В которой подруги решают насущные проблемы за ужином с бутылкой вина, а после начинается первая ночь в старой квартире, с обычным ночным волшебством: Оле снятся колокольчики (и кажется, яхты), Темучин просачивается на балкон, после чего слегка колдует над мыслями и намерениями хозяйки. А автор, спохватившись, излагает свои взгляды на кошачью сущность, признаётся в мечтах написать кото-роман и тут же предупреждает: возможно, дорогие читатели, ничего у автора не получится
Колокольчики улетели...
Мысль улетела тоже, спугнутая дальним скрежетом ключа, и Оля, открывая глаза, села, дёргая на живот сползающее полотенце. Успела подумать ещё раз, вдогонку сну: колокольчики улетели. И проснулась совсем.
Темучин безмятежно дрых на подоконнике, еле видный темной горушкой в сумраке комнаты, даже головы не поднял, но насторожил одно ухо, просвеченное светом уличного фонаря, который, процеживаясь через зубчатые листья, расписал полы и стены живыми пятнышками тени. А из коридора слышались голоса и деловитое погромыхивание.
- В кухню, - руководил кем-то голос Лорика, - да пролезет, боком его. Ну вот.
Мимо закрытой двери провезло, громыхнуло, мужской голос зашипел и выругался, впрочем, беззлобно.
Оля быстро завязала шнурок на поясе спортивных шортов, опустила ноги на пол, морщась от ощущения крошек под тонкими носками - хоть и подметала-мыла, штукатурную пылищу за одни раз не уберешь. Сунула ноги в сланцы и подбежала к двери, размотала на ней завязанный тряпичный жгут. Выходить не стала, прислушиваясь.
Шаги протопали обратно, голоса ещё погудели в прихожей, видимо у самой входной двери. Потом та хлопнула, проговорила замком нужную фразу и все. Дальше послышался уже только голос Лорика, приближаясь:
- Олька, спишь, конечно? Тук-тук, хозяева-а-а!
Дверь распахнулась, впуская на темные полы прямоугольник желтого света. Оля прищурилась, разыскивая на стене выключатель, но Лорик уже вошла, в облаке дорогих духов и свежего летнего пота, управилась сама, щёлкнув, и комната осветилась - наверху в громоздкой люстре на семь рожков затлела одна неяркая лампочка.
- Да у вас тут прям люкс президентский! Ты даёшь, за полдня из помойки нормальное заделала жилье. Молодец! А мы тут стол в кухню привезли и ещё барахла, постельное там, полотенца. В ванную я целую тебе сумку притаранила. Будешь, как Мерилин Монро, вся такая в духах и шампунях.
- Спасибо.
- Пожрём? Я голодная, шо цуцик. Просыпайся, давай, мне сегодня домой надо попасть, Мишка рассердится, если до утра. Спасиба мало, отработаешь. Да шучу я, это не кондиция всё, флаконы там треснутые, на мыле бумажки порвались. Но всё классное, дорогое. Тадамм!
С последним словом Лорик подняла над головой зажатую в руке тонкогорлую бутылку тёмного стекла.
- За новоселье, да?
В ванной Оля умылась, рассматривая себя в мутном зеркале, заляпанном известковыми кляксами, и тут же отводя взгляд. Лорик всегда была болтушкой. Нашла тоже Мерилин Монро.
Уж кем-кем, а красавицей Оля никогда не была. Сколько помнила себя, то с печалью, то с раздражением пыталась найти в своей внешности что-то, что бы всерьёз нравилось ей самой. И не находила.
В зеркало на неё смотрело усталое лицо с впадинами под острыми скулами, темные небольшие глаза под слишком уж резкими бровями. И ещё этот нос... Нос был великоват, как деликатно высказывалась мама, но Оля знала, не просто великоват. Шнобель, а не нос. Рубильник. Такой нос нормально носила бы женщина рослая, с гордой осанкой и лебединой шеей, тем более, если волосы негустые, стричься приходится коротко. А Оля была невысокая, худенькая, и, как часто бывает у невысоких, голова и лицо казались крупнее, чем надо бы. В общем, уныло подытожила, вытирая лоб, скулы и растрепывая черную челку, ничего не изменилось - верблюд в печали.
