на стол, уперев между тарелками сжатые кулаки.
  - Оййй, Розова-Маргаритова... Ты мене загонишь у гроп каданибудь. То есть, он тебе - маленькая нимфа... ахаха-охохо траляля... А ты ему - мерси, вы тоже... Махонькая такая нимфа... с бородищей. С яйцами. У красных плавках!...
  - Может и не сказала, - огрызнулась Рита со слезами в голосе, - а может не так сказала. Я вообще не слышала, что я там говорю ему!
  - Угу. А может, сказала 'спасибо и вам того же'! Да ладно тебе, не бесись.
  - Это ты бесишься. И издеваешься. Я тут полная дура, а ты еще надо мной. Подруга называется!
  Рита с отчаянием подумала, Остров, оказывается, такой маленький. И теперь куда ни пойди, везде попадется этот козлина с бородой, станет смотреть на нее и ржать, как она с ним поговорила. Побеседовала, так сказать. Поддержала разговор.
  - Да он наверняка понял, что ты застеснялась просто. Не переживай, Ритка!
  Рита вздохнула, вспоминая свои уверенные жесты и лучезарную улыбку. О, да, разумеется, понял... Увы, скорее подумал, что она его дразнит, издевается над немолодым дядькой. Так и будет думать, все это время. Хорошо бы сегодня у него путевка кончилась, и они, рраз, и уехали. Навсегда.
  - И потом, ты вообще могла сморозить. Про яйца, например. А так еще нормально все обошлось, не ссо. Ты слышишь?
  Рита подавленно кивнула, покрываясь мурашками от запоздалого ужаса. Ведь и правда, она могла. Про яйца эти дурацкие. И потом фиг бы толком вспомнила, чего с умным уверенным видом наболтала.
  - Посуду собирай, - Алька встала, подхватывая тарелку с нарезанным хлебом, чашку-масленку, - так, это в холодильник, то вымоем, а, мусор - не забыть, а то завоняется, и мухи. Куда пойдем купаться? С этой стороны, или на дальнюю, где московские?
  - Аль, - сказала осененная Рита, собирая тарелки и кружки, - слу-у-ушай, а давай на ближний конец уйдем, а? Прям вот на целый почти день!
  В ее голове нарисовалась прекрасная картина - пусто, никого, только море (даже два моря!), шуршащая трава, песок и самое главное - никакого бородатого 'маленького нимфа'... Правда, тогда придется, как следует собраться, взять воду и пожрать, а еще, и это самое неприятное - всякие сменные подкладки и придумать, где их менять, в домике не запрешься, а трава там везде не выше пояса, и ни одного дерева нету. Но Рита готова на подвиги. Главное теперь - уговорить на них Альку.
  Она улещивала Альку, пока мылась посуда и пока они надевали купальники, влезая на стул перед зеркалом и слезая обратно, чтоб снова влезть. Пока немножко убирались в комнате, которая волшебным образом оказывалась захламленной непонятно чем, ведь почти ничего с собой и не брали. Пока мазали спины маслом, а лица кремом, чтоб снова залезть на стул и проверить, как легла на покрасневшие носы пудра. И, наконец, убедила подругу тем самым аргументом, насчет никого-никого, потому что нафига им зрители, с этими дурацкими тряпками в трусах!
  - Ты просто боишься, что этот нимф с яйцами...
  - А-ля!!!
  - Ладно, - смилостивилась подруга, - нимф с бородой (тут она посмотрела с вопросом, и Рита кивнула, да, так лучше) будет тыняться по пляжу и над тобой хохотать (тут Рита возмущенно затрясла головой, отрицая), но ладно, че трусами светить. Только надо пожрать взять. И воды бутылку. И карты!
  Рита, пихая в сумку вещи, кивала, соглашаясь даже на карты. И внутри все пело - вот оно, их первое путешествие на Острове...
  
  Глава 10
  
  - Лепота! - высказалась Алька, щурясь на сверкание солнечных бликов по зеленоватой воде, которая вдали становилась совершенно синей и переходила в дымчатый горизонт.
  И Рита с ней согласилась, снимая сарафан и уталкивая его в висящую на плече сумку. Подумала насчет рубашки, но решила - потом. Жара уже пришла, но еще не стала тяжелой, каменной, просто грела мягко, сдуваемая легким ветром, который шевелил и перебирал длинные волосы.
  - Ну? - Алька зашла в воду по колено, наклоняя голову, рассмотрела желтую от песочка прозрачную толщу, - пошли? И медуз нету, прям щасте.
  - Они в августе, - Рита удобнее повесила сумку на чуть припекающее плечо и двинулась следом за Алькой, шлепая по мокрому песку, как раз на границе с набегающими прозрачными волночками.
  Они уже вышли за территорию, торопясь поскорее миновать зонтики, под которыми валялись ранние пляжники, наверное, и их разбудили мухи, решила, развеселясь, Рита. По правую руку за полосой светлого песка торчала густая трава сизо-голубого оттенка, раскачивая на ветерке тугие колосья на высоких стеблях. По левую раскинуто было море, Черное, и линию горизонта нарушали только парочка темных точек - идущие далеко суда. Через время, знала Рита, увеличившись и становясь похожими на самих себя, корабли пройдут через судоходный канал, который находится там, куда они направляются - за хвостиком косы, посредине пролива. И минуя косу, пойдут дальше, сначала по проливу мимо города, потом выйдут в Азовское море. Или их встретит маленький лоцманский катер, чтоб сопроводить в один из городских портов. В рыбный порт, который в народе именовался Ковш, или в другой, подальше - торговый.
  Коса плавно, незаметно для глаз, поворачивала, и вскоре, оглядываясь, они уже не видели пансионатского пляжа - только песчаный поворот, сомкнутый с травяным поворотом, а еще - ну совершенно никого, к великому удовольствию Риты. Рыбаки предпочитали азовскую сторону Острова, там, где находился пирс, где от самого берега под водой - живописные камни, поросшие кучерявой травой: ярко-зеленой, словно в аквариуме; багровой, как странные оранжерейные растения; темной, как мокрая в дождливый день осока. Под камнями жили бычки и мелкие крабы. А тут, со стороны Черного моря песок под водой длился и длился светлым желтым полотном, и лишь изредка виднелись на нем белые небольшие ракушки и коричневато-серые рапаны - как каменные кулачки. Рита рассматривала их, плавая с маской, и знала, рыба тут тоже есть, но не бычки, а быстрые стайки кефалек и барабули.
  Сегодня маску и ласты она не взяла, решив путешествовать налегке. Южные девочки, они знали - жара прибавляет весу даже легким вещам, и старались носить в руках как можно меньше.
  За поворотом ветер сделался совсем сильным, и Рита засмеялась, громко, но не слыша себя - ветер срывал с губ и уносил все звуки. Алька все же оглянулась, сделав вопросительное лицо, и она ткнула пальцем в сумку.
  - Что? - крикнула Алька, продолжая топать по песку, не глядя под ноги.
  - Сгорим! - заорала Рита, маша рукой в сторону травы.
  - Та! - ожидаемо отмахнулась Алька, которая каждый июнь надеялась, что уж на этот раз все обойдется.
  Но Рита вышла на сухой песок и снова крикнув в целеустремленную спину, зашагала, увязая ногами, поближе к реденькой тени, которую еще давала высокая трава. Кинула там сумку и присела, вытаскивая скомканный сарафан.
  - Совсем же не жарко, - убедительным голосом сказала над ней Алька, но Рита покачала головой, поднялась, расправляя тонкую от древности клетчатую рубашку.
  - Это ветер. А солнце же все равно жарит. Хочешь снова сгореть, как в том году?
  - Та... - Алька уже вынимала шарф, расправляя прозрачный цветной рисунок.
  - Тем более, вчера уже подпеклись. Ну что ты, как маленькая!
  - Ладно. Видишь, тетя Рита, вот!
  - Молодец, Алевтина Курычкина, - Рита оглядела укрытые шарфом плечи, - возьми с полки пирожок.
  И они снова вернулись к воде, потому что идти по сухому песку было совсем невозможно - ноги увязали в рыхлом, которое к тому же неумолимо нагревалось. Скоро, знали девочки, песок раскалится так сильно, что и ступить на него босыми ногами будет нельзя.
  Тут, у воды, на них снова накинулся ветер. Рита теперь шла впереди, а перед ней, за концом косы, за проливом, содержащим в себе судоходный канал, который постоянно углубляла землечерпалка, в легкой дымке виднелись очертания городских холмов. Рассказывали, что раньше, когда канала не было, и в некоторые годы уровень воды сильно понижался, то оттуда, с Телецентра, можно было пешком дойти до косы, и воды в самом глубоком месте - по пояс. Рита наказала себе спросить у папы, точно ли такое было, или просто городские сказки. И когда же это - без канала, если только в совсем древние времена...
  Зеленоватые, уже в рыжих расплывчатых пятнах высушенной солнцем травы, дальние холмы побережья не приближались, но пятки твердо отсчитывали шаги, и пансионат с домиками, магазином и пляжным народом, оставался все дальше.
  - Время пройдет, и ты забудешь все, что было!
  Рита подпрыгнула и обернулась на вопль, готовая спасать подругу.
  - А, - сказала, увидев Алькино запрокинутое к солнцу лицо и раскрытый рот, из которого ветер тут же уносил в море половину трогательных слов любимой подружкиной песни.
  - С тобой у нас! - подхватила Рита, топая в такт и радуясь, что орать можно в полный голос, все равно вокруг никого, - с тобой у нас!!!
  - Нет я не жду тебя, но знай, что я любила, - зачастили вместе, продолжая мерно, но уже не в такт ударять пятками в мокрый песок.
  - В последний раз! В последний раз! - Алька поймала концы шарфа скрутила у подбородка, изображая старушку в платочке.
  Слова они знали не все, а знакомые рвались, улетая, потому песня оказалась короткой, и они без передышки завели следующую, в которой вообще помнили только припев и тот из трех слов:
  - Где-то за городом! Очень недорого! - орала Алька.
  И вместе надсаживались, перекрикивая шум ветра:
  - Папа купил автомобиль!
  - Папа!!! Купиллл! Автомобиллль! Да!!!
  
  Рита совсем было собралась исполнить любимую свою песню, с любимой, заезженной напрочь пластинки Тухманова, про французскую сторону и вагантов (из-за этой пластинки она изрядно потрепала тома энциклопедии, вытаскивая их один за другим, чтоб узнать новые слова и поразиться литературным именам), но знала, тут Алька ее не поддержит и замолчала временно, пытаясь выбрать то, что радует обеих, и чтоб не заунывное, а повеселее.
  Но тут же забыла о песнях: впереди на песке просматривалось что-то, сильно искаженное маревом. Что-то черное, небольшим пятнышком у самой воды, что-то белое в середине песчаного пляжа.
  Купается, подумала Рита, сердясь на то, что сладостное одиночество, из-за которого она ощущала себя королевой безлюдных земель, нарушено. Купается кто-то...
  Она щурилась, замедляя шаги и оглядывая сверкающую воду. Если купается, там должна быть черная круглая башка. Или две.
  - Пошли скорее, - вполголоса выкрикнула ей в ухо Алька, натыкаясь и подталкивая в локоть, - щас вылезут.
  Рита знала, что та подумала. Вылезут и пристанут еще. А вокруг совершенно никого. Но и в воде никого же нет! В траву они (он), что ли уползли?
  - Может, обойдем? - она кивнула в сторону ровных, как под гребенку, травяных зарослей.
  Алька поморщилась. Теперь они шагали медленно, чтоб, если решат, успеть с независимым видом уйти от воды, пересечь песок и углубиться в пампасы. Ага, как две дурочки, подумала Рита, без тропинки, а там колючее все, пауки и жарища без ветра.
  Но тут их сомнения разрешились сами собой. Несколько медленных шагов чуть развернули картинку, потому что коса извивалась, рисуя плавные, незаметные при ходьбе повороты, и стало видно, что на границе травы, в ее редкой тени растянут крошечный тентик - только головы сунуть. И с песка рядом с ним поднялся, направляясь к воде, наперерез медленно идущим девочкам, мужчина. Загорелый до темного золота, с выгоревшими до светлого золота волосами и чуть более темной бородкой, в каких-то, на секунду показалось Рите, светлых, нет, непонятных плавках...
  Да нет же на нем плавок! Нет? Совсем нет?
  - Вот блин, - она еле расслышала слова Альки, которая черепашьими шажками маршировала рядом, делая вид, что идет, но почти оставаясь на месте.
  Мужчина встал у самой воды, слегка изгибаясь, перенося тяжесть тела на одну ногу. Повернулся к траве, махнув рукой. И пошел в глубину, потягиваясь и расправляя плечи.
  А с покрывала под тентиком вставала высокая женская фигура. И вот тут уж не перепутать - полностью голая, позолоченная солнцем - от смеющегося лица, от большой груди, что качалась при каждом плавном шаге, до крутых бедер и изящно очерченных икр.
  - Мамадарагая, - вполголоса пожаловалась Алька.
  Золотая дева, развевая по ветру совершенно белые длинные волосы, так же наперерез прошла к воде и, ускоряясь, ворвалась в прозрачную прохладу, нырнула, показав полированные солнцем и морем ягодицы.
  Теперь наоборот, нужно прибавить скорости, пока они там резвятся и не вылезают обратно. Девочки в полном молчании, с лицами официальными, маршевой походкой прошли мимо брошенных на прибое ласт и раскрытого пакета, на котором лежали красные плавки и вилась по песку лямочка синего купальника. И, стараясь шагать как можно быстрее, удалились на безопасное расстояние, с которого уже ничего не разглядеть, оглянувшись, кроме цветных пятен в зыбком мареве раскаленного воздуха.
  
  За очередным легким поворотом все исчезло - как будто и не было, думала потрясенная Рита, опасаясь еще раз оглянуться - а ну они там выбрались на берег, стоят во всей своей голизне, смотрят вслед. И засмеются такому интересу. Алька оглянулась первая. Скидывая с плеча сумку, бросила на песок, выпутывая из шарфа локти.
  - Надо скупнуться. А то я уже, как лошадь мокрая. Нет, ты видела, а? Охренеть совсем.
  Скуластое лицо с острым подбородком выражало негодование, смешанное с интересом. Худые плечи поднимались, руки делали какие-то жесты, всякий раз не до конца, будто Алька, возмущаясь, еще не решила, как отнестись к увиденному.
  Рита, поправляя цветные плавочки, молчала, пытаясь разобраться во впечатлениях. Конечно, они знали, что взрослые, бывает, купаются голыми, даже мама пару раз, смеясь и оглядываясь на приоткрытые двери кухни, пускалась в воспоминания, сидя с подругой за чаем 'а помнишь, Веруся, как мы тогда с девочками...', но тут в кухню входила Рита и мама умолкала, весело делая тете Вере - медленной полной женщине - большие глаза.
  Но самой Рите это казалось совершенно ненужным и неинтересным занятием. Сколько там того купальника, полагала она, чтоб еще его снимать и торчать на песке, боясь, вдруг кто увидит. А еще было в этом что-то такое детски унизительное, что-то младенческое, потому что семейные пляжники вечно стаскивали трусы с детишек и запускали их копаться в песке - с голыми жопками и висящими крошечными писюнами. А те носились с воплями рядом с чужими покрывалами, обсыпая лежащих мокрым песком. Ну и девочки тоже...
  Заходя в воду и отпихивая ногой ярко-зеленый, похожий на комок пуха, клубок водорослей, Рита представила себе - себя, такую вот голую посреди пляжа, и вдруг пацаны, из класса. И содрогнулась от ужаса.
  Но одновременно в картине, которую они случайно увидели, было что-то. Такое, непонятно уверенное и правильное, что ли. Хотя, как могут быть правильными голые задницы и женские сиськи белым днем, на глазах у других... И этот еще. Без своих красных плавок.
  - Скажешь, нет? - с вызовом спросила Алька, выдергивая Риту из размышлений.
  Та пожала плечами. Вода доходила до пояса и выше живот покрылся мурашками, а растопыренные над водой локти вообще замерзли. Рита сделала еще один шажок, линия воды поднялась выше, очень резко ощущаемая, словно к телу приставили бумажный лист и его тонкий край ползет вверх.
  - Они такие. Красивые, - сказала Рита и, зашипев сквозь зубы, нырнула, сразу с головой, избавляясь от зябких мурашек. А заодно от необходимости спорить с Алькой, объясняя внезапные даже для себя слова.
  
  Купание вышло задумчивое, без визга и криков, девочки экономили силы, а еще, похоже, обеим нужно было подумать про увиденное. Во всяком случае Рита никак не могла выгнать из головы две последовательные картинки. Встающая над колосьями высокая мужская фигура с ровным загаром без всяких белых пятен. И женская, плавно идущая наперерез, не близко, но все можно разглядеть. Тяжелая грудь, откинутая, словно под тяжестью белых волос, голова с четким профилем, сильные ноги.
  Ныряя, она снова попыталась как-то собрать впечатления, чтобы их подытожить, сделать какой-то для себя вывод. Но он никак не делался, и несколько сердясь, Рита поняла - придется оставить увиденное просто картинками в памяти. Неохота закатывать глаза, ахать, причитая о том, какие они... бессовестные, что ли? Так вроде и нет, ушли далеко, не на пляже перед домиками валяются. И сказать Альке, что наоборот, все нормально и даже здорово, и пусть они себе, она тоже не могла, потому что не знала сама, нормально ли, ну и Алька примется возмущаться, тогда надо будет спорить...
  Долго лежать девочки не стали. Плавно опустились на расстеленное покрывало, чтоб выжать мокрые купальники, сначала легли животами, прижимаясь к древней ткани лифчиками, а через минуту, как по команде, вместе перевернулись, ерзая по вылинявшим узорам плавками.
  Еще через минуту встали, встряхнули покрывало от песка и запихнули в сумку - если валяться дальше, кожа совсем высохнет, идти будет жарко.
  
  Вокруг ничего не менялось. Сверкало солнечными бликами море по левую руку, тянулась широкая полоса песка справа. Только вдалеке, над голубовато-сизой поверхностью травяной гущи вилась стайка крикливых чаек и темнела, иногда поблескивая, крыша тракторной кабины. Ветер доносил тарахтение мотора - наверное, там свалка, решила Рита, и хорошо, что нам туда вовсе не надо.
  Идти было недалеко, но они шагали, не торопясь, еще два раза останавливались выкупаться, на этот раз даже не расстилая свой драгоценный ковер, а побросав вещи рядом с водой. И мокрые, шли дальше, уже без всяких сомнений укрывая плечи от солнца. Как хорошо, думала Рита, что в мае несколько раз поехали на дурацкий маленький пляжик в городе. Там, конечно, вместо песка утоптанная трава и совсем мало места, а еще - торчат кругом детские горки и качели. Но они ездили даже и не купаться, а - прогнать с кожи зимнюю некрасивую бледность, чтоб можно было спокойно носить юбки, не мелькая белыми из-под них ногами. Теперь вот кожа к солнцу слегка попривыкла, а то пришлось бы накрывать на только спины и плечи, сгорели бы и ноги от самого пояса. А может, еще и сгорят - Рита пощупала кожу у резинки плавок.
  Ветер стих так же внезапно, как начался - это, конечно, коса сделала поворот, оставила его хулиганить в другом месте, а тут он превратился в легкие дуновения, и сразу стали слышны всякие звуки. Шелестела трава, кричали чайки, издалека пришел и умолк звук корабельной сирены. И вода поплескивала, мерно накатывая крошечные, совершенно прозрачные волны.
  Алька бросила на песок надоевшую сумку, присела, окуная в прозрачное яркий конец шарфа. Рита встала над ней, всматриваясь.
  Вода принесла и шевелила в себе мягкие белесые диски - каждый с крестообразным рисунком из четырех маленьких окружностей в центре немного выпуклой шляпки. Несколько маленьких медузок, почти без щупалец, одни только полупрозрачные шляпки, послушно колыхающиеся над песком.
  - Я думала, не будет их, - протянула Алька, трогая пальцем шляпку и сразу окуная его в воду - выполоскать.
  - Да мало совсем. А помнишь, как было много? Прям каша у берега.
  - Да-а-а! Я еще тогда думала, они пекучие. А ты полезла в них ногами чавкать. Чтоб мне доказать.
  - Ну не пекучие же?
  Алька сморщила тонкий нос.
  - Сопливые зато. Пусть бы в этот раз не так.
  - Ну, - Рита поднялась, ногой отгоняя медузку, которую почти выбросило на песок, - они все же лучше, чем если приплывут корнероты.
  - А эти как называются?
  - Аурелии.
  - Красиво. Прям, имя такое. Жалко, что медуза.
  Алька подбоченилась и заорала тем голосом, каким из окон зовут заигравшихся детишек:
  - Ау-урэ-элия-а-а! А ну домо-ой! Ау-у-рэлья! Рэлька!
  - Во-во, - поддержала ее Рита, - лучше подумай, как потом ребенку жить. Меня вот назвали по-дурацки, теперь все время, как та клумба. Маргарита Розова! Еще бы Розой назвали.
  - Мне легче, да? - обиделась Алька, прекращая театральные поиски мифической Аурелии, - мои имя выкопали давнюшнее, вообще никто так детей не называет! А-лев-ти-на! Да еще пацаны фамилию переврут постоянно, гады.
  Рита сочувственно покивала. Алькино имя ей нравилось, но от него действительно попахивало нафталином, это у бабушки на фотках, где она молодая, подруги с такими именами. Алевтина, Ноябрина, и даже Муза была у нее в подружках! А еще имя Алевтина, очень, по мнению пацанов, смешно (ржачно, по их выражению) сочеталось с фамилией, и они орали, меняя ударение, чтоб звучало как детская дразнилка - Алевтина ПетушИна... Алька, конечно, страдала. Что не мешало девочкам в диалогах поддевать друг друга теми же самыми дразнилками.
  - О чем мать думала только, - продолжала сердиться Алька, идя впереди и перекашивая плечи под тяжестью сумки.
  - Ну, может в честь подруги какой?
  - Та. Я про фамилию же. Нафига ей фамилия такая? Тоже, нашла себе мужа - Петушин!
  - А какая была у нее?
  - А? А-а-а... Ну так, Борячко она была. Ой.
  Они вместе расхохотались, представляя вместо Альки Петушиной Алевтину Борячко. Почему-то это казалось ужасно смешным. Алька, растопыривая локти, вытирала пальцами глаза, охала и снова смеялась.
  - И потом, она же не за фамилию выходила. Любила ж, наверное, - рассуждала Рита, немного успокоившись. И осененная, воздела указательный палец, - о! Я что подумала-то! Ты тоже ведь поменяешь. Фамилию.
  - Слууушай. Точно! И значит, я уже буду никакая не Петушина?
  - Угу.
  - Офигеть...
  Дальше Алька шла молча, видимо, размышляя о перспективах. Рита следовала за ней, поглядывая вправо - там, над макушками трав изредка виднелись головы. Это значит, коса стала такой узкой, что видны рыбаки, которые торчат на азовском ее берегу! Вот вместо головы проплыла над травой уже голова с шеей и плечами. И к удовольствию Риты, головы кончились.
  
  А дальше - они пришли. Встали, чтобы осмотреться. То, что уже маячило впереди, но издалека скрывалось дрожащим маревом, меняющим очертания берега и воды, теперь показало себя целиком.
  Не было картинки, которую Рита запомнила с предыдущей прогулки пару лет назад. Тогда песчаные берега Острова сужались, сужая растущую посередине полосу травы, потом она сходила на нет, и песок сливался в довольно ровную площадку-охвостье, и за его треугольным концом сливалась вода двух морей - более светлая, арбузно-зеленая слева и темная, с синевой - справа. А под водами узкой лентой продолжался песок, добавляя в морские цвета свой - желтоватый.
  Сейчас песчаный хвост косы был заметно скруглен в сторону Черного моря. Будто Остров - огромная ящерица, подумала Рита, представляя себе ее - лежащую посреди моря. И она время от времени шевелит хвостом, укладывая его поудобнее.
  В пологом скруглении образовался небольшой затончик - зеркало неподвижной воды с блестящей, непроницаемой отсюда поверхностью. А вокруг этого внезапного штилевого пространства вовсю резвился летний ветер и мельтешила двойная морская рябь. С Азова шли одна за другой синие волны, длинные, как добросовестно вскопанные грядки, за изгибом песчаного хвоста тыкались в зеленую воду Черного моря, поднимая на месте встречи длинный кружевной бурунчик - белый, как брошенная меж двух вод нарядная лента.
  - Там, - кровожадно сказала Алька, тыкая пальцем в дюну, окружающую тихое озерцо посреди бурунчиков и пенок, - там, где ванна эта!
  Рита кивнула.
  
  Глава 11
  
  А потом были прекрасные часы неторопливых купаний и валяния на песке, когда вокруг никого и можно не напрягаться, думая, как выглядишь, болтать, о чем угодно, замолкая посреди фразы, вставать, уходя к последней куртинке травы, чтобы посмотреть на чудовищно прекрасных пауков с ярко-желтыми полосатыми лапами, висящих в паутинах размером с колесо детского велосипеда. Еще, если сидеть на корточках совсем тихо, можно дождаться ящерок, они выскакивали на песок из укрытий среди переплетенных корней, замирали, сливаясь с фоном узорчатыми жемчужно-серыми шкурками. И улепетывали при малейшем жесте. Одну, совсем крошечную, Алька случайно поймала и не бросила с визгом, а послушав уговоры подруги, придержала пальцем за спинку, так что они внимательно рассмотрели, удивляясь совершенству мельчайших деталек: светлый живот и бьющееся под блестящей кожицей крошечное сердечко, которое меняло тени на горлышке; тонкие лапки с совсем уж крошечными пальчиками; свисающий с ладони длинный хвост.
  Ящерка была отпущена на песок и какое-то время сидела, следя за девочками бисерными глазами и поворачивая треугольную маленькую головку. Потом Рита слишком быстро подняла руку, убирая с глаз ветреные пряди, и ящерка исчезла в тени стеблей, как в бамбуковой роще.
  Проголодавшись, вытащили из сумки газетный сверток с припасами и стеклянную бутылку с теплым компотом. Под причитания Альки, что ж они такие раззявы, не прикопали бутылку в мелкой воде, обложив ее камушками, чтоб компот охладился, открыли консервную банку с обязательным 'перцем консервированным с рисом' и в полминуты выели содержимое, черпая его прихваченной из домика алюминиевой чайной ложечкой - одной на двоих. Ветер то стихал, то налетал снова, и нарезанный хлеб пришлось прятать под полотенце, но все равно песок набивался в самую глубину ноздреватых ломтей и скрипел на зубах.
  - Та-дам-пам-пам! - пропела Алька, выуживая из сумки два огромных атласных помидора, - помыть не знаю, надо или нет.
  - Ты что? Ты опять, что ли, стибрила их? В том огороде?
  - Они висели, - расплывчато пояснила Алька, протирая свой помидор концом полотенца, - м-м-м, как пахнет!
  - Ясно, что не валялись... - Рита взяла второй, ощущая пальцами, как до гладкости натянута атласная крепкая кожа, - ты допрыгаешься. Мы даже не знаем, кто их там садит. Ростит. Увидит если. Будет тебе по голове больно.
  Рита слегка расстроилась. Нельзя сказать, что она прям вся такая была честная - каждый год они с Алькой принимали участие в нечестных экспедициях с дворовыми пацанами и барышнями - за зеленым горошком, который поспевал в посадках кормовой кукурузы, за подсолнухами, полными сладких семечек в еще мягких скорлупках, потом поспевала эта самая кукуруза, и нужно было забежать с края поля чуть глубже и успеть наломать теплых початков с щекотными кукурузными волосами, пока не явился полевой сторож с обходом.
  Но, во-первых, немножко стянуть с колхозного поля - вообще не считается воровством, папа вон смеется, цитируя лозунг с придорожного плаката 'Все вокруг колхозное - все вокруг мое' (хотя именно Риткин папа всегда был щепетильно, до маминого всегдашнего возмущения, честен), а во-вторых, если огородик маленький и чей-то, то это ж человек сажал, растил и, значит, стащить у него - все равно что залезть в сумку или кошелек.
  Но Алька разбила ее сомнения, опять с нажимом заявив, что помидоры - 'висели', и пояснила, что висели они снова за сеткой-рабицей, 'совсем в уголку, почти на песке валялись': явно выросли и поспели сами по себе, не посчитанные хозяином, 'да еще б чуть-чуть, и мимо кто идет, растопчет, а жалко, смотри, какие классные!' ...
  Рита взяла с подруги честное-пречестное слово, что никаких помидоров, огурцов, перцев и прочих даров она утаскивать не будет (та где там те огурцы, с сожалением отметила Алька), и в следующий раз ограничится укропом, который все равно растет, как трава и, когда попрет в зонтики, считай пропал, 'только огурцы с ним солить, а где ж столько огурцов' ...
  - Там еще лука полно, - вспомнила Алька, прожевывая с трудом откушенный от тугого помидорного бока кусок, - прям грядками.
  - Лук воняет, - Рита держала свой помидор у лица, нюхая жесткий зеленый хвостик с крошечным листиком - запах был острым, сильным до кружения головы.
  - Пф, - внезапно возразила Алька, которая, обычно была до смешного щепетильной в таких вопросах (тут Рита вспомнила злополучный вечерний чеснок и фыркнула), - ну и воняет, а кто нас нюхает-то?
  - Мы еще первый день тут.
  - Второй!
  - Ну, второй, а еще целых две недели, Аль.
  - Одна! Потом же твои приедут.
  - Ну и приедут. Они ж не будут за нами ходить постоянно!
  Алька проглотила откушенное, примерилась к помидору мелкими зубами, отгрызла еще. Глянула на подружку со снисходительной мудростью. Ну-ну, говорил ее взгляд, не будут ходить, за нами?
  Рита вспомнила маму и решила тему не развивать, тем более, они совсем о другом сейчас.
  - Хорошо, неделя. Куча времени, чтоб познакомиться.
  - Та! С кем тут знакомиться!
  Рита возмутилась. Но сдержалась, чтоб Алька после не изводила ее насмешками насчет слишком большого интереса. Сказала почти равнодушным тоном, выскребая из банки остатки риса:
  - Да хотя бы с этими. Вчерашними.
  - О-о-о, - начала уличать Алька, поспешно дожевывая кусок помидора.
  Но Рита перехватила инициативу:
  - Можно подумать, они прям тебе вообще никак. А? Ну?
  - Зря мы компот не поставили...
  - Нет, ты мне скажи. Скажи честно, тебе что, они оба никак совсем?
  Выражения типа 'тебе понравились', Рита использовать не стала, понимая, что Алька взовьется, возмущаясь, на том беседа и прекратится.
  Та, раскачав, выдернула из длинного горлышка бутылки винную пробку, положила рядом и припала к компоту. Отдышалась, вытирая краем ладони красные следы у рта.
  - На. Вкусный. Тут клубника последняя с дачи, и вишня для кислости, в жару самое оно.
  - Аль...
  - Чего ты прицепилась? - Алька уложила руки на согнутые коленки - она сидела, скрестив ноги по-турецки - и повернулась к подруге, качнулась, чуть не упав, - ой... тьфу... блин... Ну ничего так, да. Только Тазик этот... Ладно, не буду Тазиком, как его там? Славик? Он для меня низкий совсем.
  Она выразительно постукала себя по носу ребром ладони, показывая, где будет Тазикова (тьфу, Славикова) макушка.
  - Да он даже выше тебя, Аля!
  - Без каблуков, - возразила та, таща к себе Риткину рубашку и укрывая покрасневшие плечи.
  - Ну и будете одного роста, если каблуки! Это же нормально.
  - Нет. Мне надо, чтоб высокий был. Мне сеструха знаешь, чо сказала? Что человек до двадцати пяти растет. Она выше меня, прикинь! Получится, я с ним то-се, а потом та-дах - я выросла, а он остался чипиздик, да?
  - Аля, - гробовым голосом сказала Рита, - у нас неделя, сама сказала. Ты за неделю собралась вырасти, что ли?
  Ей вдруг стало очень обидно за полузнакомого Славика или, возможно, Стасика, который такой красиво-шоколадный, и волосы смешные почти колечками вокруг башки, и так хорошо улыбается, а глаза, кажется, зеленые. И вдруг королева Алька его, как на базаре клубнику - не такой, какчеством не вышел, дайте другого...
  - Ну хорошо, - вспомнила она про другого, - там же еще Саша этот. Он точно повыше. Хотя я прям офигеваю, как это взять и по росту только выбирать в кого влюбиться.
  - А кто сказал влюбиться? У нас же неделя всего!
  Рита открыла рот возразить, сраженная королевской нелогичностью подруги, которая только что планировала продлить неделю до страшного момента, когда она любимого перерастет, но только махнула рукой, понимая - отвлечется и они заблудятся в дебрях подробностей...
  - Так что? Насчет Саши этого?
  Алька помолчала обдумывая. Сморщила тонкий нос. Вздохнула. Нагнулась, стряхивая с покрывала россыпь песочка. Рита ждала.
  - Этот, вроде и ничего, - признала Алька, - но я решила, ну их нафиг ваще. Ты забыла, что ли? Про чеснок! А еще мы дернули с дискотеки, как две дуры полные!
  - О-о-о, - с отчаянием подвела итог Рита, - пошли купаться! А то спечемся тут.
  И они в очередной раз погрузились в тихий глубокий затончик, прикрытый от течений скругленным песчаным хвостом. Наплескавшись, обнаружили, что песчаная крутизна, если пытаться вылезти, мягко подается под ногами, и получается - можно съехать под воду, как на странной подушке, прихватывая с собой часть песочного наноса. Так что, еще какое-то время девочки сосредоточенно занимались съезжанием, сперва выходя из воды поодаль, потом усаживаясь на горбушку и вдруг - р-раз, вместе с ней оказывались в воде почти с головой.
  Устав, перетащили покрывало подальше, туда, где клонила метелки последняя куртина осоки, давая редкую движущуюся тень. И полежали, ленясь вынимать из сумки карты. И без них было хорошо. Просто прекрасно, думала Рита, щурясь на стебли, отягощенные светло-золотыми длинными колосками, чудесно и восхитительно. Этот ветер, такой свежий, смахивает жару с горящей, подпеченной солнцем кожи. И арбузный запах зеленой воды, которая на самом деле прозрачная, если подойти близко и смотреть в глубину, полную желтого цвета, смягченного водной толщей, с белыми бликами лежащих на дне ракушек.
  - Сеструха путевку взяла, на работе, - голос Альки рвался ветром, и Рита догадывалась о произносимых улетающих словах, - в Героевке там пансионат. В июле. Я, наверное, с ней поеду.
  - Как с ней? Мы ж хотели сюда поездить. На катере! - Рита повернулась, сморщилась - на локте лежать было неудобно, и села, отряхивая ладони.
  - Пф, - Алька смотрела в небо, расчерченное по бокам зрения колосьями, - тут классно, конечно. Но смотри. Воды пресной нет почти. Душа нет.
  - Тут моря целых два, - мрачным голосом напомнила Рита.
  - Та. Ты ж поняла, я про что. Ну и еще, там клуб нормальный и всякие лодки напрокат, тир еще. Это ж поселок нормальный, и автобусы ходят в город.
  Алька перечисляла именно то, что Рите казалось ужасными недостатками, и похоже, все эти штуки ей нравились. Даже голос окреп и повеселел. Рите стало печально. До сих пор ей казалось, что Алька относится к Острову именно так, как она, то есть, понимает, что он - чудесное чудо и настоящий рай. И когда ты в раю, то можно потерпеть без этого пресного душа, ну в крайнем случае принести ведро воды и облиться из кружки. А все эти многолюдные пляжи, где ходят торговки сладкой ватой и кукурузой, таская над отдыхающими ведра, прикрытые бумагой? Такие цветные пляжи, с зонтиками, качелями, с тиром перед пыльной дорогой и обязательной очередью к прилавку с мороженым и лимонадами - их Рита терпеть не могла. И страшно удивлялась, что кому-то такое нравится. И ладно бы кому-то. Но лучшая подруга. Как они будут дальше, если им нравятся такие разные вещи? Вернее, как дальше будет Рита? Потому что Алька как раз вполне сможет, у нее куча знакомых и с ними ей весело. Это вот Рите почему-то мало с кем весело, а точнее, ни с кем (она поняла это вдруг и ошеломленная открытием, затосковала, осматривая неуютное будущее, в котором Алька веселится без нее, а она - такая совсем одна, такая вся несчастная...). Единственная надежда, вдруг получится познакомиться. С кем-то, чтоб был именно - Он. И тогда будет хорошо. Наверное. Хотя по заказу разве ж такое бывает.
  - О! - бессердечная Алька села, опираясь на руки, - мы ж хотели пойти, по меляку! И уже надо обратно, а то спалим шкуру совсем. Ты чего смурная?
  - Да так. Голову напекло.
  Алька встала на коленки, нашаривая свой роскошный шарф, приказала, растягивая прозрачное полотно:
  - Давай башку. Наклони.
  Рита послушно нагнула голову, засмеялась, фыркая - бахрома щекотала уголок рта. Алькины руки сновали вокруг головы, наматывая шарф тюрбаном, потом на плечи Риты опустились свободные концы.
  - Во! Теперь ты, - и она, изменив голос, пропела сладко, передразнивая реплику из старого кино, - принцесса Буду-ур!
  Рита встала, церемонно раскланиваясь и придерживая концы шарфа.
  - А я так и быть, в твоей рубахе побуду, - Алька устроила рубашку на голове, стянув ее через лоб рукавами, кинула их за спину.
  - В серегиной, - поправила Рита.
  Они медленно пошли на самый край песка, где за полукруглым бережком вода катила волночки, схлестывая их в кружевную ленту. А под ней светила желтая полоса, указывая на длинную мель, продолжение косы, ушедшее под воду.
  - В том году, помнишь? - Рита бережно переступала, потом замирала с поднятой ногой, чтобы ощутить, как течение толкает ее в сторону, - мы пришли такие, а тут толпа, как на набережной.
  - Ага. Забыли, балды, что суббота. И все такие гуляют, туда-сюда, - Алька фыркнула, - только что мороженого не продавали. Такие - драссти, Вера Ванна, как ваши деточки, а как на огороди? И Вераванна такая - ааа драссти, спасибо, копаю картофан.
  - Сегодня тоже выходной, - вспомнила Рита, - воскресенье же.
  - Ты чего? Понедельник.
  - Ой. Нет. А танцы эти? Они ж по выходным, да?
  - Угу. Вчера и были. Ты, как всегда. Вот ты хоть помнишь, что лето на дворе?
  - Конечно, - Рита сунула палец в трусы, оттянула резинку и щелкнула, - мы ж голые почти. Ясно, что не зима.
  Они уже шли по пояс в воде, поводя руками в прозрачной толще и вглядываясь, чтоб не сбиться и не попасть в глубину.
  - Вот и я про то! Ты ж никогда не знаешь, какой день, какое число. Как ты работать будешь?
  Рита скривила рот. Алька, как всегда, насквозь ее видит. Работать. Нет, к работе Рита относилась нормально, но вот как задумаешься, что кончится школа, и еще где там нужно выучиться, а дальше начнется жизнь, как у мамы - с восьми до пяти и два выходных, и раз в году отпуск двадцать четыре дня. Даже не всегда, когда нужно. И сразу Рите хочется застрелиться. Или повеситься. Потому что это ж до самой пенсии! Вся жизнь - с восьми до пяти.
  Однажды она поделилась мрачными раздумьями о будущем с Алькой, но та по своей привычке только фыркнула и сказала, что все нормально, это же, как у всех, а еще есть декретный отпуск, гуляй себе с коляской, а деньги платят. Но Риту совсем не вдохновило то, что для кусочка свободы нужно родить ребенка. И вообще - всю жизнь, значит, думать про пенсию, даже когда мама уволилась из лаборатории санэпидстанции, то больше всего переживала, что нужно срочно уже начинать работать на новом месте, а то пройдет два месяца и стаж прервется. А нужен - непрерывный, для пенсии той.
  Задумавшись, она шагнула в сторону, качнулась, ощущая, как нога уходит в глубину, взмахнула руками, откидывая с лица край шарфа.
  - Утопнешь! - Алька вцепилась в ее локоть.
  - Да нормально, тут не очень глубоко.
  Но по сравнению с меляком глубина казалась опасной, непонятной, и вода над ней была уже не зеленоватая, а синяя, мрачного оттенка.
  - Пошли взад, - Алька развернулась.
  И замерла, растопырив руки. Рита посмотрела туда, куда уставилась подруга. Под зеленовато-желтой толщей на песке лежало что-то округлое, колыхая краями, и торчал длинный хвост с маленьким, еле видным отростком.
  - Скат, - сказала Рита дрогнувшим голосом, - хвостокол. Стой, не вертись.
  - Ба-линнн, - Алька стояла, вода обтекала ее талию, закручиваясь у живота, - он же ядовитый, да?
  - Еще какой. Тут обойдем.
  Они плавно сдвинулись, стараясь не угодить в глубину и зорко следя за темным, размером с хорошую суповую тарелку, пятном.
  - Ыыы, - шепотом сказала Алька, тыкая пальцем вперед, когда шагнули разок и еще раз.
  Там, чуть поодаль, лежала еще одна темно-серая хвостатая тарелка, на глазах испуганных девочек заволновала края, приподнялась и плавно ушла в синюю глубину.
  -Блин, - снова высказалась Алька.
  Но деваться было некуда, и они пошли дальше, замирая и внимательно осматривая песок, над которым поднимали для каждого шага ногу.
  Выбравшись на сухой песок, заговорили громко, с облегчением, нервно смеясь и перебивая друг друга. Прошлись вдоль воды, всматриваясь и ахая - насчитали недалеко от берега еще трех скатов.
  - А я тут на жопи каталась, - Алька округлила глаза, проходя мимо затончика с разрушенной их задницами насыпью, - а представь, села бы сверху! Чего они, вообще тут!
  - Да, - согласилась Рита, - не видели, что ли, мы идем! Надо смываться. А то как сядет сверху такая вот. Чего ты к ним пристала, они вон, уплыли на самый конец, сидят и думают, вот же блин, и тут явились не запылились, со своими жопами.
  Она развела руки в стороны, сделала блаженное лицо и вдруг открыла рот, съежилась, пискнув, и квакнула, изображая, как сверху обрушивается задница, расплющивая бедного ската.
  - Вот! Всех жалеешь, только не меня! - Алька прыгнула к воде, набрала полные горсти и швырнула, рассыпая в полуденном солнце хрустальные брызги, - на тебе за это, на!
  Рита обежала ее, ворвалась на мелководье и ответила фонтаном воды, поднятым ногой.
  
