Чеченское село Гехи-чу, в окрестностях которого был убит Джохар Дудаев, местными жителями после гибели своего лидера было переименовано в Джохар-юрт. На въезде в село - мемориальная стела в память сельчан, погибших на прошлой войне в боях с федералами. В отличие от привычных всем коленопреклоненных воинов с автоматами стела выдержана в некоей странной новой постсоветско-мусульманской традиции: высокая кирпичная стена, из которой рвутся в небо длинные стальные пики (по количеству шахидов, т.е. погибших с оружием в руках чеченских воинов), а по фронтону даты войны (1994 - 1996 годы) и высказывания Джохара Дудаева, причем исключительно на русском языке.
Количество стальных пик федералов, которые расположились постом буквально в нескольких метрах от доморощенного мемориала, военных радует.
- На той войне постоянно говорили только о наших потерях, - с сарказмом замечает капитан и кивком головы указывает на пики. - Мы их тоже накрошили порядочно.
Однако, к сожалению, жизнь на войне на месте не стоит. Накануне вечером недалеко от Гехи-чу в лесу, который языком сползает с гор к селению, убили пять федералов: двоих офицеров и трех контрактников. Всем им просто-напросто перерезали глотки.
Тем не менее, зачистка, которая начиналась в селе, была запланирована заранее и к смерти военных никакого отношения не имела. Но слухи о погибших чрезвычайно тревожили всех тех, кто принимал участие в "плановом мероприятии", и заставляли их быть предельно осторожными.
Еще с раннего утра мотострелковые подразделения заблокировали все выезды из села, перегородив танками и боевыми машинами пехоты разбитые дороги. Солдаты-пехотинцы развели небольшие костры, возле которых грелись. На огне разогревали себе консервы, а также, нанизав сало на веточки, обжаривали его со всех сторон.
Немного погодя, когда выяснилось, что Гехи-чу прочно блокировано со всех сторон, в него вошли подразделения внутренних войск, тульского ОМОНа, самарского спецназа Минюста России, а также отдельного отряда специального назначения все тех же внутренних войск.
Погода была серой и унылой. Густой туман рассеялся лишь к полудню, и поэтому операция по зачистке была несколько задержана командованием по срокам.
- Наши люди дороже, - сказал один из руководителей операции. - И поэтому мы никогда не привязываемся ко времени, а четко отслеживаем складывающуюся ситуацию, чтобы использовать ее с максимальной выгодой для себя.
Необходимо отметить, что практически все из наших собеседников предпочитали своих полных имен-фамилий не называть. Но делали они это не из-за опасения какой-то мести со стороны боевиков, а исключительно для того, чтобы не волновать свои семьи. Практически все офицеры и солдаты постоянно врут своим, что они не на войне, а где-то в Моздоке или же Краснодарском крае. Благо цифры полевой почты на конверте позволяют это делать.
Две цепочки бойцов в камуфляжной форме, вооруженные автоматами, пулеметами, гранатометами и снайперскими винтовками, тянулись по улице вдоль добротных кирпичных домов. Их командиры, шедшие по дороге, время от времени останавливали движение и движением рук направляли группы в дома.
Со стороны это очень напоминает какой-то супернавороченный фильм про американских рейнджеров. Внезапно вверх поднимается кулак. Все останавливаются. Затем командир выбрасывает пальцы и указывает направление движения. Все делается в молчании, уверенно и спокойно. Но в отличие от Голливуда - это не павильонные съемки, а самая что ни на есть настоящая война.
После подобной усиленной жестикуляции снайперы и гранатометчики занимают позиции у ворот, а досмотровая группа быстро заходит внутрь, тут же рассыпаясь по широкому двору. Одни бойцы остаются чуть позади, прикрывая товарищей, другие разговаривают с хозяевами и проверяют их документы, третьи заходят в дом и осматривают помещения. И опять - практически никаких слов.
Глядя на слаженную, молчаливую работу бойцов, приходишь к выводу, что подобные зачистки для них не в диковинку, и каждый из участников уже четко представляет свои место и роль в этом действе.
В таких операциях ничего выдающегося или особенного нет. Это нудная и утомительная работа (бойцы с тяжелой поклажей за спиной часами месят грязь), которая заключается в проверке паспортов, документов на автотранспорт и поиске подозрительных людей, которые могут оказаться бежавшими из Грозного боевиками.
Само Гехи-чу словно вымерло. У некоторых ворот лишь женщины, старики и дети. Остальные жители такого же возраста спрятались в своих домах, втайне надеясь, что камуфлированные цепочки минуют их жилища. Однако российские командиры настойчивы и задались целью проверить все дома. Мужчин в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет вообще не видно.