И мыть его не буду, это ваше зеркало, решила, выходя из ванной и направляясь в кухню. И смотреться тоже.
С новым, вернее, старым, но большим, как аэродром, уверенным столом кухня тоже приобрела вид уверенный, солидный. На одном краю стола громоздились пакеты, на другом, что ближе к окну, Лорик уже ставила пластиковые цветные тарелки и выкладывала ложки с вилками, болтая при этом без перерыва.
- Мишка тебе пятёрку ставит. Сказал, молоток девка, и пусть найдет себе реального мужика. Хотя я ж думала, у них там солидарность мужская, всё такое. Но он, оказалось, с твоим Денисом, тьфу, не с твоим уже, нафиг его, короче, пару раз имел дела торговые. И щас мне знаешь, чо сказал-то? Вот говорит, всегда загадка - почему нормальные классные бабы вечно ведутся на всяких козлов. Её, говорит, Денис, он как раз козёл козлиный. Я б с ним поспорила, ну так, чтоб не изрекал не по делу, но я чёт представила вдруг... Нашу Вальку помнишь ведь? Галину Вальку? Ну та-акая с детства была сволочная стерва, и все мы про то знали! И не сказать, что красотка прям. Но мужики на неё вели-ись, всегда! Я ещё думала, неужто не видят, что по жизни она херовый человек? А получается - не видят, да? Вот и мы, такие же дуры насчет лямуры крутить со всякими хламными. А телефон, я смотрю, не включила?
Лорик сунула Оле истёртую до прозрачности деревянную дощечку и кубик сыра в плёнке.
- Режь. И чего, собираешься совсем без телефона жить? Ты хоть сказала козлу своему, ну, чтоб не искал с полицией? Не будет?
- Написала, - мрачно кивнула Оля, опуская лицо над сыром, - хотела смску отправить, но потом... Написала, в общем, на бумаге и положила на стол в кухне.
- А что написала? Ты извини, просто, я ж вроде тебя укрываю, - Лорик хихикнула, выкладывая на тарелку золотистую копченую скумбрию и наклонилась, втягивая носом запах.
В дверях тут же нарисовался Темучин, подняв хвост, извернул его последовательными иероглифами.
- Тебе нельзя, - извинилась Оля, - перебьёшься, она солёная. Не волнуйся. Я коротко и чётко. Написала. Крупным почерком. Денис, я ухожу от тебя, насовсем. На работу больше не выйду, заявление пришлю почтой. Не ищи, отношения выяснять не будем. Ольга.
- Угу. Та-ак. Про вещи написала?
- А что про вещи?
Лорик с треском разорвала упаковку на салфетках и скомкала хрустящий целлофан.
- Что за вещами потом зайдешь. Что, не стала? Решила ему всё оставить, что ли? Давай так, завтра поедем, пока он на работе, и своё остальное заберешь. Тянуть нельзя, а то поменяет замок. А насчет квартиры уже попозже. Она пока не убежит. Чего трясешь башкой?
Оля ушла в угол к мойке, которая гордо торчала на изогнутом колене трубы, старая, похожая на квадратную ванночку. Сунула под струю воды электрический чайник, тоже привезённый Лориком. Вернулась обратно и установив поближе к стенке, включила в новенькую белую розетку.
- Случилось так, Лорочкин, что мне и забирать оттуда нечего. Не веришь? Да подожди возмущаться-то. Я сама над собой поржала, а оно именно так. Я, собственно, не дюже и жалею, вернее, совсем не жалею.
- Нет, подожди! Как это нечего? Вы с ним сколько? Десять лет? Десять!