  Вволю набрызгавшись и накричавшись до хрипоты в горле, упали в воду, и долго лежали, опираясь о песок кончиками пальцев и рассматривая берег с ракушечными россыпями и редкими комками сухих водорослей. Потом еще повалялись на покрывале, совершенно ленясь, но нужно было вставать и идти, а то совсем не будет сил. Медленно встряхнули взятое с песка покрывало, кое-как затолкали вещички в сумку и отправились обратно, в приятном молчании.
  Перед плавным поворотом Рита вспомнила о лежащей на песке парочке, интересно, они все еще загорают, подставляя солнцу свои голые тела? Но там было пусто, валялись у травы, которая уже вовсе не давала тени, сухие палки, которые держали тентик. Все же это красиво, решила Рита, вспоминая, как стоял на самом прибое, и ветер шевелил откинутые со лба выгоревшие волосы. Может быть, и сама она когда-нибудь и с кем-то, вот так...
  Но о своих мыслях она не стала рассказывать подруге. Потому что знала, Алька может фыркнуть и высказаться уверенно и совсем поперек. Спорить Рите не хотелось.
  А в пансионате было тихо и сонно. Самые крепкие валялись на пляже, прочие, отобедав, разошлись по комнатам и верандам, затененным деревьями и диким виноградом. Самое время поспать, пережидая дневную жару и перед вечером снова отправиться к воде.
  
  
  Глава 12
  
  Рита лежала навзничь, уронив левую руку с кровати, слушала, закрыв глаза, как Алька возится, шуршит и чем-то звякает, иногда шепотом чертыхаясь. Спать одновременно хотелось и не хотелось, голова словно отклеивалась, зависая под потолком, потом, после каждого звука со стороны подружкиной кровати, возвращалась обратно, и глаза хотели открыться. Но Рита терпеливо ждала, когда же Алька наконец, разберется со своими интимными делишками: спрятаться в домике некуда, и если не зажмуриваться, то на краю зрения будет маячить угловатая Алькина фигура, ее протянутая над спинкой кровати рука или пушистые волосы.
  - Вроде все, - с сомнением проговорила Алька. Щелкнула еле слышно резинка поправляемых трусов, - ты спишь?
  - Неа. Жду, когда ты там.
  - А. Так ты слышала, не? Я говорю, вроде все. Ну в смысле, совсем все.
  - Кончились, что ли? - не поверила Рита, открывая глаза и повертываясь на бок. Опираясь на согнутый локоть, осмотрела стоящую посреди комнаты Альку.
  Та застегивала рубашку, ту самую - клетчатую, белел под расходящимися полами треугольничек хлопковых трусиков.
  - Второй же день всего! - продолжала не верить Рита, усаживаясь, потому что локоть проваливался в зыбкий матрас, - ну и я читала, если солнце, жара всякая. Провоцирует.
  - У тебя может и провоцирует. А у меня похоже, совсем почти все.
  - Щасливая, - Рита пощупала свои трусы, в которых топорщился слой ваты, завернутый в стираную тряпочку.
  - Не ссо! У меня вообще должны быть через три дня, а видишь, мы как договорились, чтоб одновременно. Ну и чтоб обеим подосрать. Именно, когда на море.
  - Это бывает, когда подруги. Мы с тобой, помнишь, ржали уже, насчет одновременно.
  Алька покивала, показывая, помню-помню.
  - Так я об чем. У тебя тоже вряд ли долго, если у меня все.
  - Хорошо бы... - Рита не слишком поверила, но да, это было бы ужасно хорошо, потому что за пару дней совершенно надоело постоянно думать о трусах и дополнительных походах в местный сортир, и бояться залезть в воду или просто ходить в купальнике.
  - Так, - Алька уселась на свою кровать, ставя длинные ноги на железную раму под матрасом и обхватывая колени, - щас ногти накрашу. Потом поспим. Наверное.
  - Неохота как-то.
  - Жарища же! Не перебивай. Поспим. Ну, поваляемся. Потом выйдем, часов в пять, скупнемся. И...
  Она задумалась, подтягивая к себе косметичку и высыпая на сбитую простыню содержимое. Открыла флакончик, комната наполнилась резким запахом ацетона.
  - И... - продолжала размышлять Алька, нацеливая мокрую кисточку на большой палец ноги, - тьфу ты, промахнулась.
  Кровать заскрипела. Алька поворочалась, усаживаясь удобнее. И рассердилась.
  - Вот видишь, я про что! Куда тут пойти? По центру утюжить тудой-сюдой? Мимо директорской конторы? Или в кухне торчать с борщом? А за забором - одна трава на сто километров.
  - И море, - возразила Рита не слишком уверенно.
  Тут Алька, конечно, была права. Если не торчать на песке, валяясь неподвижно, временами уходя в воду, оставались только центральная аллея, пустая брезентовая палатка клуба, две кухни. И домик спасалки с вышкой. Правда, к новой кухне была пристроена большая столовая под навесом, и в ней стоял бильярдный стол, стукали шары, дядьки отклячивали задницы в цветных плавках, прицеливаясь киями. А снаружи, забравшись на кирпичный барьерчик ограды, сидели дамы и девушки, или стояли, облокотясь. Смеялись, болея за своих. В углу там болтал телевизор. Но подходить туда, где все друг друга знают, и стоять под любопытными и оценивающими взглядами Рита никак не хотела, и знала, что Алька тоже не хочет, хотя и по другим причинам. Альку больше волновало, чтоб 'выглядеть' и она была уверена, что пока совершаются в организме всякие женские дела, 'выглядеть' - никак невозможно, мало ли что случится и придется убегать в комнату или в сортир.
  Телевизор был и в клубной палатке тоже, но там темно, почти пусто, орут играющие у входа детишки с пластмассовыми грузовиками, и вообще - ехать на катере, чтобы смотреть телевизор?..
  Больше всего Риту манила спасательная. Там, в небольшом пространстве между стеной домика и густыми кустами, отделяющими территорию спасателей от аллеи, стоял дощатый стол и вкопанные вокруг него лавки. На лавках постоянно сидели сами спасатели - молодые и загорелые, толклись их приятели и подружки, сверкая в тени деревьев яркими плавками, купальниками и сарафанами. Оттуда слышались взрывы смеха, шлепанье карт по столешнице, треньканье гитары. Временами кто-то спускался с верхотуры, по деревянной наружной лесенке, или кто-то убегал к воде, ворочая там лодку.
  Но, поглядывая в ту сторону во время походов по аллее, она с печалью думала, все там знакомы друг с другом, и как подойти? Никакой смелости не хватит, вот так припереться, 'здрас-сти я ваша тетя'. И торчать рядом, ожидая, когда пригласят присесть, сыграть в карты, например. Нет, конечно, можно нормально схитрить, типа - мы на лодке хотим покататься, и потом получится, вроде уже и не чужие. Но Рита знала, если это предложить, Алька хитрость тут же раскусит и не замедлит вслух обличить, да еще не один раз. Как будто сама Алька ни капли не хотела ни с кем познакомиться.
  Странное дело, размышляла Рита, снова ложась на кровать и беря с пола брошенную туда книжку. С Алькой нормально знакомятся пацаны, у нее знакомых парней всегда больше, чем у Риты. Но тем не менее, Алька всегда фыркает и всячески показывает, как оно ей не надо и все равно. Хотя, если бы было по-настоящему все равно, они сразу бы отлипали и шли знакомиться с кем-то еще. Но из-за этого подругиного фырканья Рита боится признаться ей в очередном интересе, потому что суровая Алька сходу раскритикует и пацана, который понравился, и ее саму за такой интерес. Вот и приходится все время партизанить, придумывая причины всякие. И кстати!.. На лодке покататься - очень даже нормальная причина. Заодно ж и на лодке покатаемся, - радовалась Рита, опуская руку в прохладную воду и наслаждаясь тем, как мягкие струйки упруго гладят пальцы. А Славик на веслах - такой весь коричневый и глаза точно - зеленые. Когда гребет, то на руках напрягаются мышцы...
  - Ну ты и спишь, грамотейка!
  Рита дернулась, растрепанная книжка сползла с груди и обрушилась на свое место под кроватью.
  - А?
  Марлевая занавеска желтела вечерним светом, за стенками и приоткрытой дверью слышался детский топот, крики, энергичный звон тарелок.
  - Фу, - усаживаясь, она крутила головой, пытаясь сообразить, что к чему.
  Алька потянулась, зевнула, кидая за голову руки и цепляясь за железную кроватную спинку. Кровать предупреждающе спела свои пружинные аккорды.
  - Полшестого, - доложила она, - не ссо, я сама только вот. Там стучал кто-то. Ты не в курси, кто?
  - Стучал? - Рита никак не могла прийти в себя, - я не слышала. Ты ж слышала? Спросила бы.
  - Та. Я спала тоже. А может, приснилось мне. Блин, и двери бросили, заходи, кто хочет. Может и зашел, увидел, что храпим, и смылся.
  - Может, это бабка соседняя, - возразила Рита, с ужасом думая, а вдруг, и правда, храпели. Она вдруг храпела, а кто-то вошел, смотрел на них.
  - Угу. Она постучит. Та она и двери выломит, - шепотом возразила Алька, - ой-й, ссать хочу, давай скорее. Просыпайся ж уже.
  Рита хотела возразить, ты ж хочешь, не я. Но потом все равно придется идти в сортир, уговаривать Альку, чтоб не в одиночку. Вздохнула и, покачиваясь на матрасе, спустила ноги на деревянный пол. Потянула к себе измятый сарафанчик, надеясь, а вдруг, пока идут через пансионат, захочется и ей, тогда на пару часов можно будет следующий поход в сортир из головы выбросить.
  - А эти домики там, в конце, - отвечая на ее мысли заговорила Алька, - ну, московские, там вроде даже унитазы есть внутри. Прикинь, вот лафа-а-а...
  Рита покивала.
  - Я только чо слышала, - Алька уже залезла на табурет и оглядывала себя в зеркале, туго стягивая на талии рукава многострадальной серегиной рубашки, - и вовсе там не москвичи. Там физкультурники. Со Львова.
  - Кто?
  - Пловцы. Институт физкультуры, плавание. Чего ржешь?
  - Ну - физкультурники. Я представила, выбегают такие на пляж и ну пирамиды строить. Из себя. Раз-два-три!
  - Ага. Нет. Они тут с самой весны толкутся. Стройотряд. А сейчас на соревнованиях каких-то в городе. Ну, в другом пансионате. И скоро приедут. Наверное. Тьфу темнотища, а свет нельзя, комары же.
  Она спрыгнула, приблизила к зеркалу лицо, осматривая каждый глаз по отдельности.
   - А ты откуда знаешь? - удивилась совсем уже проснувшаяся Рита, мягко отпихивая подругу от зеркала и взлезая на табуретку.
  - А ты пока тут хропела, я сходила чайник поставила, чтоб водичка кипяченая. И там тетки трепались.
  Рите стало одновременно завидно и печально. Вот такая Алька - ушла сама, торчала там, слушая новости. Совсем самостоятельная, и хорошо бы стать такой же. Но это вряд ли. Туда, где толчется незнакомый народ, Риту пинками не загонишь, хотя, два года назад, убоявшись напророченной мамой судьбы (так и просидишь по углам всю жизнь, а надо общаться, надо, чтоб друзья!) она взяла дело в свои руки и научилась нормально вступать в контакт, говорить всякие пустяки, общаться, короче. Но чего скрывать, радости ей это никакой не доставляло, и если уж отдыхать, полагала Рита, то делать надо то, что нравится, а не пинать себя - иди общайся Маргарита Розова! Тем более, рядом Алька, которая прекрасно с чужими общается, даже вон пошла поставила чайник, и наверняка познакомилась с тетками (нафига они нужны...), узнала кучу полезных новостей. И Рита ей для этого совершенно не понадобилась.
  Алька у двери выразительно звякала ключами, изображая первоклассницу с колокольчиком. Рита еще раз поправила на талии сарафанчик и вышла на веранду, по которой от крыши лежала широкая тень с зубчатым краем. Ветер дул сбоку, хлопал развешанным поперек покрывалом, задирая его, показывал разбросанные игрушки, стол, полный банок и тарелок.
  Алька торжественно сунула ключ в скважину, провернула его дважды. Замерла, о чем-то соображая.
  - Привет, - сказал кто-то, появляясь из-за угла домика, пока еще невидимый в вечерней тени.
  У Риты радостно подпрыгнуло сердце. Все же они их не забыли. Пришли. Пришел!
  И тут Алька, в третий раз крутанув ключом (который вообще-то на два поворота запирал замок), крутанула в четвертый и, схватив Риту за руку, снова втащила в комнату. Хлопнула дверь. Метнулась и повисла кривым гамаком прижатая дверью занавеска.
  - Что? - вполголоса простонала Рита, сердито уставясь в поблескивающие глаза подруги.
  - Трусы, - еле слышно, почти не шевеля губами, ответила Алька и для верности тыкнула себя куда-то под рукава, завязанные на пузе.
  Они замолчали, чутко прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Там было тихо. Никто не говорил еще раз 'привет', не слышны были шаги по веранде, или там по песку вокруг домика.
  - Так переодень, - прошипела Рита. Зная Альку, она насчет трусов сразу все поняла. И не стала говорить мол, не видны и нормально все...
  - Так на улице, - сердитым шепотом парировала Алька насчет сохнущего купальника.
  Они стояли под дверями, замерев в неудобных позах, словно играли в 'море волнуется', сверлили друг друга сердитыми взглядами, рука Альки цепко держала гнутую ручку, притягивая дверь.
  Рита закатила глаза. Потом обвела ими полутемную комнату, казалось, залитую желтым компотом из алычи.
  - Ну... блин. Да он ушел уже, наверное. (ага, сказал себе - нафига мне эти сумасшедшие дурочки...).
  - Фиг, - мрачно возразила Алька, для убедительности пальцами показала, как шагает человек, и покачала пушистой головой, отрицая.
  - Рубашку переодень, - осенило Риту, - вон же сарафан твой. На койке.
  - Он мятый!
  - О-о-о... Какие мы королевы... Надень уже и пошли!
  - Подержишь?
  Алька с усердием кивала на свою руку, которой вклещилась в двери. Рита закатила глаза снова, уже несколько уставая от пантомимы. Взялась за дверную ручку и снова шикнула на подругу: Алька, послушно порхнув в желтом полумраке угловатой бабочкой, завозилась у своей кровати, сдирая рубашку и напяливая сарафанчик. Пуговицы, конечно, никак не застегиваются, отметила Рита, заодно прислушиваясь, что там происходит снаружи.
  Не услышав ни шагов, ни голосов, Рита рассердилась. По своей привычке устроила Алька, как сама выражалась 'спектаклю', и теперь в сторону новых знакомых, которые никак не могут с ними по-настоящему познакомиться, действительно будет стыдно даже смотреть. Уже второй раз они позорно сбегают буквально посреди разговора, оставив парней с раскрытыми ртами. Нет! В третий! - мысленно пересчитала события Рита и смирилась, махнув рукой на все...
  - Ну, - сказала в полный голос, - переоделась? Пойдем уже.
  - Ты шшшто орешшь? - Алька ожгла подругу негодующим взглядом, приосанилась, поправляя сарафан, волосы, сумку на плече.
  Прошла мимо и внезапно, стряхнув царственную позу и выражение лица, согнулась в три погибели, припадая глазом к маленькой щелке между подоконником и занавеской.
  - Лицо поменяй, - вполголоса посоветовала Рита, открывая двери.
  Алька выпрямилась, взметнув перепутанные пряди. Согнала с лица выражение страшного партизанского секрета, пытаясь взамен нацепить королевское равнодушие, типа - идем, гуляем, никого не трогаем.
  Рита фыркнула.
  Предзакатное светлое солнце раскрасило песок и кусты длинными, еще не густыми тенями, протянуло их к невидимой от крыльца сетке-рабице, за которой, в прорывах игольчатой зелени тамариска, блестело Азовское море. И - никого. Ни соседей, ни теток с кастрюлями или стопками грязной посуды, ни - прекрасных прынцев Славика и Саши. Не судьба, значит, смирилась Рита, постукивая каблуками следом за целеустремленной Алькой, ну, зато можно спокойно зайти в сортир, вернуться, чтоб оставить в домике дурацкие стукалки, и потом уже дальше гулять босиком, или надеть купальники и пойти на пляж.
  А вдруг и правда, все, с надеждой думала Рита, поднимаясь по лесенке на цементную веранду сортира, и тогда завтра собрать сумки, завеяться на дальний конец Острова, на весь день. И начихать, что без никого, уйти только вдвоем.
  Из дверного проема вышла дама в тесном сарафане, поправила над красным лбом кудряшки и спускаться не стала, а прошла вдоль стены и, облокотившись на деревянные перила, повисла, обозревая с небольшой высоты территорию. Рита подавила недоуменную усмешку. Вот же - вышла из туалета, и стоит себе, совсем не стесняется, не шмыгает побыстрее отсюда, пока не догадались что она там сидела над бетонной, оправленной в железо дыркой. А совсем наоборот, стоит на виду, 'обозревает окрестности онежского озера', как шутит мама.
  
  Посещение сортира обрадовало Риту - кажется и правда, совсем все (почти совсем, осторожно поправила она себя) и значит, завтра точно можно отправиться в дальнее путешествие.
  
  Оставив в комнате стукалки, девочки переоделись и еще пару часов провели на пляже, уйдя в этот раз к забору на своем краю пансионата, а потом переместившись вообще за него, туда, где в травяных зарослях торчали редкие деревья лоха, живописно освещенные медными лучами солнца.
  Купались медленно, лениво, без брызг и упадания в тихую воду. Заходили по пояс, водя руками в теплом море и рассматривая, как прозрачная толща искривляет пальцы. Болтали так - ни о чем, замолкая, чтобы прислушаться и наглядеться. Тут ничто не нарушало горизонт, за вечерней гладью воды располагалось только небо, зеленоватое, незаметно для глаза меняющее цвета.
  Потом, подобрав ноги, сидели на покрывале, усталые от долгого дня. Стряхивая с перепутанных волос влажное полотенце, лениво таскали из кулька карамельки, подтаявшие в серовато-белых бумажках. Рита аккуратно надкусывала рифленый бочоночек, чтоб на языке защипало кисленькое повидло. Отбирала у Альки бутылку с водой, запивая кисловатую сладость. И было им обеим задумчиво и прекрасно, так что у Риты временами щемило сердце, совершенно непонятно от чего. Как будто одновременно хотелось заплакать и засмеяться.
  По блестящей воде, которую вечернее солнце сделало плотной, как натянутая ткань, шла со стороны спасалки темная лодка с темными в ней силуэтами, приближалась, становясь больше.
  - О, - сказала Алька с ленивым в голосе торжеством, - ну, я чо говорила-то? Вон, гребут.
  Рита прищурилась на силуэты. Хотела заволноваться, мысленно осматривая себя - а вдруг что не так, и где там в сумке зеркальце с пудрой. Но вечер нисходил такой прекрасно мирный, такой правильный, что никакого волнения не получилось. Она только убрала с колен полотенце и села удобнее, обнимая согнутые коленки. Встряхнула головой, чтоб волосы улетели за спину.
  Плеская веслами, лодка подходила к берегу, блестел на месте силуэтно-черного белый борт с красной полоской. Вот зашуршал под тяжелым носом мокрый песок, вода резко плеснула, зашлепали по ней босые ноги.
  Славик подошел, оставив Сашу возиться с веслами, встал, возвышаясь и перекрывая собой закатный свет.
  - Чего не купаетесь? - босые ноги переминались по песку, увязая в нем пятками и пальцами.
  Он был в черной рубашке, брошенной на плечи, и в черных плавках. При каждом движении краешек плавок сдвигался, показывая светлую рядом с загаром кожу. Разница, подумала Рита, глядя на его плохо различимое против света лицо, вот уж нормальная разница, он не вылезает, наверное, с пляжа.
  - Накупались уже, - объяснила Алька, опуская острый подбородок на согнутые коленки.
  - А с нами? - Славик потянул с плеч рубашку, свесил ее в руке, - можно?
  - Бросай, - кивнула Алька, - Рит, ты как?
  Рита покачала головой, отказываясь купаться. Потом кивнула, подтверждая подружкины слова - накупались, да.
  Рубашка упала на край покрывала, рукавом в песок.
  - А на лодке хотите? Недалеко, вдоль территории, а то Олег не даст в следующий раз. Ну и поставим потом, рядом со спасалкой. Напротив, в смысле.
  - Рит? - снова воззвала Алька.
  - Хотим, - согласилась та.
  Славик присел на корточки, повернул лицо в профиль, на него упал мягкий свет. Хорошее лицо, тайно обрадовалась Рита, прям очень даже хорошее, и глаза точно - зеленые.
  - Сань! Ты купаться идешь?
  Молчаливый Саня, видимо, согласился. Славик снова поднялся, как будто присаживался только, чтоб улыбнуться. И отряхивая ладони, кивнул.
  - Мы быстро. Окунемся и тогда уже. Обратно вместе, да?
  Идя навстречу закатному свету, он снова превратился в силуэт, хороший такой силуэт, снова порадовалась Рита, с легким тайным удивлением - вокруг столько девчонок суперских, а он чета пристал именно к ним, и даже то, что они постоянно куда-то в кусты убегают, его не остановило. У силуэта были мускулистые ноги, хорошая талия над плавками, и гибкая спина. Славик шел медленно, потом прибавил скорости и в воду влетел, поднимая сверкающие брызги, подпрыгнул и изящно нырнул вдоль поверхности, вспарывая ее напряженным телом и вытянутыми руками, так что полет над водой продолжился уже под ней, и через десяток метров он внезапно вынырнул, блестя мокрой макушкой, окруженный белыми и оранжевыми брызгами. Саня, бросив лодочный канат петлей вокруг большого одинокого камня, промчался следом и тоже нырнул, так же выныривая вдалеке. Переговариваясь и смеясь, черные блестящие головы удалялись, иногда исчезая под водой. Но вскоре повернули обратно.
  Рита обрадовалась. Не тому, что они вообще появились, а тому, что Славик не соврал и не нужно сидеть ждать, охраняя его рубашку, пока они там наплещутся. И вспомнив о завтрашнем дне, заторопилась, чтоб успеть сказать, пока не вернулись.
  - Альк? Мы ж завтра собрались на дальний, да? Ты как, если мы не вдвоем, а, ну, с ними, например?
  Алька молчала, набирая в кулак песок и высыпая его тонкой стройкой обратно. Рите стало раздражительно. Видит же, что через пару минут вернутся. И наверняка будут насчет завтра что-то решать (ну, хотелось бы, чтоб решали, поправила себя Рита). И лучше бы заранее договориться, чем бекать и мекать, переглядываясь и не зная, что именно сказать.
  - Они тебе как? - не выдержав, уточнила у привередливой подруги, - Саша этот, ростом нормально тебе подходит же!
  - Ну... - Алька медленно стряхивала с ладони остатки песка. Потом сказала 'пф' непослушным волосам, сдувая с носа прядку, - ну ничо так вроде. Хотя лицо никак не разгляжу. И чего он вообще там всегда? Подошел бы. Чего бормочешь?
  - Покрутился, - повторила свое бормотание Рита, следя, как мальчики выходят из воды рядом с лодкой, - показал себя со всех боков, смари, тетя Алевтина, чтоб без брака. А то потом не примут же, в магазин обратно.
  - Чего ты там мелешь? - изумилась Алька, отряхивая ладони одну об другую, - ну ты, Розова, как начнешь иногда молоть, нифига я тебя не понимаю.
  - Ну и ладно, - буркнула Рита.
  Славик шел к ним. А таинственный Саша снова остался у лодки, ворочая свой канат и гремя веслами.
  - Если попросятся, пойдем вместе, - успела таки прошептать Алька Рите, поднимая лицо к вырастающему силуэту.
  - Собираемся? - бодро спросил Славик, наклоняя голову к плечу и тряся ею, чтоб выбить из ушей воду, - сенкью за рубашку.
  - Донт меншн ит, - машинально сказала Рита и тут же смутилась, вспоминая Алькины наставления - отличницу с себя не корчить.
  Славик мягко улыбнулся и устроив рубаху на бедрах, связал рукава. Дождался, когда девочки соберут с покрывала вещи, отстранил обеих и сам, резко взмахивая, вытряхнул из него песок, ловко сложил квадратом и, перекинув через локоть, пошел к лодке.
  
  Молчаливый Саша сидел на веслах, Алька и Рита устроились на корме, а Славик торчал на крошечной носовой скамейке. Весла мерно громыхали о деревянные борта, плескалась вода, закручиваясь вокруг лопастей. Девочки сидели молча, потому что молчал Саша, плавно откидываясь и потом слегка наклоняясь, на губах его играла смутная улыбка, а лицо под выгоревшими почти добела волосами казалось непроницаемо-темным, с плохо различимыми чертами. Алька права, думала Рита, нагибаясь к борту, чтоб окунуть пальцы в воду, никак не понять, какое у него лицо, симпатичный или нет, странный парень, типа загадочный, но это его постоянное молчание немного раздражает, непонятно, о чем говорить, ляпнешь чего, а он может быть про себя станет над ними смеяться.
  Мимо плыл берег с лежащими на цветных покрывалах пляжниками. Уже одетые детишки носились, оря и таская игрушки - надувные круги, пластмассовые ведерки и машинки, очень яркие на фоне темнеющей зелени вокруг деревянных домишек. Славик иногда привставал, обращаясь к ним через голову гребца и Саша недовольно хмыкал - лодка покачивалась сильнее.
  - Вы надолго заехали?
  - Неделю точно, - отвечала Рита, отряхивая руку от капель и снова погружая в теплую прозрачную воду.
  - Прям сами совсем?
  Алька фыркнула. Поинтересовалась строго:
  - А чего так решил?
  - Ну мы ж видим, - Славик улыбался, наклоняясь в сторону, чтобы смотреть на собеседниц, - то в кухню, то в домик, и вроде нет с вами никого.
  - Приедут, - пообещала Алька, подбирая босые ноги, - скоро вот.
  И снова только журчала вода, мерно плескали весла, слышались над водой детские крики и чей-то сердитый плач.
  - Но не завтра же? - уточнил Славик, - а то мы хотели... Эй!
  Саша дернул веслами, лодка сильно качнулась, девочки пискнули. Рядом с бортом вынырнула блестящая, словно тюленья, голова, отфыркалась и снова ушла в глубину, сменяясь красными плавками и белыми пятками - не секунду.
  - Деловой, - прокомментировал Саша, снова принимаясь грести, - чуть не получил веслом по башке.
  - А им бошки ни к чему, - засмеялся Славик, - это ж спортсмены. Физкультурники.
  - Пловцы? - спросила Рита, вспоминая Алькины слова, - из Львова которые?
  Славик кивнул.
  - И пловчихи, - добавил Саша, усмехаясь, - их не разберешь.
  Лодка уже шла к берегу, там на песке, рядом с блестящими полузасыпанными рельсами, стоял коренастый парень в подвернутых штанах, смотрел, прикрывая глаза рукой, кажется с раздражением.
  Лодка тыкнулась носом в песок, но тут же отошла обратно, танцуя на мелководье, и Рита схватилась за Альку, потом отпустила ее, подавая руку Славику, который уже выпрыгнул и оказался рядом, почти по пояс в воде. Держа Ритину руку теплыми пальцами, осторожно провел ее через всю лодку к носу, помог выбраться - она спрыгнула там, где воды уже было не выше колена. Улыбнулся и отправился помогать Альке, которая, повесив на плечо сумку, встала, качаясь и взмахивая руками.
  Саша возился с веслами, укладывая их на борта, слушал скороговорку приземистого, а тот, топчась, гремел замком, навешивая какую-то цепь.
  Оказавшись на берегу, девочки замялись, вернее, замялась Рита, а Алька, по своей привычке задрав подбородок, попыталась сходу устремиться в сторону пансионата.
  - Завтра, - сказал Славик (и Рита мысленно выдохнула, радуясь, что не случилось дурацкой паузы), - вы завтра что делаете?
  Алька притормозила, милостиво готовая выслушать предложение.
  - А что тут делать? Кроме купаться-загорать?
  Славик посмотрел на Сашу, который смирно стоял, поглядывая то на сердитого спасателя, то на девочек.
  - А как насчет мидий? - спросил.
  - Мы думали на дальний... - одновременно с ним заговорила Рита и умолкла.
  Но он обрадовался, и улыбнулся, сощуривая зеленые глаза на коричневом лице:
  - А как раз! Это на затонувшей барже, на азовской. С азовской стороны. Там, где брошенная деревня. И потом можно дальше. Если никто вас не гонит, ну, не пасет в смысле, можем ходить хоть до ночи.
  - Гм, - сказала Алька, изображая сомнения и колебания. Потом величественно кивнула, - ну... ну можно, конечно. Рит?
  - Хорошо, - Рита кивнула тоже, стараясь не улыбаться, чтоб губы не поползли к самым ушам, - во сколько?
  - Санек? Катер когда будет?
  - В восемь, - Саша не стал подходить, топтался поодаль, опустив руку с ключами.
  - Мы сегодня в городе ночуем, - объяснил Славик, - мне нужно бабушке помочь, с абрикосами. А завтра приедем утром прям. Ну и сразу. Так что? В девять мы придем, да? Или за территорией вас встретить?
  - Приходите, - кивнула Рита, - нам что брать? Воду там, хлеб?
  - А ничего не надо. Ласты только, если вдруг есть.
  - Вдруг есть, - засмеялась она, - и маска с трубкой.
  Славик посмотрел с уважением.
  - О! Ныряете, значит? Отлично, вместе тогда поныряем.
  Алька пробормотала что-то невнятное, но возражать не стала, хотя Рита слегка испугалась, вдруг ее чопорная, или, выражаясь по-местному, 'пендитная' подруга сразу же и откажется от совместного похода, лишь бы не признаваться, что нырять с маской и трубкой не умеет.
  На том и разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.
  Хотя ни о каком покое теперь речи и быть не могло. Внутри у Риты все пело. Как же здорово складывается! Завтра они уйдут на целый день, и не одни, а вчетвером, наберут мидий, и сразу же пожарят их на костре - не тащить же с собой ведро ракушек в скорлупе. Наедятся. И пойдут, как сказал Славик - куда захотят. И никто-никто не станет им проедать мозги, насчет, а когда вернетесь, а что будете делать. Было бы прекрасно, если б успели добраться на дальний конец Острова, но даже если и нет, все равно хорошо, даже и лучше, ведь можно устроить еще одну прогулку.
  