Местные утверждают, что те уже давно ушли из села. Но не потому, что боевики, а исключительно оттого, что боятся оказаться в фильтрационных лагерях. Офицеры им не верят и приказывают своим подчиненным с еще большей настойчивостью проводить досмотр.
Через некоторое время из одного дома спецназовцы выводят троих парней лет двадцати пяти и ведут их к штабу командования. Арестованные держатся спокойно и с достоинством. Их охранники молча идут за ними с автоматами наперевес.
- Утверждают, что они - местные и мирные, - говорит командир спецназа, позывной которого "Двадцатый". - Но документов у них нет, а один - вообще раненый. Руку перебинтованную видел?
Действительно, у одного молодого чеченца левая рука перебинтована. На вопрос, что с ними будет дальше, "Двадцатый" отвечает, что это не его забота, потому что есть другие службы, занимающиеся этим вопросом. Одним из таких подразделений является именно спецназ Минюста. Его командир - Анатолий, самарский отряд которого участвует в этой операции, пояснил, что на околице села с ними будут досконально разбираться. И если парни не смогут внятно назвать своего местожительства, а также объяснить, почему и как они оказались именно здесь, то тогда они будут перевезены в Урус-Мартан, в военную комендатуру, где разбирательство с ними продолжится, но заниматься этим будут офицеры ФСБ.
А тем временем зачистка идет свои ходом: бойцы скользят вдоль домов, стремясь к центру села, за ними с грохотом ползет танк, предназначенный для подавления огневых точек противника, если таковые окажутся на его пути.
Чем ближе к центру - тем больше разрушенных зданий с проломленными крышами и пробитыми каменными заборами. Жителей не видно вообще, и это делает командиров предельно осторожными. Одно подразделение внутренних войск залегает вдоль дороги, прикрывая товарищей с фланга, другие продолжают движение дальше.
Мы с "Двадцатым" идем по дороге. Лица офицера я не вижу, так как оно закрыто маской.
- Не надоело? - спрашиваю.
- Да черт его знает, - говорит спецназовец. - Я вот в январе Героя России за Чабанмахи получил и квартиру трехкомнатную. Все вроде бы есть, а снова приехал сюда.
- Зачем?
- Ребят надо менять. Как-то неправильно получится, если не поеду. Хотя никто меня не заставляет отправляться в командировку.
Затем "Двадцатый" рассказывает о том, как его группа брала Чабанмахи. И по всему выходит, что бои были жесточайшими: из штурмового отряда спецназовца более половины бойцов были ранены.
- Поэтому, - говорит офицер, - когда встречаются развалины, то надо быть наиболее осторожным.
И в самом деле - в разрушенных постройках существует жизнь. В одном из таких домов спецназовцы обнаружили семью, а в ней - двоих сыновей старше двадцати лет.
Окружив их с трех сторон, бойцы проверяют сначала документы, а затем предлагают молодым чеченцам скинуть рубашки и показать плечи.
- Если воевал, то обязательно будет синяк от ремня автомата, - говорит "Двадцатый". - Ведь с оружием боевики не расстаются.
На плече у одного из парней видно некое подобие синяка. Спецназовцы принимают охотничью стойку. Чеченец растерян и говорит, что он не боевик. Его расстроенный пожилой отец настойчиво утверждает, что это след упавшей ветки, когда они рубили лес на дрова. Голос и губы старика дрожат. Он клянется, что все так и было на самом деле.
Однако спецназовцы уводят парня за угол дома и предлагают тому раздеться. Следов ранений на теле не обнаруживается. Также нет и мозоли на указательном пальце правой руки, свидетельствующей о стрельбе чеченца из автомата. И, поколебавшись, спецназовцы возвращают паспорта их владельцам. Парень остается с отцом.
Свою роль в этом сыграли не столько слезные уговоры отца, сколько то, что у парня был паспорт именно с этой пропиской, что позволило военным поверить объяснениям отца и сына. Благо, нарубленные ветки лежали во дворе. И по всему было видно, что их только-только приволокли к дому.
Впрочем, не обходилось и без курьезов. В одном из домов пожилая чеченка начала ругаться на спецназовца за то, что он вошел в комнату, предварительно не сняв обувь. Обувь тот так и не снял, а потом еще долго плевался: "Здесь сотни домов, и если в каждом я начну скидывать ботинки, то далеко явно не уйду".
В дальнейшем все происходило без эксцессов. А к тому моменту, когда сумерки начали падать на землю, скрывая не только горы за селом, но и саму деревню, руководство операцией решило ее продолжить на следующий день, так как удалось осмотреть лишь малую толику домов.
Когда мы уезжали из Гехи-чу, на постах все сильнее разгорались костры, к которым стягивались из деревни уставшие бойцы спецназа.
02 марта 2000 года, Гехи-чу - Рошни-чу - Урус-Мартан - Владикавказ - Москва