Лорик бухнулась на табуретку и с возмущением откусила половину сырного листочка. Жуя, округлила голубые глаза под накрашенными ресницами, внимая подруге.
- Ну, смотри. Золота я не ношу. Я вообще украшений не ношу, а что мне нравится, оно ценности никакой не имеет. Так, цацки из дерева и глины. Цепочка с крестиком на мне, браслетки серебряные сгребла, в одной руке уместились. Тряпки? Тут снова. Мехов не ношу, ну куда мне меха, если я просто люблю гулять, а кабаков не люблю, и по заграницам не езжу. Что?
- Я говорю, это он удачно прям нашёл себе. Тебя. Ни брюликов дарить, ни шубы.
Оля засмеялась, подхватывая кота на колени и давая тому согнутую чашечкой ладонь - бодаться. Кот заурчал, тыкаясь тёплым носом в глубину сложенных пальцев.
- Ну да. Ну куплю, и будет оно валяться.
- Ты купишь, - резюмировала Лорик, - как же. А за границу мог бы и повозить. Сам ездиит же? Чего не ездила с ним, а?
- Господи! Куда? На его торговые семинары? Разок-то я поехала, помню. Неделю таскались по выставкам спортивного питания, он мне всё вещал, что каждая минутка на счету. Сам таскал кучу сумок, и я ещё помогала. Как... как верблюд. Еле успели на самолет, я в кресло упала, чуть живая, мечтала только - прилетим, дома хоть высплюсь.
- Не верю я как-то, что он без тебя тоже так!
- Ну так то ж без меня, - резонно возразила Оля.
И Лорик примолкла. Пока чайник свистел, повышая тональность, обдумывала, вздымая нарисованные брови и надувая пухлые яркие губы. Сидела, устало сгорбившись и расставив колени, между которых кинула цветастый шифоновый подол стильного летнего платьица. Скинутые босоножки стояли рядом с босыми ногами.
- Квартира? - продолжила уже не так решительно.
Оля пожала худыми плечами. Подвинула к себе тарелку с нарезанной рыбой, отщипнула крошечный кусочек и протянула Темучину, тот засуетился, привставая, и сунув морду в ладонь, виртуозно подцепил острыми зубами кусочек, разжевал, проглотив, уставился на хозяйку зелёными глазами с чёрными колодцами зрачков.
- Квартиру ему отдали родители. Вернее, он за неё заплатил какие-то деньги, так что, когда познакомились, уже в ней жил. Даже по закону я не претендент. Да и не стала бы.
- Добрая сильно.
- Не в том дело, - Оля вытерла салфеткой ладонь. Темучин, поняв, что амброзии больше не выдадут, спрыгнул и ушёл на подоконник - смотреть на фонарь и листья. А Оля молчала, вспоминая, как азартно Денис пускался во всякие связанные с деньгами и выплатами судебные тяжбы. Ему это нравилось. И подкован юридически был неплохо, смеялся, рассказывая о триумфах, о том, как выбил компенсацию за просроченный товар, как обошел турфирму, возвращая стоимость поездки, как после полугода тяжб и переписок вернул полсотни долларов за неправильное обслуживание в неправильном отеле. Говорить ли Лорику, что судиться с бывшей женой он обязательно будет, и страшно подумать - с не меньшим удовольствием. Удивительно, как же ей стыдно. Стыдно признаваться в том, что для него это - доблесть. И не то, что она такая вот вся бессребреница, но все равно Оля всегда полагала, что должны быть пределы и надо уметь останавливаться. Чтоб не испортить радость, которая бывает важнее денег. Но Денису этого не докажешь по простой причине - у них были разные радости. То, что Оле казалось скучным и временами недостойным взрослого человека, его как раз радовало. А ее равнодушие к материальному, впрочем, умеренное, как она всегда считала, у Дениса вызывало раздражение.