  - Обязательно масло, - говорила она, сидя на своей койке и осматривая разложенные на простыне вещи, - как хорошо, что воду не тащить, да?
  - Все равно надо взять, - возражала Алька, валяясь на своей кровати и пытаясь в зеркальце увидеть облупившийся нос, - тьфу, темно, ты, прям, веришь мужикам, вот увидишь, нам надо будет, а они такие - ой, а чо сами не взяли, ой у нас нету...
  - Жалко, что уехали, да? Можно было б еще ночью выкупаться. Такая жара, вдруг море светится? Хоть и не август.
  - Выспаться надо.
  - Ой, Аля! Можно подумать, ты прям хочешь спать!
  Издалека, смягченный стенами и тарахтением генератора, донесся гудок - катер уходил в город.
  - Отчалили, - сообщила Алька и села, суя зеркальце под подушку, - ну, пойдем, что ли, изменять нашим мальчикам?
  - Да-а-а-а! - Рита засмеялась, ногой зашвыривая стукалки под кровать, чтоб не мешали, - вперед, в темноту!
  В стенку коротко и сердито стукнули. Девочки сдавленно захихикали, торопливо натягивая просохшие купальники и сверху - измятые сарафаны.
  Купаться! Ночью!
  
  Глава 13
  
  Рита любила купаться ночью. Входить в воду, совсем уже невидимую, ощущать, как ее граница медленно поднимается, щекоча кожу. Нащупывать ногой песок, в нем ракушки, и немного боязно - а вдруг там есть еще что-то, в темной, почти ночной воде. И падать вперед, окунаясь, выныривать, держа глазами ожерелье дальних ночных огней на самом горизонте. Плыть в темноте, слыша, как журчит вода, обтекая плечи, переворачиваться, чтобы, покачиваясь на спине, смотреть в полное звезд июньское небо.
  Еще восхитительнее купаться в августе, когда истомленная зноем вода рождает крошечных прозрачных существ - ночесветок. И они, прикасаясь к телу, вспыхивают бледными голубыми огоньками, иногда совсем редкими, видными только в движении - крупными одиночными искрами. А иногда, если повезет, полыхающими непрерывными струями, и тогда все тело сверкает, и потом долго светится развешанный на веранде купальник.
  
  Сейчас ночесветок не было. Увязая босыми ногами в прохладном песке, который под верхним слоем оказался внезапно теплым - держал в себе дневное тепло, девочки наугад пробрались к воде, уйдя в полную темноту, подальше от фонарей и света на верандах. Скинули сарафаны, уложили поверх полотенце, и пошли в воду, старательно болтая в ней руками и приглядываясь.
  - Не светится, - с сожалением сказала Алька.
  И вдруг взвизгнула, подпрыгивая.
  - Что? - испугалась Рита, но в следующий момент ахнула тоже, замерев с поднятыми над поверхностью воды мокрыми руками.
  - Ой, - снова шепотом заголосила Алька, - колется! Это что?
  - Тихо!
  Они застыли, уже нащупывая ступнями песок, чтоб ринуться обратно на берег. И услышали еле ощутимые ухом крохотные шлепочки, как будто по воде бежал кто-то совсем маленький.
  - Ой, - выдохнула Рита, раскрывая ладонь и прихлопывая кожу на ребрах, - фу ты!
  В кулаке шевельнулось, укалывая кожу, от неожиданности она раскрыла руку, тряся пальцами. Крикнула вслед Альке, которая шумно запрыгала к берегу, сдерживаемая упругой толщей воды:
  - Рачки! Прыгают. Ой-й-й!
  Вокруг быстрым пунктиром шлепало, кололось, отскакивало. Смеясь, девочки крутились по пояс в воде, размахивали руками на маленькие звучки, припечатывали ладони к коже. Взвизгивали, если удавалось схватить и тут же отпускали, бросая, маленьких креветок, которые заполонили темноту, выпрыгивая из воды и носясь по поверхности.
  - Офигеть, - Алька, тяжело дыша, наконец, толкнула Риту к берегу, - вообще ни разу такого. Чего они скачут?
  - Не знаю. Смешно, да?
  - Я перепужалась. Но да, смешно. Колючие такие.
  Они вытирались, передавая друг другу полотенце и продолжая делиться впечатлениями. Рита представила себе, если бы не темно - была бы видна огромная стая, от которой почти вскипает вода, так много, что креветки выпрыгивают, несутся по глади, как жесткие водомерки, тыкаются в преграду твердыми носиками.
  - Хорошо, что не кусаются, - подытожила Алька, - ну что, двинули по водичке? Пройдем вдоль, потом вернемся, - она зевнула, - и на свободу с чистой совестью. Спать, то есть.
  
  Они шли по мокрой полосе песка, снова друг за другом, молчали, слушая, как плескается под ногами вода, и еле слышно шуршит сам песок, выворачиваясь из-под босых пяток. Рита тащила в руке насквозь мокрое полотенце, иногда лениво волнуясь о том, что придется же завтра нести его, непросохшее. Но чего уж, высохнет на жаре, знала и потому отбрасывала мелкую мысль, а вместо той приходила другая - насчет брать ли воду, и нужно не забыть как следует посмотреться в зеркало и взять с собой пудру, а то нос красный, как у деда мороза...
  Ей казалось, она спит на ходу, хотя что-то там отвечала Альке, и Рита слегка сердилась на то, что вместо величественного и сказочного сна, в котором осознавала бы, что они - на Острове, летом, ночью и - полная свобода, снятся все эти мелочи, наплывают тучей мушек, от которых можно отмахнуться рукой, но они тут же налетают обратно...
  А тем временем спасалка осталась далеко позади, проплыл за широкой полосой пляжа почти весь пансионат, скрытый кудрявыми кронами, темный и сонный, и впереди, далеко-далеко, светились огоньки городского берега, того самого, на который они с Алькой смотрели с ближнего конца Острова, стоя на меляке с опасными скатами-хвостоколами.
  Можно уйти совсем, снова пришла к Рите мысль, темная, как ночь и осторожная, как тихие в ней шаги, за сетку, туда, где ничего нет, кроме ночной воды, ночного песка и спящей травы. И - никого. Идти там одной, чутко ловя ночные звуки, следя широкими глазами за острыми верхушками трав на фоне чуть более светлого неба. Но нужно успеть вернуться, до света, потому что вдруг там, где царит темнота, он все изменит. Это, наверное, тоже хорошо, но - совсем другое. Или, думала она, глядя в спину Альки и не видя ее, вот было бы интересно, чтоб не торопиться уходить, там такое место, где ночь стоит всегда. Если хочешь ночи - идешь. Туда.
  Шагнув в очередной раз, она натолкнулась на Алькину спину.
  - Медведь, - сказала та, дергая согнутыми локтями, - ну? Взад пошли? Спишь совсем, да?
  - Нет, - голос прозвучал невнятно, и Рита засмеялась.
  Вдвоем повернулись, теперь она шла впереди, совсем усталая и совершенно счастливая, недоумевая от того, что счастье так полно и прекрасно, хотя еще не случилось ничего и завтрашний день не наступил. Неужели, если все будет, как они наметили, то радость может стать еще больше?
  И тут сердце Риты подпрыгнуло, закупоривая горло и не давая дышать: материализуясь из темноты, возникли вокруг черные фигуры, заскрипели песком стремительные шаги, заплескала вода, принимая в себя быстрые тела. И - ни голоса, ни слов.
  Рита замерла, сдерживая спиной тоже застывшую Альку. И так, приникнув друг к другу, они стояли, пока все не пробежали мимо, теперь оказавшись в воде.
  Потом кто-то что-то крикнул, ему отозвался другой голос, еще кто-то спел насмешливое, и вдруг, сбоку:
  - Идите к нам, девушки!
  - Обойдетесь, - еле слышно процедила Алька и дернула Риту за локоть, - пошли давай.
  Рита, спотыкаясь, послушно повлеклась следом, одной ногой шлепая по воде, другой увязая в мокром песке. Алька тащила ее, вполголоса ворча и ругаясь.
  - Пусти. Я сама уже.
  Алька отпустила ее локоть и замахала руками, жестикулируя.
  - Тоже мне, - завершила сердитое бормотание, - куды там. Прям таки...
  - Это пловцы эти? - догадалась Рита, - тю ты, блиннн, ну, правда, напугали вусмерть. Такие фантомасы. Молча. Фу-у...
  - Так они спецом, - прервала Алька выдох облегчения подруги, - нас увидели и типа, чтоб мы зассали. Тоже мне...
  - Куды там, - подхватила Рита.
  - Прям таки, - высказались уже хором. И нервно засмеялись.
  Потом Алька все же решила дообижаться и, шлепая по плиточной аллее, еще немного поворчала на 'тоже мне дурачков стоеросовых'.
  - Не скажи, - ангельским голосом возразила Рита, пробираясь вдоль стенки дома по тропинке, устланном колючими стебельками, - какие же они дурачки, это ж программа 'В мире животных'. Летними ночами самцы физкультурников собираются стаями, чтобы... чтобы... э-э-э... знаменуя половозрелость, отправиться на м-м-м...
  - Икрометание? - с надеждой подсказала Алька, суя ногу в тазик с морской водой и старательно разводя в нем буруны.
  - Ы, - басом ответила Рита, но тут же вдохновилась, - разумеется, дорогие телезрители! Потому что у вида физкультурники, подвид пловцы, пол - самцы... именно самцы-пловцы занимаются выметыванием икры...
  - Черной, - снова подсказала Алька, полоща вторую ногу, - отзынь, не пихайся, я еще не все.
  - Паюсной, - согласилась Рита, - а местами, вы-не-по-ве-ри-те, даже зернистой! Занимаются. В общем.
  - Нет, чтоб делом заниматься, - возмутилась Алька, становясь на ступеньку мокрыми чистыми ногами, - как мы вот, тут вот. В тазике...
  - Да чтоб вас, - раздался страдальчески-злобный голос из-за призрачно-светлых штор на раскрытой двери, - вы дадите спать дитю каданибудь?
  Алька пригнулась, нашаривая рукой перила, и вдруг прыгнула на песок, выпихивая Риту из почти уже пустого тазика.
  - Ты чего? - шепотом возмутилась та, топчась вымытыми ногами по песку.
  Алька гримасничала белым в лунном свете лицом, тыкала пальцем в шторы и лестницу.
  - Блинн, - тоже шепотом сказала Рита, тоже отпрыгивая в сторону и спотыкаясь о следующий тазик, на этот раз их собственный.
  С трудом попав в домик, они хлопнули дверью, замкнув ее на два оборота, и повалились на койки, оставив облепленные песком ноги висеть над полом.
  - Попутали, - заикаясь, шепотом сказала Алька, - а-а-а, тетери мы с тобой, Ритка, тазики попутали. Всю воду ихнюю...
  - И все равно ноги в песке, - Рита прижала к животу обе руки, - ой, молчи, я щас икать буду. От смеха.
  - А не лезь к чужому тазику! Как там? На чужой э-э-э...
  - Тазяй, - теперь уже подсказывала Рита, - рот...
  - Не разевай... причем тут рот? Если - ноги!
  Устав смеяться, лежали молча, успокаивая дыхание. Еще в сортир, с унынием думала Рита, чтоб ночью не бегать, и ноги все равно нужно ж помыть.
  - Еще ж в сортир, - зевнула Алька, - ты что там? Ты спишь совсем?
  - М-м-нет...
  - Пошли, - Алька села, сыграв пружинами нестройную гамму.
  
  Здесь светили фонари, и девочки, молча постукивая каблуками, совершили поход в 'белый дом', спустились, страшно довольные, что теперь уж точно 'совсем уже все' и отправились обратно, снова мыть ноги.
  - Смотри, - шепнула Алька, когда проходили мимо загадочного огородика с укрытой в зеленях фанерной халабудкой.
  В окошке домика горел желтенький свет, двигалась внутри угловатая тень.
  Пихая друг друга локтями и хихикая, они прокрались мимо, Рита пресекла попытку Альки стащить еще один помидор, который зрел, упираясь изнутри в рабицу атласным, почти черным в фонарном свете боком. И подходя к своему крылечку, замедлили шаги, всматриваясь в смутную фигуру на лавочке возле круглого стола, что торчал на толстой ноге рядом с верандой.
  Это еще кто, мелькнула у Риты мысль, сменяясь догадкой - может быть, ребята не уехали в город, остались, и может быть это Славик пришел? Посидеть и потрепаться.
  Фигура вскочила, суетливо сгибаясь и прикладывая согнутую руку к чему-то пышно-цветному на груди. Выпрямилась, шагнув навстречу.
  - Доброго вечера всем, добрый вечер, дорогие мои прекрасные зрительницы!
  Рита отступила, в ошеломлении разглядывая курносый нос, есенинские кудри, и ядовито-розовую рубаху, украшенную множеством оборок на груди.
  Гость осклабился, видимо, полагая, что очаровательно улыбается.
  - Я дико извиняюсь. Что поздно. Но я решил подождать.
  - Вам чего? - холодно спросила Алька, скидывая босоножку и суя ногу в правильный тазик.
  - Позвольте. Познакомиться. Эдик. В смысле Эдуард. Балоткин фамилия. Студент. Массовик-затейник. А вы?..
  Он выжидательно умолк, с надеждой глядя, как Алька полощет другую ногу, потом подхватывает стукалки, шлепая по ступеням.
  - А мы нет, - Рита встала в таз обеими ногами.
  - Ахахах-ихихи, - зашелся Эдуард, - в смысле, не Балоткин, да? Смешно!
  - Не массовики, - поправила Рита, - и даже не затейницы. Вы извините, нам спать пора.
  - Конечно, - заторопился странный гость, - ну, конечно же! Я об чем. Завтра. Завтра у нас состоится бал. Летняя соната. И будет царь Нептун, и еще водяные. Гирлянды с водорослей, катания на лодке. Танцы!
  Оборки на тощей груди взметнулись и опали, Эдуард быстренько взбил их руками, придавая объем.
  - Я приглашаю вас. С поклоном. А еще, нам нужны русалки, водяных я записал, семь человек, а вот русалок мало. Там нет слов, я сам все продекламирую, у меня сценарий. Но когда шествие. И награждение. Понимаете? Учить не надо ничего!
  - Хвостами только, - кивнула Алька, - махать. Понимаем. Но вы извините, товарищ Болоткин.
  - Через 'а', - подсказала Рита, тесня Альку в домик.
  - Через 'а', - согласилась та, - мы в шествиях ни бум-бум.
  - Танцы, - пискнул затейник, - тогда приходите на танцы! У меня группа, - он снова взбил оборки (Рита с содроганием отметила, что рубашка надета была вместе с синими трехрублевыми трениками, у которых классически пузырились колени), - я солист.
  - Да, да, - закивала Алька, втаскивая Риту внутрь и путаясь в шторе, - до завтра, Эдуард.
  
  Через щелку в оконных занавесках они проследили, как розово-синий Эдуард постоял и ушел, не забывая поддерживать тонус концертной рубахи. И повалились на койки, икая и всхлипывая от восторга.
  - Ты поняла? - шипела Алька, помня о спящем за стеной 'дите', - это ж косцюм у него, эстрадный. Рубашечка с этим, ну как его? Ты шьешь, скажи! Жопе?
  - Сама ты жопе! Жа-бо! Как у 'Самоцветов'.
  - Самоцветное, значит. Жабо... ы-ы-ы-ы...
  - И спортивныи штанцы. А чо, отдых же, сверху массовик, снизу - затейник. Все класс. Алька? Ты спишь, что ли?
  - Жрать хочу, - Алька снова зевнула.
  - Ну ты проглот. Тебя в русалки не возьмут. Масло у нас там. И хлеб еще. Будешь?
  Но Алька уже спала, посвистывая носом и неудобно отбросив длинную руку.
  Рита еще похихикала, вспоминая внезапного Эдуарда. И заснула тоже, беспокоясь о том, чтоб не забыть завтра другое масло, для загара, и полотенце же не повесили, тоже - кулемы...
  
  Глава 14
  
  Среди ночи Рита несколько раз просыпалась, от внезапного беспокойства - по разным причинам. То вдруг ей снилось, что просто необходимо встать и запаковать ласты, маску и трубку, ведь обязательно забудут, то - нужно же налить воды в бутылку, потому что Алька, разумеется, права, про мужиков-то. Просыпаясь, она лежала и ждала, когда дурные мысли развеются, растворяясь в ночи, и они уходили.
  В третий раз проснувшись, даже села в кровати, моргая в жиденькую темноту, отмеченную слабым светом через оконную занавеску: а вдруг женские дела не кончились и что тогда? Вдруг нужно утром бежать в сортир, упаковываться, а как после купаться и что потом?
  Проблема казалась настолько неразрешимой, что Рита закрыла глаза и легла, в отчаянии планируя проспать и ну его все нафиг.
  
  Но не проспала, глаза сами открылись, обозревая совсем уже светлую комнату, в уши втекали негромкие внешние звуки, которые перекрывал звук близкий, весьма неприятный - соседний мальчик, пыхтя и ворча, скрежетал по деревянному полу веранды пластмассовыми колесами игрушечного грузовика.
  Алька зазвенела пружинами, зевнула в голос, клацнув зубами.
  - Это дите само кого хочешь разбудит... Ритка? Без десяти восемь, между прочим. Ну чо, будем идти или нет?
  - Куда? - довольно глупо от неожиданности удивилась Рита, тоже зевая и поворачиваясь на бок.
  - Куда собирались. За мидиями там.
  Рита села, сгребая простыню и прижимая ее к голой груди - прикрыться. Волосы щекотали плечо и падали через лоб на нос - тоже щекотно.
  - Алька, ты чего? Мы ж договорились!
  - Пф, - как обычно, величественно сказала Алька, - ну и чо? А если расхочем, то должны, что ли?
  - Расхотим, - машинально поправила Рита и рассердилась, - не должны. Но предупредить же надо было тогда! Что мы можем. Расхотеть.
  - А если тогда хотели, а расхотели только щас? - Алька спустила ноги, встала, тоже прижимая к груди простыню и прошлепала к окошку мимо трясущегося холодильника, выглянула в щель между занавесками, - и вообще, чего ты мне с утра мозги компоссируешь? Ты расхотела, что ли?
  - Я? - поразилась Рита, но развивать тему не стала, понимая, себе дороже будет, вместо сборов кинутся они с Алькой в дискуссию, и она же в итоге будет во всем виновата. Зануда, скажет про нее Алька.
  Потому просто сказала:
  - Нет.
  - Вот! - удовлетворилась Алька, открывая двери и шлепая в простыне по веранде. Возвращаясь в кровать, кинула Рите купальник, который сдернула с веревки.
  Та смяла в руках лямочки лифчика, разглаживая тонкие поролоновые чашки. Почти высох, а лямки от морской воды немножко как стеклянные. Интересно, нужно ли взять с собой запасные трусы? И где они, опять же интересно, будут переодеваться, если нужно? И как таскать с собой мокрый снятый купальник?
  Мама постоянно проповедовала о страшном вреде непереодевания, но проблем с поддержанием женского здоровья возникало так много, что Рита ее проповедей не слушала, и теперь махнула рукой, ведь солнце жаркое, да высохнет все, нестрашно.
  Зевая и толкаясь, они совершили ритуальное восхождение на табуретку перед зеркалом, чтобы оглядеть загар и надетые купальники, после чего Алька снова посмотрела на часы и отправилась в кухню с чайником, оставив Риту накрывать стол на веранде. Хотя та уже волновалась и полагала - лучше бы без всякого чая собрать сумки, чтоб ничего в спешке не забыть, а потом уже, если время останется...
  Ставя на пластиковый стол кружки и тарелку с нарезанным хлебом, Рита не забывала посматривать в прорывы игольчатых веток тамариска - вдруг прям с утра нарисуется поблизости вчерашний затейник Балоткин, и придется укрываться в душной комнате, чтоб не проел мозги своим летним мероприятием. Ну надо же, думала она, вытаскивая из холодильника ледяную тарелочку с комком масла в намертво вмятой в него бумажке, ведь лето вокруг, море, отдых сплошной, и вдруг - Эдуард с мероприятием. Неужели ему нравится? Ведь он, похоже, тут не работает, а сам по себе.
  Она вытащила запотевшую банку кабачковой икры и задумалась, цепляя ногтем край этикетки. Икру можно с собой. А чем открывать? Тоже с собой - нож консервный и всякие ложки?
  Унося банку на стол, придвинула к себе граненый стакан с накиданными в него алюминиевыми ложками-вилками и уставилась на них. До чего же страшны. Гнутые, серые. Когда они тут с Алькой, то и плевать, а так... Вчетвером. И еще - придется таскать икру из банки, не тащить же с собой еще и тарелки.
  К моменту, когда Алька вернулась, таща перед собой раскаленный, тоже алюминиевый чайник с гнутым носиком и мятой крышкой, Рита настолько отчаялась решить все неразрешимые вопросы, что готова была всерьез расхотеть и остаться. А что, нормально выйдут на пляж, нормально лягут на покрывало и будут валяться целый день тюленями, рассматривая других пляжников и сердясь, что никому-то они не нужны, а если даже нужны, то только вот чокнутому Балоткину в жабо.
  - Что? - проницательно вопросила Алька, ставя чайник на древнюю разделочную доску и расставляя стаканы, - ну? Расхотела, да?
  - Нет, - с сердцем ответила Рита, плеская в стакан черной заварки из фаянсового чайничка, - даже наоборот. Тем более - мидии.
  - Соль! - Алька вскочила и унеслась в комнату, задвигала там предметы на холодильнике, а тот рычал и трясся, словно возмущаясь.
  - А то всегда ж соль все забывают, - объяснила, черпая ложкой из надорванной пачки (пачка досталась им от предыдущих жильцов комнаты, стояла на холодильнике сиротливо) и бережно высыпая сероватые кристаллы в спичечный коробок, - а мы такие - опа!
  - Точно! - поддержала Рита, - такие вместе - нате! Кто герой? Мы герои! А спички будем брать?
  - А я все высыпала, - огорчилась Алька, протыкая холодную банку консервным ножом, - что? Не ори под руку!
  - Та я думала, с собой ее, может?
  Алька щедро наляпала коричневой массы на хлеб, сунула бутерброд Рите.
  - Еще чего! Сами сожрем. Еще неизвестно, будут нам те мидии. И вообще. Они типа джентлемены, пусть нам сами. Икру.
  - Мечут, - фыркнула Рита, без успеха дуя на раскаленный стакан и кусая от серого хлеба с икрой.
  - Джентлемены кабачковую не мечут, - провозгласила Алька, вытирая икру с уголка губ, - ее мечут кабачки. Кстати! Вот как раз и проверим, они кто.
  - Что?
  - Не что. А кто! Если намечут нам кабачковой, то значит, никакие они не джентлемены, а обычные с огорода кабачки! А вот если черной... паюсной... м-м-м... Или там красной, например.
  - Аля, - загробным голосом вклинилась в мечты Рита, разглядывая свой обкусанный бутерброд, - ну ты, ёкалемене, как ребенок. А у меня воображение. Я себе представила, как Славик, который Тазик, мечет кабачковую икру!
  - Угу, - поддакнула Алька, - полный тазик.
  Рита положила остаток хлеба в тарелку.
  - Ну? И на что это будет похоже?
  - Фу-у-у-у! - заорали они хором и засмеялись, сначала сдавленно, но когда Алька дернула край покрывала и показала Рите - соседей нет, двери заперты, то - ужасно громко.
  Рита хлебнула чаю, обожглась и, стеная, принялась вытирать слезы. Алька повисла на стуле, всхлипывая и округляя глаза, как всегда делала, чтоб не потекла тушь, хотя сейчас ресницы остались не накрашенными.
  И тут с моря послышался резкий гудок. Катер! Тот самый, на котором должны вернуться из города Славик и его молчаливый друг Саша.
  Рита убрала руку от горячего стакана и беспомощно оглянулась. Они скоро придут, а совсем же ничего не готово! И до сих пор неясно, что взять с собой, для себя и еще - для всех вместе.
  - Не дергайся, - сказала Алька, нарочно медленно жуя бутерброд, - подумаешь.
  Рита нахмурилась, сидя над своей тарелкой. Доедать, а тем более, пить горячущий чай охоты не было никакой, совершенно. Но вскакивать и суетиться под насмешливым взглядом подружки она тоже не хотела.
  Далекие разговоры приближались вместе с шагами, потом удалялись, кто-то ахал, в ответ на новости, еще кто-то громко зевал. И следя за Алькой, Рита совсем пропустила звук близких шагов за редкими ветками тамариска.
  - Доброе утро!
  
  Парни стояли неподалеку от веранды, выглядели немного странно - одетые, не в плавках, с рубашками на плечах и полотенцем на локте, хотя мы же видели их в одежде, мельком поправилась Рита, кивая и что-то бормоча в ответ, на той дискотеке, но там было коротко и в темноте.
  На Славике были светлые брюки, вполне обычные, с ремешком, на заправленной под ремень белой футболке красовался самодельный трафарет - гитара и вокруг нее звезды. Зеленые глаза смотрели безмятежно, и такая же безмятежная блуждала на полных губах мягкая улыбка. Солнце просвечивало темные волосы и оказалось, они не черные и даже не очень и темные, а каштановые, очень густые, длинная челка убрана с загорелого лба назад.
  Под осторожным взглядом Славик поднял руку, пропуская через пальцы густые пряди, поправил волосы. Улыбнулся уже именно Рите, и она покраснела, снова кивая в ответ.
  Саша, как и до этого, маячил поодаль, сунув руки в карманы тугих штанов в мелкую полоску. Черная рубашка была ушита до невозможности, воротник с острыми модными углами распахнут на блестящей от загара груди. Коротко стриженые светлые волосы на утреннем солнце отливали снежной белизной, но у корней были слегка темнее. Может он красится, быстро подумала Рита и отвернулась, боясь, что на ее лице отразится слишком уж интерес. Но ресницы у Саши тоже были светлыми, почти белыми, а глаза - неяркие серые. Тонкие губы сложены в неопределенной улыбке, как будто ему дали попробовать что-то на вкус незнакомое и он не разобрался, нравится ли.
  - Вы как? Готовы? - Славик поправил на плече пузатую матерчатую сумку, украшенную кримпленовыми лепестками, настроченными в рядочки (полное уродство, по мнению Риты, и сама она ни в жизнь такую бабусину авоську в руки бы не взяла), улыбаясь, пошуровал в горловине сумки рукой и вдруг вытащил на ладони несколько ярких абрикосов, крупных, почти как персики, протянул, как протягивают лакомство белкам.
  - У бабушки, на даче, - объяснил, дожидаясь, пока Алька спустится и подставит ладони, - напустилась на нас, пришлось вот полночи пахать, собирали, потом в летнюю кухню складывали. На варенье и компот. Вы любите компот с абрикосов? Колировка.
  - Кто ж не любит, - Алька кивнула, унося гостинец по ступенькам к столу.
  - Я маме сумку заброшу, - продолжал объяснять Славик, - и мы подойдем, ну, через минут пятнадцать. Вы полотенце берите, и на чем лежать. Ласты еще, - он вопросительно посмотрел на Риту, и она кивнула.
  - Санька берет нож, для костра всякое. Что там еще? А! На голову обязательно. Там тени нет нигде. А! Косточки не выкидывайте, они сладкие!
  Последние указания договаривал уже на ходу, оборачиваясь и поддергивая сползающую с плеча сумку. Один абрикос выпал и, проскакав по плиткам, упал в растоптанный песок, остался лежать, сверкая оранжевым боком в красных веснушках.
  - Жри, - скомандовала Алька, ополоснув абрикосы над перилами и высыпая мокрые шарики в тарелку, - а то, видишь, жмот какой, пять штучек дал, а все остальное мами понес.
  - Алька, ну ты чего. Угостил же! И вообще, скорее давай собираться. Если решили.
  - Та, - ожидаемо ответила Алька, поспешно дожевывая абрикос и исчезая за занавеской.
  
  Собрались внезапно очень быстро и аккуратно, наверное, помогли указания Славика, который перечислил все самое важное. Алька сунула в сумку тяжелую бутылку с компотом, приятно-холодную через полотняный бок, а Рита даже нормально, без отчаяния, собрала всякие нужные тайные девичьи штучки типа рулончика ваты, сложенных чистых тряпочек, пластыря, запасных трусиков и масла для загара.
  Когда ребята, уже привычно раздетые, показались на боковой дорожке, девочки запирали дверь.
  Про головы вспомнили уже за территорией, уйдя по черноморской стороне далеко от сетчатого забора.
  - Шляпы где? - поинтересовался Славик, вытаскивая из брезентовой сумки такую же выгоревшую брезентовую панаму с металлическими дырочками на тулье.
  - Та, - отмахнулась Алька, поправляя на талии ополовиненный сарафанчик и мелко перебирая босыми ногами по уже горячему песку, - блин, утро, а жжется.
  Рита промолчала. У нее шляпа была, и даже с собой, валялась на самом дне сумки, куда ее силком запихнула мама. Ужасная шляпа, из синтетической соломки, с обвислыми полями и жуткой пластмассовой ромашкой на шелковой ленточке. Пусть хоть тыща солнечных ударов, но Рита ее на голову ни за что не наденет!
  - Так, - Славик остановился. Так внезапно, что все сделали еще шагов пять, и тоже встали, оглядываясь.
  Он стоял, весь шоколадный, невысокий, с хорошей осанкой, рубашка цвета хаки завязана вокруг пояса поверх красных плавок. Держал в руке свою лихую панаму, наверное, военную, прикинула Рита, ну еще бы, конечно, такую можно на голову.
  - Забыли? Тогда возвращаемся, - и он на самом деле повернулся и шагнул в направлении пансионата.
  - А нету, - поспешно сказала Алька, - мы вообще не носим. У нас нормально все. С головами.
  - Санек? - Славик повернулся к другу.
  Тот молча вытащил из своей сумки, вернее, потрепанного брезентового мешка, украшенного всякими нашивками и металлическими звездочками, белую кепку с небольшим козырьком, повертел в руках, передавая Славику.
  Тот подошел к Альке, и не успела она возмущенно увернуться, нахлобучил кепку на ее густые волосы. Объяснил ласковым голосом:
  - Или никуда не пойдем. А мы с Сашкой себе сочиним чего-нибудь. Держи.
  Развязав рукава, он кинул другу рубашку. Тот, улыбаясь, повязал ее вокруг светлых волос, сделав нечто наподобие восточной накидки, укрывающей плечи. И Рита, покорно склонив голову под напяливаемую панаму, пожалела, что не взяла свою рубашку, вот уже балда.
  Славик отступил, полюбовался.
  - А ты? - немного сипло спросила Рита, поняв, что у троих головы прикрыты, а он остался только в плавках и с сумкой, куда забрал их тяжелый компот и покрывало.
  Славик пожал плечами:
  - Газеты у вас нет случайно? Ну ладно, разберемся, пошли, а то скоро жара.
  - Подожди... - Рита стащила с волос стильную панаму, - на. Я вспомнила, у меня есть.
  Покраснев, выкопала из сумки уродскую шляпу, расправила поля дрожащими пальцами. Но когда, вздохнув, собралась напялить, представляя, какой идиоткой будет выглядеть целый день в этой дурацкой шляпе, Славик засмеялся, отбирая нелепый головной убор.
  - О! У нас дома точь такая же.
  - Мама носит? - слегка ехидно вклинилась Алька, поправляя на себе кепочку.
  - Бабушка, - безмятежно ответил Славик и нахлобучил шляпу на волосы. Заломил поля, щелкнул по пластмассовой ромашке.
  - Махаемся? - вдруг обрел голос Саша и протянул к шляпе длинную, немного обезьянью руку.
  - Но-но! - Славик увернулся, - я первый ношу.
  - До старого пирса, - продолжил торговаться Саша, ухмыляясь, - а, нет, вон, до ближней баржи! - длинная рука вытянулась, указывая на черные останки, торчащие на мелководье вдалеке.
  - Он всегда такой хитрый, - поделился с девочками Славик, и через синтетический ажур блеснул яркий, как трава, глаз, - вечно гребет самое лучшее. Ладно, принято, после баржи ты мне рубашку, я тебе шляпу.
  И они отправились дальше, нестройной шеренгой, уже именно в путешествие, неспешно шагая босыми ногами по горячему, но еще не раскаленному песку, и по левую руку от них синела вода Азовского моря, выбрасывая на берег длинные нитки зеленых и черных водорослей, а по правую - шелестела сизыми стеблями высокая трава, украшенная светлыми длинными колосьями. Ветер овевал горячую кожу, шевелил подолы сарафанов и щекотал потные шеи. А впереди, там, куда они шли, блистало в бледном от надвигающегося зноя белое солнце, заставляя глаза щуриться.
  