Надо было сразу убегать, злясь, подумала она, перед тем как попросить Лорика сменить тему. Когда самые первые нестыковки пошли - убежать, забыть, выбросить из головы. Но все они были мелкими и казались такими незначительными. А ошеломление от того, что Денис, такой впечатляющий, красивый, 'видный мальчик', как сказала её мама, вдруг увлечён ею, обычной Олькой с профилем печального верблюда, и никаких у нее ног от ушей, и голливудской улыбки, и златых локонов, как вот у Лорика... Ни богатства, ни нужных родителей со связями. Она не совсем дура, даже в те свои двадцать шесть лет все варианты перебрала, прикидывая, на что мог польститься такой роскошный мужчина, если бы по расчету. Но никаких расчетов, хоть тресни, не нашла и решила, если судьба подарила ей радость, то надо радоваться, так? В этом плане, поняла Оля, внезапно сильно развеселясь, Денис идеально вписался в её жизненную философию. Так что, никуда она не могла убежать в первые пару лет супружеской жизни. Уж очень много счастья испытывала. И терять его - из-за чего? Разных взглядов на жизнь? Это казалось ей нечестным по отношению к мужу. Вернее, так казалось бы, думай она тогда о разводе. Но просто - кинулась в любовь и наплевать, если со стороны казалось, что не раздумывая. Нет, все она обдумала и это было её решением. Как потом в какой-то момент она поняла и другое - нужно решиться уйти, пока не стало совсем поздно. И вот тут начались самые настоящие сложности...
- Пора нам выпить, - прервала Оля собственные размышления и взялась за бутылку.
Но Лорик отобрала, навалилась на стол, колдуя над пробкой штопором.
- Ого, - кося глазами в свой смартфон, проговорила через время, когда наелись и славно выпили, болтая о пустяках и смеясь, - двенадцать почти. Ещё часок посижу и вызову тачку. Ну, давай сюда свою машинку, посмотрим, чо напел. А то включишь без меня ночью, ещё кинешься обратно. Или с балкона.
- Тебе просто любопытно, - поддела Оля подругу, откидываясь к стене.
Та кивнула. И тыкнула пальцем в сторону подоконника, где рядом с котом лежал отключенный смартфон.
- Ещё бы. Мне охота на денискиных костях поплясать. Интересно, смерть как. Послушать, как начнёт выкручиваться и тебя умолять. Как в тот раз, помнишь? А-а-а, чего отворачиваешься? Я тогда прибежала, думаю, поддержу подруженьку, а подруженька - вся в цветах, не квартира - райский сад какой-то. Сплошные лилии в вёдрах. Извини, как на кладбище.
- Он просто знает, что я их люблю.
- Угу. Мистер Хитрожоп. Ты на него пашешь годами, так что, не разорился, разок за всё время накупил цветочков. А ты и повелась. Небось плакал ещё?
- Плакал...
Чтоб не продолжать тему, Оля встала и, качнувшись, двинулась к подоконнику. Взяла в руку смартфон. И пока не передумалось, включила. Экран загорелся, показывая уведомления. Три смски. Два голосовых сообщения.
- Дальше давай. Пришёл уже, наверное? А чо, звонка ни одного?
- 'Утром рубашка нужна голубая и брюки от костюма'.
- Ага. Нашёл золушку, ты в отпуске, он забыл, что ли? Блин, так он, наверное, не дома ещё?
- Почему не дома, - медленно ответила Оля, открывая последнюю смс, - 'Ольга хватит чудить, ложусь, откроешь сама меня не буди'.
- Ну козёл же! - Лорик вытрясла в бокал остатки красного вина и опрокинула в себя, - давай сообщения.
- Не хочу.
Оля потыкала пальцем в настройки. Положила включённый смартфон рядом с котом и вернулась к столу. Допила свой бокал:
- Всё. Он в чёрном списке.
- Во! Правильно. Пусть гадает.
- Да что ему гадать! Я в те разы раз... разо... разобъясняла. Долго. Много слов потратила. А он выслушал, и мне снова чёта про рубашку. Или куртку, не помню уже.
Отсмеявшись, замолчали. Лорик громко зевнула и испуганно прикрыла ладошкой рот, боясь обидеть подругу. Но та, не обращая внимания, заговорила горячо, но остывая с каждым следующим словом:
- И вот скажи кто, какого рожна тебе надо, получается, и сказать нечего, не лупил же и не орал, и по девкам не бегал, все чинно-благородно, а, ладно, я тебе тоже всё уже говорила, нафиг, не хочу больше. Всё.
- Всё, - согласилась Лорик и, подвинув свой смартфон, вознесла над ним палец, - где тут заметки, давай, говори, чего надо купить по ремонту и для житья. Большое на такси привезем, мелочь сама побегаешь купишь, я денег оставлю.
- Сетку, - спохватилась Оля, - вольерную, ничего, если я окна заколочу, маленькими гвоздиками, ну, чтобы кот...
- Сетка, - повторила Лорик, - ага, рамы все равно потом менять, колоти.
- Порошок стиральный. Краски там, кисточки, я завтра точно скажу, там, кажется, от работяг ещё осталось. А стремянка есть?
- Будет тебе стремянка.
- Лампочки! Ещё удлинителей пару. Гвозди! Шкурка наждачная.
- У-гу...
Список все пополнялся, Лорик вдохновенно тыкала пальцем, пока смартфон не замурлыкал, извещая о входящем звонке.
- Аллоу, - грудным голосом ответила Лорик, подмигивая Оле, - Михаил Васи-илич? Рада вас слышать, а ты чего не спишь ещё?
- Ты там квасишь, что ли? - Голос ударил в ухо и Лорик поспешно отодвинула смартфон, - ты чо сыну смски шлешь без конца? Краски всякие. Стремянка. Дай парню поспать.
- Я? - изумилась Лорик и, повертев смартфон, даже потрясла его, словно ожидая - посыплются объяснения, - я разве не заметки открыла? Ох, ёлки. Скажи мама целует, скажи мама дерёвня, не разобралась.
- Бросайте там бухать, тоже мне страдалицы, - пропищало в трубке, и грозный муж отключился.
- С Мишкой и громкой связи не надо, - Лорик повертела пальцем в ухе и, наваливаясь на стол, захохотала, - ой-й-й, прикинь, пацан спит, а тут мама на проводе, смски ему. Стремянка. Гвозди! Аж пошел отцу жаловаться.
***
Проснулась Оля в темноте, ударенная резким приступом тревоги, села, обводя непонимающим взглядом большое пространство, полное шевелящихся теней и смутных пятнышек неяркого света. Язык шершаво ворочался в пересохшем рту, а в голове развертывался список. Пуговицы на рубашку! Похмелье - весь день будут мешки под глазами... И чего подхватилась среди ночи, попробуй засни теперь, а надо, а то на работе - как с креста снятая... Брюки погладить же! И где снова этот чёртов кот?
Мысль о коте навела в голове относительный порядок.
- Какая работа, балда иванна, - упрекнула себя Оля, упала навзничь, дергая ногой под привезённой Лориком простынкой.
Но тут же встала и, нашарив ногой шлепки, побрела из комнаты - пить воду и искать Темучина.
В кухне темноты не было, уличный фонарь, удачно издалека, цедил через стекло рассеянный свет, на ополовиненной пластиковой бутылке плавал прозрачный блик, и Оля выпила воду, гулко глотая. Радуясь, что наплевать ей на то, как будет выглядеть днем, никаких испытующих взглядов пары сотрудниц - обе влюблены в шефа, потому его жена, работающая в его же отделе кадров, постоянно находилась под наблюдением и была предметом тайных разговоров и сплетен. И вообще, она может лечь спать. Днём. В самую жару. Тем более, что побегать по магазинам за всякой мелочёвкой, как предложила ей Лорик, можно утром, буквально с открытия, не волнуясь, что вдруг наткнется на Дениса, до обеда он, как правило, из офиса не вылезал. Совсем рано - прогулка, мечтала она, суя пустую бутылку под стол к стене, тыщу лет не видела, как солнце встаёт. Оттуда по магазинам, потом сюда (домой, подсказал внутренний голос, и Оля вздрогнула, а потом улыбнулась, ну да - сюда домой) и - сиеста, настоящая. А потом работать, и никто не мешает, так здорово.