  Глава 15
  
  Первую остановку решили сделать как раз у полузатопленной баржи, которая торчала черными пеньками и изгибами в яростном сверкании воды невдалеке от берега. Рассматривая ее, Алька фыркнула несколько свысока:
  - Там, что ли, мидии? Мы там с Риткой каждый год лазим, мелочь одна. Зато железки торчат, можно шкуру порвать совсем.
  - Нет, - Славик шел чуть впереди, отвечая, оглядывался, улыбаясь своей безмятежной улыбкой.
  Рита постоянно отвлекалась от разговора, следя, как плавно ступают крепкие коричневые ноги в темно-золотистом выгоревшем пуху, и мерно движутся бедра, обтянутые красными плавками.
  - Это дальше, за деревней. В деревне были? Там вместо домов давно уже одни развалины. А раньше рыбаки жили.
  Он снова оглянулся, улыбаясь уже Рите.
  - Жили... - она вдруг представила себе зимнее море, холодные серые волны с белыми пенами гребней, - весь год жили? И зимой?
  - Ну, да. Выходили рыбу ловить, на маленьких промысловых. Но тут же песок сплошной, как шторм, дома, наверное, смывает почти. Так что, всех забрали, теперь там пусто. А я еще помню, когда маленький был, мы с братом и мамой ходили туда, за молоком. Коровы у них были и козы.
  Рите было странно слышать, как взрослый парень не стесняется говорить о матери - мама. Потому что всегда и все - предки, ну или скажет 'та, мать то, мать это', а про отца - в лучшем случае - батя. Словно в ответ на ее мысли Алька спросила, прибавляя шагу и оказываясь совсем рядом с Ритой:
  - А батя у тебя тоже рыбак? Или загранщик?
  - Мама с отцом в разводе, - легко сказала Славик, - давно уже. Я его два раза всего и видел, и то, когда маленький совсем. Это вот Толян помнит его хорошо, мой брат, он меня на пять лет старше. И да, Толька - загранщик, сейчас во второй рейс ушел, на рыбаке.
  - Ясно, - кивнула Алька, топыря локти и задирая голову, чтоб козырек не мешал смотреть, - бурсу нашу закончил, да? Двенадцатую?
  - Нет. Он в мореходке учился, в Ростове.
  - А тебе сколько лет?
  - А-ля, - Рита толкнула подругу локтем, та повернулась, округляя глаза, - а что такого-то?
  - Что? - переспросил Славик и Рите захотелось срочно зарыться в горячий песок, - мне восемнадцать, я в институт поступал, в наш, но не вышло, поеду вот в Кениг, попробую там. В августе уеду.
  Уедет, стукнуло в голове Риты, вот же, уедет. А она уже намечтала кучу всего. Хотя, чего тут мечтать, он и смотрит на них обеих совсем одинаково. Зато молчун Саша, кажется, вообще не смотрит, бредет сбоку сам по себе, даже вроде не слушает, о чем говорят.
  - А вы?
  - Что? - теперь уже переспросила Рита, выплывая из растерянных и немного сердитых мыслей.
  - В школе учитесь, да? Какой класс?
  - Нам шестнадцать, - в голосе Альки прозвучал вызов, губы сжались в упрямой гримаске.
  Рите снова захотелось прошипеть по складам имя подруги. Ну зачем врет, им шестнадцать будет даже не в этом году, а аж в марте следующего, причем у обеих дни рождения почти подряд.
  - Вам хорошо, - Славик засмеялся, - еще пару лет гуляй, ни о чем не думай. Это мы уже бегаем, и родители пилят, волнуются, конечно. Санек у нас, кстати, будущий судоводитель, учится в техникуме.
  Саша прижал руку к голой груди и шутливо поклонился, загребая ногами рыхлый песок.
  А Славик замедлил шаги, оказываясь рядом с Алькой.
  - Печет? И колется? Там дальше сети, на песке.
  - Ну и что? - буркнула Алька, страдальчески морщась и переходя с песка на полосу выброшенной волнами морской травы, - фу, а тут блохи. Скачут.
  - Увидишь, - Славик снова улыбнулся.
  А может быть, у него просто лицо такое, думала Рита, напряженно выбирая, куда ставить ноги - песок был горячий, а еще - полон торчащих сухих стеблей и осколков ракушек. - У него рот такой, даже когда просто молчит, выглядит, будто слегка улыбается. Уголки губ смотрят вверх.
  Для Риты это было болезненным вопросом. У нее и глаза и губы - все было нарисовано природой с опущенными вниз уголками, и мама регулярно вопрошала с некоторым раздражением 'ты чего снова надулась?', на что Рита отвечала с не меньшим раздражением 'ничего и не надулась' и после этого уже, разумеется, обижалась. А когда улыбалась, то внутри было ощущение, что все лицо раскалывается, изменяя черты, да, наверное, так и было, потому что про это вечно говорили отцовы друзья, о, расцвела твоя несмеяна, Пашка. Она бы улыбалась поэтому всегда, но, к ее огорчению, последний молочный зуб, который клык, выпал ужасно поздно, в двенадцать лет, и новый расти не торопился. Поэтому, если улыбка широкая, то всем было видно, что на месте клыка - дырка. Старший брат Серега дразнил Риту щербатой и беззубой, и они страшно дрались, почти насмерть, пока наконец, он не вырос и стал немного умнее. Да и уехал. Но улыбаться Рита все равно опасалась. И тайком всегда рассматривала чужие рты и линию губ.
  У Славика с губами все было в полном порядке. Не сильно яркие, пухлые, но не детские, и да - когда молчит серьезно, уголки чуть приподняты. Счастливый, позавидовала Рита и вздохнула, искоса посматривая на Сашу, который шел у самой границы травы и временами щелкал пальцами по высоким колосьям. У Саши рот был не слишком. Губы тонкие, и вместо улыбки какая-то на них постоянная ухмылочка, еле заметная. И вообще лицо совсем не такое симпатичное, как у Славика, какое-то немножко сплюснутое и одновременно чуть вытянутое вперед, как будто он зверек и принюхивается.
  - Биологом будет, -услышала она обрывок фразы и вздрогнула, чувствуя, как стало горячо щекам.
  - Ты чо мечтаешь? - окликнула ее Алька, - Славка вон спрашивает, а ты - ноль. Я говорю, мадам Маргарита у нас отличница и природу любит, пойдет учиться на биолога. Не то что я, троечница махровая. Мне прямая дорога в бурсу. Эх, как стану крановщицей. Или эмалировщицей, каструли буду делать.
  - А высоты не боишься? - поддразнил Славик, - краны вон высокие какие.
  - Тогда точно - каструли, - вздохнула Алька, намеренно коверкая слово по их с Ритой общей привычке, чтоб посмешнее звучало, - и вообще, лето на дворе, а ты все 'учиться-учиться, как завещал великий Ленин'.
  - Виноват, - Славик сдернул дурацкую шляпу, помахал ею перед собой, изображая мушкетера, - исправлюсь. Что смеешься? Похож, да?
  Следующие несколько минут они хохотали, вспоминая куски французской комедии про четырех мушкетеров. Отсмеявшись, Алька вспомнила про горячий песок, снова стеная через каждые пару шагов, и Рита ее вполне понимала, ногам стало как-то совсем неудобно. Но тут начались обещанные Славиком сети.
  Это было очень летним, совсем неожиданным маленьким чудом, хотя сами сети оказались большими. Длинными. Лежали на песке, длились сетчатой полосой насколько хватало глаз, сплетенные из цветного, мягких оттенков, хамсароса - вишневого, зеленоватого, желтого. И были уютно теплыми, ласково покалывали подошвы мелкими узелками плетения. Рита медленно шла, с наслаждением вдавливая в ячеистую поверхность обожженные песком ступни. Иногда под ногой щекотались сухие комочки травы, иногда в ячейках торчала высохшая клешня маленького краба, или тельце серебристой рыбки, уже вяленое, кажется, можно поднять и съесть.
  - О! - Славик нагнулся, присел на корточки, вытаскивая что-то, невидимое им за полями смешной шляпы. Поднимаясь, показал руку.
  - О-о-о, - хором выдохнули девочки.
  На ладони лежал сушеный морской конек с изящно изогнутой шейкой и вытянутой капризной мордочкой. Темный, с маленьким блеском по рифленым бочкам и загнутому хвостику.
  
  Тут случилась секунда заминки - Славик качнул ладонь, словно раздумывая, кому из девочек отдать находку. Рита удачно отвела взгляд и, шагнув вбок, тоже наклонилась:
  - Еще один!
  Выпрямилась, показывая. А первый конечек уже перекочевал из руки Славика в сложенную лодочкой ладонь Альки. Та поднесла руку к носу, смешно скашивая глаза.
  - Не завоняется?
  - Нет. Сухой совсем.
  - Я его на нитку, - Алька вертела подарок, трогала пальцем хвостик и узкую мордочку, - совсем какой-то ненастоящий. Игрушечный.
  - А ты? - Славик повернулся к Рите, и та не успела расстроиться, так тепло смотрел. И улыбался, - на шею повесишь?
  - Дома, на книжную полку. Там лампа внизу, ну, в общем...
  Она поняла, что снова сказанула про книги, а помнила, как правило, никто о книгах болтать не любит, и смешалась, не закончив фразу.
  - Купаться? - подал голос Саша.
  Он подошел к самой воде, поболтал ступней в гуще принесенных волнами водорослей.
  - Фу, - немедленно сказала Алька, - там травища, и блохи еще эти. Если купаться, надо на ту сторону. Да?
  Риту трава не пугала, но морские блохи, которые бодро скакали по мокрому песку, ей тоже не нравились. А переходить на другую сторону было далековато. Нужно искать тропинку в зарослях осоки, потом пробираться по ней через жару, потом выходить на просторный песок черноморской стороны косы, где прекрасно, конечно, но там можно застрять надолго, а потом придется снова возвращаться на эту сторону, потому что старая баржа совсем близко, а пока будут идти через травы, жара их снова одолеет. Что купались, что нет, так получится. Но - жарко...
  - Травища, - с непонятной насмешкой протянул Саша и засмеялся, откидывая на плечо полу рубашки, повязанной на голову.
  Алька уставилась на него с сердитым удивлением. Но Славик тут же встрял в беседу, снова все объясняя и разруливая:
  - До баржи недалеко совсем, лучше потерпим, да? Там нормально, в море песок, можно макнуться. А если на Черное переходить...
  И дальше высказал те же аргументы, что пришли в голову Рите. Повернулся и пошел впереди, снова плавно ступая крепкими босыми ногами. Девочки двинулись следом, Саша зашуршал сбоку, сламывая колосья и бросая их в гущу травяных зарослей.
  Ветер тихо посвистывал, оглаживая горячие скулы и плечи, сети мягко принимали босые ступни, из травы мерно колотили свои металлические звучки кузнечики, и яростно скрипела цикада, спрятанная в серебристой листве одинокого деревца лоха, которое убежало от рощицы таких же и стояло на границе травы и песка, источая кроме этого резкого звука волны нежнейшего цветочного аромата.
  Когда проходили мимо, цикада умолкла. Крошечные цветки с острыми лепестками желтели среди матово-серебряных узких листочков, и Рита с наслаждением вдыхала нежный запах, ни на что не похожий. Это пахнет лето, думала, слушая, как осторожная цикада за спиной скрипнула, и завелась снова. Увидеть бы ее. Но видела только на картинках в энциклопедии 'Жизнь животных', да и то после того, как брат Серега сказал, про цикад. До того яростный скрип воспринимался ею как нечто само собой разумеющееся, летнее, как давление солнечного зноя на голые плечи или немолчный шум прибоя. На картинке цикада была похожа на страшное инопланетное существо, и Рита поежилась, вычитывая о размерах, не муравей какой, большая, как здоровенный шмель, глазастая. Но раскрашенная в защитные серебристо-серые оттенки. Нет, думала она, удаляясь от обиталища летней инопланетянки, не нужно сейчас ее видеть, Алька начнет кричать свои 'фу', Саша ухмыльнется, как будто Рита дурочка из дурочек. Интересно, а вот Славику - ему было бы интересно?
  Она прислушалась. Алька спорила с ним о том, какие абрикосы вкуснее.
  - Колировка - то класс, конечно. И косточки сладкие. Но зато варенье если варить, то с жерделки самое вкусное. Потому что запах. И компот на зиму.
  - С косточками не получится из жерделки варенье, они горькие У меня бабушка варит, в каждую банку с абрикосами кладет косточки. Ну, я их сперва колочу, молотком. Она потом в каждую ягоду снова кладет. Получается, ну просто супер. Мы гостям дарим, по баночке, так на следующее лето все кричат, Валентина Максимовна, снова хотим такого варенья!
  - Прям, целые абрикосины в варенье? - уточнила Алька деловитым хозяйкиным тоном, - и не разваливаются? Его ж долго надо варить.
  Бедная бабушка, подумала Рита, представляя себе старушку, которая в каждую ягоду заново вкладывает белые ядрышки, и всё потом уезжает подарками. У них дома так тщательно не готовили. Мама вечно записывала в свою общую тетрадочку рецептики, которыми делились на работе, и там всякие были варенья-пятиминутки, это когда всю кучу ягод в тазу засыпать сахаром, а когда сок пустят, то проварить, потом оставить, снова проварить, и так три раза по пять минут. Получалась вкусная ягодная каша с сумасшедшим ароматом, где запах абрикосов или вишни смешивался с запахом жженого леденца.
  - Так она настоящее делает, - продолжал делиться хозяйственными секретами Славик, - варит сироп, потом уже в него ягоды, и они остаются целенькие все.
  - Бедная твоя бабушка, - вслух сказала Алька то, о чем Рита подумала, - сидит ковыряется, а вы потом, хоп, и сожрали. С косточками.
  - Я помогаю, - засмеялся Славик, - и Сашка тоже, вон лазил по абрикосу и вишню мы с ним вместе собирали. А компоты знаешь, какие она делает из вишни?
  - Замолчи! - Алька облизнулась, протягивая руки к его сумке, - где там наш компот, кстати?
  - Не-а! - Славик быстро отскочил, блестя зубами на коричневом лице, - сперва дойдем, расстелимся. Потом уже пить и даже немножко есть.
  - Ты чего командуешь? - возмутилась Алька, - я б догнала, но жарко. Ритка, чего молчишь, скажи ему!
  Они препирались, Рита шла немного в сторонке, как всегда с легкой грустью завидуя тому, как Алька умеет со всеми болтать и не мучается дурными мыслями, а вдруг это не так сказанула, или не про то спросила. Может быть, Саша тоже такой? Молчит, не потому что ему скучно и не нравится компания, а потому что не может так беззаботно тарахтеть, как Рита и Славик, которым, кажется, друг с другом совсем легко и прекрасно...
  Она искоса посмотрела на бредущего вдоль травы Сашу, а он в это же время глянул на нее, и Рита сделала вид, что рассматривает светлые верхушки палаток, вылезающие над зарослями травы там, где невысокие деревца лоха сгрудились в редкую живописную рощицу. Оттуда слышались голоса и звон посуды. Наверное, туристы какие, думала Рита, наверное, варят на костре гуляш. Или уху. Здорово, наверное, жить в палатках, уходить купаться, когда захочешь, и спать потом буквально среди травы, слыша, как прыгают кузнечики и поют ночные сверчки. Хотя, сразу проблема с туалетом и вообще, попробуй в палатке нормально переодеться и разместить вещи. В палатке Рита ночевала много раз, в их семье было в обычае выбираться куда-то с ночевкой, на папином мотоцикле с коляской, и ночевать в палатке ей ужасно нравилось. Но одно дело переночевать ночь, понимала она, и совсем же другое - жить несколько дней. Так она не пробовала ни разу, но, вообще-то, хотела бы попробовать.
   - Пришли! - объявил Славик и бросил сумку на песок у края трав, - выкупаемся, посидим с полчаса, потом дальше. Нам еще много идти.
  - И все равно, - заявила Алька, бросая свою сумку и встряхивая поданное Славиком покрывало, - бери за концы, ага, все равно из жерделки варенье в тыщу раз вкуснее, оно та-ак пахнет! Рит, скажи ему!
  Рита кивнула, укладывая свою сумку так, чтоб ветерок не задирал покрывало. Саша принес пару плоских камней, поросших сбоку высохшей щеткой морской травки и тоже уложил на края.
  - А там кто, в палатках? - спросила она, все еще видя перед глазами вылинявшее полотно брезентовых домиков, - там их много, палаток.
  - А, - Саша стащил с головы рубашку и кинул на покрывало, подтянул трикотажные плавки с поперечным полосатым поясом, - ласты можно твои? Или маленькие, наверное? Это лагерь фантастов, у меня дружбан с ними контачит. Со всего Союза летом едут сюда.
  - Бери. Там ремешки подгоняются, и они большие размером, это моего брата ласты.
  - Класс, - одобрил Саша, усаживаясь и перетягивая самодельный ремешок из черной резины на открытой пятке ласты, - щас сплаваю. Стас, ты идешь или как?
  - Фантасты... - Рита замолчала, обдумывая. Одно слово сказал, и так, слегка пренебрежительно, но мир вокруг качнулся и стал... каким же он стал? Наверное, стал больше. Да, так показалось ей. Не просто туристы, где семьи, детишки бегают, и тетки у костра ведут такие же беседы про варенье (в тазиках, всплыло слово, и она подавила смех), мужья утром уходят с самоловами на прибрежные камни - половить бычков. А люди, которые собрались, потому что читают одни и те же книги. Большую часть которых сама Рита перечитала еще несколько лет назад. Мамина подруга работала в библиотеке, не в большой обычной, а в маленькой библиотеке профкома, и там, в тесном закуте коридора, отгороженном фанерной стенкой, был у нее стол, два стула, суровая деревянная стремянка, крашеная половой коричневой краской. И стены, сплошь забранные стеллажами, забитыми книгами. На нижней ступеньке этой самой стремянки Рита провела практически все детство, и на стуле рядом со столом Марины Михайловны сидела тоже, пока та записывала в ее личную карточку набранные книги. Сначала всякие волшебные сказки, а после настало время двадцати пяти томов фантастики, собрания сочинений Уэллса и Беляева, а еще целой горы отдельных книжек, некоторые совсем истрепанные и без обложек, другие сверкали новенькой позолотой на корешках. В последний год Рита, перечитав после книг все подшивки журналов, в которых тоже печатались фантастические рассказы и повести - 'Уральский следопыт', 'Техника - молодежи', 'Химия и жизнь' - уже перечитывала все прочитанное по третьему, а то и по четвертому разу, и останавливаться не собиралась, жалея о том, что жесточайший всеобщий дефицит касается и книжек тоже.
  Наверное, думала Рита, по вечерам там офигительно интересно: сидеть у костра, слушать, и может быть, сказать что-то самой, хотя, как раз это было совсем из области мечтаний, куда ей, понимала она, все слова застрянут в горле, язык распухнет и ничегошеньки не сумеет сказать, из того, что так складно проговаривается мысленно.
  - Эй! - Саша возвращался от воды, бросив ласты на мокром песке, тащил в руках что-то блестящее, зыбкое, держа так, будто оно горячее и обжигает руки.
  Подбежав, плюхнул к босым ногам девочек большую полупрозрачную луковицу медузы, и та задрожала плотным студенистым куполом, отороченным синей фестончатой каймой, распластав щупальца, похожие на мятые ледяные сосульки.
  - Фу-у! - закричала Алька, подбирая длинные ноги, - убери, фу, сопливая какая.
  Рита поморщилась. Они, конечно, ужасно жгутся, эти большие медузы-корнероты, но ей всегда было неприятно, если кто-то занимался вивисекцией, разделывая прутиками и ракушками живую полупрозрачную массу. Но присмотревшись, увидела на помутневшем куполе заветренные линии глубоких шрамов, старые, полные мелкого песка. И ей сразу стало легче.
  - На песке валялась, - пояснил Саша, попрыгал, клоня светлую голову к плечу, чтоб выбить из уха воду, и убежал обратно.
  - Так, - быстро зашептала Алька, распрямляя свои бесконечные ноги, - давай, пока они там, я щас мухой в кусты, проверю, че в трусах, и потом ты сбегаешь. И купаться. А то спечемся нафиг.
  - А у меня там ничего, - повинилась Рита, - беги, я посторожу.
  - Ты не подложилась? - Алька уже стояла, заслоняя солнце и нервно поправляя сарафанчик на талии, - вот жеж смелая просто зоя космодемьянская какая. А вдруг бы потекла. Ладно, я быстро.
  Пока она трещала кустами и ругалась шепотом, сдавленно окликая Риту и наказывая ей немедленно предупредить, если 'эти чучелы вдруг', та сняла сарафан, свернула его, уложив рядом с сумками. И стараясь не слишком менять позу, осмотрела трусы в яркий крупный цветок. Все хорошо, прям просто прекрасно все, и как же здорово, что купальник такой цветной, а переживала, хотела белоснежный.
  - Уф, - для разнообразия изменила любимое слово Алька, бухаясь рядом на спину и вытягивая ноги, - все класс. Как придут, пойдем с тобой макнемся.
  - Тут нет никого, - Рита проверила, крепко ли завязан бантик из лямочек на спине, - можем и сейчас пойти.
  - Та ну их, начнут топить еще.
  - Нет, - согласилась Рита, - не пойдем, ну их. Ты мне скажи, пока не вернулись, тебе как?
  - Что как? - Алька вытянула руку, нашарила ближайший стебелек и, сломив, прикусила его зубами.
  - Ой. Будто ты не поняла! Они тебе как?
  - Ну... - когда Алька говорила, светлый живот в легком загаре чуть-чуть поднимался и опускался, - не зна-аю... Саша этот, вроде ничего так.
  - А Славик? - Рита следила, чтоб голос оставался спокойным, совсем безразличным, - он тебе глазки строит, между прочим.
  - Та. Что мне тот Славик! Чтоб в пуп дышал, да? - Алька, не открывая глаз, откинула руку и швырнула обкусанный стебелек.
  - Причем тут пуп вообще? - возмутилась Рита, - я тебя спрашиваю, он тебе нравится или нет? Как человек, например!
  - Ну и что мне с того человека? - по животу стало видно, что Алька почему-то сильно рассердилась, - я ж сказала, нельзя мне с мелкими возиться. А он мелкий.
  - Почему нельзя? Тебе запрещают, что ли? Придут, пальцем помашут, ай-яй-яй, товарищ Алевтина, незя!
  - При чем тут? Я сама не хочу. Как с ним в кино там, или в город? Будут все пальцами тыкать, да?
  Она резко села и так же резко продрала пальцами густые стриженые пряди, обнажая высокий, почти незагорелый лоб.
  - И вообще, если тебе он нравится, чего мне сватаешь? Бери. Ты, Ритка, какая-то ненормальная, точно. Другая б радовалась тихо, а ты пристала, как репей к жопи, на тебе, подруга, носи на здоровье.
  Рита обиделась и замолчала. Парни плескались, чернея мокрыми головами на серебре дневной воды, орали что-то, мелькали темными ластами, заныривая.
  - Извини, - отрывисто сказала Алька, - ну, чего молчишь? Зануда ты, Ритка. Я сказала ж, из-ви-ни!
  - Нема за що, - буркнула Рита и добавила, - заверни только.
  - Чего?
  - Ну, ты мне суешь, 'бери'. А завернуть? Как на базари, прям.
  - Ах заверну-уть... И бантик еще, может?
  - И бантик!
  Алька встала, шоркнула ногой, сбивая покрывало, прижала руку к маленькой груди и сложилась почти вдвое, завешивая лицо медовыми прядями:
  - Простити, тетя Роза Маргариткина, вот, берити, вам бантик где? По ножкам или по шейке?
  - По животику, - мрачно огрызнулась Рита, захохотала, но тут же скорчила рожу, прикладывая палец к губам, а другим тыча подруге за спину.
  Но Алька уже вдохновенно крутила перед собой пальцами, завязывая невидимый бантик поверх невидимого животика, потом с поклоном протянула невидимое Рите и подпрыгнула, когда сзади голос Славика произнес:
  - А что тут у вас за цирк? Мы тоже хотим посмеяться.
  У Альки сделались совершенно круглые глаза. Пробормотав что-то, она обежала мокрого Славика и кинулась к воде. Тот проводил ее взглядом и уставился на Риту с вопросом. Но та, вскочив, тоже обогнула его и устремилась следом за подругой, кусая губы, чтоб не расхохотаться снова.
  
  
  Глава 16
  
  Чем жарче палило солнце, тем холодней казалась морская вода. Еще нет двенадцати, прикинула Рита, стоя по колено в воде, да сколько они там шли - не торопясь, конечно, и останавливались, и успели слегка поваляться на песочке, - все равно совсем еще утро. Но нырять, падая в воду с разбега или даже зайти без остановки уже не получалось. Перегретая кожа покрылась зябкими мурашками, а каждая мелкая, почти незаметная волна, вместе с медленными шагами поднимающая уровень воды все ближе к трусикам купальника, казалась непереносимым испытанием. Рядом пожималась и в такт волнам взвизгивала Алька, держа на весу угловатые руки, чтоб не опускать их в мокрое. И наконец, с неразборчивым воплем о том, что, ой больше не может так вот, плюхнулась животом, вздымая вокруг себя фонтаны брызг, в которых почти пропали ее растопыренные ладони и сразу потемневшая голова.
  Рита, тоже устав мучиться, мгновенно нырнула следом. Копируя движения старшего брата, сразу ушла под воду с головой (Алька башку всегда задирала, крепко сжимая челюсти, хотя оставить волосы сухими у нее все равно не получалось), выдохнув, услышала в шуме воды утробный бульк пузырей, и попыталась проплыть под водой как можно дольше. У Сереги, к ее зависти, это получалось прекрасно, нырнув, он появлялся через десяток метров, а сама она, трепыхаясь, могла удержаться под водой несколько неровных гребков, потом море неумолимо выталкивало ее на поверхность. Потому Рита и любила плавать в ластах, с ними ноги становились сильными, каждый гребок двигал тело далеко, и плыть под водой хорошо получалось.
  Сейчас ласты валялись на берегу, так что она, не пытаясь удержаться внизу, толкнулась рукой от песка, приятно рифленого в волнистые полосы, какие бывают и на берегу, только там их делает ветер, и выскочила, вся в брызгах, с мокрыми волосами, облепившими щеки и плечи. Дальше уже все было прекрасно, и казалось странным, что такая теплая, отличная вода только что была ледяной и неприятной.
  Неподалеку солидно плыла Алька, задрав мокрую голову и держа подбородок над водой. А Рита продышалась и нырнула снова. Плавала она не слишком быстро и это ее раздражало, ступни в воде сразу казались крошечными, ни на что не годящими, зато нырять могла сколько угодно и на воде держалась в любой позе - хоть лежа на спине с раскинутыми руками, хоть становясь столбиком и пошевеливая ногами внизу.
  - Не плывем далеко, - через стиснутые зубы предупредила Алька, - чета я ссу.
  И Рита сразу испугалась тоже. Это был ежегодный первый страх, июньский, или же майский, если открыть купальный сезон получалось раньше. Глубина казалась загадочной, страшноватой, вдруг приходила уверенность, сейчас оттуда метнется что-то, плавно и угрожающе, схватит за пятку, дергая вниз. Потом страх уходил и не возвращался до следующего лета. В каком-то журнале Рита вычитала, это, оказывается, нормально, это осталось от предков, которые боялись чудовищ, живущих в темных глубинах, и успокоилась. Страх был описан, назван и приходил не только к ней, значит, не так оно и страшно, нужно только перетерпеть. Так же, как приходилось в начале каждого лета ждать, когда перестанут ныть уши - после пары первых ныряний на глубину. Потом барабанные перепонки привыкали и можно было нырять на спор - схватить со дна горсть песка, или же - еще глубже - спускаться по цепи, держащей буек, перебирая руками звенья, скользкие от водорослей и бугристые от ржавчины.
  - Нырнем? - предложила, становясь в воде вертикально.
  - Пф, - Алька нечаянно опустила голову, снова задрала, отфыркиваясь, - та ну, тут трава, небось. И камни.
  Рита засмеялась, просто так, от счастья, и, плавно выдохнув, нырнула, складывая себя пополам. Без воздуха сердце заколотилось, но, если набрать его полные легкие, будешь болтаться, как поплавок, знала она.
  Внизу было черно, мелькали по черноте блики от солнца, а больше никаких подробностей без маски увидеть не получалось, и Рита не стала пытаться достать дно, вывернулась и выскочила на поверхность, отфыркиваясь. Подплыла к Альке, которая сосредоточенно лежала лицом вверх, вернее, медленно тонула, раскинув, как морская звезда, торчащие из воды ладони, ступни и голову.
  - Вот, - мрачно сказала, - опять. А ну, поддержи мне там жопу. И чего она тонет все время?
  Рита подвела руку и легко приподняла подружку. Та замерла на секунду.
  - Убирай! - и еще через пару секунд снова торжественно начала погружаться.
  - Ты голову поднимаешь. И ноги. Поэтому середина прогибается.
  - А что мне, водой дышать, что ли? Ладно, поплыли обратно.
  Они развернулись и, рядышком, как солидные тетеньки-пляжницы, поплыли обратно, по-лягушачьи разводя руки и ноги.
  - По-собачьи, - вспомнила Рита, - когда не умеют плавать, то по-собачьи плавают.
  - Это как? - заинтересовалась Алька.
  Рита показала, сделав пару движений и немедленно начиная тонуть. Алька с серьезным лицом попробовала повторить и отфыркавшись, завопила:
  - Так нечестно! Я не умею плавать, как плавают эти, которые не умеют! Что за дела?
  - Я тоже не умею, - утешила ее Рита, снова переходя на вольное подобие брасса, - какие-то мы с тобой полные неумелки. Не дрейфь, Петушина, найдем того, кто по правде не умеет и пусть нас научит. Чтоб мы тоже не умели. Ты как? Плывешь еще?
  Алька встала вертикально, лицом изображая озабоченность. Снова поплыла.
  - Еще не дно. Нас не сносит, а?
  - Нет, - утешила ее Рита, - видишь, они напротив.
  На фоне травы и деревцев ярким пятном краснели плавки Славика на искаженном квадрате покрывала. Саша слонялся вокруг, что-то разглядывая и поддавая ногой.
  - О, - обрадовалась Алька, в очередной раз проверив, достает ли нога до дна, - еще два разика и можно пешком. Дойтить.
  - Ласты бросишь мне?
  
  - Ты только недолго! - через пару минут кричала Алька, швыряя с берега ласты в сторону Риты, - а то мы тут сжаримся.
  Славик встал, подходя к полосе прибоя. Они, и правда, подумала Рита, наощупь надевая ласту и стараясь не перевернуться без опоры в толще воды, и правда - почти одного роста.
  - К барже не плыви! - крикнул он, одновременно протягивая Альке полотенце, - там железяки!
  - Хорошо! - отозвалась Рита, повернулась и, с наслаждением работая ногами, рванула от берега, иногда ныряя, чтоб проплыть несколько метров в сердцевине зеленой и одновременно прозрачной воды.
  Баржа осталась там же, где берег, песок и сизая трава-осока, - чернели выступающие над серебром воды части - какие-то штыри, изогнутые остатки борта. Чуть правее впереди медленно приближались ставники - длинные неровные шесты, держащие подводные сети. Вода туго укладывалась под ласты, подталкивая вперед, как будто Рит шагала, толкаясь подошвами от воды, как от поверхности земли, но не стоя, а лежа.
  Вдруг, когда в очередной раз опустила в воду мокрое лицо, под ней мелькнули быстрые длинные блики, прошли сомкнутой небольшой стаей. А в колено мягко ткнулось зыбкое, проскальзывающее.
  - Ох, - сказала себе Рита, одновременно напуганная и развеселившаяся. Тормознула стремительный ход и развернулась, стараясь держаться подальше от большого, размером с хороший арбуз, купола медузы-корнерота, украшенного сиреневой каймой, ясно видимой в толще воды. Сделав небольшой круг, подплыла к медузе со стороны купола, протянула ладонь и уперлась той в маковку, отталкивая подальше. Медуза распластала кружевные щупальца, задвигала краями зонтика, переливая по ним сиреневую кайму.
  - Иди давай... отсюда, - шептала Рита, двигая слегка упрямое тело, которому неудобно, конечно, плыть щупальцами вперед.
  Плавным движением она развернула медузу, стараясь держать руку подальше от щупалец и каймы, и та медленно пошла в глубину, теряясь в зеленом полумраке. А Рита поплыла обратно, уже торопясь: чтоб Алька не стала возмущаться, что она бросила всех и снова резвится, 'тоже мне дельфин' ...
  Неподалеку от баржи встала, тут вода была уже по грудь. Медленно прыгая на одной ноге, стащила ласту, потом другую, и держа в руке, пошла к берегу, разглядывая поросшие зеленой травой рыжие железки с торчащими острыми краями. Не утерпела, ступила ближе и, осторожно держась за одну железяку рукой, в которой болтались взятые за ремешки ласты, нагнулась, ощупывая поверхность металла. Острые полукруги ракушек, такие знакомые наощупь, грозили порезать кожу, но Рита об этом знала, потому, еле касаясь, выбрала ту, что сидела отдельно, ухватила покрепче и, раскачав, оторвала. Через воду слышался небольшой звук, подобный треску рвущейся ткани - рвались крепкие нити биссуса, которыми ракушка прикрепилась к железу.
  Выйдя на мокрый песок, кинула оторванную ракушку в подставленные Алькой ладони.
  - Я ж говорю - мелочь, - сказала та, вертя блестящую, черную, как вороненый металл, удлиненную раковину со скользкой бородкой морской травы, - куда ее теперь?
  - Отпусти снова, - посоветовал Славик, - или Сашке отдай, он съест.
  - Сырую, прям? - Алька фыркнула с недоверием.
  Но Славик кивнул, улыбаясь и отбирая у нее добычу Риты.
  - Сашок? Ты как, проголодался?
  Сидящий на покрывале Саша поймал мидию, теперь уже брошенную ему. Повертев, размахнулся и швырнул в воду.
  - Мелкая. Там наемся, на дальней барже.
  - Врешь! - уличила Алька, тыкая в его сторону длинным пальцем, - не будешь ты сырые! Или спорим, давай!
  - Спорим, - согласился Саша, кладя ногу на ногу и вытаскивая пробку из бутылки с компотом. Хлебнул и протянул Рите, которая уселась рядом, прижимая полотенце к мокрым волосам. Та благодарно приняла бутылку, в которой компота уже почти на донышке, хлебнула тоже.
  - На что? - воинственно спросила Алька, усаживаясь с другой стороны от Саши.
  Тот ухмыльнулся в ответ, пристально глядя светлыми глазами. Алька почему-то смешалась, хмурясь, отобрала у него бутылку с остатками компота и попила тоже. Славик от предложенной бутылки отказался.
  - Допивай. Меньше тащить. У нас еще вода есть, две фляжки. И огурцы. Если сжевать огурец, то пить вообще не хочется. И не потеешь, идти легче. Ну что, двигаем дальше?
  Но тут же сел сам, потом со вздохом улегся поперек, так что Рита подобрала ноги, не тыкаться же пальцами ему в ребра.
  Редкая тень деревца лоха расписала их лица и плечи. Вставать и идти по жаре было совсем лениво, и они все вместе еще полежали молча: трое навзничь головами к траве, один у них в ногах поперек. Молчанием обманули цикаду, она скрипнула раз, другой и завелась, яростно скрежеща. Умолкла, когда Саша зевнул, а Славик, подняв загорелые руки, опустил, упираясь в покрывало, и встал, тут же нагнулся, собирая вещи.
  - Пора. Через деревню пройдем, а там уже совсем близко.
  - Травища, - вдруг сказал Саша, вешая на плечо свой брезентовый мешок, и быстро исподлобья глянув на Альку, рассмеялся. Но еще до того, как она успела возмутиться или потребовать объяснений, пошел вперед и, ускоряя шаги, замаячил далеко впереди, на фоне режущих глаз белизной развалин рыбацкой деревни.
  
  ***
  
  Вдруг, как-то незаметно, исчезли все звуки. Остался только легкий шелест ветерка и шаги босых ног по горячему песку. Рита шла медленно, по бывшей, наверное, улочке, меж разрушенных домов, от которых остались неровные стены с проемами окон. Молчала, и ее спутники молчали тоже, за что она была им мысленно благодарна. Саша ступил в сторону и исчез за руинами, сверкающими остатками побелки на песочно-бежевой каменной кладке. Внутри бывших домов рос бурьян, покачивая верхушками в окнах, или же стоял вообще неподвижно, будто совсем неживой, будто его нарисовали тонкой кистью, тщательно выведя сперва темную, чуть сероватую гущу, а над ней - все более тонкие стебли, увенчанные несколькими листочками.
  В странной, яркой дневной тишине крикнула птица. Прошелестела крыльями, хлопая и мелькнув серым летящим пятном. И снова - тихо-тихо.
  Рита замедлила шаг, позволяя спутникам уйти вперед, они свернули и скрылись, забирая с собой тихие звуки шагов. И вокруг не осталось ничего, кроме жары, солнца с черными от стен тенями, и диких трав, живущих там, где когда-то жили люди. И - самой Риты.
  Она встала на маленьком пятачке, замерла, стараясь дышать неслышно. Уши чутко ловили близкие звуки, отсекая их от дальних - плеска воды, еле слышных далеких голосов. И сама тишина помогала ей слушать, стоя вокруг плотной завесой. Вот я, медленно думала Рита, вот - жара. И все. Нет ничего и никого вокруг. Только маленькие бабочки неслышно порхают над верхушками трав.
  Почему-то это было так восхитительно, что сердце пропустило удар и сжалось. Жара крепко держала на ее горячих плечах свои солнечные лапы. Заполняла все - как невидимый сироп, но не влажный, душный, а звонко-высушенный и абсолютно неподвижный.
  Я могу тут остаться, думала Рита, делая маленький шаг к стене, такой чистой от времени, ветра и солнца, словно ее специально создали именно так - обрушенной, с зеленой плетью какого-то растения, чьи листья напоминали треугольные мордочки ящерок, а мелкие сиреневые цветочки пахли сладко и чарующе. Войду туда, в как бы комнату, которая ничем не отделена от воздуха и жары, и видно снаружи - никакого там хлама, лишь маленькие песчаные дюны и растущая через песок трава... И останусь там. Жить летним привидением. Но тогда, наверное, нужно превратиться во что-то, в тот же стебель травы, украшенный цветиками. Или в просушенную солнцем и просоленную ветрами старую скамью, что притулилась к стене. Буду тут. Вечно.
  За руинами домишка послышался голос Альки. Рита улыбнулась смущенно, обернулась, медленно выплывая из внезапного колдовства. Но, делая уже обычные человеческие шаги, вдруг поняла - оно уже с ней и никуда не уйдет. Можно ли про такое сказать? И - кому?
  Присоединяясь к спутникам, поняла, если и можно, то ей нет в том нужды. Этот подарок летнего легкого зноя и еле заметного ветра, заблудившегося в старых разрушенных домишках - он только для нее самой.
  - У меня тут мурашки, - вполголоса сказала Алька, для наглядности поводя худыми плечиками, - как будто тут привидения, да?
  Теперь тут я, подумала Рита, но ничего не сказала, улыбнулась, кивая словам.
  - Таскают сети, - согласился Славик, отходя за угол низенького дома, - стелят между домов, чтоб сохли. Идите сюда, что покажу.
  Девочки обогнули каменный угол. Славик сидел на корточках рядом с железными кольями, на которых болтались ржавые остатки проволочной сетки. А у бывшего входа в домик сверкали на фоне белой известки оранжевые цветики календулы, трогательная память о бывшей цветочной грядке.
  Поднимая лицо, Славик кивнул, что-то выкапывая из рыхлого песка.
  - Аля? Попробуй!
  - Та ну, - возмутилась Алька, - там вдруг еще сколопендра. Или медведка.
  Но присела рядом и тоже погрузила пальцы в раскопанный Славиком песок.
  - Ой! - в перепачканной руке оказались мелкие, как грецкие орехи, но сияющие чистенькой розовой кожурой картофелины.
  Алька быстро обобрала с них нитки корешков, встала на коленки, с азартом копая песок дальше.
  - Тут огороды были, - рассказал Славик, - маленькие, у домов, ну палисадники, в-общем. Вон, смотри, укроп растет. А картошка - листья уже солнцем пожгло, не поливает же никто. Но все равно, видите, урожай.
  - Урожайчик, - засмеялась Рита, тоже становясь рядом на коленки.
  Это было забавно и по-сказочному трогательно - выбирать из песка без лопаты, просто руками, тайный сам себе урожай, вот же - люди давно ушли, дома развалились, а картошечка вырастает, цветет, завязывает клубни.
  - И мыть не надо, - Славик деловито вытаскивал картофелины, оббирал корешки, отряхнув, складывал в сумку, - еще немножко наберем и потом в костер ее. Так... а соль? Сашок? Ты соль взял?
  - Ха, - Алька встала, ссыпала добычу к нему в сумку, выпрямилась с победительным видом, - а мы вот взяли! Ритк?
  - Э-э... нет, - покаялась Рита, - ты ж вроде брала?
  - Я тебе сказала же!
  - Разве? Я думала ты возьмешь...
  - М-м? - из-за кривенькой вишенки, окруженной чахлыми подростками-отростками, явился Саша, подтягивая свои плавки с полосатым поясом, - звал меня?
  - Соль! - Славик указал на Сашу испачканным в песке пальцем, - соль!
  Саша свесил голову, осматривая впалый живот и выступающие ребра.
  - Взял? - уточнил Славик.
  Тот замотал головой, улыбнулся и снова исчез за вишенным кустарником.
  - Ну, что вы хохочете? - Славик не выдержал и захохотал тоже, - не, ну, кино и немцы! Я Сашке точно сказал, чтоб он взял коробок.
  - Спи... спичечный, - прорыдала Алька, - у нас тоже ж.
  - Ну и ладно, - Славик взвесил на руке сумку, потяжелевшую от собранной картошки, - что делать с ней? Тащить или высыпать? Без соли не будете же?
  - Нет, ты неси-неси, - расстроилась Алька, - там посмотрим.
  
  
  'Посмотреть' получилось уже далеко за деревней, где на песчаной полянке расположился со своим скарбом одинокий рыбак. Сидел на драном коврике, заедая здоровущий алый помидор ярко-зеленым огурчиком. И соль лежала рядом - на развернутой газетке, в обязательном спичечном коробке.
  Пока Алька тыкала локтем Риту, а та, округляя глаза, пихала ее в ответ, пытаясь выражением лица доказать, что просить у нее не получится, пусть Алька сама, она в этом деле мастак, все снова разрулил Славик. Пошел к рыбаку, приветственно вздымая загорелую руку, присел рядом на корточки, толкуя о чем-то, спрашивал, выслушивая ответы из-под обвислых полей старой панамы, потрогал с уважением уже вытащенный на песок кукан с нанизанной на него рыбой. И, повинуясь вялому жесту коричневой руки в клетчатом закатанном рукаве, забрал коробок, кивая и улыбаясь.
  Подойдя, сообщил, суя добычу в сумку:
  - Ему уже не надо, с ночи ловил, уходит. А нормально так, у него там кефали штук десять и две камбалки с тарелку размером.
  - С такую? - Саша раскинул длинные руки, покрытые белыми волосками, и засмеялся.
  - С тарелку, - поправил Славик, - а ты тазик какой-то показываешь. Так, вы чего снова хихикаете?
  - Ну... смешно же, - оправдалась Алька, полыхая щеками, и повторила басом, - та-зик...
  Рита прикусила губу и заторопилась, чтоб ребята не увидели ее лица. Какое оказывается популярное слово 'тазик', никуда от него.
  
  Глава 17
  
  А впереди по левую руку в сверкании и синеве выступали за маревом очертания затонувшей баржи. Оказалось, она далеко от берега. Рита прищурилась, потом стала думать о ластах, и как вообще все будет? Туда нужно плыть? А как же вещи? Или парни поплывут сами, а им придется торчать на берегу, как обычным записным пляжницам, ждать, переворачиваясь с боку на бок, зевать, пока там идет охота. Потом, конечно, костер и будет интересно...
  - Ну, - Славик бросил на узкой полосе песка вещи и пошевелил плечами, оттянутыми сумкой, - кто тут траву морскую боится? Аля? Рита, а ты?
  - Я нормально, - ответила Рита, переминаясь с ноги на ногу.
  - Жрать хочется, - пожаловалась Алька, - что мы там, когда купались, по абрикосу, надо было икру открыть. У нас банка есть.
  - По пять абрикосов, - уточнил Славик, снова собирая с песка добро и, к удивлению Риты, удобнее устраивая в руках ласты, - на барже нормально перекусим, а то идти тяжело по жаре, после еды, ну и нырять же еще. Вы как, готовы?
  Девочки удивились, но спросить ничего не успели. Саша, повесив сумку накрест, ступил в воду и целеустремленно пошел от них, держа направление на белое пятно поднятой над водой палубы.
  - Тут мелко, - просветил Славик, шагая следом, - только у самой баржи глубина, но там мы все заберем, доплывете. Ну и с травой тут...
  Рита шлепала по мелкой прозрачной воде, ноги казались совсем светлыми и ломаными. Потом пошла медленнее: вода, поднявшись до колена, сдерживала шаги. Дно все еще оставалось песчаным. И только, когда вода заплескалась у середины бедра, Рита замерла, ступня провалилась в мягкое, щекотное. За спиной пискнула Алька.
  Рита медленно подняла ногу, вокруг которой клубами расходилась страшная черная муть. И сама нога была черной, будто в натянутом черном гольфе.
  - Ы-ы-ы, - умирающим голосом высказалась Алька за спиной.
  - Там мягко, - утешил Славик, держась немного сбоку и впереди, - и камней нет. Только не видно, куда нога наступает. Ну, и не шерудите особенно, все же лучше смотреть, куда ставите.
  Идти было довольно далеко, Сашина фигура уже сильно уменьшилась в размерах. А под прозрачной водой неподвижно лежал совершенно черный слой мелко искрошенной травы, которая умерла и помягчала, превратившись почти в ил. Толстый слой, поежилась Рита, вытаскивая ногу и ставя другую, а та пропадала, будто ее отрезали, и потом вынималась в травяном черном чулке. Сбоку стонала и возмущалась Алька, и Рите стало стыдно за то, что ей после первого удивления уже не так и противно, скорее даже приятно. Как будто идешь по кофейной гуще. Наверное так, поправилась она, потому что по кофейной гуще где ж походишь. А еще трава пахла.
  - Вони-изма, - возмущалась Алька, подтверждая ее наблюдения, - фууу, оно гниет все!
  - Зато полезно, - снова принялся за утешения Славик, - между прочим, на Мертвом море грязь специально добывают и продают потом, по всему миру. Я нюхал, воняет будь здоров.
  - Пф, - в Альке вдруг взыграл патриотизм, - пусть к нам едут, у нас той грязи - завались. Шо гуталину. Вон, в Маме озеро с грязью.
  - На дамбе еще, - подсказала Рита, - Тобечик называется. Мы туда каждый год ездим, ну и смешные фотографии делаем, черные все, как негры.
  - Покажешь? - вдруг попросил Славик, и Рита чуть не упала, споткнувшись.
  Кивнув, незаметно перевела дыхание, осторожно поднимая ногу для следующего шага. Вот был бы номер, перепугалась в следующую секунду, отодвигая ошеломление от его просьбы, если бы свалилась в эту черную муть, вздымая вокруг себя клубы. И вылезла потом вся в гнилой траве, вонючая. Но стоп! Он, правда, попросил показать фотографии? То есть, после вот Острова, уже в городе, уже совсем в другой обстановке. Может, он хочет в гости прийти? Не тащить же здоровущий кулек фотографий куда-то на улицу, их так много, что даже в альбомы не влезают. Или - выбрать несколько штук, где Рита хорошо получилась... Да, так, наверное. Хотя если придет, это получше как-то... потому что дольше посидит, фотографий же много. А вдруг ему станет скучно? И там куча таких, где Рите совсем мало лет, она ужасно страшненькая, с косой, а голова вся зализанная, как мокрая, и даже челки нет. Рожа, как блин. Та-ак... Значит, нужно будет срочно отобрать нормальных, сделать альбом, и если вдруг, то она его покажет. Или, если Славик не захочет в гости, альбом можно взять с собой. В сумку. Надо так, чтоб не тяжелый, а то скажет - дурочка какая-то, еще бы шкаф приперла в сумке.
  - Эй! Мадам Маргаритка! Ты меня совсем не слышишь, да?
  Голос Альки вырвал ее из лихорадочных размышлений. Подружка стояла по пояс в воде, отражаясь в мягком зеркале и была похожа на карточную даму, только в купальном лифчике, а не в платье.
  - Я говорю, Славка говорит, мы зря по воде крались, когда вокруг хвостоколы! Нужно наоборот, топать и шаркать, чтоб они разбежались все! А мы-то, как чортишо, на цыпочках!
  - Мы вежливо, - умудрилась впопад пошутить Рита и Алька с готовностью засмеялась, отвернулась, показав спину карточной дамы и двинулась дальше, перебрасываясь словами со Славиком.
  А идет - рядом с ней, ревниво отметила Рита, хотя спросил у меня, насчет фотографий. И вообще, может он там у Альки уже тыщу раз всего попросил, пока она тут в мечтах спотыкается.
  Рита свела брови и пошла следом, стараясь не отвлекаться от погружения и вытаскивания ног в подводной черной жиже. Тем более, что вода поднималась все выше и уже намочила хвостики бантика, завязанного на спине из лямочек купальника. Скоро намочит сам лифчик и дойдет до подмышек. Рита порадовалась, что сумку забрали ребята, зато в руках она тащила ласты, о которых почти и забыла, теперь вот мешают идти, сопротивляясь воде, а если держать над водой, руки устают. Ага, засмеялась мысленно, сразу же по привычке вызвав картинку - идти и махать, будто они крылья, ля-ля-ля, я так всегда, когда на руках ласты...
  Не на голову же их! И вообще, следом за весельем рассердилась Рита, им всем наплевать, они высокие, а она ниже всех. И что, становиться столбом и плакать звать на помощь? Или просто плюнуть на грязюку и ласты надеть? А вдруг она поплывет, а вокруг ка-ак поднимется трава черными клубами. А вдруг тут так нельзя? Ну, мало ли почему...
  Напрочь измучиться от дурацких сомнений Рита не успела, Славик остановился впереди, а дальше, заслоняя, оказывается, уже полгоризонта, торчала из воды баржа.
  - Рита? Ты как, нормально? - вода при каждом движении плескалась у его локтей, и они блестели, словно загорелую кожу полили тонкой сахарной глазурью, сумки болтались в поднятых руках, - не подходи, тут глубже. Ласты будешь одевать? Если нет, кидай, я поймаю.
  Алька топталась с ним рядом, тянула шею, засматривая под воду и ежилась, поднимая плечи и топыря локотки.
  - Ничо се! Ритк, тут прям дна не видать, черное все с зеленым. Эй! Ты смотри, не срони наши вещи!
  - Э-э... не сроню. Сейчас Сашка примет.
  Саша балансировал на палубе, такой покатой, что выбеленные доски сделались фоном для почти черной фигуры, и короткие светлые волосы стали невидимыми, отчего голова приобрела странную сплющенную форму. Приседая, он осторожно спустился к краю и, держась за остатки ограждения, вернее, толкаясь от них, чтоб не напороться на ржавые острые изломы, спустился в воду и сразу поплыл навстречу. Через пять-шесть гребков очутился рядом и вставать не стал, протягивая руку, на которую Славик перевесил сумку. Работая свободной рукой, Саша отправился обратно, снова вернулся, забирая теперь уже сумку Риты, увесистую, потому что перед водой Алька в нее упихала свою, чтоб Славику было удобнее нести.
  - Ну, - Славик посмотрел на Альку.
  Та эхнула, передернула плечами, и с новым 'эхх' осторожно погрузилась, сразу ложась плашмя, чтоб не опускать ноги в неизвестную глубину.
  - Тут недалеко, - Славик, проследив, как она вылезает, цепляясь одной рукой за край палубы, а другой - за протянутую руку Саши, обратил заботу на Риту, - это течением так намыло, у самой баржи с этой стороны яма получается. Сможешь?
  Рита фыркнула с возмущением, но про себя, а снаружи только кивнула и неловко протянула к нему ласты - ну не напяливать же их, топчась и падая в остатках черной жижи...
  Потом она, как и Алька, плавно повалилась, сразу же из вертикали принимая горизонталь, вот, наверное, если бы мы летали, мелькнула мысль, то так было бы - идешь и р-раз - полетела..., и поплыла над маленькой, в смысле расстояния, но пугающей глубиной.
  Уцепилась за протянутую Сашей руку, он подтянул Риту к себе и на секунду она оказалась прижатой мокрым купальником к его горячей, мгновенно уже высохшей под яростным солнцем коже - казалось, сейчас тут зашипит, как под утюгом. В сантиметре от Ритиных глаз сверкнули зубы, мелькнули губы в трещинках, точки светлой щетины на верхней губе. И она осталась одна, перетаптываясь мокрыми ногами по белой, бархатной под ступнями палубе.
  - Рита, не упади, - руководил из воды неутомимый Славик, - там наклон сильный.
  На палубу упала сумка, Славик выбрался следом, встал, осматриваясь. Саша уже ушел выше, осторожно ступая по наклоненной палубе. Алька шла следом, взвизгивая и взмахивая рукой. На верхнем краю встала на четвереньки, заглядывая вниз.
  - Ритка! Ахренеть, тут глубина какая!
  - Аля, не ругайся, - укорил Славик, протягивая Рите руку, - помочь?
  - Я сама, - Рита медленно пошла вверх, аккуратно переставляя ноги. Голова немного кружилась, воображение рисовало, как споткнувшись, она катится обратно, и расцарапав бок ржавыми железками, с шумом валится в воду, плюясь и фыркая. И чего отказалась, когда предложил за руку взять?
  Но смотреть с задранного края палубы было так интересно, что всякая маета вылетела у нее из головы. Там, слегка круглясь, шел в глубину металлический борт, украшенный рваными дырами, в которые проплывали медузы, колыхая полупрозрачные купола. На их фоне сверкали и тут же гасли искорки мелких рыбешек, мечась стайками в разные стороны. И вниз уходила темнота, сперва прозрачная, потом зеленовато-синяя, потом - густо и мрачно зеленая.
  Рядом Славик, расположив удобнее свой мешок, выкладывал снаряжение. На палубу легли рядом с ластами две маски, одна обычная, как у Риты, из синей резины, с овальным стеклом, стянутым алюминиевой полоской. Другая - черная, с рифлеными деталями и яркой надписью на таком же рифленом ремешке. Две трубки, тоже одна попроще, алюминиевая, с оранжевым загубником (у Риты он был серым), другая трубка, видимо из комплекта с маской - блестела изгибом, и загубник какой-то сложный, тоже из рифленой резины.
  - Отец подарил, - Славик взял маску, подтягивая ремешок и вытряхивая из стекла мусорные крупинки, - и брату тоже, но Толька свою утопил. Теперь спорим, кому когда брать.
  За масками был вытащен из мешка старый малиновый свитер с растянутыми рукавами и продранным на животе подолом. Славик тут же его натянул, пригладил растрепавшиеся волосы и встал, одергивая продранный подол. Алька захихикала. Свитер закрывал плавки и Славик сделался похожим на пупса-переростка с вполне взрослыми волосатыми ногами.
  - В нем теплее, - засмеялся в ответ, - не знали, что ли?
  - Серега тоже в рубахе ныряет, - обиделась Рита, - и еще пацаны иногда штаны берут, спортивные.
  - Оно же мокрое все! - возмутилась Алька, подавая маску Саше, который топтался над ними, шлепая по палубе ластами.
  - И все равно греет, - Славик сел, чтобы надеть ласты.
  Потом из мешка вытащилась изрядного размера сетка из хамсароса, правильная - одобрила Рита, которая с самого детства ныряла за мидиями с братом, хотя чаще всего Серега злился, что ему снова навязали младшую сестренку, когда шел купаться 'с пацанами'. Сетка представляла собой мешок, вручную сшитый по краю, а на горловине его края были прихвачены к проволочному кружку диаметром чуть больше кулака - чтоб рука с ракушкой нормально входила, но добыча оставалась внутри. Еще к горловине был приторочен обычный парусиновый ремешок с пряжкой. Славик встал, препоясался поверх свитера, так чтобы мешок болтался у бедра. Маску с трубкой взял в руку. Шлепая, подошел к верхнему краю, встал спиной к воде и повалился за борт, через секунду грохнув там фонтаном воды. Саша ухмыльнулся (его маска была сдвинута на лоб) и держа в руке трубку, отошел чуть в сторону на краю, и тоже бахнулся. Мелькнули в воздухе ласты, как растопыренные тюленьи лапы.
  - Ахренеть, - снова сказала Алька, но добавила уже из другой оперы, - жрать-то как хочется! Ну что, раскладываемся?
  Они двинулись к краю, посмотреть на добытчиков и в это время, одновременно с возгласом и смехом из-за борта вылетела ракушка, сверкнула черным и упала на палубу, покатилась, подскакивая. Алька запищала и присела, ловя ее.
  - Афигеть, - закричала теперь уже про добычу, - Рит? Спорим, ты не видела никогда, это ж не мидия, а целый слон!
  Рита снова хотела ревниво припомнить брата и сколько раз она 'с пацанами' ныряла и сколько тех ракушек надрано за ее морскую жизнь. Но, держа в руках поданную Алькой мидию, в восхищении промолчала. Да, таких огромных она не видела. Овальная, по форме напоминающая черный павлиний глазок и так же, если всмотреться, сияющая перламутровыми переливами, сомкнутая раковина была размером чуть меньше ее ладони. Лежала, блестя и уже подсыхая на солнце неровными матовыми пятнышками, была щедро тяжеленькой, вес ее ощущался кожей.
  - Эту оставим, - распорядилась Алька, отбирая ракушку, - в тенечке тут. Саша обещал сожрать сырую, вот пусть и жреть, а мы посмотрим. Так нам как? Ждать их, или поести уже?
  Она положила руку поперек живота, растопыривая накрашенные ногти:
  - Аж бурчит, зараза...
  - Они же недолго, - предположила Рита, - лучше бы вместе. Наверное. Они ж тоже голодные.
  - Та! Они уже два раза позавтракали! - Алька уселась на палубу, от удовольствия закатывая глаза, - слушай, тепленько как, не печет, и мягко-о... дерево, как плюшевое, как ото мое кресло под фикусом.
  - Почему? - Рита уселась рядом, тоже замирая от удовольствия. Через пару секунд пересела на сухое, оставив на палубе темный отпечаток купальных трусиков, - а-а-а, здорово как... почему два раза-то?
  - Так у бабушки же. Думаешь бабушка унучика отпустит не пожравши? Хы. А потом к мами, и тут мама такая, ой, Стасичек, ой скорее кушатки.
  - Стасичек? - удивилась Рита, снова пересаживаясь.
  Алька чуть выше ее, будто в кинотеатре в соседнем ряду, совершала те же телодвижения, стеная от удовольствия.
  - Ну да. Он же Станислав, поэтому то Славик, то Стасик, ты же слышала, Сашка его позвал так. О, а еще его можно - Станик. Нет, нельзя. Нет такого имени вообще.
  - Стэн есть, - помолчав, вспомнила Рита, - помнишь, в том кино? Американском?
  - Кина не помню, Стэна помню, - кивнула Алька и вдруг замахала длинными руками у плеча Риты.
  Та откачнулась.
  - Высушить надо, - в панике зашептала Алька, - смотри, мы тут жопами насидели, шо мухи. Увидят, оборжутся.
  Палуба вокруг них темнела полукруглыми отпечатками.
  - Как гамадрилы, - поправила Рита, хохоча и тоже размахивая руками, потом их резко опустила, - прикинь, счас высунутся, а мы тут все засидели и еще руками машем, стараемся.
  Алька мгновенно прекратила махать и села прямо, сложив руки на голых коленях, а губки бантиком. Вытаращила глаза в пустоту.
  - Та, - успокоилась после приступа хохота, - высохнет само, уже почти ж не видно. Давай жрать, а?
  Рита помедлила. Ждать пацанов или нет? Не слишком ли она, по маминому сердитому выражению, 'рассусоливает'? Но есть ужасно хочется, ведь завтрак получился совсем никакой, между прочим, как раз из-за них. А еще хочется понырять за мидиями. Хотя и страшно. Но хочется. А на полный желудок нельзя. Так. Стоп!
  - Пошли пока все достанем, - Риту осенило, и она стала медленно, очень медленно подниматься, отряхиваться и поворачиваться, - разложим, и у них там посмотрим, что взяли...
  Алька вскочила и в одно мгновение оказалась рядом с брошенными на палубе сумками.
  - Чего копаешься? Давай в темпе!
  Нога за ногу, не торопясь, Рита двинулась к ней, надеясь, что пока она 'копается', парни как раз и прибудут после первой вылазки.
  Алька мурлыкала, расстилая между сумок сложенное квадратом покрывало, которому назначила временно побыть столом, потому что сидеть, лежать и вообще валяться на куске палубы можно было везде - так он был чист, вымыт морской водой, высушен ветрами и выжарен солнцем. На цветастом квадрате из древнего гобелена появилась заветная банка с рисом и резаным перцем. Полбуханки хлеба в мутном полиэтиленовом пакете. Плоская банка кильки в томате. И три плавленых сырка 'Дружба'. Последним Алька достала маленький, но суровый кулечек из крафтовой бумаги, разворошила пальцем и скривилась, суя палец в рот - облизать.
  - Карамельки наши потекли, заразы, - доложила с печалью.
  - Пусть лежат, мы их потом в холодильник. Сумку только надо в тенечек.
  Алька потянулась, вытягивая и без того долгое тело, толкнула опустевшую сумку в короткую тень какого-то облупившегося железного пенька в пятнах светлой краски по ржавым бокам. Выдохнув, упала навзничь, глядя в зенит и раскинув бессильные руки.
  - Совсем оголодала, - пожалела ее Рита, - ну не мучийся уже, возьми с хлеба корочку, погрызи.
  - Я перца хочу, - возразила Алька, обращаясь к бездонному, бледному от зноя небу, - резаного, с ри-исом! В тома-ате!
  - Так, - Рита предпочла внимания не обращать, - а вот еще Славика сумища, то есть, Стасика мешочище... И что тут у нас?
  - Покажь! - Алька немедленно села.
  - Ты хоти дальше перца, хоти, - посоветовала Рита, углубляясь в недра полупустого мешка, - а я пока что... та-ак, абрикосы тут у него рассыпались все...
  - Дай!
  - Абрикос?
  - Та! Дай посмотреть! Чо там?
  - Я первая полезла!
  
  Алька вцепилась в край вещмешка длинными ногтями, на которых облупливался копеечный лак, Рита, не отпуская широкой лямки, другую руку засунула в глубину. Потащила газетный сверток, который, застряв, вытаскиваться не пожелал, а развернулся, высыпая из себя хлеб, нарезанный аккуратными квадратиками, с прилипшими к нему кружочками копченой колбасы.
  - Мама рОдная, - шипела Алька, сражаясь за свой край мешка, - сервелат! Да они миллионеры, небось! Все, женюсь срочно, заверните!
  - Ты уже мне. Заворачивала! И бантик через животик, - напомнила Рита, усаживаясь по-турецки и дергая мешок к пузу, - та дай, надо же собрать, а то все нутро жирное будет!
  Алька отпустила край мешка и сунула в рот прозрачный кругляш, исходящий жирком и копченым ароматом. Прожевав, глотнула, округляя глаза.
  - Хватит, - предупредила Рита, вынимая хлебные квадратики и заново лепя к маслу потерянные колбасные кружочки, - вдруг он их посчитал.
  - Ну, один еще! - Алька протянула руку, - та, прям посчитал!
  - Абрикосы же посчитал, - напомнила ей Рита, - очень хозяйственный будет тебе муж.
  Алька застыла с кусочком сервелата в мелких белых зубах.
  - Муф? Фего это?
  - Так сама же - заверните, беру! - Рита пошарила рукой в сумке, натыкаясь на плоскую фляжку, тарахтящий спичечный коробок, еще какие-то неопределяемые мелочи, но колбасы, кажется, больше не нашла и руку вытащила.
  - Дай, - снова потребовала Алька, доев свой кругляш.
  С полминуты они пыхтели, вырывая друг у друга звякающий медяшками пряжек мешок, благоразумно при этом отвернувшись от высокого края палубы, и увлекшись, перепугались, замерли в предательских позах, услышав сбоку совсем близкие шаги и веселый голос:
  - Вы сильно не наедайтесь. Если понырять хотите.
  Чернея против солнца, Славик присел, перевернул раздувшуюся от ракушек сетку и принялся методично вытряхивать добычу в прогнутую крышку какого-то старого люка, что ли. Вделанный в палубу ржавый квадрат имел по краям ручки и непонятно, для чего был раньше, но сейчас идеально подходил для того, чтоб мидии не укатывались по наклонной палубе.
  Алька, краснея лицом, шеей и даже плечами, вскочила, метнулась ближе и присев на корточки, стала ворковать, перебирая мидии и восхищаясь. Рита, тоже чувствуя, как горячая краска заливает щеки, поставила растрепанный вещмешок на палубу, и поднявшись, подошла.
  Славик поднял лицо, на котором четко отпечатался красный овал маски.
  - Там их полно, а мехарь тяжелый, по ноге бьет, когда ныряешь. У меня в сумке пакет, в кармане там сложен. Рит, принеси, пожалуйста, мы их водичкой польем.
  Со стыдом Рита покопалась в кармашке растерзанного вещмешка, одновременно постаравшись незаметно привести его в порядок, и принесла свернутый прочный пакет из мутного полиэтилена.
  - Сюда давай! - с низкой стороны палубы замаячила мокрая голова с овальным глазом маски на лбу, - я наберу.
  Идя к Саше, который висел в воде, уцепившись за край палубы, Рита с раскаянием думала, какие же они с Алькой чумички, спинами сели, о-о-о... да-а-а... О том не подумали, что если прыгали ребята с высокой стороны, то вылезать обратно проще там, где совсем низко. Вот и застукал их Славик с сумкой. И вообще, мог бы и пошуметь сильнее. Покашлять там...
  Принесенный обратно пакет был благополучно вылит на блестящую горку ракушек, Саша тоже выбрался из воды, оставив ласты на краю, пришел и растянулся на палубе, полежав недолго, откатился, переворачиваясь на спину и оставив на белом темный отпечаток, который тут же стал светлеть по краям, утоньшая силуэт рисунка. Вздохнул от удовольствия, поднимая ребра над впалым животом.
  - Я не понял, - удивился Славик, - что за бунт на корабле! Мы эти съедим на берегу, а домой?
  - Та чо их переть, - лениво пробормотал Саша, не открывая глаз и только шевеля пальцами расслабленно разомкнутых кулаков, - съедим и хватит.
  - Я маме обещал, - не согласился Славик, вставая и снова привязывая сетку к поясу, - ну, кто со мной нырнет, пока этот тюлень тут валяется?
  У Риты екнуло сердце и в долю секунды она успела обрадоваться и испугаться, рассердиться и преисполниться решимости. И снова испугаться, того, что сейчас Славик обратит свой безмятежный взгляд на Альку, конечно же, разумеется, разве не ясно...
  Но Славик не успел.
  - Не-не-не, - закричала Алька, отмахиваясь длинной рукой, - вон Ритка пусть ныряет, это она у нас ихтиандыр ненормальный, а я боюсь.
  Так что безмятежный взгляд Славика обратился именно на Риту.
  - Хорошо, - сипло сказала та, и прокашлялась, ненавидя себя за голос и кашель, - ну... я... я только...
  Она много чего хотела бы сказать, и насчет какие надеть ласты, и точно ли она будет правильно нырять, и может ее умение вовсе не так хорошо, как в том уверена Алька, и Славик фыркнет и посмеется. Но промолчала.
  - Тогда я рубашку возьму, - обрадовался Славик, - а свитер тебе.
  - Не надо, - в панике отказалась Рита, но он уже отошел и вернулся, и сам принялся натягивать на ее голову распяленную пальцами горловину. Рите пришлось покориться, ведь не драться же с ним, стаскивая дурацкий мокрый свитер, от которого горячей коже сразу стало зябко и неприятно.
  - Можешь внизу спуститься, - ринулся окружать ее заботой Славик, - чтоб не прыгать сверху, - а холодно, так пройдет сейчас, как только в воду. Рукава закати, ага, вот так. Маски там наденем, а то запотеют. Волосы мешают, наверное?
  - Я привыкла, - Рита топталась, осторожно перебирая пряди волос и протаскивая их на затылке под резиновый ремешок.
  И вдруг добавила неожиданно для себя:
  - Нет. Я сверху прыгну. Спиной, да?
  - Я ж говорю, Ритка у нас дельфин! - загордилась Алька.
  Ну да, дельфин, уныло думала Рита, шлепая ластами по наклонной палубе, а нырять ласточкой дельфин не умеет, такое позорище. Алька тоже не умела, но почему-то для Альки это казалось нормальным, а Рита сильно переживала из-за своего страха и неловкости.
  - Готова? - Славик встал поодаль, в рубашке, застегнутой на все пуговицы и в маске на лбу. И повалился, грохнув внизу брызгами.
  Рита вздохнула и упала спиной в воздух за краем баржи. Зацепилась ластой, неловко вывернув ногу, и тут же оглохла и ослепла, с силой ударившись о неимоверно жесткую воду, проломила ее, и пуская пузыри, опустилась, вся в белых завихрениях, с маской, прижатой к груди подбородком.
  Вынырнув, со всхлипом набрала воздуха, заболталась, с трудом разбираясь, где верх, где низ. Славик висел рядом, оттянув ремешок, выполаскивал изнутри стекло маски.
  - Попилювать, - руководила сверху Алька, маяча головой над краем, - Ритка, попилюй.
  Рита послушно плюнула в стекло, размазывая слюну пальцем. Славик рядом плевал в свою маску, потом утвердил ее на лице, поправляя ремешок. И только ласты мелькнули над блеснувшими в солнце икрами, ушел в глубину.
  Рита, шевеля в толще воды ластами, отвернулась от бдительной Альки и непослушными пальцами стала устраивать на лице маску. Мешало все - мокрая челка, прилипшая ко лбу, пряди, облепившие уши и шею. Но, справившись, она проморгалась, убедилась, что внутри маски не осталось воды, и плавно перевернувшись, нырнула, радуясь тому, что ласты делают ноги послушными и сильными.
  Ниже, где вода стала изрядно холоднее, увидела Славика, как в кино - белые ноги под трепещущими полами зеленой рубахи, кольца темных волос над овалом стекла, блеснувшего, когда он повернул голову и кивнул, показывая на свои руки. В одной руке - короткий нож с широким лезвием. Держась рукой за остатки ржавья, он отколупывал раковины и перехватывая, совал в горловину сетки, те падали внутри, укладываясь на несколько уже собранных штучек.
  Рита дернулась, раздумывая, как удобнее подплыть и откуда начать, но тут кончился воздух, и она плавно ушла вверх, разбивая зеркало воды лицом. Через секунду рядом высунулась трубка, фыркнула, выстреливая фонтанчик воды. Славик выплюнул загубник и тот повис, прижатый к мокрой щеке.
  - Нормально? Спускайся по трубе, так проще.
  Снова ухватил ртом загубник, пожевал его, смешно двигая челюстью и погрузился, на этот раз, с раскаянием из-за собственной глупости отметила Рита, не прыгая, как дурацкий дельфин, а просто перебирая руками по тонкой трубе и неровностям борта.
  Так же поступила и она, вспоминая, как около буйка уходили вниз, к самому дну, цепляясь за крупные звенья цепи.
  Почти сразу под рукой появились ракушки, сперва совсем мелкие, торчали острейшей щетинкой, покрывая все поверхности черными пятнами, потом мелочь исчезла, остались крупные, которые через стекло маски казались просто гигантами. Сидели, прикрепившись острым концом, распахнув овальные створки, отороченные яркой коричневой каемкой, за которой трепетала светлая плоть. Когда Рита оказывалась рядом, захлопывались, и вместо светлой щели являли глазу тончайшую, как нитка, линию створа. Руками не открыть, знала Рита, но брат когда-то показал ей один секрет и вот подождите, пообещала она мысленно, на палубе я вас удивлю. Если конечно, не все пацаны этот секрет знают.
  Еще наверху Славик предложил ей взять Сашин ножик, но Рита отказалась, боясь, что не сумеет с ним справиться и вдруг утопит, уронив. Мидии она научилась драть несколько лет назад и вполне без ножа справлялась, как и без всяких свитеров, усмехнулась, осторожно проворачивая отдельно торчащую раковину и слыша в воде через толщу, скрипы и плески тихий хруст рвущихся нитей биссуса. И без перчаток тоже, хотя многие пацаны брали с собой обычные рабочие, нитяные, или даже старые зимние перчатки.
  Воздух кончился, когда Рита надергала шесть здоровущих ракушек и, еле успев сунуть последнюю в горловину сетки на боку Славика, ринулась вверх, хватанула ртом воздуха и опустилась снова, вся в азарте. Свитер мягко облегал тело, колыхался растянутый подол, пропуская внутрь, к животу, водяные струи, но удивительно, он всерьез грел, а ноги, несмотря на то, что были постоянно в движении, уже покрывались мурашками. Раскачивая и откручивая от железа ракушку, Рита протягивала руку, разжимала пальцы внутри сетки - Славик трудился совсем рядом. Потом успевала открутить еще парочку, тайком посматривая, как он висит, согнув ноги и тыкаясь маской почти в самый борт.
  В очередной раз, когда она опускалась, перебирая руками по уже привычным выступам, вдруг схватил за щиколотку, и наклоняясь, она увидела - показывает рукой в сторону.
  Там выплывала из мутного сумрака самая огромная медуза из тех, какие Рита видела в своей жизни. Шла прямиком на них, мерцая синей каймой вокруг толстого, размером с детский зонтик, но сильно выпуклого купола, и приближаясь, становилась все ярче, показывая себя во всей полупрозрачной красе. Длинные щупальца висели в толще воды расслабленными хрустальными прядями, а края купола работали, гоня по себе мускульные волны, двигающие прекрасное чудовище ближе и ближе.
  Рита поджала ноги в ластах. Славик протянул руку и помахал, гоня в сторону медузы воду. Та замедлила движение, постояла, будто в задумчивости, и, непонятно как изменив траекторию, пошла наискосок в глубину, пройдя в паре метров от застывших у борта охотников. Исчезла, растворяясь в зеленом полумраке. А Рита и Славик вместе двинулись вверх - отдышаться.
  В воде они болтались почти час, и вылезли, когда сетка была полна больше, чем наполовину и тянула Славика вниз. Рита выбралась на палубу, стащила ласты, свитер и упала тут же, прижимаясь купальником, животом, коленками к бархатному дереву палубы и тяжело дыша. Над головой переговаривались ребята, шлепали быстрые Алькины шаги.
  - Сетку за крюк зацепи. Ага. Можно и остальные туда же.
  - Да пусть полежат. Сейчас перекусим по-быстрому, и обратно. Не успеют засохнуть.
  - Опять по-быстрому!..
  - Аля. Ты ракушек на костре хочешь?
  - Еще б. Хочу! Ладно, я хлеба съем, с колбасой. Рит? Тебе принести бутерброд? Славик сказал, по одному можно. А два уже нельзя, лопнем.
  - Да ешьте хоть три! Но чтоб ракушки полезли. Мы вон сколько надрали с Ритой. Рекорд.
  - А я значит, не драл, да? Я значит, в уголку там сидел под водой!
  - И с Саньком, конечно. Так. Нырять будете? Ну поплавать там, пока вода чистая и глубоко. А то у берега ж трава.
  - Ой, - Рита перевернулась, уже переставая дрожать, - ой, мы какую видели там медузу! Медузищу! Во! - она раскинула руки по палубе, потом немного свела их перед лицом, - огроменная просто.
  - Аля? Передумала, что ли? Санек тебя ждет вон, в ластах уже.
  - Пф, - Алька села и положила рядом маску, которую пыталась надеть, - да. Передумала. А что?
  Славик засмеялся. Саша сверху захихикал тоже. И грохнул водой, исчезнув за краем.
  - Меня, между прочим, один раз такая пожгла, - обиделась Алька, - я целый день просидела в домике, тряпочку прикладывала. Спасибочки, еще не хватало. Щека была, как помидор. Хоть в глаз не попала.
  - От такой тряпочка не поможет, - Рита села, поправляя мокрые спутанные волосы и думая о том, что ужасно надо посмотреться в зеркало, наверное, совсем же страшко после маски, - Серега говорит, крахмалом надо посыпать.
  - Та где ж его брать, на море? - резонно возразила Алька.
  За бортом шумно выныривал Саша, но приходил ветер и глушил плеск.
  - Помидор помогает, - рассказал Славик, - у меня как раз есть два штуки.
  - Гм, - Алька вдруг заинтересовалась Сашиным купанием, поднялась, прислушиваясь, и отошла, поднимаясь к остаткам ограждения.
  Два, развеселилась Рита, куда там два, один помидор наверняка Алькой уже сожран. Ну, любит она помидоры.
  - Так! - скомандовал Славик, - времени, между прочим, уже дойти обратно, костер, ракушки и домой. И то в темноте придем.
  Рита была в ошеломлении. Кажется, так недавно вышли из домика! Но потом вспомнилась ей остановка у границы трав, путешествие через тихую пустоту заброшенного поселка. Мерные хождения под водой вверх и вниз, белые руки на черных раковинах. И все это тоже было сегодня? Как уместилось? В такое краткое, стремительно промелькнувшее время с утра до полудня, и вот уже свет еле заметно желтеет, а солнце не торчит в зените белым пятном - палит сбоку, хотя вроде бы оно еще высоко.
  - Держи, - Славик возник рядом, сунул Рите в ладони хлебный квадратик с прилипшими к нему колбасными кружочками и половинку помидора, - ешь и надо полежать, отдохнуть нормально, а то выдохнемся быстро.
  Рита кусала хлеб, удивляясь тому, что с него аккуратно срезаны корочки, заедала помидором. Алька, устроившись рядом, передавала ей фляжку, в которой оказался тоже компот, но сливовый, кисленький. Славик, быстро перекусив, выбрал место на палубе рядом с остатками каких-то надстроек, и на полном серьезе улегся, накрыв голову подсохшей рубашкой, так что виден был только подбородок, полураскрытые губы и кончик носа.
  Алька округлила было глаза, но внезапно зевнула, с подвыванием, и округлила снова, удивляясь уже не тихому часу Славика, а собственной неумолимой сонливости. А уж Риту тем более клонило в дремоту, хотя о себе она была уверена - не заснет. Но устала сильно и полежать было совсем бы неплохо.
  Поэтому она встала и пошла поближе. Там, где устроился Славик, место оказалось самым удобным, с легкими ажурными тенями от надстроек, и достаточно просторное, чтоб лежать, вытянувшись. Саша обогнал ее, плюхнулся ровно посредине, шлепая руками по сторонам.
  - Валитесь. Как в детсаду, тихий час.
  И ни за что на свете Рита не осмелилась бы подойти к Славику, чтобы улечься на палубу рядом с ним. Встала на коленки с противоположной стороны, сдвинула хлопающую руку Саши. И легла на живот, укладывая щеку на сложенные руки. Закрыла глаза, слыша, как вздыхает Алька и ворчит с негодованием, тоже расчищая себе место. Вот так, подумала Рита, пришлось Альке лежать между двумя пацанами, один высокий, а другой ей нравится. Наверное, нравится. Рите он точно нравится, и очень сильно, но вот лежит она черти где, и вообще-то рядом с Сашей. К которому до сих пор не поняла, как относиться. Потому что он сам непонятный совсем. Зато Саша лежит рядом с Алькой (и рядом со мной тоже, напомнила для справедливости), а она кажется, нравится ему. То есть, вот два парня, и обоим нравится Алька, не зря же Саша улегся так, чтоб быть с ней рядом. А Рита снова сбоку-припеку.
  Свет на веках переменился. Рита открыла глаза, скосила их вверх. Вместо бледного, похожего на выгоревший ситчик неба, пустоту расчертили тонкие серые с белым узорчики. А лицо Саши, которое оказалось совсем рядом с ее лицом, разрисовали мелкие частые тени. Шляпа. Он положил ее сверху, на две головы сразу. Рита улыбнулась, стараясь не очень широко, помня о своем несчастном, никак не вырастающем зубе. Саша улыбнулся в ответ. И она закрыла глаза, уплывая в легкую дремоту.
  