Она уже собралась выйти из кухни, но, краем глаза уловив нечто за стеклом, повернулась. Быстро прошла к окну.
- Опять! Да как же ты?..
Дневная сцена повторилась, но уже словно после репетиции и почти на ускоренной перемотке: Оля убежала в комнату, вышла на длинный балкон, обогнула по нему угол дома и протянула руки к сидящему на жестяном подоконнике Темучину. И снова кот уселся на её локте, свешивая щекочущий хвост, снова потянулся обнюхать лицо, перед тем как положить на другую руку мягкие лапы.
- Как. Ты. Сюда. Попал? Все ведь закрыто? Ти-ма?
Но кот молчал, глядя перед собой и насторожив уши в том же направлении. Оля посмотрела тоже.
Ветки платана, который рос со стороны комнаты, тут были тонкими, тянулись почти горизонтально и поникали, открывая примерно половину обзора. Так что картина ночи перед балконом тоже оказалась разделенной почти ровно наполовину. Справа - мешанина тонких ветвей, листья, звездочки электрического света от фонаря через них. А слева, куда указывал край странного балкона, доходящего лишь до половины кухонного окна, распахивалась ночь над акваторией торгового порта с причалами, усыпанными звездами прожекторов. От каждой звезды по воде шла широкая или узкая световая дорожка, в некоторые попадали разные портовые предметы - буёк, похожий на узкую пирамидку, силуэт маленького катера. Над далёким портом стоял такой же далёкий шум, казалось, он сам по себе, шумит, не нарушая тишины старого дома, расшитой ночными близкими звуками. ...Шелест автомобильных шин на перекрёстке перед морвокзалом, полуночные шаги внизу, тонкий звон колокольчика. Колокольчика?
Оля покрепче взяла кота, прихватывая его за передние лапы, чтобы не выскочил, если вдруг испугается, и не расцарапал. И отлепившись от холодного подоконника, шагнула вдоль перил в самый уголок на повороте балкона, к веткам, прислушалась, медленно поворачивая голову. Может, это звенит в ушах? Все же полбутылки десертного вина буквально три часа тому.
Вдалеке, на главной улице центра, которая на самом деле была совсем рядышком - за маленьким сквером, лайнула собака и зашлась, вызывая ответный лай ещё дальше и выше - во двориках на склоне горы. Внизу проехала машина, провезла бумкающую музыку из приоткрытого окна. Кто-то хрипло закашлял ниже, наверное, тоже на балконе. И - никакого звона.
- Ладно, - сказала Оля шёпотом, чтоб не услышал ночной курильщик, - пошли домой. Знала бы я кошачий язык, я б тебе устроила. Допрос с пристрастием. Как ты просочился, а? Смерти моей хочешь? Ты же можешь свалиться! Ты никогда не жил выше первого этажа! Тут же всё чужое ещё! И потом, ты такой красивый, вдруг тебя украдут? Посадят на ковер перед телевизором - украшать гостиную. Дурачок ты, Темучин. А я тогда как? Нет, я понимаю, что коты живут меньше, чем люди, и это даже и хорошо, ну как бы я помирала, зная, что ты остаёшься и вдруг никому не нужен, а? Но это всё логика. А вот бояться сейчас, что ты потерялся или заболел или ещё что... Давай уже пожалей свою бедную страшненькую Олю, никому не нужненькую, э-хе-хе, только ты вот мне свет в окошке, чёрный свет, атласный с бархатом. И живот у тебя кучерявый.