  Глава 18
  
  Только не засыпать, повторяла она, рассматривая через ресницы тонкие завитки синтетической соломки. Только. Не. Засыпать... И уплывала в глубину, касалась ногой зыбкого хрустального купола, а руки без устали двигались, хватая ракушку, покачивая, отвинчивая, крепко сидящую на старом ржавом железе. Тихий хруст и вот она в руках, и - падает в горловину сетчатого мешка, за ней - следующая. Через дремоту Рита репетировала, как перескажет Альке сон, в котором сама надрала целый мешок огромных мидий, и та засмеется. А после снова открывала глаза, волнуясь, вдруг сон навалится сильный, и сам собой откроется рот, делая лицо дурацким. В какой-то момент проснулась совсем, широко распахнула глаза, напуганная негромким похрапыванием - вдруг это она храпит, а Саша рядом лежит, слушает и смеется. Но сон ушел, а сонные звуки продолжились, мешаясь с дальними криками чаек и близким поплескиванием волн, что шлепались за краем палубы в остатки борта.
  Рита скосила глаза в сторону Саши, удивляясь тому, что лежит на спине, укладывалась ведь на живот, и щека лежала на ладонях, а те - на полотенце, подложенном для мягкости. И чуть не подпрыгнула, обнаружив, Сашино лицо совсем рядом, нависает немного сбоку, и макушка увенчана ажурной шляпой, от которой скулы кажутся покрытыми тонкой татуировкой, как у дикаря из телепередачи про всякие южные острова. Саша лежал, отпираясь на локоть, смотрел на нее молча. Рита моргнула, жалея, что открыла глаза, а лучше бы делала вид, что спит. Лицо приблизилось еще, губы в мелких трещинках от соленого ветра приоткрылись. Она хотела немного отвернуться, подставляя ухо, ведь он, кажется, собирается что-то шепнуть. Но не успела. Легко царапнув, губы прижались к ее губам и вдруг совершился поцелуй, долгий и медленный, абсолютно бесшумный, совершенно настоящий. Ни одной точкой не касались они друг друга - ни пальцами ног, ни бедром, ни локтем. Только горячие губы, у обоих немного пересохшие от солнца и ветра.
  Рита лежала тихо, боясь шевельнуться, совершенно не представляя, что там - за широкими ажурной соломенной шляпы, накрывшей, как ей казалось, целый мир, но одновременно понимала, что за пределами этого мира существуют другие миры, и им принадлежат их тела, а еще палуба, ветер, солнце, гора подсыхающих ракушек на палубе. И Алька со Славиком, которые тоже лежали не шевелясь, но в отличие от Риты подружка уж точно не целовалась, потому что сонное дыхание, сменившее легкий храп, продолжалось, и если это Славик так качественно заснул, то ведь для поцелуя нужны двое...
  Размышления кончились, когда кончился сам поцелуй. Саша еле заметно улыбнулся, плавно опускаясь на палубу, тоже повернулся, укладываясь на спину и поправив шляпу, замер, все так же не касаясь Риты. А она закрыла глаза, боясь пошевелиться, чтоб не наткнуться на его тело. Еще чего доброго решит, что она теперь собирается к нему пристать. И вообще, что это было такое? И зачем? А вдруг там, за пределами шляпы кто-то третий, Алька или Славик (не оба, уточнила Рита, ведь кто-то из них там сопит) давно уже сидит, разглядывая все вокруг, и конечно, сидя, прекрасно видит, как Саша елозит над ее, Ритиным лицом. И было бы еще для чего! Ладно бы Саша ей сильно нравился, но теперь, после этого поцелуя, Рита уверилась, что он ей совсем не по душе, а вот Славик сделался таким замечательным, что она совершенно готова в него влюбиться. Или уже влюбилась? Но теперь разве можно даже мечтать о нем, если она, как последняя идиотка поцеловалась с его другом?
  Нельзя сказать, что Рита была совершенно неопытная в этих поцелуйных делах. Но все в ее жизни происходило как-то странно, как-то совсем не так, как мечталось и хотелось. Или - как должно бы быть.
  
  В первый раз она поцеловалась, когда ездили с классом в колхоз, в дикую совершенно, летнюю жару пропалывали полдня всякие бесконечные грядки, потом автобус увозил их в деревню, где они жили в здании новенькой школы. И вечером городские девицы разбредались гулять с местными деревенскими кавалерами. Главные барышни трех параллельных классов хвастались опытом, рассказывали о том, что и как делали еще прошлым летом, а Рита тихо страдала в углу, играя в истертые карты с некрасивыми толстушками и прыщавыми девочками. Страдала, собственно, не потому что ей сильно хотелось зажиматься под забором на лавочке с каким-нибудь деревенским гитаристом, а потому что опытные тринадцатилетние красавицы дразнили, без жалости высмеивая ее нелюдимость и скованность. Если никто за тобой не пошел, не стал цепляться, выкрикивая неуклюжие комплименты, не пригласил 'походить', значит, совсем ты никому не нужна и вообще, кривая-косая-дурочка. Красавицей Рита себя не считала, но и прыщавой толстушкой не была. И вообще, обошлась бы прекрасно, но выслушивать каждый вечер обидные подколочки было ужасно обидно. Так что, когда ей назначил свидание белобрысый пацан Коля в школьном пиджаке и суровых техасах, Рита согласилась и несколько дней они 'ходили', то есть, дефилировали под руку по разбитой деревенской улице, потом сидели на лавочках среди кустов крыжовника и смородины, где она скучала, слушая медлительные Колины речи ни о чем, и на третий вечер они, наконец, поцеловались. На четвертый целовались уже часа два подряд, а на пятый день, к облегчению Риты, которой надоело отпихивать Колю от пуговок на рубашке, отработка кончилась и школьники вернулись в город. Одноклассницам про поцелуи Рита, конечно же, рассказала. Но оказалось, что Коля был, по их мнению, 'па-адумаешь', а еще 'фу, простокваша и мелкий какой-то', и Рита в их глазах не перешла в категорию опытных роковых красоток. Если уж совсем честно, признавалась себе Рита, то это ее мало волновало, но обидные насмешки сильно раздражали. И еще надоедало спорить с мамой, которая без перерыва укоряла Риту за ее дикость и нелюдимость, требуя от нее солнечного пионерского общения с одноклассницами. Не могла же Рта объяснить своей прекрасной наивной маме, в чем именно надо догнать и перегнать главных девочек класса, чтоб стать среди них своей. Мама-то полагала, что нужно вести интересные беседы, получать хорошие оценки и типа лететь друг другу на выручку.
  Так вот, после лихорадочно-активного начала дело с поцелуями у Риты застопорилось больше чем на год, ну, не целоваться же в школе с одноклассниками, которых она знает, как облупленных - с первого класса. А кроме школы - где? Никаких танцев и дискотек по возрасту им с Алькой еще не полагалось, хотя вот сейчас Алькины подружки уже полгода бегают на дискотеку и зовут ее с собой, но та пока не решается выпросить у родителей разрешения. Они договорились, что осенью пойдут, когда будут в восьмом.
  Да, вспомнила Рита, аж через год были еще два мальчика, вернее, один именно мальчик, уже в другом колхозе. Отличный парень, из Минска, и они друг другу очень понравились, но случилась у них всего одна встреча, на танцах, а на следующий день он уехал, смена закончилась. А вот другой был взрослым совсем дядькой, сказал, что ему двадцать три (двадцать три!!!), и наверняка соврал, Алька уверила, что выглядит Руслан на все двадцать шесть. Он приходил в школу лекцию читать, про театр. И после подошел к Рите, когда она стояла в школьном вестибюле с одноклассницами, смеялась, прижимая к животу дипломат. Извинился перед всеми и Риту в сторонку отвел. Оказалось, он знал брата Серегу, вел на станции юных техников фотокружок, и тот приходил целых полтора года. Так что Руслан (Руслан Михайлович, вообще-то) привет своему бывшему ученику передал, а потом вдруг пригласил Риту в кино. Па-адумаешь, сказала тогда первая красавица класса Анжелка, встряхивая завитыми кудрями, но Рита уже была не та тринадцатилетняя наивная размазня, поэтому только загадочно улыбнулась. В кино с Русланом пошла, только договорилась с Алькой, что та тоже придет, типа случайно, и встретится им на выходе из кинозала. Потому что двадцать шесть - это же совсем по сравнению с ними старик, а еще Руслан носил вислые усы, как главный дядька в 'Песнярах', который совсем уж дед, и даже пузатый.
  Посредине фильма Руслан полез к Рите целоваться, и она не стала возмущенно орать и убегать, громыхая деревянными креслами. Но еле сдержалась, чтоб не расхохотаться, так смешно он выкатывал светлые глаза, смотрел со значением и дрожал рукой, стискивая Ритину ладонь. Прямо кино - как будто погибает от страсти. Рита дурой никак не была, и поняла, что это у него приемы такие, но нужно же и ему понимать, куда с какими приемчиками соваться. Чего тыкать своей страстью девчонке, которой еще пятнадцати лет не исполнилось, ее это только рассмешит. Так что Алька на выходе из зала оказалась очень к месту и вовремя. Втроем дошли домой, причем барышни без перерыва болтали всякие глупости, укисая от смеха, а Руслан величаво шел рядом, пытаясь Риту тайком за руку ухватить, но она руками махала, чтоб выразительнее рассказывать, и ничего у него не вышло. У дома он церемонно поцеловал дамам ручки и исчез в темноте, а девочки еще год шутили по его поводу разные шуточки, помирая от хохота.
  Все это было совершенно и абсолютно не так. А по мнению Риты 'как должно было быть' - даже и рядом не стояло. Мечталось ей, чтоб был парень, вполне симпатичный, умный и добрый, обязательно смелый, и чтоб смеялся, когда вместе смешно. И встречаться с ним, по-настоящему, как вот встречается тихая Людочка Гетц со своим таким же тихим умником Антоном Никищенко, и если в городе мелькнет на людной улице светлая Людочкина голова с толстой косой вдоль спины, то значит, Тошка обязательно где-то рядом, отошел купить мороженого или стоит в кассу кинотеатра за билетом. ...Чтоб звонить другу другу по вечерам, долго болтать, и вместе летом поехать на море. Вот с ним и целоваться. Вот как правильно, с печалью думала Рита, сознавая, что в пределах видимости даже назначить на роль своего парня в мечтах ей некого. Красивые или заняты красавицами, или совсем уж тупые, или опасные. Некрасивые... Ну, пусть бы и некрасивый, но чтоб все прочее в нем было. Но не было таких. Поэтому...
  - Ну вы и спите!
  Голос раздался так внезапно, что Рита стремительно села, стряхивая с плеча прицепившееся полотенце и сразу же ответила хриплым голосом:
  - И вовсе я не сплю!
  Тень легла на ее лицо, закрывая солнце. На темном лице Славика не разобрать, улыбается ли.
  - Я уже десять минут сижу, жду, когда попросыпаетесь, - он присел на корточки и придавил шляпу к Сашиному носу, - а вы как в сонном царстве каком-то.
  Саша забормотал, отмахиваясь, попал рукой по плечу Риты, другой, видимо, угодил по животу Альки и та, ахнув, зевнула с подвывом. Тоже села, нащупывая лифчик купальника и проверяя, нормально ли сидит.
  - Я не сплю, - возмутилась таким же сиплым, как у Риты, голосом, - сижу тут, жду-жду. Пожду-а-ыээх-ав... - зевок прервал возмущенную фразу.
  - Санек, - распоряжался Славик уже издалека, громыхая ракушками на крышке люка, - тащи сетку, надо пересыпать, и скупнемся по-быстрому. Уже, между прочим, четыре часа.
  У Риты тревожно заныло под ложечкой. Четыре. Полчаса собираться и брести обратно, еще костер - дрова, спички, ракушки пока пожарятся. Пожрать еще. Это же точно, в домик они вернутся по темноте.
  Но она тут же вспомнила, что никто не набросится с упреками, никто не станет ахать и закатывать глаза, пугая звонками в милицию и страшными обидными догадками - где были и что делали. И ее накрыло радостное облегчение. Ну по темноте, и что? Еще и чаю попьют, может быть, все вместе. И вдруг случится так, что и купаться пойдут ночью.
  Но тут она подумала о злосчастном поцелуе. И снова приуныла, помогая ребятам сгрести ракушки и ссыпать их в сетку к тем, которые там мокли. Вот зачем он это сделал? Даже сейчас она старается оказаться как можно дальше от Саши, чтоб не коснуться его рукой или плечом, а то вдруг подумает чего. А если предложить купаться ночью... Или чай этот на веранде? Он опять может подумать, что Рита навязывается. Ну, какая же фигня эти ваши поцелуи!
  Она украдкой посмотрела на Сашу, боясь, вдруг он, как тот усатый Руслан, начнет закатывать глаза и вздыхать, глядя в ответ со значением. Но Саша безмятежно улыбался, совершенно одинаково всем троим. Собрав вещи в кучу на низком краю, отошел на высокую сторону и ринулся вниз, снова прогрохотав за бортом рвущейся под его телом водой.
  - Эх! - заорал Славик и разбежавшись, прыгнул следом, нырнул почти бесшумно, ласточкой, и дальше они там вместе засмеялись и зафыркали.
  Рита вопросительно посмотрела на Альку. Но та покачала головой и скорчила гримаску.
  - Да ну. Еще обратно иттить по шею в воде. Успеем, накупаемся.
  Удивительное дело, размышляла Рита через десяток минут, по-аистиному шагая в странной двухслойной субстанции, погружая ногу сперва в прозрачную, совершенно тихую предвечернюю воду, потом в щекотный слой мельчайшей травяной гущи, потом вытаскивая ее и погружая другую, - зимой так скучается по лету, и кажется, вылезать из воды не будем, и с песка под крышу уходить не будем ни за что. Но приходит лето и хочется валяться в койках, или вот, не купаться, а оставить купание на завтра. Ленивые мы, наверное, какие-то, никакой у нас силы воли, чтоб накупаться про запас, чтоб до следующего лета хватило.
  
  Уже на берегу Рита оглянулась и удивилась тому, как далеко, оказывается, торчала в воде перекошенная старая баржа - участок палубы, окруженный тонкой неровной сеткой железных конструкций, казался отсюда заплаткой на мягкой синеве воды, уже не белой, а золотистой в лучах предвечернего солнца.
  Жара тоже смягчилась, и усаживаясь на расстеленное под командованием Славика покрывало, Рита с удовольствием пощупала свои плечи - их не пекло, значит, не нужно будет мазаться кефиром, прилипая потом спиной к простыне.
  Алька, разморенная долгой прогулкой и кучей событий, кажется, еще не проснулась, тихо сидела рядом, вытянув бесконечные худые ноги, зевала, прикрывая рот ладошкой. Благостно наблюдала, как Саша, под неутомимым руководством Славика, починяет очаг, устанавливая вокруг старой золы упавшие камни, черные с внутреннего бока.
  - Лист поищу, - доложился Славик и ушел в травяные заросли за их спинами, зашуршал, треща сухими ветками.
  Девочки, довольные тем, что их отстранили от любых работ, лениво вертели головами. Алька попыталась было тоже поруководить, подсказывая Славику, где можно найти железный противень, припрятанный предыдущими едоками ракушек, но тот слушать не стал, и Алька не рассердилась, вздохнула, подтягивая ноги и обнимая коленки руками.
  - Лепота-а-а...
  Рита кивнула, соглашаясь. За полоской песка, отделенной от моря неопрятными кучами сухих водорослей, в темнеющей воде качались чайки белыми поплавками.
  Если чайка села в воду - жди хорошую погоду, вспомнила Рита и тут же продекламировала погодный стишок вслух.
  - Угу, - отозвалась Алька, - помню-помню, чайка ходит по песку - моряку сулит тоску.
  - Солнце красно к вечеру, - тем же размеренным тоном подхватила Рита, - моряку бояться нечего. Солнце красно поутру...
  - Моряку не по нутру. Это почему вдруг?
  - К ветру.
  - Угу. Завтра, значит, утром смотреть?
  - Можно и сегодня. Попозже. Солнце красно вечером - моряку бояться нечего.
  - Посмотрим, - согласилась Алька.
  И они снова умолкли, прекрасно ленясь и разглядывая все, что было вокруг.
  
  ***
  
  А вокруг совершался неспешный ритуал, знакомый обеим с самого детства, и Рите он был знаком, казалось ей, с самого рождения. Потому что был старший брат, и когда жили на старой квартире, то море находилось от их дома через улицу и пустырь за железной дорогой. Серега брал маленькую Риту с собой, усаживал на коврике охранять пацанские вещички, потом они приходили, мокрые и дрожащие после беспрерывного ныряния, притаскивали сетки из хамсароса, раздутые от черных глянцевых раковин. Отдохнув и согревшись, занимались тем же, чем сейчас занимаются эти, совсем уже взрослые парни. Подновляли очаг, сложенный из обломков известняка, складывали внутри каменного квадрата наломанный плавник - деревяшки, выбеленные морем и солнцем, как старые кости, поверх сыпали тонкие сухие веточки, и чиркая спичкой, поджигали скомканную газетку, суя полыхающие полоски в веточный шалашик. И так же, как теперь, кто-то уходил в траву или к неказистым кустишкам дерезы, шарил там, вытаскивая припрятанный железный лист. Закопченный, местами прогоревший до дыр, никому ни на что не нужный вне этого места, а потому - один и тот же из года в год.
  После, когда еда завершалась, лист прятали снова. Совали в высокую траву или под стволики кустарника, не сомневаясь, что в другой раз он там и будет.
  - Вот! - сказал гордый Славик, показывая точно такой же лист, весь в черных пятнах, с прогоревшим краем, - почти там, где в том году лежал, помнишь, Санек?
  - Угу... - Саша сидел на корточках у очага, выстраивая над обломками плавника ажурный шалашик из тонких веточек.
  Положив лист рядом, Славик убежал снова, но недалеко, нагнулся, качнув увесистый каменный квадр с обгрызанным краем, подняв, перетащил его поближе к костру. И выпрямляясь, сунул в рот палец, с важным видом поднял его, мокрый, подставляя легкому ветерку.
  - Сюда, - перевалил камень в нужное место, - чтоб дым в глаза не лез, - объяснил, - щас еще найду.
  - Сеньор Робинзон, - сдавленным шепотом прокомментировала Алька.
  И с кряхтением поднялась, по пути хватаясь за собственные колени, поясницу, за Ритино плечо и ее пушистую голову:
  - Мы жрать вообще будем сегодня или как? У меня, между прочим, молодой организм. Растущий. Гад такой.
  - Картошка! - вспомнила вдруг Рита, - из деревни. Картошка!
  Рот наполнился слюной, картошка в ее воображении уже испеклась, развалилась на кусочки, пачкая пальцы черной сажей, и так вкусно распахлась, посыпаемая выпрошенной у рыбака солью...
  - Рано, - Саша нагнулся, дуя на пламя и заодно помахивая на него куском газеты, - это уже когда угли. А вы тащите мидии, вон, в сумку насыпьте.
  Алька подняла с песка матерчатую линялую сумку, кивнула Рите. У воды они присели на корточки, с усилием ворочая сетку, набитую ракушками. Те перекатывались, шурша, как фасоль под струей воды в кухонной мойке. Рита подумала об этом внезапно и обрадовалась, вдруг поняв, почему, когда зимой она моет фасоль для супа, ей сразу же вспоминается лето.
  - Мои нохти, - страдала Алька, погружая пальцы в горловину сетки и таща оттуда неудобную горсть ракушек с острыми сомкнутыми краями, - мой миникьюр! Я его ращу-ращу...
  - Поливаю-поливаю, - Рита тоже сунула руку в мешок, стараясь захватить как можно больше ракушек и ссыпала их в сумку, - ну давай я, а то правда, сломаешь ведь.
  - Та, - Алька рассмотрела ногти и продолжила занятие, - они все покоцаные, новые вырастут, - смотри, я окорябалась. А даже не заметила.
  На указательном пальце наливалась алой кровью ссадина.
  - Потому что в воде. Помнишь, как я ногу рассадила? На камнях.
  - Ты вообще герой. Помнишь, как пузом проехалась по ракушкам?
  Рита фыркнула. Ужасная была история. Поплыла она далеко, держа курс на гряду камней, что высовывали из воды плоские верхушки. А был сильный ветер и волны свободно гуляли, перекатываясь через камни. Которые, как оказалось, сплошь покрыты щетинкой из крошечных мидиек с острейшими краями. Рита еле вскарабкалась, царапая ладони и пальцы, и уже выбирала, куда бы побережнее поставить ноги, но тут подкралась волна, ахнула, сбивая с ног и роняя ее на колени. За ней еще одна и еще. Раз пять повозило Риту по острому ковру из ракушек, и когда она приплыла обратно, то какой-то малыш заревел, тараща глаза на окровавленный живот и колени. Мелкие, но злые царапины украсили Рите весь фасад, за исключением лица - голову она задирала, боясь захлебнуться. Пришлось ей все три дня отдыха красоваться расписным животом и локтями, и хорошо, думала сейчас пятнадцатилетняя Рита, что мне тогда было всего одиннадцать, а то впору повеситься от собственной красоты. А так только злилась на Серегины нещадные подколочки.
  Болтая, они унесли полную сумку ракушек к очагу и, поставив, уселись на камни, сдвигая в сторону голые ноги, которые опалял неровный от ветерка жар.
  - Та-а-к, - нехорошим голосом предупредила Алька, вздымая руку, когда Славик, подцепив горсть ракушек, собрался выложить из на железный лист, - а кто чего забыл? А? А сырую съесть?
  Славик рассмеялся, Саша хмыкнул, два девичьих лица повернулись к нему, демонстрируя ожидание.
  - Сыпь, - сказал Саша Славику.
  - Вон ту давай, - показал на сумку, откуда высыпались на песок ракушки, - большую.
  Алька с готовностью бросила ему мидию. Саша поймал, ухватил удобнее и ножом вскрыл створки. Разложил их, как обложки маленькой книжечки, обводя зрителей торжественным взглядом. И поднося к лицу, прихватил зубами коричневый край зыбко трясущейся светлой плоти, вытянул губы и, со свистом и хлюпаньем, втянул в себя содержимое раковины. Отбросил створки в сторону и, похлопав себя по плоскому животу, поклонился, шаркая ногой в выгоревшем почти до белого пуху.
  Славик ссыпал ракушки на противень, освобождая ладони, захлопал, выкрикивая 'браво'.
  - Фу-у-у! - закричала Алька, - фу, гадость какая! А еще слопаешь?
  - Не, - Саша присел, выискивая в песке удобную веточку, обломил с нее мелочь и стал тыкать в ракушки, распределяя их ровным слоем. Те шипели, роняя на горячее железо капли, вода стекала с листа в костер и тот шипел тоже.
  - Подумаешь, - Славик повертел в руках другую ракушку, - я тоже могу, сейчас мне будете хлопать. Санек, нож дай.
  - Я, - сказала Рита, - я без ножа могу. Показать?
  - Ну-ка? - Славик протянул ей ракушку.
  Рита приняла раковину, повертела, берясь удобнее. Прикусывая губу, сильно нажала пальцами на створки и чуть провернула их, сдвигая и волнуясь - ракушка была большая, запирающий мускул крепко держал закрытый изнутри домик. Но все получилось, створки скрипнули, слабея, и под нажимом раскрылись.
  - И в рот! - подначил ее Саша со своей улыбкой-ухмылочкой.
  Рита нахмурилась, но не отступать же. Приоткрыла губы, подцепляя зубами мясной краешек, оторвала и, почти зажмуриваясь, прожевала. Под Алькины восхищенные восклицания проглотила и зубами собрала с ракушки остатки. Оказалось, даже вкусно. Хотя не сравнить с жареными на костре.
  - Компотику? - хлопотала над ней Алька, - помидорку, может? Ты садись давай.
  Рите стало смешно. Алька, наверное, думает, она хлопнется в обморок. Но фляжку взяла, отпивая глоток густого кислого компота.
  Они снова уселись на камни и стали ждать, глядя, как Славик колдует над противнем, шевеля ракушки. Те высохли, и теперь медленно раскрывали створки, выпуская изнутри сок или морскую воду, или смесь того и другого. Раскаленное железо шипело, капли снова и снова срывались в костер, с края листа текла временами тонкая струйка, добавляя шипения.
  И вот веточка, сунувшись между створок, подцепила первую готовую раковину. Мякоть в ней свернулась ярким желтым комочком, украшенным коричневой каемкой. Славик бережно положил ракушку на старое полотенце, расстеленное между девочками. И отвернулся, цепляя следующую.
  - Ну? Приятного аппетита!
  Рита тронула раковину пальцем. Подождала с полминуты и взяла ее, уже остывающую. Сунула в рот желтый комочек, сперва оторвав пучок жесткого биссуса, похожего на туго сложенные ниточки темных водорослей. И закрыв от удовольствия глаза, съела. Первая в этом году мидия. На костре, на противне, без соли, и никаких там казанков с пловом, который все называют 'пилав' и обязательно угощают приехавших из других мест гостей, смеясь над тем, как некоторые пытаются грызть и сами раковины - ведь истинный керченский пилав подается именно в ракушках, куда наталкивают рассыпчатый рис вперемешку с комочками желтого мяса.
  Такие маленькие комочки. Но мидий много: больших, отличных, вкусных. И как всегда удивляясь, через полчаса неспешного и сосредоточенного поедания, Рита поняла - наелась. Прям вот, до полного живота.
  - Помидорку, - напомнила Алька, которая трудилась рядом, нагибаясь и вытягивая к полотенцу длинную руку, вздыхая с упреком, если Славик вытаскивал с листа ракушки медленнее, чем они их подъедали.
  Но Рита покачала головой. Не надо никаких помидорок, и огурчиков, и даже соли и хлеба не надо, если есть такая вот вкуснота. О которой она мечтала зимой, каждую зиму. Так и видела это вот - посиделки рядом с почти невидимым пламенем костра, шипение влаги на раскаленном железе, упругий комочек на языке, с таким нежным и неописуемым вкусом. На что похоже, спрашивал ее в письме знакомый мальчишка, с которым она внезапно затеяла переписку длиной в год. И она долго сидела над тетрадным листком в клеточку, раздумывая, а потом сдалась. Сам поймешь, так написала, а я не могу сказать. Ни на что не похоже, ну, на ракушки похоже, которые - мидии.
  - Мама еще с луком жарит, - Славик, наконец, уселся, набросав на противень десятую партию ракушек. Брал с полотенца готовые и ел, так же неспешно, совершая одни и те же движения. Раскрыть, оторвать пучок биссуса, закинуть мясо в рот. Бросить скорлупки в растущую поодаль кучу. Взять следующую.
  - Много лука, а ракушки сперва в кастрюле большой на газ, чтоб открылись. Потом все почистить, помыть. И на сковородку. Очень вкусно. Укропа еще сверху, когда в тарелке уже.
  - Конечно, - Алька, уже наевшись, нагибалась, высматривая себе ракушку побольше и поинтереснее, - ты ж можешь домой припереть мешок целый. А мы нежные, у нас руки оторвутся. Ритке вон тоже хорошо, у нее брат притаскивает. Но мы тогда делаем плов, да, Ритк?
  - Пилав, - поправил Славик, привставая и шевеля шипящие раковины.
  - Плов, - не уступила Алька, - пилав - это когда с ракушками. В скорлупу суют. А мы чисто-просто с рисом перемешиваем, ну там тоже лучку зажарить отдельно, тоже с ним перемешать. Вкуснота!
  - С сыром еще вкусно, - продолжил Славик, снова усаживаясь, скрестив по-турецки ноги и взглядывая на Риту. Улыбнулся ей.
  У Риты мидия застряла в горле и пришлось глотнуть еще раз.
  - Потереть сыр на терке и когда мясо жарится, посыпать. Чтоб поплавился.
  - Ну... - неопределенно сказала Алька, но тут же просияла, поднимая тонкий палец, - в маринаде еще! Дядь Коля делал, и все орал 'мировой закусон'!
  Рита поморщилась и засмеялась - Славик поморщился тоже, одновременно с ней. Сказала, протестуя:
  - Да ну. Я пробовала, кисло и непонятно, что ешь. На костре лучше.
  Но Алька победительно уставилась на Славика, мол, что, нечем крыть?
  - Пельмени, - нашелся тот, и засмеялся, прикрываясь рукой, когда обе закричали возмущенно, доказывая, какая это совсем ерунда, переводить мидии на пельмени.
  - Картофан, - сверху подал голос Саша. Он ел стоя, равномерно нагибаясь за каждой ракушкой почти над головой сидящей на камушке Альки.
  Та заморгала, видимо, пытаясь сообразить, как из картофана делается блюдо с мидиями, но просветлела, вспомнив о дармовой картошке.
  А Саша уже сбегал к рюкзаку, принес его, высыпая розовые шарики. Вместе со Славиком они, сидя на корточках и сдвинув лист, закопали картошечки в белесую золу, на которую капали ракушки, оставляя на светлом темные пятнышки.
  - А я уже, как слон, - огорчилась Алька, похлопав себя по животу, - но ничего, пока спечется, оно уже переварится. Я надеюсь. Рит? Положь ракушку. Нам еще картошку трескать.
  Рита поспешно проглотила очередную порцию. С Альки станется, она от излишней заботы изо рта выдерет, чтоб Рита потом не отказалась продолжить банкет. Пусть не волнуется, пару картошин она осилит, это ведь на костре.
  И наступило расслабленное молчание. Славик сидел почти у самого очага, шевеля веточкой последние ракушки на противне. Саша притащил поближе покрывало и улегся, накрыв лицо той самой соломенной шляпой, от чего Рита почувствовала тайное облегчение, хоть не нужно думать, смотреть в его сторону или нет, а то он подумает еще - чего она смотрит, может быть, не просто так.
  Алька вертела в пальцах пустую створку. Разглядывала жемчужно-сизую внутренность, поворачивала наружной стороной, подставляя желтому, уже не жаркому солнцу атласно-вороненую выпуклость.
  - А чистые какие! Даже не заросли почти ничем. А то ж бывает, такие бородатые, все пальцы обдерешь, пока соскоблишь с них траву и эти вот, беленькие.
  - Морские желуди, - подсказал Славик, - балянусы. И вовсе не надо пальцы обдирать. Есть способ.
  - Н-да? - Алька смерила его недоверчивым взглядом, который говорил, ну кто ж это у нас такой умник, все знает и умеет...
  Но Славик остался безмятежным.
  - Ага. Рита, наверное, знает. Знаешь, Рит?
  Та помолчала. Мимо них поодаль, по самой кромке воды, прошли три раздетых мужчины, один нес впереди себя алый, как помидор, огромный живот, вытирал пухлой рукой лоб под завязанным уголками носового платка.
  - Нужно сетку взять за края... Так?
  Славик кивнул, как добрый учитель на уроке.
  - И потаскать по песку. В воде. Ну, вдвоем, если сетка большая. Ракушки получается, сами об себя чистятся. И полощутся.
  - Так просто? - Алька забыла о своем противостоянии, переполнившись возмущенным восхищением, - ну дядь Коля, ну козелище! А притащил тогда сто кило бородатых, мы с сеструхой весь вечер с ними колупались. Так, я не поняла, а что там у нас с картошкой?
  - Готова! - Славик принялся выкатывать на прибитую сухую траву черные дымящиеся шарики.
  Алька уже вскочила, вытащила коробок с солью и уселась на корточки, тыкая пальцем в картохи, шипя от горячего и размахивая испачканным пальцем в вечернем воздухе.
  И дальше все было снова прекрасно, точно так, как виделось Рите еще в заброшенной деревне. Черными руками они ели разломанные картошинки, посыпая светлое нутро грубой солью, кусали от последних ломтей заветренного подчерствевшего хлеба, заедая тонкими дольками помидора, который Алька, так и быть, разделила на всех. Смеялись лицам друг друга - щеки, перемазанные сажей, почерневшие губы и подбородки.
  Потом еще немного повалялись, улегшись вчетвером на покрывале и на этот раз Рита лежала рядом со Славиком, а он лежал с краю, следя за угасающим костром. Трепались, рассказывая анекдоты и всякие случаи. Лениво смеялись и замолкали, чтоб дальше лежать просто так, наслаждаясь сытостью после дивной летней еды, и тем, что жара ушла, оставив взамен мягкое предвечерье, да почти уже вечер. И солнце, совсем красное, медленно, но верно, усаживалось за кроны деревьев лоха, скрывающие сверкание Черного моря.
  Пора, думала Рита, ощущая почти электрическое покалывание в локте, которого временами касалась рука Славика, уже пора, но как можно встать, заговорить, разрушив это тонкое мягкое волшебство, в котором - дремлющий воздух, отдыхающий от дневного зноя, потяжелевшие зеркала воды двух морей, и целый день в нем, в этом волшебстве, как в мешке с подарками, и вдруг, если встать, начать двигаться, то мешок порвется, и все потеряется в теплом песке, уползет в заросли сизой травы, спрячется в ветках дикого лоха... Вот бы остаться. Замереть, застыть навсегда, тут вот, в этом идеальном месте. В кусочке идеального времени.
  Она не думала об этом точными выверенными словами, облекая в них желание, но прекрасно понимала сама, чего именно хочет, и хотела этого изо всех сил, таких же медленных, ленивых и созерцательных сил, чья мощь, о чем она не подозревала в свои пятнадцать, была именно в чистоте, в безоглядности. В стремлении остановить именно этот момент жизни, не проговаривая этого стремления словами, но и не распыляясь, не дополняя его какими-то оговорками. И ведь никакого опыта, с точки зрения зрелости и взрослости, не было в обычной керченской девочке, не пережившей к наступлению юности никаких особенных трагедий, что заставляют стремительно взрослеть, осознавать краткость и зыбкость счастливых мгновений. Но именно счастье не просто ощутила и запомнила она, но и - осознала его ценность всем существом своим, превращая в желание, в такое вот - что мы называем заветным.
  А мысленные слова пришли к ней потом, в этот же вечер, чуть позже.
  Ужасно довольные, тихие от усталости, ребята медленно шли обратно, навстречу длинным теням, которые бросало от трав, деревьев и даже взрытого босыми ногами песка, уходящее за пролив и дальнюю городскую дымку алое солнце. Почти не говорили, изредка перебрасываясь словами, не требующими обязательных ответов.
  Алька и Рита шли рядом, Алька по привычке отмахивала каждый шаг длинной рукой, а другая была занята, держала за ремешок сумку на плече. Рите было хорошо видно ее спокойное лицо, озаренное теплым ровным светом: тонкий нос, карие, сейчас насквозь просвеченные закатом глаза под густыми, но недлинными ресницами, суженное к острому подбородку лицо, небольшой рот с тонкими, но четко очерченными губами. Длинная шея со светлым участком под линией подбородка - там всегда кожа загорает в последнюю очередь, как и с изнанки рук, потому и стоят на пляже тетеньки, задирая лица и вывернув расставленные в стороны руки. А на плечах - зеленая рубашка Славика, которую он сам повязал ей, захлестывая рукава на груди неровным смешным галстуком.
  Рита, может, и расстроилась бы, но он и ее не обошел вниманием - отобрал сумку и ласты, чтоб шла налегке (и вручил их Саше, потому что сам тащил сетку с мидиями) и нацепил на Ритину пушистую голову свою замечательную панаму, украшенную медяшками с выдавленными на них иностранными словами.
  Теперь ребята шли впереди и немного по краям, Славик постоянно оглядывался, ободряюще улыбаясь, словно боялся - барышни свалятся от усталости и тащи их потом тоже.
  Вручит нас Саше, как сумки и ласты, подумала Рита и ей стало смешно.
  А впереди уже маячили домики под серыми и зелеными крышами, приближалось тарахтение генератора, о котором она снова успела забыть.
  Деревья по левую руку расступились, и вдруг в зеленую прореху глянуло солнце, уже коснувшееся нижним краем горизонта. Кинуло в лица сноп мягких лучей, отраженных и усиленных белоснежным огромным облаком, которое, в свою очередь отражалось в тихой бескрайней воде, и солнечный свет пронизал не только воздух - он сделал прозрачными узкие листья травы и стаю метелок, которая плыла над тонкими стеблями, словно тут поставили сотни свечей, и вот - зажгли их все.
  Рита шла совсем медленно, не имея сил оторвать взгляд от мягкого пламени сухой травы, от света, который одновременно пронизывал и очерчивал, делая из обыденного - нежное мимолетное волшебство, вот оно - тут, оно состоялось. И тогда пришли слова, которыми она подумала главную мысль, вместе с пониманием, что она - главная.
  Я могу жить долго, думала Рита, погружая в щекотный песок босые ступни, шаг, еще шаг, снова шаг... но я знаю, что никогда и нигде не увижу ничего такого же прекрасного, как эти пушистые огни-бабочки, плывущие над травой. А даже если увижу тысячи всяких красот, эта картина всегда будет со мной и будет - самой главной, полной счастья.
  Песок проминался под ногами, рыхлился, пересыпаясь и заставляя позвоночник напрягаться при каждом шаге. Через пару десятков шагов свет исчез, прячась в гуще деревьев, что росли полосой посреди травы. Рита разок оглянулась, попрощаться, понимая, даже если остаться там, то солнце уже наполовину скрылось, и через пару минут придут тихие, но серые сумерки. И может быть, это даже хорошо, что не стали ждать, когда все кончится. Как будто мы ушли, думала она, изгибая при каждом шаге усталую спину, а оно там - осталось. Навсегда. Во всяком случае, пока я помню, что видела и почувствовала, оно и останется.
  Как хорошо, что я - есть.
  