Темучин внимал, спокойно сидя на руке, пока Оля другой рукой неловко управлялась с балконной дверью. Остановилась на пороге - кажется услышав снова тонкий стеклянный звон, тающий, словно снежинка на горячей коже. Не поняла - был или нет, и плотно закрыв двери, спустила кота на пол.
- Завтра, - пообещала, направляясь в туалет, - завтра прям с утра куплю сетку и все окна заделаю. Будешь знать.
Хотя понимала, что-то тут явно не то. Закрыто было вообще всё! И когда сидел снаружи, тоже закрыты все форточки!
Ой ли, усомнилась, укладываясь снова (еще дважды проверив окна), а если распахнуло сквозняком? Расходились с Лориком изрядно весёленькие, может, неплотно закрутила ручку...
'Ага. А потом, значит, сквозняком обратно запахнуло. И ручку тоже прикрутило обратно...'
- Завтра, - грозно сказала Оля, - и колокольчики ваши, и яхты на причале - все завтра.
'Яхты? Какие ещё яхты?' - но отвечать на мысленные недоумения не было сил, и Оля заснула.
***
Вот тут, дорогой читатель, должна начаться история уже с точки зрения кота, и мне - автору очень хочется её написать. Но заминка в том, что любая попытка писать с точки зрения не человека - это просто игра, стилизация, потому что писать приходится человеческими словами человеческого языка. А он, понятное дело, напрямую связан с нашими органами чувств и с нашим восприятием мира.
Вот прекрасный кот Темучин, рожденный пять лет назад тихой кошечкой Мурочкой, которую Оля забрала из двора своей пятиэтажки и Мурочка сделалась кошкой приходящей и уходящей (к большому неудовольствию аккуратного мужа Дениса), он - кот. А написанное от имени кота нашим языком, оно на самом деле пишется от имени небольшого человечка в роскошной атласной шубке, который примерно так же, как мы смотрит (только зорче), так же обоняет (только сильнее), так же хочет вкусно покушать и так же посещает горшок, а ещё так же обращает внимание на лица (морды) противоположного пола. И так далее.
Насколько это так? Может быть, учёные уже добрались до самых глубин кошачьего мышления, во что мне верится с трудом, если даже в людях мы, люди, не слишком разбираемся, но я не учёный, и Оля тоже не учёная дама-исследовательница кошачьего разума.
И там, за чёрными зрачками, окруженными зелёным нефритом или синим сапфиром радужки - что там на самом деле? Какое оно? И как его если не увидеть, то хотя бы вообразить? Потому что я не верю, что любой кот - это маленький лохматый человек. И те, кто живут с котами, знают об этом. Что-то в них есть схожее с нами, например, голова с мозгами, в которую они едят, лапы, которыми ходят и так далее. Но если кот воспринимает мир пусть похоже, через глаза, уши, лапы, нос и так далее, но все равно несколько не так, можно ли быть уверенными в том, что картина мира и всего, что в нем есть, похожа на ту, что видим мы? Или там существуют лишь точки соприкосновения двух разных миров, реальностей, параллельных пространств, а кроме точек - эти миры восхитительно не похожи?
Сначала я думала, что поупражняться в описании мира кота, мыслей кота, поступков кота, используя приемы передачи информации 'оттуда' - это хорошая идея. Но потом поняла, что все равно слова и буквы, заточенные под человеческое восприятие и разум, увы, не передадут. Мгновенный запах придется описывать целой фразой; звучок, который проскользил и пропал, а его надо оставить в памяти - потребует больше слов, чем время его присутствия; и как воспринимает кот общение со своим человеком, кто скажет? Мы - облако, окутывающее любовью? Сумма живых пятен, запаха, привычного набора движений?