  Глава 19
  
  Приближаясь к пансионату, совсем усталые, они не стали переходить на сторону Черного моря, где забор из рабицы не дотягивался к пляжу, кончаясь на уровне трав, а побрели по азовской стороне, огороженной до самых ворот центрального входа.
  Их встретил флюгер-морячок, неутомимо размахивая деревянными руками и вертясь над аркой в разные стороны, и темнеющие по бокам арки кусты, за которыми растворялся в почти полных сумерках обыденный вечерний шум. Звон посуды на верандах, детские крики и крики взрослых, которыми те подзывали детей, смех и ленивые разговоры.
  Сейчас, думала Рита, еле переставляя усталые ноги, сейчас мы войдем, и нам с Алькой налево, туда, где пустой без них угол веранды, нагретая за день запертая комната, шумная возня соседского мальчишки с пластмассовым грузовиком. Наверное, ребята проводят, чтоб скинуть на ступеньки их вещи, потом попрощаются и уйдут к своему дому, который даже не известно, какой из двух десятков, а там ждет мама Славика, о которой он постоянно говорит, так странно, не стесняясь, вспоминает в обычных разговорах. Ей нужно отнести целый мешок набранных мидий, и конечно же, ребята останутся там, потому что их нужно приготовить, и даже если не на сегодняшний ужин, а в город, то не повезет же он тяжелую сетку с ракушками, если проще увезти банку с готовыми мидиями... В-общем, это все означает, что нужно прощаться, говорить какие-то слова. Или просто смотреть, ожидая, когда слова скажут они. С Альки станется брякнуть 'пока' и скрыться в комнату за штору. А как же дальше? Насчет фотографий, например. Рита спросила бы и сама, ведь он первый попросился, чтоб показала, но как быть с Сашей после дурацкого их поцелуя? Что он подумает, если Рита начнет топтаться на входе, ну... и так далее...
  Они уже шлепали по остывающим плиткам центральной дорожки, и через пару метров вот он - поворот, узенькая, тоже плиточная тропинка к их домику.
  Внезапно Славик свалил на плитки увесистый сетчатый мешок и выпрямился, поднимая руку в призывающем к вниманию жесте.
  Рита остановилась, с удивлением глядя сначала на него, но тут же беспомощно оглядываясь, когда поняла - кроме обыденных звуков обычного летнего вечера тут есть и другие.
  - Повторяю, - прокашлявшись, сказал радиоголос почти у них над головой, перекрыв дальнее треньканье гитары, - повторяю!.. Маргариту Розову и Алевтину Петушину просим подойти к кабинету директора! Ди-рек-то-ра! Маргариту... Ро-зо-ву... Алев-тину Пе-ту-ши-ну! Просим! Подойти! Вам звонят родители! Кабинет директора!
  Микрофон взвизгнул, перебивая казенные слова, и Рита совсем некстати, одновременно покрываясь мурашками от стыда, чудовищной неловкости и поднимающегося гнева, вспомнила затейника Эдуарда в жабо, который вот, наверное, так же, с микрофоном.
  - Блиннн, - сдавленным голосом простонала Алька, дергая с плеча Саши Ритину сумку, - короче, это... До свидания. Пошли, Ритка.
  - А, - Рита качнулась, не понимая, куда сделать следующий шаг. Налево к домику, или мчаться прямо, и дальше наискосок направо, к желтенькой штукатурке директорской конторы. Через взгляды встречных и всех тех, кто восседал на верандах за ужином.
  - Вас, да? - сочувственно догадался Славик, потряхивая уставшей рукой.
  - Потеряли! - Саша с привычной уже ухмылкой протянул Рите ласты.
  Она неловко подхватила их за ремешки, после первого испуга переполняясь уверенной злостью. Ну, мама... ну как всегда... Не постеснялась устроить переполох, на весь пансионат. Теперь все будут пальцами тыкать. Да еще по фамилиям вызывает.
  - Рита! - звонким голосом поторопила ее Алька, отворачивая деланно беспечное лицо и переминаясь на худых ногах, - пошли, давай!
  - Повторяю! - скучно заголосил репродуктор, - повторяю! Марргариту Розову и Алевтину...
  Славик шагнул ближе и снова отобрал у Риты ласты.
  - Вы идите. Она, наверное, волнуется просто. Конечно. Я на веранду положу. Сань, оттащи мидии, ладно?
  - Зайти в кабинет, - надрывался репродуктор.
  - С вами сходить? - Славик смотрел озабоченно, сводя еле видные в сумерках брови.
  - Нет! - в один голос ответили обе и быстро пошли в сторону конторы, стараясь, тем не менее, изобразить, что просто гуляют.
  На секунду Рита испугалась, именно из-за попытки Славика их успокоить. А вдруг там дома что? Но голос над аллеей, в которой еще не зажглись фонари, был таким скучным и спокойным, что на место беспокойства снова пришла злость. Да что ж такое? И дня нельзя прожить, чтоб вот мама...
  - Позорище, - в такт шагам бормотала Алька, взмахивая рукой сердито и мерно, - вот-же-блин. По-зо-ри-ще...
  - А вдруг там что-то! - тут же обиделась за маму Рита, но замолчала. Они уже пришли.
  В дверном проеме лениво летали белые занавески, показывая и скрывая обычный письменный стол и черный стул с гнутой спинкой. Поблескивала над белой рубашкой директорская лысина и скрывалась за светлыми полотнами.
  Рита затормозила у самого входа, но тут директор снова взялся за микрофон, и Алька сзади втолкнула ее в кабинет.
  - Здрасти, - отчаянно звонко сказала Рита, стремясь перебить объявление, - э, добрый вечер!
  Директор повернулся, подождал, когда она выпутается из шторы.
  - А, - сказал и репродукторы послушно заакали над темными кронами лоха, - все нормально, - сообщил в свою горсть, и мгновение подумав, не добавить ли чего, отключился, нажав какую-то кнопку и откидываясь на спинку стула. Осмотрел молчащих барышень, еле заметно усмехнулся вызывающе растерянным лицам.
  - Ну, Розова Маргарита? Нагулялись?
  Рита кивнула. Алька за ее спиной потопталась и вздохнула, умудряясь сделать это сердито.
  Рита ждала, что маленький мужчина в нейлоновой белой рубашке и светлых брюках, с блестящей под электрической лампочкой лысиной, начнет сейчас читать им нотацию, полную упреков, про то, какие они, и как же могли, и все такое... Но тот лишь кивнул, снова блеснув голым черепом.
  - Сейчас соединю с матерью. Она сама позвонила, а тут нет же связи, только через рацию. Ну, умудрилась как-то, - директор усмехнулся, тыкая кнопки на пластмассовом черном корпусе, - все там нормально (не сомневаюсь, сердито подумала Рита, придвигаясь ближе к столу), но я обещал, как явитесь, дать поговорить. Але? Коля, дай номер...
  Он проговорил телефонный номер, еще подождал и, снова усмехнувшись, протянул Рите тяжелую серую трубку.
  - Кивнешь, когда начнешь разговор.
  - Мама? - сказала Рита, потом кивнула, спохватившись.
  Через короткую паузу трубка взорвалась от маминых возмущенных слов.
  - Рита! Боже мой, вы смерти моей хотите, да? Я еле упросила папу, чтоб телефон, и я звоню, а вы там! И где вы там? Сергей Данилович должен за вами бегать, да? И вообще, неужели ты не понимаешь, КАК я волнуюсь!
  - Мам... Ма-ма! - тут кашлянул директор и Рита, снова спохватываясь, резко ему кивнула.
  Мамин голос исчез, в трубке наступила звонкая тишина.
  - Говори, - подсказал Сергей Данилович растерянной Рите.
  - Я... - из-за его команды у нее, разумеется, все вылетело из головы. Хотя собиралась сказать многое. И насчет того, что не надо было разрешать, если потом такие скандалы. И язвительно напомнить, что Рита вообще-то, с пяти лет сама купаться ходила, с братом школьником, и каждый почти день, между прочим. И что ладно, мама позорит ее, заставляя давать дурацкое объявление по радио, но зачем еще Альку приплела! Как будто они в детском саду!
  Вместо всего этого Рита сказала потрескивающей тишине, полной каких-то невнятных, совсем далеких шумов:
  - У нас все нормально, мам. Мы на пляже, целый день. И сейчас ходили купаться. Туда, где старый причал. Вот вернулись, сейчас ужинать будем. Мама? Мам?
  Директор рядом вздохнул с выражением, и снова ткнул в кнопку.
  - ...твоему, а? - прорвался из трубки кусок маминой фразы.
  Рита закатила глаза. Хотела снова сказать свое 'мам', но услышала покашливание рядом и не стала. Теперь только слушать, вспомнила правила, пока кнопочка не нажмется.
  - Я ОЧЕНЬ рада, что все у вас хорошо. Но, Рита, ты же ДОЛЖНА понимать! Ты вообще меня слушаешь или нет?
  Рита беспомощно посмотрела на ухмыляющегося директора. Тот держал палец над кнопкой, раздумывая, когда прервать гневную тираду.
  - Молчишь, - разгневанно звенел мамин голос, - ну, разумеется, это уж, как всегда.
  Рита закатила глаза, Алька позади вздохнула со стоном.
  - Так вот, - в мамином голосе добавилось металла, - если вы так... завтра утром встречайте тетю Майю, от нее телеграмма. Я думала, пусть побудет с нами, но папа сказал, у него работа, срочная, и я вот тоже. Он ее встретит с поезда и сразу на катер, который в десять утра. Рита! Я могу надеяться, что вы нормально встретите? Что не завеетесь спозаранку куда-то там за своими ракушками? Или бычками? Рита, я не поняла, ты что молчишь постоянно???
  Рита кивнула изо всех сил, и директор нажал кнопку. С явным облегчением.
  - Мама! Я все слышу, это же рация, елки-палки! Не кричи на весь остров! Встретим да! Эту вашу тетю! Нам пора ужинать и спать. Не волнуйтесь! Пока!
  Она свирепо посмотрела на Сергея Даниловича и тот, не дожидаясь кивка, нажал, поднес микрофон к губам:
  - Конец связи!
  
  Обратно барышни шли медленно, как на эшафот. Алька пока молчала, и Рита молчала тоже, пытаясь справиться с миллионом мыслей. Ну, мама! Ну существо! Вечно лезет со своими волнениями! Конечно, понятно, она волнуется, но как же бесило Риту именно то, что предлог такой - правильный совсем предлог. Я же волнуюсь, а значит, могу делать, что захочу. Орать в трубку, ругаться, требовать объявления по радио. И попробуй упрекни, в ответ сразу возмущение - ну я же волнуюсь. И все такие - ой да-да-да, ах, ц-ц-ц, мама волнуется, а дочка такая черствая, еще и грубит хорошей мамочке...
  И еще эта непонятная тетка!
  - Рит? - мрачная Алька, наконец, обрела голос, - я не поняла, а чо за тетя Мая? Я правильно услышала? Ты извини, но она так орала...
   - Правильно, - не менее мрачная Рита быстро пересказала Альке весь разговор, вернее, три последних его фразы.
  
  Они остановились рядом с темными кустами, переминаясь и отмахиваясь от радостно зудящих комаров. Говорили шепотом, быстро, почти прижимаясь друг к другу плечами.
  - Я ее и не видела никогда, это бати какая-то пятиюродная сестра, что ли. Открытки присылает на праздники. Здоровущая такая баба, выше его на голову. Не, ну какого же черта!
  - Рит... я завтра домой поеду. Тогда.
  Рита умолкла, онемев от возмущения. Алька стояла совсем рядом, но отворачивала лицо, нервными движениями поправляя прядку волос, а та падала на скулу, мешая разглядеть выражение.
  - Как это? Почему?
  В ответ на пожатие плечами Рита совсем разозлилась. Такой дивный день, и такое счастье совсем недавно, буквально вот меньше, чем полчаса назад. И так все с грохотом разваливается.
  - Решила меня бросить? Ну-ну!
  - Ну сама подумай! Чо я тут с вами буду делать? С теткой этой. Сидеть будем на пляжу, как детсадовцы, да? Или что, думаешь, она сама завалится, а мы такие, гуд бай, тетя, мы с пацанами на дальний конец! Да твоя мать ее так настропалит, что она нас за трусы держать будет! Все три дня!
  - А даже если и так! Получается, когда все у нас хорошо, ты тут как тут. А как только тетка, ты сразу, хоба, и линяешь, да? Думаешь, мне прям распрекрасно тут будет?
  Рита представила себе эту картину. Рослая толстуха с обязательным кусочком газетной бумажки на носу, чтоб не сгорел, в жутких пластмассовых очках с зелеными стеклами. Валяется навзничь, раскинув толстые руки, или еще хуже - стоит, вся вывернутая, лицом к солнцу, чтоб загореть правильно. И Рите придется сидеть рядом, лузгать семечки, плюя шелуху в кулечек, листать книжку и слушать, как тетя Мая рассказывает про своих детишек и как у них болели в детстве животики...
  Картина была настолько ужасной, что Рита Альку вполне понимала. Но и себя было жалко невероятно.
  - Ты хоть со мной ее встреть, ладно? А если не передумаешь, то днем и поедешь. Или вечером. А? Аль... Ну и там, отпросимся же покупаться, и может, на лодке с пацанами покатаемся. Ну, Аль... С Сашкой. И... со Славиком...
  Алька фыркнула. Повернула к подруге светлое в сумерках лицо, наклоняясь к ее уху.
  - Ты чего, не услышала сегодня, что ли? Они завтра в город, прям утром ту-ту. Хотели вообще первым, который в семь утра уходит отсюда, но вроде не получается, так что поедут днем. Ну, в смысле, который в одиннадцать придет и сразу обратно.
  Рита растерялась. Да, она помнит, Славик говорил, что Саша уезжает. А про себя он сказал, что в августе едет из города. Но чтоб завтра? Вместе? С одной стороны, она испытала внезапное и несколько неожиданное облегчение - Саша свалит, и не нужно будет маяться насчет того, как себя с ним вести. Но Славик? Она была готова три дня провести с ним и с Алькой, да пусть потом у них даже случится роман (что вряд ли), но эти три дня! Так хотелось, чтоб они были прекрасными, хотя бы урывками, когда там Славик напомогается своей расчудесной маме и сможет составить им компанию в прогулках, купаниях и прочих радостях.
  - А, ты тогда по деревне шлялась, - нашла ответ Алька, - вот почему не слышала. Ритк, пошли, он же там ласты бросил, еще скрадет кто-нибудь.
  Слово ударило, погружая Риту в тоску. Бросил. Ну, конечно. Бросил ласты и ушел. И их тоже бросил. И хотел вообще уехать рано-рано, пока они еще спят. Бросить их просто так. Так и получилось бы, не услышь Алька их разговор.
  - Это они тебе сказали? - попробовала уцепиться она за призрачную надежду.
  Алька решительно покачала головой.
  - Не-а. Я там лазила за стенкой, ну и через окно слышу, болтают. Мне они ничего не говорили. Пошли, Рит. Ласты жалко. Если вдруг.
  Рита покрепче утвердила на плече свою сумку. Ей сейчас не жалко было вообще ничего. Пусть уворуют и пусть все уносят, раз такие кошмарные дела. Наверное, это из-за того, что ей так было хорошо на пустом месте. Мама всегда говорит, все хорошее обязательно кончается всякой фигней. Ну не совсем так, но смысл такой. Но Алька права, чего тут комаров кормить. Улечься спать и ну все на фиг.
  
  Молча они миновали кусты, направляясь к домику, в котором горели окна - левое и среднее, и на фоне среднего склонялась к столу на веранде громоздкая фигура соседней бабули, двигающей чайную посуду. Непременный внучек копошился внизу у ступеней, под грозные окрики плеская водой в непременном тазу. А в темном правом углу, где смутно белела их запертая дверь и рядом поблескивало окно, со ступеней поднялся навстречу силуэт, смазанный сумерками.
  Алька, которая как раз начала говорить, умолкла на полуслове.
  - Нормально все? - спросил Славик и показал рукой за спину, - я там ласты положил, сбоку.
  - Нормально, - отрывисто бросила Рита, нашаривая в сумке ключ, который, как назло, завалился в самый угол и зацепился там, не желая вылезать.
  Бросил, стучало в голове, бросил. Сейчас скажет пока-пока, и - гуляйте девочки дальше сами. Ну и правильно, чего они ему - малолетки пятнадцатилетние. А он уже почти студент.
  - Устали? - продолжал допытываться Славик, - спать, наверное, хотите?
  - Ну, хотим, - мрачно отозвалась Алька.
  Буквально минуту назад она успела признаться Рите, что больше всего ей хочется посетить 'белый дом', и та совершенно с желанием согласилась, самой было почти невмоготу.
  - А я думал, на ужин вас. Пригласить. Только не сейчас, еще же ракушки надо готовить. Но мама рис уже сварила. Вот если через час придете... - он повернул лицо, на него упал соседский свет, улыбнулся, блеснув зубами и глазами, - будет суперский плов.
  И словно в ответ на мелькнувшую у Риты мысль, договорил:
  - Санек только не может. Ему завтра ехать, первым катером, так что, собраться, то-се...
  Рите снова стало неловко. Говорит, как будто извиняется за Сашу, и именно перед ней, а вдруг понял, что они там на палубе под шляпой целовались.
  - А то я бы его припряг, ракушки чистить, - закончил Славик, - ну что? Придете? Пятый домик, это через аллею и туда, направо немножко. Веранда на пляж выходит.
  - Ну... - сказала Алька, переминаясь с ноги на ногу и стараясь делать это незаметно.
  Вокруг бодро зудели комары и наплывал невидимыми пластами запах жареной на сале картошки.
  - Ну-ка быстро спать, - в очередной раз воззвала к внуку соседская бабушка, гремя чашками и двигая чайник.
  - Отлично, - Славик помахал рукой, и обошел девочек, растворяясь в темноте, - через полчаса подходите.
  На аллее зажглись желтые фонари, показывая - вокруг совсем уже ночная темнота.
  
  Через полчаса девочки, сперва отперев комнату и покидав внутрь вещи, потом по-партизански выждав, чтоб Славик уже совсем точно ушел, потом сгоняв, наконец, в величественный белокаменный сортир, и умывшись по пути обратно на площадке с рукомойниками, валялись на кроватях, от усталости почти засыпая, и лениво трепались о полном событий дне. К тихой радости Риты вопрос о тетке пока отступил, отодвинулся на утро, и пока обеим было интереснее обговорить то, что наслучалось. Вытягиваясь на теплой простыне, под которой бугрился комками матрас, Рита решала, рассказывать ли подружке о поцелуе. Нет, подумала она, слушая, как скрипит и звякает Алькина кровать, сначала нужно узнать, вдруг Саша Альке понравился, и она планирует какие-то продолжения. Тогда нельзя говорить. Но вдруг продолжение будет, и Саша растреплет сам? Получился, что Рита скрыла правду и Алька, конечно же, обидится. Обижалась та легко, и так же легко строго судила окружающих. Риту это частенько раздражало, но мнение подруги она всегда выслушивала с интересом, уж слишком часто оно не совпадало с ее мнением. Про Славика, думала Рита, и спрашивать нечего, вон он какой - замечательный просто. И будь он повыше на полголовы, Алька наверняка бы влюбилась мгновенно. Но в жизни всегда так - кто прекрасный, у того обязательно непреодолимые какие недостатки. А у кого их нету, как вот Саша, почти каланча, у того нет и такой прекрасности.
  - Что? - переспросила она в ответ на неуслышанный вопрос.
  Алька приподнялась на локте, продавливая зыбкую сетку и та, визгнув, закачалась. Алька с досадой снова упала на спину и подняв ногу, обрушила ее на пол, стукаясь пяткой.
  - Мечтаешь, как всегда, Маргариткина... я говорю, странный он какой-то. Согласна?
  - Ну... Может, он просто такой, необщительный.
  - Пф, - Алька толкалась ногой, стараясь раскачать кроватную сетку, - а-а-а, ты про Сашу, что ли? Про него потом скажу. Я про Славика. Тазика. Стасика.
  - Странный? - Рита так изумилась, что попыталась сесть, и ее кровать завизжала тоже, - он? Почему?
  - А мама? Нет, ты чо, не слышала, что ли? Мама то, мама се. Маменькин мальчик.
  - Ну и что? Мне вот наоборот. Понравилось.
  - Пф. Он же взрослый почти уже совсем. А тут хлеб! С колбасой!
  - Причем тут хлеб? - Рита растерялась, не поспевая за подругой.
  - Корки, - пояснила Алька, - срезаны все. Будто в детский садик сыночечка отправляет. Посрезала с хлеба корочки!
  - Ну... А, может, он сам?
  - Тогда еще страннее. Вот попомни мои слова, тетя Роза Маргариткина.
  - От Курочкиной слышу, - отмахнулась Рита.
  - Попомни, - с угрозой продолжала Алька в перерывах между скрипами койки, - мы придем, а она ему носик платочком вытирает! И он такой - мамичка! Ой, мамичка!...
  - Фу! Да хватит уже! Сколько там времени? Уже, может, пора?
  - А часы на столе.
  - А руку протяни.
  - А ленюся.
  - А-ля! - басом сказала Рита.
  Алька прекратила измываться над кроватью, вытянулась, шаря длинной рукой по белеющему в сумраке пластику.
  - А час уже прошел. Оказывается. А давай не пойдем?
  - Как не пойдем? Мы же обещали! - Рита от возмущения хотела сесть, но лежать было так хорошо, а ноги так ныли, и она решила повозмущаться лежа.
  - Нет, не обещали. Мы ж не сказали 'да-да-да'.
  - Но мы ж не отказались! А он спрашивал.
  Тут Рита примолкла. А вдруг Алька не хочет, потому что там не будет Саши? И чего она вообще прицепилась к ней со Славиком, когда нужно срочно узнать, как сильно ей понравился Саша!
  - Ты обещала про Сашу, сказать, - напомнила она, стараясь, чтоб голос звучал равнодушно, - как он тебе вообще?
  - Та, - голос Альки был полон неопределенности.
  Рита села, нашла под подушкой щетку и стала расчесывать волосы, стараясь изобразить, что делает это просто так, а не начала собираться в гости.
  - Ну? - поторопила подругу.
  - Куркуль он какой-то, - задумчиво сказала та, - бегал по кустам, молчал. Ну я допустим, знаю, чего он там бегал.
  - Чего же?
  - В сортир хотел. Искал себе место.
  - А-ля! - Рита со всей силы провела щеткой по волосам и зашипела, выпутывая ее из прядей, - вечно ты!
  - Да! И еще. Я про него секрет один знаю.
  - Какой? - Рита уже поднялась, прошла к стене, хватаясь по пути за кроватную спинку, Алькину голову и стол, щелкнула выключателем и комнату залил скучненький желтый свет, показывая в беспорядке сваленные на матрас пустой кровати сарафаны, сумки на полу и ласты возле холодильника.
  - Так секрет же! - удивилась Алька, поднимаясь с тяжким вздохом и уйдя к гардеробной кровати за своим сарафаном, - как думаешь, юбку с кофточкой одевать, чи так сойдет?
  - Нам может, еще ракушки чистить, так что попроще, попроще. Давай свой секрет!
  - Не скажу!
  Рита уже застегивала на спине мелкие пуговки, вывертывая руки. Встряхнув головой, чтоб волосы лучше легли, подтащила к зеркалу табуретку, встала на нее коленом, рассматривая перечеркнутое светом и тенями лицо.
  - С ума сошла? Я теперь спать не буду. Ты что, ты его знаешь? И молчала?
  - Ничего я не знаю! - Алька тоже надела сарафан и села, заворочалась, вытаскивая из-под него трусики купальника. Выдернула из-под подушки обычные трусы, и сунула в них ноги, встала, изгибаясь и натягивая так, чтоб не задиралась широкая юбка.
  Рита задумалась, держа перед собой открытую пудреницу. Вот это номер! Секрет может быть только один. Наверняка Алька все видела и теперь кто поймет, что взбредет ей в голову. Кошмар какой. Или не кошмар?
  - А-ля! - прибегла она к обычному средству урезонивания подруги, стараясь, чтоб голос звучал построже, - А-ля!
  - Не скажу! - Алька стояла позади, резко взмахивая расческой по волосам, - не-ска-жу!
  - Такой страшный секрет? Блин, ну чего ты издеваешься, а? Как я теперь?
  - А что ты? - Алька бедром по-тихому отпихнула Риту и приблизила свое лицо к зеркалу, - ох, ну и рожа! Чингачгук большой змей. Помидор.
  - Я? Ничего, - спохватилась Рита.
  Она была уже практически готова. Волосы расчесаны, алый нос припудрен, сарафан, под которым она тоже успела переодеть надоевшие за день трусы, поправлен и расправлен, сумка повешена на слегка припекающее плечо.
  - Вье пвосто стыдно. Гововить, - Алька тщательно наводила губы алой помадой, - пво такое.
  Рита беспомощно оглядела комнату с урчащим холодильником, голой лампочкой под потолком и висящим в углу на своей паутине черным пауком. Чем же ее достать, пригрозить, чтоб сказала, наконец?
  - Ну, знаешь! - она бухнулась на кровать и прижала к животу сумку, - тогда... тог-да... я никуда не пойду!
  - И хорошо, - удовлетворилась безжалостная Алька, - прогуляемся к водичке, потом завалимся спать. А то мамочки там всякие. С рисом.
  - Я одна пойду! - заявила Рита.
  - Господи! - Алька всплеснула руками и тоже бухнулась на кровать, - чего ты такая нудная, Розова? Пристала, как к жопи банный лист. Ну скажу я тебе, скажу!
  - Вы долго будити орать там? - внезапно прогремела дощатая стена, почти видимо сотрясаясь, - собралися и ляляля, тьфу. Никакого дитю спокою!
  Алька встала и на цыпочках сделала два шага, плавно уселась рядом с Ритой, приваливаясь к ее плечу. Кровать настороженно зарычала и смолкла.
  - Охренела бабка совсем, - шепот защекотал Рите ухо, и она убрала волосы, придвигаясь к подруге поближе, - ладно, слушай.
  В комнате воцарилась тишина, и даже холодильник, исполнив гремящую почти танцевальную фразу, щелкнул и замолчал, как будто тоже собрался слушать. За стеной ворочалась и вздыхала, взвизгивая кроватью, злобная бабка.
  - Он, когда нырял, - шептала Алька, дыша в подставленное ухо, - у него плавки слезли. С жопы. У него жопа - волосатая.
  - И что? - поторопила ее увлеченная Рита.
  - И... все.
  Несколько секунд в фанерном домике стояла полная тишина. Как будто бабка за стеной тоже услышала страшную тайну и застыла в изумлении.
  - Все? - переспросила Рита.
  - Да.
  - Это вот секрет?
  - Ну да!
  Рита встала, пылая ухом и щеками. Снова перевесила на плечо сумку. Веселое возмущение боролось в ней с неловкостью и испуганным стыдом. Вот значит, как Алька относится к Саше. То есть, Рита целовалась с... с...
  - Тьфу на тебя, Петушина! Нашла секрет. Ну и что? У него и ноги тоже! И руки!
  - Так белые же! Ритка! - Алька тоже вскочила, загнав подругу в угол между холодильником и окном, чтоб та уж точно слышала шепот, - прикинь, белые волосы, на жопи!
  - Не хочу. Прикидывать. И вообще, уже час совсем прошел. Пойдем!
  
  - Нет, - сказала Алька, постукивая каблуками пластиковых шлепок по светлеющей в свете фонарей тропинке, - хорошо, что его не будет. Я б чокнулась, с ним теперь общаться.
  Рита закатила глаза и выразила лицом, что она про все это думает и как ей все это надоело. Но мысленно со зловредной Алькой согласилась. Хорошо, что не будет.
  
  Глава 20
  
  А вокруг стояла, тихо дыша, теплая, совсем летняя ночь, полная мирных уютных звуков. Постукивали по каменным плиткам босоножки, с веранд доносились обрывки вечерних бесед, в темных кронах, пятнами просвеченных желтыми фонарями, возились сонные птицы. За спинами тарахтел неутомимый генератор, но его работа становилась почти неслышной тут, в отдалении, и вот, когда девочки сошли с аллеи на узкую дорожку, обрамленную кустарником, прячущим дощатую стену домика номер пять, пришли звуки прибоя - море мерно вздыхало, возясь в своих пределах, пошлепывало мокрыми ладонями по сырому песку, набегая на него мелкими волночками и отступая обратно. И над всеми этими шелестами, шлепками, обрывками слов, шагами и чьим-то вдалеке бегом вдоль длинной аллеи, царило несмолкаемое 'ри-ри-ри' ночных сверчков. То самое, о котором думала Рита, укладываясь зимой спать и слушая, как воет за стеклами зимний ветер. Будет лето, думала она, конечно же будет, и ночами в открытое окно будут петь сверчки, как тихие колокольчики.
  