Тут я в очередной раз поняла тех, кто пытается расширить язык, увеличить язык, взламывая границы языка, вечно ищущих и часто навлекающих на себя насмешки.
И объединение слова с другими искусствами становится понятнее после таких раздумий. Может быть кот - это совокупность движений, сумма запахов его и вокруг него, построения звуков, мигание света; и все это сплетено со словами и поступками, обращенными к нему и не к нему тоже...
Да, конечно, всё это можно написать. Как попыталась написать я только что. И ещё уподробить. Применить к отдельно взятому коту и его отдельно взятой человечице Оле. Провести их через приключения вместе. Конечно, это будет именно перевод кошачьей сущности на человеческий язык. Версия. Попытка. Но в любом случае такая попытка будет честнее привычной игры в маленьких лохматых человечков с длинными усами, которые думают так же, как мы, совершают такие же поступки и пьют из чаши мироздания тот же напиток.
Если у меня не получится, что ж. Но писать кота-человечка не хочется все равно...
Так что, вот вам ночь на излете, вот спящая Оля, у которой на переносице залегла морщинка тревоги, и вот - чёрный кот в прекрасной шубе (да не шуба она вовсе, мы же не пишем о человеке, что он одет в красивую загорелую кожу, словно какой-то дизайнерский диван), он сидит на удобном широком подоконнике, устроившись на сиреневом мягком свитерке и, обвив себя царским хвостом, смотрит через стекло. На мелькание световых пятен, творимое фонарем и листьями. А ещё слушает тончайший звон тайного колокольчика, который является вместе с незаметным дуновением предутреннего ветерка, вплетаясь в симфонию звуков, света и запахов, и побыв в нем нежной, но главной нотой, исчезает, откладываясь в памяти. Это - память нового места, которую Темучин создаёт, добавляя в свою картину мира.
...Это место, где я живу, где живет моя Оля, где уже хорошо расположена миска с кормом и плошка с чистой водой, и не слишком хорошо расположены привычные горшки (надо позаботиться), и где есть уголки хорошие и уголки плохие, все надо исследовать, переплетая.
Но сперва...
Темучин встает, горбит спину, собирая себя в кольцо на напряженных составленных лапах. Потом расправляется, делая шаг вперёд, ещё один, задние лапы сладко вытягиваются, напрягая все-все мышцы, даже самые крошечные. И мягко спрыгивает на пол, идет, дёргая длинными усами и глядя в чёрно-белый сумрак. Так же мягко прыгает на раскладушку, обнюхивает лежащую вдоль тела руку. Восходит на живот и укладывается, подобрав под пушистую грудку передние лапы со спрятанными когтями. Теперь чёрное лицо с огромными ночными глазами находится в миллиметре от Олиного подбородка и можно завести мурчальник, дыша в такт её сонному дыханию. - Говорить с ней, пока она спит. Сказать важное, чтоб не боялась. Он знает, что сигать с балкона нельзя. Конечно, если вдруг испугается, лапы могут скользнуть, поэтому Темучин прошёлся по внешним перилам всего разок, внимательно обнюхивая ветки и листья, вдыхая запах старого чугуна и следа улитки на нём. И хорошо бы это холодное, про которое Оля думает 'жесть', стало таким же приятным и теплым, как внутри, с другой стороны того, о чем Оля думает 'стекло' и 'окно', тогда можно сидеть совсем хорошо. Завтра она успокоится. И тогда Темучин покажет ей всё остальное, всё, что успел познать тут. Оля уже знает чуточку ушами, но не знает, откуда оно. А то, что он узнал глазами и снова ушами, далекое, придется ей показать, она сама не увидит. А если он не сумеет показать отсюда...
Оля пробормотала что-то во сне, вздохнула и Темучин приглушил мурчальник, дождался, когда дыхание выровняется, расслабился, снова мурлыча. Смежил глаза, тоже готовый уйти в сны.
... Если он не сумеет показать отсюда, придется её повести. Туда. Где всё и начнётся.