  Белые перильца отгораживали веранду от черных кустов, свет наискось ложился на стол, загроможденный посудой. И кто-то сидел за столом, в молчании делал что-то, только руки были видны, мелькая в свете, падающем из окна комнаты. Женские руки, полные и загорелые.
  Алька ступила на песок и встала, явственно хрустя каблуками и хватаясь за Ритин локоть, потом за ручки сумки. Рита дернула плечом - сумка больно тянула книзу, в самый последний момент умная Алька сунула в нее пол-литровую банку алычового варенья, холодную и скользкую.
  - Ну? - сдавленно прошипела Алька ей в ухо, - чо теперь?
  Рита не знала. И Славик тоже - хорош жук. Вы приходите. А сам не встречает, и что теперь? Лезть на свет, ой здрасти, мы тут на ужин...
  - Это вы, девочки? - руки замедлились, скрылись в тени, фигура зашевелилась, двигая стулом.
  - До... добрый вечер, - поздоровалась Рита, отчаянно желая, чтоб из темноты не отозвался еще кто-нибудь, а то вдруг это совсем чужая веранда и ждут на ней совсем других девочек.
  - Поднимайтесь. Стася пошел в кухню и вас встречать. Разминулись, наверное.
  В первую секунду Рита хотела шагнуть в кусты и скрыться, потому что это еще кто - Стася? Но с облегчением поняла и закивала.
  - Здрасти, - с опозданием вступила в беседу Алька.
  Вдвоем они медленно обошли угол и нерешительно поднялись по ступеням. Но мама Славика, словно не замечая их скованности, вытерла руки полотенцем, кинутым на спинку стула, взяла со стола чайник и протянула через стол.
  - Может сходите, наберете воды? И поставите? Заодно разыщете Стаську, он уже должен принести казанок.
  - Он сказал, - Рита прокашлялась, принимая алюминиевый чайник, - надо помочь, может. Почистить.
  Женщина засмеялась, махнула полной рукой. Она вообще была очень полной, и круглый вырез светлого халатика в крупные голубые цветы делал загорелое лицо еще круглее.
  - А уже все готово. Саша успел помочь, потом убежал по своим делам. Вот только - чай. Меня зовут Ольга Михайловна.
  Девочки назвались и снова ушли, провожаемые мягким, но одновременно пристальным взглядом.
  Снова постукивали каблуки по плиткам аллеи. Снова сверчки плели и плели свои летние тихие кружева, укладывая их на шорох морской воды.
  А потом, мелькая под пятнами фонарей, сперва тонким силуэтом, после - чертами лица под темными кольцами волос, показался со стороны кухни Славик, неся схваченный полотенцем казанок, похожий издалека на блестящий арбуз.
  - О! - сказал, подойдя, - давайте в темпе, там плита уже пустая совсем. Я бы подождал, но горячо. Чуете, какой запах?
  И ушел, шлепая босыми ногами.
  Рубашка, вдруг вспомнила Рита, и панама еще, они остались у них в домике, совсем забыли, надо же было взять.
  Когда ставили на плиту чайник, она собралась помучиться над вопросом - им теперь ждать, когда закипит, что ли? Но Алька, осмотрев пустую просторную кухню, выключила большой свет, оставив гореть тусклую лампочку у самого входа:
  - Пошли, что ли? Через полчаса вернемся, плита что-то не сильно горячая. Не выкипит.
  
  А потом они сидели на веранде, сперва вчетвером, и девочки резали салат, вдыхая запахи специй из тарелок с дымящимся пловом. Чинно ели, ковыряя в тарелках вилками, слушали Ольгу Михайловну и отвечали на ее вежливые вопросы о школе, о родителях. Потом остались втроем, мама Славика отказалась от чая, пожелала им спокойной ночи и ушла в комнату, задернула плотнее штору на двери, но закрывать не стала, чтоб не спать в духоте. И было сперва немного неловко, потому что понятно - ей все слышно, о чем они тут будут болтать, но оказалось, что все хорошо. Потому что веранда, на ступенях которой они уселись с кружками, смотрела на песок, за которым - море, с редкой на горизонте цепью крошечных огоньков. И можно было просто сидеть, изредка перекидываясь незначительными словами. Не думать о том, что сказать, и как слушать, и в каком месте смеяться. Просто вот - быть в ночи, полной своей ночной жизни.
  По пляжу бродили редкие гуляющие, может их было бы больше, но день постарался, выпивая все силы, и даже те, кто собирался, по выражению Альки, дурковать, устали, ныряя, плавая, резвясь в воде и на песке. И ушли. Осталось только огромное, полное звезд ночное небо, и его отражение в таком же огромном ночном море.
  Как хорошо, думала Рита. И как же паршиво, что завтра приезжает эта несчастная тетка с девчачьим именем - Мая. И скорее всего, этот чудесный вечер не повторится. Даже если они с Алькой просто пойдут прогуляться после ужина, им придется выслушать кучу предупреждений, а если тетка похожа на маму, ну то есть, ведет себя так же, то будет шастать по пансионату, разыскивая и крича по именам. ...Станет рассказывать всякие ужасы, тараща глаза. Насчет того, как при тетке купаться днем, Рита даже не стала и думать, вернее, успела подумать о всегдашних взрослых страхах - вдруг да утопнут подопечные, и мысленно плюнув, совсем пригорюнилась, обидевшись на незнакомую тетку за то, что та портит даже этот прекрасный вечер.
  - Ну... - сказал Славик, поднимаясь со ступеней, где сидел, обхватив колени руками.
  Рита поняла - вечер закончился. Пора говорить 'спасибо и до свидания'.
  - Пошли выкупаемся? - Славик расстегнул пуговицу штанов, запрыгал на одной ноге, стаскивая штанины.
  - Э-э-э... - Рита и Алька переглянулись, приподнимаясь из-за стола.
  - Пошли-пошли, - руководил Славик, - сумку тут бросайте, если что, и вам, наверное, купальники же надо, пойдем, я подожду, и там сразу на пляж выйдем. Сюда доплывем.
  
  В комнате, быстро переодеваясь, девочки шепотом делились впечатлениями.
  - Ну я ж говорила, странный, шо не могу, - шипела Алька, ловя на спине тесемку лифчика, - а если мне поссать надо, к примеру? Он меня у сортира будет ждать?
  Рита тихо засмеялась, разыскивая в сваленных вещах запасное полотенце. Из-за того, что сама она была жутко стеснительной и любое действие начинала с мучительных раздумий, после которых, вообще-то, частенько и не решалась начать, поступки Славика ее очаровывали. Он похоже, не стесняется вообще.
  - Будет, - ответила она возмущенной Альке, - а разве плохо?
  - Пф, - еще больше возмутилась та.
  
  Ночная вода была прекрасной и страшной. Как надо. Ноги опускались в зыбкую темноту, шевеля воду, и она обтекала кожу, журчала у скул и плеч. Такая теплая вода, что только мягкие касания отличали ее от ночного воздуха.
  Рита медленно плыла в направлении горизонта, слушая, как журчит вода и препираются позади Славик и Алька.
  - Не поплыву я, - возмущалась Алька через плеск, - там глубоко. Страшно!
  - Никого там нет, - Славик смеялся и плеск усиливался, потом стихал, - никто тебя не схватит.
  - А вдруг? Это вон Ритка у нас дельфин. Ты лучше смотри, за ней, а то угребет в Турцию. Рит?
  Голоса неслись над водой, словно камушки по льду, и потому спорщики говорили негромко.
  - Пф! Я тебе говорю! Уплывет фиг знает куда. Вон, уже не слышит.
  - Да слышу я, - Рита встала в воде вертикально, с небольшим страхом опуская ноги в глубину, - не боись, я недалеко.
  - А, - успокоилась Алька, - ну ладно. Славка к тебе поплыл. Не зашиби, с перепугу.
  Рита улыбнулась, пошевеливая ногами. И тут же перепугалась - в метре от нее выскочил из воды черный круглый предмет, фыркнул, плескаясь.
  - Фу! Ты так быстро! - сердце колотилось, казалось, гоня от груди волны.
  - Я нырнул. Давай, разворачивайся.
  Он поплыл рядом, так же не торопясь, направляясь туда, где невидимая Алька шумела, разводя вокруг себя призрачно-белые буруны.
  - Прием-прием, - сказала и засмеялась, - а давайте идти, как будто мы просто гуляем.
  И они пошли, преодолевая воду, смеясь, падая в нее плашмя и выныривая, брызгаясь, а потом уже молча, то плывя, то поднимаясь в воде, доходящей до груди.
  Напротив далекой веранды за просторным пространством пляжа, рассеченного в нескольких местах полосами фонарного света, остановились, тяжело дыша и водя руками в толще воды.
  Нырнуть, пугаясь, подумала Рита, так хочется нырнуть, просто ужас и кошмар. Но как же страшно!
  - На берег? - деловито спросила Алька, - я устала уже, как чуча. Засну и утопну вот щас.
  Славик молчал, ожидая ответа. И Рита молчала, маясь сомнениями, удобно ли его попросить, чтоб вместе. А вдруг он подумает... Но желание было таким сильным, что она рассердилась сама на себя. Шагнула ближе, коснулась под водой его вытянутой руки.
  - Давай нырнем? Один раз только. А то...
  Объяснить, что она боится, не успела.
  - Давай, - согласился Славик, - заплыть надо подальше.
  Плывя от берега рядом, она успела испугаться, что ныряет наверняка хуже, чем он и вдруг ничего не получится, а он тогда...
  Но тут Славик сказал:
  - Готова?
  И ей пришлось срочно нырять, чтоб не болтаться в гордом одиночестве, вертя головой и дожидаясь, когда вынырнет и над ней засмеется.
  Через мгновение они плыли под водой рядом, вниз, в глубину, и это было замечательно здорово. Сплошная вокруг зыбкая темнота, выталкивающая Риту наверх, но она держалась, старательно выдыхая остатки воздуха, пока в голове не зазвенели колокола, отдаваясь в ушах и в сердце. Совсем недолго плыла она под водой, но разве это было важно сейчас. Коснувшись бедра Славика, она толкнула носками песок и устремилась вверх, вытягивая над головой руки. И даже успела испугаться того, что не сразу вырвалась из воды, а значит, они все же проплыли вниз сколько-то метров.
  Глотнула мокрым ртом воздуха и не удержавшись, крикнула, разнося ликующий вопль над поверхностью воды.
  - Йя-хаа-а, - орала Рита, вертясь и расшвыривая ладонями воду, потом выскочила, упала на спину, поджимая ноги и погружаясь с открытыми глазами, чтобы видеть точки звезд через зыбкое зеркало воды и внезапно - лунную белую горбушку, которая кривилась и разбивалась.
  Вынырнув, еле утихомирила сердце, плывя, а после бредя по горло в воде к возмущенной Альке, которая топталась, раскидывая руки.
  - Не, ну ты чучело! Я думала тебя там схватил кто! Орешь, как подорванная! Ритка, балда ты.
  У Риты не было сил возражать. Втроем они медленно выходили из моря, вода струилась по шеям, бокам, бедрам, покидая кожу, и коже было щекотно от капель, которые оставались на ней.
  - Полотенце! - вспомнила Рита и расхохоталась, топчась на мокром песке, - ой, мы же его там, где входили! Бросили.
  - Угу, - Алька попрыгала на одной ножке, выбивая из ушей воду, потом поменяла ногу, наклоняя голову к другому плечу, - а, наверное, думали, само придет, бережком. Ну, пусть валяется, кому оно надо. Завтра заберем.
  - Я принесу, - предложил Славик.
  Девочки отрицательно затрясли головами, не сговариваясь. Оказалось, устали ужасно, и ждать, когда Славик сгоняет за полотенцем и вернется, было невмоготу. Даже удивительно, какая навалилась усталость и уже ничего не хотелось, только вот упасть и заснуть.
  - Ладно, - согласился тот, - я с веранды возьму, все равно мимо.
  
  Так что, вытирались уже на ходу, почти засыпая, шли медленно, зевали в голос, и Славик, который шел немного сзади, тоже зевал, а потом смеялся. На ступеньках Рита еще сумела задержаться на полминутки, чтоб взять из рук Славика сумку и пожелать спокойной ночи, а Алька прошлепала в комнату без остановки, там бросилась на кровать, визгнув пружинами и затихла.
  - Я завтра еду в город, - сказал Славик, отдавая сумку, - вторым катером. Сашка первым уезжает. Провожать придете?
  - Сашку? - Рита тряхнула головой, - а, ну...
  - Ты тоже совсем спишь. Не надо Сашку, это ж в шесть утра. Меня приходите провожать.
  - Да. Спокойной ночи. Спасибо.
  - За плов?
  За день, хотела сказать Рита и испугалась, что сквозь наплывающий сон сказала именно так. Но собралась с силами и церемонно кивнула.
  - За плов. Да.
  Уже в домике, ничком валясь на кровать, в то время как Алька вовсю тонко посвистывала носом, раскинув руки и уронив к полу ногу, Рита расстроилась, ведь именно этим катером приедет дурацкая тетка! И значит, Славик увидит ее, и как она сходу начнет их воспитывать...
  Это все было крайне печально, но опечалиться по-настоящему Рита не смогла. Заснула.
  
  Ночью ей захотелось в туалет и, помучившись от нежелания просыпаться, она все же села в кровати, зажмурясь и сонно раздумывая, будить ли Альку. Идти одной страшновато, но Алька наверняка обругает и вставать не захочет. И потом, думала Рита, покачиваясь и стискивая ноги, пока будем ругаться, я совсем проснусь.
  Потому встала тихо, прошлепала к выходу, проскальзывая между косяком и полотняной шторой на открытой двери. Вдогонку ей зарычал холодильник, трясясь и звеня стаканами.
  Вздыхая, Рита нагнулась, беря за каблуки босоножки. И босиком спустилась со ступенек, настороженно оглядывая сказочную темноту, испятнанную светом фонарей. Ветра не было, без устали тарахтел генератор, все окна в домиках были черны или смутно белели занавесками, а над головой торчала в темно-синем небе выгрызенная половинка луны.
  Рита шла и казалось ей, вокруг вырезанные из черной и серой бумаги декорации к кукольному спектаклю. И сама она - крошечная картонная кукла, вдруг сейчас, затемняя звезды, протянется сверху огромная пятерня...
  У 'белого дома' она сунула ноги в босоножки и простукав ступеньки, почти бегом взбежала наверх.
  Обратно шла уже медленней, разглядывая все вокруг, такое неподвижное, тайное, ночное. И вздрогнула, когда у смешной халабудки, рядом с которой Алька воровала помидоры, кто-то кашлянул, ворочаясь.
  Разгорелся у темного невнятного силуэта красный огонек, описывая кривую дугу снизу вверх, повеяло крепким папиросным дымом.
  - И чо ходишь тут, одна совсем, - с раздумчивой интонацией произнес хриплый мужской голос.
  Рита прибавила шаг, жалея, что забыла снять босоножки и теперь каблуки стучат все быстрее, выдавая ее страх.
  - Сюда иди, - позвал голос уже в спину, хекнул, закашлялся, кашель перешел в сиплый смех.
  На веранду Рита взлетела стремительно, и, скидывая у порога стукалки, прыгнула внутрь, затворила двери, наощупь поворачивая ключ. Сгибаясь над столом, нащупала оконную раму и растворила окно пошире, а то ведь испекутся в духоте. В окно дядька вряд ли полезет... Но на всякий случай она переставила на подоконник всю посуду с холодильника, чтоб загремела, если вдруг.
  И тихо легла, глядя в потолок большими от внезапного страха глазами. Потом снова села, нашарила скинутые вечером трусики и, стащив влажные купальные, в которых завалилась спать, переодела, заодно сняла влажный лифчик, кинула его на спинку кровати, надежно укрыла грудь и живот простыней. Приготовилась лежать, настороженно слушая, не крадется ли через ночь страшный дядька, но тут же провалилась в сон, в котором их с Алькой арестовала морская милиция за краденые помидоры, а мама Славика, размахивая полотенцем, показывала на них полной рукой и требовала добавить к обвинению две тарелки незаконно съеденного плова. Из катера вышла рослая, очень толстая тетка в рубашке Славика и панаме, на которой черными буквами красовалась вышивка МАЯ и кинулась драться, чтобы освободить несчастных узниц, чему Рита не обрадовалась, тоскливо понимая, что тетке они нужны для того, чтобы всласть повоспитывать, пока еще несовершеннолетние.
  Но тут вокруг катера стали выпрыгивать дельфины, искрясь каплями воды на прекрасных мордах, и значит, подумала Рита, успокаиваясь, все будет хорошо, ведь настал тот самый День Дельфина, про который был цветной импортный фильм. Она встала у самого трапа, простерла руки к спасителям. И проснулась, щурясь от солнца и от того, что горячий лоб чесался от выступивших на нем капелек пота.
  
  
  
  Глава 21
  
  За окном было тихо, как совсем ранним утром, но Рита с нехорошим предчувствием резко села, придерживая на груди простыню. Потом вскочила, пробежала несколько шагов к холодильнику, и схватив часы, вернулась к кроватям, дергая спинку Алькиного ложа.
  - Чего? - невнятно возмутилась Алька, таща простыню на лицо, но тут же откидывая, - фу, жара какая. Чего ты?
  - Проспали! Катер приходит, вот через десять минут уже!
  Алька точно так же села, прижимая к себе простыню и не открывая глаза. И снова свалилась, так и не проснувшись.
  Рита бегала по комнате, натягивая сарафан и одновременно пытаясь пальцами распутать волосы, которые высохли на одну сторону, прижатые к подушке.
  - А-ля! Алька!!! Давай в темпе!
  - Да уедет сам, - бормотала Алька, пытаясь улечься в промежуток между стеной и кроватью, - чо ты прям.
  - Кто уедет?
  - Сла... Тазик твой. Уе...
  - Тетка! Вдруг не знает, где мы живем! И пойдет к директору. Ты хочешь, чтоб нас снова? По радио?
  Алька стремительно села.
  - Нет, - сказала, пытаясь открыть глаза, - нет. Не хочу. А сколько время?
  - Одиннадцать, - мстительно прибавила пять минут Рита, - уже причаливает.
  Алька встала и качаясь, принялась напяливать сарафанчик. Одновременно зевая и тряся головой, чтоб поскорее проснуться.
  Через пять минут они уже торопились к пирсу, высматривая за верхушками кустов подходящий белый катерок. У Риты горело наспех умытое водой из чайника лицо, так же наспех припудренное поверх подгоревшей кожи. Опоздали, все-таки опоздали, стучало в голове в такт быстрым шагам. А надеялась, что на пирсе побудут, пока катер еще не пришел, и успеют поговорить со Славиком, без всякой тетки. Он же должен рассказать, когда вернется. И в городе - когда будет, чтоб пригласить его посмотреть фотографии. Ну и вообще. Хотя бы телефон чтоб оставил, если у них есть телефон.
  Теперь все это придется при тетке. Не получится как бы случайно, в разговоре. А нужно будет отвести в сторонку и прямо спросить. Лучше бы, конечно, он сам. Но, а вдруг нет?
  
  Тихий пансионат напоминал сам себя в ночном свете, был таким же безлюдным и неподвижным, только вместо темноты царило вокруг ярчайшее солнце. И через арку к пирсу торопились те, кому надо уехать.
  Рита и Алька прошли под морячком, который неутомимо вертел деревянными ручками, поворачивался, ловя тайный ветерок, а лица совсем его не ощущали, зной выжимал пот, покрывая лоб и щеки мельчайшими капельками пота.
  Алька вздыхала, немного демонстративно, показывая, как ей все это в обузу и неприятно - разбудили, заставили тащиться на пирс встречать неожиданную тетку. Шла, чуть отставая, чтоб Рита понимала, это ее - Ритино дело в первую очередь.
  Сама Рита тоже после лихорадочного одевания и первых быстрых шагов сбросила скорость, надеясь, что к тому времени, когда они подойдут к катеру, толпа у трапа слегка рассосется. Вот уже пошли им навстречу те, кто встретил своих, таща сумки и переговариваясь радостными голосами. Встречающие были почти раздеты, бегали вокруг голопузые дети, с криками и смехом, а гости - все еще по-городскому, в обуви и одежде, платья, сарафаны, рубашки с брюками и шортами.
  Ничего, думала Рита, оглядывая негустую толпу в поисках толстухи, скинете свои одежки и тоже будете, как мы - кто в трусах с лифчиками, кто в плавках и в одной кинутой на плечи рубашке. А брюки и платья - только вот когда в кухню или в магазин. Но где же эта самая тетя Мая?
  Внутри загорелась робкая надежда. А вдруг она не приехала? Отказалась, и сидит теперь дома, пьет квас, действует маме на нервы...
  - Меня провожаете?
  Рита вздрогнула, крутанула головой, кося глазами на катер. Хоть разорвись - сзади незаметно подошел Славик, поравнялся, пошел рядом, касаясь Ритиного локтя и время от времени отставая, чтобы пропустить встречных.
  - А... ну, да. Нет. Тетка тут у нас...
  - А я думал, меня! - Славик засмеялся, перекладывая из одной руки в другую тяжелую сумку, - мама передавала спасибо за варенье, вкусное, утром пили чай. И ракушки, что мы надрали, она тоже утром дочистила, вышло две банки, вот везу домой.
  - Сожрете, значит, - мрачно предположила Алька, отводя рукой растрепанную голову маленького туземчика с коричневым пузом.
  - В морозилку сложим. В пакетах. Потом будем доставать и готовить. Нужно еще пару раз понырять.
  Славик шел мягко, хорошей плавной походкой, улыбался рассеянно, осматривая окружающих. Иногда кивал, и Рита, занятая рассматриванием толпы у трапа, не успевала посмотреть, кому именно.
  В городской одежде, с расчесанными темными волосами он казался проще и был не таким внешне прекрасным, каким казался ей в одних красных плавках, с маской, поднятой на лоб. Обычные бежевые брюки и белая футболка из магазина спорттоваров.
  - Шапка! - вспомнила она, - у нас же осталась. И рубашка твоя.
  Славик улыбнулся, на этот раз именно ей:
  - Так я еще приеду. Наверное, послезавтра.
  Рита героическим усилием удержала на месте губы, которые расплывались в широкую, до ушей, улыбку.
  - А если нет, маме отдадите, - так же легко закончил Славик, ступая с каменной части пирса на понтонную, которая еле заметно покачивалась и звонко отзывалась на шаги.
  Улыбка Риты погасла сама. Но теперь уже она заставила себя улыбнуться, сказала стараясь поравнодушнее:
  - Ага. Отдадим.
  
  У трапа стояла кучка терпеливых отъезжающих, свалив на горячее железо понтона сумки и рюкзаки. Тот самый тощий матросик, который одаривал девочек билетиками, возился с канатами, то взбегая на белую доску с набитыми на нее поперечинами, то спрыгивая снова на пирс. Острые углы воротника когда-то модной кримпленовой рубашки хлопали его по худым щекам.
  И - никакой тетки...
  Становясь в конце небольшой очереди, Славик с удовольствием свалил на железо сумку и повернулся к девочкам.
  Вот сейчас, стукнуло у Риты сердце, сейчас он должен спросить... Про телефон. Про фотографии.
  - Все там? - брюзгливо осведомился толстяк в белой пропотевшей рубахе и обвислой соломенной шляпе, - можно заходить?
  - Чего стоим? - поддержали его ожидающие, переминаясь, - жара такая. Давайте уже!
  Кримпленовый матрос внезапно вскочил на трап, кладя черные от загара худые руки на зыбкие поручни. Выкатил разрисованную синими розанами рубашечную грудь, прицельно глядя на полтора десятка измученных жарой пассажиров. Словно упал на амбразуру, защищая ее своим тщедушным телом.
  У него и штаны, мельком отметила Рита, напряженно ожидая ответа Славика, оттуда же, с рубашкой - клеша-а.
  Толпа заволновалась, послышались невнятные возгласы и ропот.
  Парень отвернулся, с отчаянием глядя на иллюминаторы капитанской рубки. Все послушно задрали головы, глядя туда же.
  Алька обошла Риту и тоже уставилась на рубку. Риту же интересовал только Славик, но не поедать же его глазами, как собачка, которая просит колбаски, подумала она сердито и стала разглядывать стеклянную безветренную синеву и, поодаль от катера, ближе к берегу - гряду каменных блоков, с которых шумом плюхались в мелкую воду детишки.
  Вдруг сверху послышался смех. Двойной. Серебристому женскому вторил густой мужской, топали над головами уверенные шаги. Перекрывая собой легкое постукивание каблуков.
  Рита отвлеклась от созерцания морских забав, потому что Славик пробормотал что-то, вернее, хмыкнул, или - кашлянул?
  Сверху, с уровня рубки спускалась на общую палубу девушка. Как положено спускалась, спиной к трапу, аккуратно ставя на белые ступени стройные ножки в открытых туфельках на каблучке. Поворачивалась, смеясь, поднимала прелестное личико, чтоб еще раз посмотреть на капитана, а тот, нагибаясь и держась за поручни, досмеивался и договаривал что-то, провожая гостью. Внизу топтался матрос, немного больше похожий на матроса, чем кримпленовый, во всяком случае на нем была майка, выкромсанная из тельняшки, и он, поигрывая грязными бицепсами, приготовил обе руки, протягивая.
  Девушка ойкнула, изящно спрыгнула с последней ступеньки, с благодарностью опираясь на мужские руки. Взметнулся и упал, прикрывая коленки, белый широкий подол.
  Из чумазых рук она попала к матросу на трапе, который церемонно отступил, помогая ей взойти. И она взошла, помахала рукой капитану - грузному дядьке в светлой форме, блестящей потертыми нашивками и сдвинутой на затылок фуражке, украшенной 'крабом'.
  Кивнула парню в тельнике, тот расцвел, но тут же нахмурился, видимо, стесняясь своей радости.
  И одарила улыбкой кримпленового паренька, который как-то сумел, провожая ее к трапу, стремительно просочиться, спрыгнуть на пирс, чтобы встретить ее уже там, отпихивая боком подступивших любопытных.
  Когда девушка, наконец, оказалась на берегу, парень сделал официально сердитое лицо и стал командовать пассажирами, втаскивая их по качающемуся трапу на катер. Но временами вытягивал шею, чтоб еще раз посмотреть на прелестную пассажирку.
  А та, поправив на плече яркую матерчатую сумку, сняла с выреза платья дымчатые очки, надела их и встала в трех шагах от трапа, осматривая пирс и людей на нем.
  Рот у Риты открылся сам собой, когда девушка улыбнулась уже именно ей, и каблучки простучали изящную музыкальную фразу, сплетая ее с вздохами воды под железным понтоном.
  - Ты - Маргарита, я правильно поняла?
  Рита кивнула, стараясь закрыть рот и глядя во все глаза. У девушки было лицо в форме сердечка, очень светлое, розовые блестящие губы, темные узкие брови над оправой очков. И волна легких волос какого-то странного нежного цвета - как будто светлый орех просветило утреннее розовое солнце.
  - Очень приятно, - девушка приподняла очки, показывая большие серые глаза и тщательно подкрашенные ресницы, - а я - Лола. Твоя, уж извини, тетка.
  Рита молчала, совсем растерявшись. Это тетка? И почему - Лола? Что за имя еще такое?
  - Через три минуты отправляемся! - надсадно прокричал кримпленовый парнишка, которому береговой матрос - старый жилистый дядька с изрезанным морщинами лицом - швырнул конец, снятый с кнехта - толстого железного пенька в разводах ржавчины.
  Все четверо повернулись в сторону катера. Парнишка в розах, укладывая канат, смотрел на их группку. Лола помахала тонкой рукой, на которой чеканные индийские браслеты свалились к локтю, сверкая на солнце.
  - Коленька, пока! Веди себя хорошо!
  Кримпленовый Коленька осклабился, помахал в ответ, и наконец, отвернувшись, занялся своими делами.
  - Три минуты, между прочим, - внезапно сказала Алька.
  - А, - Славик очнулся, хотя и с трудом, - да, точно. Ну ладно, поехал я.
  Серые глаза с веселым ожиданием обратились к его загорелому лицу.
  - С... с... - спохватился Славик, - Стани-слав. Очень приятно. Мне.
  - И мне, - ослепительно улыбнулась внезапная Лола, - я надеюсь, ты к нам еще вернешься, Стэн?
  - Я? - удивился тот и Рите показалось, сейчас ощупает себя руками, проверяя - он ли, - а... да. Вернусь. Конечно.
  Он повернулся к Рите с Алькой, и Рита успела подумать, что это хорошо, а то бы треснула его кулаком по макушке прямо вот сейчас.
  - Завтра, - сказал Славик, - я завтра вернусь. Утром вот. Сразу.
  Они покивали молча. И когда он уже ступил на трап, Алька позвала полным ехидства голосом:
  - Сумка. Стэн!
  Славик засмеялся и вернулся бегом, подхватил забытую сумку с мидиями. И убежал снова.
  - Риточка, ты не сказала мне, как зовут подружку! - Лола с улыбкой смотрела на сердитую и взъерошенную Альку, которая сейчас казалась совсем угловатой, с чересчур длинными и худыми конечностями.
  - Аля.
  - Очень приятно, Аля!
  Лола подхватила их под руки и повлекла обратно в пансионат, оставляя за спиной пирс и белый катерок, который разворачивался по плавной дуге, увозя Славика.
  - Какое красивое имя - Аля. А полное как? Есть чудесное имя восточное - Алия. Правда, прекрасно звучит? Как плавная и мягкая вода. А еще мне очень нравится английский вариант имени Илия. Библейское имя. Англичане произносят - Эльйа. Правда, здорово?
  Голос у нее был тоже плавный и мягкий, и Рите вспомнилась любимая ее детская игрушка - плюшевая змея, алая, с желтым животом, наощупь такая прекрасная.
  - Алевтина, - с мрачным вызовом ответила Алька.
  Лола остановилась, вынудив спутниц остановиться тоже.
  - Шутишь! Нет? Это же восхитительно! Редкое имя и совершенно прекрасное!
  Рита знала, скажи она такое Альке, та парировала бы передразнивая 'шутишь' - 'врешь'. Но так можно только со своими. И все же - как получается, что вместо толстухи-пенсионерки они получили прекрасную незнакомку Лолу?
  Алька только хмыкнула, внимательно, впрочем, слушая.
  - Фонетически имя не самое мягкое, но мягкость не всегда ведь нужна. Мне кажется, по характеру оно должно тебе подходить. В тебе есть одновременно и плавное, и острые углы.
  Лола засмеялась и бархатный голос превратился в серебристый звон колокольчиков.
  - Можешь и ушибить, мало не покажется. Ну, куда поворачиваем?
  Рита на секунду замялась, но шагнула налево, туда где начиналась дорожка к домику.
  - Ой, - на этот раз остановилась Лола, - вообще-то твоя мама просила сразу же позвонить. Но я предупредила, что тут могут быть проблемы со связью. Твой папа сказал, что такое бывает... Тем более, она же на работе, так?
  - Тогда в домик, - Рита успокоилась хотя бы насчет личности гостьи. Ведь не станет же совсем чужая красотка звонить им домой и беседовать с мамой.
  
  В комнате, наполненной желтым, процеженным через штору зноем, главные детали, наконец, выяснились.
  Лола бросила сумку на гардеробную кровать, сама села на табуретку, скидывая с ног туфельки и шевеля пальцами.
  - Ужасно жарко. Совсем открытые туфли, а ноги как в бане. Хорошо, что я взяла шлепки. Итак. Знакомимся снова.
  Она бережно пропустила волосы через пальцы, скрутила на затылке пушистый пучок и посмотрела на девочек, придерживая его ладонью.
  - Я тете Мае - седьмая вода на киселе. То есть, я троюродная сестра ее первого мужа. Они сто лет как развелись, а мама с ней открытками перекидывается. Моя мама, в смысле. Она тете Мае приходится теткой, а я, получается, по уровню поколений - ее сестра. Тети Маи в смысле. А значит, тебе, Риточка, я тетка.
  Рита фыркнула, качаясь на неубранной кровати. Алька на своей - тоже. Через секунду они смеялись втроем, Лола держалась пальцами за уголки глаз, наверное, чтоб не потекла тушь. И после этого смеха все встало на свои места.
  Досказывала она, уже разбирая сумку и раскладывая по спинкам стульев и кроватей вещички.
  - Я на каникулах, в институте учусь, а Мае путевка свалилась, в санаторий, лечить больные суставы. Ну и вот, успели только мне сумку собрать, через семь часов я уже в поезде, она обещала позвонить, объяснить все, но, судя по тому, как меня встретил Павел Петрович...
  Лола округлила глаза и все трое снова захохотали, представляя Ритиного папу на вокзале.
  - Это еще мама не в курсе, - сказала Рита, - вот это будет ей кино-вино и домино.
  - Строгая? - Лола сложила губы, напуская на лицо учительское выражение.
  - Ну-у-у. Да нет, просто волнуется из-за всего.
  - Ничего, - махнула рукой гостья и браслетики прозвенели еле слышно, - мы ее успокоим. Мы будем хорошо себя вести. Всю неделю.
  - Как неделю? - Рита была совсем сбита с толку, - они же послезавтра... с папой...
  - Павел Петрович сказал, чего нам мешать, - беззаботно поведала Лола, - я же сказала, что присмотрю за вами, и он согласился, и сказал маму уговорит. А потом все вместе поедем по Южному берегу, с ночевкой.
  Рита онемела от удивления. Ну, папа! Она его, значит, по полгода уговаривает, чтоб путевочку или вот поехать куда на машине. А тут является Лола, которая седьмая вода на киселе. И все. Уже все, как она попросила. Но с другой стороны, разве это плохо? Пока как раз хорошо. Вот только Славик повел себя, как дурачок. Глаз не сводил, и тут же передумал насчет возвращения. Может, он вообще сумку с ракушками закинет и ринется обратно, прямо сегодня.
  Рита прислушалась к себе. Перспектива буквально через пару часов или к вечеру увидеть Славика ее никак не обрадовала. Казалось бы - понятно почему, если вспомнить, как он на Лолу смотрел. Но на самом деле, Славик вдруг отступил на второй план, и именно Лола сейчас оказалась нужнее и интереснее.
  
  - А почему Лола, - подала голос Алька, - что, взаправду имя такое?
  Гостья вынырнула из платья, опуская плененные им руки на коленки и открывая глазам тончайший кружевной лифчик-анжелику с застежкой между небольших, но круглых грудей.
  - Потому что бывает, родители не угадывают с настоящим именем. И вот ты живешь, а оно тебя ждет. Потом вырастаешь и берешь его себе.
  Она встала и, отвернувшись, щелкнула застежкой, лифчик упал на кровать, раскидывая кружевные лямочки.
  Девочки смотрели на узкую спину, тонкую талию и немного мальчишеские бедра с сильными ягодицами, тени под коленками. Плечи, укрытые легкими волосами света выцветшей розы.
  Поперек спины легла полоска черного эластика.
  - Я могла бы взять имя Лилит, но только временно, ну, попользоваться. Вы знаете историю Лилит? Темной женщины, которая была раньше Евы?
  Рите показалось, что она хлебнула вина и то ударило в голову, по пути сведя скулы и покрывая локти мурашками.
  Лола села, поправляя купальный лифчик без лямочек, украшенный тонкой линией сверкающих камушков, крошечных, как зернышки пшенки. Привставая, стянула с бедер трусики, а девочки отвернулись, рассматривая окно, стол и что там еще... И, натянув купальные до бедер, встала, надела целиком, тщательно поправляя резиночки и драпировки.
  - Я расскажу. Это прекрасная история. Так что, когда я услышала песню, я поняла - вот мое имя. Оно одновременно мягкое и высокое, понимаете?
  Рита не хотела смотреть на Альку, боялась увидеть на худом лице знакомое скептическое выражение, с каким та реагировала на всякие отвлеченные разговоры. Хотела кивнуть и боялась. Она поняла. Мягко звучит, но оно такое - вытянутое вверх, и с этого имени можно смотреть вниз, рассматривая все. Без углов, без ям подстерегающих, без драк и споров - такое оно. Но - сильное.
  Гостья вышла в центр комнаты, держа в руках резиновые шлепочки - самые обыкновенные вьетнамки, которые носили, как полагала Рита, одни старики-пенсионеры. Сунула в них ноги, и повернулась.
  - Ну как? Нормально? Он у меня еще не купался, боится, наверное.
  - Кто? - спросила Рита.
  - Купальник, - рассмеялась Лола, - показывайте! Где будем плавать, где загорать. Показывайте все. Начинаем настоящую летнюю жизнь!
  
  
  Елена Черкиа
  Керчь
  23 мая 2019 - 11 августа 2019
  
  
  
Оценка: 7.68*10  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"